Утром последнего дня Илюша проснулся рано, потянулся ручками к солнышку, что ярко светило сквозь искрящийся тюль, радостно засмеялся и крикнул громко, торжествующе. Крикнул солнышку и прозрачному весеннему воздуху за окном, и голубям, что ворковали под крышей, и родителям за стеной:

— Доброе утро!

Потянулся всем телом и встал с кровати. Упруго оттолкнулся ногами и начал подпрыгивать на теплом паркете, стараясь рукой достать до люстры. Ведь пришел день великого приключения!

— Антон, — послышалось из–за двери, — Антоша, Может, не надо?.. Может, хоть этого оставишь? Я тебя прошу… ну, вспомни, что ты обещал!

Мамкин голос. Мамка волнуется, потому что любит его. Не понимает, что так полагается. Потому что Папка так сказал. А слова Папкины — закон.

Дверь спальни приоткрылась, и вот уже в щель просунулась голова Чижика. Веселые глаза собаки вмиг разглядели Илюшу. Кремезным лбом ткнулся Чижик в дверь и бросился к мальчику, притворно рыча, мол, съем, немедленно съем. Не съешь, хороший ты мой пес!

Илюша присел на корточки, поймал непокорную кудлатую собачью голову в руки и сжал крепко–крепко, стиснул, потом поднял ладошками мохнатую морду и заглянул глубоко в глаза. Там, на дне полного любви колодца, разглядел он свое отражение.

Пес заскулил, бешено завертел хвостом, припал на передние лапы отставив зад, вырвался из детских рук и начал скакать вокруг Илюши, радуясь тому, что хозяин рядом и любит его и никогда, никогда не оставит.

Распахнулась дверь, и ввалился отец. Нахмурился, пристально глядя на Илюшу. Подошел поближе и вдруг со смехом подхватил сына на руки и закружил по комнате!

— Смотри, смотри — какой большой! — искренне восхищался он. — Вж-ж! Полетели, мальчик мой, полетели!

Илюша залился смехом и растопырив руки зажужжал, представляя себя самолетом–истребителем, что роняет бомбы на вражеские города. В–ж–ж! Бух!

— Ай, молодец! — заливался отец! Ну, молодец. Полетели на кухню!

Наконец–то! Папка помнит. Он не послушался маму. Значит, сегодня и впрямь тот самый день! Сердце Илюши замерло радостно, отчаянно, он аж взвизгнул от заполнившего его чувства предвкушения.

Все еще изображая истребитель в сильных и любящих отцовских руках, Илюша влетел на кухню. Между ног отца лаем заливался Чижик. Мама стояла у плиты, одетая в красный халат, такая молодая, такая красивая, такая печальная…

— Антон… — только и произнесла она…

Отец хохотнул, крякнул, вкопанно остановился, ноги расставил в упор и с силой ударил Илюшу головой об пол, как гвоздь в доску вбил. Вмиг у Илюши все почернело перед глазами, а внутри головы раздался треск, будто лопнули разом сто тысяч гробов. Вязко опустилась тьма. Сквозь поры ускользающей жизни слышал он растянутые слова отца:

— Ну же, Илона! Быстро! Молоток! Илона, он же умрет сейчас, Господи! Молоток!!!

За секунду перед тем как пал занавес, Илюша словно со стороны увидел, как зверски орудует отец молотком, превращая голову его в мягкий неправильной формы комок, как завывает у газовой плиты мать, скорчившись, схватившись за живот, как истошно лает Чижик, как красные брызги летят на стены, на потолок, растекаясь причудливыми узорами. Потом Илюша исчез, как исчезают те вещи, события и люди, чей срок истек. Почувствовав остро, зверино сыновнюю смерть, отец выпустил из рук молоток, прижал окровавленные руки к лицу и мягко осел назад, привалившись к стене. Он не понимал, отчего всякий раз, когда он убивал своего сына, ему было так неловко, противно и пусто, будто Илюша вообще мог умереть. Диким казалось ему и то, что через несколько часов жена, что ныне сидела рядом с ним, некрасиво расставив ноги, прямо в луже крови будет смеясь вгрызаться крепкими зубами в сочную плоть, рвать мясо руками и давиться Илюшиной печенью. Порочным видел он и скорое возвращение сына, что постучится в дверь их супружеской спальни ровно через три дня усохшийусохшим, желтыйжелтым, девяностолетнийдевяностолетним, и в течение следующих трех лет будет молодеть, превращаясь в крепкого мальчугана, чтобы пасть от родительского молотка по истечении срока.

— Жизнь подбрасывает нам сюрпризы, Антон… — сквозь ветер собственных мыслей услышал он голос жены. — Порой…порой мы должны смириться…

Он покосился в сторону жены, чтоотстраненно наблюдал, как она дергала его за рукав, то и дело облизывая губы, перевел взгляд на Илюшу, возле которого суетился Чижик, нетерпеливо виляя хвостом, на окровавленные ножки стола, на кафельные стены, забрызганные алым… Тяжело поднялся на ноги и не глядя на жену прошептал:

— Как же мы превратились в это?..