– «Ь» в конце слова «сволоч» пишется?.. – Мифлуха впилась взглядом в Карин. Та, хорошо зная Президента, резонно сочла вопрос риторическим и продолжила молча играться в тетрис. – Не пишется! – разрешилась от филологического ступора Президентским решением Мифландия Вторая. – Потому, что сволоч должна быть твёрдой, а не как этот… – Мифлуха смерила взглядом молодого человека в белом халате. – Ты-то, что ли, доктор? Я таких докторов сотнями в младенчестве душила. И вот результат – приходится иметь дело лично с тобой. Лечи, проходимец. Для начала… у меня, скажем… болит пятка.

– Но мне нужно знать, что болит у вас на самом деле.

– Нет, ты сперва расскажи, как будешь лечить больную пятку, а я там уж подумаю, стоит ли тебя допускать к чему-то более существенному.

– Я не специалист по пяткам. И вообще, мне ваша помощница сказала, что у вас простуда и кашель. Я как раз специалист по простуде и кашлю. Если у вас болит пятка – то вам нужно к хирургу.

– Вот за что люблю вас, мерзавцев, так вот за это – где один, там и тысяча. Шакалите по вечерам в поисках работы, круговая порука, бодай её в бок! Стоит заболеть плёвым кашлем, как тебя уже тащат к хирургу, и тот так и норовит тебе что-нибудь оттяпать. Нет. Ты мне совершенно не нравишься как специалист – я не чувствую в твоем взгляде цинизма. Врач должен быть циничным, подтянутым и мизантропичным. Если врач не мизантроп… то лично я к нему лечиться не пойду. Вот сам представь – врач-жизнелюб. Заходишь к нему с больным животом, а он улыбается. Тебе больно – а он лыбится, скотина распоследняя, прямо из-за своего стола, и спрашивает: на что жалуетесь?! Нет – такие врачи нам не нужны. Значительно лучше, когда есть взаимопонимание – ты заходишь к нему, садишься, а он начинает тебе жаловаться на то, как всё плохо. Сразу как-то на душе легче становится.

– Да, конечно, психологический контакт с пациентом важен… – замялся доктор, – Но всё же важно знать, что лично вас сейчас беспокоит.

– Многое. И я тебе скажу прямо – будь у тебя хоть капелька мозга, тебя бы тоже это всё беспокоило. Иррианцы на границах! Шутка ли. За ночь перебросили несколько крейсеров. Чего они этим всем хотят добиться, мне пока не ясно – и это беспокоит. Беспокоит Карин, девка уже не первой свежести, но никаких мыслей о семье и муже. Одни игрушки на уме. Учёные беспокоят – сидят все такие, с важным видом, и ничего не ясно, что они там делают. Ужасно же беспокоит такое. Вот вы – врачи, тоже беспокоите. Вот, например, вопрос – ты сам сказал, что занимаешься кашлем – чего же ты тогда в очках?! Нет, ну серьёзно, чего очки-то нацепил? Будь ты окулист – я бы не удивилась очкам, приди ты, терапевт, в наморднике медицинском – тоже бы гармонично смотрелось. А ты – терапевт-очкарик без намордника! Человек никогда не имеет такого интереса к чужой беде, как к своей собственной. Так что я в тебя, как в специалиста, не верю.

– Я бы предложил всё же…

– Доктор, давай поговорим, как человек с Президентом. Через сорок лет скитаний я вышла из запоя. Куда вышла?! Зачем?.. Не зевай, у меня создаётся опасное для тебя впечатление, что тебе неинтересно. Как я уже отмечала, иррианцы мутят на границе. Вот, кстати, за что люблю иррианцев, так за честность.

– Это какую такую честность?.. – робко поинтересовался доктор. – И поподробней про запой, если можно…

– Запой я тебе как-нибудь покажу. А иррианцы говорят, что ненавидят нас. И они полностью честны в этом. А вот Мария говорит, что любит и ценит нас, и чёрт меня раздери, если она говорит правду. Да… я ещё помню, иррианцы тогда нам заявили: «Мы убьём заложников». И убили, – Мифлуха вздохнула. – Всё было предельно честно.

– Ну… возможно, но я бы это любовью не назвала. Скорее уважение, – вмешалась Карин. – Да и Марию я, конечно, не люблю… но уважаю. Всё-таки мало таких, по– настоящему изворотливых людей. Это же всё-таки талант, а талант заслуживает уважения.

– Да. Был у меня один талантливый композитор, я его поставила министром культуры. И что думаешь? Начал воровать бюджетные деньги. Я тогда перед расстрелом у него спросила, на что тебе, дурашка, столько денег. Оказалось, он с детства хотел иметь яхту… Самое смешное, что он даже успел купить её.

– И на что ему, расстрелянному, яхта?.. – удивился доктор.

– Так вот и я так думаю. А у него – детская мечта сбылась, – возразила Мифлуха. – Карин, а вот о чём ты мечтала в детстве?

– Родиться сиротой.

– А почему?.. – Мифлуха растерянно посмотрела на неё.

– Да как тебе сказать… Трудное детство, отец-идиот…

– А-а-а… – подключился к разговору министр госбезопасности, – А мой отец, бывало, уходил на неделю куда-то в город, и всё – ищи-свищи… Чёрт знает, что он там делал. Но возвращался всегда пьяный и с деньгами. Мать его всегда ругала – ну, за то, что пьяный – а он злился и повторял: «Я деньги принёс, дура, деньги», – так он твердил. Тогда трудно было прожить – работы почти не было… Так что я и выжил, наверное, благодаря тем деньгам.

– А где он их брал? – спросила Карин.

– Знаешь… я, когда стал министром, тоже сперва хотел это узнать. Даже собрался копнуть архивы. А потом подумал – это ж мой папка, он деньги приносил. Что ж я, как дурак, сейчас стану выяснять. Ну, а если он их у старух немощных отнимал?.. Как я буду потом с этим жить?..

– Зная тебя, думаю, что икру на масло мазать не перестанешь, – саркастически заметила Мифлуха. Доктор испуганно посмотрел на министра.

– Не перестану, конечно… и аппетит тоже не испортится. Но я умею умерить своё любопытство, потому я и министр госбезопасности.

– Поэтому ты – это ты, Корбен, – согласилась Мифлуха. – Кстати, доктор, приглашаю вас на праздник.

– Праздник?! – хором удивились Карин и министр.

– Да. У нас будет праздник… обновления. Все министры должны доказать свою полезность. Кто не докажет, того расстреляем.

– Ха… – сказала Карин, – Много ты поймешь в полезности?.. Тебе скажут, что кто-то не покладая рук строгарировал балык – и много ты поймёшь о том, стоило ли этим вообще заниматься?.. Или вот министр спорта тебе скажет, что мариновал мясо для шашлыка – что будешь делать?

– Убью мерзавца!

– А если то же самое министр церемоний скажет?

– Награжу мерзавца!

– То-то же… Что б министр ни делал, никогда не поймёшь – к пользе это или ко вреду.

– Ладно… – смилостивилась Мифлуха, – Тогда просто буду увольнять. Дураков. У нас двадцать министров. Возьмем шляпу, сделаем там девять бумажек с крестом, остальные без креста. Кто вытянул с крестом – того уволим.

– Почему?

– А потому, что «дуракам и счастье». Коли повезло вытянуть с крестом, значит дураки.

– Но… позвольте… – вступился за коллег министр госбезопасности, – Если уволят, то какое уж тут счастье… Увольнять, выходит, надо тех, кто не вытянул…

– Хм… – Мифлуха задумалась, – а ты прав… Но если так… то надо снова увольнять тех, кто с крестом. А потом тех, кто без.

– Мифлуха, я не дам тебе распустить правительство… – сказала Карин строго.

– Давайте лучше премьер-министра сменим и это отпразднуем? – предложил министр госбезопасности.

– Давайте… а на кого?

– На Василия Варфаломеевича?.. – спросил доктор, и сам удивился своей смелости.

– Да хоть бы и на Василия. Варфаломеевича, – согласился министр.

– И что это за человек?.. – потребовала уточнить Мифлуха.

– Это… Это более чем человек. Он гениален, – заверил её министр.

– Как это?.. Что в нём такого гениального? Он гениальный художник?

– Ну… он рисует, да, ну… не то чтобы гениально, но рисует, – Корбен задумался. – Но он больше, чем художник, так как пишет стихи!

– То есть он гениальный поэт? – догадалась Мифлуха.

– Нет… стихи у него посредственные, но он всё же больше, чем поэт, потому что поёт.

– То есть он гениальный певец?

– Да не то чтобы гениальный, да ведь он всё же больше, чем певец, так как занимается наукой… – парировал министр.

– Гениально? – опять уточнила Мифлуха скептически.

– Умеренно… – согласился Корбен.

– Можешь не продолжать, я, кажется, поняла, почему этот тип более чем человек, – остановила министра госбезопасности Мифлуха. – Как раз из-за таких самородков, которых у нас в стране пруд пруди, толково гвоздь забить некому. Ну что, доктор, пойдёшь на праздник? Или, может, всё же меня вылечишь?

– А можно мне в туалет, – попросился доктор.

– Иди… Порхай пташкой, – легко согласилась Президент, – и скажи министрам, чтобы заходили. Коли вы против праздника, проведём всё по-будничному.

Через пару минут министры расселись за столами и посмотрели на больную с самого утра Мифлуху.

– Сперва – кадровый вопрос… Да, да – не хмурьтесь. Президентская монархия – это такая форма республики, при которой абсолютизм власти ничем разумным не ограничен, надо терпеть, – Мифлуха лениво обвела взглядом притихших министров.

– А неразумным – ограничен? – с сомнением спросила Карин, усевшаяся с министрами.

– Естественно. Не всякую глупость мы способны выдумать, по крайней мере, я. Они, – Мифлуха ещё раз осмотрела министров, – не уверена.

– Вот, ты, ты и ты, – Президент указала пальцем в зал, – уволены. А ты, и вон тот, – приговорены к расстрелу.

В наступившей тишине зала встала личная телохранительница Мифлухи Карин Пинк, которую Президент неосторожно приговорила к расстрелу. Все взгляды были прикованы к ней, и, выждав минутную паузу, Карин громогласно спросила:

– Чё?

– Ой, да ну тебя! Старая я стала, подслеповатая… не ты, конечно. Я же говорю: вон тот – в зелёном беретике вязанном. Да, да, с помпончиком. Иди сюда, лапуля. Страшно тебе?.. Не отвечай, вижу, что страшно. Это правильно… мы ж тебя сегодня расстреляем. Ну, чего ты плачешь, глупыш, все люди смертны. Кто-то раньше, кто-то позже. Ну, ну… ну не надо… Максимум, что я могу для тебя сделать – ты будешь расстрелян как герой, а не за растраты. Мы сочиним в твою честь песню, и всем правительством придём на твои похороны её петь! Забился в истерике… хм… странные вы, люди. Не понимаю я вас. Ладно, давайте быстренько, и это… уволенные, когда палачи закончат, унесите расстрелянных из зала. И давайте быстрее переходить к повестке дня..

Второй из приговоренных министров упал в обморок. После этого в зале опять повисла тишина.

– Ну и где наши палачи? Приговоренные так скоро сами передохнут. Кстати, кто из вас Василий Варфоломеевич?

Министры отодвинулись от притихшего обладателя зелёного берета, который было успокоился, заметив, что его пока никто не расстреливает.

– Ну, что скажешь?.. – обратилась к нему Мифлуха. Министр не смог ничего ответить, только негромко простонал, чувствуя, что на него вновь надвигается беда. – Мне-то говорили, что поёт – а он оказался немым, – Мифлуха вздохнула. – Ладно, беру больничный. За меня остаётся Корбен. Корбен, будь строг, но справедлив. Исполняй волю народа, не злоупотребляй ею в своих корыстных целях. Будь чуток, будь добр. Но не забывай, что справедливость иногда требует беспристрастности, цинизма и гадливости. Помогай людям. Переводи старушек через дорогу. Делай это не менее пятидесяти раз за плановый период. И в этом тоже будь добр, но не забывай, что власть должна быть с кулаками, уметь решить и выполнить, а не как размазня-картошка в нашей столовой. Корбен, ты чекист со стажем. Поэтому, я уверена, что за эти дни я много услышу о людях культуры и искусства. Ты знаешь – я их немного возвышаю… Уверена, ты найдешь способ их унизить. И смотри, чтобы после моего долгожданного возвращения последующий период хотя бы пару лет называли оттепелью. Я вас люблю. И вас. И тебя, в шапочке. Но прощайте, прощайте все – кого я больше не увижу, – договорив речь, Мифлуха почувствовала легкое головокружение и объявила себя умирающей.