10 июня на Комсомольском проспекте, давно род­ном мне и по Союзу писателей России, и по редак­ции «Завтра», был убит полковник Юрий Буданов. И вот первые спешные отклики по телевидению. Пресс-секретарь Генеральной прокуратуры Марков тотчас заявил, что один из двух убийц — «человек славянской внешности». Какой знаток этнографии и антропологии! Глаз — ватерпас. Откуда только Чайка берёт таких?! Ты на свою-то внешность глянь в зер­кало. Ведь точно — человек лубянской внешности.

А на другой день ко мне на дачу зашёл давний зна­комый и сосед. Поговорили о том, о сём, и вдруг он заявляет: «Я испытал глубокое удовлетворение, узнав об убийстве Буданова». Я обомлел... А сосед начал рассказывать мне какие-то новые кошмарные байки об убитом. Я — человек достаточно осведомлённый, и за этой историей следил пристально, но ничего не читал и не слышал о тех кошмарах, суть которых в том, что Буданов будто бы приказал расстрелять или сам расстрелял офицера своего полка. И когда мне го­ворят такое о человеке, я по мере возможности стара­юсь проанализировать факты, сопоставить их, найти доказательства или хотя бы смягчающую вину обсто­ятельства. А он — нет! Он из числа тех ныне весьма многочисленных сограждан, что охотно, радостно, бездумно подхватывают любую чушь о своём народе, о его сынах, дочерях, героях и, ликуя, несут её даль­ше. Они лишены не только чувства национального родства, но даже солидарности. Кажется, президент Рузвельт сказал: «Сомоса — мерзавец, но это же наш мерзавец». Вот до чего доходит солидарность, и об этом не стесняются говорить президенты великих держав. Нет, мерзавцев надо судить, и Сомоса в Ни­карагуа был, в конце концов, свергнут, приговорён к смерти и убит. Но всё-таки наши есть наши.

— Что ж получается? — сказал я. — Выходит, Буданова надо было ещё раньше судить за убийство русского, но не судили, а за убийство чеченки — сра­зу 10 лет? Где же справедливость?

— Ты же сам был на фронте, ты знаешь...

— Да, знаю. Мало того, я видел преступления на фронте и имел некоторое отношение к их последстви­ям. Так, однажды, будучи дежурным по роте, сам сре­зал погоны у старшины Ильина, которого отправляли в штрафную за воровство. Я его уважал, но следствие доказало его воровство. Не знаю, благополучно ли он отбыл месяц в штрафной. И был ещё случай, гораздо тяжелей и ужасней. 29 апреля 1944 года в белорусской деревне Кулыничи я стоял в строю и слушал приго­вор военного трибунала о рядовом Лаврове, который стоял около уже вырытой могилы и по приговору три­бунала ждал пули. И выстрел грянул. За что? Он воз­главил попытку трёх солдат убить своего командира отделения сержанта Поликарпова, и во время пере­дислокации убили его по дороге. Лаврова расстреля­ли, а троих однодельцев отправили в штрафную. Это было жестоко, но ведь война, и всё было по закону военного времени. Не дай Бог ещё раз увидеть такое.

А тут? Если военнослужащий любого ранга со­вершил преступление, как совершил Буданов, да, его надо судить. Судили же и расстреляли летом 41-го ге­нерала Павлова и ещё несколько генералов Западно­го фронта за преступную безответственность, резуль­татом которой стал развал фронта. Но во избежание самых нежелательных последствий для сражающей­ся армии и трудящегося тыла об этом не было даже краткого сообщения в газетах или по радио.

А тут из суда сделали шоу, судилище и не столько уголовного, сколько политического характера на по­требу демократии. Да ещё где! В Северо-Кавказском военном округе. Чечня не входит в этот округ? Когда, в какой армии было, чтобы своего боевого офицера во время войны судили открытым судом в «Северо­Кавказском округе» и устроили из этого всенародный спектакль «Торжество справедливости»? Это могли учинить только при мёртвом молчании президента и главнокомандующего, у которого замутила неболь­шие медвежьи мозги болтовня Чубайсов, латыниных и млечиных о правах человека. А ведь Буданов при­знал не только свою вину, но и справедливость при­говора. Он с достоинством офицера сказал: «Я согла­сен с решением суда, за исключением двух пунктов. Первый: я не был насильником. Второй: мне ордена «Мужества» вручали, когда я не был преступником. Я свои ордена не под забором нашёл...» А «самое мерз­кое», — сказал он, — было то, что в этой войне, раз­вязанной преступными идиотами Ельциным и Грачё­вым, убивали друг друга граждане одной страны.

Сосед мой молчит.

— Да, если офицер совершил преступление, его надо судить. Ведь ты за «диктатуру закона», правда?

— Конечно.

— Ты хочешь, чтобы всё было правильно, спра­ведливо, чин-чинарём?

— Этого все хотят.

— Ну, далеко не все, но мне важно, что ты гово­ришь о любви к законности. Но у тебя же никак не сходятся концы с концами. Человек совершил пре­ступление, признался, по закону отбыл срок. И после этого его линчуют. Так какой же ты законник? Ты за трансплантацию из Америки в Россию суда Линча. Впрочем, он уже давно сюда перенесён, и ты лишь пропагандируешь его, не соображая, что ныне на твоей родине суду Линча может быть подвергнут кто угодно. Как коммунисты Фомин, редактор газеты в Калуге, и Мартемьянов, депутат Думы, как антисо­ветчики Старовойтова и Юшенков, тоже депутаты, как генерал Лев Рохлин, как и Герой России полков­ник Руслан Ямадаев да ещё его брат Сулим...

И вспоминается ещё вот что. Когда недавно сооб­щили, что убит бен Ладен, даже вроде бы и умерший несколько лет тому назад, то в США безумно лико­вали все: от президента до уличных мальчишек. А вот когда мы 30 апреля 1945 года узнали, что застре­лился Гитлер — Гитлер, а не бен Ладушки! — ника­кого ликования у нас не было. И это убедительный показатель разницы уровней нравственности двух обществ. Только спустя много лет из воспоминаний маршала Жукова мы узнали, что Сталин сказал: «До­игрался, подлец!» И всё.

Мир праху твоему, советский офицер Буданов...