– Нет, ей-богу… порой вы меня удивляете больше, чем я вас! – возмущалась Мифлуха министру образования, размашисто шагая по коридору школы. – Да и вообще, по части детей я – профан. По части детей это Марию надо спрашивать, у неё-то опыт – во!

И Мифлуха руками показала министру какой, по её мнению, у государственной преступницы опыт в общении с детьми.

– А что, дети и правда талантливые? – вдруг спросила она, задумавшись.

– Ну-у… Дети… – сказал извиняющимся тоном министр и пожал плечами.

– Может быть, усыновить? – Мифлуха пожевала губами, сомневаясь. – А потом из этих талантливых детей получаются такие вот министры… Странно. Чёрт знает что творится. Может, мы их храним неправильно, а?

Мифлуха толкнула локтем семенящего рядом министра.

– Ну-у… – неопределённо протянул министр.

– И я так думаю. Пробраться бы в тот самый момент, когда из талантливого ребёнка получается заурядный взрослый, чтоб хоть рядом постоять. Правда же, интересно? Я бы на плёнку сняла.

– Ну-у… – опять протянул министр.

В таком состоянии задумчивости они и добрались до класса. Мифлуха зачем-то перекрестилась, толкнула дверь и вошла. Раздался грохот отодвигающихся стульев – дети встали. Президент обернулась и посмотрела на ввалившегося за ней министра, тот повернулся к классу и тонким голосом проблеял:

– Здравствуйте, дети, садитесь!

Опять застучали стулья.

Мифлуха оглядела класс – со стен на неё смотрели портреты гениальных людей, под ними, у дальней стены, стояли шеренгой посредственные учителя, а ещё ниже – за партами, сидели талантливые дети. Мифлуха покосилась на доску, над ней красовался её собственный портрет. «Художники – крайне мстительные люди», – подумала Президент, натужно пытаясь вспомнить, кто это мог так испохабить её божественный лик в бесплодной попытке передать его зрителям красками на холсте, – «Интересно, чему можно научить детей, если каждое утро на них смотрит такое похмельное лицо?». На доске крупными буквами мелом подхалимничала надпись: «Спасибо за счастливое детство!». Далее было написано ещё какое-то слово, но его стёрли грязной меловой тряпкой, и теперь там ничего нельзя было разобрать.

Мифлуха взяла в руки указку, и тут же откуда-то снизу всплыл её личный фотограф и сделал несколько снимков. Президент повертела указку в руках, попробовала стукнуть ею себя же по руке, взвизгнула от боли и положила бесполезную палку на место.

– Дорогие дети! – обратилась Мифлуха к залу, и под внимательными взглядами десятков глаз у неё тут же стало першить в горле. Она огляделась по сторонам, но ничего подходящего не нашлось, и она полезла за пазуху за фляжкой коньяку, которую всегда таскала с собой. Отхлебнув, она протянула фляжку учителю, сидевшему за столом рядом. Тот покачал головой и затравленно кивнул в сторону директора школы.

– А-а-а, – протянула Президент и спрятала фляжку обратно. – Так вот, дорогие мои дети! Я – Президент. Наша страна невероятно велика и богата. Но, тем не менее, у нас полным-полно проблем. Да и вообще, если начистоту, то…

Мифлуху понесло, и Карин мучительно начала потирать ладонью лоб.

– Запасов продовольствия практически не осталось, – продирались сквозь накатившую на Карин головную боль слова Мифлухи. – Иррианцы устраивают инциденты на границе, министры – бестолочи… А главное, конечно, что вся наша экономика рассыпается по кусочкам! Вот именно для решения проблем экономики, жизни нашей, мы и растим ваше поколение. Вы же талантливые дети!.. Вот эта и другие проблемы. Хм… Ладно… В конце концов, искусство, наука… спорт даже, – Мифлуха хмыкнула с сомнением. – Всё это должно дать нам ответ на главные вопросы бытия… Зачем мы живём…

– Чтобы трахаться. Мифлуху прервали на полуслове, когда она хотела продолжить длинный перечень вопросов, которые, как ей говорили, должны интересовать образованных и открытых миру людей.

– Что, простите?.. – Мифлуха растеряно посмотрела в класс. – Чтобы что?..

– Мы все живём, чтобы трахаться! – уверенно сказал белобрысый мальчик лет двенадцати во втором ряду.

Мифлуха приподняла брови и посмотрела на учителя. Он всем своим существом показал, что эта встреча вообще не его идея, и что он с самого начала был против. Мифлуха посмотрела на министра – этому несчастному крыть было нечем, и он начал потеть. В повисшей тишине стали слышны придушенные подвывания Карин Пинк.

– В каком смысле? – робко уточнила Мифлуха.

– В том смысле, что само наше появление на свет – это продукт соития двух начал, мужского и женского. И в дальнейшем вся жизнь человека – её темп, её ритм определяются половыми гормонами. Уже достигнув зрелости, всякий человек начинает метаться, даже и не осознавая этого, в поисках подходящей пары, чтобы создать семью и вырастить детей. И так поколение за поколением, шаг за шагом. Всю историю человечества. Так откуда же, в этом круговороте семени, возникают скептики, которые не видят, что самой жизнью нам предначертано трахаться, – мальчик выпалил всю эту длинную речь на одном дыхании.

– Мальчик… А у тебя родители кем работают? – заинтересовалась Мифлуха.

– Папа – философом, а мамы у меня нет… – ответил мальчик, глядя в парту.

– А-а-а… – протянула Мифлуха, вернувшись в благодушное состояние. – Тогда привет папе. Но я-то как раз вам хотела сказать о другом… Или как раз об этом?..

Мифлуха засомневалась и обернулась к Карин. Та махнула рукой – мол, делай что хочешь, и вернулась к переживанию собственной головной боли.

– Любите Родину, пусть не с пелёнок… Но хотя бы от школьной доски и до гробовой – любите. Потому что если вы её любить не будете, то больше никто точно любить не будет, – расчувствовавшись, Президент даже пустила скупую слезу.

Подняв глаза, Мифлуха осмотрела аудиторию на предмет произведенного эффекта. Со стен на неё смотрели равнодушные когда-то на что-то способные гениальные люди, под ними у стены стояли мало на что способные посредственные учителя, а ниже, за партами, сидели уже навсегда ни на что не способные заурядные ученики. Брови Мифлухи подскочили.

– А-а-а! – монотонно заверещала она, мучая несчастную Карин своим воплем, – Камера?! Кто-нибудь снимал на камеру?!!