На работе Егор стал регулярно путешествовать по Сети. Раньше он считал ее чем-то необязательным, а для художника даже вредным.

Первый контакт… Что тут скажешь: старые фантастические романы и фильмы про виртуальных дайверов показались Мельникову адаптированными сказками, которые в оригинале сложны и многогранны. В Сети Егор почувствовал себя, как виртуальная рыба в виртуальной воде. Хотя сначала никакого эффекта присутствия не было — он погружался в строчки символов на дисплее, которые сразу переставал замечать, на их место как бы приходили картинки, он видел информацию. В 3D-игры Егор заглянул потом… Какая-то часть его сознания приняла причудливые миры и, кажется, навсегда в них осталась. Но все-таки интереснее и важнее Егору показались не игры, а поиск информации.

Тут-то он и оторвался — нырял, как подводная лодка, и кроме кайфа получал кучу полезного. Но самое главное, Егор (как ему казалось, случайно) нашел классный способ совсем не засвечивать адрес во время взлома — способ, до этого неизвестный и, как практика показала, надежный.

Для пробы Мельников влез в секретные (и легендарные!) сервера Пентагона (а куда же еще!) и убедился, что таким образом можно взломать все на свете. Тут Егор слегка поостыл и постарался о новых способностях забыть, поскольку воспользоваться ими в корыстных целях вряд ли мог по причине «изъянов» характера. Не хватало ему авантюризма и преступных наклонностей. То есть, возможно, в нем это было, только дремало где-то совсем глубоко.

Целые дни Егор проводил за компом, а по вечерам, чтобы заглушить сетевой голод и неутолимую жажду виртуального творчества, он стал совершенствовать свою новую «стратегическую» игрушку. К тому же это помогало не выть от тоски.

Говорят, в состоянии влюбленности нет аппетита. Вранье! Мельников сжирал все подряд! Он опустошал холодильник за вечер сидения дома. И почти не поправлялся. Скорее, худел. Правда, за выходные, которые редко проводил на воле, слегка набирал, но немного.

В эти дни Егор много чего пытался: рисовать, смотреть телевизор, видео, слушать музыку, читать. Для творчества хотелось вдохновения, а Егор был неспокоен. От телевизора чугунела голова, Сеть надоедала медленнее, но тоже; музыка, скорее, будоражила, чем отвлекала. Про книги — особый разговор.

Книги Егор любил. Как настоящий книжник, почти как библиофил. Выискивал в «Букинистах» старинные издания (годов 60-80-х прошлого века) и кайфовал, как кот, который поймал воробья. Особенно любил «Худлит» с его вкусом к изящным концепциям и «Детскую литературу» — издательство, которое выпускало литературу не всегда детскую, но почти всегда иллюстрированную.

Откуда взялась у Егора такая тяга к книгам, рассекретить нетрудно. Федор Ильич не был особо страстным читателем, ну детективы там, боевички, фантастику изредка, а так, чтобы без книжки его себе представить, — это легко.

Говорил кто-то, что матушка Егора была хорошо образованной женщиной. То ли фил она окончила, то ли жур, но какой-то из этих, точно, и осталась в квартире Мельника отличная библиотека. Правда, к тому времени как Егор вырос, библиотека поредела, прямо пропорционально прическе Федора Ильича, сохранились только некоторые разрозненные тома, не обладающие коммерческой ценностью.

Эти остатки и еще множество книг, купленных самолично, Егор перевез на Ярославку. Свободного места в квартире было мало, поэтому книг показалось немеряно. По нынешним временам и нравам так оно, похоже, и было.

Не только оставшейся от матери библиотекой объяснялась Егорова страсть к книгам… Или как раз только этим? Потому что без нее у Егора, может, никогда и не появилась бы мечта стать художником-иллюстратором.

С детства он обожал книжки с картинками. Все детские россказни про космонавтов и пожарных — мимо Егора: стать художником — вот его первое и единственное профессиональное желание.

Он мечтал об этом нешумно, но шел поступательно. Сначала поступил в училище. Потом в институт. Еще не окончив, стал ходить по издательствам, но вдруг обнаружил, что времена Высоцкого, Мигунова, Макарова, Валька, Ушакова и других миновали, не говоря уж о Добужинском и прочих стариках-искусниках типа Лурье или Рокуэлла Кента (старший-средний все никак не мог разобраться, чей же конкретно кент этот Рокуэлл).

Издательства хотели печатать побольше туфты на туалетной бумаге под яркими обложками, поскорей продавать — и никто не старался. Рисовали в основном самоучки. Те, кто вместо химии и физики увлеченно изучал на задних партах методы изображения шариковой ручкой фантастических монстров с произвольной анатомией тел и жгучих подруг с убедительными эротическими аргументами.

Убедившись, что в дилетантской стране профессионалы никому не нужны, Егор перестал ходить по издательствам и переключился на помощь отцу и нештатную работу в рекламе. Нет… В одном издательстве ему заказали было серию иллюстраций для книги сказок Перро, но книга не вышла — очередной дефолт, да и сомнения поползли у издателей — очень уж картинки Егора казались всем непривычными.

Один рисунок у Егора остался: кот в «казаках», с такой умильной хитрой мордахой. Рисовал Егор с натуры, с Шарля, насколько это возможно в той свободной манере. Только остался не оригинал, а отсканированная копия, компьютерный портрет.

Когда Егор зависал дома, он любил сидеть с книгами. Иногда на него накатывало — хотелось найти книгу, в которой все идеально: не только содержание, но и обложка, картинки, дизайн. Иногда казалось, что такая книга найдена, но проходил час, и наваждение таяло.

Когда Егор мечтал о Принцессе, он по пять раз в день находил и терял ту самую книгу, перебрал сотни томов и довел себя до безумия.

Сообразив, что это дорога в психушку, Егор решил отвлечься и сам не заметил, как попал на Тверскую. Целый день Саша не выходила из подъезда и не входила в него.

Егор познакомился с местными пацанами (сигаретки, пивко…) и на пике знакомства спросил про Принцессу. Оказалось, все ее знают и влюблены угадал по презрительному прищуру. Хором в салоне машины наверняка не стонали и не тряслись в ее честь, как в том старинном итальянском кино, но поодиночке — кто знает… очень даже возможно…

Пацаны рассказали немного: мужиков у Принцессы — туча, и никто не задерживается; папа — крутой, но не злобный; она любит кошек-собак и все время приносит им чикен-макнагетс, гамбургеры с картошкой-фри и свои любимые пирожки с черникой. Еще бы колу таскала! Дура!.. Егор чуть не нащелкал этому шкету за тон, да вовремя опомнился — парнишка был лет на пятнадцать моложе и наверняка не слишком влюблен. К тому же не выяснено было главное — куда исчезла Принцесса.

А никуда она не исчезала, просто уехала в Лондон, она там учится в крутом колледже и теперь приедет только на летние каникулы. Да и то не факт, может улететь куда-нибудь в Ниццу-Портофино-Розес. Тут Егор вспомнил, что недавно были праздники: Новый год и Рождество (которые сам он провел как во сне). Видимо, она была на каникулах. Он совсем было расстроился, а потом успокоился и даже обрадовался. Наступила у него такая минута ясности, когда он сумел себе признаться, что девочку эту ему не потянуть, что крута она очень, а он — хлопец застенчивый и довольно посредственный, как он себя представлял.

Когда момент ясности прошел и о прозрении осталось только смутное воспоминание, Егор плюнул на работу и запил. Стал мотаться по городу, пил со всеми подряд, курил траву, кого-то, кажется, иньянил.

В «Мельнице» Егор появлялся редко, а на кладбище у отца вообще не был со дня похорон. Не мог. Вскоре после погребения почувствовал, что, когда жил отец, не так было мерзко и одиноко, хотя и ругались с ним, и все такое. Но не мог он ездить на кладбище и каждый раз убеждаться, что…

С братьями тоже почти не виделся. Один раз зашел к старшему, его не было, жена чаем напоила и ну до того ластилась… Рассказала, что среднего чуть не завалили на «стрелке», что дела на «Мельнице» так себе, что Галка забеременела и уволилась, а старший взял на ее место какую-то тощую суку и, похоже, сношает ее каждый день.

Егор молча грыз пирожок, запивал полуостывшим пойлом цвета Наташкиных глаз и кивал иногда. В те минуты Егору наплевать было на склочных братьев, на «Мельницу», деньги, машины, котов, на квартиру эту. Именно тогда он как будто осознал окончательно, что отец его умер и больше никогда не войдет в этот дом и не проворчит что-нибудь грубое своим сиплым голосом…

Выкурили по сигаретке, и Егор быстро ушел, потому что Натаха стала по-родственному гладить его по коленке, невзначай распахивать халатик, полный сисек и прочего, говорить, какой Егор высокий да стройный, ерошить ему волосы расслабленной кистью руки и предлагать водочки под кордон-блю. Дети были в школе, Егор их не дождался, так что привкус от похода в гости остался у него с тухлецой.

Зиму Егор прожил бездарно. Опустился ниже мичмана Пупковского, бросил искать идеальную книгу, перестал шататься по букинистам, не говоря уж про общенье с людьми; даже с девами отношения порвал… или они — что от него толку, от вялого.

А поздней весной, почти летом, его уволили. По двум причинам. Конечно, какая-то была главней, ясный перец. Кто-то стукнул генеральному, что Мельников ваяет левые программы для себя лично в рабочее время на оборудовании фирмы, может что хочешь взломать и спереть любую информацию; и вообще, Мельников Егор Федорович — парень странный и нелюдимый (со своими, а вот с посторонними даже слишком много общается — и не делится ли секретами нашими…)

Генеральный глубоко вникать не стал, поскольку был людоед, и порекомендовал с работником этим расстаться, хотя и не было у фирмы «МарКом» никаких секретов, которые можно было бы кому-нибудь выдать.

Тонкости увольнения Егор узнал только потом.

Увольнение было катастрофой. Потому что к тому времени «Мельница» стала работать чуть ли не в минус, а долю отцовских сбережений и свои заработанные и отложенные Егор потратил на новый компьютер с кучей всяких дорогих прибамбасов.

Таким образом, по причине неумеренного шопинга сосал Егор большую невкусную лапу, а тут еще и работы лишился.

В тот день, как Егора выгнали, он особенно затосковал о Принцессе, попереживал, залез в ванну…

После достал из холодильника пиво и уселся в кресло перед телевизором. И тут вошел кот.

Кот был у Егора умнейший. Мельников и в нормальные-то времена с ним беседовал, а как начались горести — совсем не умолкал: все говорит, и говорит, и говорит ему что-то. А тот слушает. И так смотрит, будто хочет ответить. Егор кота любил, кормил часто и хорошо. Правда, тот не толстел, был плоский, как велосипед. Егор подозревал глисты, но точно не знал, все не мог добраться до ветеринара. А потом котик поправился.

Иногда Шарль трепал Егору нервы. Мстил, видимо. Не покормит Егор вовремя или не погладит, внимания не окажет подобающего — кот возьмет и напсыкает в обувь. По детской привычке. Так-то он в туалет ходил, приучили. А тут, видно, хозяином себя ставил. Помимо самцовых причин. Любил выкаблучиваться. Несколько раз, затаив обиду, выжидал удобного момента и так вцеплялся всеми четырьмя лапами и зубами в Егорову руку, что Мельников ходил потом в йодную крапинку и смотрел, не загноились ли раны.

Иногда кот доводил Егора тихушно. Уйдет на балкон и давай расхаживать по узкому бортику, а то, глядишь, — только был рядом и уже у соседей на карнизе сидит. Один раз к ним на балкон перебрался, какую-то рассаду сожрал. Соседка все намекала на компенсацию — редкие бразильские помидоры!.. редкая чайная роза!.. Егор купил ей букетик вялой сирени сдуру, так после этого приходилось прятаться — соседка его как увидит, медовым голосом на чай зазывает, а сама страшная, как швабра с глазами.

О коте. Егорий его с балкона зовет, а он глазками желтыми жмурится и дальше сидит. «Ты когда-нибудь навернешься с пятого этажа, гаденыш мохнатый, и разобьешься, дурло!..» Егор не всегда сдерживался. Особенно в трудные месяцы. И потом — зимой если — карнизы все скользкие. Мало ли… Беспокоился за кота, чувствовал к нему — мало сказать: любовь — какое-то родство необъяснимое. Хотя, наверное, объяснимое: знал его со слепых глазенок и сухой ниточки пуповины на лысоватом младенческом брюхе, вот и боялся за него, наглеца.

За некоторых котов не страшно. Но Шарль… У него никаких инстинктов не было. Вообще. Нахальный, конечно, но скорее как человек. Мог, например, лежать на спинке дивана, уснуть и свалиться. Потом стоит, глаза таращит, спину гнет, ничего понять не может. А как-то зимой улегся возле электрообогревателя. Егор чувствует — паленым пахнет, смотрит, а у котяры дым от шерсти идет. Так и ходил котик пару месяцев с бурым боком. Хорошо, не до кожи.

Вот такой кот был у Егора. И понятно почему: Егор его с рождения на руках таскал, ну и для кота этого человеческое тепло — самая близкая на свете вещь.

А началось так.

Дворовая кошка Маруся была независимым существом. Она никогда ни у кого не жила, но ко всем заходила перекусить. Как-то раз, уже будучи довольно беременной, зашла она к Мельниковым. Ее покормили и предложили остаться переночевать. Маруся наотрез отказалась. Наутро Егор проснулся от переполоха. Выяснилось, что ночью Маруся родила на их лестничной клетке, а рано встающий сосед-пенсионер — существо жестокое и тупое — отнес всех котят в коробке на свалку, чтобы «не воняли» ему по ночам. Егор решил, что бить морду уроду будет после, и рванул к мусорным бакам. Картонную коробку нашел быстро. Но из пяти котят там остался один.

«После» наступило скоро. Мельников взял пенсионера за жабры и выяснил, что остальные котята утопли в пруду, неподалеку, а этого дед решил оставить — может, кому пригодится. Бить соседа Егор не стал — бесполезно: человеку с такой логикой уже не помочь. К тому же почувствовал Егор во всем этом некое шевеление судьбы.

Котенка принес домой и таскал на руках. Маруся долго не могла понять, где остальные, и некоторое время сильно кричала. Потом успокоилась, стала выкармливать сына. Малыш был смешной и пузатый — еще бы: есть за пятерых! Кормила его кошка около месяца, а потом ушла и не вернулась. С тех пор никто Марусю в этом доме больше не видел. А котик остался и вырос.

Иногда Егор говорил, что в нем ничего животного нет, все человеческое. Кроме внешности. Кот и скучал по Егору, как человек. Вот сидит, например, дома один. Долго, целый день. Егор вечером приходит, а кот его ждет у двери, орет, запрыгнет на грудь и обнимается. Ребенок. Но на самом деле был он далеко не ребенок. Как показало дальнейшее.

Некоторое время спустя случились с котом перемены. Похоже, достиг он половой своей зрелости, стал рвать постельное белье и орать приступами утробного чревовещания. Но самое неприятное — решил окропить все окружающее аммиаком.

Несколько раз Егор выливал из ботинок едкую мутную жидкость и тщетно пытался отмыть от запаха обувь, стал наказывать кота, запирать в туалете. Кот продолжал воевать. Он изменился. Пугался каждого шороха, прижимал уши, приседал на все четыре ноги, делаясь плоским, как таракан. Тогда Егор его жалел. Брал на руки твердое скрюченное тело и гладил. Котик оттаивал, а на следующий день опять промокал.

Доброжелатели подсказывали два пути: выпускать на прогулки или стерилизовать. Ни то ни другое Егору не нравилось. В результате тяжелых раздумий решил он кота отпустить, а там будь что будет.

Несколько дней спустя Егор случайно нашел его на другом этаже около чьей-то двери. Поняв, что с ориентированием у парнишки проблемы, Егор перестал его выпускать. Кот несколько дней молчал, а потом снова заголосил и пописал в тройник-удлинитель, устроив дома пожар и чуть не спалив телевизор. Наказание было жестоким.

Когда все улеглось, Егору, естественно, стало жалко кота. Но тот словно охладел к своему двуногому другу, все сидел у балконной двери и ждал удобного случая смыться. Егор не пускал. А потом отвлекся, забыл закрыть дверь на балкон и, хватившись, обнаружил кота на карнизе соседей. На приманки кот больше не реагировал. Сидел серым комком на узкой наклонной плоскости, таращил желтые глаза и не реагировал. Егор весь извелся. Да и соседи, как назло, укатили на дачу.

Кот сидел на карнизе и смотрел на птиц. У Егора внутри холодело, когда он смотрел на Шарля и вниз. Отчаявшись, Егор разозлился и ушел, решив, что кот сам одумается.

После ванны Егор сонно уселся в кресло перед телевизором, посидел-посидел, бездумно разглядывая иллюстрации в книжке, отхлебывая холодного пива и борясь с хмельной дремой…

…в комнату вошел кот. Егор еще подумал, что давно не видел своего кота таким уверенным и спокойным. Надо бы помириться да погулять с ним по-настоящему — весна все-таки, — на балконе опасно: сыро и скользко.

Пока Егор размышлял, кот сделал несколько мягких шагов по ковру, остановился, сел, задрал ногу в потолок, немного помылся, встал на задние лапы, принял позу англо-саксонского кролика — оперся локтем о кресло, одну ногу поставил как бы на носок, перечеркнув ею другую, а ручную лапу согнул и поднял до уровня подбородка, как будто держа сигарету, манерно, чуть на отлете, — внимательно посмотрел на хозяина ярко-желтыми глазами и сказал голосом чуть хрипловатым, как у простуженного сверчка:

— Чего-то ты, Егор, сдулся последнее время. Смотреть на тебя неприятно. И больно.

И зевнул, чуть пасть не порвал, в два этапа, сперва широко, а потом, не закрывая рта, еще шире — как кот. Егор выронил банку, и пиво полилось на ковер. Кот подошел, взял банку передними лапами и стал пить прямо из горлышка, — не лакать, а именно пить, как человек, жадно, большими глотками. В банке кончилось, он немного полизал ковер, поморщился, чихнул и опять сел как котик.

— Да ты, Егорушка, челюсть-то прибери. А то мало ли… Давай знаешь как договоримся? Ты считай меня бредом. Ладно? Так правильнее, спокойнее. Сильно бурно на меня не реагируй. Замахался я, понимаешь ли, смотреть на твои мучения. Я тебе благодарен. Ты меня не кастрировал, кормишь хорошо, погулять выпускал… А какая тут кошечка по соседству живет! Егор! Такой девоньки я от рождения не видал! Сама беленькая! Глазки голубые! А пахнет от нее!.. А еще у нее… Хотя ты не поймешь… Когда любишь женщину, других не то что не замечаешь — видишь, конечно, но формально, как будто они дежурные менты на улице, да и то от ментов больше эротики исходит. Ну ладно, сейчас о другом. Словом, я, Егор, тебе страшно признателен, скажу откровенно: ты не лишил меня… м-м-м… индивидуальности и неплохо содержишь. Но теперь у тебя трудный момент, и я тебе помогу. Должен. И хочу. Ну вот. Пока все. Теперь можешь реагировать.

Егор моргнул и сглотнул.

— Ты…

— За пивом не пойду, это не честно — друзей по мелочам эксплуатировать.

— Да ладно… Ты это… как разговариваешь?..

— Ой, Егор, ну на кой тебе все эти тонкости? Нет, я, конечно, могу тебе рассказать, но ты половины не поймешь, а остальное не сможешь запомнить. И вообще, дело не в том, как я разговариваю, а в том, что это случилось. Ты используй меня, да и все. Но разумно. А что пригожусь я тебе, так это… как там у вас?.. — гадать не ходи. Причем я не щука говорящая с сомнительным исполнением желаний и не джинн какой-нибудь заплесневелый с кучей комплексов и неврастенией от долгого сидения в одиночке, я тебе практическую пользу принесу. Практическую. У меня теперь, оказывается, масса возможностей открылась, неожиданно вдруг. Какие у тебя проблемы?.. Работа? Ну, это не главное. Деньги у тебя пока есть. Хотя нет, нету у тебя пока денег. И при таком раскладе не скоро появятся. Ползарплаты тебе дадут — и все. А это мизер. Да, с работой я тебе все-таки помогу, потому что работа пригодится для главного. Точнее, не работа, а дело. Свое. А главное что?.. Счастье. Вот что. Поэтому решайся. Тем более, как я понял, скоро Принцесса приедет лето. Верно? Она ведь в «Мальчик-с-пальчик» любит ходить?.. Слушай, ну чего ты так таращишься? Если все еще напрягаешься по вопросу происхождения нашей беседы, если настаиваешь, я могу долго говорить о природе галлюцинаций, о чревовещании, о…

— Да я не настаиваю…

Егор уже оклемался. Относительно. Если от такого вообще можно когда-нибудь…

— Ну и молодец.

— И как же ты мне можешь помочь? Тем более с Принцессой. Откуда ты, кстати, про нее знаешь? Я вот про твою эту Машку — ничего…

— Ну, как зовут-то знаешь. Откуда, кстати?

— От соседей. Слышал, как называют…

— Во-о-от, видишь. А спрашиваешь. Ну так и я тоже гулять выхожу… Сам отпускал, между прочим.

— Все ясно. Правды от тебя не дождешься, мохна… м-да…

— Да ладно, не стесняйся. В принципе, ничего не изменилось. Я по-прежнему кот. Только говорящий. И готовый помочь. Причем помочь круто. Быть тебе сказочным принцем, Егор Федорович. Ну как? Что скажешь?

— Да чем ты мне поможешь? Наденешь мои «казаки» и будешь носить кроликов на ужин президенту России?

— Хорошая шутка. Смешная. Чувствую, взрослеешь на глазах. Только вот что я тебе скажу, умник: этот Король Всея Руси в нашей игре фигурка не самая лакомая. Да и кролики… — вкусно, но позавчера. Кстати, в связи с моим… м-м-м… разоблачением совсем свежо звучит старый добрый кулинарный совет: если хочешь кушать рагу из кролика, нужно иметь как минимум кошку. А лучше Кота. Такого, как твой покорный слуга. Про «казаки» тоже забудь, ковбой. «Казаки» — больше не наш с тобой стиль. Как и кроссовки, пудовые ботинки и эти дырявые джинсы со свитером, а особенно — вон та трупная куртка. Хорошо, что ты слегка расслабился, шутишь. А то… Мудак ты, Егор. Извини, конечно… Я про мысли твои малодушные. Про теплую ванну с кровью. Ну зачем тебе собственными руками душу бессмертную в дерьмо окунать на веки вечные? А? Не волнуйся, вытащим мы тебя из этой задницы. Ты только доверяй мне. Ладно? Да, одно условие, важное, если ты не против. Иногда мне придется как бы становиться человеком. За твой счет. Не против?

— Это как это?

— Главное, Егор, ничему не удивляться. Самое удивительное уже произошло.

— Долго объяснять, да? Ладно, фиг с тобой. Я согласен.

— Ну тада слушайте мене суда, как говорил покойный Фима Самуилович Кац… Душевный был человек — жалко, что тут ничего не поделать… А как он гостей привечал!.. Как будто сам кот… Так вот. Сначала мы с тобой… точнее, я… наведаюсь в этот отстойный клуб «Мальчик-с-пальчик». Зачем?.. Понять, кого ради сыр бур. А дальше посмотрим.