Корабль не стал причаливать к берегу. Поблизости от этого колхоза под названием:

— Путь далек у нас с тобою, — не было пристани.

Участники и их болельщики прибыли на весельных лодках, как индейцы на Амазонке, впервые увидев яхту Хемингуэя, где он пил холодные коктейли, держа их через полотенце. И это было не в первый раз. Они встречались еще во время Войны. Тогда Хем ловил немецких диверсантов. Поэтому все обнялись, как родные. В данном случае люди, правда, думали, что просто прощаются на веки.

— Кто-нибудь из нас обязательно назад не вернется, — сказала одна баба здоровенная по имени Ольга Дмитриевна своему мужу Олегу Дмитриевичу. Она работала заведующей телятником, он — бригадиром тракторной бригады. Денег не хватило теплицу. Все начали продавать огурцы на рынке. Они одни, как нищие, никак не могли купить теплицу.

— Зависть, конечно, двигатель прогресса, — говорила жена мужу. — Но не до такой же степени. Сначала мы завидовали соседям, что у них трое детей, а у нас только один. Ничего. Догнали и перегнали. Теперь у них пять, у нас шесть. У них теплица и нам надо! А надо ли, мой друг?

— Да, риск есть, конечно, — сказал Олег Дмитриевич. — Нас могут убить обоих.

— Что значит обоих? — испугалась жена.

— Если ты проиграешь, я тоже полезу на ринг.

— Нет, нет, нет. У нас маленькие дети.

— Тогда выигрывай. Ты сможешь продержаться три минуты? У тебя, сколько вес, кстати?

— Девяносто.

— У твоей претендентки всего пятьдесят пять. Будем считать шестьдесят. Ты ее задавишь.

— Она знает, куда бить.

— А ты, что не знаешь?

— Туда, куда я знаю, бить запрещено.

— Да, это проблема. Мы об этом не подумали. Бей просто всегда сверху по голове.

— Как кузнец?

— Как на молотьбе. Представь, что ты механическая молотилка.

— Отличная идея, — сказала жена, — я готова.

Даша не знала, что с ее противницей муж провел такой тренинг. Скорей всего, она бы ужаснулась. И так-то за теплицу грохнут, не задумываясь. А если они еще подумали хорошенько, как это лучше сделать, сливай воду. Как в промышленности есть свои промышленные разведчики, так и в боксе должны быть свои разведчики. Без знаний замыслов противника, нет бокса.

Даша хотя и ожидала, что противник будет толстым и высокого роста, но не думала, что настолько. Ольга Дмитриевна была в шлеме и огромных перчатках.

— Лица не видать, — подумала Даша. — Куда бить?

— Гонг! — пошли три минуты.

Ольга Дмитриевна быстро пошла на противника, но Даша легко уклонилась от столкновения. После второй атаки телятницы, Даша нанесла ей удар в почку. Она даже не ожидала, но колхозница упала на колено. Судья остановил схватку, и опять махнул рукой. Оставалась всего одна минута. Даша два раза ударила в голову. Ольга Дмитриевна намертво прижала перчатки к лицу. И Даша нанесла удар в печень, потом сразу в солнечное сплетение. Казалось, такому животу эти удары нипочем. Нет, Ольга Дмитриевна, упала на колени, как пораженный борец Сумо. Потом лицом о палубу. Она потеряла сознание. Здесь надо сказать, что каждый боксер перед выходом на ринг подписывал бумагу, где обещался никого не обвинять даже в случае своей смерти. Власти смотрели на такие, казалось бы, бесчеловечные договоры сквозь пальцы. Мол, сам захотел запретного плода, денег, поэтому кроме самого себя пенять не на кого.

Даша покинула ринг.

— Я волновалась, — сказала она Алексею. Он снимал с нее перчатки.

— Ты отлично провела бой. Спокойно. Так и надо. Чего их бояться. Они только с виду здоровые, а так… — Он не договорил, хотя хотел сказать, что они просто мясо.

— Таким куском мяса убить можно, — сказала Даша. Она-то поняла направление, в котором развивалась мысль друга.

— Нет, я ничего не говорю, — сказал Алексей, — опасаться их надо, конечно. Но не бояться же! Стыдно, мой друг, стыдно.

Обслуживающий персонал немного растерялся. Сразу не нашли носилок.

— Думали, что вот так сразу не понадобятся, — сказал один из судей. Поэтому Ольгу Дмитриевну вытащили с ринга за ноги. Как с арены лошадь, которую убил бык.

Нет, она не умерла. Минут через десять пришла в сознание. Врач тут же всех весело успокоил:

— Жить будет!

— Пришла моя очередь, — сказал Семен Валерьевич, — не думал, что так быстро. — Он надел женское платье, как это было заранее запланировано, и вышел на ринг. Муж побитой дамы Олег Дмитриевич, сказал, что драться не будет.

— Мне стыдно и смешно драться с бабой. Давайте мужика. — Но скоро понял, что здесь такие правила, и пошел в атаку. Было ясно, что в молодости драк деревня на деревню он не пропускал.

— Кол ему в руки, — сказал Аркадий Ильич, — побежит полдеревни. Я ставлю на него.

— Сколько? — спросила Татьяна Федоровна. Пока что они решили сыграть между собой. Осмотреться, так сказать, что к чему в этом новом виде единоборств. Да и напряжение в игре на Большом Турнире за Завод Харлеев было настолько велико, что играть по-крупному никто, пока что, был не в силах.

— Двадцать пять.

— На кого?

— На этого бугая.

— А мне, что остается? Ставить на Семена? — спросила Главбух.

— Семен тупой, — вставил свое слово Вадик.

— Что это значит? — спросила Татьяна.

— Выиграть может, — ответил Вадик.

— Хорошо, я отвечу, — сказала она. — Но только один к двум.

— Хорошо, — ответил Аркадий Ильич. — В случае проигрыша, отдам пятьдесят.

— А ты? — Татьяна Федоровна толкнула в бок своего телохранителя. Хотя он был по штату телохранителем Аркадия Ильича.

— Я пока воздержусь, — сказал Вадик.

— Нет, я имею в виду, ты мне посоветовал поставить на Семена Валерьевича, поэтому тоже несешь ответственность за мое поражение. В случае чего с тебя тысяча.

— А с тебя? — шепнул Вадик почти на ухо даме.

— Не щекочи мне ухо, голубь сизокрылый. Получишь пятьсот, если я выиграю.

— Это нечестно, — сказал Аркадий Ильич. Он все слышал. Да никто от него ничего и не скрывал. — Пусть уж получит две. Он же свой человек.

— Да? Ну, ладно, я согласна, — сказала Татьяна Федоровна.

— Пятьдесят на Семена, — прохрипел рыжий Парторг. — Не хочу оставаться в стороне и терять квалификацию.

— Я вам отвечу, — сказал Аркадий Ильич. — Один к одному.

— Как? — удивилась Главбух, — вы только что поставили со мной на этого Олега Дмитриевича, тракториста.

— Ну и что? Так даже интересней.

— А мне, что делать?

— Да ничего не делайте.

— Нет, я тоже поставлю против Парторга.

— Мы так запутаемся, — сказал Вадик.

— Ничего не запутаемся, — сказал Парторг. — Ты главное все пиши.

— Я пишу.

— Это только один раз, — сказал Аркадий, — со следующей остановки будет действовать официальный тотализатор. Только ставь бабло, а там они уже все сами посчитают.

— Я всегда все считаю сама, — сказала Татьяна. — У меня не голова, а…

— Дом Советов, — прервал подругу Вадик.

— Это у тебя, может быть Дом Советов, у меня — Банк. Я мечтаю иметь свой Банк.

— У нас свои Банки никогда не разрешат, — сказал Парторг. — Потому что бардак будет невообразимый. Все захотят иметь свои Банки. Где на всех денег взять?

— Думаю, насчет денег проблем не будет, — сказал Аркадий Ильич. И добавил: — Смотрим, начали.

Семен явно был еще не готов. Олег Дмитриевич так махнул, что попал. Так попал, что Семен Валерьевич вылетел с ринга и повис над бездной, как сосиска. Он держался одной рукой, и, казалось, вот-вот упадет в голубую воду Волги-реки. Он глянул вниз. Ему показалось, что он увидел там несколько рыбин. Стерлядь.

— Только и ждет, когда я упаду, — сказал он, — чтобы потом сожрать по системе Шекспира. Человек бьется на ринге, падает в воду, доходит там до нужной кондиции, а потом его съедает стерлядь. А потом его подруга — к сожалению, у него уже не было подруги — ловит эту стерлядь, варит из нее уху, и уплетает за обе щеки под водочку с каким-нибудь новым хахалем. Тут уже на вопрос хахаля:

— Где твой бывший муж? — можно однозначно ответить:

— Съели. — И ведь этому хахалю даже в голову не придет, что он соучастник этого преступления. А как же? Ел же стерлядь-то. Вот вам и стерлядь на Волге! Можно съесть, кого угодно.

Семен Валерьевич с большим трудом подтянулся на руках, и плюхнулся на ринг. Многие еще продолжали кричать ему:

— Только не смотри в воду! Только не смотри вниз!

— Да здесь я, здесь, — сказал Семен. Он посмотрел на часы. Оставалось всего двадцать секунд. Как время-то летит. Не успеешь оглянуться, а три минуты уже прошло.

Боксер нанес Олегу Дмитриевичу удар в голову. Такой акцентированный прямой в лоб. Гигант слегка покачнулся. И тут же последовали два хука. Справа и слева. Джеб. Джеб в нос. Кровь ручьем хлынула из носа Олега Дмитриевича. Но это кровопускание привело бригадира в себя. Он начал молотить, как и хотел, и как советовал своей жене, как молотилка. И главное, обеими руками. Молотил, не обращая внимания на удары по печени, почкам, в солнечное сплетение. Один раз он так попал по голове Семену, что боксер присел, и понял, что больше не сможет подняться. Казалось, этот удар сверху, как удар молота, превратил его в лепешку. И отодрать ее от ринга нет никакой возможности. Сам он это сделать, по крайней мере, никак не мог.

Прозвучал гонг. И поднял руку рефери, которой я не пил. Не бил. Ибо… ибо это была не моя рука. Не рука Семена Валерьевича. Победил Олег Дмитриевич. Победил, несмотря на то, что упал на ринг, и не вставал несколько минут. Но упал он после гонга.

— Ничего страшного, — сказал он судье, — я просто потерял много крови. Восстановится. — И тут же добавил: — Где мои деньги?

— Боитесь, что обманут? — спросил судья. — Не бойтесь. Здесь не у Проньки за столом. Здесь все по-честному. — И он показал глазами на конверт, который давно уже держал в руке.

— Спасибо, не думал, что расчет делается так быстро, — сказал Олег Дмитриевич. — Пожалуй, посоветую брату тоже выиграть. Он живет чуть подальше. Километров через пятьдесят. Такой же, как я — здоровый. — Бригадир трактористов начал прыгать по рингу, как заяц, сразу двумя ногами. Потом спросил:

— Можно, я передам приветы?

— Нет, — сказал судья.

— Почему?

— Здесь нет телевидения. Вас никто не услышит.

— Тогда я спою. Хорошо?

— Но вас не услышат ваши друзья и знакомые, — сказал судья. Ему хотелось уже проводить неугомонного посетителя.

Но парень был слишком рад победе. Его нельзя было остановить. Тракторист сказал:

— Я спою. Я спою для себя.

— Ладно, что с вами делать, пойте.

— Маэстро, музыку! — крикнул Олег Дмитриевич. — Урежьте марш.

— Сижу ли я, пишу ли я, пью кофе или чай, — тракторист прошелся по кругу, слегка притопывая, и, держа микрофон перед собой. — Приходит ли знакомая блондинка, — певец сделал несколько движений из кордебалета. — Я чувствую, что смотрит на меня соглядатай. Да не простой, а невидимка! — Бригадир опять прошелся по кругу. Но не попеременным русским шагам, а так, как Фрэнк Синатра, слегка притопывая, как мафиози. — Ну и вот срываюсь с места, будто тронутый я! До сих пор моя невеста мной нетронутая!

Главный судья поманил пальцем судью на ринге.

— Он, что, с ума сошел? — спросил главный судья соревнований.

— Нет. Думаю, просто от радости поет то, что любит. Что я могу поделать? Народ любит эти песни.

И муж Ольги Дмитриевны, заведующей телятником в колхозе, продолжал:

— Про погоду мы с невестой ночью диспуты ведем! Ну! — он поднял вверх — нет, не предостерегающий указательный палец — большой, даже огромный палец тракториста, — а что другое если — мы стесняемся при ём!

— Обидно мне, досадно мне! Ну, ладно! — Последние слова хором поддержали многие из массовки. Даже пришедшая уже в себя жена тракториста. Она хлопала в ладоши, хотя руки еще плохо слушались ее. Казалось, их отрубили, а потом приставили опять. Руки срослись, но, кажется, еще не совсем.

Наконец, победители и сопровождавшие их бригады телятниц и трактористов, отплыли на лодках к берегу. Семена еще раньше, конечно, под руки утащили в каюту Алексей и Анна Владимировна. Он только и сказал:

— Проиграл. Проиграл, мать твою! Мне не везет. — На что Алексей ответил:

— Хорошо, что ты не упал в воду, друг.

— Лучше было пойти на корм рыбам, чем проиграть какому-то бригадиру тракторной бригады.

— Да, ты растерялся, — сказал Алексей. — Он показал тебе, как надо.

Если бы ставки были повыше, я мог бы подменять тебя иногда, — продолжал Алексей. — Но за пятьсот рублей!..

— Да, — сказал Семен Валерьевич, лежа на кровати, — за пятьсот рублей, за теплицу они будут биться до последнего дыхания. Нам с ними не справиться. Зря я подписал этот контракт. Мне так мало платят. Представляешь, после сегодняшнего боя меня не держат ноги. А предполагается еще двадцать пять — тридцать боев.

— Да-а, — протянул Алексей, — надо что-то придумать.

За ужином Алексей проверил, все ли на месте. Василь Василич, начальник Зоны сидел за маленьким столиком один. На вид его совершенно ничего не тревожило. Он ел большой кусок шашлыка по-Карски, и внимательными глазами рассматривал публику. Как будто это были зэки. Ждал, когда кто-нибудь вякнет, что в супе нет не то, что мяса, нет:

— Даже сала.

— Я тебя щас самого пущу на сало, — сказал Василь Василич. Он хотел добавить в свое оправдание, что сам не знает, куда оно девается, но тут услышал приятный голос:

— Разрешите?

— Конечно, я буду только рад. А то, сами видите, поговорить не с кем. Все с зеками веду разборки. Могут подумать, что чокнулся, сам с собой разговаривает.

— А вы здесь, в качестве отдыхающего? — спросила Анна Владимировна. Это была она. В зале были свободные места, но ей захотелось посидеть с мужчиной.

— В некотором смысле, — ответил Василь. — Так-то я по делу.

— Тогда понятно, почему вы без жены.

— Да, мечтал получить полковника и уехать в Москву. А приходится здесь играть роль подсадной утки. Честное слово, лучше в Москве ездить на метро, чем здесь грохнут в машине.

— Так вы, значит, ловите Серийника? — прошептала Анна.

— Вы тоже в курсе? Мне поставили ультиматум, — подполковник поднял бутылку, — будете?

— Хорошо, я с вами выпью. Неудобно как-то отказывать с первой встречи.

— Сказали, что с корабля бежать некуда. Или меня грохнут, или я. Вот, — он распахнул пиджак, — пистолет в американской кобуре. Прислали по ленд-лизу. Делали из натуральной кожи специально только для агентов ФБР.

— А пистолет-то наш, Макар?

— Не, Глок. Тоже, говорят, специально выпускают для ихних киллеров. Было бы кого завалить — завалю элементарно. Только бы дали полковника, да маленькую дачку под Москвой.

— Обещали?

— Обещали. Да только, боюсь, стрелять будет не в кого. Этот Серийник обладает какой-то странной невидимостью. Он не оставляет никаких следов. Я так думаю, что никто еще никогда не видел, как он убивает. Просто фантастика какая-то! Убитые есть — убийцы нет. Теперь я понимаю, почему люди берут на себя чужие убийства.

— Почему?

— Просто понимают, что больше некому. Вы не поверите, я иногда тоже так думаю. Это я убил.

— Вы говорите серьезно?

— Да, к сожалению, да.

Анна доела свою Столичную, и пригласила подполковника танцевать.

— Моя любимая, — сказала она. — Ла шатэ ми кантаре.

В углу, на противоположном конце зала сидел Мэр, Павел Александрович, со своей второй женой Пестелиной Николаевной. Его восстановили в Мэрах, и, чтобы поехать сюда, пришлось взять отпуск.

— Но зачем мне брать отпуск? — спросил Павел Александрович, — я лучше никуда не поеду. Ведь с меня сняты все подозрения. Или я неправильно понял?

— Да, можно считать, что вы невиновны, — сказал представитель то ли из округа, то ли из Москвы, но… как бы вам это сказать…

— Скажите просто.

— Просто? Просто это еще не доказано, — ответил агент. — Вы должны поехать на этот массовый боксерский турнир Волга-Волга.

— Не понимаю, что я буду там делать? — сказал Мэр.

— Вы помните главный девиз спортивных состязаний? Нет? Тогда я вам напомню:

— Главное не победа, а участие.

— Знаешь, что еще хорошо? — сказала Пестелина Николаевна.

— Что? — спросил Павел Александрович.

— В нашей камере… прости, в нашем номере люкс есть кондиционер. Представляешь?

— Конечно. Я ведь там живу вместе с тобой, — ответил Павел.

— Кстати, твоя бывшая жена тоже здесь.

— Да, вероятно. Ведь она занимается боксом.

— Кстати, как ты думаешь, меня они не подозревают?

— Не думаю.

— Почему?

— Ты бы не смогла убить человека.

— Ты ошибаешься.

— Вот как? — удивленно сказал Павел, переворачивая антрекот. Надо было посмотреть, не пережарен ли он снизу. — Ты способна на убийство?

— Я не знаю. Думаю, что нет. Но, — она движением указательного пальца предупредила вопрос мужа, — многие говорят, что да, могу. — Дама взяла пальчиками карэ ягненка. Из него слегка сочилась кровь. — Я заказывала медиум.

— Это не медиум.

— Ты в этом разбираешься?

— Медиум розовый, но без крови.

— Откуда ты знаешь? В нашем ресторане кроме Цыплят Табака, Пельменей в Горшочке и Котлет по-Киевски ничего другого не бывает.

— Пробовал в командировке.

— Когда?

— Прости, я не помню. Ты мне лучше скажи, кто сказал тебе, что ты способна на убийство? — спросил Павел.

— Доктор, — ответила Пестелина.

— Что за Доктор?

— Знаешь, что, пожалуй, не буду возвращать эту ягнятину.

— Конечно, ешь, — ответил муж. — Если ты любишь убивать, то с мясо с кровью тебе понравится. И да: кто все-таки этот Док, который разбирается в убийствах?

— Доктор Фрейд.

Муж отрезал слишком большой кусок антрекота, и поперхнулся.

— Не помню, чтобы он это говорил, — наконец вымолвил Мэр, и приподнял бокал с красным вином.

— Думаю, ты читал не все. А так только, некоторые огрызки, как говорят сейчас некоторые историки культуры.

— Дорогая, — сказал Павел Александрович, — еще Гермес сказал, что ничего, кроме фрагментов, мы не видим.

— Почему?

— Потому что само яблоко Адам съел еще в Раю. Сюда попали одни огрызки. Мне очень жаль…

— Да нет, я понимаю, — сказала Пестелина, — но, тем не менее, уверена, что ты не все читал. В каждом человеке есть ген, требующий все больше убийств. Просто он не активирован. Но он есть.

— У кого он есть?

— У индейцев Майя он был включен. Каким-то образом он был включен. И не только. Практически все войны обусловлены включением этого гена.

— Как же он включается? — спросил, можно сказать, самого себя, Мэр.

Пестелина ответила:

— Не знаю за все случаи. Но некоторым достаточно показать фасоль и Кьянти, как этот смертельный ген у них тут же включается. Они начинают искать кого-нибудь на ужин. Вообще, все, кто любит мясо, я думаю, потенциальные убийцы.

— Да, я тоже так думаю, — сказал Павел. — Этот ген человеку включили для того, чтобы зверь ел мясо. А потом этот зверь, по Дарвину, превратился в человека. Превратиться-то превратился, но ген большой любви к мясу с кровью у него так и остался. Удивляюсь только, как ему удается оставаться невидимым?

— Думаю, он просто нападает, на кого захочет. Никто не знает, где его ждать, — сказала Пестелина.

— Но отпечатки пальцев рук, ног когда-то все-таки должны оставаться. Он должен когда-то, например, уронить нож, или написать на стене:

— Просто я очень этого хотел.

— Ты прав. Не существовало бы Шерлока Холмса, если бы убийцы не оставляли следов. Что-то должно оставаться.

Кстати, у тебя есть пистолет?

— Да, мне выдали Глок и наплечную кобуру.

— Ты ее надел?

— Конечно. Это обязательное условие.

— Покажи.

Мэр откинул полу пиджака, и даже вынул блестящий Глок из желтой кобуры. — Есть еще две запасные обоймы.

— Так много? — удивилась Пестелина. — Предполагается перестрелка, что ли?

— Так положено. Никто не согласится играть роль подсадной утки, без возможности защититься.

— Так мы, это… что, подсадные утки?! — ужаснулась Пестелина.

— Я разве не говорил? — спросил Мэр. — Просто так бесплатных путевок не бывает.

— Тогда мне надо было тоже выдать пистолет, — сказала дама.

— Ты не умеешь стрелять.

— Я не умею?! Да я биатлоном занималась пять лет. Пока училась в школе, и потом в институте еще два года.

— Это очень мало.

— У меня первый разряд. Если бы я больше ездила по соревнованиям однозначно получила бы мастера спорта.

— Для меня женщина стрелок только та, которая была, по крайней мере, чемпионкой мира. Как по телевизору. Или Олимпийской чемпионкой. А так…

— Хорошо, давай проверим. У тебя есть глушитель?

— Есть, конечно. Если я начну здесь стрелять, как ковбой в салуне, народ не поймет.

— Чего не поймет?

— Не поймет, что так поступать целесообразно даже в целях безопасности общества.

— Хорошо. Наверни мне глушитель. Я попаду отсюда в летящую на водой чайку.

Мэр посмотрел в иллюминатор.

— С другой стороны.

— Что?

— Смотри с другой стороны. Там открыт иллюминатор. Видишь, летают чайки?

— Не надо. Прошу тебя, не надо убивать чайку, — сказал Павел. И добавил: — Неужели тебе ее не жаль?

— Ну, ты мне не веришь.

— Для того, чтобы я тебе поверил, ты готова убить кого угодно?

— Думаю, да.

— Кошмар. Не зря Фрейд у нас запрещен. Ты, кстати, где его взяла?

— Купила.

— Где?

— В Москве, в Букинисте.

— Не может быть.

— Ну, значит, я не помню, откуда он взялся. А! Я же взяла его в твоей библиотеке.

— Думаю, мне придется запереть от тебя некоторые книги.

— Значит, ты не дашь мне пистолет?

— Нет, конечно.

— Хорошо. Буду ждать, когда тебя убьют или ранят. Уж тогда я постреляю.

— Ты так легко желаешь мне смерти?

— Прости. Я хотела сказать, когда тебя только ранят. Ты не сможешь пошевелить ни рукой, ни ногой. Вот тогда только я возьму этот блестящий Глок из твоей чуть подрагивающей руки. Быстро проверю обойму, и та-та-та-та-та. — Потом еще пять контрольных: в лоб и четыре в грудь. Как Ким Бэсинджер. Чтобы вся его поганая требуха была похожа на фарш, пропущенный через мясорубку. Надеюсь пули здесь, как для киллера, разрывные?

А как ты думал? Мы не должны упустить этот, может быть, единственный шанс. Тут: или он нас, или мы его.

В ресторан еще не поднялись, сидели в своем номере Комдив, его сын Юрий и его дочь Софья. Она, между прочим, тоже ехала не за свои деньги. У нее тоже было приглашение, хотя в боях она по плану не участвовала. Комдиву Леониду Леонидовичу пришлось оставить свою дивизию на заместителя. Ехать он не хотел, но пришел приказ из Министерства Обороны, что:

— Ехать надо. — На Волге сейчас хорошо.

— Чем там хорошо? — спросил сам себя Леонид. И сам же ответил: — Там река. Река. Там рыба.

Стерлядь разрешалось ловить прямо с парохода.

— Или берите лодку. И с лодки таскайте одну за одной.

— Сколько можно ловить? — спросила София. И добавила: — А то в некоторых странах, я слышала, ловить можно только при условии, что рыбу потом надо выпустить опять в озеро.

— Ну, у нас не озеро, а большая общенародная река. Еще во время правления Никиты Сергеевича был принят закон Хема.

— Это сколько? — спросил Юрий.

— Да, действительно, долго спорили, сколько можно разрешить ловить стерляди простому человеку из демократического общества. Были самые разные предложения. От тонны до одной рыбины. Наконец, все прочитали Хемингуэя, и приняли закон:

— О шести. — Он там ловит на перекатах шесть лососей. Мог бы больше — не стал. Так и здесь решили делать. Тогда все начали делать по Хемингуэю. Даже туристические походы в школах обязательно включали в себя рыбалку. И не только рыбалку. Кофе в ночном лесу. Утром красное вино и тарелка свежей клубники. Каждому. Вино, правда, пили только учителя и физрук. Детям, естественно, не разрешалось.

— Ну, и правильно, — поддержал рассказ капитана корабля Леонид Леонидович, — зачем тогда и читать книги Нобелевского Лауреата, если в жизни потом поступать по-другому.

— Жаль, быки только не прижились здесь, — сказал капитан. — А то бы и у нас была коррида.

— Почему? — спросила София.

— Почему не прижились? — задумчиво переспросил капитан теплохода. — Так и не был принят закон о мясном животноводстве. А только мясные быки, такие здоровые бычищи могли участвовать в битвах с людьми и лошадьми на арене.

— Я все-таки не понимаю, почему это случилось? — уставилась в лицо речному волку девушка.

— Кое-что сломалось. Не буду сейчас уточнять, что именно. Об этом есть специальная песня. Как-нибудь за ужином, если пригласите, я спою вам ее.