Глава 1

Яркое утреннее солнце, только что выползшее из-за крыш раскинутых через дорогу строений, било в окно и слепило. Рябцев бродил взад-вперед по узкому коридорчику приемного покоя, потирая красные от бессонной ночи глаза и щурясь, когда приходилось поворачиваться к окну, и говорил по телефону.

– Вика, со мной все хорошо, говорю тебе. Со всеми все хорошо.

– Ты мне врешь, да? Чтобы успокоить?

– Я не вру. Когда я приехал, там уже были наши. Я не стал бы тебе врать, – добавил Рябцев и тут же мысленно осекся, поняв, что соврал прямо сейчас. Он вздохнул и опустился на старую кушетку с облупившейся обивкой у стены. – Не переживай, слышишь?

Вика была на взводе.

– Я не спала всю ночь. Не могла уснуть. Что же это такое… Как назло. Как только ты ушел из архива и начались все эти проблемы, как тут беременность… Володя, ты сейчас не можешь себя опасности подвергать. Ты ведь это понимаешь?

– Вика…

– Нас теперь трое. Помни об этом, хорошо?

Рябцев пообещал. «Нас теперь трое». Звучало непривычно и резало слух.

Первые два года после свадьбы Вика пила таблетки, контролирующие менструальный цикл и, что не менее важно, являющиеся контрацептивом. Вопрос потомства они обсуждали, но каждый разговор заканчивался неизменным выводом: «Потом». У них не было ничего, кроме родительской квартиры и оставшейся от них старой мебели, а Вика училась в институте и не зарабатывала ничего. Потом она нашла работу, а Рябцев в полиции получил очередную звездочку и прибавку к зарплате. Со временем Рябцев и Вика стали обрастать вещами. На банковском счету появились скромные накопления, которые постепенно росли и сейчас представляли собой довольно приличную сумму. На новую машину не хватило бы, но продержаться около года даже при потере работы – вполне. Это была подушка безопасности, страховка от незапланированных и резких жизненных поворотов. Но потом грянули проблемы на службе у Рябцева. Поначалу он барахтался в своей депрессии и не обращал внимания ни на что более. Но жизнь продолжалась. Ненавистная работа в подвале архива, хоть и тянула из Рябцева все соки, была стабильной, не грозила увольнением за превышение или злоупотребление полномочиями, с чем в любой момент мог столкнуться оперативник угрозыска – после любой прокурорской проверки. Это была стабильность. И тогда Рябцевы решили, что пора. Теперь им не грозила опасность остаться без всего. Но судьба распорядилась иначе. Однажды Рябцев пришел домой пораньше и взял в руки сотовый телефон Вики, на дисплее которого виднелось то самое СМС… И все, в том числе ребенок, ушло на второй план.

И вот теперь как гром среди ясного неба – беременность. За последние годы они обсуждали это, наверное, сотни раз. Планировали, где будет детская – конечно, в спальне, как у всех. Планировали, как назовут ребенка – если будет сын или дочь. Но это были просто абстрактные разговоры. Сейчас разом изменилось все.

– Я ведь вчера тебе даже тесты не показала… Я после первого положительного побежала в аптеку и сразу шесть штук купила. Для верности. У всех две полоски. Беременность сто процентов. Подумать только, да?

Рябцев подавил зевоту, которая одолевала его с первых проблесков солнца.

– Да вообще. Слушай, Вика, ты извини, но мне сейчас…

– Да-да, я только забыла тебе сказать. Сегодня я к врачу поеду. Вчера с вечера записалась. В частную клинику на Гагарина – помнишь, мы там были уже года три назад?

– Погоди. Туго что-то соображаю… К врачу хочешь? Зачем?

– Что значит зачем? Проверить! Все ли нормально. Вообще-то так делается… папаша!

«Папаша» резало слух хлеще, чем все остальное. Рябцев нервно хмыкнул.

– Мда уж. Сегодня же воскресенье?

– А вот они работают. Ты поедешь со мной? Узи вместе пройдем, сам увидишь!

– Я бы с радостью, но… Вик, я ведь ночью не присел даже ни разу. И вряд ли получится, после того что ночью было…

– Да я понимаю, – голос Вики стал унылым и грустным. – Ладно. Такси вызову. Доберусь как-нибудь.

Рябцев тяжело вздохнул.

– Хорошо… Во сколько тебе назначено?

Рябцев коротал время, общаясь с женой, перед дверью кабинета, где дежурный врач с медсестрой колдовали над ногой Бегина.

– Так, ну вроде готово, – врач отступил, наблюдая результат своего труда. – Промыли, обеззаразили, зашили и перевязали. Все готово.

– Что это был за укол? – спросил Бегин у медсестры, которая самозабвенно возилась на полке со шприцами, раскладывая их.

– Столбняк, что же еще, – вместо нее ответил врач. – Я бы вам настоятельно посоветовал госпитализироваться.

– Из-за гвоздя?

– Это не царапина, у вас колотое сквозное ранение. Плюс, учитывая вашу ситуацию… Вы ведь, как я пониманию, даже не почувствуете, если рана откроется?

– Спасибо, я обойдусь как-нибудь.

Бегин осмотрел ногу. Тугая бинтовая повезка окутывала центр его стопы, оставив обнаженными лишь пятку и торчащие из этого кокона пальцы. Сверху на подъеме стопы и внизу, на ее своде, сквозь многочисленные слои бинтов угадывались проступающие розовые пятна – ранения продолжали кровоточить.

– Вам лучше не пользоваться сейчас стопой. Все-таки человек ходит, понимаете? Вы будете постоянно бередить рану, она будет открываться снова и снова… А при отсутствии болевой чувствительности вы забудетесь и…

– Я не забуду, что у меня дырка в ступне. Но спасибо.

Врач уселся за стол, покряхтел.

– Давно у вас это?

– Дырка? Часов семь.

– Нет-нет. Анальгезия. Как давно это у вас?

– Последние 11 лет.

– И не проходит? – Бегин в ответ просто покачал головой. Врач признался: – Никогда не сталкивался, честно говоря. В учебниках читал, да и то, когда это было… Явление ведь достаточно редкое. По крайней мере, в такой форме, как у вас. Вы не думаете, что в вашем случае анальгезия имеет психосоматическую природу?

– Доктор, – устало откликнулся Бегин, вставая на здоровую ногу, облаченную в ботинок, и упираясь в пол лишь пальцами правой ступни. – О своей анальгезии за эти годы я узнал больше, чем знают большинство врачей. Если мы закончили, я пойду. Спасибо еще раз.

Он подхватил пакет с проткнутым насквозь ботинком внутри и неловко, короткими прыжками, заковылял к двери. Медсестра бросилась открывать ему. Врач вздохнул и бросил напоследок:

– Проверяйте почаще, что там у вас. Я имею в виду, просто смотрите вниз. Увидите кровь – сразу к нам в процедурный.

Пришлось благодарить врача еще раз. Бегин выбрался из кабинета. Тут же к нему подскочил Рябцев.

– Тебе помочь?

– Я сам.

– Ой, да брось ты. Терминатор, мля. – Рябцев закинул через плечи руку Бегина и двинулся по коридору. – Тяжелый, черт. Худой вроде. Наверное, дерьма внутри слишком много, а?

Бегин усмехнулся.

– В точку.

Не без труда Рябцев помог спуститься Бегину по ступенькам и довел его до машины. На сиденье Бегин завалился сам, держась руками за дверцу. Рябцев уселся за руль, завел двигатель.

– Куда сейчас?

– Обувные магазины уже открыты? Мне нужны ботинки, которыми нельзя будет пользоваться, как умывальником.

Рябцев знал пару палаток с обувью на местном вещевом рынке, который работал с восьми утра. По пути на рынок он наблюдал, как Бегин повертел пакет с оставшимся на память дырявым ботинком и бросил его на заднее сиденье.

– Если ты не против.

– Пожалуйста, кидай окровавленные вещи в моей машине, мне это так нравится, – хмыкнул Рябцев. И затем серьезно продолжил: – Слушай, я тебе поражаюсь, как ты смог… Ну, ногу насквозь, это же боль адская.

– На это и был расчет?

– Чего?

– Они на это и рассчитывали, – повторил Бегин. – Выкрутили или выбили лампочку на площадке. И бросили под дверь несколько «куриных лап». Пропорешь ногу – заорешь. Может быть, упадешь. Все-таки больно. В это время с площадки сверху спускается парень с пистолетом. Ты не успеваешь опомниться, как получаешь пулю в лоб.

Рябцев помрачнел.

– Б… А я думал, так, напугать решили, типа мы все про тебя знаем и все такое.

– И напугать тоже. Только не меня, а других, кто сунется туда же, куда и я.

– Это куда?

Бегин не ответил сразу, а потом они уже подъезжали к рынку. Бегин остался ждать в машине. А Рябцев побежал на территорию барахолки, лишь уточнив размер ноги. Он заверил, что торговцы – его знакомые, за которыми был должок еще со времен его оперского прошлого. Вероятно, так оно и было, потому что через десять минут он вернулся вместе с низкорослым смуглым мужичком в спортивном костюме и с барсеткой на животе, который волок баул с коробками.

– Что, прямо здесь?

– А ты предлагаешь тебя на руках по рынку таскать, блин, пока ты себе подходящий фасончик выбирать будешь? – проворчал Рябцев. – Обувь недорогая, на первое время сойдет. Все равно ты кровью там все загадишь десять раз, пока не заживет все. А уж потом хоть в бутиках себе обувку покупай. Только без меня.

Бегин подчинился. Мужик с рынка постелил газетку перпед распахнутой дверцей машины, и Бегин, сидя на пассажирском кресле, осторожно примерял ботинок за ботинком. Примерял на здоровую ногу – здравый смысл подсказывал, что правую сейчас лучше не трогать вообще.

Рябцев тем временем успел куда-то позвонить и, вернувшись к машине, поведал:

– На месте наши все еще работают. Там даже Лопатин час назад побывал, отметился. Приказал дверь менять. Там же замок всмятку почти… И прикинь, сейчас дежурный опер сидит там и ждет рабочих-установщиков. Ты у нас теперь звезда. Недели две только об этом в управлении и будут трындеть.

– Рад до безумия. А по делу узнал что-нибудь?

– Собрали гильзы. Всего в дверь он всадил 16 пуль. Две обоймы угрохал, прикидываешь? Чувак явно был на взводе.

– Говорю же, он никак не рассчитывал, что я смогу попасть внутрь и закрыться там.

– Все планы людям сорвал, гад, – хмыкнул Рябцев. – Серийные номера на гильзах спилены, если тебе интересно. Так что это банда ДТА, без сомнений. Гильзы баллистам конечно отправили. А вот пули деформированы полностью. Сам понимаешь, дверь железная… Слушай, Сань, тебе бы перебраться куда-нибудь в другое место, а? Лопатин тебе ведь номер в гостинице предлагал.

– Я не поеду в гостиницу. Не люблю людей.

– Это я заметил! – хохотнул Рябцев. – Прости, вырвалось.

– Я смотрю, как только мне ногу покалечили, у тебя сразу настроение улучшилось? – иронично подметил Бегин, натягивая на ступню очередной ботинок.

– Да нет… Это я так. Нервное.

– За меня переживаешь? Очень мило.

Рябцев уныло покивал. Собственная рубаха ближе к телу. Гораздо больше он сейчас переживал за свой любовный треугольник, который теперь обзавелся четвертым уголком.

***

Рябцев был прав – как только они добрались до УВД, сразу стало ясно, что Бегин теперь звезда. На него косился каждый второй, а каждый первый норовил подойти и сказать что-нибудь ободряющее. Дежурный, первым делом уточнив, как Бегин себя чувствует, доложил, что полковник Лопатин ждет следователя у себя в кабинете.

Рябцев довел Бегина до приемной и помог ему пробраться в кабинет. Лопатин бросился к Бегину и пожал ему руку.

– Как самочувствие?

– Голова болит.

– Что? Ааа! – Лопатин хохотнул. – Шутите. Это хорошо. Рябцев, не оставишь нас наедине?

Рябцев молча кивнул и покинул стены кабинета. Лопатин норовил помочь Бегину сесть, но тот отстранился, сам докарабкался до стола и с облегчением опустился в кресло.

– Сергей Вениаминович, мне нужно оружие, – сообщил Бегин. – Я звонил своему шефу в Москву. Он сказал обратиться к вам.

– Да-да, мы с ним уже все обсудили по телефону. Не вопрос, все организуем. Лицензия у вас есть, вы прикомандированы к нашему управлению, так что никаких проблем. И уж тем более после того что было… Просто так вам больше ходить нельзя. Как насчет охраны? Я могу приставить к вам парочку надежных людей…

– Просто пистолет. И вооружите, пожалуйста, Рябцева. Раз он временно возвращен в строй.

– Согласен. – Лопатин покачал головой. – Вас ведь могли убить… Что странно, если говорить честно. Основными следственными действиями вы не руководите, мероприятий в рамках основного расследования не проводите… Почему именно вас?

– Делайте выводы об основном расследовании, – кратко ответил Бегин.

Лопатин нахмурился. Помолчал, переваривая намек.

– Кстати, Александр Ильич… Говорят, вы интересовались убийством нашего участкового Зубова?

– Кто говорит?

– Как кто? Все. От секретариата до оперов. Управление у меня не самое большое. А я, между нами говоря, был бы херовым начальником, если бы не знал все, что тут происходит. Как вы думаете – это как-то связано? Просто ваше мнение.

– Все может быть.

Бегин не был настроен на искренние и длительные излияния, и Лопатин наконец это сообразил.

– Послушайте, Александр Ильич. Лично я, чтобы вы знали, считаю ошибкой ваше отстранение.

– Вот как?

– Вы в курсе, что мы сейчас ищем уже вторую ячейку террористов? – Лопатин покачал головой. – А когда поймаем ее, а убийства вдруг продолжатся, будем искать третью. А потом что? Четвертую, пятую? Черт-те что. А ведь в этой работе задействованы сотни моих людей. Я не преувеличиваю, сотни. Но штаб сейчас по сути пляшет под дудку чекистов. Другие версии не то чтобы игнорируются совсем… Я бы сказал, скажем так, они не особо приветствуются.

– Я заметил.

– Плюс я должен вам за угонщиков, – продолжал полковник. – Мне тут благодарность за операцию объявили, а я не любитель жар чужими руками загребать. Так что вот такая вот у нас ситуация. Поэтому, если у вас будут какие-то новости, версии, идеи – можете смело обращаться ко мне. Напрямую. Минуя Раскова, который сейчас кроме экстремистов с Ближнего Востока не хочет ничего видеть, и Мальцева, который, между нами, уже много лет под ФСБ-шную дудку пляшет… Помогу чем смогу. Обещаю.

– Договорились, – согласился Бегин. – Тогда сразу просьба. Мне нужны материалы Зубова.

– Какие?

– Все материалы за последний месяц. То есть все, с чем он работал перед своей смертью. Административные дела, письменные жалобы, заявления от населения, которые Зубов не успел пустить в ход. Отказные материалы тоже. Планы, служебные записки. В общем, все. Поможете?

Лопатин нахмурился, сделал пару заметок на бумажке.

– К обеду все будет у вас на столе. – Бегин кивнул. А Лопатин продолжил, откинувшись на спинку кресла и пододвигая к себе любимую черную кружку с аршинными буквами «БОСС», словно напоминая, кто здесь хозяин: – И еще раз, Александр Ильич – будьте осторожнее. Если что – сразу звоните мне. Я не хочу, чтобы в моем городе убили следователя по особо важным делам из главного управления СК.

Бегин сухо улыбнулся.

– Они попытались меня убить. Но сделали ошибку. Они слишком мало обо мне знали. Плохо подготовились и в результате прокололись. Узнали бы чуть побольше – поняли бы одну вещь.

– Вот как? И какую же?

– Если начали, нужно добивать. Или вообще не лезть. Когда-то давно ко мне домой уже приходили… Я это не простил. Второй раз прощать тем более не стану.

 

Глава 2

– Зачем тебе материалы Зубова? Что ты хочешь найти там?

– Пока точно не знаю. Увижу – скажу.

Рябцев помогал Бегину идти по коридору. Они направлялись к кабинету, выделенному следователю. Как назло, кабинет был в дальнем конце коридора. Пыхтя, Рябцев пробурчал:

– Все эти бумаги вдоль и поперек перерыли. Ты не увидишь там ничего подозрительного, на что за эти полгода опера из убойного не обратили внимание и не проверили. Или ты, как всегда, думаешь, что наши опера пальцем деланные, один ты молоток?

– Это здесь не при чем. Они искали вслепую. И могли кое-что пропустить. А я знаю, что именно нужно искать. Что-нибудь, что может иметь отношение к банде ДТА.

– Пришли наконец-то, – облегченно выдохнул Рябцев, освобождая руку Бегина. – Думаешь, Зубов с ними столкнулся?

– Участковый как-то вышел на одного из этих упырей, или на всю группу, – кивнул Бегин. Мимо проходили сотрудники, и он понизил голос: – Возможно, с этим как-то связан Сергеев. Или кафе «Каламбур». Это новая информация, опера из убойного полгода назад в этом направлении ничего не искали.

– Полгода назад, – повторил Рябцев со значением. – Полгода, Сань. Банда начала убивать полтора месяца назад.

– Когда они начали отстрел на М-4, у них уже было все готово. Налажена схема, по которой они достают транспорт. Налажены поставки стволов. Раз они имеют возможность сбросить оружие, стволов у них побольше, чем два-три, согласен? Отработана схема нападений. На все это нужно время. Я думаю, – Бегин заговорил еще тише, – что или один из них, или все они местные, из Домодедово. Вспомни наркоту у Сергеева. Все это как-то связано. И Зубов здесь тоже не просто так. Он как-то вышел на этих упырей. Они уже готовились к тому, что происходит сейчас, и не собирались менять планы из-за какого-то участкового. И банда убрала его. Потом они подождали пять месяцев. Поняли, что на них так никто и не вышел, что убийство мента не раскрыли, что к ним никто не подбирается. И тогда вышли на трассу.

Рябцев слушал, думал, кивал. Затем покосился на дверь. Следователь совершенно не спешил отпирать кабинет.

– Ты заходить-то будешь?

– Зайду, когда договорим. В кабинете лучше ничего такого не обсуждать.

– Это уже перебор, Сань, – хмыкнул Рябцев. – Думаешь, его прослушивают? Слушай, так и до паранойи недалеко.

– Во-первых, даже если у меня и паранойя, это еще не означает, что за мной на самом деле не наблюдают. Ты ведь не будешь спорить с этим после вчерашнего? – Рябцев предпочел промолчать. – А во-вторых, «куриные лапы» на пороге квартиры. Они сделали это в тот же день, как мы начали копать под убийство участкового Зубова. В тот же день, Володя. Совпадение? Не думаю. Ну а в третьих… Вот скажи мне. Эта квартира, где меня вчера ждали. Это моя квартира? Или я ее снял?

– Это наша, ментовская квартира, – не понимая, ответил Рябцев.

– Вот именно. Квартира на балансе УВД. Которая раньше использовалась как конспиративная. Для оперативных нужд, так сказать. Вспомни, о чем мы говорили, когда обсуждали, как бандиты так ловко подставили тот бордель и пустили всех по ложному следу. Тогда это были по сути только мои догадки. Хотя ты поверил. Сейчас это уже доказательство. Как бандиты могли узнать о квартире? О конспиративной точке, о которой даже в самом УВД знают только начальство и опера? Подумай и скажи: как они узнали адрес?

– Б… дь, – помрачнел Рябцев. – У них свои люди в ментуре. Здесь, в этом управлении. Рядом с нами.

Бегин кивнул.

– А учитывая, что на меня напали сразу после того, как мы начали копать в истории Зубова… Эти люди не просто иногда сливают что-то бандитам. Эти люди следят за нами. И следят постоянно.

***

Серебристая «Нива» шла метрах в 15 за машиной Рябцева. Опер бросил угрюмый взгляд в зеркало заднего вида, пытаясь разглядеть, кто был внутри. Силуэт водителя. Рядом пассажир. Оба рослые мужики.

«Нива» двигалась следом, не отставая и не обгоняя, с тех пор как Рябцев выехал на Каширское шоссе. Памятуя о словах Бегина, которые не могли не подействовать на опера, он решил проверяться. И теперь пожалел. Паранойя обволакивала и затягивала его на глазах.

– Володь? Все нормально?

– Все хорошо. – Рябцев заставил себя улыбнуться сидящей рядом Вике. – Просто волнуюсь немного.

– Я тоже, – обрадовалась она. – Первое УЗИ! Спасибо, что поехал со мной. Мы должны вместе увидеть его в первый раз, правильно?

Рябцев свернул на Кутузовский. Можно было ехать прямо по Каширке вплоть до Советской и затем почти по прямой до клиники. Но тогда пришлось бы проезжать мимо управления. Если у него на хвосте бандиты, они не станут рисковать и приближаться к УВД.

В зеркале заднего вида Рябцев успел разглядеть «Ниву», которая стремительно проскочила мимо, уносясь дальше по главной транспортной артерии города. Рябцев невольно выдохнул.

Вика ласково положила ладонь ему на колено

– Не переживай.

Проклятая паранойя. Проклятый Бегин.

Проклятый Лопатин! Сидел бы сейчас в подвале и сканировал себе бумажки, ненавидя собственную работу и весь мир вокруг. Зато не было бы ничего этого. Не было бы паранойи. Не было бы Ольги…

В клинике их уже ждали. Девушка на стойке проводила их до кабинета узи. Женщина в белом халате уложила Вику на кушетку. Эту процедуру Рябцев десятки раз видел по телевизору: обнажается живот, его мажут гелем – какой-то прозрачной липкой дрянью, похожей на слизня – и затем водят по этой водянистой поверхности проводным датчиком.

– 3D-формат? – с удивлением прочел Рябцев на аппарате. – А специальные очки выдавать когда будут?

– Володя! Ну что там? Все в порядке?

– Все в норме, – обнадежила Вику медик. – Никаких аномалий я не вижу. На этой стадии уже можно выявлять пороки развития плода.

– На какой стадии?

– У вас приблизительно девятая неделя беременности.

– Девятая, – ахнула Вика и схватила стоявшего рядом Рябцева за руку. – Я уже на третьем месяце, представляешь?

Рябцев не представлял.

– Хотите посмотреть? Вот ваш ребенок. Видите? Вот здесь на экране.

Рябцев вгляделся. На мониторе на черном движущемся фоне мелькало и пульсировало какое-то бесформенное пятно, похожее на налипшие остатки табака на дне пепельнице, если резко ее перевернуть.

– Круто, – сказал Рябцев.

У него завибрировал сотовый. Медик с укором покосилась на опера.

– Я же просила телефон не включать. Оборудование реагирует…

Пообещав исправиться, Рябцев выскользнул в коридор и достал телефон. От надписи на дисплее у него лишь разболелась голова – словно что-то чужое проникло в лоб и принялось стучать по стенкам черепа. Звонила Ольга.

– Да, привет. Слушай, я на работе сейчас, тут запарка очень большая. Я попозже тебя сам наберу, хорошо?

Поспешно отключившись, Рябцев тяжело вздохнул. Дальше так он не выдержит. Еще пару дней назад перспектива иметь связь на стороне – особенно, если это обрамлялось сладкой местью в адрес Вики – казалось пусть сложной, но заманчивой, притягательной. Теперь все это вызывало мигрень и желание проснуться.

Остаток дня Бегин посвятил материалам Зубова, которые из опорного пункта привез сам майор Богданов. Их было больше, чем Бегин ожидал. Напечатанные на компьютере, написанные от руки самим участковым и жителями участка, который он обслуживал, одиночные листы и целые стопки бумаг, соединенные степлером или канцелярскими скрепками… Три папки, плотно набитых документацией.

– Как много всего, – сказал Бегин. – Это за какой период?

– За месяц, как и просили.

– Большой участок, я смотрю.

– Пятнадцать тысяч человек, – ответил Богданов. – На участке Зубова было пятнадцать тысяч человек. На территории, который обслуживает наш опорный пункт, самый большой по численности участок был именно у Зубова. Но он справлялся. Потому что Зубов был…

– …Участковый от бога, – кивнул Бегин. – Я уже понял. Здесь все?

– Вот тут законченные дела, которые Зубов готовил к передаче в архив, – Богданов взялся за одну из папок. – Само собой, мы их передали, так что здесь копии. Их отдел убийств уже изучал, кстати. Вот здесь, во второй папке, текущие материалы, по которым Зубов только начинал работу, или по которым даже не успел ничего сделать. Жалобы, заявления, сигналы от населения… Вот здесь все остальное. Планы, обходы, задания от следователей по уголовным делам. В общем, разберетесь.

– Постараюсь.

– Будет нужна помощь, обращайтесь сразу, – Богданов положил перед Бегиным свою визитку. – Я сделаю все, чтобы помочь. Зубов был моим другом.

Бегин взялся за первую папку. Он вооружился ручкой и несколькими чистыми листами бумаги, куда решил выписывать все, что покажется ему имеющим значение. Но теперь выяснилось, что это работа надолго.

Бегин не заметил, как опустился вечер, а в коридорах управления стихли голоса. Глаза следователя слипались, он постоянно зевал – бессонная ночь давала о себе знать. Хотелось кофе, но чайник уже был пуст, а перспектива прыгать с емкостью на одной ноге до кулера с водой радости не вызывала.

Потом ему на сотовый позвонили с неизвестного номера. Судя по порядку первых цифр, это был сотовый.

– Добрый вечер, Александр, – услышал он женский голос и не сразу узнал журналистку Свету Уколову. – Вас Уколова беспокоит. Как поживаете?

– Вашими молитвами. Здравствуйте.

– Плохо, значит, молилась. Я про вашу ногу. Сильно пострадали?

– Как вы узнали?

– Плохим я была бы криминальным репортером, если бы не узнала. Дадите комментарий?

– Можно вас попросить не писать об этом, – нахмурился Бегин. – Вся информация по следствию сейчас закрыта.

– У меня есть источник. А вы косвенно подтвердили, между прочим. Только что.

Бегин вздохнул.

– Хотя бы не указывайте мое имя. Это просьба.

– Хорошо, – в ее голосе зазвучали кокетливые нотки, – но чисто из уважения к вам. И в надежде на дальнейшее сотрудничество. Ведь наш уговор в силе?

– Я все помню.

– Вот и отлично. Тем более, вы знакомы с моим братом.

– Какой я шустрый. Когда же я успел?

Света рассмеялась.

– Федор. Стритрейсер. Вы с ним как-то общались. Это мой родной брат.

– У которого есть знакомые в полиции, – кивнул Бегин. – Хотел спросить, кто же ваш источник, но теперь, наверное, не стану.

В кабинет вошел Рябцев. Недовольный, угрюмый и хмурый. Он плюхнулся на стул и, разложив на столе свои табачные принадлежности, принялся демонстративно крутить сигарету. Бегин скомкал разговор со Светой, пообещав связаться с ней, когда «наступит время», положил трубку и вопросительно уставился на Рябцева.

– Сам скажешь, что случилось, или снова будем ждать твою жену?

– Очень смешно, – огрызнулся Рябцев. – С женой все в порядке. Не все в порядке… со всем остальным. Черт, почему в жизни все должно быть сложно? Почему нельзя… просто жить?

– Просто живи. Что тебе мешает?

Рябцев протяжно вздохнул и тоскливо посмотрел на Бегина.

– Слушай, нет желания выпить? Около твоего дома бар есть неплохой, мы там с мужиками день угрозыска как-то отмечали. А я завтра, если хочешь, помогу тебе разгрестись с материалами Зубова.

Работы было много. Но мозг Бегина на вторые сутки без сна соображал туго и со скрипом.

Перед уходом Бегин открыл сейф и вытащил выданный ему сегодня пистолет и две – основную и запасную – обоймы патронов.

 

Глава 3

Бар был неумело и безвкусно стилизован под ковбойский салун. Работники бара странно косились на вошедших гостей, один из которых помогал второму добраться до столика. Но, когда Рябцев подошел к стойке заказать пиво, кажется, узнали его и потеряли к вновь прибывшим всякий интерес.

Первую кружку Рябцев тянул молча, лишь сначала сосредоточенно закручивая сигарету, а затем – так же сосредоточенно ее покуривая. А вот на второй кружке он не выдержал. Рябцеву было жизненно необходимо с кем-то поделиться.

– У меня жена беременна.

– О. Поздравляю.

– Спасибо…

– Не заметно особой радости.

– Потому что нет особой радости. То есть, я рад, потому что мне ведь четвертый десяток идет, и как бы пора. Да и детей я всегда любил. У меня вон племянница есть, я с ней вожусь постоянно, когда видимся, она от меня в восторге и… – Рябцев отмахнулся. – Короче, дело не в этом. Дело в том, что… Вот знаешь, иногда кажется, что жизнь, она, б… дь, прикалывается над тобой. Ждет самый неподходящий момент, чтобы подсунуть тебе что-то такое, от чего челюсть отвиснет. Мы с Викой семь лет женаты. Семь. Сначала не до этого было, потом… потом снова не до этого. Потом одна проблема, потом вторая. И вот на тебе. Не месяц назад. Не два месяца назад. Не даже неделю назад! Именно сейчас. Надо же этому было случится именно сейчас! А ты, б… дь, разгребай.

Бегин с интересом наблюдал за ним.

– Не знешь, как об этом сказать своей подружке?

– Твою же мать, Бегин, – разозлился опер. – Не начинай, а, нормально ведь сидим, общаемся?!

– Хорошо, молчу. Как скажешь.

Рябцев попыхтел. Докурил. Допил пиво. Отправился к стойке еще за двумя кружками, себе и Бегину, и, усаживаясь назад, нехотя признал:

– Знаешь, ты тогда правильно заметил. – Рябцев ткнул указательным пальцем в обручальное кольцо. – Я его несколько месяцев назад только надел снова. У нас с женой… трудности были. Чуть не развелись. По ее вине. Не хочу говорить, что там у нас было, но это была ее вина. Она поступила некрасиво и херово по отношению ко мне. Так, как жена поступать не должна. Типа нарушила табу. Понимаешь?

– Примерно. Ну, а чего не развелись? Разбежались в разные стороны – и нет проблемы.

– Потому что жизнь немного сложнее, чем… чем может показаться, если просто об этом рассказывать. Подводные камни. Эмоции. Общее прошлое. Привычки. Много всего. Я думал уйти от нее. Серьезно думал об этом. А потом как-то само собой… все вернулось назад. Как было.

Бегин закурил.

– Но ты затаил на нее злость. И теперь мстишь, трахаясь на стороне.

– Твою же мать, – зло протянул Рябцев. – Бегин, ты даже не представляешь, как с тобой сложно. Что ты за человек вообще такой? Как тебя до сих пор собственные коллеги в комитете еще не прибили, а? Умный, блин, советы он раздает. Ты хотя бы сам знаешь, что это такое вообще – брак? Был когда-нибудь женат?

– Да, был… Она умерла.

– Черт, – осекся Рябцев. – Прости, я не знал…

– Конечно, не знал. Я не рассказывал.

Потом они заказали еще по кружке. Когда Рябцев принялся мастерить очередную самокрутку, Бегин упросил его показать, как это делается.

– Вот, смотри. Берешь бумагу. Вот так, видишь? Пальцами, тремя пальцами держишь, а средним пальцем снизу придерживаешь, чтобы форму держала. Ага? Ставишь фильтр. Ставишь сразу, а не потом. Понял? И насыпаешь. Теперь! Надо утрамбовать. Аккуратненько так, указательным, уплотняем…

Затем они попросили сразу четыре кружки – чтобы не бегать к стойке каждые пять минут. Отсутствие сна в течение почти двух суток делало свое дело – оба даже не заметили, как захмелели.

И тогда язык развязался у Бегина.

– Лена готовила завтрак, а я в ванной был. Умывался, кажется, – говорил Бегин, потягивая пиво, а Рябцев молча слушал, боясь вставить слово. – Услышал, что в дверь позвонили. Кричу ей: «Ты откроешь?». Вода шумела, и я не услышал ничего. А когда выключил воду и вышел в коридор, Лена уже открыла квартиру… Их было двое. Я до сих пор вижу их во сне. Каждую ночь, если только не нажрусь до скотского состояния… Одного из них я называю животным с золотыми резцами. У него были золотые фиксы на верхней челюсти. И я видел его глаза. Это был зверь. Из тех зверей, которых ты просто так не встретишь на улице. Чтобы встретить такого, как он, нужно идти в самые злачные места, в районы, куда простые люди боятся попасть в темное время суток… Второй был бритоголовой тварью. Их было всего двое.

– Что они хотели?

– Убить меня. Их наняли. Их задачей было убить меня и инсценировать все под ограбление. Ублюдков подослал фигурант по одному из дел, которые я тогда вел. Потому что я хотел раскрутить его на максимум.

Бегин помолчал. Рябцев решил было, что тот больше не вернется к неприятной теме, но Бегин заговорил снова.

– Они сразу начали бить. Не меня, Лену. Потому что она была ближе. Животное с фиксами врезало ей в лицо, а потом воткнуло в стену. С такой силой, что я слышал… этот звук. Звук ломаемых костей. Я как обезумел. Сразу бросился к ним. А сам был сопливым следаком прокуратуры. Ствола не носил, приемами рукопашного боя не владел… Меня положили на пол. Сразу положили – ударом биты по лицу. Потом были удары по рукам и ногам. Перебили кости, чтобы я больше не мог брыкаться. Потом по мне прыгали, ломая ребра… Они много чего делали. Я то отключался от боли, то снова приходил в себя. И до тех пор, пока мог смотреть, я смотрел на Лену. Но видел только ее ноги.

Рябцев молчал, позабыв обо всем. Собственные проблемы казались никчемными и слишком мелочными, мещанскими, чтобы даже думать о них. В этот момент Рябцеву стало кристально ясно, почему Бегин так реагировал на его, Рябцева, измену жене. «Имеем – не храним, потеряем – плачем».

– Она тоже была беременна, – проронил Бегин. – На пятом месяце.

– Б… дь, – пробормотал Рябцев. – Ё… ные суки.

Больше всего на свете ему, пьяному и пораженному услышанным, хотелось вскочить и сделать для Бегина что-нибудь. Но что, он не знал.

– Самое жуткое, когда ты просыпаешься – и понимаешь, что в твоей жизни нет больше ничего и никого. Это заставляет очень сильно… пересмотреть свои взгляды на эту самую жизнь. Когда я очнулся в больнице, выворачиваясь наизнанку от боли, я понял это. У меня не было жены. Не было ребенка, которого я даже не видел, но который существовал. У меня не было даже дома. Было только собственное проклятое тело. Которое не смогло сделать ничего…. А могло просто валяться и смотреть, как уничтожается все.

Следующие кружки они выпили почти залпом. Бегин сам, наплевав на уговоры Рябцева, который предлагал его оттащить, сходил в туалет. Вернувшись за стол, пьяно хмыкнул:

– Я забыл про ногу. Наступал на нее. Обещал не забыть, что с ней, а сам забыл.

Рябцев мутным взглядом посмотрел на ногу Бегина, едва при этом не свалившись на пол, на самого Бегина.

– Почему тебе не больно? – икнул Рябцев.

– Что?

– Почему тебе не больно? Я давно заметил. Там на трассе ты расхерачил ногу о сухую ветку. Почти до кости. Вчера ты проткнул ногу насквозь… Почему тебе не больно?

Бегин поколебался. Но он был пьян, и язык развязывался сам собой.

– У меня анальгезия. Такая херня, при которой из-за передозировок обезболивающими и сильных стрессов, в общем, перегрузки нервной системы, ты теряешь способность чувствовать боль. Совсем. Если тебя режут, ты чувствуешь прикосновение. Чувствуешь, как в ране на твоем теле копается рука. Чувствуешь почти все… Кроме боли. Ее нет. Чертовой боли – нет… Ты можешь сидеть, пить пиво, гнить заживо… и даже не подозревать об этом.

Бегин залпом влил в себя остаток пива и, шатаясь, побрел к стойке заказывать еще.

Рябцев смутно помнил, как долго они сидели в баре и сколько еще выпили. В памяти отпечаталось, что Рябцев пытался волочить Бегина по улице, а тот упирался, выдергивал руку и шагал сам. В подъезде он хотел идти по лестнице – Рябцев еле уговорил его отправиться наверх лифтом. Около квартиры Бегин, что-то бубня, искал «куриные лапы» на полу лестничной клетки и порывался выхватить пистолет и отправиться зачищать от убийц из банды ДТА верхний этаж.

Все это время из головы Рябцева, который протрезвел на свежем ночном воздухе, не выходили словно отпечатавшиеся там слова Бегина.

– Володя, я не боюсь смерти. Серьезно. Совсем. Я ведь очень много думал об этом… Это как младенцы боятся ступить на зеленую траву, не понимая, что она из себя представляет. А где есть страх, там мы сразу создаем мифологию. И это всегда мифология ужаса. Но ведь никто не вернулся оттуда, чтобы унять этот священный ужас перед неизвестным – или наоборот, чтобы убедить, что бояться реально стоит. Так почему мы, приземленные сгорбленные к земле насекомые, так уверены, что после смерти нас ждет что-то ужасное? Мы ведь уже переживали смерть однажды. В тот самый день, когда мы рождались. Привычная для нас вселенная разрушилась, а впереди был яркий свет – и леденящий душу ужас. Говорят, родовая травма так сильна, что мы всю жизнь несем на себе ее отпечаток. Это было самое ужасное, что мы все пережили. Но мы – пережили. А потом нам сказали, что это была вовсе не смерть. Так ведь? Оказалось, что это было только начало жизни. Так стоит ли бояться? Когда я сдохну, кто знает, может быть, не будет ничего. Наступит пустота. Но если сознание останется жить, я закрою глаза и полечу туда, где свет. А весь этот рукотворный ад, который мы якобы любим, но на который жалуемся каждый божий день, всю свою жизнь, с утра до вечера, – Бегин махнул рукой вокруг, – пусть катится к чертям собачьим.

Рябцев все-таки сумел не только затолкать упирающегося и что-то бубнящего Бегина в квартиру, но и даже довести его до кровати. Бегин отключился мгновенно – сразу, как уронил голову на подушку. Рябцев, спотыкаясь и матерясь, скинул с него обувь. Даже в кромешной темноте было видно, что бинты на ноге Бегина были красными – кровь из открывшейся кровоточащей раны пропитала каждый миллиметр перевязки.

– Почему – «не было дома»? Ты сказал… тогда, когда рассказывал… Ты сказал, что у тебя не стало даже дома.

– Они его сожгли.

Ничего не соображая, Рябцев уставился на Бегина.

– То есть как? А ты – ты был внутри? – Бегин кивнул. – Погоди. Тебе сломали руки. Ноги. Жуть, б… дь, какая… Подожгли все… Как ты выжил? Как ты выбрался?

– Вытащили. Не знаю точно. Я пришел в себя в больнице. Открытые переломы рук и ног. Даже пальцы на ногах, и те сломаны. Всмятку 12 ребер, некоторые на шесть-семь осколков. Эти куски костей, б…, проткнули все, до чего смогли достать. Легкие, диафрагма, печень. Каким-то чудом, хер знает каким, уцелело сердце, иначе я бы здесь сейчас не сидел. Отбили почку. Из-за внутренних кровотечений даже часть кишечника вырезать пришлось… – Бегин ухмыльнулся, пытаясь сфокусировать взгляд на Рябцеве, который не сводил глаз с Бегина. – Меня собирали по кускам. Как чертов пазл. Тридцать две операции подряд в течение года.

– Охереть. Сань… Даже не знаю, что сказать…

– Весь этот проклятый год в больнице я лежал, прикованный к кровати, – там, в баре, рассказывал Бегин. – И все это время была боль… Боль была такая, что я мечтал сдохнуть. Лишь бы не испытывать ее больше. У меня слов не хватит, чтобы описать это. Я кричал. Я выл, б… дь, так, что срывал голосовые связки. И врачи пытались мне помочь. Пичкали меня анальгетиками. Лошадиными дозами анальгетиков. А я орал, хрипел, выл и просил еще и еще… Иногда отключался. Но лучше не становилось. Потому что, когда я отключался, я видел тех двух тварей, которые кромсали меня на куски. И видел Лену и ее кровь. Потом ты приходишь в себя… и боль возвращалась. Немедленно. И я снова кричал, выл, сжимал кулаки так, что ломались ногти… и требовал еще обезболивающего. А потом наступил тот момент, когда все ушло. Почти сразу. Я думал, это улучшение. Но оказалось, это анальгезия.

На всякий случай Рябцев спрятал в шкафу пистолет Бегина. А потом вышло так, что он нашел бутылку пива в его холодильнике. И в конечном итоге Рябцев, проверив, крепко ли заперта только сегодня установленная новенькая дверь, сел на кухне. Пиво в него больше не лезло. Рябцев курил самокрутки, смотрел в окно и вспоминал слова Бегина.

– Ты живешь с женщиной. Каждое утро и каждый вечер видишь ее. Спишь с ней. Вы вместе ужинаете и общаетесь на разные темы. И ты, дурак, почему-то думаешь, что так будет всегда. Но в этом мире нет ничего постоянного. Наша уверенность в том, что та жизнь вокруг, к которой мы привыкли, это навсегда – самая тупая наша ошибка. Ты можешь сдохнуть в любой момент. Наша планета может взорваться к чертям в любой момент. Вселенная может разлететься к чертям в любой момент. Мы сидим и думаем: «Через год я куплю машину, а через два года мы заведем ребенка». А потом жизнь показывает, что ты – никто, песок под ногами. – Бегин горько ухмыльнулся. Он был вдребезги пьян, а по его щекам, как с изумлением вдруг обнаружил Рябцев, текли слезы. – Знаешь, что для меня было самым хреновым – там, в больнице, пока я год валялся под капельницами? Я понимал, что просрал все. Дом. Жену. Счастье. Нормальное будущее. Просрал всю жизнь. Я это понимал, смирился. На что-то из этого мне вообще было плевать. Но вот то, чего я не мог простить миру тогда и не могу простить до сих пор… Так это то, что он украл у меня возможность даже увидеть ее в последний раз. Увидеть ее лицо. Запомнить его таким, каким оно было в тот последний момент. Я даже не смог побывать на ее похоронах, потому что в этот самый момент валялся в больнице и извивался от боли, как червяк…

Рябцев вспоминал слова Бегина, которые поразили его в самое сердце. Рябцев думал о Вике и Ольге. И вдруг он понял, что Бегин был прав, когда задавал так раздражавшие Рябцева вопросы про месть жене и про смысл такого брака. Бегин был – прав!

Рябцев женат. У него есть Вика, а скоро будет и ребенок. Все остальное не имело никакого значения. Обиды, предательства, месть, вранье… Это мусор, который ему нужно было выбросить из жизни одним махом, не задумываясь. И, как говаривал его, Рябцева, отец – делать то, что должен делать.

Теперь Рябцев точно знал, как ему поступить.

 

Глава 4

В эту ночь Федор был воодушевлен, как никогда. У него было предчувствие, что их ежедневная работа близится к своему логическому завершению – поимке банды. И причины для этого были. Во-первых, сейчас их больше. В эту ночь на пустыре, месте традиционных сборов перед выездом на трассу, Федор насчитал 90 человек. Пустырь едва вмещал всех активистов движения, которые решили внести свою лепту в их общее дело. Во-вторых, теперь у них была новая тактика, разработанная Федором и его ближайшими соратниками после покушения на Носа. В-третьих, помимо увеличения числа машин и людей – участников ночных рейдов – Федор работал и по другому направлению, которое именно сегодня принесло свои результаты.

Колонна ярких спортивных автомобилей, рычащих каждая на свой лад, словно огромная стая космических существ из футуристического будущего, заполонила крупную автозаправочную станцию неподалеку от развязки, соединяющей кривыми бетонными монолитами Домодедовское шоссе и М-4. Пока одни расплачивались с кассирами, не верящими своему счастью – о такой толпе пожирающих топливо спорткаров, заливающих исключительно полные баки, можно был лишь мечтать – другие сгрудились вокруг Федора.

– Звонил Нос. Всем привет. Он желает нам удачной охоты. У самого Носа все пучком, заживает как на собаке. На одну медсестру глаз положил, просит привезти ему ящик г… донов, – по ряду стритрейсеров проползли смешки. – Кто хочет навестить его в больничке, милости просим. Завтра я часам к пяти хочу к нему заскочить. Кто со мной – звоните.

Ему принесли сдачу. Пряча деньги в карман, Федор продолжал:

– Дальше. Народ, все вы знаете, что я на нашем паблике веду ежедневный отчет о проделанной за ночь работе. Так вот, на меня вышел один человечек. Он совершенно бесплатно готов одолжить нам тепловизор. Крутой прибор, который стоит почти полтора ляма.

– Зачем нам? – буркнул кто-то.

– Затем, мля. Уроды разбрасывают шипы на асфальте, а сами что делают? Иногда сидят в тачке, а иногда, как все мы знаем, прячутся где-то в обочинах, в кустах, за деревьями. С помощью тепловизора мы сможем их увидеть, а значит, правильно среагировать. И если повезет, взять их теплыми, пока они будут думать, что сидят себе в кустах в полной безопасности. Круто? Круто. Так что теперь у нас не только массовка, но и крутые гаджеты, которых нет даже у ментов. Завтра я встречаюсь днем с этим человечком, он мне все показывает, как тепловизором управлять и пользоваться.

Федор осмотрелся. Заправщик шептался о чем-то с кассиршей за решеткой, косясь на толпу стритрейсеров. Пора было освобождать территорию АЗС.

– Так, ладно. Забиваем полные баки, кто еще не забил. И уходим на трассу. Как и договаривались, сегодня идем двумя колоннами. Во главе первой я, Артур, Сухарь, Бобер и Петро. Мы уходим на Домодедовское шоссе, на М-4 «Дон» до Ртищево, где сворачиваем на Каширку и возвращаемся назад. Вторую колонну ведут Кукарский, Штейн, Карчикян и Смокин. Они идут по Каширскому шоссе на М-5 и прочесывают ее до большой бетонки. Связь каждые пятнадцать минут. Так мы окучим за одно и то же время вдвое больше площади и ничем не рискуем, потому что теперь нас много. И главное, народ! Все учли ошибку Носа? Его от смерти спасли только реакция и опыт. У большинства остальных такой подготовки нет. Теперь в одиночку на дороге не остается никто. Только все вместе. Теперь это правило номер один.

Предчувствие не подвело Федора. Улов появился практически сразу – через полчаса после того, как колонна во главе с ним вышла на ночную трассу. За поворотом на Бронницы они заметили стоявшую в обочине серую «черри», внутри которой метались огоньки.

Действовали, как всегда: три машины – Федора и ударных групп в составе Артура, Сухаря, Бобра и Петро – блокировали «черри» с трех сторон. Они еще не успели выскочить из автомобилей, как рычащая колонна замерла, заняв всю крайнюю полосу, насколько хватало взгляда.

В машине сидели двое. В свете фар мелькнули стеклянные глаза водителя. Артур распахнул дверцу, и Сухарь с Бобром с оружием в руках взяли на мушку парня за рулем.

– Из машины вышли! Вышел!

– А вы кто такие? – неровным голосом, словно язык его не слушался, пробормотал водитель. – Пошли нах… отсюда, а то у… бу!

Его выволокли на воротник. Из салона машины ударил в нос характерный запах марихуаны.

– Опа. Че, пацаны, накуриваемся потихоньку?

Пассажир оказался менее дерзким, но более шустрым. Он выпрыгнул из «черри», когда Петро и еще двое стритрейсеров шагнули к его дверце, и бросился бежать в лес. У обочины споткнулся и кубарем покатился вниз.

– Держи его! Стой, б… дь!

Петро первым догнал пассажира. Прыгнул на его спину, вжав в траву. Когда подоспело подкрепление, они подняли пассажира и, что-то нечленораздельно мычащего, поволокли наверх.

– Оружие в машине есть?

– Иннах.

Федор схватил водителя за волосы и дернул назад, шипя в лицо:

– Слышь, обсосок, я с тобой цацкаться не буду! Оружие, повторяю, есть?

Сухарь и Бобер с фонарями в руках обследовали салон. Сухарь присвистнул и хлопнул Федора по руке, привлекая внимание:

– Укол, зацени-ка.

Луч фонаря высветил рулевое колесо. Панель под ним была вскрыта, из панели торчали разноцветные проводки.

– Ключа в замке нет. Угнали тачку хлопцы.

– Где машину угнал? – Федор ткнул водителя в бок. – Слышь, ты? Где взял тачку?

– Пошел на х…

– Артур, звони гайцам, пусть наряд присылают. Поворот на Бронницы. Скажи, у нас тачка в угоне. И номер им продиктуй, пусть сразу по базам пробьют.

Петро тем временем обыскал карманы пассажира, выкладывая их содержимое на крышку капота «черри».

– Укол!

Федор посветил фонарем на капот. На металлической поверхности лежали тонкий обшарпанный кошелек, сотовый телефон, зажигалка и пачка сигарет. И треугольный сверток, размером чуть больше спичечного коробка, из газетной бумаги.

– Там анаша. Что-то осталось еще, не все сдолбили.

Водитель стал приходить в себя, осмысленным взглядом осмотрел обступивших «черри» людей и испуганно замычал:

– Вы кто вообще? Это моя машина. Не надо… не надо ментов.

Экипаж ДПС прибыл быстро – они как раз патрулировали участок трассы десятью километрами южнее. Как оказалось, машина действительно в угоне: регистрационный номер был внесен в базу не более двух часов назад, когда владелец автомобиля выглянул в окно и вдруг не обнаружил во дворе своего железного коня.

Оставив любителей анаши на инспекторов ГИБДД, колонна двинулась дальше по трассе. Дорога постепенно сужалась. Машин было все меньше – сказывалась и ночь, и все большая удаленность от Москвы – трасса сузилась до четырех полос, фонарные столбы попадались все реже, а значит, затемненных участков было все больше. По приказу Федора колонна сбросила скорость и сейчас двигалась не более 80 километров.

– Укол, тут стоянка стихийная через пять километров, – донесся из включенного на конференц-связь и громкий режим сотового телефона. – Мы там неделю назад брошенную тачку нашли, помнишь? Проверим?

Стихийная стоянка находилась по правую сторону. Это была просто небольшая погруженная в темноту полянка, словно вырванная у обступавшего ее со всех сторон леса. Участок трассы находился между двумя деревушками, в которых не было мотелей и платных стоянок, и здесь местные находчивые граждане устроили свою, стихийную стоянку. На ней останавливались дальнобойщики, не дотянувшие до Москвы, а по утрам собирались междугородние маршрутки, устроив себе здесь что-то вроде конечной. Съезд на пустырь был узким, на нем не могли разъехаться две машины, но это был даже плюс – никто не улизнет во время проверки даже при всем желании – разве что в лес.

Обложили стоянку в мгновение ока, все действия за недели рейдов на трассе были отточены. Первые три машины колонны – Федора и ударных групп – сразу за въездом разъехались в разные стороны, блокируя дальнюю и боковые стороны поля. Остальная часть колонны, насчитывающей 23 автомобиля, забились на стоянку вразнобой.

На поляне стояли две фуры и три огромных грузовых прицепа. Между ними темнела старенькая «шестерка» с тонированными стеклами. Федор и ударники с ружьями и травматиками двинулись к легковому автомобилю, пока все остальные взяли на себя проверку фур и их водителей.

Федор стукнул в водительское стекло. Оно наполовину опустилось. За рулем находился угрюмый, напряженный и чуть напуганный водитель – небритый парень со сломанным носом.

– Выходим, – сказал Федор. Тот колебался. – Выходим, говорю, выходим!

Поняв, что спорить бесполезно, небритый выбрался из машины.

– Что ты тут делаешь?

– Я?

– Ну не я же. Что тут делаешь?

– Охраняю.

– Кого?

Небритый кивнул на фуры, которые были взяты в кольцо стритрейсеров. Одни уже говорили с сонными растерянными водителями, расспрашивая про маршрут, наличие оружия и накладных, другие заглядывали в прицепы, проверяя их содержимое.

– Типа охранник?

– Ну да…

– Багажник открываем. Мы просто проверим, не очкуй. Давай, давай, открывай!

Небритый повиновался. Луч фонаря выхватил бейсбольную биту и пистолет, лежащий на старой засаленной куртке. Сухарь одним пальцем, просунув его в дужку спускового крючка, поднял пистолет.

– Травматик?

– Пневматика, – покачал головой Сухарь. – Пугач.

– Это все твое? – водитель уныло кивнул. – Ладно. Документы покажи.

– Мужики, мне не нужны неприятности, я просто…

– Вот и покажи документы, твою мать. Сам откуда?

– Ебург. – водитель протянул книжку с автодокументами.

– Ебург это чего? А, Екатеринбург? Петро, посвети.

Петро щелкнул фонариком. Федор пробежался глазами по правам и техпаспорту. Заглянул на регистрационный номер «шестерки». Все было в порядке.

– Не боишься один тут охранять, в глуши такой? – Федор вернул небритому документы. Заполучив их обратно, тот почувствовал себя гораздо комфортнее.

– Да я не один. Дальнобойцы спят, но если че, я сигналю, все вскакивают…

– Часто подозрительные машины заезжают?

– Какие?

– Подозрительные, блин. Мутные типы на легковушках. Два-три человека, может четыре. Знаешь, покрутятся, пошныряют и уходят.

– Бывает иногда, – пробурчал небритый. – Но к нам менты местные иногда заглядывают. Да и местные нас знают, так что проблем пока не было пока никаких.

От толпы у ближайшей фуры отделилась тень и подошла к «шестерке».

– Укол, с фурами все нормально. Лук, картошка. Один в Москву едет из Подольска, второй домой в Саратов путь держит. Документы в порядке.

Федор покосился на небритого. Одинокий испуганный парень в полной глуши, вооруженный лишь куском дерева и пугачом, стреляющим крохотными шариками, которые с расстояния в 10 метров уже не могут пробить и лист плотной бумаги. Федор достал визитку.

– Вот. Если что-то не так будет, напряги, или бандосы какие-нибудь – короче, если вдруг прижмет – звони. Подскочим, поможем. Увидишь кого подозрительного, тоже звони.

Небритый закивал, откровенно радуясь, что пришельцы собираются уезжать.

– Номер «шестерки» запиши и нашим ментам на пост передай, пусть пробьют его, – шепнул Федор Артуру, проходя мимо него. Тот кивнул. Федор громче, чтобы слышали все, объявил: – Народ, сейчас идем на Ртищево!

Федор сел за руль. Вокруг зарычали двигатели. Включив фары, Федор дождался, когда ударная группа также рассядется по машинам, и первым тронул педаль акселератора.

Проезжая мимо забившихся на поляну машин соратников, Федор вырулил на ведущую к выезду на трассу дорожку. И тут заметил автомобиль, черневший у обочины трассы метрах в 20—30 от поворота на стоянку. В этот момент автомобиль тронулся и медленно покатил к съезду на поляну. Встав боком, он заблокировал выезд.

– Смотри, б… дь, борзый какой, – проворчал Федор.

Тормознув, он посигналил. Перед ним чернела тенью светлая «шевроле». Фары «ниссана» Федора упирались в боковые дверцы автомобиля, и он увидел, как опускается стекло пассажирской дверцы. Чертыхаясь, Федор приоткрыл дверцу и, высунув голову, крикнул:

– Э, дорогу дай?!

Кто сидел внутри, Федор не видел. Просто темный силуэт. Человек зашевелился. Высунул руку из машины. И в свете собственных фар Федор, холодея и не веря своим глазам, вдруг увидел блеснувшую сталь пистолета.

Загрохотали выстрелы. Первая пуля разнесла лобовое стекло, швырнув на лицо Федора осколки. Крича, Федор пригнулся, уткнув лицо в рулевое колесо, дернул, не глядя, рычаг передач и дал газу. Грохотали выстрелы. Пуля пробила воздуховод и обдала жаром плечо. Взревел двигатель, и «ниссан» рванул назад. Пронесся пять метров и врезался в идущую сзади машину ударной группы.

От столкновения «ниссан» развернуло боком. Выстрелила подушка безопасности, разбивая лицо Федора. Его голову дернуло назад. В глазах засверкали вспышки, сквозь которые фоном мелькали потолок салона, окно, пассажирское сиденье. Федора словно закружило в пространстве безумным вихрем, и координация пропала – он летел в тартарары, в никуда. Словно издалека он слышал, что выстрелы продолжали грохотать. Огонь вспыхнул в груди Федора, а потом огнедышащий жар заполонил все его сознание.

В голове мелькнула последняя мысль: он был прав. Предчувствие его не обмануло.

После чего наступила темнота.

 

Глава 5

Сокол опустился на большой валун, видневшийся у кромки леса. Взъерошив перья, он повертел головой и замер, изучая людей. Черные глаза хищника уставились прямо на Бегина. Тот ответил тем же, созерцая птицу. Сокол открыл изогнутый крючком острый клюв и издал хриплый крик, после чего резко взмыл вверх. Набирая высоту, он пронесся над полицейскими машинами, сделал широкую дугу и скрылся за верхушками деревьев.

– Один из наших оперов сейчас дежурит в больнице, – услышал Бегин голос Стасина. – Говорит, операцию сделали, состояние стабильное.

– Он в сознании?

– Нет. Как только Уколов придет в себя, и врачи разрешат с ним поговорить, наш человек сразу отзвонится.

Желтый хищный «ниссан», чем-то смахивающий на только что наблюдавшего за опергруппой крылатого зверя, стоял там же, где и замер ночью, изрешеченный пулями. Машина стритрейсеров, пострадавшая при столкновении, также была здесь. Остальные еще ночью, после приезда опергруппы, смогли выбраться на трассу вдоль покатой обочины.

На месте перестрелки – точнее, расстрела, потому что никто из стритрейсеров не успел сделать ни единого выстрела – опергруппа работала последние шесть часов. Пришлось опросить всех присутствующих, которых набралось почти 50 человек. Криминалисты в обочине трассы сняли отпечатки протектора от колес «шевроле», оставивших следы на участке земли у съезда на поляну.

Один из стритрейсеров, представившийся Сергеем Бобровым – это в его машину врезался удирающий от града пуль Федор – говорил с Рябцевым.

– Они специально нас из игры вывели. Пасли нас, сто процентов. Мы забились на этот пятачок, где только один выезд. После чего они подкатили, подождали, когда Укол начнет движение, и обстреляли его. И тем самым заблокировали путь на трассу всем остальным. Наши через полминуты уже выскочили на асфальт, а того «шевроле» и след простыл.

– И номер никто не разглядел?

– Как? Мы его только сбоку видели. Да и то в темноте, а они палили не переставая… Никто ничего не успел сообразить, как они свалили. Суки…

Высоко над поляной с характерным гулом пролетел вертолет. Он двигался на юго-восток. Это была уже вторая вертушка за последние десять минут, которую видел Бегин.

– Откуда вертолеты?

– Шеф привлек, – отозвался Стасин. – С главком связался и выбил. Они квадрат за квадратом прочесывают. Все проселочные дороги, все соседние поселки, все. Не могли же они сквозь землю провалиться. Пост ДПС через пять километров, но до поста «шевроле» уже не доехала. Значит, где-то свернула.

– Или развернулась и ушла в обратном направлении.

– Или так…

К Бегину подошел криминалист.

– Мы подключили видеорегистратор к компьютеру, скачали файл. Есть картинка. Хотите посмотреть?

Бегин кивнул и направился за криминалистом. Они забрались в фургон, битком набитый оборудованием и аппаратурой – от прожекторов для работы опергруппы в ночное время суток до компьютера и мини-лаборатории, призванной проводить наименее сложные анализы непосредственно на месте.

– Вот, момент нападения.

На дисплее ноутбука возникла картинка. Машина Федора медленно ползла вперед. Через несколько секунд в кадре появилась «шевроле», застывшая метрах в пяти перед ним и перекрывшая выезд на трассу. Бегин сощурился, вглядываясь в темную запись на экране. Было видно, как зашевелился силуэт на переднем пассажирском сиденье. После чего загремели выстрелы. Каждый сопровождался вспышкой, чуть озарявшей стрелка. Первым же разнесло лобовое стекло, и картинка резко ухудшилась – уцелевшая часть лобового стекла, за которой находился видеорегистратор, покрылась трещинами. Сквозь них было видно, как картинка стала стремительно удаляться. Затем машину Федора развернуло почти на 90 градусов, в кадре возник капот автомобиля кого-то из стритрейсеров.

– Давай назад, – сказал Бегин. – И на первом же выстреле паузу нажми. На вспышке!

Криминалист промотал чуть назад. Включил воспроизведение, ткнул паузу – и просчитался. Выругавшись, в режиме паузы промотал назад несколько кадров – буквально десятую долю секунды. Остановился на вспышке. В свете мини-взрыва пороховых газов в стволе пистолета убийцы можно было разглядеть голову стрелка. На нем был капюшон, но регистратор сумел зафиксировать низ лица. Бегин увидел перекошенный от напряжения рот.

– Так, – бросил Бегин. – Запись на экспертизу. Из этого кадра постарайтесь выжать все, что можно. Увеличить, осветлить, что угодно. Нам нужно его лицо.

Криминалист без энтузиазма кивнул.

В фургон заглянул возбужденный Стасин.

– Третья вертушка нашла их! В лесу в пяти километрах от трассы, на дорожке на Косино!

Бегин и Рябцев сразу же выехали туда.

– По М-4 дошли до развязки, которая уходит на Каширку, – комментировал опер, давя педаль газа. Машина, ревя, стремительно неслась по дороге, который повторял ночной путь убийц из банды ДТА. – Нырнули направо. А через пару километров свернули к Косино.

– Что-то вроде того, – отозвался Бегин.

Чувствовал он себя паршиво. Ночь, в которую он планировал выспаться, Бегин напился в компании Рябцева, напился почти до скотского состояния. И практически ничего не помнил. Даже не имел понятия, как добрался до дома. А уже на рассвете его растолкал Рябцев, сообщив, что банда нанесла очередной удар. И сейчас Бегина терзало похмелье. Мозг находился в полудреме и работал словно на автопилоте. Несколько кружек крепкого кофе, проглоченных дома перед выездом, помогали первые полчаса, но сейчас действие кофеина давно закончилось. Бегин постоянно курил и страдал от обезвоживания, а еще хотел закрыть глаза – и отключиться от всего.

Рябцев, красные глаза которого также говорили о похмелье и недосыпе, выглядел при этом гораздо лучше. Управляя автомобилем, он несколько раз украдкой косился на Бегина, словно желая что-то сказать, но не решаясь.

– Ты поэтому не водишь?

– Что?

– Болячка эта твоя. Забыл, как называется. Поэтому машину не водишь?

– Я прохожу комиссию каждый месяц. До работы допускают. До управления транспортным средством – ни хрена. Лицемеры.

Рябцев помолчал.

– Ты кричал во сне.

– Я ничего не помню. Слава богу.

– Я все думаю об этой твоей истории… Ты потому бухаешь постоянно, да?

Бегин поморщился.

– Не говори так. Я просто пытаюсь уснуть. Если я не выпью, то засыпаю только под утро. А когда засыпаю, вижу кошмары. Один и тот же сон все эти годы. – Бегин вздохнул. – Я не хочу б этом говорить, Володя. Если вчера я выпил лишка, и у меня развязался язык, это не значит, что теперь мы должны говорить только об этом.

– Да, понимаю, – смутился Рябцев. – Просто… Даже не знаю, как сказать… Хочется как-то помочь. Посоветовать что-нибудь, что ли.

– Никогда не нужно ничего советовать другим, – пробормотал Бегин, закрыв глаза и сразу же чувствуя, как его сознание уносится в далекие дали, проваливаясь в сон. – Людям бы в себе разобраться, а они вечно лезут к другим. Знаешь, говорят, что, когда люди раздают советы, они на самом деле говорят сами с собой.

– Никогда не слышал.

– На самом деле все еще хуже. Люди говорят сами с собой постоянно, не прерываясь ни на секунду. Вся наша жизнь – это один бессмысленный и тупой мысленный треп внутри нашей бестолковой черепной коробки…

Голос Бегина постепенно затихал, а затем он уронил голову на плечо. Рябцев нахмурился и сосредоточился на дороге, решив оставить следователя в покое хотя бы на оставшиеся до пункта назначения пять минут.

«Шевроле» была на крохотной полянке, спрятанной от посторонних глаз кронами высоких деревьев. Над участком посреди леса кружила вертушка, своим видом указывая направление стекающимся на пятачок машинам. Когда Рябцев свернул с узкой проселочной дороги на полянку, здесь уже была машина оперов. В операх Рябцев узнал Волгина и Ткачука из отдела угонов. Судя по усталым лицам и бронежилетам поверх рубах, они работали в составе скрытых патрульных групп на М-4.

Бегин, кряхтя, выбрался из машины. При виде «шевроле» он лишь нахмурился. Вместо в панике брошенной преступниками легковой машины Бегин увидел покореженный огнем черный остов. Выгорело все: шины, сиденья, панель приборов. Черный скелет, совсем недавно бывший автомобилем. Пламя было огромное – Бегин поднял глаза и увидел опаленные ветки деревьев, до которых от останков «шевроле» было добрых три-четыре метра.

– Сожгли подчистую, – прокомментировал угрюмо Ткачук, здороваясь за руку с Бегиным и Ткачуком.

– Облили чем-то?

– Да уж сто процентов облили. Канистры две бензина. Давно не видел, чтоб настолько выгорало все. Грамотно к делу подошли. Нам ничего не осталось.

Бегин обошел автомобиль. Повертев головой, нашел на земле обугленную палку. Бегин вооружился ею и, приблизившись к машине сзади, принялся ковырять над бампером. Пол слоем гари и сажи было невозможно разглядеть хоть что-то. Но теперь Бегин убедился, что регистрационных номеров на «шевроле» не было.

– Они сняли номера, – сказал Бегин. – Зачем?

– Чтоб нам жизнь медом не казалась, зачем еще, – буркнул Волгин.

– Вызывайте криминалистов. Машину, точнее, то, что от нее осталось, нужно отвезти в управление. Пусть делают что хотят, но нам нужен номер двигателя.

***

– Привет. – Ольга выглядела удивленной и обрадованной. – Ты как здесь? Ко мне заехал?

– К кому же еще.

– Соскучился?

Ольга кокетливо улыбнулась и шагнула к Рябцеву, чтобы поцеловать. Рябцев, чувствуя себя последним идиотом, быстро отшатнулся и взял Ольга за локти, не пуская дальше.

– Подожди, Оль…

– Что? – она быстро изменилась в лице, по которому пробежали удивление, недоумение и гнев. – Что-то… Что не так?

Рябцев оставил Бегина около сожженого «шевроле», а сам отправился в магазин-закусочную Потапа, где за прилавком тянула лямку Ольга. Откладывать встречу он не мог. После откровений Бегина и собственных ночных раздумий Рябцев понял, что эти отношения уже сейчас резко усложнили его жизнь. Дальше будет только хуже. Остановиться нужно именно сейчас – пока не поздно.

Рябцев выдохнул, собираясь с духом.

– Моя жена. Она беременна.

– О.

Ольга произнесла лишь это. Но Рябцев увидел, как потускнел ее взгляд. В нем появилось то равнодушие и холод, которым она приветствовала обычных покупателей, тормознувших около закусочной, чтобы купить сигарет или сэндвич.

– Для меня это как снег на голову, – оправдывался Рябцев, чувствуя себя не в своей тарелке. По пути сюда Рябцев репетировал разговор, но в его голове все выглядело гораздо стройнее и последовательнее. Сейчас же он и слов не находил, чтобы объяснить Ольге ситуацию. – У нас все сложно с Викой, но… у меня будет ребенок. Понимаешь? Ребенок. Я не могу. Это неправильно.

– А без ребенка, значит, все правильно было?

– Оль… Ты мне очень нравишься. Да, это так. Я все время думаю о тебе. Но ребенок многое меняет. Надеюсь, ты понимаешь.

Ольга вздохнула. Задумчиво уставилась на трассу, по которой проносились редкие автомобили.

– Я понимаю.

– Прости.

– Ничего, – поколебавшись, она добавила: – На самом деле, у меня ведь тоже есть кое-кто. Но это… не совсем те отношения, которые мне нужны. Была бы я молодой девчонкой – да, без вопросов. Но мне тридцать четыре.

– Кто? – нахмурился Рябцев против своей воли. – С кем ты? Потап? Ворон?

Вдруг Рябцев вспомнил слова Ольги про Воронцова. Она называла его Владом и говорила, что он хороший человек. «Не знаю, что бы я без него делала» – так, слово в слово, сказала Ольга. Рябцев почувствовал, что закипает.

– Ты с Вороном, да? Он тебе не просто так помогал все это время? С похоронами, с работой? Ты с ним спишь?

Ольга делано улыбнулась.

– А вот это, милый мой, теперь тебя никак не должно интересовать. Я в твою личную жизнь не лезу, права не качаю. Вот и ты будь добр не лезть в мою.

Рябцев смущенно кашлянул. Ольга была права, но слова сами вырвались у него из уст. Он не мог понять, как его школьная любовь могла сойтись с откровенным бандитом.

– Ладно, что ж, – сказала Ольга, пожав плечами. – Спасибо хоть, что смелости набрался и все сказал.

– Тебе спасибо, – пробормотал Рябцев. – Мне… мне было хорошо с тобой. Извини, что так вышло. И… ты это, звони, если что. Ну, мало ли.

В улыбке Ольги промелькнула грусть.

– Хорошо. И поздравляю тебя. Надеюсь, ты будешь хорошим отцом.

Все было и просто, и одновременно сложно. Поколебавшись, Рябцев поцеловал Ольгу в щеку. Провел ладонью по ее волосам. Да, он все решил и ни о чем не жалел, но в горле сам по себе появился противный комок.

Он направился к машине, сел за руль. Обернулся. Ольга уже скрылась в дверях магазина-закусочной.

– Б… дь, – вздохнул Рябцев. И, повинуясь секундному порыву, двинул что есть сил по панели справа от руля. Панель грохотнула, рука заныла. Бормоча проклятия в адрес неизвестно кого, Рябцев завел двигатель, развернулся на пятачке перед закусочной и вырулил на трассу.

Через сотню метров во встречном внедорожнике внушительных размеров Рябцев узнал машину Потапа. Человек за рулем скосил на Рябцева угрюмый взгляд, а еще через мгновение внедорожник пронесся мимо.

Рябцев выдохнул, заставляя себя поверить, что укола ревности, только что вспыхнувшего у него в груди, не было. Он все сделал правильно. Теперь он чист перед Викой. А еще у них будет ребенок. Возможно, это именно то, что действительно поможет им начать с чистого листа – и смыть грехи, запятнавшие их отношения. Теперь – грехи взаимные.

Рябцев чувствовал себя опустошенным всю дорогу до родного Домодедово. Бегина, который должен был вернуться вместе с операми из отдела угонов, в кабинете еще не было. Рябцев снова направился вниз. Проходя по первому этажу, он бросил взгляд на дверь, ведущую в архивные помещения в подвале УВД. И вдруг, задумавшись, остановился – а затем и сам не заметил, как свернул в подвал.

История Бегина не давала ему покоя. И лишь сейчас Рябцев понял, почему.

В кабинете, служившем ему пристанищем последние три года, работала сотрудница архива по имени Лариса – полная черноволосая женщина в форме.

– О, какие люди! Рябцев, тебя никак назад выгнали?

– Пока нет, но я в процессе.

– На огонек зашел или чайку попить?

– Ларис, можно я вторую машину займу?

– А, так ты по делу, – сверкнула глазами Лариса. – Я уж думала, по мне соскучился.

– Еще как. По ночам вскрикиваю, твое имя кричу. Жена уже спать в гараж отправила. Говорит, признавайся, кто такая, иначе развод.

Лариса захихикала. Зная по опыту, что теперь о ней можно будет забыть на какое-то время, Рябцев уселся за второй компьютер. Как и первый, за которым Рябцев провел три года, этот имел доступы к материалам информационного центра и всем общим картотекам управления, кроме засекреченных оперативных баз.

Пальцы Рябцева быстро застучали по клавиатуре. Он искал материалы по нападению на Бегина. Они нашлись там, где Рябцев и ожидал – в архиве ГУВД Москвы. В справке стоял пункт, гласящий, что дело открыто. Следующий пункт краткой справки по делу привел Рябцева в замешательство. Подозреваемые установлены. Мало того, один из них прямо сейчас находился в федеральном розыске.

Второй почему-то не находился в числе разыскиваемых. Скопировав его имя в буфер обмена, Рябцев вставил его в графу поиска. Через минуту опер уже нашел карточку его личного дела. Фотография и основные вехи, а также ссылки на место хранения оригинального и полного досье на преступника. Глаза Рябцева пробежались по «трудовой биографии». Когда он наткнулся на последнюю строчку, то не поверил своим глазам.

– Твою мать, – невольно пробормотал он.

Откинувшись в кресле, Рябцев глубоко задумался. И было над чем.

***

Бегин жалел, что у него не было такой огромной кружки, как у Лопатина. Недосып последних суток сказывался на организме плачевно – сейчас больше, чем когда либо, Бегин чувствовал себя ходячим мертвецом. Поэтому, добравшись наконец в УВД, первым делом он залил полный чайник. Первую кружку кофе Бегин просто проглотил, «заедая» сигаретой. В здании курить было нельзя, но весь угрозыск поголовно нарушал запреты, дымя в форточки – Бегин поступал так же. Тут же последовала вторая, в ходе поглощения которой следователь понял, что теперь он будет какое-то время в состоянии выполнять свои функции.

Протоколы с места расстрела Федора Уколова и с места обнаружения «шевроле» убийц были почти готовы. Бегин внес последние штрихи в документы, после чего позвонил операм и криминалистам и справился о ходе работы. Затем нужно было отчитаться перед Мальцевым, который как раз прибыл в УВД для очередного заседания штаба. И лишь когда все формальности были улажены, Бегин смог вернуться к делу, которое считал более важным, чем эта текучка. К изучению материалов убитого участкового Зубова.

А через час Бегин, наконец, нашел то, ради чего и затевалось все это. Это был чуть мятый листок бумаги с четко прорезанными линиями изгиба – ее неоднократно складывали вчетверо. В шапке были указаны имя и адрес автора документа, ниже – должность, фамилия и инициалы начальника УВД Домодедово Лопатина С. В. После заголовка «Жалоба» шли несколько абзацев. Аккуратный женский почерк. Бегин перечитал бумагу несколько раз. И позвонил Рябцеву.

Женщину звали Нина Ивановна Копылова.

– Жалобу написала женщина, которая живет на Текстильщиков, на участке Зубова, – поведал Бегин Рябцеву, когда они выехали из ворот управления. – Там стоит дата. Тринадцатое ноября прошлого года.

– Тринадцатое? За два дня до убийства Зубова?

– Вот именно.

– И что там?

– Подозрительные соседи.

– Ты серьезно? – проворчал Рябцев удивленно. Бегин чуть улыбнулся и ничего не ответил. Рябцев вздохнул. Оставшуюся часть пути они молчали. Лишь Рябцев иногда с опаской, оценивающе, задумчиво косился на Бегина. После прочитанного в базе данных он не мог относиться к следователю, как прежде. Но заговорить о том, что узнал, не мог тем более.

Копылова жила в доме неподалеку от единственной в этом районе Домодедово школе. Это было старое двухэтажное строение, выкрашенное розовой краской. Покосившиеся сараи и натыканные в беспорядке гаражи. Беседка с лавочками. Полное отсутствие асфальта во дворе – путь от улицы к утопающему в деревьях дому была просто накатанной пыльной дорожкой. Машины жильцов стояли, где придется: под окнами, в тени деревьев, около сараев. С виду типичный сельский домик, каких на Текстильщиков, окраинной улице города, было немало.

Копылова оказалась сухой сморщенной старушкой лет 70—75. Бегин и Рябцев обнаружили ее на лавочке перед подъездом. Копылова наблюдала за кошкой, лакающей молоко из треснувшего блюдца.

– Писала я Аркадию Васильевичу, писала, – закивала старушка. – Светлая ему память… Жалобу писала на этих.

– На кого?

– Да жильцы. В четвертой, на втором этаже. – Копылова указала морщинистым кривым пальцем на окна. – Подозрительные такие люди. У нас двор тихий, восемь квартир в доме всего, сами видите. А тут эти пришельцы обосновались странные.

– Что в них странного?

– Ой, да все. Приезжают на машинах ночью. Сумки какие-то затаскивают в квартиру. Галдят. Днем – тишина полная. А вечером и выползают. Зыркают так на всех, как будто мы им сто рублей должны. Неприятные люди. Позыркают и уезжают. Вечером. Кто ж по вечерам работает, а днем спит?

– Охранники, например.

– Да какие охранники, бог с тобой, золотая рыбка! – всплеснула Копылова руками. – У них рожи такие были, прости господи, что вот как раз для того, чтобы от таких охранять, охранников и придумали.

– Говорите, сумки носили? – вмешался Рябцев. – Может, торговцы? С рынка?

– Я пятьдесят лет на рынок хожу, – отрезала старушка. – И про рынок все знаю. Таких нет там. Другие они. Одеты так, знаете, модно, опрятно. И машины, машины у них разные были. То на одной приедут, потом глядь – уже на другой приехали. Где ж вы торгашей с базара видели, которые машины как носки меняют?

Бегин и Рябцев переглянулись.

– А участковый, Аркадий Васильевич, он приходил?

– А то как же! На следующий день и пришел. Я вам что скажу – Аркадий Васильевич, светлая ему память, участковый был что надо.

– От бога, – ввернул Бегин.

– Вот-вот! На все сигналы от, так сказать, бдительных граждан реагировал сразу. Не то, что это ваш новый, прости-господи, ни рыба, ни мясо. Как ни придешь, у него на все один ответ – вас у меня сто мильёнов тысяч, а я один, так что в очередь. Вы уж извините, что я так, но это правда. Не то что Аркадий Васильевич, земля ему пухом.

– И что? Разговаривал он с вашими жильцами?

– Разговаривал! При мне это было. Ну, то есть я здесь сидела, ждала, когда Аркадий Васильевич выйдет. Не буду же я там прямо стоять, эти пришельцы кривые сразу же поймут, кто на них милиционера натравил, правильно?

– Вам хоть в разведку, – похвалил Копылову Рябцев. Та засмущалась, хихикнула, затеребила подол. – И что Аркадий Васильевич сказал?

– А, ну да. Вышел, сказал: «Разберемся». А если Аркадий Васильевич сказал, значит, так и будет! И ведь так и получилось, знаете. Эти подозрительные типы уже не следующий день манатки свои собрали – и поминай как звали, представляете? Вот это я понимаю, участковый, спугнул так спугнул, не то что этот ваш новый, ни рыба, ни мясо, прости-господи…

– Погодите, – нахмурился Бегин. – Вы написали жалобу тринадцатого ноября. Четырнадцатого Зубов пришел проверить сигнал. А на следующий день эти квартиранты исчезли. Правильно я понимаю?

– Так, а я вам чего говорю? Так и было.

– А вы об убийстве участкового вашего, Зубова, когда узнали?

– Ой, лучше и не вспоминайте, – покачала головой старушка. – Страсть какая, жуть просто, прости господи. Из газеты и узнала, не помню, когда, через несколько дней, наверное…

Бегин многозначительно покосился на Рябцева.

– Понятно. Нина Ивановна, а квартира эта, где ваши подозрительные лица проживали – чья она? Кто хозяин?

– Да Захар тогда хозяином был, дурачок, прости господи. О покойниках, конечно, нельзя плохо, но Захар был тушите свет, как говорится.

– О покойниках? – напрягся Рябцев. – Он умер?

– Захар алкаш был, – поведала, покосившись по сторонам и понизив голос, Копылова. – Пьющий, то есть, прости господи. И запойный пьющий. Пока Марина, мать его, жива была, тут куролесил. Дружки, пьянки, драки… Чего мы с ним только не насмотрелись. А как мать свою, Марину, значит, в могилу свел запоями своими, так кормить его некому стало. И пропал он отсюда. Квартиру сдавать начал, а на деньги эти пить. Где жил, кто его знает, но когда он появлялся, смотреть на него страшно было. Опустился, воняет, как бомж одевался… Деградировал, значит, понимаете? Ну вот и допился, что вы думаете. Нашли его в Константиново. Говорят, в канаве какой-то. От перепоя и помер, прости господи.

– А квартира?

– А что квартира? Квартира сестре Марининой досталась. Не знаю, как зовут, Люда, кажется. Она ее продала и все. Сейчас там семья живет. Детишки у них такие хорошие! Мальчик скромный, а девочка маленькая совсем, не ходит еще. Как же их зовут-то…

– Нина Ивановна, – вмешался в поток сознания старушки Бегин. – А после того, как квартиранты те съехали, вы Захара видели? Можете вспомнить?

– А чего тут вспоминать? Если б появился, я бы ему все высказала, алкашу проклятому, прости господи. Проходимцев каких-то понавел, все равно кому квартиру сдавать, разве можно так? Не видела. Да он сразу же и помер. Его где-то через неделю и нашли в канаве. Я, знаете, что думаю? Съехали пришельцы эти кривые – и не заплатили ему. А денег на водку нет, правильно – раз не заплатили? Вот он сивухи-бормотухи какой-то купил дешевой, отравы, значит, – вот и отравился.

Бегин кивнул. Присел рядом.

– Нина Ивановна, а как выглядели те квартиранты, помните? Сколько их было?

– Да четверо, я же в жалобе написала. А вот как выглядели… У меня же это, глаза не молодые уже, понимаете. Да и прошло сколько, больше полгода. Помню, один амбал такой был. Вот прямо амбал, натуральный. Еще один… ага, невысокий такой, стрижка бобриком, или ежиком, или как это у вас, у молодежи, называется. Еще один небритый, заросший, бородатый… А четвертого что-то и не припомню. Да чего ж вы раньше не пришли? Полгода назад пришли – мы бы с вами их сразу, ух, разоблачили!

Они беседовали еще около получаса. После чего сердечно распрощались с бдительной старушкой и направились к машине Рябцева.

– Ну что? – шепнул Рябцев. – Это они?

Бегин уверенно кивнул.

– Даже не сомневаюсь. Здесь они спланировали свои первые убийства. Здесь родилась банда ДТА.

 

Глава 6

Технари из ЭКЦ сделали, что смогли. Фото стрелка из «шевроле» удалось увеличить, осветлить и сделать четче. С лежащей на столе перед Бегиным фотографии смотрел злобный тип лет 30, с крючкообразным носом. Капюшон закрывал его уши, линию роста волос и лоб, но лицо можно было опознать.

– Говорят, это все, что они смогли сделать, – сказал Рябцев.

– Уже что-то. Эта фотография у Лопатина уже есть?

– Само собой. Сейчас наши убойщики ищут эту рожу по всем базам. Параллельно ориентировку готовят, если уже не сделали. Объявляют в розыск.

– Решили брать быка за рога, – кивнул Бегин, продолжая смотреть на фото. – А ты сам внимательно смотрел? Лицо не знакомое?

– Да вроде нет. Думаешь, из Домодедово?

– Если полгода назад банда снимала квартиру в городе, в ста метрах от опорника, они могут быть здесь и сейчас, – отметил Бегин.

Рябцев промолчал. Щелкнул чайник. Рябцев залил горячую воду в заранее приготовленные кружки, после чего кивнул Бегину на дверь. Это был знак, что нужно поговорить. В кабинете дела больше не обсуждались. Оба взялись за кружки и вышли из кабинета. Рассохшиеся стулья стояли неподалеку от выходящего на улицу окна УВД. Рябцев предпочел усесться на стул. Бегин прислонился к простенку у окна, поставив горячую кружку на подоконник.

– Что с Захаром? – тихо спросил Бегин.

– Труп обнаружили 18 ноября. Через три дня после убийства Зубова – понял, да?

– Где?

– Как бабка и сказала, в Константиново. Точнее, на окраине поселка, на пути к кладбищу. Там часто местный сброд собирается и бухает. Его в канаве нашли. Сделали вскрытие. Оно показало, что смерть наступила вследствие отравления суррогатами алкоголя.

– Дело заводили?

– Кому нужен спившийся и опустившийся упырь, – покачал головой Рябцев. – Признаков насильственной смерти никто не обнаружил. Хотя мне кажется, их никто особо и не искал. Провели проверку и отправили материал в архив.

Бегин хмыкнул.

– Убивают участкового. В Домодедово это было ЧП номер один. На уши подняли всех. Через три дня находят труп алкаша, квартира которого была на участке Зубова. И никто не пытался сопоставить дважды два?

Рябцев нахмурился. В чем-то Бегин был прав, но в Рябцеве взыграла профессиональная солидарность с коллегами.

– Так что ты думаешь обо всем этом? – буркнул он.

– Зубов проверял сигнал и наткнулся на банду. Они запаниковали. Сто процентов, что они уже к чему-то готовились. И из-за какого-то участкового дело было под угрозой срыва и даже провала. Вот они и решили его убрать. Потом смылись сами и замели следы. Может быть, пообещали Захару заплатить за жилье за несколько месяцев вперед. Неважно, это мелочи. Потом смешали водку с каким-нибудь стеклоочистителем и вливали ему в глотку, пока кони не двинул… А после этого залегли на дно. Все-таки убийство полицейского – это очень и очень серьезно. Им нужно было проверить, что им ничего не угрожает.

– Если бы им что-то угрожало, их человек в управлении шепнул бы сразу, – тихо сказал Рябцев. – Знать бы еще, кто он.

Бегин кивнул и закончил:

– В таком режиме ожидания банда находилась несколько месяцев. Пока не стало ясно, что за убийство Зубова их никто не ищет. И тогда они стали готовиться к убийствам на трассе.

В коридоре показался Головин. Энергично шагая, он двинулся к кабинету Бегина. Рябцев окликнул его. Подойдя, Головин сунул Бегину бумажку:

– Пробили номер двигателя «шевроле». И прикиньте, машина в угоне не числится. Принадлежит пенсионеру из Бутово.

Пенсионера звали Иннокентий Климкин. Когда Бегин и Рябцев приехали к мужчине, у него были гости. Голоса, детский смех, топот ног.

– Дети пришли, дочь с мужем и внуками, – пояснил он, тревожно поглядывая на визитеров. – Чем обязан? Ко мне с роду полиция не приходила. И даже милиция не захаживала.

– Где вы были сегодня ночью? – грозно прорычал Рябцев. – И кто может это подтвердить?

Климкин онемел.

– А что случилось? Я… дома был.

– На ваше имя оформлен автомобиль «шевролле-лачетти», госномер а114ук, – сказал Бегин, сверяясь с блокнотом. – Это ваша машина, все правильно?

– Нет…

– То есть как нет?

По лицу Климкина пробежала рябь – он пытался понять, что происходит.

– Погодите. В машине дело? А что случилось? Я ее продал.

– Она оформлена на ваше имя, – повторил Бегин.

– Так я это… продал по доверенности. Машина-то у меня не самая новая была. Ходовая хорошая, а вот кузов гнилой весь. В подземном гараже она у меня стояла, а там течет все, капает… Всего за 90 тысяч продать пришлось, дороже не брал никто. А тот парень сказал, что у него времени нет на оформление, а машина срочно нужна. Платил сразу. Да и я знаю, что многие так делают. В смысле, по доверенности продают. А что произошло-то вообще?

– Когда вы ее продали? Сколько времени прошло?

– Месяца полтора… Где-то полтора, да.

– Вы можете подтвердить, что продали машину?

– Конечно. Я ему доверенность написал, а он мне расписку. Сейчас, подождите.

Бормоча что-то под нос, Климкин скрылся за дверью. Рябцев вздохнул.

– Ты ж не думал, что все будет так просто, да?

Дверь осталась приоткрытой. Изнутри доносились голоса. Вот заговорил Климкин, его голос звучал встревоженно. Остальные голоса вторили ему в той же интонации. Захлопали дверцы шкафа. Потом где-то рядом послышался шорох ног, и из квартиры на визитеров выглянула девочка лет пяти в розовом платье.

– Ой. Это кто? Мама, это дяди?

Рябцев тут же подумал о Вике. Если у них будет дочь, то лет через пять точно такая же девчушка будет бегать по их квартире. Даже не верилось.

– Иди к маме. С чужими дядями говорить нельзя.

Девочка не уходила, вместо этого она просто уставилась на Бегина и смотрела, не отрываясь. Бегин постарался улыбнуться ребенку. Но эффект был обратным. Девочка словно что-то увидела – она вдруг скривилась и, громко плача, убежала вглубь квартиры.

Вернулся Климкин, шурша мятой бумажкой.

– Вот, еле нашел. Я от руки написал.

– Можно? – Бегин забрал бумагу и быстро пробежал текст глазами. В расписке было указано, что покупатель передает Климкину деньги в размере 90 тысяч в качестве покупки за автомобиль «шевроле». – Почему вы сами писали? Расписка ведь от имени покупателя. Почему не он писал?

– Я точно не помню уже… Вроде у него почерк плохой… Да какая разница?

– Покупатель Петров Алексей Иванович, – прочел Бегин. – Вы имя и паспортные данные с паспорта переписывали?

Климкин напряженно вспоминал. Давление визитеров и сама ситуация только выбивали из колеи и мешали ему сосредоточиться.

– Нет вроде. Он диктовал. Все быстро так получилось. Но паспорт у него был, конечно. Просто я, кажется, его не смотрел…

Рябцев вздохнул.

– Ну вы даете. Как вы с ним встретились? С покупателем? По объявлению продавали или как?

– Зачем по объявлению. На авторынок поехал, встал и…

– На авторынок? – нахмурился Бегин. – На какой именно авторынок?

– Да тут рядом, в Чертаново. Слушайте, вы можете сказать, в чем дело-то?

Когда они спускались вниз и шли к машине Рябцева, Бегин лихорадочно соображал. Рябцев мрачно покачал головой и покосился на Бегина.

– Что думаешь обо всем этом?

– Авторынок в Чертаново, – сказал Бегин. Достав сигареты, он прикрыл пламя зажигалки от ветра и закурил. – Это территория Ворона.

– Вот и я об этом подумал. Сань, урод водит нас за нос. Пообещал помочь, а сам, сука, ведет двойную игру. – чем больше Рябцев говорил, тем сильнее распалялся. – Ворон контролирует четыре рынка. Его люди были связаны через Печатника со всей этой историей с анашой. Теперь новое совпадение: банда ДТА купила одну из своих машин по доверенности на рынке, который контролирует банда Ворона. Просто совпадение? Хрен бы там! Ублюдок решил нас поиметь.

Бегин опустился на крышку капота. Он напряженно думал, но никаких других идей, кроме только что озвученных Рябцевым, в голове не возникало. Все говорило о том, что Ворон, как первоначально Бегин и предполагал, связан с бандой. Но предчувствие, интуиция говорили о другом. Бегин вспомнил разговор с Вороном в его машине, когда Ворон сообщил ему имя Печатника. «Деньги не заберешь в могилу, – говорил тогда Ворон. – С годами почему-то начинаешь все чаще думать об этом». Чему верить, Бегин не знал.

– Черт…

Он достал телефон. Нашел в книжке 11-значный номер, записанный под лаконичным «Ворон». Нажал кнопку вызова. Секунд десять была полная тишина, после чего записанный голос оператора поведал: «Номер абонента недоступен или находится вне зоны действия сети. Пожалуйста, перезвоните позже».

– Номер отключен.

– Вот сука, – зло оскалился Рябцев. – Кинул нас, а потом и симку сбросил. Сань, я тебе серьезно говорю, этот старый м… к все берега попутал.

Бегин думал.

Вернувшись в управление, они поднялись в отдел угонов. Шахов, Головин и еще несколько оперов, которые принимали участие в недавней операции по отлову угонщиков, были на месте.

– Ситуация у нас следующая, – сказал Бегин. – Пока что банда ДТА наследила с машинами дважды. Первый раз это была черная «хендай». Ее угнали около строительного магазина на трассе М-4 «Дон». На том ее участке, который контролирует Ворон и его группировка. Теперь всплыла вторая машина. Ее банда купила на рынке в Чертаново, который также входит в сферу интересов Ворона. Это один из четырех рынков, где его бригады находят и угоняют машины.

– А на того мужика, который по доверенности купил тачку у этого пенсионера, – что на него есть? – подал голос Головин.

Бегин показал снимок стрелка, ночью открывшего огонь по Федору Уколову.

– Продавец «шевроле» указал на него.

– А имя?

– Петров Алексей Иванович? – язвительно хмыкнул Рябцев. – Хорошо, не Иванов Иван Иванович. Я пробил паспортные данные. Такого человека не существует. Кто бы мог подумать, правда?

– Типа остряк? – пробурчал Шахов, с неприязнью косясь на Рябцева. Опер подавил желание послать его подальше и промолчал.

– Пока что у меня есть две версии, – говорил Бегин. – Первая: наши угонщики действительно связаны с бандой ДТА. Или сам Ворон, или кто-то из его бригады. Вторая: банда подставляет Ворона.

– Ты серьезно сейчас? – изумился Рябцев.

– Это просто версия. Они купили машину на рынке, который входит в сферу влияния Ворона. И потом именно на этой машине совершили демонстративный расстрел стритрейсера на глазах полусотни свидетелей. Для чего? Тебе напомнить, что они несколько раз уже пытались пустить всех по ложному следу? Почему бы им не сделать это снова?

– По какому ложному следу? – нахмурился Головин. – Я ничего такого не знаю.

Рябцев отмахнулся. Бегин продолжал, обращаясь к операм отдела угонов:

– Но даже если Ворона подставляют, если он не при чем, факт остается фактом – они знают о существовании Ворона. А значит, что?

Шахов кивнул:

– И Ворон может знать об их существовании.

– Вот именно. Поэтому сейчас нам просто нужен Ворон. Что у нас на него есть?

– У нас есть Васин и Порошин, – сказал Головин. – Их уже перевели в СИЗО. Угоны на себя уже взяли, хотя сначала ломались, как целки. Если надавить на них посильнее, могут заговорить и по поводу всего остального. В СИЗО для этого инструментов побольше, чем в нашем обезьяннике.

– Согласен. Займешься этим?

– Не вопрос.

– У Ворона есть коттедж в Белых Столбах, – лениво произнес Шахов. – Можно там наружку выставить. Хотя если он поймет, что его ищут, хрен он там появится. У него наверняка есть запасные аэродромы, в том числе в Москве.

– Наружки не будет, – возразил Бегин. – Был бы я старшим следователем по делу, проблемы никакой не возникло бы. Но сейчас никто нам наружку не даст ради каких-то угонщиков.

Шахов вздохнул.

– Ясно все. Хорошо, мы своими силами наблюдение организуем. Если Ворон появится у себя, сразу свистнем.

Рябцев хотел сказать еще об одном месте, где теоретически мог появиться Ворон. Магазин-закусочная на трассе. Но он промолчал.

Когда они с Бегиным вышли в коридор, Рябцев тихо спросил:

– Ты им веришь? Ведь на банду может работать кто-то из них. В Головине я, например, уверен, а вот Шахов всегда пид… сом был. И с бывшим шефом какие-то дела крутил.

– Я никому не верю, – буркнул Бегин. – Но у нас что, есть выбор?

 

Глава 7

 

Когда на город опустился вечер, работали почти все.

Головин, Волгин и Ткачук из отдела угонов в СИЗО наседали на Васина и Порошина, пытаясь расколоть их на связь с бандой ДТА.

– Слушайте, я все взял на себя, признание подписал! – вопил Васин. – И что вы теперь, вообще меня конкретно в оборот решили брать? Навешать всего? Я ни о какой банде не знаю и не слышал никогда!

– Черная «хендай», – Ткачук бросил перед ним фотографию автомобиля. – Мы знаем, что его угнали вы. Ты в бригаде на основных ролях. Значит, ты сидел за рулем.

– Да не видел я никогда эту тачку!

Порошин был более конструктивен.

– Мы по корейцам почти не работали. Я ж рассказывал все уже раньше. Немцы, японцы, французы. Иногда американцы, самые ходовые, типа «фокуса». Корейцы в топку, запчасти на них и так дешевые, возни больше.

– Серьезно? – иронично отозвался Головин. – Хочешь сказать, корейцев не угоняют?

– Угоняют, конечно. Но не мы. У всех своя эта, как ее – специализация.

– Ладно, идем дальше. Чувак, который убивает людей, купил «шевроле» на рынке в Чертаново. На том самом рынке, на котором ваша бригада орудует. Хотя рынков в Москве навалом. Опять совпадение? Только не говори, что да, или в рожу двину. Не люблю, когда меня за идиота держат.

Порошин пожал плечами. Головин поколебался, но все же положил перед ним снимок стрелка, выделенный с записи видеорегистратора в машине Федора Уколова.

– Знаешь его?

– Нет.

– А ты, б… дь, зенки разуй. Посмотри внимательно. Подумай. И открывай рот только после этого.

Порошин не стал дерзить. Он вгляделся в фотографию. Покачал головой.

– Хрен знает. Не могу такого вспомнить. – он помолчал. Вопросительно косясь на Головина, протянул руку к сигаретам. Кивком головы Головин разрешил, и Порошин закурил. После чего снова посмотрел на фото. – Он может быть из другой бригады.

– Из какой – другой?

– У Ворона несколько бригад, – поколебавшись, ответил Порошин. – Таких, как наша. Точно не знаю, сколько. Может, три. А может, больше. Всех их знали только Потап и Ворон. Мы, рядовые сошки, ничего о работе других бригад не знаем. У них свои отстойники, свои места. Может быть, даже свои методы.

Это было возможно. Проблема была лишь в том, что ничего нового от Порошина оперативники не узнали.

Шахов устроился лучше всех. За рулем машины, с кондиционером и автомагнитолой. С полным термосом кофе и бутербродами, купленными в кафешке напротив УВД. Он удобно расположился в водительском кресле, слушал музыку и лениво поглядывал на возвышавшийся неподалеку коттедж Ворона. Двухэтажный особняк из красных блоков был окутан мраком – внутри не было ни души.

Бегин и Рябцев, в свою очередь, отправились в больницу. Оттуда отзвонился оперативник, дежуривший у дверей палаты Федора – он сообщил, что стритрейсер пришел в себя, и врачи даже разрешили с ним поговорить.

Федор выглядел неважно. Осунувшийся, с кругами под глазами и мутным взглядом, он еще не отошел от проведенных меньше 12 часов назад операций по извлечению пуль и устранению внутреннего кровотечения. Из вены в его руке торчал приклеенный пластырем катетер, через который в тело вливался питательный раствор из капельницы.

– Сказали, жизненно важные органы не задеты, – пробормотал он. – Спасибо и на этом, че.

Тумбочка перед его кроватью была заставлена цветами и открытками. Бегин кивнул на эти знаки внимания:

– Друзья?

– Их не пускали, но они понанесли всякой херни. Теперь боюсь, что пропадает все. Лучше бы пару бутылок пива притаранили. Мне вставать нельзя, но здесь очень симпатичная медсестра судна разносит, – Федор слабо ухмыльнулся. – Отличный повод для знакомства, я считаю. Чтобы сразу к делу.

– Хорошее настроение?

– Ни фига. Сколько понтов было… А пулю в брюхо словил и сошел с дистанции. Как лох последний. Зла не хватает. Мы ведь продумали все. Отработан и отточен каждый шаг был. Какими же надо быть отморозками, б… дь, и упырями без башки, чтобы вот так вот на целую колонну переть?

– Все вы были зажаты в тупик, – сказал Бегин. – Я думаю, они следовали за вами какое-то время. Искали подходящий случай, чтобы напасть. И вы дали им эту возможность, когда забились на ту поляну, откуда был только один выезд на трассу.

– Да, – мрачно признал Федор. – Красиво они все сделали… Суки.

– Они специально стреляли в тебя.

– Что?

– Ты слышал. Это не была просто их очередная атака, стрельба по случайным людям. Они хотели убить именно тебя. Ни одна пуля не прошла мимо, все угодили в твой автомобиль. Стреляли в тебя.

Федор на секунду закрыл глаза.

– И нахрена? Чтобы показать, какие они крутые? Что с ними не стоит связываться?

– Может быть. Но я сомневаюсь. Пока что все, что они делали, имело какую-то цель. Сугубо практическую цель.

– И какую же? – Федор повел локтем, чтобы приподняться на нем, сморщился от боли и оставил попытки. – Какая цель в расстреле кучи незнакомых людей на дороге?

– Если я пока не знаю эту цель, это совсем не означает, что такой цели нет. А вот по поводу тебя у меня есть варианты.

– Очень интересно послушать.

– Я не верю в простое запугивание. Игра не стоит свеч. Мне кажется, что за все это время, которое ты провел на трассе вместе со своими друзьями, ты встретил кого-то из банды.

Федор оторопело уставился на Бегина.

– Чего?

– Ты видел одного из них в лицо, – повторил Бегин. – А может быть, нескольких. Может быть, даже всю банду вместе. Сейчас у нас кое-что начало проклевываться. У меня есть кое-какие подозрения – я считаю, что банда очень пристально следит за тем, как идет расследование. И они узнали, что на них появилась какая-то информация. Может, они и не запаниковали, но что-то близкое к этому произошло. Они рубят хвосты. А ты – один из этих хвостов. Ты что-то видел. Что-то знаешь. Вопрос: что ты видел?

Федор протяжно выдохнул.

– Задал, блин, задачку. Если бы было что-то, прямо указывающее на банду… Я бы сразу стукнул ментам. Мы постоянно на связи с постами ДПС находились. Но на банду намеков никаких не было. Кроме того момента, когда Носа подстрелили… Но и даже тогда он ничего не видел.

Бегин вытащил из кармана фотографию стрелка. Положил Федору на грудь. Свободной рукой он взял снимок.

– Кто это?

– Тот, кто в тебя стрелял. Фотографию сделали с помощью записи с твоего видеорегистратора. Узнаешь его? Видел где-нибудь? Может, общался?

Федор неуверенно покачал головой.

– Хрен знает… Может. Е-мое, вот смотрите. Мы толпой каждую ночь выезжаем на трассу. Прочесываем ее по три-четыре часа каждую ночь. В то время, когда обычно действовала банда. Мы проверяем машины, которые стоят в обочине. Стоянки. Кафе и заправки вдоль трассы…

Федор осекся. Снова поднял снимок и внимательно в него вгляделся.

– Что? – нетерпеливо потянулся вперед Рябцев. – Узнал?

– Я видел его, – задумчиво пробормотал Федор. – Охренеть. Да, я его видел.

– Где? Когда?

– Да на трассе, где же еще. Еще в начале, с месяц назад. Мы подъехали к заправке на М-4, блокировали въезды и выезды и стали проверять всех. Вот этот мужик тоже был там. Он тогда еще монтировку схватил, подпускать нас не хотел. Когда я объяснил, кто мы, он успокоился. Даже поблагодарил потом. Мол, хорошее дело делаете. – Федор запнулся и хмуро посмотрел на Бегина. – А еще он показал удостоверение.

– Удостоверение? Какое?

– Полицейское. Он сказал, что из полиции…

Это была действительно новость. Когда Рябцев и Бегин выходили из палаты, следователь даже не сразу сообразил, что делать теперь.

– Поверить не могу.

– Они… они менты, что ли? – Рябцев был в прострации. – Я худею с этой ботвы. Людей на трассе убивают менты? Это что, б… дь, за дела еще такие?

– Вспомни Зубова, – пытаясь восстановить самообладание, откликнулся Бегин. – Вряд ли в том доме на Текстильщиков он наткнулся на группу ментов. Свои со своими договорятся всегда. Но бандосы испугались и убили его.

– Тогда что?

– Да что угодно. Ментом может быть только один из них – этот стрелок. Или вообще никто. Удостоверение может быть поддельное. Купили где-нибудь на базаре или в интернете, чтобы их на дорогах не шмонали.

– Все равно, – покачал головой Рябцев. – Не нравится мне все это. Очень не нравится.

– Володь, позвони в управление. В убойный. Скажи им новую информацию. Пусть засылают фотографию в областной главк и в Москву на Петровку. Надо проверять всех полицейских в регионе. В отделах кадров хранятся фотографии всех – как нынешних, так и бывших сотрудников. Мы должны знать, с кем имеем дело.

***

Спустившись на первый этаж, Бегин заметил Свету в дальнем конце больничного фойе. Бледная, она разговаривала с врачом, который норовил поскорее от нее отделаться.

– Володь, ты езжай домой, – сказал Бегин. – Я сам доберусь.

Рябцев сразу не понял. Затем заметил Свету в стороне, усмехнулся и кивнул.

– На углу аптека недорогая, если что.

– Привет однокласснице, – парировал Бегин.

Рябцев нахмурился, через силу выдавил усмешку и двинулся к дверям. Бегин подождал, когда Света освободится. Оставив ее, доктор юркнул в первую попавшуюся дверь, а Света в растерянности озиралась, не зная, что делать дальше.

– Не пускают к брату?

Света вздрогнула. Обернувшись, узнала Бегина и удивленно спросила:

– Вы? Здесь? А, ну да, – она слабо улыбнулась. – Его же уроды эти ранили… Простите, туго соображаю. Навалилось все. Вы у него были? Мне сказали – только завтра, в приемные часы. Вы говорили с Федей? Как он?

– С ним все в порядке. Состояние стабильное, угрозы нет. Сам он в сознании. Шутит, оттачивает план покорения медсестер.

– Трепло он, – сердито выпалила Света. – Говорила же ему, с самого первого дня говорила – не лезь на рожон! Но нет, он же так не может. Герой, тоже мне… Догеройствовался.

– Все будет хорошо.

– Не будет, – вздохнула Света. – Как только поправится, опять куда-нибудь полезет. Он не может без приключений на свое, простите, седалище… Простите, вам это все не интересно. Вы как? Как ваша нога?

– Ходит, – улыбнулся Бегин.

– Расскажете, что именно случилось? Вы обещали.

– Когда все закончится, я вам позвоню.

У Светы зазвонил сотовый. Извинившись, она отошла в сторону и сердито заговорила по телефону. Она упрашивала какого-то Пашу не ссориться с тетей Катей, а умываться и ложиться спать. В противном случае у него будут проблемы. Когда она вернулась, Бегин спросил:

– Ваш сын?

– Да, я… Подруга согласилась с ним посидеть, пока я тут пробиться наверх пытаюсь.

– Завтра вас пустят, я уверен. Все будет хорошо.

Света благодарно улыбнулась.

Вдвоем они вышли из здания и побрели за территорию больничного комплекса, где вдоль длинного тротуара виднелся бесконечный даже сейчас, на закате дня, ряд машин.

– Простите за нескромный вопрос, вы женаты?

– Нет. А вы?

– По статистике сорок процентов браков заканчиваются разводом. Я как раз из этих сорока. Александр, вы на машине?

– У меня нет машины.

– Как же вы передвигаетесь по Москве?

– Разными способами. Я очень находчивый.

Света впервые рассмеялась.

– Вас подвезти? Заодно узнаю, куда фотокорреспондента присылать. Когда вы решите рассказать про нападение.

Бегин сопротивлялся, но Света не захотела ничего слушать. У нее был старенький красный «пежо». Из кармашка пассажирской дверцы торчали красочные детские журналы про роботов-трансформеров.

– Федор с виду беззаботный любитель погонять на больших скоростях, – сказала Света. – Но это не так. Хочу, чтобы вы знали. Он был совсем еще мальчишкой, когда ему, как старшему ребенку в семье, пришлось пройти через многое. Одно время он заменял мне и отца, и мать. А это было сложное время. Девяностые.

– Что случилось с вашими родителями? Если не секрет.

– Они были челноками, – поколебавшись, отозвалась Света. – Как-то раз они поехали, как обычно, за товаром. Но сели не на тот автобус. Их остановил ряженый в милицейской форме. Остальные прятались в кустах… Они ограбили всех, кто сидел внутри. Родители в тот раз решили вложить в товар все, что у них было. И отец решил идти до последнего.

Бегин нахмурился.

– Его убили?

– Да. В следующий раз мы увидели папу в гробу. Мне тогда было десять лет. Как Пашке сейчас. Федя был всего на два года старше. И вдруг стал единственным мужчиной в семье. Тогда детство для него закончилось. И знаете, вся эта его любовь к машинам, к скорости, к трассе… Федор никогда не признается, но вся его жизнь с тех пор завязана на дороге. Он словно… всю жизнь пытается догнать. Догнать тех, кто убил его отца.

Бегин слушал, и каждое слово эхом отражалось в его собственном сознании.

– Поэтому эта банда… Федю как переклинило, – говорила Света. – И я сразу поняла, что его не остановить. Для него ведь это не просто какая-то абстрактная банда, убивающая незнакомых ему людей, до которых простому обывателю перед телевизором нет никакого дела. Для Феди это… как бы вам сказать…

– …Для него это те же самые люди, которые оставили его без отца, – задумчиво закончил за нее Бегин. – Да, я понимаю. Очень хорошо понимаю.

Вскоре машина притормозила около дома Бегина. На прощанье Света пожала ему руку, задержав ладонь чуть дольше, чем это делается обычно.

– Звоните. И спасибо.

 

***

– Прости, что вчера до дома так и не добрался, – подойдя сзади, Рябцев обнял Вику и поцеловал в шею. – У нас там дурдом настоящий творится.

– У вас всегда дурдом. Я уже стала забывать, как ты выглядишь.

Вернувшись, наконец, домой, Рябцев дома обнаружил Вику за ноутбуком, она что-то увлеченно искала в интернете. Но при появлении Рябцева включила непроницаемую броню. Рябцев знал, что она злится – последний раз они виделись вчера утром. Но, во-первых, минувшую ночь Рябцев провел не с Ольгой, и его совесть была чиста. Во-вторых, Рябцев пообещал себе, что отныне они начинают жизнь с чистого листа, и твердо решил придерживаться нового сценария.

– Все управление работает без выходных. Опера, которые рейдуют на трассе на постоянной основе, вообще неделями дома не показываются.

– Это я, типа, радоваться должна, что ты хоть иногда приходишь?

Вика не была в курсе решений Рябцева относительно их новой жизни, но сейчас ему явно казалось, что она испытывает его терпение.

– Это я должен радоваться, – ласково сказал Рябцев, целуя Вику в голову. – Викусь, давай, мы не будем отношения выяснять, а? Пожалуйста. Я вчера только домой собрался, как новая бойня на трассе приключилась. Пришлось все бросать и ехать. Я же не виноват. Мне тоже тяжело. Я с ног валюсь, всю ночь не спал.

Это было почти правдой. Вика оттаяла, погладила его руку.

– Есть будешь?

– Попозже. Ты лучше расскажи, как у тебя дела.

– Я столько всего узнала! Сегодня весь день читаю запоем все, что связано с беременностью. Я тут посчитала, сейчас третий месяц – значит, ребенок должен родиться в декабре. То есть он будет, скорее всего, стрелец. Если родится чуть позже, то козерог.

Вика изменилась сразу. Оживилась, глаза засверкали. Делами жены Рябцев интересовался редко и сейчас ощутил укор совести. Она ведь могла просто скучать по общению с ним. Каким дураком я был все это время, корил себя он. Поддерживая разговор, Рябцев улыбнулся:

– Честно говоря, вообще ничего не знаю об этих знаках. А ты?

– Характер сложный у обоих, так что придется запастись терпением, – засмеялась Вика.

У Рябцева зазвонил сотовый телефон. Вика тут же сердито стиснула зубы. Достав телефон, Рябцев приложил очень много сил, чтобы не измениться в лице. Звонила Ольга. Рябцев сбросил звонок, проклиная ее последними словами. Утром ведь все решили, обсудили, расстались с миром – так какого черта нужно звонить ему в десять часов вечера?!

– С какого-то номера третий раз звонят за вечер, – проворчал Рябцев. – Два раза трубку брал, там какой-то алкаш Валю спрашивает. Говорю: «Ошибся!» – нет, снова мне звонит.

– В черный список его, у тебя же там можно как-то в бан телефон внести?

– Хорошая идея, – согласился Рябцев. Покопавшись в меню, он ткнул кнопку «Заблокировать абонента». И навсегда избавился от звонков от Ольги. После чего нарисовал на лице улыбку и снова обнял Вику. – Ты на работе-то рассказала? Как они восприняли?

***

Зевнув, Шахов убавил звук магнитолы – кончилась песня, которая ему нравилась, и снова полились пресные и неинтересные шутки ведущих, которые пыжылись в радиоэфире, стараясь сделать все, чтобы слушатели не переключились на другую станцию. Горячий кофе на панели приборов в стакане-крышке от термоса парил, оставляя конденсат на лобовом стекле. Шахов потянулся к стакану, сделал большой глоток и аккуратно, чтобы не пролить, взгромоздил стакан на пассажирском сиденье.

Часы показывали без пяти одиннадцать вечера. Смена Шахова будет продолжаться до семи часов утра – в семь по договоренности с коллегами его сменит Ткачук. Шахов с радостью согласился на ночную посиделку в любимой машине. Тихо, спокойно, уютно и тепло. Слушай музыку и думай о жизни. Грела мысль, что большинство оперов управления с наступлением ночи снова выдвинутся на трассу – в бронежилетах, со стволами и рациями – чтобы ловить неуловимую до сих пор банду ДТА. Рейды не приносили никакого результата, и опера шептались, что их загоняют, как лошадей, вместо того, чтобы бросить все силы на отработку своих территорий и работу с агентурой. Но усиленные наряды на трассе были нужны для газет и начальства.

Машину Шахов поставил грамотно. Приблизительно в 20 метрах от угла погруженного в темноту коттеджа Ворона. Со стороны, противоположной той, с которой, если верить асфальтовой дорожке перед воротами коттеджа, обычно подъезжает машина владельца коттеджа. Расчет был прост – если Шахова сморит сон, свет фар подъезжающего автомобиля мелькнет по лобовому стеклу и разбудит его.

Время тянулось медленно. Шахов покурил, допил кофе. Желудок урчал, намекая, что пора подкрепиться, но у Шахова было лишь два бутерброда. Первый из них он решил съесть не раньше полуночи.

Опер как раз наливал себе новую порцию кофе из термоса, как по лобовому стеклу поползла полоска света. Завинтив термос, он прищурился и присмотрелся. По улице в его сторону полз автомобиль. Шахов слишком давно работал в отделе угонов, чтобы по рисунку фар не узнать модель и марку – это был представительский «БМВ».

Судя по информации из ГИБДД – машина Ворона.

Шахов собрался, рука сама потянулась к сотовому телефону. Но он пока не набирал номер отдела. Сначала нужно было убедиться, что это на самом деле Ворон пожаловал в свою резиденцию на окраине Белых Столбов.

Черный «БМВ», напоследок ослепив Шахова, притормозил у ворот. С заднего сиденья кто-то вышел. Щурясь, Шахов вгляделся в силуэт. Свет фонаря над воротами коттеджа упал на лицо. Невысокий и сухощавый, около 45 лет, мужчина с короткой стрижкой и тонкими поджатыми губами. Его щеки и лоб прорезали глубокие складки.

Ворон.

Шахов взял сотовый телефон.

Окно было приоткрыто – после последней сигареты Шахов не стал его закрывать – и до его слуха донесся шум еще одного двигателя, который зародился где-то вверх по улице и нарастал. Блики света поползли, расползаясь, по фасадам раскиданных напротив коттеджа Ворона домов.

Палец Шахова, занесенный для набора номера отдела, замер. Неужели у Ворона гости? Потап? А что, если его решили навестить те самые бандиты из ДТА, которым столичный следователь приписывал возможное сотрудничество с угонщиками?

Шахов замер в предвкушении.

Через секунду позади «БМВ» показался легковой автомобиль. Ворон, двигаясь к воротам, обернулся.

Все дальнейшее произошло стремительно. Две тени выскочили из автомобиля. Загрохотали выстрелы. Ворона отбросило на ворота, и он, обливаясь кровью, медленно сполз по листу черного металла на асфальт. Одна из теней бросилась к «БМВ». Три вспышки, звон стекла сквозь грохот выстрелов. Вторая тень в два прыжка поравнялась с Вороном. Бах, бах – прогремели два контрольных выстрела в голову.

Шахов вжался в спинку кресла, не веря в происходящее. Это был словно сон. Потной трясущейся ладонью он потянулся к пистолету в наплечной кобуре.

Тени бросились к автомобилю, и тот сорвался с места, устремляясь прямо к Шахову. Повинуясь животному инстинкту, Шахов сполз вниз – так, чтобы убийцы из машины его не заметили. Глаз успел выцепить очертания стремительно приближающегося автомобиля. Это был «хендай» черного цвета.

Фары ярко осветили салон. Выуживая пистолет из кобуры, Шахов стиснул зубы и отчаянно воззвал к богу и всем, кто мог его слышать, чтобы тени пронеслись мимо.

Выстрелы загремели совсем рядом, оглушительно, сурово и беспощадно. Шахов ахнул от неожиданности, ощутив тупой удар в грудь. Ужас, всколыхнувший весь его разум, заставил вскинуть руку с пистолетом, чтобы дать мразям отпор. Но следующая пуля вошла в предплечье. Хватая ртом воздух, которого почему-то не оказалось в груди, Шахов в ужасе уставился на руку, пронзенную насквозь, из которой на пол хлестала темная кровь.

Черный силуэт одного из убийц возник посреди яркого света фар черной «хендай», разделяя его напополам. Шахов уже знал, что сейчас будет. Контрольный выстрел.

Грохнул выстрел. Гильза выпрыгнула и стукнула о переднее крыло автомобиля Шахова. В следующее мгновение тень прыгнула к автомобилю, черный «хендай» взревел и рванул прочь.

Ничего этого Шахов уже не слышал. Он был мертв.

 

Глава 8

Машины с мигалками, озаряющими своими вспышками фасады соседних домов. Желтые светоотражающие ленты оцепления с предупреждающими надписями, натянутые между полицейскими автомобилями и закрепленные на боковых зеркалах. Силуэты людей, словно впавших в прострацию. Прибывшие по тревоге опера не могли поверить, что все произошедшее – правда.

Когда приехали Бегин и Рябцев, также вызванные на ЧП, территория перед коттеджем Ворона была буквально нашпигована людьми. Криминалисты, опера, ППСники – все стояли группами с мрачными лицами или делали свою работу, с трудом заставляя себя сосредоточиться.

Сотрудник ППС, узнав Бегина и Рябцева, поднял ленту оцепления и впустил их на территорию. Около машины Шахова стояли и мрачно курили Стасин и Наумов из убойного. Рябцев бросил взгляд в салон. Труп Шахова находился за рулем, боком завалившись на рычаг переключения передач. На его левом виске чернело пулевое отверстие. Одежда была залита кровью.

– Господи, – пробормотал Рябцев.

Бегин кашлянул, собираясь с мыслями. Это было сложно – в голове была пустота.

– Он успел что-нибудь сделать?

– Телефон лежит на полу, – голос Наумова был хриплым. – Хотел позвонить, да не успел. А ствол в руке.

– Обойму еще не проверяли, но запаха из ствола нет. Так что вряд ли он успел… – Стасин смачно выругался. – Как на скотобойне. Падлы рваные, б… дь.

Около машины Ворона колдовали криминалисты. Там же Бегин заметил тень Мальцева. Поколебавшись, Бегин направился к нему.

– Валерий Вячеславович?

Мальцев обернулся, узнал Бегина, угрюмо кивнул.

– Это я распорядился вас вызвать. Работы непочатый край. У нас три трупа. Настоящая бойня. Кошмар.

– Лопатин здесь?

– Он в Москве был. Уже едет, конечно. Скоро будет на месте. – Мальцев помедлил, прежде чем добавить. – У него к вам много вопросов.

– Не сомневаюсь. Валерий Вячеславович, нам нужно обыскать дом. У Ворона могут быть какие-нибудь документы, записи. Отпечатки пальцев, на крайний случай.

– Ключи в карманах, – возразил Мальцев. – Дом на замке. Он только подъехал, даже не успел открыть ворота, когда это случилось.

– Гильзы собрали? Все со спиленными серийными номерами, угадал? Как во всех эпизодах банды ДТА? Нам нужно обыскать дом.

Мальцев кивнул. Бросил что-то криминалисту, и тот вытащил из полиэтиленового пакета с содержимым карманов Ворона связку ключей от дома.

Головина Рябцев нашел в стороне, около линии оцепления с противоположной стороны дома. Головин курил, сидя на капоте своего автомобиля, и смотрел в никуда. Его рука тряслась, и огонек сигареты дергался из стороны в сторону. Когда Рябцев подошел, Головин даже бровью не повел – он просто не видел ничего вокруг. Рябцев осторожно присел рядом. Выудил из кармана заготовленную заранее самокрутку.

– Как ты?

– Х… во, как, – буркнул Головин. – Виталя Шахов, б… дь. Сколько лет мы вместе с ним оттарабанили. Бок о бок, каждый день. А теперь… П..ц. Я поверить не могу.

– Мы их найдем. Слышишь? Найдем и выпустим уродам кишки.

Головин вдруг криво усмехнулся, бросив на Рябцева неприязненный взгляд.

– Не надо, чувак. Ты Шахова всю жизнь терпеть не мог. Не надо лицемерить, ладно? Только вот не сейчас.

Рябцев запнулся, не зная, что сказать.

Работа буксовала, но двигалась. Криминалисты отсняли все место происшествия, каждый элемент. Мальцев зарисовал схему и корпел над протоколом. Подъехавшая труповозка виднелась в стороне, ожидая, когда можно будет увозить тела. Приехал взъерошенный и потерянный начальник отдела угонов, который постоянно вытирал холодный пот с лица и не знал, что ему делать. С Бегиным он даже не поздоровался, лишь одарил его ледяным взглядом.

Бегин занимался Шаховым. С помощью судмедэксперта, осмотревшего труп, составил протокол, сидя на принесенной из фургона криминалистов складной табуретке и заполняя бумагу на папке в качестве твердой подложки. Криминалисты сняли слепок протектора шин с земли перед машиной Шахова и аккуратно уволокли этот кусок гипса к себе в машину. Гильзы отсняли, пронумеровали и сложили в пакет. Всего их было восемь. Семь в трех метрах от машины, еще одна у переднего правого колеса.

Только когда забрезжил рассвет, Бегин и несколько оперативников из убойного прошли в коттедж Ворона. С ними был и Рябцев, который пытался сделать хоть что-то. У лидера угонщиков Подмосковья был свой стиль – коттедж был обставлен в стиле минимализма. Строгие формы, никакой вычурности и аляповатости.

Бегин первым делом решил сосредоточиться на кабинете Ворона, который располагался на втором этаже дома. Ежедневник. Бегин пролистал его – беспорядочные закорючки, номера телефонов, даты встреч, чьи-то имена. И отложил в сторону. Ежедневник нужно было отложить и тщательно изучить.

За окном раздался приглушенный автомобильный сигнал. Бегин выглянул вниз. Двое патрульных подняли ленту оцепления, пропуская черный фургон с символикой ФСБ. Около машины Шахова стоял эвакуатор, готовясь погружать расстрелянный автомобиль. Там же Бегин заметил Лопатина. Лицо жесткое, суровое, угрюмое. Он говорил о чем-то с шефом отдела угонов. Докладывая полковнику, шеф подразделения указывал на коттедж Ворона.

– Сейчас начнется, – вздохнул Бегин.

В кабинет заглянул Рябцев. В руках были какие-то бумаги.

– Сань.

– Что?

– Мне кажется, ты захочешь на это посмотреть.

Рябцев вручил ему тонкую папку. Это были медицинские документы. Результаты томографии, ультразвукового исследования, а также листочки и справки с самыми разнообразными анализами. Длинное заключение врача. Хмурясь, Бегин пробежал глазами по написанному доктором из онкодиспансера приговору.

– Черт.

– Угу, – кивнул Рябцев. – У Ворона был рак.

– Неожиданно.

– У меня дядька в Твери от такого помер три года назад. Площадь поражения посмотри – рак охватил половину кишечника. Это уже неоперабельно. Плюс метастазы в печени. Ворон был не жилец. Пару месяцев, максимум полгода – и все.

– Охренеть, – отозвался Бегин.

Он вспомнил слова Ворона, сказанные им в машине перед зданием УВД Домодедово. В свете новой информации смысл сказанного Вороном звучал совсем иначе.

– Когда мы с ним общались, он обещал, что поможет, – сказал Бегин. – А еще вспоминал про свою молодость. Жалел, что сейчас нет ничего святого. Говорил про деньги, которые не заберешь в могилу.

– Теперь понятно, почему он так говорил. – Рябцев сделал жест, указывая на дорогую мебель в просторном и качественно отделанном кабинете убитого. – Столько всего, а через несколько месяцев все это не будет иметь никакого смысла. Меня бы на его месте это тоже очень сильно беспокоило.

Бегин потер переносицу, пытаясь сообразить.

– У него был неоперабельный рак. Володь… Ворон не мог сотрудничать с бандой ДТА.

– Почему? Из-за рака?

– У них не было ничего, что могло бы его заинтересовать. Деньги у Ворона были. Больше, чем он мог бы потратить за остаток своей жизни. У Ворона не было будущего.

Рябцев кивнул.

– Значит, Ворона подставили, чтобы опять пустить всех по ложному следу? Как с борделем в Балашихе и планшетом в Королеве?

– Есть и третий вариант. Ворон сдержал обещание, которое дал мне, и узнал все про банду ДТА. Узнал, кто они. И за это поплатился.

Раздался топот ног. На пороге возник Лопатин. За его спиной стоял Расков. Лопатин даже не взглянул на Рябцева – тот был для него пустым местом. Лопатин вперил взгляд в Бегина. Полковник выглядел так, словно готов наброситься на следователя и вышибить из него весь дух.

– Александр Ильич, – процедил Лопатин. – Нам надо поговорить. Сейчас же.

Бегин спустился во двор коттеджа. Лопатин и Расков были рядом. В ворота зашел и Мальцев, прижимая к груди папку. Это было похоже на товарищеский суд, популярный в советские годы и применяемый к паршивым овцам, которым не место в слаженном рабочем коллективе.

– За годы, пока я возглавляю управление внутренних дел городского округа Домодедово, – рычал Лопатин, – у меня было только одно подобное ЧП. Только одна боевая потеря среди личного состава. И я, вашу мать, гордился этим. И вот теперь настоящая бойня. Убивают этих двух бандосов и моего опера. А я, начальник УВД, даже не в курсе, каким образом МОЙ опер оказался здесь и за что погиб. Нет желания объясниться, Бегин? Или мне поднимать скандал? Я могу и до министерства дойти. И до вашего руководства.

– Это зависит от того, чего именно вы добиваетесь, Сергей Вениаминович, – отозвался Бегин. Он старался говорить и выглядеть невозмутимо. – Если ваша задача задвинуть меня снова, на этот раз навсегда – вперед. Если же вы хотите поймать банду, которая убила уже одиннадцать человек у вас под носом, то я бы на вашем месте не спешил.

– Что? – лоб Лопатина прорезали глубокие складки. – Какие, к черту, одиннадцать человек? Девять, вместе с Шаховым и этими двумя.

– Ошибаетесь.

В разговор вступил Расков.

– Александр Ильич, о чем вы вообще?

Бегин привлек внимание. Теперь можно было закурить. Высшее начальство из полиции и контрразведки застыло в ожидании.

– Моей задачей было отработать второстепенную версию о возможной причастности угонщиков к банде ДТА, – произнес Бегин. – В рамках этой работы мы совместно с отделом угонов провели операцию и взяли одну из бригад Ворона. За что вы, Сергей Вениаминович, кажется, благодарность из министерства получили. Я же ничего не путаю?

Лопатин побагровел.

– К делу.

– После этого я встретился с самим Вороном. Он работает в сфере угонов с 90-х. Один из немногих, кто не завязал, не сел, не сошел с дистанции, не легализовался. За четверть века он успел завести тьму знакомств в криминальной среде. Все согласны? Я предложил Ворону оказать услугу следствию и дать информацию на банду ДТА, если ему что-то известно. Ворон обещал помочь.

– Думаете, поэтому его убрали? – бросил Расков.

– Ситуация с «шевроле» была подставой. Чтобы перевести стрелки на Ворона. Банда хотела пустить нас по следу Ворона, а потом убрать его – и все концы в воду. Тем более, что Ворон наверняка стал наводить справки и расспрашивать о банде. Убрав его, они убили двух зайцев. – Бегин посмотрел на Лопатина. – Вы спрашиваете, что здесь делал Шахов? Банда на трассе демонстративно расстреливает стритрейсера, а потом бросает машину. Машина оказывается купленной по доверенности на рынке, который контролирует Ворон. Снова всплывает Ворон. Мы должны были прижать его к ногтю и задать вопросы? Как вы считаете? Шахов здесь занимался именно этим. Он ждал, когда Ворон появится дома. Если бы я знал, что в эту самую ночь банда решит убрать Ворона – Шахова бы здесь не было. Уж поверьте.

Лопатин немного остыл. Нахмурился, переваривая услышанное.

– Нужно всех людей Ворона перетрясти, – выдал он. – Весь дух из них выбить. Пусть говорят.

– У него есть правая рука, Михаил Малкович по кличке Потап. В ходе операции он был задержан, но его отпустили под залог. Можно приставить к нему наружку?

– Сегодня же все будет, – кивнул Лопатин.

Вмешался Мальцев:

– Александр Ильич, я так и не понял по поводу одиннадцати убитых. Это шутка была?

– У меня с юмором проблемы последнее время. – Бегин обратился к Лопатину. – Сергей Вениаминович, вы сказали, что за годы работы шефом управления потеряли только одного человека. Речь о майоре Зубове, правильно? Вы сильно удивитесь, если я скажу, что Зубова могла убить банда ДТА?

Рябцев спустился во двор. В стороне Лопатин, Расков и Мальцев обступили Бегина, внимательно и чуть растерянно его слушая. Бегин говорил быстро, рублеными фразами, до Рябцева доносились обрывки его слов. Мысленно Рябцев выругался.

– Сергеев, жертва номер три, проживал на участке Зубова, – говорил Бегин. – У Сергеева были наркотики, которые ему поставлял бывший член банды Ворона. Которого сегодня тоже ликвидировала банда ДТА. Из такого же оружия кустарного производства, из которого, если верить баллистам, убили и Зубова. Как вы думаете, убийство Зубова может быть связано, или это моя бурная болезненная фантазия?

Лопатин молчал, красный от обуревавших его эмоций. Расков буркнул:

– Продолжайте.

– За два дня до смерти Зубов получает жалобу о группе из четырех человек, которые сняли квартиру в тихом домике на окраине Домодедово. Эти квартиросъемщики часто меняли машины и по ночам куда-то уезжали. Зубов пришел к ним, чтобы проверить сигнал. Через сутки Зубова убивают. Еще через три дня вдруг травится суррогатом алкоголя хозяин квартиры. Который пил много лет, но именно сейчас вдруг перестал различать паленый суррогат от настоящей водки. И который был единственным, кто может вывести на квартиросъемщиков. Как видите, связь доказывается на раз-два. – Бегин холодно посмотрел на Лопатина. – Вы сказали, что за все годы работы начальником УВД у вас была только одна боевая потеря. Как так вышло, что все эти факты за полгода так и не всплыли?

– Полегче на поворотах, – не выдержал Лопатин. Расков жестом одернул его.

– Александр Ильич, почему мы узнаем все это только сейчас? Почему вы молчали? Мы ведь одна команда.

– Были причины молчать. Во-первых, в банде может быть сотрудник полиции. Сейчас это знают уже все. Та фотография…

– Наши люди перерыли все архивы, – отрезал Лопатин. – Отсмотрели тысячи фотографий, напрягли все кадровые подразделения. Головной штаб отрабатывал Москву, мы все Подмосковье. Такого сотрудника в полиции Москвы и области нет. У того упыря было поддельное удостоверение.

– Во-вторых, – с нажимом продолжал Бегин, – меня напрягают совпадения, которые больше почему-то никто не замечает. Стоило подключиться контрразведке – и в тот же день анонимный звонок. Нам сдают выходцев из Азии с пистолетами. Месяц работы и нулевой результат, а убийства продолжаются. Потом подсовывают Королев с населением в четверть миллиона человек, и тоже никакого результата. Что, никто не видит, что вас водят за нос?

– К чему вы клоните? – нетерпеливо встрял Мальцев.

– Банда знает о каждом шаге и вовремя реагирует. Подключилось ФСБ – им подарили экстремистов. Всплыл Ворон – его сначала подставляют, а потом убирают с дороги. Я уж не говорю о рейдах на трассе, где каждую ночь работают десятки вооруженных групп оперов, но банда каким-то образом умудряется обходить их. Как будто имеет на руках графики и маршруты патрулирования и бьет в оголенные участки. – Бегин повысил голос. – Как вы думаете, Валерий Вячеславович, к чему же я клоню?

– Александр Ильич, я старший следователь по делу, – огрызнулся Мальцев. – Вы работали за моей спиной, за спиной штаба, никого не ставя в известность. Так не делается. Это против всех правил.

– Вот именно, – Лопатин ткнул пальцем в Бегина. – Не надо считать себя умнее всех. Я сейчас же звоню в министерство и…

– …Я сейчас же готовлю отчет и отсылаю своему руководству в главное следственное управление, в отдел по особо важным делам, – перебил его Бегин. – Где отражаю все факты. Убийство Зубова, в котором за полгода никто слона не смог разглядеть. Факты, подтверждающие, что у банды есть источник в штабе. Я не говорю даже о нападении на меня на пороге конспиративной квартиры УВД, о которой знают лишь сотрудники. Посмотрим, к кому будет больше вопросов.

Лопатин промолчал. Было видно, что он пытается заставить себя успокоиться. Тогда Бегин добавил, понизив тон:

– Я не хочу воевать. И я не против, что Мальцев старший следователь по делу. Давайте просто решать, что мы будем делать: устроим грызню, или будем работать вместе. Искать банду и их стукача в штабе, пока трупов не стало еще больше.

Когда быстро уходящий Лопатин прошел мимо Рябцева, он одарил опера таким убийственным взглядом, что у Рябцева все внутри похолодело.

 

Глава 9

– Лопатин меня теперь с дерьмом сожрет, – простонал Рябцев. – Я же говорил тебе, что полкаш приказал мне наблюдать за тобой и докладывать обо всем? Говорил? Так какого хрена, Сань, ты меня сдаешь?

– Успокойся.

Они ехали в управление. Работа на месте преступления, начавшаяся глубокой ночью, продолжалась безумно долго. Все-таки три трупа. Сейчас часы показывали десятый час утра.

– Тебе легко говорить! – возмутился Рябцев. – Если ты здесь со всеми разосрался, то просто смотал удочки в Москву, и все. А мне тут жить. Бок о бок с ними всеми.

– Успокойся, – повторил Бегин. – Ты ничего не знал. Я тебе ни о чем не сообщаю. Если уж им ничего не говорю, какого черта делился бы с тобой? А что касается Зубова, то все его материалы мне предоставили в опорнике по приказу самого Лопатина. Ты здесь вообще не при чем.

Рябцев поразмыслил и вдруг сообразил, что Бегин прав. Лучшая легенда для начальства – валить все на ублюдка-следователя, который смотрит на него свысока и ни о чем не говорит. Тем более, что ранее он именно так и докладывал полковнику.

Чуть успокоившись, Рябцев буркнул:

– Зачем ты рассказал им все?

– Пора.

– Потому что всплыл чувак с ментовской ксивой? Он не из Домодедово, у нас тут небольшое управление, если ты не заметил. Все всех знают. И не из Подмосковья, наши через кадровиков личные дела всех ментов области уже проверили.

– Не поэтому. Потому что сейчас уже нельзя держать все в тени.

– Ты все еще думаешь, что кто-то из них может… работать в связке с бандой?

– Если это и так, сейчас он мало что сделает. Домодедово и так во всех газетах. Теперь еще и опера убили. Последствия будут. Сюда вообще могут спецгруппу оперов из министерства пригнать и отстранить всех местных. Так что тот, кто работает на банду, если все это на самом деле так… Ему сейчас стоит думать совсем о другом. Как избавиться от банды, чтобы замять все дело. И как отрубить хвосты, чтобы спасти свою задницу.

Машина Рябцева завернула в ворота управления, прокатила по накатанному асфальту мимо рядов беспорядочно припаркованных машин, с полицейской символикой и без, и задом вкатила в пустующее место на парковке. Когда Бегин вышел, держа папку подмышкой, он посмотрел в сторону и промолвил:

– К тебе гости.

– А? Что?

Бегин направился к дверям управления, не став дожидаться Рябцева. И тут же стало понятно, почему.

Покрутив головой, Рябцев с изумлением и некоторой долей оторопи увидел Ольгу. Она быстро, стуча каблуками по асфальту и энергично размахивая руками, шла к Рябцеву.

– Оль? Что ты тут делаешь? Ты ко мне?

Когда она была совсем рядом, Рябцев заметил ее перекошенное от ярости лицо. А потом Ольга смачно, со всей силы, влепила ему звонкую пощечину. Кожа вспыхнула. Следом была еще одна пощечина по той же щеке.

– Сволочь! – с надрывом выпалила Ольга. – Какая же ты сука, Рябцев!

Рябцева как молнией поразило. Ворон. Она здесь из-за Ворона.

– Оля, хватит. Послушай меня…!

– Мразь! – Ольга попыталась влепить ему очередную затрещину, но Рябцев перехватил ее руку. Скуля от злости, Ольга принялась колотить кулаком в его грудь. Было больно. – Во что ты его впутал, скотина? Ты с самого начала…! Это все из-за тебя!

– Хватит! – рявкнул Рябцев, теряя терпение. Он схватил ее за руки, держа крепко и на дистанции. – Хватит, я сказал!

– Во что ты втянул Влада?!

– Твой Влад втянулся сам двадцать пять лет назад, когда стал угонять машины! – проорал Рябцев ей в лицо. – Что ты знаешь о нем? Он был преступник! Угонщик! В девяностые он людей убивал, конкурентов! Я его втянул?! Да он втянулся, когда я в школе сопли под парту намазывал!

– Его убили! – Ольга выдернула руки из хватки Рябцева. По ее щекам текли слезы. – Мне плевать, чем он занимался раньше! Все было хорошо, пока не появился ты! А через несколько дней Влада убивают! Это все из-за тебя! Как же я тебя ненавижу! Тварь!

– Я не виноват, что его убили! – взревел Рябцев. Мимо проходили несколько ППСников в форме, они глазели на сцену на стоянке. Рябцев мысленно выругался и зашипел, понизив голос: – Не закатывай мне сцен, поняла? Ты нахрена приперлась сюда, вот скажи? Чтобы наорать на меня? Я ни в чем не виноват! Твой Ворон вляпался в какую-то историю, а потом его убили! Я тут не при чем, ясно тебе или нет?

– Я тебе не верю!

– Да мне плевать! Не ори на меня, я сказал! Б… дь… Да когда я тебя впервые в твоем сраном магазине увидел, я понятия не имел, что это точка Ворона. Я вообще ничего о нем не знал, слышишь меня?

– Ты все врешь!

– Оля, закройся! – грубо рявкнул Рябцев. – Спишь с бандосом – будь готова, что бандос кончит, как и большинство из них! А теперь слушай сюда! Выметайся нахрен, и больше не показывайся! Не приходи, не звони, не лезь ко мне! А сцены закатывай своему Потапу, уж он-то побольше моего знает! Все ясно? А теперь пошла!

– Ты как со мной разговариваешь? – Ольга задыхалась от возмущения. – И это после всего того, что ты мне…?! Ну ты и тварь, Рябцев! Какая же ты падла! Как же я тебя ненавижу, а!

Рябцев замахнулся, и Ольга отшатнулась.

– Пошла отсюда, истеричка херова! – процедил он. – Второй раз я повторять не буду! Свалила быстро!

Глаза Ольги пылали ненавистью. Она отступила на шаг, затем еще на один. Грозно потрясла пальцем. Ее руки тряслись.

– Ты пожалеешь. Ты обо всем пожалеешь, понял меня?

После чего она развернулась и быстро, срываясь на бег, направилась к воротам. Ветер развивал ее платье. Рябцев проводил Ольгу взглядом, заставляя себя успокоиться и собраться. Двое сотрудников подошли к машине, припаркованной рядом, один со смешком что-то бросил второму.

– Истеричка хренова… А вы чего ржете? Чего уставились, б… дь, делать больше нехрен?!

Мысленно извергая проклятья и сжимая кулаки, Рябцев быстро двинулся к зданию управления. Буквально влетел внутрь. Рябцев весь кипел и никак не мог успокоиться. Ольга узнала о смерти Ворона и сразу прибежала закатывать скандал. Не разобравшись ни в чем, сделала для себя какие-то выводы, назначила виноватого и теперь проклинала его, Рябцева, который во всей этой истории вообще был посторонним.

Замполит в фойе закреплял фото Шахова на мемориальной доске с фотографиями погибших при исполнении сотрудников. Фотографию успели найти в личном деле, увеличить, напечатать большой и четкий снимок. В сторонке судачили несколько сотрудников. Проходя мимо, Бегин расслышал, о чем они говорили. Конечно, о ЧП номер один.

– Головин с шефом только вернулись от жены Шахова. Ей плохо стало. Пришлось скорую вызывать.

– Еще бы. У них дети были?

– Похороны завтра уже….

– Скидываться начали или нет еще? По сколько скидываемся-то?

Этот разговор и сцена с фотографией Шахова выдернула Рябцева из его переживаний и вернула в реальность. Сцена с бывшей любовницей – не самая ужасная вещь на земле, если помнить, что один из твоих коллег был убит минувшей ночью.

Рябцев поднялся на третий этаж. Толкнул дверь в кабинет Бегина. И с удивлением обнаружил, что тот открывает сейф и берет пистолет, словно собираясь куда-то. Чайник был выключен, что только убедило Рябцева в верности догадки.

– Куда опять? – взмолился Рябцев. – Мы только что…! Ты видел, какую мне сцену там закатили? Позор, б… дь. Блин, мне остыть надо.

– Когда помрешь, остынешь. Пока организм горячий, ты жив. Радуйся.

– Вот спасибо, б… дь, утешил! – всплеснул руками Рябцев, готовясь к гневной тираде в адрес Бегина. – Если подумать, Саня, твою мать, то эту сцену надо было не мне, а тебе закатывать, так что…!

– Мы едем к Печатнику, – перебил его Бегин, пряча пистолет в кобуру.

Это было неожиданно. Рябцев выкатил глаза.

– Что?

– Ты в информационном центре заявку на Печатника оставлял?

Бегин взял со стола бумажку и протянул Рябцеву. Опер пробежал глазами сухой и лаконичный текст. Печатника он поставил на контроль в тот же день, когда выяснилось, что тот скрылся со съемной квартиры в Белых Столбах – в рамках доследственной проверки. Информационный центр Домодедово, работающий с общей базой данных и ежедневно перерабатывающий тонны информации, выдал ответ на запрос, когда в сводках промелькнуло имя Артема Тимофеевича Паршутова по кличке Печатник.

– Его задержали во Владимирской области, – сказал Бегин. – Патрульные увидели чужое лицо и решили проверить. При себе пакет анаши. Скорее всего, заплатит штраф и все, но главное – он прошел по сводкам.

– Нам во Владимирскую область пиликать? Это не близко.

Бегин пожал плечами.

– Ты же хотел остыть.

***

Их путь лежал к трассе М-7 «Волга». Рябцев достал из бардачка карту, принялся водить пальцем по дорогам, прикидывая маршрут и что-то бормоча себе под нос. Потом кивнул – и они отправились в дорогу. Рябцев погнал машину не вверх, к Москве, а вниз. На развязке съехал с М-4 на первую бетонку – Московское малое кольцо – и взял курс на восток. Окружая Москву и прилепленные к мегаполису городки огромным кольцом, автодорога А-107 соединяла все основные трассы. За Бронницами малая бетонка резко уходила на север, к М-7. Рябцев вел автомобиль уверенно, но было видно, что мысленно он далеко отсюда.

– Я бросил ее, – буркнул он.

– Кого?

– Ты понял, кого, е-мое.

– И она оказалась недовольна?

Рябцев криво усмехнулся.

– Она оказалась недовольна, потому что сложила дважды два. Потому что, Александр Ильич, нарисовались мы с тобой, прижали Потапа, встретились пару раз с Вороном, а потом Ворона расстреляли у ворот собственного дома. Так что отдувался я практически за тебя. Это ты общался с Вороном. Это тебе она должна была закатить истерику, а не мне.

– Я с ней не спал, – пожал плечами Бегин.

– И что? Отмазался типа?

– Она считает, что ты ее использовал. Ее можно понять. Никто не любит, когда его используют. Люди этого не выносят. Мы общаемся с другими людьми ради того, что нас кто-нибудь полюбит. В общении только это и важно. А вещами мы пользуемся. Не людьми, вещами. Наш мир в глубокой заднице, потому что у нас все с точностью до наоборот.

– Не начинай, – поморщился Рябцев. Он вздохнул. Оперу хотелось выговориться, поделиться с кем-то, но кроме Бегина не было никого, кто мог бы его выслушать. – Я решил ее бросить после той истории. Ну, которую ты рассказал. О себе. Я много думал потом. И понял, что так будет правильно. Жена, ребенок, семья – это важно.

Бегин задумчиво покосился на Рябцева.

– Володя, у меня своя история. У тебя своя. Мы разные, истории тоже разные. Не надо сравнивать.

– Да я не сравниваю, но…

– Ты не думал о том, что важнее всего, когда решил поразвлечься на стороне. А теперь бежишь от этого. Полтора года назад ты остался со своей женой, потому что просто привык, а не потому, что любишь. Но теперь бежишь и от этого. Володь, все, от чего мы убегаем, имеет одно свойство. Оно в конце концов все-таки настигает нас. И рушит все к чертям.

Рябцев почувствовал раздражение. Ехать было еще долго, и ругаться не хотелось.

– Вот и поговорили, – проворчал он, сердито сопя. – Ладно, проехали.

И демонстративно крутанул ручку магнитолы, резко добавляя звук музыки.

По малой бетонке они добрались до М-7 и поползли по трассе на восток. Они были в пути уже два часа, когда у обочины вырос указатель, объявляющий о въезде в Лакинск, а впереди показались дома и здания городка. Трасса М-7 упиралась в Лакинск и уже под другим именем – проспекта Ленина – прорезала его насквозь, уходя дальше в сторону Владимира. По обе стороны дороги потянулись городские постройки. Частные дома, пятиэтажные многоквартирки, придорожные магазинчики и мотели. Позади центральной улицы тянулся частный сектор.

Рябцев тормознул около строения, разношерстные вывески на котором возвещали, что внутри находились сразу несколько мелких магазинчиков. Выбравшись из машины, Рябцев перекинулся парой слов с местным жителем, который ковырялся под капотом автомобиля. Тот махнул рукой, объясняя и показывая дорогу.

Местное отделение полиции ОВД по Собинскому району Владимирщины располагалось на том же проспекте, ближе к центру города. Участок был маленьким. Пятачок перед строением был забит транспортом.

Дежурный предоставил гостям комнату в отделении, сразу за дежурной частью, которая выполняла роль и комнаты для общения с заявителями, и камеры для допросов.

Рябцев сходил за Печатником в крохотный ИВС, состоявший лишь из одной камеры-клетки, утопленной в здание отделения сразу за помещением дежурки. Привел его в допросную и плюхнул на стул напротив Бегина. Печатник испуганно смотрел то на Рябцева, то на Бегина, не понимая, что происходит.

– Что? Когда меня к судье повезут?

– Зачем?

– Как зачем? – Печатник непонимающе уставился на Бегина. – Штраф. За коробок…

– Ошибочка. Не коробок. А конвертик. Конвертик в виде треугольника. Как я понимаю, у твоего поставщика это что-то типа отличительной особенности. Знак качества. Или как это называется, забываю все время, Володь?

– Брэнд.

– Точно. Брэнд.

– Какого… поставщика? – глаза Печатника забегали. Он начал подозревать, что визитеры были здесь не просто ради формальности. – Я этот коробок… конвертик, то есть, купил у чувака на автовокзале в Собинке. Я же рассказал вашим все.

– Ты купил анашу, Артем, не в Собинке. Местным можешь дурить голову, сколько влезет. Но тебе не повезло. Мы не местные.

Бегин достал удостоверение. Раскрыл и поставил перед Печатником, чтобы он мог внимательно прочесть все, что там написано. Печатник непонимающе уставился на вкладыш удостоверения с фотографией Бегина и названием ведомства, отдела, звания и должности. Чем больше Печатник читал, тем больше терялся.

– Погодите… Вы из Москвы? Здесь?

– Мы с тобой чуть-чуть разминулись в Белых Столбах. Когда мы пришли за тобой, ты уже успел свалить. И вот ты здесь. Давно мы хотим поговорить с тобой, парень. И да, мы здесь из-за тебя. Потому что у тебя проблемы.

Печатник окончательно растерялся. За ним в глубинку приехал московский следователь по особо важным делам. Который, оказывается, чуть не поймал его в Подмосковье. Печатник был сбит с толку. А Бегин, видя это, решил ковать железо, пока горячо.

– В Белых Столбах – кто тебе дал знак, чтобы ты сваливал?

– Никто, – пробормотал парень. – Я… Я в окно увидел. Там, в отстойнике… Решил свалить, чтобы не нарываться…

– Печатник, мозги мне не парь, – Бегин говорил жестко. – Ты мог спрятать анашу где-нибудь на улице, или на чердаке. Где угодно в одном из тайников, которых у тебя, как и у любого барыги, наверняка немало. На случай палева. Спрятал траву – и все, ты чист. Ты знал, что к тебе придут. И что придут не из-за анаши. Так вот, ты был прав. На долбанную щепотку анаши в твоем кармане нам наплевать. Мы работаем по банде ДТА, в дела которой ты вляпался по самые помидоры. В курсе, что за банда?

Печатника перекосило.

– Я не знаю никакой… Я тут вообще не при делах!

– Теперь это уже не тебе решать, – отметил Бегин и рявкнул, чеканя каждое слово: – Кто сказал тебе, чтобы ты сваливал?

Печатник закусил губу. Глаза бегали. Проскулив что-то жалобное, он взмолился:

– Пожалуйста. Мне не нужны неприятности!

– У тебя УЖЕ неприятности. Кто тебе позвонил?

– Гоблин… Это был Гоблин.

– Кто? Что еще за Гоблин?

– Это… поставщик мой. Тот, у кого я закупаюсь. Кликуха его.

С каждым словом Печатника все запутывалось еще больше, хотя предполагалось, что парнишка даст ответы на очень многое. Теперь вдобавок к угонщикам, банде ДТА, Сергееву и Печатнику добавился и некий Гоблин.

– Он тебе позвонил – а дальше? Что сказал?

– Просто сказал: «Потапа взяли менты, срочно вали, за тобой придут». И все. Только это. Намекнул, типа вали как можно дальше. Я сразу собрал манатки и прыгнул на маршрутку. Вот и все.

Бегин сразу же воспрянул духом, услышав знакомое «Потап». Однако не подал виду, а продолжал давить:

– При чем здесь Потап? Какое отношение ты имеешь к Потапу? Ты работал с ним и его бригадой по машинам?

– Нет! То есть… да, но давно. Я пробовал. У меня не пошло это дело. Меня на подхвате держали: помочь, когда много рук нужно было. Параллельно я в Москву за травой гонял иногда и толкал в Домодедово через корешей. Вот Потап и решил свести меня с Гоблином.

Мозг Печатника пылал, рисуя кошмарные перспективы, одна была хуже другой. Все после волны информации, которую следователь выплеснул на парня, и без того находившегося в стрессовой ситуации. Бегин хорошо знал это пограничное состояние, схожее с воздействием сыворотки правды, когда под большой перегрузкой мозг не успевает перерабатывать информацию, как в обычном режиме, и вынужден идти по пути наименьшего сопротивления. То есть – говорить правду.

– Какие у Потапа дела с этим Гоблином?

– Я не знаю, какие, я не в свои дела не лезу. Какая мне разница?

– Егор Сергеев из кафе «Каламбур» – твой клиент? – Печатник бросил на Бегина быстрый изумленный взгляд и кивнул. – Он тебе задолжал? Сергеев тебе должен был денег за траву? С ним были проблемы?

– Да не было с ним никаких проблем, с чего вы… У него деньги всегда были. Платил сразу, никогда в долг не просил. Я привожу пакеты, он сразу отстегивает. Все чисто!

– По Домодедово ты работал один?

– Нет, кажется. То есть, точно нет, были и другие бегунки. Но я их не знаю. Я никого не знаю, понимаете? У Гоблина система своя.

– Какая?

– Мы общаемся только через интернет. Пишем друг другу в личке, через его страницу в сети. Когда мне нужна еще солома… Ну, анаша… Я просто пишу ему. Он всегда онлайн. Если мне нужно двадцать коробков, я говорю: «Двадцать килограмм картошки». Он скидывает номер электронного кошелька. Я туда загоняю бабки – со своего кошелька или через терминал. Когда Гоблин получает бабосы, он пишет, где и как забрать траву.

– И как?

– Всегда по-разному. Обычно нычка какая-нибудь. Скажет, например, адрес: улица, дом, подъезд, квартира. Значит, трава в почтовом ящике. Иногда в гаражах. Иногда в парке. Каждый раз они оставляют траву в новом месте.

– Ты с Гоблином не видишься?

– Никогда, говорю же, у него все четко. Я его видел только один раз. Когда нас Потап познакомил.

– Где?

– В кабаке одном в Рамено. Да какая разница, это было года три назад уже.

– Как зовут Гоблина?

– Не знаю, – простонал Печатник. – Для меня он просто Гоблин. Отвечаю, я не знаю ничего. Он так поставил все, что я не смогу ничего слить на него, даже если захочу. А лицо Гоблина я вообще помню смутно, потому что мы в темном баре были – к тому же, где-то три года с тех пор прошло. Я не знаю его имени, фамилии. Я вообще не в курсе, где он живет. Даже в каком городе. Может, в Рамено, может, во Владимире, а может, вообще на Камчатке. Я даже не смогу узнать его голос, если услышу, понимаете? Мы просто списываемся через личку, а потом я нахожу тайник и забираю траву. Никаких личных контактов.

– Гоблин один работает? – не отставал от парня Бегин. – Или у него есть кто-то еще? Может, Потап рассказывал? Думай.

– Потап как-то говорил, что Гоблин и его пацаны работают в больших масштабах. У Гоблина трава недорогая и ядреная. Ну, качественная. Хотят отхватить половину Подмосковья. Они уже сейчас где только не работают. Домодедово, Подольск, Бронницы, Жуковский, Рамено… А еще Гоблин безбашенный. Рэпер, строит из себя крутого бандоса. Но с ним в натуре лучше не связываться. Так Потап сказал.

– Почему?

– У Гоблина много бабла. Его бизнес идет в гору. У него связи. С такими, как Потап. С разными авторитетами из разных городов. Некоторые ему помогают…

Печатник попытался сказать что-то еще, но тут же заставил себя заткнуться. Бегин прикрикнул:

– Что еще. Говори!

– Стволы, – пролепетал Печатник.

– Стволы? Что – стволы? – прищурился Бегин. – У него есть оружие?

Печатник кивнул.

– Потап как-то говорил… Что Гоблин торгует не только травой, но и оружием. Патроны, стволы… И так познакомился с некоторыми крутыми из Москвы. Поэтому за Гоблином сейчас нехилая крыша, и с ним лучше не связываться. Так сказал Потап…

Бегин напряженно думал. Впервые они задержали Потапа в отстойнике бригады угонщиков, практически с поличным. Потап немедленно подключил адвоката, и уже утром покинул изолятор временного содержания УВД Домодедово. Сейчас у них на Потапа было в разы меньше информации – лишь показания трясущегося от страха Печатника. Слово Потапа против слова беглого испуганного наркокурьера. Адвокат Потапа будет просто счастлив разбить жалкие потуги пришить его клиенту что-либо на основании показаний Печатника. Любой адвокат сделает это легко и с улыбкой.

Что касается Гоблина, то на него не было вообще ничего. Кроме…

– Как ты связывался с Гоблином? – спросил Бегин.

– Я же сказал уже…

– Да, я понял. Через интернет. Ты писал ему на компьютере? На ноутбуке? С телефона? Как? – Печатник побледнел, поняв, к чему клонит следователь. И по его реакции Бегин прочитал ответ. – Конечно, с телефона. Ты шел к тайнику и читал инструкцию, как его найти. Переспрашивал. Если в тайнике вдруг ничего не оказалось бы, ты сразу же написал бы ответ. Телефон всегда под рукой. Правильно, Артем?

Парень жалостливо посмотрел на Бегина.

– Пожалуйста. Только не надо меня подставлять. Они с меня шкуру спустят. Мне конец, если они узнают, что я их сдал…!

В дежурной части Бегин и Рябцев запросили личные вещи Паршутова. Содержимое его карманов, кроме изъятой и отправленной на экспертизу в райцентр марихуаны, лежало на специально отведенной для этого полке, в непрозрачном полиэтиленовом пакете с биркой. Ключи, кошелек, какой-то мятый магазинный чек, автобусный билет. И смартфон.

Бегин вышел из здания отделения. У крыльца курили местные сотрудники, которые при появлении Бегина затихли и уставились на него. Бегин отошел к машине Рябцева. Закурил. Разблокировал смартфон – какое-то время назад у него был такой же, и Бегин хорошо ориентировался в устройстве. Ткнул настройки и нажал на подключение к интернету.

Его догнал Рябцев.

– Надеюсь, ты не собираешься ничего писать этому Гоблину? Типа «Эй, сука, ты обречен, я иду к тебе»?

– Смотри меньше плохих фильмов и больше хороших, – отозвался Бегин. На рабочем дисплее смартфона были два значка соцсетей. Ткнул первый. Интернет в центре Лакинска был медленным, но он был. Когда страница загрузилась, Бегин поискал пальцем и нажал ссылку «друзья».

– Он сказал, что Гоблин всегда на связи, – напомнил Рябцев. – Я ведь правильно понял? Ты его ищешь?

В списке «друзья онлайн» на личной страничке Печатника виднелись четыре человека. Две девушки. Какой-то Валерыч. И Goblin. В качестве аватарки у пользователя под ником Goblin было фото чернокожего рэпера с засунутым за пояс хромированным пистолетом.

Бегин испытывал смешанные чувства. Как охотник, который издалека видит приближающуюся дичь и замирает в кустах, боясь шелохнуться, чтобы не спугнуть, но зная, что решающий выстрел теперь прозвучит – это лишь вопрос времени.

– Гоблин онлайн, – сказал Бегин. – Тип, который наводнил Домодедово анашой в конвертах-треугольниках. Урод, который связан с Каретой. Он на связи с нами прямо сейчас.

Рябцев кивнул, отлично понимая следователя. Прямо сейчас он испытывал те же самые чувства.

– Что будем делать, Сань?

– Звонить Раскову, – отозвался Бегин. – Пусть технари ФСБ покажут, на что они способны. Теперь их ход.

 

Глава 10

Солнце палило нещадно. Над уходящим за горизонт асфальтовым полотном широкой и словно бесконечной автострады колыхалась дымка раскаленного воздуха.

Небольшая колонна автомобилей на всех порах неслась на север по трассе М-5 «Урал». Во главе двигался тонированный черный фургон практически без опознавательных знаков – его принадлежность к специальным службам выдавал лишь синий проблесковый маячок на крыше. Следом двигался еще один фургон, на борту которого виднелась эмблема ФСБ. Замыкали колонну два легковых автомобиля, набитых людьми – в каждом по пять человек.

Бегин наблюдал, как двое оперов из группы Раскова готовились к операции. Один натягивал бронежилет через голову и склеивал на боку липучкой обе стороны кевларовой накидки. Второй закреплял на голове микрофон рации.

– Вертушка готова? – говоря по сотовому, Расков старался перекричать рев двигателя. – Я дам сигнал, когда она может подключаться. Пока рано.

Спрятав телефон, он пересел к Бегину.

– У нас нет плана здания. Судя по вашей информации, у этого Гоблина наверняка есть оружие. Так что рисковать не стоит. Сначала проведем разведку.

– Ошибки с адресом быть не может? – встрял сидевший на соседнем ряду Рябцев.

Расков уверенно мотнул головой:

– Этот Гоблин перехитрил сам себя. Контакт через интернет – да, отличная штука. Засечь не так просто, как мобилу. Но его аккаунт открыт одновременно на двух устройствах. На компьютере и телефоне. А еще аккаунт активен – наш Гоблин постоянно с кем-то переписывается.

– Ничего удивительного, – отозвался Бегин. – Если верить тому, что мы знаем, Гоблин распространяет наркоту чуть ли не во всем Юго-Восточном Подмосковье.

– Компьютер мы пробили по IP-адресу, – продолжал Расков. – У него там стояла какая-то хитрая защита от проверки ай-пи, но наши технари ее обошли. Знаете, как? Они отправили Гоблину приглашалку в друзья. От одного из своих фейковых аккаунтов.

– Фейковых? – удивился Рябцев. – Дайте догадаюсь. Полуголая девица, которая не прочь со всеми? Я всегда знал, что такие странички висят не просто так.

Расков ухмыльнулся, ничего не ответил на пассаж опера и продолжил:

– Гоблин отреагировал сразу. Внес аккаунт в игнор. Осторожный, но глупый. Потому что зацепить его можно на любом действии, в том числе на этом. Так его и вскрыли. Компьютер находится в коттедже на юго-востоке Раменского. С сотовым еще проще, там дело техники. По данным геолокации, сотовый телефон, с которого он подключен к своей страничке в сети, находится в том же квадрате.

Все завертелось сразу после отправления Бегина и Рябцева из Лакинска в обратную дорогу. Пока опер вел автомобиль, нарезая километры трассы по пути в Домодедово, Бегин созвонился с Расковым. Пришлось продиктовать адрес странички Гоблина – вплоть до каждой цифры в его ID. Но технари контрразведчиков не подвели. Когда Рябцев и Бегин подъезжали к Домодедово, Расков уже отзвонился и объявил о начале операции.

И завертелось.

– Чей дом? – спросил Рябцев.

– Некто Черепанов Павел Афанасьевич. Бизнесмен. По нашим базам не проходит.

Один из оперов шагнул в кабину к водителю, после чего, вернувшись, бросил подполковнику:

– Пять минут.

Расков кивнул и схватился за сотовый.

– Четвертый, подключаем вертушку. Выйдет на квадрат, пусть докладывает. – отключившись, он пояснил пассажирам: – Вертолет идет из Москвы, у нас площадка на юго-востоке. Как раз где-то пять минут лета до Раменского.

Бегин не ответил. Расков потеребил сотовый телефон в руках, покосился на следователя. Приблизившись к нему, сказал:

– Я подозревал, что это ложный след, с самого начала. Я про бордель в Балашихе. Но нужно было тщательно отработать все, любую информацию. Это наша работа. – Бегин пожал плечами. – Думаете, я заигрался в экстремистов? Помните, что я вам говорил про тренировочный лагерь в Поволжье? А это ведь только крохотная зарисовка. Есть и другая информация, закрытая. Которую я не могу сообщить даже вам. То, что мы делаем на поверхности – это только вершина айсберга. Как всегда.

– Балашиха совпала с общей картиной?

– Мы уцепились за ячейку, потому что мы ищем ячейку. У нас оперативная информация. Различные группировки под наблюдением и на контроле. Десятки подозреваемых на прослушке. Ячейка есть.

Бегин промолчал.

Миниатюрная колонна подъезжала к Раменскому. Расков двинулся к кабине водителя и следил за дорогой, указывая точное направление. За окном поползли жилые высотки, офисы, магазины. Затем фургон несколько раз повернул, пока не выехал на широкую дорогу, уходящую за территорию поселка. Вдоль обочин потянулся сектор индивидуальной застройки. Старые частные дома, скромные коттеджи, дорогие особняки.

Дом Гоблина был монолитным двухэтажным каменным исполином с жилой высокой мансардой. Крыша дома виднелась из-за высокого и непроницаемого каменного забора, по квадрату опоясывавшего дом и крупный дворовый участок перед ним. Черные непроницаемые ворота и металлическая дверь в заборе справа от ворот. Над дверью висела камера наблюдения, смотревшая вниз и вправо – чтобы охватить не только визитеров, стоявших у двери, но и территорию перед воротами особняка.

Фургон замер на углу, в полусотне метров от резиденции Гоблина. Расков в бинокль внимательно изучал подступы к дому.

– Дымченко, Аманов, блокируем улицу.

Одна из машин оперативников в штатском дала задний ход и развернулась на дороге, перекрыв подступы к месту проведения операции – она встала поперек проезжей части сразу за перекрестком. Вторая машина вынырнула из-за угла на противоположном перекрестке и также перекрыла движение. Сотрудники вышли, готовясь вербально объяснить желающим, почему им нельзя проехать. Разумеется, дежурными фразами, не имеющими к происходящему никакого отношения. На операх были синие ветровки с желтой аббревиатурой «ФСБ» на спине, что снимало все возможные вопросы.

– Второй, что у вас?

– Объект напротив, – хрипнула рация. – Хорошая позиция.

– Выдвигайтесь, – согласился Расков. – Доложите сразу.

Под объектом напротив подразумевался трехэтажный недостроенный каменный дом почти напротив коттеджа Гоблина.

– Группа один, на позицию.

Фургон спецназа обогнул квартал и встал справа от домовладения Гоблина – камера наблюдения смотрела от него, и можно было не бояться засветиться на мониторе. Двое бойцов со снайперскими винтовками проникли на территорию недостроя напротив, перемахнув через забор на участке, закрытом от посторонних глаз развесистым деревом. Они взмахнули по лестнице недостроя. Один занял позицию на третьем этаже, второй поднялся на крышу. Установка винтовок, наведение фокуса, обзор.

– Один-один, на позиции.

– Один-два, на позиции.

– Доложите, прием.

– Задняя стена забора, черный ход. Как слышите.

– Понял вас. Группа три, выдвигаемся на точку два, как понял.

Четверо бойцов змейкой бросились вдоль каменного забора особняка. Ведущий боец отслеживал возможное наличие камер наблюдения. Они обогнули стену и заняли позицию у черного входа во двор Гоблина. Доложили в эфир.

Где-то высоко в небе показался вертолет. Машина не стала приближаться к коттеджу, кружа в добром километре левее.

– Первый, на месте. Выдаем картинку.

Расков и опера уже были у монитора, на который начала транслироваться картинка с установленной на вертолете камере. С высоты птичьего полета внутренняя территория двора была видна, как на ладони. Дом занимал центральное место. Позади дорожка к беседке. Небольшой сад позади. Узкая дорожка вела к заднему выходу со двора, к двери, которую снаружи уже облепила группа бойцов. Между центральными воротами и особняком с левой стороны двора был навес из пластика сферической формы, под которым виднелась задняя часть укрытого от солнца здоровенного пикапа. С правой стороны двора тянулось деревянное строение.

– А это что? Тут гараж, а здесь что?

– Баня? – предположил один из оперов.

Расков взялся за рацию.

– Внимание всем. Есть картинка. Группа один, докладывайте.

– Нет движения, прием.

– Группа два, выдвигаемся на позицию.

Из окон фургона, откуда Бегин следил за разворачивающимся снаружи действом, было видно, как цепочка людей в черной униформе, в шлемах и с автоматами, двинулась к углу забора. Головной боец нес тяжелый бронированный щит с прозрачным узким окном-бойницей, затянутой бронированным закаленным стеклом. Прижимаясь к стене, они подкрались почти вплотную к входной двери на территорию и замерли под камерой. Еще шаг – и головной мог попасть под угол обзора.

– На месте, как поняли.

– Готовность один. Первый?

Бойцы замерли в ожидании. Головной закрывался щитом, хотя их позиция была прикрыта снайперами из дома напротив. Бойцы номер два и номер три готовили таран, номер четвертый снял с плеча дробовик со спецпатронами на случай, если дверь окажется крепче ожидаемого.

– Все готовы? – зачем-то уточнил Расков.

– На местах. Ждем команды.

Все было готово к штурму. Бегин посмотрел на часы: 17.03. Рябцев пристально следил в окно за притаившимися под камерой наблюдения черными силуэтами бойцов. Глаза Раскова бегали по экрану монитора, изучая территорию двора и ища возможный подвох. Подвоха не было.

В этот момент эфир прорезал голос снайпера:

– Есть движение! Опускаются ставни!

– Повторите?

– Фасадная сторона дома, одновременно закрываются металлические рольставни на всех окнах!

– Что за черт?..

А потом движение появилось и на мониторе. Камера, установленная на парящей где-то высоко вертушке, зафиксировала, как из строения во дворе, похожего на баню, выскочил человек. Он бежал к центральному входу в дом и что-то кричал.

– Что это?! Кто слышит, доложите!

– Первый, объект бежит к дому. У него оружие. Как слышите? Повторяю, объект вооружен!

– Они знают о нас! – это был боец из группы у центральных ворот. – Объект кричит «Атас, менты!» Как слышите?

Расков выругался и рявкнул в эфир:

– Начинаем! Вперед, пошел-пошел!

Стрелок был в десятке метров от дверей коттеджа, когда металлический таран обрушился на дверь. Стрелок резко обернулся на звук. Раздался второй удар, который пришелся, как и первый, в область замка. Дверь деформировалась в районе замка, что-то упало – она не выдерживала ударов. Стрелок заорал и, матерясь, со всех ног пустился назад, к деревянному строению.

– Объект уходит назад, прием!

– Объект на прицеле!

Таран не справлялся. Бронебойным зарядом из дробовика один из бойцов вышиб замок, и дверь с грохотом распахнулась, пропуская штурмовиков на территорию.

Стрелок на бегу открыл огонь. Пули отскакивали от бронированного щита головного бойца. Номер два дал короткую очередь из автомата, но стрелку повезло – он был совсем рядом к спасительному для него укрытию. Сложившись в две погибели и прикрыв голову руками, он нырнул внутрь строения.

Вторая группа вышибла заднюю дверь и, ощетинившись стволами автоматов во все стороны, рысью метнулась к дому.

Стрелок высунулся из двери. Теперь он был вооружен двумя пистолетами. С двух рук, как заправский кино-гангстер, он открыл огонь по приближающимся спецназовцам. Пули щелкали по щиту. Очередная очередь загнала его внутрь, пули кромсали деревянную кладку, отдирая щепки от бревен. Дверь строения захлопнулась.

– Твою же мать! – не выдержал Расков, выхватил пистолет и выпрыгнул из фургона. В сопровождении трех оперов он бросился к воротам дома. Бегин и Рябцев переглянулись и рванули следом.

Тыловая группа приблизилась к задней двери дома и, разделившись надвое, прижалась к стенам по обе стороны двери. Головной потрогал ручку. Заперто. Кивнул остальным. Под стволами автоматов вспыхнули фонари.

– Группа три, мы заходим!

Один из бойцов стянул дробовик и мощным зарядом разнес замок в клочья. Ударом тяжелого ботинка распахнув дверь, он отскочил в сторону, впуская группу внутрь.

Основная группа достигла двери в строение. Дверь была заперта.

– Спецназ ФСБ! Сложить оружие и лечь на пол, руки за голову!

Ответом на крик был шквал выстрелов. Пули шилом прорезали полотно двери, оставляя рваные дырки.

Лучи фонарей шарили по стенам погруженного в кромешную темноту коттеджа, ища цель. Бойцы зачищали каждую дверь, но в помещениях было пусто. Где-то впереди были слышны звуки – что-то падало, разбивалось, фоном был слышен человеческий рык – голос исторгал проклятия.

В комнату полетала светошумовая граната. Бойцы отработанным тысячу раз движением отвернулись от дверного проема в гостиную коттеджа, в которой через секунду с мощным грохотом разрывающейся гранаты вспыхнул яркий свет, парализующий мозг и слепящий все живое.

– Всем лежать! На пол!

Бойцы наводнили гостиную. Лучи ярких подствольных фонарей выхватили из мрака распахнутый шкаф, вокруг которого в беспорядке валялись книги, журналы и какие-то бумажки. Провода, раскиданные по полу. Полыхающий камин, в котором горел ворох бумаг, блокнотов, а также ноутбук – огонь с треском лопающегося пластика, отбрасывающего густой черный токсичный дым, пожирал компьютер. Бледный парень лет 25 – с золотой цепью на груди, в брендовой бейсболке и спортивной одежде на пару размеров больше, чем было необходимо, был рядом. Он стоял, согнувшись и растопырив руки, и невидящими глазами пытался нашарить хоть что-то перед собой. Он скулил, издавая бессвязные звуки, и не слышал сам себя. Взрывом его оглушило и ослепило.

Бойцы схватили его за шиворот и, швырнув на пол, заломили руки. На запястьях туго затянулась пластиковая удавка.

Во дворе фронтальная группа штурмовала строение. Ударом тяжелого стального тарана, усиленного четырьмя руками тренированных бойцов, дверь не только распахнуло, но и переломило надвое – она с треском завалилась внутрь, в темноту. В ту же секунду в помещение полетела свето-шумовая граната, а следом за ней дымовая. Мощный взрыв слился с ослепительной вспышкой, залившей на короткий миг слепящим белым светом все строение, после чего изнутри повалил едкий серый дым.

Распахнулся люк на крыше строения. Тяжело дыша, продирая ослепленные и слезящиеся глаза и слыша лишь болезненный звон в ушах, вызывавший жуткое головокружение, стрелок выполз на крышу. Сквозь пелену света угадывались какие-то пятна. Стрелок открыл огонь, не глядя и даже не понимая, куда стреляет.

Расков и остальные как раз вбежали на территорию двора. Загремели выстрелы, и о внутренние поверхности ворот в паре метров от них со звоном, выбивая искры о металл, защелкали пули. Расков пригнулся, вскидывая пистолет и не понимая толком, откуда ведут огонь.

Пуля прошила грудь стрелка на крыше, разрывая внутренности. Удар был такой силы, что стрелка швырнуло в сторону. Умирающее тело мешком прокатилось два метра по крыше и свалилось на землю.

Снайпер отвел глаз от прицела и кратко отрапортовал в микрофон:

– Один-два первому, объект обезврежен.

Расков опустил оружие. На крышу строения забрались двое спецназовцев. Убедились, что все чисто, и опустили автоматы. Подали знак Раскову, в эфире прохрипело:

– Все чисто.

– Объект-один, все чисто, – подал голос один из штурмовиков, зачищавших дом.

Расков, Бегин и Рябцев быстро направились к дверям коттеджа. Один из бойцов вышел, открывая им дорогу. Одновременно начали подниматься плотные стальные ставни, окутывавшие темнотой внутренние помещения дома.

– Кто внутри?

– Один человек. Прямо и налево.

Расков, Бегин и Рябцев прошли в просторную гостиную. Около полыхающего камина дымящимся пятном, отбрасывая едкий дым, валялось то, что осталось от ноутбука. В центре комнаты под охраной двух бойцов лежал парень. Зрение к нему вернулось, но он был в шоке – парень сопел, пыхтел и скулил, беспомощно шаря глазами по сторонам.

Расков нахмурился, подойдя к поверженному.

– Имя?

– Ч… Что?

– Имя, сказал! Имя?!

– Петя…

– Полное, б… дь, имя!

– Че… Черепанов. Петр… Николаевич…

Расков удивленно переглянулся с Бегиным.

– Вот это малолетнее чучело и есть Гоблин?

Бегин не ответил. Он подошел к камину, мрачно созерцая то, что осталось от ноутбука.

– Мы его смогли вытащить, пока полностью не сгорел, – пояснил один из бойцов. – Кочергой. А в кабине много всего другого было. Бумаги, документы, какие-то записи… Все сгорело мгновенно, мы не успели.

– Спасибо.

В комнату зашел боец в черном, в котором можно было угадать руководителя группы спецназовцев.

– Строение во дворе. Вы должны это видеть.

– Зачем? – буркнул Расков. – Что мы в бане не видели?

– Товарищ подполковник, это не баня.

Внутрь заходили все вместе. Сквозняк, образовавшийся с помощью выбитой двери и распахнутого люка на крыше, уже очистил помещение от остатков дыма. Войдя, все замерли, пытаясь осознать, что увидели.

Строение задумывалось, скорее всего, именно как баня. Но теперь предназначение у него было действительно совершенно иным.

В передней части строения находились продавленный кожаный диван, видавший виды, старенький журнальный столик со стоявшими на нем пивными бутылками и парой недопитых стаканов. В углу с потолка свисала боксерская груша.

Затем шла отвесная деревянная лестница наверх, к распахнутому люку. А за лестницей открывалась основная часть помещения, в котором располагалась полноценная мастерская.

Токарный станок у стены. Два верстака с инструментами. Длинный стол, на котором лежали заготовки. Подойдя к столу, Бегин увидел шесть лежащих рядом металлических цилиндов, в которых без труда узнал одну из основных деталей любого огнестрельного оружия. Это были лоснящиеся от машинного масла стволы с пулевыми каналами. Рядом в большом ящике лежали запасные части и детали: бойки, ударники, возвратные пружины. Отдельно лежали заготовки от травматических пистолетов, из которых на токарном станке местный умелец делал полноценное оружие для стрельбы боевыми патронами. Под тряпкой на углу стола находилось что-то квадратное. Аккуратно приподняв тряпку, Бегин увидел коробки с патронами – бережно приставленные друг другу, открытые, они демонстрировали капсюли гильз. На большинстве патронов отсутствовали серийные номера.

– Травматики. Здесь они становились боевыми стволами.

Рябцев тоже был поражен. Особенно, когда приблизился к одному из верстаков. На краю столешницы были закреплены самые обычные тиски. В тисках торчала заготовка из гвоздей, которые с помощью этого нехитрого приспособления перекручивали друг с другом, получая ставшие печально знаменитыми на все Подмосковье те самые «куриные лапы». Россыпь готовых шипов-ловушек лежала здесь же, на верстаке. Рябцев взял одну из «куриных лап» и повертел перед глазами.

– Охренеть, – пробормотал он.

Расков вздохнул и покачал головой.

– Оружейная мастерская того самого Кареты, которого мы черт знает сколько искали. – Расков переглянулся с командиром спецназа. – Ваш снайпер убрал не просто тупого отморозка. Подозреваю, что это и был Карета.

– Он вел огонь и не собирался сдаваться, – спокойно отозвался боец.

Вины спецназа в смерти подозреваемого не было, и все это знали. Расков кивнул.

– Нужно вызывать криминалистов. Изымать все. Снимать пальцы. Здесь ведь все нетронуто. Если нам повезет, улов будет большим.

Бегин опустил взгляд на пол. Посреди разбросанных по дощатой поверхности пола стреляных гильз лежал сотовый телефон. Бегин аккуратно поднял его, держа двумя пальцами – сверху и снизу. Ткнул центральную кнопку и разблокировал экран.

– Что это?

Бегин не ответил на вопрос Раскова. Он нажал кнопку «телефон» и перешел во вкладку «последние вызовы». Список номеров и имен абонентов, звонивших на этот номер, или которым звонили с данного телефона. Верхний, самый последний, вызов был указан совершенно иначе. Ни имени, ни номера. Лишь надпись: «Номер скрыт». Значок, говорящий, что это был входящий звонок. И время звонка. 17.02.

Бегин мрачно хмыкнул и посмотрел на Раскова.

– Спецназ ведь никак не засветился, правильно? Но потом наш стрелок-ковбой ни с того, ни с сего выскочил отсюда и побежал к дому Гоблина, крича «Менты». Гоблин сразу же закрылся и давай уничтожать вещдоки. А Карета решил стоять до последнего.

– Что там? – нахмурился Расков, кивнув на телефон.

– Карете звонили с неизвестного номера. Ровно за минуту до начала штурма. Кто-то, кто знал о штурме, предупредил его.

– Черт…

– Станислав Викторович, вы у меня недавно спрашивали, почему я молчал и не ставил никого в известность. Теперь – понимаете, почему?

 

Глава 11

– Его зовут Николай Карепкин, – доложил один из оперативников из группы Раскова. Кличка на самом деле Карета или Каретный, это есть в его личном деле. Тридцать два года, уроженец Ижевска.

– Ижевска? – уточнил Расков. – Кому-нибудь это говорит о чем-то?

– Еще бы, – кивнул Лопатин. – Оружейная столица России…

– Непонятно, почему мы до сих пор о нем не слышали, – нахмурился Расков. – Работа ведь по Карете проводилась. Он был тут, чуть ли не в сердце Подмосковья, у всех на виду. В Раменском полиция работает вообще? Участковый тут есть? Куда он смотрел?

– Не будем теперь виноватых искать, – проворчал Лопатин. – Все хороши, что теперь друг на друга стрелки переводить.

– Карепкин до сих пор прописан в Ижевске, у родителей, – продолжал оперативник. – Судимость у него только одна, но по малолетке. В 16 получил срок за убийство. Отсидел четыре года, два в малолетке и два во взрослой колонии. Вышел по УДО. Да, еще. С зоны сообщили, что у него был крутой нрав. Характеризовали как отморозка. Это есть в его личном деле…

– Заметно, – пробурчал Расков, кивая назад, на двор Гоблина, где Карета с оружием в руках принял свою смерть.

– …После отсидки взялся за ум, пошел в ПТУ, выучился на токаря. Карепкин – токарь высшего разряда. Учитывая его прошлое, путь на оружейные предприятия был ему заказан…

– …Но он парень находчивый, – закончил Лопатин. – Стал сам себе оружейным предприятием. И неизвестно, сколько лет под нашим носом наводнял регион своими стволами. Умудрялся при этом сохранять конспирацию. Молодец, ничего не скажешь. Жалко, что так вышло. Его показания были бы на вес золота… Но ладно – что есть, то есть. Какой у нас улов?

Работа на объекте продолжалась до позднего вечера. Все содержимое оружейки описали, пронумеровали, внесли в протокол, и лишь затем увезли в экспертно-криминалистический центр – учитывая характер вещдоков, под охраной двух полицейских нарядов. Труп Карепкина лежал, накрытый куском брезента, на углу оружейки больше двух часов, пока работающий над протоколами Бегин не разрешил увозить его в морг. Позже присоединился Мальцев. Учитывая характер смерти Кареты, Бегину и Мальцеву пришлось выполнять всю ту работу, которую следователь проделывает на классическом выезде на убийство – включая допрос бойца спецназа ФСБ.

Весь квартал был оцеплен полицией. За лентами оцепления и экипажами ГИБДД, которые не пропускали посторонних, толпились зеваки и журналисты. Телевизионщики вели свои репортажи прямо отсюда, направив объективы телекамер на дом Гоблина и выдавая в эфир слухи и догадки, потому что официальные комментарии возможны были в лучшем случае завтра. Покрасоваться перед камерами приехал Лопатин, после чего они вчетвером – оба следователя, чекист и полицейский – отошли в сторону для разговора.

– Пять готовых единиц оружия, переделанных из травматических пистолетов в боевые, – говорил Мальцев, сверяясь с собственным протоколом обыска оружейки. – Одиннадцать травматиков с серийными номерами. К ним, видимо, Карета еще не приступал.

– Номера мы уже закинули в базу, проверяем, – ввернул Расков. – Если повезет, узнаем про поставщиков Карепкина.

– Длинный список деталей и заготовок, – продолжал Мальцев. – Шипы-ловушки, их насчитали более 20 штук, одна не доделана. Три десятка фасованных конвертов с разовыми дозами анаши.

– В оружейке? Не в доме?

– Вся марихуана, которая фигурировала в деле, пришла именно отсюда, – подал голос Бегин. – На самых первых бумажках были частицы машинного масла. Теперь ясно, почему. Их фасовали прямо здесь, в оружейке Кареты.

– Также изъяли регистрационные автомобильные номера, – закончил Мальцев. – Их, кстати, проверили?

– Все краденые, – кивнул Лопатин. – Во дворах, на стоянках. В основном Московская область, но есть и Москва.

– И все это было у Кареты в мастерской, – подчеркнул Расков. – Получается, этот Карета был не просто оружейником банды. Скорее, их тыловым обеспечением. Эдакий снабженец-завхоз. Он обеспечивал банду всем, от оружия до шипов.

– Выходит, что так.

– А отпечатки пальцев? – вспомнил о главном Лопатин. – Сколько групп?

– Около пятнадцати, – отозвался Бегин. – Там внутри все залапано. Криминалисты больше двух часов корпели, снимали со всех поверхностей.

Шеф полиции задумался.

– Пальцы Кареты и Гоблина, само собой. Остается, значит, тринадцать. Серьезная такая толпа. Это вам не три человека, как мы думали…

– Не обязательно, что все они связаны с бандой ДТА.

– Плевать. Брать будем всех, потом разберемся. Станислав Викторович, как координировать будем?

Расков пожал плечами.

– Установим имена, адреса. Предлагаю брать всех одновременно. В таких случаях это всегда выигрышнее. Мы не знаем, кто из них кто, но зато очень хорошо знаем, на что банда ДТА способна.

Лопатин решительно ткнул пальцем в грудь чекиста.

– Мои опера в деле, хотите вы этого или нет. Эти обсоски подстрелили моего опера. Для нас это дело принципа.

– Не вопрос, Сергей Вениаминович, я понимаю.

Подошел еще один из оперативников ФСБ.

– Товарищ подполковник, мы поговорили с соседями.

– Докладывай.

– Наш так называемый Гоблин – сын Николая Черепанова. Это крупный бизнесмен. Москвич, здесь его загородный дом. Бизнес ведет в Европе, у него несколько отелей в Греции – на Крите и других островах. Сейчас за границей, Черепанов живет там весь туристический сезон.

– А Карепкин?

– Да, секунду, – опер перелистнул страницу блокнота. – Он ни с кем не общался, но видели его здесь минимум года три. От Черепанова слышали, что Карепкин работает здесь помощником по хозяйству.

– Этот придурок Гоблин пристроил Карету к себе, – процедил Лопатин. – Пока папаша за границей, пацан тут царь и бог. А когда папаша возвращается, вся наркота из дома уходит в оружейку во дворе, Гоблин становится примерным сынком, а Карета стрижет газоны и изображает прислугу. А в остальное время штампует стволы, один за другим. Хитро, ничего не скажешь.

– Что с Потапом? – вмешался Бегин. – Михаилом Малковичем, правой рукой Ворона?

– А что с ним?

– Барыга сказал, что именно Потап связал его с Гоблином и ввел в этот бизнес в качестве бегунка по Домодедово. Потап может оказаться ключевым звеном.

– Каким образом?

– Теперь я уверен, что Потап вел двойную игру. Это он сотрудничал с бандой, с которой имел какие-то общие дела. По крайней мере, общие знакомые у них точно были. Гоблин и Карепкин. Я думаю, одна из бригад угонщиков Ворона за спиной своего босса работала на Потапа и подгоняла угнанные машины банде. Бандит с фотографии покупал «шевроле» на рынке в Чертаново, это как раз вотчина Ворона. Не удивлюсь, если он делал это по совету Потапа.

– Так, – кивнул Лопатин. – И что это нам дает?

– Я хочу знать, что вы собираетесь делать. Надеюсь, пока не будете брать Потапа вместе со всеми остальными?

– Согласен, – поддержал следователя Расков. – Потап нам сейчас не нужен. Он под колпаком: с сегодняшнего утра его ведет наружка, докладывая каждый час, а его сотовый на прослушке. Если после первых задержаний Потап задергается, мы узнаем сразу.

Лопатин пожал плечами.

– Я не настаиваю. Главное взять активных членов банды ДТА. Это для меня на первом месте.

Расков покосился на Бегина. Тот кивнул, соглашаясь с немым вопросом чекиста.

– Тогда остался один главный вопрос, – сказал Расков. – Утечка. В наших рядах крот, который может все запороть. Теперь это факт. Этой бойни не было бы, мы бы взяли всех без единого выстрела, если бы кто-то не предупредил Карету об облаве… Кто знал об операции?

Лопатин выругался себе под нос.

– Вы сами в курсе, кто знал. Все знали. Наш штаб в Домодедово. Головной штаб в Москве. Информация прошла у нас и сразу ушла наверх, потому что мы должны отчитываться перед руководством о каждом шаге.

– Сергей Вениаминович, в этой цепочке сидит кто-то, кто работает на другую сторону.

– Когда он позвонил Карете, это была хитрая цель, – добавил Бегин. – Ему не было нужно, чтобы Карета ушел. Он хотел, чтобы Карета почувствовал себя зажатым в угол и взялся за ствол. В итоге свидетеля убрали нашими же руками. Разыграно как по нотам. Крот, кем бы он ни был, начал зачищать хвосты.

Лопатин тяжелым взглядом посмотрел на Бегина, на остальных. Вздохнул.

– Я все понял. Предлагаю поступить радикально. С этого момента давать оперсоставу только инструкции по текущим задачам, не вводя в курс остального. А все совещания проводить в закрытом режиме. Мы четверо – и никого больше.

***

Петру Черепанову, который сам себе дал звучное и агрессивное имя Гоблин, было 26. Татуировки на теле, дорогой мощный автомобиль, особняк, доступ к оружию и собственная мини-империя наркотиков – все это было призвано подчеркнуть его превосходство. Во время облавы, когда он услышал крики Кареты, бегущего по двору с пистолетом в руках, и инстинктивно нажал кнопку закрытия всех окон дома металлическими ставнями, Гоблин действовал лишь на адреналине. Затем, пока он лихорадочно разжег камин – влив туда целую флягу бензина для зажигалок, чтобы полыхало посильнее – и принялся швырять в огонь все, что под руку попадется, была паника. Ослепившая и оглушившая его вспышка гранаты, заставившая полностью потеряться в пространстве, сбила всю спесь. Но по пути в управление ФСБ Гоблин умудрился взять себя в руки.

Парня допрашивал опер, который конвоировал его из Раменского в стены контрразведки.

– У тебя изъяли почти полкило травы.

– Ну и что. Это для личного потребления. Я люблю покурить.

– Парень, это особо крупный размер.

– А вы уже провели экспертизу? Кто сказал, что это наркотики? Может, у меня там солома, йо?

– Солому куришь?

– Захочу, дерьмо буду курить. Это мое дело.

– Экспертиза будет готова утром. Мы оба знаем, что она покажет.

– Я ничего не знаю. Я в школе плохо учился, типа, ага.

– Поздравляю. Что у тебя дома делал Николай Карепкин?

– Он был не у меня дома, а в сарае.

– Что он делал в сарае на территории твоего дома?

– У него и спросили бы. Перед тем, как валить пацана. Отморозки, б…

– В сарае мы изъяли целый арсенал оружия.

– Послушайте. Колян был нашим типа дворником. Что он делал в сарае, в конструктор играл или с оружием возился, мне не интересно. Кто к нему приезжал, я не видел. И вообще ничего о нем не знаю.

– Чего же тогда бросился бумажки и ноутбук сжигать в камине?

– Мой камин. Мои бумажки. Мой ноутбук, йоу. У себя дома со своими вещами что хочу, то делаю.

– В каких отношениях ты находишься с Потапом?

– С Потапом? Это что за имя такое тупорылое? Потап это брат Герасима, ха? У которых Му-му?

– Тебе смешно?

– Я люблю поржать. Я веселый пацан. Позитив рулит.

– Мальчик Петя…

– Кому Петя, а кому Петр Николаевич.

– …В твоем доме делали оружие для банды ДТА, которая убила больше десятка людей. Их ищут все полицейские Москвы и области. А оружейника этой банды вместе с их арсеналом нашли в твоем доме. Тебе действительно смешно? Судья, присяжные – я не знаю, кто будет тебя судить – но неужели ты серьезно думаешь, что тебе хоть кто-нибудь поверит в твое «ничего не знаю»? Ты пойдешь как соучастник. И получишь не пару лет за траву, а лет десять-пятнадцать минимум.

– Блин… Что вы от меня хотите?

– Банда. Твой знакомый Потап угонял для них машины, а твой квартирант и приятель Карета делал для них оружие. Ты знаешь, кто они. Мне нужны имена.

– Я не знаю никакую банду.

– Ты боишься? Когда мы их возьмем, они сядут надолго. Скорее всего, навсегда. Просто назови имена, и тебе это зачтется.

– Я ничего не знаю.

– Петя…

– Я ничего не знаю! Где, вообще, мой адвокат? Я без адвоката больше не скажу ни слова.

Опер все это время пристально наблюдал за глазами Гоблина. Актером он был плохим, несмотря на все его гонор и спесь, происходившие от полного незнания того, что с ним будет. Но определенно ясно было одно. Это было видно по глазам. Где-то там, в глубине, сидел страх.

***

– Итак, вот она я.

– Очень хорошо.

Бегин достал из кармана сложенную вчетверо бумагу и положил перед Светой. Она удивленно вскинула брови.

– Что это?

– Завтра это передадут в пресс-службы. Когда именно, не знаю. Скорее всего, ближе к обеду. Но здесь информации больше. Будете писать – пишите со ссылкой на собственные источники, конечно. Я вам ничего не давал.

Света недоверчиво потянулась к бумаге. Развернула, быстро пробежала текст. Подняла на Бегина изумленный взгляд.

– Об этом еще никто не знает?

– Может, кто-то и догадывается. Самые шустрые наверняка уже начали копать, звонить своим знакомым в полицию и в комитет. Но официально в СМИ информацию еще не давали.

Света лихорадочно думала, закусив губу.

– Александр, разрешите, я отлучусь минут на пять? Мне надо позвонить.

Бегин пожал плечами. Света быстро улыбнулась и, схватив бумагу, спешно вышла из кафе. За широким окном-витриной заведения было хорошо видно ее силуэт. Света ходила взад-вперед и звонила кому-то. Сбросила, позвонила на другой номер. Что-то быстро заговорила. Развернула бумажку и начала диктовать.

После возвращения в Домодедово Бегин занялся бумагами. Был уже поздний вечер. Рябцев, скучая, решил позвонить жене. После чего чуть встревоженно и озадаченно сообщил, что она не берет трубку – ни домашнего, ни сотового телефонов. Намек был понятен: последние дни были настолько бешеными, что никто из них не спал больше четырех-пяти часов подряд. Каждую ночь был очередной вызов. Покушение на самого Бегина. Расстрел Федора. Убийство Ворона. Бегин заверил, что до конспиративной квартиры он доберется самостоятельно, и довольный Рябцев умчался домой.

Покончив со срочными бумагами, Бегин связался с главным следственным управлением, выслал в адрес своего непосредственного шефа Кашина несколько документов. А затем, повинуясь порыву, набросал на компьютере краткую справку о произошедшем сегодня – без имен и фамилий – и позвонил Свете.

Она приехала практически сразу. Для встречи Бегин выбрал кафе вверх по улице, ближе к Каширскому шоссе – мимо этого заведения за последние полтора месяца он проезжал неоднократно и мысленно закрепил на этот адрес закладку. Теперь она пригодилась. Сотрудников, наводнявших закусочную напротив управления, здесь не было.

Света вернулась. Как она ни старалась скрыть радость, было видно, что ее глаза сверкали.

– Я позвонила в пару мест. В связи с тем, что вы дали.

– Так и догадался.

– Вы ведь не поймали банду?

– Боюсь, что нет.

– Но тогда… почему? – осторожно осведомилась Света. – Почему вы решили дать информацию именно сейчас?

Бегин невесело улыбнулся.

– По разным причинам. Во-первых, когда все это закончится, меня здесь может уже не быть. Меня могут отозвать еще раньше. Задолго до конца. Я здесь не всем нравлюсь, между нами.

– У вас проблемы? – нахмурилась она.

– Не берите в голову. Как-нибудь разберусь.

– Это было во-первых. Есть и во-вторых?

– Считайте, что вы мне симпатичны, – тщательно подбирая слова, ответил Бегин. – Нет, не подумайте, ничего такого. Но после того, что вы мне рассказали вчера…

Света напряглась.

– Не надо меня жалеть. Я этого не выношу.

– Я и не жалею. Ничего подобного. Просто некоторые вещи из того, что я услышал, очень похожи на мои.

– Вот как. Не хотите рассказать об этом?

– Как-нибудь в другой раз.

Света кивнула. Повисла неловкая пауза, которую сама же Света и нарушила, добро улыбнувшись:

– Раз уж сидим – может, перекусим?

– Честно говоря, я бы и выпил чего-нибудь.

Тем временем Рябцев добрался до дома. Перед подъездом скучало такси с ярко горящими шашечками на крыше, но Рябцев не придал этому никакого значения – с чего бы? Но все стало ясно, когда он поднялся домой. В коридоре стоял чемодан, а в спальне грохотали ящики комода. Ничего не понимая, Рябцев скинул обувь и бросился на звук.

– Вика? Ты чего?

Шкаф стоял нараспашку, он был наполовину пуст – отсутствовала вешалки с одеждой Вики. Сама она, одетая и готовая убежать, доставала из комода остатки своего скарда и пихала в спортивную сумку. Рябцева Вика встретила пылающим от презрения и ярости взглядом.

– Не подходи ко мне!

– Что случилось? – возопил Рябцев, холодея. В мозгу промелькнула страшная догадка в виде последних слов Ольги, брошенных утром на стоянке перед зданием УВД: «Ты обо всем пожалеешь, понял меня?». – Вика, ты чего творишь вообще?

– Я сказала, не подходи! Он еще спрашивает! – Вика с грохотом задвинула ящик так, что комод зашатался. – Твоя подстилка была здесь! Еще есть вопросы? Козел! Какой же ты козел, Вова!

Рябцева прошиб холодный пот. Он схватил Вику за руку, но та отшатнулась, как черт от ладана.

– Не трогай меня! Видеть тебя не хочу!

– Вика, давай поговорим! Просто поговорим!

– О чем? О чем нам говорить? – обнаружив в кипе своей одежды футболку Рябцева, Вика швырнула ее мужу в лицо. – Что, жена не устраивает, да? И как тебе, хорошо? Хорошо с ней было? Кобель сраный!

– Да хватит, прошу тебя! Ты чего творишь? Нашла кого слушать!

– Она мне все рассказала! Ночные дежурства у тебя, да? Я, как дура, с работы отпросилась, искала его, на работу бегала! «Рябцев на задании!» Понравилось на задании?! Ничего себе не натер, гроза преступности?!

Вика, шипя от злости, резко задернула молнию сумки, подхватила ее и шагнула к двери. Рябцев вырос на ее пути.

– Никуда ты не пойдешь! Мы поговорим! Слышишь меня? Надо поговорить!

– Я не хочу с тобой ни о чем говорить! Мне и так все ясно! А он мне еще сцены на банкете устраивал! А сам…! Тварь, Вова, вот ты кто! Последняя тварь!

Поток оскорблений не остался незамеченным. Рябцев, скорый на расправу. Начал закипать.

– Последняя? А может, б… дь, предпоследняя? Раз уж на то пошло? Что тебя оскорбило? Или одним можно, а другим нельзя? Напомнить тебе, что было полтора года назад? Ты кувыркалась хрен знает с кем у нас, б… дь, дома! И ничего, я пережил! Рябцев проглотил! А теперь ты из себя обманутую жену строишь? В зеркало глянуть не пробовала? Кто все это начал?

– Я беременна! – прошипела Вика, и Рябцеву показалась, что она прямо сейчас броситься выцарапать ему глаза. – У нас будет ребенок! И в этот самый момент ты мне такую свинью подложил!

– Я с ней порвал сразу, как узнал!

– Как мило! А если бы не узнал? Прямо сейчас с ней бы кувыркался, да? А я, корова, сижу дома и думаю: «Мой Володя работает!» Работничек хренов! Кобель! Отойди с дороги! Дай пройти!

– Хватит! – взревел Рябцев, отстраняя жену. – Включи башку! Ты мне наставила рога! Я это проглотил! Я не изменял тебе ни разу, я никогда не собирался этого делать! Никогда, слышишь?! Это сделала ты, ты первая! Ты наплевала на меня и на нашу семью! И что, ты мучалась? Хер! Для тебя это было нормально! Подумаешь, умоется и будет жить дальше! Но как только получила то же самое в свой адрес, смотри как взбеленилась! Ты не слишком ли высоко себя ставишь, а, Викуся?

Вика замахнулась сумкой и с силой опустила ее на лицо Рябцева. Было не больно, внутри лежала лишь одежда, но застежка молнии на кармашке сумки расцарапала его лицо. Рябцев невольно отшатнулся, схватившись за лицо. Вика воспользовалась этим и пулей вылетела из комнаты.

– Вика, стой! Стой же ты, б… дь, а?!

Стукнул чемодан по стене. Хлопнула входная дверь. Рябцев выскочил из квартиры в носках, даже не обуваясь, но все равно не успел – лифт словно ждал Вику на этаже и захлопнулся буквально перед носом подбегавшего опера. Яростно двинув кулаком по створке лифта, Рябцев со всех ног бросился вниз по лестнице.

Лифт был быстрее. Когда Рябцев, здыхаясь и судорожно глотая ртом воздух, выскочил из подъезда, Вика уже была в машине. То самое такси с шашечками на крыше тронулось с места и, набирая скорость, устремилось к выезду со двора.

Бегин и Света заказали еду и бутылку вина. Света также попросила большую бутылку минеральной воды без газа – и потом долго объясняла Бегину, как нужно пить вино по «ее рецепту», который на самом деле был рецептом древних греков. Все сводилось к разбавлению вина в пропорции два к одному, где большая часть объема доставалась воде. Бегин просветил Свету, что греки таким образом не экономили вино, а наоборот, обеззараживали алкоголем воду. Света была удивлена. Разговор под бокал вина, пусть и разбавленного, шел живо и интересно, и они сами не заметили, как захмелели.

– Можно на ты?

– Сам хотел предложить.

– Отлично, у дураков мысли сходятся.

– Дураки редко могут похвалиться оригинальными мыслями, так что тут ничего странного.

Света улыбнулась, после чего полюбопытствовала:

– У тебя неприятности на работе, да? Ты сказал, что не всем нравишься.

– Чистая правда.

Поняв, что большего из Бегина не вытянешь, Света вздохнула.

– У меня тоже. Вообще, в журналисты сейчас лучше не идти. Конкуренция дикая. Газеты умирают. В интернете несколько главных площадок, остальные плетутся в хвосте, и надеяться им не на что. А вузы все плодят и плодят журналистов.

– Мода на экономистов уже прошла?

– Скорее, разрослась и на другие сферы. Наша газета переживает паршивые времена. Есть мысль перестать выходить на бумаге и полностью уходить в интернет, чтобы сократить расходы, но все боятся рубить с плеча. Между журналистами грызня за каждую заметку, потому что каждая заметка – это деньги. Я как раз навожу мосты с парочкой информацинных агентств в Москве. Хочу устроиться, но так просто никто сотрудников сейчас не берет. Всем нужно убедиться, что от человека будет реальная польза. Я им как раз звонила и передала то, что ты мне дал.

– Надеюсь, все получится.

– А уж я как надеюсь…

– В Москве? Ты же не будешь каждое утро мотаться в Москву и по четыре часа в день стоять в пробках?

Света улыбнулась.

– Сильно удивишься, если я скажу, что родилась, выросла и до сих пор живу в Москве? Здесь я просто работаю.

– Серьезно? И как же занесло в Домодедово?

– Долгая история, – невесело вздохнула Света.

Вино таяло на глазах. Вскоре на столе появилась вторая бутылка, которую теперь решено было ничем не разбавлять.

– Я на телевидении ведь работала, – решилась поведать Света. – Ага, не удивляйтесь. Я телерепортер. Мы с моим бывшем мужем познакомились как раз на работе. Я была молодая и, как всегда говорят в таких случаях, глупая. Одно следует из другого, да? В молодости этого как-то не замечаешь.

– Не льсти людям. Многие остаются глупыми до смерти.

– А потом мой суженый-ряженый пустился во все тяжкие. Коллектив хоть и большой, но все-таки это один коллектив. И я узнала, что он переспал, обрати внимание, сразу с двумя практикантками. С двумя, Карл!

– Карл? Меня зовут Саша.

Света поперхнулась вином от смеха.

– Прости, это по привычке. Я помню, что тебя зовут Саша, не совсем еще напилась. Так в интернете пишут. Что-то вроде сленга. Ладно, забудь. Так вот, я подала на развод. А этот козел сделал все, чтобы выжить меня с канала. Его не остановило, что у меня на руках Пашка остался. Пришлось уйти. Я почти год без работы сидела, тогда как раз очередной кризис был… У нас кризис это норма, да? А потом получилось устроиться, наконец. Сюда, в Домодедово. И то только потому, что редактор знакомый – мы с ним на журфаке вместе учились.

Кивнул. Света подняла глаза, долго и изучающе смотрела на Бегина. Когда их глаза встретились, она уткнулась в стакан. Посмотрела на часы и поднялась.

– Я сейчас. На секундочку буквально, хорошо? Мне позвонить надо.

Тем же самым – бесконечными звонками по телефону – в это самое время занимался и Рябцев. Вернувшись домой, он в бессильной злобе расшвырял все, что попадалось под руку. После чего схватил телефон и принялся названивать Вике. Первые два вызова он слышал гудки, но после двух-трех сигналов Вика сбрасывала звонок. На третий раз Рябцев услышал лишь издевательски холодный голос оператора: «Номер абонента недоступен или находится вне зоны действия сети. Пожалуйста…»

Рябцев ходил взад-вперед по квартире. Соорудил себе самокрутку. Она вышла кривой и неровной, чего с ним почти никогда не случалось – ровные сигареты выходили у опера даже с закрытыми глазами. Он закурил у окна, практически проглотив сначала одну, а потом и вторую сигареты.

Ольга. Тварь.

Рябцев схватил сотовый и принялся искать в телефонной книжке Ольгу. Номера не было. Мозги соображали отвратительно – Рябцев был в ступоре. С трудом сообразив, что собственноручно заблокировал Ольгу, он нашел ее номер в разделе заблокированных. Вернув из черных списков, решительно нажал кнопку вызова.

Ольга не брала трубку. После нескольких гудков голос оператора – другой, но не менее холодный и раздражающий – поведал, что Рябцев может перезвонить позднее. Или оставить сообщение после звукового сигнала.

Рябцев выбрал второе. И, как только в динамике телефона пискнул заветный сигнал, заорал в трубку:

– Ты чего наделала, тварь? Зачем, скажи мне, зачем?! У нас ведь ребенок будет! Неужели ты настолько тупая курица, что не понимаешь этого?! Думаешь, б… дь, мы квиты теперь? А вот те хер! Я твою семью не разрушал! Я сверну тебе башку, сука, слышишь меня? Сверну башку!

Рябцев швырнул телефон в стену. Телефону повезло – Рябцев промазал, трубка угодила в спинку дивана и плюхнулась на мягкую поверхность.

Рябцев сел на пол. Его словно окатило волной. Трезвея под холодным потоком, ползущим вниз по позвоночнику, Рябцев вдруг отчетливо понял, что только что – прямо сейчас – потерял все.

Он медленно прошел к шкафу мебельной стенки, где они с Викой хранили дорогую выпивку. Выбрал нераспечатанную бутылку рома – его покупала Вика, когда по праздникам ей хотелось чего-то особенного. Она любила коктейли. Попробовала их в отпуске – первом и последнем их заграничном отпуске два года назад в Италии – и влюбилась.

Теперь все это было позади. Не будет ни отпусков, ни коктейлей. Ни чертовой любви.

Рябцев плюхнулся на пол, сорвал крышку и приложился к горлышку бутылки.

В кафе Бегин и Света находились еще около часа, после чего решили выдвигаться. Света была навеселе, и о поездке в Москву, домой, не могло быть и речи. До УВД было лишь два квартала, и Бегин уговорил ее бросить автомобиль там – на стоянке городского управления полиции машине точно ничего не грозило.

Когда они вышли, и Света нажала кнопку брелока, включая сигнализацию и запирая свой красный «пежо», они встретились взглядами.

– Ну вот, за машину можно не волноваться. Теперь… Наверное, в такси звонить надо. Я как-то не продумала этот момент.

Света говорила неуверенно, и Бегин понимал, к чему идет речь. Но он не мог заставить себя поддержать нужное направление разговора. Очень хотел, впервые за долгие годы действительно хотел, но совершенно не мог себя заставить сказать простое «Можем прогуляться» или «Можешь переночевать у меня».

– У тебя же сын, – непонятно почему вспомнил и уж совсем непонятно почему произнес эту мысль вслух Бегин. – Он волнуется.

Его голос звучал предательски хрипло. Голос только что сдал его с потрохами. Света улыбнулась. Подойдя, взяла его за руку.

– Из кафе я звонила его папаше. Черт, я такая пьяная… Попросила забрать Пашку. Так что домой мне сегодня, по большому счету, не особо и нужно. Если хочешь, мы можем… погулять еще. Или выпить что-нибудь еще. У тебя. Если… если ты не против.

Бегин не был против.

Рябцев сидел в полной темноте на полу гостиной. За окнами мерцал огнями ночной город, который сегодня нанес ему сильнейший удар ниже пояса. Город был не при чем, но Рябцеву было легче думать, что вина города здесь немалая. Рябцев курил, приспособив в качестве пепельницы первую же попавшуюся под руку стклянную банку на кухне. На его брюках лохмотьями валялись частицы просыпанного табака из одной из бесконечных самокруток.

Рябцев взял телефон. Была полночь. Он молил, чтобы Вика позвонила, и очень надеялся на это. Но она не звонила.

В глазах все плыло и чуть двоилось, но мозг на фоне пережитого шока оставался на удивление трезвым. Рябцев предпочел бы обратное. Он нашел в телефонной книжке номер мамы Вики. Нажал кнопку вызова.

– Алло? – судя по голосу, женщина не спала. – Кто это? Вика?

Рябцева словно ударили. Остатки алкоголя смыло немедленно. Он сидел и пытался переварить услышанное.

– Здрасте, Мария Викторовна, это Володя, – хриплым голосом сказал он. Язык заплетался. – Вика что, не у вас? А… где она тогда? Если не у вас?

– Ой, – теща жалела, что взяла трубку. – Володь, я в ваши дела не лезу. Разбирайтесь сами.

– Где она? – прорычал Рябцев. – Куда она поехала, если не к вам? У нее нет подруг, к которым можно поехать ночевать! Где Вика?!

Женщина отключилась.

Рябцев уронил телефон и уставился в никуда.

В эту секунду он думал, что хуже быть не может ничего.

Рябцев даже не подозревал, как он далек от истины.

Потому что и его, и даже Бегина, проблемы – все они были впереди.

 

Глава 12

Открыв глаза, Бегин сразу сощурился от лучей яркого утренего солнца, палящего в окно.

Вспомнив, что было ночью, Бегин не сразу поверил в происходящее. Но это не было сном. Прямо сейчас Бегин лежал под одеялом на постели, которая все еще пахла женщиной.

А шорох этой самой женщины доносился из кухни.

Бегин натянул джинсы. Взял со стола часы. Прилаживая их на запястье, посмотрел время. Была половина седьмого утра.

Света на кухне сидела за ноутбуком и что-то быстро печатала. При виде Бегина она, целиком погрузившись в работу и не слыша ничего, вздрогнула от неожиданности.

– Не пугай меня так.

– Обещаю.

Поколебавшись, Бегин приблизился к Свете. Она, улыбнувшись и машинально отвернув дисплей ноутбука от его взора, поцеловала Бегина.

– Ты ранняя пташка?

– Решила ковать железо, пока горячо. Пишу материал по вашей вчерашней операции. Кстати, я тут проверила новости, – Света довольно улыбнулась. – Пара каналов сделали сюжеты об операции в Раменском, но никакой информации у них нет, только картинка с места. Зато моя информация, которую я передала в информагентство, разошлась по всем СМИ. Если бы в таких новостях писали фамилию автора, сегодня я проснулась бы знаменитой.

– Поздравляю.

Бегин включил чайник. Приготовил кружку, насыпав кофе и сахар. Приоткрыл окно и взялся за пепельницу.

– Если ты не против.

– Мы у тебя.

– Я живу не здесь. Мы вообще непонятно где.

– Как спалось?

Бегин закурил, задумавшись над ее вопросом.

– Удивительно. Но я ничего не видел во сне. Я просто спал.

– Это так странно?

– Для меня да. Я забыл, когда последний раз такое было.

– Теперь ты знаешь рецепт, как спать крепко и сладко, – прыснула Света.

После смерти жены Бегин никогда ни с кем не встречался. Нет, он был близок с женщинами, но это было несколько раз за последние десять лет. Как правило, в командировках на дальних рубежах России, куда Бегина периодически отправляли – когда в одном из затерянных на бескрайних просторах страны появлялась дорожная банда, жестокая и неуловимая, и местным нужна была помощь. В таких командировках у него случались разовые отношения с кем-то из местных. Но это были именно отношения на раз, у которых не могло быть хоть какого-то будущего. Случайный секс с кем-то, кого ты больше никогда в жизни не увидишь. От всего остального Бегин бежал. Ему было 36 лет. Ровно 11 лет назад он потерял жену и едва не потерял жизнь – впрочем, оглядываясь назад, Бегин не мог поручиться, что жизнь он действительно не потерял. Это было призрачным существованием на грани двух миров. Так он жил, если посчитать, половину своей сознательной жизни. Он привык.

Ночь со Светой, казалось, был точно таким же мимолетным эпизодом. Но впервые за долгие годы Бегин почувствовал что-то еще. Нечто, похожее на близость. Он даже знал, почему. Из-за истории ее детства, услышанной Бегиным пару дней назад, когда они ехали из больницы. Они оба испытали потерю самых близких людей, что не могло отразиться на характере, личности и жизни в целом. И против своей воли Бегин видел в Свете родственную душу. Это его обескураживало.

А еще они оба жили в Москве. Мысль промелькнула где-то на периферии, но Бегин тут же запихал ее еще дальше.

Кашлянув, он проронил:

– Мне надо в управление.

– И кто из нас ранняя пташка?

– Сегодня будут новости. Если нам всем повезет, скоро все закончится.

– Нам всем?

– Я тебе обещал дать весь расклад, ты же помнишь.

– Рада, что и ты это помнишь. – Света встала и обняла его. – Спасибо.

– За что?

– Сам знаешь. За то, что помог мне. И… за то, что было ночью. Знаешь: сын, работа, ненормальный брат с его постоянными проблемами, снова работа. Бегаешь, как белка в колесе. А тут… Хоть какая-то подзарядка. Иногда это нужно, чтобы жить дальше.

– Да, наверное. Почему жизнь отнимает у нас столько сил, что нам нужна подзарядка для того, чтобы продолжать жить? Моэжет, все мы как-то неправильно живем?

Она провела пальцем по его шраму на боку.

– Откуда это?

– Что?

– Этот шрам. И вот этот, спереди. И еще вот этот. Это ведь шрамы?

Бегин вздохнул. Вспоминать о том, что было в тот проклятый день, сейчас хотелось меньше всего на свете.

– Я попал в аварию. Это было давно. – кашлянув, он проронил: – Мне надо в управление.

***

Во дворе УВД было ничтожно мало машин. Это сразу бросилось в глаза Бегину, когда они со Светой через час зашли в ворота. Журналистка завела двигатель своего «пежо». Сообщила, что первым делом заскочит к брату. Бегин попросил передать ему привет. А потом она уехала, оставив Бегина наедине с воспоминаниями о минувшей ночи.

В фойе управления скучал сержант в бронежилете и с автоматом на плече. Не было голосов, топота ног и вообще привычного шума – с момента введения в УВД особого режима несения службы здание не спало никогда.

– Сержант, а где все?

– А вы не знаете? – удивился тот. – Сегодня похороны Шахова.

Шахову заказали красивое мраморное надгробие за счет УВД – Лопатин решил не скупиться, зная, что этого от него ждет весь личный состав. Могилу Шахову выкопали в центре городского кладбища, рядом с удобными дорожками и ухоженными могилами. Места было много – достаточно для десятков оперов, которые в парадной форме пришли в это утро почтить память павшего коллеги.

Здесь были в основном оперативники. Отдел угонов в полном составе. Несколько следователей из следственного отдела УВД, которые специализировались по кражам автотранспорта и вплотную работали с подразделением, в котором служил Шахов. Несколько человек из отдела имущественных преступлений, располагавшегося напротив отдела угонов и по роду деятельности часто пересекавшегося с «угонщиками». Родственники Шахова. Бледная всхлипывающая жена в черном, которую придерживал за руку старик с окаменевшим лицом, очень похожим на самого убитого оперативника. Отец Шахова.

– … Сотрудники угрозыска – это люди, которые одними из первых встречаются с преступниками лицом к лицу, – читал Лопатин речь, стараясь как можно реже заглядывать в бумажку, и как можно чаще смотреть в лица подчиненных. – Виталий Шахов был добросовестным сотрудником, примерным стражем порядка и просто хорошим человеком, который погиб при трагических обстоятельствах – при исполнении служебного долга от рук бандитов. Подвиг наших павших товарищей, таких, как оперуполномоченный уголовного розыска капитан полиции Виталий Шахов – это яркий пример образцового отношения полицейских к службе. Он до последней минуты жизни остался верен присяге, что говорит о его чести и мужестве и будет служить примером для всех, кто служит в органах внутренних дел. Хочу заявить, что мы никогда не оставим в беде родных и близких нашего павшего соратника…

Рябцев стоял здесь же. Его мутило. Похмелье было жуткое. Слушая речь полковника, Рябцев старался сосредоточиться на этих словах – но мысли опера жили собственной жизнью. Плавая в похмельной дреме, они снова и снова возвращались к Вике. К тому, что сделал он. К тому, что сделала она. К тому, что сделали они оба с собственной жизнью. И к тому, почему Рябцеву казалось прямо сейчас, что все в этой жизни больше не имело никакого смысла.

Тем временем в управлении ФСБ ранним утром собрался оперативный состав, задействованный в операции. Сама работа в управлении не прекращалась ночью ни на минуту. Как только криминалисты по отпечаткам пальцев из оружейки Кареты установили личности тех, чьи данные имелись в картотеке, началась работа по проверке и установлению адресов. Расков просматривал досье с фотографиями подозреваемых, которые выкладывал перед ним один из оперов группы, тараторя при этом:

– Ренат Халилов, уроженец Казани, условный срок за хулиганство. Теймурат Леладзе, уроженец и гражданин Грузии, судимость за контрабанду наркотиков. Евгений Нестеров, условный срок. По Нестерову особенно интересно вот что: он таксист, хороший водитель, открыты все категории, срок также за дорожное происшествие.

– Скорее всего, водитель банды, – кивнул Расков, помечая у себя в блокноте.

– Да. Идем дальше. Ришат Исмагилов, уроженец Тольятти, судим за грабеж. Антон Машков, уроженец Орла, находится в розыске за изнасилование. Юсуп Мансуров, уроженец Липецка, судим за хранение оружия. Юрий Карамышев, уроженец Пензы…

– Господи, – Расков был поражен. – Да здесь сброд со всей России, и не только.

Сбор оперов был назначен на восемь часов утра. Расков не обманул Лопатина – здесь были и сыщики из убойного отдела УВД Домодедово, с самого начала включенные в штаб по делу банды ДТА. Включая Наумова и Стасина.

– По отпечаткам пальцев из оружейной мастерской Карепкина и по контактам в его сотовом телефоне мы установили круг лиц, которые могут быть причастны к банде ДТА, – объявил Расков. – Есть группы отпечатков пальцев, которые отсутствуют в полицейской и нашей картотеке. Работа по ним будет продолжаться в отдельном порядке. Но сегодня наша задача – задержать тех, личности которых установлены. Пока что у нас под подозрением десять человек. По некоторым причинам, которые я не буду сейчас называть, мы сейчас не будем приводить список полностью. Каждая из оперативных групп получает данные только на одного из подозреваемых и сразу же выезжает на его задержание.

Расков кивнул одному из подчиненных. Тот нажал кнопку пульта управления, и проектор в конце комнаты высветил на полотне за спиной Раскова ориентировку на одного из преступников. С полотна на оперов смотрело лицо, которое было знакомо им всем. Около 30 лет, нос крючком, короткая стрижка, суровый угрюмый взгляд. Фотография именно этого человека была выделена с записи видеорегистратора Федора Уколова, распространена по всем отделам полиции центральной части России и обошла все СМИ.

– Все вы должны запомнить лишь одного человека, – Расков кивнул на изображение. – Артур Томилин, кличка Ямаха. Уроженец Забайкальского края. Дважды судим за имущественные преступления. Носит поддельное удостоверение сотрудника полиции. Мы доподлино знаем, что он как минимум один раз стрелял в человека, в стритрейсера несколько дней назад на трассе М-5. Это один из стрелков и, по нашей версии, один из наиболее активных членов группировки, так как за время расследования он всплывал уже дважды. При этом в Москве нигде не прописан и ни разу не фигурировал, поэтому его адрес неизвестен.

Адрес Антона Машкова ночью был установлен точно: в подмосковном Троицке у него была квартира, доставшаяся ему от покойной бабушки. Был десятый час утра, когда в дверь квартиры позвонили. В глазок было видно одного из оперативников – в бейсболке и с ворохом бумаг, которые он демонстративно перелистывал. Женский голос из-за двери прокричал:

– Кто там?

– Соцзащита, сверяем списки.

Щелкнул замок, дверь открыла молодая, не больше 30 лет, женщина в спортивном костюме. Она не успела даже ахнуть, увидев группу здоровяков. Один зажал ей рот, остальные с пистолетами наперевес бросились внутрь. В единственной жилой комнате троийкой однушки стояла кроватка, в которой с погремушками копошился малыш в ползунках. При виде двух чужаков с пистолетами он уронил погремушку и зарыдал.

Больше никого здесь не было – опера проверили и совмещенный санузел, и балкон. Женщина схватила ребенка, прижав к груди. Тот продолжал отчаянно рыдать, тыкаясь лицом матери в грудь.

– Где Машков?

– Кто?

– Антон Машков, это его квартира!

– Господи! Мы снимаем ее. Вам хозяин нужен? Чего вламываетесь сразу?! Спокойно, Ванюш, все хорошо, не плачь. Ты мой маленький…!

– Вы знаете его адрес?

– Да какой адрес? Он показывается раз в три месяца, берет деньги и уходит, и три месяца мы его не видим. Звонит иногда, но с разных телефонов, он их меняет все время. Последний могу дать. Тихо, Ванюш, тихо. Что, напугали тебя злые дяди? Ух, эти дяди!..

Неудача была и по адресу Мансурова. Пожилая тетя подозреваемого как раз возилась у двери, открывая ее. Она безропотно запустила оперов внутрь, позволив им проверить каждый уголок дома.

– Ваш племянник, Юсуп Мансуров – как нам его найти?

– Во что он опять вляпался, – устало вздохнула пожилая женщина. И было непонятно, утверждает она или спрашивает.

– Он здесь живет?

– Я не знаю, где он живет. Последний раз приезжал с месяц назад. Сказал, что собирается навсегда уезжать. Куда-то на юг. Куда, не сказал. Зачем вы его ищете? Что он опять натворил?

Зато по адресу возможного водителя банды, Евгения Нестерова, выехавшую к нему группу ждал успех. Дома никого не было. Доложив в штаб, опера приготовились к длительному ожиданию. Один занял позицию на площадке между этажами – на пролете, с которого было видно дверь в нужную квартиру. Еще двое расположились в машине напротив подъезда.

Ждать пришлось менее часа. Около десяти утра во двор заехал старенький и видавший виды автомобиль с шашечками такси на крыше. Машина остановилась около подъезда. Водитель вышел, теребя ключи.

Опера сверились с фотографией на ориентировке.

– Это он.

Они выбрались из автомобиля и быстро двинулись к Нестерову. В этот момент он вспомнил, что что-то забыл в такси. Развернувшись, открыл дверцу. Бросил случайный взгляд на приближавшихся людей, один из которых тянул руку подмышку – к кобуре, спрятанной под полою пиджака. И все понял. Он тут же прыгнул за руль, мгновенно заблокировав дверцы изнутри.

– Полиция! Вышел из машины! Быстро!

Выхватив оружие, опера бросились к автомобилю, на бегу расходясь в разные стороны. Взревел двигатель, и такси рвануло с места. Чертыхаясь, один из сыщиков вскинул пистолет. Прицелился и выстрелил.

Пуля пробила заднее колесо такси в тот момент, когда машина, визжа покрышками, на полном ходу выворачивала со двора. Шина лопнула в самый неподходящий момент. Машину резко повело в сторону пробитого колеса, и такси, громыхнув днищем о бордюр тротуара, пробило тянущийся вдоль дома заборчик. Через долю секунды автомобиль на полной скорости врезался в стену дома. Кучки панельной плиты посыпались на смятый в лепешку капот старого такси.

Опера подбежали к покореженному автомобилю. Один распахнул дверцу, второй взял водителя на прицел.

Нестеров был зажат между сиденьем и рулевым колесом. Его ребра были переломаны, а лицо разбито в кровь о жесткую поверхность руля, на который он налетел со всей силы. Сломанный нос, выбитые зубы, кровь лилась по подбородку и капала на руль.

– Б… дь, это ж надо, а! – опер двинул ногой по задней пассажирской дверце. – Вызывай «скорую», чего встал?!

Тем временем Бегин находился в своем временном кабинете на третьем этаже УВД Домодедово. Он был в курсе операции, которую они еще вчера обсудили с Расковым и Лопатиным, и сейчас с нетерпением ждал результатов. А пока их не было, приводил в порядок многочисленные бумаги, ждущие своего часа.

Бегин вскипетил чайник и приготовил себе крепкий кофе. Открыв окно, закурил, глядя вниз, на стоянку УВД.

Он думал о Сергееве. Последние дни были настолько бешеными, что в этом диком темпе не было времени чтобы сесть и как следует подумать. А подумать было о чем. Егор Сергеев, владелец кафе «Каламбур» на окраине Домодедово. Человек, который в момент смерти держал в руках пакетик с марихуаной. Очевидно, проколов шину и увидев быстро приближающихся к нему из темноты вооруженных людей, он решил, что это полицейские. А у него в кармане – треугольный конвертик, упаковка с разовой дозой марихуаны, объем содержимого в котором равнялось пресловутому спичечному коробку – мерой деления в среде наркоманов. Сергеев побежал. Но это были не полицейские. Его изрешетили в спину и бросили умирать в обочине. И до анаши им не было никакого дела.

Зато Бегину было. Сергеев покупал марихуану у Печатника. Печатник, выложив все, был действительно удивлен, услышав фамилию Сергеева. Плюс нигде ранее за уже более чем полтора месяца расследования имя Сергеева не всплывало нигде.

Неужели на самом деле – случайная жертва, случайное стечение обстоятельств?

Но этого не могло быть. Вчерашняя облава в Раменском только подтвердила это. В очередной раз всплыла та самая марихуана в треугольных упаковках – и выяснилось, что и торговали наркотиком, и поставляли оружие банде ДТА одни и те же люди.

Голова разламывалась. Но никаких догадок не было.

Бегин затушил окурок в пепельнице. Достал из сейфа все бумаги, хранившиеся у него и имевшие отношение к делу, и в очередной раз принялся методично их изучать.

Егор Сергеев. Он жаловался на какие-то проблемы, но ничего об этих проблемах выяснить не удалось. Перед законом он был чист – участковый заверил, что Сергеев ни разу не попадал в его поле зрения. Может быть, что-то мог сказать Зубов, который работал на этом самом участке целую вечность, но Зубов был мертв. Погиб от рук той самой проклятой банды ДТА.

И вдруг Бегина как молнией поразило. Он медленно откинулся на спинке кресла, стараясь не упустить всплывшую в голове мысль. Закурил, теперь даже не выходя из-за стола. И пробормотал себе под нос:

– Твою мать…

Только вчера Расков сказал одну фразу, когда они общались во дворе коттеджа Гоблина. Тогда никто, в том числе и Бегин, не придал этому никакого значения, но сейчас она всплыла в памяти – и перевернула все. Расков произнес вчера: «Карета был тут, чуть ли не в сердце Подмосковья, у всех на виду. В Раменском полиция работает вообще? Участковый тут есть? Куда он смотрел?».

– Ну конечно…! Бегин, ты тупой придурок!

Бегин схватил трубку телефона, набрал полицейскую справочную.

– Девушка, отдел полиции Раменского, пожалуйста!

Ему дали номер приемной. У девушки, снявшей трубку на другом конце провода, Бегин спросил номер отдела участковых инспекторов. Затем позвонил туда.

– Добрый день. Старший следователь по особо важным делам Следственного Комитета России Александр Бегин вас беспокоит.

– Слушаю вас, – голос дежурившего в этот день участкового звучал озадаченно.

– Мы вчера с ФСБ операцию у вас в Раменском проводили.

– Было дело. У нас теперь только все об этом и говорят. Кошмар. Мы в шоке все.

– Да, да. И не говорите, – нетерпеливо поддакнул Бегин. – Скажите, пожалуйста, я вчера забыл совсем поинтересоваться. Кто из ваших участковых обслуживает этот участок?

– Вон вы о чем. Крайнего ищете?

– Что вы. Просто интересно.

– Да так вышло, что почти никто не обслуживает. Этот участок в прошлом году разделили между тремя другими участками. А там своего народу – тысячи. Оптимизировали, так сказать.

– А до оптимизации кто территорию обслуживал? – не унимался Бегин. Задав этот вопрос, он надеялся услышать именно то, что ожидал.

И он услышал.

– Капитан Латыпов. Только его перевели. Где-то с полгода назад. В Домодедово, кстати, и перевели.

Бегин вежливо поблагодарил. Вежливо попрощался. И положил трубку.

Бегин вспомнил слова, в ходе первого разговора с Латыповым оброненные участковым, когда он, Бегин, распрашивал того о Сергееве. «Меня в Домодедово из Раменского перевели. Я там семь лет отпахал. Участок наизусть знал», – сказал тогда Латыпов.

– Сукин сын, – выдохнул Бегин. Сорвался с места, затолкал в сейф папку с бумагами. Схватил пистолет. Проверил обойму. Бросил в карман запасную. И пулей вылетел из кабинета.

 

Глава 13

Бегин и Рябцев быстро взмахнули по ступенькам опорного пункта участковых инспекторов полиции на улице Текстильщиков. И нос к носу столкнулись с майором Богдановым, который с папкой в руках как раз выходил из здания.

– Капитан Латыпов здесь?

– И вам доброе утро, – буркнул Богданов.

– Латыпов – здесь?

– Нет его. Где-то на участке, наверное. А в чем дело?

– Черт, – Бегин лихорадочно соображал. – Вы ведь старший здесь, по опорнику? У вас есть ключи от его кабинета?

– Да, но…

– Открывайте.

– Послушайте, – насупился Богданов. – Я вам как бы не подчиняюсь. Содействие по делу я оказал, как и положено. Если вам нужно что-то еще, обращайтесь к…

– Майор, откройте этот долбаный кабинет, если не хотите серьезных проблем! – процедил Бегин, наступая на Богданова. Рябцев стоял рядом с таким же решительным видом. Рябцеву вообще было наплевать на субординацию и на любые последствия – если нужно, он был готов даже дать в зубы старшему по званию. Со вчерашнего вечера ему было плевать на все.

Богданов стиснул зубы, но понял, что гости сдаваться не собираются. Он развернулся и двинулся назад, звеня ключами и бормоча себе под нос что-то нечленораздельное – но явно что-то недоброе в адрес выскочки из СК и хама с перегаром из угрозыска.

– Вот, заходите. Только все материалы Латыпов в сейфе хранит, как полагается, – проворчал Богданов, не удержался и съязвил: – Что вы тут хотите увидеть вообще? На стуле посидеть, в окно посмотреть?

У Богданова отвисла челюсть, когда Бегин и Рябцев с каким-то остервенением бросились обыскивать кабинет.

Когда в управлении Бегин смахнул по лестнице на первый этаж, перед дежуркой УВД было полно народу. Все в парадной полицейской форме – сотрудники возвращались с похорон. Теперь они хмуро переговаривались, обсуждая прошедшую церемонию, предстоящие поминки, самого Шахова. Кто-то – из тех, кто был в особенно хороших отношениях с Шаховым – планировал надраться прямо сейчас.

Рябцева Бегин встретил на стоянке перед управлением. Тот курил самокрутку, стоя в одиночестве около урны.

– Поехали, – бросил ему Бегин нетерпеливо. – И ствол захвати!

– Куда? Сань, отвали ты от меня, а. Мне сейчас ни до чего.

– Я нашел нашего крота. Из-за него убили Шахова, которого вы только что похоронили. Так что ствол в зубы и поехали, твою мать.

Рябцев. Пораженный, повиновался. Через минуту его автомобиль выруливал с территории управления. А Бегин торопливо рассказывал:

– Я с самого начала голову себе ломал по поводу Сергеева. Случайная жертва? Все на это указывало, но так просто не могло быть. Мы сто раз обсуждали. Трава, участок Зубова, которого убила та же банда, проблемы у самого Сергеева, о которых он никому не рассказывал… И вот сейчас до меня дошло. Латыпов!

– Что Латыпов, ёпте?

– Его перевели на участок Зубова из Раменского. Догадайся, какой участок он обслуживал там?

Рябцев недоверчиво покосился на Бегина:

– Да ладно? Шутишь?

– Какие тут шутки, Володь. Он хвалился, что работал на старом участке много лет и знал там все и всех. Он хвалился! Не удержался, чтобы не похвалиться. А мы знаем, что уже лет пять Карета фигурировал в сводках, но ни разу его не удалось зацепить. Хотя пытались. Никто не знал даже его имени, только кличку. Теперь ясно, почему. Его все эти годы покрывал и крышевал участковый Латыпов. Капитан, который был в курсе всего.

– Может, ты… за уши притягиваешь?

– А вот ни хрена. Поехали дальше. Сергеев. Наш участковый Латыпов – единственная возможная связь между Сергеевым и бандой ДТА. Латыпов работал на участке, где Гоблин строил свою нарко-империю, а Карета мастерил оружие. И Латыпов – участковый у Сергеева, который курил траву Гоблина и которого убили из стволов, изготовленных Каретой. Крутое такое совпадение, да, Володь?

Рябцев молчал.

– Сергеев жаловался на проблемы, был сам не свой, но что это за проблемы – не говорил никому. А что, если у него был какой-то конфликт с новым участковым? Вот скажи мне: если ты хозяин кафе, без связей и знакомств с крутыми шишками, и на тебя по какой-то причине наезжает мент – что ты будешь делать? Будешь кричать на каждом углу?

– Ну… вряд ли.

– Участковый может сделать с тобой много чего. Подставить, подбросить наркоту и закрыть, натравить наркомана, который вообще сожжет твое кафе или даже прибьет тебя самого… Способов масса. И Сергеев молчал. Боялся даже невесте сказать, врать пришлось. А потом его убила банда, связанная с предыдущим участком Латыпова. Только слепой не увидит связи, Володь!

– Хрен знает, – неуверенно буркнул Рябцев. – А если ошибка?

– Когда мы начали копать убийство Зубова, к кому мы приехали поговорить о нем? Первым делом к Латыпову. И в тот же день меня хотели пристрелить на конспиративной хате. Латыпов постоянно отирается в управлении, он в курсе почти всего. Знал, что ФСБ подключились к делу? Знал. В тот же день в дежурку ФСБ звонит аноним и сдает бордель, где кто-то бросает стволы. Стволы, изготовленные на участке, который наш Латыпов обслуживал кучу лет. Из этих же стволов полгода назад убивают Зубова. А Латыпов приходит на его место. Наверняка подсуетился. Латыпов становится дружной частью коллектива УВД Домодедово. А через несколько месяцев на трассе вокруг Домодедово из тех же стволов, которые тянутся от его бывшего участка, начинают стрелять людей. Штаб создают здесь, и у Латыпова есть офигенный шанс следить почти за всем, но самому оставаться как бы в стороне. Тоже ошибка?

– Черт, – Рябцев выдохнул. – Что ты хочешь сделать? Сейчас мы заявимся к Латыпову – и что?

– Я хочу его расколоть. Любыми способами. Надо будет – и зубы выбью.

Вспомнив, как Бегин чуть не сломал ему руку, Рябцев почему-то не сомневался, что тот пойдет и на такие меры.

А сейчас они обыскивали кабинет Латыпова. В ящиках письменного стола почти ничего не было. Ежедневник в верхнем ящике. Бегин быстро пролистал его – ничего особенного, лишь рабочие записи. Пакет со сменной одеждой. Стопка файлов и другие канцтовары.

– Саня, я что-то нашел.

Рябцев выудил со дна нижнего ящика спрятанные под толстой пластиковой папкой бумаги. Это был ворох ориентировок.

– Какие-то рожи…

– Погоди. Дай-ка.

Бегин взял ориентировки и принялся быстро просматривать. Перед его глазами мелькали фотографии, имена и краткие справки с указанием судимостей, биографии, адресов.

– Николай Бакин, Наро-Фоминск, Московская область. Ришат Исмагилов, Тольятти. Артур Томилин, Забайкальский край…

Бегин остановился на фотографии Томилина. Это лицо он узнал сразу – Бегин вообще был первым из представителей правоохранительных органов, кто несколько дней назад увидел это лицо.

– Володя, – произнес он, не веря своим глазам. – Это ориентировки на тех, чьи пальцы нашли в оружейке Кареты. Это члены банды.

– Да ладно? Но… Погоди. Информация засекречена. Даже операм, которые сегодня на задержания выезжают, дают только одну ориентировку в руки. Откуда у него все?

– А тебе не интересно, зачем они ему? Простому участковому?

Богданов растерянно смотрел на визитеров, перевернувших в кабинете все вверх дном, и пытался понять, что происходит на его глазах.

– А что такое? Латыпов… с ним что-то не так?

Рябцев туго, мешало похмелье, соображал. Тем временем Бегин просмотрел остальные ориентировки и бросил их на стол. Бумаги с фотографиями рассыпались веером. И с одной из них на Рябцева уставились глаза, которые он неожиданно для себя узнал.

– Постой-ка.

– Что?

Рябцев взял ориентировку. С фотографии на него смотрело лицо смуглого, средних лет мужчины с усиками и бородкой. Рябцев был уверен, что знает его, что говорил с этим человеком совсем недавно – но не мог вспомнить, кто же он.

– Ты его где-то видел? Где?

Взгляд Рябцева упал на текст под снимком. «Эдуард Максимович Коломоец». Рябцев застыл, как вкопанный, и широкими глазами посмотрел на Бегина. В этот момент в виновность Латыпова он верил больше, чем даже стоявший рядом следователь.

– Коломоец, – выпалил Рябцев. – Ну конечно… Я его знаю. Сань, я его, б… дь, знаю! Наш Наумов из убойного во время рейдов на трассе хлопнул его с травматиком на руках. Этого Коломойца доставили в отдел. Как раз я его допрашивал. Стал пробивать его на причастность к банде ДТА, и тут оказалось, что на время одного из убийств у него алиби… – теперь Рябцев почти орал, на время позабыв обо всех своих проблемах и отдавшись с головой охотничьему азарту. – …Которое ему обеспечил Латыпов! Мы отпустили чувака из банды, который был у нас в руках еще несколько недель назад, потому что Латыпов, б… дь, его отмазал! Охренеть, Сань, охренеть же! Ты был прав! Это он, вот наш драный «крот» в ментуре!

Бегин посмотрел на Богданова, который что-то бормотал, сбитый с толку. Он хотел приказать майору немедленно звонить начальству. Но слова замерли в его горле, потому что в ту самую секунду, когда Бегин открыл было рот, над головой Богданова едва заметно моргнула красная лампочка. Бегин поднял глаза.

Прямо над дверным косяком была закреплена миниатюрная, едва заметная, если не приглядываться, камера наблюдения. Это была IP-камера, не требовавшая проводного подключения. Камера работала на батарейке и транслировала картинку на принимающее устройство с помощью радиосигнала.

Бегин сделал шаг к двери, глядя вверх, в объектив камеры. А камера бесстрастно смотрела на него, фиксируя, зашифровывая и передавая неизвестно куда картинку с изображением тех, кто вторгся в кабинет.

Бегин был поражен тем, с какими изяществом и легкостью бандит в погонах капитана полиции защитил свой кабинет от несанкционированного им проникновения, а самого себя – от сюрпризов.

– Камера, – произнес Бегин. – Латыпов знает, что мы здесь. И теперь он знает, что мы его раскрыли.

– Что?

Бегин резко развернулся.

– Звони всем! Сейчас!

***

Машина оперативников свернула с Московского малого кольца на Старое Симферопольское шоссе и вдоль жидких зарослей редеющего на глазах леса покатила к городу. Вдоль обочин за деревьями появились, словно выползая из-под земли, частные домики. Сначала редкие, они вскоре замелькали чаще, сливаясь в сплошной частный сектор. Где-то впереди забрезжили высотки Подольска.

– Обрати внимание, – щелкнул пальцами Стасин. – Уроды вдоль малой бетонки селятся.

– Чего? – промычал Наумов, отрываясь от сотового телефона, на котором он всю дорогу играл в какую-то незамысловатую игру – убийцу времени.

– Вчера в Раменском облава была. Там от малого 107-й столько же примерно, как и здесь. Я по карте проверил. Если б нам адреса остальных упырей из банды показали, сто пудов оказалось бы, что все они так же живут. Ну, пусть не все, но половина точно. Вдоль малой бетонки. И по ней кочуют друг к другу, на малины свои. Отсюда же можно выскочить на любую трассу, подстрелить человека и юркнуть назад…

– Шерлок типа Холмсович?

– …Как шакалы. Укусить и заныкаться. Снова укусить и опять затихариться.

– Книгу об этом напиши, – проворчал Наумов. – Где ориентировка?

Стасин кивнул на крышку бардачка. Наумов выудил из отделения сложенную вчетверо бумагу с фотографией и личными данными Ришата Исмагилова.

– Уроженец Тольятти. Как они его адрес установили, мля?

– Тебе этот ФСБшник русским языком сказал. Они контакты в телефоне проверили. По биллингу, наверное, проверили, хрен ли тут думать. Все, подъезжаем.

Они ползли по неровной, в ухабах, извилистой улочке через частный сектор Климовска – южной окраины Подольска. Если на соседних, асфальтированных улицах можно было встретить большие коттеджи и настоящие дворцы, то здесь ютились старые невзрачные домишки тех, кому в этой жизни повезло меньше.

– Какой дом?

– Тридцать один.

Наумов назвал. Машина сбавила ход и поползла, громыхая на пыльных ухабах, а опера глазели в окна и следили за нумерацией домов. Таблички с цифрами где-то были видны, а где-то и вовсе отсутствовали.

– Твою мать, не видно ни хрена… Погоди. Смотри, мужики какие-то. Давай спросим.

Стасин тормознул у обочины. Машина остановилась напротив старенького частного дома, у ворот которого стоял автомобиль, синяя «мазда». Один мужик возился под крышкой капота, второй рылся в салоне – из водительской дверцы торчали лишь его ноги.

– Масло проверил? – услышал Наумов голос одного из них.

– Мужики, подскажите…? – обратился опер. Возившийся в сердце автомобиля человек обернулся, вытирая руки сальной тряпкой. И замер, уставившись на Наумова. Наумов так и застыл с открытым, чтобы продолжить свой вопрос, ртом.

Перед ним стоял человек, которого он собственноручно помогал задержать и усадить в фургон, следовавший в УВД Домодедово для разбирательства. Водитель синей «мазды», управлявший ею по доверенности, у которого обнаружили травматический пистолет.

Коломоец тоже узнал Наумова, это было видно по глазам – и сейчас он окоченел, глядя на визитера и лихорадочно соображая, с какой целью тот объявился здесь. Проезжал мимо? Или приехал за ним? Если приехал за ним – то почему подошел с вопросом, а не действовал так, как действуют опера в такой ситуации?

Мозг Наумова тоже кипел. После своего дежурства на трассе он даже не поинтересовался судьбой доставленного в УВД человека, поняв, что, раз подвижек в деле нет, это был «левый» улов. Наумов гадал, пытаясь понять, с чем столкнулся. Совпадение? Коломоец, так уж вышло, живет на той же самой улице, где и предполагаемый член банды ДТА по фамилии Исмагилов?

Если Коломоец выхватит ствол – будет бойня. А вдруг этот мент здесь случайно?

Если Наумов схватится за оружие, заорет Стасину – а вдруг это ложная тревога? А вдруг дом бандита Исмагилова где-то рядом, и они его спугнут? А если…?

Так продолжалось не дольше нескольких секунд, но для обоих прошла целая вечность.

Пока из салона не выбрался второй человек. Наумов бросил на него взгляд и узнал человека с фотографии, на которую смотрел только что. Ришат Исмагилов.

Ошибки нет.

Наумов отчаянно дернул руку за пистолетом, выхватывая его из кобуры и одновременно прыгая назад, ближе к напарнику и спасительному укрытию – машине оперов. В ту же самую секунду Коломоец, увидев, что никакой случайности в появлении полицейского нет, бросился за синюю «мазду».

– Руки в гору! – взревел Наумов, беря Исмагилова на прицел. – На землю! Полиция! На землю, я сказал!

Исмагилов вскинул руки до уровня груди, не выше, во все глаза пялясь на направленный ему в грудь пистолет оперативника. Где-то за спиной Наумова, матерясь, из машины выбегал Стасин.

Коломоец вынырнул из-за синей «мазды». В его руке блестнула хромированная сталь пистолетного затвора.

– Ришат! – взревел он. Исмагилов пригнулся и бросился к воротам под прикрытием Коломойца, который открыл огонь.

Первые три пули угодили в бронежилет на груди Наумова. Опера отбросило назад. Коломоец продолжил стрелять, пока не разрядил обойму. Одна из последних пуль угодила упавшему Наумову в шею, прошла сквозь челюсть, пронзила мозг и вышла через макушку, разрывая на выходе черепную коробку.

– Нет! – взревел Стасин. Он только и успел выпрыгнуть из-за руля – но лишь для того, чтобы увидеть, как умирает его напарник. Ревя что есть сил от ярости и отчаяния, Стасин открыл огонь. Коломоец спрятался за «мазду», а Стасин продолжал стрелять, пока дымящийся затвор не застыл на задержке. Бросившись вниз, за переднее колесо – за счет скрытых под капотом агрегатов из металла переднее колесо было самое надежное укрытие за автомобилем – Стасин выщелкнул пустой магазин. Трясущимися пальцами, шипя и матерясь сквозь зубы, он выдернул из кармана запасной магазин, запихнул в рукоятку. Отпустил затвор, который с щелчком дослал первый патрон в патронник. За секунду, которая у Стасина ушла на перезарядку, опер наполнился такой сжигающей все яростью, что ему было плевать на все. Главное – убить. Убить обоих ублюдков. Во что бы то ни стало.

– Суки. Убью. Убью. Суки! – рычал и скулил Стасин. Вскочив, он плюхнул руки с пистолетом на капот. Коломоец несся прямо на него, воспользовавшись паузой для перезадярки опером оружия на все сто. На бегу Коломоец открыл огонь. Пули защелкали по крышке капота около Стасина. Но оперу было плевать. Он нажал на спусковой крючок, и пуля, угодив в лоб Коломойцу, разнесла ему голову.

Уже мертвый убийца пробежал по инерции еще два метра перед тем, как рухнуть – и это было самое дикое, что Стасин видел в своей жизни. Чувствуя, как в висках пульсирует кровь, а налитые яростью глаза готовы выпрыгнуть из орбит, сыщик принялся искать вторую цель.

И это была главная ошибка в его, Стасина, жизни.

Когда опер скрылся для перезарядки оружия, Коломоец и Исмагилов бросились к нему одновременно, расходясь в разные стороны – Коломоец заходил со стороны капота, Исмагилов сзади со стороны багажника.

Он вынырнул справа от Стасина словно из ниоткуда. Опер заметил его боковым зрением, дернул пистолет. А потом загрохотали выстрелы. Но Стасин слышал лишь первый из них, потому что первая же пуля Исмагилова вошла полицейскому прямо в лицо и оборвала его жизнь.

 

Глава 14

– Нам нравятся хорошие сны, от которых мы просыпаемся с улыбкой на губах. Плохие сны мы не любим. А вот кошмарные – ненавидим. Нет худшего утра, чем когда ты вскакиваешь, в холодном поту, а сердце в груди тарабанит, того гляди выскочит наружу. И тебя окутывает липкий панический страх. И в ту секунду, пока мы наконец не понимаем, что это был лишь сон, что он ушел, что все позади, что ты проснулся и нигде рядом нет ничего похожего на те образы, которые парализовали твои легкие буквально только что – в ту короткую пограничную секунду между сном и явью, пока ты не просыпаешься окончательно – этот иррациональный страх окутывает все наше существо. Мы сами становимся этим страхом.

Эти слова Бегин говорил психологу – тому самому, фамилию которого он не знал, потому что не запомнил с первого раза, а спрашивать потом не стал – Иванюк, Иванчук, а может, Иванченко. Этот разговор был несколько месяцев назад. Кажется, зимой, после командировки в Ленинградскую область. Там Бегину стало хуже. В ту командировку он практически не спал. После той поездки и было решено, что психолог из медицинского центра, в котором ежемесячно проходил полное обследование Бегин, будет работать с ним. Психолог никогда не вмешивался в работу, никогда ничего не советовал. Он просто слушал Бегина. Его интересовало одно – что у пациента на душе. Зато медицинская комиссия, у которой Бегин был на карандаше, не давала свое добро на дальнейшую работу следователя без резолюции мозгоправа.

Именно сейчас вспомнил Бегин тот разговор. Сейчас, стоя перед изрешеченной пулями машиной Наумова и Стасина. Видя накрытые простынями тела оперативников, с которыми за последние полтора месяца общался десятки, если не сотни, раз, и к которым успел привыкнуть. Видя в стороне труп Коломойца: ему не досталось даже простыни, и было заметно, как проходившие мимо сотрудники бросали полные ненависти взгляды на это испустившее дух тело. А если поднять глаза, можно было увидеть и полыхающий дом. Дом номер 31 на тихой улочке в частном секторе подмосковного Подольска, который подожгли убийцы лежащих на земле полицейских, чтобы уничтожить все следы.

Пламя било вверх, пожирая стены и кровлю строения. Продолжал лопаться и трещать шифер на крыше охваченного огнем дома. Три пожарных расчета развернули бурную деятельность. Огнеборцы в серых костюмах и тяжеленных желтых шлемах с толстыми огнеупорными забралами разматывали рукава для подачи воды и пены и что-то кричали друг другу. И все это на фоне яркого жаркого пламени, пожирающего дом вместе со всем, что находилось внутри.

За распахнутыми воротами пожираемого огнем дома виднелся брошенный во дворе автомобиль. Он был накрыт автомобильной брезентовой накидкой, которая выгорела после падения на машину куска горящей кровли. Это был синий «форд-фокус». Его задние фары были разнесены выстрелами. Именно этот автомобиль искали с того самого дня, когда банда на трассе М-5 встретила стритрейсера со смешным прозвищем Нос, который дал банде неожиданный для них и совсем несмешной отпор.

Машины все прибывали. Вот примчался Расков, который ходил с бледным лицом по пыльной дорожке и отдавал команды своим оперативникам. До ушей Бегина доносились его рубленые фразы:

– Все посты! Камеры наблюдения на въезде-выезде из города! Все проверить! Они ехали брать Исмагилова! Поднять все его адреса! Родня, друзья, бабы, кореша – прошерстить все!

Вот прибыла дорогая полицейская машина с тревожно моргающим проблесковым маячком – машина Лопатина. Растерянный полковник в парадной форме, которую он не сменил с прошедших лишь несколько часов назад похорон, с ужасом взирал на происходящее. На смену одной смерти его подчиненного пришли еще две. Еще более циничные.

– Мне конец, – Лопатин провел ладонью по мокрому вытянувшемуся от шока лицу. – Выпрут нахер из ментуры. С позором. Что ж это, б… дь, делается.

Бегин смотрел на Раскова и Лопатина и теперь понимал, что он ошибался с самого начала. Посыл был верный, но он неправильно проставил неизвестные. Руководство было ни при чем. Ни Лопатин, ни Расков, ни Мальцев не вели двойную игру, не имели контактов с бандой ради собственных далеко идущих интересов – все они просто работали и делали свое дело. Бегин вычислил крота, но он, следователь, все равно остался в дураках.

Рябцев курил с несколькими операми из управления. В шоке были все и каждый. Три убитых оперативника за три дня. В день похорон первого погибли еще двое. Это было больше похоже на войну, чем на полицейскую работу в сердце России начала XXI века. Для всех, находившихся здесь, это был какой-то лютый кошмар, от которого хотелось проснуться. Но все знали – проснуться не получится.

Все они имели повод для шокового состояния. Ни оперативники из пусть и подмосковного, но все же провинциального УВД, ни даже Расков и Бегин – с подобным никогда за всю карьеру не сталкивался никто из них. А ведь Бегин последние десять лет лез в пекло, работая по самым жестоким бандам, орудующим на дорогах России. Но банда ДТА, которая и так была знаменита своей бессмысленной жестокостью, теперь проявляла жестокость запредельную. Это была война, объявленная бандитами всем и каждому, кто хотя бы попытается к ним приблизиться. И последствия они наблюдали прямо сейчас.

Сейчас Бегин испытывал жутковатое чувство, похожее на то, о чем он рассказывал Иванюку-Иванчуку-Иванченко зимой.

– И мне вот не дает покоя одна вещь. Одна мысль. А что будет, если во время кошмара, прямо во время снящегося тебе кошмара понять, что это сон? Что весь ужас, который перекручивает тебя наизнанку – все это ненастоящее, больной рисунок твоего воспаленного сознания? Мне кажется, именно тут и начнется самое жуткое. Потому что однажды, в своей реальной жизни, ты рискуешь вдруг посмотреть по сторонам и понять то же самое. Это – сон. От которого ты просыпаешься, когда ночью ложишься в постель и закрываешь глаза. И тогда можно растеряться. Можно полностью запутаться. Запутаться так, что ты не будешь знать – где настоящий кошмар? Там, куда ты уходишь, когда закрываешь глаза – или там, где ты оказываешься, когда их открываешь?

Именно фантом этого ощущения витал над головой Бегина, когда он смотрел на адскую картину перед собой. Состоявшую из крови, мертвых тел, смерти, страха… И пожирающего все на своем пути огня.

***

А потом все закрутилось еще быстрее.

Группа из центра спецназначения ФСБ подорвала тяжелую металлическую дверь в квартиру Латыпова. Сам взрыв был направленным, и звуковая волна вместе с взрывной ушла внутрь, сметая на своем пути все. Дверь с грохотом распахнулась, а вырванный взрывом замок улетел, стуча и кувыркаясь, по полу, пока его не остановила стена. Под защитой бронещита группа из пяти человек – оптимальная для зачистки малых помещений типа двухкомнатной квартиры, где жил Латыпов – проникла внутрь и обследовала все.

– Никого нет, чисто, – бросил один из бойцов в микрофон рации.

Расков влетел внутрь. Взгляд заметался по гостиной. Распахнутые шкафы, раскиданные по полу вещи. Удирая, Латыпов собрал все самое ценное. Он уходил налегке – более половины одежды так и висела на своих местах. За картиной, которую Латыпов второпях сорвал и отбросил в сторону, был вмонтированный в стену сейф. Металлический ящик был также распахнут и совершенно пуст.

– Твою же мать. Шустрый сукин сын.

Расков шагнул к сейфу. Половица под его ногой скрипнула. Расков остановился, посмотрел вниз. Сделал шаг назад, затем вперед. Потоптался справа. Пол был устлан паркетом и не скрипел нигде, кроме одного места.

– Нож.

Один из бойцов вручил ему здоровенный тесак из своего комплекта. Подцепив лезвием кусок паркета, Расков выдрал его. Соседние кусочки снялись легко.

Это был импровизированный тайник. Расков достал сотовый телефон, включил его в режиме фонарика и посветил вниз. Пыльные дорожки по краям демонстрировали, какую площадь занимало содержимое тайника. Что-то квадратное, какой-то ящик.

– Так, а это что?

В уголке тайника виднелся крохотный предмет. Расков поднял его, повертел в руках. Черная коробочка из металла и пластика размером с половину спичечного коробка. Магнитная поверхность для закрепления на металле с одной стороны, крохотная лампочка на другой. Ползунок-выключатель сбоку.

– Кто-нибудь знает, что это за херня?

– Разрешите.

Один из бойцов взял предмет, покрутил в руках.

– Так это же жучок. Тут вот магнит, тут индикатор, вот включение. Специально для автомобилей. Прицепляешь где-нибудь под крылом или под днищем – и готово.

Расков нахмурился, соображая.

– Жучок, говоришь? Мда… Эта падла как-то доставала для банды такие вот жучки-пеленгаторы. Бегин говорил, что третья жертва не была случайной. Теперь ясно, как они вычисляли, в каком месте трассы ударить по такой неслучайной жертве. Им не нужно было даже ехать на хвосте – сиди в засаде на трассе, смотри в монитор, а в нужный момент бросай шипы на асфальт.

Рябцев после всего, что увидел сегодня, отрезвел полностью. И он набрался какой-то тупой и упрямой решимости, что, приедь он к Вике на работу и заставь ее поговорить – все может получиться. Все можно будет вернуть. Он очень этого хотел. Предупредив Бегина, что уезжает на часок, Рябцев прыгнул за руль и погнал к высотке на Каширском шоссе в центре Домодедово, где располагался офис фирмы Вики.

Рябцев поднялся на лифте на нужный этаж. На нем была парадная полицейская форма, сейчас мятая и перекошенная. Он завертел головой, вспомнив, что не был здесь никогда за все время их с Викой совместной жизни. Бубня себе под нос проклятья, Рябцев пошел по коридору, задавая каждому встречному один и тот же вопрос:

– Здрасте, Вика Рябцева в каком кабинете?.. Добрый день, Вику Рябцеву как можно найти?.. Извините, Вика Рябцева не подскажете, где?..

А потом он встретил мужичка и сразу узнал его. Это был тот самый мужичок, с которым они на банкете чокнулись на расстоянии, а потом, напившись, Рябцев что-то рассказывал ему про судьбу-злодейку. В другой раз Рябцев смутился бы, хоть на миг, но смутился бы, но сейчас оперу было плевать на все, что не имело значения.

– О, здравствуйте. Помните меня?

– Вас сложно забыть, молодой человек.

– Да, я такой, незабываемый, – проворчал Рябцев. – Подскажите, моя жена в каком кабинете? Вика, в смысле, Виктория Рябцева?

– Вика? – мужичок удивленно вздернул брови. – Вы что, не в курсе?

Рябцев замер.

– Не в курсе… чего?

– Вика в больнице. Ее сегодня госпитализировали. Я не знаю подробностей, слышал только, что ее ночью…

Рябцев простонал, хватаясь за голову. Это был какой-то кошмар наяву. Словно кто-то опустил его в мясорубку, где за каждым лезвием, режущим его пополам, был не конец, а очередное лезвие, перемалывающее Рябцева на еще более мелкие куски. Промычав что-то обескураженному мужичку, Рябцев бросился к лифту.

Бегин решил проверить свою последнюю догадку. Учитывая, что Рябцев умчался со скоростью пули решать свои семейные проблемы, Бегин попросил подбросить его до редакции экипаж ППС, которые как раз усаживались в машину. Следователю повезло – им было по пути. Наряд патрульных высадил его прямо напротив здания. У охранника внизу он спросил, на каком этаже находится редакция газеты, и на лифте поднялся наверх.

На самом деле он хотел увидеть Свету. Растерзанные пулями тела пусть не близких, но знакомых людей, на фоне пожарища вызвали в нем дрожь воспоминаний о самом трагичном в его жизни дне. Когда он, умирающий, но не умерший, лежал посреди объятой пламенем квартиры, бился в агонии от боли, видел сквозь подбирающиеся к нему языки пламени ноги мертвой Лены – и молил о собственной смерти, чтобы запредельный ад, с которым жизнь вдруг решила его безжалостно столкнуть, наконец закончился. После минувшей ночи в душе Бегина поселилась надежда, что когда-нибудь рана, кровоточащая в самом сердце его естества и отзывающейся тупой – не физической, а, что более ужасно, более глубокой – болью, сможет затянуться. Бегин ждал от Светы помощи, зная, что и он способен ей помочь. Пусть это было глупо, но это был порыв, который сам принес его в стены редакции.

Но формальный повод для визита был другим. Нужно было проверить догадку, которая ответила бы на последний вопрос.

– Добрый день, – остановил Бегин слонявшегося по коридору парня в свитере и с сигаретой за ухом, – Где кабинет редактора?

– В конце коридора, налево.

Бегин двинулся в сторону, в которую махнул рукой парень в свитере. Ни таблички со словом «Редактор», ни других отличительных знаков на двери не было – только номер кабинета. Подозревая, что парень приврал или что-то напутал, Бегин для приличия стукнул один раз костяшками по двери и тут же приоткрыл ее, заглядывая внутрь.

Света вскочила с ног редактора – крепкого мужчины лет 40, уже седоватого – и отпрыгнула в сторону, стирая с лица томную улыбку и одновременно одергивая юбку. Блузка так и осталась наполовину расстегнутой, демонстрируя черную чашечку бюстгалтера. Редактор растерянно уставился на пришельца. Поняв, что это посторонний, а не застукавший их сотрудник, вскочил и рявкнул:

– Вас стучаться не учили?

Взгляд Светы застыл, когда она узнала Бегина. Щеки женщины покраснели, и она, закусив губу, отвела глаза. А руки дернулись вверх, к блузке, запоздало запахивая ее.

– Молодой человек, что вам надо? Вы к кому вообще?

Внутри Бегина все умерло. Но это было не в первый раз. Скорее, это было правилом, а не исключением. Он наконец отвел глаза от Светы и спросил у сердитого мужчины с проседью:

– Вы редактор газеты?

– Да, и что? А вы кто и почему вламываетесь?

– Простите, я не хотел мешать. – голос Бегина звучал подчеркнуто холодно и официально, хотя он не делал для этого ничего. Тело само знало, как себя вести, когда твои тупые и наивные, почти детские надежды рушатся о реальность. – Меня зовут Бегин, я следователь по особо важным делам из Следственного Комитета. Возможно, вы слышали обо мне.

Редактор сразу оживился.

– Да, да, конечно! Александр, кажется? Простите, не знаю вашего отчества?

– Не знаете, – согласился Бегин. – Я на минуту буквально. Хотел спросить у вас одну вещь. Вы единственные, кто в свое время написал информацию о ФСБ, которое подключилось к делу банды ДТА. И об экстремистском следе.

– Простите, мы не можем раскрыть источники, если вы об этом.

– Я не спрашиваю, как его зовут. Я хочу назвать имя и узнать, он это или нет. Ваш источник – капитан Латыпов?

По глазам редактора Бегин понял, что попал в точку.

– Не знаю. Может быть… А может быть, и нет! Как вы… То есть почему именно это имя вы назвали?

– Простите за беспокойство. Это все, что я хотел узнать. – Бегин, выходя, кивнул на дверь. – И извините, что постучал только один раз.

Двигаясь по коридору к площадке с лифтами, Бегин подумал, что все, вероятно, так и должно быть.

Зато он убедился, что в полиции никто, кроме Латыпова, не вел двойную игру. Остальное было уже не его делом. Поимка Латыпова и остальных членов банды, в том числе тех, кто сегодня расстрелял Стасина и Наумова, было делом техники. И делом оперов ФСБ и уголовного розыска. Работа Бегина подходила к концу.

Света догнала его уже на улице, когда Бегин вышел из здания редакции и неспеша побрел по тротуару прочь.

– Саша!

Бегин обернулся. Света подбежала к нему и остановилась, восстанавливая дыхание.

– Подожди.

– Ты запыхалась. Не нужно было бежать.

– Блин… Прости, что так вышло. Извини. Паршиво вышло.

– Да, наверное.

– Это… это мой редактор. Я тебе говорила о нем. Он единственный, кто в кризис дал мне работу, когда мне нужно было кормить ребенка и вообще жить. Он еще в институте за мной ухаживал, и… В общем, ты понимаешь. Прости. Мне жаль.

Бегин посмотрел на нее. Света была красивой женщиной. Они вместе провели лишь один вечер, разговаривая обо всем на свете, и лишь одну ночь. Ему было хорошо. Возможно, все остальное не имело значения.

– Мне тоже жаль, – согласился Бегин. Ободряюще улыбнулся ей, показывая, что ничего страшного не произошло. Уж в масштабах жизни – определенно ничего страшного. И, помедлив, поцеловал в щеку. – Береги себя.

После чего, развернувшись, продолжил свой путь по пешеходной дорожке.

Рябцев еле нашел место вдоль металлического больничного забора – все пространство от перекрестка до ворот на территорию было забито. Но ему повезло: в сотне метров от него кто-то выехал, освободив парковочное место. Рябцев дал газу и юркнул в ряд машин за секунду до того, как менее расторопный водитель начал совершать тот же маневр.

По пути в больницу Рябцев, наплевав на все правила, не выпускал сотовый из рук. Благодаря выходу в интернет он нашел сайт городской больницы и телефонные номера основных отделений. Сначала он позвонил в гинекологическое отделение, но дежурная медсестра поведала, что Виктории Рябцевой среди их больных нет. Затем взволновавшийся не на шутку Рябцев дозвонился до травматологии – вспомнив, что последний раз он видел Вику, садившуюся в автомобиль. Тоже прокол. Рябцев плохо понимал, как устроено распределение больных, и не сразу догадался набрать родильное отделение. Ведь Вике рожать через полгода – при чем тут родильное? Он уже начал волноваться, что Вику увезли с чем-то серьезным в Москву. В родильное отделение он позвонил просто наудачу. Но именно там на его вопрос про Викторию Рябцеву ответили утвердительно.

Рябцев быстро шел, почти бежал, по территории больницы к нужному корпусу. Вика носила его ребенка. После скандала у нее наверпняка что-то приключилось. Может, боли в животе, или кровотечение, или что бывает у беременных после нервных переживаний и срывов. Рябцев боялся даже думать об этом. Все, что он хотел – найти Вику, обнять ее, объяснить все и пообещать, что он никогда больше ее не обидит. Не подведет. И не отпустит.

Перед входом в нужный корпус стоял человек. Он курил, стряхивая пепел во вмонтированную в бетон урну. В другой руке, не участвовавшей в курении, он держал огромный букет роз и полиэтиленовый пакет с обычными для больницы передачками. Подходя все ближе и ближе к корпусу, Рябцев увидел, что человек был довольно импозантным, женщины таких любят, плечистым рыжеватым типом лет 35. Рябцев узнал его. Вика говорила, что его зовут Игорь. Хмырь, который на банкете не отходил от его жены.

От Его Жены.

Рябцев почувствовал, как взорвавшаяся внутри догадка разрывает остатки его сердца на куски, а земля уходит из под ног. Сейчас он видел только Игоря и проклятые цветы в его руках.

– Эй, – Рябцев не узнал собственный голос. Тот звучал хрипло и шел откуда-то из глубины груди. – Эй, ты.

Игорь повернул голову, в ту же секунду узнал Рябцева и поперхнулся дымом. Закашлявшись, он отшатнулся назад. По лицу пробежал страх.

– Что вы… тут…?

– Что я тут? – повторил Рябцев, сверля его безумным взглядом. – Что Ты, б… дь, тут делаешь? Ты к кому приперся? Ты к моей жене пришел?

– Послушайте, давайте мы как-нибудь…

– Ты пришел к Вике? – рявкнул Рябцев. – Отвечай!

– Да! – выпалил Рябцеву в лицо Игорь, набравшись смелости. – Да, я пришел к Вике. Что такого? Мы коллеги. Я от имени коллектива…

– Не ври мне, – тихо сказал Рябцев. Его бросало то в жар, то в холод. Игорь не догадывался, что именно тихий голос Рябцева таил для него главную опасность. – тебя ведь Игорь зовут, да? Скажи-ка мне, Игорь. Ты спишь с ней?

– Что? – Игорь вздрогнул, и его лицо запылало огнем. – Что ты… С чего ты взял? Что ты говоришь такое?

– Она ведь к тебе уехала, да? У Вики нет подруг, у кого она могла остаться. Ее нет у матери. Она у тебя… Она у тебя?

Игорь понял, что весь его вид выдает его с головой. И отчаянно затараторил, пытаясь отгородиться букетом, как щитом:

– Послушай… Только спокойно, хорошо? Я… У меня к ней чувства, так сказать. Давно. Вика… Она не хотела… разрушать… Она не хотела разрушать семью. Но ты сам… Ты ведь сам ей изменил. И Вика решила.

В голове Рябцева все закружилось. Он даже расставил ноги, чтобы не упасть. Барабанная дробь отбивала безумный ритм внутри черепа, раскалывая голову.

– Ты… Погоди. Погоди, Игорь. Полтора года назад. Это был ты? Не было… – Рябцев услышал собственный смешок, в котором было столько горечи и отчаяния, что какая-то часть Рябцева, наблюдавшая за этой сценой изнутри, беззвучно ахнула. – Не было никакого Вадима, да? Полтора года назад она переспала с тобой? А потом… потом она решила остаться с мужем. Со мной. Но все это время… И теперь она все решила. И ушла к тебе?

Игорь выдохнул. От волнения его самого била дрожь. Но Игорь промолчал. Он не знал, что нужно говорить в таких случаях.

Рябцев снова усмехнулся, на этот раз осмысленно. Этот момент он не забудет никогда. Весь карточный домик, который он считал относительно прочной штукой и называл своей личной жизнью, не просто разрушился только что. Остатки домика сорвало порывом ветра и разнесло по миру, словно этого домика никогда и не было вовсе.

– Вот почему она ушла… Да? Я ее простил. А она меня нет. Я все думал, почему. Почему она даже выслушать меня не захотела. Ведь она первая… А все вот как, оказывается. Это был просто повод. Она нашла повод, чтобы уйти, и сразу все решила. Вот так. Да, Игорь?

Рябцев выглядел выбитым из колеи, обескураженным, с виду не представлял никакой угрозы и больше походил на рыбу, выброшенную на берег и хватающую ртом воздух, чем на разьяренного мужа. И Игорь настолько осмелел, что даже решил его утешить:

– Я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Но… Послушай… Ей тоже тяжело… Не вини ее.

– Ребенок хотя бы – мой?

Игорь отвел глаза.

– Это уже… это уже неважно. Нет больше никакого ребенка. У Вики… выкидыш. Ей плохо. Кровотечение.

«Это уже неважно», мысленно повторил Рябцев слова Игоря. Значит, ребенок мог быть и не его. Значит, Вика все эти полтора года… «Нет ребенка». Ребенок был, но теперь его нет. И семьи – нет. И последние полтора года ее не было. Просто Рябцев об этом не догадывался. Он единственный, кто не знал, что семьи уже не было. Его обманули не один раз полтора года назад. Его обманывали все это время.

– Как ты… – начал Игорь. Но договорить не смог.

Рябцев сдерживал себя до последнего. А теперь отпустил.

Первым ударом в живот он заставил Игоря согнуться и выкатить глаза. Вторым ударом, в челюсть, Рябцев вывихнул ее – кость хрустнула под его костяшками. Хрипя, Игорь завалился на стену, но Рябцев не позволил ему упасть. Схватив его за плечо и прижав к стене всем своим весом, Рябцев принялся бить рыжего ублюдка в лицо. Рябцев бил отчаянно, яростно и безостановочно. Опер бил Игоря снова и снова, со злорадным безумным спокойствием видя, слыша и чувствуя все. Как с похожим на чавканье звуком ломается сухожилие носа. Как трескается и немедленно набухает кровью скула. Как вылетают передние зубы, оставляя после себя обезображеный раззявый рот. Как брызги крови попадают на лицо самого Рябцева. Как распухают и наливаются пунцовой болью отбитые костяшки собственного кулака, перемазанного в чужой крови. Как вышедшая из отделения женщина в белом халате вскрикнула, с грохотом уронила больничные судна на бетон и с визгом исчезла снова.

А потом Рябцев, тяжело дыша, отпустил Игоря. Неизвестно когда, после какого именно удара, потерявший сознание Игорь медленно сполз на асфальт и, скрючившись, замер рядом с букетом красных роз.

– Падла, – тяжело дыша, процедил Рябцев и сплюнул. Слюны не было, была только сухая тягучая субстанция, которая лентой повисла не его подбородке. Вытерев лицо рукавом парадного мундира, Рябцев отступил назад. – Падла… Вот теперь это все неважно. Только теперь.

Чуть пошатываясь, Рябцев побрел назад. Люди перед ним, видя растрепанный и перечачканный кровью мундир и отсутствовавшее, потустороннее лицо опера, испуганно расступались. Но ему было плевать. Плевать на все.

 

Глава 15

В туалете Рябцев умылся. Подняв мокрое лицо, в залапанном и треснувшем в углу зеркале над раковиной он увидел собственное изможденное, потерянное лицо. Лицо человека, чей мир перевернулся, а все координаты в нем исчезли окончательно и бесповоротно.

Рябцев хотел, чтобы у него возникло желание двинуть кулаком по зеркалу. Желания не возникло. Внутри была пустота, и не хотелось больше ничего.

Рябцев вытер лицо бумажным полотенцем, швырнул его в урну и вышел в коридор.

Бегин сидел в кабинете и что-то писал в свете настольной лампы. Он лишь покосился на Рябцева, окинул взглядом его одежду – Рябцев успел переодеться.

– У тебя где-то лежит запасная одежда?

– В архиве свитер валялся. Весной по утрам холодно было, и Вика предложила…

Рябцев запнулся, споткнувшись на имени жены, и понял, что продолжать не нужно. Он молча подошел к окну. На город опускались сумерки. Рябцев посмотрел наверх. По небу ползли редкие облачка, и опер вдруг где-то на периферии сознания отметил, что они были очень красивы. С одной стороны – восточной, откуда скоро придет ночь – черноватые, зато с западной стороны – там, где на горизонте все еще жило воспоминание о солнце – их обрамляли красные и розовые узоры.

Рябцев достал пакет с табаком, пачки с папиросной бумагой и фильтрами. Приоткрыв окно, скрутил себе сигарету. Закурил. Струйка дыма зигзагом ползла к окну, но сразу за ним рассеивалась и устремлялась, тая, наверх.

– Самое хреновое, когда нож в спину всаживает кто-то близкий, – пробормотал Рябцев. – От чужого это ждешь. А близкий… Он, к тому же, знает, сука, куда именно ударить. Он знает, где слабое место. И бьет без промаха именно туда.

Рябцев, делая очередную затяжку, обратил внимание на костяшки. В туалете он их отмывал, как мог. Раны на разбитой об чужое лицо коже щипали и пылали огнем. Сейчас они выглядели багровой, вздувшейся мертвой тканью.

– Сегодня один из самых хреновых дней в моей жизни, чувак. Бывают же такие дни, б… дь. Тебе ли не знать, – сказал Рябцев. Ему не хотелось ничего, кроме как поделиться своей болью с кем-то. А после того, как он узнал Бегина получше, Рябцев знал точно, что тот знает толк в боли. Несмотря на отсутствие возможности чувствовать ее физический эквивалент. – Посоветуй мне что-нибудь. Пока что у меня только один вариант. Нажраться в лоскуты и не просыхать несколько дней.

– В прошлый раз тебе это помогло?

– Все, что в моей жизни было важным, развалилось к е… ням. Ты ведь проходил через такое. Да чего уж там… Тебе было намного хуже, чем мне сейчас. Наверное. Как ты справился?

Бегин отложил ручку. Обернулся на Рябцева. Тот смотрел на следователя и ждал ответа.

– Кто сказал, что справился?

Рябцев мрачно хмыкнул.

– Эта хрень внутри… она не уходит?

Бегин решил присоединиться. Закурил, присел на подоконник рядом с Рябцевым, толкнув оконную раму и распахнув ее пошире.

– Я иногда думаю. Ведь родиться человеком – это уникальная возможность. Ты ведь тоже слышал все эти истории? Про миллионы лет эволюции, про самый сильный сперматозоид, который в ходе борьбы пробивается к цели первым, и про все такое? Ну, все эти слова, которые придумали, чтобы успокоить того, кто не находит больше сил, чтобы жить. А ведь человек способен на многое. Все, что мы видим вокруг, сделал человек. И плохое, и хорошее. И это странно. Кто-то подыхает в канаве, не найдя полтинника на похмелиться, а кто-то строит космические корабли.

– Пара человек строит корабли, – буркнул Рябцев. – Миллионы подыхают в канаве.

– Вот именно. Но родиться человеком – это ведь действительно удача. Нас семь с половиной миллиардов. Представляешь себе? Семь с половиной миллиардов уникальных возможностей, большинство которых спустили в унитаз. Мы способны почти на все, а мы по своей тупой природе, или по незнанию, или почему-то еще, с рождения до самой смерти копаемся в грязи. Уверены, что мы умные, что мы мыслим – а на самом деле просто постоянно стоим на месте, переставляя в новом порядке старые программы, предрассудки и услышанные по телевизору слова.

Рябцев впервые, слушая пространные речи Бегина, начал смутно понимать, о чем он.

– Мда… Что-то с этим миром сильно не так.

– При чем здесь мир. Что-то сильно не так с нами. Мы можем почти все, если так разобраться. А мы просираем свою жизнь, копаясь в канализации. Заводим семьи, чтобы иметь под рукой того, на ком можно сорваться. Рожаем детей, которые через много лет будут ненавидеть друг друга, грызясь за родительскую квартиру или просто потому, что мы научили их ненавидеть, а не любить. И тогда, конечно, все бесполезно. Самая великая возможность в мире не имеет никакого смысла, если ею не воспользоваться. Мы получаем уникальный шанс жить – а нас все время тянет вниз, к ненависти и смерти. Семь с половиной миллиардов просранных возможностей. Огромная затерянная в космосе больница для психов.

Рябцев вздохнул.

– И чем это поможет мне?

– Да ничем, дружище, – Бегин, очевидно, сочувствовал оперу. Потому что не только назвал его другом, но и ободряюще похлопал по плечу. – Нам никто ничего не должен. Никто не обязан любить тебя. Или меня. Мы одиноки на планете. Каждый из нас рождается и умирает абсолютно одиноким. Чем скорее мы это поймем и перестанем заставлять мир и людей вокруг плясать так, как нравится нам, потому что мы с какого-то перепугу внушили себе, что мир нам что-то должен – тем лучше.

– Б… дь, – буркнул Рябцев. – Ну и что делать-то?

Бегин пожал плечами.

– Просто продолжать жить. Мне кажется, жизнь не ставит точек, пока ты жив. Когда кажется, что сломано все, что это конец – это неправда. Пока ты жив, еще не конец. Это была не точка, а просто запятая. История продолжается. И она может повернуться как угодно.

– Типа «все будет хорошо»? – вздохнул Рябцев. – Ты сам-то в это веришь?

– Я хочу в это верить. – Бегин поколебался прежде, чем продолжить. – Знаешь, почему я никогда не ношу оружия? Я ведь сейчас хожу с пистолетом, но это впервые за десять лет. Я избегаю оружия.

– Почему?

– Чтобы однажды не пустить себе пулю в лоб.

Рябцев хмуро покосился на Рябцева.

– В натуре?

– Угу. И не потому, что я боюсь умереть. Просто я верю, что, если все плохо, то это еще не конец. Что когда-нибудь история получит завершение. Весь пасьянс сложится. И до тебя дойдет, для чего все это было нужно. Что проблема или беда, из-за которой когда-то ты не хотел жить дальше, была запятой. Дорожкой к тому, что ты есть сейчас. Что есть какой-то замысел.

– Ну а если… А если нет никакого замысла, чувак? Тебя окунули в говно, сломали твою жизнь, а потом выбросили тебя нахер и сказали: «Живи с этим»? Почему ты уверен, что есть этот самый долбаный замысел?

– Только псих может заявлять, что уверен в чем-то. Я не уверен ни в чем. Я просто верю. Может, все это не так. Но это дает мне силы просыпаться каждое утро и жить еще один день.

***

Лицо Нестерова было испещрено толстым слоем бинтовых повязок, розоватых в местах, где лицо пострадало сильнее всего. Он был похож на мумию – из-под покрывающих его белых полос виднелись только глаза.

Глаза обреченного. Расков сразу понял это.

– Кто главный? – спросил подполковник.

Нестеров что-то пробубнил, но Расков не понял ни слова. Раззявый, с распухшими губами и выбитыми зубами рот Нестерова выдавал бессвязное шепелявое бормотанье. Расков нахмурился, кивнул стоявшему у двери оперу:

– Блокнот и ручку дай.

Ручку они вложили в слабые пальцы Нестерова. Он хотел выронить ее, но Расков сжал пальцы снова и сурово посмотрел Нестерову в глаза. Тогда тот оставил попытки и послушно удержал ручку. Блокнот лег ему на грудь.

– Кто главный? – повторил Расков.

Нестеров не шевелился. Он отвел глаза от Раскова и уставился в потолок. Его грудь слабо, с трудом вздымалась, и с каждым выдохом изо рта раненоного доносился слабый сиплый хрип. От удара об руль при попытке бегства водитель получил перелом не только ребер, но и правой ключицы, а также грудины.

– Мы взяли не только тебя, – сказал Расков. – У нас Веркашанцев, Карамышев и Бакин. К завтрашнему утру мы возьмем Исмагилова, Халилова, Машкова. Мы взяли Гоблина. Карета мертв. Коломоец тоже. Пытались сопротивляться при задержании, а делать этого не стоило. – само собой разумеется, Расков не собирался рассказывать раненому бандиту, что при захвате Коломойца погибли два сотрудника. Усиливая эффект, Расков пошел на откровенное вранье: – Участковый Латыпов, который вас покрывал и отмазал со времен своей работы в Раменском, тоже у нас. Мне продолжать, Нестеров? Или тебе и так все понятно?

Нестеров прикрыл глаза. Веки дрожали.

– Вам конец, парень. Ваша история закончена. Теперь каждый будет выгораживать себя и топить других. Я знаю, как это бывает – каждый раз одно и то же. Крутые, пока на свободе, а потом каждый сам за себя. У тебя есть хороший шанс. И я тебе предлагаю им воспользоваться. Предложение действует только сегодня и только сейчас.

Нестеров пошамкал губами, скривившись от боли, и тихо, с придыханием прохрипел:

– Какой… шанс?

– Ты таксист, у тебя все категории. Ты профессионельный водитель. В банде ты тоже, подозреваю, выполнял функции водителя. Значит, на тебе крови меньше, чем на остальных. А может быть, крови на тебе нет вообще. Если ты начнешь сотрудничать, тебе это зачтется. Если нет… пойдешь со всеми. Но этим всем, Нестеров, будет несладко. Вы натворили таких дел, что о маленьких сроках речи быть не может. Прокуратура будет требовать пожизненное. Процесс наверняка будет показательным.

Нестеров что-то пробормотал, что-то совершенно неразборчивое. Опер напрягся и склнился над ним, Расков с раздражением махнул рукой. Опер тут же отошел назад к двери. А Расков настойчиво повторил:

– Кто Главный?

Нестеров забормотал. В его хлюпающем сопящем шепоте Расков, кажется, расслышал фамилию и быстро переспросил:

– Томилин? Ты сказал – Томилин?

Нестеров еле заметно кивнул.

– Где он? Как нам его найти? – видя, что Нестеров не реагирует, Расков зло запыхтел и прорычал: – Ты был водителем. Ты должен знать все основные адреса. Нестеров, это нигде не будет фигурировать. Назови адрес, и это останется между нами. Я обещаю тебе скидку, но никто из остальных в вашей группе об этом не узнает. Итак, где он?

Нестеров тяжело дышал. Затем зашевелились пальцы, держащие ручку. Расков тут же подставил под них блокнот и направил кисть Нестерова, ткнув концом ручки в бумагу. Нестеров принялся медленно выводить каракули.

В первом слове Расков, внимательно следя за каждым движением пальцев раненого Нестерова, различил слово «Солнечногорск»…

Солнце полностью опустилось за горизонт, лишь далеко на западе намекая на факт своего существования бледной тающей полоской сумерек. Опускалась ночь.

Нужный адрес находился на северной окраине Солнечногорска, на одной из улочек, тянущихся к озеру Сенеж. Сама улочка была узкой, утопающей в зарослях деревьев и кустарника, между которыми были понатыканы старые ветхие здания: двухэтажные сталинки, деревянные бараки, возможно, довоенных еще времен, старые частные домишки. Освещения здесь не было – улочка была погружена в полную темноту, нарушаемую лишь редким светом из окон. Где-то играла музыка. Издалека доносился лай собак.

В двенадцатом часу ночи вереница черных теней выползла из зарослей кустарника и возникла у ворот одного из частных домов. Три окна на фасадной стороне домика были закрыты снаружи ставнями, сквозь щель в ставнях пробивались тусклые полоски света – внутри горело освещение. Пять силуэтов замерли у калитки, ведущей во двор. Вспыхнул крохотный огонек: один из людей, притаившихся у ворот, включил фонарик, быстро, в течение пары секунд, обследовал систему замка и тут же погасил его.

– Придется ломать, – прохрипело в радиоэфире.

– Группа два, докладывайте.

– Пять секунд.

Вторая группа в это время проникла в окутанный непроглядной темнотой крохотный задний дворик частного дома. Здесь когда-то был огород, но сейчас это был дикий, поросший травой и кустарником неухоженный участок земли. Вереница людей, пригибаясь, кралась по участку к задним дверям дома. У двери они бесшумно рассредоточились, заняв позиции по обе стороны от двери.

– На позиции.

– Третий, что у вас?

– Почти все готово. Жду сигнала.

– Все готовы? Группа один, группа длва?

– Подтверждаю.

– Подтверждаю.

Потом была команда к штурму.

Головной боец в группе у ворот увидел, как исчезли, словно их стерли, выбивающиеся из-под ставен полоски света изнутри.

В ту же секунду от удара тарана разлетелась надвое ветхая, как оказалось, и трухлявая калитка в воротах. Вспыхнули подствольные фонари, и пятерка бойцов в черных костюмах с полной боевой выкладкой и в шлемах с бронебойными забралами рванула к дверям дома.

Вторая группа выбила заднюю дверь и устремилась внутрь, шаря по старым стенам яркими лучами закрепленных под стволами фонарей. С грохотом первая группа проникла через главную дверь в дом, свернула направо – к комнатам, выходящим окнами на улицу. В дверь, скрывающуюся за узким коридорчиком, полетела светошумовая граната. Яркую вспышку было видно даже сковзь ставни.

Не последовало ни единого выстрела, в эфире не было ни единого крика. «На пол! Руки за голову! Лежать!» – ничего из того, что ожидал услышать Расков.

– Что у вас?!

– Здесь чисто. Вам лучше зайти внутрь.

Расков внутренне сжался, ожидая самое худше. И пока он бежал от своего автомобиля, спрятанного за кроной раскидистого дерева в десятке метров от дома, к выбитой распахнутой калитке, он лихорадочно гадал, что внутри.

– Врубайте свет! – на бегу прорычал Расков в микрофон рации.

Он вбежал в дом, в котором в то же самое мгновение снова вспыхнуло электричество, и все лампочки, как по волшебству, озарились светом. Расков быстро юркнул в дверь, за которой открывался узкий коридорчик и виднелась спина одного из бойцов. Спецназовцы расступились, пропуская подполковника в помещение. На пороге он увидел происходящее в комнате и буквально онемел.

Труп Томилина лежал в центре комнаты. Он был одет по-домашнему – в спортивных штанах и футболке. На его теле явственно проступали два пулевых ранения. Одно кровавое пятно на груди, второе на животе. Томилин лежал, раскинув руки. В правой был зажат пистолет.

Латыпов сидел в кресле. Он был в форме капитана полиции. Голова безвольно упала на плечо. Запекшаяся, но еще блестящая в свете лампы кровь из пулевого отверстия почти по центру лба стекала по носу вниз и расползалась пятном на кителе. Пистолет лежал под его правой рукой, свисавшей с подлокотника.

– Твою же мать, а. Как так?

– Наверное, что-то не поделили, – подал голос кто-то из бойцов. – Или переругались, потому что банду накрыли и бежать им некуда. Этот схватился за ствол, но этот оказался проворнее. А потом застрелился и сам.

Расков шагнул к креслу. Осторожно, боясь перепачкаться в крови, пощупал шею трупа.

– Еще теплый. И часу не прошло.

– Что нам делать, товарищ подполковник?

Расков окинул взглядом место трагедии. Как он надеялся, последней трагедии в этой веренице жестоких, но бессмысленных смертей.

– Вызывайте группу. – помолчав, он достал из кармана сотовый телефон. – Позвоню Бегину. Он заслужил. Как бы то ни было, мы накрыли основной костяк банды ДТА. С ними покончено. С чем всех и поздравляю…

 

Глава 16

Было около полуночи, когда Рябцев домчал до развязки, съехал с трассы М-4 и устремил автомобиль по дороге А-107. Им предстояло обогнуть по малой бетонке Москву, так как место последней операции чекистов находилось по другую сторону от столицы. Узкая двуполосная дорога Московского малого кольца утопала в зарослях леса, который то словно нависал над проезжей частью, стремясь поглотить ее, то расступался и рядел, а сквозь чашу были видны огоньки поселков, черные силуэты домов и построек. Встречные автомобили попадались на удивление редко, выплывая крошечными огнями где-то впереди, расширяясь и приобретая очертания – и с шумом проносясь мимо. Фары несущейся на северо-запад машины Рябцева выхватывали узкий клочек дорожного полотна.

– Значит, все, – сказал Рябцев. – Латыпов, сука… Стоило огород городить, чтобы так хреново кончить. Пустить себе пулю в лоб.

– Его наверняка предупредили, – отозвался Бегин.

– Что? Да ладно, брось ты. Кто предупредил?

– Не знаю. Может быть, тот же самый, кто передал ему ориентировку на всех членов банды, которые в розыске, тогда как даже ни у одного из оперов не было всего списка.

Рябцев нахмурился.

– Б… дь. Ты же сейчас не собираешься сказать, что Латыпов мог и не сам себя пристрелить, а ему помогли?

– Все может быть. Надо посмотреть.

– Почему-то я так и думал, что ты скажешь что-нибудь типа этого, – проворчал Рябцев. – Почему, интересно?

– Расков сказал, Латыпов выстрелил себе в лоб. Странная цель. Обычно люди, владеющие оружием, вставляют ствол в рот и направляют вверх, если хотят покончить со всем этим. А в лоб… У нас руки устроены немного иначе. Это неудобно. Рука может соскочить.

Рябцев покачал головой.

– А может, ты просто не хочешь из Домодедово уезжать? Понравилось тебе у нас, а?

Бегин чуть улыбнулся.

– Люди везде одинаковые. Одни и те же лица. Одни и те же проблемы. Как говорится, ничто не ново под луной.

У Рябцева зазвонил сотовый телефон. Он схватился за трубку, потому что в груди екнула надежда, что это могла быть Вика. Он ждал звонка, чтобы ему сказали, что все это было розыгрышем, и жизнь продолжается дальше. Или что все это было сном. Или наваждением. В моменты, когда все рушится, человек всегда хватается за понятие иллюзии.

Но в определенном аппаратом номере Рябцев узнал телефон Головина.

– Слушаю, – буркнул опер.

– Вован, ты чего натворил? – звонко прорезал слух голос Головина.

– Что я еще кому натворил?

– На тебя тут заяву кинули. Ты какого-то мужика в больницу с переломами отправил. Нахрена, чувак?

Рябцев медленно вздохнул. В другой раз он бы похолодел от приближающихся неприятностей. Теперь он не был даже удивлен. Если пришла черная полоса, если рушится все – то рушится действительно все.

– Он написал заяву?

– Из больнички дежурный опер приехал. Я сейчас был в дежурке и слышал все. Там свидетели были. Ты в парадной форме его оприходовал, что ли? Вован, твою мать, ты в своем уме вообще? Ты в курсах, что теперь будет?

– А что будет? – отозвался Рябцев, сам поражаясь равнодушию, с которым он воспринял новость. – Уволят меня? Да и пошли они нахер. Или накажут? Как? Отправят в подвал?

– Вован, тебе вообще что ли по хрену все?

– Почти. Спасибо, что предупредил.

Рябцев отключился. Бегин молча наблюдал за ним.

– Ну? Сам скажешь или будем ждать группу захвата?

– Группу захвата? – криво усмехнулся Рябцев. – А знаешь, я не удивлюсь. Зато у Лопатина теперь отличный шанс вообще от меня избавиться. Навсегда. Так что я, скорее всего, последний день в ментуре дорабатываю.

– Уверен?

– О, да. Я уверен. Еще как, б… дь, уверен. – опер вздохнул. – Да и пошли они все. Плевать. Вся эта система, их дежурства, вызовы, их долбанный архив, погоны, особые режимы, совещания и коллегии, прокурорские проверки и остальной гемор. Ты говорил сегодня о безумии? Система, в которой мы работаем – вот настоящее безумие. Так сказать, концентрация, что ли.

– Квинтэссенция.

– Во-во. – Рябцев покосился на Бегина. – Так что жди другого водителя.

– Вряд ли. Скорее всего, меня отправят в Москву, назад. Со всем остальным справится и Мальцев, он старший следователь по делу.

– Приятно было с тобой поработать, – сказал Рябцев. И тут же, не выдержав, хохотнул. – Хотя нет, вру. Все это время ты меня бесил жутко. Иногда тебя придушить хотелось.

– Говорят, когда один человек не выносит другого – на самом деле он злится и бесится, потому что видит в этом другом собственные черты.

Рябцев посмотрел на Бегина, пытаясь найти в нем те самые собственные черты.

С хопком разорвалась передняя правая шина. Машину резко повело в обочину, к деревьям. Вскричав, Рябцев схватился за руль и дернул его влево, выравнивая автомобиль на дороге. Но в ту же секунду раздался новый хлопок, и машину неумолимо дернуло на встречную полосу. Закружившись на дороге, автомобиль развернуло на 180 градусов на встречке, по которой за секунду до неумолимого столкновения пронесся автомобиль и умчался прочь, прорезая ночь пронзительным и возмущенным сигналом.

А потом вспыхнули фары. Автомобиль находился метрах в 20—30 позади, вынырнув с узкой проселочной дороги и ослепив Рябцева и Бегина.

– Что за…?! – начал орать Рябцев, но Бегин рявкнул, перебивая его:

– Это они!

Рябцев ничего не понял, а возникший рядом автомобиль вдруг рванул с места и понесся на них.

– ЕДЕМ! – проорал Бегин, выхватывая пистолет из кобуры.

В голове Рябцева картина происходящего сложилась в единую. Они нарвались на «куриные лапы», разбросанные по асфальту прямо перед их носом. А убийцы из банды ДТА выскочили из засады и шли в атаку.

Рябцева бросило в холод. Но он в ту же секунду вцепился в руль и дал газу. Машина Рябцева рванула назад и пронеслась мимо черного «ниссана». Он успел разглядеть силуэт человека на заднем пассажирском сиденье и отразившийся от ствола свет фар.

– Вниз!

Пули вклочья разнесли стекло водительской дверцы, и десятки осколов впились в лицо Рябцева. Крича, он лишь сильнее вдавил педаль в пол. Машина, громыхая и виляя из стороны в сторону, неслась по дороге на ободах, которые с визгом выбивали искру из-под асфальта. С ухающим звуком слетело то, что осталось от одной из шин, и машину едва не закрутило снова – Рябцев каким-то чудом справился с управлением. Он давил педаль газа в пол что есть сил. Двигатель ревел, по ушам били струи воздуха и похожий на свист металлообрабатывающего станка визг ободов по асфальту.

– Это они?! Б… дь! Это они?! Как нашли?! Зачем?!

Бегин обернулся. «Ниссан» преследователей развернулся и рванул за ними, неумолимо приближаясь.

– Прости за стекло! – крикнул Бегин и выстрелил назад. Он разнес стекло заднего окна. «Ниссан» не пострадал – Бегин промазал. Но, почувствовав, что загнанная жертва сопротивляется, «ниссан» лишь увеличил скорость.

– Берегись!

Почти поравнявшись с машиной Рябцева, «ниссан» что есть силы вильнул вправо, толкая автомобиль в обочину. Машину дернуло, словно ударило локомотивом, но она устояла. Рябцев увеличил скорость, виляя и несясь вперед. Сноп с оглушительным визгом бьющих из-под колес искр был таким, что крохотные огоньки пролетали совсем рядом с лицами Рябцева и Бегина. «Ниссан» набирал скорость, приближаясь для нового захода.

– Я на ободах еду! – орал Рябцев, еле держа руль – руки мгновенно покрылись потом и скользили по коже рулевого колеса. – Я не выдержу долго!

Впереди показался съезд, дорожка пряталась за деревьями.

– Направо! Уходим направо!

«Ниссан» стремительно нагонял их и готовился для нового удара. Крича, Рябцев дернул руль вправо. В момент, когда «ниссан» вильнул, чтобы скинуть их в обочину, машина Рябцева с грохотом свернула на дорожку.

Дорожка была в грязи, ухабах и рытвинах. Разбрызгивая грязь, гремя днищем по земле, машина неслась по петляющей неровной дорожке. Где-то сзади, ударив им в затылки, вспыхнули фары.

– Они сзади! – крикнул Бегин, оборачиваясь.

– А я что сделаю?!

Деревья резко закончились, и в десятке метров перед машиной в свете скачущих вверх-вниз фар вдруг всплыл низкий металлический заборчик. Рябцев заорал, но сделать уже ничего не мог – и машина на полном ходу врезалась в ограждение, разнося его. Секция металла взмыла вверх и острым углом впилась в лобовое стекло. За долю секунды оно покрылось трещинами, и видимость пропала совершенно.

А потом был мощный удар. Забор помог замедлить ход машины – именно поэтому Бегин и Рябцев не покалечились об руль и переднюю панель, когда их по инерции швырнуло вперед. Секция забора, торчавшая в лобовом стекле, при ударе дернулась внутрь и пронеслась между ними. Из руля выстрелила подушка безопасности, но металл прорезал ее, и подушка с похожим на выстрел хлопком плюнула струей воздуха в сторону Бегина, резко оседая вниз.

– Б…! – орал Рябцев, шарахаясь в сторону и больно налетая локтем на водительскую дверцу.

Бегин поднял голову. При столкновении он ударился лицом и крышку панели, и сейчас кровь заливало его лоб и щеки. Дернув дверцу, Бегин вывалился наружу.

Они врезались в двухэтажный недострой – затеренный сквозь бесконечный лесной массив коттедж из деревянных плит. Именно территория недостроя была окружена забором, секция которого едва не срезала головы Бегину и Рябцеву.

Из-за деревьев, дрожа на ухабах, выплыли фары «ниссана».

– Володь, живой?!

Бегин бросился к водительской дверце, но Рябцев, крича и матерясь, выбрался сам. Он плюхнулся в грязь.

– Вставай! – Бегин дернул его за руку. Двигатель «ниссана» ревел совсем рядом, а фары вдруг прорисовали их силуэты и начали слепить глаза. Ствол с собой?! Ты взял ствол?!

– Да!

Загрохотали пули. Бегин дернул Рябцева вниз, вскинул пистолет и открыл огонь.

Одна из его пуль пробила фару, которая с щелчком погасла, вторая сорвала сноп искр с решетки радиатора «ниссана», третья разнесла лобовое стекло. «Ниссан» замер в 10—15 метрах от них и погасил вторую уцелевшую фару. Машина еле проглядывалась во внезапно наступившей темноте на фоне дырки в заборе.

Из нее выпрыгнули двое. Загрохотали выстрелы. Рябцев и Бегин прыгнули вплотную к машине, подскальзываясь в грязи. Опер дернул пистолет из кобуры и открыл ответный огонь. Тень, по которой он стрелял, дернулась и скрылась за «ниссаном». Рябцев высунулся – и тут же шквал пуль защелкал по кузову его покореженной машины, заставив забиться назад.

– Суки! Сколько их?!

Огонь стих. Рябцев потянулся вперед, успел заметить три тени на фоне черного силуэта «ниссана». А потом загрохотало оружие – сразу три ствола. Одну из шальных пуль прорезала левое плечо Рябцева, вырывая кусок мяса и разбрызгивая кровь. Рябцев заорал, плюхнувшись вниз.

– Володя?!

– Не ко мне! Ааа!

Бегин высунул руку и открыл огонь. Он пустил три или четыре пули – и затвор замер на задержке. Обойма кончилась. Бегин похолодел.

– Твою же мать!

Бегин лихорадочно искал глазами, где укрыться. Во дворе не было ничего, они были как на ладони на фоне дома. Бегин обернулся на дом. При столкновении машина Рябцева оставила в деревянной стене вмятину. И в метре от этой вмятины – практически за их спинами – виднелась тонкая временная дверь из ДСП.

– Сюда! Володя, сюда!

Он схватил Рябцева за руку. Вдвоем они вскочили и метнулись к двери, до которой было меньше двух метров. На бегу Бегин прыгнул на дверь, вместе с ней вваливаясь внутрь. Рябцев ввалился внутрь следом, и в то же мгновение загремели выстрелы. Рябцев упал на колено, трогая рану рукой с зажатым в ней пистолетом. Плечо, руку и всю левую половину туловища лихорадило и трясло от болевого шока. Рябцев не удержался от крика.

– Пистолет! – рявкнул Бегин. Он вскочил и бросился за укрытие стены. Выстрелы продолжали грохотать. Превозмогая боль, Рябцев вскинул пистолет и чуть высунулся из двери. Серые силуэты убийц бежали к двери. Вскинув оружие, Рябцев выстрелил. Один из силуэтов на бегу исчез, плюхнувшись в грязь.

– Кажется, их трое! – тяжело дыша, хрипло крикнул опер. – Одного снял!

Бегин перезаряжал оружие. Он был внешне спокоен, но его выдавали круглые от шока глаза.

– Еще обойма есть?

– Откуда?! – выдохнул Рябцев. – А у тебя?

– Только эта, восемь патронов! У тебя?

– Два-три. И все…!

Бегин выглянул из двери, но ничего увидеть в кромешной темноте снаружи он не сумел – зато по дверному косяку около его лица, срезая щепки, защелкали пули, загоняя его назад.

Снаружи вспыхнули фары, через дверной проем озаряя тусклым светом укрытие опера и следователя. Они были в комнате, в дальних концах которой чернели две двери в другие помещения. Пол засыпан опилками и строительным мусором. Заревел двигатель «ниссана». Рябцев дернулся:

– Они уходят?!

Свет пришел в движение – «ниссан» дернулся назад. Стукнул забор. Свет пополз по противоположной пустующему дверному проему стене, уходя влево.

– Они уходят? Сань?!

Чуть высунувшись из окна, Бегин увидел картину, от которой его бросило в холод. «Ниссан» сдал назад, вильнул в сторону и занял позицию за покореженной и распахнутой машиной Рябцева. А потом он с ревом двигателя рванул вперед, слепя Бегина. «Ниссан» устремился прямо на машину Рябцева. Справа от «ниссана» вспыхнуло яркое пятно, и загремели выстрелы, заставляя Бегина юркнуть за укрытие.

– Назад! – выдохнул Бегин и бросился к противоположной стене. – Назад, б… дь!

Рябцев сорвался с места, ничего не понимая, но заранее содрогаясь от панического предчувствия.

На полном ходу «ниссан» врезался в заднее правое крыло автомобиля Рябцева, разворачивая машину. С грохотом, от которого вздрогнул весь домик, машина опера развернулась и впечаталась в дом, перекрывая дверь. Фасадная стена зашаталась, но устояла. Посыпались щепки и душные деревянные опилки, заскрипели соединения древесных плит, заходила ходуном кровля, вздрогнул пол. Покореженная машина Рябцева перекрыла собой дверь, оставляя лишь узкое окно-бойницу вверху, через которое не способен пролезть человек.

– Суки! – взревел Рябцев, вскидывая оружие.

Бегин был первым. Он метнулся к двери и открыл огонь наугад. Пули прошли сквозь сплюснутый салон машины опера и с треском пробиваемого металла вошли куда-то. Бегин попятился назад, зачем-то все еще держа на прицеле дверь, припечатанную и перекрытую полностью покореженным автомобилем Рябцева.

Где-то рядом «ниссан» снова зарычал. Отъехал назад. Машина Рябцева содрогнулась, залязгала, освобождаясь от давления извне. Но не сдвинулась ни на сантиметр. Двигатель «ниссана» не смолкал, рыча совсем рядом, в нескольких метрах снаружи. Хлопнула дверца, и автомобиль взревел и пришел в движение. Рев чуть стих, исчезнув где-то слева. Затем появился где-то справа.

– Что они делают? – выдохнул Бегин, ничего не понимая. – Они ездят вокруг? Зачем?

«Ниссан» ушел на второй круг вокруг дома. В это время где-то за дверью – так близко, что Бегин снова вскинул оружие – раздался лязг и стук.

– Твою мать, что это?

Рябцев осел у стены. Плюхнув пистолет на колени, чтобы воспользоваться здоровой рукой, выхватил из кармана сотовый телефон. Пальцы не слушались. Он ткнул номер Головина, с которым говорил в последний раз.

– Возьми трубку! Возьми…!

Где-то снаружи что-то странно затрещало. Ничего не понимая, Рябцев сделал шаг к заблокированной автомобилем двери. Услышав этот странный треск, Бенин невольно опустил пистолет. Дрожь прошла по всему телу, от макушки до ног, и он не узнал собственного дикого вопля:

– НАЗАД!

Рябцев не успел отпрянуть. Через секунду огненное пламя вспыхнуло где-то позади покореженного металлического скелета в дверях, а потом раздался взрыв.

Взрывом разломило деревянные плиты вокруг двери. Взрывной волной, рушащей фасадную стену, Рябцева отбросило к стене, обжигая ярким жаром. Автомобиль вспыхнул ярко, озарив светом грязное убежище запертых в нем людей.

А потом внутрь хлынул столб пламени. Завихряясь и треща, огонь рванул до середины комнаты, после чего бросилсяч вверх, к кровле. В мгновение ока яркий красный жар поглотил всю фасадную стену и превратил помещение в раскаленную духовку. С треском прямо в окутывавшее машину пламя рухнул кусок деревянной плиты над дверью, но пустующее пространство тут же заполнилось стеной огня.

Бегин с ужасом смотрел перед собой. В ушах грохотал треск древесины, которую огонь пожирал на его глазах. А в мозгу пульсировал священный ужас, которого он не испытывал 11 лет – и который, как он надеялся, навсегда остался в прошлом.

Вокруг Бегина снова огонь. Он стремительно полз вперед, перебрасываясь на потолок. Косматые рыжие клубки огня падали сверху, поджигая опилки, и через стремительно пронесшиеся секунды пламя заполонило собой половину комнаты.

До крови закусив губу, но не чувствуя ничего кроме леденящего душу ужаса, Бегин обернулся на Рябцева. Тот лежал у стены, отброшенный взрывной волной.

– Володя!

Бегин дернул за плечо. Рябцев что-то мычал – его не было даже слышно, в ушах лишь грохотал треск пожираемого огнем дома.

– Рябцев?!

Тот замотал головой, пытаясь прийти в себя, но его взгляд расплывался.

Чертыхаясь, подстегивающий ужасом Бегин схватил его за шиворот и по полу поволок к ведущей вглубь дома спасительной двери.

Сразу за дверью был крохотный коридорчик – и две новые двери. Первая вела в будущий санузел – грязную клетку с отделанными цементом стенами, половину которой занимали мешки цемента и стоявший рядом запакованный в полиэтилен унитаз.

Бегин уронил Рябцева на пол и бросился ко второй двери.

Это была жилая угловая комната с двумя окнами. Будущая спальня. Когда Бегин оказался внутри, по пыльным окнам скользнул слепящий свет единственной, но от того не менее яркой фары носящегося вокруг дома «ниссана». На прозрачной пластиковой поверхности окон виднелись трещины. Прозвучал еле различимый в треске пожара, который заполонял собой все, выстрел, и в одном из окон появилась новая дырка. Бегин рефлекторно пригнулся и метнулся назад.

Опер садился, держась за голову. За ним была дверь в гостиную, уже полностью объятую огнем. Языки пламени плясали вокруг дверного проема, готовясь прыгнуть и на него. Весь коридорчик был заполнен клубами черного дыма. Рябцев закашлялся и зашевелился, перебирая руками и отползая назад.

– Сюда, б… дь! – крикнул Бегин, еле различив в треске и грохоте пожарища собственный голос.

Он поднял Рябцева и помог ему прыгнуть в санузел. Они упали на бетонный пол. Бетоном помещение отделали совсем недавно, он был еще влажным и липким. Бегин закашлялся. Глаза слезились. Он посмотрел на дверной проем. Огонь угадывался лишь по яркому трескучему свету позади клубов дыма, застилавших собой все.

Рябцев закашлялся так, словно его выворачивало наизнанку.

– Они специально! – захрипел он. – Суки закрыли дверь тачкой и подожгли бензобак! Они хотят спалить нас зажи…!

Он снова закашлялся, теперь содрогаясь всем телом. Бегин слезящимися глазами посмотрел на него. Скачущее зарево плясало на его перепачканном, заляпанном строительным мусором лице. Глаза были красными и мокрыми от едкого дыма. В них стоял жуткий страх – страх смерти.

– …Заживо! – хрипнул Рябцев. Он пытался кричать, но голос не слушался. Черный дым, заполонявший санузел, ел глаза и драл слизистые рта и горла. Рябцев снова содрогнулся от кашля. – И ездят вокруг! Полезем в окна – подстрелят, как собак! Вот и все!

Бегин мотнул головой. Он не видел почти ничего перед собой из-за непроизвольных слез, застилавших глаза от едкого дыма, раздражавшего железы.

Рябцев зашелся кашлем, дергаясь при этом так, словно все его внутренности просились наружу.

– Там остался мой… телефон… Я хотел… Я не хочу подыхать, Сань…

– Мы выберемся, – голос Бегина звучал, словно со стороны, Бегин сам не узнал его. – Слышишь?

Дым становился гуще и чернее, заполняя собой все – отблески трещавшего повсюду огня за облаком дыма были похожи на вспышки молний вглубине густых ночных туч.

Бегин покосился на унитаз, который стоял, облаченный в свой полиэтиленовый скафандр, совсем рядом – нужно было лишь протянуть руку. Бегин так и сделал. Унитаз не был закреплен и гулко повалился на бок, стукнув по бетону. Под унитазом зияла дыра диаметром с голову, отделанная совсем свежим цементом. Бегин тупо смотрел на нее, пытаясь различить что-то сквозь дым и слезы. Дым обволакивал Бегина – клубы черного горячего дыма тянуло внутрь, в эту дыру. Бегин закашлялся, выплевывая изо рта ошметки налипающих на стенках трахеи и бронхов сажи. Встал на колени около дыры.

– Помоги, – прохрипел он. – Есть нож или… Не знаю, ключи. Надо расшырить дырку. Мы пролезем. Володя?

Рябцев не отвечал. Бегин посмотрел на него. Сквозь плавающий между ними дым было видно, что Рябцев сидел у стены, запрокинув голову. Он не двигался.

– Эй. Володя.

Кашляя, Бегин подполз к нему. Рябцев был без сознания. Весь рукав его свитера был залит кровью из раны в вплече. Бегин толкнул его, пытаясь привести в чувство. Голова Рябцева завалилась, и на шапке волос на затылке Бегин различил очертания липкого темного пятна. Рябцев разбил голову, когда его швырнуло назад взрывной волной.

– Володя…

Бегин хотел потрясти Рябцева, чтобы привести его в чувство. Взялся за его руки, но встряхнуть не смог.

– Давай же…

Внезапно куда-то ушли силы. Тело не слушалось, оно хотело лишь покоя. Бегин почувствовал, что снова кашляет – это был нескончаемый приступ, который длился и длился – но сам Бегин вдруг понял, что воспринимает его иначе. Кашель был словно отдельно от него и звучал фоном – как при прослушивании аудио. «Странное ощущение», – лениво удивился Бегин. Мысли едва ворочались в голове. Может, это был и не кашель, а какой-то треск. Или тело было уже отдельно от него и кашляло, а Бегин был где-то в стороне.

Или же он просто отключался от угарного газа и удушья.

Или…

Сквозь треск он слышит голос. Голос Лены

– Ты завтракать идешь?

Нет, это не треск. Это шум воды. Он стоит в ванной и бреется. Половина лица покрыто пеной, вторая половина уже выбрита. Он вздыхает, раздраженный, зачем его дергать и торопить.

– Сейчас! – кричит он. Вертит насадку бритвенного станка с острыми лезвиями под струей горячей, парящей воды, и смывает пену. Он прикасается обжигающей сталью лезвий к щеке, когда раздается этот звук. Он хмурится. Не показалось ли. Звук повторяется. Теперь он узнает звук – это дверной звонок. Кричит, чтобы звук дошел до кухни: – Лена, ты откроешь?

Он двумя движениями сбривает щетину с щеки, прислушиваясь. Ничего. Он опускает вниз ручку крана, выключая воду. Тянет руку к двери и открывает ее.

Входная дверь в конце коридора, который открывается сразу за ванной. Лена уже щелкает ручкой двери. Другой рукой она сжимает кухонную прихватку.

Он холодеет, слыша, как вскрикивает Лена. Она отшатывается назад, пытаясь дернуть ручку двери на себя, но снаружи ее распахивает какая-то сила. И за головой Лены он видит лицо того, кто звонил в дверь.

Животное с золотыми резцами резко выбрасывает руку. На костяшках кулака мелькает металл. Это кастет. Голова Лены запрокидывается, и от удара ее отбрасывает в сторону, на стену. Скалясь и обнажая свои желтые резцы, животное хватает Лену пятерней за лицо и с силой втыкает ее затылком в стену. В звенящей тишине он слышит хруст трескающейся кости. По позвоночнику опускается лед, заполоняя собой все. И он понимает, что это конец.

Роняя бритву, он бросается прямо на животное. Он что-то кричит, не видя ничего перед собой. А потом огненная боль пронзает все его естество, когда бейсбольная бита в руках прыгающей в квартиру бритоголовой твари с рахзмаху опускается на его лицо.

– Нна, падла! Нна, сука!

Он падает, видя лишь сноп кружащих его в своем водовороте искр и чувствуя лишь боль. У него больше нет лица. Вместо лица только боль, которая пульсирует и сжигает огнем все его ткани. А бритая тварь с силой опускает ногу ему на грудь, впечатывая грудину в позвоночник и ломая поддерживавшие ее ребра. И все внутри вспыхивает таким диким адом, что вся вселенная съеживается до размеров его тела.

– …Дыхание учащается!

Половину обзора перед глазами занимает что-то белое, нависающее сверху. В глаза бьет яркий свет. Свет скачет вверх-вниз, и вдруг он понимает, что это собственные конвульсии сотрясают его. Боль такая, что он хочет выть и кричать, разрывая голосовые связи. Но в его горле что-то чужеродное заменяет все пространство.

– Он приходит в себя!..

Боль пронзает все его тело. Он пытается пошевелиться, привстать, но тело больше не служит ему. Сломанная в предплечье рука шмякается о поверхность пола и запрокидывается куда-то в сторону, скользя по липкой крови. Он пытается встать на колени, но ноги не слушаются. Правая нога, со сломанным коленом, дергается в сторону и издает отвратительный царапающий звук. Это торчащая из того, что только недавно было его бедром, кость касается ламината. И одно лишь понимание этого сводит с ума больше, чем боль. Тело бьется в непроизвольных конвульсиях, пытаясь удержаться на этом свете. Струи крови заливают лицо, стекая из разбитого черепа по волосам, коже лба, рассеченным и сломанным бровям прямо в глаза.

Из-за тумбочки он в последний раз видит ноги Лены. Ее трусики и ее обнаженный живот, виднеющийся сквозь полы разорванного халатика. И темную, почти черную змейку крови, которая ползет вдоль ее тела.

– …Проверьте зрачки!

Пытаясь сфокусировать взгляд, он видит силуэт человека в белом. Краем глаза замечает собственное тело, которое трясется и бьется в агонии, закованное в панцирь из гипса.

– Сколько кубиков добутамина?!…

Между ними с Леной вдруг вспыхивает что-то. Сквозь заливающую глаза кровь он видит первый язык пламени, которое, хищно скалясь, прыгает еще ближе. От пламени веет жаром, который

А потом он чувствувет жар. Несмотря на боль, которая кружит его, погружая в свое чрево все сильнее и глубже, он ощущает жар кожей. Он пытается кричать, но слова ревут лишь в его пылающем от агонии сознании. Жар все ближе…

Тяжел дыша, Бегин взрогнул и распахнул глаза. Первое, что он увидел – это пламя, которое лизало балки дверного косяка комнаты, рисуя в клубах дыма высокую букву «П». Дым окутывал собою все. Глаза пульсировали, словно в них насыпали песка. Слез больше не было.

Содрогаясь от кашля, Бегин вдруг понял, где он. Это не сон. Это не продолжение его кошмара. Он пошарил рукой и нащупал ногу Рябцева.

Где-то совсем рядом что-то обрушилось с оглушительным грохотом, и пламя на секунду всосалось наружу, чтобы через мгновение запрыгать по дверному косяку с новой силой.

Бегин закусил губу, чувствуя, что зубами прокусывает ее почти насквозь. Он захрипел, но окружавший его треск поглотил все. Бегин встал на колени. Нащупал унитаз. Щурясь, разглядел дырку в полу.

Нужно было собрать все силы. Бегин заорал, заставляя себя аккумулировать остатки всего, что заставляло его двигать тело все эти годы. Поднял унитаз. И вонзил острый край его днища в цементную кромку дырки. Первый удар отколол лишь кусочек. Бегин поднял над собой унитаз и опустил его вниз резко, вложив в это все силы. С хрустом кусок цемента рядом с Бегиным грохнулся вниз. Посыпалась земля, и кусок цемента, увлекаемый ею, полетел вниз, в темноту, и ударился о пластик.

Пластик?!

Бегин поставил унитаз рядом. Тот покачнулся и с грохотом ухнул вниз. Новый удар.

Пламя метнулось в помещение санузла и заскользило по потолку. Как фонарем, оно осветило дно контейнера, зияющего под дырой в полу. На дне, в жалких полутора метрах от Бегина, лежал унитаз.

– Володя, – жутко прохрипел он. Голосовые связки полыхали от разъедавшего их дыма. Бегин пополз к Рябцеву, силуэт которого дрожал в свете бьюещего от двери света пламени. Схватил его за шиворот и дернул. Воротник свитера Рябцева хрустнул, отделяясь, и остался в руке Бегина. Рыча, заставляя себя собраться, Бегин обхватил безвольное тело Рябцева за грудь и поволок к дыре.

Бегин прыгнул в черноту, не глядя. Ноги ощутили твердый пол, в лодыжку упирался валявшийся рядом унитаз. Из дыры в полу он торчал почти по плечи. Двумя руками, хрипя из последних сил, Бегин подтащил к себе Рябцева и нырнул вниз, увлекая его в подпол.

Они грохнулись на пластиковое дно. Тяжелый Рябцев рухнул на Бегина и придавил его своим весом. Бегин спихнул с себя Рябцева. Тьма была кромешная – лишь за бесформенной дырой в потолке брезжили красные отблески пламени.

Телефон.

Бегин достал сотовый. Разблокировал экран. Связи не было, индикатор сети был на нуле. Бегина сотряс приступ кашля. Исторгая копоть, слюну и мокроту, он сумел все же найти режим фонарика и ткнуть нужный указатель на дисплее.

Они были в узком, около метра, и длинном – около пяти метров – вытянутом прямоугольном пластиковом чане. Стены, пол и потолок из пластика. Пластика не было лишь в районе дыры, где должны размещаться трубы уходящего в чан слива.

Это была канализация будущего дома, еще пустая, ни разу не использовавшаяся и не зловонная.

Бегин направил луч света вперед и вверх. Его надежды оправдались, в сердце екнула надежда. В конце чана, противоположном дыре, в которую они упали, виднелся круглый черный металлический люк.

Отверстие для откачивания нечистот, когда емкость для дерьма заполнится.

– Володя, – хрипнул Бегин, но продолжить он не мог. Его снова сотрясло кашлем. При отсутствии боли судоржный, глубокий и безостановочный кашель кажется чем-то потусторонним – твое тело конвульсирует, стремясь словно исторгнуть внутренности, но ты ничего не чувствуешь. В такие моменты Бегин особенно ощущал свое тело чем-то, что на самом деле находится вне его, а не является им самим.

Не говоря больше ни слова, он подхватил Рябцева за грудь и поволок к люку.

Над дырой обрушилась кровля. Внутрь пластикового контейнера начали прыгать, как крошечный дьявольский десант, снопы пламени. С щипением они упирались в пластик и пропадали, оставляя после себя струйки бьющего вверх дыма. Но за ними прыгали другие.

Бегин подполз к люку. Встал. Выпрямился, уперевшись плечами и затылком в металлическую поверхность люка.

Только бы он не был заперт.

Бегин напрягся и, зарычав от натуги, приподнял крышку. Вскочив на ребро, крышка люка помедлила секунду и со звоном рухнуля рядом с люком.

Бегин стоял, высовываясь из люка, как танкист. Он был в трех метрах от стены дома, который был полностью охвачен огнем. Горячий, но насыщенный кислородом свежий возздух ударил в легкие, пьяня Бегина. Следователь содрогнулся от кашля.

Из-за угла вынырнул «ниссан», рыча двигателем и скользя светом фары по земле. Бегин опустился вниз. Нащупал рукоятку пистолета в кобуре. Его сотрясал кашель. Бегин закрывал рот преплечьем, молясь, чтобы убийцы в «ниссане» не слышали его.

«Ниссан» промчался совсем рядом с люком, но он делал слишком широкий круг вокруг дома. Двигатель проревел над головой и снова затих.

Бегин подхватил Рябцева. Ноги подкашивались. Он подтянул его, выталкивая наружу. Тело повалилось около люка. Рябцев был в глубокой отключке. Или он был мертв. Времени проверять не было. Бегин толкнул, поднимая на поверхность, его ноги.

С оглушительным грохотом в дыру канализационного чана со стороны дома посыпались куски кровли, вспыхивая и разгораясь с новой силой. Языки огня зловеще заплясали, устремляясь к Бегину.

Он подтянулся и вытащил себя из люка на поверхность. Шагнул к распластанному на траве около черной дыры люка Рябцеву. И встал перед ним, защищая от будущей угрозы.

Бегина шатало из стороны в сторону. Он едва стоял на ногах. Но пока ему было нужно стоять. Пока это было кровь из носа необходимо.

За углом дома заскакал свет шарящих по земле фар – «ниссан» убийц заходил на новый круг. Бегин сделал глубокий вдох, отозвавшийся судрожным кашлем. Проклиная все, он достал пистолет из кобуры и медленно поднял руку.

«Ниссан» выскочил из-за угла, делая полукруг. Он нарезал круги медленно, не так, как в начале. Они были уверены, что Бегин и Рябцев уже мертвы. Они просто ждали, когда дом окончательно рухнет, погребя под завалами их жертв, потому что хотели действовать наверняка. Когда свет единственной уцелевшей фары на машине преступников выхватил Бегина, машина дала по тормозам. Водитель не ожидал, что такое возможно.

Зарево охваченного огнем дома давало возможность видеть все. Огонь отражался от черной поверхности «ниссана», прорисовывая его целиком. За проемом для лобового стекла, разнесенного на осколки пулями Рябцева, Бегин различил силуэт человека. Он даже узнал его. Это фото сегодня Бегин видел в ориентировках в кабинете участкового Латыпова.

Антон Машков, уроженец города Орла.

Бегин трижды нажал на спусковой крючок, когда водитель дернулся, и «ниссан» снова тронулся с места, на этот раз устремляясь точно на Бегина. Две пули вошли в лицо Машкова, разрывая содержимое черепной коробки. Третья пронзила горло и перебила шейные позвонки. Машков завалился на руль. «Ниссан» повело вправо, и он ткнулся в стену дома. Тут же радостные хищные языки пламени перебросились со стены на автомобиль. Через несколько секунд пламя взвилось внутри салона, поглощая в своем чреве мертвого Машкова.

Из машины никто не выходил. Никто не стрелял. Больше там никого не было. Отравленный продуктами горения мозг Бегина с трудом осознал этот факт, но упорно отказывался делать следующий вывод.

Исмагилов выбежал из-за противоположного угла здания, привлеченный звуком выстрелов. Он увидел полыхающий «ниссан» и силуэт Бегина на фоне огня. Исмагилов вскинул оружие и открыл огонь.

Первая пуля пронзила бедро Бегина. Он ощутил это как толчок, просто потом почему-то нога отказалась держать его тело, и Бегин упал на колено. Второй толчок был в спину с левой стороны, под лопаткой. Пуля прошла навылет. Бегин услышал чавкающий звук, посмотрел вниз и заметил кровь. Та била из огнестрельной раны на его груди.

Бегин обернулся. Боли не было вообще, но силы стремительно уходили – словно кто-то открыл пробку, и вся жизненная энергия, завихряясь, уходила в образовавшееся отверстие. Даже чтобы поднять руку, Бегину пришлось заставить себя. Рука не слушалась. Пистолет заваливался на бок и никак не хотел брать стреляющего в Бегина человека на прицел.

А потом сознание, которое стремительно покидало пронзенного пулями Бегина, различило лицо убийцы. Исмагилов. Оперативники из убойного ехали задерживать его – и умерли там, на месте. Исмагилов был стрелком банды. И бог знает, сколько человек он убил.

Энергично шагая к Бегину, Исмагилов снова выстрелил. Пуля прошила правую сторону груди Бегина, в районе ключицы. Снова чавкающий звук разрываемой плоти, тошнотворный запах собственной крови и полное отсутствие боли. Слабость накатывала все сильнее.

Бегин попытался выровнять пистолет, чтобы взять Исмагилова на прицел. Проклятая рука отказывалась слушаться. Она внезапно потяжелела, будто на нее навесили гири.

Бегин подумал о Рябцеве, которого он только что вытащил из огня. Если Бегин упадет, Рябцев получил контрольный выстрел в затылок. И все будет напрасным.

Зарево пламени от огнедышащего дома сверкнуло в глазах Исмагилова, которые были полны осознания своей победы.

«Один точный выстрел. В этой жизни от тебя никто больше не потребует ничего. Один точный выстрел – и ты свободен».

Это оказалось на удивление легко. Сознание смогло подчинить тело, которое стремительно лишалось крови и сил. Бегин нажал на курок. Пуля вошла в правый глаз Исмагилова. Его голова дернулась назад, и он упал вниз, перед смертью успев нажать на спусковой крючок. Но при падении его рука вскинулась вверх, и пуля ушла в небеса.

Бегин выронил пистолет.

Теперь он свободен.

Он вспомнил о Лене, последний сон о смерти которой видел лишь несколько минут назад. Вся его жизнь, как описывают это некоторые, не промелькнула перед его глазами. Бегин просто осознал, что конец пришел. Когда сознание покидал его тело, и он, закатив глаза, рухнул лицом в траву, Бегин даже успел поблагодарить жизнь за любовь, которую был счастлив испытать когда-то, и за смерть, которой судьба, сжалившись, все-таки наградила его. А потом просто отпустил себя и позволил стремительно подхватывающей и уносящей его черной реке сделать все остальное.

 

Глава 17

– Бордель в Балашихе. Кто подбросил туда оружие?

– Рахим.

– Какой Рахим?

– Рахим Ильнусов.

– Кто он такой? Член банды?

– Был.

Расков угрюмо посмотрел на Нестерова. Тот, почувствовав, что сказал то, чего ему говорить не стоило, опустил глаза и уставился в гладкую поверхность стола.

– Когда был? И куда делся потом?

– Был, когда я к ним присоединился. Когда мне… предложили войти в долю. Рахим был с ними. Он был их водителем. До меня.

– С его участием совершалось первое нападение?

– Наверное. Мне не говорили. Не рассказывали.

– И куда Ильнусов делся потом?

– Я не знаю.

Нестеров был небритым. На лице следы недавних травм, которые уже заживали. Спортивный пропахший камерой и потом костюм, угрюмый подавленный взгляд.

Допросы велись шестой день подряд. На допросах присутствовал адвокат. Предварительно сделку заключили лишь с Нестеровым, и он относительно охотно давал показания. По договоренности с адвокатом, защитник не вмешивался в разговоры, а лишь фиксировал происходящее.

Что касается остальных членов банды, задержанных и содержащихся в различных камерах СИЗО, в каждой из которых велась самостоятельная внутрикамерная разработка с помощью агентов оперативной части следственного изолятора, то все они молчали. Кто-то колебался, кто-то выдвигал легенды, кто-то валял дурака – но по делу не говорил никто.

– Что значит, не знаю? – прочорчал Расков. – Его полиция задержала? Или он решил соскочить? Или Томилин и Латыпов решили его выгнать? Или захотели от него избавиться?

– Я не знаю, – пробормотал Нестеров. – Он просто исчез однажды и все.

– И ты ничего не спрашивал? Или спрашивал? Неужели тебе не было интересно?

Нестеров поколебался.

– Мне сказали, что он уехал.

– Куда уехал?

– Куда-то. Уехал из города. И больше не появится. Больше я ничего не знаю.

– Хорошо. Вернемся к борделю в Балашихе. Как Рахим туда попал?

– Он знал тех, кто держит этот бордель. Он там раньше бывал.

– Откуда он их знает?

– Там работал его брат.

– Что за брат?

– Мы не знакомы. Я его не видел никогда. Только слышал пару раз про него. Его звали Аман, или Азамат… Как-то так. Точно не помню.

– А звонок в ФСБ? Когда вы назвали адрес этого борделя? Чья была идея?

– Мне не говорили, чья была идея. Просто Томилин сказал, что надо позвонить. Сказал, что говорить. Остальные уже в курсе были.

– Кто совершил звонок?

– Коломоец.

– Эдуард Коломоец?

– Да.

– Почему он?

– У него язык подвязан. Так сказал Томилин. Они все решили, Коломоец не спорил, не спрашивал, почему. Он был согласен позвонить.

– Ты присоединился к банде полтора месяца назад?

– Где-то так. Я не помню точный день. Ну, дату.

– Сергеева убивали при тебе?

Нестеров поморщился. Говорить об этом эпизоде ему не хотелось.

– Да.

– То есть, ты был за рулем?

– Да.

– Вы выехали, чтобы просто подстрелить кого-то? Или вы целенаправленно охотились на Сергеева? Какие были инструкции?

Нестеров попросил закурить. Расков пододвинул к нему пепельницу и пачку сигарет с лежащей сверху зажигалкой. Нестеров жадно закурил. Выдохнул с придыханием, словно его колотило, хотя внешне эта дрожь никак не проявляла себя.

– Нужно было убить именно Сергеева.

– Как это удалось? Как вы на трассе выследили именно его? С помощью жучка?

– Да. Он был на его машине.

– Кто его закрепил и когда?

– Я не знаю. Незадолго до этого, наверное. Батарейки в жучке хватает на двое суток и все.

– Почему убили Сергеева?

– Латыпов, – буркнул Нестеров.

– Что – Латыпов? Он приказал?

– Ему это нужно было.

– Зачем? Что тебе рассказывали?

– Не мне, нам. Томилин говорил, что участковый… что он тянул с Сергеева деньги. Тот отказался платить. На своем участке Латыпов несколько таких мест на деньги поставил. Ну, крышу им выставил. Сергеев отказался платить. Тогда Латыпов решил вообще отжать его кафе.

– Как?

– Он знал, что у Сергеева из родни была только мать. Старая. Если он умрет, кафе будут продавать. Латыпов хотел, чтобы мы вложили деньги в это кафе и забрали его себе.

– Зачем?

– Это было хорошее место. Так сказал Томилин. Хорошее место на въезде в город. Его можно использовать, как перевалочный пункт. Как склад.

– Склад чего? Перевалочный пункт – для чего?

– Я не знаю, – Нестеров опустил голову, выдыхая дым. – Мне ничего такого не говорили. Я не знаю всех раскладов. Я был просто водителем.

– Ладно. Вернемся назад. В банде люди со всех уголков России. Тольятти, Липецк, Казань, Забайкальский край… Как вы объединились? Ради чего?

– Помогали продавать анашу Гоблина. Искали бегунков-дилеров.

– И продавали бы дальше. Зачем убивать водителей?

– Чтобы… – Нестеров взмахнул рукой. – Чтобы замаскировать убийство Сергеева.

Расков откинулся на спинке стула. Протянул руку к сигаретам и тоже закурил. Буравя глазами Нестерова, он холодно произнес:

– Я не кретина сильно похож? Ваша банда положила троих до Сергеева и еще кучу народу после, включая сотрудников полиции. Кто будет поднимать на уши весь регион, только чтобы замаскировать убийство одного человека? Ради маленького кафе, которое стоит почти столько же, как и любая машина тех, на кого вы нападали? Не строй из меня дурака, Нестеров.

Вмешался доселе молчавший адвокат:

– Мы договаривались, Станислав Викторович.

– Да, я помню. Но мы договаривались говорить откровенно. Сейчас ваш клиент мне откровенно врет. Будет врать и дальше – никакой сделки не будет. А если шепнуть остальным, что Нестеров пытался сдать их, то все они дружно сделают его паровозом.

Нестеров побледнел. Не желая ссориться с сотрудником ФСБ, но помня о долге, адвокат кашлянул:

– Станислав Викторович, давайте без угроз. Хорошо?

– Я устал, – пробормотал Нестеров, не глядя на Раскова, – мы уже давно тут сидим. Я хочу назад в свою камеру.

Когда конвоир вывел Нестерова из допросной, Расков задумчиво покосился ему вслед. Подполковник беспокоился, и ему было о чем беспокоиться. С момента ликвидации последних остававшихся на свободы членов группировки, то есть почти неделю, ситуация не стала яснее. Причины возникновения банды ДТА и, главное, резон нападений и жестоких убийств водителей на трассе М-4, до сих пор были окутаны мраком. Силовики могли только предполагать и строить догадки.

***

Веки не слушались. Когда он попытался открыть глаза, то увидел лишь узкую полоску рябящего света. Потом была боль, которая подхватила его и унесла назад в темноту и беспамятство.

Ему снился огонь. Снились обезображенные лица, половину из которых он не мог различить. Снились крики, какие-то голоса. Они кричали, матерились. Все это было как в тумане. Истошные вопли и перекошенные лица рождались где-то в глубине сознания и проваливались назад во мрак. Даже во сне он наблюдал за этой картиной словно со стороны и искренне недоумевал, в чем дело.

Потом он снова проснулся. Глаза смогли открыться наполовину. Он увидел свое тело. Нога, закованная в гипс выше колена. Стойка с капельницей, в которой лениво колыхалась какая-то жидкость. Она сочилась по трубке и уходила вниз, к нему.

Его снова поглотила темнота. На этот раз не было ничего. Но потом где-то в его груди проснулось ощущение, которое заставило его распахнуть глаза, и он услышал собственный сдавленный стон.

Перед глазами появилось светлое пятно, а в ушах стоял какой-то гул. Пытаясь сфокусироваться, он увидел, как пятно постепенно преобразовывается в человека в белом халате, нависающего над ним и что-то говорящего. Это была молодая женщина. Большие круглые глаза.

– Вы меня слышите? – как сквозь толщу воды, донесся до него слабый далекий голос.

– Да, – ответил он. Голос был хриплым, и это короткое слово отдалось мучительной ноющей болью в глотке.

– Постарайтесь не говорить, хорошо? Вы еще очень слабы. Слышите меня?

– Где я?

– В больнице. Отделение интенсивной терапии. Вы помните, что…?

Темнота проглотила ее вопрос.

Когда он снова пришел в себя и слабо пошевелился, то услышал собственный стон. В груди саднило, словно в ней кто-то ковырялся острым ножом, раздирая плоть. В помещении был полумрак. Он слабо покосился в сторону. Рядом стоял какой-то медицинский аппарат, высвечивая на табло зеленоватые квадратные цифры. Он повернул голову в другую сторону. Окно с вертикальными полосками жалюзи. Сквозь полоски было видно полумрак неба и черные ветки раскинувшегося за окном дерева.

Он закрыл глаза. Боль в груди не уходила. Он попытался пошевелиться, и тут же раскаленным огнем взорвалась боль в его бедре.

Он широко распахнул глаза, наконец осознав, что чувствует.

Боль. Это была боль. Ему больно. Ему больно так, что он просыпается от боли и стонет.

Шок от этого был таким, что у Бегина перехватило дыхание. Он попытался пошевелиться, и боль снова взорвалась в грудной клетке. Тупая ноющая боль, чем-то похожая на зубную, но в десятки, сотни раз сильнее.

Бегин услышал топот легких ног по устланному линолеумом полу.

– Не шевелитесь! Вы что? Вам нельзя!

Он узнал голос медсестры. Теперь он слышал ее отчетливо. Открыв глаза, Бегин увидел ее рядом. Женщина поправляла катетер с капельницей, торчавщий из вены в его правой руке.

– Хорошо, – произнес он. Сглотнул. Во рту было сухо, а ощущение было такое, словно он проглотил острый, покрытый шипами камень. – Мне больно глотать.

– Вы были подключены к аппарату искусственной вентиляции легких. У вас в горле несколько дней была пластиковая трубка.

– Вы не понимаете….

Бегин закрыл глаза. Он вдруг почувствовал комок в горле и слезы, которые непроизвольно возникли в уголках глаз, расплываясь по закрытым векам.

– Что? Что с вами? Скажите, я попытаюсь помочь! Вызвать врача?

– Вы не понимаете, – произнес Бегин, чувствуя, как дрожжит его и без того слабый, будто могильный, голос. – Мне больно. Мне – больно. Я чувствую это. Я чувствую.

– Обезболивающее? Я зову дежурного врача!

Медсестра бросилась было к двери, но Бегин остановил ее:

– Стойте. Не надо.

– Что? – медсестра недоумевала. – Вы уверены?

– Да. Пока не надо. Не сейчас. Дайте мне… почувствовать это.

Медсестра хмурилась, наблюдая за странным пациентом. Его лицо было перекошено от боли, он даже стонал сквозь зубы. Но одновременно было в нем что-то мимолетное, указывающее, что он наслаждается этим ощущунием.

Медсестра все-таки выскользнула из палаты и засеменила по коридору к ординаторской. Бегин остался один. Он чувствовал боль в груди. По болевому ощущению он мог даже сказать точно, где находится рана. Он чувствовал боль в ноге. Он был жив – и он чувствовал боль.

Бегин понятия не имел, почему кто-то или что-то оставило ему жизнь. Бегин точно помнил сейчас, что все было кончено. Ему даже казалось, что он наблюдал со стороны свою истекающую кровью плоть, и его уносило куда-то. Но сейчас он был жив, лежал в больничной палате и испытывал самую настоящую боль.

Бегин почувствовал, что плачет. Он поднял левую руку, чтобы вытереть глаза. Рука была тощей и изможденной. Смахивая влагу с глаз, Бегин догадался, в чем причина. Последние 11 лет физическая боль не просто отсутствовала. Она скапливалась внутри и терзала его душу, выворачивая наизнанку.

Сейчас у нее появился шанс уйти. Уйти так, как она уходит у всех остальных людей в это мире. Через тело.

Когда в палату прибежал врач, Бегин снова отключился. Приборы показывали, что состояние больного стабильно. А на его щеках виднелись мокрые полосы от слез.

***

– Евгений. Уже полторы недели мы ходим вокруг да около. Ты прояснил некоторые второстепенные вопросы, но ни на один основной вопрос ты не ответил. Так не пойдет. Если тебе нужна сделка, ты должен дать нормальные показания, а не вилять и постоянно повторять «Я не знаю, я не в курсе».

Нестеров мучительно вздохнул.

– Меня не во все посвещали.

– Можно поспорить. Ты бывал в оружейке у Кареты. Там же бывали и остальные. Не исключаю, что у вас там было что-то вроде общих сборов, на которых вы обсуждали дела и проблемы, строили планы и так далее. Ты был в курсе, кто покрывал банду в полиции. Так что ты знаешь очень многое. Просто не хочешь говорить об этом. Почему?

Нестеров потянулся к сигаретам, но одернул собственную руку, поняв, что курил только что. Он нервничал, и это было видно невооруженным глазом. Расков пристально следит за его глазами, которые снова забегали, боясь встретиться со взглядом подполковника.

– Что вы хотите?

– Ты знаешь. Я спрашиваю у тебя это каждый день. Каждый день одно и то же. Зачем убивали водителей? – Нестеров молчал. – Исмагилов и Коломоец, Томилин и Халилов, Карамышев и Мансуров. Каждый эпизод – новые люди и немного другая тактика нападений. Во время каждого эпизода вы не взяли практически ничего, кроме мелочи. Так ради чего все это? Только не говори мне снова, что тебе не рассказывали. Ты шел на убийство вместе с остальными, просто ты был за рулем. Пусть ты не стрелял, но ты был с ними. Зачем ты шел на это?

Нестеров протяжно выдохнул. Сжал кулаки.

– Нам платили.

– Что?

– Каждому из нас платили. Хорошо платили. Мы делали это ради денег. Ради того, ради чего и все идут на… такие вещи.

Расков нахмурился.

– Платили? И кто же платил?

– Томилин распределением занимался. После него должен был появиться кто-то еще.

– Распределением? – прищурился Расков. – А откуда брались деньги?

– От торговли анашой.

– Гоблин подчинялся Латыпову?

– Вроде того.

– Подожди. Ты хочешь сказать, что Гоблин занялся наркоторговлей и наводнил марихуаной половину Подмосковья. А выручка от продажи наркотиков шла на оплату убийств? Вы получали за них деньги?

– Как я понял, да. Так все это было устроено.

– Зачем?

Нестеров все-таки взял сигареты. Его руки, которыми он привычно чиркнул зажигалкой, машинально по-привычке прикрыв пламя огня от ветра, чуть дрожали.

– Хорошо, – Расков решил уйти чуть назад, чтобы вернуться к этому моменту позже. – Ты сказал, что Томилин занимался распределением денег.

– Да.

– А после него должен был появиться кто-то еще. Так ты сейчас сказал. Что это означает?

– То и означает. После Томилина будет… будет назначен кто-то еще.

– Что значит «после Томилина»? После того, как Томилин – что? Как его схватят, поймают, убьют? После того как он состарится и умрет своей смертью?

– После того, как… – Нестеров протяжно выдохнул дым. – После того, как Томилин уедет.

– Куда уедет?

– Туда же, куда и все. Туда же, куда и Рахим, и остальные перед ним.

– И куда же?

Нестеров сжал кулаки и поднял затравленный взгляд на Раскова. Это было резко и неожиданно, во время всех предыдущих допросов он сохранял спокойствие.

– Послушайте, я ведь жить хочу. Меня ведь достанут, если я трындеть обо всем начну.

– Кто достанет?

– Те, кто… Те, кто все это придумал и создал. Б…, да они… Я сам видел, как они отправляли тех, кто научился убивать, за границу. Им давали паспорта, которые не отличишь от настоящих, и пацаны уезжали из страны. Воевать и убивать, понимаете? Не одно-двух человек, как здесь, а убивать по-настоящему. На месте их уже ждали. Это… у них целая система, или как это называется, структура. Они связаны с очень многими, там огромные бабки крутятся. Это бабло от анаши, это ведь фуфло просто! Это был повод. Через анашу на нас всех и вышли. Они уже знали все. Кто за что сидел, кого за что ищут… И предложили хорошие бабосы за то, что мы умеем. Или чего не умеем, но нас научат.

Расков был поражен, и ему пришлось приложить немалые усилия, несмотря на привычку хранить непроницаемую невозмутимость, чтобы это не отразилось на лице. Все, о чем он говорил с самого начала. Все, над чем он работал с первого дня участия в работе штаба по поимке банды ДТА. Все внезапно приобрело смысл и очертания.

– Тренировочный лагерь, – сказал Расков. – У вас был тренировочный лагерь.

Щека Нестерова дернулось. Затушив сигарету, он тут же потянулся к следующей.

– Типа того. Мы называли это просто база.

– Где она находилась?

– Нигде. Самой базы не было. Мы все и были базой. Не было определенного места. Были точки. Несколько явок. Одна из них – та, в которую на случай провала должен был уехать Томилин. Уехать туда и ждать инструкций.

– От кого? От Латыпова?

– Нет. Латыпов… он просто делал грязную работу. Прикрывал, отмазывал. Получал инструкции. Был типа посредником. Между нами всеми и… и теми, кто стоял за всем этим. Латыпова тоже… как бы это сказать… завербовали.

– Кто? – Расков подался вперед. – Кто завербовал? Кто стоит за всем? Ты его знаешь?

– Его пару раз боссом называли. Несколько раз я возил Томилина на место, где они встречались с ним. Самого босса я не видел.

– Что ты о нем слышал? Кто он? Томилин ведь говорил о нем что-нибудь?

– Послушайте, – Нестеров решительно выдохнул. – Я прямо сейчас могу подписать себе смертельный приговор, если буду и дальше трепаться. И я… я больше ничего не скажу. Пока мы не договоримся.

– Что? – Расков стиснул зубы. – Парень, мы с тобой уж договорились.

– Нет. Да, я боюсь. Вы бы на моем месте тоже боялись. Я жить хочу. Когда я ввязался в это, я ведь не знал, во что именно вляпываюсь. Вначале все звучало круто, пока я не допер, кого из нас готовят… – Нестеров помотал головой, заглушая панику и сосредотачиваясь. – Мне нужна полная безопасность. Я хочу выйти. Сменить имя. Только так меня не найдут. Иначе мне по-любому конец. И если я расскажу все, что знаю… Все, что слышал… Я хочу точно знать, что я буду под защитой. Что у меня будет шанс соскочить и живым остаться. Пока вы не сможете гарантировать все это, я больше не скажу ни слова.

***

Оказалось, что Бегин находился в больнице целую вечность. Когда его доставили в медучреждение, он был при смерти. Еще в пути остановилось сердце, но благодаря дефибриллятору его удалось запустить снова. В первые же часы ему сделали срочную операцию, котрая длилась пять часов. Потеря крови была критической, но врачам удалось его вытащить. Через трое суток открылось еще одно внутреннее кровотечение, и не приходящего в сознание Бегина отправили на очередную операцию. После этого его, напичканного препаратами и подключенного к множеству приборов и датчиков, оставили в покое, но он находился под постоянным наблюдением. Когда стало понятно, что Бегин будет жить, его перевели из реанимации в интенсивную терапию.

Впервые Бегин пришел в себя он только через две с половиной недели.

Еще через неделю он смог окрепнуть настолько, что находился в сознании большую часть дня.

Все это время к нему никого не пускали.

Боль сопровождала его все время. Как объяснил лечащий врач, в первые дни после того, как он начал приходить в сознание, то выныривая из забытья, то снова в него проваливаясь, боль была такой сильной, что они были вынуждены пичкать его сильными обезболивающими препаратами – иначе был большой риск смерти от болевого шока – сердце и центральная нервная система не справлялись. Сейчас Бегин предпочитал обходиться минимумом анальгетиков, пока ноющая боль иногда, особенно к вечеру, не усиливалась настолько, что терпеть было нельзя. Тогда ему делали укол, прямо в торчащий из вены катетер, и Бегин забывался неспокойным сном.

Несколько раз ему снились кошмары. Они отступили и преследовали его далеко не каждую ночь, но иногда возвращались. В сознании все спуталось. Теперь он видел Лену, которую на его глазах расстреливали бандиты. Или животное с золотым резцами и бритую тварь, которые расстреливали его в грязном полыхающем недострое. Пару раз он просыпался в мокром поту, пытаясь утащить умирающую Лену от огня по каким-то подземным ходам и катакомбам. Смешалось все.

Через несколько дней приехал невропатолог из медицинского центра, в котором на постоянной основе обследовался Бегин. Он изучил историю болезни, долго говорил о чем-то с лечащим врачом, а затем около получаса распрашивал Бегина о самочувствии. Бегин спросил у медика, почему болевые ощущения вернулись. Тот отделался пространным ответом, сводящимся к тому, что природа возникновения анальгезии в большинстве случаев, в том числе в случае Бегина, мало изучена и плохо поддается анализу. Но фактом было то, что анальгезия ушла. Возможно, окончательно. Возможно, она еще вернется. Это все, что выяснил Бегин.

Еще через пару дней на пороге палаты появился Рябцев. Широко улыбаясь, он провозгласил:

– Здорово, стрекоза наоборот!

– Почему стрекоза? – слабо буркнул Бегин.

– Ну, как. Помнишь в басне? «Лето красное пропела». А ты половину лета не пропел, а проспал. Я и говорю – стрекоза наоборот, ёпте.

Бегин чуть улыбнулся.

– Долго придумывал?

– Ну какое-то время, – хохотнув, признался Рябцев.

Он сел рядом, пододвинув табуретку. Рябцев выглядил свежим. О его ранениях говорили лишь квадратик из сложенных слоев бинта на затылке, прикрепленная пластырями к выбритой коже черепа, и повязка на груди, на которой лежала левая рука.

– Как ты?

– А как выгляжу?

– Херово.

– Ну вот тебе и ответ.

– Тебя еле вытащили, ты знаешь?

– Мне сказали.

Рябцев поколебался.

– Меня через три дня уже отправили домой. Я это… каждый день приходил. Можешь у медсестер спросить, я всем им тут плешь проел. Но меня не пускали, уроды. Сами тут табуном пасутся, а мне и на пять минут нельзя заскочить, что за дела? Сегодня первый раз разрешили.

Бегин кивнул.

– Спасибо. Рад тебя видеть. Сам-то ты как?

– Да у меня что, ерунда. Плечо, сука, ноет только. Там его зашили, так оттуда гной лезет постоянно. И нитки эти долбанные торчат. К врачу на перевязку прихожу, говорю: «Разуй глаза, эскулап, у меня там загноение какое-то!». И что ты думаешь? Они все, б… дь, вскрывают, чистят и снова повязку накладывают. А через два дня – опять гной. Я задолбался уже. – Рябцев запнулся, встретив ироничный взгляд Бегина. – Мда, прости. Я увлекся. Тебе-то похуже, наверное…

– Терпимо. Как твои дела?

– Говорю же, я как новенький…

– Нет. Работа. Семья. Как там? На тебя заявление подали, как я помню.

– Мда, – Рябцев невесело улыбнулся. – Подали… Заявление завернули. Меня могли закрыть, потому что я тому уроду сломал нос, выбил зубы и вообще знатно ему рожу начистил. Правильно ли я сделал? Не знаю. Но я бы сделал это снова. Ход делу не дали. Это был личный приказ Лопатина. Но мне поставили условие.

– Какое?

– Ход делу не дадут, если я напишу заяву и добровольно уйду из органов.

Бегин скосил взгляд на Рябцева. Тот развел руками – мол, что поделаешь.

– Ты больше не полицейский?

– Как видишь.

– И где ты сейчас?

– Лечусь дома. Потом попробую найти что-нибудь… – Рябцев ухмыльнулся. – Может быть, водителем пойду к какому-нибудь коммерсу. Опыт у меня есть.

– Ты плохой водитель, – не выдержав, хмыкнул Бегин. Они посмеялись, и Бегин тут же пожалел об этом – от сотрясения грудной клетки швы затрещали, и все тело пронзила боль. Рябцев вскочил, чтобы бежать за помощью, но Бегин махнул рукой – это не нужно.

– А жена? Вернулась?

Рябцев просто покачал головой. Дальнейшие вопросы были бессмысленны.

После паузы теперь уже бывший опер сказал:

– Спасибо тебе, Сань. Ты мне жизнь спас. Спасибо. Я никогда этого не забуду. Ты всегда можешь на меня рассчитывать. Просто знай это.

Бегин кивнул. Затем невесело хмыкнул мыслям, которые роем витали в голове.

– Странно все это. Знаешь, что такое дежа-вю? Когда ты видишь что-то, что как будто уже встречал, но не помнишь, где. А мы с тобой… та история на трассе… Это было очень похоже на историю, которая приключилась 11 лет назад. Тоже кровь. Тоже огонь. Тоже те, кто хочет тебя убить. И я вот тут лежу, пялюсь в потолок с утра до вечера. Когда-то я точно так же валялся год в больнице. И тоже пялился в потолок. И тоже вспоминал пожар, который должен был меня сожрать и покончить со всем этим. Но почему-то не покончил. И вот сейчас я снова живой. Странно все это. Знаешь, что самое отвратительное в том, что люди называют страданием? Ее бессмысленность. Какой в этом смысл? Какое, к черту, послание? Нахрена проходить через одно и то же снова и снова?

Рябцев вздохнул.

– Ты сам говорил. Ничего не бывает зря. Я ведь тоже много думал об этом. Сань, если бы тогда 11 лет с тобой той беды не приключилось… Мы бы сейчас здесь не сидели. Нас бы просто не было. Понимаешь? Та хрень испоганила тебе всю твою жизнь, я знаю. Анальгезия превратила твою жизнь в ад, как я понял. И это хреново, врагу такое не пожелаешь. Но она же спасла нам обоим жизнь. Ничего не бывает просто так, ты сам говорил. Если в чем-то ты не видишь смысла – надо просто подождать. И картинка прояснится.

Бегин на секунду прикрыл глаза.

– Я уже думал об этом. Если включить логику, то все правильно. Это логично и математически правильно. Как в уравнении. Но легче как-то не становится. Внутри то же самое. Одна чертова пустота.

Рябцев помолчал. А потом пристально посмотрел на Бегина.

– Я знаю, что ты сделал.

– О чем ты?

– Помнишь, когды мы сидели в баре около конспиративной квартиры. Мы еще надрались тогда, как собаки. Ты мне рассказал про свою жену. Как она умерла.

– И что?

– На меня тогда это большое впечатление произвело. – Рябцеву было нелегко говорить. – Не каждый день такое слышишь… Я потом проверил все. Чисто любопытство, знаешь. Я в архивах нашел информацию о том деле. Тех двоих, которые убили твою жену и чуть не убили тебя – их ведь установили почти сразу. Они были членами банды, по которой ты работал. Дорожной банды. Убивали таксистов, а тела сжигали. И те двое… Один из них был бритоголовым, да? Точнее, не бритоголовым даже, а просто лысым – у него какая-то болезнь была, волосы не росли. Он в розыске до сих пор. Уже десять лет о нем нет вообще никакой информации. Как испарился. А второй, главарь той банды – у него были золотые зубы. Кличка Фикса. Его труп нашли через полтора года. В лесу. Его сожгли заживо. Облили бензином и сожгли. Только по зубам его и смогли опознать… – Рябцев сделал паузу. – Это ведь ты? Ты все-таки нашел его. И отомстил за жену. Да?

Бегин не ответил. Все эти дни он лежал на больничной кровати, смотрел в потолок и думал. Больше ему ничего не оставалось. Бесконечное копание в прошлом сводило с ума и вызывало головную боль, о существовании которой он за последние десять лет успел позабыть.

– Хочу, чтобы ты знал, – подал голос Рябцев. – Я бы тоже так сделал. Ты поступил правильно. Эта сука заслуживала смерти. Ты ведь винишь себя в этом, да? Все эти годы? Что не уберег жену. А потом – что сделал это, потому что должен был, но это все равно терзает тебя и не дает покоя. Я угадал?

Бегин вздохнул, но это прозвучало, как стон.

– Володя, я не хочу об этом говорить.

Тот понимающе кивнул.

– Пойду я, наверное. Мне сказали, 15—20 минут, не больше. Так что не буду засиживаться. Ты отдыхай, поправляйся. Я завтра забегу. Тебе принести что-нибудь?

Бегин покачал головой. Он старался не смотреть на Рябцева. Тот понимал, почему, и не задавал вопросов.

У двери Рябцев обернулся.

– Мир это и белое, и черное, и серое, – хмуро покачал головой Рябцев. – Выдерни один слой – и мир уже не будет миром. В сером слое живем все мы, обычные люди. Мы серые – в нас одинаково намешано и черного дерьма, и белого мармелада. В белом слое живут, наверное, идеалисты, святые и психи. Ты жил в черном. И жил там слишком долго. Поверил, что все катится к чертям. Все висит на токой нитке в ожидании большого п… деца. Но не будет никакого большого п… деца. Сдохнем мы, сдохнут все, кого мы знаем. Придут новые поколения, или все человечество вымрет к чертовой матери, а венцом творения станут тараканы и обезьяны. Жизнь будет продолжаться. Только без нас. И жизни плевать, что мы о ней думаем. Мы для нее никто. А ты, дружище… Ты слишком долго смотрел в пропасть, вот что я тебе скажу. И сам не заметил, как эта пропасть стала частью тебя. Может быть, в этом и есть послание, которое мир пытается до тебя донести. Пора возвращаться.

***

Силовики тянули несколько дней. Сначала с Нестеровым снова поговорил Расков – и убедился, что тот не собирался отступать от своего ультиматума. На следующий день Нестерова вызвали в допросную, где его ждал следователь из Следственного Комитета, который уже несколько раз допрашивал арестованного – фамилия следователя была Мальцев. Он обстоятельно и подробно распросил Нестерова обо всем, что тот сказал в ходе допросов ранее. Еще раз поинтересовался условиями Нестерова, при которых тот согласен пойти на сделку.

Нестеров повторял одно и то же – и Раскову, и Мальцеву. Он был готов назвать имена и обрисовать всю схему – по крайней мере, ту ее часть, о которой ему было известно. Но лишь при условии, что его проведут по программе защиты свидетелей государственного обвинения. С обязательной охраной на время следствия и суда. И с гарантией, что после приговора над уцелевшими членами банды и их истинными руководителями, которых согласится назвать Нестеров, ему позволят исчезнуть. Новое имя, новый адрес, новая жизнь.

В этот вечер, сидя в одиночной камере изолятора и уплетая нехитрый ужин, который принес конвоир и просунул в узкое оконце в металлической двери его казенного пристанища, Нестеров думал, куда он поедет. Он был на самом деле готов назвать имя. Это было правильным. Потому что взамен он получал свободу.

Нестеров всегда хотел жить на море. Теперь у него был такой шанс. Он переедет куда-нибудь в Анапу, или в Геленджик, где бывал лет 15 назад с родителями. Или даже в Сочи. Устроится там водителем или таксистом. В курортный сезон, об этом знали все, на Черноморском побережье крутились огромные деньги.

А обо всем остальном он забудет, как о страшном сне.

Кашлянув, Нестеров не придал этому значения. Запихнул вилку с макаронами в рот и вернулся к своим авантюрным мыслям. Но затем он кашлянул снова, на этот раз гораздо сильнее. Макароны вылетели изо рта и рассыпались по столу и стоящей на ней жестяной тарелке.

Нестеров опустил глаза и с изумлением увидел, что частично пережеванные в кашу макароны, покинувшие при кашле его рот, были подозрительно красного цвета.

Все еще недоумевая, Нестеров провел тыльной стороной ладони по губам. На коже остался кровавый след. Он открыл рот и засунул пальцы, проведя по зубам. Пальцами Нестеров почувствовал что-то тягучее и теплое. Вытащив их, Нестеров похолодел и внутренне содрогнулся. Пальцы были в крови. Капли свежей красной крови стекали по коже к ладони и костяшкам.

Паника захлестнула его с головой. Нестеров попытался вскочить, броситься к двери и заорать что есть силы, привлекая внимание дежурного конвоира. Тогда его спасут и все будет в порядке. Но тело почему-то одеревенело и не слушалось – оно было словно чугунным, словно чужим. Даже подняться на ноги Нестерову удалось с большим трудом. Он открыл рот, чтобы закричать, и вдруг понял, что не может вымолвить ни слова. Он просто промычал, и с мычанием поток крови вырвался из его глотки, стремительно преодолел пространство внутри ротовой полости и хлынул на грудь.

Нестеров чувствовал, как он истекает кровью, но ничего не мог с этим поделать. Жуткий липкий ужас сковал все его тело. В глазах потемнело. Последней его мыслью было понимание того, что его достали гораздо раньше, чем он мог предположить. А потом Нестеров рухнул на стол. Он снес своим телом тарелку с макаронами, которая, звеня, отлетела в угол камеры, и начал медленно сползать со стола. В этот момент Нестеров чувствовал лишь конвульсию, которая родилась где-то в груди и выталкивала кровь из его организма, которой он заливал себя и привинченный к сырому полу тюремный стол.

Когда Нестеров сполз со стола и рухнул на пол, он был уже мертв.

 

Глава 18

Жизнь продолжалась.

Еще через несколько дней Рябцев привез Бегину в палату небольшой телевизор. Довольно старенький, – по словам Рябцева, это был их первый с Викой телевизор, который отправился в кладовку и пылился там четыре года с тех пор, как они купили плазму. Рябцев даже приволок антенну и потом долго ее крутил и настраивал, ловя сигналы. Все, чтобы отвлечь Бегина от многочасового созерцания больничного потолка.

В один из дней к нему в больницу приехал Кашин, прямой руководитель – шеф отдела по расследованию особо важных дел главного следственного управления СК. Кашин чувствовал себя неуютно, через каждое слово смущенно кашлял и боялся встретиться взглядом с подчиненным.

– Как… Как самочувствие, Саш?

– Бывало и лучше.

– Но бывало и хуже, да?

Бегин улыбнулся.

– Да, Матвей Геннадьевич. Бывало.

– Говорят, у тебя эта твоя дисфункция пропала? Не знаю, хорошо это или плохо. Но на всякий случай, наверное, поздравляю.

– Боль – не самое приятное в жизни ощущуние. Но она хотя бы дает тебе понять, что ты действительно существуешь. Так что спасибо. Как дела на работе? Что нового?

– Как обычно, Саш, ты же знаешь. Работаем. Меньше работы не становится. Такая служба.

– Что нового по делу?

Кашин тяжело вздохнул, снова кашлянул.

– Тут такая история, Саш… Нелегко говорить. Но я решил, что тебе лучше узнать это от меня, чем от кго-то еще.

Бегин насторожился.

– Что?

– Тебя… Тебе придется уйти из комитета. Из-за ранений. Ты пойми… Тогда, десять лет назад, для тебя сделали исключение. Ты был молод, ты восстановился, а еще ты уже тогда был хорошим специалистом, лучшим в своем подразделении. Я забрал тебя к себе, под свою ответственность. И ни разу не пожалел об этом. Хоть ты и своенравный парень, с заскоками иногда… – Кашин вздохнул. – А теперь тебя снова едва вытащили с того света. Я очень рад, что ты выкарабкался, пойми. Но боюсь, что по состоянию здоровья ты не сможешь больше работать. Это не мое решение, мне велели просто донести до тебя. – Кашин снова вздохнул и повторил: – Мне очень жаль, Саш.

Бегин молчал, он был в прострации. Половину его сознательной жизни работа была для него всем. Той единственной отдушиной, ради которой вообще имело смысл жить такому, как Бегин. Теперь его лишили и этого. Бегин понимал, что это справедливо – после последних ранений он вряд ли сможет бегать, как молодой. Но чувство, что его предали и лишили всего, от этого понимания меньше не становилось.

Но жизнь, как ни удивительно, продолжалась. Просто теперь она оставила Бегина за бортом.

Рябцев больше не вспоминал о первом и последнем громком уголовном деле в ходе своей полицейской карьеры. Его жизнь шла своим чередом, размеренно и однообразно. Рябцев уже начал привыкать, что утром ему не нужно было подскакивать и нестись на службу. Он начал привыкать, что он больше не полицейский. И что дома его никто не ждет. Каждый день он видел лишь пустые стены. Это было невесело – но Рябцев начал привыкать.

Каждый день он навещал Бегина. Через несколько дней стало понятно, хотя вслух этого так никто и не произнес, что общение начинало тяготить обоих. Кроме банды ДТА, странным образом объединившей их на довольно короткое время, у них не было практически ничего общего. Тогда Рябцев стал приезжать реже, но все равно появлялся. Он был обязан Бегину жизнью.

С Викой он не виделся. Лишь один раз они созвонились: после того, как Рябцев обнаружил в своем почтовом ящике письмо. В нем говорилось, что Виктория Рябцева подает на развод. Рябцеву предлагалось явиться через несколько дней в здание ЗАГСа, где они могли обсудить со специалистом все формальности, необходимые для расторжения брака. Тогда Рябцев позвонил ей. Слыша ее холодный голос, бывший опер, к своему удивлению, обнаружил, что ничего не чувствует. Вика для него умерла.

Он был рад. Теперь можно было попытаться начать жизнь заново.

Жизнь продолжалась.

Федор Уколов покинул стены больницы в Москве, где лежал последние несколько недель. Здесь его каждый день навещали друзья. Окрепший и уже забывший о ранении в ногу Нос и остальные ребята. Они живо обсуждали дела их сообщества стритрейсеров, которое за время отсутствия Федора пополнилось новыми людьми. Историю банды ДТА, которую все-таки поймали. Все были уверены, что они приложили к этому свою руку, и гордились собой. Травили байки и анекдоты. Громко смеялись – так, что дежурная медсестра ругалась и угрожала больше никого не пускать. Друзья были рядом все время, но забрать его из больницы Федор все-таки попросил Свету.

Всю дорогу домой Пашка принюхивался к сидевшему рядом, на заднем сиденье маминого красного «пежо», Федору.

– Чем от тебя пахнет, Укол?

– Больницей, чем же еще.

– Я когда лежал в больнице, от меня так не пахло.

– Это ты так считаешь! – хмыкнула Света. Паша насупился. – И хватит называть его Укол. Как гопники какие-то, честное слово. Дядя Федор.

– Как в «Простоквашино», что ли?

– Как в паспорте, что ли.

Федор смотрел в окно на проплывающие мимо дома. Он только сейчас понял, как безумно соскучился по городским улицам. По дороге. По своему автомобилю, который стоял в гараже Носа и ждал возвращения хозяина, который сразу же после выписки рассчитывал приступить к восстановлению своего железного коня.

– Что на работе нового, Свет? – спросил Федор.

Она широко и радостно улыбнулась.

– Я до последнего тянула, не говорила.

– О чем?

– Меня в информационное агентство берут.

– Да ладно, – поразился Федор. – В то самое, куда ты хотела?

– В то самое! Круто, правда?

– Как тебе удалось?

– Повезло. Я несколько недель назад тиснула им несколько эксклюзивов. По банде ДТА как раз, это же топовая тема последние три месяца. Они на моих новостях заработали себе кучу ссылок со всех ресурсов. И решили, в общем, что такой сотрудник им нужен. Вчера только на собеседовании была. С понедельника выхожу. Сначала выпускающим редактором, потом обещают в отдел происшествий взять.

– Офигенно. Поздравляю, Свет. Ты заслужила. Как удалось-то те эксклюзивы взять?

Света поколебалась.

– Долго рассказывать. У меня свои источники, ты же знаешь.

Света помогла поднять в квартиру Федора пакеты с его вещами, захваченными из больницы. Они заказали еду, в ожидании которой Света даже сподобилась закинуть в машинку все грязное. Сам Федор принял душ и лишь после этого почувствовал наконец наслаждение от возвращения домой во всей красе.

Света и Пашка вечером уехали домой. Федор сам не заметил, как сел за компьютер. Первые несколько часов он проверял почту и читал скопившиеся за время его отсутствия посты в их паблике в соцсети. Их было немерено. Добрая треть была посвящена ему, Федору. Здесь было все: от простых пожеланий выздоровления и возвращения в строй до шуток и стеба, от хохота над которыми Федор не мог удержаться.

А потом его мысли переметнулись к банде ДТА. Он искал все новости последних недель. Все, что пропустил. Зайдя на любимый ресурс с удобным поиском, Федор ввел «банда ДТА» в поисковую строку и отправил запрос. Статей было не меньше 20. Лента пестрела заголовками: «Банда ДТА поймана», «Обезврежены последние члены банды ДТА», «Оборотень в погонах – главарь автоманьяков с трассы М-4» и другие. Федор пробегал глазами каждый материал. В числе прочих он открыл и статью с громким заголовком «Тройное убийство в Подмосковье». Подзаголовок гласил: «Банда ДТА пошла в разнос: убиты авторитетный предприниматель и полицейский».

Это была статья об убийстве некоего Воронцова, который, по данным газеты, был лидером одной из крупнейших в Подмосковье банд угонщиков. Причем Ворон, так он проходил по полицейским сводкам, занимался угонами с 90-х – целых 25 лет.

Прокручивая колесо компьютерной мышки, Федор бегал глазами по строчкам. Он собирался уже закрыть ссылку и перейти к следующей, когда на мониторе появилось фото убитого «авторитетного предпринимателя».

Федор застыл, стеклянными глазами неотрывно пялясь на фото. Он узнал сразу. И словно бы не было последних лет, словно он не вырос, не позврослел, не преобразился из напуганного жизнью пацана в бизнесмена и предводителя одного из крупнейших в Москве движений фанатов стритрейсинга. Его разом отнесло в прошлое. В день, когда он уже видел это лицо.

Ему было 12. Самый паршивый год в его жизни. Отца похоронили два или три месяца назад. За этот довольно короткий срок, показавшийся вечностью, сдала мать. У нее барахлило сердце, по ночам она часто просыпалась с криком. Все чаще вызывали скорую. Светке было 10, и она растерянно взирала на происходящее, а потом уходила в свой кукольный мир, прячась в нем, как в домике. А Федя смотрел на мать и понимал, что будет только хуже.

Однажды ее вызвали в прокуратуру. Света была в школе, а Федя, который учился во вторую смену, мог остаться дома, но мать взяла его с собой. Она не решалась оставить ребенка одного дома – мать боялась, что, если она уйдет, то уже не вернется. А она нужна детям. Пока нужна. И Федор пошел с ней. Темноволосый следователь в темно-синем форменном костюме восседал за столом и беседовал с матерью, изредка поглядывая странным угрюмым взглядом на него, Федю, который сидел на стуле для посетителей у стены и растерянно осматривался в почему-то пугавшем его кабинете.

– …Мы провели большую работу, – бубнил следователь матери, старясь, чтобы Федя их не слышал. – Удалось выяснить, что в тот день эти бандиты после нападения на автобус, во время которого был ранен ваш муж… Они отмечали это событие в баре. Обмывали, так сказать. Нам удалось найти свидетелей и составить композиционный портрет одного из них. Фоторобот. Можете взглянуть?

– Зачем? Они же были в масках.

– Мы отрабатываем разные версии. В том числе версию, что у банды была информация. Что они действовали по наводке. Из всех челноков… простите, предпринимателей, которые ехали в автобусе, именно у вас с мужем была самая серьезная сумма. Посмотрите?

Мать слабо кивнула, страшась увидеть лицо того, кто убил главу их семьи. Следователь встал, снял со стены какую-то бумажку и положил перед матерью. Она долго смотрела, после чего покачала головой. Федя помнил, что она тогда всхлипнула. И сказала, что никогда не видела этого человека.

А следователь вернул бумажку назад, на стену, приколов ее булавкой. Он говорил с матерью еще минут пять, или даже десять. Федя больше не слышал ничего. И не видел ничего. Он смотрел лишь на бумажку на стене. Это было нечто среднее между рисунком и фотографией, подобные вещи Федя видел по телевизору в кино про милиционеров. На бумажке на стене было изображено лицо человека.

Его черты отпечатались в памяти Федора навсегда.

И вот сейчас именно это лицо – ошибки быть не может, Федор был убежден в этом больше, чем в чем бы то ни было еще на всем белом свете – смотрело на него с монитора компьютера.

Воронцов В. И. по кличке Ворон – так было написано в статье.

У Федора вдруг потемнело в глазах, одновременно разболелась голова, словно ему в череп вставили металлический кол. Он стиснул пальцами переносицу, стараясь унять боль. Голова шла кругом.

В статье говорилось, что этот человек резко пошел в гору 25 лет назад.

Двадцать Пять Лет Назад. Ровно столько прошло с момента убийства его отца, Уколова-старшего.

Вот как этот сукин сын по кличке Ворон заработал свой первый капитал. Он ограбил автобус с челоноками и убил одного из них – того, кто осмелился защищать свое имущество, чтобы не обречь свою семью на нищету.

Федору стало трудно дышать. Он вскочил и, подчиняясь секундному порыву, распахнул окно. В комнату ворвался ветер, обдав лицо Федора своим свежим дыханием. Где-то за окном шумели машины, разговаривали люди, играла музыка, и все это сливалось в единый шум. Шум города. Федор набрал полную грудь воздуха, а потом, выдохнув, сделал это еще раз.

И в этот момент почувствовал, как головная боль уходит. И понял, почему. Его отец был отомщен. Теперь все было позади. Теперь Федор точно знал, что все позади. Тоненький узелок, незримо связывавший нынешнего Федора с осиротевшим 12-летним пареньком, развязался.

И он отпустил испуганного мальчика, позволив ему раствориться в прошлом.

Жизнь продолжалась. С этой секунды она была другой – но она продолжалась.

 

Эпилог

Вика выглядела совсем другой. Он не видел ее лишь месяц, но этот месяц изменил ее. Рябцев не знал, в хорошую или плохую сторону изменилась Вика, похорошела она или наоборот. Он просто видел, что она стала другой.

Они встретились в ЗАГСе. Как и планировалось. И развелись. Все прошло тихо и неожиданно спокойно. Друг другу они не сказали ни слова. Вика не упоминала о том, что Рябцев сделал с Игорем у дверей больничного корпуса. Тем более, что ей наверняка уже было известно, что «изложенные в заявлении факты в ходе проведенной сотрудниками полиции проверки не подтвердились». Рябцев тоже молчал и открывал рот, лишь когда его просила об этом работница загса, обращаясь с дежурными вопросами.

Из загса Рябцев и Вика выходили вместе. Она даже не взглянула на него, просто кивнула на прощание куда-то в сторону и ушла навсегда. А Рябцев не посмотрел ей вслед и направился в другую сторону, думая о превратностях судьбы. Они были чужими абсолютно. Семи лет совместной жизни словно и не было. Рябцев не переживал из-за этого, он смирился. Мало того, помня, что Вика изменяла ему минимум полтора года, он был даже рад – этот брак не привел бы ни к чему хорошему. Было бы только хуже. И он был благодарен судьбе, понимая, что все могло быть хуже и болезненнее.

В тот день к Рябцеву заехал Головин. Был вечер пятницы, и они договорились с бывшим коллегой и приятелем выпить пива. Рябцев был рад поболтать хоть с кем-то, кто нарушит тишину его теперь уже холостяцкого жилища. А Головин хотел поддержать бывшего коллегу, помня, как тяжело тому было полтора года назад при первых проблемах с Викой.

Они сидели в гостиной, пили пиво и болтали. Головин увидел игровую консоль с джойстиком, которые лежали около телевизора, и удивленно спросил:

– Ты что, в компьютерные игры режешься?

– Типа того, – хмыкнул Рябцев. – Когда меня забрали из подвала и приставили к Бегину, я очень серьезно ко всему отнесся тогда. Думал проявить себя. В интернете тогда писали, что банда подражает игре ДТА. Я скачал эту игру. Да только так ни разу и не поиграл. А теперь вот наткнулся на нее на компе и подумал: а почему бы и нет? Хоть по вечерам есть чем заняться.

– И как? Интересно?

Рябцев пожал плечами.

– Пива тебе еще принести?

Головин кивнул. Рябцев отправился на кухню, захватил две бутылки из холодильника и пакетик орешков в качестве закуски.

– Кстати, – бросил он, вернувшись. – Как у вас там? Я же с тех пор, как в больничку улегся, так и не интересовался вообще этим делом. Ну, бандой. Какие новости?

Головин вздохнул. Встал, приоткрыл окно и закурил – теперь, после исчезновения Вики из этих стен, уходить на балкон было не обязательно.

– Да так, по мелочи. Работаем.

– Потапа повязали?

– Само собой. Недели три назад еще, наверное. Вместе со второй бригадой угонщиков и взяли его. Прямо в отстойнике. На допросах один из них раскололся, что это они угнали черную «хендай». Ну, помнишь, ту самую, на которой банда двух пацанов на М-5 пристрелила?

– Конечно, помню, – согласился Рябцев, поймав себя на мысли, что эти воспоминания идут словно из прошлой жизни. – Мы с Бегиным выезжали.

– Ну вот. Они угнали, а потом Потап ее забрал. А через пару недель снова пригоняет. И приказывает им, значит, тачку разобрать. От всех деталей с серийными номерами, по которым машину идентифицировать можно, избавиться, а остальное продать.

– Ага. Значит, подловили вы все-таки этого выродка?

– Подловили, – буркнул Головин. – Только сам он молчит, сука. Следак говорит, на допросах вообще ничего не говорит. Отказывается от показаний, и все тут. Хотя итак понятно все.

Аккуратно заворачивая самокрутку, Рябцев кивнул:

– Потап с бандой ДТА за спиной Ворона дела крутил. И крутил давно. Ворон, наверное, догадывался. Когда Бегин предложил ему сделку, он решил на Потапа нажать. Авторитетом своим надавить. Да только Потап давно хотел самого Ворона подвинуть. А тут и повод нашелся. Слил его бандосам, и все. А они сделали все остальное.

Головин мрачно промолчал. Рябцев понял, что тот мысленно вернулся к убитому напарнику – Шахову. Подойдя к окну, Рябцев жестом попросил у Головина зажигалку.

– В управлении все по-старому, – продолжал гость, плавно переменив тему. – Правда, после той истории с Латыповым проверка у нас мощная была. Почти весь этот месяц и длилась. Все отделы проверяли.

– А кто? Прокурорские?

– Если бы. Совместная группа, блин, прикинь. Прокуратура совместно с шишками из главка.

Рябцев хмыкнул.

– Лопатин их, наверное, по полной обхаживал, по кабакам каждый день возил и задницу нацеловывал по первому же намеку?

– Ты что, не в курсе? – Головин даже удивился. – Лопатина перевели. Сразу почти.

– Серьезно? Куда?

– На повышение пошел. В ГУВД Московской области. К бате своему поближе. Он теперь в нашем областном главке шеф управления «Э». По борьбе с терроризмом и экстремизмом. Во как… А нам нового нача прислали, из Москвы. Мутный, честно говоря, тип. Не из оперов, штабист. Так что ничего хорошего.

– Управление «Э»? – нахмурился Рябцев. – Почему туда? С каких пор он стал экспертом, блин, по поимке террористов?

Головин покряхтел.

– Это типа негласно, никто ни о чем не говорит. Тайна за семью печатями, так сказать. Но город у нас маленький, управление еще меньше, и слухи ходят.

– Какие слухи?

– Один из бандосов задержанных говорить начал… И такое, говорят, ляпнул, что охерели все. Мы же с самого начала не понимали, зачем банда убивает водителей, они же не берут ничего – ни ценности, ни машины. Поэтому и ФСБшников подключили. Они версию отрабатывали, что эта банда – на самом деле террористы.

– Ну да.

– Так вот, походу, так оно все и было, – понизив голос, поведал Головин. – С помощью сети по сбыту наркоты они выходили на связь с уголовниками. Препочтение отдавали неместным и тем, у кого нет ни семьи, ни близких. Понимаешь? Вербовали их, а потом натаскивали. С помощью оружия, которое Карета делал. Учили стрелять. А потом у них что-то типа экзамена было. На трассе. Стрелять по живым… И в конце отправляли завербованных за границу. На Ближний Восток. Пополнять ряды тамошних террористических банд, где умеющие убивать отморозки всегда в цене.

Рябцев был поражен. За время их работы Бегин ни разу всерьез не рассматривал эту версию. Он был прав с самого начала, предполагая, что в полиции у бандитов есть свой человек, который сообщает им детали работы силовиков по банде ДТА. Бегин был прав с самого начала, считая, что убийство Сергеева, если сосредоточиться именно на нем, в конечном итоге выведет к банде. И Бегин доказал свою правоту, именно через убийство Сергеева выйдя сначала на произошедшее за полгода до этого убийство Зубова, а затем и установив личность крота – участкового Латыпова. Но версию, что это были на самом деле террористы, Бегин так и не принял за основу. Значит, Бегин тоже ошибся.

Однако он раскрыл банду. Это главное.

– Вот оно как, – пробормотал Рябцев. – Единственный смысл в убийствах – это сами убийства. Кровь ради крови… Теперь ясно, почему они вообще не думали, когда стреляли в ментов. Трех оперов, суки, положили.

Головин мрачно кивнул.

– Все так, брат.

– И что? Тот бандос дал показания все? Что еще он сказал такого ценного, что это аж засекретили?

– А ничего, – буркнул Головин. – Он потом и неделю не прожил, этот бандос.

– Что? Как так? Он же…

– …В СИЗО был, – согласился опер. – Под охраной. В одиночной камере, прикинь. Все, чтоб его безопасность обеспечить. А потом взял и помер. Говорят, отравили его чем-то. Кровью изошел и помер… После этого остальные бандосы вообще как воды в рот набрали. А по глазам видно – знают что-то, но боятся, суки. Боятся, что и их достанут. И молчат. Так что официально банда просто убивала водителей и грабила их. Такие дела. Так что всю эту тему про террористов срочненько замяли. Кого колышет правда, раз банду повязали и все кончено?

Рябцев стоял, как громом пораженный. Он курил, слушал – и лихорадочно думал.

***

Бегину разрешили вставать. Первый день он шамкал лишь по палате – несколько шагов к окну, несколько шагов назад к кровати. Добравшись до нее, Бегин взмокал от пота и чувствовал себя измотанным и выжатым как лимон. Но он не сдавался. На следующий день он совершил настоящий, по его нынешним меркам, подвиг – самостоятельно добрался до перевязочной. На это у него ушло десять минут и все силы, которые только были. На третий день он уже мог бродить по больничному коридору. Но прогулки, отнимавшие прорву сил, были короткими.

Все остальное время он лежал в палате и тыкал каналы телевизора. Как-то раз на одном из них, новостном он увидел высокопоставленного представителя Следственного Комитета РФ, который был руководителем управления по связям с общественностью и лицом ведомства. Он стоял на фоне синего баннера с символикой СК и говорил в многочисленные микрофоны с логотипами основных российских телеканалов. Бегин добавил звук и, к своему удивлению, обнаружил, что руководитель пресс-службы комитета рассказывал о банде ДТА.

– …В тесном взаимодействии с оперативными сотрудниками МВД и ФСБ России был установлен полный состав преступной группы, совершавшей убийства водителей на дорогах Подмосковья, – говорил тот в камеру. – Версия, которая прозвучала в ряде СМИ, что участники банды подражали персонажам популярной компьютерной игре ДТА, своего подтверждения в ходе предварительного следствия не нашла. Следствием было установлено, что при совершении убийств участники группировки руководствовались лишь корыстными мотивами…

Когда озвученный советником пресс-релиз закончился, в кадре появилась ведущая и перешла к другим сюжетам. А Бегин отключил телевизор и задумался. Все это время в больнице он много раз возвращался мысленно к банде ДТА. В первые дни его сознание было слишком слабым, чтобы концентрироваться. В остальное время он сознательно отгонял от себя все мысли о работе, решив сосредоточиться лишь на выздоровлении. Чем быстрее он поправится, тем быстрее сможет вернуться в строй – так думал Бегин. После визита Кашина стало ясно, что в строй Бегин не вернется никогда, и все размышления о банде ДТА казались пустыми и бессмысленными.

Но сейчас он не мог отогнать от себя мысли о событиях, предшествующих его попаданию в стены больницы.

Был один момент, который никак не давал Бегину покоя. И сейчас он сумел мысленно сформулировать для себя этот момент в простой вопрос.

Если Латыпов был главарем банды – зачем трое бандитов устроили засаду на малой бетонке, чтобы напасть на Бегина и Рябцева? Бегина не интересовало, как именно они смогли подкараулить своих жертв на трассе: как один из следователей по делу, он был в курсе, что на квартире Латыпова в тайнике было обнаружено специальное следящее устройство. Бегин был уверен, что точно такой же электронный жучок был закреплен и на машине Рябцева, когда они ехали в Солнечногорск. Бегина волновало совсем другое: зачем? Латыпов был раскрыт, ему нужно было удирать, спасаться. Зачем убивать следователя, если это ровным счетом ничего не давало? Мало того, на момент покушения на Бегина участковый Латыпов уже был мертв. Но Исмагилов, Машков и кто-то третий, кого подстрелил Рябцев и чье лицо они не видели – эти трое, зная, что большая часть банды раскрыта и уже поймана, занимались не собственным спасением, а шли на риск ради устранения следователя.

Зачем его хотели убить? Зачем и кому было нужно, чтобы Бегин умер в ту ночь? Какой в этом был смысл?

И чем больше Бегин думал, тем больше приходил к выводу. Смысл был, но лишь в одном случае. За Латыповым стоял кто-то еще.

Покопавшись в памяти, Бегин убедился, что прав. Подтверждения тому, что Латыпов был не последним звеном, были. Их было минимум два.

Первое: ориентировки в кабинете Латыпова, которые они с Рябцевым нашли, внезапно нагрянув в опорный пункт. Эти ориентировки имелись лишь у высшего руководства, ответственного за проведение операции. Полковник полиции Лопатин, подполковник ФСБ Расков и старший следователь СК Мальцев. И Бегин. Всего четверо. Так было сразу после дня, когда погиб Шахов, и когда Бегин выложил остальным руководителям штаба все карты. Лопатин тогда заявил: «С этого момента давать оперсоставу только инструкции по текущим задачам, не вводя в курс остального. А все совещания проводить в закрытом режиме. Мы четверо – и никого больше». И так оно и было.

Второе: непосредственно смерть Латыпова. Бегин не был на месте, потому что доехать туда ему помешали убийцы из банды ДТА. Но еще по пути он сомневался в том, что Латыпов покончил с собой. Какой смысл ему было покидать свою квартиру, выгребая все вещи из шкафов, сейфа и тайника, чтобы потом, в убежище, пустить себе пулю в лоб? К тому же, никто не пускает себе пулю в лоб, вопреки выражению. В висок или в рот – да. Но не в лоб. Крайне неудобное для самострела место.

В курсе того, что ФСБ установило адрес, где скрывался Томилин, были лишь… Бегин, Мальцев, Латыпов и Расков, который и выехал на место с группой спецназа.

А потом Бегина осенило.

В самый первый раз, когда он общался с Латыповым – как оказалось, членом банды – они находились во дворе УВД. Однажды этот случай вспомнил в одной из их с Бегиным бесед Рябцев. Тогда опер сказал, что в это самое время Лопатин стоял в своем кабинете и наблюдал за ними. И именно в этот момент приказал Рябцеву присматривать за следователем из Москвы.

Лопатин…?!

Его мозг заработал в полную силу, подхлестываемый внезапной догадкой.

Лопатин – сын высокопоставленного начальника из ГУВД Московской области. Он мог по щелчку пальцев отстранить Бегина и ввести в дело Мальцева, наверняка близкого знакомого собственного отца.

Как только к делу подключилось ФСБ, их пустили по ложному следу.

Как только Бегин начал изучать подробности убийства участкового инспектора майора полиции Зубова, Лопатин сразу же узнал об этом. Бегин сам выложил ему все. А через несколько часов Бегина хотели убить, устроив засаду у дверей конспиративной квартиры УВД. Участковый Латыпов мог не знать этот адрес, он перевелся в Домодедово лишь полгода назад и работал в опорном пункте на окраине города. А вот полковник Лопатин… Ключи от этой квартиры полковник вручил Бегину лично.

Как только стало ясно, что покушение на Бегина сорвалось, именно Лопатин пригласил его к себе в кабинет на внезапно дружескую беседу и предложил работать сообща.

Латыпова перевели в УВД Домодедово, на участок, который обслуживался убитым ранее Зубовым. Как Латыпов, будь он единственным «кротом», мог гарантированно попасть на эту должность? Решение о переводе принимают в ГУВД Московской области. Где служит отец Лопатина. Которого сын мог между делом попросить перевести под его начало конкретного человека – капитана Латыпова. Без помощи шефа городского управления или кого-то из ГУВД области Латыпов вряд ли смог бы так ювелирно «приземлиться» на тот самый участок.

После расстрела Ворона, а вместе с ним и оперативника Шахова из отдела угонов, Бегин дважды имел серьезные разговоры с Лопатиным, во время которых бросал ему недвусмысленные намеки о наличии «крота» в управлении. Бегин тогда обрисовывал картину и приводил факты, доказывающие его версию. Что-то в его словах напугало настоящего «крота», а не подставного, которым, сам того не подозревая, был участковый Латыпов.

Бегин закрыл глаза.

Он был готов поклясться, что так оно все и было. Лопатин привлек в свое управление участкового из Раменского, который к тому времени уже контролировал производителя и торговца оружием Карету и наркодельца Гоблина.

Открытым, правда, оставался последний вопрос.

Какой смысл был у Лопатина покрывать группу убийц?

Если бы Бегин знал о переводе полковника на должность руководителя управления «Э» по борьбе с терроризмом и экстремизмом, он бы не мучался поиском ответа на этот вопрос. Но Бегин ничего не знал. Он больше не был следователем.

***

В субботу Рябцев подскочил пораньше. Ему не терпелось проверить мысль, которая во время посиделок с Головиным пришла ему в голову. Рябцев принял прохладный душ, сбрасывая с себя остатки легкого похмелья. Выпил крепкий кофе. Залепил заживаюшую рану на плече новой марлевой прокладкой. И отправился в Москву.

Он ехал на маршрутке. Это было чертовски долго, непривычно и неудобно. В конце пути он поклялся себе, что, как только устроится на работу, обязательно купит машину. Пусть дешевую, пусть подержанную, пусть в кредит – но без машины он не представлял жизни. Был, правда, и другой вариант – устроиться водителем с возможностью пользоваться автомобилем работодателя в личных целях.

Размышляя об этом, Рябцев добрался до Москвы. Он сошел с маршрутки на конечной остановке, располагавшейся сразу за МКАДом, неподалеку от метро. Пришлось оплачивать пропуск в метро. С пересадкой он доехал, наконец, до «Ясенево», но на этом было не все – карму пешеходу пришлось испытать сполна. Минут двадцать Рябцев добирался до офисного здания, в котором был однажды два с половиной месяца назад. Здесь на третьем этаже располагалась контора коммерческого предприятия под названием «Авангард лимитед».

Таблички на офисе компании не было. Войдя, Рябцев обнаружил несколько человек, которые складывали вещи. Повсюду стояли коробки. Мебель, техника, документация – все готовилось к переезду. Кто-то из сотрудников недоуменно посмотрел на Рябцева:

– Вы к кому?

– Полиция, – небрежно бросил Рябцев, понимая, что представился так, скорее всего, в последний раз в жизни. Он быстро прошел вдоль офисного зала к двери, за которой располагалась приемная. Секретаршу Рябцев вспомнил, во время его первого визита в «Авангард лимитед» она была здесь и отвечала на звонки. Сейчас девушка в строгом костюме складировала папки с документацией в большие картонные коробки.

– Добрый день, – сказал Рябцев. – Девушка, а Билолов у себя?

– Кто? – секретарша удивленно взглянула на визитера. – Нет, Фариза Каримовича нет.

– А когда он будет, не подскажете?

Девушка удивилась еще больше.

– Его не будет. Фариз Каримович уехал. Насовсем.

– В смысле… уехал из города?

– Из страны. Навсегда, на постоянное место жительства.

Рябцев нахмурился. От досады, что он опоздал, сводило скулы.

– А куда, не подскажете? В какую страну? И когда?

– Вроде бы в Тунис. Неделю назад. Как только была завершена работа по переводе активов фирмы в… А что? – строго осеклась секретарша. – Вы его знакомый?

Рябцев развернулся и вышел. Он спустился вниз. Повертев головой, увидел жилой дом справа и лавочку перед подъездом. Рябцев расположился там, достал пакет табака и пачки с фильтрами и папиросной бумагой. Аккуратно засыпая табак и скручивая сигарету, он думал.

И чем больше думал, тем большим идиотом себя чувствовал.

Все вдруг становилось на свои места.

Во время первого визита в этот офис Рябцев, чтобы заставить Билолова помочь ему, напомнил новоявленному коммерсанту о смерти одного человека в следственном изоляторе. «Семь лет назад в камере СИЗО помер от отравления один человечек, который решил дать на тебя показания», – сказал тогда Рябцев. – Нехороший такой яд, у бедного чувака открылись внутренние кровотечения, пока все его внутренности не залило собственной кровью. Даже врагу такого не пожелаешь».

Как только Головин вчера, во время посиделки с пивом, сказал об отравлении единственного члена банды ДТА, который согласился сотрудничать со следствием и рассказать все, Рябцев сразу все вспомнил. Точно так же семь лет назад Билолов, который в начале нулевых пытался подмять под себя один из районов Домодедово, избавился от одного из членов своей группы, который погорел на изнасиловании и пытался сторговаться со следствием. Если они помогут ему избежать колонии, каким угодно способом, он сдаст им с потрохами одного из городских авторитетов. Пока следствие думало и взвешивало все «за» и «против», арестант скончался при загадочных обстоятельствах. Имя Билолова нигде не всплывало. Но в течение последующих двух лет Рябцев слышал сразу от нескольких источников, что отравленный работал на Билолова.

В памяти всплывали обрывки всего того, что он мимоходом слышал в последние месяцы.

Крупный преступный авторитет Билолов, не останавливавшийся и перед убийствами, вдруг добровольно сдал свои позиции в Домодедово и занялся бизнесом, да еще и таким непростым, как торговля нефтью за границей…

Рябцев вспомнил слова Билолова, когда во время визита опера в офис тот хвастался, чем занимается: «Торговля нефтепродуктами. Пару цистерн покупаешь в одном месте, отправляешь в другое, получаешь свой процент и едешь в третье место цеплять к составу другие цистерны. Все сделки за границей в основном»…

Бывший опер вспомнил и слова подполковника ФСБ Раскова о знаменитой и грозной группировке ИФ – Исламский фронт джихада – орудующей на Ближнем Востоке. «Под контролем террористов сейчас находится большое количество нефтяных месторождений. Они захватывают нефтяные скважины, после чего продают нефть по бросовым ценам на черный рынок», – сетовал чекист.

Рябцев также вспомнил вчерашние слова Головина, который по большому секрету шепнул приятелю, что за бандой ДТА в Подмосковье скрывался террористический лагерь, готовивший наемников для обкатки и дальнейшей отправки на Ближний Восток.

Рябцев почувствовал, что его голова идет кругом.

Он был уверен, что понял все. Билолов оставил преступный бизнес в Домодедово, потому что нашел гораздо более серьезный источник дохода. Продажа нефти террористов на черный рынок. Параллельно он предложил своим бизнес-партнерам дополнительные услуги. В Домодедово он знал очень многих. Банда появилась впервые именно здесь. Они еще не убивали водителей, но они уже существовали. А потом из-за рядовой жалобы бдительной старушки к ним пришел участковый Зубов…

Рябцев вспомнил, что говорили о Билолове, когда Рябцев еще работал в отделе угонов и был в курсе движений и новостей в криминальном мире. Билолов в то время становился в Домодедово серьезной силой. Поговаривали даже, что у него есть серьезные подвязки с кем-то из полицейского – тогда еще милицейского – начальства. Собственно, именно благодаря таким связям Билолов и умудрился устранить свидетеля прямо в камере СИЗО. И вот теперь это произошло снова. Тот же почерк. Тот же СИЗО. А значит, скорее всего, те же обстоятельства. А значит, догадка Рябцева про нефть, про Билолова – все это правда.

Связи в полиции… У Билолова были связи в полиции… С кем мог быть связан крупный городской авторитет? С кем-то из руководства. С кем?

Робко Рябцев подумал о Лопатине. Но тут же отмел эту мысль как бредовую.

Если бы он пообщался на эту тему с Бегиным, мысль не показалась Рябцеву такй бредовой. Но он не собирался говорить с Бегиным о прошлом. Бегин – больше не следователь. Рябцев – больше не опер…

И вообще. Все это осталось в прошлом. А им всем нужно перестать постоянно оглядываться назад и просто двигаться дальше.

Докурив, Рябцев отправил окурок в урну. А затем поднялся и неторопливо двинулся к метро.