1980–1990-е

21 мая 1982 г. Коктебель

Начинаю новую тетрадь. Доведется ли исписать ее до конца?

Сегодня приехал в Коктебель, поселился по обыкновению в 15-м коттедже, но в 3-й, а не в 4-й комнате. В 4-ю перееду на второй срок, когда числа 11-го приедут Таня и Катя.

Ехали с Гришечкой Соловьевым и его внучкой Катей. В соседнем вагоне натолкнулся на Алену. Она по-прежнему сдержанна, загадочна и мила.

Оказывается, 11 января ей исполнилось 43. Я рассыпался мелким бесом, а она была настороженно суха. Видимо, все не может забыть нашего нелюбезного разговора по поводу «Аз и я» Олжаса Сулейменова, за что тот уже давно покаялся. А она была его восторженной сторонницей.

* * *

Помянутая здесь Катя (по-коктебельски почему-то Бисвиська) в свое время окончила МГУ, преподавала английский в МАИ. Там познакомилась с французом, приехавшим к нам на стажировку, вышла за него замуж. Уже давно живет во Франции, родила трех сыновей. И когда к ней приезжает из Москвы бабушка Вера, она не может порадовать родных внуков «Сказкой о золотом петушке» — они не знают русского. Хотя зовут их Артем, Вадим и Роман.

Между прочим, муж работал на авиационном заводе, и когда там стало известно, что он женился на русской, его уволили. Вот она, западная толерантность и демократия. А у нас — министры с двойным гражданством и с миллионами в офшорах

А мадам Алена — жена горбачевского пресс-секретаря Грачева. Она по цековской стезе много лет приезжала в Коктебель с сыном. После краха Горбачева муж был послан в Париж представителем при ЮНЕСКО, да, кажется, там они и остались.

22 мая.

Люблю таких людей, как Миша Селезнев, с которым встречаюсь здесь, в Коктебеле, вот уже, кажется, пятый раз. Мужик надежный и верный и по-хорошему прост, т. е. открыт душой. Вчера мы у него (он живет в 8-м коттедже) так славно выхлестали бутылочку перцовки. И сегодня оба — хоть бы что.

Утром дал Б. Куняеву 200 стр. своего романа-эссе о Солженицыне.

23 мая.

Незадолго до отъезда сюда отправил вот такое письмо:

Б. М. РЖЕВСКОЙ

«10 мая 1982

Уважаемая Елена Моисеевна,

в свое время я не прочитал Ваши интереснейшие записки «Берлин. Май 1945», где Вы рассказываете о поисках и установлении достоверности останков Гитлера. Мне удалось прочитать их только теперь в связи со своей собственной работой, — увы, читать теперь приходится чаще всего именно «в связи».

Сразу хочу заметить, что с интересом читается не только изложение фактической стороны дела, но и Ваши размышления обо всем этом, — они дельны, современны и создают привлекательный образ самого автора.

Но читатель я довольно дотошный. Юрий Бондарев даже говорил мне, что я читаю, как шизофреник Ему виднее, он живой классик При всей симпатии к Вашей книге у меня возникло несколько замечаний, которыми в благодарность за нее хочу поделиться с Вами, — может, они когда-то пригодятся Вам.

На стр. 533 Вы пишете, что Гитлер после Сталинграда «перестал выезжать на фронт» и что вообще он «совершил единственную продолжительную поездку на Восточный фронт — в 1941 г. в Брест и Умань». Это не так Во-первых, летом 1942 г. Ставка Гитлера была перенесена из В. Пруссии («Вольфшанце») под Винницу («Вервольф»), где, естественно, он и бывал. Во-вторых, известно, что во время контрнаступления немцев на Харьков в феврале 1943 года Гитлер находился в штабе группы армий «Юг». В-третьих, Вы пишете о мнимом невыезде Гитлера на фронт для того, чтобы убедить читателя в его трусости. Но едва ли это справедливо, думается, что он был, конечно, авантюрист, но не робкого десятка. Кроме того, при войне такого размаха, при такой огромной протяженности фронта да

еще при уже тогда достаточно высоком уровне средств связи Верховному главнокомандующему вовсе и не обязательно мотаться по фронтам. Сталину тоже кое-кто ставил в вину, что он ни разу не выезжал на фронт. Но Маршал Василевский писал о его поездке на фронт в первых числах августа 1943 г., когда готовилась Смоленская операция. Поездка продолжалась два дня. Сталин встретился с генералами Еременко и Соколовским. И дальше: «О других поездках Сталина на фронт мне ничего не известно. Думаю, что их не было. Да и характер деятельности Верховного главнокомандующего не требовал таких выездов. Ставка ежедневно получала обширную и разнообразную информацию о положении на фронтах, о боевой обстановке, о состоянии войск, а также данные о противнике. Все это позволяло точно знать ход борьбы на каждый день и принимать нужные решения». Надо учесть и то, что ведь Сталин был одновременно и главой правительства, должен был заниматься и делами огромного тыла. А вывод Василевского был такой: «Сталина, несомненно, можно отнести к разряду выдающихся полководцев» («Дело всей жизни», с.128). Об этом писал и Г. К. Жуков. С другой стороны, ну, допустим, что Гитлер выезжал на фронт часто. И чем это кончилось?

На стр. 542 читаем: «Грейм полетел к фельдмаршалу Йорнеру, командовавшему войсками в Силезии и Чехословакии, призвать его держаться, если даже последует приказ о капитуляции, чтобы население могло уйти на запад». Во-первых, не было у немцев фельдмаршала Йорнера. Тут, конечно, имеется в виду фельдмаршал Фердинанд Шернер. Тот самый, которого Гитлер в завещании назначил Главнокомандующим Сухопутными войсками. Не везет бедному Шернеру. Вот и Солженицын спутал его с Феликсом Штейнером. Ну да с этого свистуна что взять. Он даже реку Эльбу с городом Эльбинг спутал.

Во-вторых, в это время Шернер уже ничем не командовал. Утром 8 мая в 60 км северо-западнее Праги его штаб был разгромлен 5-м гв. мех. корпусом 4-й танковой армии ген. Лелюшенко. Шернеру с адъютантом удалось бежать, и через пять дней он оказался в плену у американцев. Наконец, помянутый приказ Шернеру имел целью дать уйти на запад, конечно, не населению (чехам?), а войскам.

Ну, и такой штришок. На стр. 589 в связи с опознанием найденного черепа (Гитлера ли?) Вы пишете: «Кете Хойзерман «была единственным человеком, который знал и помнил все особенности зубов Гитлера». Странно. Ведь зубным врачом Гитлера был Блашке, откуда же Хойзерман могла все знать и помнить?

И наконец: «Сталин сказал МаТцуоке…» Надо — Мацуока, Мацуоке.

Есть еще несколько замечаний, но это уж сплошная шизофрения, поэтому воздержусь.

Всего доброго. Еще раз спасибо за книгу».

* * *

Позже, увы, мне пришлось напечатать в «Правде» неласковую статью «Кто дублировал Бабетту?» о сомнительном интервью Е. М. Ржевской, которое она взяла когда-то у маршала Жукова и напечатала лишь через много лет после смерти маршала, в пору вседозволенности. Тогда какой-то незнакомый человек позвонил мне с горячим желанием помирить нас. Я ответил, что мы не ругались, просто Ржевская высказала свою точку зрения, я — свою. И пусть читатель сам решает, кто ближе к истине. Статья вошла в мою книгу «За родину! За Сталина!» (2003).

24 мая.

Сегодня проснулся в шесть часов и больше не спал. После обеда меня сморило: в 3 часа лег и проспал до 4.30. Все полтора часа снилась какая-то небольшого роста смуглая женщина, которую я ужасно ревновал. Ревность во сне — что это? Толстой говорил, что во сне мы не знаем нравственности. Похоже на то.

18.15. Только что ушел Борис Куняев. Прочитал мои 200 стр. Говорит, что это очень важно и многое написано прекрасно, однако его смущает сопоставление Солжа с Достоевским (это будет смущать многих), и отмечает длинноты, о которых я и сам знаю. Рассказывал, что в Риге его однажды пригласил в гости какой-то русский приятель, а у него был Солженицын с женой. Дело случилось на Рождество. Стояла наряженная елка, на столе — самовар. АИ. перед тем, как сесть за стол, перекрестился, и когда встал из-за стола — тоже. Чай пил вприкуску. О, лицедей!

25 мая.

Вчера перед ужином захотелось выпить. В плоской фляжке еще с дороги оставалось грамм двести. Взял ее в столовую и стал ждать Гришаку. А его нет. И Селезнева нет. Пришлось выпить одному (чуть-чуть налили себе Куняев и Рынкевич). Собрались после ужина Соловьев, Куняев, Селезнев. Я в хорошем настроении, пошли по набережной. Я так оживленно рассказывал об одном забавном эпизоде, бывшем здесь, в Коктебеле, со мной несколько лет назад, что мы остановились в нескольких шагах от одной скамейки. А на ней сидели две девушки. Я заметил, что они посмотрели на меня и засмеялись. (Как оказалось, одна из них сказала другой: «Давай «снимем» этого мужика».) Я подошел к ним с легкостью подвыпившего повесы, присел рядом и стал расспрашивать, чего они смеются. Познакомились. Любопытно, что я с ходу, с первой попытки, узнал их имена: Галя и Таня, только оказалось, что неправильно распределил их.

27 мая, Коктебель

Зашел на рынок, купил овощей, клубника — 10 рэ.

Стал покупать в магазине огурцы. Отобрал 1 кг, заплатил 1 р. 56 к, получил сдачу и пошел. Только дома схватился, что огурцов нет. Пришлось вернуться в магазин, благо недалеко. Склероз! И подобные вещи случаются со мной все чаще.

Галю видел, когда она шла (25-го) с пляжа и показалась мне простоватой в этом пляжном полуголом виде, чуть вульгарной. Но вчера утром в темно-сиреневом легком (слишком легком) платье, когда она возвращалась откуда-то, опять была пленительна.

Спал сегодня беспокойно, видел множество снов. Снилась мама, которая лежала на земле, на каких-то сухих сучьях в углу какого-то сада; снились хлопоты с чьей-то свадьбой; снилось, что меня оштрафовали на 10 р. за то, что я помочился на улице на стену дома, и еще за что-то оштрафовали на эту же сумму. Чепуха какая-то полнейшая.

Вчера с Мишей Селезневым ополовинили бутылку моей «Кубанской» перед ужином.

Вчера начал купаться.

Б. А. ИСАЕВУ

«28 мая 1982

Егор Исаев! Русский поэт № 2!

Напоминаю тебе, бесстыжий, что 12 ноября 1980 года на Четвертой отчетно-выборной конференции МО Союза писателей России, ты в 11-й раз сказал мне, что книга моих стихов ставится в план редподготовки и со мной вот-вот будет подписан договор. И не думай отделаться от меня тремя листиками, придется раскошелиться на все пять, ибо рукопись лежит у тебя ШЕСТь лет.

Владимир Бушин, русский поэт № 1».

* * *

Так и не издал поэт № 2 книгу поэта № 1. Она ему не сулила никакого приварка.

* * *

29 мая.

Работа над статьей о двух Аяксах (Ю. Суровцеве и В. Оскоцком) идет плохо. Пока перечитываю написанное — свое и чужое. Зато пишу стихи. Написал три. Сегодня у Брокгауза и в двух наших энциклопедиях прочитал все, что есть об Арзамасе.

31 мая.

Забыл, как писать: «еле-еле» или «ели-ели». У меня нередко случаются заторы с орфографией. Например, как писать Апполон или Аполлон, перепитии, пирепитии или перипетии — никогда не знаю. Душан Маковицкий (я недавно купил в Книжной лавке писателя все четыре тома его записей о Толстом) рассказывает, что Лев Николаевич однажды обрушился на русскую интеллигенцию: «Это презренная клика! Своим умом не думает, а только повторяет то, что Европа сказала. Через несколько десятилетий от нее и помину не будет». Ему кто-то возразил: «Да вы сами интеллигент!»

Толстой возмутился: «Я? Ничего подобного! Я был офицером и орфографию плохо знаю». И мне позволительно сказать: «Я был солдатом и с орфографией тоже не в ладах!»

* * *

Потом я проверил эту запись. Оказалось, вспомнил почти дословно, это у Маковицкого в последнем, 4-м томе. Да, крут был Л.Н.Т. с русской интеллигенцией, почти как Ленин, назвавший ее говном. Но писатель ошибся, что она исчезнет. Все в том же облике обожателей Европы и Америки она живет и процветает поныне: Чубайс… Немцов… Сванидзе… Млечин… Новодворская… Радзинский…

* * *

Рядом со мной живет милый старичок Виктор Андроникович Мануйлов с женой-старушкой. Он лермонтовед. Я спросил его, как он относится к мысли, что «Прощай, немытая Россия» Лермонтов не писал. Он не пришел в бешенство, как иные лермонтоведы, наоборот, сказал, что разговоры такие есть, что мою статью об этом надо бы напечатать, это интересно.

Пишу стихи. Все это последствия солнечного удара.

Вчера приехала Вера Соловьева, решили отметить это на веранде у Чукреевых И там — слава тебе, Господи, наконец-то! — мы так расплевались с Г., что никакое примирение не возможно. Три года я терпел. И ведь из-за чего разругались-то — из-за евреев! Он, как всегда, начал направо и налево развешивать еврейские ярлыки, а я, конечно, как всегда, стал противиться этому вредному вздору. Ну наконец-то!..

1 июня 1982

Вчера заходил Боря Куняев, читал свои стихи. Я рассказал ему свою арзамасско-магнитофонную историю. Он выразил свое впечатление так «Не умрешь ты своей смертью, Володя, не умрешь!»

«4 июня

Герман Флоров, я прочитал, наконец, твою рецензию на рукопись книги моих стихов.

Некоторые твои замечания оказались недоступны моему пониманию. Например, у меня говорится о древних греках

Ты недоуменно подчеркнул «не из земли». Что показалось тебе сомнительным? Ведь речь идет о мифологии, герои которой действительно появлялись Бог знает откуда, даже из головы Зевса.

В другом месте у меня так

Ты опять в сомнении: «Ничто не зная»? Ты думаешь, что надо было сказать «ничего не зная»? Но глагол «знать» (не знать) довольно прихотлив, и в его согласованиях с другими словами немало фокусов. Так, мы говорим «знать в лицо». Казалось бы, в лицо можно посмотреть, даже плюнуть, но — знать? Да, знать.

Или вот «знать грамотЕ». Нелепость! Однако у Тургенева читаем: «Владимир знал грамоте, почитывал книги» («Льгов»).

У Чехова: «Жуковских ребят, знавших грамоте, отвезли в Москву» («Мужики»).

О строчке «Ты должен внять урок веков» ты написал: «Косноязычно». Да чем же? Ты, видно, хотел сказать, что надо бы «внять урокам веков». Нет, дорогой. Можно и так и так У Пушкина, например, читаем:

Или:

Ты бы, конечно, написал «И внял я неба содроганьЮ..» и т. д. Словом, не так все просто, дорогой. Будь здоров!»

6 июня

Сегодня день рождения Пушкина, Троица и День мелиоратора. Праздники на любой вкус. Погода стоит прекрасная, купаюсь, ем клубнику (3 р. кг).

Еще 31-го с утра пересел от Гришечки за стол, где сидят Вл. Петр. Рынкевич, его дородная супруга, которой так идет ее имя — Раиса Демьяновна, и Б. Куняев.

Позавчера познакомился на пляже с Олей из Свердловска, она с мальчиком Алешей, первоклассником, Кривокорытова Ольга Дмитриевна. Сегодня вечером гуляли по бульвару, а потом пошли ко мне и выпили за Пушкина, Святую Троицу и День мелиоратора. Потом я их проводил, они живут на ул. Десантников, рядом. Она мила. Чувствуется открытость, душевная чистота. Работает в политехническом институте художником-оформителем. Смешно, она с первого раза угадала мое имя и не поверила себе. Точно как я угадал имя Гали. А своей фамилии она стесняется. У меня из тех же краев, из Ирбита, был приятель Подкорытов, кажется, Николай. Писал трагические стихи:

11 июня

58 — 28 = 30!

14 VI Коктебель

Когда началась англо-аргентинская война из-за Фолклендских островов, Катя однажды за столом выразила недоумение: «А почему все говорят против Англии?» Я стал объяснять, что, мол, эти острова 130 лет тому назад принадлежали Аргентине и т. д. Но она возразила: «Но ведь 130 лет они были английскими!» И я вдруг подумал: а ведь действительно, вот и китайцы предъявляют к нам территориальные претензии, ссылаясь на то, что Приамурье сто с лишним лет назад принадлежало им. А что мы будем делать, если японцы захватят те из Курильских островов, на которые они претендуют? Что? Вчера я рассказал об этом за столом. А Чулпан (дочь Мусы Джалиля) рассказала какому-то их знакомому, кажется, Сергею Петровичу. Тот сразу согласился, тут же обратился к Кате за разъяснением еще по какому-то международному вопросу. При этом он говорил ей «вы» — первый зафиксированный случай такого обращения к Кате. Итак, она обретает репутацию оригинального политического мыслителя.

A.M БАБКИНУ. ЛЕНИНГРАД

«17 июня 1982

Дорогой Александр Михайлович,

На днях в Академкниге на ул. Горького с радостью и ужасов увидел Ваш «Словарь иноязычных выражений». Потому с ужасом, что прозевал в свое время оставить открытку-заказ, а теперь купить уже нельзя.

Вы мне говорили в 1974 году во время наших прекрасных мартовских прогулок и бесед в Комарове, что такой словарь готовится. Не могли бы Вы по старой дружбе помочь мне приобрести «Словарь»? Право же, он оказался бы в хороших руках и не лежал бы без дела.

Не приходилось ли Вам читать в ж. «Москва» № 9 за 79-й год мою статейку, в которой немало сказано и в защиту русского языка? Она наделала много шума не только в Москве.

Заранее благодарен Вам за любую помощь и желаю всего самого доброго.

С поклоном».

19. VI. 21 ч.

Здесь находится азербайджанский поэт Ф.М. Я знаю его давно и чувствую, что он давно симпатизирует мне. Вчера он пригласил меня на коньяк Я предложил перенести это на сегодня. Отказаться было нельзя, он бы смертельно обиделся. И вот сегодня перед ужином я к нему зашел. Была его дочь, Светлана, ей 27 лет. Мы пили втроем коньяк, дружески беседовали, были довольны друг другом. А я же помню ее по тому времени, когда ей было лет десять, в очках, я заходил однажды к ним, но она меня, конечно, не помнит.

23. VI.

Прав Куняев, прав: не умрешь ты своей смертью, не умрешь…

25 июня

Вот Пастернак

Слово «проза» употребляется в двух значениях: в прямом — жанр литературы и в переносном — проза жизни и т. п. Тут. конечно, в переносном. Но почему безобразие? Откуда взялось? Что означает? Кроме того, зима вовсе не забредает случайно, а регулярно приходит каждый год. Другое дело

Именно невзначай, случайно. То горе, о котором дальше говорится в этой песне (самоубийца), могло и миновать село.

26. VI

Вчера в перерыве между футбольными матчами ФРГ — Австрия и Северная Ирландия — Испания гуляли с Фаиком по набережной. Говорили о разных разностях. Пришлось мне доказывать ему и разъяснять, на кого он работает, когда твердит:

Андропов — еврей, Черненко — еврей, Анатолий Карпов — еврей и т. п. Соображает он туго. Вдруг спрашивает:

— Слушай, а кто эта девушка, с которой твоя Таня все время ходит?

— Моя дочь.

— Сколько ей лет?

— Тринадцать.

— Это от первого брака?

— Нет, это наша с Таней дочь.

— Но ведь Тане же не больше двадцати пяти!

— Что ты, — сказал я, в душе помирая со смеху, — ей уже 42.

— А ты меня не обманываешь?

Еще говорил, как он целомудренно ведет себя: вот нравится ему в Москве одна женщина, и больше он ни на кого не хочет смотреть. И спрашивает:

— А ты не бабник?

— Господь с тобой!

Работа с утра не клеилась. Видимо, надоел мне этот Суровцев. Но статья получается. Кто, однако, станет ее печатать? Скорей всего, никто. Около часа пошел на пляж, и уже по дороге и там, у моря, сложилось восьмистишие:

29. VI

Вчера ездили в Керчь. Это заняло весь день — от завтрака до ужина. Были в Аджимушкайских каменоломнях. Смог бы я там выдержать хотя бы десять дней? По нынешнему своему состоянию — сомневаюсь. А они были там 170 дней. Страшно себе представить. Экскурсовод занималась главным образом патриотической декламацией, а тут надо было быть предельно строгой, сдержанной и четкой. Такие вещи не нуждаются в украшательстве.

10 вечера. В ООН голосовали резолюцию, осуждающую Израиль за агрессию в Ливане. 127 стран были «за», и только две «против» — США и сам Израиль. Они бесстыдно плюют на все, на всех.

Вспоминая былое, чуть не каждый день пишу по стихотворению. Обстановка располагает. Тут словно окружают тени былого. Сегодня:

Ахматова сказала: «из какого сора растут стихи…» Ну, не обязательно из «сора», совсем не обязательно.

30. VI, Коктебель

Не забыть бы… 28-го утром какой-то «голос» передавал, что Рейган пригласил Солженицына в Белый дом. А он ответил: я, мол, занят, попозже, когда вы перестанете быть президентом, и если тогда случится вам быть в Вермонте, заходите, я с удовольствием с вами побеседую. Слышимость была плохая, и, кажется, в его письме было еще вот что: как, мол, я могу припожаловать к вам в гости, если вы разрабатываете план выборочного уничтожения русского народа путем атомной бомбардировки. Комментировал это Владимир (?) Любарский. Возмущался тоном письма. Солж, мол, никак не поймет, что американская пресса находится в иных отношениях с Рейганом, чем советская с Брежневым. Кажется, раньше Р. приглашал к себе в Белый дом многих наших диссидентов, и все они, конечно, ринулись, а С. в этом коллективном мероприятии, конечно, принять участия не мог. В числе всего-то быдла — он! Что, говорит, хочет сказать Солженицын? Что американский президент пригласил диссидентов, чтобы скоротать время? Намекает, что Рейгана не переизберут? И т. д.

1. VII.82

Идут супруги Кныши — Ида и Георгий. Лет пять назад здесь была их дочь Ирина, которая интенсивно вращалась в нашем кругу, а когда появился взрослый сын Е. Астахова, тотчас переключилась на него. Однажды она попросила показать ей восход солнца, для чего следовало рано ее разбудить. Я показал ей восход. А вот вчера Кныши позвали нас в степь, чтобы показать нам заход солнца. И сегодня я написал стихи:

РАССВЕТ И ЗАКАТ

Иде и Ирине Кныш

3. VII

Видит Бог, я не хотел столкновения с этим самодовольным тупицей К, терпеливо сносил его угнетающее всезнайство, хвастовство и прущий из него национализм. И все-таки случилось. Сейчас перед завтраком пошел купаться и встретил его на пляже. Вздумалось прочитать ему:

Я не успел ничего ответить, он ушел. В столовой они сидят сзади нас, и когда пришли, я спросил его:

— Это чьи же ты мне стихи читал — батьки Махно, Бандеры или свои?

Он заморгал глазами:

— Это фольклор.

— А ты такой фольклор слышал:

— Ну зачем ты так о советском городе! (Они там живут.)

— А как же ты мне, русскому человеку, москвичу, читаешь такие бандеровские гнусности?

— Значит, я бандеровец?

— Стихи бандеровские.

Я при этом был довольно взвинчен. Его Ида пыталась шутить: «Володя хочет вызвать тебя на дуэль». Ко всему разговору прислушивалась жена В. Гусева за соседним столиком…

Ах, какая вчера была игра на мировом чемпионате по футболу! Бразилия — Италия. Бразильцы без конца трезвонили, что чемпионами будут они. И действительно, все игры, кажется, четыре, они выиграли. Наши холуйские комментаторы по спорту называли их не иначе как «гранды футбола». И вот вчера итальянцы вышибли их из игры! Итальянцы превзошли «грандов» во всем. И в счете все время вели, а «гранды» только отыгрывались: 1:0; 1:1; 2:1; 2:2 и, наконец, 3:2! Победа! Какой-то горбун кричал «Viva Italia!» Я вопил «Да здравствует Гарибальди!» Когда бьют самодовольных хвастунов — будь это романист Окуджава, пародист Иванов, критик Суровцев или бразильские футболисты, — это всегда отрадно и полезно!

19. VII, Москва. 2 часа

Сейчас читал у Бондарева в его «Выборе» о том, как главному герою померещился телефонный звонок — будто бы позвонил отец, который в эту пору уже умер. И вдруг в самый этот момент звонит мой телефон: молодой женский голос спрашивает Сережу. То есть там — звонок с того света, а здесь — звонок на тот свет…

23. VII, пятница. Москва

Катя уехала на три дня к Лене Соловьевой на дачу. Мы с Таней одни. Сегодня за завтраком зашел разговор о М-вых: Миша (это в его-то 60 с лишним лет!) завел на работе (больше нигде найти не мог!) молодую возлюбленную. И дело приняло серьезный оборот она то ли должна родить, то ли уже родила. И все это стало достоянием всего издательства «Художественная литература». Жена с дочерью оставили его, поехали к матери и теперь живут у нее. Но об этом обо всем мы уже говорили еще в Коктебеле. А тут разговор шел главным образом о его возлюбленной. Как молодая девица могла на это пойти? Тем более — в одном издательстве! И Таня сказала, что совсем не хотела бы возвращения первой молодости, теперь, мол, так все ясно и определенно, а тогда — неизвестность, смута и каждый хочет затащить в постель, и все время приходится быть начеку и отбиваться. Действительно, она ведь в двадцать лет, да и позже, была очень хорошенькой, и, видно, ей дремать не приходилось. Собственно, и я не хотел бы возвращения первой молодости, когда так много было мучительного, смутного, тоскливого. Я, пожалуй, хотел бы сохранить нынешний возраст, разве что внеся кое-какие незначительные физические поправки вроде зубов. Или вот — хуже стал переносить алкоголь, труднее стало плыть к берегу в море. Но это же — пустяки.

4. VIII.82

Сегодня в двенадцатом часу был в «Москве» у Алексеева. Он рассказал, что говорил о моей работе на самом высшем уровне — с самим Андроповым. Он сказал, что Солженицын — это «дохлая собака». Обычное наше тупоумие. Они всегда недооценивали его и не могли понять. Договорились, что я еще от своего имени обращусь к нему. Алексеев всей душой «за», но я думаю, что рукопись мою он не прочитал — во всяком случае, до конца. Да, говорит, ты такой писатель, что печатать тебя интересно, но — трудно. Я в конце сказал: «Давай пощекочем Б.». Нет, говорит, не надо. Суровцева я могу, а его не надо. Я хочу, а он при всех его регалиях — боится. Всего-то лишь пощекотать…

12. VIII

Дни позора и бессилия. На глазах всего мира израильские фашисты уничтожают Бейрут с его детьми и женщинами, а весь мир смотрит, возмущается — и ничего не делает! Да ведь это же как в 30-е годы, когда Гитлер делал что хотел, а весь мир только ахал. Но там хоть была большая и сильная держава, а здесь — маленький душегуб, наглый покровительством американцев. Выходит, что на поверку ООН так же беспомощна, как Лига Наций.

25. VIII

Сегодня около 8 утра по «Радио Канады» выступал шеф «ИМКА-ПРЕСС» Никита Струве. Сказал, что издали 9 томов ПСС Солженицына, будет издано еще 9, а потом — цикл романов об Октябрьской революции. Мамочка родная, да кто это читать будет?

* * *

Б. Сарнов в книге о Солженицыне (2012) рассказал, как великий Исаич препирался и крохоборничал с этим Струве из-за гонораров, как хотели облапошить друг друга. Но жидок Струве против Солжа, тот своего не упустил. А позже этому Струве наш Путин дал Государственную премию. За что? За издание драгоценного титана.

Сейчас вдовица титана ратует за увеличение часов преподавания литературы в школе. И это притом, что в программу внедрили насквозь лживый «Архипелаг» ее покойного супруга. Вот и сказала бы: уберите эту хренотень!.. Куда там!

27. VIII. Москва

Если в отношениях между мужчиной и женщиной нет «игры» или, как ныне стали говорить, «составляющей», то их общение подобно купанию в море на резиновом матраце — скучно, неинтересно. Пушкин сказал об этом так

Где нет любви, там нет веселья.

2. IX.82

Сегодня приснился маршал Рокоссовский. Это, конечно, от обильного чтения военной литературы. И его воспоминания «Солдатский долг» читал недавно — то, что относится к событиям войны до 5.XII.41. Будто иду я слева от него, поднимаемся на какой-то бугор, и я спрашиваю его, почему он начал войну лишь генерал-майором. Он отвечает, что до войны сидел и что будто с июля 42-го по июль 43-го тоже сидел. Вот и все. Сон был короткий, как видение.

Читаю сейчас, как всегда, сразу несколько книг Симонова «Разные дни войны» (дневники, очень интересно!), Бондарева «Горячий снег» и «Страницы дипломатической истории» В. Бережкова.

Сегодня еще читал «Живые и мертвые» Симонова, чтобы сопоставить, как он и Бондарев описывают 16 октября 41 года в Москве. У Симонова о той трагической поре достойнее. Я знал в Малеевке его мать, княжну Оболенскую.

Какой сегодня день! Две вести о смерти: умерла Розия Фаизова и мать Алимовой — две татарки. Да еще сообщение в газетах о смерти Гомулки. Розия все собиралась написать в Кремль гневную анонимку.

Я отговорил: найдут. Она недоумевала: как? Да у них разработана целая технология.

3. IX. 82. 3.15

Сейчас ходил гулять в парк (сыро, но надо) и среди прочего думал вот о чем. На днях в «Правде» была большая статья Юрия Грибова, давнего мастера жанра «О людях хороших», о двухтомнике Юлии Друниной. В 45-м году она стала известна своим стихотворением:

Сейчас, судя по цитате Грибова, она переделала так «Раз наяву и сотни раз во сне». Вот когда переделает на «много раз» или «а сколько раз», тогда и будет полная правда.

Но дело не в этом, а в том, кого это стихотв. имеет в виду? Ни на войне, ни после я не встречал человека, который говорил бы, что на войне не страшно. Ну если не считать уж вовсе дураков.

И суть стихотворения выражается двумя словами: «На войне страшно». Спасибо за такую новость. Ее воспитательную роль трудно переоценить.

* * *

Я был не прав. Ахматова в 42-м году в Ташкенте, где не свистели пули и не горели дома, написала:

И думаю, что сандружинница Друнина ответила именно Ахматовой на эти строки. Тут уместнее было бы, например, так

5. IX.Москва

Болит у меня сердце за Катю. Она стала высокой, а держаться не умеет, сутулится, иногда неряшлива в одежде. Такой королевский рост, говорю я ей, требует королевской осанки. А она не слушает!

Вчера ходили с Таней гулять в парк, гуляли около двух часов. А Катя была на дне рождения у Грампика. Девчонки-одноклассницы зовут его Грампузя. Не думаю, что это ему нравится. А я зову — Грампулино. И это ему явно по душе.

9 сентября

Послал С. Островому письмецо, не выдержал.

«Дорогой Сергей Григорьевич!

Твое стихотворение «Они так быстры», напечатанное не так давно в «Правде», озадачило меня.

Ты с великой страстью убеждаешь кого-то:

Само слово «малая» приводит тебя в неистовство, и ты пытаешься опровергнуть его:

Действительно, любая река имеет право называться рекой.

Все верно, хотя и не совсем понятно, как ветер волшебничает с водой. Только ты ничего не доказал. Над всеми реками ходят облака, с каждой из них «вошебничает» ветер, но все-таки реки разные, в частности, одни — большие или даже великие, другие — малые. Но ты продолжаешь гнуть свое, приводишь доводы совершенно неуместные:

Да, для людей. Но по одной ходят пароходы, а по другой можно только на лодочке. Неужели не замечал?

Невозможно понять причину твоего негодования против слова «малый». Оно противоречит не только здравому смыслу, но и всей традиции нашей литературы. Она вовсе не чурается этого слова, наоборот, и народная литература, фольклор, и письменная как раз часто подчеркивают, что герой мал, невзрачен, неказист, но совершает важные дела, представляют собой великую ценность. Вспомни пословицы и поговорки: «Мал, да удал», «Мал золотник, да дорог». Вспомни капитана Тушина и Толстого или Тюлина в рассказе Короленко «Река играет». Небольшого роста, неказисты, а какие молодцы!

Люди могут быть невелики ростом, но велики духом. Так же и с реками: и на малой реке может произойти великое событие, например, на Непрядве, которую я знаю с детства, произошла Куликовская битва, на Угре — знаменитое «стояние» русских и татар.

Ты ломишься в открытые настежь ворота, доказываешь то, о чем никто не спорит, и твоя ненависть к слову «малая» заводит тебя в дебри напыщенной декламации. В сущности, это даже очень недемократично. Вспомни Маяковского:

От ложной исходной мысли все стихотв. получилось натужным. Крикливым и смешным. Зачем тебе это на восьмом десятке? Ты ведь умеешь лучше.

Если я тебя не убедил, то давай и дальше в этом духе:

Будь здоров!»

14. IX, 10 вечера

Сейчас по телевидению услышал слова Циолковского: «Я всю жизнь занимался тем, что не приносило мне ни хлеба, ни силы». Я воскликнул: «Это же обо мне!»

Я предельно аккуратен и даже педантичен в выполнении замысла, но в то же время предельно безрассуден в самом замысле. Четыре года писал книгу о Солженицыне, и ведь ясно же было, что никто ее не напечатает. Сейчас пишу (с тех пор, как вернулся из Коктебеля, с 10-х чисел июля) статью о Б. — и ясно же опять, что никто ее не возьмет. Но что делать — ведь не могу иначе!

20. IX

Ну и денек сегодня выпал!

Вчера поминали Валикова у него дома в поселке Правда. Год — как один вздох. Из наших литинститутцев были Коля Войткевич, Кафанов да я. А еще Игорь Крохин, который очень скоро напился и уснул в другой комнате. Еще какой-то Сергей, знакомый в лицо, стихотворец. Какой-то Петя из «Современника», видно, славный парень. Были Аллочка и Светлана из Совписа, вернее, Аллочка-то теперь (вот уже три года) работает в Детгизе. Был его отец, маленький, аккуратный старичок Герман совсем на него не похож Я перебрал и обратно всю дорогу до станции амурничал с этой озорной гигантшей Аллочкой. Много болтал и шумел, как за столом, так и в электричке. Как от этого отучиться?

Много неожиданного узнал о Германе. Любил он жизнь и любил работать руками. Делал шпаги! Их у него штук 15. И как сделаны!

Тамара и девочки были рады, что мы пришли. Я подарил им своего «Генерала». Пришел домой около двенадцати.

Каверзнев показывал сейчас по ТВ репортаж из Бейрута. О Господи! Как это можно терпеть? Этот фашизм еще омерзительнее, чем арийский. В двух лагерях Западного Бейрута они уничтожили более 1800 безоружных людей, хотя была договоренность, что они не войдут в Зап. Бейрут и не тронут там палестинцев. И все это на глазах всего мира, весь мир видит это по телевидению — и никто ничего не может сделать! Какой позор беспомощности. Ведь совершенно такая же безнаказанность, как у Гитлера. Как и сейчас, мир возмущался и протестовал, а он делал свое дело. ООН такая же беспомощная говорильня, как была Лига Наций. Неужели все так и сойдет Бегину и остальным?

22. IX

Через два часа уезжаю опять в Коктебель.

24. IX, Коктебель

Вчера с Фаиком Мамедовым заявились в Коктебель. Я поселился, как в прошлом году, в 15-й кв. 19-го корпуса. Роскошно! Большая комната и такая же веранда, где я сегодня ночью и спал. Море — такого не было в июне — июле, 20–22 градуса.

Только что смотрел по телевидению похороны И. Х. Баграмяна.

26. IX, Коктебель

Заметил за собой печальную новость. Раньше, как бы я ни был пьян, всегда наутро помнил все, что было. А вот на поминках Германа, после того как Алла и Кафанов вышли из вагона метро на пл. Дзержинского, — дальше ничего не помню: как сделал пересадку в центре, как доехал до «Аэропорта», как шел по улице, как пришел домой, умылся, лег спать — ничего! Проснулся на Таниной кровати. Вот и здесь позавчера. Собрались отметить встречу: Селезнев, Фаик и я. Селезнев принес бутылку «Русской». Ну и хватит же. Нет! Когда ее допили, он заставил вынуть из холодильника еще и четвертинку (гр.300) разведенного спирта, что принес Фаик И все бы ничего, но, во-первых, я проснулся ночью около четырех и больше путем уже не спал; во-вторых, многое не мог вспомнить, в частности, никак не мог вспомнить, отправил я письмо О. Кр. или нет. Днем на пляже Лера сказала, что своими глазами видела, как я бросил его в ящик на почте. Нельзя же так! 3–4 рюмки в нашем возрасте вполне достаточно.

27. IX.

Вчера водил на могилу Волошина трех молодых дам: Леру, Галину Федоровну и Миру. Все было хорошо, если не считать, что Лера на обратном пути прыгнула через ручей и шлепнулась. Правда, благополучно, только немного перепачкала свои изящные черные брюки и еще более изящный светло-коричневый кожаный пиджачок Я обратил на нее внимание (живому человеку нельзя было не обратить!) еще в автобусе, когда ехали из Феодосии в Коктебель, и я стоял в проходе лицом к большинству пассажиров. «Какая красивая еврейка!» — подумал я. Вот, наверное, о такой Куприн написал замечательный рассказ «Жидовка». Она нелегко переносила дорогу и то принимала какие-то таблетки, то утомленно закрывала светло-серые глаза, делаясь еще красивее. 24-го, когда этот убивец Селезнев напоил нас, я вечером долго гулял со всеми тремя этими дамами.

В тот вечер звонили мы в Москву, и не помню почему, Лера вдруг сказала мне, что у нее 17-летний сын. «Как? — удивился я. — Неужели вы хотите сказать, что вам под сорок?» — «Ровно сорок». Право, я думал, не больше двадцати восьми. Из разговора дальнейшего стало ясно, что не замужем. Я не люблю расспрашивать женщин. В них всегда должна быть тайна, хоть какая-нибудь. Видел, что она красива, и больше ничего знать не хотелось. Но когда мы спускались, обогнав остальных, с горы Волошина, я вдруг понял, что она очень не глупа, и добра, и проста, и душевна. Но и говорлива. Чтобы остановить ее словоизвержение, я прочитал ей стихи Степана Щипачева:

Мне твои глаза забыть едва ли, У евреек, кто-то мне сказал, Лишь в глубокой древности бывали Серые, как у тебя, глаза.

Она сказала: «Если меня как следует умыть (она красится), то видно будет, что у меня обыкновенное русское лицо»: мать у нее русская. Это она сказала в ответ на мои слова, что гены отца (он у нее погиб в 45-м на фронте) возобладали над генами матери.

Сейчас купил две бутылки «Столичной» (по 6.40), бутылку коньяка (4 звездочки — 11 р.), кусок сала (1.40), килограмм груш «Бере» (2.50), кабачковой икры банку (47 к). А до этого в первый день купил 3,5 кг слив, 1 кг недозрелых груш, 1 кг яблок (плохих), килограмма четыре винограда (2 — по рублю на рынке, 2 — по 65 к в магазине), 1 кг мелких помидор — 50 к, 1 баночку меда — 2.10. Ну, еще воды минеральной 2 бутылки. В итоге осталось на сегодня 193 рэ.

30. IX, четверг. Вера, Надежда, Любовь и мать их София

Вчера я обмывал свои «Эоловы арфы», один экземпляр которых выцарапал в «Современнике» накануне отъезда сюда, 21-го. Пригласил Мишу Селезнева, Леру, Фаика, конечно, а остальные, как теперь соображаю, были приглашены по его настоянию: Оксана Петровна и чета Вороновых. Коля, как всегда, был в своем репертуаре говоруна-всезнайки, но нашел-таки время, поднимая тост за меня, что-то сказать о моей «самости» и т. п. Селезнев прочитал стишок-посвящение. Что-то лестное говорил и Фаик Я сказал Лере «Мы увидели с вами друг друга в автобусе из Феодосии в Коктебель. Думали ли вы тогда, 23-го, что 29-го будете со мной пить коньяк?» И она, не обижаясь, тотчас ответила: «Думала. Знала». Какая прелесть! Я переспросил: «Даже знала?» — «Да, знала».

О.П. пела под гитару, и получилось очень славно. Выпили бутылку «Столичной» и бутылку коньяка. На семерых немного. Разошлись в начале одиннадцатого (с 7.15). Потом мы с Лерой бродили около часа, даже больше, по парку. Верный своему принципу, я ничего у нее не расспрашивал, но она все рассказала сама. В 65–72 гг. жила с мужем в ГДР. Через год-полтора после возвращения они развелись. Затем девять лет до самого недавнего времени у нее тянулся роман с женатым человеком. Он собирался уехать за границу. Она готова была последовать за ним, вернее, за его семьей. Он говорил, что не может без нее жить, но и семью оставить не может. За границу почему-то не уехал. И вот она, наконец, решила с ним порвать. Три месяца назад она пошла с кем-то в кино (познакомили), и после зашли к ней домой. Вдруг является тот, с девятилетним стажем (у него был свой ключ от ее квартиры), обругал ее, ударил (тут я сказал: «На этом мы и остановимся») и, разгневанный, ушел.

И вот ее мучит, что прошло три месяца, а он не звонит, не извиняется. Видно, она все еще любит его.

У нее холодная неуютная комната. Я полушутя говорил ей: «Могу сдать вам свой балкон. И дам подписку о дипломатическом иммунитете, и поклянусь…» Она сказала: «И тут же нарушите клятву». Я рассмеялся. Нет, она, право, очень не глупа и мила. У нее довольно крупные, теплые и красивые руки.

1. Х.82

Сегодня мне много снилось, но запомнил только одно: будто вручили мне Звезду Героя Соцтруда, но я удивляюсь, что она не золотая, а серебряная. Прицепил я ее и думаю, что сейчас же сяду писать заявление насчет квартиры: «От Героя Соцтруда В. С. Бушина». Вот, думаю, все удивятся. А за что дали? За мои «Эоловы арфы». Потом пригляделся: серебро-то лишь обертка, я ее снял, а под ней — золото. И ужасно все это мне, подлецу, приятно. Уж так жаль было, когда проснулся!

Воронов вчера рассказал (он с женой сидит с нами за столом), что кто-то подошел к нему и спрашивает: «Как фамилия Бушина?» — «Бушин». — «Нет, это псевдоним. А настоящая фамилия?»

2. Х

У нас в классе, насколько могу вспомнить, было 14 мальчишек, а вот какова их судьба (перечисляю, как сидели на партах, считая ряд у окна первым):

Вадим Тарханов — контужен.

Борис Федоров — ранен, кажется.

Шведов Юра — на войне вроде не был.

Прохоров Коля — вернулся без ноги.

Шумейкин Коля — на фронте не был.

Рассохин Коля — ранение в живот.

Давыдов Лева — убит.

Андрусов Валя — убит.

Моисеев Гриша — убит.

Фридрих Бук — убит.

Федотов Толя — убит.

Гиндин Леня — убит.

Иноземцев Володя — кажется, ранен.

Афонин Коля — кажется, убит.

То есть из 14 бывших на войне 7 убиты. 50 процентов! Цифра ужасающая.

Селезнев сегодня сказал мне, что в их классе (в Днепропетровске) было 11 ребят, на фронт попали 6, убиты 2, т. е. 33 %, и это, конечно, ужасно.

3. Х

Чудеса в решете! Сейчас около автостанции встретил Светлану Гусеву. Увидел ее, лицо страшно знакомое, а кто — не могу вспомнить. Подошел, поздоровался, разговариваем, а не знаю — кто. От неожиданности даже заговорили на «вы». Она только сегодня приехала, живет в пансионате «Голубой залив». Мы познакомились с ней в октябре или ноябре 76-го года в Гаграх.

А теперь вернусь к вчерашним процентам. Проценты страшные. Но вот некоторые любят их повторять. В августовском номере «Юности» напечатано интервью с Бондаревым. Он сказал, что из нашего поколения 20-х годов, из тех, кто попал на фронт, осталось в живых 3 %!

* * *

Позже я спрашивал Бондарева, откуда он взял эту цифру. Я, говорит, у генералов интересовался. Да какой генерал подсчитывал свои потери по возрастам! Вот по национальности уже гораздо позже дали сведения, а это…

Погибло русских 5.747,1 тыс.(66,3 % общих потерь), украинцев — 1.376,5 тыс. (15,9 %), белорусов — 251, 4 тыс. (2,9 %), татар — 188,3 тыс. (2,2 %), евреев — 138,7 тыс. (1,6 %) и т. д. (Всероссийская книга памяти. 1941–1945. Воениздат. 2005. Стр. 253).

4. Х, Коктебель

Многие люди видят лишь первый, лишь поверхностный слой жизни, а проникнуть в глубину явления у них не хватает зоркости, поэтому их усилия часто оказываются бесплодными, а то и вредными. Вот лишь три примера из разных областей.

Вся наша пресса, а часто и весьма известные писатели весьма рьяно выступают за бережливое отношение к хлебу. М. Алексеев, Евг. Носов, С. Викулов без конца пишут об этом то в прозе, то в стихах. Взывают: «Как дорога была корочка хлеба в годы войны!..» и т. п. Но все это бесполезно. Никого сейчас не заставишь жить по меркам военного времени, никого не уговоришь есть черствый хлеб. Жизнь стала динамичной. Люди ездят, ходят в гости и т. п. Это ведет к лишним покупкам хлеба. Люди выбрасывают черствый хлеб. И правильно делают, вернее, у них нет другого выхода. Проблема состоит не в том, чтобы дрожать над каждой корочкой, а в том, чтобы организовать в масштабе всей страны сбор пищевых отходов, — это и есть фундаментальный второй слой, за что и надо бороться, а не разводить сентиментальные нюни о корочке военного времени.

Второй пример. Иные фронтовики ужасно преувеличивают наши боевые потери на войне. Они именно в таких потерях видят героизм. И не соображают, что помогает здесь Солоухину, Астафьеву и всем, кто твердит, будто мы задавили немцев массой, что мы шли вперед, не считаясь с потерями. Да, этого второго лживого слоя они не видят.

Третий. Фаик Мамедов, как и многие другие, считая себя врагами сионизма, без устали твердят о еврейском засилье. Да, оно, бесспорно, во многих сферах жизни есть. Но вот это! Фаик относит к евреям Паустовского, Симонова, Катаева, Ан. Карпова, Игоря Моисеева, даже Исаковский для него сомнителен, Николая Озерова (да будь он хоть японцем!) и т. д. И опять не видит он (а таких ныне прорва!) второго слоя — что эта пропаганда в ущерб русским. И не задумываются. И когда им возражаешь, требуешь доказательств, объявляют тебя наивным человеком, обижаются. Ужас!

* * *

Что взять с Фаика Мамедова или с Байгушева! Но вот известный, образованнейший человек П. И то же самое! Аж до Ромена Роллана и до Черчилля добрался. Устав отбиваться от него, я однажды сказал «Да ведь у тебя у самого первая жена была еврейка» — «Нет! — вскинулся он. — Полуеврейка». Я со смехом ответил фразой, услышанной в какой-то передаче телевидения: «Полуевреев не бывает».

Что там «полу»! М. Лобанов в беседе с В. Бондаренко процитировал Мандельштама: «Капля еврейской крови определяет личность человека подобно тому, как капля мускуса заполняет ароматом большую комнату» (В. Бон. Красный лик патриотизма. 2002. с.174). Вот и вдыхаем сей аромат…

4. Х

Я обедаю раньше и, дождавшись, когда уйдет Мих Лев, сидящий против нее, иду и сажусь на его место.

— Ну, какие новости в жизни миллионеров?

— Почему миллионеров?

— На вас же драгоценностей на полмиллиона. Ей это не понравилось.

— Как хорошо бы сидеть сейчас на диване, пить коньяк и слушать ваши рассказы о жизни миллионеров. Я брал бы ваши теплые русские руки и смотрел бы в ваши серые еврейские глаза, шепча стихи Блока:

Она смеется:

— Вы еще не раз проклянете тот автобус. И чем дальше, тем вам будет хуже.

Это, пожалуй, уже промашка с ее стороны.

23.10. После обеда ходили с Фаиком по поселку. Зашли в аптеку. Я купил грелку. После ужина нагрел кипятильником чайник, налил грелку кипятком и отнес Лере. У нее холодно в комнате. Пусть погреется, бедняжка.

6. Х

Раньше было так всходил на престол новый царь, и начиналось новое царствование. Оно во многих отношениях не несло ответственности за предшествующее царствование, у молодого (нового) царя во многих отношениях руки были развязаны. Это было разумно и целесообразно. Особенно плодотворно — для литературы критического направления. Видя какие-либо мерзости жизни, автору стоило намекнуть, что это было, дескать, когда-то (как Достоевский в «Мертвом доме»), как такой намек облегчал возможность публикации. Малограмотный Никишка попытался начать «новое царствование», т. е. продолжить стародавнюю традицию, но сделал это коряво, несуразно, вредно для страны, и не приходится жалеть о том, что инерция системы его задавила. Да, у нас еще ни разу не было «нового царствования». Наши руководители всегда чувствовали себя ответственными и обязанными за всю нашу историю. В 1982 году они не могут решиться признать какие-нибудь глупости или преступления, совершенные от имени советской власти в 1917– 18-м годах. Этим объясняется, например, что 60 лет у нас не издают Н. Гумилева.

8. Х

Съездил в Алушту к Павлову. О, это было нечто! Вся поездка заняла около 45 часов: позавчера выехал из Коктебеля на автобусе «Турист» в 16.10, возвратился сегодня в 12.30. Раскладка времени такова: в автобусе до Алушты 4,5 часа + обратно 5 часов = 9,5 часа. В постели в первую ночь 8 часов + во вторую 7 = 15 часов (из них спал не больше 5–6). Остальные — пребывание на пасеке, прогулка по городу и т. д. Спать было невозможно из-за ухабистой постели, шумов рано утром за окном, раннего писка 4-летней Марины и 1,5-годовалого Кости (я его прозвал «Костик-мамин хвостик»). Зачем он меня приглашал! Ведь в трех маленьких комнатках тесной квартирки их 8 человек сам, Лора, Наташа, ее муж, двое детей и еще какая-то родственница.

Но много и отрадного. Дорога из Алушты (туда большую часть ехали в темноте, и я любовался низкими звездами). Пасека, на которой мы пробыли часа два, и я впервые в жизни разглядел пчел, которых не видел со времен детства — у деда было ведь несколько ульев на задворках. И было еще вот что. Я спросил у отца Алексея, у Бориса Алексеевича (мать — Елизавета Константиновна), есть ли у пчел враги, много ли их. Он ответил: «Отсюда до Москвы раком не переставишь». Ради одной этой фразы стоило ехать и мучиться.

Отец у него мужик незаурядный. 80 лет, но еще крепок, только вот зрение подводит. Алексей сказал, что мать ему как-то заметила: «Если я умру (ей тоже 80), то он другую приведет». И Алексей говорит, что у него есть кого привести. О, бремя страстей человеческих!

Воронов сказал за обедом: «Эта женщина в твое отсутствие даже не улыбалась». Наблюдал! А когда я вышел из столовой и мы с Фаиком стояли у входа, о чем-то разговаривая, она прошла в столовую, сопровождаемая, видимо, из какой-то прогулки Мих Левом, ее соседом по столу (сидит напротив), который явно к ней неравнодушен. Она улыбнулась мне и сверкнула своей великолепной загорелой спиной, которая здесь привела в восторг какого-то художника (по словам все того же универсально осведомленного Воронова).

9. Х

Лежу весь день в постели: со вчерашнего обеда скорблю животом. Между прочим, во время всех поездок к Павлову меня постигают некие кризисно-стрессовые ситуации. Когда-то во Львове, куда я приехал, чтобы написать для «Красной звезды» о тамошнем военном театре, мы пошли с его дочкой Наташей (ей, видимо, было тогда лет 12) в этот театр, и там во время спектакля мне сделалось плохо, я вышел в фойе и лег на диван, домой меня доставили на «скорой помощи». То ли это повлиял какой-то львовский микроклимат (о нем говорят), то ли Павловы перекормили меня, кажется, рыбой. В 79-м году, когда мы были у Алексея уже в Алуште, в тамошнем парке мы с Катей катались на каком-то круговом аттракционе, и это оказалось так неожиданно страшно, что я чуть не закричал «Остановите!». Ну, и вот теперь.

Приходила Лера. Рассказала мне, в сущности, всю свою жизнь. Зачем? Я и не хотел бы знать о ней так много, хотя ничего дурного в ее жизни, вроде, и не было. Интересно наблюдать, как с течением времени она все больше и больше выдает «информации», которую вначале держала при себе. Сегодня вдруг появился какой-то Боря, который «хочет сделать из меня стерву». Он ей, конечно, явно не во всем по душе. Просидела часа два.

10. Х, 7.30 утра

Входишь в комнату. Наружная ее стена, почти целиком застекленная, выходит на балкон, за которым — прекрасный сад, сквозь ветви деревьев проглядывает море. На постели лежит человек, ему нездоровится. Он лежит головой к саду и морю, он смотрит в глухую стену — и сразу видно, что дурак и что выздоровеет не скоро. Недолго таким дуракам в такой комнате был я, но скоро опомнился и перевернулся лицом к саду, и дело пошло на поправку. Этому наверняка способствовало и то, что вчера в моей комнате побывало пять очень приятных и привлекательных женщин: медсестра Лиля, молдаваночка, которую я знаю здесь уже несколько лет; Фаик уверяет, что она еще и теперь при всех своих соблазнах. Официантка Галя — еще года два-три назад, когда она надевала голубую кофточку, я любовался ею. Светлана — принесла книгу моих переводов стихов Мусаева, кое-что ей понравилось. Она была в красной кофточке, уже загорела лицом, а когда вставала со стула, нельзя было не обратить внимание на ее крепкие, приятной формы ноги… О, горгоны и медузы!.. А Коля Глазков говорил:

Затем пришла Оксана Петровна Базук Послушала меня, пощупала, посмотрела язык Нашла, что немного увеличена печень. Ну как же после всех этих визитов я мог не пойти на поправку!

Между прочим, это был целый интернационал: Лиля — молдаванка, Галя (она заходила в поисках заболевшего Баренца, чтобы накормить его) — украинка, Светлана — еврейка, Оксана Петровна — белоруска, Лера — ну, скажем для полноты набора, русская. Если уж и дальше идти по статистической стезе, то можно отметить, что самая молодая — Лера, ей сорок, самая старшая О.П. — 50, остальные в этом интервале. Что ж, по нынешним меркам — цветущие дамы.

2.20 ночи

Не спится. Эта чертова болезнь все нарушила. Я спал тут как сурок…

Вот написать бы рассказ. Встретились, допустим, на курорте или в поезде леди в районе сорока и джентльмены в районе пятидесяти. И все поначалу изображают из себя кутил, сердцеедов, прожигателей жизни. А к концу срока или поездки постепенно обнаруживается, что все они любят своих жен и мужей, скучают по дому и вполне добродетельны, и все это, затеянное тут от безделья, совершенно ни к чему.

13. Х, 23.30

Нет, она знала не все.

15. Х

13-го Фаик затащил на день рождения к какому-то Диме из АПН, который женат на Вике (фамилию не помню, еврейка, похожая на бабу-ягу, но, видимо, довольно славный человек), я с ней когда-то работал в «ЛиЖи». Кроме был еще какой-то детский писатель Анатолий Иванович (?) Лентяев (?). Эти Дима и Толя очень быстро окосели и принялись наперебой трезвонить о своей 9-й ударной ордена Суворова и т. д. бригаде тяжелых минометов, о своих медалях «За отвагу» и т. д. Слушать их героический дуэт было довольно тягостно, и несколько притихли они только после того, как из своих настырных расспросов ошеломленно узнали, что я старше их обоих и даже воевал там же, где они (Кенигсберг). Потом забрали половину огромного арбуза, бутылку «Рислинга», что я принес, и пошли на улицу Десантников к фаиковской знакомой Наде. Та, конечно, была ошарашена при виде такой орды, но, слава Богу, долго у нее мы не задержались, спустились в этом же доме на первый этаж к Оксане Петровне. Та в папильотках, но была рада. От нее по черной дороге, через ямы, ручьи и спуски пошли ко мне. Здесь выпили по рюмке водки и отправились ужинать.

Вчера Танзиля рассказывала, что когда-то, лет, видимо, двадцать тому назад, была моей пылкой симпатизанткой. Вот уж не знал, вот уж не замечал, вот уж ни к чему. А перед этим она была у меня и часа два рассказывала, как Кайсын Кулиев обкрадывает ее. Например, эти отличные слова о том, что каждая пуля на войне летит в сердце матери (их в свой прошлый приезд цитировала в одной из своих речей Индира Ганди) принадлежат ей, а не Кайсыну. Ну и что? Гете говорил, что Вальтер Скотт переписал из его «Эгмонта» целую сцену, и правильно сделал, она у него пришлась очень к месту.

Были разговоры и, кажется, даже статьи о том, что песня «Священная война» («Вставая, страна огромная!») была написана еще в 1914 году, и Лебедев-Кумач с Александровым только подправили, подновили ее. Чепуха. Но если бы и так, то ведь главное, что тогда песня не прозвучала, не стала одной из реалий войны, а в 1941 году — в первый же день! И была гимном войны все ее годы.

Ярослав Смеляков еще в 45-м году писал в стихотворении о матери:

* * *

Позвонил, наконец, домой. Поговорил с Катей. Как среди воплей содомитов услышал голос чистого ангела. Впрочем, ну, какие содомиты?

16. Х

Через три часа уезжаю из Коктебеля. Кажется, еще никогда не проводил здесь время так неплодотворно. Только прочитал «Батальоны просят огня» и «Последние залпы» Ю. Бондарева, кое-какие статьи и сделал выписки. Поддался я этому бездельнику Мамедову Ну, правда, и поездка в Алушту, и болезнь тоже отчасти помешали. Но ты не имеешь права бездельничать и искать этому оправдания. Работать, работать!

19. Х, Москва

17-го вечером, около десяти, приехали с Фаиком в Москву. Последние три часа пути от Тулы нам скрасила, вернее, украсила 23-летняя студентка-медичка Люся, возвращавшаяся из Тулы, где живут ее родители, в московский институт. Тары-бары-растабары все три часа. В конце выяснилось, что вот уже второй год у нее есть друг, такой же студент, как и она, но женатый. Я, говорит, ему необходима, без меня он бы пропал. Результат благотворного влияния налицо: получал двойки, теперь — пятерки. Как же не постараться ради такого благородного дела и дальше. Замуж за него она не хочет, вообще пока не хочет. Хочет поехать на Сахалин, посмотреть мир и испытать себя. Интересная девушка. Много у нее вполне самостоятельных и очень твердых убеждений. Она читала «Суд» Ардаматского. Вернее, не читала, а держала в руках. Я обещал ей послать свою книженцию.

Из Коктебеля я привез 5 кг кизила, собранного в горах, 3 кг груш Бере, 4 кг синего лука (купил в Алуште на рынке по 1,5 р.), банку меда килограмма 3, рамку сотового меда (то и другое дал Алексей) и два ведра яблок (купил в Курске). Это сколько же получается килограммов? Да еще бутылка Новосветского шампанского, бутылка дагестанского коньяка «КС» (подарок Танзили) и бутылка одесского коньяка, купленного сдуру в ресторане Харьковского вокзала за 18 р. Это, поди, пуда два наберется Никогда не бывало столько груза при возвращении втроем. А тут… Оттого что делать было нечего, и деньги шевелились.

Вчера Таня начала варить кизиловое варенье, сегодня Мария Михайловна доваривает. Вся квартира пропахла теплым запахом варенья. А за окном метет крупа. Ах, как хорошо!

25. Х

Вчера Таня, Фаик и я ездили в Зеленоград к его приятелю Шахмамеду в гости. Он звал к 10 утра, кое-как удалось оттянуть до двенадцати. Но в час уже сели за стол, и началось! Сперва обычная московская выпивка и закуска, потом необыкновенной вкусноты суп, вроде нашего супа с пельменями, затем голубцы — обыкновенные и в виноградных листьях, шашлык, чай, после чая — еще и рыба! Ее я есть уже не смог. Вывалились около шести часов. Жена его по-русски не говорит, дочь и сын (совсем маленький) тоже, в Баку у них еще трое детей. Он учится в какой-то академии МВД и имеет слабость — пишет стихи. Я обещал одно перевести.

26. Х, вторник

30 сентября еще в Коктекбеле, на Веру, Надежду, Любовь, поздравляя знакомых обладательниц этих имен и пользуясь тем, что автомат работал без монет, я поздравил и Веру Лазаревну, кардиолога, с которой познакомились года три-четыре назад в Малеевке. И вот сегодня часов в 9 утра она вдруг звонит. Стала рассказывать о вчерашнем вечере в ЦДЛ, посвященном 90-летию Цветаевой. Я почему-то упомянул ее пациента Ник Вас. Рыжкова, и она передала такой разговор с ним. Спросила его:

— С Бушиным в Коктебеле общались?

— Мало.

— Почему? Он вам несимпатичен?

— Не очень. И вообще у нас мало точек соприкосновения.

— А вы попытались бы найти их на почве антисемитизма.

— Что вы! Ведь Бушин еврей, его настоящая фамилия Бушман.

Ну вот, еще один свихнувшийся. Одни считают меня евреем, другие — антисемитом в прямой зависимости от того, похвалил я еврея или поругал. Вера сказала, что с годами антисемитизм прет из него все больше и больше. Я сказал ей, что как же так, у него когда-то был сценарий «Еврей» апологетического свойства. «Да, — ответила она, — но все это было давно, а теперь он просто антисемит». Допустим. Но еще не ясно, что она считает антисемитизмом. Вполне допускаю, что просто сказать о еврее, что он еврей, в ее глазах, как у многих из них, уже оголтелый антисемитизм.

Вчера похоронили Викт. Ал. Старикова, он умер 21-го. На похоронах я не был, т. к захворала Катя, и я до трех часов ждал врача. Но на поминки съездил. Обратно шли пешком с Тоней Буковской (из нашего подъезда), и я рассказал ей, как на поминках В. В. Полторацкого кто-то в духе черного юмора предложил выпить за следующего. Им оказался Стариков, который тоже выпил тогда.

На поминках поразили меня два человека, очень пожилых, тяжелых папаш, но оказалось, что один на год, а другой лет на 6–7 лет моложе меня. Неужели так выгляжу со стороны и я?

Два дня подряд много пил и ужасно переедал. Немного побаливает сердце. Впрочем, пил еще и в субботу — в ЦДЛовском ресторане с Ник Павл. Плевако и его милой племянницей Инночкой. Правда, всего лишь бутылку «Мукузани».

30. Х

26-го было партсобрание, на котором свирепые евреи Вадим Соколов и Борщаговский требовали для Семанова высшей меры — исключения из партии. За что? Совершенно неясно. Он покупал и читал журнал «Вече», который издавал Анатолий Михайлович Иванов, я его знаю. Иванова выслали в Киров на 5 лет. Но что это был за журнал? Как он издавался? Где распространялся? Главное — что там писалось? Неизвестно. Но они требуют высшей меры! Вот так их отцы в 37-м требовали высшей меры для неугодных им лиц, в чем-то оплошавших. Какая свирепость! И наглость. И невежество. Соколов говорил: еще Яковлев, ответственный работник ЦК, когда-то (15 ноября 1972 г.) критиковал Семанова, еще Симонов (тоже в «Л.Г» 28 мая 78 г.) писал… Но Яковлева за эти статьи сняли с поста завотделом агитации и пропаганды ЦК (был и.о.), а статья Симонова комически нелепа!

31. Х, 13.40

Только что ушел С. Семанов, просидел около часа. Рассказал свою историю в связи с делом А. М. Иванова… В сущности, страшная история. Остановлены все его публикации. Как будто это лютый враг. А Окуджава давал по французскому телевидению интервью Гладилину — это никого не интересует. Этот Гладилин недавно выступал на «Немецкой волне» в связи с сорокалетием краснодонской «Молодой гвардии». Одни, говорит, утверждают, что это была группа молодежи, которая воровала картошку, а немцы действительно расстреливали за воровство. Другие говорят, что это были украинские националисты, боровшиеся и против Гитлера, и против Сталина. Да там большинство русских было! С чего бы им стать украинскими националистами? Но это, говорит, крайние точки зрения, которые мы рассматривать не будем. А тень бросил!

5. XI 82

Вчера было общее партийное собрание, и довольно интересное. Мы с О. Зобниным вышли выпить по 100 г коньяка, а в это время выступал Ю. Бондарев, которому возражал Павел Богданов, и было, говорят, довольно шумно. Потом мы вернулись. В конце выступал Ф. Кузнецов. Восхищался нашей идейно-политической зрелостью перед лицом «Метрополя». Ну, сколько можно! Но очень хорошо привел тогдашнее выступление Борщаговского (по стенограмме). Очевидно, не все поняли, что это был удар по его нынешнему живодерскому выступлению с требованием высшей меры для Семанова. А тогда он говорил о четкости, сложности, о человеческих судьбах и т. п.

Кузнецов сказал о «пушкинском таланте» Б. Ахмадулиной. Че деется! Ну, простительно Вознесенскому, который когда-то назвал ее Лермонтовым наших дней, а это же говорит первый секретарь!

После собрания поехал к Васильевым. Передал Ире 300 р. за памятник на могиле Сергея. Она выглядит вроде неплохо. Рецензирует какие-то книги или рукописи для «Молодой гвардии», там конкурс им. Николая Островского.

Зашел и к Ал-ре Дмитриевне. Ей 78 лет. Плоха старушка, но смеется, много рассказывает, как всегда…

7. XI.

Вчера ходил на день рождения Фоменки. Были его друзья Вл. Сорокин (Герой Советского Союза с 69 г.), Саня и Виктор, а еще его дочь Марина с мужем Володей и сын Женя. Старички были не всегда воздержанны на язык, смущали Марину и Женю, они даже выходили из комнаты. Домой пришел около трех. Таня встретила словами: «Где ты был, пьянчужка?» Сегодня тягостно и болит сердце, а это значит, совесть еще жива.

11. XI, 10.35

Что-то случилось. Вчера был День милиции, и по телевидению должны были передавать концерт в двух отделениях. Его не было. Заменили фильмом «Человек с ружьем» без всякого объявления о замене. Сегодня была изменена вся программа радио. Сейчас передают только музыку. Когда умер Суслов, второй человек, ничего подобного не было. Может быть, только Брежнев или что-то в космосе.

Сейчас Гончаренко сказал по телефону, что о космосе утром передавали по радио. Выходит, что Брежнев.

Каковы могут быть последствия этого, предвидеть невозможно.

10.50. Сейчас обшарил весь эфир, передают только музыку.

10.55. Включил телевизор. Передают из консерватории. Кто-то играет на фортепиано, кажется, Шопена. Рихтер? Нет?

Заходила соседка Софья Павловна, сказала, что в 11 часов…

Брежнев! Только что передали одновременно по радио (на 3–5 секунд раньше) и по телевидению сообщение от Президиума Верховного Совета ЦК и Совмина. Сообщение очень короткое. (Объявляла об «Информационном сообщении» Светлана Жильцова, читал Кириллов.) Краткость сообщения, конечно, неспроста.

11.15. Когда Кириллов произносил слова «Леонид Ильич Брежнев», на экране появлялся его портрет со всеми пятью звездами и медалями. Как гуманист я должен сожалеть о смерти человека, но честно признаюсь: скорби нет в моей душе.

Зашел к соседу Льву Ефимовичу. «Да, да, ужасно!..» И, как всегда, довесок «Я слышал, что и Кириленко умер». Какое это имеет значение рядом с этим. Сейчас пойду в магазин, куплю пленки, заряжу аппарат и пойду на Красную площадь.

11.20. Умер вчера в 8.30. 26 с половиной часов соображали, что делать. Кто ж теперь будет руководить выполнением продовольственной программы?

1450. Захватив фотоаппарат и приемник (он был в чемоданчике включен), чтобы слышать сообщения, если они будут, я ринулся в город. В 12.30 жду поезда на нашей станции «Аэропорт», на скамье рядом со мной сидят три девицы, едят мороженое и смеются. Я не выдержал:

— Девушки, человек умер, а вы хохочете!

— Какой человек?

— Брежнев. А вы хохочете.

Они вроде не поверили, но смолкли. А в поезде продолжали есть мороженое и похохатывать.

В вагоне народу было много. Как всегда, в руках то там, то здесь виднелись книги.

Сошел на Маяковке. Заглянул в магазин телевизоров. Торговля идет как обычно. Купил батареек Зашел рядом в фотомагазин. Купил пленку и тут же зарядил аппарат. Пошел пешком на Красную площадь, иногда делая снимки. Вход на площадь отсюда и со стороны Москвы-реки был перекрыт.

15.40. В три часа по радио и телевидению (Кириллов) передавали «Обращение к партии и народу», некролог «Л.И.Б.» и постановление об организации комиссии по организации похорон. Председатель — Ю. В. Андропов. Интересно, кто возглавлял комиссию по организации похорон Сталина? Не Хрущ?

Но вернусь к Красной площади. Во втором часу заграждения убрали, и народ ринулся к Мавзолею. Народу собралось с обоих концов довольно много. Сделал несколько снимков. Разговоры велись о том, кто же будет на его месте. Называют три фамилии: Андропов, Черненко и Романов.

Народ занят своими делами. Скорбных лиц я не видел. В третьем часу вернулся домой.

В опубликованных документах все традиционно, никаких свежих слов и новых веяний нет. Ну, оно и понятно. Суть обнаружит время.

13. XI, суббота

Вчера в 12 часов в Союзе писателей был траурный митинг. Собрали в Малом зале. Я опоздал минут на десять. Зал был полон, народ толпился у входа. Увидел Нину Сударушкину из библиотеки, она о чем-то беззаботно переговаривалась здесь у входа, с какими-то подружками. Я сказал, касаясь ее руки: «Что-то не вижу в вашем лице государственной печали». Она уж совсем рассмеялась и принялась изображать печаль.

Митинг открыл секретарь парткома В. Кочетков, а выступали, как ни странно, В. Амлинский и В. Гусев, а потом — уж это просто забавно — Юра Мельников и Наташка Дурова. Хитроумный Феликс сидел в президиуме, но не проронил ни слова.

Минут через десять Нина, ее не знакомая мне подружка и я отошли к телевизору и включили его. Она рассказала, что еще 10-го, когда я заходил в библиотеку и развлекал ее смешными рассказами об Островом (сейчас в последних известиях по радио выступал о Брежневе Ю. Бондарев и выдал весь полагающийся набор похвал и сожалений), она знала о смерти Б. «Что же вы не сказали?» — «Я думала, это очередная байка». Минут через 15 они с подругой ушли: «Работать надо». А мы пошли с О. Зобниным в нижний буфет, и он угостил меня парой чашечек кофе и бутербродом. А я взял 2 кг раков. Ада Ефимовна из Литфонда тоже была. Я сходил еще за пивом, мы заперлись в их комнате и, сказав «Король умер. Да здравствует король!», стали пить пиво и есть раков. Объедение!

15. XI, 10.35

По телевидению идет последний репортаж о Брежневе. Сейчас давали Колонный зал. Андропов и другие члены Политбюро, кандидаты и секретари третий раз стояли в карауле и третий раз выражали сочувствие вдове. Когда это было в первый раз и Андропов обнимал левой рукой вдову за плечо, рука его, как мне показалось, дрожала. Волнение? Слабость? И то. и другое нежелательно. А, впрочем, что ж, ведь, в сущности, он тоже старик

Когда Сталин сменил (не по должности, а по существу) Ленина, ему только пошел 45-й год, и он был моложе предшественника на 9 лет. Хрущеву, сменившему Сталина, было 59 лет, и моложе он Сталина на 15 лет. Брежневу, когда он сменил Хрущева, подбиралось под 58, моложе Хрущева на 12,5 лет. А Андропову сейчас идет уже 69-й год, и он моложе предшественника лишь на 6,5 лет.

Итак 45–59 — 58 — 69

Или: 9 — 15–12,5–6,5

В первом ряду особенно удручает сопоставление последней цифры с двумя предпоследними. А во втором — сопоставление двух последних цифр.

На экране (я сижу на кухне около телевизора) — Красная площадь.

Избранию Андропова я рад. Очень не хотел и опасался загадочно-несимпатичной фигуры Черненко. Но, надо сказать, что по действиям КГБ выдающихся способностей его руководителя видно не было. Чего стоит одно то, что до последнего предела держались они за каждую диссидентскую душу и при этом нередко садились в лужу, как в случае с невесткой Сахарова, который добился для нее выезда голодовкой. Во-первых, голодовку можно было предвидеть. Во-вторых, какой смысл был в том, чтобы держать эту девицу и не пущать?

13.00. Вот и похоронили. Почти весь репортаж я записал на пленку. Очень радует, что никто из брежневских ставленников — ни Черненко, ни Тихонов, ни Кузнецов — слова на митинге не получили. Выступили после Андропова Устинов и акад. Александров. Это можно понимать как обещание силы, твердости в сочетании с интеллигентностью. Это радует, как и то, что в Колонном зале был патриарх Пимен.

Андропов производит впечатление непосредственного человека. Перед началом речи, обнажив голову, он сказал рядом стоявшему Тихонову: «Подержи шапку». А потом, уже после погребения, когда стояли в три ряда и Черненко оказался во втором, он как-то очень простецки поманил его опущенной вниз рукой, давай, мол.

16. XI

Еще ходят упорные слухи, что умер А. Я. Пельше, застрелился Кириленко. Ничего удивительного. Первому 82 года, а второй ровесник Брежнева (с 1906 г.), и у него, говорят, удрал за границу сын.

В выдвижении и назначении людей на посты Брежнев думал не о государстве, не о будущем, а только о себе и жил одним днем. У него было два критерия: продвигать своих (днепропетровско-молдавских), которые постарше. Он преследовал при этом две цели: окружить себя верными холуями и не выделяться на их фоне своей старостью. Чего стоило одно только назначение вместо 76-летнего Косыгина 75-летнего Тихонова, видимо, уж совершенно карманного деятеля. Он не желал или не мог предусмотреть даже такую вполне реальную жизненную ситуацию, когда один за другим, а то и кряду трое, старички начнут валиться. Но, видимо, эпоха геронтократии приходит к концу. Такое ощущение, что ни Тихонов, ни Кузнецов, ни Черненко не останутся на постах.

17. XI

Сегодня утром говорили с Таней о том, что для Хрущева при всем его бесстыдстве все же существовали некие нравственные препоны, преодолеть которые он то ли не смел, то ли не догадывался. Допустим, как Брежнев, для которого никаких препон уже не существовало, он не объявил себя героем войны, не схватил орден Победы, не произвел себя в маршалы, хотя и навесил четыре Золотых Звезды, но только одну — Героя Советского Союза, а три остальных — Героя Соцтруда (у Б. 4 — Героя Советского Союза и только одна — Героя Соцтруда, полученная в 66-м году) и т. д.

23 ноября

Был в Союзе писателей РСФСР (комната 15) на обсуждении карповского «Полководца». Началось в 2 часа. Кое-что записал.

Вадим Соколов в восторге: «Это для нашей литературы о войне принципиальный успех. Его определили точность, объективность в изображении сложной фигуры генерала Петрова, чему способствовало военное образование автора. Это написал профессионал. Нам говорили, что Ворошилов, Октябрьский — выдающиеся полководцы… Петров включает отступающие дивизии в свою 44-ю армию — вот свое! Карпов пережил свою трагедию и теперь без сенсационности рассказал о ней».

Алексей Васильевич Басов из Института истории АН: «Ошибки Сталина автор смакует. Умаляет заслуги других командующих ради возвышения Петрова».

Евгений Воробьев: «Меня огорчает предыдущий оратор уровнем своего эстетического и стратегического мышления…»

Ах, ты, Господи! Стратег…

24 ноября

Послал письмо Е. Воробьеву, М. Галлаю и И. Козлову. Они нахваливали повесть Карпова.

25 ноября 82

Работая над статьей о стишке «Прощай, немытая Россия», впервые прочитал стихотворение «Родина», неизвестно кем придуманное.

И вот нашлись эстеты, которые этот патриотический панегирик, начинающийся и кончающийся словом «мерзость», приписывают Веневитинову. О нем, умершем в 22 года, еще И. В. Киреевский тогда же писал: «Веневитинов был создан действовать сильно на просвещение своего отечества, быть украшением его поэзии и, может быть, создателем его философии». Вот такими стишками, от которых вонь, просвещал бы он отечество и украшал его поэзию? С помощью «клистирных трубок» создавал бы русскую философию? А гораздо позже Чернышевский выражал уверенность: «Проживи Веневитинов хоть десятью годами более — он на целые десятки лет двинул бы вперед нашу литературу».

Однако еще в 1857 году, к 30-летию со дня смерти поэта, М. И. Семевский, будущий издатель-редактор журнала «Русская старина», включил, взяв неизвестно откуда, это распрекрасное сочинение в рукописный сборник нелегальных произведений как принадлежащее Дмитрию Веневитинову. Естественно, напечатать его тогда в открытой печати было трудно, даже невозможно, но в 1914 году это все-таки удалось. Слава такого культурно-просветительского подвига принадлежит С. Шпицеру Подвиг не был забыт в советское время: в 1934 году Б. В. Смиренский уже включает «шедевр» со всеми его ароматными мерзостями в полное собрание сочинений поэта. Сия «жемчужина» патриотической поэзии приводит в восторг литературоведа Д. Д. Благого. Он давно занимался Веневитиновым, Еще в первой советской литературной энциклопедии, начатой в конце 20-х годов, есть его статья о поэте. Теперь он был поистине живым классиком литературоведения.

И во вступительной статье к этому ПСС, и в книге «Три века» Благой объявляет стишок «замечательным», носящим «заостренно политический характер», дающим «беспощадную по своему горькому и бичующему натурализму картину рабской николаевской России». Мало того: «В нашей литературе конца XVIII — первой трети XIX века нет произведения, которое равнялось бы веневитиновской «Родине» по яркости и силе обличения. И все это море гнева, боли и печали сгущено, сжато в шестнадцать предельных по своей лаконичной энергии строк! Замечательна «Родина» и резким натурализмом рисунка» и т. д.

26. XI, пятница

В понедельник, 22-го, был у Васи Шкаева в «Советской России». Отнес ему свои «Арфы» на предмет переиздания. У меня с ними многолетняя история. Вася показался мне не таким простым, как я думал о нем раньше. Помню, как он однажды покоробил меня, рассказав в присутствии какой-то сотрудницы довольно похабный анекдот насчет сигарет «Стюардесса» и «Опал». Подарил ему «Арфы».

В среду, 24-го, Таня уехала в Харьков дней на десять. Ехали на Курский вокзал через центр, т. е. по прямой. Она предлагала по кольцу, но я решительно сказал «Порядочный человек по кривой не поедет».

А накануне, 23-го, я позвал Загорного и Гончаренко отметить выход моей книги. Тупые хохлы! Имени Симонова просто слышать не могут. Загорного я чуть не обложил. Ведь никаких резонов не понимают. Я им говорю: кто такой Симонов? Писатель. Что у писателя самое главное? Книги, т. е. образы и идеи. Так есть ли у него хоть один образ как-то особенно выигрышно показанного еврея? Есть ли хоть одна еврейская идея? Нет ни того, ни другого. Наконец, может быть, у него есть оскорбительное или хотя бы неуважительное о русском народе? Соглашаются, что тоже нет. Так какого же черта вам надо?! — ору. А этот ленивый толстяк Гончаренко говорит: «Я не верю в его искренность». Вот возьми его за рупь двадцать! Он подозревает, что Симонов всю жизнь любил Израиль, а в книгах прославлял Россию — притворялся. Да ведь почти всю его жизнь никакого Израиля не было…

Сегодня часа в 4 заходил Зобнин. Потом я поехал в Союз и там, наконец, оставил для Ф. Кузнецова первую половину своего сочинения об АС. Мы с ним об этом уславливались по телефону. И сегодня же отправил письма Г. М. Гусеву о том, чтобы признали мои «Арфы» первым изданием.

27. XI,2320

Еще о безродной «Родине».

У Д. Благого не обошлось, конечно, без естественного сопоставления: рядом с ней «бледнеет известное лермонтовское восьмистишие «Прощай, немытая Россия», напечатанное в 1841 году(?!)». Ну, что перед чем бледнеет по мерзости, надо еще доказать. Но автор этого не делает. А продолжает: «Читая «Родину», начинаешь понимать, в какую громадную величину мог бы вырасти Веневитинов, проживи он еще хотя бы пять-десять лет».

Что ждал от поэта Чернышевский и что — Благой. Да, его Веневитинов, несомненно, развил бы тему своей «Родины» именно так, как хотелось бы Благому: глядишь, облил бы презрением не только брюхатых русских баб, мужиков-лапотников, но и сопливых голодных детишек, а для вящей живописности русского быта перешел бы от клистирных трубок к сортирам и не ограничился бы для людей, любящих родину ярлыком «болваны», а придумал бы что-то позабористей.

28. XI, воскресенье. 9 вечера

Сейчас пили с Катей чай и смотрели по телевидению передачу, посвященную памяти Анны Герман. Какое это редкое было сочетание обаяния, женственности, артистизма и простоты! И ни грана эстрадной пошлости. Таня однажды сказала, что у нее ангельский голос. Да, она и была ангелом, случайно посетившим нашу Землю. Только присутствие Кати помешало мне разрыдаться в голос, но когда она ушла, я все-таки прослезился.

* * *

В сентябре 2012 года по ТВ показали фильм об Анне Герман. Так они даже из ангела небесного сварганили зловонную антисоветскую несъедобщину! Всю жизнь ее представили цепью ужасов и кошмаров по вине Советской власти. А 9 сентября мы с Таней были в ВДНХ на книжной ярмарке, и она купила книгу воспоминаний Анны. Конечно, были трудности, конечно, были неудачи и драмы, даже трагедии, но сквозь все это — свет, радость, любовь!

29. XI, понедельник

Сегодня в «Правде» имя Андропова упомянуто только один раз — на 5-й стр. в статье, посвященной какой-то годовщине освобождения Албании. А имя Брежнева — на 2-й стр. в статье о сборнике Ленина насчет бережливости. Это нельзя не соотнести с тем фактом, что Председатель Президиума Верховного Совета до сих пор не избран, хотя Андропов избран членом П. В. С. Что бы это значило? Завтра начинается сессия Верховного Совета РСФСР и кое-что прояснится. Можно предположить, что за пост Председателя идет борьба.

Был Сергей Семанов. Выглядит он неплохо. Я сказал ему о своем намерении написать письмо в Секретариат Союза о том, что карающие органы обошлись с посторонним им человеком гораздо более гуманно, чем наша гуманная писательская организация — со своим членом. Не советует.

1 декабря 82

Еще о «Родине».

Ведь вот что любопытно! Благой видит, что полюбившаяся ему жемчужина изящной словесности «представляет собой совершенно исключительное явление не только в творчестве Веневитинова, но и в истории нашей словесности вообще». Тут он, конечно, прав, Как и «Прощай, немытая» — в творчестве Лермонтова и вообще. Нечто разумное он пишет и дальше: «Родина» до такой степени идет вразрез со всеми нашими привычными представлениями о Веневитинове, что невольно закрадывается сомнение в самой принадлежности ему этого стихотворения». Вот и проверить бы это сомнение, вот бы и проанализировать это совершенно исключительное явление, а заодно — и «Немытую».

Да ведь знатока творчества Веневитинова должна бы смутить самая первая строка «жемчужины» — «Природа наша, точно, мерзость…». Ведь русская природа была предметом постоянных и возвышенных размышлений поэта. Он называл себя «певцом лесов». В письме сестре признавался: «Мне хотелось бы изобразить природу такой радостной и такой прекрасной, какой вы до сих пор ее не видели». И вдруг после этого: «природа — мерзость»?

Белинский с глубоким пониманием этой особенности его творчества писал «Изо всех молодых поэтов пушкинского периода он один обнимал природу не холодным умом, а пламенным сочувствием и силою любви, мог проникнуть в ее святилище, мог

и потом передавать в своих созданиях высокие тайны, подсмотренные там».

Надо ли повторять, что такое любовное и восторженное отношение к природе, как к другу, сложилось у поэта не в Италии же и не во Франции, не в Германии же и не в Англии, а под родным русским небом. И вот, говорю, об этом любимом друге ни с того, ни с сего вдруг брякнуть «мерзость»? Да это иначе как вероломством или затмением ума и назвать было бы нельзя! Опять же — как и «Немытую Россию» после пронзительной лермонтовской «Родины» («Люблю отчизну я, но странной любовью…»), написанной в том же 1841 году, к коему исследователи относят и «Немытую».

Д. Благому не пришло на ум сопоставить два необъяснимо противоположных отношения к русской природе. Он был слишком увлечен задачей создания образа «подлинного Веневитинова».

Благородную работу сомнения, проверки и установления истины, слава Богу, выполнили другие.

3. XII.82

Вчера заходил сосед с пятого этажа Володя Бурич. Сказал, что ходят слухи, что Зимянин и его команда могут исчезнуть. Я был бы рад. Но как и куда?

Еще говорил о возникшем движении против христианства и за буддизм. Еще давно я слышал от Н. Воронова, например, и от И. Кобзева, что они против христианства, принятие его считают ошибкой и т. п. А теперь развивается такой взгляд. Христос, мол, с его проповедью любви к ближнему, непротивления и т. п. был не что иное, как величайший провокатор. Цель его — подготовить христиан к покорению их евреями. И Семанов передавал мне слова Анат. Мих Иванова: христианство — предбанник сионизма. И вот, мол, потому ныне так плохи дела, такое засилье евреев. Хорошо, но ведь христианство это не только наше уютное, теплое, домашнее православие, но и суровое кафедральное католичество. Это во-первых. Во-вторых, выросло с 17-го года уже несколько совершенно безрелигиозных поколений, но и они не помешали еврейскому засилью. Нет, это лишь недобросовестная попытка свою вялость и бездеятельность свалить на предков, которые-де 1000 лет тому назад так непростительно оплошали. Вот будто все это нашло какое-то отражение в повести Вал. Сидорова, опубликованной в «Москве» № 8. Сидоров в роли Мартина Лютера! Религиозный реформатор! Усикаться можно!

5 декабря

Через несколько лет после сооружения Д. Благим образа «подлинного Веневитинова» литературовед В. Л. Комарович писал, что эта самая «Родина» «ни в биографическом, ни в стихотворном, ни в идеологическом отношении ничего общего с Веневитиновым не имеет». К такому же выводу пришел и академик В. В. Виноградов в книге «Проблема авторства и теории стилей». И он особо подчеркнул, что его анализ «не подтверждает, не оправдывает и ту восторженную эстетическую характеристику, которую получило это произведение у ДД Благо го». Но перед «Прощай» немеют и академики. Неприкасаемо!..

6. XII,23–10

Сейчас опять смотрели с Таней (она-то первый раз) передачу об Анне Герман. А вчера Татьяна Доронина великолепно читала по радио Ахматову.

Это гениально! Как хорошо, что можно жить и вкушать все это!

В своей работе над статьей о Б. вдали увидел берег.

10. XII

Ровно месяц со дня смерти Брежнева. Что изменилось? Кое-что! Ушли Кириленко, министр ж/д Павловский, Тяжельников (это первостатейный прислужник, знаю сам, но говорят, еще и…) с должности завотделом пропаганды отправлен в Румынию, на его место — Стукалин Б. И. (туповатый Ив. Курчавов хвалит его). На место Стукалина в Госкомиздат — Пастухова, какого-то министра сельского строительства — на пенсию.

Все-таки какое-то движение началось, и я полон надежд на лучшее.

Вчера был в ЦДЛ. Платил взнос и прочитал в библиотеке статью М. Лобанова «Освобождение» о «Драчунах» М. Алексеева в «Волге» № 10. Как напечатали — поразительно! Глядишь, и моя статейка о Б. проскочит.

Хотел взять «Москву» № 8 с повестью В. Сидорова, но в библиотеке не оказалось. Нина Сударушкина предложила свой экземпляр.

Сейчас второй раз смотрел по телевидению «Последнюю жертву», поставленную М. Козаковым. Великолепно! Юлию Павловну играет какая-то Елена Романова. Ах, что за прелесть! Какая благородная красота, и сыграла талантливо. Вадима Григорьевича играет Янковский, которого я очень люблю. Сцены, где он обнимал и целовал Юлию — Елену, сыграны с неподдельной искренностью.

11 декабря

Недавно послал письмо ученому критику В. И. Сахарову.

«4 декабря 1982 года

Уважаемый Всеволод Иванович!

Позавчера приобрел в нашей Книжной лавке на Кузнецком сборничек Веневитинова с Вашим предисловием. Вы пишете: «Даже если «Родина» и не принадлежит Д.В., все же можно предположить, что Лермонтов, зная стихотворение в одном из списков, был уверен в его авторстве и вослед ему написал свою горькую и вместе с тем полную любви, веры и надежды «Родину». Тут непонятно, на каком основании «можно предположить», что Лермонтов и знал помянутый стишок, и даже был уверен в авторстве Веневитинова, и, мало того, почему «поспешил во след».

В примечаниях Вы возвращаетесь к этому вопросу и пишете, что стихотворение «Родина» приписывалось Веневитинову «современниками и некоторыми позднейшими исследователями». Ну, о позднейших мы несколько осведомлены. Самыми

позднейшими были СМ. Шпицер и Д. Д. Благой, ныне благополучно здравствующий. Но кто из современников поэта?

И дальше у Вас: «Не собираюсь решать здесь сложную проблему авторства (автограф пока не найден, но современники, в их числе Лермонтов — ср. «Прощай, немытая Россия» — в авторстве Веневитинова не сомневались). Опять названы какие-то современники, но по имени — только один Лермонтов. Но, повторяю, у Вас же нет никаких доказательств, что Лермонтов не сомневался или хотя бы просто знал этот стишок?

Судя по Вашему «пока не найден», Вы сами не сомневаетесь ни в авторстве Веневитинова, ни в уверенности на сей счет Лермонтова. Но почему бы Вам не назвать тех, кто не только сомневается, но решительно отвергает это авторство и никак не приплетает сюда Лермонтова?

Буду рад получить от вас разъяснение и заранее благодарен».

12. XII

Вчера в передаче «Для полуночников» «Голос Америки» передавал, что 10.XII в «День прав человека», у памятника Пушкину была молчаливая демонстрация, которая по традиции проводится с 66-го года, и что милиция забрала 60 человек За несколько дней до этого по «Голосу» разоралась в истерических нотах об этой демонстрации какая-то Наталья Алексеева (невестка Сахарова?), призывала фактически к ней, указывая и место, и день, и время — семь часов. Я был там ровно в семь. Вся площадь от памятника до пешеходной части действительно была забита народом. Но что это за народ — бог весть. Было несколько милиционеров в форме, человек 5–6, и, видимо, достаточно кагэбэшников в штатском. Кое-кто был без шапок (это знак принадлежности к демонстрантам), но погода стояла довольно теплая, и кто знает, все ли это были демонстранты. На моих глазах взяли под руки и увели двоих, одного — стоял рядом на костылях, плохо одет, с болезненным лицом, маленького роста, с редкими спутанными волосами. Он что-то стал им говорить, кажется «Меня?». Мне было его жалко.

Когда в последний раз гуляли с Ан. Мошковским, он сказал: «А вдруг Феликс Кузнецов станет Генсеком!» Это в связи со слухами, что он уходит в ЦК. А что? Он ловок, ух как ловок!

А рукопись моя лежит у него на столе в кабинете уже третью неделю, с пятницы 26 ноября. Все некогда ему!

15.12

Сахаров ответил: «К сожалению, ничего не могу добавить к написанному…» Так я и знал.

17. XII

В воскресенье у меня заболели нижние передние зубы. Потом стало ясно, что это не зубы, а десны. В понедельник был у зубнихи Сабоджан. Она так разговаривает с пациентом, словно тот перед ней виноват за свои зубы. Да еще выдумала поучить меня русскому языку, засмеялась, когда я сказал «спереду». Я пообещал прислать ей выписку из Даля, где это есть (т. IV, с. 239). Работает грубо, ткнула мне в верхнюю губу сверлом, уронила на колени что-то и не подумала извиниться. Назначила полоскание. А во вторник я поехал вечером в «Книжную лавку» подписываться на Диккенса, не подписался, очередь, а приехал совсем больным, часов в 8 лег в постель, температура 38,5. Но спал хорошо и к утру был почти здоров. Видимо, это были зубы, сегодня уже делал гимнастику с обливанием, вчера — без обливания.

И. Ф. СТАДНЮКУ

«19 декабря 82

Дорогой Иван Фотиевич!

Кончаю читать твою «Войну». За такие ее страницы, как те, например, где ты рассказываешь о военной игре на картах в январе 41-го года, или о речи Сталина 3 июля, или о допросе генерала Власова, и за некоторые другие, на которые ты не пожалел ни времени, ни труда, ни таланте, — за все это тебе многое отпустится и на этом, и на том свете.

Но, дорогой Иван Фотиевич, тебе отпустилось бы еще больше, если бы иные пассажи ты своевременно убрал. Например, тот, где интеллигентная женщина, хирург, обещает своему не менее интеллигентному мужу, что, если он заведет роман на стороне, она ампутирует ему глянс пенис. Или философические рассуждения о том, что судьба, мол, как распутная женщина, особенно опасна, когда ласкает слишком пылко. Надо ли тебе было создавать сей философический вариант в свое время довольно популярной песенки Герцога из оперы «Риголетто», которую скабрезные шутники распевали на такой манер:

Поставь мне бутылку коньяка, и я еще кое-что скажу. Обнимаю и всех тебе благ в наступающем Новом году!»

21. XII

19-го, в воскресенье, отметили сразу множество дат: Танин день рождения, нашу янтарную свадьбу, выход моих «Эоловых арф», день рождения Брежнева, сорок дней, и Николин день — ведь Таня-то Николаевна.

Были Ивановы, Фоменко, четыре штуки Мухачевых и Мария Мих

А в пятницу я зашел в ЦДЛ и забрал из кабинета Ф.К свою рукопись, которая пролежала там ровно три недели, и он ее даже домой не взял. Вернул Мар. Ив-не расписку и сказал, что обойдусь без Ф.К., как и он без меня. Она что-то лепетала о его великой занятости на благо Московской писательской организации, но я ответил, что занят не меньше.

— Но вы работаете на себя.

— Нет, я работаю на человечество.

23. XII

Сегодня с Адой ездили на могилу Сергея. Ира поставила надгробие. Черный мраморный столб в человеческий рост, а сверху то ли изображение (из камня) урны, то ли раковина, а впереди буква «С». Строго и достойно. Протер я снегом все три надгробия — и его, и Сергея Кашина, и деда. Ах, какая работа… Сфотографировал — и ушли.

Галю срочно забрали в больницу. Она уже звонила оттуда. Что это? А у Ады болит душа о ее Сережке.

26. XII

Заведующий недавно созданным отделом международной информации ЦК, фамилия Замятин, а его заместителя — Загладин. Замять и загладить. Нарочно не придумаешь! Вчера этот Загладин выступал по телевидению. И внешность вся такая мягкая да гладкая. И имя Вадим Валентинович — как струя масла.

28. XII

Вчера во время прогулки по парку пришли в голову две недурные мысли о «Береге» Бондарева, но когда пришел домой, одну забыл. И вспомнил только перед сном, уже в постели. Сразу встал и записал. Надо всегда носить при себе записную книжку.

30. XII

Вчера работал до трех, потом с пяти до семи, а написал всего одну страницу, и доволен.

31.1983, Малеевка

Новый год, как уже несколько лет подряд, встречали дома. Была елка, купленная мной на базаре у метро еще числа 21-го, были гирлянды разноцветных лампочек на елке и на кухне, были свечи на праздничном столе. Все так славно! Катя впервые выпила немного шампанского. Не понравилось. Горько, говорит.

А 2-го утром поехали в Малеевку. Тут уже были с нами Катины подружки Лена и Аня, тоже на зимние каникулы, а вот теперь Таня Кузнецова. Татьяна 2-го же вечером и уехала, а девочки должны пожить здесь до 10-го. Я же, видимо, буду до 23-го, хотя уже чувствую, что трудно будет высидеть здесь.

7. I

Вчера вынужден был присутствовать при извинении Владлена Анчишкина перед Дугинцом. Накануне вечером перед ужином Ан. выкушал полбутылки водки, угостил меня, а когда сел за стол его сосед Д., он ни с того ни с сего стал меня уверять, что тот был полицаем. Дело чуть не дошло до драки, Ан. был очень агрессивен с бутылкой в руках. Кончилось тем, что Дуг. пересел за другой стол. А утром потребовал от него взять свои слова назад в моем присутствии и извиниться. Оказывается, Ан. совсем дурак, когда напьется. Надо запомнить.

Сегодня приехала его жена Лариса. Рассказывает, что в Москве принимаются меры по укреплению порядка. Молодец Ген. секр. ЦК КПСС!

9. I

Сегодня в три часа уехали домой Катя и ее подружка Таня. Мне тут быть еще 14 дней. Как их прожить? Я плохо стал выносить долгие сроки в домах творчества.

Стоит теплынь, которой не было в январе то ли 100, то ли 200 лет, как сказали сегодня по телевидению. 0 — +2–5 градусов. Сегодня утром в лесу я поймал и отпустил большого комара.

12. I, Малеевка

10-го уезжал в Москву, переночевал и 11-го вернулся в Малеевку. Здесь после отъезда детей стало тихо и спокойно. Вчера с 8 до 9 вечера прогуливался с Ларисой Васильевой и Сергеем Поликарповым. Зашел разговор о «Выборе» Бондарева. Я с возмущением стал рассказывать, как там (она не читала) два дружка по очереди лезут на одну бабу. Поэтесса сказала, что, скорее всего, так и было. «Но какова она! — не унимался я. — Приняла одного и просит его прислать дружка, он-де больше ей нравится. Рядовую советскую колхозницу автор изображает какой-то Клеопатрой, что ли!» — «При чем здесь колхозница! — воскликнула поэтесса. — Просто она баба, ей хочется. Ну, как кошке…» Вот так — в глазах нынешней русской поэтессы — что женщина, что кошка — все одно. Это ли не инновация времени!

13. I,16.30

Позавчера «Голос Америки» передал, что из Советского Союза эмигрировало евреев в 1979 г. — 51 300 чел., в 1981 — больше 9 тысяч, в 1982 — лишь 2 700 чел. Умнеют.

14. I

Вчера вечером пошел прогуляться перед сном, ко мне подошел Николай Верещагин, молодой парень, прозаик, член редколлегии «Москвы», он ждет номер «Волги» со статьей М. Лобанова, который записан на меня. Разговорились, сделали три больших круга, а потом он пригласил к себе на рюмку коньяка. Просидели до двенадцати, встретили старый Новый год. Парень производит хорошее впечатление. Но я потом долго не мог уснуть, принял полтаблетки радедорма, часа в два уснул. В половине восьмого проснулся, стал слушать «Голоса». Передали, что Георгий Владимов обратился к Андропову с просьбой дать разрешение на эмиграцию. Приводили его письмо в обратном переводе: я, мол, надеялся на перемены после смерти Брежнева, но их нет. Меня преследуют, мне угрожают. Я готов принять обычный для русского писателя терновый венец в виде Лефортовского изолятора, но угрожают и моей жене, и я не могу допустить, чтобы и она приняла страдания. Поэтому прошу отпустить. Не знаю я всех обстоятельств его ситуации, но знаю, что в 1968 году он попался на ловкую удочку Солжа: написал гневное письмо в адрес съезда как отклик на письмо того, в его защиту. А ведь Солж лгал там в каждом абзаце.

Кстати, вчера, вернее, позавчера в передаче «Для полуночников» сообщалось, что АС. опубликовал в № 137 «Вестника Русского Христианского движения» какие-то новые воспоминания (слышимость была плохая). Из этой же передачи я узнал, что альманах «XX век», в котором была напечатана статья Вл. Лакшина о «Теленке», издавался не в Париже, как я думал, а в Лондоне — Жоресом и Роем Медведевыми.

* * *

Владимов незадолго до смерти написал роман о войне — «Генерал и его армия». Покойный Владимир Богомолов разнес его за антисоветскую лживость и холуйство перед немцами.

15. I, суббота

В этом году снег выпал еще в 20-х числах октября и лег, казалось, прочно. Но дней через 5–6 сошел, и с тех пор настоящего снега и настоящей зимы не было: от Ленинграда до Баку стоит плюсовая температура. Зима только в Армении, где все время хорошие морозы, доходили даже до — 27 градусов.

Все частенько повторяли Пушкина:

Здесь, в Малеевке, я ходил на лыжах только два раза. И вдруг вчера в ночь на сегодня (15 = 3 января), точно по Пушкину, повалил снег. Ну, не очень, но все-таки. Во всяком случае, я после завтрака встал на лыжи и совершил прогулочку на часок с четвертью, в основном по лесным опушкам. Сейчас пришел и принял теплый душ. Прекрасно! Кажется, вслед за мной собираются идти Юра Томашевский, Сева Сурганов и его Светлана. Вчера они позвали меня к себе, посидели часок, распили стакан какого-то странного коньяка, который им кто-то преподнес. Оказывается, Юра — пасынок Сергея Александровича Швецова, моего крестного отца из армейской газеты «Разгромим врага»: он начал меня там печатать.

17. I

Наконец-то, наконец-то настала настоящая зима. Вчера был прекрасный зимний вечер, я гулял часа два, да еще на лыжах ходил. А сегодня снег валит и валит.

Вчера в передаче, которая начинается в 22.30, радиостанция «Свобода» передавала в авторском чтении 4-ю главу романа Василия Аксенова «Бумажный пейзаж». Господи, какое убожество! Единственная примечательная черта в том, что слова «жопа», «мудак», «говно», «бля буду» и т. п. так полностью Аксенов и читал. Ах, какая смелость! У него нет других доказательств знания жизни, это — единственные и самые доступные.

18. I

Юра Томашевский (живет внизу) ездил в Москву. Рассказывает, что по слухам Генсек вызывал Маркова, беседовал с ним в течение 1 часа и 6 минут. (Зря потраченное время, и 6 минут хватило бы, чтобы понять, что ничего, кроме собственной личности, ну и, конечно, изданий-переизданий да премий для себя, своей жены и дочерей, его не интересует.). Беседовали будто бы о статье Лобанова «Освобождение» в «Волге». Конечно, она талантлива, но вполне антисоветская.

С первого дня со мной в комнате живет кошка. Она входит и выходит через форточку. Тихое деликатное существо. Я думал, что она в возрасте, а она пообвыкла и начала играть. Сегодня утром я принес ей люля-кебаб. Она сперва не стала его есть, видно, слишком остро. Я этого не понял и в обед ничего ей не принес. Она встретила меня с ожиданием корма, но увидев, что ничего нет, откусила кусочек от люля. Я ничего не принес и на ужин, и только вот сейчас она съела всю котлетку с явным отвращением к ней.

21. I

Приехал Петруша Проскурин. Сейчас вышли мы из почты с газетами, и я рассказал ему и Пациенко, что вчера в Литинституте, где Лобанов работает, обсуждали на ученом совете (в 3 часа) его статью в «Волге». Петруша очень лихо заявил, что пора, пора Лобанову стать знаменитым, ибо критик он хороший и т. д. Я сказал, что ведь это прозаикам хорошо быть. А то, говорю, ты вот пишешь столь безошибочные книги, что их делегатам партсъездов дарят. А завернул бы какую-нибудь залихватскую идею. «А где напечатают?» Да ведь вот же Лобанов напечатал. Конечно, хорошо писать с твердой уверенностью, что напечатают. А Шолохов, когда писал первую книгу «Тихого Дона», никак не мог быть уверен, что его издадут.

И еще я сказал им, как раньше Сурганову, Ларисе Васильевой, Сергею Поликарпову, что статья Лобанова вполне антисоветская хотя бы по трем пунктам: 1) он отрицает и высмеивает советскую литературу; 2) отрицает и высмеивает колхозный строй; 3) представляет Ленина подстрекателем необоснованных расправ. В сущности, в эпизоде с буденновкой (об этом я пока никому не говорил) отрицает он и вообще советскую власть. Ларисе, Сурганову, Поликарпову и Томашевскому я говорил еще о том, что статья Лобанова свежа по примерам, но не самостоятельна по идеям, что на ней лежит тень Солженицына, и все эти три (вернее, четыре) идеи принадлежат ему.

22. I

Сейчас с этим важным гусем Кикнадзе схватился. Дня два назад он в разговоре сказал, что издал 289 печатных листов своих сочинений. Я ахнул. Он сказал, что первый признак гения — плодовитость, но плодовиты также графоманы. «Но ведь ты, Саша, не гений?» Он обиделся и стал мимо меня ходить молча. Сейчас я сидел у телефона, а он шел мимо. Сказал: «Саша, что ты такой сосредоточенный?» Он ответил: «Я готов рассредоточиться, если и ты кое в чем изменишься». — «Что такое?» — «Меня задела одна твоя реплика». — «Ну, знаешь, я более терпимо отношусь даже к некоторым твоим публичным выступлениям, неприемлемым для меня». — «К каким?» — «Хотя бы к тому, в котором ты объявил Шагинян победительницей Гудериана». (Он в докладе на партсобрании говорил, что АС. Щербаков вызвал в самые тяжкие дни сорок первого года Шагинян и предложил ей написать брошюру, как бороться с немецкими танками. «Я их никогда не видела!» — «Надо!» Она села и написала.)

Он стал говорить, что я не понял этот факт: если писателя как следует попросить, он способен на многое. Я сказал, что именно из-за фактов такого рода мы едва не проиграли войну, что немцы дошли до Москвы и до Кавказа.

— Тебе нечего сказать, и ты уходишь.

— Я ухожу потому, что мне неинтересно с тобой разговаривать.

Я был уже в шубе, в шапке и ушел. Еще раньше он носился с идеей, чтобы фронтовой партстаж считался двойным. Идея такая же великая.

23. I.1983. Малеевка

Погода установилась прекрасная: легкий морозец, снежно. Вчера после обеда я увлек с собой в Старую Рузу Вл. Бор. Микушевича и его жену Тат. Владим. Маркову. Шли через лес по снежной тропке. Я хотел купить шампанского для Вал. Вл. Воробьевой, но, увы, не оказалось. Пришлось угощать молдавским вином «Виорика». 2 рэ бутылка, но хмелит!

С этим Микушевичем не соскучишься. Говорит, например, марксизм был оружием Запада, направленным против России, и гениальность Ленина в том, что он это оружие обратил против Запада. Человек удивительных познаний. В детстве читал бабушке Псалтырь, выучил церковнославянский, кроме того, знает немецкий, английский, французский и итальянский. У него несколько шокирующая манера говорить, невзирая на окружение, очень громко и категорично. Так, при первой же встрече здесь он в вестибюле во весь голос заявил, что сторонник переводческой школы Жуковского, а не Маршака и Пастернака. Это здесь-то такое сказать! Но в лесу его голос и категоричность принимаются хорошо. Кажется, это единственный человек из моих знакомых, который доволен нынешней жизнью, т. е. он доволен ее стабильностью, устоявшимся бытом. Что ж, Таня тоже об этом говорит всегда. Вчера с большим одобрением сказал, что Сталин отбил охоту от всяких заговоров лет на сто. Правда, добавил: «Хотя какой ценой!»

Из Рузы зашли к ним, они живут в корп. «Б», и распили бутылку водки.

После обеда с Сережей Поликарповым на его машине едем домой. Пора! Я соскучился и о моих девочках, и о доме.

29. I, Москва. 0.15.

Вечером в 7.30 Таня позвонила маме, и ей сказали, что она плоха. Таня сразу поехала, и вот только что позвонила. У М.М. инсульт, она отвезла ее куда-то в больницу в Измайлово. Как она теперь доберется? Метро уже не работает, а такси поймает ли? Я весь в тревоге. И денег у нее только три рубля. Никогда она не берет с собой денег. И ведь я спросил ее, когда уходила, есть ли деньги. Буду ждать и читать дневник Симонова.

0.55. Слава тебе, Господи, — Таня приехала на такси.

13.05. Спал плохо, ворочался, один раз проснулся из-за боли в сердце, как будто сквозь него что-то проскочило, но встал в восемь часов вроде бы освеженный, сделал по обыкновению зарядку и принял прохладный душ.

Таня с утра опять уехала в больницу, у М.М. тяжелый инсульт. Положили ее в б-цу № 36, где-то на Фортунатовской. Боюсь, что измотают Таню поездки в такую даль.

М. Н. АЛЕКСЕЕВУ

«1 февраля 83

Михаил Николаевич!

Поздравляю с хорошим очерком сегодня в «Правде» о Сталинградской годовщине и хочу высказать несколько замечаний, к-е, может быть, ты найдешь полезными.

Об участниках битвы сказано, что «после 2 февраля 1943 года их оставалось не так уж много». Что это значит? Есть возможность дать читателю более определенное представление об этом, если принять во внимание, что медалью «За оборону Сталинграда» награждено свыше 750 тыс. ее участников.

Бондарев и Бакланов уверяют, что их одногодков, пошедших на войну, вернулось ли 3 %. Во всякой военной операции, как ты знаешь, раненых бывает раза в три больше, чем убитых. Это соотношение существует и в наши дни, когда убойная сила оружия так возросла. Например, в не столь давней Фолклендской операции против Аргентины англичане потеряли 255 человек убитыми и 777 ранеными, а у наших друзей получается, что раненых вовсе не было — одни убитые.

Ребят, занимающихся военно-историческим «следопытством», поисками останков, ты чуть ли не ставишь в один ряд с истинными героями битвы. Зачем?

В одной прежней статье ты сравнил борьбу с наводнением на Волге со Сталинградской битвой. Это было тоже неуместно. Не следует ради прославления дня нынешнего так обходиться с днем вчерашним. Ты-то, участник Сталинградского побоища, знаешь лучше многих, что это такое. Рядом с ним борьба с наводнением — что?»

22 апреля Алексеев встретил меня в ЦДЛ и все отверг, кроме того, что напрасно сравнил борьбу с наводнением со Сталинградской битвой.

5. II, суббота

Вот уже неделю М.М. лежит в больнице и не приходит в сознание. Таня ежедневно у нее, вчера и сегодня, и ночь была там. Боюсь я, измотается она, а ведь здоровье-то не чемпионское. Вчера пришла в слезах, мать всю ночь гладила ее руками — значит, сознание не совсем погашено, но ничего не говорит и не слышит.

Вчера был в «Книжной лавке». Лучше туда не ходить. В прошлый раз купил книг на 37 р., вчера — на 30. Выходит, за две недели почти 70 р.

6. II, 11.00.

8 четверг, 3-го, ездил в Воениздат (они неожиданно для меня решили переиздать моего «Генерала»), а на обратном пути надо было заехать на ул. Алабяна за продуктами. На автобусе доехал от ул. Зорге до «Сокола», и здесь у метро невольно подглядел сцену, которая до сих пор сжимает мне сердце. Почти у самого края тротуара, видно, только что сойдя с автобуса, стояла маленькая девочка, вероятно, первоклашка, хорошенькая и тоненькая. Над ней склонилась молодая женщина, должно быть, мать, и что-то злобно и много говорила ей. Я словил только одно слово: «стерва». Она отчитывала ее за какую-то оплошность. Женщина, судя по внешности, вполне интеллигентная. На лице девочки была растерянность и страх Потом мать достала платок и зачем-то стала вытирать ей лицо, хотя оно было, кажется, вполне чистым. Но как она это делала! С какой ненавистью и силой проводила платком по лицу! Девочке было, понятно же, больно, но она была так перепугана, убита, что молча терпела, даже не отстраняя лица. Я ходил около и порывался вмешаться, сказать: «Прекратите! Она возненавидит вас!» Но так и не решился Ах, как жалко! Ведь нужно было, нужно.

9. II, 1450.

Часа полтора назад звонил Алексей и сказал, что мой «Ветров» произвел очень хорошее впечатление, что сейчас читает начальство. Просит предоставить вторую часть. О, если бы это появилось!

10 февраля, 10.10.

10-го, в четверг, ходил в ЦДЛ платить партвзносы. Зашел в библиотеку. Застал Нину, два прежних раза ее не было. Покопался в стенографических отчетах партсъездов. Бондарев, Бакланов, Ростоцкий все твердят, что их ровесников после войны осталось лишь три процента. А Друнина даже взбодрила стишок («Новый мир», № 5, 1975), который так и называется «Три процента». Картина, мягко выражаясь, комическая: Ростоцкий за всю державу возглашает по телевидению: «Нас, рождения 1922 года, осталось три процента». Его перебивает Бакланов: «Нет, это нас, 1923 года, осталось три процента». Бондарев глушит их своими многомиллионными тиражами: «Извините, подвиньтесь, это нас, 1924 года, три процента». А Друнина примиряет: «Мальчики, не ссорьтесь. Всех вас, и 22-го, и 23-го, и 24-го осталось три процента». Им всем очень нравится быть трехпроцентными представителями, и даже голосами, совестью погибшего поколения! И сообразить не могут, что это липа, лестная для гитлеровских генералов — вот, мол, как мы многоуспешно поработали!

Ну, и копался я в отчетах мандатных комиссий съездов, желая через их данные косвенно опровергнуть эти 3 %.

Потом мы стояли с Ниной на лестнице, и она спросила: «Так мы увидимся до моего отъезда?» Она летит куда-то на Филиппины, что ли. «Конечно», — ответил я и пригласил ее пойти выпить по чашечке кофе. Наверху была большая очередь, мы пошли вниз. Она выпила рюмочку коньяку, я — три. И очень славно посидели. Она мила. А потом договорились, что она пойдет оденется, а я буду ждать ее у выхода. Прождал целый час и не дождался. Наверное, мы не поняли друг друга, и она ушла через другой выход. Вчера утром отправил ей газетную вырезку о филиппинских бабочках и письмецо, в котором, кажется, кое-что сказано излишне.

12 февраля, 19–00.

Сегодня утром (до восьми) «Голос Америки» передавал, что Георгий Владимов и его жена Наталья подали в ОВИР заявление с просьбой выехать в ФРГ, в Кельн, куда его пригласили преподавать русскую литературу. В январе (я слышал это тогда же в Малеевке) он обращался с письмом к Генсеку с той же просьбой. Мы, говорит, доказали свою любовь к Родине терпением, с которым переносили долгие преследования, обыски и т. п. По-прежнему ли он так наивен, как в 67-м году, когда выступил в защиту бедного Исаевича, «боевого командира Красной Армии, всю (!) войну провоевавшего на передовой (!)». Ха!

13 февраля, воскресенье.

Я еще спал после вчерашнего дня рождения Инны Симоновой, когда около девяти часов раздались наши обычные условленные звонки. Я встал. Это была Таня. Вся в слезах, она сказала, что мама умерла сегодня утром между 6 и 7 часами. Я перекрестился: «Царство ей небесное!» Таня не видела ее смерти. Не в силах смотреть, как тяжело она дышит, она вышла куда-то, а когда минут через сорок вернулась, Мария Михайловна уже отошла. На девятом десятке ничего уже нельзя было сделать. Вероятно, непосредственной причиной смерти явился отек легких.

16 февраля, 23:30.

Вот и похоронили мы Марию Михайловну. И помянули, как полагается, и панихиду отслужили в церкви Гавриила Архангела, что в Телеграфном переулке. На поминках было человек 25–28. Приехали ее двоюродные сестры из Коломны — тетя Клава и тетя Маруся. В крематории Таня сильно плакала, когда увидели мы Марию Михайловну в гробу, но потом успокоилась. Сейчас приняла элениум и легла спать. Вот и осталась Катя без обеих бабушек, а ведь у ее подружек они есть.

17 февраля.

И все-таки живые думают о живом!

Вчера на поминках, когда уже встали из-за стола и начали расходиться, я ушел в спальню и лег на кровать Марии Михайловны да и уснул. Проспал часа два. Домой мы приехали в начале десятого, в 12 лег спать, но не мог уснуть, видимо, из-за тех двух часов. В час ночи принял полтаблетки радедорма. Все равно не спится. Начало складываться в уме стихотворение. В начале четвертого, около четырех я его закончил и записал. Только после этого в пятом часу уснул. В восемь Таня меня разбудила, подвалившись под бочок

22 февраля.

Ну, я совсем закрутился! В субботу, 6-го, на дне рождения Белошицкого, в субботу, 13-го — на дне рождения Инночки, 17-го похороны и поминки Марии Михны, в субботу 19-го был в Измайлове у Толи Лишаева, пригласил он меня на встречу своих одноклассников, и вот вчера еще — девять дней.

У Лишаева были Миша Копытов (генерал!), Аркашка Введенский (Вельт), Володька Боков, Зоя Серова, Женя Можаева, Толина жена Галя, ну и я. Они почти все с 23-го, так что им уже за шестьдесят или вот-вот. Но было очень шумно и весело. Хотя у Миши плоховато с сердцем, Аркашка ужасно располнел, Боков вообще с палочкой ходит, Женя тоже очень полная. Вот Зоя и выглядит хорошо, и чувствует себя, видно, неплохо. Нас с Ниной до сих пор помнят как прекрасную пару.

Сегодня написал стихотворение «Мой амулет», а то можно было бы считать день пропавшим. Правда, еще заказал в мастерской Литфонда ондатровую шапку. Ждал, как увидел на заявлении, с 28 сентября 1978 года — почти четыре с половиной года. Вот он, наш развитой социализм! Шапка — четыре с половиной года! И это еще по великой привилегии. Но какая шапка! И не всем же такая нужна.

Б. И. БУРСОВУ, Ленинград

«25 февраля 83

Многоуважаемый Борис Иванович, в нашей Книжной лавке на Кузнецком было третье издание Вашего «Достоевского», но я его прозевал. Поздравляю Вас с этим изданием. Надеюсь, те мои придирки, которые я Вам в свое время сообщил, не оказались вовсе бесполезными для этого издания.

Всего Вам доброго.

С поклоном В. Бушин».

О моих «придирках» как-нибудь в другой раз.

1 марта.1983

Экого я вчера свалял дурака — взял да и бросил кошке под хвост целый вечер и полночи. Позвонила патриотка Тамара Пономарева, пригласила на свой вечер в музей Николая Островского (там есть зал). Я много раз не отзывался на разные ее призывы. Надо, думаю, хоть раз уважить, ведь это добрая душа. Думал, однако, посидеть не более получаса. Прихожу, а хитрец Цыба, который должен был вести вечер, не явился, конечно. Уговорили меня. И пришлось сидеть за столом три часа вместо того, чтобы гулять по морозной Москве. А потом она еще минут сорок прощалась-расставалась, а мы ее ждали. Наконец в двенадцатом часу приехали к ней на Грохольский.

12 человек. Водка. Какой-то баночно-консервированный салат и т. п. Но застолье получилось славное, веселое. Собрались милые и интересные люди. Особенно какая-то Нина Саратовская, вятская уроженка с татарскими глазами. Баба — оторви да брось! Какой-то спорт-подполковник интересно рассказывал о спорте.

А рядом со мной села певичка Лайне Аренс, полуэстонка-полусибирячка. Проявила ко мне интерес. Ее я и отвез в третьем часу куда-то на Хорошевское шоссе. Прощаясь, взял телефон: 192-97-46. Но позвоню ли?

А во время вечера вот что произошло. Тамара стала рассказывать, как летом прошлого года была в местах боев 2-й ударной армии. И понесла об этой армии несусветную чушь, которую ей, конечно же, внушил малограмотный балбес Ст. Гагарин: все, мол, отступали, а 2-я ударная наступала, что ее считали перешедшей на сторону немцев, власовской и т. д. Я после нее встал и постарался деликатно развеять эту чушь. Конечно, не совсем хорошо опровергать именинника, но что было делать! Вечер тронулся дальше, но тут присылают записку: «За что Власов получил звание Героя Советского Союза?» Мне бы, конечно, надо сразу сказать, что это чушь или вопрос, мол, не имеет отношения к вечеру, я могу ответить на него потом в личном порядке, а я пустился в россказни! Благо все это мне хорошо известно. Словом, вел себя как тот чеховский генерал на свадьбе. И весь комизм состоял в том, что рядом со мной действительно сидел настоящий генерал-майор (Калиниченко Леонид Николаевич), так он негодовал на мои генеральские замашки.

2 марта, 16.25

Ура! Ура! Ура! Закончил статью «Старший лейтенант или генералиссимус?» Это великая статья. Если ее Ананьев

напечатает, то последствия трудно предугадать. А ведь так было бы ко времени. Но — ее не напечатают. Как пить дать! Хотя Ананьев и хорохорится.

6 марта.

Три дня все дома — 6-го, 7-го и 8-го. Как хорошо! Сегодня Таня пекла пироги с мясом. Как всегда у нее — объедение.

М.М. оставила Тане сберкнижку на 5 тысяч, были у нее завещаны деньги и для Юры, но он заставил ее отдать их ему на машину — 2,5 тыс. И еще осталась книжка на 2 тыс. Да 340 р. лежали на похороны. Так что целых 10 тысяч получается. Работала до последнего дня, осталось несколько незаконченных платьев. И все это с мыслью о детях, как бы помочь им и оставить добрую память. Таня рассказывает, как в больнице она ночью прижималась головой к ее груди. Какая жалость! Это невозможно слушать. Говорить не могла, очевидно, не все понимала, но знала — это ее дочь, и хотела последний раз приласкаться к ней.

19 марта.

14 марта, на Евдокию, погода переменилась — сразу потеплело и повеяло весной. Курочка напилась в этот день вволю. Евдокия в этом году совпала с первым днем Масленицы. В четверг, на широкую, мы позвали гостей — Микушевичей. Очень славно посидели. Он все читал:

У них на Масленице жирной Водились русские блины.

Водка была лимонная, с перчиком, со зверобоем, и чистая. Всем понравилась лимонная. Хороша!

21 марта.

Сегодня, в чистый понедельник, отправил по почте письмо Андропову. Ох, Бушин, ведь тебе известно, что незнайка на печи лежит, а знайку на веревочке ведут. Пенять будет некому.

22. III, 10 утра

Приходил вчера вечером Т. М. за журналом со статьей Лобанова. Увидел за стеклом книжной полки прекрасную фотографию красивейшей женщины — Ксаны Рябинкиной. Он не восхитился, не охнул, не ахнул, а начал рассказывать мне, что-де слышал, будто лет 15 назад… Какой-то вздор о ее сестре Лене, Таниной подруге. Лена была замужем за артистом Марцевичем, потом разошлась… Но какая темная ассоциативность ума! Я, кажется, уже писал, что М. — человек запуганный, не имеющий ориентиров и крепости в душе, в нем нет ни грана скептицизма, охотно верит любому вздору. Особенно все это видно опять же в еврейских делах. Ему говорят, что Николай Асеев еврей — он верит и даже приводит довод: Сарнов о нем книгу написал. Говорят, что Коля Старшинов еврей — верит, жена Вл Попова, которую я знаю с 1953 года с Дубулт — верит, недавно появившийся прозаик Кондратьев («Сашка») — верит, и т. д.

* * *

Однако же, с Кондратьевым-то он был, кажется, все-таки прав.

1. IV.1983

Позавчера у нас был большой финансовый день. Ездили с Таней в сберкассу на Центральном почтамте. Взяли там завещанные М.М. деньги: 5 тыс. + 655 проценты = 5655 р. В этот же день я положил на Танино имя 5 тыс. на срочный вклад и 500 р. на обыкновенный — здесь у нас, на ул. Черняховского, 9а.

В последнее время мне много снится снов. Два раза снилось родное Рыльское — крутой берег за Непрядвой против огородов. В ночь на 28-е приснилось письмо, да, только письмо от О.К. со словами, что собирается на неделю в Москву. А сегодня — Алена Грачева. Дня два назад по пути в парк я встретил Ларису Богданову, и она рассказала, что недавно говорили с Аленой о коктебельцах, вспоминали и меня, и что А собирается в Италию. И вот, видимо, эта встреча и послужила толчком ко сну.

Вчера были с Таней на дне рождения у Васи. Бывает же такое стечение неприятностей! Побежал на Ленинградское шоссе купить коньяку — магазин закрыт. А ботинки ужасно жмут. А Таня (договорились встретиться у метро) опоздала. А на Новослободской в винном магазине полно народу. А стоять жарко, душно, ноги горят. А таксист везти отказался. Не хватало бы еще уронить на асфальт «Энсели» за 22 р., но тут Бог остерег. У Ивановых, как всегда, пошумели. Выпил три больших рюмки коньяка. Хватило бы и одной. Вернулись часов в 8.

Сегодня Ген. Ив. Гончаренко позвал на выставку художника Алексея Ив. Паукова в ЦДЖ. Я сидеть на юбилейном торжестве не стал, пошел домой, но, проходя по Калашному, подумал не зайти ли к Глазунову? И зашел. Получилось нечто ужасно нелепое. Я же не был у него сто лет. Он не ожидал. Жена меня просто забыла. У них какая-то срочная работа. А я без всякого дела! Не нашел ничего умнее, как спросить его о Солженицыне. Он спросил, не от КГБ ли я пришел. И это было с его стороны вполне понятно. Да, простота хуже воровства, хуже.

13 апреля

Ах, как пела сегодня утром по радио эта худенькая грузинская девочка Тамара: «Земля моя! Земля моя! Земля моя!» Я и не знаю, какие там еще слова, улавливал только «весна» и «любовь», но больше ничего и не надо, ибо тут нараспашку вся душа — ликующая, трепещущая и влюбленная.

* * *

Как теперь понимаю, это была Тамара Гвердцители. Увы, ни она, ни очаровательная Софи Ротару («Мой белый город!..») не удержались на своем прекрасном советском уровне. Стали приспосабливаться к «новому мышлению».

14 апреля

Сегодня проснулся часов в пять, и не спалось. Среди потока мыслей и воспоминаний вдруг всплыл Устименко — наш ротный сапожник. Ему было, должно быть, лет 45–50, но мне он казался стариком, папашей. Человека, в лице которого, во всем облике было столько доброты, я больше, кажется, не встречал. Он был небольшого роста, крепкий, со смешными моржовыми усами. Я часто подходил к нему и говорил: «Шось ты, Устымэнко, все робышь?» Он смеялся и что-нибудь медленно отвечал. Сегодня он со мной был весь день.

Вечером в 5 часов был у Тамма в Совписе, взял рукопись осетина Музафера Дзасохова на рецензию. Однажды в компании с ним и еще с несколькими кавказцами в Коктебеле провели прекрасный день. Он звонил, просил какой-то поддержки. Потом зашел в ЦДЛ. В нижнем баре посидели часок-полтора с Ниной Сударушкиной из библиотеки, выпили по рюмочке коньяка. Прощаясь, я поцеловал ей руку. Она похожа на птичку. Я сказал ей это.

Она уезжала в какую-то ужасно дальнюю туристическую поездку на Восток, и я тогда подарил ее стихотворение «Амулет»:

Когда бы вы его ни попросили, Забравшись в те далекие края, Мой амулет напомнит о России, Где, между прочим, остаюсь и я.

18 апреля, понедельник

Вчера отметили Катино четырнадцатилетие. Были все ее подружки, кроме Ситы, которая на соревнованиях в Сухуми. Во вторник я ездил в Ховрино и привез оттуда в подарок велосипед «Салют-С» (100 р.). Два дня и две ночи он простоял укрытый на балконе, а вечером 14-го я протер его и поставил в Катиной комнате, когда она уснула. Насажал на сиденье, на руль всяких ее игрушечных зверушек Утром она, конечно, была обрадована и удивлена: «А где же он был?»

Вчера я ездил к Васильевым. Ирины не было дома, Лили тоже. Поговорил с Ал. Дмитриевной (она еще ничего, соображает, говорит) и с Борей. Потом поехал к Белошицким: они схоронили Анну Мих. Она умерла в 83 года, а супругу ее 95. Теперь он будет жить у них, а Сева переедет туда. Пришел, когда все уже расходились.

Сегодня вечером смотрели по ТВ «Позднюю любовь» Островского. Когда обнаружилась пропажа у стряпчего Маргаритова ценного документа, Катя расплакалась. А когда выяснилось, что этот беспутный малый перехитрил бессовестную бабенку, что документ цел, она обрадовалась и рассмеялась. О, Господи, какая чистая и нежная душа!

19 апреля

Сегодня три года как погиб Сергей. Три года! Идти ли к Ирине? Не знаю.

20. IV, 23–20

Вчера около полудня позвонила Св. Червонная и пригласила в Большой на «Спящую». Отмечалось 225-летие Академии художеств. Был нудный доклад Демичева едва ли не на час, потом разные выступления, ну а после всей этой тягомотины дали спектакль. К счастью, им оказался не «Спящая», а «Ромео и Джульетта». И три часа я провел в размышлении о любви и смерти — как лучше я мог почтить память сына? Не среди же его приятелей, которых я не знаю. Не в обществе же Ирины, которая всегда и во всем права даже теперь.

А Надежда Павлова в роли Джульетты была восхитительна. Это понял даже такой дубарь, как я.

23. IV

Вчера, в пятницу, в 2.30 сдал в окно № 1 приемной-справочной ЦК, что на ул. Куйбышева, пакет, на нем написал: «Юрию Владимировичу Андропову». В пакете — письмо на семи страницах и моя книга «Эоловы арфы» с надписью «Товарищу Андропову с горячим пожеланием, чтобы Ваш неусыпный труд был целиком на благо Родины. 22 апреля 1983 г.» Неужели опять ответом будет молчание?

Таня сегодня утром говорила, что я не знаю жизни, верю всему, что пишут, что для меня главное — моя «концепция», и ради нее я готов перерыть всю землю и т. д. Это я-то верю! Ну… И я отвечал, что да, мало работал в учреждениях и на производстве, но для умного человека достаточно крупицы наблюдения жизни. А уж если ты не без таланта… Пушкин говорил: «Гений постигает истину с первого взгляда». А кто доказал, что я и не гений вовсе?..

Конечно, я родом из Ламанчи. Вот написал 1000 страниц (800 + 200), которые, по всей вероятности, никто не напечатает, и ведь я знал об этом, когда писал. А разве мои письма по высочайшим адресам не донкихотство? Но она же знает, что я не могу быть иным.

М. Н. АЛЕКСЕЕВУ

«3 мая 1983

Великий вторник

Дорогой Михаил Николевич!

Как видишь, я не слишком обременяю «Москву» писаниями: последний раз печатался в июле 79 — гогода, т. е. четыре года т. н. Но вот недавно сдал в отдел критики одну статейку. Суть ее вот в чем.

В начале 30-х годов некто С. Шпицер откопал в архиве стишок «Родина». Вот его первая и последняя строфы:

С. Шпицер объявил, что этот гнусный стишок написад Дм. Вевевитинов. Этому ужасно обрадовался ученый муж Д. Благой и включил стишок в Полное собр. соч. поэта, написал к нему восторженное предисловие, где об это стишке сказано: вот, мол, подлинный-то Веневитинов!

Эта бесцеремонная проделка возмутила многих. Вмешался сам ак В. В. Виноградов. В специальной работе он доказал, что это вовсе не Веневитинов. Вопрос считался исчерпанным, и почти 50 лет никто о стишке и не вспоминал. Но вдруг в 1980 и 1982 годах появляются книги, в к-х он опять воспроизводится, объявляется замечательным и приписывается ДВ. Один автор уверяет даже, что эта смрадная «Родина» неведомо как вдохновила Лермонтова на его прекрасную «Родину» («Люблю отчизну я…»). Будто не сама жизнь была источником творчества, а такие вот литературные образцы самого худшего пошиба.

Вот против этой попытки эксгумировать и оживить литературный труп и написана моя статья. Некоторые давние имена (Шпицер, Благой) я опустил.

Буду рад, если ты посодействуешь публикации.

Поздравляю с наступающими праздниками, которые ныне так славно переплелись — День Победы и Пасха».

6 мая

Вчера в Литфонде Вл. Федоров сказал мне, что с полгода назад слышал, что умерла Наталья Смирнова. Неужели правда? Неверное, никого никогда я не любил так больно, как ее. Она была на полгода моложе, и невероятно подумать, что сейчас ей было бы столько же, сколько ее матери Зое Георгиевне, когда мы поженились, — около шестидесяти. Конечно, вся ее жизнь была очень сложной, напряженной и трудной. Было время износиться от такой жизни. Если правда — царство ей небесное!

Она оделила меня горчайшими днями, но были у меня с ней и минуты, может быть, самого высокого взлета души.

Да, сейчас позвонил в МГПИ, и в отделе кадров мне подтвердили: умерла в начале этого года. И я невольно вспоминаю — пятая…

* * *

Года два тому назад Юрий Петрович Изюмов, давний мой сотоварищ, бывший замглавного в «Литературке», а в годы смуты возглавлявший еженедельник «Гласность», пригласил меня почтить память Юрия Николаевича Верченко, оргсекретаря Московского отделения СП, по случаю его 80-летия со дня рождения. У меня с ним были добрые отношения. Я пришел. Это было в актовом зале Дома Ростовых. Все было чинно и благородно. Со мной рядом сидел известный когда-то телевизионный международник Генрих Боровик, о котором я очень неласково писал пару раз. Первый — по поводу того, что он на XIX Всесоюзной партконференции в 1989 году пустился в рассуждения с трибуны о нерусских корнях Пушкина. Второй раз — в связи с каким-то заурядным враньем о Сталине. Но он то ли не знает об этом, то ли хватило выдержки сидеть за столом, да еще по такому случаю, как полагается. Мы даже о чем-то перемолвились по его почину.

За столом, уставленном яствами, было довольно много народу, и все говорили о покойном юбиляре очень тепло и добро. А когда Изюмов попросил сказать и меня, я тоже молвил несколько хороших слов, но потом добавил, что однажды Юрий Николаевич и первый секретарь Союза писателей Владимир Карпов подали на меня в суд. Зал встрепенулся: как так? А рядом с Боровиком и вдова сидела, кстати, не такая уж старая. Она тоже сделала какой-то жест то ли изумления, то ли недоверия. Я не стал рассказывать, в чем была суть дела, а закончил так: «Суд не состоялся. Стороны пришли к примирению. Так, давайте осушим бокалы за то, чтобы подобным полюбовным образом кончались у нас все конфликты». Все поддержали, выпили.

* * *

9 октября этого 12-го года Изюмов зашел к нам по моему приглашению и обещанию подарить «Я посетил сей мир». Пили французский коньяк. Тара-бары-растабары. Я подарил ему воспоминания и стихи — для Нонны Аристарховны, жены. А он мне — книгу «Пьер Безухов в Доме Ростовых» — о Верченко. Так вот. Пьер Безухов и подавал на меня в суд.

Но при чем здесь Наталья, с которой я начал эту запись? А при том, что обратно из ЦДЛ до метро Маяковская я шел переулками по Вспольному и Ермолаевскому и дошел до Патриарших, до ее дома, точнее, до дома, где мы с ней жили. Я остановился у ее подъезда, постоял, вошел. Она жила на четвертом этаже. Хотел подняться, постучать в ту дверь, может быть, открыли бы, и я зашел бы в ту коммунальную квартиру, посмотрел бы, вспомнил… Но внизу сидел лифтер. Я спросил его, кто живет в той квартире. Он ответил, что никаких Смирновых там нет. Ну, конечно. А что же ты думал?

Я вышел на улицу, дотащился до той скамьи у пруда, на которой 5 декабря 1950 года в День Конституции первый раз поцеловал ее. Посидел, помолчал и побрел дальше…

Потом Наталья вышла замуж за Ивана Николаевича Серегина, директора Литературного института, где она работала. Одна деятельница райкома партии (кажется, по фамилии Трифонова) пыталась втравить меня в склоку по этому поводу, поскольку они стали жить вместе, когда наш брак еще не был расторгнут. Любителей таких склок всегда хватает. Я решительно пресек эти попытки. А позже Наталья родила двух сыновей, и, кажется, все у них было благополучно до его неожиданной ранней смерти в Дубултах, в Доме творчества.

Но вот как бывает! Однажды, не помню по какой надобности, мне позвонил от КПРФ незнакомый Серегин, кажется, член ЦК или даже один из секретарей. Из разговора выяснилось, что он — сын Ивана Николаевича от первого брака. Мы хорошо поговорили, и я попросил его, если можно, взять у сыновей Натальи ее фотографию. Увы, это ему не удалось…

12 мая

8-го, в первый день Пасхи, нас, детей трое, и Сережа ездили в Глухово на могилу отца и мамы. Народу было на кладбище — как на демонстрации. Вот ведь — никто не агитирует, не организует, даже не извещает о дне, а люди идут и идут. Это прекрасно!

9-го встретился у Большого театра со своими фронтовыми старушками-подружками. Поехали в Парк Горького. Там встретил Геру Шишкину с двумя внуками. Расцеловал ее и сфотографировал. Потом встретил Лилю Беляеву. Прошли со старушками вдоль набережной до штандарта нашей 50-й армии. А еще у метро встретил Мишу Фоменко и его дружка Сорокина, Героя Труда. Из парка решили ехать к Якушевой на новоселье. По дороге четыре человека — старье! — потерялись, приехали мы только четверо. Клава угостила как надо. Бутылку коньяка мы с ней почти прикончили без чужой помощи.

Потом я поехал к Фоменке. Потом куда-то еще зашел. На другой день на душе было тяжко и пакостно. Теперь почти всегда так бывает после крепкой выпивки.

Вчера отвез в Воениздат своего «Ветрова». Посмотрим. Рыбин сам предложил принести.

16 мая

Сейчас позвонила Ада и сказала, что умер Федор Абрамов. Ей позвонил Сергей и сказал, что в театре у них, на Таганке, вывешен его портрет. Ужасная утрата! Не второй ли после Шолохова это был русский писатель. А я все эти дни вот уже недели две собирался написать ему письмо по поводу все тех же трех процентов — у него была в «ЛГ» статья, дававшая повод для размышлений на эту тему.

Вчера с Адой ездили на кладбище к моему Сергею. Я помыл все три камня, Ада посадила кустик незабудок

20 мая

«Ветрова» отнес в «Молодую гвардию» и после разговора с Т. М. Шатуновой сдал в отдел писем на имя Вл Ил. Десятерика, директора.

С 10 мая 1-я часть у Рыбина Б. И. в Воениздате.

23. V. Коктебель, 10.30 вечера

Коктебель! Опять я в этом филиале рая. Какая красота! Какое великолепие! Цветет акация, жасмин, все зелено, свежо. Море — 18 градусов. Завтра буду купаться. Но почему-то не поют соловьи. А поезд вчера мчался сквозь сплошной соловьиный свист.

В вагоне (СВ) я ехал с очаровательной молодой особой лет 28–29, Еленой Петровной Кулик, урожденной Алексеевой. Она везла сына, 6–7 лет, к матери в Феодосию. Я всю дорогу называл ее ангелом на пять с двумя плюсами, а его чертенком на три с двумя минусами. Рад был встретить здесь опять Мишу Селезнева. Сегодня перед ужином выпили у него коньячка, а после ужина пошли по набережной. На пирсе набрели на Гришечку, я обнял его за плечи: «Что, Гриша, рыбку ловишь?» Потом пошли все вместе к телефону. Я позвонил домой.

24. V

В первую ночь здесь, на крымской земле, приснилось, будто умер Алеша Павлов, и я у него дома на крыльце утешаю его мать. Тьфу! Тьфу! Тьфу через левое плечо. Впрочем, говорят, это верная примета, что долго жить будет.

27. V

Любовь Александровна Герасимова, Люба, спросила:

— Сколько вам лет?

— А как вы думаете?

— Сорок пять.

Я, наглец, сказал:

— Сорок семь.

Я проводил ее до шоссе и вел себя по дороге так, что она могла подумать, что мне и не 47, а 17.

Завтра условились встретиться в 7.30 у входа. Видно, очень славная женщина. Она сказала, что ей 25, вернее, приняла эту цифру. Жила в Башкирии, вышла замуж и уехала в Смоленск Сейчас живет в Десногорске, обучает солдат строительному делу. У нее умерла дочка в возрасте одного года и семи месяцев. Похоже, что сейчас не замужем.

29 мая

Сегодня по «Голосу Америки» передавали какое-то выступление или статью Солженицына. Наверное, будут повторять. Хорошо бы послушать, что он квакает. А вчера, вероятно, «Немецкая волна» передала, что Г. Владимову дали выездную визу и он приехал в ФРГ. Он хочет пробыть за границей, как сказал, не больше пяти лет, работать, преподавать, а потом вернуться. Ему сказали, что возвращение будет зависеть от поведения за границей.

Позавчера — коньяк, вчера — водка. Не пора ли хотя бы сделать перерыв?

Люба вчера сказала: «Вы очень молодо выглядите. Вам, наверное, говорят об этом часто?» Милая девочка! И это несмотря на то, что я соврал ей на 12 лет!

2. VI, Коктебель

Купаюсь, читаю, пишу письма — больше ничего не делаю. Дочитал сегодня «Навеки — восемнадцатилетние» (заглавие — как лозунг) Г. Бакланова. Общее впечатление — скучно. И люди — неинтересные, несимпатичные. Силится он дать трогательную любовь, а любви нет, нет дыхания, тепла. Зря я печалюсь о Бондареве. Он рядом с Г.Б., право, титан. По крайней мере, у него батальные сцены органично входят в сюжет, в них продолжается раскрытие образов и отношений между героями. А ведь у Г.Б. батальные цены отрезаны от всего остального. И раздражает его постоянное стремление малевать ужасы, выдавать чрезвычайности и невероятности. Ранение — так сквозь всю голову, от уха к уху, а он жив, или — черви в ране,

или — молодой летчик красуется в поезде перед девушкой, рассказывает ей о воздушных боях, а по белому подворотничку у него ползет крупная вошь… Уж лучше бы сказал, что ширинка была расстегнута и из нее торчал пенис. Все это — от незнания войны, от своей неуверенности. Помню, читал когда-то его «Пядь земли» (больше-то я, кажется, ничего и не читал из его сочинений), и там тоже было: в походе солдат выколол глаз о штык впереди идущего и т. п. «ужасти». Да ведь штык-то выше головы, как на него угодить глазом? И с тех пор сколько лет прошло! Мог бы подумать.

7 июня

Сегодня видел странный сон. Будто я иду голый из дома Васильевых в метро «Смоленская». Так и иду на глазах у всех. (Это мне снится уже не первый раз.) Прикрыл обеими руками причинное место и иду. Вдруг вспоминаю, что надо идти мимо Министерства иностранных дел, и это останавливает меня. Но потом делаю еще две попытки идти, и каждый раз не решаюсь пройти мимо МИДа. Кажется, видеть себя во сне голым — к болезни. Но какое почтение к МИДу с гербом на лбу!

А вчера приснился Феликс Кузнецов. Это ж надо такую каку увидеть! Неужто для его явления достаточно было увидеть Фелю в программе «Время» на Пушкинском празднике в Михайловском? Но был он во сне как в молодости — без бороды, бритый. Уж не собрался ли кто-то побрить его?

Вчера перед ужином выпили по случаю дня рождения Пушкина по рюмочке водки (я — три). Молодые дамы сразу захмелели. Здесь, в Крыму, спиртное действует быстрее и глубже. А после ужина, уже часов в 9, зашли Оля Чалмаева и некая Наташа, невестка М. Колесникова. Они пили сухое, а я — еще рюмочку «Столичной» и читал им Пушкина: «Пора, мой друг, пора…» и «Мне вас не жаль, года весны моей…»

Сегодня утром не делал гимнастику, а бегал по дорожке, что справа от нашего коттеджа. Сделал 20 оборотов = 8 минут. Буду каждый день прибавлять по два конца.

Долматовский сказал мне вчера невероятную вещь. Солженицын пишет в «Архипелаге», что после опубликования «Одного дня» ему стали писать со всех концов страны, и вот по материалам 227 таких писем он и написал «Архипелаг». А Долматовский говорит, что ему рассказывал какой-то генерал (видимо, КГБ), что дело обстояло совсем не так Оказывается, сам Хрущев распорядился, чтобы ему дали доступ к делам и отобрали бы для него наиболее курьезные, особо экстраординарные. Вот эти-то дела он и использовал. Очень похоже на правду! Это объясняет многое, в частности, почему он не назвал никого из 227, хотя в других случаях, гораздо более рискованных, называет людей. Значит, не только «Одним днем», но и «Архипелагом» мы обязаны Кукурузнику. Да от этого фрукта вполне можно было ожидать таких подарков.

9. VI, среда. Коктебель

Долматовский меня тронул: дня в 3–4 прочитал мои «Арфы» от корки до корки и сегодня, когда я, пообедав, подсел к нему, высказал ряд дельных замечаний, которые, впрочем, мне и самому были известны.

Позавчера вечером вернулся из поездки в Михайловское Миша Селезнев, и вчера перед ужином мы распили у него бутылку коньяка вместе с его дочерью и зятем. А за ужином, когда мимо проходила та увлекательная чудачка, что ходила даже в жару в меховой безрукавке, блистая полными, как ни у кого загоревшими руками, я, пребывая в легкомысленном состоянии, сказал:

— За такой загар я вам присудил бы Гран-при.

— Только за загар?

— О, нет! И за все остальное — тоже! Она сказала, что идет купаться.

— После купания заходите на рюмку коньяка.

— Если бы я еще знала куда.

Я сказал. Она не промолвила «Хорошо», не кивнула головой, и я подумал, что это был пустой разговор.

Но она пришла! Выпили, закусили. Она сказала, что надо накормить сына и мужа художника Володю, и пошла жарить им мясо.

У Евтушенко так

А у меня так

11. VI, суббота

Вчера в 4 часа пошли с Галей Ойстрах в Тихую бухту. По дороге много читал ей стихов, главным образом Пастернака, ибо она о нем заговорила. Но выяснилась и такая вещь. Она знакома с внучкой Пастернака. Та воюет с Литфондом за дачу

деда: ее, мол, надо превратить в музей. Галя всей душой с ней заодно и считает возмутительным, что бедную внучку хотят выгнать из кооператива. Я объяснил ей, что, во-первых, дача эта не кооперативная, а служебная, литфондовская Во-вторых, ведь нет пока музеев ни Асеева, ни Луговского, ни Светлова, ни Смелякова — почему должен быть музей Пастернака? Ведь это поэты тоже большие. Нет, сказала она, Пастернак выше. Допустим. Но ведь в Переделкине еще жили Леонов, Федин, Фадеев и другие крупные писатели, — что будет, если все их дачи превращать в музеи? Внучка пользуется дачей вот уже лет 20, пусть и за это спасибо скажет. Но это я не сказал, чтобы не обострять дело.

Я торопился, даже не успел искупаться, так как должен был прийти Миша. Он пришел уже около семи, и мы выпили грамм по 120 коньяка. Возвращаясь после ужина в веселом настроении, я встретил Риту Кокорину, Марину Таурину, Галю Кострову и всех троих пригласил на рюмку коньяка. Дамы не замедлили явиться. Пришлось откупорить новую бутылку. Помыл черешню, нарезал сыр — и дело закрутилось. Сперва — я был в ударе! — посвятил их в свою идею упразднения литературных премий, прочитал некоторые места из своего письма. Потом читал стихи: Пушкина, Бунина («Пора, мой друг…», «Пророк», «И цветы…», «Они глумятся над тобою…»). В одиннадцатом часу выставил и клубнику.

16 июня

12-го вечером поехал в Феодосию и привез всю ораву Катю с Таней, Таню Кузнецову, Белу с ее двумя детьми — Светой и Олегом. Еще хорошо, что не захватили с собой Ирину Константиновну или старика Файнберга. И жизнь моя, жизнь анахорета, пошла кувырком. Белу с детьми я поселил здесь, рядом, в комнате, которую сдала Люда, работница кухни, там они и живут. А девочки две ночи ночевали в ком. 22 третьего корпуса, можно бы и еще ночку закосить, но Таня моя отговорила. А теперь, конечно, живем все четверо вместе, Таня спит на раскладушке, которую я заблаговременно взял у Ани. Ну, а завтракать и обедать все собираются на нашу веранду, да еще является Бисвиська — и содом полный! К тому же сегодня девочки приветили чудного котеночка из породы мурлыкающих блохоносов. Он моментально освоился и сейчас возлежит на Катиной постели.

Таня привезла 200 р., да Таня К. 110, да у меня было 80. Я уже сказал, что можем осуществить мечту кота Матроскина — купить корову Мурку и каждое утро пить парное молоко.

17. VI

Андропова вчера избрали Председателем Президиума Верховного Совета.

Слава Богу! Почти все, что он делает, на его месте я делал бы тоже.

Какой-то из «Голосов», вероятно, Америки, сегодня утром говорил: «Того, что Брежнев добился через 13 лет, Андропов добился через 7 месяцев». И отлично! И во всем остальном, во всех других начинаниях надо спешить так же. В его речи на пленуме настойчиво звучит эта мысль: надо торопиться! Да, конечно, тем более, когда тебе уже 69 лет.

20. VI

16-го приехал Вл. Бор. Микушевич с женой Тат. Влад и пасынком Митей. Я, как всегда, рад встрече с ним. Занял ему место в столовой на веранде. Вчера после завтрака шли домой вместе (они живут в 14-м), и он завел речь о том, что вот читает сейчас Андрея Белого и видит, как ныне пала не только поэтическая культура, но и культура чувств. Я привел ему в подтверждение этого такие примеры. Балкарская поэтесса Т.З. написала стихи (она мне подарила эту книгу), в которых говорит матери: «Как я тебя люблю! Как ты мне дорога! И как мне будет больно и одиноко, когда тебя не станет!» Второй пример: в романе Бондарева «Выбор» супруги Васильевы, похоронив друга детства и юности Илью Рамзина, едут в машине с кладбища, и жена говорит мужу «Если с тобой что случится (!), я не переживу!» Третий. Поэтесса Татьяна Кузовлева с восторгом цитирует стихи Геннадия Красникова, обращенные к участникам войны: «Без вас будет пусто на свете…» и т. д. (1 мая 1983 г.). И ведь все это из добрых чувств, из чистых побуждений. Писатели, поэты, поэтессы, они не понимают, что доброта, любовь, восхищение, как и все на свете, имеют свои формы выражения, что им должны сопутствовать некие и другие чувства, например, деликатность, а без всего этого доброта может обернуться сердечной тупостью, восхищение — бестактностью, нежность и любовь — оскорблением. Ведь, в сущности, все эти трое, вернее, четверо, говорят людям, которых любят: «Как жаль, что ты (вы) сыграешь скоро в ящик!»

А вечером четыре девицы (Вера, Наташа, Надя и Лена) пригласили отметить День медицинского работника. Ну как же — такой праздник! Было мне тоскливо и томительно, почти не пил, но съел несколько черешен.

27. VI

Вчера отменно отметили здесь Троицу. Собрались на лужайке у нашего дома человек 15 взрослых и столько же детей. Орда! Лена Грюнталь принесла огромную камбалу, которую ей подарил сын хозяйки, где она живет. Мы разожгли костер, чтобы испечь ее на углях, но тут же появилась какая-то завскладом Мария Николаевна, потребовала потушить. Ей, конечно, стали возражать. Тогда она взяла ведро воды и залила сама. При этом дело дошло до мелкого членовредительства. Я в это время ходил с Микушевичем в столовую за нашими ужинами, и мы не видели всего этого. Камбала получилась сыроватой, но кое-кто все равно ел. Но и без камбалы пир удался на славу. Расстелили на траве газеты, расставили водку, вина и прочие яства, уселись вдоль этого стола на ковриках — и пошло дело! Потом пришел Зот Таболкин с женой Нелей, потом Миша Селезнев заглянул, а в 9 часов мы его проводили. Без него сегодня грустно. Люблю я таких людей — бесхитростных и надежных. Он был тронут, что я на его проводах 25-го похвалил его стихотворение «Платформа Отдых». Я похвалил совершенно искренне, но стихотворение это специально прочитал перед тем, как мы пошли к нему на прощальный вечер.

29.VI

Вчера приснился сон, кто-то знакомый, но неузнанный сказал мне о моем поведении там, во сне, что это постыдно, и он был прав, и я ничем не возразил ему.

30. VI

Всю ночь опять что-то снилось. Вспомнил сейчас три вещи. Тигран Петросян, с которым я будто бы сидел рядом в каком-то большом зале, и мы познакомились. Он то ли надписал мне свою книгу, то ли дал адрес. Это первое. Второе — кто-то вошел и сказал, что в автомобильной катастрофе погиб Даниил Гранин. Ни о том, ни о другом и мыслей у меня никаких не было. А третье — в своей желтой кофте (значит, сон был цветной) промелькнула Таня Мартынова (Рубина Татьяна Борисовна). Это 30-летняя приятная женщина, с которой я познакомился на пляже незадолго до приезда моих. Я послал ей по почте два стихотворения и дал «Москву» с моей статьей об Окуджаве.

Кстати, вчера смотрели фильм 1976 года «Ключ без права передачи». Режиссер Динара Асанова, сценарий Георгия Полонского (он, кажется, был тут в первую смену). Так в этом фильме живой Окуджава читает стихи у дома Пушкина на

Мойке, и там говорится, что как, мол, везло Пушкину — он любил красивых женщин и даже убил его красивый человек. Ведь вот до чего заласканные мэтры доболтаться могут!

4. VII.83

И даже в море, купаясь и плавая, наш брат ведет разговоры о литературе. Сегодня перед обедом, кувыркаясь в волнах, говорили с Петей Палиевским о Б. У него мнение очень резкое. Тетерев, говорит. Особенно его возмущают, как и меня, бесконечные философствования. Ведь действительно опупеть можно. Я попросил его прочитать кое-что из моих писаний о нем. Это, говорю, в том же духе, что и об Окуджаве. Надо будет завтра дать страниц 50.

Прочитал здесь «Осень патриарха» Маркеса и «The great Gatsby» Фицджеральда, которого раньше ничего не читал. «100 лет одиночества» Маркеса я пробовал читать, но, осилив страниц 130, не смог продолжать. Все в голове перемешалось, не воспринимаю я этот «фантастический реализм», что смахивает на дурашливость. А вот «Осень» читал с удовольствием. Там с самого начала задан четко и ясно этот самый «фантастический» ключ, и я это воспринимаю. Даже жалко, что не прочитал раньше. Сделал пять страниц выписок «Гэтсби» вначале показался легковесным, но потом увлек, и в нем есть настоящая глубина.

5 июля

На каблуках, в огромной, почти как сомбреро, шляпе, в размалеванных разными надписями майках, развратной походкой старой бляди гуляет здесь по набережной и аллеям коротышка Эдвард Радзинский. Вчера он был в рубашке со словами «Перо сильнее шпаги. Драматург». Имеется в виду конечно, «драматург Радзинский». И каждый день с новой бабой. Господи милостивый, неужели Татьяна Доронина действительно его жена!

Вчера был фильм «Андрей Рублев». Петя Палиевский сказал: «Если бы показывали, как его (фильм) сжигают, то я бы пошел».

9. VII

Итак, сегодня вечером уезжаем домой. Кажется, еще никогда я не проводил здесь время столь энергично. Правда, ничего не написал, кроме нескольких лирических стихов и письма «Об упразднении чинов и званий в российской словесности». Но зато, во-первых, начал играть в теннис, последние две недели играли с Таней по часу перед завтраком и по часу перед

ужином. Прекрасно! Во-вторых, никогда не плавал так много и так далеко, делал треугольник к бую, от него к другому и к берегу. В-третьих, никогда не пили так много и так хорошо. Вот сейчас посмотрел, остались 5 бутылок из-под коньяка (только одна не моя, Андрея Грюнталя), 5 бутылок из-под водки (и все какая — «Посольская», «Сибирская», «Московская»!) и 6 бутылок из-под сухого, да еще, помнится, что-то я выставлял на веранду, и горничная забрала.

В-четвертых, прочитал «Великого Гэтсби» Фицджеральда, «Осень патриарха» Маркеса, кое-что в наших журналах и ежедневно читал «Правду», «Известия», «Комсомолку», «Красную звезду», по поводу чего Петя Палиевский мне сказал «Как ты можешь при твоей квалификации тратить на это время!» В-пятых… Но здесь я и остановлюсь.

2 июля 1983 г. «Уважаемы тов. Бушин В. С.!

В связи с Вашим письмом в ЦК КПСС просим позвонить по телефону 206-26-38.

Инструктор Отдела культуры ЦК КПСС Г. Гоц».

Черт меня дернул писать им! Ведь затаскают теперь. Был же у меня опыт общения с ними.

11. VII, Москва

Вчера вернулись из Коктебеля. Ехали хорошо. Девочки всю дорогу спали. Поезд вместо 22.10 пришел около 11-ти. Нас встретил на машине Юра, и в половине двенадцатого мы уже были дома. Помылись и около двух часов легли спать.

В Москве литературная жизнь бьет ключом. Во-первых, над нами, на 9-м этаже, обчистили квартиру Аникстов. По одним сведениям, на 5 тыс. рублей, по другим — на 8,5. Даже для шекспироведа это немалая трагедия. Во-вторых, еще ранее того обчистили квартиру Майи Ганиной и Юрия Сбитне-ва на Кутузовском проспекте. По некоторым сведениям, унесли на 35 тыс. рублей (сказал А Мошковский). Знать, пронюхали, что они года два назад отгрохали роскошную дачу где-то под Лопасней. В-третьих, было совершено гангстерское нападение на Владимира Огнева. По звонку он открыл дверь, и какой-то малый, стоявший на пороге, кинулся на него. А дома была и жена, бедный Огнев только успел крикнуть ей, чтобы позвонила в милицию, а сам вступил в борьбу с преступником. Тот, поняв, что их двое, бежал. Таким образом Огнев спас честь всей корпорации критиков, а заодно и свои богатства, которые после выхода недавно его двухтомника и однотомника, видимо, сильно возросли. Бедный Огнев! Когда-то на него упала в ЦДЛ люстра, а вот теперь нападение. Тогда его некоторое время звали Огнев-Люстрин. Как назовут теперь? Да, литературная жизнь кипит.

13. VII

Я испугался только в первый момент, а потом откуда-то пришла уверенность, что все кончится хорошо, но был взбешен нерадивостью Татьяны. Они поехали к Люсе. Когда выходила из дома, я спросил, есть ли у Кати деньги, сказал: «Дай ей». Они собирались купаться, но дождь промочил их, и они пошли к Люсе. Оттуда Татьяна позвонила, сказала, что Катя, вероятно, поедет домой, а они — к Лиле. Я сказал: «Когда примете решение — позвони мне». И вот около девяти она звонит: «Катя дома?» А ее нет. Оказывается, они расстались полтора часа назад, и Катя давно должна быть дома. Где же она? Я уже обзвонил и Ситу, и Соню, и Таню, и Бисвиську — никого их дома нет и в Москве нет. Позвонил нашей Гале. Да, за Катю я, пожалуй, не волновался, но вот-вот стемнеет. Татьяна каждые пять минут звонила. И вот наконец около десяти Катя заявилась. Оказалось, родная мамочка посадила ее, вернее, показала ей не ту остановку, и она уехала до конца не в ту сторону. А денег всего 5 копеек! Слава Богу, она решилась ехать назад без билета. Доехала до «Сокола», а на метро пяти копеек нет! Ох, Танечка, до чего ж ты легкомысленна! Но — слава Богу! — все обошлось.

21 июля

Был в ЦК. Беседовал с Гоцем Ген. Сидоровичем и зав. сектором Степановым В.А Пустое дело.

2. IX, Москва

Третий день твержу стихотворение Л. Мартынова:

Только я читаю не «где угодно», а «где попало», и не «не изящна борода», а «неопрятна», и не «ровесником», а «соперником».

18. IX, воскресенье

Ах, какая стоит осень! Каждый день как ломоть спелой дыни. (Впрочем, пожалуй, так лучше б сказать об августе.) Собираюсь в Коктебель.

Я, казалось бы, вполне искренне презираю нынешние обильные награды — все эти медальки да орденки. Ну, в самом деле, после 18-кратного Героя, маршала, кавалера ордена Победы и лауреата Ленинской премии по литературе все это опоганено окончательно. Все так, но вот, однако же, два раза уже снилось, что награжден я Золотой Звездой Героя Соцтруда. О, глубины подкорки, кто в вас проникнет!

19. IX

Сегодня в 12 часов проводил с аэровокзала Таню — полетела в Самарканд на какую-то конференцию с фильмом своей студии. Вернется в субботу, а я в четверг отправляюсь в Коктебель.

С аэровокзала поехал в российский Союз — отдать рецензию на книгу Ан. Знаменского «Золотое оружие». Зашел к Мише Шевченко. Он великий почитатель и знаток Шолохова. Почти целый час о нем и проговорили. В Алма-Ате вышла книга какого-то Гавриленко о Шолохове, и в ней он рассказывает, как однажды Шолохов прочитал статью Шевченко о себе, вернее, то была не статья, а зарисовка, что ли, о том, как старик-отец читал «Тихий Дон», как был поражен и раздосадован он тем, что Мишка Кошевой не поверил Григорию и тем пихнул его в банду. Шевченко, конечно, очень доволен, что Шолохову это место понравилось и взволновало его. Рассказал Миша, что, когда Шолохов окончил «Тихий Дон», написал Лежневу: отослал, мол, в «Новый мир», концовка такая, какую никто предугадать не мог, лишь бы напечатали, а там — хоть четвертуйте.

А я в четверг отнес в «Москву» своего «Суровцева» и сказал Вике Софроновой, что не нужно мне, мол, никакого гонорара, сам готов перечислить в Фонд мира тысячу рублей. Лишь бы напечатали.

Потом вернулся домой, пообедал и поехал в издательство «Молодая гвардия». Десятерика не застал — он числа до 10 октября в отпуске. Володин («ЖЗЛ») на заседании. Так и вернулся ни с чем.

М. Н. АЛЕКСЕЕВУ

«20 сентября 83

Михаил Николаевич!

Я выполнил нашу давнюю договоренность — написал статью о Ю. Суровцеве, отчасти прихватил В. Оскоцкого. Значение статьи, я думаю, гораздо шире личных имен. Я показал, что очень важные позиции в критике захватили люди недобросовестные, развязные и невежественные, и что сделано это при пассивном, а то и поощрительном отношении литературного начальства. Я показал также, как это вредно и опасно для литературы и ее будущего.

Я сейчас уезжаю из Москвы и надеюсь, что к моему возвращению недели через три статья будет уже всеми прочитана, и вопрос станет ясен.

Всего наилучшего!»

В. ШОРОРУ,

помощнику ЕММаркова

«20.10.83

Дорогой Володя!

Своими расспросами, а отчасти и угрозами вчера в ЦДЛ ты меня удивил и огорчил.

До тебя дошли какие-то невнятные слухи от людей, которых ты отказался мне назвать, о какой-то моей рукописи, будто бы сданной в какую-то инстанцию Союза писателей. И вот ты кинулся разыскивать ее, но, увы. Нигде не обнаружил. Разве твоя служебная обязанность в том, чтобы вызнавать и вынюхивать все, что происходит в литературном мире, и осведомлять об этом начальство?

Если рукопись не поступила тебе, значит, она не тебе и адресована, значит, тебе и не следует о ней беспокоиться да еще так рьяно. Пойми же, дорогой, что есть в литературной жизни вещи, которые тебя не касаются, тем более, что ты такой молодой член Союза писателей, кажется, еще и трех лет не исполнилось твоему стажу.

И уж совсем ты меня ошарашил уверенным заявлением: «Если захочу, твоя рукопись завтра будет у меня на столе». Но, как я понял, ты уже давно очень хочешь, а рукописи нет…

Друг мой, при таких замашках, склонностях и амбициях тебе бы не на побегушках у Георгия Мокеевича служить, а быть бы правой рукой Леонтия Васильевича. Ей-Богу!

Обнимаю

С пламенным литинститутским приветом!»

26. IX, Москва

Ого-го! Как давно не раскрывал дневник Надо было бы записать и об августе, проведенном в Малеевке, и о сентябре — в Москве, и о сентябре — октябре в Коктебеле.

В Малеевке хорошо работалось. Закончил статью «Послушай, дедушка» о Суровцеве. Все время купался в пруду, играл в теннис с Таней, когда она приезжала, с Катей (она жила там две недели), а в конце — с Надей Островой.

… А 22 сентября уехал в Коктебель. Дала мне Ада Ефимовна 11-ю квартиру 3-го корпуса. Жил я там как бог. Опять играл в теннис, купался в холодном море, и работа была подходящая: сокращал своего «Ветрова». Из 400 стр. убрал 130. И, откровенно говоря, почти все это пошло на пользу делу. О Достоевском много было интересного, но знающим людям это известно, а книга-то не о нем. Сейчас сокращаю вторую часть — военную. И тоже делаю с удовольствием. Много там лишнего. Ну, в самом деле, нельзя же всерьез опровергать весь солженицынский вздор и всю его малограмотную клевету, а я это делал. Доказывал, скажем, что Герои Советского Союза — это действительно герои. Приводил 11 примеров в ответ на его слова, что-де Героя давали «тихим мальчикам», отличникам политической подготовки. Ну не смешно ли! Как помогает время трезвости взгляда. А ведь тогда, полтора года назад, я наверняка стал бы при случае доказывать, что это нужно, важно и т. д. …

Вчера пошел в Союз за талоном на фрукты и попал в объятия Юры Гордиенко. Хорошо поработали в малом банкетном зале — две бутылочки коньяка выкушали на четверых — Юра, Феликс Чуев, Юр. Кузнецов и я. Платил Гордиенко. Кузнецов было вынул две «красненьких», но он заставил его убрать. А придя домой, решил поздравить с 80-летием Э. Гр. Герштейн. Сорвал распустившийся цветок с кактуса и пошел. А там уже застолье. Мне бы поздравить и уйти, но она, по вежливости, пригласила сесть, и я с пьяных глаз остался. Должно быть, больше часа просидел, кидал им свои завиральные идеи насчет «Александрийского столпа», «Прощай, немытая…» и др.

16 ноября 1983 г.

Сегодня в «Литературке» на целую полосу напечатаны прекрасное письмо Глеба Горышина Бурсову и отрывок из замечательной книги Бориса Ивановича «Судьба Пушкина». То и другое прочитал с удовольствием.

Захотелось посмотреть, что я писал ему еще в 81-м году. Покопался и нашел это письмо от 20 января.

«Уважаемый Борис Иванович!

Работая над книгой о самой что ни на есть современности (о Солженицыне. — В.Б.), я ощутил нужду опереться в одном пункте на Достоевского. С этой целью решил заглянуть в Вашу книгу «Личность Достоевского». Заглянул, да так и не смог оставить ее, не дочитав до конца. Книга интереснейшая, богатейшая по наблюдениям и мыслям. Однако кое-какие как раз интересующие меня места остались для меня неясными.

Например, Вы пишете: «петрашевцы предпочли лучше(?) подняться на эшафот, чем отречься от своих убеждений» (с.142). А разве такая возможность выбора им предоставлялась?

Я не понял, как вел себя Д. на следствии: «он сваливал вину за свои действия как члена группы на Спешнева» (с.93). Где это имело место? Когда? Как? На самом следствии или потом в каком-то разговоре или письме? Разница очень важная. Если на следствии, то как же понимать его слова в письме Тотлебену: «Я вел себя перед судом честно, не сваливал свою вину на других и даже жертвовал своими интересами, если видел возможность выгородить других» (с.307). Это подтверждают и слова чл. Следственной комиссии ген. Ростовцева о нем: «умный, независимый, хитрый, упрямый преступник».

Озадачивает и вопрос об отношении Д. к Западу. В одном месте в книге сказано: «к Западу относился с нежностью. Достойной удивления» (с.600). В другом читаем: «Оба (Толстой и Д.) резко отрицательно относились к Западу» (с.666). Что читателю думать?

Вы пишете: «С детских лет Д. узнал нужду в разных ее обличьях… запомнил детство как мрачное и нелюдимое». Но этому противоречат и вспоминания брата, Андрея (с. 115), и сведения о том, что в семье Д-х прислуживали няня, две горничных, были кухарка, кучер, лакей, имелся свой выезд, наконец, два имения.

Вы уверяете, что Д. признавал большое значение «достижений едва ли не всех выдающихся писателей, живших до него и одновременно с ним», а на стр. 137 — совсем иное.

Вы пишете, что Толстой признавал великими пять писателей. Почему не назвать их? Ведь читатель умирает от любопытства.

Вы неоднократно хвалите «редкую терпимость Д. к чужим мнениям». И вдруг: «Он зло издевается над всем, что не соответствует его собственному умонастроению» (с.170).

Сомнительным мне кажется Ваше утверждение: «Желания могут быть только у свободного человека» (с.372). У несвободного человека, мне кажется, есть, по меньшей мере, одно желание — обрести свободу.

«С А. Шуберт у Д. было некоторое подобие романа». Что это такое?

Позвольте заметить и о том, что есть не «Троице-Сергиев-СКАЯ» лавра, будто она названа так не в честь о. Сергия, а какого-то тов. Сергиева, но — Троице-Сергиева.

Если хоть 2–3 моих замечания Вам пригодятся, буду очень рад.

И еще одна просьбы: не могли бы Вы сказать, откуда эти слова Д-го: «дети голодали, уже несколько дней они ничего не видели, кроме хлеба и колбасы».

А известна ли Вам странная книга В. И. Кулешова «Жизнь и творчество Достоевского»? Странность ее уже в том, что в отличие от Вашей книги она написана без любви к писателю и даже с явным чувством вражды. Так вот он пишет «Суслова обвинила Д в том, что, порвав с изменившей ему женой, он помогал ей материально». Что за чушь! Мария Дмитриевна умерла у него на руках. В этой книге все от начала до конца сомнительно».

На эти мои январские придирки Б.И. ответил 12 февраля:

«Уважаемый Владимир Сергеевич,

простите Бога ради, что с таким запозданием отвечаю на Ваше столь любезное письмо. Я бы даже сказал, что это редкостный случай для нашей среды, где так принято подсиживать друг друга.

Я действительно собираюсь переиздать «Личность Достоевского, и Ваши замечания для меня очень ценны. Кое-что из того, о чем Вы написали, было уже исправлено. На следствии Достоевский вел себя безукоризненно».

Далее перечислял свои исправления, а в конце писал «Еще раз большое, большое спасибо. Через год-полтора будет возможность послать Вам новое издание «Личности», и вы убедитесь, сколь внимательно я отнесся к Вашим замечаниям.

А пока всего Вам доброго. Примите мои самые лучшие пожелания. При случае был бы рад познакомиться.

В. Бурсов».

Я ответил: «Вы пишете, что рады были бы при случае познакомиться со мной. И я был бы рад. Я видел Вас на последнем съезде писателей в буфете Дворца съездов, но не решился подойти. Что ж, будем ждать нового случая. Но я с Вами уже в большой мере знаком через Достоевского, а если у Вас есть желание составить некоторое заочное представление, то можно, например, взять ж «Москва» № 7 за 79-й год — там один мой довольно нескучный опус. (Это была статья о «Путешествии дилетантов» Окуджавы).

Всего Вам доброго.

С поклоном».

22. XI.83

Вчера позвонил в Воениздат насчет справки о гонораре для пенсии и чтобы забрать две свои рукописи («Ветров» и о Б.), и вдруг секретарь отдела прозы Марг. Мих. говорит мне, что вышли мои «Арфы». Как так? Ведь я ожидал в лучшем случае будущим летом. А вот так! Словно в сказке — в феврале, кажется, я им сдал расклейку, в марте они сдали в набор, и вот в ноябре — выходит. Несмотря на недомогание, поехал в издательство за «сигналом». Как издали! Какая обложка! Какие надписи! Какой корешок! Ну словно Бальзак.

Право, вся эта история будто сказочная. И издать предложили сами, и 350 рублей за лист платить согласились (вернее, вести отсчет от этой точки!), и тираж определили в 100 тыс., и вот издали, что ли, не всего через полгода. Фантастика! Теперь бы еще заплатили как следует, а там на страх врагам можно бы и на премию выдвинуть. Хотел порадовать такой удачей свою семейку. И что же? У дочери как клещами вытащил «Поздравляю». А жена, поскольку я, по обычной своей склонности к розыгрышам, сказал вначале, что это, мол, всего лишь дополнительный тираж «Современника», за который никакого гонорара не полагается, — жена, выхватив у меня книгу и три секунды повертев ее в руках и даже не разглядев, что это Воениздат, даже не заметив прекрасного оформления и не порадовавшись ему, не поздравив меня, метнула: «Ну, раз без гонорара, то такое искусство нас не интересует!» Потом, когда я сообщил, что гонорар будет, она заинтересовалась произведением искусства, хотела взять книгу посмотреть, да я не дал ей. Позже пришла Катина подруга Марина смотреть «Подростка», так от нее я увидел больше заинтересованности в моей книге и больше участия ко мне, чем от этих так называемых ближайших родственников.

30. XI

Был утром в поликлинике — закрывал больничный лист у Лифшиц. Встретил в коридоре Мишу Шевченко, поздравил его с премией комсомола, заметив при этом, что вообще-то я, как Толстой, противник литературных премий. Ну, говорит Миша, если бы дали, наверно, не отказался. Нет, говорю, отказался бы. Вот, мол, только что в Воениздате вышел мой роман об Энгельсе — вполне могли бы за него дать, а я бы не взял и т. д.

Подходит Евтушенко, здоровается с Мишей, бросает мне «Привет!» и протягивает руку. Собственно, мы с ним никогда не ссорились, хотя я раза два-три когда-то и задевал его в статьях. Последний раз в статье о «Дилетантах» Окуджавы. Буквально следующее: «Поэт Евгений Евт., вспоминая свое знакомство с О., недавно писал: «Меня невольно потянуло к этому человеку — в нем ощущалась тайна…» Действительно, и мы говорим об этом. Как же не тайна!» «О. показал мне рукопись своей новой книги, — пишет Е. — Раскрыв ее, я был поражен… Сразу врезались такие строчки:

Вот она — тайна! И даже не одна. Во-первых, зачем Булат нажимал курок, когда надо нажимать на спусковой крючок? И т. д. Но как бы то ни было, а мы с ним давно никак не общались. Изредка встречаясь, даже не всегда здоровались, вернее, иногда делали вид, что не замечаем друг друга. Так было, например, в «Книжной лавке» как-то. А последний раз я видел его стремительно вошедшим в ресторан ЦДЛ в окружении каких-то незнакомых людей (вроде бы восточных), — на груди его красовался орден Трудового Красного Знамени. Было такое впечатление, словно он его только что получил (это в связи с 50-летием) и вот зашел обмыть.

Ну, протянутую руку я пожал, он ответил слабо. Они с Мишей начали выяснять какой-то вопрос о какой-то женщине. Я отступил на шаг. Но вижу, он хочет вовлечь в разговор и меня. Миша стал выражать восторги предисловием Евг. Сидорова к трехтомнику Евт. Тот стал рассказывать, что редактор был против иных мест предисловия, ибо там были критические замечания. «Ну и что? Пусть!!» Евтушенковеды, говорит, подсчитали, что я написал 110 тысяч строк, а в трехтомнике будет только 47 тысяч. Я спросил, как считали — по рифмам? «Нет, по строкам, но я же редко разбиваю строки».

Миша спросил меня, читал ли я книгу его критических статей. Я сказал, что у меня есть книга его статей, изданная «Молодой гвардией» («Точка опоры»), и тут вспомнил и стал рассказывать, что вот, мол, написал работу о Б., у него тоже вышла в «М. гв.» книга статей, и я сравнил обе: в ней 30 фотографий (Б. в пыжиковой шапке, Б. в ондатровой шапке, Б. без шапки…), даже у Ев. только 28! Правда, говорю, одна уж очень хороша: поэт на берегах Амазонки в объятиях анаконды. Очень красиво и впечатляюще! Но голову-то анаконды держит двумя руками змеелов-профессионал. Я даже подумал, что эта фотография могла бы быть отличным фотоэпиграфом ко всему творчеству Евтушенко. Он слушает, смеется.

Потом стал рассказывать, что поставил двухсерийный фильм о сорок первом годе. Снимал на станции Зима, попросил там сыграть настоящую свадьбу — со старухами, с настоящей водкой, настоящими песнями и т. д. Приняли, говорит, первой категорией. «ФРГ сразу купила». Я подал ему левую руку, правая болит.

А когда он ушел, я сказал Мише: «Вот единственный у нас писатель, не имеющий никаких медалей, ничего, кроме имени. Так и должно быть у настоящего художника: ничего, кроме имени!»

Сейчас заходила машинистка Тамара Афанасьевна, отдала «Один день И.Д.», который я давал ей читать. Рукопись она закончила. Вероятно, по крайней мере, хоть часть ее прочитал и муж. «Он сказал, — говорит, — что если бы дали волю, я пошел бы и убил его (Солженицына)». Видимо, такова будет реакция у всех нормальных людей на мою книгу.

5. XII.83

Вчера были в гостях у Левы Экономова. Ну и кудесник! Что он сделал из своей квартиры! Никакой покупной мебели нет, все своими руками, да как! Но венец всего — домашняя парилка, которую он устроил в уборной с помощью металлического ящика, наполненного камнями. Камни он калит на газу. Ну кудесник, ну мастак! А откуда вдруг завязалась дружба? Он хочет, чтобы я зачислил себе секретарем его старшего сына Аркадия, 29 лет, кандидат наук Что ж, пусть. Жил 60 лет без секретаря, теперь будем с секретарем. Как Лев Толстой.

12. XII

Заезжал Фоменко. Я прочитал ему два фрагмента — стихи о Манделе и «следственный эксперимент» (любовь через колючую проволоку в «Архипелаге»). Хохотал до слез.

Катя с Соней собираются в театр на «Много шуму».

Наконец-то сдал! Почти три месяца не разгибал спины. Наконец-то! Но, конечно, еще не все это, не все. Да, пришли Божьи сроки, Александр Исаевич!

М. Н. АЛЕКСЕЕВУ

«15 декабря 83 Михаил Николаевич!

Со времени твоего звонка прошло полтора месяца, да еще месяца два моя статья лежала в редакции до этого — вот такие сроки! А мои писания, увы, не обладают свойством бессмертия, как, допустим, сочинения Сартакова. Они интересны сейчас для нынешнего читателя, а не для потомков. Но моя последняя статья лежит в журнале уже четверть года. Сейчас ее читала бы по меньшей мере «вся Москва», и она сделала бы полезное дело. Ты похваливаешь: «Молодец, старик Хорошо!» И я работаю не для читателей моих рукописей, а для литературы. Ты за четыре с половиной года не напечатал ни единой моей строчки. А ведь у меня и способностей, и любви к слову, и жара души, без коих невозможна литературная работа, может, всего с полфунтика меньше, чем у того же Сартакова и других бессмертных.

Ты говоришь, есть резкости. Что ж, давай пригладим. Но помни и о том, что Суровцев-то и вся его их братия не стесняются лепить в глаза все, что хотят. Тот же Оскоцкий вел недавно вечер Искандера в ЦДЛ. И обронил между делом: «Как приятно видеть полный зал! Ведь на вечере, допустит, Михаила Алексеева он был бы на три четверти пуст, если бы, конечно, не пригнали солдат».

А мы деликатны, стеснительны, робки, у нас высшие соображения, нас скоро приучат считать Божьей росой нечто по составу совсем иное.

Если робеешь печатать, так и скажи: я, мол, хоть и Герой, но не из храброго десятка, боязно…

Как ни дико, а единственное, что сейчас утешает меня, это слова Солженицына, который писал мне: «Влад. Серг., помните: где нет сопротивления, там нет и работы».

Кстати, моя рукопись о нем, которая тоже так долго и мертво лежала на твоем письменном столе, кажется, скоро будет издана.

Жду ответа, как соловей лета».

17. XII

Если бы сегодня ночью кто-то мог бы наблюдать меня, то у него сложилось бы полное впечатление моего безумия. В 3 часа я проснулся помочиться. Чувствую, что не усну. Принял полтаблетки пипольфена и стал читать книгу «Мужчина и женщина», через полчаса отложил книгу и погасил свет. Все равно не спалось. Через некоторое время я вскочил, стал бегать по комнате и материться. Принял еще полтаблетки. Опять погасил свет. Опять не спалось. Я стискивал кулаки и выкрикивал ругательства. Принял еще полтаблетки радедорма. И так пробесновался до шести часов, когда, наконец, заткнул уши затычками, положил на голову думочку и, наконец, уснул. И все из-за чего? Из-за того, что был вчера у Ивановых (день памяти отца), и те по своему всегдашнему мещанскому обыкновению потребовали снять ботинки! Ну, правда, Вася еще такой вздор нес, что просто не верилось. Зачем, говорит, писать критические статьи? Зачем портить отношения с человеком, который так популярен (Окуджава и т. д.)? Неужели не слышал он о Белинском, Добролюбове, Чернышевском?

Таня вчера уехала в Тбилиси. Мы с Катей хозяйничаем одни.

Вчера звонил Слава Пушкин, который посылал моего «Б» какому-то могущественному приятелю во Владивосток. Работа моя пересекла всю державу туда и обратно и вернулась ко мне с восторгами ее читателей, но безо всякой надежды на опубликование.

23. XII

Да! Да! Да!

Тихо, Бушин, тихо, а то сорвешься. Вот сегодня по дороге из «Нашего современника» в Центральный дом журналиста при переходе с Петровского бульвара в Рождественский едва не попал под машину. Тихо, Бушин, тихо.

24. XII

А дело-то вот в чем. Статью о святой троице (Суровцев, Оскоцкий, Соколов) я сдал в «Москву» еще до Коктебеля, 15 сентября. Софроновой, как все мои статьи, и эта не нравится, хотя она не говорит. Ну как она может ей понравиться при ее складе ума! Числа 2-го ноября позвонил мне Алексеев. Во всем, говорит, согласен. Но есть резкости, надо это убрать, и мы «доведем статью». Но с тех пор прошло почти полтора месяца. Мое терпение лопнуло, я взял второй экземпляр и в четверг отнес в «Наш современник». Отдал в руки Вл. Вас. Васильеву, очень, кажется, славному парню. Это было около часа дня. А часов в 8 он мне звонит: хотел, дескать, посмотреть две первых страницы и не мог оторваться. Передал Викулову. А утром, часов в 9, звонит и Викулов. Уже прочитал! Это, выходит, и двадцати часов не прошло, а Алексеев четвертый месяц чухается. Попросил приехать к четырем часам. Приехал. Поговорили. Кажется, все понимает — и что советоваться ни с кем не надо, и что давать следует быстро и т. д. Кажется, хочет дать в мартовском номере. То-то славно было бы! Вот все это меня и взвинтило.

А Алексееву я послал официальное «Прошение»:

«По договоренности с Вами, более того, — по Вашей неоднократной настоятельной просьбе я написал для «Москвы» статью «Послушай, дедушка». Вы мне выразили полное согласие с тем, что я написал. Однако время показало, что Вы либо намерены тянуть с публикацией статьи до неизвестных времен, когда она потеряет всякую актуальность и интерес для читателя, либо не намерены печатать ее вовсе. Мой многолетний и безрадостный опыт общения с журналом убеждает меня в большей вероятности второго: за 15 лет Вашего редакторства я раз десять предлагал журналу свои работы и каждый раз слышал Ваши похвалы, но, в конце концов, за все время лет пять тому назад была напечатана только одна статья, и то после возмутительного скандала, вызванного тем, что в статью для повышения ее идейности мне бесцеремонно насовали несуразных фраз, что заставило меня снять первый вариант статьи.

И раньше во всех помянутых случаях я имел право требовать выплаты гонорара хотя бы как за литературные разработки, но, дорожа вроде бы дружескими отношениями, я этого не делал. Так могло длиться год, два, три, но не 15 же лет! Поэтому ныне, исходя из вышеизложенного, прошу оплатить статью «Послушай, дедушка» в полном объеме, как это предусмотрено юридическими установлениями и правилами литературной чести».

25. XII,5 утра

Проснулся, и не спится. Буду сейчас читать «Полководца» Карпова.

Вчера были в гостях у моего секретаря Аркадия. Вернулись около двенадцати. Катя говорит: «Странное дело — били наши часы, что в кухне». Да, странно, они никогда не били, это часы Марии Михайловны. В 12 они сделали уже при нас один удар, а в 12.30 разразились двенадцатью ударами. Что бы это значило?

Это — пробил мой звездный час.

Это —

28. XII,5 утра

Не спится. Неужели все эти волнения, и напряженность, и бессонница пропадут даром? Да ведь вроде же нет…

11.1984

Вчера около семи вечера я поехал в Центр поискать какие-нибудь подарки для моих курочек Вышел из метро на Театральной площади, пошел в ЦУМ. Против Большого театра елка, идет какое-то представление. Народу везде мало. Ничего хорошего выбрать я не смог, купил набор вьетнамских салфеток (7 шт. за 6 р. 80 к) да Кате модель автомобильчика за 8 р. В Столешниковом купил торт, за которым накануне простоял у нас битый час, и не досталось. Около девяти был дома. Таня готовила, Катя мастерила торт «Птичье молоко», и он получился на славу. А я развешивал в кухне фонарики. В половине двенадцатого сели за стол. Открыли шампанское. Да какое — «Новосветское», коллекционное, специально для этого случая привезенное осенью из Коктебеля (была еще бутылка — подарил Фоменке в день рождения). Катя тоже пила — впервые в жизни. Как славно было втроем! Только не хватало Марии Михайловны, которая все последние годы была на Новый год с нами.

В два часа я пошел спать и проспал до десяти. А курочки мои еще долго смотрели телевизор, и разбудил я их только в 11. Снилось мне, будто мы целовались с Бондаревым. К чему бы это?

Завтракали, конечно, поздно, а после завтрака, около часа дня, все трое пошли в парк на лыжах. Прекрасно прогулялись полтора часика! Потом я вычитывал своего «Ветрова» (3-й экз.), а девочки после обеда поспали, потом смотрели телевизор. Шло двухчастное (до «Времени» и после) представление какого-то Евгения Гинзбурга. Спарили Аллу Пугачеву и Кио на арене цирка. Что было, что было! Плещется вода, бьют фонтаны, клубами валит откуда-то дым и все окутывает, а Алла поет о любви и страсти. Словом, пожар в бардаке во время наводнения.

21,23 часа

Сейчас смотрел интереснейшую передачу об Игоре Ильинском. Поразителен путь этого актера от фокусника и смехача к глубине и простоте, к классике, без желания, как он сказал, быть умнее ее, современнее, интересней. Ах, какие прекрасные слова Толстого читает он! Не хвалите меня после моей смерти, слишком часто я был темен и нечист, но иногда высокая истина все же проходила через меня, и мой дух давал ей форму. И еще: правда, получив ясное и четкое выражение, становится непобедимой.

Утром пришла мысль, когда думал о Лермонтове, повторяя про себя его «Смерть поэта» и «Выхожу один я на дорогу»: как обедняет Пушкина то, что он не знал Лермонтова; как повезло Лермонтову, что, прожив всего 26 лет, он знал Пушкина!

Б А. ИСАЕВУ,

Герою Социалистического Труда

«7 января 1984 г., Рождество.

Егор, друг ситцевый!

Только что прочитал в «Правде» твой очерк «Дела председательские». Это как рождественский подарок! От души поздравляю. У тебя иногда неплохо получается, когда ты пишешь не о литературе. А о ней, драгоценной, право, поостерегся бы иной раз.

Вот однажды вздумалось тебе восславить Пушкина, и ты разверз уста:

«Как замечательно, как гениально сказано у бессмертного гения:

Глаголом жги сердца людей!

Не существительным, не прилагательным, а именно глаголом — словом, выражающим движение, поступок!» и т. д.

Тебе и в голову не пришло, что при чтении такой похвалы многих мог хватить удар. Ну, в самом деле, дожить едва не до шестидесяти лет, всю жизнь писать стихи, получить Ленинскую премию и Золотую Звезду Героя Труда, и не ведать, что означает «глагол» в этом одном из вершинных произведений Пушкина. Егорушка, здесь «глагол» — высокое слово, речь пророка.

Читал ли ты, милый, стихотв. того же Пушкина «Поэт». Там так сказано:

Неужто, и здесь ты всегда видел часть речи? Ну, Егор… До чего вы, секретари да лауреаты, обленились, вам уже невмоготу и в словарь заглянуть. Вот и у Бондарева один персонаж восклицает: «О милая пора, очей очарованье!». Другой тотчас поправляет его: «Пардон, не «милая», а «осенняя». Есть в цирке такой номер — соревнование дураков. Так это как раз то самое соревнование. Надеюсь, ты-то знаешь, что не «милая», и не «осенняя», а «унылая».

Обнимаю, Егорушка. Жми дальше, но иногда все же оглядывайся: позади великая литература».

* * *

А когда начался погром колхозов и этих самых «дел председательских», о которых с восторгом писал Е. Исаев в «Правде», он ведь и не шелохнулся. На даче в Переделкино курей разводил, о чем я и написал в статье «Муса Джалиль и куровод Исаев», что была в «Советской России».

8. I

Вчера на Рождество пригласили Лену и Сашу Щербатюк, соседей по 1-му коттеджу в Коктебеле минувшим летом.

Пришли с бутылкой шампанского, коробкой конфет и роскошными слайдами о нашей коктебельской жизни. Просидели до половины двенадцатого. Славные ребята, но мало у нас с ними точек соприкосновения.

13 января

Анастасия Ивановна Цветаева через свою опекуншу передала мне свои воспоминания. Написала:

«Владимиру Сергеевичу Бушину на добрую память о семье Цветаевых в старом мире (в России и давних европейских странах наше с Мариной детство и юность) и о зрелости нашей в новом мире. И все, что я узнала о конце Марины. И на добрую память о совместном пребывании в Коктекбеле осенью 1983 года. С добрыми пожеланиями!

Анастасия Цветаева.

30. XII.83 г. Москва».

15 января

Из «Молодой гвардии» звонила мой редактор Нина Лагранж. Сказала, что утвердили план на этот год. Мои «Эоловы арфы» (34 листа) пойдут по школьной серии, тираж 200 тыс. экз. Ого!

22. I

19-го вернулся из Малеевки. Со 2-го там жила Катя с Капочкой. 8-го утром они уехали, а я приехал. Но 10-го я снова вернулся в город, и только с 13-го жил без выезда до 19-го. Так что всего дней десять, не больше. Четыре раза ходил на лыжах, два раза собирались у Микушевичей — 13-го, на Новый год, и 18-го, на крещенский сочельник Многим давал читать своего «Б» — Лиле Беляевой, Анд. Дугинцу, Ник Верещагину, Конст. Кедрову, Вл. Дм. Фоменко. Хотел дать еще Мустаю Кариму, но не успел. Кое-кто высказал весьма дельные замечания (Верещагин, Кедров). Удивили супруги Фоменки. Во-первых, читали больше недели, словно я только для них и привез рукопись. А главное, подошли к делу так, словно мне нужна была их консультация. И они дали мне ее дважды, и минут по 45. Но ничего интересного не сказали, а все больше беспокоились, как бы я не рассердил поклонников Окуджавы (он упоминается). Провинциальность это, что ли? А потом еще третий раз Фоменко завел со мной речь все о том же. Посоветовал убрать все рассуждения о языке и прочих «тонкостях», оставить только о войне, об издательских злоупотреблениях и в таком виде послать в ЦК Я ответил: «Это будет донос». — «Почему?» — «Да потому, что я написал литературное произведение и хочу, чтобы к нему как к произведению и относились. А если писать об издательских злоупотреблениях, то надо брать не одного Б., а человек десять. А об одном — именно донос».

Супруга его Ирина Иосифовна — это Собакевич в юбке, охаяла всех ростовчан, которых упоминали. Лебеденко и Бондаренко — бандиты, главари мафии, способные и на убийства. Наташу Суханову представила в комическом виде по той причине, что она болезненно переживает свое чуть ли не двадцатилетнее старшинство над мужем. О Долинском сказала, что он занят добыванием денег. Даже Мустая Карима не обошла, сказала, что он ни во что не желает вмешиваться, и ему рукопись давать не следует. Да и меня самого уподобила Сенковскому. Право, Собакевич, и только!

В последний день, вернее, 18-го, произошла у меня дикая стычка со С. Л. Около девяти утра я пошел в ванную, чтобы побриться. Вижу — дверь заперта. Я начал бриться в уборной, хотя там тесно, зеркальце маленькое — неудобно. И при этом говорю Марии Андреевне, горничной, чтобы она повесила объявление, что не след, мол, по утрам запираться в ванной. Действительно, можно принимать себе душ или ванну, а другой в это время может прекрасно побриться или умыться над раковиной. Вдруг Л. заорал: «А когда же можно?» Я объяснил. Тогда он, бандит санузла, заорал еще пуще: «Да пошел ты на х..!» С намыленной физиономией я ринулся к запертой двери и двинул по ней кулаком. Дверь открылась.

— Вы что себе позволяете, молодой человек?

— А вот позволяю!.. Дурак!.. Должен же тебе кто-то сказать это! А то все боятся…

— За…ц!

— Сам такой!

— Гов — д!..

— Сам такой!

Я повернулся и пошел добриваться. Странно, что я после этого сортирного ристалища был совершенно спокоен и не терзали меня приступы ни злобы, ни бешенства.

Перед ужином послышались какие-то шорохи на лестнице, ведущей к моей комнате. А когда я пошел ужинать, то за дверной ручкой обнаружил такое послание: «Глубокоуважаемый Владимир Сергеевич! Я хочу попросить у Вас прощения за свою грубость. Извините меня, пожалуйста. С утра у меня было какое-то нервозное настроение (свои причины). А к Вам, Вы знаете, я всегда относился по-доброму. И не знаю, чего меня занесло. Я думал, меня выгоняют, и т. д. Еще раз огромные извинения. С. Л.». Никогда он по-доброму ко мне не относился, и в искренность его извинения я не верю. Скорее всего, оно действительно продиктовано боязнью, о которой он орал. На его послание я никак ему не ответил.

23. I, утро

Полчаса назад позвонил Васильев из «Современника» (зам. Викулова) и сказал, что в пятницу обсуждали на редколлегии мою статью и решили, что в таком виде напечатать ее не сможем. Хорошенький подарочек к моему 60-летию.

— А что же меня не позвали на редколлегию?

— А зачем?

— Как зачем? Я же ни вам, ни Викулову никогда не говорил, что моя статья — неприкасаемая святыня. Я готов был выслушать и по возможности учесть все ваши замечания, соображения, опасения и т. д. Единственно, на чем я настаивал, это все изменения в статье сделать собственными руками.

Какая трусость!

Ведь Викулов 23 декабря, на другой день как я отдал им статью, сказал мне: «Возможно, кое-кто в редакции будет против, но решающее слово принадлежит мне, и я буду за. Поставим статью в мартовский номер».

Господи, и как я мог поверить! Ведь была же история со статьей об Окуджаве, когда он в Малеевке прочитал ее и тоже сказал: «Я хочу видеть ее в нашем журнале», а потом съездил в Москву и через два дня запел другое: «У нас сложная обстановка, трудное положение» и т. п. Они сами себе создают трудности, печатая такие бульварные, безграмотные и провокационные вещи, как «У последней черты» Пикуля.

Что же теперь делать? Пойду опять к Алексееву. Но сколько сил-то все это стоит! Лучше с врагами иметь дело, чем с такими патриотами!

13–00. Сейчас прочитал в «Известиях» слова, будто бы сказанные когда-то Твардовским: «На писателе, который печатает свои произведения на машинке, надо ставить крест». Какая узость и догматизм.

24. I

Звонили и поздравляли с днем рождения:

В 9, когда я еще спал, Миша Шевченко, потом — в 10. Назвал меня счастливым человеком.

В 9.30 Алимова и Св. Игнатьева. Очень приятно. Сказали, что в другой день зайдут.

В 10 звонила Людмила Сбоева, «дитя моя».

В 12 — Нюся Пархомовская, одноклассница.

В 11.30 — Бела (Танина сослуживица).

В 12.30 — погода пасмурная, валит крупный снег, и вдруг — молния и гром. Салют небес в честь моего юбилея! Мать всегда говорила, что именно в этот час, в 12, я родился.

25. I, среда

Первый юбилейный эшелон пройден. Кроме нас троих, были Ада с Васей, Сергей с Валей, Фоменко и Лариса Кожухарь. Всего 9 человек Это как раз то количество, когда можно хорошо поговорить и послушать друг друга. Юбилейных речей избежать не удалось. Фоменко договорился до того (а ведь, кажется, был еще не пьян), что скоро, мол, Бушин обретет мировое звучание или что-то в этом роде. Сестрица Галюшка отсутствовала. Поругались из-за ее манеры насильно разувать всех приходящих к ней в дом. Прислала все-таки поздравленьице. Если бы змеи поздравляли друг друга с днем ангела, то они писали бы именно так.

Лариска и Фоменко почти переругались из-за еврейского вонючего вопроса. А в остальном все было очень славно. У Ады и Васи хватило такта никак не упоминать о прошедшей ссоре в Нагатино, когда я после сестричкиных требований переобуться матюгнулся, хлопнул дверью и ушел. А был голоден как черт, и дома обеда не было (Таня уезжала в Тбилиси).

Удивляюсь, как много выпили: бутылку шампанского, бутылку (0,75) лимонной водки, бутылку водки, настоянной на грецком орехе (0,75), и почти две бутылки армянского коньяка. Так что одного винца выкушали на 40 рубликов, а ведь вроде никто и не пил.

Второй эшелон предполагается на субботу.

2. II.84

Юбилейная моя барщина продолжается. В прошлую субботу были Белошицкий с Милой, Карпеко с Фаиной, Гальперин с Региной, Мухачев с Мурой. Карпеки подарили часы, которые теперь тикают, проклятые, и не знаешь, что с ними делать. А Гальперины принесли роскошную бутылку арманьяка в специальной деревянной коробке. Отведаем при подходящем случае. Ну, и так далее. Посидели славно и приятно. Гальперин по обыкновению хотел затеять спор о Сталине (и Карпеко был на его стороне), но я по случаю юбилея уклонился. Разошлись около двенадцати.

А позавчера довольно неожиданно нагрянул Володя Бурич с двумя бутылками шампанского (одна — Golden Soviet) и домашними туфлями. Растрогал. В этот день он получил билет члена Союза. Это был у него больной пункт, и сейчас он, конечно, безмерно рад.

Вчера был мой секретарь Аркадий с родителями Левой и Зоей Экономовыми и Гончаренко. Тоже было хорошо. Я читал им записи из дневника за июнь 79-го года, когда мы соседствовали с интеллектуалами Виноградовыми.

Ночью в половине четвертого внезапно проснулся, как от толчка или крика. Принял таблетку радедорма, но все равно часов до пяти с лишним не мог уснуть. Проснулся только в половине десятого.

В ночь на свое 60-летие видел во сне собаку в гостях у какой-то неопознанной женщины. Собака была черная, с белыми пятнами на голове, гладкошерстная и очень ластилась ко мне. Дня через два — опять собаку, тоже гладкошерстную, но поменьше ростом, рыжую и тоже очень резвую и ласковую. Будто у нас было 3–4 кошки, и вдруг оказалось, что одна из них — собака. Вот после этого сна и пришел Бурич с шампанским и шлепанцами.

* * *

В А. КАВЕРИНУ

«4 февраля 1984 г.

Уважаемый Вениамин Александрович!

С большим интересом прочитал сегодня в «Комсомолке» Ваше интервью, которое Вы дали В. Галантеру. Но одно Ваше сравнение меня несколько озадачило и огорчило. Вы сказали о плохих литераторах: «то, что они пишут, напоминает разговор двух старух на завалинке, в котором нет ни складу, ни ладу». Конечно, такие разговоры могут быть у деревенских старух, но только ли их эта привилегия? «Разговоры», в коих нет ни ладу, ни складу, нередко слышим мы не от деревенских старух, а от городских ученых мужей, высокопоставленных сановников и даже писателей, пребывающих в полном расцвете своих возможностей и талантов. И слушать их вынуждены не кучка любителей посидеть на завалинке, а все народонаселение державы.

Приведу лишь один пример. Известный писатель, в определенном смысле даже первый писатель страны не на завалинке, а с самой высокой в стране трибуны говорил: «Огромное воздействие на все (!) виды и жанры литературы и искусства в эти годы оказали книги (надо ли их перечислять? — В.Б.)… удостоенные Ленинской премии. (Аплодисменты). Эти подлинно народные книги обогатили духовную жизнь советского общества, показали высокий образец партийного мышления, побудили художников всех (!) поколений на более весомые художественные обобщения» (ЛГ. 4.3.1981).

Где эти книги ныне по прошествии трех лет? Кто их читает?

Согласитесь, ни одна деревенская старуха на такие «разговоры» не способна. И надо заметить, что все «разговоры» на завалинке, как правило, совершенно бескорыстны, чего нельзя сказать об иных «разговорах» приведенного выше образца. Так надо ли было, Вениамин Александрович, обижать помянутых старух? Вы и сами знаете множество примеров, подобных тому, что привел я.

В конце беседы Вы говорите об интеллигентности и даете свое определение. Очень хорошо. Я с Вашим определением согласен. Но больше мне по душе то определение, которое дал когда-то еще до революции Максим Горький: «Интеллигент это человек, который во всякую минуту жизни готов встать с открытой грудью на защиту правды, не щадя даже собственной жизни». Очень хорошо тогда же сказал и Леонид Андреев: «Интеллигент это, во-первых, не подпевала сильным мира сего. Во-вторых, это человек с гипертрофированным, можно сказать, изнуряющим чувством совести. И, в-третьих, сколько бы ни выпил, всегда остается культурным человеком». Что можно возразить?

Всего Вам наилучшего!»

* * *

Каверин, конечно, понимал, что речь шла о книгах ЛБреж-нева «Малая земля», «Возрождение» и «Целина». А Ленинскую премию по литературе дал за них и потом нахваливал их председатель Правления Союза писателей СССР Герой Социалистического Труда Георгий Марков.

* * *

5. II.84

Вчера были с Таней на 60-летии Белошицкого. Как всегда — содом. Все взвинчены, все лезут из кожи, стараясь показать свое остроумие, и все страшно многоречивы — даже Севастьян произнес длиннющую речь. Особенно несносны Ушаев со своей напористостью, металлическим голосом, желанием торчать на первом месте, и жирный Летик (фамилию его я так за долгие годы и не узнал) с бесконечной болтливостью, помешанностью на еврейской теме, с его юмором, шибающим сортиром, да не простым, а вокзальным, даже пристанционным.

Самодовольные, сытые, орущие, уверенные в том, что так и надо, что это и есть жизнь. Хорошо держались Зорик Вертман, Ян, Ной, какой-то высокий русский мужик, которого я не раз встречал. Ну, и, пожалуй, все женщины, кроме хозяйки, которая сразила меня в первые же минуты. Софья Ильинична что-то сказала ей, попросила, а она ей в ответ «Если еще раз скажете (что — я не понял), то врежу». Господи! И она считается интеллигенткой в наше время! 80-летней свекрови грозится «врезать». Впрочем, однажды она при нас в прямом смысле врезала дорогому супругу, который в каком-то споре между ней и моей тещей Александрой Дмитриевной посмел поддержать мою тещу. Так-таки и врезала по физиономии…

А Катя помыла сегодня голову и была со своими разлетными бровями очень похожа на Ал-дра Ульянова.

6. II

Сегодня всю ночь снился мне Сталин. Может быть, это после фильма «Блокада», который недавно передавали по телевидению, где он много раз появляется; возможно, сыграла тут роль и ссора с Ритой Ураловой на дне рождения Белошицкого. Будто бы в каком-то большом моем доме, неожиданно появившись, Сталин дает кому-то интервью. Но его собеседника я не запомнил, его словно бы и не было. Сталин очень высокий и крупный. Я сказал ему, что удивлен этим. Ну, помните, говорю, как вы сами были удивлены, когда увидели, что Ленин небольшого роста. Он мягко улыбается и почему-то говорит об Ортодаксе [именно «а»]. Я спрашиваю, кто это. «Троцкий». Это, кажется, понятно, откуда появилось — только вчера я вставил в рукопись о Солженицыне, что у него во время обыска при аресте нашли портрет Троцкого и что, мол, видимо, он всю войну хранил его у сердца.

У меня мелькает мысль — взять у Сталина автограф. Тут кто-то и еще (довольно много людей) с тем же. Я достаю из шкафа «Вопросы ленинизма», но это старое издание, у меня где-то есть лучшее, в красном переплете, но где — не знаю, искать некогда, и я иду к нему со старым изданием. Что он написал — не знаю, это мне даже и не виделось.

Он очень мягок, тих, в какой-то момент кладет руку на левую часть моей головы, а мое состояние — благоговейно-восторженное.

1330. Исторический час. Первый раз принесли пенсию! Почему-то не 120 р., а 150 р. 97 коп. Теперь заживем! Теперь мы им покажем, всем этим Марковым, Карповым, Суровцевым. Не лишат же меня пенсии!

7. II

Ездил в Дом военной книги и купил еще 20 экз. (раньше купил 40) своих воениздатовских «Арф». Продавщица сказала, что книга идет хорошо, другая поправила — «очень хорошо». В этом магазине ее, конечно, много.

А утром получил письмо от Г. М. Гусева, директора «Современника». В ответ на мою жалобу в Госкомиздат, что обманули, поставили в договоре 3-е издание, а не второе, он, не упоминая, конечно, о жалобе, грозит взыскать с меня за «причиненный убыток». Ах, шельма! Книга лежала у них 10 лет — это ничего, а тут сразу лезет с параграфом. Я ему устрою Карфаген! Ответил: «Сообщите сумму убытка».

8. II,11.4_ вечера

Сегодня получил пенсионное удостоверение. Вручала мне его очаровательная девушка Таня, по отчеству Михайловна. Смотрел я на нее глазами совсем не пенсионерскими.

10. II, 11.2

Сейчас позвонила Ада. Вася в своей поликлинике, позвонил ей и сказал, что плохо с Первым. Включил радио. Передают классическую музыку. Неужели правда? О, это было бы ужасно! Ужасно! Ужасно! Пойти на Красную площадь?

11.45. Включил телевизор. Передают с Олимпиады лыжный бег на 30 км. Может, неправда? Пронеси, Господи!

11.55. Позвонил Гончаренко, Соловьеву, сказал, чтобы включили радио. Обшарил эфир: по всем программам, кроме первой, идут обычные передачи. Надежда? А может, это с космонавтами, запущенными дня два назад?

Возвращаюсь к работе над рукописью.

12.00. По радио передают обычные последние известия. Значит, брехня. Ура!

12.05. Позвонила с работы Таня — о том же. Назвала даже имя преемника — Устинов. Неужели все-таки правда? Видно, весть облетела уже всю Москву. А я думал о Романове.

12.30. Позвонил Г. Соловьев. Сказал, что не Андропов, а Устинов. Все равно — плохо, все равно — очень жаль.

2.37. Да, сбылось самое худшее. Только что передали по радио и телевидению.

2.45. Я плачу, плачу… Как мало у него было времени, чтобы расчистить брежневские конюшни! Да, он останется в памяти народа надолго.

2.52. А у нас сегодня хотели быть гости — Миша Шевченко, Толя Мошковский, Леня Образцов, Светлана Червонная. Придут ли? Хорошо, если бы пришли. В такие дни хочется быть с людьми.

3.03. Радио повторило сообщение о смерти и передает музыку, а по телевидению — поразительное дело! — идет какой-то антимистический фильм о «сибирском чуде»! Не есть ли это очень дурной знак?

3.23. Пошел было немного проветриться. Заглянул по пути в молочный магазин. Оказалось, есть простокваша и ряженка. Нагнулся над ящиком, кладу в авоську баночки. Вдруг, весело что-то напевая, подходит работница магазина и тоже тянется к баночкам.

— Вы что, с ума сошли? — вскинулся я.

— А что, я вас напугала? — улыбается.

— Андропов умер.

— Что?! Извините… У нас тут нет радио… Телевидение: мчатся тройки, в санях весело хохочущие мужики и бабы. Видно, все тот же фильм о «сибирском чуде». Мерзавцы!

Выходя на улицу, спросил лифтершу:

— Слышали?

— Слышала! Горе-то какое!

Да, всего 15 месяцев, 450 дней, отвела ему судьба высшей власти и высших возможностей.

5.15. Сходил-таки прогуляться в парк Вернулся — Катя уже дома, первый ее вопрос: «А мы будем хоть один день не учиться?» По радио повторяют сообщение о смерти, некролог, а с экрана телевизора опять раздается смех. На этот раз смеется… Ленин! Пустили какой-то фильм, где Ленин, Горький, какой-то пианист и маленькая девочка Таня. Так вот Ленин разговаривает с этой Таней и хохочет, этот болван Лапин, как видно, уверен, что ленинский смех сейчас — это как раз то самое, что требует коммунистическая идеология.

11. II, 11.30

Вчера никто из ребят не пришел. Миша позвонил — у него температура 39. А без него все рассыпалось. Я позвонил Мошковскому и Образцову, сказал, что потом, дескать, соберу их.

Но часов в 9 явилась Червонная. И сразу

— Вы что — в трауре? И гостей отменили? Да бросьте вы!

И понесла! На мои слова, что-де начал покойный хорошие дела и т. д. она свое: до предела обострил международную обстановку, жрать нечего и т. д. Заявила, что не может сказать ничего хорошего об Андропове и ничего плохого о Рейгане. Я оборвал: «А то, что Рейган назвал нашу страну империей зла?» Вроде, на мгновение смутилась, опустила глаза, но тут же: «Смотря что считать злом!» — «Да ведь всю же страну!» И так весь вечер. Этот человек с нулевой нравственностью, с полным отсутствием совести. Она говорит за рюмкой коньяка (и даже без нее) — одно, а на публике, а пишет — совсем другое, очень правоверное, очень патриотичное и т. д. И ее, конечно, знают как ловчилу. Помню, когда я работал в «Дружбе», написала она хвалебную статью о художнике Пименове, ныне покойном. Я почему-то сказал ему об этом заранее. Так он потребовал снять статью, когда узнал, что ее автор — она. Вот до чего! Даже похвалы ее порядочным людям мерзки. А она и член партии, и состоит в какой-то группе активистов при МК, и пишет сейчас докторскую!

18. II, суббота

Сегодня устроил себе полный отдых. Коля Плевако пригласил меня быть свидетелем с его стороны при регистрации брака. Второй раз женится на своей жене. Ну, это самое надежное дело — по себе знаю. Ему 62, а жене Татьяне 34. Разница 28 лет. Это их дело. Не хотелось ехать, но подумал, как он огорчится, как будет выглядеть в глазах молодой жены — и поехал. А это не Москва, а Лобня. Добирался до них 2 часа. Пошли в ЗАГС. Я говорю ему: «С тебя сто рублей. Где ты найдешь такого свидетеля — член партии, писатель, ветеран войны!» С ее стороны была приятельница Лена. Потом пошли к ним домой. На столе шампанское, «Монастырская изба» и много всякой правильной пищи. Они оба увлечены сыроядением и прочими затеями, которым нет конца: едят морскую капусту, моченый горох и пшеницу и т. д.

Коля славный парень, да и она приятная женщина. Вначале она кажется внешне отчасти избыточной, но потом это ощущение пропадает.

Просидели у них с 11.30 до 2.30. Потом они пошли меня проводить, но Таня сказала, что хочет съездить в город. И Николаю пришлось согласиться (28 же!). Так и проводили они меня до Белорусского вокзала.

… Идет вторая неделя нового царствования. На похоронах Андропова новый генсек вызывал жалость: старенький, маленький, сутуленький да еще говорит сбивчиво, задыхаясь (Таня Плевако сказала сегодня, что у него больные почки). Разве такому мужику надо бы стоять во главе России!

Сейчас я звонил Володе Буричу и пригласил его на завтрашние пельмени. Он ездил в Клин и говорит, что потрясен тем фактом, что Чайковский умер в 53 года. Я ему сказал: а ты представляешь себе, что, когда началась война, Сталин был в возрасте нынешнего Романова, одного из самых молодых в нашем руководстве? А умер в возрасте нового генсека. А я, говорю, уже старше Достоевского. Он ахал и удивлялся.

21. II, вторник

Вчера в первом часу был в «Москве» у Алексеева с новым, сокращенным и приглаженным вариантом своей статьи «Два Аякса» («Послушай, дедушка») — о Суровцеве и Оскоцком.

— Я, — говорит, — его ненавижу, но меня за эту статью съедят, даже с помощью Маркова — он в восторге от Суровцева: какого, мол, теоретика вырастили! Но я пойду даже на то, чтобы хлопнуть дверью.

— М.Н., да что же они могут сделать тебе, — я рассыпался мелким бесом, — тебе, стоящему в рядах первой пятерки, а то и тройки наших писателей!

— Суровцев и сам поверил в свое величие.

— Конечно!.. Ах, как хорошо бы напечатать! Ведь это святое дело — за честь нашей литературы. Сколько же можно терпеть, чтобы нас поучали и прорабатывали такие личности.

— Я ему сказал однажды: Юрий Васильевич…

— Иванович.

— Юрий Иванович, вы весь в броне из цитат, а мы, писатели, перед вами с голой грудью.

Поговорили (это вначале) об Андропове, пожалели. Алексеев сказал:

— Как его успел полюбить народ!

— Люди понимают же, что хорошо, что плохо. По-моему, его смелости испугались даже члены Политбюро.

— Вероятно.

Расстались хорошо. Договорились, что я буду ждать от него вестей.

12.55. Только что позвонил Лева Экономов. Умер Шолохов! Да, и таких смерть не щадит. Последний классик России.

Я думал порой, где, в каких обстоятельствах может застигнуть меня эта весть. И очень боялся, что где-нибудь в Коктебеле или в Малеевке, среди всей этой жрущей, сытой, загорающей публики. Хорошо, что это случилось, когда я в одиночестве, никто мне не мешает, никто не лезет в душу.

Низкий тебе поклон, дорогой Михаил Александрович. Сыновнее спасибо за великий подвиг твоей жизни.

Вот как начался 1984-й, високосный…

15.30. Вдруг усомнился я в этом Экономове — ведь несуразный же мужик, может, все перепутал. И стал названивать в Российский Союз. Шевченко нет на месте, Загорного нет… Тогда набрал телефон дежурного у входа:

— Это Союз писателей?

— Да.

— Скажите, о Шолохове — это правда?..

— Да.

И только тогда, бросив трубку, я разрыдался.

1945. Позвонил милый Володя Семенов и добрым голосом стал поздравлять с выходом «Эоловых арф» — они сегодня поступили в продажу в нашей «Книжной лавке». А я ему в ответ — умер Шолохов. Извинился, конечно, что он ко мне с доброй вестью, а я к нему — с такой.

22. II,11.15 вечера

Вчера, когда по телевидению передавали сообщение о смерти Шолохова, зазвонил телефон. Я приподнял трубку и опустил ее на рычаг. Опять звонит. Я сделал то же самое. Третий звонок

— Да.

— Володя, зайдите за талонами, — это Евгения Федоровна Аникст не нашла лучшего часа.

А сегодня соседка Софья Павловна вдруг принялась поздравлять меня с Днем Красной Армии, который завтра.

— Завтра хоронят Шолохова, — сказал я.

— Но это в Вешенской, — удивилась она.

А чем лучше этих дам тов. Лапин со своим телевидением — прелестная Ангелина Вовк объявила сейчас, что завтра будут передавать из Останкино праздничный концерт, посвященный Дню Красной Армии!

23. II, 11.00

Только что отправил окончательный и полный текст телеграммы: «Москва 326 Пятницкая 25 Госкомрадио Лапину. От праздничного концерта, что вы додумались закатить на всю державу в день погребения Шолохова, отвернутся и родина, и революция, и народ, великим певцом которых был гениальный художник, их любовь, гордость, мировая слава. Вам будет рукоплескать сегодня один Сальери. Примите мое негодование. Владимир Бушин»

Спросил у девушки-приемщицы: «Надеюсь, никаких препятствий не будет?» Она ничего не ответила, взяла два с полтиной и ни слова.

Ах, надо было написать «Примите мое презрение».

11.55. Вывешены флаги. А в сегодняшнем приказе Устинова обещан в 21 час еще и «праздничный фейерверк» в Москве и еще в 32 городах. Это какая годовщина Красной Армии? 66-я! Могли бы одну из 66 отметить и без фейерверка, ведь этим годовщинам и впереди конца не видно, а смерть Шолохова, как прекрасно сказал вчера в программе «Время» Абашидзе, это такая утрата, что случаются одна-две в столетие.

Вечером

Сегодня утром получил ответ Каверина на мое письмо. Адрес четко написал, видимо, кто-то из домашних, а само письмо — слепыми заглавными буквами на машинке:

«Уважаемый Владимир Сергеевич!

Не могу с Вами не согласиться, но, может быть, Вы, умный и интеллигентный человек, напишете мне, что сделать для того, чтобы поднять уровень ученых мужей и высокопоставленных сановников до уровня старух на завалинке хотя бы в нравственном смысле. Вы остроумно заступились за деревенских старух, Вы справедливо оценили незначительность литературных премий, которые давно надо как-то трансформировать, чтобы подлинные таланты, не нуждающиеся в премиях, все-таки время от времени получали их. Посоветуйте.

Мнение Леонида Андреева, Горького и Ваше совсем не противоречат моему мнению и даже больше того — подтверждают его.

Желаю Вам всего лучшего. С приветом.

В. Каверин (от руки красными чернилами)

16.2.84.

(И тоже от руки теми же чернилами)

P.S.

Извините за плохую машинку».

24. II, пятница, 10.10

Вчера утром, в это же время, Ульянов читал по радио главу из «Тихого Дона» — ту, где умирает Аксинья, и Григорий, вырыв могилу шашкой, хоронит ее. Я вспомнил:

Зарыта шпагой — не лопатой

Манон Леско…

Михаил Ульянов читал прекрасно. В свое время, года два-три назад, я прослушал по радио почти весь «Тихий Дон» в его чтении. Это лучшая его актерская работа.

А последнюю, XVIII главу передали вчера в чтении самого Шолохова. Когда он читал: «А там, где прошли палы, зловеще чернеет мертвая обуглившаяся земля, не гнездует на ней птица, стороною обходит ее зверь, только ветер, крылатый и быстрый, пролетает над нею и далеко разносит сизую золу и едкую темную пыль», — я вспомнил «Анчар» Пушкина:

А вечером в программе «Время» передали его похороны. На панихиде выступали с речами (так было показано) только чины: М. Зимянин, секретарь обкома Н. Бондаренко, слава Богу, что не передали еще и Маркова, и Михалкова, которые тоже выступали.

Как хорошо, что лежать он будет не в Кремлевском колумбарии, а возле своего дома, где прожил почти всю жизнь. В утешение остается лишь повторять строки Жуковского:

8 вечера. А концертик-то праздничный по телевидению, конечно, состоялся вчера. Ну, сперва «День Победы» сыграли, а потом одна милашка пела «Смуглянку-молдаванку», другая — «Полюбила я парнишку, а завлечь не завлекла». А уж в конце солдаты ансамбля ходили по сцене колесом. О, времена!

Сегодня у Кати в школе встреча с америкашками, как она говорит. Вот я и мечтаю: влюбился бы там в нее с первого взгляда американский мальчик, пригласил бы в гости в Америку, она бы поехала, и оказалось, что это единственный наследник мультимиллионера. Потом он делает Кате предложение. Она принимает и уезжает к нему в Штаты. Он человек энергичный, деятельный, талантливый, и через несколько лет становится президентом США! Прекрасно. Но он уже так распропагандирован Катей, что принимает решение и проводит его через Конгресс — слиться с Советским Союзом в одно государство. Участникам этого великого дела, а также их родителям, т. е. Тане и мне, при жизни ставят памятники в СССР и США Человечество ликует!

28. II.1984; вторник

Началась Масленица. В воскресенье Таня устроила блины — объедение!

Погода стоит прекрасная. И в декабре, и в январе, и в феврале выпадало много солнечных, словно мартовских, дней. Каждый день хожу на лыжах. Снега мало, но я приспособился по кругу, который там, в парке, разыскал.

1. III.84, четверг

Весь клокочу. Только что ушел Зобнин. Я даже не вышел в прихожую проводить его. Пришел, сел, интересно говорил о Толстом и Бальзаке. Я слушал и радовался. Вдруг опять как-то соскользнул на еврейскую тему и понес: Федор Абрамов — еврей, Исаковский — еврей, жена Твардовского — еврейка… Я ему сказал, что он из тех деморализованных, которых на фронте расстреливали, что он работает на сионистов, воображая, что видит и знает все их происки. Анатолий Карпов тоже! О, непролазные русские идиоты!

4. III, воскресенье

Сегодня были выборы в Верховный Совет СССР. Нашими кандидатами были в Совет Национальностей 27-летняя красавица Орлова Нат. Вл и Предсовмина Тихонов Н.А, 1905 года рождения. Голосование проходило в школе. Я выполнил свой гражданский долг: оставил Орлову и вычеркнул Тихонова — уж очень стар, пора ему подумать о душе.

6. III, вторник, 11.10 вечера

Только что бегал к метро бросить письмо М. Алексееву. Письма, которые я получаю и отправляю через нашу почту, как показывает дело, идут целую неделю — здесь, в Москве. А два письма, которые я отправил как-то Сергею, вообще не дошли. А книга, которую я послал А П. Роговой, моему редактору, получена была в распечатанном виде. Только дурак не поймет, в чем тут дело.

А написал я Алексееву вот что:

«Михаил Николаевич!

Мы с сентября все размышляем о моей статье. Вот уже до великого поста дотянули. А там — Пасха, негоже нарушать всеобщее благолепие, потом — Майские праздники — и того пуще! А потом разъедемся и — крышка затее!

Ты всегда говоришь, что тебе лучше видна «раскладка». Допустим. Но подумай, как выглядела бы наша литература, если бы в свое время Радищев, написав «Путешествие», Пушкин — «Во глубине сибирских руд», Лермонтов — «Смерть поэта», Толстой — «Не могу молчать», Шолохов — «Тихий Дон», — если бы все эти прародители и учителя наши, написав помянутые произведения, стали бы гадать да размышлять, подходяща ли «раскладка», и решив, что нет, неподходяща, положили бы те произведения в долгий ящик и стали бы выжидать… Я написал, конечно, не «Смерть поэта» и не «Тихий Дон», однако — это важное, честное и смелое слово, которое нужно именно сейчас.

Я готов пойти даже на новые сокращения и изъятия. Например, можно опустить те строки, где Оскоцкий поносит лично меня, а прямо перейти в тому, какими олухами они оказались с цитатами из Маркса и Ленина.

Жду вестей.

Поклон супруге в связи с Женским днем».

(Статья «Два Аякса» появилась только без малого пять лет спустя в «Москве» № 11 за 1988 год).

Вчера заходил С. С. Принес ксерокопию статьи бывшего зав. отделом информации «Л.Г.» Виктора Перельмана в «Русской мысли». Правда, дело старое — еще 1974 год. Перечисляет всех евреев в газете: Чак-й, Горбунов-Шидельман, Сырокамский… до Синельникова. Что ж, в этом смысле статья не устарела. Только Синельникова нет. Дубина он, этот С. С. Про «Василия Теркина» говорит: «Лубок!» Он из тех, чей патриотизм сводится к юдофобии, именно «фобии».

Выпили по две рюмки портвейна «Старый нектар», и я так размягчился, что дал ему своего «Ветрова» да еще 1-й экземпляр. Утром позвонил: «Немедленно привези!» Привез, дочитывал здесь. Выдул бутылку пива.

10. III

Было три дня свободных — целые каникулы. Так моя дочь драгоценная все эти дни просидела у телевизора. Как дура деревенская, никогда не видавшая его. А когда я вчера настаивал, чтобы она пошла с нами на лыжах, так Татьяна засыпала меня упреками: я не уважаю ее личность! Ах!..

12. III

Как здорово походил вчера на лыжах! Вышел утром, в 8.10. Снег был прекрасный, сияло солнце, небо чистое. Ходил около двух часов. Пришел, принял холодно-горячий душ и сел работать. А потом в окно стало светить солнце, я вышел на балкон повесить штору и делал это в одной кофточке шерстяной, и, видно, меня продуло. Часам к четырем заболела правая часть поясницы. Радикулит! Старый друг! И сегодня уже ни лыж, ни прогулки, а поликлиника да сдача бутылок Вот так все переменчиво. Жаль! Видно, с лыжами все кончено.

На днях прочитал «Мои встречи во Сталиным» Милована Джиласа (дал С. Семанов). Ничтожный чистоплюй и мерзавец. Это было написано в 61-м году, и вот почти через четверть века случайно попадает мне. А если дали бы мне ее тогда же, я мог бы разнести ее в пух.

15. III

Колебался, поздравлять Бондарева с 60-летием или нет. Но, в конце концов, подумал: он-то меня поздравил, хотя и в коллективной телеграмме от имени Российского Союза. И вот только что (1.45) отправил: «Юрию Бондареву. Мы теперь старше Достоевского. Наши самые яркие годы, самые звонкие дни, сладчайшие минуты давно позади. Но лучшая книга, но достойнейший поступок, но высшая благодать могут быть еще впереди. За это сегодня и выпей. Поздравляю».

Сделал это, возвращаясь из «Москвы». Алексеев все жмется с моей статьей о Суровцеве: и хочется, и колется, и трусость не велит. Как же! Его опять на премию выдвинули, кажется, на Ленинскую, которой у него еще нет, и вот вдруг это помешает — премиальный бант останется неполным!

4.45. Ходил сейчас в поликлинику (радикулит!), а потом в магазин на ул. Алабяна за заказом. Ужасно устал, болит поясница, пах правый и правая нога. На обратном пути достал из ящика письмо — из изд-ва «Радуга», куда я подал заявку. И вот держу конверт в руках. Что там? Может быть, договор, и тогда — новое издание, гонорар! А может, и отказ, и тогда — ничего, кроме горечи и досады. Вот она, литературная жизнь. Ты должен быть готов ко всему. Что ж, вскроем конверт… Ура! Директор изд-ва В. И. Незнамов пишет, что «роман будет включен в наши ближайшие планы для издания на одном из иностранных языков». Ура! Но почему на одном?

* * *

Ни на одном не вышел…

* * *

20 марта 84

60 лет Льву Кулиджанову. Присвоили звание Героя. Что ж, он почти двадцать лет возглавляет Союз киношников. Я с ним не встречался, но однажды в апреле 73-го года послал ему письмо по поводу сценария первой серии его фильма о молодом Марксе, и потом мы разговаривали по телефону.

В сценарии было много несообразностей, начиная с образа Генриха Маркса, отца. Например, он однажды заявляет сыну, что лишь «в 37 лет смог позволить себе завести семью». А как же тогда объяснить такое любопытное обстоятельство, что к 38 годам у него было уже пятеро детей: Давид, Софья, Карл, Герман и Генриетта? Хорошо бы объяснить.

А 19-летний Маркс говорит «Мне просто никогда не приходилось думать о Боге». То есть с точки зрения Отдела пропаганды ЦК КПСС, которой следовали авторы фильма, Маркс и родился марксистом. Но как же не приходилось думать, если когда ему было лет 6–7 лет, вся семья перешла из иудаизма в христианство, крестилась. Это было важнейшее событие, и мальчик не мог это не запомнить. О его родном Трире Гете писал «Говорят, в нем больше церковных строений, чем иных.

Город просто подавлен церквями, монастырями, часовнями…» Многое из этого оставалось еще и в юные годы Маркса, и разве могло до 19 лет не наталкивать столь пытливый и большой ум на мысли о религии и Боге. Есть прямые документальные доказательства того, что в детстве и отрочестве Маркс, хоть и не в такой степени, как Энгельс, но был религиозен.

22. III

Мы иногда говорим Кате: «Тебе повезло с родителями. Они у тебя такие либералы, такие демократы». А вчера она сказала Тане: «И вам повезло, что у вас родилась я, а не Крылов, не Перепелов». И мы правы, и она права.

… Идут бесконечные дни. Мой «Ветров» держит меня в подвешенном состоянии. Не могу ничем заняться всерьез, хотя замыслов много. Пишу всякие заявки да письма. Одно развлечение — радикулит, да и тот, кажется, кончился (начался 10-го).

25. III

Еще я писал Кулиджанову, что у него весной 1836 года Маркс говорит: «Я был давно и безнадежно влюблен». Это не так Тогда его любовь была уже отнюдь не безнадежна, ибо очень скоро он тайно обвенчался с предметом своей страсти.

А вот Маркс обнимает и целует Женни. Это подано так, словно произошло впервые, а она, словно уездная барышня, панически восклицает: «Что ты делаешь! Не смей! Никогда не смей!» и т. п. Женни в отношениях с Карлом вовсе не была такой цыпочкой, и надо же помнить, что ей шел уже 23 год, она была старше мужа.

А еще до женитьбы Маркс в разговоре с отцом восклицает о Женни: «Чем она жертвует? Она получает меня!» Это дикая бестактность сценария.

Неверно представлено отношение отца к женитьбе сына, которой он будто бы не хотел, отговаривал. Наоборот! Он писал ему еще в Бонн, где тот учился: «Тебе, милый Карл, выпало на долю счастье. Ты в самом начале жизненного пути нашел весьма достойного друга. Умей ценить это счастье. Требуй с твердостью мужчины, чтобы она не колебалась, не оглядывалась назад, а твердо смотрела в будущее». Папочка не знал, что сыночек уже обвенчался…

Потом, 13 апреля 76-го года, мы говорили с Кулиджановым по телефону. Он прежде всего стал допытываться, где, как я смог прочитать сценарий. Я попробовал отшутиться: «По рукам ходит», но он настаивал, и я сказал, что его помощник Жора обратился ко мне, как к человеку, хорошо знающему тему. «Ах, это Склянский!.. Я никого убивать не собираюсь…

Вы прочитали? Ну, и как?» — «Многое требует уточнения и поправок». — «Я не отношусь к этому тексту как к окончательному. Ошибки могли вкрасться от наших немецких товарищей». Сказал, что пользовались многотомной биографией Корню. К моему отзыву отнесся настороженно, однако: «Спасибо. Мы благодарны за всякую помощь».

В 1982 году фильм получил Ленинскую премию.

28. III

Все эти дни, едва расстался с радикулитом, хожу на лыжах. Начал в пятницу, 23-го, в субботу ходили вместе с Таней. Ах, какое скольжение было эти два дня! В воскресенье к нам присоединилась Катя. В понедельник я не ходил. А вчера и сегодня, в среду — опять, причем с утра, пока не растаяло. Редкое дело — до самого конца марта!

30. III, пятница

Ну, отходил я на лыжах, 28-го это удалось в последний раз. Ходил, что называется, до упора.

Вчера поехал к четырем часам в Союз уплатить партвзносы за март. Оказалось, в последний четверг не принимают. Пошел в библиотеку, полистал кое-какие старые газеты и журналы. Посмотрел первую публикацию стихотворения Исаковского «Враги сожгли родную хату». Это было в журнале «Знамя», № 7, 1946 год. Кроме него, в номере еще напечатаны такие авторы: П. Вершигора («Люди с чистой совестью»), Л. Первомайский (стихи «После боев»). П. Антокольский (цикл «Не вечная память»), С. Гудзенко (четыре стихотворения), Вас. Гроссман (пьеса «Если верить пифагорейцам»), Л. Арагон (рассказ), статьи Л. Ландау («Атомная энергия»), А Лейтеса, М. Гельфанда, Д. Данина и Л. Варшавского. Встретил в вестибюле Солоухина, показал ему этот список и говорю:

— Из двенадцати авторов только один русак, один хохол да один француз, женатый на еврейке.

— Какой француз — Арагон? Я был у него дома. Это французский Эренбург.

Значит, из двенадцати только два.

Видел Алексеева. Собирается дня на два на Украину, на Гоголевские торжества. Вроде бы намекнул, что после этого займется моей статьей, но все невнятно. Хитрюга!

2. IV, 84, понедельник

Два дня ходили по гостям. В субботу были у Т. А. Спендиаровой и Сусанны. Пили коньяк и рижский бальзам. Я много разглагольствовал о своей титанической борьбе за справедливость. В воскресенье тетя Дина повела нас к какому-то генералу МВД по фамилии Лекарь Антон Григорьевич. Сам он оказался в больнице. Принимала его жена Надежда Александровна. Оказывается, это был день поминовения их сына, умершего 7 лет назад. Обильный, но невкусный генеральский стол. Колбаса огромными ломтями. И душно, душно. А я это не выношу.

4. IV, 11.20

Только что звонил Алексеев. Сообщил, наконец, что от моей статьи «SOS!»(«Два Аякса») отказывается. Замы, говорит, против (Годенко?), а Софронова была против еще раньше (врет!). Вопросы, мол, мелкие, факты надерганы. Я перебил: «Если дурной язык, такой, что понять невозможно, если хамство по отношению к писателям, если чушь об Энгельсе — это все мелкие вопросы, то конечно».

Ну, живем! Литературный генерал не решается сделать замечание литературному фельдфебелю, даже капралу! А я еще говорил ему о Лермонтове, об этом безвестном поручике, который бросил в лицо не кому-то, а толпе, стоявшей у трона:

Свободы, Гения и Славы палачи!

* * *

Статью «Два Аякса» Алексеев все-таки напечатал. Но когда!

8 № 11 за 1988 год. Четыре года размышлял!

5. IV, 10.50 вечера

Смотрел сейчас передачу «Писатель и время». Вел Феликс Кузнецов. Сколько пустых, угодливых, недостойных литератора слов! Начал, конечно, с Кучера и кончил им. А как же! Нет, ни за какие коврижки не стал бы я играть эту роль. Первым его собеседником был, конечно, Алексеев. Кому это надо? Кого обманывают? Ведь когда-то подобные вещи делались хоть и глупо, но искренне. А теперь? Спасибо, Господи, что минула меня чаша сия.

8. IV

Сегодня ни с того ни с сего приснился Жорка Друцкой, с которым работал вместе на радио в 1958 году. Будто бы он молодой, стройный и даже не захотел со мной разговаривать из-за того, что я так постарел. Утром по справочной разыскал его телефон и позвонил. Ему уже 63 года, работает все там же. Голос бодрый, в жизни все нормально. Приятно было поговорить со старым дружком.

9. IV

Военные дневники Симонова в двух томах (573 + 780 = 1353 стр.) начал читать 29 июня 1982 года, а кончил только сегодня, т. е. без двух месяцев и двадцати дней читал два года. Конечно, с большими перерывами. Много интересного. Но, может быть, больше всего поражает его трудолюбие и добросовестность, порой доходящая до занудства. У меня изменилось представление о нем, я не думал, что это был такой работяга.

К. У. ЧЕРНЕНКО,

первому секретарю ЦК КПСС

«12 апреля 1984 г. Уважаемый товарищ Черненко!

В речи на Пленуме ЦК 10 апреля Вы привлекли общее внимание к такой действенной форме контроля, как депутатский запрос: за последние годы во ВСЕХ Советах, с Верховного до местных, в среднем приходится 1 запрос на 30 депутатов. Как же быть с таким печальным обстоятельством? Думается, надо начинать с центра — с Верховного Совета СССР.

Надо создать такую обстановку, чтобы ничего не опасаясь, никого не стесняясь, депутат мог бы поднять руку и сказать: «Прошу депутата Гарбузова, министра финансов, ответить, сколько народных средств тратится на изготовление, установку и освещение таких лозунгов и призывов, как тот, например, что на площади Маяковского: «Превратим Москву в образцовый коммунистический город!»

Если подобные запросы зазвучат в Москве, то этому примеру последуют и республики, и районы. Надо только начать.

С глубоким уважением Бушин B. C., ветеран войны и труда».

13 апреля 84 г.

Б. И. Бурсов прислал свою новую книгу и письмо:

«Владимир Сергеевич!

Не обессудьте Бога ради за столь запоздалое исполнение своего обещания. Очень трудно было мне в последние полтора-два года. Если вздумаете написать мне, то вот Вам мой новый адрес 197136 Ленинград, ул. Ленина, 34, кв. 69.

Всего Вам доброго, самого доброго.

Ваш Б. Бурсов

28.111.84».

Раньше он жил на канале Грибоедова. Судя по почерку, плох, слаб.

17. IV

Сегодня Сергею исполнилось бы 28 лет. Уже четыре года! А жизнь идет… На Пасху съезжу навестить могилу. Она пополнилась — теперь там лежит и Александра Дмитриевна. Да, вот была семья: Валентин Федорович, Александра Дмитриевна, Сергей Кашин, мой Сергей, Лиля, Ира, я, Боря. И из этих восьми человек уже умерли четверо!

Сегодня мне приснилось, что я мыл голову. Это недобрый сон.

С.М… БОРЗУНОВУ

«18 апреля 84

Дорогой Семен Михайлович!

Выполняя давнее обещание, хочу сказать несколько слов о твоей книге «Михаил Алексеев». В ней много интересного, зоркого, но я думаю, лучше обратить внимание автора на промашки: это может пригодиться.

Ну, во-первых, ты пишешь: «М.А талантлив во всех жанрах: он и беллетрист, и публицист, и сценарист, и поэт». Полно, Сеня! Знай меру. Ну, какой он поэт? Многочисленными цитатами ты сам доказал его полную бесталанность в поэзии. Например:

Ты же знаешь, что на фронте в «Боевых листках» подобные вирши печатались километрами. Или вот

Война изображается как соревнование по тяжелой атлетике. Это не только смешно. Похвалами таким виршам ты ставишь и себя и Алексеева в неловкое положение. В случае переиздания выбрось все это графоманство чистой воды. К чести Алексеева можно сказать, что он понял цену своих юношеских усердий и никогда в ним не возвращался. Но странно, что сохранил тексты. Об этом можно говорить лишь с улыбкой, как о преграде, которую М.А преодолел на пути к своему таланту.

Ты пишешь еще, что Монастырское, родное село Алексеева, «займет достойное место среди таких дорогих русскому сердцу названий, как Ясная Поляна». Сеня, убери это и больше никому не показывай. Побить могут.

И вот еще что: «Шел 1940 год. Белофинны, как известно, спровоцировали нас на военный конфликт». Побойся Бога, полковник! 3-миллионная страна спровоцировала 195-миллионную державу. Да, в 39-м году у нас так говорили, но теперь-то мы с тобой, старые люди, знаем, что это не так В условиях шедшей уже на Западе войны нам надо было отодвинуть границу от Ленинграда. Мы попробовали сделать это мирным путем: предложили финнам взамен Карельского перешейка в два раза большую территорию. Они, имея за спиной Англию и Францию, не согласились. И, увы, пришлось решать этот вопрос силой. И неизвестно, какова была бы в 41-м году судьба Ленинграда, если бы мы этого не сделали. Такова правда истории, а не пропаганды.

И уж вот такие частности. Ты пишешь, что в полку, где служил М.А, было 30 Героев Советского Союза. В полку не могло быть столько.

Или вот перечисляешь награды на груди Алексеева: медали «За оборону Сталинграда», «За отвагу», орден Красной Звезды. Надо сделать это в обратном порядке.

Будь здоров, и всех тебе благ, Семен Михайлович.

Помнишь, был в Ленинграде твой тезка поэт С. М. Бытовой (Каган). О нем говорили:

Обнимаю!»

19. IV, Чистый четверг

Вчера мой квазисекретарь пожелал угостить меня в ресторане ЦДЛ. Конечно, был и его отец. Взяли бутылку коньяка, зелень, осетринку — все прекрасно! И я предупредил, что больше этой бутылки — ничего. Так нет же! После нее, воспользовавшись моим размягчением, он взял еще 300 гр. и по куриной ножке! Конечно, все это вкусно, соблазнительно, но — лишнее же! Почти по 300 грамм на брата. А потом еще взяли такси и поехали к нему пить чай, по дороге прихватив Зою. Правда, за такси заплатил я, но в ресторане он выложил 55 рэ. А зачем? Устроил, в сущности, два ужина подряд. Домой я явился во втором часу. Часов в 6 проснулся, не спится. Принял снотворное, проспал до половины одиннадцатого и все равно невыспавшийся и разбитый. Черт бы побрал это русское гостеприимство, это варварство!

20. IV, 17.30

Сейчас звонила из ЦК некто Сушкова. По поручению секретариата сказала, что мое письмо Черненко получено и «будет использовано». Что значит «будет использовано»? Где — в сортире?

22. IV, Пасха

С Адой и Васей ездили на могилу Сергея. Положили тюльпаны и два крашеных яичка — голубое и красное. Потом поехали к Гале. Позже туда пришла и Таня, она ездила в крематорий к отцу и матери. У Гали провели часа три с лишним.

Иногда я проделываю такую штуку, как сегодня в метро. Сидят два молодых мерзавца, а кругом женщины, пожилые люди, тот же Вася, Ада. Вошла пожилая седая женщина. Я взял ее за руку: «Позвольте я вас посажу». Подошел к парню, поднял его и посадил старушку. А его красотка так и осталась сидеть. Какой-то парень рядом пожал мне руку: «Молодец!» Был под хмельком.

25. IV, 3.40 утра

Вчера схоронили Василия Федорова. Я был сильно простужен, но не пойти не мог. Гроб стоял в верхнем фойе. Почетный караул выходил из зрительного зала. Мне довелось стоять с правой стороны (если смотреть ему в лицо) у изголовья. Он лежал удивительно спокойным, красивым и молодым, хотя вся голова седая. Я едва сдерживал слезы. Начались речи: Михалков, Исаев, Алексеев, секретарь Марьинского райкома — все начальство. Алексеев перепутал Дон Жуана с Дон Кихотом, говорил, что, мол, снаряды ложатся рядом, без чего, разумеется, можно было обойтись. Исаев запомнился тем, что назвал покойного великим поэтом, сказал, что его будут читать в веках и т. д. Это был, конечно, перебор, но потом на поминках тоже говорили: великий (Солоухин, кто-то еще). А хоронить повезли в «филиал» Новодевичьего кладбища, где я был последний раз, когда хоронили Полторацкого, потом В.А Старикова. Там панихидой руководил Миша Шевченко. Выступал Валентин Сорокин, вещавший как граммофон нечто возвышенно несуразное, потом Фазу Алиева, только вчера из программы «Время» узнавшая в Махачкале о его смерти, кто-то еще. При прощании одна из сестер его выла и причитала, как полагается русской бабе. Потом вернулись в ЦДЛ, где в Дубовом зале были накрыты в три ряда столы. Лариса пригласила меня. Я сидел рядом с Искрой Денисовой, а напротив — Чивилихин, Викулов, Шундик Правее — Солоухин, его друг генерал-майор Ал-др Степ. Косицын.

26. IV, Коктебель. 18.30

Сегодня приехали с Левой Экономовым в Коктебель. Ехали вдвоем — в спальном вагоне, в котором он долго не хотел ехать.

Закончу о похоронах и поминках Федорова. Дубовый зал был полон. Вначале вроде бы застольем поминальным руководил Прокушев, потом двум-трем слово предоставила вдова, а большую часть поминок руководил ими Миша Шевченко. Я попросил слова уже где-то после экватора. Сказал:

— Дорогая Лариса! Дорогие родственники и земляки! Я, пожалуй, тоже имею право сказать несколько слов, ибо знал покойного с осени 47-го года, а позже несколько лет работал под его началом в журнале «Молодая гвардия», где он был заместителем главного, а я заведовал отделом. Работали там тогда и присутствующие здесь Искра Денисова и Вл. Фирсов…

28. IV

Сегодня две женщины, случайно встреченные мной, угостили меня мочеными яблоками из здешнего гастронома. Одна из них мне знакома (С. Петренко) и стара, другую я не знаю, вернее, мы перемолвились с нею лишь несколькими фразами, она молода и прекрасна. Словом, женщины совершенно разные. Но, потчуя меня, уговаривая взять второе яблоко, они, в сущности, прибегли к одному и тому же доводу: все равно выбрасывать. Но старушка сделала это как бы стеснительно и завуалированно, а незнакомка — внятно и с усмешкой, подмигнув при этом подруге. И потому первая словно подала милостыню, а вторая — одарила частицей своего очарования.

… А Лева Экономкин действует так Он не хотел ехать в СВ, но я хотел, и он поехал. Я в вагоне-ресторане купил килограмм лимонов, и он купил килограмм. Я купил грецких орехов, и он грецких орехов. Я купил китайский помазок, и он помазок Я взял в библиотеке «Театральный роман» Булгакова, и он «Театральный роман». И так далее. Самостоятельность проявил только при покупке рубашки. Но — глупо. Денег нет, а за 20 рублей купил точно такую же клетчатую серую рубашку, какая у него есть уже. Зачем? Неизвестно.

4. V.84 Коктебель

Позвонил домой. Катя говорила со мной простуженным голосом — и сразу сделалось не по себе.

Интересно, а бывает когда-нибудь не по себе Сергею Островому? Печалится ли он? Умеет ли грустить? Сегодня у столовой я подошел к нему, и он сказал, что о его жене Наде (арфистке) снято три фильма (я заговорил о ней, вспомнив, как мы играли в Малеевке в теннис). «Вот видишь, — сказал я, — она тебя перегнала: о тебе ни одного фильма». «Как так? — возмутился он. — Неужели ты не видел? Обо мне тоже три фильма». Боже мой, шесть фильмов об Островых. За одно это Лапина надо было бы снять с работы.

6. V

Ну писатели! Ну мужики!

Коле Воронову, сколько я его знаю, вечно блазнится, что его кто-то выслеживает, высматривает и даже хочет извести. Он рассказывал мне, что, когда плавал с маской в Лягушачьей бухте, какой-то мужик на берегу взял камень и хотел убить его в воде. Коля это вовремя заметил и пристыдил мужика: нехорошо, мол, убивать членов Союза писателей. А Ольга Борисовна Власенко вчера сказала, что он клялся ей, будто на Кара-Даге в него стреляли. Ну, у каждого свое. Игорь Кобзев уверен, что злые лиходеи хотят его отравить, и рассказал мне о двух недавних попытках с помощью подарков — бочоночка меда и коробки конфет.

Так вот, этот Воронов вчера утром заметил в кустах против нашего корпуса человека. Он тотчас скрытно направил на него монокуляр (у него для таких случаев всегда с собой соответствующая аппаратура) и безошибочно установил, что в кустах скрывается террорист, который ведет наблюдение за нашим домом: кто ушел, кто пришел. Коля увидел Леву Экономова, тот шел мимо, рассказал ему о своем леденящем кровь открытии и попросил: «Сходи за кем-нибудь из мужчин». И вот Экономов (рост 180 см, вес 86 кг, герой Отечественной войны) пошел в административный корпус, чтобы найти там «кого-нибудь из мужчин». Увы, долго никого из мужчин он найти не мог. Наконец, откуда-то вернулся наш автобус. Видя, что за рулем его сидит мужчина, Лева кинулся к нему. Тот выслушал, но ничего не сказал. Лева, тревожный и огорченный, ушел. Однако шофер оказался парнем не промах. Рассказ Левы о террористе, который прячется в кустах, был, видимо, так страшен, что он сообщил об опасности, нависшей над группой прекрасных советских писателей, в милицию. Милиция, как видно, только того и ждала, застоявшись без дела. И вот нагрянул вооруженный наряд, окружили кусты и по всем правилам военной науки стали их прочесывать. Возможно, что при этом они покрикивали: «Эй, бросай оружие, сдавайся, сопротивление бесполезно! Ты окружен!» Так или иначе, но человека в кустах действительно нашли. Прав был Воронов, и не подвел его монокуляр! И кто же им оказался? Ученик 7-го класса местной школы, удравший с уроков! Он скрывался от родителей, естественно, опасаясь родительской встряски. Ах, мужчины! Ах, писатели!

8. V

А Коля-то Воронов действительно того. Сейчас после обеда полчаса рассказывал, как таинственные недруги насыпали ему в какие-то бумаги «биологического вещества», и он спасся только тем, что уехал в Коктебель и пил шампанское, которое-де выводит это «вещество».

…Сегодня утром после завтрака ездили автобусом в Старый Крым к армянскому монастырю. Как прекрасно там — простор, все цветет. Двум теляткам почесал лобики, из которых лезут рожки. Наверное, им приятно было, может, вспомнят обо мне.

9. V Коктебель

С ума сойти! Сильвия Федоровна Звягина из Одессы! 34 года! Мила как ангел. Актриса. «Не все сразу. Встретимся завтра в 7.30 на набережной».

10. V

Казалось бы, ну, банальный курортный пустяк — а как тяжело и горько.

11. V

Большой русский поэт Сергей Островой в День Победы сломал свою вставную челюсть. Конечно, это был дурной знак, зловещее знамение. И вот сбылось: сегодня распространился слух, что 12–19 мая в районе Кара-Дага ожидается землетрясение силой в 7 баллов. Очень просто! Было же в 1927 году землетрясение в Ялте. Меня несколько утешила Нора Адамян. Она сказала, что по предсказаниям японцев еще в прошлом году Крым должен был уйти под воду. Ан не ушел. Но — все в руце божьей. Всегда надо быть готовым ко всему. Готов ли я? Нет.

13. V

Обидел я Колю! Вчера был литературный вечер, и я прочитал на нем шутливый рассказец, только что написанный, в котором вывел его под именем Менелая Галкина. Посмеялся я над его манией преследования, над его нелепыми страхами. Рассказ называется «Как писатели террориста ловили». Там все документально точно. Но он осерчал, не разговаривает со мной. Прав, конечно.

15. V

Да ни черта он не прав! Мы с ним беседовали тут два раза. Такой вздор плел! Гоголь, мол, ненавидел Россию, и вот по сей причине его юбилей недавний стараниями евреев был отмечен широко. А Тургенев с любовью писал о русских людях, и его юбилей, происками тех же всемогущих, вездесущих сил, был отмечен бледно и т. п. На евреях он вообще помешан. Их, говорит, 20 миллионов. Ну откуда ты взял, говорю, их во всем мире столько не наберется. Нет, говорит, 20 — они плодятся со страшной силой. Нет, поделом я его изобразил.

2З.V

Директор Дома творчества Николай Васильевич Дегтярев полон творческих идей. Иные из них очень полезны. Провел паровое отопление в ленинградские коттеджи, застекляет веранды и т. п. Но он бывший первый секретарь Донецкого обкома и потому одержим идеологическим рвением: всюду натыкал лозунги и транспаранты в таком духе: «Слава ударному труду!», «Быть народным писателем — значит способствовать воспитанию нового человека» и т. п. А еще сейчас всем приезжающим раздают листок с поздравлением и просят высказать на нем замечания и пожелания. Я высказал: надо снять один транспарант и использовать его как крышку для выгребной ямы возле 16-го коттеджа, в который я переехал 21-го. Так как никакой реакции не последовало, то вчера вечером я сам отодрал транспарант с каким-то величественным видом и прикрыл им яму. Как раз пришелся! Теперь от него хоть польза есть.

25. V

Вчера к Леве Экономову, который прохлаждается здесь с Милочкой Блюмкиной, приехала сноха Таня с сыном. Он по этому поводу выставил бутылку «Лимонной», и мы ее с ним почти целиком усидели. Потом я ждал двух девиц, которых сфотографировал, они не явились, свистушки.

Когда уже темнело, я шел один мимо дома Волошина и вдруг вижу — в том месте, где я сам перелезал через забор, чтобы прямиком попасть на пляж, его перелезает Алена. Я сказал: «Что вы делаете! Это же опасно!» Она перелезла, и я пошел проводить ее на пляж После тенниса ей хотелось окунуться. Пришли еще какие-то люди. Я стал было ее отговаривать, сказал: «Я вас в случае чего спасать не буду, не рассчитывайте». Море было довольно бурным. Она все-таки искупалась.

— Сейчас хорошо бы рюмку коньяка.

— Я не люблю коньяк

Спросил, сколько лет она уже ездит в Коктебель. Оказалось, что девять. Боже мой! И все по цековскому блату.

Перемолвились еще несколькими фразами, и я, не прощаясь, ушел.

26. V,утро

Вчера во время вечернего купания сильно ударился о подводный камень левой частью лобка и большим пальцем левой ноги: синяки. Смочил прополисом.

Обед. Сейчас звонил домой. Таня говорит, все в порядке, изнывают от жары.

— Какие новости?

— Никаких. Вот только ходят по дому и предлагают за 25 рублей вставить в дверь штырь, чтобы ее уж никак нельзя было вору открыть.

— 25 рублей?

— Да.

— Подожди, я скоро приеду и бесплатно вставлю тебе такой штырь!

— Ха-ха-ха!

И разговор оборвался.

12 часов ночи. Смотрел сейчас фильм Ларисы Шепитько «Восхождение» по повести Василя Быкова «Сотников». Они хотели показать преданность советского человека (Сотникова) родине и долгу, хотели вызвать ненависть к войне, но обилием нагромождаемых кошмаров вызвали только духовную подавленность, фильм запугивает, и нет мне никакого дела до Сотникова. Это типичная картина. Очень часто хотят, допустим, разоблачить фашизм (австрийский фильм «Наследники»), а в итоге — только запугивание. Состряпан фильм по западным канонам «ужасной правды». Такие фильмы ставили итальянцы, поляки, югославы, кажется. Смакуется поведение человека перед расстрелом, перед повешением. Берутся запредельные ситуации. Ну, давайте тогда ставить фильмы о том, как сжигали людей в Освенциме, как вели себя люди в двух шагах от печи. Это спекуляция на ужасах войны, на крови, на боли, на страхе. Это демагогия под видом беспощадной правды. Не удивительно, что фильм получил множество премий на Западе.

27. V

Роза была не черная, а желтая; и не в стакане (бокале?), а в газете; и не послал, а сам вручил… Но во всем остальном — то же самое, как у Блока.

1. VI, 1984, пятница

Позавчера приезжал Алексей. Вечером я позвал Мишу Селезнева, двух Экономовых и устроил у себя на веранде ужин. Выпили две бутылки водки и полбутылки коньяка. Весело не было. Утром посмотрел я на Алексея: старик В 10.40 он уехал автобусом Тяжело это — 7 часов сюда, 7 часов обратно. Надо, видимо, отказаться от таких встреч. После выпивки у меня нечто похожее на депрессию. Это теперь все чаще после выпивок

Тоска!.. Перекоктебелился, что ли? Статью о Карпове закончил, получилось около 2 листов. Надо еще кое-что перекомпоновать. Но — тоска! Выпить разве? Нет, неохота. Домой хочу, домой. Соскучился о своих курочках, о доме. Надоели мне эти розы, бокалы, благоухания, все, все надоело.

2. VI

Сегодня приснился Солженицын. Будто сидим мы у нас на кухне, мирно о чем-то беседуем, он не похож на нынешний свой облик, в чем-то темном. Кто-то третий (вроде не Таня) говорит ему, что, мол, мне присвоили звание Героя Соцтруда. Он удивляется. Но это, кажется, шутка. Вот и все.

А вечером был литературный вечер. Вел Гришечка Соловьев. Выступали Алигер, какой-то Юрий Греков из Кишинева, В. Ерашов, Нина (Валерьяновна) Королева из Ленинграда, Кныш, Миша Селезнев. Алигер прочитала ядовитые стихи про литературного, всем довольного, преуспевающего паразита, у которого все есть — только нет творческой свободы.

Как ему, скотине, повезло!

Дескать, может равнять себя со мной, действительно страдающей от отсутствия свободы.

* * *

Мы давно возмущены тем, что тело Чехова было привезено из Баден-Бадена в вагоне из-под устриц. А погребение Шолохова под праздничный фейерверк по всей державе — не позорнее ли в сто раз!

6. VI.

Мировая скорбь прошла. Этому сильно способствовало появление двух милашек — блондинки Наташи и брюнетки Тамары. Очень разные, но обе милы невыразимо. По вечерам пьем у меня на веранде коньяк и едим клубнику, и я терзаюсь муками буриданова осла.

Сегодня день рождения Пушкина. Будем пить Новосветское шампанское и есть все ту же клубнику (6,5 р. + 4 р. — такова формула радости). Что за жизнь, а? Вот это развитой социализм!

Вчера была гроза, шел дождь. И какой же я все-таки хитроумный! Захотел собрать в чайник дождевой воды (в водопроводе не было). Подставляю под струи, а они хлещут вразброд, и почти все мимо. Тогда я взял зонтик, подставил под несколько сразу струй, поймал их, наклонил зонтик, и все они стали стекать с одного конца прямо в чайник Архимед, и только!

7.VI

Вчера по случаю дня рождения Пушкина пил шампанское у Миши Селезнева, а потом у себя на веранде в блондиночно-брюнеточной компании. Скушали килограмм клубники тож В конце появился Лева. Был тотчас пленен брюнеткой. А утром я написал стихи.

Но при чем же Ишка Мятлев в день рождения Пушкина? Надо заменить строками Пушкина. Вот, пожалуй, как надо:

8. VI, 11.30 вечера

В соседнем номере живут детская писательница Юркова Наталья Вениаминовна, ее муж Яковлев Сергей Сергеевич и его сын. Мальчику лет 7, худенький, бледный, горбатенький, с больными глазками, которые он все время трет, они гноятся. Он был на детской площадке, а они куда-то ушли. И до сих пор их нет. Я велел ему умыться и лечь спать. Он так и сделал. Он думает, бедненький, что они ушли его искать. А они сидят сейчас где-нибудь и хлещут вино, и не помнят его, и не хотят вспоминать. Ну, хорошо, я дома. А если бы меня не было? Как можно бросить такого малыша одного в таком далеком доме?

9. VI, суббота. Час ночи

Какая ночь! Какая крымская ночь! Тихо, тепло, чуть вздыхает море, светит почти полная луна. Мы посидели у меня на веранде, выпили по полстопки коньяка, потом чай с клубникой и пошли по темным аллеям парка. Вышли на пустую набережную, дошли до пирса, постояли на пирсе. Под ногами вздыхало море… Ах, нет, сперва мы пошли за спасательную станцию и прошли за нее сколько можно. Останавливались, смотрели то на Кара-Даг, то на море. А потом уже пошли на пирс, с пирса опять направо, мимо «Эллады». Я вспомнил:

Дошли до конца и повернули обратно. Без пяти двенадцать прошли через ворота на территорию Дома творчества. И потом целый час бродили по аллеям парка, уже пустого, безлюдного. Какая ночь! Как это у Шекспира, кажется, в «Венецианском купце»? «В такую ночь, как эта…» Странно, странно… Что есть время? И что есть человеческая душа? И что есть счастье? Такие ночи существуют для того, чтобы думать обо всем этом. Думать? Нет. Чтобы чувствовать все это. «И тень от льва увидев раньше льва, я, ужасом объятая, бежала…» В такую ночь…

10. VI, 10 утра

Говорят: надо быть терпимым. Но как терпеть Кныша, который почему-то убежден, что среди его достоинств великое остроумие, на дню несколько раз угощает меня своими стихотворными экспромтами, в которых нет ничего, кроме тупоумия и похабщины. Его любимые объекты словесной «игры» — сексуальные извращения. Сейчас перед завтраком он угостил меня очередным экспромтом с минетом. И это в присутствии своего сына. Ну не дурак ли! Но я терплю. Хватит ли моего терпения еще на три дня? Помоги, о Господи!

Вечер. А сегодня прочитал у Лабрюйера: «На свете нет зрелища прекраснее, чем прекрасное лицо, и нет музыки слаще, чем звук любимого голоса».

Сегодня шел дождь, и тенниса не было, но в половине пятого зашла Наталья, чтобы договориться, будем ли мы играть, и мы выпили по стопке коньяку: сегодня Троица.

11. VI

— Тринадцатого я уезжаю, двенадцатого прощальный ужин, приходите одиннадцатого.

— Нет.

— Я очень прошу: приходите одиннадцатого.

— Нет, нет, нет.

И пришла десятого.

12. VI, Коктебель

Вчера опять было застолье. Кныш организовал на моей веранде стол и пригласил В. Брюггена и А. Ф. Чернiшова (именно так он себя называет) из Харькова, Вик Вик Коптилова из Киева и вот меня из Москвы, а сам из Львова. Получился союз городов. Славно погудели. Выпили бутылку коньяка, бутылку водки, бутылку «Ркацители» и бутылку «Совиньона». Коптилов приятный человек. Заведует кафедрой в Киевском университете и ведет курс украинистики в Сорбонне. Меня удивило, как он и Чернiшов вольно говорили о евреях. Разве Брюгген не еврей? Очень же смахивает. Чернiшов (в начале застолья говорил только по-украински, но видя, что я никак не реагирую, перешел на русский) говорит, например: «Какой же он Иван, откуда он Радченко, коли я видел, что он еврей!» Коптилов, когда я принес из комнаты книгу Андре Моруа «От Монтеня до Арагона», чтобы показать там явную нелепость перевода: «В браке отсутствие сопротивления (!) притупляет желание». Конечно же, надо было сказать не о сопротивлении — Коптилов вставил: «Получается как в грузинском анекдоте: «Сопротивляйся же, дура!», — а о препятствиях, которые отсутствуют, — когда я это сделал, В.К сказал, что и Моруа еврей. Опять!

Удивительное дело! А неужто Андре Жид не еврей? Нет, это только буквенное и звуковое совпадение. Кстати, вот любопытная мысль в этой книге А Моруа: «Поль Моран заметил: французские писатели никогда не бывают столь молодыми и свободными от всякого рода теснений, как после шестидесяти лет. В этом возрасте они избавляются от романтических треволнений молодости, от погони за почестями, которая в стране, где литература — общественное дело, поглощает в период зрелости очень много сил». А наши? Вот Марков и в 75 все трусит за почестями.

11 вечера. После ужина на набережной Оля Чалмаева сказала, что звонила Виктору, и он сказал, что умер Володя Чивилихин. Я уехал из Москвы сразу после похорон (Федорова) и приеду сразу после похорон. На поминках Федорова мы сидели напротив, чуть наискосок, он дважды брал слово.

15. VI Москва

Ну вот, вернулся я вчера поздно вечером из Коктебеля, вернулся. Не было меня дома 50 дней — почти два месяца. Во всяком благоустроенном семействе это должно быть праздником: убранная квартира, цветы, хороший обед.

18. VI

Чехов хотел высмеять, осудить свою душечку: вот, мол, какая бесхарактерная и переменчивая, непостоянная, ветреная. А получилось наоборот: она постоянна в своей доброте, сострадании, заботе. Толстой понял это и писал, что так убедительно это получилось именно потому, что непроизвольно, вопреки авторскому замыслу. А у самого с «Анной Карениной» произошло в сущности то же. «Аз воздам…» Но Анна так пленительна и несчастна, что все симпатии читателя, конечно, на ее стороне. В чужом глазу…

19. VI

Эмоционально-этическая драма нынешней интеллигенции состоит в том, что от старой простонародной деликатности чувств она ушла, оторвалась, а к развитости и тонкости чувств подлинно интеллигентных людей, увы, не пришла. Вот и появляются такие, как поэт Карпеко, который на своем юбилейном вечере выходит на сцену и говорит после чтения стихов: «А теперь я вам расскажу (дело было в клубе «Правды»), как я убил первого человека». Первого! Он мог бы рассказать, как видно, и о третьем, и о пятом.

Или Миша Селезнев, который, явившись ко мне впервые в дом сильно навеселе, тоже возгорел желанием рассказать мне и Тане, как он убил немца. Видимо, это у него самое яркое и многозначительное воспоминание жизни. Ну конечно, так Но рассказывать о таких вещах на юбилейных вечерах, делиться этим с женщинами! А ведь простой солдат Ерошка в «Казаках» Толстого понимал, что о таких вещах рассказывать нельзя, даже мужчина мужчине, даже на войне.

22. VI, пятница

Сегодня утром проводили Катю в трудовой лагерь — в Лотошинский район (на самом северо-западе Московской области) полоть свеклу. Я хотел поехать вместе с детьми, чтобы посмотреть, как они там. Но Катя — в слезы. И все-таки я сел незаметно от нее в первый автобус, она ехала во втором. Проехали мы уже Тушино, вдруг — удар, треск, шум. Что такое? В мелкие кусочки рассыпалось ветровое стекло. Почему? Неизвестно. Никакого удара не было. Вероятно, из-за перекоса. В этом автобусе было всего шесть-семь человек Слава богу, никто не пострадал, в том числе и шофер. Ребят пересадили во второй автобус, мест там не оказалось. Мы с Джульеттой Аркадьевной (Сониной мамой) решаем ехать обратно. Но как? Выясняется, что автобус без ветрового стекла поедет в гараж, а вместо него пойдет в лагерь другой. Ведь сейчас туда поехало 42 человека, а взять там надо 62, одного автобуса мало. Ну, поехали. Дж Арк намерена была на другом автобусе ехать все-таки в лагерь, но я ее отговорил, и мы вернулись домой. Она, между прочим, сказала, что Катя напоминает ей улитку, вылезшую из своей раковины. Такой она представляется ей ранимой и незащищенной. Неужели это так? Со стороны видней. Сердце у меня сжалось.

28. VI

«Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя» — сказал Ленин. Какая глубокая и какая горькая мысль! Я потому и люблю свою профессию, что она дает мне известную свободу от общества. Но в то же время жить без людей я не могу.

2. VII

Вчера вернулась из трудового лагеря Катя. Пробыла там десять дней. Привезла две трудовые мозоли на руках. Хотя было там много всяких неустройств, но очень довольна, жалеет, что рано уехала. Если бы не поездка в ГДР, осталась бы, говорит, там.

Был сейчас в поликлинике у зубного. Разговорился с вдовой Дм. Кедрина. Ей уже 76 лет. Спросил, русскими ли были родители Дмитрия Борисовича, ибо, мол, говорят разное. Она сказала, что не только русские, но даже дворяне.

Вспомнила, что видела в октябре 41-го, как Фадеев и Дубинский (секретарь) жгли во дворе Союза писателей у памятника Толстому личные дела писателей.

4. VII

Сейчас был у зубного. Встретил Феликса Чуева, который вхож к Молотову Он сказал, что 7 июня Молотова восстановили в партии. Через 22 года! Билет вручил сам Генсек. Восстановили стаж с 1906 года. Теперь он самый старый член партии. Феликс давно обещает сводить меня к нему.

Зашел к зубному врачу. Сел в кресло. Приятно полная женщина лет тридцати пяти. Труфанова Людмила Васильевна. Рассказал ей о Молотове. А она говорит: «Какой Молотов?»

7.VII

11. VII, Малеевка

8-го проводили Катю в ГДР. И я перешел на другую платформу и поехал в Малеевку. За Катю, конечно, страшновато. Ведь за границу же!

Живу в 8-й комнате 2-го коттеджа, в моей любимой, с балконом. 8-го и 9-го была хорошая погода, я играл в теннис с Надей Островой, купался. А 10-го уехал в город. Надо было получить гонораришко (300 р.). Это Алексеев расплачивается за свою трусость. Все сделал и сегодня вернулся в Малеевку. Во второй половине дня погода снова исправилась, но сейчас (11.30 ночи) небо чистое.

16. VII

С пятницы до вечера воскресенья была Таня. Все три дня играли в теннис, купались, читали. И этим наш досуг не исчерпывался. В воскресенье я зачем-то позвал в гости Володю П. с женой Галиной Петровной. Видно, просто потому, что хотелось выпить. Никогда этот П. симпатии у меня не вызывал, не вызвал и сейчас, как и здоровенная жена его.

За столом со мной сидят какие-то нелитературные простушки Вера и Валя, башкир Ф. Мансуров, Б. Сарнов и Марианна Строева. Сарнов все тот же банальный умник Живет в мире экстравагантных легенд, которыми они друг друга снабжают и часто утешают, вернее, удовлетворяют. По одной его легенде, Юр. Карякина исключили из партии за то, что он вот уже в наши дни, после Хрущева, непочтительно выразился о Сталине где-то; по другой легенде, переводчика К. Богатырева из наших аэропортовских домов укокошили кагэбэшники за то, что он ходил пить чай к Сахарову; по третьей — Окуджава замечательный поэт и страдает из-за того, что изменил своему Арбату, переселившись в Безбожный переулок … и т. д.

Я сказал:

— Но свой любимый Арбат он воспевает неграмотно.

— Как так?

— Да так «От любови твоей вовсе не излечишься…»

— Он хотел сказать «от любови к тебе».

— Так почему не сказал? Но все равно глупость. Зачем «излечиваться»?

20. VII, Малеевка

Ушел сейчас Владлен Анчишкин. Часа два держал передо мной речь на балконе. И вчера тоже. По поводу моей рукописи о Б., которую он прочитал. Ведь я держал его за граммофон, а он говорил очень важные, интересные и полезные для меня вещи. Собственно, он единственный, кто мне это сказал.

Во-первых, он считает, что надо внятно сказать обо всем положительном, что есть у Б. И, конечно, совершенно прав. Во-вторых, он считает, что проза Б-а — это «поток недодуманностей», т. е. у него преобладают ощущения, состояния души, эмоции, но нет ясности чувств и ясности мысли. И это накладывает свою печать на все — и на язык, и на композицию, и на идею книги. И что этот «поток» противоречит традициям классической ясности, определенности, четкости. Думаю, что и в этом он совершенно прав. Действительно, почему в батальных сценах у него все так четко, нет никаких украшательств, безвкусицы и т. п. Да потому, что это он знает, тут все «додумано» до конца. А начинает описывать движения души, любовные переживания и т. д. — и сразу возникает этот самый «поток». Толстой писал однажды Фету: «Я сейчас очень много работаю». Через месяц то же самое: «Страшно устаю». Через месяц опять: «Измучился». И вдруг еще через месяц: «Наконец-то мне все стало ясно, я начал писать». Т. е. все предшествующие месяцы шла напряженная изнурительная работа мысли. А потом началась работа пером. Б-в не знает этой изнурительной работы мысли, добивающейся ясности вопроса, он застревает на стадии ощущений и удовлетворяется ею. Анчишкин — молоток! Я даже обещал ему сто грамм, которых у меня сейчас нет.

21. VII, суббота

Сегодня должна была приехать Таня. Без четверти двенадцать пришел автобус, а ее нет. Телефон не работает. И как сразу тревожно. В голову лезет всякое, хотя, скорее всего, она просто проспала и опоздала на поезд. После обеда пойду в ВТО звонить.

22. VII, 7.30

Вот уже больше часа, как не сплю. Вчера, не дождавшись до трех часов Татьяны, пошел в санаторий Дорохово звонить. Идти полчаса с лишним. Ждал очереди. Звоню. Телефон не отвечает. Звоню соседке Софье Павловне. Она говорит, что видела Таню вчера во второй половине дня. Идет, звонит и стучит в дверь. Никакого ответа. «Что передать?» — «Передайте, что звонил». Что еще скажешь? Словом, ничего не прояснилось. Что думать? Поехала и не доехала? Почему? Что-то случилось с тетей Диной? Самое страшное — вдруг какие-то недобрые вести о Кате?

Вернулся в Малеевку, постепенно успокоился. А за ужином Марианна Строева подлила масла в огонь, дала новый толчок моему чудовищному воображению. «Тебе надо еще раз сходить в Дорохово или в ВТО. Там, в ВТО, у входа есть телефон. Скажи, что у тебя чрезвычайные обстоятельства, пропала жена…» Господи, с какой легкостью люди произносят самые страшные слова! «Пропала жена»! Неужели, дожив лет до шестидесяти пяти, она не понимает до сих пор, что слово имеет магическую силу?

Без четверти десять взял у В. Ковды велосипед и поехал в Дорохово. Велосипедик какой-то вихляющий, но все-таки доехал. Там огромная очередь. Кто-то сказал, что в ВТО никого нет у телефона. Поехал туда. Очередь, конечно, есть. Выстоял минут 40. Звоню. Дома, мерзавка! Как ни в чем не бывало, сообщает, что ездила на дачу к Нинке Зиновьевой. «Ты что, телеграмму дать не могла?» — «А почему ты не позвонил?» Будто не знает, что телефон тут работает раз в год по обещанию! «Будь ты…!» И бросил трубку. Уже в двенадцатом часу по темной дороге добирался до Малеевки. Ну откуда в ней это поведение безмозглой дурехи, откуда это? Как это? Почему? Это же не людское поведение! И ведь уже сколько раз об этом говорено. И ведь знает, что я буду не спать, буду бесноваться. Если приедет сегодня, выставлю.

И вот ведь спал плохо, проснулся в седьмом часу и работать сегодня едва ли смогу. А она, чертовка, наверняка спала как тюфяк.

Я знаю, как я умру…

10.35. Третий день за нашим столом сидит отпрыск Левки Гольдштейна-Березина-Устинова. Он появился со словами: «Кажется, я отсюда сбегу. Мое окно выходит на детский сад, где дети весь день разучивают вслух патриотические стихи». А сегодня за завтраком мы с Бенедиктом вели разговор все о тех же трех процентах. Поняв это по-своему, отпрыск принялся рассказывать о каком-то знакомом, который написал диссертацию, в которой доказывал, что Александр Матросов совершил свой подвиг в пьяном виде. И его, говорит, этого ученого, посадили в сумасшедший дом.

— И правильно сделали, — сказал я. — Еще легко отделался. Только диссертаций о том, кто был пьян или трезв, не бывает. Ври да знай же меру. — Встал из-за стола и ушел.

24. VII, Малеевка

Господи всемилостивый! Прости мне, бешеному, позавчерашнюю запись. Ведь все не так. И она свидетельствует только об одном — о помутнении разума, что случается у меня в моменты приступов бешенства. Только об этом!

Вчера ездил в Москву. Возвратилась из ГДР Катя. Ужасно довольна поездкой. Привезла кое-какое барахлишко. «Но знаешь, — говорит, — нам так и не удалось научить немцев играть в дурака». О, это наша национальная игра.

29-го у нас будет Family Day — Familien Tag. В гости придет девочка Доротея, у которой Катя была в гостях.

27. VII.

Я долгие годы считал, что мой однокашник Сарнов умнее, интеллигентней, трезвей смотрит на вещи, чем иные его собратья. Ничего подобного! Сляпан по той же колодке. Все те же симпатии и антипатии, суждения и взгляды. Например, при имени Сталина совершенно дуреет, теряет способность соображать.

16.20. Утром до завтрака купался. С 11.40 до 12.40 играли с Надей Островой в теннис.

Сарнов прямо-таки фонтанирует глупостями:

1. Курильские острова надо отдать японцам. Они за это стали бы на нас молиться. Он знает! Будто полжизни прожил в Японии или, скажем, личный друг микадо. Молились они, когда получили весь остров?

Финляндии — Карельский перешеек? (Он тоже против того, что мы там отодвинули границу. Таким образом, расширение нашей страны он осуждает, а сужение приветствовал бы). А Польше отдать Гродно, Львов и др.? А ФРГ — Калининград? А Румынии — Бессарабию? А китайцам — 1,5 млн. кв. км? Ведь тоже были бы нам крайне признательны. Вот и Окуджава: «Меня удручают размеры страны проживания»

2. Сталин объявил себя корифеем науки.

Где? Когда? Этого не говорили даже холуи, воспевавшие его громче всех, впереди которых бежали его соплеменники — Мехлис, Эренбург и Давид Заславский.

3. Сталин очень любил фильм «Волга-Волга». [Сам же называет его талантливым.] Мне кто-то рассказывал, что Сталин хлопал его по колену и, заливаясь, говорил: «Вот он сейчас упадет в воду!» Ну и что? Живой человек, живая реакция на смешное.

4. Рокоссовского во время войны освободили, его вызвал Сталин и говорит: «Нашли время сидеть».

Я сказал, что Р. был освобожден не во время войны, а до нее, весной 40-го. Он сразу поехал отдыхать с семьей в Сочи, потом его вызвал Тимошенко и предложил командовать 9-м мехкор-пусом. Сарнов на это только и сказал: «Странно!» Странно, что ты такой олух. Ведь Литинститут окончил, годы…

5. Сталин, когда началась уже война, запретил отвечать на огонь немцев.

— Ты обитаешь в мире легенд.

— Да я читал об этом!

— У Некрича?

— Нет.

Читал он, скорей всего, у Солженицына. Да ведь другие и твой вздор читают, думая, что это правда.

23.30. Все разговоры Сарнова вертятся вокруг евреев, и все, что он рассказывает о них, представляется ему очень милым и трогательным. Вот на днях умерла Фаина Раневская. После нескольких общих фраз о ней («Это целая эпоха умерла» и т. п.) следует конкретный эпизод для оживления великого образа:

— Во время войны Раневская была в эвакуации, кажется, в Ташкенте. Там за ней толпами бегали мальчишки и кричали: «Муля, не нервируй меня!» Она оборачивалась и говорила: «Мальчики, идите вы в жопу!» Юный отпрыск Голдштейна, которому этот очаровательный эпизод тоже известен, уточняет: «Нет, она говорила грубее».

Другой эпизод. Заходит речь о питании. Сарнов рассказывает:

— Один мой знакомый (кто — не называет. Да конечно же, свой) вспоминал, как однажды они ехали куда-то с Василием Гроссманом, сошли на какой-то маленькой станции, заглянули в буфет. Гроссман взглянул на прилавок и бросил: «Яйца холодные, как у покойника». И это он запомнил, и это он рассказывает как необычайно меткую остроту. Как будто вместе с Гроссманом щупал яйца у покойников, один — правое, другой — левое. А гольдштейновский отпрыск с поразительной болтливостью сочетает поразительную осведомленность. Знает буквально все: и когда в нашей молочной можно лучшие продукты купить, и как погиб адмирал Холостяков, и когда стали выпускать танк Т-34 (убежден, что в 44-м году, хотя на самом деле еще до войны) и т. д.

28. VII, Малеевка

Вот хоть лучший рассказ Сарнова:

— Светлова как-то спросили: «Михаил Аркадьевич, вы действительно еврей?» — «Нет, я сегодня просто плохо выгляжу».

Алек Коган знает о моей работе о Б. И, убежденный, что мне понравится любая гадость о нем, говорит:

— В военной его биографии есть нечто странное и сомнительное.

— Что?

— Понимаешь, есть фотография (я могу тебе ее показать), где он снят во власовском мундире…

— Власовцы носили мундиры старой русской армии. Ну и что?

— Нет, я не хочу ничего сказать… Но — странно…

Он, мерзавец, не хочет ничего сказать! А зачем сказал? Ведь этот факт может не означать ничего — просто человек напялил на себя вражеский мундир либо в шутку, либо холодно было, а своя одежда, допустим, промокла или изорвалась; партизаны нередко носили даже немецкие мундиры, — но тогда об этом ничего не значащем факте зачем говорить, зачем распространять его с преамбулой о чем-то сомнительном в военной биографии человека? Или этот факт означает слишком много, и тогда зачем же ты лепечешь, глупец, что не хочешь ничего сказать? Все это имеет особую гнусность в связи с тем, что в Гослите только что вышла книга Ю. Идашкина о Б., написанная в жанре гав-гав: автор облаивает всех, кто осмелился когда-либо выказать хоть одно критическое замечание о Б. И редактор этой книги не кто иной, как этот милый Алек!

Вспоминаю давнюю историю. Я еще не был членом Союза писателей, но уже вступил в Союз журналистов, и даже сподобился стать там членом бюро секции критиков. И вот бюро рассматривает заявление Когана о приеме. Я голосую за. Через много лет он все не мог прийти в себя от моего поступка и выражал мне свое недоуменное восхищение, ибо незадолго до разбора его заявления на бюро в «Вопросах литературы» была напечатана его статья, в которой он лепетал что-то неодобрительное обо мне. В этом недоумении сказался тот же склад ума и души, что и в нынешней его надежде понравиться мне подлыми домыслами о Б.

1. VIII, 84. Малеевка

28-го, в субботу, после обеда поехал в Москву. В воскресенье был Family Day. В 8 часов утра Катя пошла в школу и привела немецкую девочку Доротею. Симпатичная упитанная девочка. Ее появление я приветствовал несколькими заранее выученными немецкими фразами. Она улыбалась и ничего не отвечала. Потом она приняла ванну, так как в школе помыться негде.

После этого сели за праздничный стол: пироги, икра, торт и т. п. Затем отправились вместе с Шавровыми в Архангельское. Не без маленького скандальчика взяли девять билетов: Катя, Доротея, Таня, я + Таня Шаврова, ее мать Нат. Серг., ее отец Вл. Григ., ее сестра Женя и немочка Катрин.

Погода, немного нахмуренная с утра, разгулялась, и когда мы вошли в роскошный Архангельский парк, я в упоении стал декламировать Гёте:

Но немочкам это было до лампочки. Они накануне легли спать чуть ли не в три часа ночи, не выспались, и, конечно, им было ни до чего. Но мы их все-таки поводили по парку, показали старинную церковь, колоннаду (там выставка зарубежной керамики), а потом и сам дворец. Вначале пристроились было к экскурсии, но это долго, и мы прошли по залам довольно быстро, чтобы девочки потом смогли поспать. Мне запомнилась мраморная «Сияющая Венера» работы какого-то француза. Даже сложились строчки:

Потом взяли такси (у Шавровых своя машина) и поехали домой. Спать Доротея отказалась. Сели обедать. Мы с Таней выпили по паре рюмочек коньяка, причем я возглашал тосты: «За великий немецкий народ и его маленькую дочь!» и т. п. Около шести поехали в гостиницу «Россия» — в главный концертный зал «Россия» на спектакль Ленинградского балетного ансамбля Эйфмана. Билеты были хорошие — в 11-м ряду, но Катя и Доротея сели с Таней и Катрин в 22-м. По наблюдениям наших девочек, балет немочкам не понравился. Катя ну очень страдала оттого, что Катрин так неинтеллектуальна. Оказывается, она с ней давно переписывается.

Потом поехали пить чай к Шавровым. Там на немочек напал по неизвестной причине приступ дикого смеха, который передался и нашим девочкам.

Около двенадцати мы отвели гостей в школу — она оказалась буквально напротив. Когда немочкам сказали, что они явились последними, их охватил новый приступ восторга.

Хорошо бы написать рассказ — глазами участника войны — «Family Day».

Вчера вернулся в Малеевку. Погода два дня, в понедельник и во вторник, была отвратительная — лил дождь. Но сегодня во второй половине дня прояснилось, засветило солнце, и мы с Игорем Минутко даже играли в теннис перед ужином.

3. VIII, 13.45

По ТВ идет 10-частный сериал «ТАСС уполномочен заявить…» по сценарию Юлиана Семенова, советского Сименона. Фильм не лишен экстравагантненьких моментиков. Во-первых, если раньше о всяких там досье, слежке и тому подобных вещах речь у нас велась обычно лишь в отношении уголовных элементов или представлялось это принадлежностью западного мира, то здесь мы видим обстоятельнейшие досье, кинослежку и т. п. на рядовых советских людей. Словом, дается понять, что постулат «на каждого мусье имеется досье» распространяется и на мир развитого социализма. Во-вторых, в числе лиц, подозреваемых в шпионском пособничестве американской разведке в Москве, названа и некто Ольга Винтер, о которой внятно сказано, что она еврейка. И вот сейчас, после четвертой серии, все подозрения сходятся на ней. Что же это такое? Еврей Семенов избрал американским шпионом советскую еврейку? Конечно же, нет. Ибо, с одной стороны, этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Она ни в чем не повинна. С другой — если бы Семенов все-таки изобразил еврейку американской шпионкой, всех их во главе с Лапиным объявили бы антисемитами. Мысль проста: как нехорошо подозревать евреев в плохих делах!

16.10. Галя Балтер принесла из Москвы слух, что у Тендрякова инсульт, а Леонард Лавлинский говорит, что он умер. Так ли? Я сказал об этом Тельпугову, он, правда, что-то писал и только молвил: «Да?» Сказал Файнбергу. Что-то в этом же духе. И лишь Надя Островая выказала живость.

Сейчас больше часа мучил меня Гр. Марк. Корабельников. На свою беду я дал ему почитать своего «Лейтенанта». Он читал чуть не две недели, сделал множество заметок, и вот сейчас все это высказывал мне. Заявил, что статья ставит на свое

место не Б., а нашу литературу и т. п. Хвалил очень. Но и претензий немало и есть дельные, есть неприемлемые. Экий работящий старичок!

4. VIII, суббота

За завтраком разговор почему-то коснулся власовцев. Я сказал Бену, что вопрос это не простой и что удивляться надо не тому, что власовская армия существовала, а тому, что она была столь малочисленна — всего две дивизии. Ведь были еще во вполне деятельном возрасте многие, кого задела и революция, и Гражданская война, и коллективизация

— Как! — изумился Бен. — Всего две дивизии? А сколько это человек?

Я ответил, что в нашей дивизии полный комплект составлял 12 тыс. человек, в немецкой, кажется, 14 тыс.

— Но ведь говорили о миллионах власовцев!!

— Кто и кому говорил? Тебе — Гроссман? Первой дивизией командовал Буняченко, второй — Зверев. Все остальное — пропаганда.

Он не верил своим ушам, а я с трудом верил степени его осведомленности. Он читал какую-то книгу «С русским народом против Гитлера и Сталина». Видно, оттуда и набрался сведений. Там миллионы, как у странницы Феклуши, что у Островского: «Что больше тысячи, то и мильен».

Конечно, добавил я, были еще всякие охранные батальоны и другие вспомогательные части, но боевых единиц — две дивизии, которые были разбиты под Прагой.

5. VIII, Малеевка

Сегодня среди ночи проснулся от явственного возгласа: «Папа?» Голос вроде бы Катин, но она же не зовет меня папой. Но вроде бы не Сергея голос…

За завтраком Бен рассказал такую вещь о Есенине, вычитанную в какой-то книге 20-х годов. Кто-то говорил ему: «Сергей Александрович, зачем вы так пьете, скандалите, буйствуете. Ведь у вас же душа нежная и тонкая. Зачем?» Есенин ответил: «Надо! Надо! А то всю жизнь так и проживешь Пастернаком».

Я в свою очередь рассказал то, что слышал от Сеньки Сорина. В ЦДЛ шел вечер памяти Есенина. Вдруг в числе других ораторов поднимается Пастернак и говорит: «Я тоже встречался с Есениным. Как сейчас помню, однажды на Невском он подошел ко мне, взял за грудки и говорит «Это ты, жидовская морда, русский язык портишь?»

Бен усомнился в том, что Есенин мог сказать «жидовская морда». А я сомневаюсь, что так мог сказать Пастернак Но Сеньку-то, отпетого еврея, никто за язык не тянул.

Ну, конечно, Пастернак был в глазах Есенина дивом: он же ни с кем, поди, кроме Эдгара По, и не пил. Сам же писал:

Пока я пил с Эдгаром По,

Пока я с Байроном курил…

Ишь ты, все с иностранцами. А с Некрасовым не пил, с Кольцовым не курил…

6. VIII, понедельник. Малеевка

Да, сейчас за обедом Лариса Латынина подтвердила, что Тендряков умер: сделал пробежку в 10 км, пошел в душ, и там его хватил инсульт. Это какой же он по счету с нашего курса? В. Малов, В. Кривенченко, Люда Шлейман, Женя Марков, Герман Валиков… Кажется, кого-то еще забыл. Если нет, то шестой. А всего нас было человек 25. Значит, умерло уже около четверти.

7 августа 1984 г.

Послал в ЦК на имя Черненко письмо на пяти страницах, в котором предлагаю в связи с приближением 40-й годовщины Победы вот что.

Первое. Возвратить Сталинграду его великое прославленное имя.

Второе. Присвоить Смоленску звание «Города-Героя» и учредить медаль «За оборону Смоленска». Там же впервые остановили немца.

Третье. Присвоить звание «Города-Героя» Вязьме и учредить медаль «За подвиг под Вязьмой». Там несколько недель мы сковывали 28 немецких дивизий, рвавшихся к Москве.

Четвертое. Установить в Москве памятник маршалу Жукову.

Пятое. Переиздать большим тиражом книгу Сталина «О Великой Отечественной войне Советского Союза».

* * *

С годами несколько пожеланий выполнено: Смоленску и Вязьме присвоили нелепое звание «Город воинской славы». Лишь бы не так, как в советское время. И после памятника Окуджаве поставлен памятник Жукову.

* * *

8. VIII, среда. Малеевка

Поразительное дело! Какая наивность, какое превратное представление о реальных вещах! Сарнов убежден, что партизанское движение возникло только в ответ на немецкие зверства, а если бы их не было, то не было бы и сопротивления; если бы мы в свое время подписали Женевскую конвенцию, то немцы хорошо относились бы к нашим пленным; что немцы только потому не прибегли к газам, что была соответствующая международная конвенция и т. д. Ну, уж еврей-то мог бы знать побольше о таких вещах. Они же все время твердят: «Евреев уничтожали только потому, что они евреи». Да, а русских еще и потому, что это была главная сила, которая им противостояла и сама уничтожала их.

9. VIII

Вчера приехали Таня и Катя, и я решил устроить небольшое праздничное застолье. Пригласил Фазу Алиеву, которой заранее сказал, что хочу подарить ей свою книгу, Ирину Георгиевну Волобуеву и ее невестку Светлану (они живут подо мной). Волобуева, сославшись на головную боль, не пришла. На столе стояли цветы, бутылка дагестанского коньяка, яблоки, шоколад и пр. Очень славно часок перед ужином посидели. Фазу предложила выпить за мою книгу и за мое лучшее произведение — за дочь, которая ей очень понравилась.

Катя рассказывает, что когда 6-го провожали на Белорусском вокзале немчиков, то немецкие девочки плакали — так сдружились за месяц. О, если бы эта картина явилась мне во сне в 42-м году! Разве можно было бы в нее поверить!..

А когда Катя ушла, озорная Фазу рассказала, как однажды явилась на съезд писателей, увешанная всеми своими наградами. Подошел Вася Федоров и сказал «Фазу, ведь это очень долго снимать». Она ответила: «Когда я очень хочу, то это снимается быстро».

Я прочитал стихи, когда-то написанные в самолете на пути в Москву из Махачкалы, куда приезжал к Расулу Гамзатову.

ВИДЕНИЕ

Это стихотв., не зная даже ее имени, я послал в ту гостиницу девушке, не рассчитывая на ответ. Но однажды после какой-то отлучки приехал домой, и Таня подала мне конверт со словами: «Там что-то шевелится». Оказалось, она прислала локон своих волос! А если бы я воспел руки или плечи, губы или уши? Сейчас напевают лихую песенку «У моей подружки розовые ушки». И что?.. С этой девушкой мы довольно долго переписывались. Потом она переехала куда-то в Якутию. Очень восторженная была…

11. VIII, суббота

Купаюсь, играю в теннис, пишу безнадежную отповедь В. Карпову.

Вчера закончился показ по телевидению 10-серийной баланды Юлиана Семенова и Вл. Фокина «ТАСС уполномочен заявить». Сегодня уже выскочил с бесстыдными похвалами бесстыдный Виталий Коротич.

Сейчас за ужином Слава (жена Сарнова) сказала:

— Самое большое безобразие в фильме — это то, что в нем советник по культуре, т. е. дипломат американского посольства, изображен шпионом. Дипломат — шпион!

— Ну и что? — спросил я. — Экое диво! Не раз их дипломаты, разные советники и секретари посольства попадались на шпионаже. Об этом писали. Это общеизвестно.

— Знаете, а я не верю нашей прессе!

— А их — верите? Вот Бенедикту кто-то внушил, что было несколько миллионов власовцев…

— Да, — вступил Беня, — три миллиона.

— А всего-то в действующей Красной Армии никогда за все время войны не было больше шести миллионов. В конце 44-го — 6,4 млн.

— Не может быть! — воскликнул Бен. — Я думал — миллионов десять.

Тому, что Слава совершенно не верит нашей прессе, но верит американской, кажется, удивился сам Бенедикт. Но как характерно: не может быть, ибо он думал иначе.

Я сказал Славе, что она просто недостаточно осведомлена, что есть вещи, в которых невозможно солгать и т. п.

— Я на старости лет выучила английский язык…

— И вам открылась истина? Понимаете ли вы, что Би-би-си вещает более или менее объективно, «Голос Америки» врет больше, а, допустим, «Свобода» брешет напропалую. Но все они часто врут даже на спортивную тему.

Однако надо было спешить на кухню, там жарились наши грибы.

Катя ушла смотреть кино «Тот самый Мюнхгаузен», а мы с Таней поужинали. Три рюмочки водки так отлично прошли под жареные грибки! Да на балконе под ветвями развесистого 300-летнего дуба. Это жизнь!

16 августа

Уезжал на два дня в Москву. Был в ЦДЛ. После нескучного вечера в ресторане с Диной Терещенко, стихов которой не читал, возвращались по Садовому кольцу домой, мне нужно было метро «Маяковская», а она жила подальше — на Садово-Спасской.

Когда подошли к метро, я показал рукой на большой дом на той стороне площади Маяковского и сказал: «Помните, Дина, над этим домом красовался огромный светящийся призыв: «ПРЕВРАТИМ МОСКВУ В ОБРАЗЦОВЫЙ КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ГОРОД!» А теперь его нет. Куда он девался?

Ее это не интересовало. Мы посмеялись, я поцеловал ей руку и нырнул в метро, а она пошла дальше, ей было уже близко.

Но на другой день, проспавшись, я сдуру написал письмо в горком партии.

Москва. Старая площадь, д.6.

Горком партии. Отдел пропаганды.

«15.8.84

Уважаемые товарищи,

на пл. Маяковского над кинотеатром «Москва» лет десять москвичи видели страстный призыв: «Превратим Москву в образцовый коммунистический город!» Но вот минувшей весной, кажется, в марте, призыв сняли. Чем это объяснить?

Или призыв уже выполнен и потому устарел?

Или он признан ошибочным? Но тогда почему столько лет не могли понять это?

Или просто сочли, что он портит вид красивой площади? Но тогда почему не сняли призыв на соседнем доме «Решения 26-го съезда выполним!»

Буду вам признателен за ответ, а то меня, коммуниста, иногда об этом спрашивают, а что отвечать, неизвестно.

В. Григорьев».

Подписался своим официально зарегистрированным литературным псевдонимом.

17. VIII, пятница. Малеевка

Вчера была автобусная экскурсия на Бородинское поле. Мы все трое поехали, я — кажется, третий раз. Поездка была прекрасна, и погода прекрасна, и экскурсовод Галина Степановна, и сама экскурсия. Все было рассказано и показано подробнейшим образом. И я, наконец, воочию понял, как все там было 24 и 26 августа 1812 года.

Всю обратную дорогу почему-то думал о строках Гете из «Фауста», которые недавно (в сотый раз, конечно) где-то попались на глаза:

Двести почти лет восхищаются этими строками. Но почему «nur» и почему «täglich»? Почему право на свободу и даже на жизнь связывается и обусловливается способностью за них бороться да еще ежедневно? Но ведь на борьбу, тем паче ежедневную, способны только мужественные и сильные, только титаны и супермены. Выходит, что они лишь и достойны жизни? А слабых и робких, не способных на такую борьбу, поэт обрекает на рабство и даже на уничтожение. Ничего себе гуманизм!

23. VIII, четверг

В воскресенье вечером уехал в Москву. Думал вернуться утром во вторник, но 22-го меняли в наших домах напряжение тока со 127 на 220, и я остался. Вернулся в Малеевку только сегодня. В городе было ужасно, и чувствовал себя неважно, а здесь опять — красота! Снова теннис, купание в 17-градусном пруду. Таня и Катя тоже сегодня играли и купались.

28. VIII, Малеевка. Утро

26-го вечером, в воскресенье, Таня и Катя уехали. На другой день резко похолодало, купаться я перестал, тем более что за дни пребывания в Москве умудрился простудиться. А после возвращения из Москвы и до отъезда Тани и Кати мы все купались, вода была градусов 15–16.

Сегодня уезжает Сарнов. Два срока просидели с ним за одним столом рядом, никогда за все 28 лет знакомства не общался с ним так много. Сейчас с ним и с Ник Ст. Даниловым (новый мой знакомый) прогуливались по дорожкам и говорили о всякой всячине. Почему-то он начал рассказывать о том, как его в свое время в Литинституте исключили из комсомола и из самого института. Мне казалось, что в институте его из комсомола не исключали, а дали выговор, исключил же райком. И я не помнил, играл ли во всем этом какую-то роль я. Он рассказал вот что.

Это было в 1948 году, следовательно, на третьем курсе. Я был тогда членом бюро комсомола, но не секретарем, им я стал на 4-м курсе, т. е. в 49—50-м годах. Исключили его вот за что: он не сдал зачет по марксизму, и когда его кто-то об этом спросил, как же, мол, так, он ответил, что вот-де классики марксизма так много написали, а нам надо все это читать и знать. Кто-то, говорит, написал донос на имя Жданова (Уж именно Жданову! Но разве он в 48-м году был еще жив?), где ему приписывались слова «ненавижу марксизм», говорилось об органическом неприятии марксизма: человек, мол, способный, начитанный, а марксизм осилить не может и т. д. На комитете комсомола, говорит, ты, конечно, дал осуждающую политическую оценку моим словам, но ты был единственным человеком, который сказал: «Я при этом присутствовал и твердо заявляю: слов «ненавижу марксизм» Сарнов не говорил» (Сейчас я вспомнил вдруг еще и вот что: я осудил автора доноса, я с негодованием назвал его «сферическим дураком», — еще, помню, Алешка Кафанов потом подошел ко мне и что-то говорил по поводу этого понравившегося ему выражения. Если так, если подходил ко мне Кафанов, то дело было не на комитете, а на собрании, так как Алешка членом комитета едва ли был.) Первый раз собрание его не исключило. Исключило повторное. Секретарем тогда был Игорь Кобзев. Райком и МК утвердили решение собрания. Через год или даже спустя несколько месяцев ЦК восстановил его в комсомоле, восстановили и в институте. Во всяком случае, институт он закончил вместе с нами, с кем был на первом курсе. А доносчика я назвал «сферическим дураком», развивая ту мысль, что ему, дескать, следовало сразу все сказать в глаза Сарнову или уж, в крайнем случае, обратиться в комитет комсомола.

Шестой час вечера. Сейчас поймали меня с поличным. Подошел к сестре и попросил радедорма.

— А вам не давали сегодня?

— Нет, — ответил я твердо.

— А вот тут записано, — ответила девушка и немного покраснела.

— Хотел нажиться за ваш счет, — усмехнулся я, хотя было мне совсем не смешно, а неловко. Вот ведь сущий пустяк — две таблетки, а — совестно: ведь это она за меня покраснела.

Еще несколько слов о Сарнове.

Дня два тому назад я завел речь о том, что в других царствах-государствах были и есть женщины на ответственнейших постах, вплоть до глав правительств и государства: Голда Меир (именно с нее начал), Тэтчер, мадам Перрон, Индира Ганди… При имени Ганди мой собеседник начал чуть ли не плеваться, говорил о ней с негодованием: реакционерка и т. п. Я был поражен: много лет она проводит дружественную нам, нашей стране, т. е. его, Сарнова, родине, политику, но это в его глазах, оказывается, ничего не значит! Я высказал ему свое недоумение, а про себя подумал, что, вероятно, Ганди занимает осуждающую позицию по отношению к Израилю, и этим для Сарнова все определяется, это — самое главное. Но я не помнил ее высказываний по израильскому вопросу и потому не был до конца уверен, что правильно разгадал причину бенедиктовой позиции по отношению к ней. И вот сегодня в «Правде» читаю: «Заявление И. Ганди: «Обстановка в Южной Азии приобретает все более зловещий характер. Шри-Ланка фактически вступила в сговор с Израилем, который будет иметь далеко идущие последствия для Индии». Ну, все ясно! Я ничуть не ошибся в своей разгадке. Сарнов знал о ее позиции раньше.

31. VIII. 1984. Москва

Позавчера вернулся из Малеевки. Как хорошо дома! Как я люблю свой дом!

Сегодня Таня с Катей собрались в магазин «Березка», благо у нас собралось 830 рублей (чеков). Я увязался с ними. Купили мне кроссовки за 35 чеков, а Кате итальянские джинсы за 100 чеков — с рук. Когда я подвел ее к прилавку с джинсами, она что-то мямлила и мялась: «Нормальные…» — «Ты хочешь такие?» — «Можно бы…» Оказывается, она стеснялась такой цены, как объяснила мне Таня. А когда я куда-то отошел, им подвернулся какой-то парень и предложил за ту же цену итальянские. Можно было ожидать, что жулик, но, кажется, все в порядке. Еще в обычном магазине купили мне за 14 р. чехословацкие босоножки. А бедненькой Тане — ничего.

2. IX

Таня сказала по телефону, что приходила какая-то дама и спрашивала Григорьева. О! Это, конечно, из горкома. По поводу моего дурацкого письма о коммунистической Москве.

3. IX.1984, понедельник

Сегодня полтора часа простоял в очереди за арбузами. Купил три штуки по 20 коп. за кг. Насилу дотащил. А некоторые брали по 4–5, одна женщина — 10! Она была с мужем на «Волге». К лицу ли мне, интеллектуалу, тратить столько времени на арбузы! Палиевский сказал бы: позор!

Еще два момента из неисчерпаемых впечатлений о Б. Сарнове.

Зашла речь о Солженицыне. (Кстати, я ему показал журнал «Neue Politik» с факсимильной копией его лагерного доноса и — для наглядности сравнения — письмо С-а ко мне. Прореагировал словами Собакевича: «Есть лишь один порядочный человек, да и тот, если сказать по совести, свинья».) Так вот, он рассказал, что однажды был на выступлении С-а, кажется, в каком-то институте. И там его спросили, как он относится к какому-то американскому или английскому писателю, а он ответил, что, мол, не интересуется иностранной литературой и не читает ее. «Как неумно! — воскликнул Бен. — Ведь литература — это же единый мировой процесс. Разве можно не читать зарубежных авторов!» В этом весь он, книжная душа. Для него главное, что литература именно процесс, э-во-лю-ци-я.

И еще. Однажды после какого-то разговора о войне Б. привел мне слова, будто бы принадлежащие Хемингуэю: «Хотя иногда приходится воевать, но война — это грязное дело». И опять, человек не может понять, что одно дело, когда это говорит Хемингуэй, принимавший участие в двух войнах, имевший ранения, и совсем другое — когда то же самое говорит он, ничего в своей жизни не нюхавший, кроме книжных корешков, даже почему-то и в армии не служивший. Будучи с 27-го года, мог бы и на фронте быть. Совсем другое дело, совсем! А война в защиту родной земли — святое дело.

4. IX

Сейчас, возвращаясь из парка, на трамвайных путях едва не угодил под здоровенный бешено мчавшийся грузовик И ситуация-то пустяковая. Просто не учел его скорости. Да, она всегда у нас за спиной… Спасибо тебе, Господи, на этот раз.

Вспомнил, что башкир Фаниль Мансуров попросил у меня в Малеевке почитать мои «Арфы», да так и уехал, не отдав книгу. Попросту говоря, украл. Лестно, конечно, что твои книги воруют, но каков шельмец!

Опять послал письмо в горком заведующему отделом пропаганды:

«Уважаемый товарищ заведующий!

Я обращался в отдел пропаганды с просьбой объяснить, почему на пл. Маяковского сняли призыв «Превратим Москву в образцовый коммунистический город!». К сожалению, ответа не получил. А хотелось бы получить разъяснение и по некоторым другим вопросам нашей т. н. «наглядной пропаганды». По-моему, она ведется в Москве довольно неумело, по дедовским рецептам, а то и не шибко грамотно.

Вот утыкали всю столицу двухметровыми лозунгами, которые своим обилием только портят вид нашего прекрасного города. Например, на той же пл. Маяковского на красивое старинное здание против памятника поэту взгромоздили здоровенный черный гроб, на который взглянуть страшно, и на нем время от времени вспыхивают разные призывы. Этот гроб уродует всю площадь. Удивительно, как Маяковский еще не сбежал оттуда.

Или вот в других местах города читаем: «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны». Можно сказать, что страна в целом электрифицирована. А где коммунизм?

«Учение Маркса всесильно, потому что оно верно». Так ведь таблица умножения тоже верна — и тоже всесильна?

Что Вы думаете о подобных фактах?

Прошу Вас ответить мне, как принято, письменно. А если горком так не отвечает, то другого ответа мне не надо. Тогда я обращусь в ЦК

Между прочим, сегодня «Правда» на второй странице пишет «На письма принято отвечать. Это признак элементарной культуры». Точнее, элементарный признак культуры.

С уважением В. Григорьев».

6. IX, четверг

3-го числа отправил письмо в Воениздат на имя генерал-лейтенанта Рябова, начальника издательства, с предложением отрецензировать для них «Полководца» В. Карпова. Сегодня позвонил главный редактор изд-ва генерал-майор Лаврентьев Валентин Васильевич. Оказывается, Рябов в отпуске.

Сказал, что рецензии у них уже есть: из Института военной истории, из Главного штаба ВМФ и чья-то третья, видимо, писательская. Следовательно, мои услуги они отклонили (пока, до возвращения Рябова). У них уже верстка. Над рукописью, говорит, проделана большая работа, замечаний не десятки, а сотни. Я сказал ему, что герой повести, в конце концов, вызывает у меня отвращение. Автор тянет его на маршала, а никак не получается. Я бы дал, говорю, Петрову вторую Звезду Героя, но на маршала он не тянет. И Карпову я дал бы вторую Звезду Героя, если он добыл 75 «языков», но в кресло Симонова, в кресло Твардовского я бы ни за что не посадил: нет у него для этого ни знаний, ни способностей, ни писательского авторитета.

* * *

Впрочем, однажды в метро у нас на станции «Аэропорт» я встретил Карпова с двумя Звездами на груди. Я с удивлением воскликнул: «Володя! Откуда вторая?» Он начал лепетать что-то о наградных документах, которые, мол, тогда затерялись, а вот недавно в этой безграничной гласности вдруг нашлись. Потом оказалось, что это Сажи Умалатова навесила ему. Да она и мне что-то вешала. Широкая душа! Правда, больше я не видел Карпова с двумя Звездами. Видимо, очухался.

7. IX, пятница

Сарнову и всем им всюду мерещится рассчитанное, запланированное, заранее организованное зло, они совершенно исключают из жизни элементы хаоса, случайности, ералаша.

Сам он убежден, что в свое время его восстановили в комсомоле только потому, что секретарь ЦК комсомола Михайлов враждовал с секретарем МК Красавченко. Подобно своей жене, которая сказала, что она вообще не верит нашей прессе, принципиально не верит, ни одному сообщению не верит, он не может даже в виде исключения допустить мысль, что с ним обошлись несправедливо, а потом разобрались, и справедливость была восстановлена. Нет, этого не может быть!

Или вот его жена рассказывала. Бен где-то объявил, что, мол, Андрей Вознесенский не поэт. (Где уж он мог это объявить, неизвестно.) И вот в Совписе, прослышав об этом (каким образом?) и имея запланированную цель загубить рукопись АВознесенского, послали ее на отзыв Сарнову. Но тот, мол, написал, что эта поэзия ему чужда, но почему же не издать книгу, надо издать. И книгу благодаря этому издали. Господи, сколько же здесь наивных глупостей.

А. Я. МАРКОВУ,

однокашнику по Литинституту

«8 сентября 84

Алексей Марков, несколько разгрузившись от неотложных дел, хочу кое-что добавить к тем четырем словам напутствия, что сказал тебе 21 августа в ста шагах от священного для всякого русского человека места — от памятника Пушкину.

Наш разговор тогда начался в вестибюле «Известий» с твоего возбужденного восклицания, что вот Евтушенко в Никарагуа заявил, что главная проблема нашей страны это проблема однопартийности. Твоя возбужденность меня удивила: да мало ли кто что брешет ныне в подлунном мире.

Но вдруг на какое-то одно мое высказывание ты брякнул, что я то ли защищаю Гитлера, то ли являюсь его последователем. Я тебе напомнил, что был на войне против Гитлера. А сейчас добавлю: у меня есть медаль «За отвагу» и «За взятие Кенигсберга», полученные на той войне, но нет медали «За оборону Махачкалы», которую вполне заслужил ты, просидев там всю войну. Но ты продолжал что-то в том же прежнем духе. Тогда я и высказал весьма энергично то самое напутствие из четырех слов и пошел по своим делам.

А главная часть твоей тирады на пл Пушкина была такова:

— В 33-м году я слышал ежедневно по радио: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» А в это время умирали от голода 12 моих сестер и братьев! Когда они умерли, отец покончил самоубийством.

Я тебе ничего не ответил. Что тут, в самом деле, скажешь, если человеку пришлось пережить такое. Но придя домой, я достал из своего архива верстку твоей поэмы о Сталине «Не снимая шинели». Она так и не увидела свет на страницах «Октября», где планировалась. Но ты в свое время почему-то дал ее мне. Я снова просмотрел текст.

В 33-м году ты был подростком и многого мог не понимать и даже не пережить со всей глубиной семейное горе. Но поэму-то ты писал, когда уже перевалило за тридцать. В этом возрасте невозможно не понимать, что такое смерть ближайших родственников. Что ж заставило тебя на четвертом десятке так холуйски превозносить Сталина, которого ныне считаешь убийцей своих сестер и братьев? Пять тысяч строк сплошного превознесения убийцы до небес! В чем дело? Да никакой загадки тут нет. Всю жизнь ты рвался к жирному пирогу — любыми средствами, любыми путями, даже топча могилы своих сестер и братьев. А ухватить столько, сколько хотелось бы, тебе никогда не удавалось, как удается Евтушенко, вот ты на него и беснуешься

Но вот ведь что еще: раньше ты с великой скорбью рассказывал мне о лютой смерти шести сестер-братьев и ничего не говорил об отце, а В. Фролову с той же скорбью вещал о смерти девяти сестер-братьев и тоже ни слова об отце. И вот добрался до 12… Так были ли у тебя хоть один братец, хоть одна сестренка?

Помнишь еще немой фильм «Праздник святого Йоргена»? Там Игорь Ильинский при первом появлении говорит: «Моя бедная мамочка уронила меня в детстве с пятого этажа». Потом — с десятого. И так добрался до 14-го. Как ты. Но между вами огромная разница. Там все понимают, что человек врет, и это смешно, а ведь тебе многие верят — писатель! — и потому у тебя — гнусно. И потому еще верят, что простодушным людям и в голову не приходит, что человек способен так бесстыдно лгать, что для него народное горе и, возможно, горе собственной семьи — только предмет демагогии и саморекламы.

Ты всю жизнь столько болтал устно и письменно, что у тебя не оставалось времени думать, читать, сопоставлять факты. Давать тебе сейчас советы бесполезно: время упущено. Но все-таки постарайся хоть как-то маскировать свою хищную душу. Ты же прямо говорил покойному Васе Федорову, как и другим секретарям Союза, и парторгам: «Что ты сделал для меня лично? Чем я лично могу тебя вспомнить?» И при этом ссылался на Ленина, который будто бы поощрял такое шкурничество».

9 сентября

Михалков сказал мне в ЦДЛ:

— Зайдите к Люсе. Я оставил для вас однотомник

— Спасибо.

12 сентября

Звонил из МК Кочетов Сем. Викт. Отставил телефон 222-98-03. Просил позвонить до 7 часов или завтра с 10-ти. Но Таня сказала ему, что никакого Григорьева тут нет.

А Володя Бурич позвонил и сказал, что случайно в домоуправлении был свидетелем, как туда кто-то заходил и наводил справку, живет ли В. Григорьев в кв. 56. Адрес-то я дал! Ему ответили, что нет, но, видимо, дали наш телефон. А Таня в разговоре с этим Кочетовым назвала мое имя.

18 сентября

Зашел к Люсе. Она говорит: «Кто-то взял Михалкова посмотреть и не вернул. Извините, пожалуйста». Как Мансуров — у меня.

Звоню Михалкову:

— Сергей Владимирович, ваша популярность по-прежнему велика. Ваш однотомник украли.

— Не-не-не пе-пе-печалься. Ступай се-се-бе с Богом. Я по-по-дарю двухтомник Дня через три зайдите к Люсе.

— Спасибо.

21 сентября

Зашел к Люсе.

— Владимир Сергеевич, вы не поверите, но и двухтомник кто-то увел. Просто беда. Уж простите.

Звоню Михалкову.

— Не-не-не печалься. Я подарю трехтомник Зайдите на днях к Люсе.

22 сентября

В дополнение к тому, что писал Черненко, послал письмо министру обороны Д. Ф. Устинову и Председателю Совета Министров РСФСР В. И. Воротникову. В связи с приближающимся 40-летем Победы предлагаю:

во-первых, учредить медаль «За победу в Курской битве»;

во-вторых, создать в кремлевской квартире Сталина или в его рабочем кабинете музей «Ставка Верховного Главнокомандования»;

в-третьих, создать в одной из дач Сталина его музей;

в-четвертых, издать все документы, всю переписку Верховного Главнокомандующего в годы войны: приказы, директивы, переговоры по прямому проводу и т. д.

23. IX, Коктебель

Сегодня приехал опять в Коктебель. Поселился в 10-й комнате 3-го корпуса. С балкона виден кусочек моря, слышен его шум. Теплынь. Ходил на рынок Купил 5 кг сладчайших коктебельских слив. Перед ужином искупаюсь. Красота! Денег 200 рэ. Хватит же. Желания пить нету. Хотя в дороге Гал Ник Ойстрах угостила спиртиком, и не отказался.

26. IX

Опять я отравился, как осенью позапрошлого года. И опять — не один, а несколько человек Думаю, что кабачковой икрой, которой положили подозрительно много. Видно, надо было сбыть залежалый товар.

Заходили Вася Литвинов, его жена Лиля и Гришечка. Литвиновы читают мою крамолу. Вася сказал

— Читаю и все время думаю, как это нужно прочитать всем! Ведь лживость уже просто перестали замечать.

* * *

А через несколько лет в пору демократии сам столько наврал в статье о Шолохове, которую состряпал для биографического словаря «Русские писатели XX века»! (2000). А ведь всю жизнь нахваливал его, им и питался.

* * *

28 сент.

Наконец, перед отъездом сюда Люся передала мне трехтомник Михалкова. На первом томе он написал:

Попал Бушину на суд — Адвокаты не спасут.

Отменно!

30. IX

Ах, как славно я вчера поиграл! С каким-то случайным партнером. Это был настоящий мужской теннис, а не дамские перекидалочки. Но сегодня он уехал, и мне пришлось вернуться к своей Светлане из ВААПа. Впрочем, сегодня утром она играла лучше, чем раньше.

1. X.84, понедельник

Дня три назад какая-то почти незнакомая компания из 9-го корпуса, что напротив, пригласила вечером к себе. Идти не хотелось, тем более пить и есть через два часа после ужина, но отказаться неудобно. Пошел, пришлось выпить полстакана водки, кое-что съесть. Все это было ни к чему.

А вчера эта же компания увлекла меня в «Голубой залив» на танцы. И танцевал! То есть становились мы, человек шесть, в круг и выделывали кренделя ногами да руками. Это смог даже я. А потом я прошел от входа по левой стороне до конца, мимо эстрады, и сел на скамейке у правой стороны. Все так, как осенью 70-го года…

Она утопилась в Яузе в первых числах января 80-го года. Почему — не знаю… Сама. А Ирина Полякова летела из Адлера, и самолет рухнул в море…

2. Х, вторник

Моя партнерша по теннису, как выяснилось сегодня, оказывается, дочь Ник. Ал. Михайлова — того самого, который сто лет возглавлял ЦК комсомола, потом был министром культуры (после Александрова), потом где-то послом (не во Вьетнаме ли?). На мой вопрос, кем был ее отец, она ответила: «Крупным партийным функционером». Я сказал ей, что родного отца не следовало бы именовать «функционером».

16. Х, Коктебель. 17.10

Через два часа уезжаю из Коктебеля. Грустно и одиноко. А дома Тани нет, уехала в Воронеж. Будем несколько дней одни с Катей. Сейчас звонил ей, телефон не отвечает. Тревожусь, конечно. Ведь впервые в жизни она осталась одна. Почему молчит телефон? Еще не пришла из школы? Или упрыгала в кино?

Работал я мало и плохо. Правда, прочитал кое-что нужное.

В А. САФОНОВУ,

«24.10.84

Дорогой Вадим Андреевич!

Ваше письмо от 21.9.84 я прочитал лишь несколько дней назад по возвращении из Коктебеля. У Вас очень неразборчивый почерк, но главное я, кажется, понял: что Вы за Анатолия Карпова и что я жестоко ошибся в своем домысле. Очень-очень-очень рад! И все свои домыслы беру обратно.

Действительно, как можно не желать победы Ан. Карпову, шахматисту,

который так интеллигентен и деликатен, что ни об одном из своих соперников не сказал ни единого худого слова;

который знает себе цену, держится с достоинством, не стесняется говорить, что никогда не испытывает страха ни перед одним противником, но никогда не бахвалится и не фанфаронствует;

который оказался действительно небывалым чемпионом, ибо не блаженствует на Олимпе, как блаженствовали некоторые его предшественники, а постоянно работает во славу шахмат, доступен едва ли не для всех значительных шахматистов мира не через телеэкран, а за шахматной доской;

который за девять лет своего чемпионства принял участие в 36 турнирах и в 29 из них вышел победителем; Алехин за пять первых лет своего чемпионства был победителем в пятнадцати турнирах;

который в трех отчаянных битвах с беглым евреем отстоял для России шахматную корону;

который получил девять «Шахматных Оскаров», причем три первых — еще не будучи чемпионом мира;

который, наконец, положил в государственную казну 300 тыс. долларов, едва ли не самую крупную сумму пожертвования за всю советскую историю, — как можно не желать успеха такому человеку и шахматисту!

И в то же время разве может у человека, не ослепленного мелкой страстью, вызывать симпатии шахматист,

который перед матчем с Карповым без малейшего стеснения твердил в многомиллионной прессе о своем превосходстве над противником («Комс. пр.», 10.4.84);

который столь честолюбив и агрессивен, что на турнире, посвященном 60-летию С. Глигорича, уже обеспечив себе первое место, играл в последнем туре с самим именинником и жестоко разгромил его. Карпов никогда не поступил бы так В данном случае ему наверняка было бы достаточно ничьей;

которого к шахматному трону ведет за ручку мамочка;

который, наконец, на вопрос «Ваше любимое блюдо?» отвечает: «Большой кусок мяса» («Юность» № 8’84. C.107), — можно ли симпатизировать такому человеку и такому шахматисту!

Доброго Вам здоровья и всего наилучшего!»

* * *

Как позже я негодовал, когда в Туле на выборах в Госдуму великому Карпову противостоял ельцинский постельничий Коржаков, и туляки избрали именно постельничего! Это в стране уже начиналась эпоха деградации и дебилизма.

25. X, Москва

Приехал из Коктебеля 17-го вечером. Таня была в Воронеже. У нас в эту ночь ночевала Аня Каминская, а на другой день Катя ушла ночевать к Соне Ковалевой — ее родители уехали в Тбилиси на свадьбу. Там у них какая-то родственница-экстрасенс, гребущая бешеные деньги, женит сына. Соня вчера сказала, что на свадьбе было 600 гостей, и обошлась она в 20 тысяч. Соня вот уже две ночи ночевала у нас. Таня вернулась в воскресенье. Как хорошо, когда все дома!

31. Х

Сегодня утром два сикха убили Индиру Ганди. Восемь пулевых ран. Мерзавцы! Летом в Малеевке меня поразил Сарнов своей ненавистью к ней. Оказывается, она дала отпор проискам Израиля на Цейлоне.

2. XI 1984

На днях произошло два знаменательных возвращения. Из Франции доставили прах Шаляпина и перезахоронили его на Ново девичьем. А вчера по радио и ТВ сообщили, что вернулась Светлана Аллилуева с дочерью Ольгой, которой предоставлено советское гражданство. Все это я одобряю и приветствую.

Сегодня Родительская (Дмитриевская) суббота. Собираемся с Таней поехать в крематорий.

4. XI

Вчера в ЦДЛ смотрел фильм «Маршал Жуков». Сценарий какого-то Игоря Ицкова. И, конечно же, он провел свою линию: Жуков противопоставлен Сталину, показано, будто он действовал вопреки Сталину. Ничего нового я о Жукове из фильма не узнал, и образ его там не воссоздан, а есть сведения о нем.

Но этот Ицков рассказал интереснейшую вещь. Булгаков был знаком с работником Генштаба Шиловским, жена которого позже стала его женой. В доме Шиловского он встретил молодого военного, о котором сделал такую запись: «Чеховская фамилия. Обещает многое». И это был молодой Жуков.

5. XI

Фиксирую этот исторический момент. В 14.59 раздался звонок, и кто-то мужским голосом попросил Катю. И это был не Саша Грамп. Не Саша! Вслед за этим сразу позвонил Вл Карпов.

9. XI

5-го в 3 часа звонил Вл. Карпов. Думаю, что это результат моего разговора с Иваном Падериным или И. Т. Козловым о его «Полководце». Он решил меня нейтрализовать ввиду предстоящего выдвижения на Ленинскую премию и обсуждения в СП РСФСР. Начал с того, что он, мол, получил два моих письма (врет, их было 6 или 7), учел замечания, учел и замечания моряков, Института военной истории и благодарит меня. «А у вас еще есть замечания? Дайте их мне!» Я ответил, что в свое время предлагал ему товарищескую помощь, и сейчас готов оказать ее, но теперь — не в форме, которая удобна ему, а мне — пусть Воениздат даст мне рукопись на рецензию. Молчит. Я сказал, что отношение к его повести по мере чтения у меня сильно менялось и дошло до неприятия. Это его, конечно, разозлило. Я сказал, в частности, что Петров не тянет на маршала. Это его заело, кажется, больше всего. «Это ваше личное мнение!» Да нет, не личное, так считали и Верховный Главнокомандующий, и Ставка, и ГКО, и СНК, а ваше мнение действительно личное. Словом, разговор пошел на резкости. И черт с ним!

Я тут сильно загулял. 2-го был у Михаила Фоменко на дне рождения. Просвещал русских дураков, деморализованных еврейской пропагандой. 4-го ходил в ЦДЛ на фильм «Маршал Жуков». 5-го был в Колонном зале на матче Карпов — Каспаров. 6-го ходили в гости к Гальпериным, и я там крепко набрался. 7-го ездили в Красково к Микушевичам и опять хорошо пили. 8-го мои уехали к Малышевым, а ко мне зашли два дружка и, конечно, выпили — бутылку «Алазанской долины» и немного коньяка. Сегодня, 9-го, ездили к Гале в Беляево, куда она недавно переехала. Ну опять не обошлось без двух-трех рюмок Беда!

10. XI

К сестрице Гале сходили — как в крематории побывали. Что за страсть у человека малевать всякие ужасы! И Вася-то дышит на ладан, и Сергея-то прошлым летом избили и ограбили, и Валентина-то сейчас целует ему ноги, чтобы он не ушел к другой, и у Пескова-то она прочитала, что появились в городах вороны, которые убивают щенков и кошек…

18. XI, воскресенье

Ходили с Катей в прошлое воскресенье в Музей Пушкина на выставку 30-ти картин Дрезденской галереи. Меня больше всего занимало вот что: висит, например, картина Рейсдаля «Еврейское кладбище», и я узнаю, что когда-то ею любовался Гете и что-то писал о ней. Или вот другой картине что-то около 500 лет. Господи, кто на нее только не смотрел, кого только она не видела!

А сегодня в 11 часов я чуть было не отправился к праотцам. Пережег половину квартирной электросети и полез в щитовое управление с отверткой, и произошла ужасная вспышка, на стеклах очков остались брызги застывшего металла. Вот так бы и сыграл в ящик или ослеп. Таня перепугалась.

21. XI

Сегодня минут без десяти четыре я ушел прогуляться, заглянул к Гончаренко, вернулся около шести. В это время заходил какой-то человек и спросил Бушина. Катя ответила, что меня нет. Ничего больше из Кати выудить невозможно. А у меня на душе тревога, как у Моцарта после прихода черного человека.

25 ноября

Вчера в 27-й партии на 59-м ходу Каспаров сдался. Счет стал 5:0 в пользу Карпова. И — какое свинство! — на этом матч прервали под тем предлогом, что соперники переутомились. Конечно, устали, но Карпов не хотел перерыва, он выразил готовность продолжать борьбу. Действительно, ведь ему для победы достаточно взять еще только одно очко, и в пяти-шести партиях он это сделал бы. Всегда во всех матчах на первенство мира мнение и желание чемпиона считалось решающим. А тут! Мерзавец Компаманос!

29. XI

В воскресенье, 25-го, были с Таней у Толи Лишаева в Измайлове. Любопытно, что в завязавшемся разговоре все участники войны — Валя Дурдинова, Лиза и я — оказались заодно по многим вопросам — от отношения к Сталину до матча Карпов — Каспаров, вернее, до отношения к участникам матча.

В понедельник было партсобрание, после которого Ник Данилов, Тамара. Пономарева и я хорошо поужинали в ресторане, выпив бутылку водки и заплатив за все 25 рублей.

Вчера был в СП РСФСР на обсуждении «Полководца» Карпова. Хвалу ему пели Галлай, Коган, Захаров, В. Соколов. Против выступили некто Басов из Академии наук и я.

12. XII

Около шести или немного позже раздается наш условный звонок Мы с Катей вскакиваем из-за своих столов и бежим открывать дверь. Я бегу встречать Таню, а Катя — сумку (с чем-нибудь вкусненьким).

23. XII

Работаю как черт. Вчера, когда лег спать, показалось, что схожу с ума, что-то в голове шевелилось. «Не дай мне Бог сойти с ума…» Только и спасаюсь лыжами. Стоят морозы никольские (15–18 градусов), а я и вчера, и сегодня ходил по часу-полтора.

Завтра похороны Д. Ф. Устинова. Последний из сталинской гвардии.

25. XII.

Вот и схоронили Устинова. «Сей остальной из стаи славной…» Мороз стоит градусов 20 и больше, но весь ритуал выполнен был полностью, без сокращений и спешки. Отсутствовал только Черненко. Видимо, по причине слабости легких.

9. I.1985

Первые три дня Нового года ходил на лыжах. А сам год, как уже несколько лет подряд, встречаем втроем дома, под разноцветными огоньками. В два часа Катя захотела пойти к Соне Ковалевой. Одну ее, конечно, не пустили, я пошел с ней. Зашли к Соловьевым, посидели полчаса, потом спустились на 2-й этаж к Ковалевым. Я от них вернулся около четырех, Катя — около шести.

А на Рождество были у нас Микушевичи. Он, как всегда, упоенно произносил вельмигласные речи и читал свои загадочные стихи. Из всех его речей отчетливо проступили три главных мысли. Первое: марксизм ненаучен, бесплоден, чужд России. Второе: Сальвадор Дали (почему он?) сказал, что Гитлер начал войну только для того, чтобы героически ее проиграть. Эта полоумная мысль ему, как видно, очень нравится, я слышал ее от него уже раз пять. Третье: толкует о некоем родстве, единомыслии, единой вере Сталина и Гитлера.

Ну, за всеми этими суждениями отчетливо виден человек, который в жизни ничего не нюхал, кроме книжных полок Кроме того, все это я слышу всякий раз, как мне попадается радиостанция «Свобода» или встречаюсь с кем-нибудь из диссидентского кодла.

С. Дали болван или прохвост, пытающийся принарядить романтическим тряпьем кровавого скорпиона. А о «родстве» Сталина и Гитлера этот умник рассуждает на том основании, что Сталин назвал нападение Гитлера «вероломством», — дескать, единую веру нарушил. На Западе, говорит, об этом целая литература. Еще бы! Точно так же прохвост Солженицын писал, что-де Сталин призывал нас «отрешиться от благодушия», а ведь благодушие — это доброта, любовь к ближнему и т. п. А он говорил о недопустимости благодушия в военное время. Не веру единую нарушил Гитлер, а разорвал и бросил коту под хвост два межгосударственных договора, которые исключали всякую возможность конфликта

Еще: «Ясно же, что Каспаров играет не в полную силу». Ну, словно как тот еврей, что сидел в Коктебеле напротив: «Не дадут выиграть!» А Таня его добавила: «Нам сказали, что он (Каспаров) не подготовился к матчу». Я сказал: «А в чем это видно? И кто ему мешал подготовиться? А если плохо подготовился, то зачем хвастался накануне матча?»

14 января

Ходил на лыжах 1,2,3,12,13-го. А сегодня был на шахматном матче Карпов — Каспаров.

15. I

Вчера был в Колонном зале на 41-й партии матча Карпов — Каспаров. Это, кажется, уже шестое мое посещение. Сейчас проверил билеты (я их сохраняю). Выходит, что я был на 19-й партии (29.Х.84. отложена, и ничья без доигрывания), 22-й (понедельник, 5 ноября, ничья на 20-м ходу), 23-й (понедельник, 12 ноября, ничья на 22-м ходу), 29-й (3 декабря, ничья на 13-м ходу, были с Катей), 30-й (6 декабря, ничья на 21-м ходу, с И.Р.), 33-й (17 декабря, ничья на 20-м ходу), и вот на 41-й. Значит, всего был на семи партиях.

Вчера была захватывающая игра. Я уверен, что когда после долгого раздумья, страшно волнуясь, Каспаров поставил своего коня, кажется, на d3, в самую середину расположения белых, вскочил и убежал в свою комнату отдыха, то он там или лежал несколько минут в беспамятстве, или молился. А как держится Карпов! Ни единого лишнего жеста. Только в критические моменты как бы сжимается весь и слегка нависает над доской. Он был вчера близок к победе, по потом отдал проходную пешку, и в итоге партия отложена с лишней пешкой у него, но есть ли выигрыш — не знаю. А вся пресса молчит, оценок не дает, ибо в предыдущей партии и Таль по телевидению, и все остальные уже ставили на Карпове крест, похоронили его в этой партии, а он при доигрывании нашел гениальный ход пешкой на f5 и вывернулся. Да, поистине не тот борец, кто поборол, а кто вывернулся! Сегодня пойду на доигрывание, если оно будет.

17 янв.

Не пустой день.

22. I.

Сегодня видел такой сон. С кем-то вдвоем любуемся полетом голубей, особенно — очень красивой голубкой (я почему-то знаю, что это именно голубка). Потом голуби садятся на землю, я подхожу к ним и правой рукой ловлю красавицу-голубку. Она держится спокойно, а я показываю ее своему неразгаданному собеседнику: смотри, мол, какая. Он удивлен и моей ловкостью, и красотой голубки. К чему бы это — поймать во сне руками птицу, да еще за два дня до дня рождения?

24. I.

День рождения. Во сне видел Максима Горького. Куда-то шел с ним рядом с левой стороны, испытывая благоговение и нежность.

Были Гончаренко, Гришечка Соловьев (с бутылкой коньяка) и Коля Плевако. Гончаренко подарил свой роман в двух книгах, вышедший в 61-м году.

Читал им письмо, отправленное 22-го по высочайшему адресу. Пришли в 3.30, ушли часов в 7. Позже Гончаренко позвонил и стал говорить, что я то ли великий человек, то ли выдающаяся личность. Он, конечно, прав.

31 янв., четверг.

18, 19, 26, 28-го и сегодня — лыжи в парке.

1 февраля.

Весь январь много ходил в Тимирязевском парке на лыжах, а 30-го, в понедельник, опять был в Колонном зале на шахматном матче. Если раньше приходилось искать и клянчить билетик, то на этот раз у выхода из метро их предлагали. Купил в 9-й ряд за 2 рубля. Прежде я всегда раздевался справа, на этот раз сознательно пошел и разделся слева, в гардеробе прессы. Когда вошел в зал, Карпов думал над 8-м ходом. Довольно долго думал Все шло вроде бы к ничьей, и Глигорич за судейским столиком даже зевал, но вдруг… Я восхитился выдержкой Карпова. Каспаров весь клокотал от радости (еще бы — из 50 партий выиграл вторую!), ему хотелось бежать куда-то и ликовать, а Карпов предложил разобрать партию, и они минут 10 продолжали сидеть за столиком. Все подошли ближе к сцене, и когда они уходили, я крикнул: «Карпов! Шесть — два!» Вероятно, он услышал.

Не помог мне левый гардероб. Напрасно я и значок нацепил, который он мне подарил в 75-м году. Преждевременные торжества всегда опасны. В раздевалке какой-то тип сказал: «Это ему возмездие за то, что избаловался на заграничных турнирах!» Будто он там с пионерами играл… И слова-то какие страшные: «Возмездие». О, вас не сеют, не жнут, вы сами родитесь.

23. II

Зачем Чехов поехал на Сахалин? Вот затем и я пишу свои работы о Бондареве и Карпове, которые при моей жизни никто не напечатает. Когда Чехова спрашивали, зачем он едет, он шутил: «Хочу выкинуть из жизни два года». И выкинул. А я выкинул, кажется, уже лет пять, если не больше, если считать и книгу о Ветрове.

Ах, какая была сцена на дне рождения у Белошицкого 7 февраля! Но об этом как-нибудь после. Сегодня придут на блины — Масленица же! — Ада и Вася.

24. II, воскресенье

Сегодня ходили с Таней голосовать. Я зашел в кабину и зеленым фломастером написал на бюллетене Тихонова: «Пора на отдых». Ну, действительно, 80 лет человеку. Сколько же можно трудиться на благо человечества! Надо хоть немного и отдохнуть и человечество пожалеть. Потом ходили на лыжах. Снега много, снег чистый — красота! Полуторачасовой прогулки (на все) нам вполне достаточно. А часов в пять — блины. Провожали Масленицу.

Вечером в программе «Время» было «явление Христа народу»: показали Тишайшего на избирательном участке. Краше в гроб кладут. Глаза бессмысленные, сказать ничего не может, но все-таки вытянул вперед правую руку, как памятник, и произнес: «Хорошо». Что хорошо? Выборы, что ли? Или здоровье его? О, Господи… Выставили старого больного человека на посмешище.

11. III

В прошлое воскресенье позвонила Сильвия Звягина (из Одессы). Та самая, которую в прошлом году 9 мая в Коктебеле я встретил у телефонной будки и потом украл у ее приятелей. Мы убежали с ней, перелезали через какие-то заборы и примчались ко мне. Распили бутылку шампанского. Она обещала прийти на другой день, но не пришла. И вот — звонок Встретились у левого фонаря Большого театра, пошли в ЦДРИ, но там ресторан закрыт, пришлось направиться в ЦДЛ. Славно посидели в Дубовом зале. Потом я ее проводил куда-то к «Войковской». При встрече у Большого я ее поцеловал в щечку, а она меня — при прощании. Вот и весь мой бурный роман.

13. III

Итак, сегодня схоронили Черненко. Я называл его Тишайшим, или Промежуточным. Горбачев родился под созвездием Рыб. В гороскопе, который есть у меня, говорится, что родившиеся под этим знаком мужчины отличаются щедростью, мужеством, искренностью и справедливостью. Что ж, отличные качества для властителя, за исключением, разве, искренности.

21. III,Дубулты

Сегодня в 12.20 приехал в Ригу и через час был в Дубултах Первый раз мне довелось побывать здесь летом 53-го года. 32 года тому назад! Последний раз, как мы вспомнили с Таней, лет 10 назад. Вспомнили по синенькому костюмчику, который я купил тогда Кате. Он ей очень шел. Ей было лет пять. Она должна приехать 25-го.

Нашего брата здесь сейчас мало. Встретил только Димку Комиссарова, Игоря Мазнина, Грибанова, Белинского да Залыгина. Живу в 94-м номере — двухкомнатном — на самом верхнем, девятом этаже. Широченный обзор из окон — замерзшее море, сосновые леса, кирха. Рассчитываю за 21 день довести здесь до конца своего Карпова. Сегодня уже перепечатал три страницы. А всего, думаю, не больше 50.

22. III

Сегодня на новом месте мне снилась какая-то женщина, которой я говорил, что люблю ее, хотя вовсе не чувствовал уверенности в этом. Женщина совсем незнакомая, крупная, чем-то похожая на Светлану Евгеньевну Дарову. И еще приснилось, что я по неосторожности сбрил усы. Это едва ли к добру. В первую-то ночь на новом месте.

25. III,понедельник

Сегодня приехала Катя. Я встретил ее на вокзале в Риге. А накануне ночью несколько раз просыпался в тревоге: ведь это она впервые ехала так далеко одна.

Приехали в Дом творчества, ей понравилось. Перед обедом зашел Борис Куняев, которому я звонил, как приехал. Выпили по рюмке коньяка. Все жалуется на здоровье, но еще не помню случая, чтобы отказался выпить.

После обеда мы с Катей поехали в цирк Сто лет не был в цирке! Неожиданностью было то, что все циркачи — русские. Поразился непосредственности детской реакции на разные штучки с арены. И дети согласным хором тоже кричали по-русски: «Да!», «Нет!» и т. п.

Вечером Катя ходила в кино, смотрела какую-то комедию, после которой скривилась. А я смотрел спектакль по пьесе И. Стаднюка. Реакция та же.

31. III

Ах, какая нелепость! То ли девица в кассе перепутала, то ли я сам — пришли сегодня с Катей на вокзал к поезду 18.53, как я сам написал на билете, а оказалось — наш поезд 18.02 и уже ушел, конечно. Побежал скорее к дежурному по вокзалу, потом в кассу, и там какая-то старая ведьма дала билет на 20.26. А это пассажирский, не скорый, идет до Москвы почти сутки, приходит в 18 с чем-то. А у Кати всего один бутербродик с сыром да булочка, и даже воды нет.

Поезд грязный, обшарпанный. Уж я попросил у проводника посмотреть за Катей, и какую-то молодую женщину по имени Люда. Весь день буду в тревоге. Бедная девочка! Но как смиренно она все воспринимает. Я был в отчаянии, глядя на ее, как мне казалось, убитое лицо, но перед прощанием она рассказала анекдот про чукчу, который всю ночь падал с полки вагона, засмеялась, и мне стало немного легче. Но знаю — всю жизнь я буду за нее в величайшей тревоге.

5. IV, Дубулты

Вчера была ужасная погода: дождь, снег, ветер, туман. И я пожалел, что купил на сегодня билет на экскурсию по Риге. Но сегодня все переменилось. Весь день светило солнце. И поездка была отменная. Наконец я как следует разглядел Ригу, она действительно прекрасна.

Ехали на автобусе, потом ходили по улочкам старой части города. Были на Домской площади (мы там с Катей дважды были), провела нас экскурсовод по собору. Потом поехали на кладбище. Посетили три рядом находящихся кладбища: Райниса, Братское и Лесное. И тут я вспомнил, что был здесь. Вероятно, в 53-м году. А потом я приезжал в Ригу, когда работал в «Дружбе народов». Помнится, жил тогда в гостинице «Балтика» около вокзала, и это было ужасно — шумно, неуютно, и что-то было связано то ли с моим переводом в другую комнату, то ли с подпиской об освобождении ее по первому требованию. Последний раз был здесь лет десять назад, уже в Доме творчества жил. Тогда и купил Кате синенький шерстяной костюмчик, себе какие-то ужасные «итальянские» ботинки, костюм, который до сих пор считается модным, много маек и трусов. Выходит, я в Риге четвертый раз. Как сказала экскурсовод, Ленин был здесь один раз в 1900 году на каких-то переговорах, а Петр Великий — 9 раз.

8 апреля, Великий понедельник

На днях в «Правде» фельетонист И. Шатуновский в рецензии на книгу «Летописцы победы» с восторгом цитировал известную «шутливую» песенку К Симонова о военных корреспондентах:

Другим, дескать, давали, а нам нет; другим-то хорошо было за броней, а нам каково приходилось!

Никто, мол, нас не жалел — ни редактор газеты, ни политотделы, никто!

Первыми! А уж пехота и танки за нами шли, по нашему проторенному следу. Раньше еще забористей было:

Врываться можно, только ломая сопротивление врага. И мы, журналисты, ломали.

Ведь серьезный человек был Симонов и знал войну, а какое легкомысленное пижонство, какая похвальба! Ну, молод был…

9. IV,Дубулты

Продолжу вчерашнюю мысль.

Вот «Землянка» Суркова.

Из этого следует, что землянка находится далековато от передовой, в противном случае немец так саданул бы по дымку из твоей печурки, что костей не собрал бы. Это первое. Второе — в землянке тепло, тем более, что

Т.е. в печурке-то не какая-нибудь горькая осина, которая, по присловью, не горит без керосина, а хорошие сосновые или еловые дровишки.

Это, во-первых, еще раз подтверждает, что передовая неблизко — рядом с ней не будешь играть на гармошке, ибо опять же в ответ на ее прекрасные звуки саданет немец. Во-вторых, люди, находящиеся в землянке, — в хорошем настроении, им тепло, уютно и сытно, ибо на голодный желудок не станешь ни играть музыку, ни слушать ее.

Опять же это свидетельствует о благополучии и сытости. При опасности, в холоде да сырости, на голодный желудок не больно-то размечтаешься об «улыбке». И все это в целом ставит под сомнение правдивость слов и о том, что

И потом, что

В землянке тепло от хороших сосновых дров, и никто и ничто не мешает герою топить печурку.

В обоих случаях — чисто политотдельско-журналистское восприятие и описание войны. И эти стишки выдают чуть ли не за гимны войны!

* * *

Когда-то потом я высказал эти соображения Вадиму Кожинову Ах, как он возликовал! А чего ликовать? Так можно что угодно разложить на молекулы. «Мир разложил на части Пикассо… Но вот слеза. Попробуй, разложи» А эта песня действительно хорошая, и ее любят не только фронтовики.

* * *

14. IV, Москва. Пасха

Только что вернулся с кладбища.

В баночке из-под меда, которую так и вез с водой, поставил на Сережиной могиле букетик синих и розовых гиацинтов и положил рядом синее крашеное яичко. А перед этим по пути зашел в церковь и поставил у иконы свечку. Сделал все это, как и перекрестился в церкви, несколько раз, с удовлетворением.

Народу на кладбище — толпы. Но как неприглядно выглядят наши кладбища по сравнению с рижскими, на которых я был всего несколько дней назад. Какой там простор, чистота, величие.

А у нас — коммуналка. И все же этот пасхальный обряд просветляет и успокаивает.

Киоскерша у метро Ел. Фед. обещала оставить «Полководца» Карпова.

6 мая

В ресторане гост. «Минск» в День Победы будет встреча ветеранов 50-й армии. До 15 апр. Надо внести 15 р. Марии Серг.

10. V, пятница

Ну, вчера был шорох в ЦДЛ!..

В День Победы во втором часу встретились, как всегда, у левого фонаря Большого театра. Хотели было поехать в Парк Горького, но потом решили — прямо к Якушевой. Она накрыла прекрасный стол, а мы привезли по бутылке коньяка, шампанского, водки и сухого. Хватило двух первых бутылок Ну, конечно, все рады повидаться, поговорить. Собрались всего 8 человек Выпили за Победу, за невернувшихся, за Сталина.

Около семи я распрощался. Поехал в ЦДЛ. Там — никого. Что такое? Оказывается, все уже в зрительном зале. Встретил Солоухина, его дружка генерала Косицина, да еще тут оказался увешанный до пупа всеми мыслимыми и немыслимыми орденами, крестами и значками Овидий Горчаков. Взяли чешского пива. С Солоухиным была его дама — Евгения Александровна. — «Можно Женя». Красивая и приятная женщина. С чего-то Горчаков начал нападать на славянофилов, называл их фашистами. Я ему сказал, что он мудак и ни хера не понимает. (Извинился перед Женей.) Он смолчал.

— Славянофил — это тот, кто любит славян. А какой смысл придают этому слову другие, какую нагрузку они ему дают, меня не касается. Я русский, я славянин. Как же я могу не любить славян, не быть славянофилом?

… Кончилась перекличка, все направились в ресторан. Мы заняли место на самом заду — у камина. За столом сидели Женя, Солоухин, я, Плевако, Вас. Степанов, Гр. Соловьев и еще два каких-то старика, одному из которых будто бы 106 лет. Яков Красный. Еврей. Ну, все шло хорошо. Вдруг уже в конце застолья Солоухин вышел к микрофону и сказал:

— Я не был на фронте. Я всю войну служил в Кремле, охранял Верховного Главнокомандующего. Предлагаю поднять бокалы за организатора наших побед Генералиссимуса Иосифа Виссарионовича Сталина!

О, что тут началось! Завопили: «Долой! Позор!» А я на каждый такой возглас отвечал возгласом: «Слава!», «Слава!», «Слава!» На меня заорал какой-то старик с бородой: «Вы слишком молоды! Вы ничего не знаете!» Я обозвал его бородатым дураком. Тут ко мне подсел внучатый племянник Некрасова. «Как вы можете! Он загубил двадцать миллионов!» Ну, как всегда у них водится. Как это говорил мне в Коктебеле Айлисли, в Дубултах — Грибанов и многие другие. С Айлисли, помню, такой разговор произошел:

— Откуда вы знаете?

— Ну хорошо, десять.

— Откуда вы знаете?

— Ну, пусть один миллион. Так он дошел до 400 человек

Точно так же при первом же вопросе 10 миллионов скинул Грибанов. Что же это за позиция, когда с такой легкостью и готовностью сбрасывают 10 млн.?

В баре к Солоухину подошел какой-то седенький еврейчик и сказал: «Оказывается, среди ваших талантов есть еще и провокаторство». Я его послал куда подальше. Женя долго жала мне руку за такую горячую поддержку Солоухина.

Р. И. РОЖДЕСТВЕНСКОМУ

«12 мая 1985 г.

Дорогой Роберт!

В последнем номере «ЛГ» в ст. «Уроки памяти» ты с негодованием пишешь: «Есть такой профессиональный термин: «театр военных действий». Убежден, что человек, придумавший его, явно был высшим офицером и имел самое прямое отношение к Генеральному штабу, ибо только оттуда война может показаться этаким грандиозным спектаклем, в котором есть режиссеры, исполнители, суфлеры, декорации».

Ты убежден… Если не ошибаюсь, термин ТВД ввел в оборот в 1815 году Жомини. Тот самый Генрих Вениаминович, о котором ты, конечно, слышал

Жомини да Жомини, а об водке ни полслова!

В ту пору Генеральных штабов в нынешнем понимании еще, пожалуй, и не существовало. А Жомини хоть и стал впоследствии военным историком и теоретиком, но в молодые годы знал войну не по книгам. Он был, как ныне говорят, активным участником нескольких сражений и войн. Довелось ему послужить, выражаясь опять по-современному, в должности комбата, отличился он в успешном для французов Бауценском сражении. Так что военное дело знал он не по книгам Карпова и уж никак не хуже, чем мы с тобой знаем дела литературное. Уж никак

Возможно, не только тот, кто придумал и ввел в обиход термин ТВД, но и те, кто его употребляет, кажутся тебе зрителями спектакля. Но вот у Пушкина в «Истории Пугачева» читаем: «К нему присоединили генерал-майора Фреймана, уже усмирявшего раз Яицкое войско и хорошо знавшего театр новых беспорядков». Пушкин — зритель в театре беспорядков?

В «Войне и мире» сказано: «Вдали от театра войны, в Петербурге был составлен план поимки Наполеона». Толстой — зритель Отечественной войны?

А кто, по-твоему, придумал термин «анатомический театр» — кто-то из обитателей Министерства здравоохранения? Кому прозекция трупов могла показаться этаким спектаклем, в котором есть свои режиссеры, исполнители и т. д.? Но вот у Тургенева его язвительный Базаров говорит об Одинцовой: «Роскошное тело! Хоть сейчас в анатомический театр!»

А что касается, твоей неприязни к «высшим офицерам» и «генеральным штабам», то тут ты, к сожалению, не одинок. Вот, допустим, Ваншенкин, наш собрат, который требовал в законодательном порядке запретить песню Харитонова и Тухма-нова «День Победы». Недавно в «Правде» он прославлял героя, который

Конечно, рядовой солдат заслуживает уважения или даже славы, но тут прямо не сказано, однако намек ясен: Ставка это что-то вроде убежища для бездельников и трусов. Зачем противопоставлять одно другому? Каждый на войне выполняет свою задачу, и без Генерального штаба современная война немыслима.

Пользуясь случаем, хочу заметить, что недавно в «Известиях» ты напечатал замечательное стихотворение «Отвечать!». После него не остается ничего другого, как пойти к Маркову и сказать, стукнув, конечно, перед этим кулаком по столу: «Доколе ты сам и твои родственники будут беспрепятственно издаваться-переиздаваться и получать награды-премии?» Право, отменные стихи. Поздравляю. Не умствуй о ТВД, а пиши такие стихи. Их пора приспела.

Будь здоров».

* * *

Это было деталью, частностью литературной жизни. Но надо сказать о гораздо более важном, если уж я вспомнил Рождественского.

Их было пятеро: Окуджава, Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина и Рождественский. Не так давно, уже в Америке, второй из них воскликнул:

Какой выразительный образец того, о чем сказано: уничижение паче гордыни. Ну, во-первых, что бездарными их никто не считает, никто об этом не шипит и не визжит. Все они, бесспорно, талантливы. Другое дело, что талант того или другого из них кому-то не по душе. Это обычное дело в мире искусства. Допустим, мне нравятся многие песни Окуджавы, но его сочинения из жизни XIX века не могу читать без смеха. Да что Окуджава! Даже если взять такую глыбу, как Достоевский. Его не любили многие замечательные художники и выдающиеся личности: Тургенев, Некрасов, Чайковский, Бунин, Горький, Ленин… Но никто не отказывал ему в огромном таланте. Горький, еще в 1914 году выступавший против инсценировки «Бесов» во МХАТе, но в 1932 году защищавший от «Правды» (Д. Заславский) публикацию тех же «Бесов» в издательстве Aсademia, считал Достоевского по изобразительной силе равным Шекспиру. А самого Шекспира решительно отвергал Лев Толстой.

Во-вторых, «продажные»? Нет никаких оснований сказать это не только о Рождественском, Ахмадулиной, но, я думаю, и о Вознесенском, хотя он и признался:

Нам — это всей пятерке? Не думаю. Но вот в 1967 году в американской газете «Русская мысль» поэт напечатал стишок, обращенный к Михаилу Шолохову, которому в 65-м году присудили Нобелевскую премию:

Это, конечно, очередной персональный припадок бесстыдства. И подумать только, в пароксизме бесстыдства он призывает стыдиться других! Правда, позже уверял, что это о Василии Ажаеве. Такие фортели для него были привычны. Помню, как стихи, под которыми значилось «Памяти Толстого», он через много лет объявил посвященными Пастернаку. Но тут сразу было ясно, что это было вранье во вранье: кто в Америке знал Ажаева и какой он «суперклассик»? Однако, в конце концов, все-таки признался: метил доплюнуть до Шолохова.

Известный Рой Медведев, именующий себя историком, в частности, и литературы, подлинный «корифей антишолохо-ведения», сорок лет, как Сизиф, в поте лица трудившийся над доказательством плагиата «Тихого Дона», вдруг очухался — недавно выпустил книгу, в которой признал-таки Шолохова великим писателем, гением и автором романа. При этом в книге столько самых высоких похвал писателю, как отмечает в «ЛГ» Ю. Дворяшин (№ 37’12), трудно сыскать даже в работах подлинных шолоховедов.

«Лицемерные»? А вот это что такое?

Окуджава писал: Меня удручают размеры страны проживания…

Россия для него «страна проживания». Думаю, даже Смердяков не сказал бы так. У Евтушенко, например, стран, где он проживал, было около сотни, вот теперь — США. А сказал это Окуджава в 1995 году, вскоре после того, как «размеры» страны сократились на 4 миллиона квадратных километров. Но ему и этого мало! Его и уменьшенные размеры жутко удручают! Вот бы еще Сахалин отдать Японии, Сибирь — Китаю, Карелию — Финляндии… Успокоился бы? Я тогда посоветовал ему: если так, то поезжай пребывать в какую-нибудь малогабаритную державу. Назвал Грузию, откуда родом его отец. Не нравится? Тогда — в Армению, где родилась мать. И туда не поехал. Так что же это, как не лицемерие? — голосил, что великая Россия его удручает, а переселиться в портативную Грузию, что так просто, отказывался, не пожелал обрести там покой и счастье. Чего ж ты тогда народ мутил?

Но надо признать, что в древнем искусстве лицемерия не знает соперников Евтушенко. Я когда-то написал о нем:

А примеров лицемерия тут много и не надо, приведу только один. Уж как он всю жизнь клялся в любви к родине, уж как божился вплоть до прямого уподобления родины своей персоне:

А как только двадцать лет тому назад на обожаемой родине запахло жареным, тотчас укатил в Америку. Ведь никто же его не гнал, ничто не понуждало к этому, как некоторых других. Все сделал очень обдуманно и ловко: и не бросил роскошную квартиру в доме на Кутузовском, где жил Брежнев, и ухитрился приватизировать отменную дачу в Переделкино, которая по уставу является собственность Союза писателей. А я, говорит, хочу иметь здесь прижизненный музей. И заимел.

«Оплеванные»? Это вопрос многосоставный. С одной стороны, все они в Советское время издавались и переиздавались на родине и за рубежом, снимались в кино (Евтушенко и сам ставил фильмы, сам играл в них), имели широчайшую аудиторию читателей, слушателей и зрителей, катались по заграницам, занимали важные посты разных членов, председателей, секретарей в журналах, в Союзе писателей и вне его (Окуджава занимал 24 таких поста), получали квартиры и дачи, некоторые — литературные премии и ордена… Где ж тут «оплеванные»? Не точнее ли было бы «увешанные»? В антисоветское время все это только приумножилось.

С другой стороны, некоторые из них оплевывали себя сами. Так, Окуджава, вспомнив однажды свою фронтовую молодость, заявил: «Я был фашистом» («Известия».8 апр. 1992). Что же это как не оплевывание, но не кем-то, а собственными устами? А через полтора года он подтвердил это, рассказав, с каким чувством смотрел по телевидению 4 октября 93-го года расстрел танками Дома Советов: «Для меня это был финал детектива. Я наслаждался этим. Я терпеть не мог этих людей, и даже в таком положении никакой жалости к ним у меня не было… Заключительный акт…» («Подмосковные известия».11 дек. 1993). И после этого слушать его песню о виноградной косточке, про «надежды маленький оркестрик под управлением любви»? Об этом признании Окуджавы я узнал тогда же, в 93-м. И, конечно, уже «терпеть не мог» его как человека. Ничего удивительного. Это порой случается и по менее серьезной причине.

Вот М. Арбатова рассказывает: «Неведомая сила занесла меня на заседание правления Литфонда. Я была на 17 лет моложе и на 17 лет наивней, чем сейчас, и потому онемела от восторга, когда рядом со мной опустился в кресло Окуджава. Прошло пять минут, вдруг мой кумир, как заведенный ключиком, выпрыгнул из кресла и безумно заорал: «Нельзя давать дачу Воронову! Не смейте давать дачу Воронову! Воронов не должен получить дачу!» Это какой же Воронов — Владимир? Николай? Юрий? Скорее всего, последний, который некоторое время был главным редактором «Комсомолки».

И дальше: «Маэстро орал так, словно от этого зависела судьба его детей и его страны. А в промежутках между ором, глотал таблетки, тяжело дышал и темнел лицом. Кончилось тем, что Окуджаву увезли на «скорой» с сердечным приступом и полученной дачей в зубах. Если бы я не сидела рядом, то никогда не поверила бы в подобную историю. Кумир кубарем слетел с лестницы моих иллюзий.

А впереди был сюжет о передаче свыше 2 гектаров земли в поселке Жаворонки для коттеджного поселка работников театра «Школа современной пьесы». И в списке работников театра почему-то оказались Булат Шалвович Окуджава и Анатолий Борисович Чубайс. Впереди был и конфликт Минкульта с Чубайсом, когда вдова Окуджавы потребовала кроме дачи под музей еще и квартиру на Арбате. А Чубайс не мог сказать «нет», потому что последнее стихотворение Окуджавы было посвящено ему» («ЛР» № 15’11 апр.2008).

Кумир слетел кубарем… Но когда через три года он умер, я не только не «насладился этим», но пожалел талантливого барда.

Что там у Евтушенки еще — «легендарные»? Ну, это точно. Есть легенда, что в КГБ работала не только его первая теща, а сам он имел личные прямые телефоны Брежнева и Андропова, иногда позванивал им, беседовал. Жива легенда, что Пастернак однажды сказал о Вознесенском: «Он начинал как мой ученик, а стал учеником Кирсанова», у которого, как в свое время говорили, главных три качества — трюкачество, трюкачество и трюкачество. Бродит легенда, что Ахмадулина иной раз собирала за одним столом всех пятерых своих мужей — Евтушенко, Нагибина, Мамлина, Кулиева-младшего и Мессерера. Ходит легенда, что Окуджава был когда-то исключен из Союза писателей, из партии и лишен той самой дачи в Переделкино. Есть легенда… Да хватит.

Ну, а что касается «бессмертия», то это, как говорится, вскрытие покажет.

* * *

24. V.85, Коктебель

Снова Коктебель! Приехал сюда 22-го, во второй день заезда. Поселился опять в 3-й комнате 16-го коттеджа. Прекрасно! Все цветет и благоухает. Сегодня утром уже купался. Холодновато, тело горит после, но это-то и здорово. Играю в теннис с Лерой Золотусской. Публика в основном все та же. Рад был встретить Мишу Селезнева. В первый же день он пригласил к себе отметить приезд. Хитрый Гришечка не явился, но был Вл. Жуков, видно, большой любитель выпить.

В минувший четверг был в Союзе, платил партвзносы. ЦДЛ производит впечатление дома, где умер кто-то очень близкий, дорогой и важный. Все ходят тихие, мрачные. Оказывается, действительно покойник — во всем доме, даже в ресторане нет ни капли алкоголя, даже пива! Сухой закон! Запрет! Из шумного Дома изъяли душу, и все омертвело. Неужели это продержится долго? Неужели не будет даже сухого вина? Хоть бы талончики ввели какие-то, что ли. И поставили бы у дверей Шорора выдавать их.

27. V.1985

Третий день одолевает мысль: а не отказаться ли от ордена, когда будут его вручать по случаю 40-летия Победы? Действительно, за что нам их дают? За то, что мы на сорок лет пережили наших товарищей, оставшихся на поле боя? Ведь только за это. А можно ли за такой подвиг получать награду?

На войне не давали награду (вернее, не должны были давать) за то, что человек просто погиб. Давали за подвиг, за успех. Но тем более не давали за то, что ты просто выжил, когда другие погибли. Если ты возмущался, что Брежневу дали орден Победы, что Черненко по случаю 73-летия дали Звезду Героя, т. е. если ты возмущался, когда другим давали награды ни за что, то как же сам примешь орден ни за что?

Я высказал эти мысли здесь участникам войны. Со мной согласилась Ольга Борисовна, а Друнина и генерал не согласны. Селезнев близок к моей точке зрения.

2. VI, Троица. Коктебель

Сейчас за завтраком уборщица Надя поздравила с Троицей. Она всегда поздравляет с церковными праздниками. Обычно на Троицу приезжали Таня и Катя, а в этот раз, возможно, вовсе не приедут. Жаль. В Москве жара (+29) и духота, а здесь — рай земной.

И, тем не менее, мне снятся какие-то кошмарные сны. Однажды приснилось, дня три-четыре назад, будто меня в собственной квартире избили и отняли 140 тысяч. Именно столько. И какой-то мужчина и женщина из жалости бросили мне мою меховую шапку. Но снятся и такие сны, которые не следует записывать.

Еще в Москве где-то прочитал: «Талант делает то, что может, гений — то, что должен». Что тут подходит мне?

* * *

Но продолжу о той легендарной пятерке.

21—24 сентября 1992 года в «Правде» была опубликована стенограмма «круглого стола» в редакции на тему «Опыт и уроки советской цивилизации». Очень хорошо и полезно.

Интереснее всех выступила Жанна Болотова. Она не теоретизировала, а говорила конкретно — о жизни. Между прочим, сказала о Роберте Рождественском: «Его стихи и песни многие годы были с нами, мы их любили, они настолько естественно выражали наши чувства и мысли, что забыть их невозможно. И вот вспомнились мне такие строки:

Прочитанные строки — пример заостренной поэтической гиперболы. Если быть рассудительным и аккуратным, то надо сказать, что все мы, разумеется, оставались кто — русским, кто — украинцем, кто — белорусом, но по духу мы были единым советским народом. Такой прием заострения был известен еще деду Щукарю. Однажды он варил в поле для бригады кашу, а воду взял из какой-то лужи, и каша получилась с лягушками. И вот, побитый за это колхозницами, он воскликнул: «До чего вы, бабы, вредная нация!»

Но Жанну тут же перебил Виктор Кожемяко: «Одно только обидно: кончил Роберт Иванович, увы, совсем иными стихами. Попал-таки под влияние перестройки».

Жанна ответила: «А я не читала… Что ж, очень жаль, что попал…»

Я позвонил Жанне и сказал, что она и не могла читать у Рождественского ничего «перестроечного» и жалеть ей не о чем — ничего такого он и не писал. И вообще в этой «легендарной» пятерке он был белой вороной, «красной по смыслу, по флагу, по цвету». В самом деле, он, как это проделывал Евтушенко, не хвалил Сталина, чтобы потом проклинать его; не издавал за границей своих сочинений, чтобы потом каяться за это, бить себя в грудь и хныкать на пленуме Союза писателей: «Я больше не буду… Это урок на всю жизнь»; не писал стихов о Бабьем Яре, чтобы потом переделывать их; наконец, у него и мысли не могло быть — бросить родину, податься за океан, дабы США стали страной его постоянного пребывания, а Россия в немалой степени — страной пропитания. Рождественский, как Окуджава, не сочинял песни с антисоветским намеком, двусмысленные повести с фигой в подтексте, и уж, конечно, немыслимо представить, чтобы он наслаждался зрелищем любого расстрела, не говоря уж о расстреле почти двухсот своих соотечественников. И никогда он не фокусничал со словом, не выворачивал его наизнанку, как Вознесенский-Кирсанов, в его стихах все было ясно, доходчиво, они шли из глубины сердца; разумеется, не мог он написать стихи, посвященные памяти Пушкина, а через тридцать лет объявить, что они посвящены Мандельштаму; и уж, конечно, орда клеветников Шолохова была ему отвратительна. Наконец, не мог Роберт, как могла Ахмадулина, собрать за одним столом пять своих драгоценных вторых половин хотя бы уже по той причине, что всю жизнь у него была только одна половина.

И — поразительное дело! Человек всю свою литературную жизнь прожил в тесном житейско-бытовом окружении таких фигур, по-своему очень сильных, энергичных, даже агрессивных, да еще с молодых лет имея под боком супругу, которая ныне голосит: «Я всегда была крупной антисоветчицей!» (да, в ней было нечто даже очень крупное, если смотреть со спины), и при всем этом кошмаре устоять, выдюжить и до конца остаться советским человеком, советским поэтом.

Тут уместно определенного рода сопоставление с поэтом старшего поколения — Ярославом Смеляковым. Ведь как только жизнь не метала его, не пыталась переломить, сплющить, стереть в пыль! Ведь он трижды сидел — при всех режимах! Мало того, во время войны еще и выпал на его долю плен у финнов. Другой написал бы 33 тома о несправедливости жизни вообще и о советской жизни в частности, о своих мучениях, страданиях, терзаниях. Критик Борис Рунин был уверен, что Смеляков «скрывал от своей музы, что его трижды лишали свободы». Нет, не скрывал, просто музы бывают разные. У Солженицына рифмовалось «муза — пузо», а у Смелякова: муза — дочь Советского Союза..

10. VI.

Зашел ко мне Антропов, я давал ему «Старшего лейтенанта». Стояли на веранде, разговаривали. Вдруг — дикий собачий крик. Он бросился туда, метров 30 от нашего дома, я переменил очки и тоже. А он уже идет обратно. Какой-то мерзавец убил топором собачонку Альму. Ее подкармливали дети. А тут пришла Тамара за советом по своим делам. Я угощал ее клубникой, а на душе было прескверно.

* * *

Надо закончить о Ярославе.

Мучеником, жертвой и пытается изобразить Смелякова критик Андрей Турков: «Сложная и драматическая действительность 30-х годов доверчиво воспринималась молодым поэтом в прямолинейном, подсказанном пропагандой духе». Жертва сталинской пропаганды! Только такая жертва могла тогда писать с такой яркой жизнеутверждающей силой:

Вот истинное чудо поэзии! Ведь речь идет о болезни, хоть и предполагаемой («если»), даже о смерти («от вас ухожу»), но сколько здесь жизни и любви к ней! Какой вселенский размах чувств!

А. Турков уверяет: «Смеляков был и остается одной из самых трагических и противоречивых фигур отечественной поэзии». По жизни — да, трагическая фигура. Но, впрочем, ни три ареста, ни плен не помешали ему получить две высоких литературных премии и быть председателем секции поэзии московского отделения Союза писателей. А его поэзия трагична в той мере, в какой трагична вся человеческая жизнь. Вот хотя бы:

Этот полустишок о том, что вот едет поэтесса в поезде и видит в окно, как женщины орудуют лопатами, ремонтируя железную дорогу. И поэтессу радует, как они, по ее мнению, ловко это делают.

И поэтесса — дура, и женщины на тяжелом труде, и чувство вины, и боль в сердце поэта — все это трагедия.

11. VI, вторник

Вчера и сегодня весь наш Дом гудит из-за убийства собаки. Кажется, даже отправили телеграмму протеста в правление Литфонда в Москву. Я подписаться отказался. Факт, конечно, дикий, возмутительный, и сделано это, оказывается, по приказу директора Дегтярева Н. В., но все же писательские имена должны ставиться на телеграммах другого рода. Что-то не было слышно возмущения и не было видно телеграмм обитателей нашего Дома, когда евреи уничтожили тысячи палестинцев в лагерях Сабра и Шатила.

Утром море было всего 13 градусов, день пасмурный, и я после обеда часок поспал. Зато после сна так хорошо поработалось. За день написал две бессмертных страницы. А вчера вечером заходили ко мне после купания Валя-Галя со своим детским садом, и мы выпили по 2–3 стопочки водки и ели клубнику.

19. VI, среда

15-го перебрался в 15-ю комнату 19-го корпуса. Я тут жил дважды. Хороший номер. Самый светлый и солнечный из всех остальных, кроме 16-го, друнинско-каплеровского.

23. VI

Заходил Петя Палиевский. Вернул моего «Карпова», вернее, «Анти-Карпова». В полном восторге. Советует действовать немедленно. Обещает сразу по приезде позвонить Викулову Ты, говорит, открыл мне глаза на Карпова. Я думал, что это просто солдафон, службист, а оказывается, продолжатель линии Эренбурга — Симонова. Он считает, что его «Полководец» — это рассчитанная провокация. Момент сознательности и запланированности он явно преувеличивает, как делал это и раньше. Назвал интересную книгу «Солдат трех армий» Бруно Винцера («Воениздат»).

И в оценке Симонова я тоже с ним совершенно не согласен. Проговорили минут 45.

25. VI

И что-то еще не то.

28. VI

Вчера приехали Таня и Катя. Я ездил встречать их в Феодосию. Сегодня Катя надела шорты, какую-то оголенную кофточку и стала Афиной-Палладой. Таня спала на балконе.

Сегодня в 7.45 проводил минчан — Валю, Галю, их Павлика и Диму.

3. VII

Давал Л. Жуховицкому читать своего «Анти-Б.», позавчера он зашел ко мне, чтобы высказать свое впечатление. Хвалил до небес. Читал, мол, ночами — так интересно. «Критика должна быть самостоятельным видом литературы». Когда-то Л. Аннинский говорил ему так человек прочитал статью критика о книге и сказал критику: «После вашей статьи мне захотелось прочитать книгу». И это многие считают высшей похвалой. А настоящая похвала была бы такой: «Я прочитал вашу статью, и теперь хочу прочитать новую». И вот, мол, он, Л.Ж., и хочет так сказать, прочитав мою работу о Бондареве, и т. п. Но не в этом суть. Похвал я наслушался довольно. Гораздо интереснее другое. Он говорил:

— Ты отрицаешь, что 16 октября 1941 г. в Москве была паника. (Ничего подобного. Была. Я ее своими глазами видел, но не такая, как описал Б.)

— Ты осуждаешь Б. за то, что он не радуется тому, что убит молодой немецкий солдат. (Нет. Осуждаю за то, что он изображает его невинной жертвой, заслуживающей сожаления. А кто его звал к нам?)

— Мы три с половиной года отвоевывали то, что немцы завоевали за 3 с половиной месяца. (Первый довод идиотов, считающих, что война — это вид спортивного состязания, в частности, и по бегу.) Когда немцы вторглись, начали войну, у них не было превосходства в силах. Я читал в книгах «Воениздата», что у них было 5 млн. солдат, а у нас — 6. (Немцы выбрали и лучшее для них время, и самое выгодное направление главного удара. Это великое дело.)

— Молодым немецким ребятам так же вдалбливали в головы, как и нашим. (Это Борщаговскому надо было вдалбливать, но не удалось — так всю войну и просидел в театре на должности завлитчасти, где могла бы любая девчушка справиться.)

— Из воспоминаний Г. Жукова выдрали три листа, они ходят по рукам в виде верстки, мы их еще прочитаем. Там дается совсем иная оценка Сталину, чем в опубликованных воспоминаниях. Ты знаешь, почему парадом командовал Жуков, а не Сталин? Описывается, например, как Жукова вызвали в манеж: «Я увидел там то, чего бы мне лучше не видеть: три генерала подсаживают Сталина на коня». Это, мол, он готовился к параду. (Только болван может думать, что человек в 65 лет решится впервые сесть на коня, и не для того, чтобы прогуляться по лесной тропинке, а принимать парад с его многолюдством, грохотов музыки, полыханием знамен и штандартов.)

Еще говорил, что есть в рукописи вещи, которые производят крайне дурное, отталкивающее впечатление. «Ну вот, например, ты пишешь о «еврейско-воронежской» точке зрения». (Я ответил, что там же у меня есть и «русско-замоскворецкая точка зрения». — «Разве?» — говорит. Не увидел! Не заметил! Шибанула его только еврейская точка зрения. Ничего дальше своего еврейского носа не видит.)

Еще сказал, что эта работа меняет его мнение обо мне. Я сразу ответил, что меня это ничуть не интересует. Да и в чем же она может изменить? Прямота, открытость, что думаю, то и говорю — разве раньше я был иным? Нет, для него это действительно переворот: раньше я критиковал, например, Окуджаву, т. е. человека его лагеря, а теперь — Б-а, т. е. фигуру противоположного лагеря. А то, что я в обоих случаях воюю за русскую литературу, ее достоинство и честь, этого он не видит, не понимает, да и начхать ему на эту честь.

Еще сказал в связи, кажется, с «еврейско-воронежским» вопросом, вообще национальность, мол, это вопрос несущественный. «Ну какая разница, я полуеврей-полуполяк, ты — полурусский-полунемец…» Я чуть не упал! Это, говорит, все так считают. Соловьев рассказывал, что он ему говорил о моей немецкой педантичности. Я ему рассказал, как мы с Винокуровым ездили в мою деревню.

Словом, раскрылся передо мной не только невежда, но и тупой клеветник Ах, Леня, ах, писатель русский!.. Еще, говорит, тебе надо обозначить свои литературные симпатии. Вот Симонов. А кто еще? Хотел бы, конечно, чтобы я вставил Эренбурга, присобачил бы, допустим, Слуцкого да Самойлова — вот тогда бы я его устроил. Ведь сами-то они никогда не обходятся без обозначения, без сигналов своих симпатий.

Насчет слов из песни Окуджавы «Мы за ценой не постоим» сказал, что ведь это в фильме поют солдаты о себе, и потому имеют на это право. Тут он прав.

Еще: под Москвой немцев встретила другая армия, а та, которая встретила удар, была разгромлена.

Я сказал, что не только Жуков, но все маршалы пишут о Сталине с уважением. «Они стали маршалами благодаря репрессиям 37-38-го года. В эти годы и был проигран сорок первый». (Они стали маршалами благодаря победам под их командованием.)

— Ты знаешь, что вначале были другие командующие: Тимошенко, Буденный и Ворошилов? («Ты знаешь»! Он даже не понимает меру своего невежества. Не понял и меры моей осведомленности.)

— 70 процентов русских писателей — не русские. (Спутал с Московским отделением. Я поддакивал, что да, есть среди русских писателей — от Кантемира до Куприна, даже до Шолохова, у которого мать — украинка — много совсем по рождению не русских или отчасти, а он сразу — 70 процентов! Дай хищнику палец, он всю руку оторвет.)

5. VII, Коктебель

Шолохов и Ульянов получили Ленинскую премию дважды.

Таня спит на веранде, а мы с Катей — в комнате. Катя говорит, что я так храплю, что это можно использовать в фильмах ужасов.

7. VII, 12.00

Закончил статью «Дети солнца». После «Смерти поэта» Лермонтова ничего более смелого и отчаянного, даже моментального в нашей литературе не было. А?

* * *

Мне могут сказать о Роберте Рождественском: «Но ведь его подпись стоит под позорно знаменитым письмом «Раздавите гадину!», с которым 5 октября 93-го года после расстрела Дома Советов наша либеральная интеллигенция обратилась к Ельцину: «Пора научиться действовать. Эти тупые негодяи уважают только силу… Они будут всех нас вешать…»

Да, подпись стоит. Но тут я должен рассказать одну поучительную историю.

6 июня 2008 года я напечатал в «Литературной России», в которой очень неласково вел речь о тогдашних стихах Константина Ваншенкина и Андрея Дементьева, напечатанных главным образом в «Литгазете». Через несколько дней Дементьев позвонил мне и сказал, что в целом согласен с моей критикой — редчайший, в моей жизни только третий случай в нашей литературной жизни! — но вот, мол, я негодую по поводу его подписи под письмом 5 октября 93-го года, а я, говорит, его не подписывал. Как так? И он рассказал, что в те дни был в Пятигорске, но покойный поэт Владимир Савельев, подпись которого там есть, позвонил жене и спросил, можно ли поставить имя Андрея. Верная супруга, хорошо зная умонастроение мужа, сказала, что да, конечно, о чем тут говорить! И подпись появилась. Есть веские основания думать, что так же возникли там подписи и Роберта Рождественского, и Михаила Дудина. Все трое были очень популярны, Дудин еще и Герой Социалистического Труда — то и другое весьма полезно для такого письма. В самом деле, как можно сопоставить никому неведомого Балаяна и всем известного Дементьева, почти безвестного Нуйкина и популярнейшего Рождественского, литературную перепелку Чудакову и Героя-фронтовика Дудина!

Рождественский и Дудин в ту пору уже тяжело болели, и по одному этому могли быть непричастны к письму. До того ли им было… Первый умер через десять месяцев после письма, второй не прожил и трех месяцев. А главное, супруги всех троих — духовные сестры жены Роберта, которая, повторю, сейчас говорит о себе: «Я всегда была крупной антисоветчицей».

Разговор о гнусном письме 5 октября возникал в нашей печати неоднократно, и те, чья подпись оказалась там невольно, случайно, могли заявить об этом публично. Рождественский и Дудин не могли сделать это из-за болезни и скорой смерти. Но никто не раскаялся и из тех, у кого было достаточно времени. А сейчас, насколько мне известно, из 42 подписантов в живых остались только Зорий Балаян, Борис Васильев, Александр Гельман, Даниил Гранин, Андрей Дементьев, Сергей Каледин, Татьяна Кузовлева, Александр Кушнер, Андрей Нуйкин, Александр Рекемчук, Андрей Чернов и Мариэтта Чудакова — всего 12 человек И все до сих пор молчат…

А Дементьев, в разговоре со мной свалив вину на супругу и вроде бы оправдавшись, однако же потом вновь заявил «Письмо я не подписывал. Меня вообще не было в Москве» (выделено им. — В.Б.). Мало того, попытался и оправдать это письмишко: «оно было подписано академиком ДС.Лихачевым, Белой Ахмадулиной, Виктором Астафьевым, Василием Быковым, Булатом Окуджавой, Робертом Рождественским, Владимиром Войновичем, Юрием Левитанским и другими… Оно было продиктовано тревогой за зарождающуюся в стране демократию» («Тверская газета».12.2.12).

Нет, не за демократию, а за собственную шкуру «Они нас всех перевешают!..» за то, что мы все — ясно понимали! — уже несколько лет помогаем установлению в стране под видом демократии бандитского режима ограбления и истребления народа. Нет, Михаил Дудин и Роберт Рождественский не могли быть с вами.

Вдова Роберта вот уже не раз устраивала в Переделкино грандиозные вечера, посвященные его памяти. Их показывают по телевидению. Прекрасно.

Но в этих вечерах большой советский поэт предстает как чистый лирик, певец любви и верности. Все советское в нем, все, что делало невозможным его подпись под таким письмом рядом с подписями Бакланова и Дементьева, Разгона и Чудаковой, Нуйкина и Окуджавы, — все это изгнано и даже не упоминается.

Роберт однажды подошел ко мне в рисованном кафе ЦДЛ и спросил, не нужна ли мне какая помощь. Я сказал, что не нужна. А вот теперь сказал бы: уйми свою жену, чтобы не искажала твой облик, не глумилась над твоей памятью.

8. VII

Ходили сегодня в поселок Орджоникидзе. Это, видимо, километров 10. Я с вечера не хотел идти, а после завтрака соблазнился. Было человек десять: мы трое, Чулпан с Таней, Маша с Севой, Машина подруга Люся из Ленинграда и какая-то немолодая дама Ольга Николаевна, которой я очень благодарен.

Так вот, идти не хотел, а оказывается, надо было. Моим обеим курочкам на самом крутом подъеме едва не сделалось плохо, по очереди они садились на землю и отдыхали. Ладно, Таня, но Катя-то! Вот так Афина-Паллада! Обратно шли другой дорогой, преодолели только один-два подъема и не таких крутых.

А во-вторых, вернулся с прогулки со стихотворением. Над яркой зеленью и цветением летало много бабочек, и эта незнакомая Ольга Николаевна стала говорить о бабочках, которые живут только один день. Я знал о них и даже вспомнил рассказ, кажется, Шагинян, как она в детстве прочитала о такой бабочке, для которой вся жизнь — один день. Но тут меня вдруг словно толкнуло: стихи! И с 10 до 11.15 я сочинил:

9. VII

Каков же творческий итог 48-дневного пребывания в Коктебеле?

1. Написано 20 лирических стихотворений.

2. Написано 55 стр. статьи «Дети солнца».

3. Выпито:

1 бутылка водки «Московская»;

1 бут. коньяка;

2 бут. водки «Посольская»; 1 бут. шампанского;

1 бут. сухого «Ркацители»;

1 бут. сухого «Солнечная гроздь»;

1 бут. Bison Vodka (зубровка);

1 бут. Новосветского шампанского (без моего участия у Малышевых в день приезда Тани и Кати).

Итого: 9 бутылок И это только у меня. Надо еще прибавить бутылки 4, выпитых у Миши Селезнева.

Так мы встретили постановление о борьбе с алкоголизмом и пьянством.

Что было еще? Прогулка на могилу Волошина с Валей и Павликом. Поход, вернее, из Старого Крыма. Поход в Орджоникидзе и обратно.

Что ж, все это неплохо. Да еще более 40 игр в теннис. Да более 60 купаний, причем порой, как сегодня, при температуре воды 8-9-12-13 градусов. И загорел как черт.

12. VII, Москва

10-го благополучно вернулись в Москву. Благополучно, если не считать, что поезд опоздал почти на 2 часа.

Вчера и позавчера уже два раза сбегал в Книжную лавку, оставил 40 рэ.

Сегодня мне приснилось, что одна очаровательная женщина призналась мне в любви. Она сделала это неожиданно и смело. Во сне я был тронут и взволнован. «Сладко ли видеть неземные сны?» — спрашивал Блок. Сладко.

14. VII

В 3 часа вытащил я пузатого Гончаренко погулять в парк Почти сразу, как вошли туда, к нам подбежала огненно-рыжая белочка с явной просьбой что-нибудь дать ей. Ах, ничего нет! — ужаснулся было я. Но пошарил в карманах и нашел ириску. Она взяла с руки ириску и радостная убежала. Какой милый зверек! Потом еще встретилась одна, но, увы, дать ей было уже нечего.

В пятом часу начался сильный дождь. И хотя у меня был зонтик, ноги у нас здорово промокли.

18. VII

Каждый день часочка на полтора хожу в парк Один раз был с Гончаренко (попали под дождь), два раза — с Гришечкой, сегодня — один.

Вот что сегодня в парке пришло на ум. Обилие жестокости в нынешних западных фильмах (да теперь уже и в наших, вроде «Восхождения» Ларисы Шепитько) есть знак недостаточной эстетической образованности (чутья) или бездарности. Подлинный художник делает жестокость эстетической категорией, только в этом качестве она ему и нужна. А у таких, как Шепитько, она есть и остается биологическим кошмаром, все затмевающим, подавляющим и оглушающим зрителя.

Таня сказала, что в таком духе Рихтер говорил о фильме Тарковского «Андрей Рублев».

25 июля

Кате звонили: Кира, Таня Кузн., Арина Калач. и НМЧ (неопознанный молодой человек).

26 июля

Гончаренко взял дневник Достоевского.

28 июля

Катя ушла из дома.

3 августа Катя вернулась.

11. VIII, воскресенье

28-го июля в воскресенье у меня с Катей был какой-то возбужденный разговор в присутствии ее подруги Тани Кузнецовой. И, между прочим, она решительно заявила, что завтра поедет на дачу к Ане. «К какой Ане?» — спросил я. «Ты не знаешь». — «Ну если не знаю, то ты не поедешь. Я не могу разрешить тебе ехать неизвестно куда и неизвестно к кому». В ответ она — в слезы и за порог. Время позднее, а ее все нет. Ясно было, что пошла к Кузнецовым, но Таня все-таки позвонила им, хотя я просил не звонить. Потом я позвонил и потребовал через Таню Кузнецову, чтобы Катя немедленно вернулась. Минут через 40 звоню опять — они вешают трубку. Так и не пришла. И на другой день, и на третий. Вернулась только в субботу! Одну ночь ночевала у Кузнецовых, одну — у Сони Ковалевой на даче, одну — у Калачкиных, две — у Тани Шавровой. Ну и характерец! Мы, конечно, все издергались, перемучились, плохо спали.

13 авг.

Послал в Минск Евменову послесловие.

16. VIII

С великой радостью прочитал сейчас в «Известиях» за 15 августа статью профессора Иркутского университета Над. Степ. Тендитник «Много шума — из-за чего?» и статью от редакции З. Александровой. Первокурсники-филологи написали куда-то в Москву письмо против проекта переброски вод сибирских рек на юг. В университете среди начальства поднялась паника: ЧП! Студенты начали думать! Собрали комитет комсомола, партком университета, стали требовать, чтобы сняли свои подписи. Но узнали студенты других факультетов — и вместо 60 подписей их стало 250! Ах, молодцы! Завтра пошлю этой Тендитник свою книгу с благодарственной надписью.

17. VIII

Позавчера Катя пришла в половине первого. Мы волнуемся, названиваем ее подругам, а она является с вопросом на непорочных устах «А который час?» Конечно, все так и должно быть, но смириться с этим ох как трудно!

27 авг.

Маляр Слава Фадеев завез инструмент и материал.

Е. К. ЛИГАЧЁВУ, секретарю ЦК КПСС

«18 августа 1985

Уважаемый товарищ Лигачев!

Сегодня в «Правде» напечатан дельный фельетон Леонида Лиходеева «Воробьиное слово». Автор едко высмеивает распространившуюся манеру «пудрить мозги» людям с помощью «деликатных слов», маскирующих подлинную суть явлений и смысл вещей. В этом сильно погрешны и самые высокие партийные инстанции, они даже показывают пример.

Когда-то о лицах, которые за преступления или ошибки снимались с работы, так и писали: снят, уволен, исключен. А теперь даже о тех, кого отдают под суд, пишут с непостижимой деликатностью: «освобожден от должности». Ос-во-бо-жден! Этим хлюстам свободу, видите ли, их избавили от тяжкого бремени.

Вот, допустим, 14 июля «Правда» дает отчет с пленума Чимкентского обкома партии: «Речь шла и о личности первого секретаря. За семь лет на этом посту т. Аскаров допускал ошибки, которые с годами разрастались.

Исходя из этого, пленум освободил (!) его от обязанностей за серьезные недостатки в работе. А из приведенных фактов ясно, что это не ошибки, а циничное злоупотребление служебным положением, должностные преступления, за которые судить надо.

Если мы не вернемся к революционной прямоте, то скоро о людях, подобных Аскарову, будем говорить: «освобожден от пребывания в рядах партии».

Скажу Вам еще о том, что я дважды писал М. С. Горбачеву о том, что ни в одной партии, ни в одном парламенте мира нет такого обыкновения, чтобы при появлении в президиуме руководителей весь зал — а это порой не одна тысяча человек и среди них много женщин — вскакивал со своих мест, как школьники при появлении учителя. На свете существовала только одна партия, где это было железным законом. Но, слава богу, в 45-м году мы с ней покончили. Разве недостаточно одних приветственных аплодисментов? Да и аплодисменты-то больше к лицу Аркадию Райкину и Алле Пугачевой.

Все это печально, Егор Кузьмич.

Желаю успехов в искоренении этих ненормальных вещей».

* * *

Верная своему принципу брать из прошлого только худшее, нынешняя власть даже о создателе полного бардака в самом важном министерстве страны Сердюкове заявила устами и Путина, и Часовых дел мастера: к нему у следствия никаких претензий… Да его, мерзавца, судить надо! Как и тех, кто его укрывает.

А если раньше зал вскакивал при появлении в президиуме всего руководства, то теперь все правительство вскакивает при появлении из двери одного Часовых дел мастера. Ничему не научились и ничего не забыли, даже преумножили.

* * *

28 авг.

1-й день ремонта в квартире.

29 авг.

2-й день ремонта

31 авг.

3-й день ремонта. Оклеил мою комнату. О!..

2 сент.

4-й день ремонта. Слава окрасил в моей комнате окно.

4 сентября 85 г.

Вчера в Зале Чайковского начался новый матч Карпов — Каспаров. Партия была отложена на 41-м ходу. Сегодня Каспаров сдал ее без доигрывания. Но какое негодяйство! Ведь первый матч был не прерван вопреки желанию чемпиона мира, а просто ликвидирован при подавляющем сухом счете 5:0 в пользу Карпова. И вот эти пять побед брошены коту под хвост. И Карпов согласился! О Русь моя!..

9 сентября

Слава кончил ремонт. Просил 15 р., я дал 25, лишь бы ушел и чтобы больше его не видеть.

11. IX, среда

С Катей что-то происходит странное. Вчера на кухне делала уроки, вдруг встала и ушла в ванную, там расплакалась, да как — навзрыд, слезы ручьем. Мы с Таней бросились к ней,

успокаиваем, расспрашиваем, что случилось. Она сквозь слезы выдавила только одно слово: «Скучно!» О, это очень страшно. Может, так трансформировалась вчерашняя пропажа у нее в школе белых сапожек с вешалки, которые она так любила? Может, поссорилась? Влюбилась?.. Но успокоилась довольно скоро и продолжала до 12 часов делать уроки.

12 сент.

Международники на ТВ: Цветов, Шолквер, Зорин, Боровик, Зубков, Потапов. Кудрин, Мнацаканов, Сейфуль-Мулюков, Фесуненко… Ну, хорошо…

20 сент.

В 12.30 ночи звонок из травматического отделения б-цы № 13 Пролетарского р-на. Несчастье с Катей.

16. Х, Коктебель

Сегодня уезжаю из Коктебеля. Прожил здесь с 22 сентября. Много работал над «Детьми солнца». Давал читать. Когда уезжал из Москвы, Катя была в больнице. Этим и объясняется, что за целый месяц не сделал в дневнике ни одной записи.

Звал к себе Алексей. Но не могу — очень соскучился о Тане, о Кате, о доме. Кажется, уже никогда от них никуда не уеду. В последние дни здесь побаливал затылок Давление? Купался здесь лишь 10 дней, вода была 8—14 градусов. Почти совсем не пил. Только в первые два дня грамм по 100 коньяка, потом калмык один приглашал мать помянуть — грамм 100–120. Да еще раза три-четыре выпивал по рюмочке коньяка. Везу домой едва початую бутылку коньяка. До чего дожил!

22 окт.

Таня Кузн. взяла «Белый пароход».

М. С. ГОРБАЧЁВУ, Н. И. РЫЖКОВУ. ЦК КПСС

«25 октября 1985 г.

Уважаемые товарищи!

Вы настойчиво призываете народ к свежести взгляда на вещи, к новизне подхода к проблемам жизни, к слитности слова и дела. Очень хорошо!

Но вот вам через несколько дней предстоит подписать важный документ, который явится воплощением совершенно противоположного — косности взгляда, рутинности подхода, полного разрыва слова и дела. Это — постановление ЦК КПСС и Совета министров о присуждении Государственных премий.

После того, как в 1978 г. председателем Комитета по премиям назначили Г. М. Маркова, из процесса присуждения премий исчезли последние остатки демократичности. Теперь премии не присуждаются в результате обсуждения, а просто раздаются. В этом году, как и прежде, никакого обсуждения в печати не было. Дело доходит до полной бессмыслицы. Вот выдвинуты три поэта — М. Львов, КВаншенкин и А Дементьев. И «Правда» с равным рвением нахваливает всех трех, не смея сделать ни одного критического замечания. Разве это обсуждение? Хоть бы напомнила, что последний не так давно получил премию Комсомола — может, пока хватит?

Вам, новым руководителям, какая нужда начинать свое участие в деле премий с одобрения замшелого порядка? Ведь люди связывают с вашим приходом свои последние надежды. А если все остается по старому даже в такой области, как литература, то какие же надежды на перемены к лучшему!

В свое время горячо и убедительно говорил об этом Михаил Шолохов, но даже его голосу не вняли! За 30 лет с тех пор дело стало еще уродливей.

Неужели так все и останется?»

27. Х, воскресенье

Я не сдержался, сейчас впервые в жизни выматерил Катьку и хотел ударить, но не удалось. Ведь это же черт знает что такое с ней творится! Как с цепи сорвалась. Ушла сегодня в 3 часа, без четверти семь позвонила, я разрешил ей еще погулять 45 минут, а она заявилась уже в 11-м. Я и не сдержался. А ведь ей же уроки делать. Но ни ругань, ни уговоры, ни внушения — ничто на нее не действует. Дня три тому назад поехала со своей новой подружкой Аней Богомоловой какие-то часы отдавать в ремонт, потом зашли к какой-то подружке и на все это ухлопали тоже часов шесть. А мы волнуемся.

Особенно после того, что было в ночь на 20 сентября. Я все не мог решиться это записать, но надо же, наконец. В тот день часов в шесть она поехала с другими девочками из класса навестить больную учительницу. Она мне об этом сказала. Можно было ожидать, что часов в 9 вернется. Но вот 10, 11, 12, а ее все нет. Злясь на нее («Вот шлендра!»), мы легли спать. Вдруг телефонный звонок Это было в половине первого. Таня вскакивает, хватает трубку, и я слышу ее плач и слова: «Травматологическое отделение?..» О Господи! Я вскакиваю и начинаю быстро одеваться. Знаю: куда-то надо бежать. Соображаю: что надо? Взять деньги.

Постепенно кое-что проясняется. Звонит врач из травматологического отделения 53-й больницы. Там оказались Катя и Аня. Их избили хулиганы. Все было ужасно, но нас немного, нет, очень успокоили слова врача: «Если было бы не поздно, мы их отпустили бы домой». Конечно, это сняло главный груз тревоги и страха.

29. Х.

Врач сказал, чтобы мы приезжали за ними в 10 утра. Когда Таня повесила трубку, вдруг опять подступили страх и сомнение: а почему надо приезжать в 10, если он сказал, что могли бы и сейчас отпустить, если бы не поздно?

Я попытался разыскать телефон этой Ани, чтобы сообщить ее родителям, но безуспешно. Как уж мы там спали оставшуюся часть ночи, я не знаю.

Утром поехали. Это где-то у метро «Автозаводская», а потом на трамвае. Нашли больницу, нашли палату. Катя как раз вышла из палаты, и мы ее увидели в коридоре. У нее были ссадины на губе, с левой стороны, и слабый синяк на лице. У Ани было хуже. Под правым глазом у нее темнела большая ссадина. Оказалось, у обеих сотрясение мозга, и пробудут в больнице несколько дней, чтобы их исследовали, сделали уколы, что-то еще. В коридоре мы с Таней расплакались. Потом я все-таки наговорил обеим девчонкам неприятных вещей.

Что же произошло? После посещения учительницы, когда другие девочки еще оставались у нее, Катя где-то встретилась с Аней, и они пошли в кинотеатр «Ангара» смотреть фильм «Милый друг». Сеанс кончился в начале одиннадцатого. Вместо того чтобы спешить домой, Аня села на какие-то ступеньки покурить, а Катя — рядом. Шла мимо какая-то компания. Парни из нее подошли к девочкам и опрокинули их. В этот момент они, мерзавцы, видно, и ударили их затылками до сотрясения мозга.

14. XI

Сегодня мелькнул в какой-то газете заголовок «После нас хоть потоп!». После?.. Да это сейчас звучит как подлинный гуманизм! Ведь нынче живут по другому девизу «Потоп? Хоть при нас!»

9-го Карпов проиграл. Я встретил это, к удивлению и Тани, и своему, очень спокойно, но потом стало очень тяжело. Написал ему письмо ободряющего характера, говорил по телефону с его матерью. Старушка (ей 65 лет) убита. Я успокаивал ее как мог. А у самого сейчас на душе муторно и тревожно. Может, это реакция на вчерашнюю встречу? Едва ли. Нет, это карповский проигрыш.

15 ноября

Ходил в Союз к Колову. Просил стенограмму вчерашней партконференции. Обещал в понедельник. Он спросил: «Говорят, вы написали статью «Дети солнца». Правда? О чем она?» — «О том, как прекрасна жизнь». На том и расстались.

20. XI

Ну и дали мы вчера, в День артиллерии, залп по толстобрюхим! Начал В. Лазарев, а я продолжил.

Было отчетно-выборное собрание всей парторганизации, и вот Лазарев начал с памятников да могил (Ф. Кузнецов потом признал с трибуны: «Я сказал Колову как хорошо сегодня выступает Л-в, но тут его понесло»… Им хотелось бы, чтобы мы только о памятниках да могилках), а потом добрался до Маркова. Толстобрюхие хотели внести в резолюцию слова об осуждении Л-а. Но не вышло, провалилось!

А потом я взял слово для справки и привел цифры изданий-переизданий узбекских и таджикских писателей в переводах Маркова и его дочери Ольги. Цифры убийственные, они ошеломили. А как толстобрюхие изворачивались, как пытались процедурными хитростями запутать нас, сбить с толку! Не удалось.

Я чувствую себя сейчас, как Петр после Полтавы.

26 ноября 85 г.

«По Вашему письму в адрес горкома партии, просим позвонить по тел. 222-96-44 Курбатовой Анне Николаевне». Ни обращения, ни даты. Какое бескультурье!

29. XI,2.45

Часа полтора назад отвез в «Знамя» кусок «Детей солнца» — о Маркове. Озаглавил так «Гоша Марков нарядился…» Раздумье о будущем нашей литературы».

Там были две сотрудницы отдела критики, пили чай. Я попросил папочку для рукописи, нет, говорят. «Что ж вы такие бедные?» — «Мы бедные, но гордые». — «Ну, если действительно гордые, то я вам оставлю свою рукопись». И ушел. Они о чем-то еще хотели спросить, но я смылся. Пусть почитают.

Звонил этой Курбатовой. Она, прежде всего, потребовала, чтобы я сказал, из какой я организации.

— Разве ответ будет зависеть от этого? Я же спрашивал, как это полагается по Уставу. Разве это тайна? Секрет?

— Так полагается.

— Тогда я обращусь в «Правду». Считайте, что наш разговор окончен.

— Я сообщу руководству.

Идет время, а они ничуть не изменились с той поры, как я написал им письмо по поводу нелепого лозунга «Превратим Москву в образцовый коммунистический город!». Тогда они меня довели, и 6 февраля 76-го года я им писал об одном из их конторы:

«Действия т. Герасимова Юрия Александровича в связи с моим письмом в горком вызывают крайнее недоумение и возмущение. Направив мне три подряд не очень вежливых письма даже без подписи и не получив на них немедленного ответа (меня не было в Москве), он начал по телефону, номер которого я ему не давал, назойливо наводить обо мне справки у моих родственников, включая 75-летнюю тещу.

Не успокоившись на этом, т. Герасимов явился в наш дом и пошел в домоуправление, а потом по моим соседям, выспрашивая у них, кто я, чем занимаюсь, где сейчас нахожусь, что там делаю, кто моя жена и т. д. Ему и в голову не пришло, что после такого расследования могут подумать обо мне соседи. Подобные методы, вероятно, практикуются в уголовном сыске, но в партийной работе это черт знает что!

Не обошел ваш сыщик и моего соседа по лестничной клетке напротив. А это известный «борец за права человека» (Л. З. Копелев), друг Солженицына. Хорошенькая картина: работник горкома партии обращается к махровому антисоветчику с расспросами о старом коммунисте! А этот борец любит обращаться с разного рода протестами к высокопоставленным лицам и важным учреждениям Запада от конгресса США до папы римского, а также обожает давать интервью западной прессе. Так что не будет ничего удивительного, коли после розыскного усердия Герасимова появится сообщение о том, что, мол, в СССР попрание гражданских свобод дошло до того, что работники горкома партии собирают сведения о писателях у их соседях для принятия нужных мер.

24 января я вернулся в Москву и не успел еще узнать о сыскных действиях Герасимова. На другой день он звонит и предлагает зайти к нему. Я готов был зайти, но заболела дочка, и мне не до этого. И я сказал, что зайду позже. Но он и слушать ничего не хотел, он требовал, чтобы я зашел в ближайшее время. Я сказал, что в интересующем меня вопросе о построении коммунизма в отдельном городе уже разобрался и разъяснительная беседа мне не требуется. Я нашел ответ у Маркса. Но для него и это не имело никакого значения: он горел желанием просветить меня.

Тогда я сказал ему, что в образцовом коммунистическом городе, прежде всего, должны быть образцовыми работники горкома партии, и повесил трубку.

На всякий случай высылаю справку о болезни дочери, а то, чего доброго, ваш ретивый просветитель вздумает еще кинуться в школу расспрашивать учителей, гардеробщиц и уборщиц, действительно ли она болела и, конечно, о том, что им известно о ее отце.

Ответа на это письмо мне не требуется»

Только так мне удалось тогда отбиться от горкома. Удастся ли теперь?

30. XI

Коля Прохоров будет долго жить, как Алексей Павлов. Сейчас позвонил ему, а мне говорят: умер 5 сентября. Потом выясняется, что телефон переменили, и это умер какой-то Николай Игнатьевич, 79 лет. Ничего себе путаница!

* * *

Нет, недолго после этого прожил мой друг-одноклассник Коля, вернувшийся с фронта без ноги. А Алеша, слава Богу, жив-здоров, но уже очень плохо видит.

* * *

2. XII.85

Сегодня утром, около десяти, был в Сов. Комитете ветеранов у Героя Советского Союза полковника ИА Кузовкова. Хотел выяснить у него кое-какие вопросы: посылали ли с 58-й статьей на фронт, долго ли шло представление к званию Героя. Тут он мне никакой ясности не внес. Ему Героя дали уже в звании полковника и комдива за форсирование Днепра. Тогда там 2,5 тысячи получили Героя. Но был еще вот какой интересный разговор. Еще летом Вас. Дм. Соколов говорил мне, что Вл. Карпов выкинул хулиганскую штуку в кабинете Кузовкова. Я тогда же, весной или летом, позвонил ему, и он охотно рассказал вот что.

Однажды Кузовков прочитал в «Красной звезде», что Карпов совершил «более двухсот рейдов за линию фронта» (это можно было прочитать, например, в статье А Сгибневой 10 февраля 1979 г.). Ранее что-то в этом духе он читал в «Неделе». Тогда он позвонил в «Красную звезду»: что, мол, головы людям морочите! Там ответили, что примут к сведению, но сами, как видно, сообщили о звонке Карпову или попросили у него объяснение. Через несколько дней поздно вечером Карпов позвонил Ивану Александровичу: «Вы что, хотите меня Золотой Звезды лишить?» — «Нет, но вы и газета говорите неправду. Не мог человек более 200 раз ходить в тыл врага» (он еще не знал, что К-в был на фронте лишь полтора года, а не четыре). Тогда, говорит, он стал угрожать, что призовет меня к ответу в ЦК. «Пожалуйста, я готов хоть сейчас». Ни в какой ЦК В.К, конечно, Кузовкова не потащил, но через несколько дней он явился к нему в городской комитет ветеранов с кучей газетных вырезок и справок. Все они Ив. Ал-ча не убедили. Тогда, говорит, он отошел от стола, вздернул рукава пиджака, принял стойку, как на ринге, и сказал: «Учтите, я боксер. Я умею упреждать удары». Кузовков ответил, что по причине возраста (сейчас ему 83) он боксировать с ним не станет, но свою точку зрения готов отстаивать где угодно. Предложил ему собрать свои бумажки и очистить помещение. Так вот, сегодня он это мне повторил слово в слово.

Спросил я у него, могу ли получить медаль «За оборону Москвы» по имеющейся у меня справке. Он позвонил горвоенкому, и тот сказал, что надо обратиться в райисполком.

Во время нашего разговора заходил генерал-полковник Ник. Павл. Дагаев, тоже, кажется, заместитель председателя (Желтова), как и И.А.

На память я подарил К-у «Его назовут Генералом», а он мне — значок «25 лет Советскому комитету ветеранов» и открыточку (смешной старик!) — поздравление с 68-й годовщиной Октября.

4. XII

После моего выступления на партсобрании 19 ноября, где я разоблачил хапужничество Маркова и его семейки, знакомые и друзья только и делают, что запугивают меня. Толя Мошковский счел нужным напомнить мне историю его соседа по подъезду Богатырева, года два назад убитого кем-то на площадке у двери. Бурич рассказал, что какой-то еврей, уезжая в Израиль, предлагал Вронскому телефон наемного убийцы, и Бурич присовокупил при этом: «У них миллионы, они могут все и способны на все». А сейчас я говорил по телефону с Загорным, он твердит: «Ты должен быть готов ко всему!» О, русская интеллигенция! До чего же ты измельчала и иструсилась. Хоть бы кто сказал слово ободрения. Впрочем, сказала Майя Бессараб, звонившая сегодня. А пока меня вычеркнули из представленного Загорным списка на получение гостевого билета в Кремлевский Дворец на съезд писателей РСФСР.

5. XII

Проснулся полчетвертого и потом спал плохо, хотя и видел сон: будто сплю в каком-то саду или в лесу на бугре, в яме, и вывалился из ямы, и полез вверх на бугор.

7. XII, суббота

Сейчас ходил к В. Огневу, относил заявление насчет моей пропавшей тысячи рублей. Давно надо было. Он сказал, что деньги нашлись, но заявление я все равно оставил.

А еще Огнев рассказал вот что. На конференции 14 ноября после выступления В. Карпова кто-то подошел к нему и сказал, что не надо было выступать, читать письма и т. д. Он ответил: «Я не стал бы выступать, но Бушин писал (то ли говорил кому-то), что я как был антисоветчик, так и остался им».

Ах, дубина! Я-то знаю, что твоя «66-я статья, пункт 10» — это не антисоветчина, такого пункта вообще нет, как и 9 предыдущих

Звонил сейчас Лазарев. У них (поэтов) было партсобрание, где он выразил возмущение тем, что у нас с трибуны читают личные письма. Это, говорит, встретили аплодисментами.

8. XII

Ходил сегодня первый раз на лыжах. Красота! Но приходится в парк пролезать через дырку под забором, так как вход крепко заделали. Зачем?

10. XII

Вчера отправил первый вариант своего обработанного выступления в «Комс. пр.». Сегодня в 3 часа отдал «Открытое письмо» в партком — Лене Аршаруни.

11. XII

Сегодня открылся VI съезд писателей РСФСР. Мне не дали билета даже гостевого! Что ж, как поется в одной давней песне:

Те часы, когда они в Кремлевском Дворце наминали зады, слушая великий доклад Михалкова, я провел отменно — в приятной компании за бутылкой «Негру де Пуркарь».

22.15

Только что ушел Толя Мошковский, и при нем звонили Лазарев и Чалмаев. Все с восторгом рассказывают, как сегодня на съезде прогнали с трибуны аплодисментами — единственная доступная у нас форма протеста — Мих. Алексеева, Р. Гамзатова и Егора Исаева. Ничего не поняв в происходящем, эти ораторы по обыкновению пытались декламировать и восхищаться. Ах, как хорошо! Чалмаев говорит, что на съезде были работники поликлиники (Бурштейн), Литфонда (Св. Ник. Алекеева, Марг. Мих., Ел. Мих.).

Когда в Кремлевском Дворце в присутствии членов Политбюро сгоняют с трибуны увенчанных героев, то это что-нибудь да значит.

12. XII

Сегодня отнес на имя Лигачева свое «Открытое письмо товарищам по партячейке». А потом, в четвертом часу, оказался в Колонном зале на съезде. Прошел просто так, безо всякого билета. Повидал многих старых друзей по Литинституту. О моем выступлении на партсобрании 19 ноября знают очень многие. Говорят так:

Ася Пистунова: «Тобой все восхищаются, но принесет ли это…»

Толя Мошковский: «Это сверхгероизм. Ты как Александр Матросов, бросаешься на амбразуру».

Володя Гордейчев: «Это офицерский поступок».

Вчера по пути в Колонный зал придумал:

В Колонном зале был до пяти вечера, потом, как и вчера, шел пешком до Белорусского.

В суете и толчее все же удалось поговорить или хотя бы перемолвиться словечком в кулуарах с Мишей Лобановым. Несколько раз говорили и в буфете, и в фойе. Много было интересного и согласного, но он пугает меня своей чрезмерной критичностью. Вот и о Твардовском говорил плохо, хотя в том, о чем говорил, был прав. А.Т. писал где-то «дура-смерть» и т. п. «Он никогда не думал о смерти. А как вельможно держался!» И вспоминал, что в свое время он будто бы отрекся от отца.

С Астафьевым — дважды. Один раз я сказал ему, что в восторге от его трех статей в «Правде», «Лит. России» и «Л.г.». Договорились, что я ему напишу. Он был, кажется, с женой, маленькой с не очень, вроде бы, добрым лицом женщиной. Рассказал, что будто Чаковский и Ан. Иванов ходили в отдел пропаганды

ЦК к Яковлеву с возмущением его статьей в «Правде» (как, дескать, так, он пишет, что наши солдаты бежали), но «получили отлуп». Я об этом уже слышал, но в ином варианте: Чак. и Марков. Возмущался «Моей военной порой Маркова». О моем выступлении 19.XI он знает.

С Беловым. Он подошел и спросил, не напечатал ли я свое исследование о «Прощай, немытая…», которое я давал ему когда-то читать в Коктебеле. «Чего, — спрашиваю, — ездить туда перестал?» — «Я подкаблучник», — отвечает. Рассказал ему о своем выступлении 19.XI.

С Граниным, которому я еще летом послал на «Неву» своего «Анти-Б.». Работа, сказал, огульная (с чем я тут же и согласился), но много удивительно меткого, интересного. «Я за публикацию таких работ, так как должны существовать разные мнения. Но она для журнала велика по объему». Я сказал, что, конечно, для публикации мог бы кое-что и поправить, и сократить. Договорились на том, что он вышлет мне рукопись обратно.

С Анатолием Рыбаковым. Он подошел ко мне с Елизаром Мальцевым. Стали расспрашивать меня о выступлениях, а Р., отстранив М., сказал, что хочет со мной поговорить. С обидой напомнил, что я в прошлом году не дал ему почитать своего «Анти». Да, я тогда сказал ему, что мы, дескать, незнакомы и, пожалуй, не совсем корректно с моей стороны давать незнакомому человеку неопубликованную рукопись отрицательного свойства об известном писателе. Он тогда согласился. Мы, говорю, соприкасались лишь один раз, и заочно: вы были председателем приемной комиссии, и там было отклонено мое заявление о приеме из-за одной «телеги». Да, говорю, я был в Доме кино, куда явился крепко выпившим (должен был встретиться там с Региной и Сашкой Гальпериными), и, стоя в ложе, куда меня затолкала администраторша, вступил в полемику с каким-то писателем, выступавшим с эстрады (был праздник 8 Марта).

— А это, — говорит Рыбаков, — было представлено как антисемитская выходка.

— Возможно, что тот писатель и был евреем, но я этого мог не знать, не ведать. Мне передали, что вы тогда сказали приблизительно так: «Мы Бушина знаем, его принять надо, но вот — «телега», и потому вернем дело в секцию».

— Да, и мне дал хороший отзыв Леонид Зорин (впрочем, это, видно, уже по просьбе секретариата).

Договорились, что после возвращения из Венгрии он мне позвонит, и я дам ему рукопись. Я, говорит, как писатель, верю первому впечатлению о человеке.

15. XII, воскресенье

Катя сегодня проснулась (в 11.30) вопреки своему мрачному обыкновению с улыбкой. Кажется, впервые в жизни! Что бы это значило?

Вчера около девяти вечера собрались было уже с Соловьевым идти ко мне смотреть «Время», как вдруг на перекрестке между Красноармейской и Аэропортовской обнаружилась Лиля Беляева. Она возвращалась от Алексеевых, сказала, что там Давид Кугультинов.

— Я хочу пожать ему руку, — сказал я. И мы все втроем пошли к СП. Алексееву, который живет в первом подъезде 25-го дома, где Гончаренко.

Пришли. Там застолье. Нам рады. Приглашают за стол. Я пожал руку Кугультинову за его поступок на съезде при выдвижении кандидатур делегатов на съезд писателей СССР.

А дело вот в чем. Позавчера последним в прениях выступил поэт Б. Бедюров из Горно-Алтайска. Говорил смело, горячо. Эти, мол, многочисленные полуклассики, как плотина, перегородили свободное течение рек… Вся страна говорит ныне на новом языке, а здесь на съезде говорили языком старым… Везде идет обновление и омоложение руководства, произойдет оно и в Союзе писателей! И т. п. Конечно, начальству это никак не понравилось. (Между прочим, ни один из героев, кроме, кажется, Михалкова, не пришел на съезд со Звездой. А Марков вначале сидел в первом ряду президиума, а потом перебрался в последний.) Так вот, на партгруппе все согласовали — 251 делегат. А при общем сборе какой-то делегат из Горького вдруг отвел свою кандидатуру и предложил Николая Благова (я его знаю, хороший парень). Вслед за этим Д Кугультинов внес кандидатуру Бедюрова — дескать, до съезда еще полгода, за это время человек 50 будут приняты в Союз, так вот почему бы из этого расчета не избрать еще одного делегата.

Михалков взбеленился. Все же, мол, уже согласовано, вот если бы вы отвели свою кандидатуру и предложили Бедюрова вместо себя…

— Хорошо, — сказал Кугультинов, — я предлагаю его вместо себя.

Уж тут взбеленился цековский Альберт Беляев. Вырвал, как рассказывал мне все это В. Чалмаев, у Михалкова микрофон и стал грубо поучать Давида, что тот ведет себя не как коммунист (он еще учит других коммунизму!). Ну, все замяли и Бедюрова не внесли в список

И вот хотя бы за такую попытку протеста против полной регламентации я и пожал Д. К-у руку.

Но потом… Я впервые сидел с ним рядом и выпивал. И лучше бы этого не было. Он говорил о себе без конца и неутомимо рисовал свой прекрасный образ. Говорит, что 10 лет сидел в лагерях. Когда? И рисовал такие ужасы, что четыре дамы, сидевшие за столом (впрочем, с его женой Аллой — пять), едва не падали в обморок. Вот, мол, вижу как-то: два зэка по очереди отрубили друг другу ноги, чтобы не работать на лесоповале. Сделали они это 21 декабря 1949 года в день 70-летия Сталина и сказали: «Это ему на холодец». Байки для идиотов в солженицынском духе. Ненавистью к Сталину пропитан он насквозь.

— Мне рассказывал Микоян, будто Сталин хотел переименовать Москву в «Сталин». Внесли этот вопрос в повестку дня заседания (то ли Политбюро, то ли Совмина, то ли Президиума ВС). Когда его огласили, все, мол, потупили смущенно глаза, и Сталин сказал: «Ну, перейдем ко второму вопросу». Лютая чушь! Я сказал: «Ну, это Микоян вам врал». Он сразу сник, видимо, понял, что я хотел сказать, что это он сам врет.

А дамочки ахают, возмущаются, чуть не плачут.

В оправдание, почему не ответил на грубость Беляева, рассказал байку о Сократе. Ему, дескать, однажды кто-то залепил пощечину, а он повернулся и пошел. Его ученики возмущены, негодуют, а он ответил им: «Вон стоит осел. Когда я пойду мимо него, он может меня лягнуть. Но разве можно на осла обижаться или подавать в суд?» Хотел я сказать ему, что это хорошее оправдание для трусов, но в присутствии его жены и других дам воздержался. Может, напрасно.

Говорил я о безграмотности Карпова, к которому он, видно, благоволит. Рассказал об обмене письмами с Ваншенкиным.

За столом К. рассказывал, что «свалил секретаря обкома». Сейчас назначили нового. И вот при прощании у метро он уже о нем: «Первые три года он меня будет бояться, а потом начнется борьба». Какой самовлюбленный хвастун! Представляю себе, как он держится у себя в Калмыкии. Его лейб-переводчица Юлия Нейман.

Еще рассказывал, как двадцать лет назад у Дома литераторов на площади, где стоянка такси, избил Михаила Бубеннова за то, что у него в «Орлиной степи» будто бы есть слова «Калмыки — самый мерзкий (подлый, отвратительный) на свете народ». Это он прочитал будто бы в «Огоньке», когда был в заключении.

21. XII

Время от времени мне снится один и тот же сон. Будто я еще студент какого-то технического института, коих было в моей жизни три, и почему-то сильно отстал по математике,

так отстал, что уже ничего не понимаю в каких-то новых формулах, и мне тревожно, даже страшно — как же я буду сдавать экзамены? И я просыпаюсь с облегчением и радуюсь, сознавая, что никакие формулы надо мной не висят. Это приснилось мне и сегодня.

В понедельник ездил в Подольск — в Центральный военный архив. Там развели такую секретность, что я сказал зав. читальным залом: «Легче было Кенигсберг взять, чем ваш архив!» Уехал не солоно хлебавши. Надо оформляться через аж начальника Генштаба!

В четверг, 19-го, ездил в Красновидово. Поставил в кухне плиту, застелил полы бумагой и картоном.

Вчера Тане исполнилось 47 лет. Катя испекла по этому случаю прекрасный рулет. Был праздничный ужин, выпили с Таней по рюмке водки (я — две). А сегодня утрецом…

23 дек.

Отвез на дачу холодильник, кушетку и т. д.

2. I.1986

Новый год встречали дома. Без двадцати пяти двенадцать мы с Таней пошли к Полторацким, подарили им большой вантуз (прокачку). Посидели у них за столом минут 15, выпили по бокалу шампанского, а потом поднялись к нам. Минут за десять за столом стали слушать речь Горбачева. На другой день я прочитал ее, там есть прекрасные слова: «Сегодня мы называем вещи своими именами: успехи — успехами, недостатки — недостатками, ошибки — ошибками». Мне вспомнились слова Маркеса: «Нас пленяет эта работа — называть вещи своими именами».

Около часа Катя ушла к Тане Кузнецовой. Там мама ушла в гости, и они собрались впятером — Таня, Катя, Аня Кам., Аня Богомолова и потом пришла Капочка. Там Катя и ночевала.

Полторацкие ушли около двух. По ошибке мы смотрели по телевидению вторую программу и удивлялись: одна классическая музыка!

1-го ездили с Таней гулять в парк, была прекрасная погода, ясно, солнечно, пахло мартом. Жалели, что без лыж.

А сегодня я покатался на лыжах. Перед лыжами в час дня звонил В. М. Андреев, парторг. Сказал, что 1) мое «письмо» «рассматривается в соответствующих инстанциях»; 2) спросил, не «распространяю» ли я «письмо»: «Вы, кажется, это делаете?» — «Нет». И просил «не распространять»: «Если вам что-нибудь не ясно, зайдите в партком». — «Нет, мне все ясно».

20. I

С Катей что-то происходит. Казалось бы, музыка давно начисто забыта, но вот стала время от времени подходить к пианино и играть. Вот и сейчас играет «К Элизе». Прекрасно!

А еще она впала в вегетарианство и вот уже неделю ест все только по выбору — отказалась от колбасы, от икры даже и т. п. К чему бы это? Мы с Таней отговариваем ее, просим бросить блажь, но она упорствует.

24. I

День рождения начался со звонка из ЦК Ответственный инспектор Мих Ив. Елизаветин пригласил на беседу в связи с моим «Письмом товарищам по партячейке», которые я направил на имя Лигачева 12.XII прошлого года. Явился к нему (по пути сделал три ключа от входной двери в проезде от пл Революции к Никольской) в начале одиннадцатого, ушел в двенадцать. Тихий, деликатный человек, 67 лет, был вторым секретарем Омского (или Томского) обкома. Главная его цель была при беседе охранительная. Стал читать ответы по пунктам на мое «Письмо»

1. В том, что обе дочери Маркова приняты в Союз, он не видит ничего особенного. «Ведь нет второй такой семьи!» — «Ну, а вот теперь есть». — «У него же еще и внучка имеется Может, и ее в Союз?» — «Что ж, если заслуживает — можно и принять».

2. В изданиях Марковым своих книг, в т. ч. собрания сочинений, «никаких нарушений издательских норм нет». — «Возможно, но я говорю об этических нормах коммуниста и руководителя».

3. Я сказал: «Можно себе представить, чтобы в ваш комитет пришли работать жена Соломенцева, его дочь и его племянница?» — «Нет».

4. Будто бы не соответствует действительности моя оценка творчества Ек Марковой. Я ее не давал, я лишь привел другую точку зрения. Это-де статья не о повести Марковой, а о ней там сказано как бы мимоходом. Неправда. Рецензия целиком посвящена повести и называется «Облегченным путем».

Не смущает Маркова и то, что «Юность» (!) обильно печатает его дочь, премирует ее, а гл. ред. А Дементьев еще и нахваливает его жену в «Литгазете».

В. А. КАВЕРИНУ

«4.2.1986 г., Москва

Многоуважаемый Вениамин Александрович! Если помните, год назад мы с Вами обменялись мнением о высокопоставленных сановниках, старухах на завалинке и о литературных премиях. В развитие и дополнение к тому, что я сказал тогда, посылаю Вам в ответ на Вашу просьбу посоветовать, как тут быть, некоторые новые свои размышлизмы. С наилучшими пожеланиями».

* * *

Текст «размышлизмов» не сохранился.

* * *

3 февраля.

На собрании критиков и прозаиков я выступил с разъяснением, что такое наш Первый секретарь Ф. К, человек, как он сам сказал, «с ролевым сознанием». Выступали о «ролевом» и другие в том же примерно духе. Но он, уцепившись зубами за карниз, все-таки не шлепнулся на асфальт.

Свое выступление послал в «Литературку».

«7 февраля 1986

Дорогой Володя!

Опять валяюсь у докторов. Эта зима особенно трудная: к ранам добавились еще и перепады давления.

Сегодня мне из соседней палаты дали почитать «Московскую правду» с отчетом Московского горкома. Ну и дела!!! Это впервые так! Давно пора сказать все, как есть. Даже выступление Феликса Кузнецова не эпическое словоблудие, как обычно. Впервые тронуты такие имена, как Айтматов, Чаковский, Юлиан Семенов. Уж не говорю об Окуджаве, Поволяеве… А ведь сколько таких «приписок» в литературе»!!!

Черкни хоть пару слов о своем житье-бытье, о московских новостях.

Желаю всего! Привет супруге!

Борис Куняев».

«17 февраля 86

Дорогой Борис!

Я получил твое письмо от 7 февраля, где ты радостно восклицаешь «Это впервые так! Давно пора сказать все, как есть». По страной игре случая нечто похожее говорил мне при встрече в Литфонде твой однофамилец Станислав. Вот, мол, торжествует наконец справедливость. Я, говорит, вспомнил прежде всего о тебе. О твоей статье о романе Окуджавы «Путешествие дилетантов». Вот, мол, она теперь получила поддержку первого секретаря с трибуны партконференции. Я ответил Станиславу то, что сейчас напишу и тебе.

Странно мне видеть людей столь зрелого возраста такими политическими и нравственными простачками. В выступлении Ф. Кузнецова все тщательно взвешено, рассчитано, отмерено. Он не тронул никого, кто хоть на одну ступеньку выше его на литературно-иерархической лестнице: ни Маркова, ни Михалкова, ни Бондарева. С другой стороны, что для него Айтматов, обитающий за горами, за долами? А чем опасен старый, больной Чаковский, вот-вот уходящий в отставку? Совершенно безобиден и Поваляев со всей его поваляевщиной. А Окуджава и Семенов, никаких постов не занимающие?

Но дело не только в этом расчете. Кузнецов лгал, когда говорил, что этих писателей невозможно тронуть. О «Буранном полустанке» Айтматова были критические суждения Н. Потапова, М. Синельникова, Ю. Мельвиль. О исторических фантазиях Окуджавы писали и я, и молодой критик С. Плеханов. А где же был в это время Кузнецов, если у него, оказывается, имелись серьезнейшие претензии к этим авторам? Почему молчал, когда выдвигали на госпремию «Полустанок»? Что могло помешать ему, первому секретарю МО, секретарю Российского Союза, секретарю СП СССР, депутату Верховного Совета, дважды лауреату, дважды орденоносцу, доктору наук и профессору? Да еще и члену парткома МО, члену горкома. На собрании 3 февраля я задал ему эти вопросы. Ему нечего было ответить. На партконференции он поступил, как Хрущев в докладе на XX съезде: во всем обвинил Сталина, а сам в эти годы будто жил где-то в Центральной Африке.

С трибуны того же собрания я привел прежние высказывания Кузнецова о некоторых авторах и произведениях, которые он сейчас критикует. Например, теперь он называет роман Чаковского «Победа» слабым. А вот что писал раньше: «Все более заметен поворот нашей литературы к проблематике социально-философской. Углубление государственного ее мышления. Речь прежде всего идет о таких заметных явлениях прозы последнего времени, как «Берег» Ю. Бондарева, «Победа» А. Чаковского». Даже о Поваляеве, которого ныне топчет, говорил в возвышенном духе: «Книги В. Поваляева позволяют говорить о новой ступени в развитии нашей социально-экономической публицистики» (МЛ.21.11.80).

И вот тебе еще: «Мы не умеем ни гневаться, ни радоваться в полный голос согласно масштабу того, о чем идет речь». А он умеет, когда нужно — радоваться, когда выгодно — гневаться. «Надо научиться говорить правду в глаза» (МЛ.31.10.80). Он будет нас учить! Но я ему сказал: «Вот я читаю в «Правде» твою хвалебную статью о спектакле Малого театра «Вызов» по пьесе Г. Маркова и Э. Шима и вижу, как безрадостно, как скучно ты

радуешься, как деревянны твои похвалы… Но вот читаю в той же «Правде» статью Лилии Беляевой, слушаю ее выступление по радио и воочию вижу: человек всем сердцем и радуется и гневается. Или вот статья Майи Ганиной в «Литературке» — тоже живое лицо в радости и гневе. Можно назвать и другие имена. Так что не надо свою собственную бледную немочь выдавать за вселенское бедствие. Но именно так всегда поступают те, кому пора уходить.

Как видишь, Борис, Кузнецов — это ловкий литературный оборотень, и выступление его на партконференции — обычное политиканство. Вот что на первый случай я хотел тебе сказать.

Надеюсь, со здоровьем у тебя стало получше.

Обнимаю. В. Б.».

Я. К. ГОЛОВАНОВУ

«18 февраля 1986

Уважаемый Ярослав Кириллович!

С большим опозданием и случайно я прочитал на днях в «Комсомолке» за 30.11.85 Вашу статью о фильме «Константин Симонов». Вы сделали, конечно, доброе дело, но одно место в статье меня удивило. Вы пишете о знаменитом стихотворении «Жди меня»: «Давайте задумаемся: в газете оно напечатано в январе 1942 года, значит, написано, скорей всего, в конце 41-го». На самом деле было не так Стихотворение написано не в конце 41-го, а в июле 41-го и не на фронте, а в Москве, точнее, в Переделкино жарким июльским днем.

И, к слову сказать, после войны Симонов не остановился перед тем, чтобы опубликовать письмо одной женщины с горьким упреком ему. Она писала, что это стихотворение твердила всю войну как заклинание, как молитву, но муж не вернулся, погиб. Что ж, спрашивала она поэта, я плохо ждала? Ведь там вот какие слова были:

Действительно, это прекрасное стихотворение именно как молитва, как заклинание верности, но если тот, за кого молились, погибал, оно неожиданно оборачивалось совсем другой стороной, оно становилось обвинением. И автор имел мужество признать эту страшную сторону своего шедевра.

Всего доброго!»

22 февраля.

Получил письмо от Каверина. Адрес надписывал, видимо, сам — каракули, но машинописный текст письма четок Судя по обратному адресу, он за это время переехал из Лаврушинского переулка, из писательского дома, на какую-то улицу Ульбрехта. Где это, не знаю. Надо думать, квартиру получил не хуже лаврушинской. И вот:

«17.2.86

Уважаемый Владимир Сергеевич!

Я с удовольствием прочитал Ваши размышления о литературных премиях и в целом не могу с Вами не согласиться. Я тоже думаю, что премии приносят больше вреда, чем пользы, и будь моя воля, учредил бы некоторое количество их, согласуясь с характером жанра того или иного произведения. За выдающийся роман я учредил бы премию Льва Толстого, а за выдающийся стихотворный сборник — премию Пушкина. Но таких произведений в нашей литературе, к сожалению, нет. И Булгаков, как известно, умер, не дождавшись не то что премии, а просто публикации своего прекрасного романа «Мастер и Маргарита» (он умер в марте 1940 года, а первый раз Сталинские премии присудили в 1941 году. — В.Б.).

Вообще говоря, меня мало беспокоят эти премии — со всеми своими премиями Симонов, к сожалению, будет забыт через 3–4 года, а, скажем, Чаковский — на другой день после его кончины. Так что премии и не только мешают справедливой оценке произведений русской литературы, они только вполне естественная декорация к тому глубокому неестественному положению, в котором находится наша литература.

С отдельными Вашими оценками я, однако, не могу согласиться. Думаю, что Залыгин отнюдь не заслуживает звания Героя (Неужели я писал, что заслуживает? После публикации «Архипелага» в «Новом мире» он тотчас заслужил звание американского академика. — В.Б., 2012). А в неровном таланте Шолохова не нахожу ни следа гениальности. Не надейтесь, что я могу дать Вам дельный совет. Литературой управляют лица, награжденные премиями. И они едва ли согласятся на Ваши предложения (об упразднении премий. — В.Б.). Конечно, если бы я был влиятельный писатель, я бы постарался доказать, что в премиях никакой необходимости нет. Но меня нельзя назвать влиятельным писателем. И хотя я тоже получил премию, но очень давно (В 1944 году за «Два капитана». — В.Б.) и за роман, который все-таки выдержал около ста изданий.

А пока я бы посоветовал Вам направить Ваши дельные соображения в комиссию по подготовке съезда партии.

С приветом В. Каверин».

8. III, суббота

Позавчера вечером, в день закрытия 27 съезда партии, делегатом которого он был, позвонил А Чаковский. Поблагодарил за сочувствие по поводу интервью Ф. Кузнецова «Московской правде» (20.2) и его выступления на городской партконференции, где тот поносил роман Чаковского «Победа». АБ. сказал, что у него связаны руки. Я ответил, что ведь можно и не упоминать «Победу», можно обойтись другими именами, например, В. Поволяевым. Такой поворот его заинтересовал. Сказал, что завтра уезжает за границу (в Бельгию, как уточнил сегодня по телефону М. Синельников), вернется 16-го. Предложил позвонить его заму Юр. Петр. Изюмову или после 16-го — ему.

Договорились, что я напишу статью о Ф. Кузнецове. Вчера я ее начал писать. Получается памфлетно. Подойдет ли так?

Сегодня были все дома. Праздничный обед: я выпил две рюмки коньяка — одну на помин усопших (сегодня Родительская суббота), вторую — за праздник. Вечером Катя играла на пианино, что случается крайне редко. А ночью ей сделалось страшно, и она пришла спать к Тане, но на тахте в кухне тесно, и они легли в ее комнате на одной кровати.

С. В. ПОТЁМКИНУ

Отдел культуры ЦК КПСС

«5 марта 1986 г.

Уважаемый Сергей Васильевич!

Ваш сегодняшний звонок был для меня неожиданным, и потому у меня не было под рукой источников, которые могли бы подтвердить мою правоту. Но сейчас я могу восполнить этот пробел.

Я сказал, в частности, что Г. Марков ходит в секретарях сорок лет. Вы воскликнули: «Загнул! Загнул!» Но вот книга его осведомленного биографа И. Мотяшова «Георгий Марков» (1984). В ней читаем: «Новый 1946 год писатель встретит в Иркутске. Вскоре Г. Маркова избрали секретарем отделения СП». И с тех пор он все время возвышался по секретарской линии, дойдя в 1971 году до первого секретаря СП СССР, где пребывает и ныне. Итак, 1946–1986. Это ровнехонько сорок лет.

Далее Вы уверяли, что Марков не имеет премии Комсомола. В той же книге на стр.322 читаем, что Марков огреб Ленинскую, Государственную СССР и РСФСР, им. Комсомола, им. Тычины, а также три иностранные. Всего 8! Особенно примечательна комсомольская. Во-первых, ведь она предназначается для литераторов не старше 35 лет (КП.25.2.86), а ему было уже 70. Во-вторых, эту премию он разделил с Анат. Ивановым. Не побрезговал, болезный, даже половинкой («МЛ».14.11.80).

Тут же критик сообщает, что Марков имеет две Золотых Звезды Героя. Как Шолохов! Чем он хуже? Кроме того, четыре ордена Ленина (больше, чем у маршала Жукова после войны), ордена Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени, медаль «За победу над Германией», пребывая всю войну на востоке и т. д.

М. Горбачев сказал однажды, что иные награды теряют у нас стимулирующий смысл. И тут он прав.

Если Вас интересует, какие награды имеют жена Маркова и его дочери Ольга и Екатерина, — все четверо члены Союза писателей! — то Вы можете без труда узнать это сами.

С наилучшими весенними пожеланиями!»

10 марта.

Борис Куняев пишет:

«Дорогой Володя!

Спасибо за письмо-размышление о самых острых углах нашей литературы. Разумеется, ты полностью прав! Но все эти мысли гасит бюрократическая костоломка нашего правления. На кой хрен нужны все эти бесчисленные секретари и члены? Ведь куда ни плюнь — начальство. А где начальство, там кончается творчество, остается лишь чинопочитание. Пора разогнать все правления и бюро! У писателя должно быть одно звание — писатель!!!

Сейчас я, как та одинокая телега. Вечер и бесконечная тоска.

Обнимаю. Борис».

11. III, вторник

Вчера поехал в «Молодую гвардию» за окончательным расчетом по «Эоловым арфам». Когда был на прошлой неделе, в бухгалтерии мне сказали, вроде, что полагается еще 2800 р. Я такую сумму приблизительно и ждал, даже меньше — вычеты же еще. И вдруг вчера мне говорят вам еще 6200. Я не поверил своим ушам. На 4 тыс. больше, чем ожидал! Вот это сюрприз! Дали на руки три тысячи, остальные перечислят на сберкнижку. Пришел домой и сказал Тане, что нашел на дороге по пути от «Динамо» сумочку с четырьмя тысячами. Не поверила.

Но судьба строго блюдет закон равновесия добра и зла. Вечером, когда ел апельсин, выпали два вставных зуба. Разве это стоит четырех тысяч.

Сегодня ездил на улицу Лестева в челюстной госпиталь к Гале Ревуновой. Поставила те зубики на старое место и говорит, что надо бы по-другому, опасается за надежность.

18. Ill

Как видно, Чаковский сильно заинтересован в статье о Фельке. Вчера утром позвонил его зам Юр. Петр. Изюмов. «Как дела со статьей?» Я сказал, что часа в три привезу. Но приехал в «Л.г.» только около пяти. Изюмова уже не было. Секретарь в вестибюле позвонила секретарю Чаковского, и он тут же меня принял, хотя сперва его секретарша сказала, что он занят, у него люди. Я впервые в новом здании «Л.г.». Роскошно устроились они в Костянском переулке, что на Сретенке. Какой-то огромный дореволюционный дом этажей в 6–7. И внутри все отделано по последней моде.

Кабинет Чака на втором этаже. Не большой, не такой, что был когда-то на Цветном бульваре во времена Кочетова — Друзина — Смирнова — Косолапова, но уютный и богатый.

Чаковский сильно постарел. Опасается, как бы не обвинили, что он привлек меня для своей защиты. Попросил написать на рукописи «Ю. П. Изюмову. В. Бушин», что я и сделал. Стал жаловаться: «Столько доносчиков развелось!» — «Что делать, АБ., таков мир, в котором мы живем, другого у Бога нет».

Еще жаловался, что утром был секретариат большого Союза, многие выражали ему сочувствие, говорили, какой подлец Кузнецов, но с трибуны никто не сказал об этом ни слова, не защитил его. Лишь, говорит, Колька Грибачев, который-де сегодня может разругаться, а завтра лезет целоваться, только он сказал, что «Победа» хороший роман, но опять-таки безо всякого отношения к Кузнецову, который разнес роман. А!.. Это тебе с твоими званиями-регалиями, постами-должностями, орденами-премиями больно и лихо от одного критического словца, а каково нам, у которых нет никакой защиты, когда нас пинают и топчут, как хотят, хотя бы издатели.

Потом он меня поблагодарил, и я ушел.

Сегодня ездил к Анат. Богдановичу. Бедный парень! Он совсем теперь не может передвигаться. Дал мне книгу М. Меньшикова.

21. III

Позавчера утром уехал на дачу. Ехал поездом до Истры. Там в мебельном магазине купил два стола для кухни и две книжных полки. Обещали привезти в 4, заявились в 6. Пока я относил полки, два здоровенных малых все сгрузили и укатили. Даже не попрощались. Пришлось звать на помощь Ник Андр. Втащили стол рабочий, все остальное — сам. Ехать в город было уже поздно. Остался ночевать. Весь вечер возился

со столом. Первый раз ночевал на даче. Прекрасно! Спал как младенец. На другой день тоже возился с квартирой. В город приехал только в половине восьмого (в пути у «Икаруса» была небольшая авария).

Поламывает затылок Неужели давление?

8. IV

Купили собаку! В прошлое воскресенье мы с Таней были на дне рождения Василия Александровича (76!), а Катя поехала на Птичий рынок и за десятку притащила оттуда маленькую бестию — курбастенького щенка бурой медвежьей масти, будто бы помесь лайки с немецкой овчаркой. Есть белые пегашины — под нижней губой, на пузе, на задних лапах Сучка. Катя зовет ее Тофсла — есть такой персонаж в какой-то давно прочитанной ею шведской книжке. Я зову Тэффи, Таня — Жучка. Конечно, очень забавное существо, но, кажется, и свирепое. Вдруг вырастет с теленка? Сейчас ему всего месяц. Мы с Таней решились на это в расчете, что собака благоприятно повлияет на Катю, свяжет ее заботами и хлопотами, отвлечет от того проклятого мира. Ведь в позапрошлый четверг, 27 марта, опять был фокус без четверти одиннадцать позвонил парень, назвавшийся Мишей, и сказал, что не волнуйтесь, Катя просила передать, что она уехала в Ленинград. И ночь она вместе с АБ., конечно, не ночевала дома, они явились часов в 12 — около часа. «Где ночевала?» — «У Иры с Мишей». — «Тот самый, что звонил?» — «Нет». — «Кто они?» — «Муж и жена, студенты лет двадцати».

Ада, Галя, Сергей — все одобряют наш собачий шаг.

16. IV

Вчера отметили по-домашнему Катино 17-летие. Из подружек была лишь Арина Калачкина. Распили бутылку приятного грузинского вина «Ахмета». В субботу она, должно быть, соберет подружек

Сегодня хоронили Валентина Катаева (умер 12-го на 90-м году жизни). Гроб стоял на сцене Большого зала ЦДЛ, зал был почти полон. Выступали Вит. Озеров, Анд. Дементьев, Ф. Кузнецов и какой-то секретарь ЦК комсомола. Панихида длилась полчаса. Всю жизнь он шагал в ногу, а лет за двадцать до смерти у него проснулась совесть. И завершил свою жизнь он достойно — повестью «Уже написан Вертер». Дай-то Бог такую старость — почти до самой смерти работал!

17. IV

День рождения Сергея. Ему исполнилось бы тридцать лет.

А. Б. ЧАКОВСКОМУ

«17 апреля 1986

Уважаемый Александр Борисович!

Ю. П. Изюмов сообщил мне, что с публикацией моей статьи об известном литературном Бармалее дело обстоит довольно неясно, однако радостно присовокупил, что с нее сняли копию и направили куда-то «для принятия мер». Куда именно, умолчал. Э-тэ-тэ-тэ-тэ… Куда же все-таки — в ЦК, в КГБ, в Интерпол? И даже не спросив автора! Но ведь возвышенная статья написана вовсе не для «принятия мер» по отношению к коллеге, а в защиту святынь искусства. Есть же некоторая разница между жалобой в редакцию пенсионера на плохую работу жэка (такую жалобу можно и нужно переслать куда следует для принятия мер) и статьей писателя о другом писателе.

К тому же, с одной стороны, ведь Вы не владелец газеты, а только один из ее редакторов, пусть и главный; с другой — Золушка-Бармалей задел не одного Вас, а целую группу писателей и грубо исказил положение дел в целом. Поэтому выступление газеты с отпором лицемерному Бармалею было бы защитой совсем не Вас лично. Да и вообще эпизод о Вас можно и вовсе снять.

С наилучшими пожеланиями В. Бушит.

* * *

Статья не была напечатана. А куда ее послали, не знаю.

* * *

НАРОДНОМУ АРТИСТУ М.А УЛЬЯНОВУ

«21 апреля 1986

«Уважаемый Михаил Александрович!

На протяжении долгого времени Вы читаете по радио и по телевидению рассказ Василия Шукшина «Микроскоп». С увлечением Вы прочитали его и со сцены Колонного зала 24 февраля в концерте для делегатов 27-го съезда партии, который транслировался на всю страну.

Как видно, рассказ Вам очень нравится или Вы просто доверились авторитету очень талантливого писателя. Но разве Вы не знаете, что и у самых больших мастеров бывают неудачи? Тут — явная.

В рассказе все построено на диком, точнее, дикарском невежестве героя. Человек зрелых лет, грамотный, он вдруг узнал о микроскопе и загорелся несуразной страстью неизвестно зачем приобрести его. Ради этого пошел на обман жены, утаив от нее заплату — 120 рублей, которые предназначались на покупку теплой одежды детям. И вот купил и носится с несуразной покупкой, как дурак с писаной торбой.

Лет 50–60 тому назад можно было встретить людей, которым микроскоп представлялся загадкой, чудом и мог вызвать у них восторженное изумление. И это могло дать Михаилу Зощенко повод для горькой усмешки над нашей тогдашней отсталостью или для веселой шутки. Но где сыскать такого темного человека ныне? Автор не показал ни причины столь загадочного невежества своего героя, ни источника его маниакальной страсти. И какой хоть сколько-нибудь значащий смысл можно извлечь из образа такого человека? Все это выглядит фальшью, выдумкой с целью рассмешить — и только.

Герой не только неправдоподобно темен, но и не умен, не только примитивен душой, но и вульгарен, лжив. Он еще и лишен простейшего чувства ответственности перед семьей: лишает свою блажную прихоть за счет благополучия родных детей. Он вызывает решительную неприязнь. А Вы его пропагандируете!

Под стать герою и его жена, особа столь же примитивная, неумная и вульгарная. Вот муж говорит, что потерял зарплату. Поверив ему, она не сочувствует беде, а хватает сковородник и с диким воплем бросается на мужа и бьет его по кумполу. Как видно, и автор, и Вы считаете, что эта сцена отвратительного супружеского суесловия полна сочного юмора и народного колорита. Ведь супруги то и дело частят друг друга на такой манер: сволочь!.. паразит!.. чурка с глазками!.. кикимора болотная!.. дура!..зараза!..гад!.. Да еще и слегка усеченная матерщина. И все это при родных малых детушках.

К слову сказать, Вы читали эту непотребщину со сцены Дома, который когда-то назывался Российским Благородным собранием. Стены этого Дома повидали на своем веку многих. Они помнят Пушкина и Лермонтова, Тургенева и Островского, Гончарова и Аксакова… 6 июня 1880 года с этой сцены произнес свою великую пушкинскую речь Достоевский. Наконец, эти стены помнят январь 1924 года и март 1953-го…

Невозможно представить, чтобы в пору помянутых великих людей России на эту сцену допустили бы кого-то с рассказом, подобным «Микроскопу». А если кому-то и удалось бы проскочить и выйти к рампе, то при первом же произнесении таких слов, как «зараза» и «сволочь», проныру стащили бы со сцены и через черный ход вышибли бы на Большую Дмитровку да еще, как того Аркашку Счасливцева, гнали бы нагайками до Страстной площади или аж до Тверской заставы, дабы очистить нравственно-эстетическую атмосферу Первопрестольной. Помнить об этом надо всегда.

С наилучшими пожеланиями успехов на сцене, на экране и в эфире, особенно — в выборе репертуара.

Владимир Бушин,

искренний почитатель таланта и Вашего,

и Василия Шукшина».

23. IV, 440 ночи

Вчера ходили с Экономовыми в ресторан «Белград». Мой секретарь выставился. Я хотел дать 20 рэ, но он не взял.

Не спится. Проснулся часа в три, и пришли в голову строки:

Неужто и после этого (да еще таблетка димедрола) не усну?

6. V.1986

В 10 часов Галя, Ада, Сергей и я встретились у метро «Щербаковская» и поехали на машине в Глухово, на могилу отца и матери. Доехали благополучно. Сперва было холодно и ветрено, хотя и солнечно, но потом потеплело. Сергей поправил золотой краской надписи на досках. Поставили цветы. Потом отъехали и перекусили. По дороге Ада сказала мне, что 1-го получила телеграмму о смерти в Минске тети Лены. Умерла на Страстной неделе, как святой человек. Она и была истинно святой. Такой доброты я больше нигде не встречал в жизни. А как она бросилась на помощь раненому красноармейцу, когда в нашем Рыльском шел бой! И сама была ранена в руку.

На обратном пути заехали на Пятницкое кладбище — на могилу Сережи. Поставили три горшочка с цветами у всех трех памятников — у Сережиного, у Васильевского и у Кашинского. Потом поехали на Ваганьковское. Я был там впервые. Посмотрели могилы Есенина, Владимира Даля, Высоцкого и много других. Получился сплошной кладбищенский день.

Б. Н. ЕЛЬЦИНУ,

первому секретарю МГК КПСС

«10 июня 1986 г. Уважаемый товарищ Ельцин!

Не были бы Вы так любезны посмотреть прилагаемую статью «Как бедная Золушка стала Бармалеем». О ней весьма положительное мнение у С. В. Михалкова, АБ. Чаковского и некоторых других известных литераторов, но, несмотря на явный расцвет демократии и грандиозные успехи гласности, напечатать эту статью мне никак не удается. А она, мне думается, могла бы сыграть полезную роль перед съездом писателей СССР. Я был бы Вам весьма признателен, если Вы нашли бы возможным помочь мне напечатать статью в московской печати или еще где-либо.

С наилучшими пожеланиями.

Извините, что не первый экземпляр. Первый не вернули из редакции».

19. VI, Красновидово

Жизнь моя сейчас в бесконечных переездах. В понедельник утром я еду с Фроськой из Красновидова в Москву. Живу там понедельник и вторник В среду утром нашим автобусом один или с Фроськой еду в Красновидово. Здесь нахожусь до четверга (вечера) или пятницы (утра), и опять — в Москву. В субботу все втроем + Фроська едем в Красновидово. В воскресенье вечером Таня и Катя уезжают нашим автобусом домой, а мы с Фроськой ночуем и уезжаем в понедельник утром.

Такой образ жизни растаптывает время, и я ничего не успеваю делать, кроме того, что требуется по дачному хозяйству. С великим удовольствием я хожу сейчас по хозяйственным магазинам и покупаю настоящие мужские вещи: топор, паяльник, лампу, пилу, отвертки, молоток, краску, олифу, растворитель и т. п. Это почти такое же удовольствие, как рыться в книгах. И с наслаждением вожусь на огороде. Таня посадила на двух грядках салат, свеклу, укроп, но все это плохо взошло. А я позже посадил картошку (глазками), и вот уже взошли 33 куста. Вчера посадил еще, опять глазками, больше 70 клубней, так что теперь, если примутся, будет больше сотни кустов. И штук 15 луковиц.

А 1 июня посадил против южных окон дубок Сколько он мне стоил мучений! Корень у него оказался изогнутым и очень длинным, яму пришлось копать глубокую, а ведь там сплошные камни, куски цемента, щебень. День был жаркий, и я работал то лопатой, то ломом, в трудовом остервенении был на грани инфаркта. Но вот мы его с Таней присыпали землей, полили, и он стал вянуть. Листья сразу опустились, а потом и завяли. Как я жалел, как досадовал! 15-го решил выкопать его и посадить на этом месте березку. Подошел, наклонился, смотрю — а на веточках набухли зеленые почки. Жив! Две недели дубок боролся за жизнь и победил. Я верил в это, я говорил Тане, неважно, что листья завяли, что листья — самая нежная часть дерева, а само оно может быть живо. И вот я не ошибся.

Я так обрадовался оживлению дубка, что в этот же день посадил рядом с ним три березки.

«Милый Володя!

Прости, что я напутал с передачей о Есенине. Мне стало совсем плохо. Я почти не двигаюсь. Как ты, старина? Что нового в столице? Сердечно поздравляю тебя и все твое семейство с Октябрем.

Привет Грише Соловьеву.

Желаю всего.

Борис» (Куняев).

«7 декабря 1985

Дорогой Боря!

Позволь выразить надежду, что ты не так плох, как пишешь. Ты любишь порой похныкать, это мне известно. Думаю, мы еще встретимся в Коктебеле. Я был там в этом году и весной, и осенью. Ты же летописец Коктебеля, и тебе надо бы знать, что минувшей зимой в коктебельской бухте жили лебеди. Вернее, большие белые птицы. Но все говорили, что это лебеди. Но я-то знаю, что это не так Это, Боря, погибшие здесь в декабре 41-го года десантники. В образе птиц они прилетели посмотреть на этот край в год сорокалетия Победы. Я написал об этом стихи.

Что еще? У музея поставили бюст Волошина. И много всего другого разного. Расскажу при встрече.

Обнимаю. Будь бодр! С Наступающим!

В.Б.».

* * *

Ответа я уже не получил.

* * *

В. КРУПИНУ

«17 февраля 1986

Дорогой Володя!

Вчера в телевизионной передаче «Писатель и время» вы в беседе с Ф. Кузнецовым процитировали: «Я оглянулся окрест, и душа моя пороками уязвлена стала». Я, разумеется, горячо приветствую всякое обличение пороков, даже если это в беседе с такой личностью, как Ф.К Но у Радищева речь шла не об этом, а вот о чем: «…и душа моя страданиями человеческими уязвлена стала». Страдания и пороки — вещи очень разные.

Возможно, такую обмолвку вы допустили под влиянием того пафоса, с коим ваш собеседник обличает ныне пороки нашей литературной жизни, к которым он будто бы не имеет никакого отношения.

Жму руку

В.Б.».

A. M. БАБКИНУ. ЛЕНИНГРАД

«22 мая 86

Дорогой Александр Михайлович!

Извините за более чем месячную задержку с ответом на Ваше письмо от 18 апреля: на седьмом десятке приобрел дачу, а она требует пропасть хлопот.

Итак, 2-й том Вашего словаря иностранных «крылатых слов» планируется на 1987 год, через шесть лет после первого! В моей жизни было лишь два эпизода, затмевающие этот книга «Эоловы арфы» издавалась в «Современнике» 10 лет, а упомянутая дача в дачном кооперативе строилась 18 лет. Так что нам это знакомо.

1-й том мне в свое время подарила одна дама на день рождения, и это был лучший подарок за многие годы. Если сможете помочь со вторым, буду очень признателен.

Жизнь моя протекает многосложно. Отчасти это из-за любви к писанию сочинений вроде тех, что посылаю Вам на память.

Всего доброго».

28 мая

Приехал с Фроськой на дачу. Нет света.

29 мая

В 12 часов поездом приехала Катя.

Е. Ю. МАЛЬЦЕВУ

«4 июня 86

Дорогой Елизар Юрьевич!

Помня Ваше возмущенное выступление Е. Шевелевой на съезде, посылаю Вам копию письма, которое сегодня, не удержавшись, отправил ей. Будьте здоровы!»

Е. В. ШЕВЕЛЁВОЙ

«4 июня 86, пятница

Уважаемая Екатерина Васильевна!

К сожалению, я не имел возможности с трибуны прошедшего съезда писателей высказать кое-какие замечания о Вашем выступлении, поэтому позвольте сделать это в письме.

Прежде всего, не могу согласиться в оценке некоторых коллег. Так, Вы сказали, что «задвинут в тихую заводь поэт патриотического накала, яркого темперамента Валентин Сорокин». Да, накал есть, темперамент тоже, вот только грамотки маловато, что для писателя, Е.В., имеет некоторое значение. Между тем, никто его в тихую заводь не задвигал. Много лет он был гл. редактором изд-ва «Современник», откуда пришлось ему уйти из-за отвратительной свары, в которой он принимал активнейшее участие. А сейчас В.С. пребывает в недурной должности проректора Литературного ин-та, много пишет. Еще больше издается — какая же Вам «тихая заводь»! Но Вам хочется, чтобы он стал еще и рабочим секретарем СП РСФСР. Но зачем же на одного человека, о котором говорят, что у него нет и среднего образования, взваливать так много? На мой взгляд, для него несколько избыточно и одной должности проректора.

Далее Вы объявили покойного Ю. В. Андропова «истинным поэтом» Вашего поколения и сказали, что он мог бы печататься, иметь несколько книг, обрести «литературную славу», но по скромности ничего этого не получил. В подтверждение Вы прочитали восемь его строк. Конечно, Е.В., весьма отрадно, что председатель КГБ, а затем и генсек писал стихи, но, положа руку на сердце, надо признать, что приведенные строки и др. стихи этого автора, которые мы знаем, конечно же, лучше сорокинских, но — и только. Известно немало политических деятелей, писавших стихи: Маркс, Энгельс, Сталин, Дзержинский, Мао Цзэдун… Но никто из них заметного следа в поэзии не оставил. Не оставит и Ю. В. Андропов. Как, впрочем, и по настоянию Феликса Кузнецова недавно принятый в СП заместитель министра иностранных дел А. Г. Ковалев (р.1923), автор книги «Азбука дипломатии» и даже лауреат Государственной премии СССР (1984).

Право же, Е.В., в том и др. случае Вы проделали именно то, что так возмущает Вас, — «произвольное укрупнение литературных судеб».

Вы сурово критикуете Г. М. Маркова за то, что «в отчетном докладе ни слова о еврейской литературе». Это озадачивает, ибо в докладе не упомянуты десятки национальных литератур. Почему же Вас беспокоит только одна? Это тем более странно, что Ваш муж фельетонист А. А. Лацис, ведь это не еврейская литература, хотя он и Винтер.

Под прикрытием этих создающих впечатление смелости и критичности заявлений Вам легче было приступить к своему любимому делу — к восхвалению Г. Маркова. Последний раз я созерцал это 19 ноября прошлого года на отчетно-выборном собрании. Тогда Вы превознесли всю семью Марковых — и самого, и супругу, и их много талантливых детушек. С точки зрения антропологии, любопытно было наблюдать, как Вы даже в отсутствие этих персон не решались называть их, как принято на партсобраниях — товарищ Марков, товарищ Кузнецова — а величали только по имени-отчеству. А теперь Вы сказали: «Сам(!) Георг. Мок. Марков человек не равнодушный. Он читает наши рукописи, книги, заботится о справедливости, понимает специфику литературного процесса». Никаких доказательств всего этого у Вас не нашлось. Поэтому позвольте хоть отчасти восполнить пробел.

Особенно много внимания Вы уделили критике Михалкова. Он мне не сват, не брат, мы с ним всего раза два-три разговаривали по телефону. И я приветствую критику. Но дурное впечатление производит то, что самого большого нашего секретаря Вы пламенно превозносите, а секретаря поменьше столь же пламенно хаете за грехи, которыми еще больше грешен первый.

Вы сказали: «Какая это интеллигентность, когда помощник издает хвалебную книгу о своем начальнике, о вас!» Конечно, это достойно осуждения, и никто не собирается это оправдывать. Но почему же Вы восхищаетесь интеллигентностью Маркова, если и его помощник (В. Я. Шорор) издает и неоднократно хвалебное сочинение о нем? Мало того, у Маркова есть придворные редактора и критики вроде Андрея Дементьева, которые издают, награждают премиями пишущих членов его семьи и нахваливают их даже в «Лигазете», где Марков — член редколлегии. А разве Вам неизвестно, что на родине Маркова создан музей, экспонаты которого рассказывают о жизненном и творческом пути его самого и дражайшей супруги. Возможно, и для дочек место зарезервировано. Позвольте напомнить, что первый музей Пушкина был открыт в 1922 году, спустя 85 лет после смерти поэта.

Вы упрекали Михалкова за то, что он получал премии и награды чуть ли не за каждую строчку». Понимаем-с: гипербола. А интеллигентный Марков? У него же одних орденов Ленина больше, чем у маршала Жукова после войны. А премий! Восемь! Даже за премией Комсомола не постеснялся протянуть лапу. Как ни ужасен Михалков для Вас, но он всю войну был военным корреспондентом на фронте и за это получил часть своих наград. А Марков хоть имеет медаль «За победу над Германией», но всю войну прослужил на Дальнем Востоке и по количеству наград превосходит всех наших писателей.

Как это ему удалось? Да очень просто. Кроме него, никто не называл маршала Брежнева, пятикратного Героя, кавалера ордена «Победа», «великим сыном народа», «творцом народного счастья», никто так упоенно не превозносил его знаменитую трилогию, не говорил, что «по влиянию на умы и сердца читателей он не имеет себе равных», а он — с восторгом! И все это превращалось в золото наград и премий. Разве для Вас, Е.В., все это — новость?

Но почему же все эти интересные вещи я говорю Вам в письме, а не с трибуны съезда? Да потому, что Марков, Верченко и их сателлиты (это словцо прозвучало на съезде) создали в СП такую обстановку, при которой литератор, начавший творческий путь еще на фронте, там же ставший коммунистом, не получает не только делегатского мандата на съезд, но даже и пригласительного билета хотя бы на одно заседание. И у Вас поворачивается язык нахваливать эти гробы повапленные, которые давно пора снести туда, где им полагается быть С Марковым это следовало бы сделать еще по той причине, что ведь он ходит в секретарях вот уже более сорока лет.

Всего наилучшего.

До встречи на Девятом съезде. Если Вы будете избраны делегатом».

7 июня 86 г.

8 понедельник позвонила Шевелева и сказала, что письмо написано порядочным человеком и т. д. А о Маркове говорила так только потому, что думала, будто он при смерти. Посоветовала послать письмо в ЦК Юрию Воронову. Нетушки…

* * *

Вскоре эта Шевелева оказалась злобной антисоветчицей и прокляла, оклеветала время, когда она благоденствовала за счет такого же угодничества, как Марков. Может быть, это объясняется тем, что она была сексоткой, как о ней говорили, и вот решила сыграть на опережение, хотела заранее обезопасить себя. Как Солженицын признался же, что был в лагере завербован под кличкой «Ветров». Он утаивал это даже от своего друга Льва Копелева, с которым вместе сидел.

23 июня 86 г.

Сегодня в 17.40 сдал в окошко приемной ЦК (ул. Куйбышева, 23) вот это письмо.

«22 июня 1986 г.

Уважаемый товарищ Горбачев!

Я начал литературную работу еще на фронте, где вступил и в партию. В Союзе писателей состою более двадцати лет. Когда-то довольно активно выступал в печати как критик Но уже давно наступили для меня иные времена. Много лет я предлагаю свои работы в разные редакции, но их нигде не печатают. В большинстве случаев редакторы одобряют мои статьи и хотят их напечатать, но не решаются, боятся: слишком, дескать, остро, чересчур нелицеприятно по отношению к начальству. Так было, например, в «Нашем современнике», в «Октябре», в «Доне». Некоторые редакторы даже выплачивают гонорар за предложенные им, но не напечатанные статьи. Так было, например, в журнале «Москва», в «Литературной газете»… На, мол, тебе, только отвяжись, без тебя спокойнее.

А результат таков: последний раз я выступал в печати как критик семь лет тому назад. Это вся творческая жизнь Добролюбова! А ведь я пишу не о батьке Махно и не о Голде Меир, а, например, об Энгельсе. Кстати, замечу, что моя книга о нем продиралась к читателю 10 лет — две пятилетки.

В качестве примера ко всему сказанному посылаю Вам одну из своих статей, которую вот уже много месяцев не могу напечатать.

О подобных вопросах я уже писал тов. Лигачеву, но — ни ответа, ни привета. И факты убеждают меня в том, что без Вашего содействия никто эту статью не напечатает.

С наилучшими пожеланиями».

* * *

Все письма подобного рода большим начальникам были продиктованы отчаянностью положения, но были фактами великой наивности. Никто мне на них не отвечал. Но ведь и Толстой писал и царю, и Столыпину, и кажется, только один раз получил ответ от «любезного брата» Столыпина, который решительно отверг соображения писателя о том, что земля Божья и не может быть частной собственностью. Ну вот теперь она у нас стала. И что мы видим? Скоро к Истре мы ходить не сможем. Там известный Греф (годовое пропитание — 450 млн. рублей. — «СР», 22.11.12) огородил поле для какой-то застройки, наставил столбы у самого берега для будущей ограды.

* * *

29. VI.1986, воскресенье. Красновидово

Тошно…Вчера часа в три приехали с Михаилом на дачу. Сгоношили обед и выпили грамм 300 водки. Пошли прогуляться в Борки. Это было прекрасно. Какой там по дороге простор, какие виды!.. А потом ужинали и еще грамм 300 выпили.

Спал хорошо и крепко, но сейчас все равно клонит в сон. Михаил утром уехал на своем «жигуле», а мне тошно. Может быть, еще и оттого, что так мерзко закончился съезд. Хотя Маркову набросали 125 черных шаров, а Чаковскому и Иванову около 180, но все прошли, и все осталось по-прежнему. Печатать меня опять никто не хочет. Сбылась голубая мечта Маркова — его сделали председателем. А первым секретарем стал Карпов. Как видно по всему, там ничего не понимают ни в литературных делах, ни в литературе вообще.

А позавчера у Кати был выпускной вечер. Таня пошла в школу к девяти помогать готовить стол. Я приехал с дачи только ради вечера. Надел свой новый серый костюм и в половине двенадцатого тоже явился. На улице и в актовом зале томились ожиданием родители. А выпускники были в это время в Колонном зале, потом — на Красной площади, и вот только в начале первого часа ночи они, наконец, явились в школу. Нарядные, красивые, но, видимо, уже уставшие. Катя была в прекрасном голубом платье и так хороша, что Женя Грамп сказал нам с Таней: «Она у вас стала настоящей красавицей». Торжественная выдача аттестатов, речи, речи, речи. Часа в три родители ушли. На машине Грампов поехали домой. И по дороге Таня предложила зайти к нам и отметить такое важное событие. Все поддержали. Мы выставили бутылку «Киндзмараули», Каминские принесли бутылку «Оджалеши», Грампы — конфеты. Часок посидели. Вино было достойно события.

С. В. МИХАЛКОВУ,

председателю Правления Союза писателей РСФСР

«4 июля 1986 г.

Сергей Владимирович!

Посылаю Вам письмо, отправленное сегодня Е. В. Шевелевой. Прошу напечатать его в «ЛитРоссии». Если Вы этого не сделаете, я отправлю его в Би-би-си, где у меня есть один знакомый дядя Степа.

А как моя статья о Золушке-Бармалее? И почему до сих пор Вы не назначили меня главным редактором «Нашего современника», как я Вас просил? Викулов устал, ему редакторство осточертело, ведь двадцать лет сидит. Сколько можно! А лучше меня Вы редактора не найдете.

В кадровой политике тоже нужны новые решения, нестандартные подходы. Когда-то они существовали. Вы знаете, например, как стал командующим фронтом Н. Ф. Ватутин? Он был начальником оперативного отдела и замом начальника Генштаба. Однажды на очередном докладе Верховному Главнокомандующему он вдруг сказал «Товарищ Сталин, назначьте меня командовать фронтом». Сталин очень удивился (как Вы моей просьбе), но вскоре (в отличие от Вас) назначил Ватутина командовать Воронежским фронтом. Это было летом 1942 года, почти 45 лет тому назад. А мы до сих пор все назначения производим со строгим соблюдением иерархии, субординации и тому подобных мерзостей бюрократии. Ну, как можно назначить редактором журнала человека, у которого нет Государственной премии! Вот и будете искать такого. До скорого!

В. Бушин».

10. VII, Красновидово

Вчера утром приехал в Красновидово, купался, читал. А вечером взял на поводок Фроську, и пошли по дороге в Борки. Прошлый раз с Фоменко видели там поле подсолнуха вперемежку с горохом. Вот мне и захотелось гороху. Нарвал два кармана. Должно быть, не рвал горох с деревенских времен, лет 45–47. Все не перестаю радоваться здешней красоте. Какие русские края!

Надя из котельного просит отдать ей Фроську. И ведь надо бы, я с ней в городе мучаюсь, но ведь это была бы измена. Как быть?

11 июля

Звонил Михалков. Говорил с Катей. Расспрашивал, сколько ей лет. Настойчиво наказывал передать, что звонил С. М. Михалков. А о деле — ни слова…

17. VII, Красновидово

Вчера приехали сюда с Фроськой. Как обычно, я пустил ее на все четыре стороны. В половине второго покормил, и она опять убежала. С тех пор ее нет. Прошлый раз был случай, что она где-то пропадала ночь, но часов в 9 утра явилась. Но вот прошла и ночь, и день, уже больше суток Ходил в Борисково, спрашивал у тамошних жителей (на ближнем конце она бывала с Пискуновыми, и ее там знают), — никто не видел. Прошел по дороге: не задавили ли? Тоже нет. Видно, кто-то увел. Бедная Фроська. Она ведь не хотела ехать на этот раз сюда; и у Тани вырвалась, когда она вышла с ней из подъезда, и потом не хотела влезать в автобус, и Таня еще сказала: «Она не хочет ехать на дачу!» Как порой оказываются полны глубокого смысла вроде бы случайно сказанные слова.

18. VII

Фроськи все нет, и теперь уже ясно — украли. Вот стало тихо, никто не мешает, ни о ком не надо заботиться — а как тоскливо и тошно. Меня еще мучает совесть, что я ведь помышлял отдать ее Наде из котельной. Где-то ты сейчас, Фросенька? Хорошо, если в добрых руках…

26. VII, суббота. Красновидово

Приехал сюда в среду. Сегодня утром нашим Икарусом приехала Таня. А Катя осталась в городе — у них там большой балдеж — у всех девочек 25-го кончились вступительные экзамены. У Кати они кончились раньше всех. На собеседовании она получила 2 балла (можно было и ничего не получить, и 1, и 3), математику написала на 3, сочинение вопреки всем ожиданиям — на 5, физику на 4. Словом, все это превзошло все наши надежды. Мы готовы были к тому, что она вообще провалится. И она сама думала, что ничего не сдаст. Тем более что ведь с репетиторами занимаются, как правило, по полгода, а она занималась физикой и математикой не больше трех недель.

Сейчас смотрели по телевидению передачу о кинорежиссере И. Хейфице. Многие фильмы его я люблю, но передача — сплошные похвалы, как на панихиде по усопшему.

Между прочим, подумал: рассказ Чехова «Дама с собачкой» и рассказ Бунина «Солнечный удар» об одном и том же — как банальная связь (в первом случае — курортная, во втором — дорожная) оборачивается большим чувством. Рассказ Чехова прекрасен, но у Бунина все сжато в поэтическую концентрацию, и у него пронзительней.

31. VII, Красновидово

Вчера приехал сюда утром с Катей и ее четырьмя подругами: Таней Шавровой, Таней Кузнецовой, Соней Ковалевой и Кирой Мушкиной. Вчера они весь день купались в Истре и загорали. Катя уже черна как сапог. В 7 вечера Соня и Мушкина уехали. А две Тани остались. Около 10 часов вечера они втроем пошли на берег Истры, развели там костер и пекли картошку. Я их еле дозвался с северной лоджии уже в первом часу ночи. Я спал у себя, Катя в прихожей, а девочки в той комнате. Сегодня в 17.29 все трое уехали. Я остался один. Заходил Коля Евдокимов, которому я вчера дал почитать своего «Маркова». А сегодня он взял «Б».

С 8 июля работаю над статьей, которую назову, видимо, так «Два лица поневоле и двуличие сознательное». Нет, тяжело.

9. VIII, Коктебель

Приехали сюда 5-го втроем плюс Аня Каминская. Стояла дикая жара: 29 градусов в тени. Мы с Таней живем во 2-й комнате 17-го коттеджа, а девочки в 11-й комнате 2-го корпуса, в одноместной мансарде на 3-м этаже. Они довольны. Мы тоже. Первые три ночи терзали комары, но вчера и сегодня спали хорошо — на ночь перехлопали комаров.

10. VIII

Сегодня на пляже Бор. Леонову, а в столовой — М. Годенко предложил почитать мои писания, оба отказались. Годенко сказал: «А ты напечатай, тогда я почитаю». Untertan…

12. VIII

Я все время подшучивал: «А где-то сейчас Бергер?» И что же? Вчера он тут объявился. Спал у нас. А вокруг заболевшей Кати сформировалась компашка — два парня-соседа и вот теперь Бергер. Он произвел на меня хорошее впечатление.

13. VIII

Сейчас в столовой вдруг появился в одних шортах какой-то волосатый старый хрыч с голым пузом и шишкой на плече. Я спросил у официантки Таи, кто это. Она сказала: «Арон Львович». С негодованием прикончив свой завтрак, я подошел к его столу и сказал:

— Уважаемый товарищ, между пляжем и общественной столовой есть некоторая разница, и в нашем возрасте это надо понимать.

Он явно смутился, но пробормотал что-то вроде «не валяйте дурака». Я повернулся и ушел. Это был, оказывается, поэт Арон Вергелис, главный редактор журнала «Советиш Геймланд». Может, и хороший поэт, но брюхо-то спрячь.

14. VIII

Продолжается дикая жара. На веранде в тени 31 градус. Ночью одолевают еще и комары. Костя Бергер две ночи спал у нас, сегодня — на пляже. Пусть уж спит опять у нас. Мне его жалко. Ведь юность — это ужасная пора жизни.

15. VIII

Вчера ходили на могилу Волошина. Сперва ушли Катя, Аня и Костя. Потом пошли Таня, Саша (Анин отец) и я. Скоро мы почти догнали молодежь, и я впервые видел, как моя дочь шла за руку с парнем.

Сегодня Ю. Сбитнев организовал поездку на автобусе до биостанции, а оттуда мы в сопровождении проводника прошли через весь Кара-Даг. Прекрасная прогулка. Уже много лет я ее не совершал. Были: Таня, Катя, Аня, я, М. Кудинов с женой Галей и Сбитнев с Ганиной.

О ком это? Если бы я знал…

17.VIII

Вчера я вел литературный вечер. Выступали Иван Савельев, Владимир Забаштанский, Юрий Черниченко, Юрий Кобрин (Вильнюс), Игорь Росоховатский, Анат. Макаров, московский перс Джехангир Дорри, Ал-др Коноплин (Ярославль) и Евг. Дударь (Киев). Получилось довольно разнообразно и не скучно. Во всяком случае, летний зал был почти полон, и никто не уходил. Вот только Черниченко со своим вульгарным фиглярством был мне тошен.

20. VIII, Коктебель

Позавчера, нет, третьего дня Саша возил всех в Чуфут-Кале и в Бахчисарай, вернулись около девяти вечера. А вчера в 10.45 поехали в Старый Крым. Побывали в армянском монастыре. Сколько лет я там уже наблюдаю, как все топчется на месте — все в том же виде его реставрация. Заехали и в дом Грина. Был обеденный перерыв, но мы прошлись по садику, посмотрели через окна вовнутрь. Потом поехали в ресторан «Горный». Года два назад мы там прекрасно пообедали, пройдя пешком из Старого Крыма. Была там еще Оля, спутница Ан. Ив. Цветаевой, а всего человек 6–7. Вчера нас не хотели обслуживать в шортах, но потом смилостивились. Ну, действительно, разгар сезона, жара, дневное время! Неплохо пообедали. Жара вчера стояла опять ужасающая. Какое блаженство было искупаться после поездки! Как после перехода через Кара-Даг.

Вчера вечером распили бутылку венгерского шампанского на проводах Саши и Рафы, его спутника. Сегодня они уезжают.

30. VIII, Красновидово

Вчера в 10 вечера приехали с Таней в Москву. Последние дни в Коктебеле были не очень-то приятны. 25-го только с третьей попытки (первая — 20-го, вторая — 23-го) выставили из Коктебеля Бергера. Катя и Аня уехали 26-го, но накануне Катя заболела, температура поднялась до 37,8. Мы с Таней проводили их до поезда, посадили в вагон. Приехали в «рафике» обратно, я вышел из машины — и не могу ступить: жуткий приступ радикулита, так еще никогда не было. Таня в панике. Мимо проходила Люда. Она сбегала куда-то и привела двух парней со стулом. Они посадили меня, как китайского богдыхана, на этот стул и понесли. Принесли в медпункт. Там врач Любовь Евгеньевна сделала мне в задницу какой-то укол. Через полчаса мы с Таней кое-как выползли на улицу. Таня сбегала в комнату отдыха и нашла там Николая Данилова, с которым дня за три до этого мы пили коньяк Коля предложил отнести меня в коттедж на горбу, но я отказался. Тогда он сбегал за культурником, машина которого стояла здесь, у административного корпуса. Тот пришел, я кое-как влез на сиденье, и он меня докатил до коттеджа. И весь следующий день я лежал на веранде, любовался голубизной неба и живой игрой листьев, которые как полог спускались с крыши до земли. В день отъезда отпустило. Уж и не знаю, что помогло: два сеанса электромассажа? Какие-то пилюли, что мне давал сосед Очкин? Массаж с вьетнамской «звездой», что делала Таня? Рюмка коньяка, поднесенная Даниловым? Или, наконец, просто время?

В поезде ехали в одном купе с забавным стариком Тоуле-ном Шамшиевым, которому членский билет СП подписывал еще Горький. Я пригласил его переночевать у нас, но он сказал, что устроится в гостинице «Москва». Таня звонила, чтобы нас Саша Каминский встретил. Но они (Саша, Катя и Бергер) опоздали. Мы вышли из вагона — никого нет, и пошли на такси. По своему ветеранскому удостоверению удалось быстро взять такси, и не было еще одиннадцати, когда мы явились домой.

Утром я решил поехать в Красновидово. Но в 9 автобус не пришел. Нас оказалось четверо: я, Светлана, жена Лакшина, и какой-то Сергей. Мы взяли «левака» и за десятку прикатили на Истринскую поляну.

31. VIII, Красновидово

Сегодня приснилась собака. Будто бы это выросшая Фроська, но я позвал ее, а она не отозвалась и смотрела на меня незнакомо.

А в Коктебеле мне приснился однажды такой страшный сон, что я даже не решился его записать. Между прочим, Толстой прав, что в снах нравственность отсутствует.

11. IX, Красновидово

Приехал сюда вчера утром на автобусе. Ходили по грибы, ничего не нашли, а другие корзинами несут опята.

Вчера в «ЛГ» Б. Окуджава отметил меня иудиным поцелуем.

Позавчера Ада, Вася и я ездили к Гале на обед. Были отличные свиные отбивные. Но — ни рюмки вина. Зато здесь вчера тяпнули коньячку.

Г. Я. БАКЛАНОВУ,

главному редактору ж. «Знамя»

«26 сент. 86

Гриша!

Вчера послал тебе по домашнему адресу письмецо, а сегодня родилась новая идея… Рузвельт говорил о Черчилле: каждый день ему приходит в голову около восьмидесяти, из которых 2–3 заслуживают внимания. Так вот, в этом смысле я вроде сэра Уинстона.

Почему бы тебе не завести в журнале рубрику «Письма, на которые не последовало ответа»? Почему бы не печатать некоторые выступления на наших собраниях? Или вот не так давно я обменялся письмами с Б. И. Бурсовым и В. АКавериным. Письма интереснейшие! Зачем ждать, когда все перемрут? Или — с соответствующими комментариями — мою переписку с Солженицыным.

Посылаю тебе два материала для этих рубрик Подумай. Чего бояться в наши-то годы. Ведь мы помрем, одна сволота останется.

Салют!»

15. Х, Красновидово

Невероятная погода! 17 градусов тепла. Сейчас лежал на тахте лицом к окну и любовался синим небом, золотой березой и соснами.

Устал. Ездил автобусом в Манихино за саженцами. Привез 10 корней смородины, 2 черемухи и 2 барбариса. Надо посадить. Обратно от Красновидовского поворота шел пешком. Красота кругом — невыразимая.

…Так и не смог оторваться от окна, пока не потухла золотая береза.

19. Х, Красновидово

10-го вечером был в ЦДРИ, в его конюшне, подарил книгу Вале Савицкой.

Стоят по-прежнему невероятные для второй половины октября дни. Теплынь, безветрие, тишина, солнце. Вчера и сегодня посадили с Таней перед домом и сзади 12 кустов смородины, 2 куста черемухи и 2 куста барбариса, а в прошлое воскресенье — 2 куста сирени, 6 кустов шиповника, три березки, одну елочку и т. д. Все это время я выкапываю из земли камни, их собралось уже, видимо, несколько сот килограммов.

Вчера попалась такая здоровенная цементная плита, что я ее вытащить никак не мог. Приезжали Вера Соловьева со своим Ив. Ив-чем. Так вот только вчетвером мы с ней справились.

«Ю. В. БОНДАРЕВУ,

члену Комитета по Ленинским и Государственным премиям

по литературе и искусству при Совете министров СССР

Откликаясь на традиционный призыв Комитета к работникам литературы и искусства помогать ему в работе своими непредвзятыми суждениями о произведениях, выдвигаемых на премии, и в силу достопечальных причин не имея возможности высказать свое мнение печатно, посылаю критическую работу о представленной к премии повести «Полководец» первого заместителя председателя Комитета тов. Карпова В. В.»

(Не отправлено)

А. В. ЧАКОВСКОМУ

«28 октября 1986

Уважаемый Александр Борисович!

Во время наших с Вами бесед у Вас в кабинете минувшим летом, помнится, мы больше всего толковали об исторической правде. Это есть и в Вашей дарственной надписи на экземпляре романа «Победа», который Вы мне подарили. Во имя этой правды посылаю в «ЛГ» статью «Манипуляции» — о романе В. Карпова «Полководец», в котором правда грубо попирается. В данном случае не буду возражать, как прошлый раз, если редакция, не решившись ей напечатать, перешлет статью в Комитет по премиям. Он же предлагает и даже просит присылать отзывы о произведениях, выдвинутых на премии.

С наилучшими пожеланиями».

* * *

На сей раз «ЛГ» поступила еще круче, чем в прошлый: мою статью не напечатали и не переслали в Комитет по премиям, а прямехонько направили в ухватистые рученьки Карпова! А он включил ее в число вещдоков моей преступной деятельности, приложенных к заявлениям на меня в суд.

С. В. МИХАЛКОВУ

«29 окт. 1986 Сергей Владимирович!

Уж коли Вы столь давний и упорный мой благодетель, то посылаю Вам еще один мой труд в надежде, что Вы не будете спокойно наблюдать, как гибнет яркий талант, а топнете ногой — и статья тотчас появится в «Литературной России». Ведь надо же кому-то постоять за святую правду!

Между прочим, Е. Шевелева мне тогда звонила, сказала, что я во всем прав.

Посоветовала послать то письмо в Отдел культуры ЦК Юрию Воронову, но я не послал. Это же литературное дело. При чем здесь ЦК?

Всего наилучшего!

В. Бушин, продолжающий ждать

посажения в кресло главного редактора

«Нашего современника».

9. XI, Красновидово

Вчера приехали сюда с Белошицкими, потом подгребли Гальперины. Мы их сводили посмотреть окрестности, потом был прекрасный обед с шампанским. Володя и Сашка почти не пили. А Катя уехала вчера с Ариной Калачкиной в Таллин. Там у Арины какие-то родственники или знакомые. Должны приехать в понедельник, 10-го.

Написал статью о мерзких воспоминаниях Ю. Трифонова о Твардовском, что напечатаны в последнем (№ 44) номере «Огонька».

М. Б. КАЗЬМИНУ,

главному редактору ж. «Вопросы литературы»

«12 декабря 1986

Слава!

Мы с тобой договаривались побеседовать, да что толку-то на пустом месте рацеи разводить. Вот посылаю тебе две статьи

«Под белым парусом возвышенного духа» (о последней повести Ч. Айтматова) и «Два лика и двуликость». Читай и решай.

За двадцать лет (или меньше?) своего редакторства ты не напечатал ни одной моей рецензушочки. К вящей радости Ш. Ты и дальше намерен его радовать? Неужто перемены-то у вас будут выражаться только в таких статьях, где от слова «еврей-чата» прямехонько торят дорожку к Освенциму?

Будь здрав!

Жду вестей от тебя лично, не от Ш.

Привет Гарольду» (Регистану, его свояку).

20. XII. Красновидово

Приехал с радикулитом, который проходит. Сегодня весь день провел как-то впустую. Отдыхал. Дышал. Сейчас восьмой час. Таня приехала с Надей Козловой, своей школьной подругой. Сегодня у Тани день рождения — 48 лет! А ведь помню, когда было 20, и какой была тогда — тоже.

Вчера меня чуть не до слез насмешил Коля Плевако. Пришел ко мне из поликлиники, а я занят — перепечатывал Устав нашего … кооператива. Чтобы он мне не мешал, дал ему том Тургенева. Он стал читать рассказ «Жид». И вдруг говорит:

— Какая чепуха! Разве на березах вешают?

— А как же! — удивился я.

— Вешают на осинах.

Я был поражен такой осведомленностью.

— Ты что, — говорю, — в карателях служил? Смеялись оба.

11.1987 г.

Вчера я выхлопотал вне расписания автобус на 19.00, и в восьмом часу мы с Таней приехали на дачу. В автобусе было человек 15. Ёлку, которую я купил (4 р.), и она была брошена на веранду к Озеровым, Таня мне не разрешила внести в квартиру: огромная, неровная, без макушки. Я стал устанавливать ее на лестнице (на площадке). Установил, разукрасил. Около девяти вдруг приходят Асадовы, приглашают к половине одиннадцатого к себе. Что ж, мы явились. С горячими пирогами. За столом была еще внучка Эдуарда, маленькая Кристина. Было не так уж интересно. Пили коньячный спирт на лимоне. Я выпил рюмок пять. Не много ли, старый хрыч? Во втором часу вышли на улицу. Там горел огромный костер. Много народа. Когда костер несколько приутих, я разбежался и прыгнул через него. Упал спиной в огонь, но быстро вскочил. Ничего не сжег. Лиля, жена Коли Евдокимова, пришла в восторг от такого молодечества 63-летнего резвуна. Обещала назавтра всем рассказать о моем подвиге.

Пошли домой, но у Озеровых в окне горела елка, и мы зашли к ним. Пригласили к столу, выпили еще по 1–2 рюмки. Спать легли в три. Проснулись в 10.30. В первом часу пошли на лыжах. Дошли до пруда в Борках Погода как по заказу.

После обеда я часок поспал. А в восьмом часу пришли Асадовы на ужин. Распили бутылку полусухого шампанского. Осталась бутылка «Ркацители» и коньяк

Год начал, как подобает мужчине во цвете лет.

Завтра должны приехать Белошицкие и Гальперины. Мало нам здешних.

4. I

Три дня прожили на даче с Таней, три раза ходили на лыжах, два раза принимали гостей — Асадовых и Белошицких Вчера вечером Таня уехала, а я поеду сегодня.

Когда были Белошицкие, Милица все возглашала тосты за дружбу, за то, чтобы в этом доме чаще бывали друзья, и тут же заводила речь о том, что я, мол, скоро уезжаю в Ялту, а вы тут не забывайте моего мужа. Он же вас не стеснит? А постельное белье с собой привезет. Все уже обдумала! А ведь когда-то заявила нам в ответ на нашу просьбу заехать за нами, когда мы собирались к Ураловым: «Друзья существуют не для того, чтобы пользоваться их машинами». О, господи! Что с того, что она русская. Она трех персов за пояс заткнет…

1-го числа, когда шли на лыжах в Борки по разъезженной дороге, Таня шлепнулась, стукнулась затылком, аж в глазах потемнело. У меня сердце упало. И тотчас я проклял себя за эту мысль идти в Борки. Ведь она не хотела. Но, слава Богу, все обошлось.

17. I

14-го ходил в СП на обсуждение романа А Бека «Новое назначение». Хотел выступить — о второй волне оглупления Сталина, которая вздымается в этой бесцветной книге, но — как и на обсуждении «Плахи» — не решился. Однако же не сейчас, так позже, а скажу.

Алексеев жмется, видно, печатать мою статью не будет. На Викулова тоже надежды мало.

А Катя сдала экзамены. Физику на «4», математику — на «3», и все мы, конечно, горевали, а два последних — по устройству автомобиля и трактора и по начерталке — пятерки! Все мы так рады, что слов нет. Какая умница! Ведь начерталка, я помню по Бауманскому, мозговой предмет.

21 янв.

Звонил в «Огонек» Коротичу. Ответил через секретаршу, что читает.

3 февраля

Дал Гончаренко 50 рублей. Вернет ли? Может быть.

8. II.87.

В начале недели умер Миша Вершинин, то бишь Шульман. Комический был человек Еврей-Хлестаков. А жалко…

8 четверг умерла тетя Дина. Это последняя ниточка, связывающая нас с миром Таниного прошлого.

6-го я приехал сюда, на дачу. Первую ночь плохо спал, а сегодня — как убитый. Днем ходил на лыжах. Весь день солнце, тишина, тепло. Блаженство! А сейчас смотрю на сосны, на березу, освещенную солнцем, и не могу насмотреться.

9 февр.

Звонил Леонид Васильевич Ханбеков (неужели русский?) из Комиздата СССР. Обежал повысить тираж моей «Божьей росы» в «Советской России».

Потом позвонил В. В. Несмачный (т. е. Невкусный) из Госкомиздата РСФСР и сказал, что имя его начальника не Иван Петрович, как я написал, а Иван Егорович. Потом стал уличать меня в стилистических погрешностях. Куда деваться от этих несмачных стилистов?

С. С. ГЕЙЧЕНКО

директору Музея-усадьбы А. С. Пушкина,

Герою Социалистического Труда

«11.2.87

Дорогой Семен Степанович!

Вы были, конечно, правы, сказав вчера по телевидению, что слово «смерть» у Пушкина одно из самых употребительных. Да, оно встречается у него 293 раза, не считая слов производных. Но все же, слово «жизнь» поэт употреблял гораздо чаще — 603 раза! Он говорил о ней даже в самом драматическом контексте:

Можно вспомнить и о других словах. Вот стихотворение «Телега жизни». Там вторая строфа начинается так

Ну, хулиганил по молодости лет! Да разве он один? Однако же такие слова Пушкин даже в молодости употреблял гораздо, гораздо реже, чем Вы, дорогой Семен Степанович в Ваши почтенные лета, как рассказала мне моя жена, которая была недавно в святом Михайловском со съемочной группой «Вузфильма».

Извините.

Всего наилучшего!»

12 февр.

Звонила Тат. Вас, секретарь Коротича. Сказала, что все мои рукописи у Енишерлова. Это не тот ли самый, что за Вл. Карпова написал статью в «Огоньке» о Николае Гумилеве, о котором Карпов едва ли что знает?

* * *

Все это было крайне наивно: я хотел в «Огоньке» напечатать что-то неласковое о Солженицыне и Айтматове.

И. П. ЗОЛОТУССКОМУ

(будущему лауреату премии Солженицына и моему персональному клеветнику на страницах родной «ЛГ»)

«16 февраля

Дорогой Игорь!

С удовольствием прослушал вчера Ваше выступление в телевизионнм «Литературном альманахе», а перед этим прочитал в «ЛГ» Ваше «мнение» о телепередачах недели». Право же, хочется пожать Вам руку и за Пушкина и за Достоевского. И там и тут Вы были убедительны.

Кажется, слава те Господи, разгул «огоньковско»-«знаменской» демократии пошел на убыль.

Кстати, в Вашей одобрительной рецензии для «Сов. России» на мою книгу, видимо, было немало справедливых замечаний и советов, но я получил там еще три или четыре рецензии, и т. к они содержали противоположные оценки и советы, то я счел за благо молча пройти мимо. Всего наилучшего! Привет супруге. Давненько мы с ней не сражались на корте».

17 февр.

Катя решительно заявила, что больше она в МАДИ не пойдет. На той неделе подала заявление об отчислении. А что будет делать? Ведь успешно сдавала экзамены…

В. И. БЕЛОВУ. ВОЛОГДА

«18 февраля 1987

Дорогой Вася!

Знаешь ли ты о таком гадюшнике, как «Московские новости»? А слыхал ли о такой его обитательнице как Татьяна Толстая? На его страницах она рассуждает о разных разностях Ни редакцию, ни ее саму ничуть не смущает, что пока она написала лишь дюжину рассказов, даже книжечки еще нет. А какая спесь! Какой апломб! И вот заявляет, например: «Во всей русской литературе лишь один положительный герой, да и то идиот».

Что, если бы я взял да написал о ней для вашей областной газеты. Напечатают? В Москве-то идти некуда. К Алексееву? Он только что вернул мне статью, которая ему очень нравится, но печатать боится. К Викулову? Вот он не побоялся напечатать мерзости Астафьева о ваших вологодских женщинах. А больше идти некуда. Такая вот печаль…

Будь здоров. Привет супруге».

19 февр.

Звонил Леон. Вас. Ханбеков из Госкомиздата СССР. Обещал повысить тираж моей книги «Божья роса» в «Сов. России».

* * *

Была уже верстка этой книги. И мне позвонил главный редактор издательства Свининников, сказал, что если ему удастся издать еще одну такую книгу, но он умрет с чувством исполненного на земле долга. Но книга так и не вышла. Ее зарезал ельцинский министр печати Борис Миронов, как только вскоре обрел власть.

20 февр. 1987 г.

С. Д. СЕЛИВАНОВОЙ, «Литературная газета»

«Уважаемая Светлана Даниловна!

С большим удовольствием прочитал в «ЛГ» вашу пушкинскую беседу с П. Палиевским. Особенно приятно было читать строки о незабвенном С. М. Бонди. Я учился у него в

Литинституте, а в последние годы его жизни мы подружились домами. Между прочим, он подарил мне свою книгу о Пушкине с дарственной надписью, сделанной справа налево. Он умел это!

По поводу «разъяснения» Давида Самойлова, что «аракчеевский холоп» у АЧернова — это народ, Вы пишете: «Наука таких вещей не допускала». Вы ошибаетесь. В памятном стишке «Прощай, немытая…» раньше всегда печатали

А теперь усилиями науки в лице И. Андроникова печатают совсем иначе:

Русский народ, преданный Третьему отделению!

Я написал работу, в которой отвергаю авторство Лермонтова. Могу предложить это «Литгазете». Дело-то уж больно непустячное.

Соблаговолите позвонить или написать.

Всего доброго!»

21. II.87 г.

Позавчера заходила ко мне Инна Симонова, племянница Коли Плевако. Принесла переписку Эйдельмана с Астафьевым. Рассказала, что на вечере в ЦДЛ, где она была, Евтушенко впервые со времени опубликования в «Правде» прочитал свой гнусный стишок «Наследники Сталина». А потом ему подали записку: «Прочтите еще стихотворение «Мой лучший друг живет в Москве». Взвился. Тогда, говорит, все так писали.

В тот же день позвал меня к себе Мошковский, у него был Миша Шевченко. Пили водку и «Алазанскую долину», закусывали невкусной сухой колбасой и таким же сыром. Потом пошли провожать Мишу до троллейбуса. У него язык развязался, и он рассказал кое-что любопытное. Ал. Ив. Овчаренко рассказывал ему в Малеевке, что в своих литературных розысканиях он обнаружил доносы Эренбурга на Мих. Кольцова и Кольцова — на Эренбурга. Поток Эренбурга одолел поток Кольцова.

Еще рассказывал, что когда работал в Союзе секретарем и сидел с Толей Чеховым в одной комнате, то однажды пришел к Чехову какой-то посетитель — знакомый Поскребышева. Толя как-то спросил его о воспоминаниях Эренбурга

«Годы, люди, жизнь». Поскребышев ответил, что ж, много интересного, но его удивляет, почему Эр. пишет, что ни разу не встречался со Сталиным, «когда я лично трижды провожал его в кабинет Ст-а». Все это похоже на вранье, но непонятно, кто соврал. Известно семь писем Эренбурга Сталину, известно, что Сталин звонил в 1940 году Эренбургу, когда тот приехал из оккупированной Франции и работал над «Падением Парижа», но в журнале посещений сталинского кабинета в Кремле следа Эренбурга нет.

22. II

Стоя под холодным душем после гимнастики, подумал сейчас вот о чем. Как известно, Маркс и Энгельс считали, что социалистическая революция произойдет одновременно во всех или нескольких наиболее развитых странах. Ленин же заявил: «А почему вначале не взять власть и потом начать догонять наиболее развитые страны?» Почему… А потому, что для социализма с самого начала требуется определенное развитие — и социальное, и экономическое, в частности, опыт демократического развития. В России же опыта этого почти не было, после революции сразу началась Гражданская война, когда о всякой демократии смешно говорить, потом разруха, угрозы новых военных вторжений… Вот за это «А почему бы…» мы кое-чем и заплатили…

27 февраля 87 г.

Вася Белов пишет:

«Дорогой Володя!

Да, гласность только для определенных критиков.

Присылай что-нибудь в нашу молодежную газету, там, м.б., напечатают.

Вообще-то на такие мерзости надо давать сдачи. Неужели так обеднела Москва? Все молчат — Ланщиков, Палиевский, Кожинов…

Будь здоров!

Кланяюсь твоему семейству!

Белов.

24.2.87».

Написал письмо В. Каверину:

«12 марта 1987 г. Красновидово Уважаемый Вениамин Александрович! Получив в свое время Ваш ответ на письмо о литературных премиях и будучи во многом согласен с Вами, я, однако, хотел было тогда же возразить на некоторые Ваши литературные оценки и предсказания будущей судьбы некоторых писателей. В частности, — Константина Симонова, о котором Вы писали, что он будет забыт через три-четыре года. Я не могу с Вами согласиться хотя бы уже только потому, что мое фронтовое поколение, если Бог даст, еще лет 15–20 не сойдет со сцены жизни, а оно не забудет Симонова. Думаю, что Вашим пером в данном случае водило пристрастие. Не согласен я с Вами и в оценке Шолохова, в творчестве которого Вы не находите «ни следа гениальности». Похоже, что и здесь Вы дали несколько лишнюю волю своим эмоциям. Точнее сказать, Вам просто чужды, непонятны герои книг Шолохова и совершенно неинтересны их радости, беды, страсти — вся их жизнь.

Да, хотел я тогда на такие оценки и суждения возразить, но, поразмыслив, понял, что переубедить Вас мне все равно не удастся, как и Вам — убедить меня. Помните спор князя Андрея с отцом о Наполеоне? Он был долгим и упорным, а закончился так: «Сын не возражал, но видно было, что, какие бы доводы ему ни представляли, он также мало способен был переменить свое мнение, как и старый князь». Вот я тогда и последовал примеру князя Андрея: решил не возражать.

Но недавно (25.2.87), прочитав в «Литгазете» публикацию «Накануне столетия поэта», где фигурируете и Вы, захотел все-таки написать Вам и высказать некоторые сомнения и опасения в связи с тем, что происходит сейчас вокруг имени Пастернака. Конечно, это поэт интересный, своеобразный, талантливый. Конечно, в 1958 году с ним обошлись чрезмерно сурово. Но… Евтушенко устно и письменно твердит: велики!.. великий!.. великий!.. Вознесенский наддает жару: великий и гениальный!.. гениальный и великий!.. А Вы возводите уже на высшую ступень: великий, гениальный и народный!.. Не опасаетесь ли Вы, что столь густая концентрация предельных эпитетов может иметь эффект, обратный тому, которого вы добиваетесь и ожидаете? А это было бы прискорбно. Мне кажется, что здесь Вы так же пристрастны, как в суждении о Шолохове и Симонове. Но одно дело высказывать свою пристрастную точку зрения в частном письме, и совсем другое — публично. И одно дело, когда голосят сравнительно молодые стихотворцы, с молодых ногтей известные своей экстравагантностью, и совсем другое дело — когда заодно с ними маститый 85-летний романист, автор знаменитых «Двух капитанов» с их благородным девизом «Бороться и искать, найти и не сдаваться!».

Всего доброго!»

* * *

Ответ на это письмо, как и следовало ожидать, я не получил. На этом наша переписка оборвалась. А через два года 2 мая 1989 года Вениамин Александрович скончался.

21. III.87 г.

Прав Борис Куняев: не умру я своей смертью! Ведь подумать только, в одном выступлении на писательском собрании 19 марта вдарил по двум членам ЦК, по двум героям, по двум своим самым высоким начальникам — по Маркову и Карпову! Вадим Соколов тут же предложил создать комиссию, чтобы выяснить, кто же говорит правду и кто врет, я или Карпов. Умник, он не понял, что я не касался его повести «Полководец», а говорил только о том, что пишут о нем газеты и что он сам говорит о себе корреспондентам.

Думаю, что никакой комиссии не будет. Ну, действительно: кандидат в члены ЦК и первый секретарь Союза против рядового необученного. У Маркова хватило ума в ноябре 85-го года сделать вид, что ничего не случилось. А если создадут комиссию, я скажу: дорогие товарищи, прежде разберите мои заявления, которые я подал в ноябре 85-го в секретариат, в партком и в райком, а потом посмотрим.

В. В. БЫКОВУ,

Герою Социалистического Труда,

лауреату Ленинской премии

«1 апреля 1987

Уважаемый Василий Владимирович!

Сегодня в «Литгазете» Вы пишете о А. Т. Твардовском: «как известно, он при жизни далеко не получил всего, им по праву заслуженного». Чего же именно? Многочисленные издания, в том числе три двухтомника и два собрания сочинений по 4 и 5 томов получил. Пять высших литературных премий, в том числе Ленинскую, получил. Семь больших орденов, среди которых три самых высших — Ленина, получил. Членство в ЦК получил. Мандат депутата Верховного Совета получил. А главное, с молодых лет получил огромную популярность; когда же появился «Теркин», то получил и великую всенародную любовь. И это все при жизни! Вот так «далеко»… Да о чем еще писатель может мечтать?

Не по воспоминаниям ли Юрия Трифонова судите Вы о жизни Твардовского? Ну, там картина ужасающая! Эти подлын русские травили своего прекрасного поэта, а защищали его главным образом представители «химерической нации» (КМаркс).

Ныне, тов. Быков, считается хорошим тоном пинать все прошлое и рисовать, как ужасно страдали тогда многие известные и даже самые достойные наши люди. Почитайте хотя бы в «Огоньке», какими мучениками эпохи были, например, Евтушенко и Вознесенский. У последнего, по его словам, даже «душу отбили». Так и носится по всему свету без души, так и стихи строчит.

Ну, правда, вот Вы получили и Звезду Героя, а он не получил. Так неужели обязательно надо иметь полный бант? Думается, кое-что и не обязательно, прожить без этого можно.

Извините, если помешал.

Всего доброго!»

Ч. Т. АЙТМАТОВУ

«5 июня 1987

Уважаемый Чингиз Айтматов!

Рассказывая недавно по телевидению о своем романе «Плаха», Вы, между прочим, заметили, что у всех народов мира волк является олицетворением зла, а вот у Вас в романе волки вызывают сочувствие и симпатию. Это не так

Вспомните хотя бы о том, что Ромул и Рем, основатели Рима, были вскормлены волчицей. Как же римляне могли видеть в ней олицетворение зла.

И в русском фольклоре, в нашем искусстве волк далеко не всегда олицетворяет зло. Как можно забыть хотя бы картину Васнецова «Иван-царевич и серый волк» или строки из «Руслана и Людмилы» Пушкина:

Можно также отметить, что в русских сказках волк частенько предстает в образе не злодея, а смешного и вызывающего сочувствие неудачника, простака. Так это, например, в сказке о том, как волк по наущению хитрой лисы пробовал ловить рыбу в речной проруби, опустив туда хвост, да и остался без хвоста.

Другое дело, товарищ Айтматов, волчьи стаи, что ныне рыщут по всей нашей стране. Это действительно великое, небывалое зло. И его надо искоренить.

Всего доброго!»

* * *

Вскоре член партии, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии Айтматов Ч. Т. присоединится к этим бешеным волчьим стаям.

2. VII.87, четверг

В «Московском литераторе» за 26 июня напечатано решение парткома о вынесении мне «строгого выговора с занесением в личное дело». Мотивировки ужасающие! По каждой из них следовало бы исключить из партии, а потом четвертовать. На другой же день я пришел в редакцию с письмом, ставящим под сомнение две мотивировки: неявка по вызову парткома без уважительных причин и заведомо ложные обвинения В. Карпова. Невзрачненькая гл. редактор Е. Жернакова воскликнула, проведя меня в свой кабинетик «Ах, это вы Бушин? Да, у нас такое недоразумение вышло. Вы по этому поводу пришли?» Я ответил, что не знаю ни о каком недоразумении, что пришел с «Письмом в редакцию». Оказалось, мне вынесли не строгий, а простой выговор с занесением в личное дело. Я, конечно, в душе возликовал от такого недоразумения, но сказал, что дело не в этом, что мне безразлично, какой выговор, и выразил надежду, что будет напечатана поправка. Да, ответила Жернакова, мы даем ее в следующем номере. Они начали с того, что слали мне вызов на партком по неправильному адресу, а кончили дурацкой «опечаткой».

Она принялась было тут же читать письмо, но я сказал, что вопрос сложный, с ходу она его не решит и пусть прочитает потом.

Они думают, что дело кончено, а на самом деле все только начинается. Надо записать все грубейшие нарушения, допущенные парткомом.

1. Главное — партком отказался рассмотреть мое заявление в ответ на клевету Карпова в 1985 г.

2. Когда секретарь парткома Мезенов мне первый раз позвонил, я сказал ему: мое заявление на Карпова вы не разбираете вот уже полтора года, но стоило мне задеть его, как вы тут же создаете комиссию. Он ответил, что никакая комиссия не создана, а просто партком попросил нескольких участников войны высказать свое мнение о моем выступлении 19 марта. Но ведь в решении парткома сказано, что работала «комиссия парткома». Таким образом, сам факт существования комиссии от меня скрыли.

3. Никто из пяти членов комиссии (В. Сытин, В. Ардаматский, М. Галлай, А. Тверской, А. Сахнин) не только не встретился со мной, но даже не поговорил по телефону, хотя двое последних живут буквально в нескольких шагах от меня, в соседних домах, с Тверским мы можем переговариваться из окон. Они могут сказать, что раз вы не являетесь на партком, то какой же смысл вызывать вас на комиссию? Нет, комиссия это не партком, который игнорирует мои заявления. На комиссию я явился бы хотя бы лишь затем, чтобы объяснить причину неявки на партбюро.

4. В решении сказано, что я не являлся на вызовы партбюро. Но партбюро ни разу меня не вызывало, и туда я тоже явился бы хотя бы с той же целью, ибо никаких отношений с партбюро по поводу Карпова у меня не было.

5. В письменном вызове на заседание парткома или по телефону Мезенов должен был бы сказать мне, что раз я не являюсь, то партком решит вопрос при моем отсутствии. Видя, что мои надежды на то, что в парткоме наконец возобладает здравый смысл и уважение к старому члену партии, не оправдались, я пришел бы на это заседание. Однако я предупрежден не был.

6. Выговор с занесением в личное дело утверждается райкомом, а до этого он еще не выговор. Как же можно было печатать о нем в газете?

7. Выговор вынесен 9 июня. И партком должен был тотчас меня об этом известить хотя бы устно, а я узнаю об этом из газеты за 26 июня. А мог узнать еще позже, если бы не выписывал ее, а мог и вообще не узнать. Таким образом, своим неизвещением партком лишил меня возможности оперативно реагировать на взыскание.

8. О взысканиях другим членам партии (напр., Окуджаве, Курганову, Солоухину) публикаций не было, а о моем даже не утвержденном — пожалуйста, в трех газетах: в «Московском литераторе», «Литературной России» и в «Литературке», т. е. ославили меня на всех уровнях — на московском, российском и всесоюзном.

Я думаю, что они дали маху. Таких, как я, надо либо вовсе не трогать, либо бить так уж до смерти — до исключения из Союза или из партии.

Да, есть еще пункт!

9. В решении сказано: «Предоставить возможность членам Московской писательской организации ознакомиться в парткоме с материалами, на основании которых принято решение.

а) Это с какой же стати предоставлять такую возможность даже беспартийным?

б) Когда Гончаренко в понедельник, т. е. 29-го, через три недели после принятия решения, позвонил в партком, ему какая-то Елена Борисовна сказала, что никаких материалов нет, будут дня через два-три.

8. VI1. 87, 6.15

30 июня я послал Верченко письмо, чтобы восстановили в Союзе Инну Лиснянскую.

Она в давней истории с «Метрополем» дала слово, что если кого из-за этого сборника исключат из Союза, то она подаст заявление о выходе. Многие тогда из их компашки давали слово, но никто не подал заявление о выходе, а она подала. Я сравнил ее в письме с мальчиком из баллады Гюго, который отпросился у версальцев проститься с матерью, дал честное слово, что вернется к часу расстрела, и вернулся. Он иначе не мог — дал слово! Вот и она. Сейчас Верченко звонил. Вчерашний истец был просто нежен и ласков: «милый…» даже, вроде, сказал «Вовочка». Сказал, что, конечно, надо восстановить, но она же сама вышла. Вдруг мы, говорит, пригласим, а она скажет, что не желает.

— Ты, наверно, удивлен, что я за нее прошу. Я просто живу с ней рядом на даче, и она рассказала мне свою историю.

— Нет, я не удивляюсь.

Сказал, что и в «Знамени» был напечатан цикл Вл. Корнилова при его содействии — он направил Бакланову. Сказал, что пусть она подумает, как лучше сделать.

M. P. ШКЕРИНУ, критику

«3 июля 87

Я был крайне удивлен, Михаил Романович, твоей столь бурной реакцией на мой вчерашний телефонный звонок Я начал с того, что буду говорить без обиняков. И к тому, что сказал, хочу добавить лишь один пример, как я мог бы сделать для романа что-то полезное.

У тебя один персонаж заявляет: как это Маркс мог сказать «подвергай все сомнению»? И утешает себя мыслью, что это он имел в виду капиталистическое общество. А дело совсем не в этом.

Действительно, на вопрос «Ваш любимый девиз?» Маркс ответил дочерям словами Декарта: «De omnibus dubitandum». У нас это порой толкуют как принцип универсального характера и значения. Прошлым летом моя дочь окончила школу.

На выпускном вечере у них выступил известный Марк Захаров. Он сказал:

— Что пожелать вам, дорогие юноши и девушки, в столь знаменательный для вас день? Скажу одно: идите в жизнь с девизом Маркса — «Все подвергай сомнению!»

Это было безответственное словесное пижонство. Советовать юнцам, вступающим в жизнь. Шагать по ней с этим девизом в душе, это все равно, что дать ребенку взведенной противотанковой миной. Сей девиз это личный принцип ученого, гения, он следовал ему в своей гигантской критической работе по пересмотру экономической науки прошлого. Лично ему этот девиз был совершенно необходим как инструмент работы. Но превращать такой девиз в ширпотреб недопустимо. И в капиталистическом обществе немало такого, в чем сомневаться не следует, например, в том, что родина есть родина, даже если она угнетена и бедна.

Тем более что Маркс, обращаясь к другим сферам бытия, писал: «Ведь та разносторонность, которая навязывается нам современным образованием, и тот скептицизм, который заставляет нас подвергать сомнению все субъективные и объективные впечатления, только и существует для того, чтобы сделать всех нас мелочными, слабыми, брюзжащими и нерешительными. Однако не любовь в фейербаховскому «человеку», к молешоттовскому «обмену веществ», к пролетариату, а любовь к любимой делает человека человеком в полном смысле этого слова» (т.29. с.435).

Думаю, что ты мог бы с пользой для романа использовать эти рассуждения Маркса в письме к жене.

Я не хочу портить отношения с тобой или даже наживать еще одного врага. У меня их достаточно, и все они нажиты честно. Поэтому прошу решить, согласен ли ты на мою нелицеприятную критику или ждешь от меня главным образом похвал. В последнем случае, сообщи об этом Ф. Шахмагонову, и я возвращу ему твой роман.

Как ты понимаешь, после «дела 19 марта» жизнь моя шибко усложнилась: Вл. Карпов подал на меня в суд, партком вынес мне выговор, три литературные газеты оповестили об этом человечество и т. д. Так что дополнительные нагрузки чужих несдерживаемых эмоций я могу и не выдержать.

С наилучшими пожеланиями».

* * *

Роман Шкерина не увидел свет. А Марк Захаров, цитировавший Маркса, теперь говорит, что его любимый философ — Бердяев. Как же! Ведь он уверял, что главная и чуть ли не единственная причина антисемитизма — зависть.

Ю. Н. ВЕРЧЕНКО, оргсекретарю МО СП РСФСР

«3 июля 1987

Дорогой Юра!

Мне кажется, ты был не точен, когда, позвонив мне 28 апреля, сказал, что мы знакомы с начала 60-х годов. А не с конца ли 50-х, когда ты работал в ЦК комсомола, а я пришел из «ЛиЖи» в ж «Молодая гвардия»?

Так вот, по старой, почти тридцатилетней дружбе хочу я тебе сказать: брось ты заодно с Карповым сутяжничать против Бушина (все равно дело дохлое) и проверни-ка вот какое стоящее дело.

В свое время Инна Лисянская влипла в дело «Метрополя». Она дала слово молодым участникам сборника, что если их исключат из Союза (за эту пакость), то она выйдет тоже. Может быть, приняв участие в сборнике и дав слово, она поступила опрометчиво, импульсивно, как поэты не редко и поступают, но другие, давшие слово, не вышли из Союза. А она слово сдержала. Для такого поступка требуется немалое мужество, высокое уважение к своим обетам, и у далеко не молодой больной женщины все это нашлось. Ты погляди кругом. Много ли видишь людей, способных так поступить только ради данного слова?

Ты помнишь мальчика из баллады Гюго, который после разгрома Коммуны попал в лапы версальцев. Его должны были расстрелять вместе со всеми коммунарами, но он попросил разрешения сбегать домой попрощаться с матерью, а к назначенному часу казни, сказал он, честное слово, я вернусь. Версальцы усмехнулись: да уж ладно, беги — слишком жалок и мал был мальчишка. Он побежал, и никто не ждал его, но к назначенному часу запыхавшийся, дрожащий от страха опоздать, он снова был тут как тут. Минута в минуту. Он не мог поступить иначе, он дал слово и считал долгом разделить участь товарищей… Ты скажешь, что Василий Аксенов далеко не коммунар. О да!.. И все-таки, Юра, среди нынешней панорамы жизни и нашего бытия такие люди, как Инна Лисянская, это мальчик из баллады Гюго, над судьбой которого обливались слезами в детстве. Неужели в наших душах уже не осталось ничего, что было в детстве, с чем пришли мы в этот мир? Если хоть что-то осталось, то поставь вопрос о восстановлении И. Лисянской в Союзе. Жму руку».

10. VII, четверг, Красновидово. 2.40

Вчера один приехал в Красновидово. Таня приедет сегодня. Вчера утром сделал один круг по опушке леса, к новым домам. Сегодня два круга (20 минут) — и в Истру. Холодно, но очень бодрит. Прекрасно!

Сказал при встрече Липкину (они живут здесь во 2-м корпусе), что звонил Верченко. Инна вчера дала мне почитать венок сонетов. Сейчас я зашел к ним и сказал ей, что это прекрасные стихи. Разговорились. Она, конечно, оказалась в одиночестве в этом, как пишет, «бутафорском братстве». Ни Андрей Битов, ни Фазиль Искандер, ни Белла Ахмадулина, которые тоже подписали письмо, грозя своим выходом из Союза, этого не сделали. Бела, говорит, умна как бес, и подписалась не под общим письмом («коллективка», которой нас сто лет пугают), а написала отдельно. Инна говорит, эдакое хитро-сослагательное письмо.

Потом поболтали о многом. Инна сказала, что Пастернак говорил о Вознесенском: «Он начинал как мой ученик, а стал учеником Кирсанова». Вознесенский, говорит, это какой-то кошмар нашей поэзии.

Поднялся вдруг ветер, затянул дождь, и я побежал, боясь, что у меня открыты окна.

16 июля

Звонил следователь Адамов. Сказал, что Карпов и Верченко просили дело против меня пока в суд не передавать. Они, дескать, справятся со мной своими средствами, посоветуются в парткоме. Обещал позвонить еще.

22 июля

В «Литгазете», «ЛитРоссии» и даже в «Моск литераторе» напечатано (работа Карпова), что мне вынесен строгий выговор с занесением за то, что я обидел Вову Карпова, заявив на собрании, что «79 языков» он персонально взять не мог, это туфта. И вот мне звонят отовсюду: в чем дело? Сестра Тоня — из Минска, Миша Селезнев из Днепропетровска (два раза), Ал. Балакаев из Коктебеля, Олег Злобин… Как могу, успокаиваю. Вот шухер учинили!

Ю.Н ВБРЧБНКО

«22 июля 1887 г.

Юра!

Как мы условились с тобой, я передал в общих чертах наш разговор И. Лисянской.

Она, как я и ожидал, была, конечно, довольна. Но при этом сказала, что подаст заявление о восстановлении в Союзе только после того, как будут восстановлены Попов и Ерофеев, т. е. когда будет устранена причина ее выхода. Старик, сними шляпу перед такой принципиальной последовательностью и нравственной щепетильностью.

Кстати, я не знал двух важных обстоятельств.

Во-первых, были исключены два русских олуха. Ведь можно было предполагать, что это евреи, но, оказывается, в позиции Инны не было ничего национального. Именно такого рода дела и поступки следует поддерживать в нынешнюю пору обострения национальных амбиций.

Во-вторых, я не знал, что дочь Лисянской тоже литератор и хочет вступить в Союз.

Значит, подавая заявление о выходе, Инна не посчиталась и с этим, ставила под удар будущее дочери, — она не могла поступить иначе.

В выступлениях на наших собраниях я дважды приводил в качестве образца литературного братства и гражданского мужества выход из Академии Наук Короленко и Чехова в знак протеста против не утверждения царем избрания в Академию молодого Горького. Но подумай, чем они рисковали? Да ничем! Разумеется, допустим, издателям и в голову не приходила мысль перестать печатать столь популярных авторов. Наоборот, своим демаршем они только приобретали новые симпатии публики. А Лисянская? Ее восемь лет не печатали (как и меня, кстати, после статьи об Окуджаве). Словом, это был поступок не только чести, но и мужества, столь редкого в наше время… Так что, не тяни время. Стыдно.

Будь здоров!»

24 июля

В поликлинике Литфонда взвешивался в кабинете у Тат. Наум. Лифшиц — 66 кг в рубахе и трусах.

27 июля

А утром натощак голый — 67 кг. В чем дело? О, если бы только такие вопросы терзали меня!

29. VII, среда

Какое разнообразие своего конца предсказывал Пушкин:

И не угадал. А Маяковский угадал «точка пули в своем конце». И Есенин угадал: «на рукаве своем повешусь» …

А покойница мама, царство ей небесное, выражала частенько ту же мысль более универсально: «Смерть причину найдет». Не идут из головы пушкинские строки. Помню, мать говорила незадолго перед смертью: «Никого вас не жалко, одну Катю. Как у нее жизнь сложится?» То есть, конечно, не «не жалко», но за нас она была спокойна, да и жизнь мы почти уже прожили. А Катя?

2. VIII.87, воскресенье

В пятницу вечером я уехал из Красновидова с нашим автобусом — затосковал о доме. А в субботу в 3 часа мы с Таней вызвали такси и за 11.50 (талончиками) прикатили обратно. Звали Катю, но она отказалась под предлогом каких-то неотложных дел. Сказала, что приедет вечером. Я дал ей расписание автобусов, отходящих от Нахабино. Последний уходит в 11.08. Таня сказала: позвони, чтобы так поздно не приезжала, пусть лучше совсем не приезжает. Я пошел в котельную звонить, но телефон там второй день не работал. Там встретил Асадовых, которым тоже надо было позвонить. Они были на машине. Гал. Вал. пригласила меня поехать на Волоколамское шоссе, там у поста ГАИ есть 15-копеечный московский автомат. Позвонил Кате, сказал, чтобы не приезжала так поздно. Это было в 9 часов вечера. Но Катя сказала, что они с Леной Соловьевой уже договорились ехать. Ну, если вдвоем, то давайте. В 11.30 мы с Таней пошли встречать этот последний автобус. Он промчался в 11.40. Девочек в нем не было. Мы решили, что они передумали ехать. Легли спать с тревогой на душе: а вдруг они опоздали на автобус и сейчас где-то торчат на станции. Я все-таки уснул, может быть, под действием мерказолила, перитола и рудотеля, которые принимаю второй месяц. И вдруг в половине второго ночи Катя является! Что же оказалось? Лена пришла к ней и сказала, что не поедет. Катя пошла одна. Села на электричку 10.26, которая, как видно, шла со всеми остановками, и к автобусу она опоздала. Подвернулась какая-то служебная машина до Аносина, но потом подвезли на легковушке какие-то муж с женой. Словом, от Нахабино добиралась она больше двух часов. Как мы были рады! Но ведь и глупая же, надо было вернуться на электричке назад. Сегодня она спала до десяти. И дача ей, наконец, понравилась. Как, говорит, «клево»! Ну, слава Богу, что все хорошо кончилось. Если бы так же в МГУ! Она набрала 11 баллов, а на вечернем проходной балл — 10. Но в этом году нельзя, как в прошлом, переадресовать туда заявление. Не великий грех взяли бы на душу начальнички, оказав содействие толковой, старательной девочке, дочери участника войны. Тем более что она набрала 11, а для вечернего достаточно и 10.

4. VIII.87 г.

Сегодня два раза купался: первый раз утром, после 20-минутной пробежки по кругу вдоль опушки леса, второй — перед обедом. Вода 17 градусов. Сейчас 8. Идет дождь, тоскливо. Исправили телефон, звонил Тане, Кате, Гончаренко. Катя 6-го собирается к подружкам в Коктебель. С МГУ ничего не вышло. Болит душа. Что с ней будет дальше?

13. VIII, четверг

Вчера приехали с Таней на дачу. Она взяла три дня в счет отпуска. Погода плохая, но в городе жить невозможно — тополиная моль, из-за которой нельзя открыть окна. Но сегодня, кажется, и здесь эта гадость объявилась.

Сегодня в 12 часов поехали автобусом в Истру. Через полчаса обратный автобус. За это время сходили в мебельный и в хозяйственный магазины. Ничего не купили, кроме конфет. Когда ехали обратно (я еще купил щипцы для орехов), парень с соседнего места сказал, когда я вынул эти щипцы: «Дед, дай посмотреть». Я дал. Это, кажется, первый раз меня назвали дедом, хотя я позавчера бритвой аккуратно подрезал бороду. Ну что с него взять — пьяный был.

Впрочем, нет, еще давно, когда Катя была маленькой, мы гуляли с ней зимой в парке. Я был в тулупе, наверное, тоже с бородой, и какой-то мужик сказал мне: «Дед, возьми внучку-то на руки, не видишь, устала».

17 августа

Взвешивался в кабинете у Френкель — 65,4 кг. А у Лифшиц недавно было 66 кг. Но у себя дома в том же виде без ботинок и пиджака — 68. Это что ж такое? Одна съела 2, другая съела 2,5 моих доброкачественных килограмма. Вот он, еврейский заговор!

Ю. П. КУЗНЕЦОВУ, ПОЭТУ

«18 августа 1987

Юра!

Посылаю Вам статью, о которой говорил: о выступлении Ю. Друниной против Вас. Как увидите, напечатать ее будет трудно. Если Вам придут на сей счет какие-то плодотворные мысли, рад буду услышать.

Между прочим, Вы не совсем правы в сопоставлении сти-хотв. Сурикова «Степь да степь кругом» и «Жди меня» Симонова, осуждая второе. В первом случае герой (ямщик) умирает, у него нет никакой надежды вернуться к родным и близким, как и в «Завещании» Лермонтова. Герой Сурикова выражает желание, чтобы после его смерти все близкие были счастливы. А у Симонова о неизбежности смерти речь не идет, она лишь возможна, но вовсе не обязательна. Поэтому его герой думает о другом, и сопоставлять его с героем суриковским неправомерно.

Всего доброго!»

18 авг.

В восьмом номере «Нашего современника» появилась моя небольшая, но хорошо проперченная статья «С высоты насыпного кургана» — о Татьяне Толстой. Ее уж так надувают, так превозносят!..

19 авг.

Отнес в «НС» четыре статьи. Ни одной они не напечатают.

20 авг. 87 г.

Начал принимать дийодтирозин и декамевит. Не знаю, поможет ли это мне от обнаруженной вдруг щитовидки, но спятить от таких названий лекарств вполне можно. Откуда ей взяться, щитовидке?

23. VIII

В среду или в четверг позвонил Ягодин. Поблагодарил за книгу, за надпись, за письмо. Я там, между прочим, писал, что он в одном выступлении по телевидению отлучил от интеллигентности тех, кто не читал айтматовскую «Плаху», что так же недавно сделал в «Комсомолке» Евтушенко в отношении тех, кто не знает, кто такой Андре Марти, о котором-де сам Хемингуэй писал. Я могу назвать десятки имен людей, о которых писали не заморский мэтр, а наши Пушкин или Герцен, — и Евтушенко никого из них не знает. Я написал, что понятие интеллигентности столь сложно, многосоставно, что нельзя сводить его к одному имени, к одной книге и т. п., превращая их в тест на интеллигентность. Геннадий в общем согласился. О нем хорошо говорят, и никакого зазнайства в нем не замечено. Он, видно, тянется к литературной публике, высказывал желание видеться, посетовал на Солоухина, который перестал с ним общаться после того, как он стал министром.

— Как, — говорит, — дела в Союзе писателей? Как тарантулы в банке?

Я подтвердил его догадку. Привел пример — последняя передача «Позиция», посвященная интернационализму. М. Алексеев перечислял, кто с ним служил в одной роте: русские, украинцы, казахи… Не назвал евреев. И Бакланов тут же восполнил этот пробел в подчеркнутом духе: русские, евреи, татары…

— Разве Бакланов еврей? — удивился он.

О, sancta simplicitas!.. Конечно, надо будет встретиться с ним еще, может, пригласить и Солоухина.

Вернувшись домой, я заказал такси, и около двух часов мы прикатили на дачу. Вчера часов в шесть пошли прогуляться. Добрели до Борков, наломали там рябины, которая в этом году, как и в том, ужасно сильная. Обратно шли через Борисково. Зашли к старушке, у которой в прошлом году покупали антоновку. Увы, в этом году ничего нет. Очень милая, уютная старушка, ей 82 года, беззубая, но меня вроде помнит. Посидели с ней на лавочке, ей не хотелось нас отпускать. А на том конце, на выходе из деревни, другая старушка увидела в руках Тани золотые шары и остановила, позвала к себе, чтобы дать еще и флоксы. Вот два незнакомых человека, а один хочет сделать другому добро, пусть маленькое, но совершенно же бескорыстное. Нет, не все так плохо, как можно подумать, читая газеты и смотря телевидение, не так

28. VIII, пятница

В той комнате поставил на подоконник хрустальную чашу, чтобы окно было чуть приоткрыто. Подумал: не разбить бы. Так и есть! Рванул ветер, окно распахнулось, и чаша грохнулась об пол — вдребезги! Сердце упало: ведь Катя сегодня в дороге. Но потом вспомнил: посуду бить к добру, тем более хрусталь! Дай-то Бог. Я суеверен.

Приехал на дачу вчера поездом. Таня дома, ждет Катю.

Моя статья о Татьяне Толстой «С высоты насыпного кургана» в «Нашем современнике» наделала шума. Звонили мне многие. В среду какая-то ненормальная позвонила уже около часа ночи, я спал: «Вы гений!» Хотел ей ответить: «Сама такая!» Впрочем, я, кажется, ее когда-то встречал. Это бывшая жена

Почивалова — Светлана. Ну до того говорлива, минут 15 изливала восторги. Там у меня хорош эпиграф из Леонова: «Вполсилы пока работали гигантские из мобилизационного резерва генераторы озлобления».

29. VIII

Таня сказала по телефону, что секретарша центральной приемной комиссии ответила ей, будто Кате отказали. Мне так тяжело, что нет слов.

3. IX. 1987

Сейчас, когда ехал на электричке, такое отчаяние подступило к сердцу, что просто не хочется жить.

Катя приехала из Коктебеля 30-го. Веселая, загорелая, довольная. Но вот началась эта страшная пытка с поступлением.

Потом (вчера) я звонил председателю центральной приемной комиссии, которая заседала 29-го, но он, конечно, ничего не помнит (Пороховский Анат. Александр.) и высказывал мне общие положения.

Так жалко и Катю, и Таню, что порой хочется плакать.

А 31-го, в последний день, Катя с Таней Кузнецовой помчались подавать заявление в Историко-архивный институт. Вчера писали сочинение «Данко и Ларра». Но это все уже как-то не воспринимается всерьез.

Мне так их жалко. Не сорваться бы.

5. IX

Все чаще приходит мысль, а что если просто прийти к Мезенову в партком, к Колосову в «ЛР», к Чаковскому в «ЛГ» и залепить каждому оплеуху за публикацию о выговоре?

* * *

Разве я мог знать, что Гриша потом отчубучит против меня!..

31. Х.87, суббота

В четверг позвонила какая-то женщина и сказала, что сегодня в ЦДЛ вечер «Личное мнение». Хорошо, если бы я пришел, билет для меня будет на контроле. Я спросил, кто она — не назвалась. Пошел. Билет был «Бушнину В. С.». Председательствовал В. Карпов — говорил либо глупости, либо лгал. Возмущался, например, тем, что «Труд» не печатает ответ на статью об Иване Падерине. А мои статьи в «М.Л», «Л.Р.» и Л.Г.»?

Р. Рождественский читал давно напечатанные стихи об ответственности, кончавшиеся так

Хорошо. А кто за другие ответит?

Выступал Коротич, недавний разоблачитель Америки. Ловок, по-журналистски расторопен, оборотист. Напомнил, как о великом событии, что 31 октября 1961 года из Мавзолея вынесли гроб Сталина. Говорил, что будут печатать стихи нового нобелиата Исаака (?) Бродского.

М. Алигер кто-то прислал записку: «М.И.! В 1936 году в «Правде» вместе с (было названо еще 2–3 фамилии) вы требовали расправы над Павлом Васильевым. Сейчас, перед смертью, вас не мучает совесть?» Она спокойно, без возмущения ответила, что в 1936 году она еще не была членом СП и никакого отношения к Павлу Васильеву, к расправе над ним не имела. А совесть, говорит, меня мучает, ибо мы верили в справедливость того, что совершалось, и т. д. Достойно.

На этом я ушел.

Вчера поехал в «Моск комс.» и «Моск правду». В «МК» оставил «Письмо В. Конецкому» и «К вопросу о семейном подряде», а в «М.П» — «О литературных премиях» и «Дети солнца». В кабинете Татьяны Сергеевны Сергеевой находился какой-то молодой парень огромного роста, симпатичный. Очень внимательно смотрел на меня. Потом спросил, был ли я вчера на вечере. Оказалось, он из тех, кто хотел, чтобы я там был. Попросил мой телефон. Кажется, Хорошилов.

Вчера с Таней приехали на дачу. Погода стоит расчудесная.

ИВАНУ ЖУКОВУ,

заместителю главного редактора

«Комсомольской правды»

«3 ноября 1987

Уважаемый Иван Жуков!

С большим интересом и полным сочувствием прочитал 31 октября в «Комсомольской правде» Ваш очерк «Судьба Михаила Шолохова», особенно то место, где Вы возражаете Л. Вознесенскому на его ст. «Смешон ли дед Щукарь?» в «Московских новостях». У него он и улыбки не вызывает.

Но хочу возразить Вам по одному пункту. Вы пишете: «Сталин, взглянув на Шолохова, усмехнулся в усы и со свойственной ему привычкой ставить собеседника «на место», загонять в тупик, сказал…» С чего Вы это все взяли?

Во-первых, у Вас получается, будто Сталин с каким-то высокомерием, даже презрением относился к Шолохову. Откуда это видно? Наоборот, он чрезвычайно высоко ценил Шолохова и еще в 30-м году назвал его «знаменитым писателем нашего времени».

Во-вторых, Сталину вовсе не была свойственна привычка ставить собеседника «на место» или «загонять его в угол». Чушь! Он был очень внимателен к собеседнику, умел слушать. Так, Главный маршал авиации А. Е. Голованов вспоминал: «Сталин, как правило, никогда не прерывал говорящего… Если он звонил, то обычно здоровался, справлялся о делах, а в случае необходимости вашей личной явки никогда не говорил «Вы мне нужны, приезжайте» или что-нибудь в этом роде. Он всегда спрашивал: «Можете ли вы приехать?» И, получив утвердительный ответ, говорил: «Пожалуйста, приезжайте».

Подобные свидетельства Вы можете найти в воспоминаниях и других людей, долго работавших со Сталиным и хорошо знавших его. Да хотя бы в воспоминаниях маршала Жукова. Есть основание этим людям верить больше, чем АРыбакову или В. Кондратьеву. Последний в тех же «МН» недавно писал, будто Сталин на весь мир объявил, что у нас нет пленных, а есть предатели. Где, когда, в каком приказе или выступлении? Бесстыдное вранье! В плену было больше трех миллионов человек, и руководителю страны, Верховному Главнокомандующему, надо быть полным идиотом, чтобы заявить: «Вот сколько у меня предателей!»

И это еще не предел вздора. Один писатель из Ташкента недавно сказал мне: «А вы знаете, когда немецкие войска вошли в Париж, Сталин послал Гитлеру поздравительную телеграмму». Я его спросил: «Вы ее видели, читали?» — «Нет, но говорят…».

А еще один мыслитель, на этот раз московский, уверял меня, будто генерал Власов был любимцем Сталина. Я спросил, как и в чем это выражалось. Ему, конечно, сказать было нечего. И это писатели, пожилые уже люди! Так что не надо спешить в компанию пустобрехов.

Поздравляю с хорошей статьей.

Всего доброго!»

5. XI.87 г.

Читаю доклад Горбачева к 70-й годовщине революции. Вот же опять о Сталине… О, неутомимые мыши! 35 лет они кота хоронят и все не могут похоронить: он с каждой новой попыткой погребения все живее этих мышей, которых ждет мышеловка.

6. XI

По телевидению идет многосерийный фильм «Жизнь Николая Батыгина». Ну, не шедевр, не шедевр, но хоть русская жизнь, русские лица, русский язык «Дождалась лиса своего колобочка».

8. XI

Таня приехала вчера утром на такси (на автобус 6-го опоздала, тетеря). Днем — погода вчера и сегодня прекрасная! — прошлись с ней в Борисково. Вечером пришли Асадовы, отметили праздник Октября, выпили грамм 350 водки. В 9 часов пошли гулять. А сегодня утрецом мы с Таней продолжили праздник как положено.

22. XI

Вчера зашел к Вал. Дементьеву, у которого был Викулов с женой. Часа полтора просидели, толкуя о том о сем.

Валерий рассказал, что в Ленинграде на конференции «Октябрьская революция и литература» произошел такой эпизод. Во время заседания на сцену в сопровождении 3–4 дюжих молодцев энергично вышел какой-то человек с бородой и усами. Взойдя на трибуну, он сорвал бороду, усы, парик и объявил: «Я руководитель общества «Память». Только в замаскированном виде я мог к вам пройти». И дальше стал отвергать все поношения нашей прессы этого общества. Вот какие ныне случаются дела!

Викулова я не видел давно. Постарел. Живет здесь, в корпусе 5, кв. 11. Я рассказал ему кратко всю свою историю с Карповым, поскольку он этим поинтересовался.

С. В. ВИКУЛОВУ

«27 нбр. 87

Сергей!

Что касается твоих опасений относительно моей статьи о В. Карпове, я тебе напомню: роман Чернышевского «Что делать?» был не только написан, но и напечатан в ту пору, когда автор сидел в Петропавловке и ждал казни. А я, слава Господи, казни не жду, судимости не имею, 43 года в партии состою, и мое личное дело как было все это время чистым, так и остается. И вообще, как сказала Татьяна Глушкова, «у НИХ такого, как Бушин, нет». Чего тебе еще? Или не стыдно нам, что гласность времен Александра Второго далеко превзошла нынешнюю?

И еще напомню: Карпов подал на меня в суд, и семь месяцев, потрясая регалиями, добивался возбуждения дела, на заявление его было столь живо и малограмотно, что ничего у него не вышло. Ничего не получилось и по партийной линии. Все-таки времена меняются, Сережа.

Будь здоров. Привет супруге».

А. С. ИВАНОВУ, главному редактору «Молодой гвардии»

«27 ноября 1987

Анатолий Степанович!

Поздравляю со смелым и важным выступлением на конференции в Ленинграде, которое напечатано в «Огоньке» № 46.

Вы сказали: «В нашем писательском мире Шолохов уже вроде не Шолохов, Леонов — не Леонов, Алексей Толстой — не Алексей Толстой…» Возражая на это, В. Каверин вроде бы возмутился: «Кто зачеркивает старые заслуженные имена? Кто считает, что Шолохов не Шолохов… Все это взято с потолка». Прекрасно. Но вот что он писал мне в прошлом году: «В неровном таланте Шолохова не нахожу ни следа гениальности». То есть не только отказывает Шолохову в гениальности, но и в таланте видит неровность.

А посмотрите, что они устроили вокруг Пастернака. Евтушенко устно и письменно твердит: Великий! Великий! Великий!.. Вознесенский поддает жару: Великий и Гениальный! А сам-то старик Каверин обгоняет двух молодых: Великий! Гениальный! и Народный!..

Надо бы это добавить в мою ст. «Если знать и помнить», что лежит у вас».

В. В. ГОРБАЧЕВУ

заместителю главного редактора

журнала «Молодая гвардия»

«13 декабря 87

Вячеслав!

За все годы, что вы друзья-единомышленнички, сидите в «МГ», вы меня ни разу не напечатали. Наконец, вдруг вроде решились. Но этот Семенов, который всю жизнь колесного скрипа боялся, вдруг с поразительной смелостью взял да и сократил мою статью почти на треть, убрав самые острые места. Я что вам — студент Литинститута, мечтающий напечататься любой ценой? Я вовсе не считаю, что в моей рукописи нельзя ничего изменить, но я должен сделать это собственной рукой.

Семенов сделал все, чтобы статью обесцветить, опреснить, даже оглупить. Вот лишь один пример. Я писал, что у нас широко распространено бедствие восхваления до небес, и привел факты. М. Алексеев зачисляет в «сокровищницу мировой культуры» книги Маркова, Чаковского, Ан. Иванова и др. А «Известия» объявили «выдающимся писателем» Бакланова. Семенов вычеркнул пример с Марковым и Чаковским, но оставил с Баклановым и Окуджавой. То есть правду превратил в ложь: только там, дескать, такие бяки, а у нас одни праведники. Неужто не соображаете, что вам тут же ткнут в нос: врете! И кого за эту ложь будут мордовать — Семенова? Нет. Он останется в тени. Расплачиваться придется мне.

Что вам мешало пригласить меня на редколлегию и в ходе товарищеского обсуждения решить, что и как? Не исключаю, что по причине такой бесцеремонности дело может кончиться нашим разрывом. Тебе и Семенову надо бы давно понять, что я трудный автор и скорее сдохну, чем позволю под своим именем напечатать то, что мне навязывают. Для меня литература — жизнь, а не средство добывания пищи. Я не для того терпел восемь лет полного молчания под запретом, чтобы выскочить в вашем журнале в кастрированном виде».

20. XII.87, воскресенье

В пятницу приехали с Тусей на дачу. Тишина, снег, покой — красота! Вчера и сегодня ходили на лыжах. Снег чистый, легкий, лыжи так и едут. Сегодня встретили на лыжах Кублицких Попробовали вместе с ними сойти с круга, по которому ходили, пошли на лыжах к карьеру, но дорога трудная, лыжня плохая — вернулись. На обратном пути на спуске Таня упала два раза и я разок…

Сегодня Тане 49 лет. А? Как сейчас вижу ее в 1958 году — девятнадцатилетней. Она сварила отменные щи, сделала беляши невыразимой вкусности. За обедом выпили по рюмочке.

А моя грешная плоть начинает убывать, остается один дух. Странно, что невыигрыш Анатолия Карпова меня не очень-то расстроил. Я почти спокойно к этому отнесся, а ведь в прошлый раз это произвело на меня гнетущее впечатление. Весь нынешний кошмар для меня начался с проигрыша Карпова.

26 января 87 г.

Вчера позвонили из райкома, сказали, чтобы завтра зашел к 3 часам в комнату 16. Захожу. Сидит пожилая женщина небольшого роста, доброе лицо. Она из внештатных помощников в работе райкома.

— Здравствуйте — Владимир Сергеевич.

— Здравствуйте — Мария Васильевна.

— Что вы говорите! Вот так диво. Так зовут мою маму.

— Вы сейчас удивитесь еще больше моя фамилия Бушина. Я обомлел. Даже не спросил, откуда она родом, не тульская ли.

Но в разборе моего дела с Карповым никакого ее расположения ко мне, никакой поблажки мамочки родной не заметил.

С. В. ВИКУЛОВУ

«4 января 1988

Вот, Сергей Васильевич, статейка «Живи и помни» о том, как Эльдар Рязанов ловко увиливал от армии, а теперь похваляется этим. Я тебе говорил о ней в прекрасный день 2 января на красновидовской дороге. По-моему, полезно было бы напечатать.

С Рождеством Христовым!»

Был на парткомиссии в райкоме.

7 января

Был на пленуме райкома. Victoria!..

Еще до заседания позвонил из РК Николаю Данилову, попросил его приехать часам к восьми. После заседания сразу кинулся к телефону: «Таня, выставь на балкон бутылку шампанского!» Но ничего больше не сказал.

Приехал домой в начале девятого. Николай уже приехал, позвонил Гончаренке. Закатили пир. Отметили сразу три праздника. Ну, Рождество — понятно. Второй — победу над Карповым. Бюро райкома не утвердило выговор мне. Все отмело! Это ж великая победа! Раньше Герой Карпов растоптал бы меня. Важную роль сыграл при этом бывший член Политбюро, секретарь украинского ЦК Шелест, который ныне здесь на учете. Знаю, говорит, я этого Карпова, и понес…

Во время пиршества я читал вслух лучшие места из статьи Вл. Бондаренко в № 12 «Москвы». Все в восторге.

Настроение все дни было победительное. А тут еще Громыко сказал по телевидению: «Сталин сражался как лев…» Даже страшно немного было, боялся, что вот-вот случится что-то недоброе, и когда возвращался на метро домой, поезд вдруг остановился на полпути. Я невольно подумал: «Ну, вот оно, что меня ждало».

9 января

Ездил в «Литучебу». Гонорар за статью «Под белым парусом возвышенного духа» в № 6. Серьезная статейка о том, как Айтматов начал курвиться.

* * *

Потом было, конечно, тошно видеть, как он дарил Путину свой шеститомник, но и тогда я не мог вообразить, что Чингиз вконец скурвится, дойдет до таких изобретений, как «Сталин-гитлер» и «Гитлерсталин».

11 января

Кате звонил молодой человек. Не Грамп!

12 января

Заходил Семанов. Дал ему заявление В. Карпова в суд на меня. Пусть посмеется.

17. I.1988

Бешено работаю по договоренности с М. Алексеевым над ответом Наталье Ильиной на ее статью в № 2 «Огонька». Переступив через самолюбие, я позвонил ему и поздравил со статьей Вл Бондаренко. Он тогда сам и предложил написать об Ильиной. «Я с этим тебе и звоню», — говорю. Ну, был рад. Но все-таки ничто не может эту публику привести в чувство. Говорит, что в большой обиде на Маркова. Два раза выдвигали на Ленинскую премию и не дали. Мало ему Звезды Золотой и кучи орденов. Ну как же! — у Егорки Исаева полный бант, а у него с изъянцем. И с такими живыми классиками приходится иметь дело!

20.1

Общее собрание московских писателей.

С. П. ЗАЛЫГИНУ,

главному редактору ж. «Новый мир»

(только лично)

«28 яваря 1988

Уважаемый товарищ Залыгин!

Вчера прочитал в «Литгазете» о Вашем выдвижении на Ленинскую премию, а сегодня во всех газетах — постановление о присвоении Вам звания Героя Соцтруда.

Еще весной 1983 года я написал обстоятельное письмо Ю. В. Андропову о премиях и званиях в литературе. Позвонил мне из ЦК некий тов. Потимкин, болтушок из отдела культуры, и убеждал, что тут у нас полный порядок Расстались мы с ним при счете 0:0.

В 1985 году я написал своему младшему однокурснику по Литературному институту КВаншенкину, премия которому уже была присуждена, но еще не вручили, и предлагал ему отказаться от нее в пользу поэта Михаила Львова, татарина, пишущего на русском языке: он, мол, и старше гораздо и являет собой как бы живое воплощение интернационализма (он тут, конечно, сомнительный, но я нажимал). Ваншенкин ответил, что мое предложение очень странное и он им крайне удивлен.

На основе письма Андропову я написал статью и послал в «Огонек» и в «Сибирские огни». Ну, а ныне, исходя из убеждений, высказанных в той статье, призываю Вас отказаться от звания и снять свою кандидатуру на премию. Отрезвляюще-оздоровительное влияние такого жеста на нашу литературную жизнь было бы трудно переоценить. Думаю с таким же письмом обратиться к Михаилу Дудину

С уважением

P.S. И как тут не вспомнить, что прожили же без премий и других регалий Михаил Пришвин, Ахматова, Паустовский, Заболоцкий…

31. I

Ходил в 5 часов звонить насчет автобуса. С чего-то разговорились с нашим Аркадием, начальником котельной. Да! Зашла речь о безответственных публикациях. Я привел несколько примеров, а он говорит: «Меня кто-то уверял, что 28 панфиловцев потому так дрались, что за ними заградчики стояли». Вот ведь мерзавцы, до чего доходят!

* * *

Сейчас, в 2012-м, это говорит уже не кто-нибудь, а сам президент и верховный главнокомандующий.

24 января

Вернулись с Таней из Красновидово. Отметим день рождения.

14. II

Вечером звонил Иван Шевцов. Хвалил статейку о Э. Рязанове в «НС» № 2. Он увиливал от армии и теперь принародно хвастается этим: как ловко увильнул! Потом об этом же звонили Г. Ладейщиков и Ольга Ивановна — патриотка.

20. II

Часто вижу сны, как всегда, когда напряженно работаю. В ночь на прошлую (или позапрошлую?) пятницу приснилось, что мы с Таней на какой-то станции ждем поезд. Таня куда-то отошла, а поезд вдруг пришел. Я сажусь, думая, что и она села в другой вагон. Поезд довольно странный, внутри вагоны похожи на салон самолета, сиденья обтянуты светло-серой кожей. А Тани все нет. Отстала? И сон в руку! Вечером она ухитрилась опоздать на автобус, который останавливается на 2-й Аэропортовской в 100 метрах от нашего дома, и на другой день электричкой и автобусом добралась сюда только к 12 часам.

А сегодня приснилось, что опять где-то выступаю, волнуюсь и не знаю, что говорить. Не отзвук ли это того, что позавчера Ф. Шахмагонов сказал мне по телефону, будто Кобенко подбивает Жукова подать в горком протест на решение бюро райкома, который 7 января отверг решение нашего парткома о выговоре мне. Ну, не думаю. Ведь должен же соображать, что вопрос был согласован в горкоме и даже в ЦК, как сказал мне после заседания бюро райкома В. Е. Мишуков — я сразу тогда зашел к нему и подарил свои «Арфы».

Еще снился сегодня Г. Марков — какое-то скучное его разглагольствование за столом какого-то заседания. Ну, это понятно. Моя статья о нем читается сейчас в «Новом мире», и мне выражали свои восторги И. Роднянская и Нуйкина Гал. Вл., работающие там в отделе критики. Но едва ли Залыгин решится напечатать. Ворон ворону…

5 марта.

Звонил Кате в 17.30 какой-то Виталик Потом, в 20.30 — он же (у меня слух отменный), но назвался Мишей. Тайны мадридского двора.

10 марта.

Звонил Миша Шевченко. Прочитал в «ЛитРоссии» мой фельетон «Скорбь б/у» о том, как Вознесенский в 1958 году в номере «ЛиЖи», посвященном 130-летию Толстого, напечатал стихотв. «Крона и корни» с подзаголовком «Памяти Толстого», а теперь голосит: нужен мне ваш Толстой, это я писал о Пастернаке!

Потом о том же звонили старый школьный друг Вадим Тарханов и какой-то Фед. Фил. Бреус из АПН.

14 марта.

Все об этой же «Скорби» звонили Олег Шестинский, Вадим Софронов, Ник Горбачев, Ст. Куняев и неведомый журналист из Киева по фамилии Кичигин.

* * *

Нахваливал по телефону мою «Скорбь» и А Байгушев, видимо, полоумный. Ну как же! В году примерно 2005-м он сочинил книгу «Анти-Бушин», где уверяет, что я еврей и агент КГБ. Это после того, как я славно отхлестал его в ст. «Грозы, позы и метаморфозы» на страницах «Дуэли» за то, что он объявил гением Вал. Сорокина и какое счастье, мол, что мы живем в одно время с ним.

21 марта.

Вечером звонила мать Анатолия Карпова. Договорились, что завтра я занесу ей рукопись.

22 марта.

Жена Нуйкина, работающая в «Новом мире», привела меня к Залыгину для перспективной беседы. Осторожный, осмотрительный, чутконосый. Ни до чего определенного не договорились.

27 марта.

Звонил Анатолию Карпову. Потом он мне.

28. III

Был в библиотеке ЦДЛ.

Опять перезванивались с АКарповым.

2 апреля 88, суббота.

Ездили мы с Таней на машине с Леной Озеровой в Истру и Н. Иерусалим. Накупили множество полезных в хозяйстве вещей, в том числе, тачку. И одну бесполезную, но красивую вещь — жостовский поднос. Как на ярмарке побывали.

10. IV.1988. Пасха.

Вчера вечером и сегодня утром слушали с Таней пасхальную службу, кажется, из Лондона. Праздник А на душе тяжело. Разгул бесовских сил не только продолжается, но и нарастает. Против статьи Нины Андреевой в «Сов. России» (13 марта) уже выступила целая свора: «Правда» (редакционная статья, которую писал скорее всего Яковлев), «Советская культура» (Гавриил Попов + Ал-др Гельман), «Моск новости» (А Левиков + какая-то Царапкина). 5 ударов! На одну. Да еще сама «Сов. Рос.» перепечатала статью «Правды». Нет, им надо не просто возражать, а добиться раскаяния оппонента, его унижения. Так было и в истории с Ельциным. Идеологическая ежовщина это — и ничего больше.

Ко всему прочитал вчера в «С.К» статью «Люди ли?» — такую, что думал, не усну и уж, во всяком случае, до конца дней не забуду. В Горьком мерзавец по фамилии Смирдов в пьяном виде схватил на проспекте Ильича 13-летнюю девочку

Свету К, утащил ее на глазах публики куда-то на стадион и изнасиловал ее, потом повел к своим приятелям Утину и Казакову, и те тоже изнасиловали…И они еще вопрошают! Нет, я не могу это даже записать. Ему дали 11 лет. А этим двум? Не дрогнув, я расстрелял бы всех троих, как бешеных псов. Прости меня, Господи, за такую запись в светлый день Твоего воскресения.

З мая

Кате звонил очень вежливый Виталик

6 мая, пятница

Посадил за домом под окном одну грядку картошки…

8. V

6 мая было печальным днем для бесов. Во-первых, по ТВ повторяли фильм Бабак и Ицкова «Маршал Жуков», в котором все-таки нет того шабаша вокруг имени Сталина, что бушует теперь, все-таки несколько раз появляется его спокойный портрет при отсутствии глумливого авторского текста. Во-вторых, объявлено о награждении орденом Трудового Красного Знамени в связи с 70-летием и 60-летием М. Алексеева и А Иванова как писателей и, это самое важное в нынешней ситуации, как главных редакторов «Москвы» и «Молодой гвардии».

Надо бы записать слова и выражения, которые сейчас особенно в ходу.

Вот хотя бы: дефицит (даже «дефицит смелости»); истина в последней инстанции; стереотип; негативные явления; одночасье; прикосновение (к истории и т. п.). образовательные услуги…

9 мая

В «Московской правде» напечатано мое письмо о ВлКар-пове. Я пишу, что «Московский литератор», «Литературная Россия» и «Литературная газета» объявили о выговоре мне. Но никакого выговора у меня нет райком отверг решение нашего парткома. И ни одна газета не желает печатать опровержение. И ведь какое ханжество! М. Колосов («ЛР») сказал мне, что газета отражает жизнь писательской организации, а до райкома ей нет никакого дела

11 мая

Звонил Володя Богомолов, потом — Ю. Идашкин и Ф. Шахмагонов, которому я прочитал письмо в «МП».

А. С. ИВАНАВУ, главному редактору «Молодой гвардии»

«11 мая 1988

Анатолий Степанович!

Я вижу, Вас смущает, что в статье Куняева и моей говорится о тех же проблемах, о тех же лицах. Не устаю изумляться ни вам, ни Алексееву, ни Проскурину. Даже затрещины, которыми вас награждают чуть не каждый день с резонансом на всю страну, не могут привести вас в чувство. Если кто уже деморализован, то надо уйти в сторону и не мешать разворачиваться в бою другим. Тому, что есть две статьи, бьющие в одну точку, надо не смущаться, а радоваться, как на фронте радовались, когда видели хороший запас снарядов.

Одни Викулов из вас достойный боец.

Вы из без того неповоротливостью своих ежемесячников поставлены в крайне неравные условия против их еженедельников и газет, а вы еще добавляете сюда свою вялость, неповоротливость, робость, послушание начальству. Ведь сколько времени пролежала моя статья о «деле Пастернака»! Теперь и эта мурыжится… И без конца Вам надо звонить, писать, напоминать, теребить. Словно я у Вас квартиру выпрашиваю, а не об общем деле пекусь. Вы сколько лет сидите в «Молодой»? Кажется, уже лет двадцать. И сколько раз напечатали меня? Ровно два раза. Алексеев за это же время — один. А для юбилейных пряников вы находите место.

Если на Ваших местах сидели бы Борщаговский или Боровик, они печатали бы меня чаще. Вот и подумайте, в каком положении ныне в литературе русский автор: с одной стороны Сцилла, к которой он сам не хочет, а с другой — Харибда, которая дремлет да почесывается. Да и знать она тебя не хочет, эта Харибда, занятая премиями, орденами, юбилеями…

Ваши работники должны бы то и дело названивать мне: «Бушин, нет ли чего нового для «Молодой»?» А они в страхе: упаси Боже, в один год напечатать две статьи Бушина!

Проснитесь же, наконец! Протрите глаза. Посмотрите, как действуют наши противники — настойчиво, оперативно, безоглядно. У них один принцип: «Все, что не запрещено, то дозволено». Да и на запрет они плюют. А вы то и дело заглядываете в устав — то в партийный, то в комсомольский, то в уголовный. Ведь так можно дождаться, что вас из кабинетов начнут вытряхивать. Вон Алексеев, как ни ловчил, как ни изворачивался, а дождался, что общее собрание прозаиков приняло резолюцию, требующую его отстранения. И сонный Марков дождется. Жаль старика, но ведь заслужил. Чего стоит один его «семейный подряд», когда все писатели — и он, и жена, и дочь — и все получают премии. Всего наилучшего!»

12 мая

Звонила Лариса Федорова. Спорила и Сталине, а также о Вл. Карпове, Ю. Бондареве, В. Сорокине.

Ю. В. ИДАШКИНУ,

заместителю главного редактора

«Литературной России»

«12 мая 1988

Юрий Владимирович!

Если хотите принять участие в бессмертном деле, даю вам возможность: напечатайте мою статью о Г. Маркове.

Говорят, он остается председателем Союза до ближайшего пленума.

Конечно, статью хорошо бы напечатать сейчас, так сказать, «при жизни» и притом с указанием даты — 1985 год. В том, что это действительно так, можно удостовериться в «Знамени». Мой дружок Гриша Бакланов не даст соврать: рукопись пролежала у них два года.

1. Строки о Бондареве в нынешней ситуации надо обязательно сократить, ибо боги на стороне победителей, а Катон на стороне побежденных. Или, как говорили у нас на Балкане, лежачего не бьют.

Из двух разговоров с вами по телефону я вижу, что вы чрезмерно все драматизируете. Право же, не все так безнадежно. Хотя сам я порой впадаю то в бешенство, то в отчаяние.

Жму руку, ВБушин, адепт гласности и демократии».

14 мая. Суббота

Посадил вторую грядку картошки.

Сегодня в «Московской правде» напечатано письмо, которое подписали В. Астафьев, Г. Гофман, С. Михалклв и И. Шкляревский. Три Героя и один свежий лауреат Государственной премии.

Витя-то сибиряк откуда здесь взялся? Это ответ на мое письмо 9 мая. Главное у них, что я обидел фронтовика в День Победы, потому и заголовок такой — «Вместо поздравления?» Но не я же выбрал день публикации. Мое письмо лежало в газете довольно долго.

16 мая

Отнес в «Искусство кино» К. Щербакову ст. «Спорили семь городов» — о Г. Маркове. Ну, разве они решатся! А еще — и в «Молодой коммунист» ААпресяну. Тоже дохлое дело!

В. П. АСТАФЬЕВУ. КРАСНОЯРСК

«18 мая 1988

Дорогой Виктор!

В моем письме, напечатанном 9 мая в «МП», на которое ты с друзьями ответил там же 14 мая, сказано, что первопричиной конфликта между Карповым и Бушиным явилось их расхождение во взглядах на некоторые события войны и в оценках ряда ее участников, о которых Карпов пишет в повести «Полководец».

А вы пишете: «весь сыр-бор разгорелся из-за того, что В. Бушин публично взял под сомнение некоторые факты военной биографии и боевые заслуги В. Карпова».

Я буду тебе очень признателен, если ты объяснишь мне, что означают эти приведенные выше слова, т. е. какие именно факты из военной биографии Карпова и какие его заслуги я публично взял под сомнение, — его участие в войне в качестве разведчика, его Золотую Звезду? Ничего подобного! Я взял под сомнение то, что он говорит о себе, например, в «Советской культуре», — что взял первого «языка» в боях под Москвой, а на самом деле он в это время сидел в лагере. Я взял под сомнение также то, что о нем пишут, например, будто он сотни раз переходил линию фронта и лично взял 79 «языков». Но у вас были какие-то иные соображения и факты?

Я тем более рассчитываю и надеюсь на твой ответ, что ведь между нами никогда не было даже недоразумений. Более того, тебе известно, что в свое время я пытался выступить в твою защиту против глупой публикации в «Коммунисте», но, увы, это было не так-то просто и не удалось. В свою очередь я помню, как горячо ты выразил мне сочувствие в связи с гибелью моего сына.

Не задержи с ответом.

Будь здоров!».

Примерно такие же письма я послал Гофману и Шкляревскому.

21 мая, суббота

Заезжал Дм. Жуков с женой посмотреть, как тут у нас в Красновидове.

* * *

Сколько я его знаю, всегда был надутым антисоветчиком. Однажды в День Победы сообщил читателям, что Сталин летал на Тегеранскую конференцию с коровой, поскольку не может без стаканчика парного молочка утречком. А какую резвость проявил в борьбе за дачу в Переделкино. И это притом, что сынок вот уже лет двадцать сидит в вице-премьерах при всех режимах от Ельцина до Медведева. Мог бы папочке дачу сгоношить, если тот сам не может.

* * *

23 мая

Щербаков из «ИК» позвонил и сказал: «У нас (в кино) своих Марковых хватает». Конечно.

На первой грядке взошло 34 куста картошки.

24 мая

Звонили В. Богомолов, Г. Гончаренко, Ю. Сбитнев.

26 мая, четверг

Первый раз купался в Истре. T — 15–16 градусов. Вода, как всегда, быстрая. Бодрит.

А. С. ИВАНОВУ,

главному редактору «Молодой гвардии»

Анатолий Степанович!

Отличная Ваша беседа была в майском номере «НС»! Вот так и надо отмечать юбилеи. А не так, как тот же «НС» почтил Алексеева — отвел шесть полос под скучнейшую тягомотину скучнейшего Семена Борзунова. А в этом номере «НС» весь отдел критики боевой.

Поздравляю с прекрасным изданием «Повители» в Худли-те. Ведь книга живет, поди, уже лет 30. Для нынешних времен срок немалый»…

(окончание копии письма не сохранилось).

30 мая

Работал над «Имитацией». Купался.

1 июня 1988 г.

В 11 ч. Кате звонил Костя Бергер. Он мне нравится. Немного несуразный, ну и что?

Ездил в «НС». Взял верстку статьи об Анатолии Карпове «Gens una sumus».

5 июня

Из Ленинррада звонил Виктор Конецкий. Передал через Катю, что сожалеет о своем интервью в «Моск комс.» и просит не сердиться на него. Это по поводу моей небольшой статейки в «НС» № 5 о том, как он хвастался, что его издавали во франкистской Испании. Жаль, что меня не было дома.

7 июня

Три дня подряд купался по три раза. Течение быстрое. Так и несет до зеленой бухточки, над которой нависает ветла.

9 июня

Написал В. Конецкому: «Мне дочь передала, что Вы звонили. Очень хорошо! Жму Вашу благородную руку».

12 июня

Катя по телефону сказала, что звонил Павел Ильич (Макрушенко?) и сообщил, что умер Геннадий Гончаренко. Это он ездил в родной Ростов справлять свой юбилей, ну, и не выдержал груза застолий и возлияний.

Мы с ним последние годы дружили. Добрая душа, но выпивоха.

Закончил «Имитацию».

13 июня

Было много звонков по поводу статьи в «НС» об Ан. Карпове, в т. ч. звонили В. Богомолов, Ю. Сбитнев, П. Горелов и экстрасенс Тафик Дадашев, который помогал Каспарову в матче с Карповым.

18 июня

Написал «Про Аню, которая родила без мужа».

В. И. БЕЛОВУ. ВОЛОГДА

«23 июня 1988

Дорогой Вася!

Из «НС» мне переслали письмо читателя со смешной фамилией Шпиков. Но я вижу, оно касается больше тебя, чем меня. К тому же оно так интересно своей непосредственностью, что я решил переслать его тебе. Посмотри. А я ему ответил. Будь здоров!

Не собираешься ли летом быть в Коктебеле?

Поклон супруге.

В «однотомнике Верченко» исправь мой адрес дом 29, кв. 56.

Этот однотомник воспел Миша Дудин:

19. VI

Прочитал вчера в «Советской культуре» за 5 мая и в «Литгазете» за 18 мая отчет о встрече писателей и историков, состоявшейся 27–28 апреля. Одно можно сказать: состязание упырей. Особое возмущение вызывает Виктор Астафьев. Это же ужас, что таким самовлюбленным невеждам предоставляют трибуну, и они несут с нее вздор, который печатается в таких газетах, как «Л.Г.», «С.К.» да еще будет в «Вопросах литературы» и в «Вопросах истории». Он даже не умеет читать военные карты и схемы, даже не понимает, что стрелы на картах войны обозначают направления ударов и контрударов. Он уверен, что каждая стрела — это войсковая армия. И вопит: смотрите, сколько было наших армий и сколько немецких! Мы просто утопили их в своей крови. Сидят генералы, слушают и молчат! Из-за душившего меня негодования часов до трех не мог уснуть, пришлось принять радедорм. Написать об этом? Но кто напечатает? Придумал уже заголовок «Эффект нахрапа».

25 июня

Посадил перед домом бобы, а за домом — горох. Купался, как и вчера.

28 июня

Отправил в «Урал» и в «Книжн. обозр» ст. о Маркове. Да разве посмеют!

29 июня

Звонил Ю. Бондареву. Поздравил с дельным и смелым выступлением на XIX партконференции (передавали по ТВ), в котором он сказал, что наш самолет перестройки взлетел, а где он сядет — неизвестно. Ему отвечали глазник С. Федоров и Гр. Бакланов: мы, дескать, прекрасно знаем, куда самолет летит и где сядет. Бакланову договорить не дали, захлопали.

* * *

Через какое-то время Федоров разбился на самолете. Как символично!

Словно это был тот самолет, о котором так лихо говорили на конференции

1 июля

Работал над ст. о В.Астафьеве, о фронтовике, который не умеет читать военную карту.

2 июля

Купались с Таней. Астафьев.

6 июля

К Нине Петровне однажды явилась незнакомая женщина и заявил:

— Ваш муж — подлец!

— Мой Гриша? Не может быть!

— Он мне изменяет. Негодяй!

Потом выяснилось, что это была его любовница.

1 августа 88 г.

7 часов просидел под дверью Кукушкина. А он находился в парткоме. Окончательно утрясали списки принятых, и он немедленно исчез.

2 августа

Опять часа три-четыре просидел под дверью Кукушкина. Заходил к парторгу Чернову, потом — к Добренькову, но не застал.

17 авг.

Таня и Катя укатили в Коктебель.

19 авг.

Был в СП РСФСР у Бондарева. Он подписал письмо Ф. И. Перегудину.

Я отвез его и сдал секретарю.

25 авг.

Отнес в «Лит. Россию» восемь стихотворений: «Поэзия и смерть», «О, все доступно!», «Весь этот мир», «Silentium» и др.

29 авг.

Звонил Александр:

— О, если бы вы знали, как ваши слова (что Кати нет) ранят меня в самое сердце! Вот пижон!

30 авг.

Звонил гроссмейстер Крогиус Ник Вл. Прочитал с большим одобрением, говорит, в «НС» № 8 мою статью об Анатолии Карпове. «Если эту тему будете развивать, я могу быть вам полезен». Договорились, что встретимся.

6 сентября 88

Ягодин сказал, что на меня жалуются писатели: слишком резок. Ах, Геннадий! Об этих оборотнях еще не так надо!

8 сент.

Был дома у Крогиуса. Он дал много материалов о Каспарове. За столом был и «Отборный».

14 сент.

Звонил Бондареву. Договорились встретиться в пятницу в Союзе.

18 октября, вторник

В 10.30 вернулся из Коктебеля

Зашла как-то Катина Соня. Я говорю Кате: «Угости ее кизиловым вареньем, попейте чаю». Мы же в этом году наварили и айвового, и кизилового. Катя говорит: «Соня, ты любишь варенье?» Соня отвечает: «Кто же не любит варенья!» Ответ, достойный Винни-Пуха. Как это нередко бывает у нас в доме с такими выражениями, Сонины слова стали крылатыми. Таня меня, например, спрашивает: «Тебе нравятся блинчики?» Я отвечаю: «Кому же не нравятся блинчики».

19 окт.

Звонили Вл. Богомолов и Ан. Богданович.

21 окт.

Был в Книжной лавке, купил книг на 46 р.

23 окт.

Занял у Коли Евдакимова 10 р., у Игоря Мотяшова — 15, у Мошковского -25. У дежурной Веры в котельной купил 10 кг антоновки за 10 р.

25 окт.

«Дорогая Л. Ф. (извините, имя Ваше не разобрал), мне передали из редакции журнала «Москва» Ваше письмо. Оно меня поддерживает и вдохновляет. Именно такую эпистолу я надеялся получить от Вас. Значит, не зря работаю.

А что касается шевеления волос на голове при чтении моего сочинения, то есть одно верное средство — остричься наголо. Тогда это жуткое явление прекратится.

Всего наилучшего».

27 окт.

Звонил Солоухину на дачу.

29. X.88, суббота

18-го, во вторник, вернулся из Коктебеля. В пятницу поехали с Таней на дачу. В воскресенье она вернулась в город, а я остался до вторника. Во вторник, 25-го, приехал в город на электричке. Было уже около шести вечера. Быстро собрались и пошли с Таней на юбилей (90-летие) МХАТа на Тверской бульвар, к Дорониной (билет прислал Володя Бондаренко). Встретили там Палиевского, Свининникова, Любомудрова.

Вечер начался тем, что на поворотном круге на авансцену выехала вся труппа, а динамики гремели:

Зал встретил это аплодисментами и смехом. Были и другие отменные сцены, особенно в конце, в капустнике.

А в пятницу, 21-го, по предварительному приглашению, сделанному 18-го, я ходил в приемную КГБ на Кузнецком Мосту на беседу с майором Анат. Фед. Рябополом и полковником Александром Ив. Васильковым. Р. симпатичный парень, а В. гусь отменный. Хвастовство так и перло из него: я работаю здесь 27 лет; я пишу статьи и стихи; получил премию «Лит. России» за цикл статей об американской литературе… Вначале вроде держался осторожно, а потом понесло. Речь они завели о Солженицыне. В. говорил, что его травят в США сионисты, что он страдает, он на распутье, что на Западе распространяются слухи о его переписке с Горбачевым, который-де размышляет, вернуть его или нет. Одни, говорит, внушают Горбачеву, что С-а надо вернуть, этого, мол, требует «новое мышление»; другие твердят, что это немыслимо. Это значит вывесить на Кремле белый флаг. А истина, говорит, где-то посередине. Словом, склоняли меня сыграть роль какого-то посредника в деле С-а. Например, написать статью «Вернется ли Солженицын?». Или послать ему телеграмму. Или поехать к нему. Я, мол, говорю с вами не как официальное лицо, а просто как русский человек Я вам ничего не обещаю, просто предлагаю тему…

Ах ты, дерьмо собачье! Он как русский человек предлагает мне стать проституткой. Ведь когда он в самом начале спросил, как я думаю, вернется ли С, я ответил, что нет, ибо в нынешней обстановке его могут разоблачить как сексота. Спросил я его, имеют ли они отношение к публикации в «Огоньке» о сексотстве Бориса Дьякова. Ответил что-то невнятное, что он оказался, вроде, жертвой борьбы между кем-то.

Изображал себя вольнодумцем. Я, мол, думаю по-своему, добиваюсь своего, конфликтую с начальством.

Я спросил, жена Солженицына, Нат. Светлова, — еврейка? А почему бы и нет, ответил он. Знаете ли, прекрасный еврейский минетик… Тут мне захотелось послать его на… Болван. Хам. Бездарь.

Они попросили меня записать их телефоны. Записал. Но звонить, конечно, и не думаю.

Зашли с Таней за Викуловыми и пошли гулять вдоль Истры. Дошли до деревни Лужки, до церкви, до того места на берегу, где стоит каменный знак «Здесь проходила линия обороны в 1941 году». Поговорили, отвели душу. Сергей рассказал, что читал мою статью «С высоты насыпного Олимпа» в десятом номере «Мол. гв.» вчера в машине, когда ехал сюда, и так смеялся, что шофер попросил перестать читать.

30 окт.

Сбросил с крыши корпуса на наш задний огород 6 ведер полезного мусора — хвои, листвы, земли. И раньше — 8. Всего 14 ведер, а в прошлом году было 15. А кто их будет сбрасывать, когда у меня сил не останется? Гриша? Аня?

1 ноября 88 г.

Таня разбила бутылку коньяка. Какой ужас!.. Но хорошо, что на рынке, а не об мою голову.

2 ноября

Звонил Вл. Богомолов. Страшный матершинник. Зачем? Где успел привыкнуть? Меня это коробит. Это неуважительно к человеку, который не отвечает тем же. Вот так же коробило меня при встрече с генералом Ачаловым.

Я звонил Бондареву, которого ныне поносят, как только могут. Особенно тяжелой была статья Вигилянского (сына Ландау-Варламовой, которая в нашем подъезде).

Юра делает вид, что ему это до лампочки: — Никто не знает, откуда ветер подует завтра, — сказал Христос перед Голгофой.

4 ноября

Заняли у Гали Полторацкой 300 рублей. В магазине на Профсоюзной оплатили мебельный набор «Березка» — 779 р., 4 книжных полки — 62 р., доставка — 62 р.

8 нбр.

Ходил на лыжах. Так рано — впервые в жизни.

9 нбр.

Звонили Верченко из СП и гроссмейстер Крогиус

12. XI

Сегодня писал статью о прохвосте Коротиче — «Деяния святого отказчика» для «Молодой гвардии» и ходил на лыжах. А вчера, когда ехали вечером в «Икарусе» в Красновидово, В. Огнев сел на правое первое сиденье, которое обычно занимаю я. Ну, пришлось Тане сесть в глубине салона, а я сел на левое переднее сиденье. Держится Огнев со мной сдержанно — видимо, результат моей статьи в десятом номере «М.г.». Правда, днем звонил насчет автобуса. А сейчас я спросил его, видел ли он стенограмму собрания, на котором обсуждалось в 1958 году дело Пастернака. Он мне вот что рассказал:

Собрание проходило в старом Доме кино на улице Воровского. После выступления С. С. Смирнова, который председательствовал, и еще кого-то, я вышел из зала. Вдруг выходит Слуцкий, очень бледный (он выступал восьмым, после докладчика Смирнова — я). И тут к нему подошел Евтушенко и говорит

— Борис Абрамович, я должен вам крупную сумму (Слуцкий был добрый, он многим давал взаймы), но сейчас у меня этих денег нет, а пока примите тридцать сребреников. — И протянул ему два пятиалтынных. Слуцкий находился в таком трансе, что подставил ладонь и взял эти 30 копеек Мы вышли с ним на улицу вместе, но вскоре он сказал: «Володя, я хочу побыть один», и я его оставил. Я не знал, в чем дело, и поступок Евтушенки мне показался каким-то странным, немотивированной хулиганской выходкой. Но потом мне рассказали о выступлении Слуцкого.

Я спрашивал у Мартынова: «Леонид Николаевич, как вы могли?» Он ответил: «Я просто испугался, я боялся, что меня посадят».

Да, интересно. Значит, Евтушенко на собрании был, выслушал Смирнова, Ошанина, Зелинского, Перцова, Вал. Герасимова, Безыменского, Софронова, Сергея Антонова и Слуцкого.

Я сказал Огневу

— Но он же голосовал и даже не воздержался!

— Он ушел с собрания.

На такой вот эффектный жест, который видели только двое, Евт. был способен, а выступить или проголосовать против, увы…

16 нбр.

Вера Соловьева взяла Писарева т.1 и «МГ» № 10 с моей ст. «С высоты насыпного Олимпа». Есть что почитать.

Звонила Оля Кожухова по поводу статейки о Рязанове в «НС» № 2. Схватилась матушка!

А. С. ИВАНОВУ,

главному редактору «Молодой гвардии»

«18 ноября 1988

Анатолий Степанович!

Могу доложить, что по поводу моей ст. «С высоты насыпного Олимпа» в «МГ» № 10 мне многие звонят, шлют письма и даже телеграммы. Слышу одобрение от людей самых разных — от Бондарева и Алексеева до Яши Козловского, который дважды при встречах на улице (мы живем близко) выражал мне свои восторги. А ведь я прошелся там по Бакланову, Боровику…

Причем некоторые хвалят не столько меня, сколько Вас. Так, Миша Синельников сказал: «Можно по-разному относиться к Иванову, но то, что он печатает такие статьи, — молодец!»

Вот несколько строк из письма, пришедшего из Твери: «ВЗАХЛЁБ читаем Вашу статью в «МГ» № 10. Вот это б о м б а!!! Вот это надрали Вы мнимых «перестройщиков», «апостолов наветов и сенсаций» (Ю. Бондарев)!

Без преувеличения — журнал стал бестселлером. Но дело не только в этом. Наконец-то мы перестали молча чесать задницу! Наконец-то начали называть прохвостов поименно — кто есть кто и что есть что. От души поздравляю Вас» и т. д. Это Владимир Юдин, преподаватель литературы в Тверском университете.

А один Ваш полный тезка даже стихи сочинил. Вы, наверное, знаете, что на недавних выборах президента в США по причине жены Дукакиса его поддерживали все сионистские силы страны. Так вот

У НИХ И У НАС

Не будем, однако, предаваться радостным иллюзиям. Обстановка несколько изменилась в нашу пользу, но надо продолжать напор. А с помощью таких статей, как ст. В. Конотопа (Ваня, что ли, Шевцов постарался?), мы успеха не добьемся.

Всего наилучшего!»

* * *

Неисповедимы пути Господни. Не лучше ли было бы, если тогда в США избрали Дукакиса, а не Буша, которому Горбачев начисто сдал страну.

19. XI

Недавно, дней 10 назад, была по ТВ еще одна из бесчисленных ныне передач о гениальном, великом и народном поэте Пастернаке. Много говорил Нагибин. Его по телефону спрашивает кто-то из зрителей: «А почему вдруг стали так много говорить о Пастернаке?» Юрий Маркович, не моргнув глазом, ответил: «Потому что он гений». Ну вот возьмем кое-какие из самых популярных строк гения:

Маяковский назвал это четверостишие из «Марбурга» гениальным. Но вглядимся:

Мог ли Данте «таскать» за собой Беатриче, Петрарка — Лауру или Пушкин — Анну Керн, или его Ленский — Ольгу? «Всю тебя» таскал (кроме ног?) — это просто комично.

Это уже, вроде бы, наедине. А где же она? Еще:

«Твой вид и взгляд…» Какая проза при такой теме! «У вас сегодня неважнецкий вид» и т. п. И больше подошло бы «взор», а не «взгляд».

Это, конечно, не высокий образец поэзии, но слово «взор» на месте.

Но вот Пушкин:

А как это

Ну, явно не те слова! Поставить в тупик — безысходное положение. Поэт хотел сказать именно это?

Но это и значит, что «поставила в тупик».

Тут повторение предыдущей строки: если уже есть «перехват», то зачем «сдавит»? Это одно и то же. Еще?

Все прекрасно, кроме двух вещей:

1. Нет нужды в словах «к себе».

2. И что это за пустое безлюдное «пространство»? Почему не «земля», не «люди»?

Другое дело — у Мандельштама:

Прекрасно!

Это только при беглом взгляде.

21. XI,88, понедельник

Выпало много снега, и еще 8 ноября я уже ходил на лыжах. Вчера, как и сегодня, был прекрасный зимний день: солнце, легкий морозец, белизна. В четыре часа я пошел позвонить насчет автобуса, которым мне поручено заниматься. Когда шел уже по ту сторону шоссе, передо мной вдруг возникла женщина — молодая, статная, с красивым и ярко накрашенным улыбающимся ртом. «Скажите, где тут остановка автобуса в Москву?» Ей явно хотелось поболтать, пошутить, может быть, познакомиться. Мне надо было, конечно, сказать ей что-нибудь в таком духе: «Как? Вы уже уезжаете? Ну зачем? Посмотрите, как вокруг прекрасно. Мы только встретились, а вы уже уезжаете. Ну, хоть подарите номер телефона» и т. п. Когда-то же я был мастак на такие речи. А тут, ошеломленный внезапным явлением такой красоты, я не поймал брошенный мне мячик, а принялся правильно и нудно объяснять ей, где находится остановка. Я даже отвернулся от нее, как от слепящего света, и показал рукой, где остановка. Да она прекрасно знала, где эта остановка. Я был жутко серьезен, ни разу не улыбнулся. Уступил ей дорогу, и она пошла, наверняка думая при этом: «Господи, какой скучный болван!» Но, право же, нельзя возникать так внезапно такой красивой женщине перед мужчинами моих лет. Увы…

22 ноября

Звонили Шундик, Семанов, Чалмаев, В. Сафонов.

А. С. ИВАНОВУ

«Главный редактор! А главный редактор! За все двадцать лет редактирования журнала вам посчастливилось напечатать хоть одну гениальную вещь? Ведь нет же!

Так вот, даю вам возможность сделать это — посылаю статью «Деяния святого отказчика» — о В. Коротиче, но не только. До скорого!»

* * *

Статья была напечатана в «МГ» № 2 за 1989 год. И тоже произвела шорох.

25,26

Читал воспоминания генерала Горбатова А. В. Ходили с Таней на лыжах.

27. XI

24-го, в субботу, получил в «МГ» гонорар за статью в десятом номере «С высоты насыпного Олимпа». 530 рублей! О-го-го! Не ожидал. Думал, рублей 400, не больше. Может, они к этому приплюсовали премию, которую решили мне дать? А перед этим, 22-го, я пошел в сберкассу на улице Степана Супруна снять деньги, чтобы заплатить 2600 рублей за Катину квартиру, и вдруг контролер Людмила Ивановна, которая знает меня с незапамятных времен, с тех пор, как я только переехал на Красноармейскую, — вдруг она говорит, что мне был перевод на 353 рубля, но она его возвратила в какую-то свою центральную кассу, так как здесь нет моего счета. Дала мне телефон, стал я названивать, с великим трудом удалось добиться толка: некая Инна обещала перевести мне эту сумму на мой счет в сберкассе, что на Ленинградском проспекте. Но что это за перевод, кто прислал деньги — так и не знаю.

Получив 24-го гонорар, зашел к Инне Симоновой, которая работает сейчас в исторической редакции «МГ». Соблазнил ее кутежом в ЦДЛ. Там мы встретили ее дядюшку Колю Плевако. И очень славно посидели в Малом зале — никто не мешал, одни. Выпили (я выпил) бутылку «Цинандали», съели по какой-то рыбной котлете. Вдруг, блистая Звездой, влетает Анатолий Софронов, кого-то ищет. Я его пригласил к нам за стол, он отказался, а потом я сказал:

— Правильно вам и Солоухину недавно врезали (в «Огоньке» и в «Сов. культуре»). Не надо юлить и не надо вертеться. Ведь ваше интервью (в «Журналисте») читать смешно! Перечислил всех евреев, что знал в жизни, и клянетесь им в любви.

— Вы меня презираете?

— Не презираю, но не надо давать такие интервью. Вы там дошли даже до того, что сказали: вот, мол, писал я песни с Новиковым, но они не так удачны, а вот с Кацем!

Он что-то еще пробурчал и ушел. Жаль, что не успел сказать, как смешон и лицемерен он со своими словами о Пастернаке: он, мол, хорошо ко мне относился, хвалил мои стихи. И как же, мол, я мог голосовать за его исключение.

Да, 26 октября 1958 года на объединенном президиуме он не голосовал за исключение, но 31 октября на общем собрании Московского отделения произнес вполне беспощадную речь. О, Господи!

3. XII.88

Я приехал вчера на дачу с трехчасовым автобусом, Таня — с семичасовым. Сегодня первую ночь спал безо всяких радикулитных помех, досаждавших мне недели три. Сейчас начну работать над статьей «Еще о «гражданской казни» Пастернака».

9 декабря

Звонили Яша Козловский, Евг. Карпов, Ив. Шевцов.

13 дек

Вот что интересно. Горький — человек из народа, был очень близок к большевикам, поддерживал их материально, встречался, переписывался с Лениным, тот бывал у него на Капри, написал роман «Мать», где образ Павла едва ли не большевистский, какое-то время даже состоял в партии и никак лично не пострадал от революции. Но при всем этом Октябрьскую революцию встретил в штыки, в своей газете «Новая жизнь» ужасным образом поносил и большевиков, и лично Ленина. Нашел с ним общий язык, сблизился, понял Ленина только после покушения на него Каплан. А Блок родом из утонченной интеллигентской среды, возвышенный поэт, да еще у него сожгли дачу, но принял революцию сразу, написал первую поэму о ней, воспел ее и осенил именем Христа. Тут много пищи для размышлений.

16 дек.

Выступал в обществе слепых.

18. XII

Вчера позвонили Кате, она радостно сообщила, что получила пятерку по истории первобытного общества. Я сказал, что знаю почему. Потому, что ты хорошо понимаешь душу первобытного человека, ибо сама — первобытный человек и живешь в пещере. Смеется.

О, Господи! Если бы получать только такие вести…

14—15-го был пленум РСФСР. Я сходил только на второй день. Подошел в вестибюле к Ольге Фокиной — «Позвольте пожать вашу руку». Представился. «О! Это я хочу пожать вашу руку. Ваша «Скорбь б/у» о лицемерии Вознесенского лежит у меня на столе». Ну, обменялись любезностями.

Когда сидел в кафе и ел простоквашу, подошел К Ваншенкин, вроде навеселе:

— Ты, говорят, что-то обо мне написал.

— Да, о том, что ты предлагал запретить песню «День Победы» Харитонова и Тухманова. Даже требовал судить за такие песни.

— Мне там не понравилась только одна строчка, а запретить я предлагал песню Пляцковского.

— Да нет, ты, видно, за давностью лет подзабыл кое-что.

— Ну, хорошо, это мне развязывает руки. Вроде как бы угрожал, что ли.

А строчки он имел в виду эти:

Конечно, вроде бы плохо, что сразу после смерти — «босиком бы». Но можно и так понять, что этот резкий переход от трагедии совсем к другой теме и говорит лучше всего, как велика эта трагедия — о ней нет сил говорить.

19 декабря

Звонил Богомолов, приглашает зайти к нему.

Незнакомые Семен Осипович, Вл Ив., Иванова звонили по поводу моей статьи «Как Гриша посадил Аркашу» в «Московском литераторе». Некий Арк Норинский из Ленинграда прислал в «Знамя» Гр. Бакланову письмо будто бы от общества «Память» с угрозой физической расправы. Гриша знал, что это провокация, но напечатал письмо и поднял вой на всю страну. А ленинградские кагэбэшники или эмвэдэшники довольно быстро сыскали этого провокатора и сцапали. Недотыку судили, дали какой-то срок Вот так Гриша и посадил Аркашу, в сущности, своего тайного друга сердечного.

20 декабря

Тане 50 лет! Уму непостижимо… Давно ли, когда познакомились в «Литгазете», она прибавляла себе, говорила, что уже двадцать, а было еще 19. И вот уже прошло столько да еще полстолько…

21 декабря

Видимо, желая извиниться за свою подпись под письмом против меня в «Моск. правде», позвонил Игорь Шкляревский, с которым я в общем-то незнаком но говорил, что-то невнятное. Меня, говорит, возмутило, что ваше письмо о фронтовике Карпове было напечатано накануне Дня Победы. Будто не знает, что дата публикации от меня не зависела, ее избрали в редакции.

22 декабря

Звонил Байгушев. Сказал, что на пленуме Московского отделения СП завалили в «народные депутаты» Шатрова, Рыбакова, Коротича и Розова, но Бакланов двумя голосами прошел.

Лариса Федорова хохотала в трубку — так ее развеселила моя ст. «Два Аякса» о Суровцеве и Оскоцком в «Москве» № 11. Ну, действительно, такая самоуверенность и напыщенность, такая амбиция при такой амуниции.

И. И. ШКЛЯРЕВСКОМУ

«22 декабря 88

Ваш вчерашний звонок, Игорь, был для меня неожиданностью. Я послал Вам письмо в мае, а Вы звоните спустя семь месяцев трудных раздумий.

И я, конечно, сразу подумал, что Вы хотите извиниться за участие в недостойном деле в купе с тремя Героями тогда же, в мае. Но Вы много говорили о тяготах и хлопотах своей жизни, о терзаниях души, о том, как старательно избегали юбилейных торжеств и т. д. Еще Вы сказали, что давно хотели мне позвонить, но в справочнике нет моего телефона. В каких справочниках? Во всех справочниках СП с начала 60-х годов он есть.

Очень хорошо говорили Вы и о том, как ужасна сейчас обстановка в Союзе писателей, сколько вражды, злости и т. п. Да, это так И чтобы не множить вражду и злость, надо не принимать участие в недостойных делах, в таких, например, как коллективное избиение одиночек Тем более, если тебе начальство говорит при этом: «Ну, пни же его! Квартиру за это получишь»…

Припомнив потом все, что Вы сказали по телефону, я с великим удивлением не обнаружил там ни единого слова хотя бы сожаления о том вашем коллективном подвиге на страницах «МК». Наоборот! Вы оправдывали свое соучастие. И довод у Вас был такой: Бушин выступил против Карпова в День Победы! Может быть, Вы писали это в болезненном состоянии? Кто же из литераторов, которые выступают в газетах, не знает, что дату публикации выбирает не автор, а сама редакция… Так вот, будем считать, что Вы мне не звонили».

22 дек.

Н. И. ДОРОШЕНКО

главному редактору «Московского литератора»

«Дорогой Николай Иванович!

Посылаю новую статейку. Если потребуется сократить, сократите строки, взятые в красные уголки. Буду признателен, если пришлете несколько экземпляров «МЛ» за 16 декабря с моей статьей о Яковлеве.

Если газета платит гонорары, то прошу гонорар за 16 декабря перечислить в помощь армянам, Спитаку: жилсоцбанк, счет 700412, землетрясение.

С наступающим Новым годом!»

А.С ИВАНОВУ,

«27 декабря

Анатолий Степанович!

Поздравляю с наступающим Новым годом. Желаю здоровья и добра. И дай-то Бог, чтобы 1989-й оказался мягче и добрей к нам, ко всему народу, чем уходящий год.

Желаю смелее учиться у противника, которому для пропаганды его идей не требуется ничего, кроме бумаги и печатного станка. А мы все оглядываемся на начальство, согласовываем, утрясаем.

Желаю, в частности, по примеру того, как они из номера в номер печатают ивановых, сарновых, рассадиных, смелее печатать Бушина, помня, что, пока мы выпустим один номер журнала, они выпустят четыре, и во всех — те же рассадины, сарновы, ивановы. Да еще четыре номера «Московских новостей» и 12 номеров «Советской культуры», где авторы того же толка.

Если бы эти ребятки имели такую статью, как моя «Забота о забвеньи» (о «Письме одиннадцати»), они ее уже бы пять раз переиздали. А Вы — как рыцарь Грюнвальдус сидите в раздумье…

Всех благ!»

1 января 1989 года

Новый год встречали на даче в соседнем подъезде — у Асадовых. Легли в 3 часа. Около 3-х дня они пришли к нам обедать.

2 янв.

Таня уехала в город. А я закончил «Открытое письмо к Горбачеву».

З янв.

Вчера вечером вернулся с дачи. Сегодня отвез в «ЛГ» ст. «Соблазн прокукарекать первым» о Куняеве. А он тут как тут. На обратном пути остановился с С. П. Бабаевским у 1-го подъезда, а он как раз вышел. Что ты, говорю, о Горьком написал? «Где? Когда?» — «Ты оклеветал его, изобразив вдохновителем бухаринских «Злых заметок» о Есенине». Ничего знать не хочет. Об этом и есть моя статья.

* * *

Я тогда не знал всей меры ненависти Куняева к Горькому. Получив премию им. Горького и вскоре став главным редактором «Нашего современника», он первым делом вслед за Ф. Бурлацким в «Литгазете» смахнул его портрет с обложки журнала, где он красовался лет тридцать.

Я сказал тогда на даче Викулову, который остался членом редколлегии:

— Что вы делаете! Как вам не стыдно в одной упряжке с Бурлацким?

— А я и не заметил…

Вот они — патриоты, радетели русской литературы. Завтра памятник Пушкину снесут — они и этого не заметят.

4 января

Звонил Бондареву по поводу «Открытого письма» ему Михаила Колосова в «Огоньке». Письмишко подлое, написано в духе прозрения: а я-то думал!.. Бондарев, видимо, деморализован бешеной атакой на него Вигилянского в том же «Огоньке» и др.

5 января

Звонил Федор Шахмагонов (бывший секретарь Шолохова). Приезжал от него человек, забрал его рукопись об АСолж Читал верстку.

7 янв.

На даче ходили с Таней на лыжах. Писал статью о спекуляциях на теме «культа личности». Дочитывал верстку.

* * *

Едва ли. За муки можно пожалеть, приласкать. Но полюбить? За состраданье можно благодарить, уважать. Но полюбить?

Гораздо вернее сказано у Горького: «Любовь — как солнце на небе, неизвестно на чем держится». На красоте? Далеко не всегда.

8 янв.

Таня расхворалась. Автобус не смог нас увезти. Остались ночевать на даче.

9 янв.

Вернулись с дачи часам к 12. В пять поехал в «Н.С.» с версткой. Звонил Викулову. Он сказал, что на российском секретариате выгнали М. Колосова.

В. Коротич провалился в Доме культуры «Правды». Ожидал 500 человек, а пришло не больше 350.

11 янв.

Поздно вечером звонила кор. испанской газеты «Эльпаис» (Страна) Пиляр Бонет. Сказала, что сегодня в этой газете напечатана ее большая статья о плагиате Вл. Карпова в его «Полководце». Спросила, где он получил звание доктора. Я сказал, что в Глазго.

Плагиата у него действительно там немало, содрал кое-что даже у Симонова, в кресле которого сидел в «Новом мире». Но какое дело до этого гордым испанцам, подданным его величества короля Хуана?

12 янв.

Звонили П. Бонет, В.А Юдин из Твери, Коробков из Воронежа — по поводу вранья Ан. Жигулина в якобы документальной повести «Красные камни» о подпольной молодежной организации в городе вскоре после войны. Он сейчас в духе веяния изображает ее антисталинской, а на самом деле она была ультракоммунистической, скорее, даже полпотовской. В ее уставе предусматривался даже расстрел за отступничество. А оружие у них было. Естественно, такую тайную организацию с таким уставом загребли. И Анатолий несколько лет отсидел. А стихи у него хорошие.

Я звонил В. Богомолову, Бонет, Ю. Бондареву, которому рассказал о статье Бонет и о моей ст. в «Н.С.» № 3.

17 янв.

Писал ст. «Бах! Бах! в генералиссимуса»

Звонил В. Микушевич.

20 января

Звонил Байгушев.

23 января

Отнес в «Москву», отдал Вике Софроновой, которая меня терпеть не может, четыре статьи: «Сорок тысяч братьев», «Сегодня как позавчера», «Наконец-то!», «О войне с секундомером». Ведь ничего не напечатают!..

24 янв.

На дне рождения были Белошицкие и Лариса Кожухарь.

25 янв.

Катя уехала с Соней на каникулы в Киев. Вике Токаревой в поликлинике Литфонда я прочитал строки Брюсова:

Нашел кому…

27 янв.

Обращает на себя внимание, что в батарее у Бакланова кого только нет и татары, и украинцы, и грузины, и армянин, и кто-то с «монгольским лицом». Так что русские-то на положении нацменьшинств, чего уж никак не было на фронте. И в госпитале — в палате два еврея: Ройзман и Атраковский. И все симпатии отданы им. Они и умные, и тонкие, и талантливые. А другие?.. Вон слепой Ройзман — даже слепой! — все время выигрывает в шахматы у зрячего Старых, который наделен чертами тупой подозрительности. А ведь читатель-то, Гриша, не слепой.

28 янв.

На даче работал над ст. «Забота о забвении».

31 янв.

Сейчас на прогулке вдруг осенило: как здорово у Толстого Николай Ростов вместо того, чтобы выстрелить в догоняющего его французского гусара, швыряет в него пистолет. В этом нелепом жесте так много проявилось: и страх, и полная растерянность, и душевная неготовность к тому, чтобы выстрелить в человека и убить его.

2 февраля.

Отнес Вале Кургановой в изд-во «Сов. Россия» ксерокопию ст. об Окуджаве «Кушайте…» для коллективного сборника.

В 3–6 часов роскошно пообедали с Экономовыми в ресторане ЦДЛ. 50 рэ. Мои 20 Аркадий не взял.

4 февр.

Работал весь день над статьей до боли в правой руке.

10 февр.

В ЦДЛ поминки Славы Пушкина.

12 февр., воскр.

Вечером Таня уехала в Казань. Весь день работал над ст. «Забота о забвенье».

13 февр.

Был Гриша С, звонил В. Бондаренко.

14 февраля.

Вчера во время прогулки в парке пришли на ум такие вот строки:

15 февр.

Наши войска ушли из Афганистана.

Ездил в «Москву», взял 5 экз. с моей ст. «Как один критик генералу конфузию учинил».

16 февр.

Звонил Богомолов. Сказал, что В. Карпов с той недели в б-це, даже в реанимации.

24 февр., пятница

Утром Таня вернулась из Казани. В 7 вечера уехали на дачу.

25 февр.

На даче работал над версткой ст. «Когда сомнение уместно». Заходил к Викулову дал ему «МГ» № 2. Там моя ст. «Деяния святого отказчика» — о прохвосте Коротиче.

4 марта 1989, суббота.

Окончил ст. «Я голосую за Иуду».

6 марта Гроссмейстер Крогиус.

М. П. ЛОБАНОВУ

«13 марта 1989 года

Дорогой Миша!

После нашего телефонного разговора в светлый день Восьмого марта еще раз просматривая твое интервью в «Кубани», я споткнулся о слова, которых раньше не заметил: оказывается, ты не читал статью Нины Андреевой «Нельзя поступаться принципами» в «Советской России». Как же так? Не читал, а наговорил мне таких оскорбительных слов о ней. А если вот таким макаром, не читая, о тебе? Ведь будешь возмущаться, негодовать.

И как не остановило тебя простое соображение опрятности: вот уже целый год вся наша пресса от могучей «Правды» до последней районной шавки остервенело бьют, пинают, поносят человека, — и ты вместе с ними! Ты, писатель, которому отчасти приходилось на собственной шкуре изведать, что такое у нас «объективное мнение», ты вместе с этой бандой негодяев, с этой сворой газетных бульдогов! Виктор Конецкий по ленинградскому ТВ назвал ее «бандершей публичного дома». Ты с ним? Ведь ничего подобного этой расправе над человеком, который всего лишь высказал свое мнение, не было у нас никогда. И все это тем более омерзительно, что творится руками людей, которые без конца мусолят слова об уважении к личности, о милосердии, а многие и кресты напялили. Хоть вспомнили бы, что перед ними женщина…

Коли ты не читал ни ее статьи, ни интервью «Вестнику» и «Нью-Йорк таймс», то бесполезно говорить с тобой о ее взглядах и суждениях. Скажу только, что можно по-разному к ним относиться, но нельзя отрицать у этой женщины, по крайней мере, двух качеств. Первое — это человек честный: что думает, чувствует, то и говорит, то и пишет. Второе — это человек мужественный: целый год беснуются вокруг нее все эти яковлевы, рыбаковы, захаровы, а она стоит на своем. Ты много видел в жизни таких людей? Ты много их видишь сейчас? Так вот, хотя бы за эти два качества характера и свойства души, столь прекрасных и редких, этот человек достоин глубочайшего уважения. Ужас времени состоит в том, что такие от века ценившиеся черты человека теперь не только не ценят, но даже высмеивают, преследуют, гонят.

Поразил ты меня и отношением к Павлику Морозову: «Гаденыш!..» Во-первых, тебе, уже старому человеку, надо бы знать, что политические и иные страсти ставили, ставят и будут ставить по разные стороны, заставляют враждовать самых близких людей. Тарас Бульба за измену убивает собственного сына; у Горького в «Сказках об Италии» мать убивает предателя-сына; у Шолохова в «Тихом Доне» сыновья убивают отца, изнасиловавшего свою дочь, их сестру… Так почему же вы об этом молчите, а к Павлику у вас такая ненависть? Во-вторых, ты и твои единомышленники говорите о нем с такой лютой злобой, словно он на предательстве отца сделал блестящую карьеру или обогатился, в-третьих, если он и виноват, то с него содрали за это цену, выше которой нет — жизнь. С изумительной легкостью вы обходите его зверское убийство. Будто это такой пустяк, ну, вроде выговора в пионерском отряде, что о нем и упоминать не стоит. И в этом тоже ужас времени. Я сказал тебе: «Ведь ребенок же, тринадцать лет!» Ты поправил меня: «Четырнадцать». Я спросил: «Так что, с четырнадцати можно убивать?» Ты промолчал. А братишке его Феде и вовсе было лет семь-во-семь. Так ведь и его зарезали…

Вам и в голову не приходит подумать, что же это были за люди, с которыми Павлик схватился, если они могли убить двух подростков. Это же звери. И Павел был прав, выступив против них, они сами доказали это своим зверством.

И ведь надо же знать разницу между каким-нибудь московским доносчиком или платным сексотом вроде Солженицына, который доносил в лагере на собратьев по несчастью, или Льва Копелева, который, работая в заводской многотиражке, делал для гепеушника Александрова, как сам признается, «обзоры настроений» сослуживцев, — и мальчишкой из глухой уральской деревушки. Странно мне видеть тебя и здесь в одном строю с «Огоньком» Коротича, «Московскими новостями» Егора Яковлева да «Советской культурой» Альберта Беляева.

А ведь, между прочим, никакого доноса и не было. Павел на суде только подтвердил показания матери о жульничестве отца, который бросил семью, ушел к другой женщине в этой же деревне, что само по себе было в ту пору в русской деревне великим срамом. Буквально через два дня после нашего разговора, 11 марта, в «Советской России» появилась статья «Правда о Павлике Морозове», из которой это и следует. Почитай. А еще — статью Вероники Кононенко в журнале «Человек и закон» № 1.

Я понимаю этих антисоветчиков и русофобов — Альперовича (Дружникова), Амлинского, Бурлацкого, Эйдельмана, Соловейчика, но горько видеть в этой компании по травле покойного мученика тебя, Солоухина, Балашова, Куняева…»

22 марта.

Вечером звонил Ан. Карпов. Договорились созвониться 31-го.

29 марта.

Юрий Вронский взял на десять дней Атеистический словарь.

1. IV.1989

Стояли вчера в 3 часа на Красноармейской улице и ждали наш «Икарус», чтобы ехать в Красновидово. О чем-то трое разговариваем — Миша Коршунов, его жена и я. Подходит Сергей Островой. Как всегда, бодрый и уверенный. Вдруг начинает хвалить меня: «Злое у тебя перо, но талантливое. С тобой можно не соглашаться, но это всегда очень талантливо, очень! Я сразу как вижу в журнале твою статью, начинаю читать с нее» и т. п.

Ну, я молчу, а про себя думаю: «Ведь знаю, знаю, чего он стоит, а — приятно!» А когда тебя хвалят какие-нибудь академики неизвестных тебе наук? Вот то-то и оно! Дело-то очень непростое.

20 марта был с Юлией Петровной Некуль на вечере издательства «Советская Россия» в Лужниках, в спортзале «Дружба». О, это нечто! Выступали министр культуры РСФСР Ю. С. Мелентьев (провалился), Илья Глазунов, перед ним Татьяна Доронина, еще раньше Солоухин, перед ним какой-то батюшка. Надо бы записать, да ведь некогда, столько приходится читать, что света белого не вижу.

2 апреля 1989, воскр.

Выпал обильный снег, метель.

4 апреля

Записался на телевизор «Рекорд».

7. V.89

Это надо зафиксировать… Сейчас я отовсюду слышу за свои статьи похвалы. Причем иные психи уж всякую меру потеряли. Звонит какой-то Шкодин: «За статью «Когда сомнение уместно» (это что в «Н.С.» № 4) вам надо Ленинскую премию дать!» Некий Евгений Одинцов пишет: «Ваши статьи будут рвать друг у друга из рук и через 400 лет!» В. Черкашин кричит в трубку: «Гений!» Знаю, что некоторые почитатели собирают все мои статьи (например, Таня из МХАТа или подружка Иры Ивановой). Некто Иевлев написал мне, что пошел в библиотеку, чтобы прочитать мои статьи, а во всех журналах они вырезаны. Ну и тому подобное. И вот я уже начинаю ждать похвал, мысленно требовать их от знакомых. И что же происходит?

Зашел ко мне на днях Олег Зобнин. Он все мои статьи читал и всеми восхищался. Я жду, что он скажет, вернее, как выразит восторг по поводу последней статьи «Когда сомнение уместно» в «Н.С.» № 4. А он молчит. Долго молчит. И я чувствую, как во мне растет против него раздражение. Но потом все-таки заводит речь, но говорит без привычного мне восторга, в чем-то, кажется, еще и сомневается: правомерно ли, мол, требовать документальной точности от художественного произведения? Потом соглашается, что в данном случае (в пьесе М. Шатрова «Дальше») правомерно. Но я чувствую, как мое раздражение растет…

А если все это возвести на другой уровень, допустим, на уровень Мишки-комбайнера? Он-то пятый год слышит одни похвалы. И, конечно, будет раздражен не только против своих критиков, но даже и против тех, кто просто молчит, не хвалит, не величает гением. О, как страшно устроен человек!..

9 апреля, воскр.

Звонил Евг. Як. Джугашвили, внук Сталина.

Послал по почте КАКорнеенковой «С высоты насыпного Олимпа», «Деяния св. отказчика», «Я солдат еще живой», «Как один критик…» и еще что-то.

14 стр.

Заходил профессор Гаджиев Салех Наврузович из Тюмени.

15 стр.

На дне рождения у Кати было человек 15. Таня все приготовила как надо. Я купил три бутылки пепси.

М. Н. АЛЕКСЕЕВУ

«5 июня 89

Михаил Николаевич!

В начале мая В. АСофронова возвратила мне шесть статей, которые я предлагал на выбор «Москве». Ни одна ее не заинтересовала. Я предложил ей еще одну. Сказала, что тут же прочтет и позвонит. Идет второй месяц… А дело простое: она боится моих статей, не решается взять на себя ответственность. Поэтому вновь вынужден обратиться к тебе: почитай. Уж такой у вас порядок в редакции: все делается только с твоего одобрения. И где только ты набрал таких соратников!»

11. VI

Вчера закончился Первый съезд народных депутатов. (Я писал в «Литгазету» и в «Известия»: зачем народных? Зачем высокопарное пустозвонство? Даже не ответили.) Он начался 25 мая и вот продолжался 17 дней. Было, кажется, два выходных, и не работал в день траура из-за катастрофы в Башкирии.

Каков итог? Какое впечатление? Я видел по телевидению почти все, за исключением отдельных эпизодов (например, второго отпора академику Сахарову в пятницу, 9-го).

Прежде надо заметить, что, как ясно из разговоров здесь у общественного телефона и в мимолетных встречах, Нуйкин, Гребнев (кино) и вся их компания сильно разочарована, пожалуй, даже травмирована съездом. Ну как же! От Т. Заславской, выступившей во второй день работы с провокационным заявлением о бесчинствах накануне московской милиции, потребовали извинения.

Евтушенко, которого какой-то рабочий выдвинул в конституционную комиссию, набрал всего 449 голосов и оказался провален. Карякину, выдвинувшему целый букет экстравагантных предложений (верните гражданство Солженицыну и т. п.), за его предложение ликвидировать Мавзолей и похоронить Ленина на Волковом кладбище рядом с матерью — «Советская Россия» дала отповедь устами племянницы Ленина Ольги Дмитриевны.

Ни Марк Захаров, ни Коротич, ни Ульянов, ни Заславская еще раз, ни многие другие (Вас. Быков, например) свистуны перестройки не посмели подняться на трибуну.

Егор Яковлев («Московские новости»), который всю жизнь паразитировал на ленинской теме, а ныне — антисоветчик, выступил бесцветно, ничем не запомнился.

Юрий Афанасьев нахамил съезду, назвал его сталинско-брежневским и навесил ярлык «послушно-агрессивное большинство», — и ему дали отпор.

Гав. Попов, призвавший к созданию фракций, тоже получил решительный отпор. Впрочем, к его второму выступлению отнеслись достаточно снисходительно. Н. Шмелеву, который заявил, что его не интересует, что будет завтра, важно сегодня, — ответил сам Горбачев. И т. д.

Но главное разочарование Нуйкина связано, конечно, с акад. Сахаровым.

Старичок вел себя как на своих именинах, то и дело лез на трибуну, надоедал, а за свое клеветническое заявление о том, что-де в Афганистане наши расстреливали своих, попавших в плен, получил такой отлуп, что лучше не придумаешь. Устроили ему головомойку и в пятницу, 9-го, когда он решил подвести итоги съезда, но я это, к сожалению, не видел. Уж не говорю о том, что никаких важных постов друзьям Нуйкина занять не удалось.

Ну, ввели Коротича в какую-то комиссию (кажется, по Тбилиси). Как же тут слезы не лить. Как же не печалиться!

15 июня 89

Звонил Алексеев. Сказал, что статья написана сильно. Условились встретиться в понедельник.

* * *

Речь шла о статье «Голоса и глушилки», которая так и не появилась в «Москве».

17 апреля, вторник

Сегодня день рождения Сергея. Ездили с Адой на его могилу. Потом заехали к ней, пообедали.

18 апр.

В 9.10 утра позвонил Михалков. Хвалил мои статьи.

Звонила некая Троицкая Тат. Серг. Просила зайти, хочет что-то мне передать, видимо, какие-то книги или документы. Ей 69 лет, очень больна, боится умереть.

22 апр.

Дождь. Гром, молния.

Заходил Викулов, взял ножовку.

24 апр.

Звонили Панфилов из Ташкента, В. Богомолов два раза, полк Шкодкин Конст. Ник, Николай Федь, критик

29 апр. субб.

Посадил одну грядку картошки. Работал над ответом В. Лакшину.

30 апр. Пасха

Таня ночью переселила хомячка Тузика из засортирья на балкон. Говорит, что глазик у него в порядке. А мне показалось на прошлой неделе, что у него вовсе глазика нет.

6 мая 89, суббота

Звонил Вас. Ив. Акулинин, секретарь Владимирского отделения СП, просил приехать. Я обещал 17-го.

Звонил Калугин из ж «Слово», просил написать о Сталине.

9 мая

На даче отметили День Победы. Был Викулов.

12 мая

Звонил Вл. Юдин, просил приехать в Тверь и выступить в ун-те. Договорились, что 22-го. Он будет ждать у головного вагона.

16 мая

Аня Каминская взяла рассказы Горького.

Звонила Нина Андреева из Л-да.

Л. И. ИВАНОВУ. ОМСК

«17 мая 1989

Дорогой Леонид Иванович!

Приятно было в числе других добрых откликов на статью «Когда сомнение уместно» в «Нашем современнике» получить и Ваш.

Вы пишете, что стали следить за моими публикациями после нашего знакомства в Малеевке, где сидели в столовой за одним столом у окна. Но Вам это, конечно, удалось не сразу, т. к с 79-го года по 87-й — целых восемь лет — не удавалось напечатать ни одной статьи. Но вот сейчас потоп моих публикаций. Но я согласился бы и дальше молчать до конца дней, лишь бы не видеть тех мерзостей, что нахлынули на нашу землю по сигналу Горбачева и Яковлева. Хрущев хоть после кровопролития в Венгрии кое-что понял, а ведь эти получают оплеуху за оплеухой и все никак не очухаются, не поймут, что творится, куда они завели страну. Дорого нам придется расплачиваться за волостной уровень их кругозора. А надеяться можно только на себя. Положение как на Куликовом поле: перешли на тот берег и сожгли за собой мосты: либо выстоим, либо погибнем.

Всего доброго!

Спасибо за поддержку. Она так нужна!»

18 мая

Встреча «Единства» у метро «Смоленская» в 12 ч. В каком-то смоленском переулке собралось человек 80. И что?

* * *

Каким выразительным, емким, сильным может быть простое перечисление. У Пушкина:

Или:

У Блока:

А у Ахматовой так

Нельзя клясться одновременно иконой и «чадом» любовных ночей. Это безбожно.

19 мая

Второй день работы «Единства» в р-не метро «Новогиреево», в помещении какого-то клуба.

22 мая

На даче работал над ст. «Голоса и глушилки».

22 мая, Тверь

Выступал почти два часа перед студентами филфака ун-та. Ночевал у Юдина.

23 мая

По ТВ выступали Рой Медведев, Гранин, Коротич, Н. Шмелев. В любого плюнь — не ошибешься.

24 мая

Выступал в Дзержинском РК партии перед пропагандистами (человек 600).

27 мая

С Мишей Фоменко купили и приволокли телевизор «Рубин».

2 июня

Начал купаться.

3 июня

Работал над ст. «Голоса и глушилки». Купался. Читал стенограмму съезда.

4 июня

Посадил последнюю картошку.

6 июня

На балконе в городе расцвели петуньи.

* * *

И милый Миша Селезнев из Днепропетровска, и Миша Фоменко, и Боря Куняев из Риги, все фронтовики, умерли. Мы не раз праздновали с ними День Победы и в Москве, и в Коктебеле. Фоменко умер давно, Миша не дожил несколько дней до 65-летия Победы. Мы только что с помощью Тани Лебедевой, которая тоже из Днепропетровска, восстановили прерванную этим бардаком связь, и вдруг… Борис умер раньше…

12 июня

Три дня смотрел съезд. Написал ст. о Яковлеве. Купался.

16 июня

Утром уехал во Владимир.

18 июня

8 6 вечера вернулся из Владимира. Выступал там перед молодежью.

Некоторые весьма агрессивны. А этот Акулинин и есть Акулькин сын.

22 июня

Приехал на дачу на электричке, от Нахабино до дачи на такси за 3 рэ.

Перед обедом купался, но в 4 часа — ливень, град, гроза.

23 июня

Утром купался. Потом работал над ст. «Забота о забвенье». Приехала Таня. Собрали две тарелки прекрасной клубники.

24 июня

«Голоса и глушилки». Утром бегал почти до знака. Два раза купался.

29 июня

Встреча у пламенного Бориса Гунько.

6 июля

Приехал на дачу один. Холодно, но купался.

9 июля

Работал над ст. о Сахарове. Купался три раза. Таня уехала вечером.

12 июля

На даче работал над ст. «Эпизод».

13 июля

Работал с газетными вырезками о Сахарове. Три раза купался.

18 июля

Звонила Наталья Решетовская: «Можно ли использовать ваши письма Александру Исаевичу?» Да хоть съешьте их. Приглашала звонить и заходить.

19 июля

Ездил в «МГ», получил 10 экз. с моей статьей в № 7. Вечером зашли Миша Фоменко и Гриша Соловьев. В честь такого дела распили бутылочку «Варцихе» — обмыли.

21 июля

Звонил С. В. Червонописскому — тому самому одноногому афганцу, который на съезде разоблачил клевету акСахарова о том, будто наши расстреливали с самолетов своих, попавших в плен. Его спрашивали: «Откуда вы это взяли?» — «Я слышал по радио». — «По какому радио?» — «Не помню, не знаю». — «А где были такие расстрелы — в каком месте, в какое именно время?» Ничего это ученое трепло не знало, но набрехал на весь белый свет.

22 июля

Работал над ст. о Сахарове. Все ходили по грибы, купались.

25 июля

Звонил Бондарев.

«25 июля 1989 г.

«Уважаемый Владимир Сергеевич!

Письмо получил. Внесу на редколлегию. А вы не напишете ли нам послесловие к новому роману Проскурина «Отречение»?

Бондареву я сказал, что «прорабов перестройки» в XXI веке будут знать по сатире Бушина. Здоровья!

В. Ганичев».

(главный редактор «Роман-газеты»)

* * *

В 2011 году В. Ганичев, будучи председателем Правления Союза писателей России, вдобавок к похвалам еще и премию мне даст, вернее, «Похвальный лист». Ведь что такое премия? Во всем мире признано, что это некая сумма денег. А тут был «Похвальный лист», не обремененный презренным металлом, так сказать, бескорыстная, нестяжательская премия.

Вот помянутый здесь Бондарев после десятилетних раздумий действительно дал мне премию. Потом, правда, решил ее отобрать, но, увы, было поздно: стяжательскую часть премии у меня украли.

26 июня

Звонил Бондареву.

Был вечером (7 — 11.40) у Шкодкина в Измайлове в обществе моих почитателей. Не сумел отказаться. Убил 5 часов.

28 июля

Был гигант Сафонов Анд. Мих. из Кишинева, из тамошнего Интердвижения. Ада уехала.

31 июля

В восьмом часу вечера с Леной Озеровой на ее машине уехали в город.

5 августа

Перепечатал ст. о Сахарове.

6 авг.

Ходили с Таней по грибы. Набрали опят и кое-что еще.

Но река, между прочим, течет не по долине, а по руслу. И откуда такое благолепие? Разве хотя бы восстание Пугачева было не при Екатерине.

7 августа

Утром и перед обедом купался, сделал по берегу пробежку. Перепечатывал бессмертные труды. Правое плечо от машинки болит.

11 августа

Казинцев вернул статью о Сахарове, хотя ее одобрили и настаивали на публикации почти все члены редколлегии. Распутин писал: «Я за публикацию статьи В. Бушина. Пора публично говорить, кто есть кто, и внимательней посмотреть на вождей перестройки…» и т. д. АКазинцев: «Я за публикацию, но редакция должна сказать, что не разделяет резкостей статьи, но Бушин, как участник войны имеет право писать, что он думает» и т. д. Примерно так писали и Кожинов, и Стрелкова. Но Куняев, недавно ставший главным в «НС», боится. Он дал статью антисоветчику Шафаревичу, которого недавно ввел в редколлегию.

Тот, конечно, решительно против: «Статья мне кажется убийственной для журнала… А ведь мы собираемся печатать Солженицына» и т. д. Так голосом академика, ничего не смыслящего в литературе, Куняев перечеркнул мнение профессиональных и широко известных литераторов, давних членов редколлегии.

* * *

Да, с первого номера 1990 г. «НС» начал печатать Солженицына и печатал целый год. А Шафаревич в передовой статье предлагал ликвидировать Антифашистский комитет и создать вместо него в помощь Ельцину Антикоммунистический. В конце концов, я напечатал о нем в «Правде» статью «Троянский конь в городе солнца».

13 авг.

Работал. Два раза купались. Обедали у Асадовых.

14 авг.

Выкопал первое ведро картошки.

15 авг.

Выкопал второе ведро картошки. С Леной в восьмом часу уехали в город.

* * *

Сейчас вдруг подумал за работой над статьей о Б., что вот это место, где проезд Художественного театра выходит на улицу Горького, чем-то для меня притягательно. Чем? Не знаю.

16 авг., среда Звонил Ю. Бондареву.

18 авг.

Звонил Бабаевский. Выражал восторги по поводу ст. «Выбираю достойнейшего». Жалко старика, одинок, бесприютен.

19 авг.

Выкопал третье и четвертое ведро картошки. Вечером заходили оба Куняевых «Не изменить ли название журнала?» Я посоветовал убрать «наш».

20 авг., воскресенье

Выкопал пятое ведро картошки.

Отдал Куняеву статью. Он прочитал, одобрил и вернул.

21 авг.

Выкопал 6-е и 7-е ведро картошки.

22 авг.

Выкопал 8-е ведро.

23 авг.

Звонили Ямиль Мустафин и Нина Лагранж из издательства «МГ» — о статье в ж. «МГ».

25 авг.

Начал ст. о Солженицыне.

26 авг.

Работал над статьей. Выкопал 9-е, и последнее, ведро картошки. Вот и весь урожай.

Вечером с Таней прошлись вдоль Истры. Садилось солнце. Красота неизреченная.

27. VIII. 1989

Пасмурно.

Катя приехала из Коктебеля.

Звонил Вл. Карпов.

В статье «Выбираю достойнейшего» («МГ» № 7’ 89) о Евтушенко надо было бы сказать полнее: «Цепкость, ухватистость, безмылапролезаемость, какбычегохватизм — вот главные черты этого человека».

29 авг.

Уезжаем с Таней в Коктебель. Видимо, в последний раз.

23 сентября

Около 12 ночи приехали с Таней из Коктебеля. К нашему приезду Катя испекла пирог, купила хлеба, сыра и даже для меня простокваши. Мы с Таней рыдали от умиления и благодарности.

24 сент.

Часа в четыре приехал на дачу на нашем ЛАЗике. В 5 часов купался. Ужасно холодно. Полил цветы, задал корм Тузику. Уеду в 8.

27 сент.

Во Дворце культуры МАИ от журнала «Слово» выступали: Виктор Калугин, Петр Паламарчук (певец Солженицына), Борис Споров, Мих. Фед. Антонов, очень симпатичный мужик, и я.

28 сент.

Перед офицерами ракетных войск выступали в Одинцово от «МГ» Слава Горбачев, Иван Савельев, Ник Родичев и я. Там ликвидируются наши ракеты, а офицерам — хоть бы хны. Подарили нам березовые срезы с памятными металлическими пластинами на них.

1 октября, воскресенье

Утром за завтраком чихнул во всю мощь и не смог разогнуться — радикулит!

2 окт. Приехал с дачи.

Вечером позвонил НА Решетовской в связи с ее письмом А Дементьеву в последнем номере «МЛ».

10 окт.

Часов в 5 была по радио молодежная передача о ж «Молодая гвардия». Ребята из редакции дали хороший отпор. Одна дамочка ужасно возмущалась моей ст. «Выбираю достойнейшего» в № 7: «Как можно так писать о евреях!» Ведущий ответил ей: «О каких евреях? Разве Айтматов, Евтушенко, Вознесенский, Дементьев, Альберт Беляев, которых критикует Бушин, евреи? Вроде бы нет. А Бакланов и Шатров, кажется, действительно евреи. Так что, их запрещается трогать?» Другой парень добавил: «Факты, о которых говорится в статье, никто не опроверг, а есть только возмущение и негодование. Но это к делу не относится, это сфера эмоций».

15 окт.

Таня ночным поездом в 2 часа уехала в Ленинград.

19 окт.

Пленум МО СП: Бондарев, Лавлинский, Аннинский, Годенко, Загорный, Падерин, В. Сорокин, Палиевский, Проскурин, Ал. Михайлов.

23 окт.

У нас все укоряют в идеализации патриархальщины. Но все великие художники прошлого идеализировали ее. Идеалом Данте была патриархальная Флоренция; пушкинское «Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит…» — разве это не идеализация патриархальщины? А «Старосветские помещики» Гоголя? А Маяковский взывал: «Время, вперед!» Но он погиб в 37 лет, и еще неизвестно, что сказал бы в 50. Ведь идеализируется-то не вонь да тараканы в избах, не розги да взяточничество, а душевная чистота, правдивость человеческих отношений, которые виднее в прошлом.

24 окт.

Три дня лежу больной на даче.

25 окт.

В 11 часов Викулов увез меня на машине в город.

27 окт.

Селезнев рассказывал, что однажды, еще не зная меня, искал в ЦДЛ. Спросил у Алешки Маркова, как я выгляжу. Тот сказал: «Как типичный белогвардейский офицер». Вот гад! Но Селезнев по этому определению меня тогда не нашел.

28 окт.

На даче работал над «Странной судьбой одного стихотворения» («Прощай, немытая…»).

Принесли два ведра навоза с поля, где пасутся коровы.

3. XI, пятница. 16.30.

Вернулся из «Военно-исторического журнала», отвозил гранки второй половины моей статьи о Сахарове «Мы не рабы, рабы немы». Куняев печатать ее не посмел и зарезал с помощью Шафаревича. Первая часть должна идти в ноябрьском номере, вторая — в декабрьском. Удивляюсь я их смелости. Там есть прямые выпады против Горбачева.

…Стоял внизу у нашего лифта с Натальей Соколовой и Буричем. Выходят из кабины два молодых грузинских парня (видно, от наших грузин с девятого этажа). Выносят чемоданы, кожаные сумки. Мы входим в лифт. Володя говорит: «Водкой пахнет… Чача». Я говорю: «От наших грузин». Бурич: «В Грузии опять какие-то беспорядки». Выходит на пятом этаже из лифта. Я: «Скоро в Москве начнутся (беспорядки)». Н. Соколова: «Говорят, что в Ленинграде уже было, громили кооперативы». Я: «Да как же их не громить. Они же действительно разлагают общество, хотя и составляют один процент производства». Н.С.: «Они слишком на виду». Я «Посудите сами. Галя, жена Ревунова, зубной врач, работала и получала 200 рублей, а пошла в кооператив, который в подвале нашего дома, и стала получать 600. Разве то не разврат?» Н.С.: «Вы видели этого Беккера, заведующего кооперативом? Это такой отталкивающий одессит… Видит Бог, во мне есть еврейская кровь, но такие, как он, вызывают антисемитизм». (Наталья Соколова-Ти-пот — первая жена Симонова, вторая — Ласкина, третья — Серова, последняя — Жадова, вдова Семена Гудзенко.)

А во вторник, 31-го, ходил я в гости к Анат. Загорному. Был еще Роман Палехов и его жена Женя. Как в сумасшедшем доме побывал: Сахаров — еврей, Примаков — еврей, Тэтчер — еврейка, Абалкин — еврей, ну, Андропов, конечно, и т. п. И смеялись надо мной как над блаженным, когда я все это, кроме Примакова, отвергал. И ведь это не антисемитизм, а русофобия тупиц.

* * *

И ведь никто из них не способен на такие подвиги, как, допустим, Сарнов. Ведь как плодовит! Некоторые его книги у меня есть, о некоторых других навел справку. И вот, отчасти, какова картина самых последних лет.

«Сталин и писатели».

Книга первая.2008, 830 стр.

Книга вторая. 2008, 830стр.

Книга третья. 2010, 990 стр.

Книга четвертая. 2011, 1180 стр.

Феномен Солженицына. 2012, 845 стр.

Это что-то около 5 тыс. страниц. Прямо-таки критический Лопе де Вега. Тот написал свыше 2 тыс. пьес. А этот… И ведь ни одной «Фуэнте Овехуна», «Собаки на сене» или хотя бы «Учителя танцев»!

6 ноября

Ул. Чкалова, 53. Тайная встреча «Единства». Доклад Н.А Андреевой. Выступил и я.

7 ноября

Праздновали у Асадовых. Пили «Несмеяшку».

8 нбр.

Сбрасывал мусор с крыши нашего корпуса, жег золу для огорода, читал.

9 нбр.

Сеня Шуртаков прочитал:

10 нбр.

С Мишей Фоменко на его машине привезли цветной телевизор «Рекорд». Ну, натурально, обмыли коньячком.

12 нбр.

Работал над ст. о «Прощай…». Жег костер: нужна зола для яблонь, их четыре.

14 нбр.

Был на Пленуме СП РСФСР. Синклит мудрецов. Поговорил с Куняевым, Свининниковым, Гордейчевым. Подал заявление на «Таврию».

17 нбр.

Заходил милый Миша Мусиенко. Подарил свой роман «Продолжение». Пообедали.

Когда разбирали мое дело в райкоме, мне было сказано, что могу кого-то позвать с собой. Я обзвонил несколько человек, все под разными предлогами отказались. И только Миша спросил: «Когда и где быть?»

20 нбр.

Третий день хвораю. Вызвал Тат. Наум. Лифшиц. Она ужасная формалистка, ей лишь бы в бумажке что-то записать, но что делать!

23 нбр.

Партсобрание. Поехал. Но прозевал выйти на Маяковке. Решил, что это перст Божий и вернулся домой. Так погибла моя великая речь, которую я уже заготовил.

25 нбр.

Работал над ст. «Мы не рабы. Рабы немы» для «МГ» № 2.

28 нбр.

Во Дворце культуры МАИ в 6 часов встреча с социал-демократами. Их вождь Л. Варт. вдруг спросила: «Там мы сегодня увидимся?» — «Разумеется!» — сказал я и слинял. Так погибла еще одна моя великая речь.

29 нбр.

В «Военно-историческом журнале» вышла первая часть моей ст. о Сахарове «Мы не рабы. Рабы немы».

30 нбр.

«Молодогвардейцы» были в ЦК комсомола: А Иванов, В. Горбачев, Афанасьев и авторы журнала — К. Раш, И. Савельев, я… Просидели часа два. Они нас любезно благодарили. Господи, тут пора уже автоматы раздавать, а они…

Часов в 6 вечера звонил начальник Генштаба Мих. Алексеевич Моисеев. Говорил с Таней. Поздравил со статьей в «ВИЖ» № 11.

4 декабря 1989 г.

Звонил гл. ред. «ВИЖ» В. И. Филатову по поводу опечатки в моей статье.

6 дек

Звонил полоумный В. Н. Прищ. Уверял, что Вознесенский внебрачный сын Пастернака. Ему, мол, говорили Кобзев и Селезнев. А какое мне дело? У меня, может, у самого есть внебрачный сын.

12 дек.

Звонил Н. П. Поликарпов. Сказал, что в «России», куда я вчера передал «ВИЖ», статью «читают взахлеб».

14 дек

Звонила Гал. Ив. Кравченко, спросила, нельзя ли статью перепечатать в областной газете. Да ради Бога!

В. И. ФИЛАТОВУ,

главному редактору «Военно-исторического журнала»

«15 декабря 1989

Дорогой Виктор Иванович,

сразу, как только сегодня около 11 часов я узнал, что умер ак АД. Сахаров, я стал звонить Вам и ИИ. Волкодаеву. Оба телефона не отвечали. Наконец, около 12 трубку Вашего телефона взял Ник Троф. Аксенов. Я сказал ему, что не надо печатать окончание моей статьи о Сахарове в 12-м номере. Он ответил, что уже вышел сигнальный экземпляр и что остановить печатание номера технически трудно, хотя он понимает меня и разделяет мое решение.

Вы, конечно, разделяете мое сожаление о смерти большого ученого, но нельзя не заметить, что люди, окружавшие его, ничуть не беспокоились о том. Как уже далеко не молодой и не здоровый человек перегружал себя. Во вчерашнем стенографическом отчете «Известий» сказано, что на собрании представителей группы депутатов он выступал 33 раза, а на вчерашних пленарных заседениях еще и еще. Это и Юрий Власов не выдержал бы даже в пору своего расцвета.

Да, я сожалею, но примириться с тем, что покойный говорил об «афганцах» и о многом другом, конечно, не могу. И, тем не менее, мир его праху!»

Гонорар за первую часть статьи я попросил перечислить в фонд помощи «афганцам». Это 368 рублей, как сказали в бухгалтерии, когда я позвонил туда.

18 дек.

В 3 часа автобусом поехал на дачу, в 8 вернулся. Ездил кормить собак

20 дек.

В 15.15 позвонил пенсионер Иван Фадеев:

— Это вы так обосрали Сахарова?

— Да. За то, что он обосрал нашу армию.

В 17.30 позвонил некий Горяев из Гостелерадио:

— Вы поступили как последний мерзавец и подлец.

— А вы — как первый мерзавец и подлец.

21 декабря

В 11.45 мы, человек 30, собрались за Василием Блаженным. Иг. Сер г. Сычев повел нас на могилу Сталина. Там он достал из-под пальто красное знамя, обернутое вокруг тела (майор охраны не разрешал никаких знамен) и произнес горячую речь:

— Как ты дал клятву Ленину, так и мы в день твоего рождения клянемся бороться за родину и социализм…

Потом пошли к Могиле неизвестного солдата. Там тоже — возложение знамени, цветов, речь.

Оттуда пошли в кафе «Шведский стол», что в гостинице «Москва»: Гришин, Дородько из Киева, полковник Шкодкин, грузин Григорий, Нина(?) и я. Григорий взял две бутылки молдавского коньяка. Еще прислали штоф ребята-грузины. Пили и пели песни о Сталине.

23 дек

Начал ст. «Безмылапролезаемость».

Спать легли ок четырех. Смотрели съезд.

25 дек.

Был в Кубинском посольстве. Плучил там брошюру Фиделя Кастро «Социализм или смерть!». Тут же пошел в Литфонд и сделал 20 копий.

27 дек.

Был в «ВИЖ» е. Они все-таки напечатали окончание моей ст. о Сахарове. Взял 70 экз.

Вечером заходили Фоменко, Шкодкин, Гурам Гогиа. Дал им по экземпляру «ВИЖ» и брошюру Кастро.

30 дек

Написал 8 стр. статьи «Гром не из тучи» — о Евтушенко, навравшего в «Литгазете» о Шолохове в ст. «Фехтование с навозной кучей».

31 дек

Новый год встретили у Асадовых. В 2 часа пошли к елке у служебного домика на той стороне у 4, 5 и 6-го корпусов. Пригласил коменданта и сторожа зайти к нам выпить. Но они затащили меня в домик, где пришлось выпить.

Пошли с Таней домой, но попали к Озеровым.

У них были две американки, которых Миха пригласил, когда был в Америке. Вскоре я пролепетал: «Я want to sleep…» И мы отчалили…

7 февраля 1990 г.

Отправил Аминат Абдурашитовой в Махачкалу «ВИЖ» № 12, «Скорбь б/у», «С высоты насыпного Олимпа» и Ст. Куняева о Яковлеве.

18 фвр., воскрес.

В 2.06 выехал в Ленинград.

19 фвр.

Приехали в Л-д около 12-ти. Поселились в гост. «Советская», 5-й этаж, № 514.

20 фвр., вторник

Возлагали цветы к Медному всаднику, к памятнику Кутузова, к стеле, которая стоит на месте взорванной дачи Столыпина, где в 1906 году погибло 29 человек.

Вечером во Дворце спорта «Юбилейный» (5 тыс. мест) — открытие фестиваля «Российские встречи».

16 марта, пятница.

Большой пленум во Дворце съездов. В «МЛ» вышла моя «Азбука» о Яковлеве.

19 марта, воскр.

7-й пленум Правления СП РСФСР. Многие хвалили мою «Азбуку» — Володя Семенов, М. Алексеев, Коваль-Волков, Вл. Крупин, А Салуцкмй, Стрелкова.

20 марта.

Утром был на пленуме. Подарил там «ВИЖ» и др. журналы с моими статьями Васе Белову («В знак давней-давней дружбы»), В. Распутину («Самому дорогому для меня писателю нынешней нашей литературы»), Ю. Бондареву.

Потом звонили с восторженными воплями об «Азбуке» Л. Беляева, Л. Федорова, М. Мусиенко, Н. Федь, И. Савельев, А. Богданович, Л Экономов, И Терехов, М. Чернолусский, Ю. Шишмонин, А Мошковский… Знать, проняло…

24 марта.

На даче работал над новой редакцией «Азбуки» для «МГ».

Копал огород, носил навоз.

27 марта.

С Ерохиным и Назарьевым(?) ездили в Подольск, выступали перед военными. Чтобы просветить этих одуревших от жидоедства олухов, я читал Пастернака («На ранних поездах»).

Звонила Н.А Решетовская. Обещала прислать «Дон» №№ 1 и 2 со своими воспоминаниями о Солженицыне.

31 марта.

Писал ст. «Боль и пустозвонство» и копал огород.

3 апреля

Был в «МГ». Моя «Азбука» идет в № 6.

5 апр.

Звонил из «Сов. России» Попов Ник Вас. Предлагал издать «Мы не рабы». Договорились, что зайду.

7 апр.

Работал над ст. о Президентском совете, копал огород, жег костер.

12 апр.

Выступал в клубе ветеранов милиции вместе с маршалом Псыго и Ив. Шевцовым.

15 стр.

День рождения Кати.

17 апр.

День рождения Сережи. Ходили с Адой на кладбище. Там по надписи на памятнике узнали о смерти Иры. И мне они не сказали!

6 мая

Приезжал Вит. Вл. Бармин из «Горьковского рабочего», привез кучу вырезок и ксероксов о Солженицыне. Ночевал у нас. Утром уехал.

18 мая

К тем двум, что позавчера, Таня купила еще две бутылки коньяка и я три. Сегодня день музеев. Как же!.. Работал над ст. «Волк на псарне».

20 мая

Засадили последние грядки картошки. Звонил И. Шевцову.

26 мая

Вскопал последний кусочек огорода. Писал ст. о Евтушенко

30 мая

И. Шевцов, Г. Серебряков и я ездили в Жуковский. После выступления — застолье. Выпил гр.150 мерзкой водки — и меня заклинило.

31 мая

День мучений. Фоменко отвез меня в б-цу № 52. Не приняли: «Рабочий день окончен».

1 июня

«Скорая помощь». Б-ца 52, палата 210.

12 июня

Удрал из б-цы, ночевал дома. Врач устроил скандал.

21 июня

Операция по поводу аденомы. Резвись теперь сколько хошь! Вл. Богомолов обещал всплеск потенции. Может быть… Чувствую себя вроде нормально. Но еще на больничном листе. Завтра к врачу. Оперировал Станислав Филиппович Мончаковский. Хороший, но неразговорчивый мужик Я подарил ему свои «Арфы», вложив конверт со 100 рублями. А вот вчера узнал от Марка Лисянского (его оперировали год назад), что он дал 300. Что ж… И теперь вдруг появилось множество аде-номных знакомых, которые уже оперировались или ждут операции. Уже: Володя Семенов, Олег Смирнов, Толя Лишаев, Апт, Э. Кардин, М. Лисянский, Алешка Кафанов, Б. Рунин. Ждут: Ю. Разумовский, П. Градов, А Гулыга. Дай им Бог удачи!

6 июля

Выписали из больницы. Я дома! Сразу уехали на дачу.

18 июля

Катя уехала в Ленинград.

22 июля

Вильнер (кв.49) опять, гад, залил Катю.

8 авг.

Вчера с Гал Вал. Асадовой ездили на ее машине в Нахабино, привезли кресло. Вечером у них обмыли его. Звонил Ю. Бондарев.

16 авг.

Ходил в собес Сказали, что с 1 сент. пенсия мне будет 206 рэ.

21 авг.

На даче отметили с Асадовыми окончание Таниного отпуска.

22. VIII.1990, Красновидово

Жизнь такая напряженная, так много приходится читать газет и журналов, что редко удается что-то записать на память. Сознание этого, мягко выражаясь, не радует.

* * *

В субботу утром, 18-го, пошел на огород за земляникой. Она у нас плодоносит чуть не до снега. Набрал почти целое блюдо. Солнечное тихое утро, сверкает роса на траве. Я это все, конечно, вижу, чувствую и неосознанно радуюсь. С блюдом в руке пошел домой, и когда проходил мимо окон Шукшиных, оттуда зазвенел смех маленькой Анечки. И все связалось. Все озарилось, стало прекрасной цельной картиной жизни: утро, солнце, голубое небо, роса, блюдо спелой земляники и радостный детский смех.

Господи, как красива жизнь! Как хорошо жить! Вот так с помощью крупицы жизни, которая все связывает и преобразует, и рождается подлинная поэзия.

26 авг.

В 5 часов приехал с дачи. Пошли к Аде на поминки.

27 авг.

Работад над ст. о Волкогонове. Получил в Литфонде 200 р.

2. IX.90, Красновидово

Каждый раз, проходя мимо подъезда, в котором живут Стежинские, не могу не бросить взгляд на номер их ухоженной «Таврии»: 1837». Как может человек (литератор) взять для машины номер, который есть дата гибели Пушкина!

4 сент.

В 12.25 поездом Москва — Брест проводили Катю и Соню в Лондон. На прощанье Катя поцеловала Камзолова.

18 сент.

Выступали в Комитете народного контроля (ул. Куйбышева, 21) «молодогвардейцы» Ан. Иванов, Горбачев, Назаров, Соколов и я.

22 сент.

Работал над ст. «Лягушка в сахаре» — об ак Лихачеве. Копался в огороде.

24 сент.

Мямлил по телевидению премьер Рыжков. Вопрос о чрезвычайных полномочиях. Прохлопав пять лет ушами, он вчера призвал идти в бой. Что ж, я готов, если вы со своим дружком-комбайнером перестанете мямлить и начнете, как учил Ленин, с врагами говорить по-вражески и называть их имена.

29 сент.

Катя не приехала, осталась в Лондоне до 11-го. Соня приехала одна.

30 сент.

Дача. Огород. Ак. Лихачев — «Лягушка в сахаре».

13 окт.

В 15.10 поездом Аахен — Москва Катя вернулась из Англии. Встречали мы с Таней и Артем Камзолов. Как гора с плеч!.. Ее первый вопрос: «Кто такой Собчак?» Ее там донимали, что она о нем думает.

18 окт.

Уехали с Мишкой на дачу. Жарили картошку, пили коньяк

6 ноября

Уехали на дачу Галя, Ада и мы с Таней.

14 нбр.

Партсобрание. Ресторан: Вл. Успенский, два корейца и я. «Варцихе», красная икра, сациви и т. п.

19 ноября

День рождения Ады и День артиллерии. Стол как во времена культа личности.

20 нбр.

Застолье у грузинки Нели в Измайлово на Никитинской с детства знакомой мне, хоженой-перехоженой улице. Коньяк «Арарат».

Говорил по телефону с Л. М. Кагановичем.

22 ноября

Шкодкин, Неля и я были у Кагановича. У него день рождения — 97 лет. Неля с цветами. У него сломана нога, он лежал с задранной ногой. Говорил нам: «Бойтесь Гаврилу Попова!»

29 ноября

В. КУЗНЕЦОВУ. ЛЕНИНГРАД

Дорогой Вячеслав!

Я получил вашу книгу. Она удивила меня с самого начала — с дарственной надписи: «Человеку с горящим сердцем — от такого же чудика». Я никакой не чудик, а нормальный человек с нормально работающим сердцем.

Еще больше удивила сама книга. Вот стихотв. «Фотография», посвященное Виктору Астафьеву. Вы считаете его «родным братом». А я — предателем Вы, что же, не читали его малограмотные клеветнические измышления об Отечественной войне? Вам неизвестно его заявление, что ваш родной город надо было без боя сдать немцам? Не слышали, как он злобно вопил по поводу «Слова к народу», что было в «Советской России»? Или вы ничего не читаете, кроме собственных сочинений?

А вот еще лучше:

«Спасибо Вам, Александр Исаевич, за Вашу бесстрашную, страшную, горькую… правду». Да ведь большего лжеца Божий свет не видывал! А сколько злобы в сочетании с самовлюбленностью. Это самая грязная фигура не только русской литературы, но и всей нашей истории. Как у вас язык поворачивается благодарить человека, который глумится над Зоей Космодемьянской, нахваливает ген. Власова, грозит родине американской атомной бомбой! Или все это для вас новость? Вы хоть «Архипелаг»-то его в руках держали? 10 марта я писал в «Правде» о подлинном лице этого шкурника. И вот, как в благодарность за это, вы присылаете мне свою книгу.

Понять не могу. Как взбрело вам на ум прислать мне ее да еще говорить о какой-то общности наших сердец.

Всего наилучшего.

Пользуясь случаем, довожу до вашего сведения, что «Петербург» да еще «Санкт» существует только для тех, кого оболванил петербуржец читинского разлива Собчак А для разумных и порядочных людей город остался Ленинградом. С таким именем он прежил самые страшные и героические свои дни.

В.Б.».

4 декабря

Отдал Куняеву «Покаяние» (14 стр.).

11 декабря

В Театре Красной Армии начался 7-й съезд писателей России.

14 дек

Последний день съезда. Наконец, дали слово мне. Говорил под хохот зала. Сказал и скорей смылся на дачу. Ведь ЦК, КГБ, МВД — все на месте.

* * *

Потом это было напечатано в «Кубани» и пошло по многим другим газетам примерно в таком виде:

Я позволю себе с этой высокой трибуны обратиться к нашему президенту.

Дорогой Михаил Сергеевич!

В своих недавних речах и выступлениях вы вдруг вспомнили, что вы русский. И один дед, которого раскулачили, — русский, и второй дед, который сидел в тюрьме, — тоже русак

(Движение в зале?) Поэтому наш съезд должен бы заинтересовать вас не только как руководителя страны. Все четыре дня мы работали в Центральном театре Советской Армии. Здесь неудивительно было вспомнить, особенно писателям-фронтовикам, что вы имеете звание полковника. (Движение в зале?)

Это звание вы получили в 1978 году, когда маршал Брежнев взял вас, молодого и энергичного строителя, как вы теперь выражаетесь, казарменного социализма из Ставрополя в Москву и сделал секретарем ЦК партии по сельскому хозяйству. Зачем в такой должности полковничье звание? А для того, чтобы озимые и яровые стояли перед вами по стойке смирно (Смех в зале?) И надо думать, что тогда вам выдали и шинель, и папаху, и бинокль, и сапоги со шпорами. (Громкий смех?)

Мы ждали вас на съезде и не удивились бы, если в один из этих четырех дней распахнулась бы дверь и вы, поскрипывая сапогами, позвякивая шпорами, поправляя рукой кобуру с пистолетом, прошли бы в президиум и сели рядом с полковником в отставке Михалковым. (Шум в зале, смех?)

Увы, мы не дождались ни скрипа ваших сапог, на даже весточки. Но мы не в обиде, мы знаем, как много у вас неотложных государственных дел. Нет, мы не обиделись. Кое-кто говорил тут, что надо бы послать вам персональное приглашение, но другие считают, что это бесполезно. Пригласили же вас недавно на свой съезд шахтеры, но вы все рано не смогли порадовать их своим присутствием: вам надо было принять премьер-министра Люксембурга, еще разочек проштудировать полугениальную заокеанскую статью Солженицына «Как нам обустроить Россию», побеседовать с очаровательной Джейн Фонда. (Шум в зале?) Короче говоря, дел было под завязку. И даже не было еще времени съездить в Осло за Нобелевской премией, с которой мы вас поздравляем.

Заодно поздравляем с испанской премией принца Астурийского, с итальянской премией Фьюджи, с ирландской премией «Конвент мира», с немецкой золотой медалью Отто Хана и даже с индийской премией имени Индиры Ганди. Движение в зале?) Весь мир ликует и благодарит вас за ваши великие деяния. Теперь, полковник, наград у вас больше, чем было звезд у маршала Брежнева. (Смех?)

В сиянии наград, что сыпятся на вас со всех уголков мира, выглядят совершенно непонятно и огорчают такие, например, факты, как выступления на последнем Пленуме ЦК партии тов. Савкина АС. и других, — они требуют вашей отставки. И не только вашей, но и Ельцина, Яковлева, Хасбулатова…

Некоторые злопыхатели дошли до того, что затеянную вами перестройку нарекли катастройкой и даже контрреволюцией. Что ж получается? Вы, полковник, контрреволюционер № 1, Яковлев — № 2, Ельцин — № 3… Боже милостивый, и это говорят люди, у которых нет даже медали «За спасение утопающих»! (Хохот)

Но, слава Богу, есть и на нашей земле у вас почитатели и защитники. Это прежде всего Григорий Бакланов, Александр Гельман, Даниил Гранин, академик Сагдеев… Они в своем «Открытом письме» к вам накануне этого года решительно заявили со страниц «Московских новостей»: «Каждый из нас весной 1989 года будет голосовать за вас!» Как трогательно! Избирательная кампания еще не начиналась, кандидаты не выдвинуты, а они уже мчались за сковородкой, дабы угостить вас яичницей сразу, как только снесет яичко та курочка, которая пока еще тихо сидит в гнезде и не кудахчет. (Общий хохот?) Но сейчас, когда вас поносят и гонят прочь, почему молчат, куда делись это влюбленные курощупы? (Смех?)

Допустим, Роальд Сагдеев, наш академик в экспортном исполении сейчас за океаном занят укреплением советско-американской дружбы посредством своего несколько поздноватого брачного союза с американской миллионершей, дочерью Эйзенхауэра. Но что молчат Бакланов и Гельман? Куда девались Гранин и Ульянов, который всю жизнь играл маршала Жукова? Молчат и обласканные вами академики Арбатов, Аганбегян, Гольданский, Емельянов, Заславская…

Впрочем, Михаил Сергеевич, обижаться вам на этих перетрусивших курощупов не приходится вы и сами за шесть лет у власти никого не защитили от клеветы и поношения — ни партию, которая вознесла вас на самую вершину, ни армию, которая в 43-м году спасла вас и всю семью вашу от оккупации и рабства, ни сам русский народ, кровь которого течет в ваших жилах

Вы не защитили даже своих ближайших товарищей по работе — Лигачева, Рыжкова, Афанасьева… Конечно, каждый из них за что-то заслуживает критики, но не зря же Тарас Бульба, кстати, как и вы — полковник, в грозный час сказал «Нет уз святее товарищества!.. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в русской земле, не было таких товарищей». (Бурные аплодисменты?) Нет, не зря так говаривал беспартийный большевик полковник Бульба. (Смех.

Вы помните, как казнила попавшего в плен Остапа, сына Бульбы? «Палач сдернул с него ветхие лохмотья; ему увязали руки и ноги в станки… Напрасно король и многие рыцари, просветленные умом и душой, представляли, что подобная жестокость может только разжечь мщение казацкой нации. Но власть короля и иных мнений были ничто перед беспорядком и дерзкой волею магнатов, которые своей необдуманностью, отсутствием всякой дальновидности превратили сейм в сатиру на правление»… Не знакомо ли вам, Михаил Сергеевич, по нынешней поре и мщение, и жестокость, и необдуманность, недальновидность, и, наконец, сейм, превращенный в сатиру на правление?

«Остап выносил терзания и пытки как исполин. Ни крика, ни стона не было слышно даже тогда, когда стали перебивать ему руки и ноги, когда ужасный хряск их послышался среди мертвой толпы отдаленных зрителей… Тарас стоял в толпе, потупив голову и гордо приподняв очи, и одобрительно только говорил: «Добре, сынку. Добре!..»

Но когда подвели Остапа к последним смертным мукам — казалось, будто стала подаваться его сила… О, — повел он очами вокруг себя. — Боже, все неведомые, чужие лица!» Хоть бы кто-нибудь из близких присутствовал при его смерти! Он не хотел бы услышать рыданий и сокрушения слабой матери или безумных воплей супруги. Хотел бы он теперь увидеть твердого мужа, который бы разумным словом освежил его и утешил при кончине. И упал он силою и воскликнул в душевной немощи:

— Батько! Где ты? Слышишь ли ты меня?

— Слышу! — (гром аплодисментов) раздалось среди всеобщей тишины, и весь мильон народа в одно мгновение вздрогнул». (Шквал аплодисментов?)

Не так ли ныне и нашу родину, Горбачев, возводят на эшафот, не так ли и ей ломают руки и ноги, не так ли и ее подводят к последним смертным мукам. И не так ли к вам, президент, несутся, заглушая ужасный хряск, отчаянные клики со всех концов державы на всех языках, что ни есть в ней: «Батько! Где ты? Слышишь ли ты нас?» (Гром аплодисментов?) И если раздалось бы в ответ громовое полковничье «Слышу!», то весь трехсотмиллионный народ вздрогнул бы в одно мгновенье и воспрял духом. (Аплодисменты?)

Но нет никакого ответа, и только летят над страной, словно из уст предателя Андрия, жалкие мертвые слова: консенсус… приватизация… либерализация. (Бурные аплодисменты?)

В заключение просим вас, полковник-белобилетник, передать вашему другу и учителю Александру Яковлеву, главному производителю помянутых мертвых слов наше поздравление: сегодня он стал академиком в особо крупных размерах. Говорят, в Литве, Грузии и Молдавии ему уже собираются при жизни ставить памятники.

С неизбывным уважением капитан запаса Владимир Бушин.

(Аплодисменты?)

Сразу после моего выступления слово для реплики попросил народный депутат СССР, Герой Социалистического Труда, дважды лауреат Государственной премии Виктор Астафьев. Он назвал мое выступление «диким вздором, недостойным этой аудитории и всего человечества».

16 дек. 1990 г.

Позвал в гости Владимир Максимов, приехавший из Франции. Ведь я когда-то напечатал в «ЛиЖи» одобрительную статейку о его повести «Жив человек». Он живет у Гали Полторацкой в нашем подъезде этажом выше, она сестра его жены, которую он уволок из библиотеки ЦДЛ. Говорил, говорил и говорил… Мы с Таней слушали, слушали и слушали… И были ему нужны только в этом качесстве.

19 декабря

Звонил Бондарев. Он и Эрнст Сафонов, гл. ред. «ЛР», боятся давать в стенограмме съезда мое выступление о полковнике-белобилетнике Горбачеве. Нас, говорит, оштрафуют на 50 тысяч. Я старался убедить: вы же не заказывали мне мое выступление, не визировали его, а стенограмма должна отразить все, что было на съезде. Не убедил!

22 дек.

На лыжной прогулке вдоль Истры на маленьком спуске Таня упала навзничь. О Господи, как я перепугался!

24 дек

Звонила Лиля Беляева: умер Кладо. Честный и смелый был человек

25 декабря

С. Куняев, как всегда, без даты: «Володя! Возвращаю тебе фельетон о Евтушенко с отзывом Кожинова. В общем, все разделяют его точку зрения.

В 1991 году исполняется 150 лет со дня смерти Лермонтова. Давай я перепечатаю твою статью о стихотв. «Прощай, немытая Россия» из «Кубани». Как ты на это смотришь?».

А отзыв такой:

«Статья Владимира Бушина, без сомнения, сильный и яркий памфлет. Но как мне представляется, он, увы, несвоевременен. Он был бы очень уместен года три назад. Но сегодня Евг. Евтушенко потерял всякое реноме и у нас, и за рубежом. И памфлет сегодня явится (неизбежно) своего рода гальванизацией литературного полутрупа. В некотором смысле его публикация будет услугой Евтушенке, возвращением его из полузабытья. Мне грустно говорить это о работе очень высоко ценимого и душевно уважаемого мною Владимира Бушина, но это — как я убежден — факт.

В. Кожинов

18. Х11.90»

* * *

Вадим ошибался. Евтушенко еще долго пребывал в роли весьма резвого «полутрупа», погромыхивающего костями.

Я не знал, что мне делать с памфлетом о нем. Позвонил посоветоваться Бондареву. Его не было дома, поговорил с его женой Валентиной Никитичной. Потом, как помнится, мне позвонил сам Юра и сказал, чтобы я обратился в «Советскую Россию», с главным редактором Валентином Васильевичем Чикиным он уже вроде бы о моей статье переговорил. Так я и сделал. Статья была напечатана в двух номерах газеты. С этого началась золотая пора моей литературной жизни — трехлетнее сотрудничество в «Советской России», сделавшее мне литературное имя.

26 дек.

Похороны Кладо. Крематорий. Поминки в ЦДЛ. Против меня сидел эколог Яблоков в бороде. Когда в завязавшемся разговоре я почему-то упомянул, что недавно был с друзьями у Кагановича в день его рождения, этот эколог готов был справить поминки и обо мне.

31 декабря

Публикации за год:

1. «ВИЖ» № 3. «Мой уважаемый депутат» (О Евтушенке)

2. «МЛ» 16 марта. «Азбука, арифметика и химия» (О А Яковлеве).

3. «Слово» № 5. «Не надо лжи».

4. «Кубань» № 5. «Судьба одного стихотворения»

5. «Кубань» № 6. Та же «Азбука…»

6. «На боевом посту». Апрель. «Азбука»

7. «МГ»№ 6. «Азбука»

8. «На боевом посту», июль. «Если бы я мог…»

9. «Литобоз» № 8. «Соблазн прокукарекать первым» (о Куняеве).

2 апреля

Горячевой Св. Петр.: «Стою на коленях перед вашим мужеством, стойкостью, доблестью».

Исакову Вл. Бор.: «Не погибла Россия, пока есть такие, как вы и ваши товарищи».

Абдулатипову Рамазану: «Вами гордится не только Дагестан вся Россия пусть трепещут те кто на ходу бреет зайцев». [Это его выражение.]

Шаповаловой Л. С. — не помню что.

4 апреля:

Герою Советского Союза А Руцкому, который сколотил новую группу коммунистов, внеся раскол в их ряды: «В сорок третьем под Жиздрой я бы с тобой, герой-коммунист, в разведку не пошел. Владимир Бушин, коммунист».

Ф. Волкогонову, ген. — полк, который отчитал Исакова за его выступление «как профессор профессора»: «Как профессор профессору. 22 июня Черчилль никакой телеграммы Сталину не посылал. Даже в порядке исключения, вы не способны говорит правду. Все это лживое лакейское хлебово вам предстоит выхлебать. Бушин»

Все телеграммы в адрес съезда принимаются только с обратным адресом, который тоже оплачивается…

6. IV.1991, Страстная суббота.

Закончился вчера III внеочередной съезд нардепов РСФСР. Я послал в его адрес 6 телеграмм.

* * *

20 марта 1993 г.

«Дорогой товарищ Бушин!

С удовольствием прочитала Вашу статью в «Правде» № 46 от 10 марта. Такое впечатление, что я встретилась и поговорила с хорошим человеком. Спасибо Вам, дорогой, за то, что Вы есть, что Вы такой и так думаете. Пока есть такие люди, как Вы, все остальное демократы могут забрать.

Я простая деревенская женщина, и в свои 50 лет имею свой взгляд на все события в стране.

Мне особенно неприятны писатели-оборотни. Когда они говорили правду — когда восхваляли Сталина, партию, СССР или теперь, когда порочат прошлое? Солженицын ненавидит не только социализм, но и Россию. И все русское, да и вообще человеческое. В «Комсомольской правде» № 44 с.г. он утверждает, что «внутренний террор уничтожил 50–60 миллионов наших соотечественников и без жалости уничтожено 80 миллионов на германской войне».

А я знаю, что в мою деревню пришло 48 похоронок, в соседней деревне Вишняково — 32, в Ждановское — 36, а в 1937 году в этих же деревнях было репрессировано 2 человека. Вот и сопоставьте.

Как же ему, бедолаге, кушать сладко хочется, что несет незнамо что и о себе, и о Родине! Лишь бы угодить новым хозяевам.

Проскурин, Чаковский, Бондарев, Исаев — умные мужики, ну, а то, что они теперь не борцы, что ж… Не каждый готов взойти на костер за идею. Дети, внуки, собственная дорогая шкурка — у каждого своя зона уязвимости. Да уж пусть лучше помолчат, чем стрелять в прошлое. «Им, гагарам, недоступно…»

Я верю, что нынешняя несуразица угомонится, все это пена, и скоро она сойдет. Будет социализм. И как тогда станут смотреть людям в глаза наши хамелеоны? Как, по выражению Горького, с такой рожей перед Господом нашим стоять будут?

Желаю Вам, товарищ Бушин, твердости духа, уверенности в хорошем, в победу добра.

С глубоким уважением и благодарностью.

Антонина Колесник.

140185 Московская область, Раменский р-н, деревня Сельвачево».

* * *

«Здравствуйте тов. В. Бушин!

Я думаю, что каждая Ваша статья в «Советской России» прибавляет Вам и газете врагов, но гораздо больше — друзей.

Желаю Вам здоровья и успехов в Вашей ассенизаторской работе.

Если будете в Хабаровске, заходите в гости. Мы с женой живем в трехкомнатной квартире.

Угостим Вас лимонником. Вам понравится у нас.

Комаров Борис Николаевич.

Хабаровск, ул. Краснореченская, 169, кв. 92.

8 января 1993».

* * *

Уважаемый товарищ В. Бушин!

Уже несколько лет я читаю Ваши статьи и стихотворения. Для меня они как глоток чистого воздуха после случайного соприкосновения с испражнениями демократии вроде «МК». Читаю Ваши публикации быстро: живая разговорная речь, злободневные темы. Выразительным чтением Ваших стихов я поднимаю себе настроение, хочется больше сил отдавать борьбе за нашу Советскую родину.

В прошлом году у нас в школе был конкурс чтецов, посвященный 50-летию Победы. Я читал Ваш «Последний редут». Вначале никто ничего не сказал. Но по мере чтения среди учеников появились веселые лица, а учителя все словно застыли. Потом они долго не могли прийти в себя. И я долго видел оборачивающиеся на меня лица то радостные, то злые. Я стал победителем конкурса. Но на районный пустили с условием, что я буду читать другое стихотворение. А то… Учитель погрозил мне пальцем.

А при обсуждении Солженицына я сказал, что Владимир Бушин считает его предателем, я — тоже. И полились изощрения в мой адрес.

— А кто такой этот Бушин? — взвился учитель, — Солженицына знает весь мир, а Бушина — только ты.

— Бушин в отличие от Солженицына родину не предавал, — сказал я.

А вообще в школе сейчас идет ожесточенная, бескомпромиссная борьба. От того, кто победит, зависит многое. Мы, коммунисты, пока в меньшинстве. Нам, молодым коммунистам, и вам, фронтовикам, предстоит много сделать.

Вышлите мне Ваши книги по 1–2 экз. «Колокола громкого боя», «Победители и лжецы», «Клеветники России». И укажите цену.

С 50-летием великой Победы!

Владимир Панихин, 16 лет

3 мая 1995 г. Брянск

* * *

«Дорогой Владимир Сергеевич! Несказанно благодарна за книгу ваших замечательных стихов, за «Колокола» и особенно за сам факт внимания. Книгу стихов проглотила в первую ночь. Теперь перечитываю то, что отметила. Вы как будто подслушали меня. По стихам изучаю ваш путь Человека и Солдата. И чувствую в Вас однополчанина.

С наступающим 1997 годом!

Ваш труд не сиюминутный, не личностный. Вы работаете на будущее. А оно рано или поздно будет прекрасным. И в его строительство заложен ваш огромный труд по разоблачению нечистей, по восстановлению нравственности, гражданского чувства.

С глубоким уважением Г. К. Гурулева.

14.12.1996, Иркутск».