День рожденья удался. Гости ели шумно, выпивали по шесть и более, смеялись и танцевали… В сигаретном тумане, что повис над столом носились искры веселья. Гвалт, звон тарелок и особый запах, что присущ празднику выступали аккомпанементом к постоянным «алаверды» в сторону виновника торжества-Василия Федоровича Небывалого, крупного специалиста в области приватизации земли, отца 7-х детей, судя по слухам-масона.

Профессору Небывалому в этом году исполнялось 64 года. На его красном лице блуждала веселая улыбка, глаза смотрели на гостей по доброму, с прищуром. То и дело, он отпивал глоток из необычного бокала на деревянной ножке, одобрительно крякал и закусывал соленым огурчиком.

— А мы вот так! — приговаривал он, хрустя огурцом, — Вот мы как!

Гости уже несколько раз порывались качать Небывалого, а одна юркая старушка, про которую никто ничего толком не знал, украдкой поцеловала его в плечо.

— Песню! — кричал подвыпивший слесарь Банников, — Василий Федорович, поэму!

— Онегина пусть прочтет, — заливалась Агафья Любомирц из аграрного отдела.

В довершение всего, в банкетный зал вихрем ворвалась семилетняя Ира, внучка профессора, в белом платьице и с огромным бантом на голове. Подбежав к деду, она от души чмокнула его в пахнущую одеколоном щеку и прошепелявив стишок, убежала.

Небывалый даже всплакнул от умиления.

— Голубы вы мои!.. — шептал он гостям, — Красавцы!

Вахтера Триумфатова развезло так, что он несколько раз порывался уговорить гостей поймать и выпустить белых голубей в честь юбиляра. Налито вперившись в сидящего слева электрика Жору, он, то и дело сплевывая, вещал:

— Значиться, поймать белых сетью, пяток, а то и боле, опосля всем миром их в небо-Швырь! И салют из пушек! Так, шоб уши заложило!

Его с трудом утихомирили.

Застолье казалось, должно было продолжаться вечно, но вот настало время прощаться. Последний тост, по традиции, оставался за юбиляром.

Небывалый тяжело поднялся с места и постучав вилкой по бокалу, призвал гостей к тишине.

Враз смолкли все разговоры за столом-сорок пар глаз уставились на профессора.

Обведя гостей немного грустным, но таким добрым взглядом, старик улыбнулся в бороду и пробасил:

— Дамы и Господа! Друзья мои! Мои любезные родственники и сослуживцы! Мои соратники!

Многих из вас я знаю вот уж полвека, кое-кого с самого рожденья! Вы-моя семья! Вы клан мой! И в этот день, и в любой другой, мне радостно видеть вас в добром здравии и чувствовать вашу поддержку! Спасибо вам за то, что пришли поздравить меня сегодня! Спасибо вам… — голос его сорвался, — …просто, за то, что вы есть…

Я люблю вас всех… — всхлипнув, он сел.

И тотчас же, стол взорвался аплодисментами. Гости шумели, хлопали, улюлюкали и непрерывно кричали: Слава! Слава!

Как вдруг, в шуме голосов кто-то четко произнес:

— Расскажите-ка нам о том, что было в Черновцах(!), любезный Василий Федорович.

И тут же все стихло.

Старик зыркнул угрюмо по столу, однако никто и виду не подал. Гости сидели прямо, словно аршин проглотив. Двое дипломированных специалистов из Средней Азии притворились, будто играют в нарды, а юркая старушка, про которую никто ничего толком не знал, быстро перекрестилась.

Кажется, кто-то из гостей потерял сознание, а может и не было этого, не буду врать.

— Г-гады! — просипел Небывалый, — Подонки!

Плечи его тряслись.

Гости угрюмо смотрели прямо перед собой. В воздухе повисло напряжение.

— Боже. Какие скоты, — хрипел старик, елозя рукой по столу в поисках опоры, — Дарья, перцу мне, живо!

Тотчас же подали красный перец. Дрожащей рукою старик сунул его в рот, и некоторое время сосредоточенно жевал.

Затем резко кивнул, решившись и встал, прямой и грозный как скала.

— Хотите знать, что было в Черновцах? — с презрением рыкнул он. Гости молчали. На лицах одних было написано замешательство, на других-плохо скрываемое отвращение. Внезапно, импозантная Любомирц, одетая в тончайшего шелка платье, издала булькающий звук, и зашлась в безудержной рвоте. Никто даже не посмотрел в ее сторону.

— Чтож, расскажу вам, что было в Черновцах… Раз уж сами напросились!

Что тут началось! Гости всполошились, повскакивали со своих мест и в голос молили старика не бередить прошлое. Многие падали на колени и бились головами об пол. Один малоизвестный художник нарисовал на полу пентаграмму и танцевал в ней неистово, хлопая себя по груди и напевая разудалые частушки.

Но Небывалый был неумолим.

— Так тому и быть. — прошипел он.

Время пришло.

Несколько раз плюнув через левое плечо, Небывалый обратил свой взгляд на Танюшку, что сидела подле него. Девушка покраснела и забилась вся конвульсивной дрожью. Под прицелом цепких стариковских глаз, она привстала со стула, непослушными руками потянулась к белоснежной блузе и рванула в стороны, истерично, дико притоптывая.

Небывалый одобрительно крякнул.

— А теперь давай, шальная!

Танюшка ухватилась большим и указательным пальцем левой руки за сосок правой груди и с силой дернула дважды, затем повернула против часовой стрелки. Тотчас же на заросшем светлой шерстью животе ее открылся тот самый проход.

Опустив глаза долу, девушка села на место и принялась безучастно поглощать салат-оливье, зачерпывая пригоршнями из судака.

Небывалый оскалился и принял позу РО. По этому знаку, двое дюжих молодых специалистов из Средней Азии, подхватили обмякшую Агафью Любомирц и разбежавшись ударили ее макушкою о мраморный столб с начертанными на нем знаками Тота. Голова женщины раскололась, подобно спелому арбузу. Молодцы, чеканя шаг, подошли вплотную к Василию Федоровичу, волоча за собой тело женщины.

— Неплохо, — отметил Василий Федорович и гости восторженно ахнули. — Не хватает, впрочем, выправки.

Обратив голову к потолку он застонал от внезапного анального спазма.

— Ведь не простит же, — пронеслась в его голове мысль, — Не даст забыть!

Он громко хлопнул в ладоши отгоняя морок и уставился на слесаря Банникова. Но последний и так уже, подчиняясь звукам флейты, остервенело выл, комкая в руках салфетку.

Несколько человек взобрались на стол. Одна женщина предсказала будущее на сто лет вперед и тут же сгнила заживо, оставив после себя лишь дымящуюся лужу зловонной жидкости. Кое-кто, небезызвестный в деловых кругах организовал крысиные бега, но на эту неслыханную вольность никто не обратил внимания. Вахтер Триумфатов, согнувшись в три погибели, ел собственный пенис-из окровавленного рта его доносились жуткие звуки, в которых с трудом можно было узнать замогильное слово «Голуби».

— Хватит! — рявкнул внезапно Небывалый. Гости застыли в нелепых позах.

Василий Федорович приветливо улыбнулся и жестом указал на стол. Все тотчас же заняли свои места. Тело Агафьи Любомирц тоже усадили на стул. Голова ее, вся в черно-красных трещинах и расколах нелепо болталась из стороны в сторону.

— Споем, — заявил Небывалый. Гробовая тишина была ему ответом. Этого не ожидал никто.

— Василий Федорович, — робко дотронулась до его руки Анечка Тихонова, — может не стоит?.. Зачем вы так?

— Милая моя! Вам бы все по луна-паркам шляться! А как до дела доходит, так голову в песок! Я вас уволю завтра же!

Тихонова побледнела и не произнесла боле не слова. На затылке ее, под тугим пучком волос, нечто дышало и ухало.

— Итак, господа, — Небывалый поморщился, — споем на последок.

— Чтож, споем. — дружно ответили гости и закрыли глаза.

Тотчас же раздался гул и пол под стариком провалился, исторгая из себя миллиарды мух. Василий Федорович был мгновенно съеден без остатка. Мухи разлетелись по залу, а гости без устали ловили их и глотали, запивая крепким чаем.

Само собой разумеется, никого из семьи Небывалого не пощадили.