ВОТ УЖЕ не первый год — может, и все десять —на канале НТВ фигурирует в роли диктора передач новостей хорошо упитанный Алексей Пивоваров. Не родственник ли Юрия Пивоварова, порхающего по каналам и программам телевидения седовласого ака­демика? Неизвестно, однако. Похожи как две бутыл­ки «Клинского», только одна бутылка с белой голов­кой, другая — с чёрной.

С задачей оглашения представленных ему тек­стов, т.е. с функцией говорящей головы черноголо­вый Пивоваров справляется. Но эта скучная рабо­та — не для него. Как обнаружилось, его истинное призвание совсем в другом. Вероятно, по наводке то ли Радзинского или Радзиховского, то ли Сва­нидзе или Млечина этот их, возможно, русский прихвостень набрасывается на трагические страни­цы Великой Отечественной войны и, смакуя наши ошибки, неудачи, жертвы, уснащая действительно скорбные факты своим невежественным враньём, устраивает посредством кино пиршество мародёра на груде тлеющих костей. И не абы когда, а непре­менно к славному празднику советской истории — ко Дню Красной Армии.

Так было два года тому назад. Тогда его фильм о боях за Ржев оскорбил и возмутил покойного Влади­мира Карпова, Юрия Бондарева, генерала армии Га­реева, которых он без их ведома жульнически сунул в своё варево, вырвав какие-то отдельные их слова. Возмутил и множество других известных и неиз­вестных фронтовиков, и тех, кто даже не служил в армии. Разве тут в службе дело! Один ленинградец, как сообщило в те дни «Эхо Москвы», сказал даже так: «Посадить его за этот фильм на двадцать лет — мало, расстрелять — слишком почётно, а вот пове­сить, как Власова,— в самый раз». Ну, я это не одо­бряю, мне видится достойной уже совершившаяся другая кара, о которой скажу в конце статьи.

Но тех, кто предлагает вешать черноголовых, по­нять можно. И то сказать: уж так говорящая голова нахваливала немцев и так поносила Красную Ар­мию, словно война ещё идёт, а он служит заместите­лем Геббельса и уверен в победе Германии. Добрался даже до нашего знаменитого автомата ППШ: ну, что это, хихикал он, за оружие? Его, мол, зарядить — це­лая история. Конечно, руками, которые в жизни ни­чего тяжелей карандаша не держали, это непосиль­ный труд, тем более, с первого раза, а второго-то и не было. Но у нас другие руки... А подумал бы хоть о том, с какой стати этот автомат изготовлялся мил­лионами штук и стал на войне нашим самым массо­вым стрелковым оружием? И за что его конструктор Георгий Семёнович Шпагин (1897 -1952) ещё в 1941 году получил Сталинскую премию, потом был на­граждён тремя Орденами Ленина, Красной Звезды и даже, словно полководец, — Орденом Суворова 2-й степени, а в конце войны стал Героем Социалисти­ческого Труда.

Я тогда спросил Пивоварова, хоть понимает ли он, какая разница между ППШ и ППЖ? Теперь, ока­зывается, понимает, но не всё: ППЖ, говорит, «были только у старших офицеров». То есть это как бы по­лагалось всем, старшим офицерам по штату. А выс­шим? А средним? А младшим? Ни Боже мой. Ах, дубина стоеросовая! Константин Симонов, лучше многих знавший войну, признавал:

Да, бывало и так. А бывало и совсем по-другому. У нас начальником РСБ служил техник-лейтенант Иван Михайлин 1923 года рождения. Однажды об­нял он — вроде бы наспех — военфельдшера Тама­ру Гусеву... ППЖ?.. А оказалось, — на всю жизнь. И Коля Торгашов совсем не старший офицер, а всего- то сержант, ровесник Михайлина, обнял наспех по­вариху Аню Карпенко... ППЖ?.. И она так в этих объятьях до смерти его в 1984 году и осталась. А старший сержант Иван Тендерук приласкал однаж­ды телефонистку Клаву Поповкину, и тоже — до са­мой его смерти. А с Клавой, с Клавдией Трофимов­ной, мы и ныне дружим. И смеёмся над этим олухом царя небесного, не имеющим никакого представ­ления, как сложна и многообразна жизнь, не знаю­щим даже того, что ведь на войне была в основном молодёжь в комсомольском возрасте любви, она и разгромила восхищающих его фрицев, она и спасла Родину.

Есть у Симонова ещё написанное в 1943 году на фронте по живому факту «Открытое письмо» — женщине из г. Вичуга:

Поэт пытался пристыдить.

А этот черноголовый мало того, что не постыдил­ся запустить по ТВ своё «письмо», но ещё и уверен, что презентовал подарочек и фронтовикам, и всему народу.

«Российская газета» так и оповещала всех, всех, всех об этом «письме»: «Ко Дню защитника Отече­ства НТВ покажет новую документальную драму Пивоварова...» Драматург!

А «письмо» черноголового дошло до адресата, мы, чьё дыханье смерть ещё не оборвала, получили его.

Так равнодушно вдруг чуму На фронт отправить нам в конверте... Поистине, чума в конверте, как и в этом фильме... А стихотворение большое и, надеюсь, даже пивова- ровым понятно, чем оно было вызвано, но последние строфы всё-таки приведу:

Мне кто-то говорил, что Пивоваров родом как раз из Вичуга. Не матушке ли его писал Симонов? Не там ли научился он «чуму в конверте» конвертиро­вать в «чуму на экране».

НАСТОЙЧИВОСТЬ И СМЕЛОСТЬ, с коими черноголовый являет нам свою тупость, просто за­гадочны. Вот после штатных ППЖ толкует ещё о «спецпайках» в армии. Его негодованию нет преде­ла: «Спецпаёк был тем больше, чем выше звание или статус». Правильно. Но чего визжать-то? Ведь так всегда и везде, на НТВ — тоже.

Сравни свой «спецпаёк», что получаешь, сидя в мягком кресле перед камерой с чужими словами во рту, и бедолагу Сергея Малозёмова, которого, как волка, только ноги кормят.

Внял?

Теперь сравни свой «спецпаёк» с тем, что гребёт твой начальничек Кулистиков, его «спецпаёк» — о-го-го!

С другой стороны, вот Ольга Шувалова. Кто такая? Чья ППЖ? Какой статус? Оказывается, безработная, но — супруга вице-премьера. И что мы видим? В прошлом году её «спецпаёк» составил 642 миллиона рублей (Советская Россия. 26.2.11). Чего молчишь, трибун? Губами шевелит, а ничего не слышно. Как рыба на берегу...

Заметим, что новое вытворение, показанное ныне, имеет двухсоставное заглавие «Вторая ударная. Пре­данная армия Власова». И оба лживы, так что враньё начинается с места в карьер, ибо, во-первых, фильм не об этой армии вообще, не обо всём её боевом пути хотя бы кратко, а только об одной операции, в ко­торой она принимала участие, — о неудачной, тра­гической Любаньской операции, начатой 13 января 1942 года. Суть её состояла в том, чтобы силам Вол­ховского фронта из-за реки пробиться с юго-востока на соединение в Любани с войсками Ленинградского фронта, которые должны были наступать с севера, и разорвать блокаду второй столицы страны.

Незадолго до назначенного дня наступления ко­мандующий фронтом генерал армии К.А.Мерецков получил письмо:

«Уважаемый Кирилл Афанасьевич!

Дело, которое поручено Вам, является исто­рическим делом. Освобождение Ленинграда, сами понимаете, — великое дело. Я хотел бы, чтобы предстоящее наступление Волховского фронта не разменялось на мелкие стычки, а вылилось бы в еди­ный мощный удар по врагу. Я не сомневаюсь, что Вы постараетесь превратить это наступление именно в единый общий удар по врагу, опрокидывающий все расчёты немецких захватчиков.

Жму руку и желаю Вам успехов.

И. Сталин

28.12.41»

Письмо было написано от руки и без всякого указа­ния о должности, просто как личная просьба и совет. Похоже на то, как Сталин писал защитникам Сева­стополя: «Прошу вас, продержитесь ещё 48 часов...»

Вторая ударная, наступавшая на острие атаки (по­тому так и названа, над чем потешается гаврик) про­рвала и первую, и вторую линию обороны немцев, углубилась в захваченную врагом территорию почти на 75 километров, оставалось всего 15 км до Люба- ни, но дальше, увы, дело не пошло. А наступление с севера и вовсе не удалось. К тому ещё тяжело за­болел командарм Н.К.Клыков, его вывезли в тыл. Вторая ударная оказалось в глубоком мешке, а потом уже под командованием Власова и в полном окруже­нии, из которого в мае-июне удалось вырваться лишь части измождённых сил.

Причин неудачи несколько. Может быть, первая — спешка. Но ведь она так понятна! Надо было спасать Ленинград, который уже начал задыхаться в блокаде и вымирать от голода.

Да, это была трагическая неудача, каких в начале войны у нас было немало. А с конца 1942 года ещё больше неудач, ещё более трагических было у нем­цев, что и привело к известному финалу. Но наши победы не интересуют всех этих пивоваровых да живоглотовых, они парализуют их, лишают речи.

А ведь Вторая ударная проделала большой боевой путь и завершила его в составе Второго Белорусско­го фронта участием в победной Берлинской опера­ции. Фи! Кому это интересно? Что на этом можно заработать?

И вторая половина заглавия — «Преданная армия»— убедительно свидетельствует, что творец как два года назад явился лжецом и холуём режима, так и остался, даже много в этом преуспел. Да кто же пре­дал Вторую ударную? Ну, что за вопрос! Разумеется, Верховное Главнокомандование, Ставка, сам Верхов­ный. А зачем? Ведь предательство всегда имеет цель. Какая цель могла быть тут? Только одна — помочь фашистским оккупантам разбить Красную Армию и захватить страну. Сталин именно этого и хотел? Да почему же тогда, как правители Польши на седьмой день войны, не бежал из столицы, не объявил её, как французы через месяц боёв, открытым городом, не сдал Ленинград, почему не приветствовал вторжение Гитлера, как норвежский премьер Квислинг или рус­ские церковные иерархи за рубежом, генерал Краснов и философ Ильин? Наконец, зачем разгромил бедных захватчиков, взял Берлин и продиктовал фрицам без­оговорочную капитуляцию? Голова-два-уха молчит...

Может, этот диктор просто не соображает, что та­кое предательство? Но ведь за эти годы на его глазах столько предателей прошло в образе Горбачёва, сыто дожившего до восьмидесяти лет, Ельцина, от пере­поя не дожившего.

Уж не будем тормошить мертвецов, но вот живой и непьющий в 2001 году едет в Киргизию и угова­ривает лысого бровеносца Акаева, которого Ельцин так любил щёлкать по сияющему темечку, согласить­ся на американскую военную базу на своей земле. Тот под напором Большого брата соглашается. База создаётся сроком на два года. Но прошло уже десять лет. Бровеносца за бездарность и шкурничество кир­гизы выгнали, «приютили» его в Москве, а амери­канцы и не думают уходить. Вот предательство-то настоящее — и России, и Киргизии. А за эти десять лет американцы создали ещё несколько баз вокруг нашей родины. Что в ответ делает кремлёвский жив­чик? Ликвидирует наши базы на Кубе и во Вьетнаме, не им созданные и позволявшие нам контролировать оба полушария. Это новое доподлинное предатель­ство. Вякнуть об этом ни тот, ни этот Пивоваров, ко­нечно, никогда не посмеют: у них детки, им пищу приносить надо.

Не может сообразить он и того, что ведь сам же себя опровергает, объявляя Власова «любимцем», даже «любимчиком» Сталина, состоявшим у него «на особом счету». Но как можно предавать любим­чика, балаболка! Разве твой начальник Кулистиков предаст тебя, своего любимчика? Уж сколько лет во всей своей серости красуешься на экране, распро­страняя на всю страну зловоние, а он и не думает выгнать эту говорящую бездарность.

Власов объявлен любимчиком Сталина, конеч­но, для того, чтобы опорочить Верховного: вот, мол, каких любил он. Но где хоть одно доказательство? Может, Власов стремительно повышался в званиях? Ничего подобного. Только под сорок лет получил первое генеральское звание, на пятом десятке по­сле разгрома немцев под Москвой, где он командо­вал армией, — второе. И наград уж совсем не густо: Орден Ленина, полученный ещё до войны, видимо, за работу советником в Китае или просто за выслугу лет, Орден Красного Знамени за бои под Москвой, как все командующие армиями и даже фронтами, да медаль «XX лет РККА» — и всё. Со Сталиным он виделся только один раз — при назначении команду­ющим 20-й армией. В этом назначении, как и в бесе­де с Верховным, тоже невозможно разглядеть ничего «любовного»: до этого Власов командовал корпусом, и вот — новая служебная ступенька. Словом, обыч­ное дело, официальная деловая встреча.

За время войны таких назначений и встреч было у Сталина множество.

В 1997 ГОДУ Виктор Александрович Кузнецов, бывший ответственный секретарь газеты Второй ударной армии «Отвага», прислал мне из Уфы свою «Книгу памяти». Там в дневниковой записи за 20 апреля 1942 года он рассказывает о совещании в по­литотделе армии, на котором выступил только что прибывший новый командующий Власов. Перед на­чалом контрнаступления под Москвой он после кон­тузии под Киевом лежал в госпитале. Вдруг, по его словам, позвонил Сталин и спросил о его здоровье. Это опять-таки было не изъявлением нежностей к че­ловеку, которого Сталин никогда не видел, а кадро­вым интересом Верховного Главнокомандующего: можно ли его поставить командармом? «Конечно,— воскликнул Власов,— на другой же день я был здо­ров!» Вот как подействовал на него один звонок Ста­лина. И дальше он говорил о Сталине с восторгом: «Удивляла его осведомлённость. Он всё хорошо знал. Дислокация не только армий, но и дивизий ему хо­рошо известна. Знает на память множество имён ко­мандиров» и т.д. Было сказано ещё немало прекрас­ных слов: «Командир должен быть отцом родным для бойцов... Человека любить надо... Мы должны помочь Ленинграду» и т.п. А в конце опять о Стали­не: «Надо учиться у товарища Сталина спокойствию и выдержке даже в самые тяжёлые времена». Так что есть все основания сказать: не Власов был любимцем Сталина, а Сталин — любимцем Власова, но — толь­ко до того, как настали для генерала лично эти самые «тяжёлые времена». Тут его покинуло спокойствие, и он вскоре, когда его разыскали немцы, перешёл на немецкий язык: «Nicht schissen!Ich bin Vlasoff!»

Пивоваров приводит в усечённом виде характе­ристику Власова, данную ему Жуковым в радостные дни после разгрома немцев под Москвой. Она имеет сдержанно положительный характер. Однако голо­ва восклицает: «Образцовый сталинский генерал! И никаких намёков на будущую судьбу Власова». За измену Родине судьбой генерала оказалась виселица. Так этот умник ожидал, что в характеристике будет сказано: «Генерал-лейтенант Власов А.А. в оператив­ном отношении подготовлен хорошо, организацион­ные навыки имеет, с управлением войсками армии справляется. Но после окончания войны заслужива­ет виселицы». Увы, этого в характеристике не было, не доглядел Георгий Константинович, прошляпил.

Кстати, о конечной судьбе предателя мы слышим с экрана: «Генерал Власов с группой подвижни- ков(!) повешен по решению Политбюро». Нет, все эти «подвижники»-шерамыжники были повешены не по решению, а по приговору, и не Политбюро, а Военной коллегии Верховного суда. Хоть в таких-то вещах надо бы разбираться.

Будучи питомцем и обитателем серпентария, Пи­воваров во всём видит тайные замыслы, интриги, хи­трости и, конечно, ужасы. Это всё есть и в том, что говорится о комфронта Мерецкове. Как известно, на второй день войны он был арестован. Надо полагать, подозрения были весьма веские: ведь речь шла о ге­нерале армии, недавнем начальнике Генштаба, Герое Советского Союза. Голова ворочает языком, и мы слы­шим: «Это были фантазии Сталина о заговоре». Да почему же фантазии? Сколько примеров в мировой истории! От Цезаря до Индиры Ганди, от Линколь­на до Гитлера, от Александра Второго и Столыпина до Ленина и Кирова, от Марата до Садата,... И ведь заговоры-то далеко не безуспешные. Почему же не мог быть заговор против Сталина? Были, и не один.

Но слушайте крутолобого дальше: «Как позже признался Берия, в отношении Мерецкова применя­лись беспощадные избиения. Это была настоящая мясорубка». Его любимое словцо! О «мясорубках» мы наслышаны много и в прежнем фильме. А есть, например, ещё телеакадемик Борис Илизаров. Он со­чинил вопиюще умственную книгу «Тайная жизнь Сталина». Сей академик пивоваровского разбора не знает даже имени К.К. Рокоссовского (как и отчества A.M. Василевского), но уж о «мясорубке»-то осведом­лён дотошно. Так, заодно со своим братом по разуму К.А.Залесским уверяет, что «Г.К. (видимо, Георгию Константиновичу. — В.Б.) Рокоссовскому во время следствия выбили глаз, девять зубов, сломали три ре­бра и разбили молотком пальцы ног» (с. 410). Но так как положение на фронте было отчаянное, то Сталин, хоть и не знал комдива Рокоссовского, но освободил его и сразу после «мясорубки» назначил командовать механизированным корпусом, и тот с одним глазом, без трёх рёбер и девяти зубов на разбитых ногах по­бежал на фронт и добежал до должности комфронта, до звания маршала, дважды Героя и кавалера Орде­нов Суворова и Победы. Да и как было не дать всё это одноглазому и беззубому! И что, всё это, по слухам, не помешало очаровательной артистке Валентине Серовой увлечься так изуродованным?

Примерно то же слышим и о Мерецкове: «К сентя­брю (то есть в концу августа. — В.Б.), когда вермахт рванул(!) к Москве (надо бы уточнить: «захлёбываясь кровью». — В.Б. ), его освободили и направили командующим Волховским фронтом». Поверить, что в деле Мерецкова, как в делах и Рокоссовского, генерала Горбатова, конструкторов Туполева, Коро­лёва и других, несправедливо арестованных, просто разобрались, установили их невиновность и осво­бодили, — поверить в это Пивоварову не позволя­ют его лакейский ум, трусливая душа и финансовые интересы: за правду кто ему заплатит — Пушкин? А ведь следствие по делу хотя бы Рокоссовского пре­кращено было ещё в марте 1940 года, и тогда же, а не в критический час войны, он был освобождён и поехал с семьёй отдохнуть в Сочи. Там у него на животворном солнышке выросли новые пальцы на ногах, от полоскания морской водой — новые зубы, появился и новый глаз, правда, неизвестно, как и от­куда. И вскоре в полном блеске мужской красы мо­лодой генерал возглавил 19-й механизированный корпус. Таким и узнала его Валентина Серова. Ах, встретить бы ему в Сочи на пляже, а ещё лучше в море черноголового Пивоварова, который ведь умеет плавать только в море лжи...

Но гаврик настаивает: сразу после «мясорубки» генерал Мерецков рванул на Волховский фронт! Это очень интересно, ибо Волховский-то ни в августе, ни в сентябре не существовал, он был создан толь­ко 17 декабря. Где же пропадал командующий три с половиной месяца? Наш вопрос не смутит теле- Трындычиху: «Как где? Приходил в себя, лечился после мясорубки, вставлял зубы, менял рёбра, заши­вал мочевой пузырь!»

Но всё-таки: кому, когда Берия сделал помянутое признание о мясорубке? Он, что, дурак был? Это очень напоминает ходячую байку, будто Берия же на трибуне Мавзолея признался—и нашёл, кому!— Мо­лотову, что смерть Сталина — дело его рук. Где это видано, чтобы люди добровольно, безо всякой нужды признавались в таких тяжких преступлениях!

Как и в первом фильме, Пивоваров подыскал себе подручных. Главный из них —- некий обер- фельдфебель Георг, фотограф Жора, сумевший улиз­нуть от карающего меча Красной Армии. Он вспоми­нает, во-первых, о том, как плохо питались русские и как прекрасно кормили их, оккупантов: суп с мясом, свиная тушёнка, рыба, шоколад. Даже шоколад... Ещё бы! Ограбили всю Европу от Франции до Нор­вегии, от Роттердама до Смоленска... Но вот вопрос: что ж они под ударами голодающей Красной Армии при столь отменном питании так позорно ошокола- дились в мае 1945-го?

И ещё: «У нас были большие потери, но у русских гораздо больше. А ведь у них было преимущество в живой силе в 20 раз». Хорошо. А сколько было рус­ских? Пивоваров разевает рот: «В окружении оказа­лось около 100 тысяч». Значит, немцев было всего 5 тысяч, т.е. меньше, чем полдивизии. Прекрасно. Од­нако снова, как из пустой бочки из-под пива, раздаёт­ся голос: «За шесть месяцев операции Вторая ударная потеряла только убитыми 150 тысяч человек и десят­ки тысяч при попытке прорыва из окружения». Да как же это могло быть, если окружили 100 тысяч? Может, слали и слали подкрепления? Нет, говорит, обещали подкрепления, но коварно обманули — не прислали. Значит, из 100 тысяч убили 15 0+10Х тысяч исключи­тельно благодаря русской бездарности и немецкому мастерству помянутых пяти тысяч нибелунгов.

Фотограф Жора рассказывает, как это было: по снежному белому полю без маскхалатов они шли и шли на нас, шли и шли, а мы их косили и косили из пулемётов, косили и косили. В прежнем фильме такой же недобитый фриц вещал нам то же самое о нашей коннице, а этот — о пехоте. Пивоварову то и другое любо, он ещё присовокупляет: «А оружие только одно — крик «Ура!» Но слова эти — на фоне советской кинохроники, где мы видим бегущих в ата­ку по снежному полю солдат. Да, они кричат «Ура!», однако — все в маскхалатах с винтовками и автома­тами. Как это понимать?

А потом даётся немецкая кинохроника об итогах сражения: «Взято в плен 202 тысячи солдат, 649 еди­ниц оружия, 171 бронемашина, 2904 автомата, мно­го пусковых установок, гранат, пистолетов и другой техники». Тут пропасть вопросов.

Значит, в армии-то было не 100 тысяч человек, а 150+202+1 ОХ, т.е. что-то порядка 400 тысяч? И оружием-то было не только «Ура!», а вон сколько са­мой разной боевой техники. Однако почему при 400 тысячах бойцов оказалось всего лишь около 3,5 ты­сяч единиц оружия? А с другой стороны, откуда так много бронемашин — зачем они были нужны и что могли делать в гиблой лесисто-болотистой местно­сти? Ведь полный сумбур. И никакой попытки как-то увязать уничтожающие друг друга данные, придать им правдоподобный вид. Чистое полоумие! Фильмы о войне ставить — это не пиво варить.

По данным известной книги «Гриф секретности снят», в Любаньской операции, т.е. во 2-й ударной, 4-й и 59-й армиях Волховского фронта и 54-й ар­мии Ленинградского, наши живые силы составляли 308.367 человек. Безвозвратные потери, т.е. убитые, умершие от ран на этапе эвакуации, пропавшие без вести и пленные — 95.064 человека. Безвозвратные потери при выходе из окружения через Мясной Бор— 54.774 человека (с. 225). Потери ужасные...

КРОМЕ фашистского недобитка взял черноголо­вый маэстро в помощницы себе старушку по имени Изольда, падчерицу, как говорит, погибшего в окру­жении солдата. Так вот, своими устами изо льда она огласила: «Командование отдельных подразделений, зная, что вывезти всех не могут, закладывало взрыв­чатку под вагонетку с ранеными на узкоколейке и взрывали». Этого не выдержал даже стоящий рядом поисковик Александр Орлов, он сказал, что не верит этому. А на лице его было написано: «Полно врать- то, бабуся! Смотри, сама взорвёшься».

Нечто подобное мы слышали ещё от забытого академика Сахарова. Этот Тристан в своё время за­явил, что в Афганистане наши самолёты расстрели­вали взятых афганцами в плен советских солдат. Ему тогда на съезде народных депутатов наши афганцы устроили выволочку. «Откуда взял?» — «Слышал по радио» — «По какому радио?» — «Не помню» — «Где это было?» — «Не знаю» — «Когда было?» — «Забыл...» Но Изольда Пивоваровна не забыла Три­стана, продолжает его дело.

А вот какие данные приводит по госпиталю №21185 за июнь 1942 года (последний месяц окру­жения) В.А.Кузнецов, всё видевший своими глазами: «Раненых и больных поступило 1020 человек. Умер­ло только 23 человека» (с. 216). Остальных Изольда взорвала.

Да, большие потери, тяжёлое поражение, но борьба-то была, сражались наши воины или сми­ренно ждали вражеской пули, снаряда, бомбы? По фильму получается, что только смиренно ждали по­гибели. Ах, трепло! Ведь даже немцы изумлялись нашей стойкости. В.А.Кузнецов приводит, напри­мер, ставшую известной после войны запись в днев­нике немецкого офицера Рудольфа Видемана: «Наша авиация работает здорово. Над болотом, в котором сидят Иваны, постоянно висит облако дыма. Наши самолёты не дают им передышки. А они всё же не сдаются в плен. Пусть дохнут в этом котле». И это в июне, уже в конце трагедии.

И не только не сдавались, но и наносили тяжё­лый урон врагу, брали пленных. Так, рядовой Франц Шольц, взятый в плен 30 апреля 1942 года, показал: «505-й и 506-й пехотные полки из-за потерь объеди­нили, они имеют один штаб и одного командира. 291-я пд так обескровлена, что в батальонах оста­лось не более 100-120 человек» (с. 78). Впрочем, тогдашний пленный и о питании говорил нечто со­всем иное, чем фотограф Жора, нынешний друг Пи- воварова: «В день дают 250 грамм хлеба и 250 грамм эрзац-колбасы» (с.79) Видимо, фотограф был на осо­бом пайке, может быть, генеральском, потому и силы сохранил, и выжил, и улизнул.

Ещё в рекламе фильма Сергей Малозёмов, подруч­ный Пивоварова, вопил: «Всех погибших солдат Вто­рой ударной записали в изменники. Кому это было выгодно?» Вот именно, кому же выгодно объявлять своих солдат изменниками? Какой с этого барыш? Но и сам черноголовый несколько раз повторил: «Их подвиг в глазах родины навсегда будет перечеркнут клеймом предательства». В глазах родины! А какой подвиг? Никакого подвига в фильме нет, а есть лишь одно — «мясорубка... долина смерти... грязь... крова­вое месиво... труп на трупе...» Где же подвиг?

Но ученик Чубайса с его девизом «Больше нагло­сти!» прёт дальше: раз предатели, власовцы, говорит, то, понятное дело, «за Любаньскую эпопею никто из них не получил ни одной награды, даже солдатской медали «За отвагу». Он думает, что эта медаль — са­мая скромная награда.

Ах, выблядок!.. Никто, ни одной... Значит, если я назову хоть одного награждённого, то ещё раз будет подтверждена твоя лживость холуя, и тебе надо на брюхе ползать перед святым именем награждённого. И вот групповая фотография в книге Кузнецова — «Ветераны Второй ударной армии в Мясном Бору» (с.278). В первом ряду несколько человек, грудь ко­торых в три-четыре ряда увешена орденами и меда­лями. Жаль, что герои не названы. Но в книге вос­поминаний «Вторая Ударная в битве за Ленинград» (Лениздат, 1983) немало тех воинов, что награждены именно за Любаньскую операцию.

Так, командир 327-й стрелковой дивизии генерал- майор Антюфеев, которого Пивоваров, как пьяный болван, спутал с полковником Ларичевым, вспоми­нал: «Бой за деревню Коломно, важный опорный пункт врага, нам обошёлся недёшево... Сражались бойцы самоотверженно. Из наиболее отличивших­ся были отмечены высокими наградами родины 26 воинов дивизии, в том числе: Орденом Ленина — 2 человека, Красного Знамени — 7, Красной Звезды — 5» (с.32). Остальные 12—той самой медалью «За от­вагу» да «За боевые заслуги». А дивизия стала 64-й гвардейской. Или это не награда? Или именовалась так: 64-я гвардейская предательская дивизия?

Тебе, пащенок, конкретные имена нужны? Из­воль.

«26 января 1942 года в бою под деревней Глу­хая Кересть отличился 1-й эскадрон кавполка А.И.Смирнова-Бардова... Недавно второй Орден Красного Знамени украсил его грудь» (с. 63). Грудь предателя?

«3 февраля, прикрывая огнём пулемёта выход конников из боя, политрук Г.Б.Самаргулиани, (види­мо, грузин) был тяжело ранен. За мужество в боях он награждён Орденом Красного Знамени» (с.64). Политрук-изменник?

«В феврале-марте 1942 года комсомолец санитар Вахонин Александр Николаевич вынес с поля боя 52 раненых бойца и командира вместе с их оружи­ем. Награждён Орденом Красного Знамени»(с.118). Комсомолец-власовец?

«7 апреля в деревне Трегубово фашистам удалось подобраться к землянке, в которой лежало 17 ране­ных. Вот в дверях показался гитлеровец. Раздался выстрел, и фашист рухнул. Второго постигла та же участь. Это военфельдшер Люба Сосункевич, спас­шая десятки раненых на поле боя, в упор уничтожа­ла фашистов. На помощь подоспели бойцы» (с. 72). Её наградили медалью «За отвагу». Вскоре она была принята в партию. В «Единую Россию»?

Медалью «За отвагу» награждён и лейтенант Кузьмин. Подбил три танка (с. 67). Награду вручил Медведев?

Всех перечислить невозможно, но не назвать ещё и Героев Советского Союза никак нельзя. Так вот, 27 марта 1942 года звание Героя получил комдив 259 сд полковник, Афанасий Васильевич Лапшов. Золотой Звезды был удостоен и комиссар 267 сд Василий Пе­трович Дмитриев(с. 73) Правда, с опозданием — 21 февраля 1944 года. Но именно за то, что во время боя под Малой Вишерой принял командование на себя вместо погибшего командира полка и противник был отброшен, но комиссар убит. Он и похоронен в Малой Вишере. 19 марта 1942 года в боях за Чу- дово погиб Герой Советского Союза младший лей­тенант Николай Васильевич Оплеснин. В Чудове и похоронен(с. 121). Да ведь и знаменитый татарский поэт Муса Джалиль, даже не помянутый в фильме, был сотрудником газеты «Отвага», т.е. тоже воевал во Второй ударной. Там он был тяжело ранен, попал в плен и в 1944 году казнен. А когда после войны его история стала известна, его «Моабитская тетрадь», написанная с петлёй на шее, разыскана, ему и звание Героя присвоили, и Ленинскую премию присудили. Вот как Родина чтила таких «власовцев». У меня была в «Красной Звезде» статья о нём. Позже в Кок­тебеле я познакомился с его вдовой, с дочерью Чул­пан и с внучкой Таней, подружкой моей дочери.

Между прочим, уходя на казнь, Муса оставил стихи товарищу по камере, кажется, французу. Тот и сохранил тетрадь, и передал её после войны нам. Можно ли представить на месте этого однокамерни­ка Пивоварова или бабку Изольду, которые даже не смеют имя Джалиля произнести?

К слову сказать, радисткой в 844-м полку служи­ла комсомолка Мария Пивоварова. Однажды немцы пробрались к штабу полка и попытались окружить его. Момент был опасный. Маша оставила свою ра­цию, схватила винтовку и вместе со всеми стала от­бивать напор врага. «В разгар ожесточённой схватки,

— вспоминал политрук полка Л.Измайлов, — бойцы вдруг услышали песню «Каховка». Это пела Маша Пивоварова. Её звонкий голос воодушевлял бойцов» (с. 72).

И одна пуля угодила в сердце бесстрашной ком­сомолки.

Не родственница ли ваша, сучий сын? Да уж едва ли... А все эти славные имена, всех погибших и вы­живших героев негодяй сознательно предаёт забве­нию, иначе сказать, всех лишает наград от медали «За боевые заслуги» до Золотой Звезды Героя. Известно немало случаев, когда на престарелых фронтовиков, как это было на заре горбачёвщины с восьмидесяти­летним вице-адмиралом Г.Н.Холостяковым, отпетые подонки нападают, убивают их и крадут многочис­ленные славные награды. Алексей Пивоваров делает то же самое в кино.

Тут опять и бабка Изольда: да-да, всех объяви­ли изменниками, предателями, власовцами, и пра­вительство никаких памятников Второй ударной не поставило...

Бабуся, правительство не может ставить памят­ники отдельным частям. Его памятники — общего­сударственного значения: Воин-освободитель в бер­линском Трептов-парке, Родина-мать на Мамаевом кургане в Сталинграде, могила Неизвестного солда­та, Алёша в Софии... Другое дело, что нынешние пра­вители, бездарные вроде тебя, и трусливые, подобно тебе, молчат, наблюдая, как сносят кое-где наши па­мятники, например, маршалу Коневу в Кракове и ге­нералу Черняховскому в Вильнюсе, и громоздят не­мецкие мемориалы на нашей земле. Но если иметь в виду памятники вообще, то вы, бабуся, брешете, как юная красавица Новодворская. Были там памятники на братских могилах, на могиле Всеволода Багриц­кого и другие. Фотографии их можно посмотреть в книге В.Кузнецова (с. 109, 262, 277) Конечно, нель­зя ручаться, что всё это сохранилось и оберегается и при нынешней власти, занятой сбережением тигров.

Геннадий Геродник, рядовой лыжного батальона Второй ударной, в 1976 году побывал на месте боёв и потом писал: «Всё больше и больше имён героев Второй ударной появляется на мраморе и граните». Но упомянул и о памятниках иного рода: «В Чудо­ве я видел улицу имени Героя Советского Союза Н.В.Оплеснина». Николай Васильевич, по нацио­нальности коми, 19 марта 1942 года погиб в Чудове.Его именем названы улицы ещё в Сыктывкаре и Ухте. «Недалеко от Чудова деревня Коломовка пере­именована в Зуево». Это в честь дивизионного ко­миссара Ивана Васильевича Зуева (с. 122).

КАК ШУЛЕР, Пивоваров использовал тот факт, что была Вторая ударная, которой на Волховском фронте всего-то два месяца командовал Власов, и на­звать её власовской никак нельзя, как не называем мы власовской и 20-ю армию, которой он командовал в битве под Москвой, и была так называемая Русская освободительная армия (РОА). Вот её справедливо называют власовской, а её солдат и офицеров — вла­совцами. Эту армию, состоявшую всего из двух диви­зий во главе с полковниками Буняченко и Зверевым, Власову удалось наскрести и задействовать только к ноябрю 1944 года. В ней были и наши пленные, за­гнанные силой и страхом, но преобладали действи­тельные враги Советской родины. Они-то и были в глазах Родины заклеймены как изменники, предате­ли, власовцы. Но в фильме об этой армии и не упоми­нается, а все: от юного рекламщика Малозёмова до врущей бабульки Изольды, — твердят, что заклейми­ли, прокляли, предали забвению именно трагическую и героическую Вторую ударную. Именно с груди её воинов они срывают ордена, а их самих предают заб­вению. Тут расчёт на простачков да на леность. В са­мом деле, не всякий же будет разбираться в этих трёх армиях, которыми командовал Власов, иным — что сунут эти пивоваровы, то они и глотают.

Наряду с размышлизмами о конкретной армии и конкретной операции в фильме ещё немало трёпа о войне вообще. Ну, прежде всего объявляется, что в 1941 году Красная Армия была разгромлена. Полно­стью! Да если так, ну шевельни извилиной, то почему же не последовало взятие столицы хотя бы в 1942-м, как в разгромленной Польше в 1939-м? Почему Ста­лин, как Петэн через месяц сопротивления, не об­ратился к армии и народу с воззванием «прекратить борьбу», а, наоборот, уверенно заявил: «Враг будет разбит. Победа будет за нами!»? Почему мы не под­писали капитуляцию, как разгромленные французы, бельгийцы, голландцы, а потом и разгромленные немцы? Кстати сказать, эти битые немцами голланд­цы вместе с испанцами («Голубая дивизия» генерала Нуньеса Грандеса) воевали именно здесь, под Ле­нинградом, о чём Пивоваров опять умалчивает, стер­вец. И едва ли бескорыстно. Вполне допускаю, что в Голландии у него пивоваренный завод, а в Испании— винокуренный.

Ещё уверяет, что у нас была «тотальная мобилиза­ция». Это в Германии была тотальная, когда ставили под ружьё даже 16-летних. Есть и кинохроника: Гит­лер идёт вдоль строя мальчишек и одного ободряю­ще похлопывает по щеке. У нас ничего подобного не было. Вот критик Бенедикт Сарнов. Он родился в январе 1927 года, в Германии таких забривали уже в 1944-м, а он и на фронт не попал и даже в армию. А Юрий Трифонов и вовсе с 1925 года рождения, он подлежал мобилизации в 1943 году, но — то же са­мое: от двух бортов — в лузу. А драматург Леонид Зорин, автор более сорока пьес? Всю войну в Баку учился в университете, в 1942-м восемнадцати лет принят в Союз писателей. Абсолютный рекорд! Нуж­ны ещё имена? Их есть у меня. Где ж тотальная?

В фильме говорится ещё, что Красная Армия по приказу Сталина при отступлении забирала с собой всё население. «Этот приказ выделяется нечеловеч- ностью! — негодует черноголовый гуманист.— Зна­чит, выгнать людей из домов, дома сжечь...» Степень безмозглости прямо-таки изумляет! Да это просто невозможно сделать в суматохе отступления, и толпа захлестнёт войска, лишит их возможности простей­шего маневра. Покумекал бы хоть о том, как массу народа кормить при отступлении. Известно, что вме­сте с заводами, фабриками, другими предприятиями было эвакуировано порядка 10 миллионов рабочих и служащих этих предприятий. Но всё население!.. Да загляни ты в знаменитый приказ Сталина № 227. Там сказано, что на оккупированной территории осталось около 70 миллионов человек. Миллионов, а не тысяч!

А вот такая умственная подробность: «Для тех, кто прорвался, самое страшное было позади, но опас­ность не миновала. Они ведь вышли из окружения! Они — с оккупированной территории! Значит, кому положено, ещё разберутся, что это за герои такие». Чуете, чем пахнет? И тут пускается в дело старичок Чеков: «Как только я вышел из окружения, ко мне тотчас кинулся особист...» А вот что вспоминает Куз­нецов: «В половине третьего мы были у своих. Нас встречали незнакомые бойцы, бросались обнимать, совали в руки сахар, сухари, масло. Не только сочув­ствие или сострадание видели мы в глазах встречав­ших. Это было удивительное чувство солидарности, сопричастности к общему делу, чувство готовности разделить такую же судьбу в нашей борьбе с врагом» (с. 135).

Тут можно добавить, что один из тех 70 миллио­нов, что пережили оккупацию, через сорок лет после войны на наше горе стал президентом СССР. Жаль, что в своё время с ним не разобрались кому следует. Впрочем, ещё не вечер, а только 80 лет.

В тупом блукании набрёл Пивоваров на Илью Эренбурга. Этот зверюга, говорит, опубликовал ма­нифест «Убей немца!» Да ведь тогда все наши писа­тели к этому призывали, всенародным девизом были слова Верховного Главнокомандующего «Смерть немецким оккупантам!» То есть смерть всем, кто вторгся на нашу землю с целью захватить и порабо­тить её. Тут, разумеется, имелись в виду и румыны, итальянцы, поляки, испанцы, голландцы, французы и даже евреи, которых в плену у нас оказалось около 15 тысяч. Увы...

А вы чего хотели, черноголовый? Чтобы наши писатели увещевали немцев: «Уважаемые, ведь вы пришли к нам из страны Бетховена и Гёте. Как вам не стыдно убивать и грабить! Пожалуйста, ну, пожа­луйста, прекратите. И возвращайтесь к своим Грет­хен. Они соскучились...»

Я не знаю, был ли в Англии писатель, который в прозе, как Эренбург в статьях и Шолохов в «Науке ненависти», призывал бы «Убей немца!». Но в фев­рале 45-го, уже в конце войны, когда всё было реше­но, английская авиация в две ночи уничтожила му­зейный Дрезден и 70 тысяч его жителей.

Не знаю, был ли в Америке писатель, который в стихах, подобно Симонову и Светлову, призывали бы «Убей японца!». Но в августе 45-го, уже в конце войны, когда всё было решено, американская авиа­ция уничтожила атомными бомбами Хиросиму и На­гасаки и 130 тысяч их жителей.

Такие жуткие факты истории совершенно не ин­тересуют всю эту орду бесстыжих пивоваровых. Как и то, что мы из своих походных кухонь кормили освобождённых от фашизма немецких женщин, де­тей, стариков.

В конце не могу ещё раз не вспомнить бабку Изоль­ду, достойную избранницу Пивоварова, его верную соратницу. Ей показали, может быть, самый послед­ний номер газеты, видимо, какой-то дивизии Второй ударной. Она читает, и её негодованию нет границ: «Поразительно! Они окружены, сколько убитых и раненых, а тут — «Врагу нас не сломить!.. Биться ещё настойчивее!.. Наша победа близка!..» Какой, мол, цинизм и бездушие. А она-то думала, что там будет написано: «Фрицы, самим нам стреляться или вы нас перешлёпаете?»

Ничего ты не поняла, старая вобла. И в первый день войны, и когда враг стоял в 27-ми верстах от столицы, и когда он прорвался на Волгу, и когда мы штурмовали Берлин, — мы всегда твердили одно: «Враг будет разбит. Победа будет за нами!» Если бы воскрес твой отчим дядя Наум, разве он был бы рад встрече с такой воблой...

А патрон твой закончил фильм словами: «В этом глухом новгородском лесу многое понимаешь по-другому: и про войну, и про страну, и про само­го себя». И он, бабка, ни уха, ни рыла не понял не только о войне и о стране, но и о себе самом: думает, что он правдолюб и благодетель, а на самом деле — стервятник и холуй.