Мой давний товарищ М., зная, что я написал книгу об А.Солженицыне («Гений первого плевка». Алгоритм, 2003, 2005 и 2006), прислал мне статью известного писателя Григория Бакланова «Кумир», напечатанную в «Международной еврейской газете». В статье речь идет о Солженицыне. А у меня на столе в это время как раз лежали подаренные в «Алгоритме» только что вышедшие там две книги неизвестного мне Якова Рабиновича — «Быть евреем в России: спасибо Солженицыну» (700 стр.) и «Россия еврейская» (382 стр.). И в них тоже о моем персонаже: это как бы ответы еврея на его двухтомник «Двести лет вместе», посвященный русско-еврейским взаимоотношениям.
Понятно, что статья и книги сразу заинтересовали меня уже одним присутствием в них моего героя, но по мере чтения обнаружилось, что все в них на сей счет мне давно и хорошо известно, кое в чем даже лучше, чем им, однако у обоих авторов оказалось немало увлекательного и помимо темы Солженицына. Судите сами.
Кто написал «Архипелаг»?
Г.Бакланова уже не первый раз замечает: «Литература опасный род занятий: пишешь про кого-то, а сам ты виден на просвет». Правильно. И дальше: «Солженицын, проявляя поразительное невежество, пишет…» Да, невежество нобелевского лауреата столь поразительно, так изумляет и ошарашивает, что закрадывается сомнение: да он ли, русский человек, имеющий за плечами Ростовский университет и два или три курса знаменитого Московского института философии, литературы и истории, сам ли писал, допустим, «Архипелаг ГУЛаг»? Ведь там чего стоит одно лишь уверение, что «из-за болот и лесов Наполеон не нашел Москвы» (Архипелаг ГУЛАГ. YMCA-PRESS, Париж. 1973. Т. 1. С. 387). Какой русский хотя бы с семилетним образованием в шестидесятых годах прошлого века мог написать такое? А там — вороха подобных сведений! Уж не говорю о ворохах орфографических нелепостей. Как тут не прислушаться к голосам, уверяющим в иностранном происхождении «Архипелага». Например, я уже не раз в книгах Н.Федя «Литература мятежного века» (М., 2003), А.Огнева «Контрреволюция и литература» (Тверь, 2007), в других публикациях встречал как строки из мемуаров американского посла в СССР Джеймса Бима вот это: «Когда мои сотрудники в Москве принесли мне ворох листов за подписью Солженицына, я сначала не знал, что с ними делать. Когда же засадил за редактирование и доработку этих материалов своих редакторов, то получил «Архипелаг ГУЛАГ». Проведенная по всему миру реклама этой книги нанесла мощный удар по СССР» (Н. Федь, с. 512; А. Огнев, с. 145; Правда, 25.2.1997). А сей Бим вот как упоминается в секретной записке председателя КГБ Ю.В.Андропова от 10 апреля 1972 года в ЦК КПСС: «По полученным данным, РОСТРОПОВИЧ, на даче которого продолжает проживать СОЛЖЕНИЦЫН, 27 марта посетил посла США Бима и беседовал с ним в течение двух часов. А 9 апреля он посетил посольство ФРГ» (Кремлевский самосуд. М. 1994. С. 221). Конечно, среди американских «редакторов» могли найтись такие, что не ведали о Наполеоне в Москве и могли насовать в книгу таких вот красот: ВячИслав, КЕрилл, КишЕнев. воССпоминания, каРРикатура, в ПоволжьИ и т. д. Да, дремучесть жуткая.
Но Бакланов-то, воспитанник Литературного института, державный лауреат и многократный орденоносец тоже, знаете ли… Конечно, слово «невежество» тяжеловесно, если я приложу его к Григорию Яковлевичу, то немедленно буду объявлен антисемитом. А вот его коллега и собрат Я.Рабинович изобрел и навешивает на противников весьма деликатное украшение — «забавные детали антинаучности». И, следуя его примеру, смело можно сказать, что в статье «Кумир» немало таких забавных деталей. Причем они разбросаны по самым разным сферам человеческой деятельности и знаний, по разным эпохам — от древнейших времен до наших дней. Есть, к сожалению, и не очень забавные.
Писатель Бакланов по дороге в Рим
Г.Бакланов писатель в основном военный, и военная тема интересует его всегда, а в этой статье он упоминает даже об Иудейской войне первого века нашей эры. Казалось бы, за давностью времен нам тут можно молча пройти мимо, но есть в этом упоминании одна уж очень характерная деталька антинаучности: «2000 лет назад римляне победили не покорившихся им иудеев и по дороге от Иерусалима до Рима распяли на крестах воинов-иудеев». Никто, разумеется, не намерен оправдывать свирепость римлян, но из сказанного видно, что писатель-воин просто не представляет себе, где Рим, а где Иерусалим, и как могла пролегать между ними та кровавая дорога.
Во-первых, сплошь сухопутной дороги не было и нет. И не были римляне такими кровавыми показушниками, чтобы чуть не весь тогдашний мир опоясывать крестами с распятыми. Да и в плен они захватили всего несколько тысяч воинов. Как ими разукрасить такую длинную дорогу?
Видимо, писатель спутал Иудейскую войну (66–73 годы) с восстанием гладиаторов и рабов под руководством Спартака (74–71 годы до н. э.). Тогда, с великим трудом подавив восстание, римляне действительно утыкали одну дорогу крестами с распятыми, но она была всего в несколько десятков километров — от Капуи, где в школе гладиаторов зародилось восстание, до Рима. Пожалуй, сей пассаж с превращением такой дороги в тысячекилометровый крестный путь еврейских воинов стоит солженицынского Наполеона, который заблудился в русском лесу и чуть не утонул в русских болотах. Метаморфозы, подобные многократному преувеличению крестного пути евреев-воинов, не есть ли одна из причин того, что кое-кто сомневается в достоверности цифрового выражения холокоста?
Звонок из инстанций
Игнорирование реальных обстоятельств, простой и здравой житейской логики весьма характерно для Г.Бакланова. Вот пример совсем из другой области. Он писал, что в 1973 году, когда вышел солженицынский «Архипелаг», некие высокие инстанции очень упорно добивались его подписи под осуждающим книгу заявлением и без конца названивали по телефону, а он вскоре перестал отвечать. Но однажды, говорит, телефон трещал 21 минуту, и только на 22-й я снял трубку. Очень увлекательная деталька! Но, во-первых, никак не доказано, что это звонили именно некие «инстанции» и именно по данному поводу. Во-вторых, невозможно представить, чтобы на том конце провода кто-то столько времени ждал ответа. В-третьих, ну как поверить, что и сам Бакланов по часам следил, сколько минут длится звонок. В-четвертых, да выдержит ли аппарат такой трезвон, не захлебнется ли? И наконец, так ли уж нужен был инстанциям непременно Бакланов, когда и без него хватало писателей, которых возмутил «Архипелаг» и они откровенно объявляли об этом в статьях и коллективных заявлениях. Так что, дотошные подробности вплоть до 21 минуты работают против автора и рождают сомнение.
Черта оседлости и крепостное право
Из невоенных суждений Бакланова можно отметить его замечание о том, что-де в отличие от украинцев и грузин, башкир или калмыков «евреи в состав России не просились, их присоединили». Что значит не просились? Они же не имели своего «состава», а являлись без всякого спроса и все. Их присутствие на Руси отмечено еще во времена князя Владимира, «… их присоединили. И тут же прочертили черту, за которую им и ногой ступить не разрешалось». Черту оседлости установили в 1791 году, и охватывала она 15 губерний — целое государство, и большое! — внутри этих губерний евреи могли жить и перемещаться как угодно. А вот русские крестьяне еще за триста лет до этого на своей родной земле по царским указам и по Судебнику 1494 года стали крепостными, т. е. бесправными рабами помещиков, их можно было и продать, и обменять на что угодно, например, на породистую собаку (см. хотя бы сцену охоты в «Войне и мире» Толстого). Евреям в черте оседлости ничто подобное не грозило. Не слышно, чтобы Иванов продал Петрову Абрамовича или Сидоров обменял Рабиновича на бульдога.
Это различие полезно бы помнить. Тем более, что Бакланов тут же признает: «Никогда никакая черта не сдерживала расселение народов. Не помешала и черта оседлости». Видимо, тут он прав: не помешала.
Дорога на Хельсинки и в Москву
Возвращаясь к военной теме, перенесемся через столетия к Финской войне. И здесь мы обнаружим у писателя явно антинаучные детальки, правда, отнюдь не забавные: он обзывает эту войну «позорной» для нас.
С какой же стати? Ее целью было вполне естественное желание в условиях начавшейся мировой войны по возможности обезопасить вторую столицу государства, которая находилась всего в 32-х километрах от госграницы. И это советское руководство намеревалось осуществить мирным путем: в обмен на Карельский перешеек, откуда дальнобойные орудия могли обстреливать Ленинград, оно предложило финнам территорию в два раза большую. Может ли Бакланов привести второй подобный пример в мировой истории? Уж не предлагали ли, например, США соседке Мексике взамен оттяпанной у нее половины территории хотя бы один из 24 Гавайских островов?.. Финны, за спиной которых стояли Германия, Франция и Англия, отказались от добрососедского обмена. А в результате через три с половиной месяца не мы явились в Хельсинки просить мира, а финны после прорыва линии Маннергейма, открывшего дорогу к их столице, примчались в Москву и подписали мир на наших условиях. В итоге мы добились всех целей, которые ставили: отодвинули границу, получили военную базу на полуострове Ханко (Гангут) и т. д. Вот так позор!.. И вскоре, когда Финляндия вместе с Германией, несмотря на договоры с нами, подло напали на Советский Союз, все, достигнутое в той войне, нам очень пригодилось. Вспомним хотя бы 160-дневную оборону Ханко в тылу агрессора, в ходе которой было отбито 36 яростных штурмов, а затем эвакуировано в Ленинград свыше 22 тысяч солдат и матросов с оружием и техникой.
Позорные войны, о коих не слышал военный писатель
А позорной, Григорий Яковлевич, была для нас война с Японией в 1904–1905 годах, в которой мы потеряли 270 тысяч солдат и офицеров, почти весь Тихоокеанский флот, а по унизительному Портсмутскому договору — половину Сахалина, Порт-Артур и часть КВЖД. Но, слава Богу, в 1945 году Красная Армия смыла этот позор и все вернула.
Позорным был и разгром франко-английских и бельгийско-голландских войск в мае — июне 1940 года. Тем более позорным, что это было не внезапное нападение, как японцев на нас в 1904 году или немцев в 1941-м при договоре о дружбе, а удар на девятом месяце войны, когда войска союзников были давно отмобилизованы, вооружены и занимали надежные оборонительные позиции, включая линию Мажино. Тем более позорным, что силы союзников превосходили немецкие: 147 дивизий против 136. Тем более, что для полного разгрома немцам потребовалось всего четыре недели. И тем более, наконец, что французы не смыли этот позор: их родину после наших сокрушительных ударов освободили американцы, англичане да канадцы.
Позорной была и война США против Вьетнама. Тем более позорной, что эта небольшая страна находится не под боком у американцев, как Финляндия у нас, а за тысячи миль на другой стороне земли и не могла представлять для них никакой опасности. Тем более позорной, что ведь агрессор действовал при поддержке войск 15 союзников по НАТО. Тем более, что война длилась 16 лет, и за такой срок американцы ничего не добились, не образумились, а потеряв около 60 тысяч солдат и офицеров убитыми, более 150 тысяч ранеными, наконец убрались восвояси. Так же позорны бандитские войны США против Югославии, Афганистана, Ирака. Надеюсь, Григорий Яковлевич, сами понимаете, почему.
По стопам ненавистного Солженицына
Но вот началась Вторая мировая. Франция разбита и оккупирована. Что дальше? Бакланов пишет: «Гитлер готовил высадку в Англии». Участнику войны да еще и военному писателю надо бы знать: немцы жестоко бомбили Англию, но никакую высадку всерьез не готовили, а уже с октября 1940 года лишь создавали видимость ее подготовки с целью дезинформации Советского Союза, на который вскоре и напали.
Что пишет Бакланов о Великой Отечественной? Ну, как у них заведено, первый удар по Сталину: «На десятый день войны перетрусивший Сталин обратился к народу: «Братья и сестры!».
Не на десятый, Григорий Яковлевич, а даже на двенадцатый. А известно ли вам, что Гитлер, у которого было все расписано по плану и все в руках, выступил перед народом только в октябре, объявив, что «Враг разбит и никогда уже не поднимется». Т. е. лишь тогда, когда пришел к выводу, что дело сделано, победа в кармане. А 22 июня он отделался меморандумом, который Риббентроп зачитал на пресс-конференции журналистам. Надо же соображать, сколь грандиозное событие произошло 22 июня 1941 года, а слово Сталина в стране и во всем мире было так весомо, что суетиться с поспешными заявлениями он просто не имел права, надо было составить хотя бы предварительное представление о масштабе и характере событий. Тем более, что в первый же день выступил по радио не кто-нибудь, а его первый заместитель в правительстве, нарком иностранных дел и член Политбюро В.М.Молотов. Маниакально твердя о позорных, мол, «десяти днях» Сталина, кто из вашей дружной артели интересовался, выступали ли с речами главы правительств или министры иностранных дел Польши, Франции, Англии да и самой Германии в первых числах сентября 1939 года, когда последняя напала на первую? Выступил ли Рузвельт 7 декабря 1941 года после удара японцев по Пирл-Харбору?.. А 22 июня выступил по радио только Черчилль. И как не понять: это же был счастливейший день его жизни.
И потом, когда немцы были всего в нескольких десятках верст от Москвы, Сталин произнес мужественные речи 6 ноября на заседании Моссовета и 7-го на Красной площади во время устроенного по его приказу военного парада. А где был и чем занимался Гитлер, когда Красная Армия была на таком же расстоянии от Берлина? Он метался по бункеру и визжал: «Где армия Венка?! Предатели! Трусы! Почему молчит Венк?..» А потом затеял предсмертное венчание с Евой Браун. Что еще оставалось?.. Об этом у вас, коллега, — ни слова.
А «перетрусивший Сталин» это не что иное, как плагиат у ненавистного вам Солженицына. Тот писал в «Архипелаге», лживость которого вы до сих пор не раскусили и умиляетесь им, что речь 3 июля произнес «полуплачущий Сталин», а какие-то рязанские мужики, слушая его, потешались над ним. И было это, говорит, у кузни, где висел репродуктор. Да кто ж его именно там, где вечный грохот и звон, приспособил? Находили более подходящие места — сельсовет, клуб, библиотека.
Вдова, презирающая слабаков, бросается на помощь
Недавно у Бакланова с Солженицыным объявилась в этом вопросе лихая единомышленница — семидесятилетняя Ольга Мирошниченко, знаменитая вдова Георгия Березко, Юрия Трифонова и, кажется, Зиновия Гердта. Она сочинила сногсшибательный роман о Надежде Аллилуевой, по которому мадам Тодоровская поставила ошеломительный фильм, недавно показанный по телевидению. А потом вдову надоумило еще и дать интервью для «Эхо Москвы». Там она сказала о Сталине: «Не мог он себя взять в руки выступить перед страной, когда началась война, ну не мог… Он был слабак, понимаете? Как личность он был слабак. Понимаете? Он испугался войны. Понимаете?»
Да как же не понять! Не только он испугался. Взять хотя бы одного из мужей Мирошниченко. В биографическом словаре писателей XX века (М.2000) о нем сказано: «Когда началась война, он уехал в Среднюю Азию…» (с. 693). А ему предстояло скоро идти в армию. И просидел он в Средней Азии, вероятней всего, в урючном Ташкенте, аж до 1944 года, когда Красная Армия уже изгнала захватчиков. И в армию он ухитрился так и не попасть, что, впрочем, не помешало ему вскоре после войны получить Сталинскую премию хоть и третьей степени, но все же…
А Сталин в первые же дни войны не иначе, как с испугу, нахватал важнейших и ответственейших должностей: оставаясь Генсеком и Предсовмина, стал еще наркомом обороны, председателем Ставки и Верховным Главнокомандующим. Вот уж слабак так слабак!
Бакланов заканчивает заявление о речи Сталина гневно: «А потом этих братьев и сестер — в лагеря за свой позор». Опять никакого соображения! Как так «этих»? Совсем не «этих». Со словами «братья и сестры», как правильно сказано в начале цитаты, Сталин обратился ко всему народу, а в лагерях никогда не бывало больше 1–2 процентов его, в большинстве своем — уголовников. А это народ?
Наконец, о каком «позоре» Сталина, руководителя страны, партии и армии, идет речь после разгрома фашистской Германии, спасения родины и всей Европы? Как видно, Бакланов не только Финскую, но и Великую Отечественную считает позорной. Увы, в этом возрасте еще и не то случается…
Солженицын добровольцем не был. А Бакланов?
Но вернемся к началу войны. Бакланов пишет: «Десятки тысяч шли на фронт добровольно». Правильно. Даже не десятки, а сотни тысяч, было народное ополчение, были добровольческие дивизии, корпуса. Но иногда встречаются здесь неточности. Например, в помянутом «Словаре» говорится: «Осенью 1941 года Бакланов ушел добровольцем в армию. Был самым молодым солдатом в полку» (с.63). Так писала недавно в «Международной еврейской газете» и критик Белая. Но сам Бакаланов сообщает вот что: «Когда осенью сорок первого года немцы подходили к нашему городу, мы эвакуировались» (Пядь земли. Кишинев. 1983. С. 537). Куда выковыривались? На какую-то станцию «далеко за Пермь» (там же, с.538). Так по какому же направлению двинулся юный патриот — на запад или на восток, на фронт или во глубину уральских руд? А жил Бакланов в Воронеже. Но осенью сорок первого, даже в самом конце октября немцы еще не «подходили» к Воронежу, а находились километров за 400 от него, на их пути к нему лежали Рыльск, Льгов, Курск, Щигры, Косторное. Они вторглись в Воронеж только в июле сорок второго. Так что картина получается весьма загадочной. Когда же из-за Перми автор прибыл на фронт и, как сказано в справочнике «Кто есть кто в России» (М.,1997), «начал войну в пехоте»? Не совсем понятно. Но как бы то ни было, в самом начале осени, в первых числах сентября 1941 года Бакланову исполнилось 18 лет — призывной возраст! Пора стричься наголо. Какой же это доброволец?
Удивителен рассказ Бакланова и о том, как он оказался в армии: «На ту станцию, куда мы эвакуировались (он ее почему-то не называет. — В.Б.) прибыл вырвавшийся из окружения артполк». Прибыл, разумеется, для пополнения и переформирования. Но — не куда-нибудь, а именно «далеко за Пермь» в предгорье Урала? Ну, допустим. И вот молодой человек является прямо в штаб к командиру и просит взять его в армию, зачислить в полк. Странно. Так поступали мальчишки и подростки, становясь «сынами полка», а тут парень, которому идет девятнадцатый год, призывник. Да почему же не через военкомат, как все ровесники?
Происходит столь же странный разговор. Комполка спрашивает: «Вы буссоль знаете? А стереотрубу? А телефонный аппарат?» Что за чушь! Какая буссоль? Перед ним вчерашний школьник, он, конечно, ничего этого не знает. Никаких экзаменов призывникам никто никогда не устраивал, а только — медосмотр, о котором здесь — ни слова. «Я понял, — пишет автор, — что меня не возьмут (Как будто брали только тех, кто знал буссоль! — В.Б.). И тогда сказал, что на фронте погиб мой брат, и я хочу на фронт». А брат погиб «на подступах к Москве», т. е. в октябре-ноябре или даже в декабре сорок первого. Вот после той поры, выходит, Бакланов и попал в армию. Ему было хорошо за 18. Поэтому странно и то, что он говорит: в феврале 1942 года «я был самым молодым в полку». Почему? Восемнадцатилетних было множество. И я в том же сорок втором оказался на фронте в 18 лет.
Среди первых фронтовых впечатлений Бакланова тоже кое-что удивительно. Он пишет, что 34 армию, куда он попал, не снабжали питанием: «Нам говорили, что все (!) продукты отсылают в другую армию», т. к. она выполняет более важную боевую задачу. Кто говорил, какая это была армия, по обыкновению умалчивает. А позже я узнал, говорит, что и ту неназванную армию не снабжали, уверяя и ее солдат, что «все (!) продукты отсылают нам, в 34-ю армию, потому что основные бои идут у нас» (там же, с.536). В состав 34-й армии входили пять дивизий — три стрелковые и две кавалерийские — а также ряд отдельных частей. Это тысяч 50 человек, а то и больше. В той, неназванной, надо полагать, примерно столько же. Так вот, две армии, более 100 тысяч человек вели упорные бои, но их не кормили, морили голодом, куда-то девая все продукты, предназначенные им, уверяет писатель-фронтовик. Таковы, дескать, были порядки в Красной Армии, такие ворюги были снабженцы… На каких идиотов, Гриша, ты рассчитывал?
Все в жизни у него по плану
Но вернемся к Солженицыну. Бакланов корит его тем, что он не пошел на фронт добровольцем. Так ведь огромное большинство шли на фронт по повесткам. Тут возникает другой вопрос: не хотел ли Солженицын вообще улизнуть от армии?
Александр Островский в книге «Солженицын. Прощание с мифом» (М., «Яуза». 2004) пишет: «Очень странно, что Солженицына призвали в армию только через четыре месяца после начала войны. (По Указу Президиума Верховного Совета 22 июня 1941 года его возраст призывался в первую очередь. — В.Б.). И почти невероятно, что его, окончившего физико-математический факультет университета с отличием, в условиях нехватки офицерских кадров, направили в обоз» (с. 29). Сам Солженицын в автобиографии для Нобелевского комитета писал, что оказался в обозе «из-за ограничений по здоровью». Его первая жена Н.Решетовская писала: «Саня был ограниченно годен к военной службе, виной была его нервная система». «Все, что до сих пор известно о нем, — резонно замечает А.Островский, — свидетельствует: его «нервной системе» можно только позавидовать» (там же). Воистину так!
Однажды Твардовский и Владимир Лакшин уговаривали его вести себя сдержанно и разумно, не выходить из себя, не взрываться на предстоявшем заседании Секретариата СП, на котором будут обсуждаться его дела. И он пишет в «Теленке»: «Открою вам тайну, — сказал я им. — Я никогда не выйду из себя. Я взорвусь только по плану, если мы договоримся взорваться, на девятнадцатой минуте или — сколько раз в заседании. А нет — пожалуйста, нет» (с. 181). Или вот ведет важный разговор и признается: «Я из роли — ни на волосок» (с. 331). Т. е. из роли, которую заранее себе назначил и спланировал.
Но можно говорить не только о железных нервах. В студенческие годы он предпринимает с приятелем длительные путешествия на велосипедах по Украине, по Кавказу, на лодке — по Волге, потом — почти два года на фронте, восемь лет лагерей, перенес болезнь, операцию, вышел на свободу и опять бесконечные путешествия, в том числе, как в молодости, и на велосипеде, наконец, дожил почти до 90 годов. Какие же ограничения по здоровью? Какие нервы? Все тут было в полном и поистине завидном порядке.
А правда состоит, как видно, в том, что справку об ограниченной годности Солженицыну еще до войны помог получить отец его школьной подруги Лиды Ежерец, который был врачом, — так Островскому рассказала Решетовская. Между прочим, мы с Баклановым знали Ежерец как Лидию Александровну Симонян. Она в Литинституте читала нам курс современной западной литературы.
Должно быть, эта справка помогла и отсрочить призыв на четыре месяца, и попасть в обоз. Но потом, видимо, все-таки нависла угроза отправки на фронт, несмотря на справку. И вот тогда, писал Солженицын в той же биографии, «сверхсильным напором я добился перевода в артиллерию». Ну, не в артиллерию, а в артиллерийское училище. Он попал туда в апреле 1942 года и прокантовался там до февраля 1943 года. А что это был за «сверхсильный напор» рядового обозника, остается только гадать. Несомненно одно: действительно ограниченно годного в офицерское училище не приняли бы. Это я знаю по себе: в том же 1942 году именно по здоровью меня не приняли в офицерское училище и направили в Гороховецкие лагеря, а оттуда — прямехонько на фронт.
Солженицын отдает на съедение КГБ детей. Чьих?
Удивительно, что многократно уличая Солженицына во лжи и притворстве, в демагогии и лицемерии, Бакланов пишет: «Возможно, во имя цели он действительно готов был пожертвовать даже своими детьми: его выслали из страны, а трое сынов его маленьких остались здесь вроде бы в заложниках, и он писал: «Тут решение принято сверхчеловеческое: наши дети не дороже памяти замученных миллионов, той Книги («Архипелага») мы с женой не оставим ни за что». Книга с заглавной буквы. Так пишут о (!) Библии. Цель и самооценка — грандиозные».
Вот уж поистине, на всякого мудреца довольно грандиозной простоты! Да ведь свою Книгу Солженицын беспрепятственно закончил, а его жена Светлова отредактировала и сфотокопировала ее со всеми дикими нелепостями, включая Наполеона-Железняка, в мае 1968 года, а в июне того же года они столь же беспрепятственно переправили Книгу во Францию в надежное антисоветское издательство IMKA-PRESS. Все, дело было сделано (там же, с. 212). А первый сын Ермолай родился у них уже после этого — в феврале 1970 года, Степан — в сентябре 1972-го, Игнат — в конце 1973-го. А в декабре 1973-го «Архипелаг» и вышел беспрепятственно. Так что, когда принималось «сверхчеловеческое» решение, детей у Солженицына просто еще не было. А был у жены шестилетний сын Дима от прежнего брака. Выходит, пасынком Солженицын и готов был пожертвовать. Это полностью в его духе. К слову сказать, вскоре Дима и умер.
А главное, ведь это же сам Солженицын, как всегда, «видел за них такие пути: взятие заложников, моих детей». И только Бакланову мерещатся тут кровавые кошмары. А у «них» того и в мыслях не было. В сообщении ТАСС о высылке писателя-антисоветчика, опубликованном в «Известиях» 14 февраля 1974 года, говорилось: «Семья Солженицына сможет выехать к нему, как только сочтет необходимым». Через год она и выехала.
Явленная здесь доверчивость Бакланова не единственная в своем роде. Вот так же всей душой поверил он рассказу уже в дни демократии покойного академика Лихачева, что однажды в Соловках его хотели расстрелять, у охраны, видите ли, патроны были лишние, но он ловко спрятался за кучкой дров и его не нашли, и только благодаря этому дожил он почти до ста лет. Интересно, а верит ли Бакланов рассказу Лихачева, что по мере необходимости он с разрешения начальства ездил из Соловков в Ленинград поработать несколько дней в библиотеке им. Салтыкова-Щедрина. Правда, это он рассказывал по телевидению еще в советское время. Неужто заставили старика так врать под угрозой расстрела?
Немало у Бакланова и других антинаучных деталей, относящихся к Солженицыну. Так, он уверяет, что «весь пропагандистский аппарат второй сверхдержавы(!) был брошен на то, чтобы растоптать повесть «Один день Ивана Денисовича».
Гриша, что с тобой? Ведь повесть была напечатана по решению самого Хрущева и с предисловием Твардовского. И тотчас хлынули хвалебные статьи о ней известных писателей и критиков в самых-самых ответственных газетах: в «Известиях» — Константина Симонова, в «Правде» — Владимира Ермилова, в «Литгазете» — твоя… И не было им числа. А вскоре — ведь сам же пишешь — «вслед за журналом повесть срочно выпустили книгой, а еще — в «Роман-газете» тиражом в несколько миллионов». Где ж свирепая сверхдержава с армиями, флотами и ракетами?
Тайные антисемиты в родном журнале
Так через Солженицына мы вступаем в баклановский литературный мир. Тут все хорошо знакомо, привычно: «Всеволод Кочетов, известный мракобес»… «Проханов, главный редактор одной из самых мракобесных газет»… «Великий поэт Пастернак»… и т. д.
Но есть и новости. Приведем хотя бы парочку. Так, автор уверяет, что Василий Гроссман принес свой роман «Жизнь и судьба» в журнал «Знамя», а главный редактор Вадим Кожевников прочитал его и помчался с ним в КГБ. Откуда такие сведения? Неизвестно. Возможно, из телепередачи Сванидзе. Но покойный Анатолий Бочаров писал все в том же «Словаре», что роман редакция направила в ЦК (с.215). А это обычное дело: чтобы посоветоваться и подстраховаться, редакции нередко так поступали со сложными рукописями. Вон же и Твардовский послал «Один день» не в КГБ, а в ЦК. Помню, когда я предложил журналу «Москва» рукопись о Солженицыне, жившем тогда в США, Михаил Алексеев разговаривал о ней даже с Андроповым, бывшим тогда уже генсеком. Тот ответил: «Солженицын? Это дохлая собака». Увы, он ошибся. Собака вскоре прибежала из-за океана и начала скулить с новой силой…
А вот еще и такое: «У моей первой повести о войне было посвящение: «Памяти братьев моих — Юрия Фридмана и Юрия Зелкинда, павших смертью храбрых в Великой Отечественной войне». Прекрасное, благородное дело! И что же? А вот, говорит: «Как же на меня давили в журнале, как вымогали, чтобы я снял посвящение… Я не снял. Но уже в сверке, которую автору читать не давали, его вымарали… Прошли года, и я восстановил посвящение». Достойный поступок.
Но странно, что не названы ни повесть, ни журнал, ни антисемиты, которые давили и вымогали. А главное, почему давили-то, с какой целью? Да как же, говорит, ведь из посвящения «получалось, что евреи воевали». А раньше никто не знал об этом? Скрывали? Государственной тайной было? Да как же евреи-фронтовики смели ордена носить? Не грозило ли это им репрессиями? Вспоминаю, как праздновали День Победы в ЦДЛ. Перед началом — построение в вестибюле, им командует Генрих Гофман, перекличку проводит Алик Коган, в ресторанном зале за командным столом сидят генерал Драгунский, тот же Гофман, Марк Галлай — кто тут не еврей?
Но вот что еще интересно! У меня есть стихотворение «Алтарь победы». Оно тоже имеет посвящение: «Памяти Игоря Зайцева, Володи Семенова, Фридриха Бука, Лени Гиндина — всех моих одноклассников, не вернувшихся с войны». Последний в этом списке — еврей, а, может, и предпоследний. Но стихотворение было беспрепятственно напечатано в «Правде», никто не требовал, чтобы я вычеркнул Гиндина или Бука. А уж не «Правда» ли цитадель антисемитизма?
Однако что же все-таки это за повесть? Где печаталась? Оказывается, «Южнее главного удара». Напечатана в 1957 году в том самом журнале «Знамя», где позже Бакланов десять лет был главным редактором и получал на издание субсидии от Сороса. И вот там-то в самый-то разгар «оттепели» он натолкнулся на такой тупой антисемитизм? Странно… И почему не сказано, кто именно давил? Ведь прошло 50 лет, уж теперь-то чего скрывать?
Отгадку сей недоговоренности, видимо, дают вот эти строки из воспоминаний Станислава Куняева, как раз в те годы работавшего в «Знамени»: «Писатель-юморист Виктор Ардов заходил в нашу комнату и однажды, остановив взор на мне, незнакомом ему новом сотруднике, спросил: «А вы, милейший, не полужидок?» И смотрел на меня с подозрением: как это нееврей может работать в таком престижном журнале?! Вот отделом критики заведует «полужидок» Самуил Дмитриев, его помощник — Лев Аннинский, тоже полукровка, в отделе публицистики — Александр Кривицкий, Миша Рощин (Гибельман) и Нина Каданер, в отделе прозы — Софья Разумовская, жена Даниила Данина, секретарь редакции — Фаня Левина, заместитель главного — Людмила Скорино, украинка, жена еврея Виктора Важдаева — все наши! И вдруг какой-то русский!» (Поэзия. Судьба. Россия. Т. 1. С. 111). И оказался он тут только потому, что привел его Борис Слуцкий.
Понятно, что при столь густом составе редакции Бакланов не пожелал никого называть по именам, а предпочел полную анонимность, позволяющую подозревать того же Кожевникова. Склоняя голову перед памятью его погибших братьев, нельзя не сказать однако: не следует, Гриша, спекулировать тенями мертвых, тем более, если это тени близких родственников.
Супер или квази?
Как читатель, очевидно, уже догадался, главное в статье Бакланова — национальный вопрос преимущественно в его еврейском варианте. Он пишет, что национальностью «никогда не интересовался…. Даже во взводе у себя меньше всего интересовало, кто — кто». До того он суперинтернационалист. А мне это читать странно. Меня, наоборот, очень интересовало. В самом деле, кого, кроме русских, я знал до войны? Пожалуй, только украинцев, евреев да татар. А на фронте, кроме названных, я впервые встретил казаха Райса Капина, грузина Вано Бердзенишвили, молдаванина Юрескула, удмурта Афанасия Адаева, мордвина Модунова, цыгана Лешку Казанина, узбека Абдуллаева, литовца, фамилию которого уже не помню… И как это многообразие могло быть неинтересно мне, восемнадцатилетнему! Я любовался им! И ведь о чем говорили мы, когда была возможность? Да главным образом о том, кто откуда, как у кого хлеб пекут, как свадьбы играют. Другое дело, что никаких трений, распрей на национальной почве не было.
Бакланов лукавит, когда говорит, что национальность его никогда не интересовала, что «не делил людей по составу крови. Этим занимались фашисты». А кто же в статье размышляет о «составе крови» сыновей Солженицына: то ли наполовину, то ли на четверть они евреи — Розенберг?
Если не интересовался, то чем объяснить все эти подсчеты и выкладки: сколько евреев было на фронте, сколько погибло, сколько из них стали Героями Советского Союза и т. д. Причем в этих выкладках Бакланов нередко расходится с коллегами, а кое-что у него и довольно сомнительно.
Сбивчивая бухгалтерия
Так, он пишет, что евреев на фронте было 434 тысячи, а Рабинович — 501 тысяча. И оба уверяют, что это — «по данным Центрального архива Министерства обороны». Кому верить? У Бакланова «погибло 205 тысяч, т. е. почти 50 %». А у Рабиновича — «142,5 тысячи, что составляет 28,5 %» (Россия еврейская, с. 187). Кому верить? Хочу поверить Бакланову как фронтовику и моему однокашнику, но это же крайне затруднительно: если погибло 205 тысяч, то ведь наверняка было, как водится в больших войнах, раза в три больше раненых, но оставшихся живыми, т. е. еще тысяч 600. Выходит, на фронте было уже около 800 тысяч евреев — почти в два раза больше, чем 434 тысячи объявленных раньше. А ведь еще многие были и не убиты и не ранены. Это сколько ж всего получается? Да, пожалуй, миллиона полтора. Куда же девать 434?
Или вот Бакланов доверчиво цитирует статью В.Каджая в Интернете: «Среди погибших воинов-евреев 77,6 % составляли рядовые солдаты и сержанты и 22,4 — младшие лейтенанты, лейтенанты и старшие лейтенанты». Но ведь 77,6 + 22,4 = 100 %. То есть подсчитаны все погибшие евреи. Из этого следует одно из двух: или выше по званию, чем старший лейтенант, евреев на фронте не было, что крайне странно, или каким-то чудесным образом ни один еврейского происхождения капитан, майор, подполковник и выше за всю войну не погиб, предоставляя эту возможность младшим по званию. Как в песне: «Смелого пуля боится, смелого штык не берет». Как после этого безоговорочно принять на веру, что «абсолютное большинство евреев Героев Советского Союза — пехотинцы»? Тем более, что Рабинович пишет, что пехотинцев из 108 Героев-евреев было только 34 (там же, с. 198), т. е. меньше трети. В свете сказанного можно посоветовать Бакланову не повторять больше и то, будто «половина евреев звание Героя получили посмертно». Тем более, что к сказанному можно добавить такое соображение. В 1987–1988 годах в Воениздате вышел биографический словарь «Герои Советского Союза». В нем почти 13 тысяч имен. Возьмем несколько особенно распространенных у нас русских фамилий. Больше всего Героев по фамилии Иванов — 84 человека, почти все они русские. Из них посмертно получили звание 19 человек, это около 22 %. Среди тоже почти поголовно русских Кузнецовых — 69 Героев, из них посмертных 12, т. е. примерно 17 %. Смирновых — 41 Герой, из коих получили звание посмертно 11, что составляет около 25 %. В среднем это около 20 %. Ну почему же, Бакланов, у евреев в два с половиной раза больше? Что, они шли на несравненно более опасные, почти наверняка смертельные подвиги, чем другие? И тут впереди всех? Подумай, Гриша…
Бриллиант, изрекающий правду
Наконец, если Бакланова никогда не интересовала национальность человека, то чем объяснить его настойчивые поиски евреев там, где их никогда не было или — то ли были, то ли нет? И желание найти так велико, что бесстрашно залезает в глубь времен.
Впрочем, в этом деле гораздо энергичней промышляет его младший собрат Яков Рабинович, с него, пожалуй, и надо начать эту тему.
Яков Иосифович обожает свою нацию. Что ж, прекрасно! Никто не против. И я люблю свой народ. Но он еще и убежден в том, что «евреи — это бриллиант в короне Всевышнего». Вот так о своем народе я говорить не стал бы и не только потому, что у Всевышнего нет и не было никакой короны. А Израиль, говорит, «по своему интеллектуальному потенциалу примерно равен всей Западной Европе». Слава Богу, мы живем в Восточной.
«Без евреев, — читаем и такое, — Россия никогда не смогла бы достичь тех высот, которых достигла». Да что Россия! «Без евреев немыслим весь процесс мирового развития в целом». Ну, это мы слышали неоднократно. В частности, покойный поэт Семен Липкин еще в далекие советские годы напечатал одновременно в журнале «Москва» и в альманахе «День поэзии» бриллиантовый стишок «Союз И». Он заканчивался так:
Кроме того, Рабинович еще убеждает, что «евреи всегда славились склонностью изрекать правду, и тут одна из причин, почему их так ненавидели… Долг еврея — говорить правду, как он ее понимает». И как же охотно он предается склонности изрекать! И сколько же у него изречений этой правды, по-своему понимаемой, обо всем, в том числе о доселе неведомых нам евреях, которых он приобщает к бриллиантовому братству! Глаза разбегаются, не знаешь с чего начать… Тут и знаменитые писатели, и ученые, и военные, и артисты… Но прежде надо заметить, что товарищ Рабинович не слишком обременил себя познаниями даже в тех областях, где все открыто и, как говорится, лежит на поверхности.
Например, он не знает, какова была численность населения в СССР перед войной. Да что там наше население! Путается даже в основополагающих фактах истории родного еврейства: то говорит, что его соплеменники обретаются в рассеянии по всему свету две тысячи лет (с. 343), а то — целых четыре! (с. 355). А почему не шесть?
Уверяет, что в Советском Союзе «евреям жилось не сладко» (с. 369). Все, дескать, мед ели, а они — только крапиву. В другом месте уточняет: мы жили как в концлагере (с. 74). Но и в концлагере не как все там, а еще и в кандалах (с. 329). Словом, это был «кромешный ад» (с. 351). Но мало того, еще и в большинстве советских фильмов и спектаклей, если появлялся еврей, его изображали смешными, жалким (с. 331). Короче говоря, глумились. Оставим это пока без комментариев, хотя очень хотелось бы узнать хоть один такой фильм, поскольку очень многие фильмы ставили как раз режиссеры евреи. Уж не «Ленин» ли «в восемнадцатом году»? Как раз его поставил еврей Ромм по сценарию еврея Каплера и есть там еврейка Каплан, стреляющая в Ленина. Она действительно показана жалкой негодяйкой, которую едва не растерзывает толпа. Рабинович негодует: «Это же несправедливо! Это антисемитизм!» Ведь Фани Ефимовна промахнулась! (с.75). Просто глазам своим не веришь: человек не знает, что террористка всадила две отравленные пули, так и оставшиеся в теле, чем, конечно, сократила жизнь Ленина.
Но особенно много самодельных антинаучных деталей в познаниях Рабиновича о войне. Во-первых, он объявляет, что «в приграничных сражениях почти вся Красная Армия попала в окружение» (с. 426). Интересно. А что же в таком случае помешало немцам захватить Москву и Ленинград? Кто их защитил? Вот подумал бы!
Хотя почти вся армия оказалась в окружении, однако «еврейское сопротивление» агрессору в эту начальную пору войны было отчаянным: «В первый год, когда боевых наград удостаивали редко, были награждены 303 солдата-еврея». А офицеры? Ведь их, как уверяет в другом месте, было по одному на каждых двух солдат-евреев. Офицеров почему-то не награждали. «Из 303 солдат ордена Красного Знамени и Красной Звезды получили 185 человек, медали «За отвагу» и «За боевые заслуги»— 113» (с. 197). Представляете? Орденами награждено едва ли не в два раза больше, чем медалями! Вот ведь сам ставит своих соплеменников в неловкое положение, а обвиняет других. Поймите, бриллиантовый, так не бывает: в больших военных делах подобно тому, как раненых гораздо больше, чем убитых, так и награжденных медалями всегда больше, чем орденами. Ведь это так естественно и понятно: чем выше награда, тем меньше награжденных и наоборот! Например, орденом Красного Знамени за войну было свыше 580 тысяч награждений, а орденом Красной Звезды — 2 миллиона 860 тысяч. В пять раз больше. Но если Рабинович настаивает на своем, то выходит, что евреям кто-то содействовал получать орденов больше, чем медалей. И антисемиты могут подумать: не Лев ли Захарович Мехлис, который как раз в первый год войны занимал высокие посты начальника Главного Политуправления и заместителя наркома обороны.
Но внимайте дальше о евреях: «Уже в 1941 году было присвоено звание Героя Советского Союза стрелку-радисту Н.В. Стратиевскому, совершившему 292 боевых вылета…» Во-первых, не Н.В., а Н.Б(орисович); во-вторых, не 292, а 232 боевых вылета; в-третьих, получил Героя не в 1941 году, не в начале войны, а в самом конце — 23 февраля 1945-го.
Еще? Извольте… «Сталин издал приказ по Южному фронту «Ни шагу назад!», что означало расстрел». Во-первых, не по Южному фронту, а по всей Красной Армии. Во-вторых, приказ был издан 28 июля 1942 года, а отступление на Сталинградском направлении продолжалось еще больше месяца. И что, всех отступивших расстреляли? Думать надо, дядя, а не лясы точить. «Когда враг дошел до Сталинграда, был создан Сталинградский фронт, командующим которого назначили К.Рокоссовского». Во-первых, Сталинградский фронт был создан 12 июля 1942 года — гораздо раньше, чем немцы подошли к Сталинграду, — это произошло в начале сентября. 3 числа Сталин направил находившемуся там Жукову директиву: «Положение со Сталинградом ухудшилось. Противник находится в трех верстах от Сталинграда. Сталинград могут взять сегодня или завтра, если северная группа войск не окажет немедленную помощь… Недопустимо никакое промедление». Во-вторых, Рокоссовский не был командующим Сталинградским фронтов, им последовательно командовали маршал Тимошенко, генералы Гордов и Еременко.
«В разгроме гитлеровских войск под Сталинградом решающую (!) роль сыграл 48-й стрелковый корпус, которым командовал генерал-майор Я.Г.Крейзер». Во-первых, в сражении такого масштаба, как Сталинградское, один стрелковый корпус не может сыграть решающую роль. Во-вторых, 48ск в Сталинградской битве вообще не принимал участия. Понимаете? Не при-ни-мал… Но Рабинович не может успокоиться: «Высоко ценил военное искусство Я.Г.Крейзера маршал А.Василевский: «Армия, которой командовал Крейзер, разгромила группу Манштейна под Сталинградом». Тут пример особого искусства, ибо указаны страницы, где, мол, это в книге Василевского «Дело моей жизни» (надо — «всей жизни»), а там Крейзер и не упоминается, т. е. автор протаскивает ложь под прикрытием великого авторитета маршала. С другой стороны, прославляет своего соплеменника за счет другого: командующим 2-й гвардейской армии, разгромившей Манштейна, был Р.Я Малиновский, а Крейзер, будучи его заместителем, командовал вспомогательной группой войск. Наконец, опять же в какое дурацкое положение ставит автор достойного генерала армии Крейзера, Героя Советского Союза!
А маршал Рокоссовский, конечно, заслуживает самых высоких похвал, но не надо писать так: «После непродолжительных кровопролитных боев советские войска под командованием генерала Рокоссовского перешли в контрнаступление, и немецкая операция «Цитадель» была сорвана». Во-первых, Рокоссовский был там не один. Он командовал Центральным фронтом, а кроме того, в этой битве принимали участие фронты Воронежский (Н.Ф. Ватутин), Степной (И.С. Конев), Брянский (М.М. Попов), Западный (В.Д. Соколовский) и частично Юго-Западный (Р.Я. Малиновский). И все они перешли в наступление. Во-вторых, наши войска не просто «сорвали операцию «Цитадель», а отбросили немцев сотни на полторы километров, освободив Орел, Белгород, Харьков и создав условия для выхода к Днепру.
Конечно, не умолчал Рабинович и о власовцах: «Сотни тысяч русских предателей, служивших немцам в РОА!» Да почему же сотни тысяч? Бенедикт Сарнов считал, что миллионы! Пришлось мне однажды в Малеевке разъяснить ему, что вся власовская РОА это две дивизии, первой командовал С.К. Буняченко, второй — Г.А. Зверев. А это никак не больше 25–30 тысяч. Но молчит Рабинович о евреях, воевавших вместе с немцами. Ведь только в плену у нас их оказалось 10 173 человека (ВИЖ № 9 90, с. 46). А сколько убито? Сколько избежали плена?.. Пожалуй, как раз власовская армия и будет.
Шибко убивается Рабинович по поводу судьбы «еврейских полководцев». Вот, говорит, во время войны в Красной Армии «высшие воинские звания имели 227 человек». Что за высшие звания — генеральские, что ли? Видимо, так, ибо дальше пишет: «За 8 лет при Сталине было уволено 93 генерала-еврея, а если учесть умерших, то их число сократилось вдвое. После смерти Сталина кампания очистки армии от еврейских полководцев продолжалась». Болезный, а сколько русских генералов было тогда уволено? Это его не интересует. И не соображает он, что шла демобилизация огромной 10-миллионной армии военного времени, и прежнее количество генералов было просто ненужно. К тому же время шло, люди, независимо от национальности, старились и даже, как сам пишет, тоже совершенно независимо умирали.
А со словом «полководец» у нас не все в порядке. Называют полководцами Гражданской войны, например, Чапаева и Щорса. А они командовали всего лишь дивизиями. Это для высокого понятия «полководец» маловато.
Полководцем едва ли можно назвать и командующего армией. Вот командующий фронтом это, несомненно, полководец. Из евреев разве что только Я.Г. Крейзер, который начал войну полковником, командиром дивизии, потом командовал армиями и был заместителем командующего фронтами, стал генерал-полковником, может быть назван полководцем, но не еврейским, конечно, а советским. Думаю, что предложенное ему Рабиновичем звание «еврейский полководец» он, член коммунистической партии с двадцати лет, со смехом или негодованием отверг бы.
Вездесущность и энергия автора в стремлении сказать хоть какую-то гадость о Советском времени и его людях просто изумляет. Вот уже о послевоенных делах: «Маршалы Конев, Соколовский, Тимошенко выгнаны на пенсию…» Это вас, Яков Иосифович, судя по всему, за невежество и трепливость вышибли с работы под зад коленкой, и вы до сих пор не можете опомниться и злобствуете на Советскую власть, а названные маршалы — Герои Советского Союза, кавалеры высших военных орденов, когда им перевалило за 60, с почетом были переведены на работу Генеральными инспекторами Министерства обороны, на которой и оставались почти до самой смерти на восьмом десятке.
Господи, а что плетет о Сталине! Например, вкладывает ему в уста такое: «Евреи плохие солдаты». Где, когда, кому он сказал это — может, Радзинскому? О Сталине, конечно, Рабинович особенно охотно режет замызганную правду-матку такого пошиба: «Он уничтожил половину России». Странно, почему в эту половину не угодил и Яков Иосифович, такой махровый антисоветчик… Или: «Сталин призывал вести страну по пути изоляционизма». Кого призывал, если он сам вел страну? Видимо, подслеповатый автор спутал Сталина с американским президентом Джеймсом Монро (1817–1825). Этот действительно объявил принцип изоляционизма: «Америка для американцев!» После Октябрьской революции немало политиков стремились изолировать СССР ото всего мира, те же американцы устами Рузвельта признали нас только в 1933 году. А мы с самого начала, еще с Генуэзской конференции 1922 года стремились расширять международные связи во всех формах: и в политике, и в торговле, и в культуре, и в спорте… Но при этом да, существовало то, что рабиновичи всех калибров и мастей именуют «железным занавесом». А на самом деле это был прекрасный фильтр, который свободно пропускал, допустим, Ромен Роллана, Поля Робсона, Рокуэлла Кента, но сквозь него не прошли бы нынешние мерзости поп-культуры (культуры поп) и книги, подобные тому сочинению, о котором здесь идет речь. Иначе говоря, этот фильтр работал в интересах сбережения нравственного здоровья народа. Увы, ныне его уничтожили. Сказать, кто? Да вы же их знаете гораздо лучше меня.
Ну, и напоследок: какой, говорит, конфуз случился в мае 1960 года! Что такое? Да как же! «Американский самолет У-2 беспрепятственно долетел до Урала и был сбит только четырнадцатой ракетой». Неужели четырнадцатой? Откуда такие точные сведения? Не от Сванидзе? А сколько полагается? Надо непременно первой же ракетой? Так он же летел на высоте 20 или 30 километров. Нет, дружок мой брильянтовый, великую конфузию огребли тут не мы, а ваши американцы. Во-первых, У-2 все время был в поле зрения советской службы слежения. Во-вторых, ведь сбили же и, между прочим, именно с первой ракеты. В-третьих, мы одурачили америкашек, не сообщив о судьбе летчика Пауэрса. Они решили, что он погиб и, пользуясь этим, стали врать о невинном характере его полета. А он оказался жив, и их туфта лопнула. Наконец, этого горемыку мы обменяли на нашего мужественного разведчика. И это конфуз?
Больше евреев хороших и разных!
И вот с такой-то оснащенностью ума и памяти товарищ Рабинович занялся самодельным изготовлением евреев из подручного материала.
Ну, начнем с писателей. Пушкин у него хоть и не еврей, но и не русский, а «полуэфиоп», Достоевский тоже не русский — «полулитовец». Как? Каким образом? По отцу? По матери? Неизвестно, молчит. Для него, как видим, главное порой даже не в том, чтобы талантливого русского человека объявить евреем, а отнять у русских этот талант. Тут мне вспоминается невольно, как однажды в Коктебеле писатель Леонид Аронович Жуховицкий, ныне член редколлегии «Еврейской газеты», представлял мне не только себя полуполяком, но и меня — полунемцем. Это как национальная болезнь или хобби.
Не объясняя, почему Пушкин и Достоевский — «полу», Рабинович зато хорошо знает, почему полуеврей Фет: живи он сегодня, говорит, «имел бы право как сын еврея стать гражданином бриллиантового Израиля». То-то радость была бы для Афанасия Афанасьевича… Но позвольте, полумудрец, ведь хорошо известно, что отец поэта — богатый орловский помещик Афанасий Неофитович Шеншин. И если уж вы не знаете, кто его русский отец, то бесполезно спрашивать вас об иностранке матери, если захотите поправиться: «Ах, нет, не по отцу, а по матери он еврей!» Так и быть, сообщаю: мать его Каролина Шарлотта была католичка, а еврейка или нет, копайтесь сами, мне это неинтересно. Замечу только, что брак с католичкой в России не признали, и Фет всю жизнь добивался фамилии отца, а когда все-таки в старости добился, то Тургенев посмеялся в письме к нему: «У вас было имя — Фет, а теперь вы получили фамилию — Шеншин».
Уже по этим первым примерам видно, сколь печальна степень осведомленности автора и в любимом им деле изготовления евреев. А что дальше?
Очень возмущают Рабиновича русские писатели, которых он милостиво зачислил в евреи, а они от этой великой чести отказываются. Тут целая шеренга от князя Петра Андреевича Вяземского, старшего друга Пушкина, до Алексея Николаевича Толстого. Между прочим, сохранилось 74 письма Пушкина к Вяземскому. И Рабинович мог бы гордо воскликнуть: «Вот какая большая дружба связывала великого полуэфиопа с истинным евреем!» А как отрадно ему сознавать, что знаменитые книги «Хождение по мукам», «Петр Первый», «Гиперболоид инженера Гарина» и другие написаны талантливой рукой его соплеменника.
Еще больше добытчик бриллиантов негодует на таких, как Антон Рубинштейн. Когда случалось кто-то ему напоминал о его еврейском происхождении, говорят, он спесиво отвечал: «Я православный русский дворянин!» Рабинович кривится: «Ну и Бог с ним, с русским дворянином! Обойдется еврейство и без него!» Еще легче оно обошлось бы без Рабиновича.
Неутомимо ведутся розыски замаскированных евреев и за пределами нашего отечества. Например, представьте себе, уверяет, что евреи и Рихард Вагнер, любимый композитор Гитлера, в честь которого в нацистской Германии утраивались празднества да фестивали, и генерал Франко, которым, оказывается, некоторые евреи гордятся, и немецкий канцлер Гельмут Шмидт, и даже какой-то не названный по имени — и так, мол, все знают — шведский король, а еще и таинственный «бас Большого театра» — все евреи. Бас — то не Марк ли Осипович Рейзен, дважды Георгиевский кавалер и трижды лауреат Сталинской премии?
Служил Гаврила и евреем…
Но особенно много сознательно скрытых советской властью евреев Рабинович обнаружил среди участников Великой Отечественной войны, руководителей промышленности и конструкторов. Например, генералы Глазунов Георгий Захарович, Ласкин Иван Андреевич, Стельмах Григорий Давыдович, адмирал Анатолий Галицкий, полковники А. Кривулин, С. Карагодский, танкостроитель Котин Жозеф Яковлевич, авиаконструктор Жезлов Михаил Сергеевич, конструктор огнестрельного оружия Шпитальный Борис Гаврилович, разведчик Лев Медведев, которому-де из-за его еврейской национальности не дали вторую Звезду Героя и т. д.
Прекрасно! Однако как всему этому верить, если в иных случаях автор не знает или скрывает отчество, дает только имя или — один инициал, а то даже путает имена и фамилии. Например, Котин у него Костин, а Иван Ласкин — Юрий Ласкин. И почему этот Иван должен быть евреем? А фамилии Кривулин, Медведев шибко еврейские? Среди Героев Советского Союза 13 Медведевых, и все русские. А Рабиновичу для превращения человека в сияющий бриллиант достаточно того, что он Лев. Да это же международное имя. Его имеют и многие евреи, и многие русские, и люди других национальностей. Одних пап римских по имени Лев было больше дюжины. Вспомните хотя бы Льва XIII, восседавшего в Ватикане с 1878 года до смерти в 1903-м. Ну, была в истории папства одна папесса, но еврея — ни одного. Кстати, Льва Медведева среди Героев нет. Откуда взял?
И Гаврила, отец Шпитального, тоже еврей? Помните?
Так он в свободное время еще и евреем служил у Рабиновича?
А с чего решил автор, что генерал Стельмах еврей? Был известный писатель Михаил Афанасьевич Стельмах, академик, Герой Социалистического Труда, Ленинский лауреат, депутат Верховного Совета СССР — истинный украинец!
Тут не столько ошибки, сколько печальные детали тупой антинаучности. Как только Рабинович встречает фамилию с окончаниями не на «ов» и не на «ин», наиболее распространенными среди русских, так немедленно цапает и тащит в бриллиантовое царство.
Или вот объявлен евреем адмирал Анатолий Галицкий. Какие доказательства? И почему скрыл отчество? А оно не Иванович? Был генерал армии Кузьма Никитович Галицкий и генерал-лейтенант инженерных войск Галицкий И.П., оба кавалеры многих орденов, в том числе — Суворова и Кутузова — тоже евреи? В Литературном институте помню профессора Галицкого Льва Николаевича — и он? С какой стати зачислен в евреи член Медицинской академии наук Владимир Федорович Зеленин?
Цезарь Куников и Михаил Ромм
«Коммунистическая пропаганда и цензура делали многое, чтобы скрыть или приуменьшить подлинные факты участия евреев в войне», или, как пишет Рабинович в другом месте, «в еврейском сопротивлении». И вот какую демагогию громоздит для доказательства этого вокруг славного имени Цезаря Львовича Куникова: «На протяжении многих лет длилась позорная история с национальностью майора Куникова. Фронтовое начальство умышленно(!) внесло в наградной лист на представление еврея к званию Героя национальность «русский», чтобы избежать отклонения ходатайства (о наградах не ходатайствуют, к ним представляют. — В.Б.) вышестоящими начальниками-антисемитами».
Откуда ему это известно? Такие вещи надо доказывать с наградным листом и другими документами, с фамилиями начальства в руках, а без этого кто поверит человеку, считающему евреем любимого композитора Гитлера? Хоть объяснил бы, откуда взял, что «вышестоящее начальство» — антисемиты, а «фронтовое начальство» — вовсе нет. Ведь сам же пишет, что такой представитель самого высокого начальства, как министр обороны маршал А.А. Гречко в своих воспоминаниях, «перечисляя национальности героев битвы за Кавказ, назвал Куникова евреем». Вот именно — «перечисляя национальности». А обычно в литературе о войне национальность просто не указывается. Нет, Рабинович с этим решительно не согласен, он требует, чтобы всегда и везде евреев, выделяя изо всех, называть евреями. В Азове поставлен памятник. Что, и на нем надо было выбить: «Герой Советского Союза еврей Ц.Л. Куников»?
«Много лет в книгах и открытках воспроизводили «русскую» национальность Куникова». Вот, например, книга П. Межирицкого «Товарищ майор». Поинтересуйтесь, что там на сей счет. Но из множества, по его уверению, публикаций Рабинович привел лишь один случай: в 1-м томе биографического словаря «Герои Советского Союза» Куников действительно назван русским. Да, ошибка. И она там не единственная в этом роде. Например, Абрамов Ш.С. назван татарином, а он тат; Ачмизов А.А. назван черкесом, а он адыг, вот и Куников. И все эти обычные в издательском деле ошибки исправлены во 2-м томе. Чего тебе еще? Таты и адыги не шумят, не визжат, а Рабиновичу за издательской ошибкой видится коварный антисемитский заговор, не иначе: «Каждому ясно, что это не опечатка, а юдофобская выходка». Каждому, кто спятил.
В справочнике, говорит, еще нескольким евреям приписана иная национальность. Трудно поверить, уж он бы не упустил шанс, вволю потоптался бы на каждом факте, разоблачая антисемитов.
Если поверить, что в наградном листе Куников действительно назван русским, то ведь этому есть гораздо более правдоподобное объяснение, чем зверский антисемитизм. Его имя и отчество не имеют никаких национальных признаков, они интернациональны, а фамилия вполне русская по форме, вполне возможно, что когда-то она была, допустим, Кун, но он сам придал ей русскую форму, считая себя, русским, как, например цитируемый в книге «Быть евреем в России» кинорежиссер Михаил Ромм: «Я родился в Иркутске, вырос в Москве, говорю только по-русски и чувствовал себя всегда русским, полноценным советским человеком» (с. 442). Почему же Куникову отказывать в том, чем был наделен Ромм? Да разве он один! К тому же ведь Куников был представлен к званию Героя уже посмертно, спросить было невозможно, а документы могли при штурме не сохраниться. Понимает ли Рабинович, что такое захватить плацдарм на другом берегу? Вот это и проделал штурмовой отряд Куникова в ночь на 4 февраля 1943 года в районе села Мысхако и поселка Станичка южнее Новороссийска. Тут не до национальности, не говоря уж о документах.
Скорбя о погибшем, надо радоваться, что и Героя присвоили ему быстро, без волокиты, и навечно зачислили в списки части, и памятник поставили в Азове, а мемориальные доски — в Ростове, где он родился, и в Москве, где работал, его именем названы танкер, а также школы и улицы в Ростове, в Новороссийске, Туапсе, Азове, поселок Станичка переименован в Куниковку, и в самой столице в его память переименована площадь Земляной Вал да еще и во множестве не только военных справочников имеются статьи о нем, и книги написаны. Что еще вам не хватает — оперы? Назовите второго Героя, памяти который было бы оказано столько внимания. Радоваться бы надо, говорю, а он грязную склоку заводит из-за одной издательской ошибки, к тому же исправленной. А потом еще и вопли: «Вот почему нас всегда ненавидели — за правдивость!» Да, за такую правдивость могут возненавидеть везде и всегда.
По цинизму вранье о Куникове можно сравнить, разве что с враньем о Владимире Высоцком: «Его долго и упорно преследуют, не давая возможности публиковаться», поскольку-де кто-то в его роду еврей. Для артиста публиковаться это играть на сцене или сниматься в кино. Так вот, Высоцкий был ведущим артистом одного из самых популярных театров и там играл важнейшие роли вплоть до Гамлета и снялся в 30 фильмах, а песни его слушала вся страна. Что же до текстов его песен, но на бумаге они сильно проигрывают по сравнению с его живым исполнением. В самом деле, ну что такое?
Чушь! А когда он пел, публика неистовствовала.
А преследовали его так упорно, что он вынужден был жениться на француженке, чтобы прятаться за ее импортную спину.
Вот еще прелестный эпизод: «Не везло в советской печати одному из руководителей обороны Брестской крепости Ефиму Моисеевичу Фомину… Почти никогда не указывали ни его национальности, ни его отчества. Проявляя к его памяти неуважение, граничащее с оскорблением, намеренно опускали его еврейскую национальность». Если это почти оскорбление, то как охотно занимается этим в своих книгах Рабинович.
Ну, а отчество, как мы видели, он и сам то и дело не указывает (Анатолий… Галицкий, Борис… Шпитальный, Лев… Медведев и т. д.). Но что такое отчество? Был в царской армии крупный генерал Николай Иудович Иванов (1851–1919). Командовал Киевским военным округом, во время войны — Юго-Западным фронтом. Откуда ему досталось еврейское отчество, вернее, его отцу — имя? Оно есть в святцах, вот по ним и дали. А что такое имя? Оно тоже берется из святцев или просто с потолка, по вкусу. На соседней странице Рабинович упоминает Тараса Фисановича. Имя чисто украинское, а он — щирый еврей. Скорее всего, именно так дали имя и отцу Фомина, и ему самому. А вот фамилия гораздо более коренная вещь, чем имя или отчество, она уходит в глубь веков. И сколько среди русских Ефимовых да Моисеевых!
В поисках бриллиантов Рабинович забрался даже в позапрошлый век и привел оттуда в свой стан еще и знаменитого адмирала П.С. Нахимова. И тут нам пора вернуться к Г. Бакланову.
Провокатор Азеф и адмирал Нахимов
Бакланов пишет, что дед адмирала Нахимова «был местечковый сапожник Нухим, а отец — кантонист, которого крестили: был Самуил, стал Степан. Потомки Нахимова живы, носят его славную фамилию: это(?) от его невенчанной жены Рахили, которая отказалась креститься, и ее изгнали с детьми из их поместья в Курской губернии, когда адмирал умер».
Я готов поверить, но сразу сомнение вызывает уже одно то, что автор скрыл источник. Где он все эти сведения раздобыл? Естественно, приходит на ум, что родничок-то уж больно недоброкачественный. И почему лет полтораста такие дотошные, как Бакланов и Рабинович, не раскопали это? А если давно раскопали и все знали, но при кровавом «тоталитарном режиме» не смели заикнуться, страшась четвертования или посажения на кол, то почему, допустим, Эммануил Бройтман в своей книге «Знаменитые евреи», вышедшей у нас в 2000 году уже при полном разгуле демократии третьим изданием, среди 180 евреев, в числе которых и такие, как провокатор Евно Азеф, террористка Фанни Каплан или чемпион по фехтованию Марк Мидлер, и вытащенные из глубины веков историк Иосиф Флавий, философ Спиноза и петровский дипломат Шафиров — почему при всем этом автор не нашел в книге места для знаменитого адмирала, гордости Российского флота, который мог бы стать и гордостью евреев? Как и имена Вагнера, генерала Франко, Алексея Толстого и многих других, упоминавшихся выше.
А откуда родом, где жили дед и отец адмирала? И кто их жены? Если Нахимов был с женой невенчан, значит, он православный. Надо полагать, и дети адмирала крещеные. А умер он в 1855 году от полученного ранения, вся Россия плакала и скорбела о герое Синопа и Севастополя, и вот именно тогда его жену и детей выгнали из дома? Кто посмел? Да ведь это не коммуналка, из которой, впрочем, в советское время тоже не выселяли на улицу, а адмиральское поместье. И что, только потому выгнали, что вышеназванная Рахиль не захотела креститься? Невозможно поверить! Не было закона, который обязывал евреев креститься. Словом, запоздалая новость Бакланова вызывает слишком много вопросов и сомнений. И здесь полезно бросит беглый взгляд на самого писателя.
Бакланов и Сарнов, антифашисты
Его литературная и гражданская судьба — завидней не придумаешь! Множество романов и повестей, пьес и киносценариев, изданий-переизданий, собрания сочинений, высокие должности вплоть до секретаря, сопредседателя правления СП СССР и главного редактора журнала «Знамя», а также заграничные поездки аж до Америки включительно да еще, конечно, куча премий и орденов. А после 1991 года, когда вышел из партии и под ракитовым кустом зарыл партбилет, к советским орденам и премиям прибавились антисоветские да еще президентская пенсия и членство в Русском ПЕН-центре, в правлении Фонда Сороса, в Совете по культуре при президенте и т. д.
Как читатель мог уже заметить, Бакланов склонен героизировать и мифологизировать свою биографию. Так, на последнем курсе Литинститута (Господи, почти шестьдесят лет тому назад!) отмочил героическую выходку, о которой до сих пор не стыдится рассказывать да еще и обставляет страдальческим антуражем. Однажды я об этом писал, но так как поток лжи с годами не убывает, а наоборот, становится все шире и мощнее, то, извиняюсь, но вынужден вернуться к старому делу.
В 1992 году Бакланов рассказал об этом на страницах «Знамени» так: «Бывшего комсорга института Бушина я публично назвал фашистом» (№ 9, с. 22). Смотрите, мол, какой я храбрец: публично! Подробности этого дела я, говорю, уже поведал в статье, напечатанной в «Нашем современнике» в 1994 году и вошедшей в книгу «Окаянные годы» (М. 1997), поэтому повторяться не буду. Добавлю только, что критик Бенедикт Сарнов, другой однокашничек мой того же извода в книге «Скуки не было» (М„2004. С. 693) назвал меня антисемитом, в доказательство чего привел два факта. Первый: «Я видел по телевизору, как Бушин на коммунистическом митинге красовался рядом с Анпиловым» (с. 451). Второй: «Не зря же еще в студенческие годы Гриша Бакланов сгоряча обозвал его однажды фашистом. Дело было громкое, и Бакланову тогда крепко досталось» (с. 454).
Ну, если «сгоряча», то почему же «не зря»? Именно зря. Но, конечно, все равно можно привлечь балбеса к суду. Да ведь жалко времени, к тому же у него, поди, уже и внуки взрослые. Как они посмотрят на дряхлого, но родного трепача? А главное-то, не могут сообразить эти недотыки, что их орда так все извратила, что сейчас «фашист» звучит как «патриот», а «антисемит» в стране, в ограблении которой евреи сыграли такую выдающуюся роль, это все равно, что орден Дружбы народов.
Но за что же Бакланов-то назвал меня фашистом? Молчит. Чем в его глазах Бушин показал себя фашистом? Неизвестно. Тогда я и Виктора Анпилова не знал. Выходит, оскорбил только за то, что Бушин был комсоргом, вернее, секретарем комитета комсомола. Совершенно как полоумный подлец Сванидзе, обозвавший комсомол гитлерюгендом.
Дальше в один голос с Сарновым: «Разразилось громкое партийное дело, меня исключили из партии, потом обошлось строгим выговором». Лютое вранье, ни единого слова правды. Есть люди, которые могут это подтвердить: не было ни громкого дела, ни исключения, ни выговора. Состоялось всего лишь собрание курсовой партгруппы из 6–7 человек, почти все они благополучно здравствуют. Бакланов сразу взял свои слова назад, но пытался доказать, что все-таки Бушин «несоветский человек», в доказательство чего привел убийственный довод: «У него нелады с женой». Это была правда, с женой мы вскоре разошлись. И разве это не изобличает антисоветскую сущность человека?
Но однокурсники сказали: «Гриша, заткнись. Попроси извинения, и пошли в бар № 4 отметим примирение». Но он не в силах был тут же извиниться. И вы только подумайте, меня, и доныне защищающего советскую историю, обвинял в несоветскости будущий столп антисоветского режима, завтрашний прихлебатель Сороса…
Но на другой день он не только позвонил, но и примчался ко мне со своими извинениями к черту на кулички — в Измайлово. Я сразу прервал: «Брось. Тут ведь рядом парк. Пойдем я свожу тебя в «комнату смеха». Этим все и кончилось. А потом он дарил мне свои книги, я давал ему читать свои статьи, которые не мог напечатать и т. п. Чуть не дружбанами стали, право. Но вот настала эпоха демократии, и он опять в своем журнале «Знамя» тиражом в 200 тысяч вылез с этим «фашистом» столетней давности. На что расчет? А вот на эти самые 200 тысяч. У меня же нет таких тиражей для его изобличения.
Григорий Яковлевич в шортах на меху
Не избежал баклановской экзекуции даже Константин Симонов. Однажды в 1965 году в Праге, рассказывает экзекутор, жил я в одной гостинице с Эренбургом. Тому с какой-то стати «требовалось выговориться, возможно, в чем-то оправдаться перед самим собой и не только перед собой», но еще, оказывается, и перед Гришей. Странно. Ведь только что закончил воспоминания в трех томах, в семи книгах «Люди, годы, жизнь», где вроде бы вволю выговорился, во всем оправдался. «Так вот, рассказывал мне Эренбург, — читаем мы, — как после разгрома в печати повести Симонова «Дым отечества» поехал он к нему на дачу в Переделкино подбодрить». В это трудно поверить. Эренбург на 25 лет старше, друзьями они не были. И зачем ехать старику в такую даль, когда можно позвонить по телефону? Гораздо более правдоподобно то, что пишет Борис Панкин в книге «Четыре «Я» Константина Симонова» (М., 1999): «В первый же день (как появилась разгромная статья Н.Маслина в газете «Культура и жизнь») позвонили с дач Федин и Эренбург» (с. 142). Незадолго до этого они высоко отозвались о повести на обсуждении в Союзе писателей.
А уж дальше — хоть стой, хоть падай: «В шортах, загорелый, лежал Симонов в гамаке…» Да неужели тридцатилетний Симонов встретил почти шестидесятилетнего классика в гамаке? Впрочем, какой гамак, какие шорты! Повесть была напечатана в одиннадцатом, т. е. ноябрьском номере «Нового мира» за 1947 год, а помянутая статья «Правде жизни вопреки» появилась в декабре. На дворе стояла зима, крещенские морозы. Это ты, Гриша, пишешь, лежа в гамаке и в зимних шортах на меху.
И наконец: «Жизнь кончена, — сказал Симонов. После этого он написал «Русский вопрос». Мне запомнились эти фразы, — подчеркивает Бакланов. — «Жизнь кончена».
Что ж получается? Эренбург в Переделкино не гонял, Симонов в гамаке не вальяжничал. А эпизод, между тем, нарисован как образец вопиющей беспринципности покойного Симонова. Вот, мол, написал правдивую, в чем-то критическую повесть, она не понравилась руководству, ее раскритиковали и он тут же быстренько смастачил нечто весьма угодное начальству — пьесу «Русский вопрос». Она, пишет Бакланов, «разоблачала США и сразу, разумеется, пошла на многих сценах». Ну, разоблачала не больше, чем книга самого Бакланова «Темп вечной погони. Месяц в Америке». Но в данном случае не это главное, а то, что пьеса написана была раньше повести «Дым отечества». Раньше! И это рушит все лживое построение Бакланова о раскаянии, лицемерии и беспринципности ненавистного ему писателя.
К вранью Бакланова мы уже привыкли, но тут он врет чужими устами, вовлекая в свои проделки другого, так же, как Рабинович врал о Крейзере будто бы устами маршала Василевского, — вот что особенно возмутительно.
Между прочим, в числе бесчисленных премий получил Бакланов и премию им. Константина Симонова. Опять напрашивается параллель: это можно поставить в один ряд с желанием ненавистного ему и уличаемого им в лицемерии Солженицына получить Ленинскую премию, на которую его в свое время выдвинули, но — сорвалось. Почему в один ряд? А потому, что как Солженицын ненавидит Ленина, так и Бакланов — Симонова. «Он служил Сталину!» — гневно восклицает Григорий Яковлевич. А это в его устах самое страшное обвинение, равное проклятью.
Но Симонов это все же крупная фигура, и его расположение, похвала, конечно, лестны. И вот Бакаланов рассказывает, как на третьем курсе института, т. е. в 1948–1949 годах, он напечатал в «Литгазете» первый в жизни очерк, после которого «был приглашен к Симонову, главному редактору, был поощрен и обласкан». Больше того, Симонов будто бы проявил трогательную заботу о молодом таланте: предложил после окончания института придти к нему и он примет его на работу. Прекрасно! Только главным редактором был тогда не Симонов, а Владимир Ермилов. Опять вранье!.. Вот теперь и подумаешь, если этот человек врет, не боясь, что его тут же уличат в этом, если он неказистого Ермилова, в шортах никогда не ходившего, лихо превращает в статного красавца Симонова, может, и ходившего, то что ему стоит хоть русского, хоть перса превратить в еврея.
Как генералы Доватор, Катуков и маршал Малиновский попали плен
Но царского адмирала XIX века Бакланову показалось маловато. Он захотел приобщить и советского генерала да еще и маршала. И приобщил знаменитого кавалериста Льва Доватора, Героя Советского Союза, погибшего в боях под Москвой, и столь же знаменитого танкиста Михаила Катукова, дважды Героя. Он умер в 1976 году. О первом писатель и рассуждать не стал, заметив мимоходом, будто и школьники знают, что он еврей. (Больно интересно это школьникам). А второго представил цитатой из воспоминаний Гудериана, битого им, и заключил: «Катуков, если не ошибаюсь (проверить ему лень! А то, что стыдно не знать это военному писателю, и в голову не приходит. — В.Б.) маршал бронетанковых войск, дважды Герой — еврей. Я этого не знал до последнего времени, и у нас по известным причинам это не афишировалось». Рабинович добавляет: еще не афишировалось, что и маршал Малиновский, министр обороны, тоже еврей
Какое, дескать, безобразие.
Но ведь у нас не афишировалось и то, что евреи, допустим, Л. Каганович, М.Ботвинник, Д.Ойстрах, Ю.Харитон, А.Райкин, М.Ромм, Э.Быстрицкая и множество других известных евреев в самых разных областях жизни. Видно, Бакланов хочет, чтобы во время войны сводки Совинформбюро в иных случаях были примерно такими: «Вчера танковая бригада, которой командует еврей Драгунский, вела ожесточенные бои на Харьковском направлении». А после войны хорошо, если были бы такие афиши: «12 апреля в Большом зале консерватории состоится концерт Народного артиста СССР скрипача Давида Ойстраха, еврея». Или сообщение в газетах: «После двадцать девятой партии в матче между русским чемпионом мира Анатолием Карповым и гениальным полуевреем Гарри Каспаровым (Вайнштейном) счет стал 5:0 в пользу бездарного русского». Вот это была бы жизнь!
К Бакланову босиком по снегу
Так, значит, о Доваторе все знают, ничего доказывать не надо. А как с Катуковым? Представьте себе, на сей раз Бакланов указывает источник. Но какой! Оказывается, лет пять тому назад в Вене кто-то неназванный организовал поместившуюся в одной комнате выставку. Там были портреты Героев Советского Союза-евреев, и среди них — маршала М.Е. Катукова. Потом об этом была заметка в газете «Труд».
Я, конечно, всегда знал, что Доватор — белорус, Катуков — русский, так о них сказано и в двухтомнике «Герои Советского Союза», и в других источниках, и нет их, конечно, в помянутой книге Э.Бройтмана. Но я вдруг вспомнил, что Бакланов ссылается в своих захватнических устремлениях на потомков адмирала Нахимова, которые-де живы и гордятся своим великим предком. Однако ни имен потомков, ни чего-либо еще о них писатель не сообщает. Я подумал: если живы потомки человека, умершего так давно, то очень вероятно, что живы и родственники тех героев Великой Отечественной, кого Бакланов рекрутирует ныне в самодельное еврейство. Надо найти!
И нашел! Позвонил одному весьма высокопоставленному офицеру, и через два дня он сообщил нужные мне данные о всех родственниках заинтересовавших меня покойных героев.
К первой в конце февраля я обратился к Екатерине Сергеевне Катуковой, вдове маршала. Не знаю, почему. Уж не потому ли подсознательно, что когда не так давно в Косово танковый полк генерала Заварзина совершил дерзкий бросок в Приштину, я напечатал в «Завтра» стихотворение, начинавшееся словами:
Екатерина Сергеевна была достойной спутницей мужа. Еще до войны пришлось ей отведать лиха: первый муж был репрессирован, и сама познала тюремные нары. А с Михаилом Ефимовичем прошла путь длиною в 38 лет, в их числе — и грозные годы войны. Сейчас Екатерине Сергеевне идет 94-й, но она не опускает руки, у нее ясный ум, прекрасная память. Да что там! Еще в прошлом году ходила босиком по снегу. А вскоре после смерти мужа она создала его музей, который открыт для всех. Когда я прочитал ей приведенные выше стихотворные строки, он сказала: «Здесь два слова лишних — «может быть».
Выслушав новость о том, что писатель Бакланов и «Международная еврейская газета» зачислили ее мужа в свои соплеменники, она долго молчала, а потом спросила:
— Вы знаете адрес этого Бакланова?
— Ну, есть у меня справочник с адресами и телефонами писателей. А зачем вам?
— Как зачем? Несмотря на свои девяносто с лишним, я бы сбегала к нему…
— Босиком по снегу?
— Да хоть по битому стеклу. И я поговорила бы с ним по душам.
— Да ведь он тоже старый. Может, и соображает уже плохо.
— Ну, тогда в газету пойду. Кто там редактор?.. Она помолчала и вдруг воскликнула:
— Мой Миша еврей!.. Мой Миша иудей!.. Мой Миша друг царя Соломона!.. Да он родился в крестьянской семье в деревне Большое Уварово тогда Коломенского уезда, а сейчас Озерского района Московской области. И мать и отец — из перерусских русские крестьяне. Эти писаки, что — спятили?
— Как видно, сочли бесспорным доказательством его отчество — Ефимович, которым они заменяют Хаимович: Фанни Хаимовна (Ефимовна) Каплан, Борис Хаимович (Ефимович) Немцов, Михаил Хаимович (Ефимович) Швыдкой…
— Да это самое русское, даже деревенское имя. Мою мать звали Анна Ефимовна! — вскликнула Екатерина Сергеевна. — Что, еще и она, и я — еврейки? Нет, дайте мне его адрес! Главное-то не в том, что зачисляют в евреи, а в том, что лишают человека национальности его предков, его народа и присваивают его жизнь, его подвиги. Если им мало подлинных, пусть берут себе еще Бориса Моисеева, но Игоря Моисеева я им ни за что не отдам. А еврейскую газетку вы мне подарите. Я ее в музее повешу рядом с геббельсовской листовкой.
Я обещал прислать, но адрес на всякий случай все-таки не дал боевой подруге маршала. У нее ведь и у самой множество наград за бесстрашие и решительность.
Следующий разговор был у меня с Натальей Родионовной Малиновской, дочерью маршала и министра. Она рассмеялась и спросила:
— А на что господин Рабинович ссылается? Есть у него какие-то документы или свидетели?
— Никаких! Но плетет очень обстоятельно и уверенно: отец маршала, говорит, был от рождения Янкель — стал Яков, сам маршал был Рувимом — стал Родионом.
— Отец написал в свое время большую автобиографическую книгу «Солдаты России», она вышла еще в 1969 году. Там свою жизнь он описал с самого начала. Вот пусть почитают ее. Он украинец. Везде и всегда писал: украинец. И я украинка по рождению, но — человек русской культуры.
— У меня есть книга вашего отца. А в фантастическом рассказе Рабиновича о биографии маршала о ней — ни слова, ибо она от его выдумки не оставляет камня на камне.
Я рассказал Наталье Родионовне, что в «Военно-историческом журнале» нашел автобиографию Малиновского, написанную в 1938 году. Там сказано: «Родился в 1898 году 23 ноября в Одессе. Отца своего не знаю, в моей метрике было написано «незаконнорожденный». В памяти отложился лишь период 1903 года, когда моя мать Варвара Николаевна Малиновская жила у своей сестры Елены на станции Слободка Юго-Западной железной дороги, где муж ее служил весовщиком» (ВИЖ № 4 90, с. 14).
— Да, да, все так, я знаю эту автобиографию — подтвердила Наталья Родионовна. — Пусть почитают хотя бы ее.
— Ведь им и одной Одессы вполне достаточно, а тут еще и незаконнорожденный. Кем мог быть отец незаконнорожденного, которого они хотят сделать своим бриллиантом? Да непременно родственником Рабиновича. Правда, в другом месте Малиновский изображен трусом — человеком, который даже в очень важных государственных вопросах «умел помалкивать», опасаясь быть уволенным на «голую пенсию в 2500 рублей» (с.407). Уж как объяснить это противоречие, не знаю.
Четыре «еврейских премьера» в России. И все мало!
Последняя беседа был у меня с Маргаритой Львовной Доватор, дочерью легендарного генерала. Она моложе Екатерины Сергеевны и постарше Натальи Родионовны, но, понятно, и она в годах.
— Господи, ну когда они угомонятся! Ведь сколько лет уже… Мало им Буси Гольдштейна, мало Чубайса и Немцова, дай им и Доватора!..
Оказывается, еще при Брежневе родственники покойного генерала не выдержали и обратились в ЦК с письмом, где требовали прекратить в печати принудительную евреизацию их мужа, отца, брата. Им прислали извинение, а в «Вечерней Москве», где главным редактором был тогда известный Семен Исаакович Индурский, впоследствии тесть краткосрочного министра культуры Евгения Сидорова, была напечатана большая статья о Доваторе, в которой, конечно, не говорилось, что он не еврей, но ненавязчиво подчеркивалось, что белорус.
— И женат он был на белоруске, — сказала Маргарита Львовна, — и меня они родили белоруской. Передайте это Бакланову. Его же никто никуда не зачисляет насильно, не отрывают ни от Моисея, ни от Шендеровича. Дайте мне его телефон, я сама ему скажу пару слов.
— Ну… — замялся я.
— Ах, не хотите… Так это ж не проблема — в Москве найти телефон известного человека. Я ему скажу словцо, скажу…
Позже, сама прочитав в Интернете статью Бакланова, Маргарита Львовна позвонила незадачливому автору. Представилась и спросила:
— Откуда вы взяли, что мой отец еврей?
Бакланов тотчас бросил трубку. Что он мог ответить?
Но дочь героя не из тех, кто позволяет так обращаться с собой даже великим писателям. Он снова набрала номер и сказала:
— Что ж вы увиливаете? Ответьте, по какому праву лишили моего отца его национальности.
— Да какая разница, кто какой национальности! — воскликнул интернационалист.
— Если никакой разницы, то зачем же вы перетаскиваете человека из одной нации в другую? Да еще человека, давно погибшего за родину.
Великий писатель опять положил трубку…
Мне вспомнилось, что Рабинович пишет: «Три президента Израиля и четыре премьер-министра — «русского происхождения», т. е. родом из России. Ах, какая радость! Но он не упоминает о том, что и у нас четыре ельцинско-путинских премьер-министра — еврейского происхождения, причем безо всяких кавычек. Разве это «перекрестное опыление» может не радовать Бакланова и Рабиновича? Евреи бывали главами правительств и в других странах: в Англии — Дизраэли, во Франции — Леон Блюм, в Австрии — Бруно Крайский… Но чтобы в короткий срок четыре подряд, такого не бывало никогда и нигде, кроме Израиля. А им и этого мало! А они все об антисемитизме! И ведь, Бог даст, догоним Израиль не только по премьерам, но и по президентам. Имеется прекрасный шанс! Несколько раз на президентских выборах уже фигурировали кандидатами и Жириновский, и Явлинский. Кого ждать в будущем году?
«Дуэль», № 17–19, апрель — май 2007