Но о чем же фильм Панфилова? Лариса Васильева выстроила в «ЛГ» «нескончаемый ряд мыльных опер», где смешались «Московская сага», «Дети Арбата», «Штрафбат», «Мастер и Маргарита», новый «Золотой теленок», передачи Сванидзе, Леонида Млечина. И присовокупила: «Теперь к ним прибавился фильм «В круге первом».

В большинстве этих творений преобладает одно и то же: колючая проволока, невинные и благородные страдальцы ГУЛАГа, звероподобные чекисты и, конечно, Сталин, которого хоть сей момент ставь огородным пугалом на даче Панфилова. Так вот о Сталине хотя бы.

Трудно поверить (ведь все-таки замглавного редактора «НГ»!), но вот что пишет В.Шохина: «Не зря(!) министр Абакумов в кабинете Сталина едва не падает в обморок». Мадам, сценарист и артист изобразили вам вздорную карикатуру, а вы и — «не зря!». Конечно, не зря — им за это хорошо заплатили. Да еще и дальше у вас: «Сталин в исполнении Кваши умен, значителен, харизматичен». Мадам, вы хоть «Капитанскую дочку» в свое время читали? Этот когда-то до ломоты в зубах правоверный Кваша много потрудился, создавая образы коммунистов. Еще в 1964 году сыграл в кино самого Маркса, чуть позже — Свердлова в спектакле по пьесе ныне беглого марксиста Шатрова, за что и получил звание заслуженного, наконец, в фильме «Под знаком скорпиона» играл и Сталина. И что ж вы думаете, мадам, ведь ни один из этих персонажей в его исполнении умом не блистал, хотя артиста уже сделали и народным. Право, жалко мне старика Квашу. Как он ходит на могилу отца-коммуниста? Как смотрит в глаза своим внукам-квашатам — Мише и Насте? Они же со временем непременно докопаются до правды.

Но самое главное в фильме не Сталин, а проблема патриотизма, точнее — антипатриотизма, государственного предательства. Тут лучше обратиться к «послесловию», которое нам преподнесли сразу после фильма, ибо в нем все было четко выражено в ясной словесной форме.

«Послесловие» это — собрались в кружок супруга писателя Н. Светлова, профессор СП. Капица, тот же артист Миронов, человек президента по правам человека В.Лукин и под управлением Дмитрия Киселева принялись нахваливать Квашу и все остальное.

Ну, вначале-то ведущий роскошно подал самых участников этого хоровода единоверцев. И опять — сразу туфта!

Светлову объявил «женщиной-легендой» и «соратницей по борьбе». Надо бы уточнить: по борьбе со взрастившей их советской властью. Но стеснительный Киселев промолчал. А какие о Светловой легенды, кроме матримониальных? Ну, в давнюю пору, когда «моложе и лучше качеством была», отбила она у покойной ныне пенсионерки Натальи Алексеевны Решетовской прославленного мужа. Что еще? Остальное — семейно-супружеские обязанности. Что тут легендарного? Как известно, Софья Андреевна жизнь положила на бесконечную переписку бесчисленных рукописей Льва Николаевича и на возню с его не всегда гениальными затеями да еще десяток детей родила, но никто не называл ее ни женщиной-легендой, ни женой-сагой, ни соратницей по борьбе с царской властью, ни даже матерью-героиней.

Человека Лукина ведущий представил как «блестящего дипломата». Такой же блестящий министр американских дел Козырев в благодарность за то, что Лукин, будучи председателем Комитета по международным делам Верховного Совета России, извлек его из запасников в пыльных подвалах МИДа, и посадил в кресло министра, потом отправил этого губошлепа послом в США. Там он просидел года полтора, прочитал кое-что из писаний Черчилля и стал всюду восторженно цитировать его; еще выучил и тоже с видом эрудита пустил в оборот несколько афоризмов для идиотов уездного масштаба, вроде такого: «Это хуже, чем преступление, это ошибка». Очень характерно для такой публики: услышал где-то и понес, а сообразить, что ошибки и преступления могут быть просто несопоставимы по масштабу и последствиям, не в силах. Но фигурировать в образе мудреца так приятно…

Однако же какую дипломатическую битву выиграл мудрец, когда страну рвали на части? Может, хотя бы добился возвращения России бесценного шельфа Берингова моря, отданного все еще не посаженным Горбачевым и не высланным из Европы Шеварднадзе американским друзьям? В какой хотя бы конференции участвовал? Ни в какой. Зато, говорят, он английский знает. Да кто ж его теперь из пустобрехов не знает? Даже Чубайс выучил. А вот Георгий Васильевич Чичерин, нарком-большевик, двенадцать языков знал… Что там еще в смысле туфты? Еще артист Миронов был преподнесен в качестве «кумира многих поколений». В насмешку, что ли?..

Бросалось в глаза, что главные создатели фильма, сценарист и режиссер, в «послесловии» не участвовали, возможно, чего-то опасались. У озвенело-бронированного нобелиата нюх на это отменный, не подвел его и на сей раз.

Писатель выслал вместо себя супругу, а режиссер — артиста Миронова. Со стороны Солженицына это было жестоко, уж лучше попросил бы молодого, здорового соседа по поместью Касьянова, он бы не отказал. А у Натальи Дмитриевны язык подвешен, конечно, отменно, но ведь это легенда-то уже как бы молью траченная, может быть, ревматическая, и Бог знает, что она несла перед камерой.

Например, страстно взывала: «Как хочется, чтобы мы снова обрели уверенность в себе!» Тут «снова» может означать только одно: как в советское время, когда действительно мы были уверены и в себе, и в стране, и в завтрашнем дне. Выходит, Бронированный послал соратницу прославлять советское время, что ли?

Но вдруг понесло ее совсем в другую сторону: «За эти восемьдесят лет мы привыкли к пассивности. Мы привыкли считать себя беспомощными». Во-первых, не надо все валить в одну кучу: из этих 80 лет уже 20 — та самая слабоумная демократия, для торжества которой, мадам, вы с супругом и здесь и за океаном столь славно потрудились, что Ельцин удостоил вас и сказочного поместья, и высшего ордена. Во-вторых, кто это «мы»? Если народ, то ему пассивничать было некогда. Он внял словам своего вождя: «Мы отстали от передовых стран на 50—100 лет. Либо мы пробежим это расстояние за десять лет, либо нас сомнут». И пробежали, помчались. Да как! В темпе стометровки. А потом гнали фашистов от Волги до Берлина и там продиктовали им акт безоговорочной капитуляции. И это пассивность?

А после войны уже и без Сталина? Вот лишь некоторые итоги пятой пятилетки 1951–1955 годов: построено пять тепловых электростанций, пять гидро- и первая в мире атомная — 11 электростанций за пять неполных лет! А всего за эти годы было создано 3200 крупных промышленных предприятий. Выходит, если брать в среднем, почти каждый день в строй вступали по два предприятия. И ведь какие среди них! Метрополитен в Ленинграде, Волго-Донской канал, Череповецкий металлургический комбинат… А вскоре после этого первыми в мире прорвались в космос, первыми послали свои аппараты и вымпелы с прекрасным советским гербом на Луну, на Венеру и Марс, первыми построили атомный ледокол… И вы, мадам Легенда, ничего об этом не слышали? Поистине легендарная глухота и безразличие к жизни своего народа. И оно буквально вопиет в фильме, герои которого словно обитают на другой планете.

«Мы живем, под собою не чуя страны…» Это о вас и о таких, как Сергей Иваненко да Владимир Соловьев. Они 17 февраля тоже шумели по НТВ в передаче «К барьеру!»: «Советская власть все разрушила, все уничтожила — науку, культуру, а царская Россия была мировым лидером! Вурдалаки! Людоеды!» Странно почему Панфилов не дал этим горлопанам роли в своем фильме.

Им подъелдыкивали, как всегда, четыре тщательно подобранных «секунданта», в том числе знаменитая переводчица с японского, сотрудница газеты «Асахи», сочинительница эстрадных песен Лариса Рубальская. Она рубила с плеча: «Защищать советское время — позор!» Был тут и еще более знаменитый писатель Григорий Остер, автор замечательной книги «Задачник про любовь и поцелуи», а также 80 мультфильмов: «В советское время у нас в Одессе даже Чехова трудно было достать, а Пастернака народ узнал только в хрущевскую оттепель!»

Бедная Одесса! За что ее так обделили? Но пришел бы ко мне, я поводил бы его по московским магазинам и библиотекам, уж нашли бы мы или 12-томного Чехова, изданного еще в 1930–1933 годы, или 20-томного, что начал выходить еще в 1944-м как раз в ознаменование освобождения Одессы, или опять 12-томного 1960—1964-х годов, или, наконец, 30-томного, вышедшего в 70—80-х тиражом в 300 тысяч экземпляров. Да я мог бы и подарить Григорию Бенционовичу, допустим, парочку чеховских сборников, вышедших в серии «Классика и современность» издательства «Художественная литература» тиражом в 3 миллиона экземпляров. Вы понимаете, коллега, что такое 3 миллиона? Это двумя такими сборниками можно устлать всю дорогу от Москвы до Одессы-мамы или до Ростова-папы…

А с Пастернаком действительно было досадно, широкий читатель, пожалуй, его никогда не знал и не знает. И тут не помогла даже известная хвала ему на первом съезде писателей в 1934 году известного любимца партии Бухарина. Не помогло и участие поэта в Конгрессе писателей, состоявшемся в 1935 году в Париже. Но среди ценителей поэзии поклонников всегда было много, однако о них не верно ли сказал когда-то злоречивый пародист Архангельский:

О, если бы четверть его поклонников Понимала треть написанного им!

А прогремело его имя по стране, увы, лишь в 1958 году, когда за границей вышел «Доктор Живаго», ставший в мире знаменем борьбы против нашей родины.

У Пастернака есть строки:

О женщина, твой вид и взгляд Меня ничуть в тупик не ставят…

Так вернемся к женщине-легенде, которая то и дело ставит нас в тупик. Вот и опять: если в той приведенной фразе под словом «мы» она имеет в виду лишь себя с мужем, то и здесь ни о какой пассивности и беззащитности говорить невозможно. Бешеная активность! Начиналась она с доносов супруга на школьных друзей и товарищей по лагерю, а завершилась обретением двух поместий гектаров по десять-пятнадцать — в штате Вермонт и на берегу Москвы. По обе стороны океана! Не было в русский литературе да и во всей мировой более загребущего писателя. Всех превзошел!

Или вот еще мадам раскрыла ротик: «Советский режим уничтожал людей. Тогда существовала реальная опасность исчезновения народа». Матушка, нельзя же в пенсионном возрасте так доверчиво относиться к брехне супруга, хоть он и Нобелевский, надо иногда и самой мозгами шевелить. Так вот, сообщаю: за годы советской власти население страны выросло со 150 миллионов почти до 300. И это несмотря на два страшных голода и две кровопролитнейших войны на своей земле в общей сложность лет восемь да еще перед этим три года германской!

Конечно, Виктор Правдюк, тот что по указанию еще не забытой и не отправленной в Африку Беллы Курковой долго топтался на могиле Шолохова, вещает по телевидению: «А должно быть 600 миллионов!» Ну, этот праведный Правдюк еще не то лепечет. Например: во время войны, говорит, оккупанты ставили в захваченных городах памятники Пушкину. Так что, вломились-то к нам тогда не фашисты грабить и убивать, а пушкинисты, чтобы просвещать нас. А мы по серости своей вместо того, чтобы радоваться, — принялись пушкинистов шерстить да истреблять. О, грехи наши тяжкие…

Вот вам, сударыня, домашнее задание: найдите в Европе еще хоть одну страну, население которой в это время росло бы так же стремительно.

Она еще и пылко взывала с экрана: «Пусть наши женщины рожают!» Замечательно! Но вот дополнить бы красивую декламацию живым делом: начинаю, мол, строить в московском поместье бесплатный родильный дом для неимущих матерей. Хотя бы мест на 50, а? Как было бы отрадно роженицам гулять по вашим зеленым гектарам, какой милый младенческий писк раздавался бы окрест и влетал в кабинет нобелиата. Строили же Чехов, Короленко, Шолохов больницы, школы, библиотеки, отдавал же Толстой гонорары духоборам. А ведь их достатки по сравнению с шалыми антисоветскими гонорарами Бронированного выглядят просто жалко.

Правда, учредил великий русский патриот американско-долларовую премию. Но это же скорее для своей рекламы, чем для других. Потому иной раз, как я уже упоминал, для большего охвата делит премию пополам, и даже — это ведь какая душевная дремучесть! — между живым и покойником, как было с Евгением Носовым и Константином Воробьевым, умершим в 1975 году.

На премии этой — как печать проклятия. В самом деле, получила ее поэтесса Инна Лиснянская — и вскоре умер ее муж Семен Липкин, получил культуролог Владимир Топоров — и через полтора года сам умер, получил Евгений Носов — и года не прожил, получил Валентин Распутин — погибла дочь, получил артист Миронов — и ведь умом тронулся. Действительно, захлебывается по телевидению: «Мне позвонил Александр Исаевич. Это же все равно как если бы позвонил Пушкин!» Ну, разве не полоумие?

А в этом «послесловии» Миронов рассказал, что его дед строил еще деревянный Мавзолей Ленина, и внук раньше гордился этим. Поведал и о том, что у его тетки висели над кроватью икона с ликом Христа и портрет Ленина. И так, говорит, жила вся страна, а «Сталина любили миллионы». Но задуматься, почему так было, всмотреться пристально во вчерашний день родной страны, всего народа, в том числе и своих кровных близких родичей он уже не в состоянии. Один звонок Солженицына все выбил из ума и сердца. И теперь с ним, с тепленьким, можно делать что угодно. Он знает только одно: «Сталин и его время ломало судьбы людей, судьбы миллионов». Правильно. Например, Сталин сломал замечательную судьбу Гитлера. Кто такой Гитлер? Несчастная жертва культа личности. И насчет миллионов верно, и их прежняя жизнь была поломана: из тьмы невежества и забитости миллионы, десятки миллионов были подняты к свету осмысленной деятельной жизни, к вершинам науки, культуры, творчества. Нужны цифры и примеры? Поищи сам, сынок.

Это телепослесловие оказалось как бы еще одной серией фильма, притом самой показательной, поэтому есть смысл продолжить рассказ о его персонажах, которые лишь по оплошности Панфилова не попали на экран.

Вот еще и Владимир Лукин. Премию Солженицына пока не получил, но уже давно спятил. Полюбуйтесь хотя бы на это: «Все, что я слышал о Сталине — а я в жизни много слышал! (обратите внимание, какие у него уши. — В.Б.) — сводится к одному: он вызывал дикий ужас. Да, дикий ужас! Но в ужасе есть что-то завлекательное… Он внушал дикий ужас всем, в том числе всем этим маршалам…» Таким и показал его Кваша.

Но если всем — ужас, то назови хоть одно имя, приведи хоть один пример. Нет у него ничего за душой и не читал он воспоминания «этих маршалов», они ему неинтересны да и некогда: он всю жизнь в мыле карьеру делал.

Можно было бы вспомнить множество высказываний о Сталине людей самых разных сфер деятельности наших и иностранных, и, конечно, «этих маршалов», но чтобы раздавить вонючего клопа демократии, достаточно и одного примера хотя бы из воспоминаний маршала К.К.Рокоссовского.

Тот в тяжелую пору 1942 года был назначен командующим Брянским фронтом и вызван в Ставку. Он вспоминал: «В Ставке я был тепло принят Верховным Главнокомандующим. Он в общих чертах ознакомил меня с положением на воронежском направлении, а после этого сказал, что если у меня есть на примете дельные работники, то он поможет мне заполучить их для укомплектования штаба Брянского фронта. Я назвал… Сталин тут же отдал командующему Западным фронтом распоряжение откомандировать этих товарищей и пожелал мне успеха на новой должности». Я вас спрашиваю, завлекательный клоп по правам человека, где здесь ужас?

Разумеется, Сталин, как и любой Главнокомандующий всех времен и армий, случалось, во время войны и распекал военачальников, как однажды даже маршала Василевского, и снимал с должности, как генерала Козлова и Мех-лиса, и понижал в звании, как маршала Кулика и генерала Петрова, и отдавал под суд, как генерала Павлова. А как вы думали? Ведь это война, а не побрехушки в Госдуме с каким-нибудь велеречивым антисоветчиком Мидинским или шарнирным патриотом Исаевым.

Вот как было, например, с Василевским. Однажды рано утром в августе 1943 года, находясь на КП 46-й армии Юго-Западного фронта, он получил телеграмму:

«Маршалу Василевскому. Сейчас уже 3 часа 30 минут 17 августа, а Вы еще не изволили прислать в Ставку донесение об итогах операции за 16 августа и о Вашей оценке обстановки. Я давно уже обязал Вас как уполномоченного Ставки обязательно присылать в Ставку к исходу каждого дня операции специальные донесения. Вы почти каждый раз забывали об этой своей обязанности и не присылали в Ставку донесений.

16 августа является первым днем важной операции на Юго-Западном фронте, где Вы состоите уполномоченным Ставки. Но вот Вы опять изволили забыть о своем долге перед Ставкой и не присылаете в Ставку донесений.

Последний раз предупреждаю Вас, что в случае, если Вы хоть раз еще позволите себе забыть о своем долге перед Ставкой, Вы будете отстранены от должности начальника Генерального штаба и будете отозваны с фронта. И.Сталин».

Приведя текст, Василевский пояснил: «Эта телеграмма потрясла меня. За все годы своей военной службы я не получил ни одного даже мелкого замечания… На протяжении всей своей работы с И.В.Сталиным, особенно во время Великой Отечественной войны, я неизменно чувствовал его внимание, я бы даже сказал, чрезмерную заботу… Добавлю лишь, что Сталин был так категоричен не только в отношении меня. Подобную дисциплину он требовал от каждого представителя Ставки».

Да, маршал был потрясен. А вы думаете, что был бы рад американский генерал, получив подобную телеграмму от Эйзенхауэра, или английский — от Монтгомери, или немецкий — от Гитлера… А уж от Сталина-то! Кавалеристы рассказывали, что при виде его портретов или при звуке его голоса по радио даже кони ушами прядали.

А ныне другие времена, другие люди. Если, например, тот же Лукин получит телеграмму от Путина, что он бездельник и трепло, которому пора на завалинку, его душу это не потрясет, но охватит дикий ужас, и он кинется умолять, как гусекрад Паниковский: «Оставьте меня! Я хороший! Я буду защищать права человеков!»