Ну вот и дожили мы, наконец, до нового триумфа демократического режима. Недавно, именно в год, объявленным Годом Культуры, вышло полное собрание сочинений Николая Сванидзе в 28 томах. У кого еще из наших великих писателей такое же внушительное ПСС? У Достоевского – точно 28 томов, у Чехова – 30. Вот между Федором Михайловичем и Антоном Павловичем и красуется отныне Николай Карлович.

Вообще-то, если сказать прямо, это собрание не сочинений, а его телевизионных говорушек за много лет, еще точнее – побрехушек обо всех возможных вещах и кое о чем сверх того. Вот публика, а! Удалось ему погавкать вволю по телевидению, ну и ладно, скажи спасибо своим собратьям, всем этим кулистиковым Эрнстам. Так нет! Ему еще надо сгрести все эти побрехушки и представить публике в виде аж 28 томов.

Раздобыл я один томик, посчастливилось. Из верхнего угла обложки, из трагической тьмы с надписью «Исторические хроники с Николаем Сванидзе», выступает портрет самого говорильщика в позе, напоминающей «Мыслителя» Родена, только в очках и с лысиной. Под ним в скромных кружочках портретики Ленина, Есенина и какой-то незнакомой мне женщины. Ниже еще изображение сильно наклонившегося Ленина, куда-то указующего перстом. Таких его фотографий вообще-то нет. А есть такие, где он стоит на трибуне, произносит речь, а в руке – мятая кепочка. Никуда он перстом не указывал. Как сказал поэт,

Он управлял движеньем мыслей,

И только потому – страной.

А это невозможно с помощью пальца. Но Сванидзе неведомо, что такое движенье мыслей, а что такое перст, например, засунутый в нос, он знает с детства, вот и изобразил. И мне, глядя на картиночку, так и кажется, что Ленин вот-вот поднимет руку еще выше и укажет в угол обложки на Сванидзе: «Смотрите, кто пришел!».

Но что такое? Какая связь между этими тремя фигурами в кружочках? Оказывается, связь между Лениным и Есениным хроникер видит в том, что первый умер в 1924 году, а второй – в следующем. Ну и что? Сванидзе родился ровно через десять лет после самоубийства Геббельса. По-моему, в этом совпадении гораздо больше смысла: хоть и через десять лет, но эстафету принял.

На задней обложке – краткая аннотация этого тома и следующего. Читаем, например: «1924. Интеллигенция: вон из России!». Если так, через двоеточие, то получается, что интеллигенция кого-то изгоняет, но автор, как у него нередко бывает, хотел сказать прямо противоположное: интеллигенцию изгнали из России. Да, но ведь не всю же поголовно, как следует из текста, а сотни полторы приват-доцентов, преподавателей вузов, литераторов, враждебно выступавших против Советской власти. И большевики отнюдь не были в таком деле первопроходцами. Еще император Август выслал из Рима великого поэта Овидия. На протяжении веков познали изгнание, ссылку или вынужденное бегство, а то и неволю многие «интеллигенты», и какие! Данте, Вольтер, Гюго, наши Новиков и Радищев, Пушкин и Лермонтов, Достоевский и Полежаев, Горький и Маяковский… Аужнадоли напоминать о судьбе таких «интеллигентов», как Джордано Бруно или Галилей, Рылеев или Шевченко?

Да, но не в 1924 году, как обозначено у Сванидзе, а в 1922-м были высланы Н. Бердяев, И. Ильин, С. Франк и др. И откуда их выслали? Из нищей, голодной страны, где еще кое-где продолжалась гражданская война, где многие из них по интеллигентской неприспособленности могли просто не выжить. А куда выслали? На Запад, уже четыре года живший мирной жизнью и совсем не голодный. Так не было ли это для них спасением? В 1997 году о высылке был создан документальный киносериал под весьма знаменательным заглавием – «Не будем проклинать изгнание». Можно было бы поставить фильм и под названием «Не будем проклинать неволю» – о тех, кто во время войны сидел в лагерях, а на свободе должны бы идти на фронт, да и без фронта легко могли попасть в число тех роковых 27 миллионов: литераторы Варлам Шаламов, Олег Волков, Лев Разгон… А в 2003 году в Ленинграде на набережной лейтенанта Шмидта был установлен памятный знак в честь изгнанников 1922 года. Да еще Галина Шилина изваяла скульптуру о них же. А ведь, к слову сказать, среди них не оказалось ни Овидия или Данте, ни Галилея или Пушкина. И никому из них персонально не было ни памятников, ни фильмов, ни изваяний.

Да, выслали, но большинство-то интеллигенции, в сущности, вся она продолжала жить и работать в России, и среди них такие достойные люди, как Нобелевский лауреат академик Павлов и профессор Тимирязев, поэты Блок и Маяковский, композиторы Глазунов и певец Собинов, художники Петров-Водкин, Кончаловский, Корин…

Еще читаем аннотацию: «1929. Власть уничтожает кулаков, середняков и бедняков». То есть все крестьянство уничтожила эта живодерская власть. А как же получилось, то даже в 1985 году при общем населении страны 276 миллионов сельское население составляло 35%, и это же в основном крестьяне, колхозники? Как родителям этих 70 миллионов удалось в 1929 году улизнуть от поголовного истребления?Тайна века…

Остается только добавить о внешней стороне дела, что том и, видимо, все ПСС, отпечатан почему-то в Латвии. Да почему не в Бразилии? Там лучше относятся к российским гениям.

* * *

Тут я немного отвлекусь. Иные авторы сами разрушают свой замысел, работают против себя. Вот, скажем, критик А нахваливает поэта В. И, может быть, многих убедил. Но ему приходит в голову подкрепить свои похвалы цитатами – и все рушится, сразу ясно, что нахваливает он графомана. Иного рода, но тоже пагубную ошибку совершила вдова Солженицына. Она издала недавно его «ГУЛАГ» в пятикратном сокращении. И что получилось? Раньше этот «ГУЛАГ» – больше тысячи страниц тягомотины – мало кто читал, и могли поверить на слово официальным похвалам, а теперь 250-300 страниц могут прочитать многие. И многим станет ясно, какой это литературный вздор – жульничество и демагогия. А хроникер не понимает разницы между живой речью и письменным текстом. Но ведь тут различны и восприятие, и требование. В трепе по телевидению можно, например, не давать документальные ссылки к разного рода фактам, цифрам и т. д. Слушатель все равно их не запомнит, и потому многие верят опять-таки просто на слово. А в напечатанном тексте – извини-подвинься, указание источников обязательно. Но Сванидзе как лепетал по телевидению, так этот лепет теперь и преподносит нам в печатном виде.

Ну, посмотрим, что же он вещает о главном герое тома. «21 января 1924 года Ленин умер». Да, действительно. Но странно начинать повествование о герое своего трепа с сообщения о его смерти. Обычно, наоборот, начинают с рождения. И вот так у него все.

«Похороны Ленина его соратники начали готовить практически с 1922 года». Практически вранье о Ленине уже началось. Первый удар болезни случился 25 мая 1922 года, но, как до этого, так после некоторого перерыва и в дальнейшем, Ленин продолжает работать с редкой напряженностью. До марта 1923 года он пишет такие важные статьи, как «Письмо к съезду», «К вопросу о национальностях или об „автономизации“», «О кооперации», «О нашей революции», «Как нам реорганизовать Рабкрин», «Лучше меньше, да лучше»… И это все статьи не маленькие, не записочки, которых тоже было много. Например, последняя из названных статей – 23 книжных страницы. Кроме того, Ленин принимает множество посетителей, пишет огромное число писем, одному Сталину в 1922 году – 15 писем, а еще – Молотову, Каменеву, Троцкому, управделами СНК Горбунову и в разного рода инстанции вплоть до Политбюро… 31 октября 1922 года, встреченный и неоднократно прерываемый бурными аплодисментами, Ленин произносит речь на Четвертой сессии ВЦИК (7 книжных страниц), а 20 ноября – речь на пленуме Московского совета (9 страниц)… И ведь речи-то не по бумажке…

В такую пору думать о похоронах Ленина мог только Деникин, Жириновский да сам Сванизде. А он сваливает это на М.И. Калинина: «Председатель ВЦИК Калинин говорил: «Если (!) мы будем хоронить Ильича, похороны должны быть такими, каких мир еще не видел». Когда он это говорил? Где? Кому? Не мог Михаил Иванович говорить так несуразно. «Если»!.. Он знал, что все без исключения мы доживем до смерти. Скорее всего, он сказал бы так: «Похороны Ленина должны быть…» и т. д. И похороны действительно были невиданными по своей всенародности.

Это стихи тех скорбных дней. В них еще не сказано, что стоял небывалый мороз, но это не останавливало поток «людских толп». В этом потоке могли быть и дедушка автора, тоже Николай, а возможно, даже и матушка Ада Анатольевна.

Что дальше? «Все время, пока Ленин умирал, основные игроки (!) в его окружении думали о власти». Будучи совершенно глухим к русскому слову, не имея никакого иммунитета против словесной пошлости, как и против всякой другой, автор, конечно, подхватил расхожее ныне словцо «игроки», употребляемое совершенно неуместно. Речь идет о важнейших делах, о судьбах миллионов, а тут – игроки. Будто джентльмены играют в гольф или пенсионеры «забивают козла». А вот хроникер приводит известные слова Ленина, характеризующие Троцкого как политика, «чрезмерно хватающего самоуверенностью». Сванидзе решил, что слово «хватающий» тут совершенно неуместно, тут какая-то ошибка. И поправляет Ленина: «хвастающий (!) самоуверенностью»… Умри, Денис…

Но люди, окружавшие Ленина, прежде всего руководители партии и государства, конечно, как это ни удивительно для автора, думали о стране, о том, как строить жизнь дальше, ведь умирал не дедушка Сванидзе, а создатель партии, ее идеолог, первый глава правительства огромной страны, имевший великий авторитет во всем мире, какого никто из «игроков» не имел. Поэтому приходилось думать и о власти.

Тут же мы читаем нечто загадочное: «По словам секретаря Ленина Лидии Фотиевой, еще в 1921 году, еще до болезни, Ленин просил, чтобы ему принесли яду». Это когда же и кому Л. Фотиева говорила – не Аде Анатольевне, матушке Николая Карловича? Едва ли. И что же, принесли ему яд или нет? Если да, то в каком виде – не живую гадюку? Неизвестно. А зачем яд был нужен Ленину – не Сталина травить? Тоже неведомо. Но, оказывается, вся Москва об этом знала. «Слух о Ленине и яде обсуждали во всех редакциях». В «Правде» обсуждали? Молчит. А в «Известиях»? Тоже ни звука, но уверяет: «Обсуждали не только в редакциях», даже все управдомы города знали: Ленин просит яда. И ломали голову: зачем? Но не только это! Чудеса творились. «В то же время по Москве ходило ленинское письмо к Горькому о религии». Какое письмо? Оказывается, написанное Лениным в 1913 году за границей Горькому, который в это время тоже был за границей, и, разумеется, еще нигде не опубликованное. А вот ходило по рукам и никаких гвоздей! Да не одно это письмо, а и другие. Диво дивное!

А потом было вот что: «21 мая 1922 года Троцкий в закатанных штанах ловил сетью рыбу». Картина столь живописная и так уверенно написана, словно сам Сванидзе и закатывал штаны рыбаку. Тут случилась беда: рыбак поскользнулся, упал и порвал какие-то сухожилия. Пришлось на несколько дней лечь в постель. «На третий день (т. е. 24 мая. – В.Б.) приехал Бухарин: «И вы в постели!» – воскликнул он в ужасе. «А кто еще, кроме меня?» – спросил рыбак. „С Ильичем плохо, удар – не ходит, не говорит“». Это поразительно, ибо никакого удара 24 мая у Ленина не было, но вскоре он действительно случился. Выходит, Бухарин был провидцем, зря его расстреляли, такой дар могли бы использовать. А Сванидзе смотрит в книгу и видит фигу: «Бюллетень о состоянии здоровья Ленина появилось 4 июня 1922 года». На самом деле – почти через год, 14 марта 1923 года. Об этом сказано на 595 странице 12-го тома известной «Биографической хроники» жизни Ленина (М. 1982), которая огорчительно противоречит «Историческим хроникам с Н. Сванидзе». Вот до чего тяжелая форма лживости у человека: он врет даже там, где в этом нет для него никакой необходимости.

Впрочем, тут же врет и дальше, но уже по нужде: «Бюллетень составлен был так, что даже врач не мог бы заподозрить, что Ленин серьезно болен». Вот, мол, даже в таком деле старались обмануть народ. И ему не приходит в светлую голову простейшая мысль: да ведь из самого факта публикации бюллетеня люди понимали, что дело серьезное.

* * *

Но вернемся к яду, о котором-де говорила тогда вся Москва: «Сталин сообщил Политбюро, что Ленин неожиданно вызвал его к себе и попросил достать для него яд. Троцкий сказал: «Ленин может выздороветь». Сталин ответил: «Старик страдает…».

Все это Николай Карлович слышал собственными ушами, тихо сидя под столом, и понял: Троцкому Ленин дорог, а Сталин готов на злодейство.

И вот вылез из-под стола и продолжает: «Что касается истории про то, что Ленин еще раз попросил яду в начале 1923 года у Сталина, то никакого секрета тогда в этом не было». Может, упомянутые выше «все редакции» и сообщение об этом дали на первых полосах? И тут же выводит гусиным пером: «21 марта Сталин пишет секретную (!) записку в Политбюро…». Да чего ж секретничать-то, если все управдомы языки чешут об этом? Но читаем:

«Строго (!) секретно.

В субботу 17 марта т. Ульянова сообщила мне в прядке архиконспиративном «просьбу Владимира Ильича Сталину» о том, чтобы я, Сталин, взял на себя обязанность достать и передать Владимиру Ильичу порцию цианистого калия. В беседе со мной Н.К. говорила между прочим, что Ильич переживает неимоверные страдания, и упорно настаивала не отказывать Ильичу в его просьбе».

В тексте есть искажения и пропуски. Так, после слов «что Владимир Ильич переживает неимоверные страдания» в записке Сталина было: «что дальше жить так немыслимо». А слова «не отказывать Ильичу в его просьбе» у Сталина взяты в кавычки, как слова Крупской.

Но важнее другое: большую и очень важную часть записки Сталина хроникер отсек, видимо, до сих пор считая ее строго секретной. Приходится воспроизвести:

«Ввиду особой настойчивости Н.К. и ввиду того, что В. Ильич требовал моего согласия (В.И. дважды вызывал к себе Н.К. во время беседы со мной из своего кабинета, где мы вели беседу, и с волнением требовал «согласия Сталина», ввиду чего мы вынуждены были оба раза прерывать беседу), я не счел возможным ответить отказом, заявив: «прошу В. Ильича успокоиться и верить, что, когда нужно будет, я без колебаний исполню его требование». В. Ильич действительно успокоился.

Должен, однако, заявить, что у меня нет сил выполнить просьбу В. Ильича и я вынужден отказаться от этой миссии, как бы она ни была гуманна и необходима, о чем и довожу до сведения членов П. Бюро ЦК.

И. Сталин»

(И. Сталин. Сочинения. Т. 16, с. 252)

Записка выполнена на официальном бланке секретаря ЦК ВКП(б) и датирована 21 марта 1923 года. На ней стоят подписи лиц, читавших ее: Г. Зиновьева, В. Молотова, Н. Бухарина, Л. Каменева, Л. Троцкого, М. Томского. Впервые ока была опубликована в книге «Ленин» известного генерал-полковника Д. Волкогонова, первым получившего доступ к секретным документам ЦК.

Троцкий в своих многочисленных и комически злобных писаниях о Сталине даже не упоминает об этой его записке. А Сванидзе, жульнически отсекая ее большую часть, пытается оживить и продолжить попытки В. Кумакева, И. Куликовой, Ф. Волкова приписать Сталину вину за смерть Ленина. Именно с этой целью приводит и такую «сенсационную историю»: «После первого инсульта Ленин быстро отошел. Насколько серьезно заболевание, не подозревала даже группа людей, которая знала о болезни. Но среди них был человек, который уже летом 1922 года сказал: «Ленину капут!». Человеком, который сказал «Ленину капут!» был Сталин». Вы подумайте, и не скрывал своей заветной мечты. И какое словцо выискал – «капут». Как немцы, сдававшиеся нам в плен, лепетали «Гитлер капут!».

* * *

Но что пишет Сванидзе не о смерти Ленина, а о его жизни? Может быть, это интересней и хоть чуть-чуть правдивей? «Все месяцы своей болезни, – пишет Сванидзе, – Ленин думал о власти». Разумеется, думал и о власти, но главное – о стране, о народе. Конечно, думал, но хроникер считает, что не по указанным выше причинам, а совсем по другим: «Ему трудно было думать о чем-либо ином. К литературе он был глубоко равнодушен… На музыку у него не хватало терпения. Засыпал даже на Вагнере, которого, как считается, любил». Кем считается? Откуда взял? Здесь явный намек на антисемитский культ Вагнера в фашистской Германии: вот, мол, Гитлер любил, но не спал, а Ленин тоже любил, однако же еще и спал. Такова сатира в руках Сванидзе.

Что касается музыки вообще, то в семье Ульяновых она звучала часто. Мать Мария Александровна хорошо играла на рояле, дети любили ее музыку. Володя был к ней очень чувствителен. По воспоминаниям его брата Дмитрия, «у него был великолепный слух, и музыка давалась ему легко…». Порой он напевал мотивы из «Аскольдовой могилы» Верстовского. «Зимой 1888 года в Казани, – рассказывал Дмитрий, – мы были в опере. Помню, как мы пешком возвращались из театра, как поужинали дома молоком с хлебом. Володя все время находился под впечатлением музыки и тихо напевал понравившиеся ему арии… Позже Володя часто пел под рояль с сестрой Ольгой» (Воспоминание родных о В.И. Ленине. М. 1955. С. 11 б–118). Книга эта вышла в Политиздате, где отец Сванидзе был заместителем главного редактора, и вышла как раз в год рождения Коленьки. Так что отец мог прийти с работы именно с этой книгой и положить ее в колыбель будущего титана мысли.

Дальше Дмитрий Ильич называет конкретные произведения, которые Ленин любил или сам пел: песню «Пловец» на слова Языкова («Нелюдимо наше море…»), арию Валентина из «Фауста» Гуно, песни на слова Гейне.

Во взрослом возрасте Ленин, конечно, не мог уделять много времени музыки, но вот что, однако, писал он 4 февраля 1903 года в письме из-за границы: «Недавно были (с женой) первый раз за эту зиму на хорошем концерте и остались очень довольны, особенно последней симфонией Чайковского (Symphonie pathetque). Бывают ли у вас в Самаре хорошие концерты? В театре немецком были раз – хотелось бы в русский Художественный, посмотреть „На дне“».

А вот воспоминания Крупской: «Инесса (Арманд) была хорошая музыкантша, сагитировала сходить всех ка концерт Бетховена, сама очень хорошо играла многие вещи Бетховена. Ильич особенно любил «Sonate pathetique», просил ее постоянно играть. Он любил музыку. Потом, уже в Советское время, он ходил к Цюрупе слушать, как играл эту сонату какой-то знаменитый музыкант».

А.В. Луначарский вспоминал об этом же: «Владимир Ильич сильно любил музыку… Помнится, т. Цюрупа, которому раза два удавалось заполучить его на домашний концерт пианиста Романовского, говорил мне, что Владимир Ильич наслаждается музыкой».

Ну а хотя бы вот эти воспоминания Горького, неужели папочка не давал почитать вам, Николай Карлович: «Как-то вечером, в Москве, на квартире Е.П. Пешковой, Ленин, слушая сонаты Бетховена в исполнении Исая Добровейн, сказал:

– Ничего не знаю лучше «Apassionata», готов слушать ее каждый день. Изумительная, нечеловеческая музыка. Я всегда с гордостью, может быть наивной, думаю: какие чудеса могут делать люди!».

Из всего этого видно, что сказать, будто Ленин не любил музыку и даже засыпал на концерте, мог только человек, который сам ни разу в жизни не слушал ни Аппассионату, ни Патетическую и не видит никакой разницы между Чайковским и тем же Жириновским…

А что это за черепная коробка, в которой родилась мысль, будто Ленин был «глубоко равнодушен к литературе»? Просто поверить невозможно, что отец этого человека – высокопоставленный издательский деятель, один из руководителей крупнейшего в стране издательства, в котором выходило множество книг и самого Ленина, и о нем, а мать – доктор исторических наук, профессор, автор множества трудов. Нет, тут что-то не так. По документам Николаша родился 1 апреля 1955 года. Надо полагать, не один он в этот день родился в этом родильном доме. И вот, похоже, сестра-дуреха в виде жестокой первоапрельской шутки и подсунула Аде Анатольевне совершенно другого мальца. А потом или забыла, или испугалась своей злой шутки, или уволилась. Сейчас часто рассказывают по телевидению о таких подменах в родильных домах. А может быть, бездетные супруги Сванидзе просто усыновили подкидыша.

В самом деле, как может родной сын столичных столь интеллигентных родителей, имеющий высшее образование и достигнувший уже пенсионного возраста, не знать хотя бы о том, что Ленин написал несколько статей о Льве Толстом, статью «Памяти Герцена», нередко цитировал в речах и статьях Гоголя, Некрасова, Тургенева, Салтыкова-Щедрина… И это все по причине глубокого равнодушия к ним?

А устное высказывании о Толстом по воспоминаниям Горького! «Как-то зашел к нему и вижу на столе том «Войны и мира».

– Да, Толстой. Захотелось прочитать сцену охоты…

Улыбаясь, прищурив глаза, он с наслаждением вытянулся в кресле и, понизив голос, быстро продолжал:

– Какая глыба, а! Какой матерый человечище! Вот это, батенька, художник… И знаете, что еще изумительно? До этого графа подлинного мужика в литературе не было.

Потом, глядя на меня прищуренными глазками, спросил:

– Кого в Европе можно поставить рядом с ним?

И сам себе ответил:

– Некого!

И, потирая руки, засмеялся, довольный!».

А вот воспоминание его сестры Анны Ильиничны: «Остался у меня в памяти разговор с Володей о вышедшей в ту зиму (1892 года. – В.Б.) в одном из журналов новой повести Чехова «Палата № б». Говоря о талантливости этого рассказа, о сильном впечатлении – Володя вообще любил Чехова, – он определил это впечатление словами: «Когда я дочитал вечером этот рассказ, мне стало прямо-таки жутко, я не смог оставаться в своей комнате, я встал и вышел».

И не только русскую классику знал и любил Ленин. Вот строки из его записки секретарю Л.А. Фотиевой от б июня

1921 года: «…Попросите библиотекаршу достать мне на время Гейне, томика два стихов, и Гете, Фауст. Она по-немецки, лучше бы малого формата».

Н.К. Крупская вспоминала: «За два дня до его смерти читала я ему вечером рассказ Джека Лондона «Любовь к жизни». Очень сильная вещь. Через снежную пустыню, где нога человеческая не ступала, пробирается к пристани большой реки умирающий от голода больной человек. Слабеют его силы. Он не идет, а ползет. А рядом с ним ползет тоже умирающий от голода волк. Идет между ними борьба. Человек побеждает – полумертвый, полубезумный добирается до цели. Ильичу рассказ понравился чрезвычайно. На другой день опять просил читать Лондона».

Читал Ленин и современную ему литературу. Известно, например, что прочитав «Мать» Горького он при встрече сказал автору, что вещь нужная, но не умолчал и о ее недостатках. Придя к студентам ВХУТЕМАСа, Ленин поинтересовался, читают ли они Пушкина, и не постеснялся признаться, что не принадлежит к числу поклонников чрезвычайно популярного тогда Маяковского. В частности, поэма «150 миллионов» ему не понравилась, а стихотворение «Прозаседавшиеся» ему очень понравилось. Где вы сейчас сыщете министра или члена Думы, который признался бы, что не любит хотя бы, допустим, Пелевина или даже Веллера? Да они ничего и не читают.

Известен и такой великолепный факт: Ленин написал предисловие к только что изданной в 1921 году в Париже патологически злобной антисоветской книге Аркадия Аверченко «Дюжина ножей в спину революции». И ведь как озаглавил! «Талантливая книга». Ленин считал, что «открытые враги полезны».

В 1914 году Инесса Ардман прислала Ленину в Женеву роман украинского националиста В. Винниченко «Заветы отцов». В ответе Ленина были такие слова: «Вот ахинея и глупость!.. Мне однажды пришлось провести ночь с больным (белой горячкой) товарищем и однажды уговаривать товарища, покушавшегося на самоубийство (после покушения) и впоследствии, через несколько лет, кончившего-таки самоубийством. Оба воспоминания – а la Винниченко, любующийся собой… Этот махровый дурак Винниченко, любующийся собой, сделал коллекцию ужасов… Бррр… Муть, ерунда, досадно, что тратил время на чтение».

По-моему, все это можно сказать и о сочинении Сванидзе. Читая его, я как будто находился в обществе больного белой горячкой. Мне кажется, все 28 его томов – это 28 успешных попыток на самоубийство…