На следующее утро я проснулась в нашей пустой постели в Ставингтоне.

Что мне делать?

Найти убежище в материнстве. Найти спасение в уборке дома. С этого я хотела бы начать. Накормить Хлою завтраком. Отопление? Я отрегулировала его. Утренняя почта требовала сортировки. Заботы будней текли по камням в омутах и плыли над коварными мелями. Боясь утонуть, я ухватилась за привычную рутину.

Так или иначе, утро миновало. Выполнив поставленные задачи, я подхватила Хлою из кроватки, и мы затеяли возню в спальне, она кричала от восторга и смотрела на меня. Я видела свой новый образ, отраженный в этих огромных невинных глазах: большая сильная женщина, ее защитница и опора.

Она подскакивала вверх и вниз, упираясь руками в мою грудь, и наконец, без предупреждения, выплюнула весь свой обед; потом немного поплакала, и я отнесла дочку в ванную.

Далее следовала старая желтая утка, брызги, песня о глубоком синем море и глупая игра в «видишь-не видишь» с полотенцем.

Возможно, мое настроение отразилось на ней, потому что вымытая и переодетая Хлоя превратилась из маленькой счастливой госпожи в настойчивого тирана, требовавшего новых объятий и полной покорности. Она заплакала, когда я положила ее в кроватку, и тонкий пронзительный вопль преследовал меня на лестнице.

Я окинула взглядом кухню в поисках следующей задачи, и подошла к гладильной доске, заваленной ворохом детских вещей.

Горячее железо и пар помогли быстро привести в порядок смятую одежду. Если бы я могла так же легко и просто вернуть гладкость своей жизни. Если бы чистые белые распашонки и розовые колготки вернули мне нетерпеливое ожидание семейного вечера. Если бы я могла отстирать с моих простыней след чужой женщины.

Нет, я не могла.

Я услышала стук ключа в двери.

— Привет. — на кухне появилась Мэг. — она выглядела довольной и румяной в своей замшевой куртке и черных брюках. — Почему ты вернулась вчера вечером?

— Не было причин задерживаться.

— Ты мне не доверяешь?

Я поставила утюг в держатель и выключила его.

— Мне хотелось покоя, только и всего.

— Фанни! Ты совсем скисла. — она остро посмотрела на меня и расстегнула куртку. — У нас у всех бывают тяжелые дни. — она повесила куртку на спинку стула, и мне захотелось крикнуть: — Убери ее. — она выдвинула из-под стола еще один стул и упала на него. — Ты можешь все рассказать мне.

— Уйди, Мэг, — я впервые говорила с ней таким образом.

К ее чести, она не обиделась.

— Ты поссорилась с дорогим братцем? Любимый муж разочаровал тебя? — она оперлась локтями о стол и положила подбородок на ладони. — Ты можешь рассчитывать на мое сочувствие. Всегда. — ее глаза следили за мной, пока я складывала выглаженные вещи, двигалась, дышала. — Знаешь, это того не стоит, — она произнесла свой комментарий в полной тишине, — уж поверь мне. — Ее ирония имела тонизирующее действие, и я ощутила то противоречие между любовью и ненавистью, о котором говорила Мэг. — Ты не можешь доверять никому, — сказала она. — Даже себе. Особенно себе.

Мэг была права. Я мало что могла сказать ей, но, жалея себя, я могла пожалеть и других. Несмотря на собственную боль, мое сердце болело так же и за нее. Я взяла корзину с чистой одеждой.

— Я сделаю кофе, а затем продолжу заниматься делами.

Мэг наклонила голову.

— Хлоя плачет. Я пойду проверю ее. Посмотрю, что она хочет. Кстати, я разобрала шкаф с ее вещами. Я заметила на днях…

Меня пронзила внезапная ярость. Я открыла рот, чтобы сказать: «Не лезь не в свои дела», но нервное истощение взяло верх. Я ответила:

— Да, сходи к Хлое.

Я стояла спиной к двери, когда Мэг вернулась.

— Фанни, кажется, Хлое плохо. — ее голос изменился. — У нее жар.

Я повернулась на каблуках и понеслась вверх по лестнице, прыгая через две ступени. Хлоя пылала, ее щеки горели. Когда я взяла ее на руки, ее голова бессильно повисла.

— Едем в больницу, я буду держать ее, — приказала Мэг. — Сейчас. Я позвоню Уиллу.

* * *

Мы стояли над детской кроваткой в больничной палате. Меня била дрожь, настолько слабой и больной выглядела моя девочка.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — голос Мэг звучал более или менее спокойно, — обо всяких страшных вещах. Но она будет в порядке. Врач сказал, что они просто хотят понаблюдать за ней эту ночь. У нее инфекция нижних дыхательных путей и расстройство кишечника, вот и все. Они ее контролируют. Все, что ты должна сделать, это взять себя в руки.

Я ухватилась за руку Мэг, словно за спасательный круг.

— Я не могу.

— Можешь, — сказала она.

Медсестры дали мне губку и показали, где можно набрать воды, чтобы обтирать Хлою. Они проверяли пульс, писали свои заметки и компетентно отвечали на вопросы. Мэг была права, но я всю ночь просидела у детской кроватки, неотрывно гладя в лицо моей дочери, не смея отвести глаза.

В соответствии с указаниями, каждые пятнадцать минут я опускала губку в воду и выжимала ее. Я поднимала тонкую, как стебелек, ручку Хлои, обтирала ее губкой и промокала сухим полотенцем. Затем другую ее ручку, затем ее маленькие ножки.

Я снова садилась рядом и продолжала свое бдение.

Медсестра со светлыми волосами, убранными под чепчик, проверила Хлою, поставила новую отметку в графике на спинке кровати, и снова убрала его в держатель. Она ответила на мой безмолвный вопрос полуулыбкой, и я не смогла понять, была ли то жалось или уверенность.

Младенцы не умирают, правда? Я хотела спросить ее. Не сейчас, не в наше время, и не такие пухленькие и румяные, как моя Хлоя. Тем не менее, они умирали на всем протяжении истории человеческой расы.

Должно быть, она почувствовала мое отчаяние.

— Принести вам чашку чаю, миссис Сэвидж?

Уилл приехал около полуночи. Он был небрит и выглядел ужасно. Я не смотрела на него, когда объясняла детали.

— Они сказали, что антибиотики начнут работать в течение двадцати четырех часов.

Он склонился к кроватке и коснулся щеки Хлои.

— Малышка, — сказал он. — Тебе скоро станет лучше. — он выпрямился. — Я останусь здесь с тобой.

Я принесла еще один стул, и мы бок о бок просидели оставшуюся часть ночи, разговаривая только по необходимости.

Утром стало ясно, что Хлоя пошла на поправку, и я велела Уиллу вернуться обратно в Лондон.

Три дня спустя мы с Мэг смотрели друг на друга красными глазами за кухонным столом. Ни одна из нас не высыпалась с тех пор, как мы привезли Хлою домой после той ночи в больнице.

Мэг крутила в пальцах прядь волос.

— Теперь мы можем расслабиться. — нет, не можем, подумала я. Я не могу верить словам. Я посмотрела на свои руки, они стали такими белыми и тонкими, что я с трудом узнавала их. — Вот что с нами делают дети, — продолжала Мэг, — чтобы испытать нас.

Мне удалось выдавить слабую улыбку.

— Я благодарна тебе, Мэг, за поддержку.

Она выглядела довольной.

— Всегда пожалуйста.

Мы сидели в безопасной тишине и пили кофе. Наверху, впервые за несколько дней, Хлоя спала крепким спокойным сном; я считала это моим высшим родительским достижением.

— Уилл звонил мне, — сказала Мэг. — Недавно. Он уже в пути.

К удивлению нас обеих, я закрыла лицо руками и закричала. Я почувствовала на своем плече теплую руку.

— Оставь Уилла мне. Сосредоточься на Хлое.

Это было уже слишком. Я вытерла ладонью мокрое лицо.

— Мэг. Спасибо за все, что ты сделала, но ты не должна вмешиваться в наши отношения.

— Фанни… — лицо Мэг выражало тревогу и заботу, но я не знала, могу ли доверять ей. — Я очень давно знаю его. Я знаю, как с ним надо обращаться.

— Я сказала «нет».

Она пожала плечами.

— Как хочешь. Но я бы предложила тебе поспать до его приезда.

* * *

Я крепко спала, когда Уилл коснулся моего плеча.

— Уже шесть часов, Фанни. — мне удалось открыть глаза. — Хорошая девочка. — он поставил чашку рядом со мной и присел на край кровати. — Я поговорил с Мэг, поэтому мы решили, что тебе надо поспать как можно дольше.

Я лежала неподвижно.

— Я могу поговорить с тобой?

— Что ты хочешь сказать?

Он выглядел ненамного лучше, чем в больнице. Но он побрился. Он смотрел в пол, когда заговорил.

— Я был ужасным дураком. Лиз ничто для меня, а я ничто для нее. Ты единственная женщина, которую я люблю и с которой хочу провести свою жизнь. Я не могу ничего объяснить, даже если меня обвинят в неуважении к суду…

Я попыталась сказать, что я чувствую, но у меня плохо получалось:

— Уилл, наши чувства были только нашими, ими нельзя было ни с кем делиться. Бог знает зачем, ты вывернул это перед всем миром. Разве ты не видишь? Это было единственное, что принадлежало только нам.

Он склонился над сложенными в замок руками.

— Разве не наоборот? Это не оправдывает меня, но…

— Уилл, я слышу Хлою.

— Я возьму ее.

Он подошел с бледным, сонным ребенком.

— Вот, — он положил ее на привычное место в середине кровати.

Хлоя слабо улыбнулась. Уилл потянулся и предложил ей палец.

— Бедняжка. Тебе уже лучше. — Хлоя схватила палец и сунула его в рот. — Ой… — он извлек свой палец. — Фанни, я знаю, как это плохо выглядит в твоих глазах, но прошу тебя, не усложняй все еще больше.

— И что же мне делать, Уилл?

— Не знаю, — его голос звучал безнадежно. — Это была ужасная ошибка. Я буду сожалеть о ней до своего смертного дня. Я все время думаю об этом. Это было так просто, и я воспользовался моментом. Я сожалею. Очень.

Лишенная внимания, Хлоя закричала, но ее голос звучал иначе, чем во время болезни. Уилл взял ее на руки и прижался щекой к ее лицу.

— Тише, милая. — теперь Хлоя прикусила его нос, и Уилл вскрикнул. — Когда она начала это делать?

— У нее, вероятно, режутся зубки. — я сделала глубокий вдох. — Я не знаю, нужно ли мне замужество вообще. — Уилл потянулся ко мне, но я вздрогнула. — Не прикасайся ко мне.

— Что я могу сказать, Фанни? Что я могу сделать?

Я взглянула на часы. Шесть тридцать. Я опустила ноги с кровати.

— Собирайся, Уилл. Ужин в «Ротари-клуб», нам не стоит сильно опаздывать.

Его рот приоткрылся.

— Мы едем на ужин?

— А у нас есть выбор? — я открыла шкаф и вытащила платье. — Мы не можем игнорировать «Ротари-клуб».

— Но что ты собираешься делать?

— Не знаю. Ехать на ужин.

Я сняла свой джемпер и футболку и медленно повернулась перед моим мужем. Он сглотнул и побледнел. Мое тело еще было немного растянуто, грудь не сократилась до нормального размера; это было тело рожавшей женщины, и я хотела, чтобы он видел это.

В ту ночь я блистала, по крайней мере, Уилл так сказал. Но, возможно, это был его новый взгляд через призму виновности.

Как ни странно, наряду с возмущением и неожиданными импульсами боли, я чувствовала своеобразный боевой кураж и нежелание оказаться среди побежденных и сдавшихся. Я хотела ответить на вызов, быть жестокой и решительной, чтобы овладеть ситуацией и направить ее в нужное мне русло.

Уилл тайком наблюдал за каждым моим движением, пока я надевала розовое платье с пышной юбкой и туфли на высоких каблуках, от которых я собиралась отказаться после рождения Хлои. Я расчесывала волосы, пока они не начали трещать, и оставила их лежать на плечах. Я заставила его ждать, пока не была полностью готова, а Мэг не поднялась в спальню за Хлоей.

На водительском сиденье я скинула туфли и поехала в город в молчании. Я заметила место на парковке отеля и проехала к нему через площадку.

— Там будет Перл. Будут проводить аукцион книг и сувениров. Лотерея, все, как обычно. Это сбор средств на оборудование нового блока для новорожденных в больнице. Понял?

— Фанни, перестань.

— Нет, — сказала я. Я взяла сумку и сунула ноги в туфли.

— Скажи мне, — попросил он, понизив голос, — если хочешь, чтобы я ушел.

— Я не знаю. Я подумаю об этом позже. Идем.

Перл в платье из затканной серебром бледно-зеленой парчи излучала определенную долю великолепия.

— Здесь ваш отец, — сообщила она. Я оглянулась. Он разговаривал с блондинкой в черных жемчугах. Отец поднял руку, я помахала в ответ. Перл сунула мне в руку бокал выдохшегося шампанского, я могла определить это даже по цвету. — Нам надо переговорить, — сказала она, и я готова была поклясться, что ее глаза скользнули по моим ногам только с целью выяснить, надела ли я колготки.

Я уже не нуждалась в ее указаниях. Мы пили шампанское в зале, сияющем позолоченной отделкой и золотыми кистями штор. Оттуда мы выдвинулись к обеденному столу, где был подан цыпленок в сливочно-грибном соусе, и затем лимонный мусс резиновой плотности и вкуса. Далее следовал кофе с шоколадными конфетами в виде монет. Я ела, сколько могла, и отвечала на вопросы обоих мужчин, сидевших справа и слева от меня; если бы меня спросили, я не смогла бы вспомнить, о чем мы говорили.

Я вежливо улыбалась, поднося чашку к губам, и изо всех сил пыталась постигнуть смысл происходящего. В прежней жизни — такой далекой — я приходила и уходила, когда мне нравилось, пила кофе с ликером в кафе по утрам в субботу и читала мои винные книги.

Я столкнулась с настойчивым взглядом Перл.

— Вы хорошо себя чувствуете, Фанни? Вы сегодня очень тихая. — подразумевалось, что в мои обязанности входило болтать, как попугай.

— Хлоя была больна, и я не высыпалась несколько ночей подряд.

— Ай, боже мой, — отмахнулась она. — Я как раз хотела попросить вас принимать больше участия в жизни избирательного округа. Знаете, в мероприятиях для пожилых людей и детей.

Такт никогда не был сильной стороной Перл. Это было главным секретом ее живучести. С некоторым удивлением я услышала свой голос:

— Хотите выжать меня до последней капли? Употребить по назначению? Не забывайте, что я уже переехала из Лондона и произвела на свет ребенка. Меня ждет работа, к которой я собиралась вернуться, но если моя смерть пойдет на пользу избирательному округу, пожалуйста, располагайте мной.

Пуленепробиваемая Перл даже не моргнула.

— Вот именно, Фанни. Комитет предпочел бы, чтобы вы не имели никаких других интересов.

Странным образом, я получала удовольствие от нашей беседы.

— Вы живете не в башне слоновой кости, случайно?

Манночи чудесным образом материализовался за моим плечом.

— Не возражаете, если я похищу Фанни? Кое-кто хочет с ней поговорить.

Я последовала за ним в пустой зал.

— Вы выглядели немного расстроенной, — пояснил он. — Я подумал, вам хочется побыть в тишине.

Я благодарно улыбнулась.

— Вы очень добрый человек, Манночи.

— Иногда это бывает нелегко, — сказал он.

— Что-то не так? — мой отец без приглашения вмешался в наш тет-а-тет. Манночи что-то пробормотал о вопросах избирательного округа и отступил к двери. Отец присвоил золотой стул и продолжал: — Прежде всего, как Хлоя?

Я подробно рассказала ему о болезни дочери. Внимательно выслушав, он сказал:

— Посмотри на это с другой стороны, она строит свою иммунную систему.

Я вздохнула.

— Да. И разрушает мою.

Он смотрел на меня задумчиво.

— Я подумал, тебе будет интересно узнать, что я получил новую партию от Маргарет Ривер. Думаю, тебе будет интересно. Я делаю ставку на Semillon и Sauvig non blanc. Приезжай попробовать их.

— Я приеду, — пообещала я и к своему ужасу почувствовала, как по щекам потекли слезы.

Он заглянул мне в лицо.

— Я вижу, что-то не так. Ты можешь мне рассказать?

Возможности поговорить у нас не было.

— Вот ты где… — прервал Уилл с порога. — Я везде тебя искал. Я думал, тебе интересно было бы узнать, что я позвонил Мэг и проверил, как дела у Хлои. Она в порядке, и я хочу отвезти тебя домой.

Я оглянулась. В голосе Уилла звучало огорчение и то, что могло быть охарактеризовано только как… ревность. Я была рада, очень рада видеть его. Я хотела причинить ему боль.

Мой отец протянул ему руку.

— Как дела?

Я подумала, что Уилл проигнорирует этот жест, но он пожал протянутую руку, хотя и без обычной очаровательно улыбки.

— Хорошо.

Уилл никогда не считал моего отца своим лучшим другом. Отец в свою очередь, невысоко оценивал деятельность Уилла. Политика была игрушкой для мальчиков, бизнес — делом настоящих мужчин.

Повеяло холодком.

— Я пришел за Фанни. — Уилл поставил на стол свой наполовину полный бокал. — Я подумал, она беспокоится о Хлое, и нам лучше ехать домой.

Мой отец положил руку мне на плечо и решительно подтолкнул к мужу.

— Вот твоя жена. Приезжайте ко мне в ближайшее время.

Я сжала его руку.

— Береги себя, папа.

Его любящий взгляд чуть не разбил мою маску. Я послала ему воздушный поцелуй, и он слился с толпой мужчин и женщин, направляющихся к гардеробу, чтобы ехать по домам.