В городском УВД новости из Промышленного района, никогда не радующего громкими событиями, были новостью номер один несколько дней подряд. Но наутро, когда руководство главка узнало об экстренной, да еще и совместной с ФСБ, операции по освобождению заложника — оно было почти в шоке.

— И что нам делать? — вопрошал начальник УВД у полковника, возглавляющего УСБ. — Как мы теперь выглядеть будем? Мы собственного человека г… ном поливали несколько дней, значит, а теперь… вашу мать, как мне все это объяснять?

— Ситуация, конечно, непростая, — согласился полковник. — Надо что-нибудь придумать. Какой-нибудь финт конем…

В разговоре принимал участие Копылов. И не потому, что его пригласили: просто шеф главка ворвался к полковнику УСБ в то время, когда Копылов в очередной уже раз рапортовал о вчерашних событиях. Не выспавшийся и растрепанный, он, благодаря возрасту, держался молодцом. Копылов робко кашлянул.

— Со стороны УСБ, как бы, ситуация прозрачная. Мы подозревали сотрудника. Но задача УСБ не только карать, но и защищать попавших в беду полицейских. Собственно, что мы сейчас и сделали. Для нашей репутации это будет полезно.

Шеф главка кисло покосился на Копылова и буркнул полковнику:

— Через полчаса у меня, на совещалово приезжают СК и даже гэбисты.

Совещание длилось долго. Что происходило в высоком кабинете, Копылов и остальные могли только догадываться. Но выход, надо полагать, полицейские шефы нашли. Потому что уже днем пресс-служба УВД подготовила короткое сообщение для СМИ. И вечером в выпуске местной службы новостей ведущая важно вещала в камеру:

— … Минувшей ночью в нашем городе закончилась спецоперация, проведенная силами уголовного розыска и управления собственной безопасности УВД города при поддержке регионального управления ФСБ. Это была, цитирую… — ведущая склонилась к бумаге на столе, чтобы лучше цитировалось: — … «тщательно спланированная, многоходовая комбинация, подробности которой будут озвучены на дополнительной пресс-конференции через несколько дней. Ради задержания членов организованного преступного сообщества, среди которых в том числе фигурирует находящийся в федеральном розыске особо опасный преступник, было проведено внедрение в преступные круги оперативного сотрудника под прикрытием». — Ведущая с горящими глазами оторвала глаза от шпаргалки, продолжая: — И как стало известно, речь идет о ранее объявленном в розыск оперуполномоченном ОВД № 3 по обслуживанию Промышленного района Алексее Филине. Напомним, в течение нескольких дней капитан полиции Филин якобы разыскивался за совершение серии убийств. Как мы видим теперь, это была тщательно засекреченная спецоперация наших силовиков. И как нам стало известно от собственных источников в правоохранительных органах…

Филин не смотрел новости, даже вечерние — было просто некогда. Хотя о новостях ему рассказывали. Весь следующий день Филин давал показания — в СК, в УСБ, в главке, затем снова в СК. В отдел попасть ему так и не удалось. Но вот назавтра Филин поехал прямо туда — хотя Басов заверил, что несколько дней опер может отлеживаться дома и зализывать раны.

У дверей топтались Самохин с напарником. При виде Филина Самохин неуверенно улыбнулся.

— Говорят, ты у нас герой теперь, а? Полицейский под прикрытием, все дела?

— Это не я придумал, — отозвался Филин. — Не доставай, Дэн, и так голова гудит от всего этого…

— Затаскали тебя, да? Понимаю.

— Слушай… Когда вы меня задерживали…

— Не обессудь, — помрачнел Самохин. — Я ж тебе сразу объяснил, работа такая. Меня бы выперли просто, Филин…

— Успокойся, — отмахнулся опер. — Я не об этом. Тот диктофон, который я тебе передал. Куда ты его дел?

— Здрасте. Ты ж сам сказал, отдать или Басову, или Попцову. Басова в отделе не было, он как раз от рук дежурил и по району носился, аки сайгак…

Лицо Филина окаменело. Ответ на вопрос про диктофон он уже знал — вычислить, как устройство попало в руки Хрулева, было проще простого. Учитывая, что Басов о существовании диктофона узнал лишь от самого Филина. Но где-то в глубине души Филин все равно надеялся, что это не так.

— Понял, — кивнул Филин и хлопнул Самохину по плечу. — Спасибо. Ты все правильно сделал.

Чтобы не продолжать разговор, он скрылся в дверях ОВД.

Делом о серии убийств женщин, как и убийствами Клауса и Головина, занимались убойщики из главка. Опера группы по расследованию убийств весь день опрашивали фигурантов. Штык, Локоть и Гепа давали показания — но только по эпизодам, где была железная доказуха. А этого было мало. Поэтому, изучив материалы и наткнувшись на показания Кати, опера решили заняться танцовщицами из «Саванны».

Первой «поплыла» Валя Гантова, которая во время первого своего вынужденного визита в Промышленный ОВД отнекивалась от всего. Но теперь это было УВД города, а не окраинный полицейский околоток. Она расплакалась перед операми, растирая косметику по мокрому лицу.

— Вы его точно посадите?

— Артюков фигурант в деле по целой серии убийств, девушка. Он уже дал, кстати, признательные показания. Плюс они подтверждаются. Его не отпустят ни под подписку, ни под залог. Он будет сидеть.

— Даже без моих показаний?

— Даже без них, — нахмурился опер. — Но послушайте, Валя. По вам видно, вы боитесь. Вас запугали. Или вам нравится так жить?

— Нет, — заревела танцовщица.

— Ну и что? Готовы говорить?

Она кивнула, тщетно пытаясь успокоиться. Опер налил ей воды, дал передохнуть. Когда Валя прекратила рев и стала лишь всхлипывать, шмыгая носом и вытирая платком следы туши с щек, опер задал основной интересующий его вопрос:

— С вами работала девушка, Екатерина Томина. Она показала, что вы ей как-то сообщали про танцовщицу, которую Артюков третировал и заставлял спать со своими клиентами и партнерами. А потом она якобы исчезла. Было такое?

Валя испуганно посмотрела на опера, но тот выглядел спокойным и даже умиротворенным. Тогда она кивнула.

— Да. Ее звали Вика. Она исчезла где-то недели за две до того, как в «Саванну» Катька устроилась. Вика тоже была… против была, понимаете? Но она еще и за себя постоять умела. Она Локтю рожу расцарапала. Прямо в «Саванне», на виду у целой толпы.

— А потом?

— А потом… после этого ее никто не видел. Но я знала, где она жила. Она комнату снимала у одной пенсионерки на Заводской. Я к ней сходить решила… А пенсионерка сказала, что Вика уже несколько дней не появляется. А вещи ее все дома остались. Понимаете?

— Конечно. Успокойтесь, хорошо? — опер ободряюще улыбнулся Вале. — Фамилию Вики помните?

Филин провозился в отделе пару часов. Дел у него почти не было, но много времени отняли разговоры с коллегами — каждый норовил похлопать его по плечу, поддержать или пошутить. Филин думал, что они будут его раздражать. Оказалось, ничего подобного. Слышать одни и те же реплики, разве что в разных вариациях, от многочисленных людей было забавно. Как на день рождения, когда каждый пытается поздравить тебя с очередным ДР как-то по-особенному, но все сводится к банальным и набившим оскомину словам. Уезжать не хотелось. До Филина доходило постепенно, что все позади, что ему не нужно ждать роковых звонков по телефону, не нужно бегать в поисках правды, не нужно прятаться… Последние несколько дней пролетели, как дурной сон, но теперь Филин чувствовал себя так, словно они отняли у него полжизни. И ставший уже родным Промышленный ОВД вносил какое-то умиротворение в его душу.

Когда он вышел покурить, то заметил на парковке свою машину. На капоте автомобиля сидел Попцов, осунувшийся и словно съежившийся, сгорбившийся. Филин нахмурился. Подходить к Попцову он не хотел и не собирался. Закурив, Филин просто стоял и смотрел на него.

Попцов подошел сам. Шагая так, словно к каждой его ноге было приковано по пудовой гире. Он смотрел на Филина с затаенной надеждой. Филин буквально читал в его взгляде: «Знает или не знает? Догадался или нет?». От этого было противно и гадко.

— Здорово, Лех.

— И тебе не хворать.

Филин увидел, как еще больше осунулось лицо Попцова. Взгляд погас. «Знает» — прочел Филин на лице теперь уже бывшего, в этом не было никаких сомнений, напарника. Поколебавшись, Попцов протянул ему ключи от машины.

— С розыска твою тачку вроде как сняли. Забирай. Я ее в гараже эти дни держал. Все дворы ДПСы прочесывали.

Филин кивнул, убирая ключи в карман. И молчал. Попцов тоже молчал, не зная, что сказать, и не смея даже прямо взглянуть в глаза Филину.

Но не выдержал первым именно Попцов.

— Слушай, Лех. Ты знаешь, я старался тебе помогать. А потом… Ты извини. Реально, прости меня, что ли. Хрулев меня прижал. Он узнал, что я… что я взял запись с камеры наблюдения. Там, на Электрической. Пригрозил, что мне конец.

— Я понимаю, — сухо сказал Филин. — Мне он тоже пригрозил… пару раз.

Распухшее от побоев, местами почерневшее от синяков лицо Филина говорило с суровой доходчивостью, что «пару раз» — эпитет слишком скромный.

— А за то, чтобы сдать меня, что он пообещал? — не удержался Филин. — Дай догадаюсь. Перевод в Южный? Как ты всегда хотел? Или сразу в главк? — Попцов молчал в ответ. Филин хмыкнул: — Значит, угадал.

— Не давай, блин, врежь мне, если тебе полегчает! — нервно вскричал Попцов. — Или…!

Вторую версию он озвучить не успел. Филин от души съездил ему в челюсть. Но рука после прошедших диких суток плохо слушалась, и удар пришелся в скулу. Попцов рухнул на урну для окурков, задевая ее при падении. Бычки и пепел засыпали голову Попцова. Схватившись за лицо, он начал подниматься.

— Не полегчало, — устало сказал Филин. — Сука ты последняя, Попцов.

Он даже не злился на Попцова. После предательства Филин просто вычеркнул его из жизни. И для Филина Попцова уже не стало. Как можно злиться на того, кого нет? Только неприятное чувство опустошения копошилось где-то в груди.

Бросив окурок в опустевшую урну, благодаря креплениям вставшую на место, Филин развернулся и скрылся в дверях отдела.

Он проходил мимо дежурки, когда помощник дежурного, неловко покашливая, высунулся из двери.

— Филин, ты это… Ну… Чем сейчас занят?

— А что?

— Я понимаю, тебя лучше не трогать сейчас, но… У нас кажется труп нарисовался. Дежурный опер на разбое, там тоже с тяжкими телесными. На подхвате Попцов должен быть, но он… говорят, увольняется.

— Увольняется? — спокойно уточнил Филин. — Не знал.

— Ну вот теперь знай. И это… Филин, братан, выручи, а? Тут рядом надо подскочить, на Элеваторную. Если точно труп, я главк вышлю. Дождешься их и свободен. А если просто телесные, следака нашего пришлю. Выручишь, а?

Филин хмыкнул. В Промышленном ОВД все как всегда и нет надежд на исправление. Но сейчас ему это нравилось.

— Хрен с тобой. Адрес давай.

Дом на Элеваторной представлял собой старый барак грязно-коричневого цвета, построенный во времена Великой Отечественной. После войны здесь было общежитие для рабочих местных заводов. С каждым десятилетием сам район в целом и общага в частности становились все более маргинальными, грязными и запущенными. А в 90— е барак стал тем, чем стал — клоакой, населенной спившимися уголовниками, наркоманами и наркоманками.

Около барака стояла машина ППС. «Неужели опять Самохин?» — мысленно усмехнулся Филин, подъезжая к бараку. Но навстречу ему шагнул другой сотрудник, крепко сбитый сержант. Его фамилия, кажется, была Губарев, Филин не был уверен.

— Эээ… — опешил при виде опера сержант. — А вы работаете уже?

— Если хочешь, я могу назад уехать. А ты карауль тут до ночи.

— Не надо, — быстро сориентировался сержант.

— Что тут?

— Мокруха. Мокрушника соседи показали. Они тут цапались, орали на весь двор… Мокрушник в кустах прятался, гашеный наркотой под завязку. Скрутили почти без сопротивления. Погрузили. — сержант не удержался и на всякий случай добавил: — Я уже отчитался, так что раскрытие за ППС.

— Не вопрос. Мне чужой славы не надо, со своей теперь как-нибудь разобраться бы. — Сержант понимающе ухмыльнулся. — Где жмур?

— А вот, за машиной.

Труп лежал, накрытый по пояс куском грязного брезента, который на такой случай всегда возили с собой экипажи ППС. Подойдя, Филин приподнял брезент. И нахмурился.

— Твою мать…

— Ага, — неправильно поняв реакцию, согласился сержант. — Он его розочкой от пивной бутылки покрошил… В грудь, горло. Чувак кровью истек.

Филин склонился над трупом. На голове убитого все еще была марлевая повязка после перенесенных травм. Стеклянные глаза мертвеца смотрели вникуда. Не так давно Филин разговаривал с ним, пытаясь убедить дать показания на своего обидчика. «Со своими проблемами я сам справляюсь», — важно отвечал теперь уже труп Филину, лежа на больничной койке. За пролетевшие после это дикие и бешеные дни Филин успел позабыть об этом деле.

На земле перед опером в луже собственной крови лежал Буч.

Сержант настороженно смотрел на Филина.

— Что, знаете его?

— Сталкивались пару раз, — уклончиво откликнулся Филин. — Где мокрушник?

— В воронке. Я его там приковал к поручням на всякий случай, чтоб не бычил.

Филин направился к машине ППС. Открыл заднюю дверцу. На скамье, прицепленный наручниками к перегородке, сидел, пошатываясь, здоровяк. И здесь Филина поджидал новый сюрприз. Это был его сосед по камере городского ИВС.

— Охренеть. Какой тесный мир, — невесело сказал Филин. — Ну здорова, кореш.

Филин сразу же вспомнил их последний разговор в камере. Попросив у Филина сигарету, здоровяк поинтересовался, за что его «замели». Когда Филин спросил то же самое, здоровяк загадочно ответил «Да так, по мелочи» — и поспешно свернул разговор.

Здоровяк поднял глаза, с трудом сфокусировал заплывшие от наркотического дурмана глаза на Филине. Зрачки были сокращены. Сержант сказал верно — здоровяк накачан наркотиками под завязку.

Но Филина он узнал.

— О, — пробормотал здоровяк. — Ты? Тоже замели? Опять?

— Ты в прошлый раз в ментовку специально подался? Прыгнул за какую-то фигню, чтобы тебя за Буча не замели? Это же ты ему тогда башку раскроил, а?

Здоровяк непонимающе уставился на Филина. Нахмурился, подозревая, что недавний сокамерник задает слишком много вопросов. Подняв снова глаза на Филина, он, кажется, уже забыл об этом, потому что буркнул:

— Курить есть, кореш?

Филин ничего не ответил, лишь вздохнул.

— Пойду вызову труповозку, — сказал он сержанту и пошел к своей машине. Услышал, как за спиной сержант смачно выругался, потому что здоровяка вырвало.

В этот день Хрулева официально арестовали, после чего перевели из городского изолятора временного содержания в СИЗО. Уже вечерело, когда надзиратель после оформления повел его в камеру. Она располагалась в особом блоке следственного изолятора — здесь содержали задержанных сотрудников правоохранительных органов и коррупционеров, которые больше смерти боялись содержания в одной камере с уголовниками.

Хрулев шел, глядя вниз, на грязный пол и собственные руки, запястья которых были сцеплены браслетами наручников.

— Живее булками шевели, — грубо буркнул надзиратель.

Хрулев сглотнул. Начав говорить, он понял, что голос его подводит. Пришлось пару секунд подготовиться, сглотнуть снова и собраться с духом, чтобы обратиться к надзирателю.

— Меня нельзя в камеру к ментам.

— Мое дело определить куда скажут, — отрезал надзиратель.

— Вы не понимаете, да? Я сотрудник УСБ, — голос Хрулева предательски задрожал. — А сокамерники — менты? Те, кого я посадил…? Это то же самое, что… что опера посадить к уголовникам. Они же… они же меня порвут.

— Ты не сотрудник УСБ, ты арестованный, — огрызнулся надзиратель, теряя терпение. — А у нас для особых гостей только этот блок. Не нравится — можем определить тебя к уркаганам. Или к опущенным. Не хочешь, мля? Так что топай давай, шевели булками.

Надзиратель подтолкнул Хрулева. Сгорбившись, вчерашний майор УСБ брел навстречу своей безрадостной, отдающей болью и страхом, судьбе.

На месте преступления Филину пришлось провозиться пару часов: дежурный прислал в подмогу лишь одного опера, а им нужно было опросить свидетелей, проконтролировать работу криминалиста до приезда следователя из СК, вместе с понятыми обыскать комнату подозреваемого и прочее-прочее-прочее. Обычная оперская работа.

Когда Филин вернулся в отдел, то встретил в фойе ОВД тощую и изможденную женщину. Ей было не больше 50, но выглядела она значительно старше. Бучельникова… Она атаковала стойку дежурного, причитая и плача в окно:

— Что случилось с моим сыном? Как это случилось? Господи…!

— Женщина, успокойтесь.

— Как вы можете так говорить? Мне участковый сказал, что Марата убили! Я хочу знать, где он! Это сын мой, понимаете?!

Филин с трудом заставил себя отвести глаза от женщины и проскользнул мимо незамеченным. Филина словно обдали холодным душем.

Меньше всего на свете он хотел сейчас говорить с ней.

Филин быстро поднялся по лестнице на этаж, который занимали опера. В своем кабинете открыл форточку и закурил.

«Это сын мой, понимаете?!» — звенел в ушах крик убитой горем женщины. Филин ярко и живо вспомнил, как две недели он пришел к ней домой с известием о том, что Буча кто-то сильно избил во дворе дома. Филин вспомнил гадюшник, в который превратил квартиру этой женщины ее непутевый сын. Филин со смесью жалости, отвращения и тоски вспомнил железную дверь, которой Бучельникова отгородила свою спальню от остальной квартиры. Маленький мирок пожилой женщины, граница между ней и наркоманским адом снаружи. Филин вспомнил ее слова — так отчетливо, словно слышал их прямо сейчас. «Я прихожу домой с работы и сразу закрываюсь тут, — горько и устало жаловалась она ему тогда. — Сижу, включу телевизор, чтобы не слышать ничего. В туалет даже боюсь выйти. Вдруг какой-нибудь наркоман из его дружков прибьет меня. В собственной квартире…»

Социальная трагедия.

В кабинет вошел Басов.

— А ты где был?

— На выезде, — хмуро ответил Филин. — Слушай… Попцов уволился, да?

— Вчера зашел ко мне. — Басов вздохнул и сел на край стола. — Положил заяву на стол.

— А ты?

— А что я? Сказал, что он может не отрабатывать две недели. Не знаю как ты… я его здесь видеть не хочу.

Филин кивнул.

— А я убойщикам в главк звонил, узнать, как дела, — продолжил Басов. — Они установили личность той танцовщицы, про которую твоя Катя рассказывала. Виктория Сомова… Стали колоть Штыка и его парней. Локоть поплыл. Согласился показать, где спрятали труп. Где-то за городом, в лесопосадке. Завтра собираются на выводку его тащить.

Филин снова кивнул, но затем не выдержал и устало попросил:

— Дим, давай не сейчас.

— Как хочешь. — Басов пытливо посмотрел на него. — С тобой все в порядке?

— Буча убили.

— А, так это он новый жмур? Тот самый Буч, которому пару недель назад голову проломили?

— Здоровяк, которого мы искали, закончил начатое. Буч пришел к нему, чтобы разобраться.

— Ну вот и разобрался, — хмыкнул Басов.

— Его мать внизу, — помедлив, сказал Филин. Он смотрел в окно. — Плачет, атакует дежурку. Просит дать ей какую-нибудь информацию… Я две недели назад был у них дома. Там ад настоящий, Дим. А когда я сказал ей, что сына в больницу увезли, знаешь, что она ответила?

— Мне на самом деле надо догадываться или…?

— Она сказала «Лучше бы его убили».

Басов понимающе вздохнул.

— Мда. Даже такие как Буч для кого-то — просто их дети, да? Плоть и кровь и все такое?

Об этом Филин тоже не хотел говорить. Он вдруг понял, что не хочет говорить вообще ни о чем. Филин наконец сообразил, что ему нужен полноценный отдых после всего пережитого. Поначалу казалось, что стены родного ОВД помогают. Теперь Филин убедился, что это не так.

— Дим, ты говорил, я могу несколько дней дома отсидеться?

— Да не вопрос, отсиживайся сколько хочешь. Оформим потом как больничный, через нашу поликлинику.

По пути домой Филин заехал в цветочный магазин и купил красивый букетик.

Поднимаясь в квартиру, он скользнул взглядом по сорванной печати и трещинам в двери — следы недавнего визита Хрулева с группой спецназа. Одно из воспоминаний об этой паршивой истории.

Но было в этой истории и то, чего он забывать не хотел ни за что.

Это Она.

Катя открыла входную дверь еще до того, как он постучал, и довольно хихикнула:

— А я тебя в окно видела, — ее лицо вытянулось при виде букета, который Филин, чувствуя себя наивно и глупо, сунул ей под нос. — О, это… что?

— А на что похоже?

— За что?

— Не знаю. За все.

Улыбаясь, Катя приняла букет. Бросилась на кухню, чтобы немедленно определить его в какую-нибудь вазу или — за неимением таковой — хотя бы банку. Но тут же бросилась назад, поняв, что не поблагодарила Филина.

Поцеловав ее в ответ, Филин неожиданно для себя сказал:

— Ты же никуда пока не собираешься переезжать? Надеюсь? Я… я бы не хотел.

Катя улыбнулась, понимая, к чему он клонит.

— Могу задержаться на недельку-другую. Если ты пообещаешь, что мне ничего не грозит. А то твои бывшие… — она тут же виновато осеклась. — Извини, я пошутить хотела, дура, но…

— Все в порядке, — с улыбкой успокоил ее Филин и, поцеловав, крепко обнял.