Глава 13

Жена Дэна только спросила:

— Почему мы не выступаем?

— Мы и выступили, — сказал Майно. Некоторые считали, что Майно — это его настоящая фамилия, а не Махно. Но, как говорится:

— Пусть делает, что хочет, лишь бы был за нас.

— Нет, нет, — сказал Колчак, — ни в коем случае нельзя считать, что мы сюда приехали для того, чтобы и начать Гражданскую Войну прямо отсюда.

— Это только передиспозиция, — сказал Дэн.

— Да ты, что, Дэни, какая еще — слово на букву х в ослабленном значении — передиспозиция! Мы на переговорах, и собственно, максимум что решаем — это:

— Кто наступает, а кто обороняется.

— И всё? — спросила Коллонтай. И добавила: — Я не дипломат, и хочу сражаться прямо на поле боя.

— Оно здесь есть для тебя.

— Да, ты лучше здесь выиграй, май диэ, диэ чайлд, — сказал Дэн.

— Может быть, нам лучше сделать просто, — сказала Артистка Щепкина.

— А именно? — спросил ее Колчак.

— Очень просто, надо захватить власть прямо здесь и сейчас.

— Да? А дальше что?

— Действительно, — сказала Коллонтай, нам не будут подчиняться Красные. Это же простые рабочие и крестьяне.

— Как они подчиняются писарю Нину? Как они подчиняются Волхву, даже Амер-Нази?

— Как?

— Так врут — вот и подчиняются.

— А мы не можем?

— Разумеется, нет.

— Почему?

— Так просто: не умеем.

— Есть способ, — сказал незаметно подошедший Махно.

— Я сразу поняла, чего он хочет, — сказала Кали.

— Чего я хочу?

— Хочешь сыграть Нина.

— Верно. Мы должны поменяться с ними местами. Прямо сейчас, начиная с идущего уже боя, предложить им:

— Вы штурмуете Царицын, а мы в ём сидим.

— Как в Трое! — радостно воскликнула ЩеКа. И добавила: — Я переведу вам Трою, мы будем знать весь их стратегический план.

Кстати, здесь нет шпионов? — И сама же махнула рукой: — В принципе это не имеет значения, потому в нашей роли они забудут о своей.

— Только Одиссей может прорвать блокаду своей роли, — сказал Махно, и сразу предложил себя на эту роль. — Кстати, я не знаю, кто будет режиссером этой трагедии? — добавил он, раскуривая очередную большую кубинскую длинную.

— Кинем жребий, — сказала Щепкина, — или хоть я могу.

— Я просто так не отдам эту роль, — сказала Коллонтай.

— Не думаю, что женщины будут участвовать в конкурсе на эту чисто мужскую роль, — сказал Колчак.

— Я согласен, — поддержал его Дэн.

— Да я буду, больше некому, — сказал Майно, и так пыхнул дымом, что сработала пожарная сигнализация. Да, но. Но если бы она была. К счастью, никто не додумался еще ее поставить, а то бы срабатывала очень часто: все смолили, как паровозы в фильме Край.

Наконец, все опять повалили на продолжение боя Ники Ович и Василия. Они уже чуть не стукнулись перчатками, но Махно поднял руку и сам пролез под канатами на ринг. Некоторые подумали, что он будет драться вместо Василия, ибо было очевидно, эта Ника не снимет перчатки пока не грохнет хоть кого-то. Но Нести — Нестор — объявил громовым голосом:

— Ставлю на Царицын! — и бросил прямо в лицо Амер-Наза, сидящему на месте главного судьи соревнования Бриллиант Сириус, который возвращает молодость — так считалось, ибо никто не верил, что не только молодость, но саму Жизнь. Писарь было бросился проверять Бриллиант, как он сказал:

— На вшивость, — но быстро понял, что это неуместно, и встал на своё место за красным углом Василия Ивановича. Не то, чтобы Да или Нет, но он просто вспомнил, что Амер-Нази и сам был приличным специалистом по золотым пятеркам, десяткам и бриллиантам, не раз сам лично возил их туда-сюда в Америку и обратно:

— Никак не мог решить, где этим ценным вещам лучше — Здесь или:

— Там.

— Мотается, как говно в проруби, — сказал про него Волхв на одной из презентаций своей Трилогии:

— Банки, Тюрьма, Кремль, Снайперская Винтовка.

— Четыре. — Как говорится:

— Спасибо, что заметили, ибо только Многие пишут Трилогии, но есть Некоторые, кто считает, что и число Четыре не только число смерти, но и другой Вакханалии. Как-то:

— Дзен-Буддизм и Ананэрбе.

Первая мысль, которую передал Сириус Амер-Нази была:

— Бежать, пока никто ничего не понял. — Батьку Майно он не принимал в серьезный расчет. Считал, что в случае его:

— Возьму с собой в Америку. Но двое из отряда Махно сели у него по бокам в качестве боковых судей. Одна — это Учительница, Агафья, как многие шептались:

— Иво первая жена. — Хотела сесть и Сонька Золотая Ручка:

— Иво вторая жена, — но не вышло, ибо она была секундантом. Место это занял никому неизвестный парень, и совершенно беспрецедентно представился Главному Судье Соревнований:

— Одиссей.

— Шутка, — подумал Американец синайского производства, и ничего не ответил. Но кто-то щелкнул его по ушам, мол:

— Ты чё, мил человек, не отвечаешь на приветствие третьего судьи соревнований. И он не понял, что это сделала Учительница Агафья, которая тоже могла бы показать Подхват под неопорную ногу, спровоцировав сначала опорную на отрыв от татами. Ну, если кто не помнит нашу историю, я напомнил. Далее, кто бьется за ними?

Василий Иванович опять поймал Нику на прием, Боковую Подножку, и лег на нее так плотно, как будто они были только вдвоем в молодом сосновом лесу.

— Чё?

— Тижало.

— Дыши глубже.

— Не могу, ты меня придавил.

— И не просто так.

— А как?

— Это удержание.

— Ты тупой, как крутой берег реки Урал, — сказала, пытаясь пошевелить большими грудями, Ника Ович.

— Почему?

— Не почему, а потому, что это бокс, а не Дзю До.

— Ты уверена?

— Нет. Уже нет.

— Тогда буду держать тебя пока не встанет.

— Что? Что ты сказал?

— Прости, я оговорился. Пока судья не поставит в стойку. Тут подошел судья — а это уже был Лева Задов — и сказал, что в боксе держать на полу никого не надо. — И, подождав немного, пока Василий Иванович поймет, что от него требуется, рявкнул:

— Вста-а-а-ть-ть-ь-ь!

— Встал, — правду ответил Василий Иванович.

— Встал? — Лева почесал затылок, и добавил: — Не вижу. И тогда Васька показал. А Лёва не нашелся спросить что-нибудь другое, кроме:

— Сколько?

— Двенадцать и две.

— Ничего уже не понимаю, — сказал Лева, — это в дюймах, или в секундах, которые ты ее держал?

— Если ты так интересуешься цифрами, отвечу точно:

— Двенадцать и две десятых плюс девять в периоде, а также, если уж я кого держу, то не меньше, чем Бальзак, а он, как и ты должен бы знать, держал их от девяти дней или пока они не понимали, что он:

— Муж, и муж на Дэ, что значит: Благородный.

— Судью на мыло! — закричали с галерки, — он ни хрена не понимает в бойбе и боксе.

— Бардак! — крикнула со своего места в первом ряду Кали. Она и так-то была влюблена в Ваську, а теперь поняла: очень.

— Очень?

— Очень, очень. К ней еще на Югах клеился один матрос под два метра ростом, Дыбенка, теперь поняла:

— Этот лучче. — Хотя и молод. Она неутерпела и сама полезла на ринг, в падении ударила Задова по пяткам, что он чуть не проломил своей большой волосатой головой пол, потом полезла на Нику Ович, которая уже встала на колени, и поэтому смогла легко поднять Кали, как штангу:

— На вытянутые руки. — И… и бросила ее туда, через канаты в зрительный зал.

— Иди, сука, откуда пришла, — сказала Ника, и хотела еще что-то добавить, но поняла, что за что-то зацепилась волосами. И, так и не поняв, тоже полетела вслед за Кали, которая, как оказалось:

— И держала ее за волосы. — Крепко, крепко. Вот так, неверное, и Барон Мюнхгаузен не сам себя вытащил из болота, а его кто-то вырвал оттуда, крепко взявшись предварительно за его густые вьющиеся еще волосы. По сути Ника была пушкой, а Кали ее ядром, за которое уцепилась Ника. В данном случае, наоборот. Василий запрыгал на ринге, как победитель с высокоподнятыми руками. Амер-Нази предложил судьям подумать:

— Присуждать ли ему на самом деле победу?

— Нет.

— Да.

— Нет, потому что больше никого нет на ринге, — сказала Агафья Учительница.

— Нет, — тоже сказал второй справа судья, — потому что никого нет на ринге.

— У вас нет своего мнения? — спросил Нази.

— Я высказал противоположное мнение, — сказал этот парень, представившийся Одиссем. — Или я оговорился? Да, да, конечно, я имел в виду, нет, по отношению к ее нет, что Василий не является победителем, и следовательно:

— Нет, но да.

— Понятно, — просто ответил Нази. — Но теперь мне нечего сказать.

— Так и не надо, — сказала Училка, — усё идет своим чередом.

— Я согласен, — сказал второй, — скоро всё прояснится, ибо не может продолжаться вечно. Почему? Потому что: ничто не вечно.

— Да, но. Да, но народ требует зрелищ.

— Может отпустить пока всех в буфет? — сказала Агафья.

— Только оттуда, — сказал Нази.

— Тогда, давайте, я выйду, — сказал Одиссей.

— Вы судья — нельзя, — сказала Агафья, — лучше уж тогда я выйду.

У меня и форма есть.

— А вы не судья?

— Ну-у, я так, я могу найти себе подмену. Кстати, я не спросила: сколько приз за первое место?

— Ну-у, — тоже сказал Нази, — до первого места еще далеко, можно сказать, как раком до неба. Между тем, Ника Ович и Кали продолжили бой за рингом, прямо в проходе между креслами.

— Только дайте мне кто-нибудь перчатки! — крикнула Кали. И дали, сама Ника, сняла правую отдала ей, предварительно, предложив одному зрителю помочь ей, как она выразилась:

— Развязать шнурки. — И тут же провела левый боковой. Кали хотела ответить, но не смогла — промазала, так как получила правую перчатку, а была левшой, как Ника Ович.

— Давайте будем считать, что бой ведется в Свободном Стиле, — сказал главный судья Амер-Нази, — тогда не придется останавливать бой, у нас э-э…

— Где? — усмехнувшись спросила Агафья Учительница. Одиссей промолчал, думал, что так дольше никто не поймет, кто он такой. Хотя и так все уже предполагали, что из разведки Белых. Но сомневались, а сомневающийся — считай уже и не знает ничего. Почему?

Потому что думали:

— Зачем Белым шпион, если здесь и так, как сказал Лева Задов, сопровождавший Нику Ович:

— Их есть у меня. — В переводе на Русский Обычный:

— А разве другие Белые не шпионы, разве война еще не объявлена? — Но в том-то и дело, что многие считали, что, да, еще неизвестно, будет ли война Между Белыми и Зелеными. И следовательно, думали, что ставки:

— На Царицын, — или:

— Оборона Царицына, — это только предварительная договоренность в случае начала войны. Но! Но не Некоторые знали, что война была объявлена еще на Альфе Центавра, и она, значит, не только будет, а уже идет. И еще одна война, междоусобная, уже шла, а некоторые считали, что она только должна еще начаться, точнее:

— Может начаться. Хотя тоже было известно, что она идет. Это война между Майно и Волхвом. Вильям Фрей пока что был в тени, а именно:

— Стоял за спиной Василия Ивановича в качестве секунданта. Амер-Нази не считал себя человеком Волхва, он решил воевать самостоятельно, но воевать. Вопрос, что поставить против Бриллианта Сириус, брошенного ему в лицо Майно. Сибирь? Далеко, да и так уже некоторые считают ее своей. Говорят, Волхв продал ее Инопланетянам за право жить честно и благородно, имеется в виду:

— Без неизбежной войны с пришельцами Альфы. Что собственно у меня есть?

Между тем бой начался снова. Хотя, как Продолжение, потому что Василию было засчитано полпобеды, Вазари. Ибо было принято решение:

— Дзюдо, — но в боксерских перчатках.

— По настоятельной просьбе зеленой, в том смысле, что красной стороны.

— Странно, — сказал Василий Иванович, — ведь я люблю Дзюдо.

— А тоже, — ответила Ника Ович. — Но, — она постучала перчаткой по канату, — им не объяснишь.

— Хорошо, что пока не разрешают бить ногами, — сказала со смехом Агафья за судейским столом, и хлопнула по спине Амер-Нази. Он только подумал:

— Она, чё, в натуре, клеится? — Он уже успел собрать о ней информацию, сидя за столом. Хотя, возможно, она недовольна его поведением. Надо узнать:

— Рада, что из жен перешла в отряд телохранительниц, или наоборот? Он повторил вслух слово Телохранительница:

— Может она решила грохнуть его за измену в решающий момент? — Что-то мне знакомое, так-так. Где это было, Ромео и Джульетта?

Тристан и Изольда? Король Артур и Гвиневера? Надо подумать. И кстати, есть ли у меня заместитель, хотя бы по культуре. Надо найти.

— Первый раунд! — гаркнула красивая и очень сексуальная девушка, появившись, как Deus es machine на ринге.

— Мы заказывали? — спросил он у Одиссея, но тот только что-то промычал. — Тоже, скорее всего, засланный казачок, — подумал Нази, ибо нормальные местные люди должны разговаривать.

— У нас за это заплачено? — спросила и Агафья, как будто не слышала, что Амер-Нази сам ничего не знает. Но он ответил:

— Наверно, если она вышла, так бы, кто полез в одном купальнике на всеобщее обозрение, тем более мне показалось, — он поправил пенсне, хотя оно было с обычными стеклами: для понта, — кажется она была без лифчика, нет? Все промолчали, так как, да, видели, но почему-то — сами не знают почему — посчитали это нормальным явлением, как на нудистском пляже.

— Здесь еще хуже, — как сказал один нудист из зала, там хоть не дерутся, а здесь сплошь и рядом тока этим и занимаются. Василий по запарке, в том смысле, что только что говорили об этом, ударил Нику ногой в ляжку, да так удачно, что чуть не сломал ей ногу.

— Пардон, — подтвердил он свое намерение, — тока говорили об этом, а я сделал наоборот. Просто засела в голове мысль:

— Нохги, нохги! это в бильярде, если кто забыл нельзя отрывать их от земли, и… и неконтролируемая информация автоматически перешла на удар ногой. Но ведь не в лицо, правда?

— Я не против, — ответила Ника, — но учти: один удар за мной.

— Хорошо, в любое время.

— Вот именно, даже не жди, я все равно ударю, когда ты не будешь ожидать. А судьи посовещавшись решили не вмешиваться.

— Только еще хуже будет, — сказал Амер.

— Согласна. Но Одиссей на этот раз промычал:

— Надо бы снять с него хотя бы пол Вазари.

— Пол Вазари? — переспросила Агафья, бывшая фаворитка Майно. И добавила: — Это сколько?

— Оставим ей Кока.

— Кока-колу я люблю, — сказал Амер-Нази, — пробовал в Америке.

— Это японская.

— Тем не менее, надо оставить Юко, — сказала Агафья Учительница. Одиссей промолчал, видимо, чтобы сойти за умного, как решил Нази, а сам он даже неожиданно для самого себя ляпнул:

— Как главный судья соревнований, я оставлю ему, — он кивнул на Ваську, — иво Вазари. Агафья развела руки в стороны, но ничего не сказала, только тяжело вздохнула, мол:

— Ни-че-го-о не понимаю!

 

Глава 14

— Это хорошо, — сказала Ника Ович, — что тебе ничего не сняли за удар по мне ногой.

— Почему?

— Ко кочану. Ты, что, не понял? Когда я ударю по тебе мне тоже ничего не будет.

— Это не очевидно, — ответил Василий Иванович.

— Думаешь — это не аксиома?

— Уверен — это тока теорема. Ее надо доказывать.

— Так ты, что, не деревенский?

— С Альфы, как все.

— С такой рожей с Альфы не приезжают, ибо… — она провела двойку: правой по корпусу, левой джеб, — ибо там все аристократы или демократы. А ты кто?

— Я — Граф.

— Граф, в каком смысле? — спросила Ника, и опять ударила, и разбила Ваське нос из-за того, что он задумался.

— У меня будет дивизия, если я выиграю этот турнир. Фактически вся Царицынская область будет моей.

— Как она будет называться? На этот раз Васька прикинулся, что опять задумался, и Ника, попытавшаяся провести Подхват под Неопорную ногу — промахнулась, ее правая нога просвистела мимо, но не настолько быстро, чтобы Василий Иванович не успел просунуть вслед за ней свою лапу. И таким образом, повисшая на этой мощной волосатой руке Ника, была перевернута вниз головой и брошена через канаты прямо на судейский стол, а буквально в предводителя Нази.

— Точно в середину, — сказал Василий. Он снял перчатки — с помощью своего Углового Вильяма Фрея — кинул одну в зал, прямо в жену, любовницу — или, как ее там — Дэна Коллонтай — Кали. Ей сразу предложили — нет, не деньги, а:

— Будем с тобой драться за эту перчатку, или так отдашь? — сказала одна леди, одетая, впрочем, просто. Нет, это была не Щепка, сидевшая почти рядом, через Дэна, рядом с Колчаком. Она наоборот, не стала спорить за эту перчатку, так как знала:

— Васька, который сейчас был на ринге:

— Он ее любит. — Да и просто не успела бы схватиться за эту перчатку, ибо Неизвестная оказалась быстрее. Очень быстрой. Что и заставило ее открыть от изумления рот.

— Эни-боди! — между тем раздался крик. — Принесите, пли-и-з, пожалуйста, Эни-син, а лучше всего шашлык по-Царицынски.

— Никто не знает, дорогой, вот из ит.

— Кто это сказал? — спросил Василий. — Рипит ит, плииз. Нет, честно, я не понял, прошу повторить.

— Я! — крикнула Кали, и добавила, обернувшись к мужу — первому любовнику Дэну, — это я пошутила. Но в том смысле, что хотела сказать:

— Цыпленок Табака дорогой, а так вышло, что многие могли подумать, он, этот Васька дорогой.

— Хорошо, закажи ему Цыпленка Табака, — ответил Дэн, впрочем, довольно хмуро. — Чё-то здесь не так, подумал он. — И стал вспоминать:

— С ней ли он летел с Альфы, с ней ли там крутил шуры-муры, или это произошло только здесь?

— И вообще: ты Инопланетянка?

— Что? Кто? Да как смел ты сколько раз клянчил у меня в долг на Альфе? Тут Дэн вспомнил, что Коллонтай здесь, а на Альфе Центавра она работала барменшей Га в Колизее, где был, естественно, не только кабак, но и на арене выступали гладиаторы.

Из буфета принесли только что зажаренного ЦТ — Цыпленка Табака, и Кали хотела выпросить у Дэна разрешение отнести его Ваське, но не успела, как поется:

— Даже слова сказать, — ЦТ понесла новенькая. Так-то она была не новенькая, но ее никто не узнал. Вообще у Инопланетян слабо развито чувство узнавания людей. Также, как у людей слабо развито узнавание обезьян или тигров, даже тайванцев, например:

— Все на одно лицо. — Хотя многие до сих пор пытаются прочитать на чайниках или приборах для измерения давления:

— Это Сингапур или опять Китай. — Более того, если ничего не написано — так это еще хуже:

— Значит сделали не на самой фабрике, а в соседнем сарае. — Хотя продавщицы радостно-изумленно резюмируют:

— Настоящая Япония, — а недорого. А на чайниках, естественно, Германия.

— Я ничего не поняла, — сказала Щепка, — так она немка, или японка?

— Я думаю, немка, смотрите: желтые волосы, голубые глаза, довольно симпатичная, в общем — сексодром. Могла бы быть Инопланетянкой, если бы не родилась здесь. Это сказал Колчак.

— Ты зачем это сказал, мин херц? — Хочешь, чтобы я вышла и набила ей морду? — Щепкина-Куперник положила на стул, с которого встала, толстый том Шекспира, который пока предварительно переводила в уме.

Может: для ума. Чтобы натренировать его в шекспировском свободном стиле.

— Прости, — извинился Ко, — я думал, ты про меня забыла. И кстати, ты не просила, но я тебя записал на бой именно с ней.

— Да? Я тебя не просила.

— Помню, но если ты не захочешь, я сам выйду вместо тебя.

— Разве на рисепшен не записывали рост, вес, пол? Впрочем, пол, конечно, никогда не записывают, ибо это была бы дискриминация:

— Если одному можно — почему другому нельзя? ОК?

— ОК. — Но не спрашивали.

И когда Васька нажрался, съел всего цыпленка одной рукой, на ринг вышел Ко. Колчак. Он не мог допустить, чтобы Кали, сблизилась с Чапаевым. Она была подругой его подруги Артистки Щепкиной, и, как говорится:

— Если одна делает Это, то другая и подавно. Одиссей из судейского корпуса предложил надеть по две перчатки:

— Каждому, — уточнил он.

— Это не обязательно, — возразил главный судья Амер-Нази. Его поддержала Агафья:

— Так даже лучше, — сказала она, — одной рукой можно бить, а другой держать при проведении броска.

— Только одна проблема! — крикнул с ринга Василий: я правша, а он, как все инопланетяне левша, нам нужны разные перчатки.

— Так у вас и должны быть разные, — сказала Агафья, ибо это твои перчатки.

— Ну и что, что мои? — возразил Василий, попрыгав на ринге. — Как раз из-за этого ничего и не получается.

— Почему?

— Потому что, естественно, моя левая для него, также естественно, будет правой, а она не подходит.

— Почему? — теперь спросил уже Нази.

— Ну, во-первых, он инопланетянин, вы согласны?

— ОК. — А во-вторых?

— Во-вторых, инопланетяне отличаются от нас тем, что являются Не нами, а:

— Отражением нас в зеркале.

— Всё?

— Всё.

— Давайте посовещаемся, прежде чем ответить, — сказал Одиссей.

— Да?

— Да.

— Хорошо, я считаю, что инопланетяне такие же правосторонние, как мы, — сказала Агафья.

— Я не уверен, — ответил Нази, — ибо: как проверишь? Лезть под платье?

— Нет, получишь по мордам, — согласилась Агафья. И тут кто-то крикнул из зала, опять похоже тот же нудист:

— Никаких перчаток не должно быть! — И добавил:

— И знаете почему? — Мы не в Ландоне. У нас тока Дзю До. И Амер-Нази принял решение пойти на компромисс. А именно:

— Оставить всё как есть:

— Каждому по одной доставшейся перчатке! Васька в пылу спора, или нарочно, чтобы выиграть побольше времени для отдыха после боя с Никой Ович, которая до сих пор валялась за судейским столом, куда ее сбросили, крикнул:

— Как мы можем надеть разные перчатки на одну и ту же руку?

— Наденьте на разные, — ответил благоразумный Одиссей. Это произвело впечатление, Василий задумался, но только на несколько секунд, потом… Потом забрал обе боксерские перчатки себе.

— Извиняюсь, как говорится, и перед тобой, прости не узнал еще, кто ты такой, и перед добродушной в отношении меня публикой, что у нее отняли перчатку, брошенную мной для ее домашней коллекции. Для домашнего Культа, так сказать, моей Личности. Спасибо.

— Пожалуйста! — ответила со своего места Кали, и добавила: — Изменщик коварный. Василий пожал плечами, и пробурчал, чтобы она не слышала:

— Не совсем понимаю ваши благородные претензии. Далее, бьются.

 

Глава 14

— Охотно поясню, — встрял Одиссей, — он, — Оди толкнул плечом Нази, — просто на-просто знал, что мало дали тогда.

— А-а, — протянула Агафья, — вы договорились между собой. Ладно, я буду в оппе. В оппозиции, в смысле.

— Бесполезно, — сказал главный судья, а Оди только махнул рукой, мол:

— По барабану.

Между тем, в зале Коллонтай готовилась ко второй попытке, несмотря на то, что говорила после удушающего то хрипло, то шепотом.

— Что? — переспросила ЩеКа. — Ты вообще зачем это делаешь?

— Подраться хочется, — сказал ее бойфренд Дэн. А Ко добавил:

— Ты записалась на бой?

— Я? — прохрипела Кали.

— Ну, а кто же.

— Ну-у, я думаю тебе лучше спрашивать о чем-нибудь свою Щепку, — и она дала легкий подзатыльник подруге. Та хотела сказать так это в шутку:

— Убью, тварь, — но передумала и улыбнулась.

— Почему ты улыбаешься?

— Хочу увидеть, что будет, когда за меня заступится мой Колчак. — И добавила: — Ты записался, май диэ чайлд? Далее, кто выходит на ринг, Колчак и Деникин, или кто-то еще со стороны Зеленых, например, сам судья Нази? И вот Колчак вышел. Пришлось драться без перчаток, а Дзю До, как назло, абсолютно не шло в голову. Так бывает, вы очень любите шампанское Брют, а вот именно сегодня оно не идет. Только лезет. А это не та роль для шампанского. Так можно докатиться и до Кока-колы.

И после двух прямых в голову, Ко понял:

— Надо выставить вместо себя своего коня, — хотя и берег этот вариант до более серьезного случая. Но и кони должны гулять, а тем более тренироваться. И после окончания второго раунда решился, только спросил:

— Это еще не конец? — За судейским столом засмеялись, а секундант только спросила:

— Ты почему их спрашиваешь? — Меня всегда зови.

— Ты кто? Секундант? Я не заказывал, у меня есть своя. Здесь нет своих да наших — выкидывают по жребию, — пошутила Сонька Золотая Ручка. Ко поверил, так как не хотел замешивать в это тесто свою любимую АН — Щепку. Она ведь такая фраерная, от слова фрей — свобода творчества. А Вильям Фрей — секундант Васьки предупредил его, что:

— Надо ждать неприятностей в третьем раунде.

— Каких? — спросил Василий Иванович, и по своему обыкновению добавил с самым серьезным видом: — Кусаться будет?

— Скорее всего: лягаться?

— Ля — что? — переспросил Василий, но прозвучал голос Агафьи из судейской коллегии:

— Кончайте политсовет, третий раунд!

— Вот точно вам говорю, — сказал Василий, — что скоро она переменит стол судейской коллегии по боксу и дзюдо на стол президиума в Своем Колхозе.

— Что ты сказал? — рявкнула, правда негромко от удивления Агафья, бывшая жена Махно. И добавила: — Если да, то только в Высшем Политсовете. И Василий пошел к центру ринга, но все-таки обернулся — ох, зря, зря, зря.

— Ты чего? — спросил Вилли — хотя, скорее всего это не одно и то же имя с Вильямом Фреем, но… но слово — не пуля, вылетевшая из Кольта 45 калибра:

— Вылетит — поймать можно. — И Василий Иванович вытянул вперед руку, схватил перчаткой слово, и бросил его назад Вилли, сказав:

— Держать надо, чего ты его выпускаешь? И секундант понял, что Василий решил:

— Слово отразилось от мощного лба Вильяма Фрея, ударилось о лоб приближающего Ко, и могло отлететь к Фрею, а могло и нет, поэтому Василий его поймал для верности, и бросил сам назад.

— Это чтобы не сглазить, — сказал Василий. Но поздно, поздно, ибо Ко послал вперед своего Коня Кинга. Удар — гол.

— Гол? — спросил Амер-Нази, и поправился: — В том смысле, что нокаут?

— Это была великолепная Семерка, — сказал Одиссей, — но не Девятка, а значит, может быть и нокдаун, давайте посмотрим дальше.

— Если удар копытом в лоб он называет Семеркой, то какова же будет Девятка, — только подумал, но не стал говорить секундант Василия Фрей. Лева Задов, бывший судьей на ринге начал считать:

— Три, четыре, пять.

— Почему он начал с трех? — спросила Кали свою подругу Артистку.

— Может мы пропустили всё самое интересное? — ответил за нее Дэн.

К счастью, прозвучал гонг. Василия Иванович увезли в реанимацию.

Начался спор, кто виноват? Впрочем, наоборот:

— Кто виноват и так было ясно, сам Василий Иванович и его секундант-тренер Вильям Фрей, вот:

— Что будет дальше — неизвестность.

— Так ничего не надо, — сказала Агафья — давайте я выйду за него.

— Неплохая идея, — сказал Одиссей, и добавил: — А именно:

— Пусть выйдет тот, кто хочет на нем жениться.

— Да, я согласен, — сказал Амер-Нази, — но имею в виду, что лучше бы выйти замуж.

— Я, — Кали встала со своего места, — и хотела крикнуть во все горло: — Их либе дих! — Но вовремя вспомнила, что рядом Дэн, а. А его она тоже любила. — Такой толстый Хоббит. И говорят, будет командовать Добровольческой Армией. Так сказать:

— Зеленая Армия — Белые вперед! Космический Корабль ушел без нас в полет. — Имеется в виду, что будем искать другую планету, в каком-нибудь другом созвездии, может быть даже, Рыб, ибо, ибо: проигравших назад не пустят.

— Сядь! я тебе сказал. Кто это сказал? А это сказал Дэни, и Кали окончательно поверила, что именно он будет командовать Белыми на Южном направлении. Ничего удивительно, если иметь в виду две вещи:

— Она будет с ним, плюс всегда надо возить за собой ванну. — А что здесь удивительного? Известно, что в будущем так будут делать многие, но начнется с Великобритании, с местного Ч. Дальше имя никак пока не расшифровывается. Не всё будущее известно в любой момент.

— Кто?

— Что?

— Оно шевелится, ай! Ая-яй! — Закричал, как маленький Одиссей. А имя-то геройское.

— Чего ты испугался, малыш, — сказала ласково Агафья, и погладила Одиссея по спине, обняв при этом Амера, так как он сидел посередине, как главный судья соревнований. Тут задумаешься, кого она любила, его или его, а может быть, даже кого-то четверного. Третьим был, как известно самый первый — это: — Майно. Но действительно, бояться было чего, потому что это была незабвенная Ника Ович.

— Думали умерла, — нашел в себе силы пошутить, испугавшийся Одиссей, чтобы оправдаться, добавил, имеется в виду:

— В детстве боялся Сирен, и просил привязывает его к кроватке, чтобы не убежать вслед за ними играть в футбол. Девушки, оказывается, любят футбол больше мужчин, но, как говорится, кто ж их пустит. На Поле-то. Думают, мужской футбол тогда потеряет, нет не интерес, а всякий смысл. Ибо:

— Дамы и так хороши, — а уж тем более Играющие. Отсюда вывод:

— Хомо Сапиенс — это мужчина, а женщина будет называться — Homo Ludens. Что можно перевести на русский, как: — Мужчина — это машина, сексодром просто, а вот женщина — это есть: — Человек разумно играющий. — Хомо Сапиенс-Луденс. Когда Одиссею об этом сказали, он ответил согласием с небольшой поправкой:

— Хомо играюще-разумный. — Что заставило многих задуматься, ибо что бы это значило не совсем понятно, толи:

— Пусть они играют в футбол, а мы будем смотреть, толи допустить их пока только до Бойбы и Бокса. Проверить, какая перчатка была у Колчака: левая или правая? Не надо.

 

Глава 15

Ника Ович никому ничего не сказала, как будто на самом деле была мертвой, а как заведенная сразу полезла на ринг. Тем не менее было определено:

— Разум у нее существовал, ибо она спросила, обернувшись в зал:

— Это бокс или дзюдо? я должна знать, прежде чем начать это мочилово. — И добавила: — Ихкто первый, ты? — она указала на Колчака, лениво раскинувшего в своем кресле в Белом углу ринга.

— Этот, этот, — закивали некоторые, потому что многие были не видны в полутьме, с ярко-освещенной Сцены. И выкинула Ко со сцены вместе с его стулом. И тут же поклонилась благодарным зрителям.

— Совершенно очевидно, — сказал на это Оди, — она дзюдоистка, потому что боксеры после победы не кланяются, а прыгают с поднятыми вверх перчатками. — У Ники, кстати, была только левая перчатка.

Несмотря на то, что она никогда не была на Альфе Центавре. Где теперь правая, наверное, никто уже не знает. Ко то ли из-за испуга, то ли от того, что сильно ударился о судейский стол пополз по нему, но как-то всё-таки догадался, что это не то место, где можно ползать, и почапал на карачках в зрительный зал.

— Вот вам и Штурм Зимнего, — сказал ему вслед опять тот же, пока не определившийся нудист, — он даже не знает, где сей находится.

— Проиграл! — схватилась за сердце Щепка, и отложив своё вязание — в том смысле, что большученный том Копьенетрясова — смотри выше разъяснение почему — встала. — Но не как Давид перед Голиафом, а даже не как благородный Одиссей с Гигантом, а как просто:

— Лист перед Травой. — Она направилась к рингу, а по пути спросила у чапающего Ко, приостановив его на некоторое время:

— Где наша лошадь?

— Дак, а я знаю? — только и ответил Колчак, и пошел дальше.

Печальное это было, я вам скажу, зрелище. Сравнимое, пожалуй, только с Апостолом Павлом, когда его выбросили За Город, и оставили, посчитав мертвым. И действительно:

— В городе человек бы постеснялся ползать по улице, у всех на виду на четырех лапах. — Впрочем из неопределенного будущего известно, что такие были, правда делали это в более усовершенствованном по сравнению с прошлым виде, а именно:

— С использованием шарикоподшипников. — Но скорее всего, это были инвалиды, без ног, как минимум, точнее, они настолько были уверены, что у них нет ног, что не могли даже себе представить обратного, и потрудились заказать подшипники под себя. Это вместо ног-то. И оказалось… нет, хуже, хуже. Ноги бог придумал человеку не зря.

— Эх, как побежал! — крикнул кто-то, а скорее всего всё тот же нудист, увидев, что Колчак узнал то место, где сидел до боя, с… теперь он уж не помнил с кем именно. Как Менелай — царь Спарты очень обрадовался, что спит рядом с Еленой Прекрасной, это после похода-то на Трою, где его грохнул Парис на поединке, а точнее, его брат Гектор — по предсказанию Голливуда — аналог древних Мойр. Не зря же Аль Пачино сказал:

— Дайте мне Роль Дурака, и я переверну мир, — наверное это ошибка, скорее всего он сказал просто:

— Получу Оскара, — но в принципе это одно и то же. Удивляет здесь только то обстоятельство, что Мойр было три, а Голливуд в будущем почему-то только один. Почему не удается размножить? Вопрос. Щепка подняла, брошенное ее будущим мужем Знамя Победы, в том смысле, что правую перчатку, и двинулась дальше, к сияющему, как солнце рингу на сцене. Далее Кинг Джордж, конь Колчака ее не слушается, не хочет выходить из потустороннего пространства. Тогда она выходит во двор и берет этого коня там, соблазнив, как обычно:

— Яблоком. — В том смысле, что пообещала взять его с собой в Нью-Йорк. Это не совсем верно, было по-другому. Во-первых, пресловутый нудист составил ей конкуренцию, но так как ни за что не хотел говорить судейской коллегии своё настоящее имя, запрос его был оставлен без внимания.

— Зовите меня Мяу. — Зал покатывался со смеху, но парень был вполне серьезен, можно было даже подумать, что он вообще лишен улыбки, как древний демон.

— Говорят, бывает и у демонов улыбка, — сказал Амер-Нази своим смеющимся друзьям-партнерам по бизнесу. Имеется в виду, Агафье и Оди. Почему? Была надежда, что после турнира будут премии. А для судей, само собой разумеется:

— Больше, чем у других. — Как фигурально выразился Оди:

— Участников кордебалета. Итак, ЩеКа сразу бросила ненадеванную перчатку прямо в лицо Нике Ович, и ударила в падении по пяткам. Как выразился нудист Мяу, оставшийся стоять рядом с секундантшей Белого угла Сонькой Золотой Ручкой, и пискнувшей после падения Ники:

— Не встанет:

— Культурологический шок.

— Думаешь? — спросила Сонька.

— Дак естественно, она думала.

— Думала о чем? Что Щепка будет ее сначала приветствовать, прежде чем бить?

— Нет, в последний — перед ударом — моментум Ника Ович увидела будущее, этот Дэмет — удар ее ногой по своим пяткам, и очень удивилась:

— Борьба и Бокс — это я знаю, разрешено, но каратэ — нет. — Тем более это запрещено на нашей территории, да и вообще неизвестно многим.

— Вы Эйнштейн? — спросила Сонька Золотая Ручка.

— Нет, — просто ответил нудист, и по настоятельному требования Агафьи, которая даже привстала из-за стола, сел на свое место в партере. Ника встала, но Щепка опять ее обманула, бросила в шатающуюся противницу боксерскую перчатку, доставшуюся ей в наследство от будущего мужа, провела Переднюю Подсечку, и перешла на удержание, сказав, между прочим:

— Небось, небось, я тебя отпущу, но только для того, чтобы провести тебе мой любимый прием — Болевой из Стойки.

— В Дзюдо запрещены болевые из стойки, — провякала Ника, но даже не пыталась вырваться из удушающего захвата.

— Умерла! — крикнул, даже поднявшись со своего ложа Одиссей, — кричите: Брэйк.

— Щас! — выразилась Агафья. — Это должен кричать бобик на ринге.

— Где он, кстати? — спросил главный судья. — Опять в буфете?

— Да спит на раскладушке с той стороны ринга, — сказал услышавший их разговор Фрай — секундант…

— А чей, действительно он секундант? — спросил со своего места нудист. И добавил: — Слишком просто все устроено: кто бы ни дрался, а секундант всегда один и тот же. Может он мне нарочно клофелина подольет на полотенце, и я засну как раз в тот моментум, когда девушка придет ко мне в душ благодарить за победу.

— Для того, чтобы, — сказал парень рядом с ним, — надо сначала выпить.

— У тебя есть?

— Да. Будешь?

— Здесь можно? Вроде спорт.

— Можно, ибо это не спорт, а смертельный спорт.

— У тебя что, как обычно: Хеннесси?

— Ты меня с кем-то спутал, друг, я не пью Хени, и знаешь почему?

Дорого.

— Тебе дать денег?

— Сейчас, за глоток Хеннесси?

— Я по глотку не пью, за бутылку на двоих.

— Без закуски? Я без закуски даже пиво не пью, — сказал Пархоменко, — а это он сидел рядом… рядом с Котовским, который замаскировался на этом собрании благородных непьющих спортсменов нудистом. — Зачем ты это сделал? — спросил после второго глотка Пархоменко.

— А что заметно?

— Наоборот, нет, хорошо, я бы тебя ни за что не узнал, если ты сам не сказал, что нудист.

— Я ничего такого не говорил.

— Ты сказал Мяу.

— Я? Нет. Если, кто и сказал Мяу, то это только ты Парик.

— Хорошо, хорошо, ты хочешь записаться на следующий бой?

— Да.

— Запишись, грохнешь ее — я выйду.

— Как ты выйдешь, ты уже сейчас заговариваешься, тебе нельзя пить, а ты носишь в кармане целую бутылку Хени. Дай ее мне.

— Нет.

— Почему? Не могу, понимаешь.

— Почему?

— Ты сам заговариваешься.

— Мы уже договорились, чтобы я тебя грохнул во втором раунде? Ты должен, должен продержаться до второго раунда, ты понял?

— Зачем? Ибо… ибо я уложу тебя в первом, скажи только:

— В начале, в конце, или в середине раунда?

— Нет, это ты мне скажи в каком углу тебя положить, в Сонькином, или у этого Фрайера?

— Я агент Фрайера, — признался Пар.

— Нет, точно, или ты просто так думаешь? — спросил Катовский.

— Нет, просто уверен.

— Ну, откуда?!

— Знаю и всё. А откуда не знаю. Ну, ты видел, что сейчас он мне подмигнул?

— Сомневаюсь, с такого расстояния это может быть просто аберрация точки зрения. Цвета глаз даже не различить? Он кто вообще?

— А я помню? Тайный агент вроде из Хермании.

— Что говорит?

— Говорит, что всё в его огромных лапах. Ты видел, какие у него лапастые лапы?

— Он, что пингвин?

— Почему? Он как раз наоборот: пишет книги, а на ринге не дерется.

— Тогда думаю, как раз это ему и придется делать, — сказал Кат.

— Почему? — спросил Пар.

— Так, а здесь всё делается через жопу.

— Это да, но может обойдется. У меня же ж здесь больше абсолютно нет покровителей, отнимут ведь всё, что было нажито непосильным трудом, — он заплакал, уронив лицо своё на опустившиеся руки.

— Выпей еще, — сказал Кат-Мяу, и протянул другу, задержавшуюся в его лапах бутыль Хени. — И да: много у тебя было? Завод, фабрика, али может ты был кулаком на деревне у дедушки? Признавайся, фермер, что ли? — и он заржал, как лошадь, которую к счастью сегодня не повели на мясокомбинат. Впрочем, чему тут радоваться, до завтра всё равно не убежать. Дали бы хоть побольше времени на адаптацию к переходу в мир иной:

— Авось Там действительно лучче.

— Да — нет, че-то неохота, страшно, муторно даже как-то. Так бы и жили здеся, если бы побольше везло.

— Это ошибка: нам везет, — сказал Котовский. — Вот сам подумай, что бы было, если бы не сидел здесь, со мной, не рассказывал сказки про золото и бриллианты — лучше друзья тех, кто их умеет хранить, а валялся на ринге в нокауте? Голова — болит, руки-ноги — парализованы, и за всё это не предполагается никаких премий, нет даже выходного пособия.

— Нет, бывают случаи, когда договариваются. Если ты выиграешь, то мне все равно сорок-то процентов отдадут за это избиение, — сказал Пархоменко.

— А мне тогда чего?

— Чего тебе, мало?

— Дак, естественно. В случае проигрыша скажешь, куда дел мол большой Бриллиант Сириус.

— Я не брал.

— Брал, брал, ибо сказано: если не ты, то кто? Больше некому.

— Тогда другая альтернатива, — сказал Парик: — Это наоборот был мой брилик, а ты, да, я теперь вспомнил, ты его у меня и украл.

— Да ты уже перепил, парень, пора, брат, пора тебя лезть на ринг.

Как хговорится: пахать подано — ваша очередь трахаться. Иди, иди, она тебя трахнет, — и Котовский подтолкнул падающего уже с ног друга вперед:

— К славе. Кто был на ринге они и не видели, так только по логике рассудили:

— Кто-то должен быть.

Щепка как раз пошла на Болевой из Стойки. Но какой-то дурак крикнул из зала:

— Болевые из Стойки запрещены, ибо не русский беспредел, а японское дзюдо, возможно, как плюс еще английский бокс, но не мешать же с первым и вторым еще и третье. Я бы этого не понял, — добавил он. Это был Махно, но по своему обыкновению в женском платье, как лучшем способе маскировки, если позволяет личность. Он не мог допустить, чтобы какая-то Питербурхская Актриска переиграла его любовницу и шпионку Нику Ович. А она ее действительно переигрывала.

Более того, некоторые даже кричали иногда из зала:

— Играет, как кошка с собакой. — И даже:

— Как хитрая кошка с глупой собакой. — Более того:

— Как хитрая и злая кошка с тупой и добродушной собакой, не понимающей своей огромной силы.

— Разбудите, наконец, судью, — рявкнул Амер-Нази, она сломает ей руку.

— Наконец ты додумался сказать своё слово, — сказала Агафья.

— Это было надо сказать пять минут назад, — добавил и Оди.

— Так давно? — даже удивился Нази. Но Лева Задов сам уже это понял, и стоял с чашкой горячего дымящегося кофе, но пока что не на ринге, а рядом, и поглядывал, чуть пригнувшись из-под нижнего каната, как бывало делал Георгий Вицин, пытаясь выполнить сразу две задачи:

— И спрятаться, и показать себя, прикрывшись веточкой. — В том смысле, что предъявлял претензию не только на первое место, но и на второе, а именно:

— Я не только Адам, о чем все знают, но и Ева, напрасно претендующая на личность. — Душу. А какая у нее душа? Так только:

— Футбол, борьба да бокс, — а больше-то ничего нет — Трахаться? И то надо уговаривать.

— А нам это надо? — спросил Котовский Пархоменко, забыв, что друг уже ушел в поход к рингу.

— Стоп, стоп! — сказал громко Лева Задов, — так долго нельзя ломать ей руку, — и полез под канатом на ринг. Но сделать это оказалось не так просто.

— Че, пузо мешает! — крикнула одна приятная девушка из зала.

Некоторые, пожалуй, даже многие засмеялись. Из-за этих аплодисментов Лева слишком наклонил чашку, и кофе пролилось на ринг. Он допил последний глоток, и рявкнул:

— Меня никто не подсадит? Агафья хотела ему помочь, как забытая уже Майно жена, но Амер-Нази не разрешил:

— Ты что?!

— А что?

— Ничего да… да… да я лучше сам тобой займусь вплотную.

— Оди, ты свидетель, он сказал, — и Агафья так хлопнула Амера по спине, что даже дым пошел, хотя все понимали: это просто пыль.

— Откуда столько пыли? — удивился главный судья, — я иво только что купил.

— Не думаю, — сказал мудрый Одиссей, — подарили, скорее всего.

— А разница? — удивился Нази. — Или вы считаете, что могли подарить старый фрак. — И даже не поставил знак вопроса. — Ну, я встречу того духа!

— Забыл, кто подарил?

— Ты что ли?

— Я барахло не дарю.

— Хорошо, подаришь мне…

— Сына или дочь, или обоих вместе?

— Подаришь мне Бриллиант Сириус — женюсь. Одиссей схватился за сердце, а Агафья прямо-таки упала со стула.

— Вы что испугались, я не понял?

— Так он же ж был у тебя, — сказала Агафья, — как сказал бы незабвенный Василий Аксенов, обратившись к Чехову по поводу пропавшей во время секса с Дамой собачки.

— Он шутил, — наконец со вздохом сказал Одиссей.

— Нет, я с собой никогда не шучу. Но Нази не стал пока заострять ситуацию, понадеявшись от страха, что:

— Конечно найдется.

Пархоменко вылез на ринг, столкнулся с Левой Задовым и провел ему Подхват. Зачем, спрашивается? И что удивительно, он ответил:

— Я хотел размяться перед боем. Лева хотел сказать, что больше никого судить не будет, и добавил, что наконец нашелся повод жить по Библии. Но тут же передумал, ибо:

— А на что жить? — Пахать и сеять уже не удастся, ибо, ибо:

— Инопланетяне прилетели — каки тут сеялки-веялки? — И так всё будет хорошо. Или — что то же самое — никогда все равно уже не будет. Лева полез на Пархоменко, а Нику и Щепку секунданты пока откачивали в углу.

— Она мне сломала руку, — пожаловалась Ника Фраю. На что он ответил:

— Че-то я забыл: ты у меня стажировалась? Она ответила устало:

— Прости, но теперь я уже ничего не помню.

— Тебе делали болевой на что, на голову?

— Нет, на руку, она же ж как-то связана с памятью. И знаешь почему? У меня руки и ноги думают сами. И, между прочим, не только.

— Что не только?

— Не только руки и ноги, но и вот это, — она приставила локоть к животу.

— Тебе на эту руку делали болевой?

— Да.

— Значит прошла уже?

— Та не, болит и очень. Это сука, скорее всего Инопланетянка с Альфы. Другую я бы давно уложила сама.

— Хочешь, я выйду вместо тебя и уложу ее? — спросил секундант.

— Давай, если разрешат, а я пока посужу.

— Како посужу? Я был секундантом.

— Ну, хорошо по… по… посмотрю просто. И в итоге вышел Вильям Фрей и Пархоменко. Они узнали друг друга, как только бросили друг друга по два раза.

— Это ты?

— Нет. И знаешь почему?

 

Глава 16

Но пока что место было занято. Какая-то девушка уже не в первый, кажется, раз вмешалась в ход непрерывного действия. Она разнимала Леву Задова и Парика, который хотя и был пьяным, но раз за разом бросал и бросал толстопузого судью, а Щепка сидела в кресле и читала своего Шекспира, которого принес ей Дэн, а секундант этого Белого угла Сонька пыталась ей мешать, дождалась:

— Шекспир пошел по назначению. — И именно в голову Соньке. Именно В, имеется в виду, торцом толстого тома. Наблюдавший эту схватку литературы и приставания в надежде неизвестно на что Одиссей предсказал:

— Это может быть очередной схваткой.

— Вряд ли, — сказал Нази. — Там, видите, и так уже очередь.

— Я и говорю, что эти на очереди, — ответил остроумный Оди. А Сонька, между прочим, подошла к судейскому столу и сказала с заплаканными глазами:

— Так можно делать?

— Как? — спросила Агафья.

— Ну, она же ж избила меня Шекспиром.

— Если без мата, то у нас нет такой статьи, чтобы ее снимать с соревнований.

— А это очень хорошо, потому что я прошу записать меня в очередь на эту неблагодарную Инопланетянку.

— Вы уверены, что она с Альфы?

— Вот и проверим, — ответила Сонька, и пошла назад, на свое место у ринга, но Щепки там уже не было. Пархоменко избил Леву Задова и принялся за Нина по кличке Фрей.

Секундантом у Фрея была Ника с недоломанной рукой, а у Пахоменко избитый до полусмерти Задов. И Сонька сказала:

— Тогда я буду судьей. Амер-Нази посмотрел на своих судей, и они кивнули. Хотя разве так можно делать? И эту мысль как раз подтвердила девушка, которая до этого разнимала Леву и Парика.

— Я буду судьей, — сказала она, или пожалуйста, бой.

— Это не чемпионат самой Альфы Центавра, — сказал один из судей за столом, — у нас только один ринг.

— Я могу и без ринга. Соньке показалось, что она где-то видела эту торфушку. Она не стала даже просить перчатки, а так, как раньше в городе Ландоне:

— Намотав на костяшки пальцев манжет спортивного свитера, ударила ее в лоб. — Но лоб, как известно, самая твердая часть тела, если бить в него практически голой лапой. — Фекла, как звали эту достойную леди, была уже женой одного из присутствующих здесь джентльменов. Сонька Золотая Ручка открыла рот, но после удара — нет, не забыла, что хотела сказать, а просто на-просто вообще всё забыла.

Кроме одного:

— Так не делается. — Но поздно ее положили рядом с другими выбывшими из соревнований бойцами. Как-то:

— Колчак, Василий Иванович, Лева Задов, Ника Ович, Щепка, которую я даже не видел, кто бил, и били ли вообще, но она тоже сидела на полу и пила переваренный, как она сказала, кофе, с тремя пирожными сразу, а именно:

— Откусила понемножку от каждого, чтобы никто не украл. — Ибо, если уж бьют просто так ни за что, то съесть пирожные им не принадлежащие для них вообще ничего не стоит.

— Как угорели, — добавила она вслух, впрочем без эмоций, ибо не на кого было злится: она не помнила, кого так и не добила, и более того, против кого выходила на ринг. Надо бы спросить у подруги Кали, но та была где-то далеко в зале.

— А если я не помню ряд и номер места, где мы сидели, то значит кто-то меня ударил. — Вспомнить бы кто. Фрай и Пархоменко запротестовали, что их будет судить какая-то Фекла. А она уже дала отмашку:

— Дзю До.

— А мы умеем? — спросил Парик.

— Я да, а ты — не знаю, — ответил Фрай, и тут же провел бросок Через Бедро с Захватом, ну, прием простой, если вам разрешают повернуться к избе, так сказать, задом.

— Нет, я против, чтобы обыкновенная баба меня судила, — сказал Пархоменко, — ибо я пришел не только того, а для другого, а именно, для бокса.

— Ну, тогда получи, — сказала Фекла, и хотела опять ударить в лоб, но рука дала знать:

— Очень больно. — Фекла, которую на самом деле звали О — Ольга, пожалела свою вторую руку, и провела Пархоменко Дэмет — удар в падении ногой по пяткам противника.

— Судья, — сказала, подползая поближе с кофе и пирожными Щепка, — почему судьи бьют подозреваемых?

— В чем подозреваемых? — не понял Нази.

— Подозреваемых в стремлении к правде, естественно.

— Дай попробовать пирожного, — попросил Нази, — а то у меня мало глюкозы осталось в мозгу, не могу понять ваших претензий.

— Иди сюда.

— Боюсь.

— Почему?

— Такая, как ты может и ударить ни за что.

— Да ладно.

— Точно. Амер-Нази встал и прикоснулся к одному, последнему оставшемуся, но все равно откушенном уже пирожному.

— Бери, бери, — и когда он съел иво, улыбнулась.

— Что?

— Ничего, кофе, пожалуйста.

— Это последнее?

— Ничего, ничего страшного, я заварю еще, у меня собой китайский кипятильник. Как говорится:

— На неделю хватит.

— Я бы с вами поспорил, китайские фабричные хорошие.

— Фабричные? вы уверены.

— Уверен ли я? Да.

— На что спорим, что вы ошибаетесь?

— На нашу победу.

— Вы сразу ставите на кон всё, что у вас есть?

— Так вы Инопланетянка? Как я сразу не догадался.

— Я не знаю, думаю, что нет. Как проверить?

— Пойдем, проверим.

— У меня здесь жених в реанимации.

— Кто?

— Не скажу, вы можете использовать эту информацию в своих интересах.

— Может у нас общие интересы?

— Да?

— Да.

— Тем не менее, я прошу на этот раз решить инцидент проще.

— Ясно, но я судья, мне не положено выходить на ринг.

— Я могу грохнуть тебя и здесь.

— Хорошо, можешь считать, что ты меня разозлила. — Амер снял свою тужурку, и попросил дать ему что-нибудь покрепче.

— Да ладно, не заморачивайся. — И она его бросила Задней Подножкой, да так сильно, что Нази, хотя и не упал на свой стол, но сбил его, а его сотрудники Оди и Аги, попытавшись выбраться из-за стульев, наоборот, вылетели из них, как с катапультой. Далее, Нази не встает, а Агафья дерется с Артисткой Щепкой. Пархоменко и Фрай продолжили бой в стиле По Очереди:

— Сначала один проводит прием из Бокса, потом другой из Дзюдо. И так до тех пор, пока не поняли, что надо всё-таки защищаться, а то так быстро кто-то из них больше не встанет после проведенного приема. А это значит, Пархоменко проводил Двойку, и пытался третьим ударом, в подбородок, отправить Фрая хотя бы в нокдаун, а лучше, конечно, в нокаут, а Фрай проводил Подхват, и пытался задушить Парика окончательно.

— Зачем ты меня душишь, амиго? — говорил ему Пархоменко.

— У меня не хватает веса провести Удержание.

— Нет, я имею в виду: ты не узнал меня.

— Если я тебя узнаю, нас заподозрят в связи, и ты будешь раскрыт, как секретный агент Коминтерна.

— Да?

— Да. Бейся по-честному.

— Да?

— Да. Пар вырвался, и ударил Фрая в лоб. Правда Парик не знал, что лоб этого парня защищен капитально, Фрай невероятным образом успел пригнуться, и взял Парика на Мельницу. Оди за столом судей спросил:

— А… это можно? — За столом в том смысле, что Оди с Агафьей сели за отдельный журнальный столик, пока Низи лежал без успеха подняться, и ему вызвали врача, а столяр пытался сделать, как он сказал:

— Будет, как новый, — старый судейский стол древнего производства, и принадлежал раньше одной из английских принцесс, занимавшейся, между прочим Садо Мазо, и надо сказать не без успеха.

— Прости, прости, — сказала Агафья Учительница, — совсем забыла: мне надо идти, надо отомстить за нашего Главного судью, который не может подняться после того, что она с ним сделала, — и Аги показала на Щепку, опять принимавшую тарелку, и опять с тремя пирожными, только вместо кофе был зеленый чай с жасмином. — Ты теперь будешь Главный здесь, пока мы все ушли на фронт.

— Я не разрешаю этот бросок, — сказал Оди, — не по правилам.

— Я назначаю тебя моим заместителем, — сказал Фрай, продолжая держать, как коршун в когтях Пархоменко над головой.

— Ты спутал, батя, — ответил Оди, — его назначь. — И указал на все-таки шевелящегося Амер-Нази.

— Он может не выжить.

— Тем не менее, я настаиваю.

— К сожалению, я тогда не знаю, что делать.

— Хорошо кто-то может его подержать, — сказал Оди.

— Кто все заняты, — ответил Фрай, и в подтверждение его слов, пролетела тарелка.

— Летающая тарелка! — закричал из зала нудист Катовский. А Дэн:

— Вот как надо! — Он имел в виду, что летающая тарелка с пирожными попадет в Агафью Училку, которая пошла учить Щепку за бросок Главного судьи Нази и поломку стола, за которым, мы, судьи, можно сказать:

— Мирно жили. Но в следующий момент Артистка Щепка и Агафья Училка, бывшая жена Батьки Махно, так сцепились, что обе упали на статую, можно сказать:

— Рабочий и Колхозница в исполнении Фрая и Пархоменко:

— Колхозник и Рабочий, поднявшиеся на дыбы. И… и они сбили эту Статую. Всё так, единственно, что не очень понятно, как Фрай и Парик оказались вне ринга, на площадке рядом, где отдыхали раненые в предыдущих боях участники соревнований, как например, Щепка с кофе, зеленым чаем и шесть пирожными, и то это были те пирожные, которые мы видели, возможно, их было еще больше. Не может быть? Бывает. С голодухи столько, разумеется, не съешь, только от чрезмерного нервного перенапряжения.

Остались только два неповрежденных участника соревнований, а именно:

— Фекла и Оди, хотя он был судьей, а Фекла, имела одну сильно поврежденную руку, и хотела остаться только судьей, точнее:

— Тоже судьей, но на самом ринге. И тогда вышел Катовский, и запрыгал на ринге в шикарном зеленом халате, что должно было означать:

— На самом деле я красный.

— Кто выйдет против этого Геракла? — спросил Оди, — найдется ли тот Одиссей, который сможет его укротить, точнее, укоротить? Кто вышел? Дэн? Или кто-то другой? Может быть, Махно?

А вышел сам Одиссей. Зачем? Он хотел проверить:

— Та ли эта дама, за которую выдает себя. — А если точнее, то как раз наоборот.

— Я с ней, — сказал Одиссей, — и показал на Феклу.

— Како с ней, я уже здесь прыгаю, хочешь с ней, пожалуйста, но только через мой э-э, ну, не труп, а хотя бы просто бездыханное тело.

— Я буду с ним драться, — сказала Фекла и зажала рукавом раненую руку.

— Ты больна, пожалуйста, не лезь, дорогая, — сказал Оди.

— Что значит: больна?

— И тем более, что значит: дорогая? — влез Катовский. — Вы знакомы? Не думаю, и поэтому предлагаю не церемониться:

— Будем биться за нее.

— С тобой, — добавил Кот.

— Я согласен, — сказал Оди, — если, разумеется, дама, не против.

— Я против, я сама хочу набить ему морду. Мордашку, знаете ли, вот эту, — она взяла Катовского за подбородок, потрепала слегка, и сделала саечку. Он схватился за щеку, и ошарашенно посмотрел на даму, в том смысле, что понял:

— Если это не любовь, то что же это? Примерно тоже самое понял и Одиссей, он даже обиделся:

— Ты почему меня не обняла при встрече, как…

— Как Клеопатра Александра Македонского, — решил не падать духом Котовский. Тем более, что никто не знает точно, кто кого любил в детстве. Фекла задумалась.

— Так это ты, что ли?

— Кто? — решил просто так не сдаваться Одиссей. Тем более, они не помнили имени его первой жены: Пенелопы. Даже если ее никогда и не было, все равно надо было для приличия запомнить ее легендарное имя. Катовский, как хитрый нудист понял, что Одиссей его переигрывает в любовной интриге, поэтому схватил Феклу, и потащил к канатам, чтобы в дальнейшем преодолеть их, как заградительную колючую проволоку на подступе к позициям Белых на Турецкому Валу. Почему так страшно? Ему казалось, что взять их будет затруднительно. И точно, Одиссей не придумал на этот раз ничего хорошего, остроумно-заумного, а просто подставил ему Подножку. Ребята упали, и что самое замечательное:

— Преодолели заграждение, пролетели под-над канатами — между вторым и третьим, а не по полу, как думали получится, большинство зрителей. Тогда Одиссей подумал, как их остановить теперь? Ну, чтобы это было не только умно, но и возможно. И он бросил в затылок наглому нудисту Бриллианат Сириус, который по пути к рингу забрал в корчащегося в муках Нази. Все упали.

— Только бы попал не в нее! — крикнул из зала Дэн, который даже забыл, где теперь находится его невеста. А она была рядом. — Прости, я даже не заметил, когда ты вернулась.

— Ладно, ладно, пока не отвлекайся, смотрим кино, это же ж очень интересно, почти, а точнее даже без почти:

— Великолепная Семерка. Далее, Катовский утаскивает Феклу-Ольгу. Да, Катовский смог утащить упитанную Феклу. Как? Сейчас посмотрим. Он бросил Одиссея, также неожиданно, как Щепка главного судью Нази: прижал к себе, потом оттолкнул на подставленную уже ногу — Задняя Подножка. Дама посмотрела на него разочарованно.

— Ты не Одиссей, — сказала она.

— Нет, нет, подожди, ты просто меня не узнала. Он нарочно упал — почти нарочно — чтобы она получше узнала его, а вышло наоборот:

— Одиссей никогда не должен проигрывать.

— Но это неправильно, — сказал он, — ибо я слушаю, — он хотел сказать:

— Богов, — но решил сказать правду:

— Я слушаю Альфу Центавра.

— С Альфы не могли приказать тебе падать от такого Гераклито, — она почти ласково потрепала Ката за ухо, и он полез с ней через канаты, точнее: через-под. Как обычно, ибо иначе с ринга не выйдешь, так сказать:

— Заколдованный Квадрат.

— Почему, непонятно? — сказал Оди.

— Чего тебе еще не ясно? — сказал Кати, и добавил: — А то ведь я могу подойти.

— С того света не возвращаются. И знаете, почему? У нас на Альфе Центавра был Круг.

— Да ладно.

— Точно.

— Ничего особливого, — ответила Фекла, — у нас тоже был, и более того, даже сейчас есть, — и добавила: — В деревне.

— Ах, так ты из деревни, что ли? — даже улыбнулся Катовский. — Я думал, ты здесь на продуктовой бале подъедался. — И добавил обидное:

— Водила с Нижнего Тагила.

— Пусть сыграет что-нибудь в подтверждение своих слов, — сказала Фекла, можно сказать, уже лежа между канатами.

— Прости, но на роялях, даже на домашних пианинах я не умею, — сказал Оди.

— А чего же тебе, трубу, что ли, дать большую? — заржал Кат.

— Тока на баяне.

— Да, пусть, — сказала Фекла, — думаю и на баяне ничего не получится.

— Ладно, играй, эй! эни боди, подайте ему фисгармонию. И он спел, так сказать, что многие заплакали:

— А поезд уходит в далека-а, скажем друг другу:

— Прощай-й! — Если не встретимся — Вспомни!

— Если приеду — Встречай! Одиссей уже хотел сложить инструмент, но многие не только из зала, но и раненые за рингом закричали:

— Ишшо! Пажалста.

— Помню тебя перед боем, в дыме разрывов грана-а-т-т.

— Платье твое голубое-е, голос, улыбочку, взгляд.

— Ишшо! — опять заорали не только некоторые, но и многие.

— Много улыбок на свете, много чарующих гла-а-а-з-з.

— Только такие, как эти в жизни встречаются — Раз! Он надеялся, что на этот Раз Фёкла, как смелая щука, сможет выбраться из сетей Ката, но она, как крикнула любовница Дэна Коллонтай:

— Не смахгла! — Смех сменил минорную ситуацию на жестко мажорную, в том смысле, что:

— Смело мы в бой пойдем, а потом умрем. — А конкретно:

— Бой, бой, бой!

 

Глава 17

— Если Одиссей не хочет драться за свою любовь, можно я выйду? — спросила Коллонтай своего Дэна.

— Так, естественно. Только зачем? — ответил генерал.

— Знаешь, открою тебе тайну:

— Мне всё равно: любить иль наслаждаться.

— Вот так, значит?

— Нет, я тебя спрашиваю:

— Ты не против, если что?

— Что?

— Ну, если я ее выиграю, то мы можем потом продать ее Одиссею, как наш общий трофей.

— Ничего не понял! — рявкнул Дэн.

— Ответь просто:

— Ты в доле?

— Хорошо, да.

— Тогда давай залог.

— Сколько? Рублей двести хватит?

— Лучше триста, и да: нет ли в долларах?

— Прости, с собой нет.

— Это плохо. И знаешь почему? Если нам придется отчаливать с острова Крым, то в Туркистане лучше иметь доллары или фунты их стерлингов.

— Почему?

— Рубли могут не взять на Тараканьих Бегах.

— Мы будем играть на Тараканьих Бегах?

— А почему нет?

— Я думаю, это… э-э… бесчеловечно.

— Тем не менее, это делается. И более того, не только в Турции, но и повсеместно.

— Повсеместно, — повторил Дэн.

— А ты, что таракан, что ли, что так заморачиваешься по этому поводу? — Кали удивленно посмотрела ему в лицо.

— Нет, это только одна из моих Эманаций, — ответил Дэн. — Ты, кстати, в курсе, что такое Эманация?

— Ну-у, это, собственно, и есть то, что мы видим. Он удивленно посмотрел на подругу:

— Откуда ты знаешь? Ты с оттуда, с Альфы?

— А ты забыл? Ты все забыл, осленок ты не оседланный, а ведь, как я тебя любила тогда. Ты помнишь, какой бар у меня был, какой бар, фантастика! Хеннесси, пожалуйста, Итальянский Вермут тоже был.

Помнишь ты иногда давал мне на чай, заказывая для меня сто писят Мартини с маслиной? Вкус-сно, здесь так не делают.

— Так ты на самом деле инопланетянка?

— А ты думал?

— Я всегда, нет, не всегда, но часто считал, что ты только прикидываешься Инопланетянкой, а так-то…

— А так-то, приставлена ко мне шпионом.

— Я тебе этого недоверия, наверное, уже не прощу никогда.

— Да?

— Да.

— Тогда ответь все-таки на контрольный вопрос.

— Я вас слушаю.

— Назови мне Эманацию картины Ван Гога Лес Роулоттес.

— Извольте, но… но есть, как здесь иногда говорят, одно но.

Заплати сначала. И знаешь, почему? А потому, что ты может сам не знать ответа.

— Сколько?

— Сириус.

— Во-первых, это слишком много, а во-вторых, у меня его нет.

— Где он?

— Бриллиант Сириус часто воруют, и я не знаю, где он сейчас.

— Ты считаешь меня не достойной быть Доктором Зорге?

— Он был…

— Ты имеешь в виду, что он мужчина? Где это написано? Хорошо, считай меня тогда Абелем. Да ладно, не мучайся, для тебя я буду Элен Ромеч.

— По забывчивости я могу приказать тебя расстрелять.

— Это моя забота, а ты лучше помни, что моя ночь, а иногда даже час стоят пять тыщ баксов.

— Я верю, что ты на это способна, но способен ли я, вот в чем вопрос. Хотя, понял, понял, за это и платят такие деньги некоторые американские президенты, что за ночь, и иногда даже за час, узнают о себе то, что никогда бы не смогли узнать самостоятельно. Наконец, Кали удалось выяснить, что у Дэна действительно есть Радар, настроенный на поиск Сириуса, но он:

— Не переносной.

— Как это? Танк, что ли?

— Нет.

— А что?

— Не скажу, сначала ты.

— Что я? Ах, я должна назвать имя того, чей Портрет находится на картине Ван Гога Лес Роулоттес.

— Не совсем так.

— Да, сама Картина — это портрет…

— Ну!

— Не могу. И знаешь почему? Это большая тайна.

— Хочешь посмотреть мой пупок?

— Пожалуй.

Далее, это портрет Монтесумы, или Кецалькоатля?

— Одно из двух можно?

— Хотелось бы узнать точно.

— Прости, но ты слишком много хочешь. Тебе все мне — ничего.

— Говори, что ты хочешь?

— Обвенчаться. И знаешь почему?

— Почему?

— Я всегда должна носить тебя с собой.

— Хорошо, я согласен, изволь.

— Никаких — изволь, а встань на колени, и целуй мне колени, и проси стать твоей женой. Я спрошу:

— А кто-ты, юноша?

— И я скажу, что?

— Ты скажешь, ведь я же ж:

— Монтесума.

— Ай! Ая-яй!

— Что?

— Хотел тебя спросить второе имя, но пупок запищал.

— Это значит, что сигнал принят. Тут других вариантов нет.

Далее, продолжение боя на ринге, где находятся Одиссей, Котовский и Ольга-Фёкла.

— Мы уходим, — сказала Фекла.

— Нет, нет, пажался, не уходи, я умоляю, — сказал Оди.

— Не видно, что ты умоляешь, — повернулся Кат. Оди встал на колени, и изобразил лицо вампира, понимающего, что пил кровь, а не надо было.

— Что, больше не будешь? — спросила Фе.

— Так естественно.

— Я, между прочим, спрашивала не просто так, а про любовь. Более того, про большую, большую любовь ко мне, — с ужасом ответила она, понимая, что Оди нечаянно, не нарочно, но отказался от нее в пользу конкурента Котовского. А ведь тому по барабану, кого иметь. Лишь бы наслаждаться. Хотя, может быть, и не в этом случае. Может быть, Катовский и хотел ее, но в тайне от себя, потому что не знал еще, как подобраться поближе к:

— Дочке Камергера. — Да, вот так бывает:

— Вроде телятница только, но уже по походке и по лицу видно:

— А не стукачок ли ты, мил человек. — Прошу прощенья, это из последующих материалов, а пока, что:

— Дама из царской прислуги. — Пусть и не нашей, а только Украинской. Дак ведь, как говорят многие, хотя пока еще только некоторые:

— Всё наше. — Извольте, извольте, но мы сдаваться не будем, ибо, ибо:

— Не для того сюда прилетели. — Считайте нас Варягами.

— А вот это не хотите? — как раз спросил Оди, и хлопнул одной рукой по сгибу локтя другой.

— Мама! — крикнули не только из зала, но и раненые бойцы за рингом. В том смысле:

— Неужели это не мешает в бойбе и боксе, а тем более думать? Кали как раз сказала Дэну:

— Они не понимают, что делу час, а потехе время.

— Наоборот.

— Почему? Но тут Оди всё-таки начал драться с Катиком, а Фекла со вздохом согласилась их судить. Оди несколько раз упал, на что Фекла сказала:

— Ты, че, в натуре, хочешь разыграть Похищение Европы? Действительно, зачем ее взяли. Татары вот не захотели попадаться на эту приманку. Ибо:

— Ведь все равно же ж трахнут. — А потом расхлебывай:

— Никто не хочет быть Простым Человеком — дайте бизнес. А какой бизнес в степи, так только если тушканчиков разводить, но кому они нужны? Где найти того Спинозу, который докажет, что они очень вкусные, или что их можно с успехом использовать вместо тараканов в любимых эмигрантами бегах. К тому же при цивилизации коней куда девать? Тем более, что среди них могут быть Кентавры, так и непонятые после исчезновения Древности. Вот эта породистая телка, лошадь, можно сказать, считала себя:

— Кентавром. — Она с иронией древнего человека наблюдала возню Оди и Котика, как кричали некоторые доброжелательницы будущего Командарма Зеленых. В частности Агафья, хотя и любила другого. Она считала, что если уж судьба посадила ее за один судейский стол с Оди и Нази, то их и надо брать, зачем размениваться на других, тем более, они сначала прикидываются плохими, а потом оказывается, что есть нечто еще более худшее. Хороших-то ведь днем с огнем еще поискать. И, следовательно, если уж брать, то тех, кто ближе, кто уже, так сказать:

— Попался. — А это были Амер-Низи и Одиссей. — Амер до сих пор еще не очухался после элементарной, но неожиданной Задней Подножки Артистки Щепки, а Одиссей — вот он бьется с легендарным Катовским.

Зачем он этой Фекле? С такой рожей надо какого-нибудь Пиратора искать.

— Чего? — перегнулась через перила, в том смысле, что канаты ринга, и спросила Фекла.

— Я грю: иди сюды.

— Зачем?

— Дак, по морде дам, — спокойно сказала Агафья Учительница и по совместительству бывшая жена Махно, мечтавшего, между прочим, стать золотопромышленником. Как говорится:

— Я очень люблю золото. — И готов стоять за ним в магазин Для Новобрачных, если дают иво без тугаментов о будущей женитьбе. Тем более, если оно Белое. Ибо:

— Я очень люблю Белое Золото. — Почти, как Белое Солнце, в том смысле, что наоборот.

— Я не поняла, ты чё, просишь, что ли?

— Можно сказать и так.

— Но я сейчас сужу, мне некогда.

— Че их судить, сами разберутся.

— Это да, но хочется всё сделать по Пушкину, чинно и благородно.

— А именно?

— По правилам искусства.

— Ладно, — Агафья взяла чей-то валявшийся рядом ботинок одной из знаменитых фирм Запада, и бросила его в Феклу.

— Послушайте, э-э, Аги, — один парень приподнялся на локте, — не мешайте судье, пожалуйста.

— Ты кто такой? — спросила Агафья, — что вмешиваешься в разговор еще живых людей, Ино, что ли?

— Что значит, Ино?

— Инопланетянин, или это слово тебе неизвестно?

— Я на самом деле Инопланетянин.

— Почему тогда ты проиграл, и валяешься здесь, как скотина?

— Я не ожидал…

— А-а! думал о благородных намерениях.

— Да, я Белый.

— И не сможешь меня ударить, так как я женщина?

— Не знаю, думаю…

— Поменьше думай, милок, давай попробуем лучше. И они встали.

— А то у меня ноги чешутся, бросить кого-нибудь куда-нибудь подальше, — сказала Аги, и добавила: — Была тут у меня одна должница да скрылась куда-то.

— Как ее звали?

— Артистка.

— Она ушла в буфет.

— Опять за пирожными?

— Скорее всего, за пивом.

— Разве можно пить пиво после пирожных с чаем и кофием?

— Она их никогда не совмещает, а наоборот: когда одно наскучит — занимается другим.

— Я не понимаю, как она могла пройти в зал — нам путь туда заказан.

— Почему?

— Как написано в Библии, когда там тоже попросили:

— Хотя бы поесть, — точнее, наоборот:

— Хотя бы попить!

— Нельзя, сказано же.

— Я сам приду.

— Ни нам к вам, ни вам к нам ни-ни, нельзя. — Партер и кресла может сколько хочешь кипеть, но только в другом котле страстей. На сцену их всё равно не пустят.

— Не думаю, что вы правы. И знаете почему? Кто был уже в зрительно зале, та в следующий раз будет выступать на ринге.

— Проверим.

— Проверяй. Они взяли друг друга за отвороты. Что означало: только Дзюдо и никакого Бокса. Ну, если всё по-честному. А так-то, конечно, можно и Дэмет провести, если по-настоящему разозлиться. Агафья любила делать Подхват под Неопорную ногу: сначала надо постучать по опорной ноге, чтобы вся тяжесть тела перевалилась на неопорную, и потом именно ее зацепить и поднять, как очередную квартирную панель с помощью башенного крана. Только не равномерно и прямолинейно, а наоборот:

— Всё быстрее и быстрее, — а в конце вообще:

— Молниеносно. — Так сказать:

— Еще свет она может захватить, а вот звук так и не сможет долететь до уха. — Ибо, ибо, оно будет уже в партере, прижато к татами. И чисто его провела. Но Ко поднялся, и сказал, что:

— Я просто проверял тебя.

— Так, а что мне сделать, чтобы ты признал себя побежденным, голову оторвать, что ли?

— Лучше руку, — пошутил Колчак. И она тут же пошла на болевой из Стойки. Но Ко, хотя и был еще слегка контужен, сделал шаг назад. Но не новичка хотел обмануть, Аги смогла ударить его задом в грудь, и села на шею. Парень растерялся, так как увидел свою Щепку, возвращавшуюся с пирожными — фантастика, я думал на самом деле будет пиво, хотя бы Двойное Золотое — и на этот раз с пол-литровой банкой чая на подносе, и закрытой еще одним маленьким подносиком. Некоторые даже восхищались:

— Наверное, будет показывать цирковой номер. А Колчак тем более испугался:

— Еще можно защитить просто девушку, даму с веером, но с такими конструкциями, да еще наполненными кипятком — катастрофа:

— Кто-то может сильно пострадать, даже остаться инвалидом. И точно Щепка встала, как замороженная. А уже была у самого ринга, но еще не поднялась полностью по лесенке, ведущей на сцену, где был разбит Ринг. В том смысле, что наоборот: установлен. Но она и отсюда уже видела Агафью, сидящую на шее ее жениха. Если она правильно помнит, они еще не венчались. Да, такой был стресс, что она точно уже не могла сказать:

— Было или нет? — Ни золота, ни бриллиантов в виде свадебных подарков она не помнила. И даже крикнула на весь зал с предпоследнего — до сцены — Зиккурата:

— Где мои свадьбашные драгоценности? — Многие дрогнули. Даже Одиссей и Котовский отпустили свои захваты. Фёкла неожиданно для самой себя перепрыгнула через канаты, и пошла к Щепке, чтобы помочь с приношением чайных принадлежностей. Но не смогла это сделать, ибо расстроенная видением Ко с Аги на шее, Артистка Щепкина-Куперник дрогнула при резком движении Феклы, которая показалась ей Кентавром.

— Только не бросай в меня горячим чаем, — быстро сказала Фекла.

— Тогда отойди на пять шагов.

— Я Фекла, ты что, не помнишь? Ну бал в Крыму, в нашей резиденции, ты и я в одной комнате.

— Ну, ты была мужчиной?

— Я была кавалергардом в зеленом мундире со шпорами.

— Прости, но я тебе не верю. Более того, я должна идти, ибо мой жених совсем заврался, и посадил за мое тридцатиминутное отсутствие себе на шею еще одну лошадь. — И она попросила Феклу освободить Зиккурат.

— Нет, — ответила Камергерша, — я не допущу, чтобы вас добила эта Училка Агафья. А Колчак? куда он денется? Одна больше — одна меньше, пусть развлекается.

— Вы предлагаете, чтобы он трахнул эту скотницу на моих глазах?

— Это просто борьба, — ответила Фекла, и сама удивилась своей настойчивости.

Далее, бой Феклы с Щепкой. Кот с Оди на ринге, а Ко с Аги за рингом.

Чай Щепка смогла удержать — наверное от страха, что можно сильно обжечься — чай в банке, но пирожные упали на землю, на дощатый пол злосчастной сцены. Она поставила чай, встала на колени, и заплакала над ранеными пирожными, приговаривая:

— Золотые мои, хорошие, вкусные. — И добавила: — Я убью эту падлу, которая спровоцирована наш космический корабль на аварийное приземление на этой пыльной сцене, я за вас отомщу. — Одно она всё-таки съела, сделала пару глотков чаю, и сказала: — Вот посмотрите, — и она, не поднимаясь, сделала быстрый полукруг левой ногой.

 

Глава 18

Фекла упала, но все же смогла среагировать на подползающую Щепку: ударила ногой в лицо. Котовский уставился на них, как на вышедший ему в тыл отряд генерала Дроздовского, который, кстати, находился сейчас в неизвестном направлении. Оди не посчитал зазорным воспользоваться этой паузой, зашел сам в тыл, и взял его большую бритую голову в тот же самый захват, которым Брюс Ли взял Чака Норриса, правда, когда уже сломал ему ногу. И следовательно, взял, чтобы свернуть, иначе будет только мучиться.

— Так не делается, слышь ты, амиго? — Котовский покрутил башкой, но она оказалась зажатой в натуральные железные тиски. Кот попытался провести Зацеп Изнутри, но после нескольких попыток понял, что:

— Лучше не надо, ибо это только поможет шее сломаться.

— Ну, че ты хочешь, а? — спросил Кот. Почему иногда пишется Кот, а порой Кат? Простой ответ:

— В разных Санскритах — разное произношение. — Кто приходит:

— Тому и отвечаем. — Но в принципе все понимают, но не как русские украинцев, а намного лучше, конечно, и можно считать это Суржиком, который понятен всем.

— Ты знаешь, какая у меня специальность?

— Нет, какая?

— Троянский Конь, слышал?

— Нет.

— Тем лучше.

— Чем тем?

— Попадешься как-нибудь еще раз. А сейчас, если хочешь расплатиться, иди и помоги во-о-он той даме.

— Какой именно, они обе ничего.

— Той, которая больше похожа на породистую скаковую лошадь.

— Это вон та маленькая, Кувырок?

— Наоборот.

— Почему? Я бы взял другую.

— Это понятно, ты же плебей.

— Плебей? Это мне нравится: пле-бей. — И Котовский смог ударить локтем. Одиссей вытер кровь с лица и пожалел, что на время ослабил захват. Он бросил Котовского на арену, не снимая с его головы намордник, сделанный из захвата Брюса Ли. Впрочем, этот захват часто проводил и Чак Норрис, поэтому будем говорить просто:

— Захват из борьбы, представляющей собой смесь Бойбы и Бокса, или короче:

— Ка-ра-тэ.

— Ладно, ладно, я согласен, повтори, пожалуйста, чего ты хочешь?

— Придется вспомнить.

— Нет могу, честно.

— Помоги Фекле.

— А! это-то я помню, но просто не вижу смысла: она и так сильнее.

— Не в данной ситуации. Ты вот тоже сильнее меня, а ползаешь здесь, как уж перед орлом, извиваясь. Я даже буду с тобой еще более честен.

— А именно?

— Если ты обидишь Щепку, или, как ты ее назвал, Кувырок, придется потом драться во-о-он с тем мужиком.

— С каким, с тем? Так он уже занят бывшей женой Майно. Но я охотно приму твое предложение, друг, ибо — это Ко — Колчак в простонародии. И знаешь почему? Мне гадалка сказала, что на Юге я одержу победу над Инопланетянином Колчаком.

— А не нагадала, что потом проиграешь на Севере? Точнее, на Востоке, в Сибири?

— Не думаю. И знаешь почему?

— Почему?

— Я туда никогда не поеду. И знаешь почему?

— Почему?

— Там холодно, а я очень люблю тепло, не меньше, пожалуй, чем золото. И Котовский пошел, и избил маленькую-махотку, миниатюрную переводчицу Шекспира, и очень сексуальную Щепкину-Куперник, внучку легендарного артиста Щепкина.

— И главное: было бы за что! — Это не я сказал. Фекла. И она попросила Котовского подойти поближе.

— Да? — уже немного устало сказал Кат.

— Ты зачем ее избил?

— Честно?

— Разумеется.

— Меня попросили. Даже не спрашивайте, кто, хотя и так ясно, что рядом больше никого нет, кроме мотающегося по рингу Одиссея. — Он попросил меня избить вас, но я подумал, что лучше проведу этой Щепке-Кувырку Переднюю Подножку — пусть полежит на Зиккурате для жертвоприношений.

— Вы хотели сказать: под зиккуратом?

— Думаю меня эти тонкости не интересуют: сцена — зиккурат или ринг. Он же ж находится все равно на сцене.

— Хотите отстоять свое право?

— Не понял, какое еще мое право? — поморщился Котовский. — Впрочем, извольте, пусть потом этот, — он кивнул занимающегося мас… прошу прощенья, правильно будет:

— Медитацией Оди, — заказывает вам катающуюся коляску, говорят есть уже такие: с мотором.

— Ну. ОК, с мотором — так с мотором, — сказала Фекла, — я тебе тоже отплачу добром:

— Любишь драться — люби кататься. — И тут же пошла на тот же прием, что провел Котовский Щепке, которой нигде не было, так как она влетела Под ринг, сломав все ограждения. Но Котовский смог удержать Феклу, хотя и увлекся этим. Фекла перешла на Заднюю Подножку, но и здесь она встретила телеграфный столб: он так напряг ногу, что казалось она из чистого цемента. Фекла решила, что чашу из цемента можно разбить. Не переставая давить вперед — в том смысле, что назад, если смотреть со стороны Котовского — она другой, левой ногой, ударила его по яйцам. Не совсем, но почти. Удар был не очень сильный, так как Котовский практически висел уже в воздухе. Но точный:

— Нохги, нохги! — запричитал Кот, — пошли в разные стороны: на шпагат. А он его делать не умел. Пока его не разорвало напополам, Фекла предложила компромисс:

— Будешь работать на меня — тогда спасу. Он быстро закивал головой. Она встала раком, и Кот облегченно сел на нее. В том смысле, что на:

— Подставленную ей ему спину. Одиссей уже смотрел этот бой, и сейчас подпер голову рукой, пытаясь понять:

— Это уже секс, или хотя бы подготовка иво, или так просто:

— Чисто борьба за существование.

— Нет, нет, — решил он, — такого: Полного Контакта допускать нельзя ни в коем случае. Но пока еще продолжал стоять на ринге.

В Конец: Колчака повели к берегу реки Ушаковки — притоку Ангары, и Ольга сказала, что:

— Пойдет вместе с ним.

— Его расстреляют, — сказал Фрай. Она посмотрела в свинцовое небо.

— Нас спасет Космический Корабль с Альфа Центавры.

— Нет, — сказал Вильям Фрай. И добавил:

— И знаешь почему?

— Можешь сказать, я послушаю.

— Корабль может и прилетит, но вы не сможете войти в него, ибо вы уже изменились.

— Да? Как изменились?

— Вы взяли в руки Кольты и даже Маузеры, а войти в этот Образ Великолепной Семерки могут только жители Земли. Но вы, разумеется, остались Альфовцами, но только потеряли одну свою часть.

— И это? — улыбнулась Ольга.

— Это возможность Контакта с КК. — А я надеялась улететь отсюда далеко-далеко. Как в песне:

— А поезд уходит в Далека! Скажем друг другу Прощай! Если не встретимся Вспомни! Если приеду Встречай!

— Вас уже никто не встретит на мосту. И знаете почему?

— Почему?

— Я уже сказал почему: вы сожгли мосты между Землей и Альфой.

— Да?

— Да.

— Я могу подумать?

— Нет. К сожалению, но нет.

— Тогда расстреляйте меня вместе с ним.

— ОК, вы сказали. Не надейтесь на чудо.

— Да, хотелось бы, но нет — так нет. Мы умрем вместе. И знаете почему?

— Почему?

— Я иво люблю.

— Я бы тоже вас любил не меньше.

— Тогда спасите нас.

— Но не настолько, чтобы меня расстреляли вместо вас.

— Я вы думаете, что вас так и так не убьют?

— Но не сейчас же на заснеженном берегу этой маленькой речки, под темным облачным небом.

— Вы знаете, зачем здесь облака?

— Зачем?

— Вы читали хоть когда-нибудь Бродского?

— Скорее нет, чем да. Люблю только Аппассионату. Оп-па, Оп-па, Оп-пассионата.

— Это к кому относится? — спросила Ольга.

— К вашему Ученому, Первооткрывателю, взявшемуся не за своё дело.

Он только Пассионарий без оп-пы.

— Оп-пы, — повторила Фекла, имея в виду свое земное имя. — Вот из ит Оп-па? Вы нас отправите в Америку, или в Европу?

— Почему вы так решили?

— Все так говорят:

— Оп-па, оп-па — Америка, так сказать, и Европа вместе взятые.

— Чё-то вы меня совсем запутали, — сказал Фрай. — И знаете почему?

— Почему?

— Вы не слышали залпов нашего расстрельного батальона.

— Для этого дела нужен целый батальон?

— Нет, это редко когда, только для вас, если пожелаете, а так как, я знал, что вы пожелаете, то и приготовил вам этот сюрпрайз: весь расстрельный батальон. Обычно хватает одного взвода, даже полувзвода.

— Нет, нет, мне Бродский пришлет Облака и мы улетим отсюда. И знаете почему?

— Почему?

— Так умирать не хочется. Как бы мы счастливо жили, если бы здесь была…

— Америка.

— Нет, не думаю. Если бы здесь была Россия.

— Мы и так в России.

— Нет, нет, вы ошибаетесь, милейший Фрай, это не главный тракт, а слепая кишка, аппендикс.

— Да, — согласился он, — отсюда только один выход — операция.

— Вы это знали заранее. Она сняла батистовое платье и встала в белом рядом с Колчаком. Он был в генеральском мундире.

— Ты не хочешь раздеться, милый друг? — спросила она.

— Здесь Это делать нельзя, — ответил Верховный.

— Почему?

— Это не кино, а они же ж смотреть будут.

— И?

— Боюсь сорваться. Ибо я расстроен поражением.

— Так ты имеешь в виду, что мы должны трахаться? — удивилась Фекла-Ольга.

— А ты?

— Я думала, нас просто расстреляют и всё. Пока все, продолжение следует. Замечание: Не Фекла должна здесь быть, а Щепка. Фекла с Врангелем.

Аги за рингом хотела добить развалившего Ко, но он поднимал ноги вверх и не давал ей подойти ближе.

— Вставай.

— Нет.

— Потому что лежать нельзя.

— Где это написано?

— Вы вообще в курсе, что я учительница?

— Да, слышал, слышал. Но! Не верю. Скажи что-нибудь умное, тогда я встану. Не мозес?

— Что бы сказать такое, чтобы ты прекратил относиться ко мне несерьезно? Фекла держала на спине разъехавшегося Котовского. Но увидела эту сцену:

— Колчак на спине с поднятыми лапками, и перед ним, как воинственная Артемида, Аги. И странно: подумала, что это ее мужик, на Колчака. Ибо Оди и видно не было. Он один сидел на ринге, пил кофе с сыром, и смотрел:

— В обратную сторону, туда, за сцену, и думал: что там может быть? Фекла бросила Котовского на произвол судьбы. Она тихонько подкралась к Колчаку, обошла его, и предстала перед Аги, как лист перед травой, что значит:

— Неожиданно. — Да, вот так бывает, люди сосредоточены на чем-то своем, а тут как тут: кто-то третий.

— Ты чё?

— А тебе какое дело?

— Это мой мужик.

— Твой, впервые слышу.

— Я могу и напомнить.

— Ну-у, что ж: я звала тебя и рада, что вижу, — сказала бывшая жена Махно Агафья, забывшей кто ее муж Фекле. И тут же бросила Подхватом. Но Фекла была к этому готова, и упала на татами уже с удушающим захватом. Аги хотела сказать:

— Ах, ты стерва Камергерская — задушу! Но не смогла. Фекла-Ольга редко применяла этот прием Тигра, тигра не каратистского, когда нападают, преображая руку в коготь тигра, а настоящего, хитрого подлеца, когда он сознательно притворяется слабым, немощным додиком и лежит, подняв лапки кверху. Возможно, и Колчак в это в время уже севший в позу лотоса, тоже думал прикинуться уставшим от жизни человеком, которого можно взять голыми руками. Имеется в виду:

— Без размышлений о Хлопке Одной Ладонью. — Но, думаю, не в этот раз. Думаю, просто заигрался, и теперь скорее всего и он получит по рогам.

— Всё, всё, всё! — закричал с ринга Оди, и даже уронил один маленький кусочек сыра, который держал во рту.

— Вот именно, что всё, — сказала… сказала Щепка, которая очухалась, и ползком достигла места, где сидел в позе Лотоса ее жених Ко, она хотела сказать ему всё, а именно:

— Почему он позволил избить ее всем, кому не лень, а? Тут и Фекла вспомнила, что Колчак, скорее всего, не ее мужик, а оглянулась на приунывшего Одиссея. И тут разлился и второй свисток, свидетельствующий о… нет, не об окончании всех боев и подсчете ставок, а наоборот:

— Это последний бой!

— Кто победит — тот забирает Бриллиант Сириус и вместе с ним и город Царицын. — Это всё сказал, наконец, очухавшийся Нази. И добавил на возглас:

— Независимо от того, на кого больше будет ставок:

— Да, но второй вопрос насчет ставок можете не задавать, ибо находится в секрете. Бой между Щепкой и столкнувшейся с ней в последний момент Феклой уже начался, когда из зала крикнула Коллонтай:

— А нас нет денег на ставки.

— Кто это сказал? — рявкнул Фрай, который раньше был судьей, даже не судьей на ринге, а был простым опахальщиком, секундантом.

— А теперь? — спросила Кали.

— Что, а теперь?

— Ху а ю?

— Ах, это, называй меня просто пока что: главный судья соревнований.

— Непонятно, откуда берутся такие карьеры, — пробурчал сидящий с ней Дэн. Тем не менее, Фрай посадил на Своё место Главного Судьи опять этого дохлого Амер-Нази, а он в свою очередь опять взял Аги и Оди.

Почему? Он просто начисто забыл, с какой стати взял их в первый раз.

А смысл был:

— Они представляли разные круги интересов. — Сейчас-то можно было бы под шумок взять только своих. Да только:

— Кто они, свои-то? — Ужас! Ибо каждый понимает:

— Я бы запомнил. И… и Фрай начал раздавать людям деньги.

— За что, родной? — спросил, как убогий, по своему обыкновению Котовский.

— На ставки, на ставки, бери пока дают, — рявкнул Фрай, прикрывая пачки бабла крышкой чемодана.

— Дайте мне фунтами.

— Зачем?

— Хочу, знаете ли, опосля вернуться на родину.

— Так ты оттуда? — спросил с испугом Фрай, ибо рассчитывал на Котовского в своих делах.

— Откуда? Вилли, не поднимая головы, кивнул на потолок.

— С потолка?

— Да с какого потолка, с Альфы, я имею в виду, и ее Центавры?

— Прощеньица просим, но мы с Пикадили.

— Из Ландона?! Из самого, али из Пригорода?

— Да, лушче из Пригорода. И знаете почему? Называйте меня просто:

— Граф Кентский.

— А не боишься, что будешь первым.

— Куды?

— Дак, расстреляем ко всем чертям — вот и всё.

 

Глава 19

— Нет.

— Почему?

— Дак, знаете, чай, наверное: сбехгу.

— Куда?

— Сказал же: в Ландон. Я оттуда. Фрай махнул рукой и выдал этому олуху царя небесного двадцать фунтов стерлингов.

— Больше нельзя.

— Да иди ты отсюда! — толкнула его Кали, и попросила Фрая:

— Тоже, дайте мне, пожалуйста.

— А вам какими? — спросил Фрай, вытирая пот со лба.

— Датскими э-э там что у нас? Кроны? Тогда кронами.

— Берете?

— А Шведские Тройки тоже там? — поинтересовалась леди. — Ну, чтобы и то, так сказать, и другое было вместе.

— Если вы будете вести такие переговоры с каждым Роллс Ройс нам никогда не достанется, — сказал Василий Иванович. Но сам на всякий случай запомнил, как надо вести дела-то.

— Ладно, ладно, ухожу, но мне дайте и на мужа, он генерал, иму, пажалста, двойную порцию, и этими, такими зелеными, как листья в утреннем майском саду.

— Дайте ей майскими жуками! — рявкнул недовольно Пархоменко. Но она ему только улыбнулась. Фантастика, а нас бы за такие слова обозвали грубым словом:

— Дурак.

Далее, оказывается, что с победителем уходят только те, кто на него ставил!

— А против — значит против. — Вот так-то ребята. Как говорится:

— Жаль, что мы не знали.

Кали никому не изменяла, но иногда забывала, с кем была намедни, а порой и вчера, хотя ей казалось:

— Нет, нет, она помнит, но! Но не хочет думать о плохом.

— Так разве плохо было? — спросил ее Василий Иванович.

— Прошу прощенья?

— Это я, ты чё, забыла?

— Если бы это был ты, я бы тебя вообще не запомнила. Впрочем, ладно, если ты так беспрецедентно набиваешься, возьми с собой еще Пархоменко.

— Ты меня не помнишь?

— Ты кто?

— Тебя сюда кто пропускал?

— Куда сюда?

— Я хговорю: тебя в Кремль я пропускал?

— У тебя… в том смысле, что ты стоишь во всех местах, я не поняла?

— Где и где? Прости, может это и так, как ты говоришь, а я просто забыл про свой левый канал.

— Ты сказал:

— У меня стоит не только здесь, но и в Кремле.

— Это слишком вольный перевод.

— Почему?

— Потому мы что находимся в Кремле. Или тебя при входе не стучали лбом о Царь Колокол?

— Правда? Я почему-то этого не помню. Нет, помню, конечно, но кажется забыла. Пархоменко — точно!

— Я не…

— Пожалуйста, не забывай, что я прошу тебя уже второй раз:

— Возьми с собой и его.

— Кого? Коллонтай остановилась, посмотрела влюбленными глазами на Чапаева, и спросила:

— Ты не Ротшильд?

— Нет.

— И не его брат?

— Нет.

— Почему?

— Потому что его брата мы расстреляли намедни, а сам успел сбежать в Америку, не без помощи нашего э-э Американца, — он кивнул на Амер-Нази за судейский столом.

— Я имею в виду со-о-овсем-м друго-о-е. А именно: если ты не Ротшильд, и более того, даже не его брат, то слушай, что я тебе говорю, и забудь о своих мыслях до ночи:

— Ибо вот тогда ты будешь думать, как дотянуть до утра. Кстати он тебе сколько дал?

— Пятьдесят.

— Давай их сюда.

— На.

— Это что?

— Японские йэны.

— В энах это слишком незначительная сумма, чтобы ты был в нашем деле.

— Хорошо, я сейчас попрошу у него еще.

— Не надо.

— Почему?

— Я тебе точно говорю: отдашь и эти. Оставь их у меня, возможно, удастся, поставить их, как фунты стерлингов, или как зеленые. Я знаю способ. Иди за Васькой.

— Я Васька-то.

— Ну-у, я думаю, не всегда надо называть себя одним и тем же именем, иначе долго не проживешь — грохнут.

— Хорошо, я позову Сашку.

— Зови тогда и Машку.

— Машку, — повторил Василий Иванович. — Чего-то я такого не помню. Ах, вспомнил, вспомнил — Кувырок. Щас-с! Хотя, как я ее позову, она уже на ринге, и кажется, заканчивается первый раунд. Кувырок провела Фекле Переднюю Подножку, и сказала:

— Оди тебя отвлекал?

— Ты сама видела, — ответила Фекла, и добавила: — Давай пэрэ.

— Перебросим, в смысле? И знаешь что? Нет.

Одиссей за судейским столом сказал, подергав Нази за рукав:

— Это из-за меня, надо пэрэ.

— Ты вот также и в Царицыне будешь говорить после расстрела конной атаки:

— А давай снова! — И понятно, получишь логичный ответ:

— Как? Коней уже нет, сам поскачешь в Пэрэ? — сказала Аги с другой стороны стола.

— Или вообще сядь под стол, — ухмыльнулся Амер-Нази и толкнул Аги под локоть.

— Ты чё, я пишу!

— Пэрэ.

— Да? Когда? В общем, считай, что пригласил меня на ночь.

— Только если в стоге сена.

— Где?

— Где-то на подступах к Царицыну.

— Ну, ОК, ОК, я на всё согласна. При условии, что бежать будем вместе.

— Куда?

— В Америку в естественный ход событий, и Фекла предложила перемирие, она спросила:

— Ты за кого, за Зеленых, аль за Белых, Альфовцев?

— А ты?

— Дак, естественно, я же ж из Центральной Альфы.

— Никакой Центральной Альфы не бывает. И знаешь почему?

— Почему?

— Не скажу, потому что я из Альфы Центавры.

— Ты?! Ты Кувырок, там такие звери не водятся.

— Да? А хочешь я тебя прямо сейчас здесь трахну?

— Давай. Щепка хотела перехватить Захват с куртки на ногу, но Фекла тут же отбросила ее в сторону. И тут как раз появился с небытия Лёва Задов, судья этого поединка, а в зеленом и белом углах встали секунданты.

— Бокс! — негромко рявкнул он.

— Так чё мы теперь будем, один раунд заниматься бойбой, а другой боксом? — спросила, нехотя поднимаясь Щепка, и добавила:

— Авось еще в футбол сыграем?

— Если бы была ограждающая сетка, то и в футбол сыграли бы, — сказал Фрай, который неожиданно для некоторых опять встал в позу секунданта.

— Ты опять замаскировался? — спросила его со своего места Кали.

— Кто, я? — Фрай показал пальцем, но не на себя, а на секунданта с другой стороны. И неожиданно если не для всех, то для многих, за спиной Феклы встал Дэн, муж, если верить ему, и жених, если верить Щепке.

Когда начали принимать ставки на бокс Кали решила поставить Васькины эны — как она выразилась — как фунты стерлингов, и решила в случае чего уговорить букмекера, принять их:

— Пусть, как фунты.

— Просто фунты, — так и сказала она Оди, которого Амер-Нази назначил принимать ставки, несмотря на то, что из зала неоднократно звучали недовольные выкрики:

— Разве так можно делать? — И более того:

— Так не делается. Но Оди хотя и понимал, что нельзя разводить коррупцию, что переводится как противоположность высказыванию Джеймса Бонда:

— Смешать, и ни в коем случае не взбалтывать, — как:

— Совмещение приятного с полезным, — он все же решил пойти на это, ибо:

— Кто лучше, если не я? — Правильно. Но из-за этого вынужден был сдаться под принципиальным взглядом Кали, хотя и решил показать, что отлично разбирается в валюте, и так и спросил без тени сомнения в голосе:

— Небось, хговорю: не доллары?

— Вы очень проницательны, сударь, именно не доллары, а настоящие фунты стерлингов.

— Вот эти? — Оди приподнял и опустил банкноты, сделанные из йен.

Они веером рассыпались вокруг, а некоторые даже упали на пол.

— Вы посмотрите на него! — сначала рявкнула, потом возопила Кали, — он относится ко мне, как ко всем, что значит, как к дерьму. А ведь жил со мной, как настоящий муж больше года. Как вы считаете — это правильно? Так можно делать, если человек порядошный? Оди замахал руками:

— Ты что, я мог этого не помнить.

— Забыв? — крикнул Котовский. И многие его поддержали, некоторые даже разноголосицей смеха. Оди разозлился и рявкнул:

— Я просто хотел культурно обойтись с дамой, но теперь вижу, не получится, поэтому выражаюсь фигурально:

— Не было ничего!

— Точно?

— Да.

— Нет, точно, точно?

— Абсолютно.

— Не клянись, как говорится, — сказал Колчак, который наблюдал за свой Щепкой, стоя у ринга со стороны сцены. Как бойцу, глубоко травмированному многими событиями этого дня, ему было разрешено это, несмотря на то, что этот парень не занимал должностей среди электората сцены. Вопрос: кто был их водителем того лондонского такси, в котором они ехали? Так вот Фрай, как местный Копьетрясов ответил на этот вопрос по-шекспировски:

— Дак, Сцена, естественно. И тут же эта сакраментальная истина подтвердилась:

— Я — Коллонтай, — сказала, слегка смутившись леди.

— Рипит ит, плииз, — вежливо ответил Оди.

— Не понимает, — Кали покрутила у виска, и потом погрозила этом же пальцем залу:

— Мол, подождите аплодировать, я сама скажу, когда надо будет визжать и плакать. Этеньшен:

— Я — Калипсо. Зал затих, а Одиссей вспомнил всё. Даже сам не думал, что так бывает. И начал отсчитывать ей фишки за йэны, как за фунты, и более того, стерлингов. Хотел, правда, возразить, когда она подсунула ему и свои доллары, как фунты, но зал как раз по ее сигналу:

— Несколько Па из Кордебалета, — завизжал и некоторые даже действительно заплакали:

— Отдал всё, что она попросила, и даже более того, положил подвернувшийся под руку Бриллиант Сириус. Откуда он был здесь? Дело в том, что Амер-Нази не в силах терпеть того простого факта, что на службе у этого непонятного Фрая, не мог нигде применить своих интерактивных, или как он говорил просто:

— Предпринимательских способностей, — решил немного ослабить это напряжение, или говоря по-современному:

— Чуть-чуть слить бензин с роллс-ройса, — попросил — ну, это просто так называется — Леньку Пантелеева:

— Нахра… точнее, просто:

— Набрать немного денех на сдачу. И вот, как оказалось, даже искать не надо:

— Сам явился — не запылился.

— Всё в наших руках, — сказал, вытерев пот со лба Оди. А Кали уточнила:

— В наших руках счастье. — И отвалили в зал, как Алек Болдуин в лапах с Ким Бессинджер, у которой была полная сумма бабла, хотя и не так много:

— Так, миллиона два-три, да и то не в фунтах. И по этому поводу Кали выразилась:

— Я сама, как фунт. Некоторые не поняли, но многим, как и нам ясно:

— А настоящий ли это Сириус? Кали уже хотела спуститься в зал, как ее окликнул Фрай:

— Ты на кого поставила?

— Много будешь знать, эт-та, в Канта превратишься, — ответила находчивая девушка. И Вилли только почесал левой рукой затылок. Что означало:

— Несмотря на то, что она, скорее всего инопланетянка с Альфы — достояна восхищения, большого доверия и высокого государственного поста. Но добродушный читатель знает:

— Существует две Кали, как и две Щепки, которые сами-то по себе были здесь, но по каким-то причинам стали воплощением выдающихся особей с Альфы Центавра Га-Ли и Ан-Ны.

— Кто еще хочет сделать ставки? — спросил Оди.

— Да суди уж, ладно, — сказала с ринга Щепка, а то я точно грохну кого-то пока ты не наберешь чемодан денег.

— Ты хочешь, чтобы я еще набрал?

— Ну, ты че, не понял? Да, хочу, но повторяю: достаточно и этого.

— И да, дорогие зрители, знаете чего я больше всего люблю, — обратилась она теперь к залу.

— Что?

— Как? Раздались голоса.

— Хочу, чтобы страшный сон, который имел место этой ночью, воплотился в жизнь. Многие обрадовались, но один парень спросил, а это был, как назло Пархоменко:

— А какой смысл?

— Так вот именно, милый мой, в этом и есть иво единственный смысл. — И действительно, Василий Розанов именно это понял перед тем, как начать записывать свои страшные сны о России и ее Вере.

Далее, продолжение боя Щепки и Феклы.

Не было запрета делать Захваты, но делать их было нельзя. На руки были надеты настоящие, большие как груши, боксерские перчатки.

— Только на руки? — спросила для проформы Щепка перед гонгом.

— Естественно, — ответил Лева Задов. Конечно, он не думал, что можно делать Захваты ногами, ибо как:

— На них же ж нет пальцев. — Имеется в виду длинных, длинных, как у ручишек. Щепка и сама не сразу поняла, что это возможно. Только после того, как Фекла провела ей два прямых в голову, и один хук.

— Сейчас чего ты хочешь больше всего? — спросила она.

— Даже не пойму, — только и смогла ответить Ще.

— Может Апперкот хочешь?

— Хорошо, пусть будет Апер, — ответила Ще, — мне все равно.

— Все равно? Почему?

— Не достанешь.

— Что? Кто? Я не достану? — И Фекла поднырнув под руку Щепки сделала вперед два шага. Апперкот вот он прямо на подбородке, точнее прямо Под ним, где и рука в огромной с голову Сократа, перчатке.

— Теперь я двигаю рычаг Архимеда, и ты летишь домой белым лебедем, — сказала Фекла, но не успела даже пояснить, где находится дом Щепки, хотя и так было ясно, что:

— На Счастливой Альфе Центавра.

 

Глава 20

— И она не успела даже слова сказать, — спел Котовский, и от ужаса схватился за свою бритую голову. Он поставил на Феклу по одной, как говорят, простой причине: по весу. В Фекле было кило девяносто, а в Щепке — неизвестно. Где-то от сорока пяти, начиная. И не в большую сторону, если считать в прогрессии. Хотя, скорее всего, это шутка, ибо такая совсем уж маленькая телка для любви практически непригодна. Даже у Лолиты, как сказал Набоков, пальцы были длинные, как у настоящей обезьяны. А здесь надо считать, что их совсем не было. Поэтому. Поэтому у Щепки хватило длины ног, чтобы обвить толстую, как у профессиональной проститутки лапу Феклы. Имеется в виду, ногу, но в щиколотке. И многим показалось, что она даже подвесили Феклу за эту ногу, как коровью тушу. Или лучше, как кита. Да нет, и это зрелище не для развлечения, пусть будет просто:

— Как бетонную плиту на строительстве новой большой, большой ямы для силоса. — Более того, эту плиту никак в этот день не могли поставить точно, и поднимали несколько раз, прежде чем попали туда, куда надо. А это Куда Надо оказалось на Фрае. Да вот так Фекла сорвалась с крюка и полетела прямо на своего секунданта Дэна. Лева Задов был спокоен, он сказал:

— Это было чё-то не то, надо Пэрэ.

— Како пэрэ, — заржал Пархоменко из зала, — она больше не встанет.

— Встанет, — сказал судья Лева Задов, — потому что так быстро нельзя делать, я ничего не понял. Но видя, что Фекла не встает, констатировал:

— Ну, если не встает, сами поставим, — и потащил Феклу за ее шикарную ногу.

— Та не, бесполезно, — Котовский даже махнул рукой, — пропало все, что досталось по счастливой случайности. — Так же думал и Василий Иванович, ибо был уверен, что Кали поставила на плотную Феклу. Как говорится:

— Да все так думали. Но у Лёвы ничего не получилось. Он обратился к Щепке:

— Ладно, твой смертельный удар будет засчитан, если ты проведешь его еще раз, специально для средств массовой информации. Кстати, на самом деле:

— У нас нет фотографа?

— Тут нужна ускоренная съемка, — крикнула со своего судейского места учительница Агафья, и добавила: — Я изучала.

— Ты бы еще сказала:

— Я учила, — крикнул какой-то новый парень в зале, но его никто не узнал, только Аги ответила ему лично:

— Я щас кому-то мозги вправлю.

Но Лева, как судья на ринге, решил прервать эту неуместную дискуссию:

— Ладно, ладно, я и так запомню. И вот тогда Фекла полетела в противоположном направлении, где Фрай задумчиво пел про себя какую-то Аппассионату. Ну, и легла на него, как обвалившаяся колонна древнего Амфитеатра. И потому что он, естественно:

— Уже не шевелился. Лева даже скрестил руки над его головой:

— Умер, Максимушка? — спросил из зала Махно.

— Да, — сказал автоматически Лева, — умер Максим, ну и… впрочем, мы найдем ему замену. И вызвались на его место сразу и Махно, и новый гость этого Вертограда. Но тут Фрай вылез из-под приятной во всех отношениях Феклы и спросил риторически:

— Кто умер? Нашлось несколько таких, кто зааплодировал. А другие кричали:

— Молодец! Так и надо.

— А чего, собственно надо? — спросил не только Одиссей, но и сидящий рядом с ним Амер-Нази. И добавил:

— Так бы и я смог.

— И тут получается одно из двух, — посчитала приличным поставить точку Агафья.

— Я… да я учила. Но учила, друзья мои, других плавать по морям книг, и океанам других сочинений, изложений и диктантов.

— Чему? — крикнул кто-то.

— Я сама скажу всё, что нужно, не перебивайте.

— А именно?

— Прошу вас, заткнитесь. Я учила, что одно из двух, или:

— Дайте мне рычаг, и я поменяю местами Землю с Альфой Центаврой, — это Архимед.

— Или этот, как его, — она щелкнула пальцами и слегла шлепнула по загривку Нази, которых хотел ее прервать неуместным замечанием, — я сама знаю, это был Джим Кэрри…

— Кто?!

— Ни-че-го не говори мне под руку, сукин сын, — рявкнул Аги, но когда поняла, что это полез опять Амер-Нази, подержала его осторожно двумя пальцами за могучий нос, и добавила: — Приятно?

— Похоже на нюхательный табак.

— Всегда будешь получать его, если будешь давать мне сказать хоть слово. И наконец закончила:

— Это был Леонардо ДиКаприо. Он сказал:

— Дайте мне роль Дурака, и я получу еще одного Оскара. И действительно, друзья мои, разве можно заставлять такого человека, как Лео играть только роли неудачных любовников, ибо либо он, либо она умирают так и не дожив до счастья. Более того, почти всегда умирает он. Можно сказать, что даже:

— Всегда. Я заканчиваю:

— Может ему это и надо зачем-то, может так договорился с режиссером, но нам-то это абсолютно по барабану, мы хотим… Чего как вы думаете?

— Ну, чтобы трахался, наверное, в конце хотя бы от души, — сказал — кто бы думали? — Оди.

— Дурак ты, Одиссей, — спокойно ответила Аги, — ибо мы хотим только одного. А именно, чтобы нас:

— Лю-би-ли-и.

— Я бы на твоем месте сказал обратное. А именно, чтобы:

— Мы любили.

— Так это тоже ж самое, — улыбнулась Агафья этому парню, ибо это был Махно, которого она несмотря ни на какие препятствия судьбы продолжала иногда ждать по вечерам:

— Придет, или нет?

Уже начали выдавать деньги по списку как ни странно Колчака, который принимал ставки на победу Щепки, ибо многие не только просто про него забыли, что он с Альфы Центавра, но никто не помнил, что он является личным представителем, в том смысле, что мужем — или будущим мужем, что почти одно и тоже — этого сексуально-озабоченного Кувырка:

— Как Фекла очухалась и самостоятельно доползла до своего Белого Угла — ее секундантом был — если кто не забыл — был Дэн, а лежала она на секунданте Щепки Фрае. И действительно, как было предсказано уже:

— Лежать она осталась не на Фрае, а на Дэне. По команде Кали почти ползала начало скандировать:

— Ольга! Ольга! Ольга! Немногие, но некоторые поняли:

— Во-первых, что это за Ольга, а:

— Во-вторых, стало ясно, всем окончательно, что Дэн — секундант Феклы — это муж Кали, а она все ставки приняла, значит, на эту Феклу. Так-то это непросто сообразить, но постепенно — имеется в виду, в течении боя — оно само собой становилось ясно, как божий день. И Феклу отпоили, можно даже сказать:

— Откормили, так как сама Кали принесла ей баранью ногу с большим количеством чеснока и других запахоподобных специй, так, что бараниной — если она кому не нравится:

— Вообще не пахло.

— Я хочу торт сказала Фекла.

— А какая разница? — ответила Кали, и добавила: — Правда, Дэн?

— Мы знакомы? — для смеха спросил он.

— Несмотря на его вызывающий тон, я не буду уходить от сути дела, — сказала Кали, и логично продолжила:

— Она все равно ничем мясным не пахнет. И Фекла поддалась на уговоры:

— Съела всё. А бой-то вон он уже должен был начаться. И удивительное дело, она забыла, чем надо заниматься:

— Бойбой или боксом? А Щепка подсказала, показав удар с солнечное сплетение, чем очень образовала Феклу, она даже улыбнулась, как Шварценеггер, когда понял, что наконец:

— Вспомнил Всё, — и приготовилась дать Щепке просто на-просто в лоб. Так это сверху, как делает машина для забивания свай копёр.

— Вы говорили: в лоб?

— А потом в лоб, левой снизу, чтобы сначала сваю поставить, а потом и спать уложить.

— Айлл би бэк, — сказала, точнее, только и успела сказать Фекла.

Но тут как раз и вернулась. Только в обратную сторону. А именно:

— Щепка бросила ее, а не Фекла ударила — это раз, и два: в обратную сторону. С места на место. Уложила ее не в сторону ринга, а прямо на Дэна, стоящего, как секундант Феклы тут же. Он даже, взяв иронический тон, спасибо не успел сказать. И значит, как и было напророчено, бой закончился падением Феклы на Дэна. И таким образом, Кали проиграла не только все выданные ей лично деньги, не только деньги вкладчиков, но Бриллиант Сириус. Его она поставила против десяти тысяч фунтов, вложенных в это дело… вложенных в это дело неизвестно кем.

— Ведь эти деньги нам бы очень пригодились в нашествии на Царицын, — сказала она со слезами на глазах, склонившись над бездвижным телом Дэна.

В зале начали ломать стулья и кресла, галерку даже хотели обрушить, к счастью оказалось, что ее нет.

— Друзья мои, — сказал Фрай, — не надо ничего ломать! Просто уберите лишнее, а рядом поставьте столы. Будем праздновать победу. И лично первый запел:

— Едем мы, друзья! в дальние края. Станем штурмовать Царицын:

— И ты и я. Дело в том, что сначала не только Амер-Нази, но даже Одиссей начали доказывать, что победу одержала Фекла, а она за Зеленых, и значится она и выбирает, что ей нужен Царицын. Но быстро поняли, что доказать победу Феклы не удастся, ибо основывалась она только на том, что Щепка проводила запрещенные наукой приемы. И отказались. В том смысле, что согласились, но с кем, и с чем пока не все поняли.

Но Фрай прояснил ситуэйшэн:

— На том основании, что Коллонтай и Щепка-Артистка являются потомственными революционерами и революционерками, то и зачислятся они без конкурса в ряды Зеленых, а в скором будущем Красных защитников большого города Царицына, как Члены Правительства. — И добавил:

— Особенно Коллонтай. — Оно и понятно, ибо Щепка была только исполнителем, а Кали собирала взносы, и следовательно, легко могла доказать, что денег у нее стало больше всех, плюс Бриллиант Сириус, про который еще никто не доказал, что он ненастоящий.

— Единственное, что она должна сделать — это расстаться с мечтой стать генеральшей Дэн, — сказал Фрай. — Да и то, возможно, он согласится возглавить нашу армию на юге. Тогда вообще можете даже не жениться, и не выходить замуж, а жить просто так, по любви.

— А я выбираю Штурм Трои, — наконец вставила свое слово Щепка, у которой голова немного кружилась от успеха и от того, что ее долго качали, на что брякнула:

— Лучше бы кто-нибудь трахнул, ибо:

— Я это заслужила. Тут начали спорить, кто она:

— С Альфы, али мэсная? — хотели даже опять устроить дуэль на Кольтах и Маузерах.

— С какой стати?

— Хочу знать: берет ли ее пуля? — сказал незнакомец, который поставил десять тысяч, как многие думали:

— На ее победу, ибо они же ж закадычные подруги! — сказал Дэн. По старинной привычке думали, что если Кали собирала ставки, то все, естественно, за себя, а значит и за победу своей подруги Щепки— Купер. Не надо путать с Фени, с Фенимором Купером, несмотря на то, что он тоже был писателем. И именно этим противоречием воспользовался незнакомец, поставивший десять тысяч.

— Я поставил против, — высказался он. Некоторые, даже Многие просто на-просто не поняли:

— И что теперь?

— Я выбираю город, — сказал он, и показал свои фишки на десять тысяч, как оказалось, даже не долларов, а фунтов стерлингов. Сумма, даже в международном масштабе слишком большая, чтобы можно было ее Пэрэ. Переиграть, имеется в виду. Все было уже решено, значит, в обратную сторону, когда — опять по знаку Фрая — Аги и довела до сведения уже севших за столы, что:

— Царицын выбирает! Си-ри-у-у-с-с-с. За шампанским, произведенным в Белого Мишку с помощью водки начались бесконечные споры:

— Чей Бриллиант Сириус? — Выяснили по обратной цепочке, что приказ на реквизицию отдавал Амер-Нази, и отдавал Леньке Пантелееву, Оди — по ошибке — отдал его Коллонтай, а выиграл… а выиграл… кто же иво всё-таки выиграл? — Вот в чем вопрос? Можно бы считать логичным, что его выиграл Незнаю, незнакомец, поставивший десятку, но то было бы правильно, если бы он поставил Против, но они выиграли вместе. Это сказал Василий. Но Кали по привычке ему возразила:

— Как всегда ты сказал обратное тому, что является истиной, ибо он как раз поставил против Щепки, а на Феклу.

— Если ты поставил на Феклу, то ты проиграл, и тебе ничего вообще не положено, — сказал Амер-Нази, у которого уже немного крыша ехала от затянувшейся дискуссии.

— Нет, нет, нет, — наконец сказал своё слово Фрай, всем чего-то да будет. И так как победившая Щепка выбрала штурм, то проигравший Незнаю, автоматически оказался обладателем Сириуса, а с ним и Трои, как многие уже называли Царицын.

Люди начали сдвигать столы по системе Сириус и Антисириус.

— Кто за Незнаю сюда — направо, если смотреть с галерки, которой почему-то нет, а те кто за сексуальную Щепку, тот тоже направо, но смотреть надо уже с места действия, где был решающий бой — со:

— Сцены.

Они уже напились и танцевали вообще с кем попало, когда опять влез со своей речью Василий Иванович.

— Рано радуетесь!

— Ну, че тебе, все мало? — мягко упрекнула его Кали, с которой он вертел танго. Вертел — если кто не знает — значит, наклонялся в стороны на угол близкий к 90. Как минимум 45, а в среднем 60. Как на физзарядке:

— Раз, раз! — Раз, два, три! Раз, раз! Раз, два, три, четыре.

— Пять, — сказала Кали, — тя, чё, успокоить?

— Да, тем более, ты обещала.

— Ну, не сейчас же.

— Хочу сейчас. Или скажу всё, что думаю.

— Пожалуйста, скажи. И Василий сказал то, от чего у многих, нет, даже, практически, у всех кровь застыла в жилах. А именно:

— У меня все ходы записаны. — Музыка сама по себе выключилась, некоторые — но их было немного — попадали там же, где их застал глас будущего комдива, в середине танца. Другие упали под стол уже на месте после стакана Белого Медведя — сто на сто самогон с шипучкой, ибо водка и шампанское уже закончились.

— Да, он прав, — констатировал Фрай, — посмотрите в своих тугаментах, на кого вы ставили, за тем и пойдете, повесив головы, ибо… ибо вряд ли кто угадал то, чего больше всего хотел. Хотя найдутся и такие, кто скажет:

— За счастье посчитаю наставить Рога этому Царицыну, сражаясь в штурмовой дивизии Одиссея. — Точнее, не Рога, а самого Быка в виде древней Лошади. И чтобы замять впечатление от непопадания с первого выстрела в слово КОНЬ, предложил:

— Сдавать Мандаты. Но его не послушали, решили, лучше сами с утра пораньше разобраться, что у них все-таки написано в тугаментах.

И действительно, многие были в печали, и не от того, что вчера много выпили, а утром не дали похмелиться, а потому, что попали с бала прямо на корабль, но главное, что не тот, о котором так долго мечтали. Сама Щепка, например, высказалась беспрецедентно:

— Это не мой театр. — Почему? А все очень просто:

— Дэн, как он говорит теперь: поставил по ошибке не на ту, а именно на Феклу, этого, как его? Оказалось, что Одиссея, который теперь по пьянке на балу проболтался, что был на Альфе Центавре, и там его звали:

— Вра, — а еще точнее, ибо уже по земному:

— Черный барон Врангель.