Рано утром в понедельник я была почти готова.

Я попрощалась с Уиллом. Водопроводчик чинил капающую трубу в нашей ванной. Моющие средства Малики валялись по всему коридору. Радио на кухне было включено на полную мощность. Автомобиль Уилла стоял у крыльца, и водитель не заглушал мотор. Уилл потерял свой бумажник и бушевал наверху. Короче говоря, все было как обычно — за исключением того, что завтра я отправлюсь в аэропорт, чтобы сесть на самолет до Рима — и воздух свободы уже кружил мне голову.

Уилл с грохотом слетел вниз, его портфель был наполовину открыт.

— Нашел. Сколько тебе лететь?

Я сунула ему в портфель копию моего расписания и закрыла молнию. Рот моего мужа был сжат в тонкую линию, но он не сердился. Это чувство было более глубоким и тревожным. Уилл пытался бодриться. Я поцеловала его нежно, но с заметным чувством облегчения, он поцеловал меня почти сердито.

— Береги себя, — сказал он. — Ты позвонишь?

— Обещаю. — я подняла два пальца. — Делай все возможное.

— Зачем? — сказал он с долей сомнения. — Стоит ли?

Я легко положила руки ему на плечи.

— Ты знаешь, для чего. — как я просила покоя и утешения у моего отца, мой муж просил меня поддержать его уверенность и оптимизм. Это было меньшее, что я могла сделать.

Его рот смягчился, и Уилл улыбнулся мне.

— Я сожалею о твоем отце. Я тоже буду по нему скучать. Я уверен, что ты найдешь лучшее… самое правильное место, чтобы похоронить его.

Я смотрела, как он идет к ожидающему его автомобилю, бросает свой портфель на заднее сиденье и забирается в салон.

Почти сразу же зазвонил телефон.

— Рауль, я скучала по тебе.

— Фанни, мне очень жаль, что я пропустил похороны, но ты знаешь, почему.

— Ты был в Австралии. Дела идут хорошо?

— У меня вырисовывается хорошее предложение, я потом тебе расскажу.

— Как семья?

— Растет и дорожает. Тереза говорит, что она чувствует себя на все сто лет, но выглядит гораздо моложе. — его смех был полон энергии и выражал глубокое восхищение. — Моя жена все еще красавица.

— Если я буду очень мила с ней, как ты думаешь, она поделится со мной своим секретом?

— Это от жизни со мной, конечно. Мы собираемся в Рим на пару лет. Разве я тебе не говорил? — словно старомодные Ротшильды, Вильневы часто отправляли членов своих семей к друзьям из винного мира, чтобы укрепить деловые контакты.

— Замечательно.

Он откашлялся.

— Мне не нужно спрашивать, как ты чувствуешь себя после смерти отца. Я хочу тебе сказать, что мне очень будет его не хватать. Он был хорошим другом, и я вдвое ценил его, потому что он был человеком старшего поколения. Такие друзья редкость, и я благодарен за ту заботу, с которой он в свое время принял меня.

— На самом деле, завтра я везу его прах в Фиертино. Думаю, он бы хотел лежать именно там.

К моему удивлению Рауль не одобрил план. Конечно, Рауль, за его дружбу с отцом, имел право высказать вое мнение.

— Ты уверена? Альфредо был великим романтиком во многих отношениях, Фанни, но его жизнь прошла в Лондоне. Но, может быть… ты права. Это даст тебе время. Займись исследованием вина. Я хотел бы услышать твое мнение о супер-тосканских. — он сделал паузу. — И я хотел бы поговорить с тобой о бизнесе. Ты сможешь связаться со мной, когда почувствуешь себя лучше.

Я пообещала.

Водопроводчик позвал меня, и я поднялась наверх, заранее готовясь к самому худшему, но ничего непоправимого он не нашел, за что и взял с меня царскую плату. Я выписала чек и проводила его из дома.

Я искала в ящике комода мой паспорт и наткнулась на пачку старых документов под стопкой шарфов, которые никто никогда не носил. Я имела особую слабость к старым паспортам Хлои из-за ее фотографий в них. В первом она была очаровательной малюткой с косами. Потом наполовину сформировавшимся подростком, который сердито дулся в камеру. В действующем паспорте Хлоя выглядела настоящей красавицей, но она его забрала, конечно.

* * *

— Если ты настоящий друг, — попросила я Элейн, которая несколько дней назад приехала, чтобы утешить меня (Элейн с первого слова поняла меня, когда я сказала, что в один миг я из тыла перенеслась на первую линию фронта), — помоги мне убрать комнату Хлои. Пожалуйста, я не могу заходить туда одна после ее отъезда.

После ланча мы прошли наверх. Под дверью была свалена куча обуви, которая препятствовала полному доступу, и мне пришлось приложить усилие, чтобы проникнуть в комнату. Элейн обвела взглядом творческий беспорядок.

— Уже видела нечто подобное, — сказала она. — Здесь, похоже, взорвали атомную бомбу. Малика не может этим заняться?

— Может, но она растянет это занятие по крайней мере на год.

Элейн взяла одну из Барби, которая возглавляла батальон таких же Барби на заставленной игрушками полке. Хлоя отказывалась с ними расставаться. У нее были длинные светлые волосы, конусообразная грудь, осиная талия и никакой одежды. Элейн повернула одну ногу вертикально верх.

— Когда-то я тоже могла так делать, — задумчиво сказала она.

Я засмеялась.

— Хлоя возлагала большие надежды на эту Барби, но была разочарована. Хотя, ей не приходило в голову заниматься с ней балетом.

Элейн прислонилась к оконной раме и посмотрела на залитый солнцем газон, по краю которого несколько непокорных дельфиниумов уже подняли перья.

— Мне почти сорок два, — пробормотала она, — а я все еще продолжаю спрашивать себя: что там дальше? Неужели это все… всегда будет в моей жизни?

«Все это» для меня означало и весь мир и одну его малую часть. После эпизода с Лиз, я стала бережливее и осторожнее. Чего Элейн, я или Уилл могла ожидать от «всего этого»? Я не знала. «Все» могло означать милые, смешные и глупые воспоминания, яркие камешки, складывающиеся в чудесную картину. Они были драгоценны для меня. Хлоя поет в своей кроватке. Хлоя выигрывает в школе гонку с яйцом и ложкой. Мой отец поднимает бокал вина к свету и спрашивает: «Что ты думаешь, Франческа?». Голова Уилла у меня на коленях, спокойная и сонная…

* * *

Я поцеловала смешную девочку в первом паспорте, спрятала ее под темно-синим шарфом с узором из красных вишен и вытащила мой собственный паспорт.

Шорох заставил меня обернуться с паспортом в руках. Это была Мэг.

— Фанни? Фанни, я подумала… Могу ли я поехать с тобой? Мне нужен отдых. Я была бы не против посмотреть то место, о котором так часто говорили вы с отцом. Это, наверное, особенное место.

Я пролистала странички паспорта, не особенно прислушиваясь к ней.

— Если не возражаешь, Мэг, нет. Я бы не хотела.

— Я не доставлю беспокойства.

— Нет, — сказала я с легким оттенком паники.

— Я думала, это будет хорошая идея.

Я сунула паспорт в карман.

— Нет, — повторила я. — Я должна ехать одна.

— Понятно. — она тянула себя за палец, пока сустав не щелкнул. Ее глаза сузились и потемнели.

* * *

К моему удивлению Уилл появился в аэропорту.

— Я подумал, что мы не попрощались, как следует.

С чувством облегчения я прижалась к нему.

— Я тебе рада.

— Я сбежал из школы, не предупредив секретаря.

Он был теплым, твердым и, ни смотря ни на что, надежным. Сомнения исчезли, и он был уверен в себе. Передо мной стоял успешный политик, приехавший в аэропорт проводить жену; хорошо сшитый костюм символизировал баланс амбиций и достижений. Это был один из наиболее привлекательных образов Уилла, перед которым невозможно было устоять.

— Будешь бороться за автомобильный налог? Не теряй терпения и не усложняй, — сказала я, а затем добавила: — Если ты действительно этого хочешь. Если ты в это веришь.

— Я так и сделаю. — он сосредоточенно смотрел на витрину газетного киоска за моей спиной. — Фанни, почему ты уезжаешь? На самом деле?

— Ради отца… И я хотела бы немного отдохнуть. Я хочу уехать.

Он нахмурился.

— Ну, что ж.

Семейная пара, толкающая две тележки с обернутыми пленкой чемоданами, проскочила мимо нас. Уилл отступил. Я видела, как он мысленно отделяется от меня, и испытывала то же чувство. Он возвращался к своим делам. В кармане пронзительно тренькнул мобильный телефон, и он с чувством облегчения потянулся за ним.

— Извини, дорогая.

Я подняла свой ручной багаж. Внутри, завернутая в пузырчатую пленку и закрепленная скотчем, находилась урна с прахом моего отца.

— Пока, — одними губами сказала я и направилась в зону вылета.

— Фанни, — резко крикнул он. — Фанни. — он выключил свой телефон и схватил меня за руку. — Не уезжай. Не уезжай без меня. Подожди, пока я не смогу поехать с тобой.

— Нет, — быстро сказала я в панике от мысли, что он может уговорить меня остаться. Я чувствовала себя виноватой за то, что не хотела этого. — Пожалуйста… отпусти меня.

Я стряхнула его руку и быстро пошла прочь, зная, что испугала его.

* * *

Я слишком устала, чтобы читать в самолете, и продремала первую половину пути. Я отошла ото сна, все еще видя перед собой мокрую траву и сырую грязь, налипшую на мои туфли. Я пробиралась через реку, засыпанную опавшими листьями, боролась за глоток воздуха, вода заливала мои ноздри. Чуть позже я обнаружила, что стою посреди молочно-белого тумана, и его холод просачивается в меня до самых костей. Я кричала, призывая солнце.

Я проснулась над странами Средиземноморья, ярких пятен с белой каймой среди ярко-синего моря, и вздохнула с облегчением. Стюардесса поставила передо мной поднос с едой.

— Приятного аппетита, — сказала она.

Я осмотрела пластмассовый лоток с сомнительного вида холодным мясом, коробочку апельсинового сока и поймала себя на мысли о Каро. Ее последние слова мне — ее свадебный подарок, который тогда казался таким грубым и оскорбительным — теперь приобрел иное значение. Корчась от боли, Каро пыталась вырвать из своей жизни корни старой привязанности, чтобы начать снова.

Я могла бы объяснить свои чувства к Уиллу. Я могла бы сказать: «Когда я выходила за тебя, я была оглушена бурными эмоциями стремительной страсти, наша любовь не делала различий для пола, возраста и положения. Это было слияние душ и умов. Но как только мы заключили брак, обязанности были распределены, и моя жизнь была определена тем, к какому полу я принадлежала».

А потом Уилл привел в нашу постель Лиз и научил меня, что жизнь жены совершенно независима и отдельна от жизни женщины.

Я смотрела вниз на зеленый в коричневых пятнах итальянский полуостров. Я хотела отдохнуть от моей семейной жизни.

Когда самолет начал снижение, я тихо произнесла слова благодарности моему отцу.

* * *

— Фанни… Фанни! — чтобы компенсировать свое отсутствие на похоронах, Бенедетта приехала из Фиертино на поезде, чтобы встретить меня.

Она пробилась через плотную толпу встречающих в зоне прибытия и приняла меня в свои объятия. Мягкость ее рук, тепло тела, легкий запах чеснока и пота снова заставили меня почувствовать себя девочкой с косами в теплом белье от «Chill Proof».

Пришлось достаточно долго простоять в очереди в бюро проката автомобилей.

— Дай-ка посмотреть на тебя, — потребовала она и, медленно и тяжело положив руку мне на плечо, сжала его и погладила пальцами щеку. Ее движения были бережными, осторожными и, как лучшее лекарство от кашля, сладкими и успокаивающими.

Ее английский заметно ухудшился. С моим итальянским случилось то же самое, но самые важные факты мы сообщили друг другу без препятствий. Ее артрит по-прежнему мучил ее, ее сын жил в Милане и ничего не писал ей, большая часть склона над Фиертино — когда-то открытая и свободная — была поделена на участки для дачников, и никогда не было известно, на кого наткнешься в долине. Но я не должна волноваться — она схватила меня за руку: дом, в котором я буду жить, это настоящий старый дом, выбранный в соответствии с предпочтениями моего отца. Сама же она была вполне счастлива в современном бунгало. Всю дорогу из Рима, пока мы ехали мимо пыльных олеандров между засаженных помидорами и кабачками полей, Бенедетта болтала. Casa Rosa был куплен английской парой, которая, не найдя средств для ремонта дома, отбыла обратно в Англию. Теперь дом пустовал, хотя его раз или два за лето сдавали на небольшой срок. Похоже, агент оказался на редкость бестолковым. «Санта Патата, он родился без мозгов!». Поглощенная вождением на незнакомой дороге, я слушала вполуха.

Два часа спустя Бенедетта велела мне свернуть направо в долину, пролегающую строго с севера на юг, и мы поехали между кукурузными полями и виноградниками. Они были маленькими, но безупречными. Было заметно, что здесь используют дорогую и сложную технику.

Оливковые деревья мерцали серебристо-серой листвой. Дорога вилась по долине, иногда поднимаясь на склоны, гребни холмов были пыльно-коричневыми — «хорошо обработанная земля имеет цвет загорелой кожи», — говорил мой отец — и так же извивалась между больших камней гладкая лента реки.

Рычаг переключения передач был скользким под моей рукой. Я кашлянула, и Бенедетта вздохнула.

— Ты заболела после смерти Альфредо. Этого следовало ожидать.

Я повернулась и улыбнулась ей.

— Это было большим потрясением.

— Так было лучше для него, — сказала она и хлопнула себя по бедрам. — Медленнее, Фанни. Мы подъезжаем к Фиертино.

Желудок сжался, я испугалась, что Фиертино не будет похож на тот город, который я воображала себе все эти годы; я притормозила.

И…да. Здесь была базарная площадь и церковь за ней, ряды пыльных платанов и лабиринт узких улочек, разбегающихся из центра.

И… нет. В Фиертино моего отца наверняка не было автомобильных пробок, рекламных щитов, современных кварталов, расползшихся вокруг старинного сердца города.

И все-таки…

Мы проехали мимо центра, обогнули площадь, а Бенедетта все не унималась. Строители обманули англичан — им это любой здесь мог сказать — новая стена, которую они построили, пошла трещинами и обрушилась, так что большинство растений в саду погибло во время жаркого лета. Они были достойны худшего презрения за свою гордыню и нежелание обратиться за помощью к местным жителям.

— Они сбежали домой, бросив свой дом в беде.

Casa Rosa стоял в стороне от дороги примерно в четверти мили севернее Фиертино. Пыльная дорога вела круто вверх, я настолько сконцентрировалась на управлении машиной, что не сразу заметила дом. Я вышла из автомобиля, подошла ко входной двери и в ту же минуту пожалела, что не увидела его на пять секунд раньше.

Окрашенный в оранжево-розовый цвет, выветренный до тонких кварцевых прожилок, Casa Rosa был двухэтажным домом с плоским фасадом. Никаких украшений, ничего особенного, но он заговорил со мной так, что заставил меня задохнуться от неожиданности. Я должен стать твоим, сказал он.

О'кей, подумала я. Все ясно. Это немного неудобно, потому что я живу далеко отсюда, но, по крайней мере, все понятно.

Высокие узкие окна на первом этаже, закрытые длинными ставнями, и окна поменьше наверху. Черепичная крыша, такая же источенная ветрами, как штукатурка, такая же старая и негодная. Уродливые щели в каменной кладке, шрамы от обвалившейся плитки, тонкое деревце, растущее из дымохода. Даже самый непритязательный глаз не мог не заметить его отчаянного состояния и заброшенности.

Бенедетта пожала плечами.

— Нужна настоящая la Passione, чтобы вернуть его к жизни.

Я прищурилась и сосчитала окна. Казалось, дом ждал решения своей участи.

Входная дверь уступила с трудом.

Наше появление в холле вызвало шорох насекомых, наши ноги подняли облачко пыли. Бенедетта щелкнула языком.

— Очень плохо. Но не беспокойся. Я приду и уберусь.

— Нет, не надо. — я обняла ее рукой за плечи. В моем голосе звучала собственническая нотка. — Я сама.

— Ничего хорошего, — категорически заявила Бенедетта, когда мы осматривали кухню.

— Но не безнадежно, — возразила я.

Плита была хотя и древняя, но чистая и в рабочем состоянии; хотя краны и заросли немного плесенью, но раковина не протекала. Посуда была сложена на полке, а коробок спичек лежал на блюдце рядом с плитой. Свечи были вставлены в бутылки из-под Кьянти, и воск расползся по деревянной столешнице кухонного стола.

Наверху находились три спальни и ванная комната размером с тазик со стоком в полу. Главная спальня была во вполне приличном состоянии, а кровать была расположена так, чтобы сидящий в ней мог иметь полное представление обо всем происходящем в Фиертино.

Перед моим взором открылось пылающее голубым огнем небо, пурпурно-коричневая гряда округлых, как груди, холмов, серо-зеленые оливковые рощи у их подножия и виноградные лозы, ровными рядами взбирающиеся вверх по западному склону. У меня перехватило дыхание.

Бенедетта восприняла беспорядок в доме, как личное оскорбление, и извинялась со слезами на глазах.

Я втащила мой чемодан в спальню и поставила сумку на кровать.

— Бенедетта, — я достала урну и развернула ее. — Ты должна помочь найти мне правильное место для моего отца.

— Ах, — она коснулась пальцами крышки. — Альфредо. Мы должны хорошо подумать. Это важно. — ее пальцы лежали на урне. — Может быть, священник… Я думаю, что Альфредо хотел бы быть над городом на склоне холма.

— Может быть, — сказала я, — но я должна осмотреться. Я найду самое красивое место.

Бенедетта тихо рассмеялась.

— Твой отец был замечательным человеком.