Я не собирался писать о фильме «Страсти по Чапаю» Сергея Щербина. Отталкивало даже само банально-замызганное и несуразное заглавие. Да и что можно ожидать после бесчисленных «страстей» о маршале Жукове, Чкалове, Есенине, Симонове, не говоря уж о Сталине. Ведь чем дальше в лес, тем больше леших… И я понимаю Виктора Кожемяко, который начал смотреть фильм, и «все время билось в душе опасение и ожидание чего-то самого отвратительного». Но некоторые авторы за красными знаменами, то и дело мелькающими портретами Ленина, появлением Фрунзе, правильными речами Чапаева о Германской войне и о Гражданской ничего скверного и не разглядели, и радуются: вот он, Чапаев, которого мы ждали!

Так вот, не думал я писать, но позже в «Российской газете» прочитал ответ исполнителя главной роли Сергея Стрельникова журналистке Сусанне Альпериной. Сусанночка призналась ему, что при имени Чапаева ей всегда становится «сразу смешно». Ведь столько о нем анекдотов! Артист сказал: «Героем анекдотов Чапаев стал благодаря артисту Бабочкину. Не Чапаев стал героем анекдотов, а образ, который создал Бабочкин… Мне кажется, мой персонаж не анекдотичен». Кажется – перекрестись.

Из такого бесцеремонного заявления совершенно ясно, что человек не понимает ни то время, что показано в фильме братьев Васильевых, ни то, когда фильм смотрел советский народ. Да и понимает ли, что такое актерское искусство и искусство вообще? Просто загадочно, как взрослый человек, работающий в кино, может думать, что в ноябре 1934 года и стар и мал буквально ломились в кинотеатры полюбоваться на анекдот, на пародию героя Гражданской войны. А летом и осенью 41 года я помню на улицах Москву «Окна ТАСС». Одно из них было с текстом Маршака:

Бьемся мы здорово,

Рубим отчаянно –

Внуки Суворова,

Дети Чапаева.

И что же, родители Сусанночки похохатывали, читая?

А в прямом смысле дети Чапаева – это младший сын Аркадий, летчик, погиб в 1939 году при испытании нового самолета; старший сын Александр, капитан, дрался с немцами здорово и отчаянно и под Москвой, и под Ржевом, и под Воронежем, и в знаменитом сражении под Прохоровкой. Дослужился до генерала. А 25-я Чапаевская дивизия вся легла костьми при обороне Севастополя…

Я первый раз смотрел «Чапаева» в ноябре 34-го года с отцом в кинотеатре «Третий Интернационал», что был на Бакунинской улице, второй раз с приятелями в кинотеатре на Преображенке, третий раз – в «Колизее»… А жил-то в Измайлове, где кинотеатров не было. Тогда рассказывали о мальчишке, который смотрел фильм раз десять в надежде, что Василий Иванович не утонет, спасется, и каждый раз, выходя, он плакал и твердил: «Неправда! Чапаев выплыл, он жив!». И снова шел в кассу за билетом… Тогда весь фильм, как «Горе от ума» Грибоедова, разошелся на крылатые слова, мы к месту и не к месту повторяли реплики его персонажей: «Тихо, граждане! Чапай думать будет» (Петька)… «На все, что вы тут говорили, надо наплевать и забыть. Теперь слушайте, что я буду командовать» (Чапаев)… «Александр Македонский – великий полководец, но зачем же стулья ломать?» (Комиссар)… «Белые придут – грабять, красные… тоже беруть» (мужик, которого играл

Борис Чирков)… «А вот это щечки» (Петька объясняет Анке пулемет и пытается облапать ее)… «К чужой славе хочешь примазаться?» (Чапаев)… «Амба, Василь Иваныч, отступать надо!» (Петька)… «Врешь, не возьмешь!» (Чапаев)…

Роль Чапаева стала роковой в актерской судьбе Бориса Бабочкина. Он после фильма прожил больше сорока лет, на сцене Малого сыграл много ролей, получил три Сталинских премии, стал Героем Социалистического труда, но для зрителей, помнивших его Чапаева, он «не смотрелся»: для них во всех его ролях, в голосе, в жестах, в походке проступал тот великий образ, заслоняя другие, словно человек родился для той единственной роли. Вот уж поистине,

Когда строку диктует чувство,

Она на сцену шлет раба.

И тут кончается искусство,

И дышит почва и судьба.

А чем будет его Чапай для Стрельникова? Ничем. Отряхнется и пойдет дальше. Вот сразу после окончания фильма пошел на передачу «Вечерний Ургант» со всей ее махровой прелестью. И отмачивал там, и выкаблучивал.

Один критик заявил: «Наутро после завершения сериала С. Стрельников, блестяще сыгравший Чапаева, проснулся знаменитым». Товарищ путает: это было с Борисом Бабочкиным. Как с Пушкиным, которого в шестнадцать лет благословил Державин; как с двадцатидвухлетним Лермонтовым, который после стихотворения «Смерть поэта» стал знаменит и был сослан на Кавказ; как с двадцатичетырехлетним Достоевским, к которому, прочитав его первую вещь – роман «Бедные люди», среди ночи прибежал Белинский: «Вы будете великим писателем!»; как с двадцатичетырехлетним Толстым после повести «Детство»; как с двадцатитрехлетним Горьким после первого рассказа «Макар Чудра» в газете «Кавказ», погремевшего на всю Россию; как с двадцатитрехлетним Шолоховым после выхода двух первых книг «Тихого Дона», ставшего знаменитым на весь мир… Вот в каком ряду стоит имя Бориса Бабочкина. А Чапай-Стрельников вполне уместится между Есениным-Безруковым и Жуковым-Балуевым. «Не то страшно, что умрешь, – сказал Валентин Гафт, – а то, что после смерти тебя сыграет Безруков». А разве Чапаеву теперь не страшно?

Что же касается анекдотов о Чапаеве, то прав тот же

В. Кожемяко в «Правде»: «Никто меня не убедит, что это было «просто так», а не умышленная диверсия». Задолго до этого «просто так» от непомерной игривости Ильф и Петров пустили в шутейный оборот «детей лейтенанта Шмидта». Над чем потешались! Над памятью человека, который поднял восстание против деспотизма. Пастернак написал о нем поэму, которую ныне не переиздают. Там на суде он произносит речь, подобную речи приговоренного к смерти Александра Ульянова. Тот в последнем слове сказал: «Среди русского народа всегда найдется десяток людей, которые настолько преданы своим идеям и настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за свое дело. Таких людей нельзя запугать». Это было в 1887 году.

А у Пастернака лейтенант Шмидт, тоже приговоренный к смерти, сказал:

Я тридцать лет вынашивал Любовь к родному краю И снисхожденья вашего Не жду и не желаю.

Это было в 1906 году. И вот хохмочка: дети лейтенанта Шмидта… И, кому нужно, тут же сообразили, что это сильнейший способ профанации истории, дегероизации бесстрашных борцов за народ, и с далеко продуманным расчетом они стали усердно плодить клевету и анекдоты о Чапаеве, потом – даже о Павлике Морозове, Зое Космодемьянской, об Александре Матросове… Добрались и до Александра Ульянова, до его матери. Почему, – хихикают, – первенца назвали Александром? Да потому, что он сын Александра Третьего, в честь царя счастливая мать и назвала. Да ведь так Егора Гайдара можно было объявить сыном члена Политбюро Егора Лигачева, Эдварда Радзинского – дитятей Эдуарда Шевардназде, Михаила Жванецкого – отпрыском Михаила Суслова, юмориста Михаила Задорнова – наследником Михаила Горбачева…

И все эти анекдотики были лишь одним, но в силу своей доходчивости и массовости, может быть, самым эффективным средством разложения общества. Видя, что руководство страны этому не препятствует, даже поощряет, прожорливая орда набросилась и на историю Великой Отечественной войны, на Сталина и Жукова – те же Радзинский и Сванидзе, Познер и Млечин, Правдюк и Пивоваров…

Вот недавний примерчик. Есть еще один Пивоваров – историк, академик, неустанно порхающий с одной телепрограммы на другую. В моем старорежимном представлении академик – это, во-первых, большой специалист в своей специальности, но вот сей специалист не так давно заявил, что Освенцим освободили американцы. Слава Америке! Да ведь Освенцим в Польше недалеко от Кракова! А всю Польшу освободила Красная Армия. Янки ближе чуть не на тысячу верст к тем краям и не были. Такой он историк. Ему что Освенцим, что Кобленц.

Во-вторых, я всегда считал, что академик – это вообще умный человек. У меня есть родственник член Академии, математик Б.К. Так с ним о многом отрадно поговорить. Умница! Конечно, мое убеждение поколебалось, после того как академиками стали Яковлев и Солженицын, но я старался думать, что это досадное исключение, промахи призывной комиссии… Но вот этот Пивоваров. Недавно в телепередаче приписал маршалу Рокоссовскому гнусное высказывание о Сталине. Откуда взял? Разумеется, с потолка. Или теща сказала. И не соображает академик, что не Сталина опорочил, а, с одной стороны, опять обнажил свой достослезный уровень ума и морали; с другой, представил лицемером и лжецом Рокоссовского. Академик, видно, и не знает, что есть же воспоминания маршала «Солдатский долг», там Сталин упоминается неоднократно и каждый раз – с глубоким уважением. Например, вспоминает он, как в июле 42 года Сталин попросил его остаться в кабинете во время разговора, видимо, с генералом Козловым, потерпевшим позорное поражение в Крыму. Разговор был очень поучительный. И Рокоссовский с благодарностью расценил это как деликатный урок и себе (с. 163). Так как же назвать человека, который писал одно, а теще Пивоварова сказал совсем другое? Подлец да и только.

Среди приписанных Рокоссовскому слов есть и такие: «Мы, командующие фронтами, обманывали Сталина: какое бы несуразное распоряжение он ни отдавал, мы поддакивали, а делали по-своему». Просто поразительно, какие особи завелись в Академии Наук! Ну понятно, что он по причине плоскоумия в армии не служил, но ведь и при этом можно бы сообразить, что не выполнить приказ командования, а того пуще – наплевать на него и действовать вопреки приказу, «по-своему», в армии да еще в масштабе фронтов совершенно немыслимо. А Верховный, а Ставка, что ж, любовались на эту самодеятельность и только?

На Западе никогда и не посмели бы клеветать на Красную Армию и нашу Победу, если бы не увидели, что этим с самых высоких трибун занимаются в самой России, а власть не только не пресекает, а способствует, поощряет премиями, орденами, этими самыми трибунами… Ну, не воспользоваться такой небывалой в мировой истории ситуацией было бы грех, и они ударились во все тяжкие вплоть до сокрушения памятников советским воинам, уподобления коммунизма фашизму, Сталина – Гитлеру, а освобождение от фашизма представили оккупацией. Скоро предъявят требование платить контрибуцию всем освобожденным странам, включая Германию.

А ведь иногда говорят: «Три человека встретились в Беловежской пуще и уничтожили страну. Да что ж это была за страна! Что за власть!». Три человека! Во-первых, это не алкаши, что скинулись на троих, а три президента во главе с Российским съехались по предварительному сговору. Четвертый же, главный президент, вместо того чтобы тех немедленно арестовать и без суда и следствия как изменников родины повесить на той же виселице, что Власова и Краснова, этот четвертый забился под скамейку в Грановитой палате и дрожал от страха. А главное-то, говорю, это многолетняя деморализация общества речами, как доклад Хрущева на XX съезде, книгами, как «Архипелаг» Солженицына, трепом академцев, как Яковлев и Пивоваров, да еще этими безымянными анекдотиками. Вот почему в 1991 году среди русского народа не нашелся тот «десяток людей», о котором говорил Александр Ульянов.

* * *

С. Стрельников заявил: «То, что мы рассказываем, очень близко к исторической правде». Вам лучше не трогать бы даже бытовую, житейскую правду. У вас солдаты бегут в штыковую атаку с вещмешками на горбу, чем-то набитыми под завязку. У вас честь отдают левой рукой. У вас, выслушав приказание или вопрос, солдат говорит не «Есть!», не «Так точно!» или «Никак нет!», а вякает: «Понял!». У вас на бесчисленных застольях и гулянках самогон белый, как молоко, а он, конечно, бывает мутноват, но если первач – как слеза ребенка. У вас и сам Чапаев напивается до чертиков или, как говорили когда-то, по положения риз, а он, по воспоминаниям родственников, вовсе не пил. У вас человек упал с самого купола церкви и даже рубаху не порвал. У вас человек попал под дождь и в этот же день через несколько часов помер. Но от дождя на Руси еще никто не умирал. У вас в 1918 году висят портреты Ленина

1922 года, и весьма сомнительно их изобилие в крестьянских избах глубинной России… Неужто во всей вашей съемочной группе никто в армии не служил? Неужто никто самогон не пил? Ну генерация…

А об исторической правде фильма говорил Э. Володарский: «Чапаев был совсем не таким человеком, каким мы представляем его по образу, созданному гениальным артистом Бабочкиным. От Чапаева ушла жена, и он воспитывал двоих детей. С 17 лет начал работать плотником, у него было два брата, он был верующим…». А что, у Васильевых все это отрицается? Боже милостивый, да как не понимать, что у вас же с братьями Васильевыми совершенно разные задачи: они стремились создать образ народного полководца и взяли вершину его жизни, куда не помещались ни жена, ни дети, ни братья, они показали главное в его биографии – участие в Гражданской войне; вы же задумали дать почти все его житие от юности до смерти.

И откуда видно, например, что Чапаев у Васильевых – неверующий? Нет креста поверх бурки, как у нынешних скоропостижно верующих поверх норковых шуб? По-моему тот Чапаев, как и весь советский народ, были гораздо ближе к Богу, т. е. к совести, правде и любви, чем этот Чапай и все нынешние крестоносители. Авторы «страстей» уж очень озабочены сей проблемой. Фильм и начинается с того, что их герой лезет на купол церкви установить крест. Как же ныне без этого! Что скажет Владимир Михалыч… Крест парень установил, но сам тут же грохнулся со всей высоты наземь. Но ни одной царапины. И тут же слышим: «Бог спас!». Кто же еще…

А вскоре мы видим, как этот божий человек зверски, до смерти избивает какого-то старца за то, что тот нарушил десятую заповедь в отношении возлюбленной крестовоздвиженца, притом нарушил-то, как говорится в завете, лишь «в сердце своем». Да разве это по-божески – лишать человека жизни?

И вы хотите, чтобы я после этого убийства полюбил вашего героя только за то, что он крест установил? Да вы сразу отвратили зрителя от него. Тем более что на этом не остановились: потом мы видим, как ваш Чапай в интервале между любовными утехами собственноручно расстреливает одного из командиров своей дивизии. И странно читать у критика большой газеты, что Фурманов рассказал в романе, как Чапаев одного политработника огрел плетью за трусость в бою, а вот «в «Страстях» до этого дело не доходит». Поразительно! А два собственноручных убийства? Не заметил. Но уверяет, что зорок: «На наших глазах фильм вырастает до народной трагедии… Сериал обрел популярность как раз потому, что в его фокусе оказалась правда истории».

Надо понимать, что если такие дела и были в действительности, нельзя под знаменем правды истории тащить их на экран. Васильевы это понимали. Тот же маршал Рокоссовский, у которого была репутация деликатнейшего человека, пишет в воспоминаниях, что страшным летом 41-го года он готов был пристрелить одного полковника-паникера, уже и пистолет вынул… И слава богу, что не пристрелил.

Николаю Губенко не так давно предлагали сыграть роль маршала Жукова. Сулили огромный гонорар. Он прочитал сценарий и отказался: «Меня не интересует, с кем сожительствовал маршал. Он велик не этим». А фильм появился. Ему подошло бы заглавие «Победы маршала Жукова на 1-м Бабарусском фронте». Изобразил героя универсальный А. Балуев…

«Никакой Анки-пулеметчицы не было, – писал дальше знаток истории Володарский, – а была жена комиссара Фурманова, с которой у Чапаева начались шашни». Да, была у Фурманова жена, урожденная Анна Никитична Стешенко. Но трудно поверить в роман с ней Чапаева хотя бы потому, что, узнав о гибели Чапаева, находившийся тогда уже на Туркестанском фронте Фурманов записал в дневник: «О чем бы я ни думал, встает вдруг любимый образ Чапая, все мысли бледнеют перед этим дорогим образом». И это о соблазнителе своей жены? Назовите второй такой случай во всем мировой литературе. Но Володарский без «шашней» и тому подобных вещей не мог.

И ведь до чего довели эту сомнительную версию в фильме! Комиссар во время боя стреляет в спину Чапаеву, но промахивается. Знал я один такой случай на фронте, даже в моей родной роте. До сих пор и фамилии помню: стрелявший – Лавров, а убитый – Поликарпов. Я рассказал об этом диком случае в книге фронтовых воспоминаний «Я посетил сей мир». Лаврова по приговору трибунала расстреляли перед строем. Должны бы расстрелять и их Фурманова.

Но никакого выстрела в спину, конечно, не было, это выдумка Володарского для оживляжа. Фурманова просто перевели на Туркестанский фронт. А если семейная драма и была, то она как-то разрешилась. В 1923 году Дмитрий Фурманов написал книгу о Чапаеве как о герое и прекрасном человеке. В 1926 году он умер. А вдова-то его Анна Никитична как раз и написала сценарий великого фильма.

Михаил Веллер, неутомимый интеллектуал второй свежести, тоже на страже исторической правды. Пишет, что Чапаев – «одна из дымовых шашек нашей фальсифицированной истории… продукт кино, к которому прилагается два тома анекдотов». Не соображает, зачем же историю сфальсифицировать, а потом продукт своего сизифова труда прятать за дымовой завесой. Наоборот, надо над ним разогнать все тучки, дымки и туманчики…

Автор одной хвалебной рецензии пишет еще: «Э. Володарский и С. Щербин и не думали покушаться на классику. Они лишь оставили за собой право взглянуть на эпоху, в которую жил Чапаев, с высоты нового века». Для него нынешняя пора – великая высота… По-моему, одного примера достаточно, чтобы понять, покушались или нет. У Васильевых есть забавный эпизод. Ночь. Чапаев сидит за столом над картой, а Петька смотрит-смотрит на него с полатей и вдруг спрашивает: «Василий Иванович, вот ты дивизией командуешь. А армией мог бы?» – «Мог бы, Петька, мог бы» – «А фронтом?» – «И фронтом мог бы» – «А всеми вооруженными силами республики?» – «Тоже мог бы, Петька» – «Ну а в мировом масштабе?» – «Нет, Петька, не мог бы: языков не знаю». Да, эпизод забавный, но в какой-то мере и характерный для обоих персонажей.

И вот что мы видим у Володарского и Щербина. Петька притащил на плечах вдрабадан пьяного Чапаева в избу. И потом разговор. «Василий Иваныч, ты полведра водки выпить можешь?» – «Могу» – «А три четверти?» – «Тоже могу» – «Ну а целое ведро?» – «Нет, Петька, не могу. Это под силу только товарищу Ленину». И такую пародию, глумление над классикой критик патриотической газеты не видит.

У Васильевых нет портретов Ленина, но однажды он упоминается. Кто-то из местных крестьян спрашивает на митинге Чапаева, за какой он Интернационал – за Второй или Третий. Он морщит лоб, чешет затылок – откуда ему это знать! Но вдруг спрашивает комиссара: «А за какой Ленин? За Третий? Ну и я за Третий!». А у Володарского он то и дело произносит речи, как поднаторевший грамотей-агитатор: «Нельзя победить народ, который встал с колен и борется за свое счастье и свободу» и т. д. Да это язык Сванидзе.

А возьмите сцены расстрелов. Их в фильме множество. Они чередуются: вот красные расстреливают человек пять-шесть, вот белые столько же. Но кого и за что – неизвестно. Авторы хотят создать впечатление, что и те, и другие всегда расстреливали пленных. Но есть выразительные нюансы. У красных какой-то командир, руководящий расстрелом, что-то жрет и с жирным куском во рту дает команду: «Огонь!..». Художественная находка, хотя команда должна бы быть «Пли!».

В другом случае после расстрела красноармейцы стаскивают с убитых сапоги и гимнастерки. Еще худнаходка. Но вот не художества, а документальный «Ледяной поход» Романа Гуля. Заслуженный антисоветчик Карем Раш, коллега академика Пивоварова, уверен, что этот знаменитый поход был где-то «в районе Красноярска», на Енисее («День литературы». 17.12.2012). Но даже не антисоветчикам, если не ленивого ума, известно, что этот поход корниловцев был за тысячи верст от Енисея, а именно от Ростова на Екатеринодар, где Корнилов и погиб. Так вот, у Р. Гуля, участника этого похода, есть такие строки: «Из-за хат ведут человек 50-60 пестро одетых людей. Пленные. Подполк. Нежинцев кричит: – Желающие на расправу!

«Что такое? – думаю я. – Расстрел? Неужели?»

Я оглянулся на офицеров. Вдруг никто не выйдет, пронеслось у меня.

Нет, вышли человек пятнадцать. Идут к стоящим кучкой незнакомым людям и щелкают затворами.

Прошла минута. Долетело: «Пли!»… Треск выстрелов. Крики, стоны… Некоторые отходили, некоторые добивали прикладами и штыками еще живых.

Около меня кадровый капитан, лицо у него как у побитого. «Ну, если так будем, на нас все встанут», – тихо бормочет он.

Подошли расстреливавшие офицеры. Лица у них бледны. У многих бродят неестественные улыбки, будто спрашивающие: ну, как вы на нас после этого смотрите?».

Так и произошло, как говорил капитан: на них все и встали.

Подобных эпизодов у Гуля много. Приведу еще только один, прямо касающийся затронутого мародерства: «Когда мы погнали их за станицу, видим: один раненого перевязывает… Капитан Ю. раненого застрелил, а другого Ф. и Ш. взяли. Он им говорит, что его мобилизовали, то другое, а они спорят, кому после расстрела штаны взять, штаны хорошие. Ф. кричит: «Капитан, у меня совершенно рваные!». А Ш. уверяет, что у него еще хуже…». Да, это не художества, а правда истории, но в фильме ею наделили только чапаевцев.

* * *

Тут недавно об исторической правде очень философически сурово высказался еще один известный автор – Народный артист СССР Л.К. Дуров, лауреат премии «Пегас»: «Наша история вся перевернута с ног на голову. Мы долго лгали самим себе… Историческая ложь, как моток, наматывалась десятилетиями и искажала правду…» (АиФ № 8). Представляете: вся история на голове стоит!.. Правда, судя по контексту, Лев Константинович имеет в виду лишь советскую историю, время «иллюзорной советской власти»; к истории дореволюционной поры у него претензий нет, его вполне устраивают и титул Тишайший, которым был удостоен царь Алексей, утопивший в крови крестьянское восстание Разина, а его самого приказал четвертовать на Болотной площади; и прозвание Благословенный, данное царю Александру, о котором один просвещенный современник, однако, сказал: «Властитель слабый и лукавый, плешивый щеголь, враг труда, нечаянно пригретый славой»; и чин

Освободителя, который получил другой Александр, коего за такое освобождение крестьян от земли угрохали; и то, что причислен к великомученикам царь Николай, 9 января 1905 года перед своим дворцом расстрелявший голодных и нищих, шедших к нему с детьми, с хоругвями и его портретами за защитой от нищеты и бесправия… Тут, говорю, у товарища Дурова никаких сомнений, колебаний или даже раздумий нет.

А вот в советской истории, уверяет артист, все перевернуто ногами вверх. Но что же именно? Может, не было никакой Октябрьской революции, а просто г-н Керенский А.Ф. сдал дела тов. Ульянову В.И., как Черномырдин – Кириенко, да укатил в Америку – и всего-то делов? Или врали нам о каких-то походах Антанты против Советской России, а на самом деле англичане да французы, американцы да японцы самоотверженно помогали большевикам в войне против царских генералов? И неужели мотали нам моток лжи о том, что к 1937 году СССР стал первой державой Европы, а на самом деле мы плелись, как ныне, за Португалией? Или нам заливали, будто Красная Армия разгромила немцев, а истинная-то правда в том, что немцев разгромили американцы, они и Берлин взяли, и флаг над рейхстагом водрузили не наши ребята Миша и Милитон, а лихие американские парни Майкл и Джон. Может, брехали и о том, что после войны СССР стал сверхдержавой, обрел атомное, а потом водородное оружие, первым вырвался в космос, первым отправил на Луну самоходную тележечку и свой советский вымпел, первым построил АЭС, первым спустил на воду атомный ледокол? Может, на самом-то деле СССР был «иллюзорной» державой? Может, и Юрий Гагарин был вовсе не первым в космосе, до него там побывали первыми, конечно, американцы, а за ними еще человек десять, включая граждан Мадагаскара?

Нет, ничего из всего этого артиста Дурова не колышет. Так что же все-таки мы, грешные, поставили с ног на голову? Оказывается, его больше всего возмущает – об этом он прежде всего и говорит, – что от него скрывали истинный характер отношений Ленина и Инессы Арманд (АиФ № 8, с. 44). Вон же в Америке-то не скрыли отношения президента Клинтона и Моники Левински. Она об этом даже книгу написала. Странно, что до сих пор нет фильма и оперы «Оральный кабинет». Но наверняка будут. Вот демократия, вот свобода, вот прогресс! А нам о личных отношениях Ленина и Арманд известно только из ее прекрасных писем. Вам, Лев Дуров, завидовали бы все мужчины вашего театра, если бы вы когда-то получили хоть одно подобное письмо…

Вот еще говорят, что у Сталина, помимо двух родных сыновей и одного приемного, был и внебрачный. Интересно? Но можно копнуть и глубже: был слушок, что Елена Демут, служанка Маркса, то ли родила сына от второго классика марксизма, то ли он взял на себя грех своего великого друга. Покопайтесь.

И поразительно, с какой готовностью старый уже человек Дуров вжился в нынешнюю атмосферу публичных сплетен в СМИ о связях, браках, беременности, изменах, разводах, считая все это подлинной историей времени…

Вот такой «овальной» правдой и напичкан фильм Сергея Щербина. Его авторы сильно озабочены, как бы недодать своему главному герою по части сексуальной мощи, и с этой целью подсовывают ему с полдюжины партнерш. Причем не только молодых, но и почтенных матрон, и не только на супружеском ложе, но и на сеновале, и даже в подаренном Фрунзе открытом автомобиле за спиной шофера.

Иногда смотреть это просто невозможно. Вот является их Чапай с фронта, все двери настежь, и, конечно, застает свою супругу, мать троих детей, в постели с любовником. Они даже крючок не накинули. Ну, любовника Чапай, натурально, вытряхивает, бьет, а сам тут же – тут же! – лезет в нагретую любовником постель… Леонид Андреев очень хотел побывать у Толстого в Ясной Поляне. Кажется, уже и договоренность была. Но, когда появился его рассказ «Бездна», в котором живописуется кобелизм, подобный вышеупомянутому в фильме, Софья Андреевна заявила: «Только через мой труп!». Да и сам автор не посмел больше напоминать о себе, все-таки стыдно стало.

* * *

Я думаю, что главное, ради чего сделан фильм – проклятие революции, которое авторы вложили в уста своему Чапаю. В самом деле, подумайте только: ведь не Радзинский или Сванидзе, а человек трудной судьбы из глубин народа, прошедший всю Германскую и получивший там высшие солдатские награды, коммунист с дореволюционным стажем, талантливый военачальник, подлинный герой и вдруг: «Всю душу мне выжгла эта революция… грязь… кровь… братоубийство». Это продиктовано их, преуспевших, страхом, отшибающим разум: а что, на Германской не было грязи и крови? А что, Чапаев не понимал, что революция не делается в белых перчатках?

Но если быть точным, то надо заметить, что сама-то революция была бескровной, а кровавой оказалась Гражданская война. И начали ее не большевики, которые, взяв власть, на радостях даже смертную казнь отменили. Зачем им война? Они намерены были строить новую Россию. Начали войну те, у кого по справедливости отобрали богатства, веками созданные угнетенным народом и необходимые теперь для этого строительства. И пошло, и поехало: Корнилов, Дутов, Каледин, Алексеев, Краснов, Деникин с французами да англичанами, Колчак с американцами да чехами, Врангель с англичанами да французами… И потекла кровушка по земле русской…

В. Кожемяко заметил: «Могло быть гораздо хуже». Да, могло. Не странно, если после слов проклятия революции сорвал бы их Чапаев портрет Ленина со стены и стал бы топтать, как однажды Гайдар Третий.

А тут и попик в ту же дуду: «На крови земной рай не построите». И кто говорит! На чем вы сами-то строили свою жизнь?

Это середина XIX века. А ведь так – столетия. И где была церковь? Кому она могла бы сказать: «Гляди!»? Кто была родной сестрой этого попика? А когда в 1863 году обсуждался вопрос об отмене телесных наказаний, самым рьяным противником отмены был не кто иной, как митрополит московский Филарет в компании с министром юстиции В.Н. Паниным…

Критик В. Ряшин ликует: «Произошло чудо! Чапаев вернулся… Верность правде факта, правде события неизбежно сближает два произведения и двух исполнителей роли Чапаева – великого Бориса Бабочкина и Сергея Стрельникова, чья звезда только что взошла». Ну, если считать, что от великого до смешного только один шаг… Но мы-то слышали, что эта «звезда» говорила о великом Бабочкине.

В новом сочинении критик усмотрел «цитаты из знаменитой ленты». Это какие же? А вот: «Снова строчит пулемет Чапаева…». Да он в любом фильме о войне строчит. «Снова звучит песня „Черный ворон“». Пардон, но у Васильевых – о Ермаке («Ревела буря, дождь шумел…»), и эта песня, которую чапаевцы поют в Лбищенске в роковую ночь 5 сентября 1919 года, имела страшный пророческий смысл:

Она рождала тревогу, опасение, боль в сердцах зрителей.

Не вернулся Чапаев, а приволокли его, как пленного, и заставили под пыткой проклясть то, чему служил подлинный Чапаев.