ФРАНСУА ДЕВИН
Отрывок из «Писем крестьянина», хроники, составленной Луи Буссенаром на босском наречии, публиковавшейся под псевдонимом в газете «Ля Гатинэ» с 15 февраля 1902 года по 20 августа 1910 года и состоящей из 205 писем.
Перед нами неизвестное публике произведение босского писателя. Лишь в 1902 году, в возрасте 55 лет, Буссенар вернулся к началу своей литературной карьеры (1876–1880) и снова предстал в образе журналиста-хроникера, поверяющего свои мысли широкому кругу читателей. К этому времени Буссенар стал зрелым, много повидавшим на своем веку и получившим признание писателем и публиковал уже двадцать шестой роман. Оставив светскую парижскую жизнь, писатель стал «джентльменом-фермером», удалился в свое поместье и занимал свободное от творчества время прогулками в коляске, на велосипеде или тандеме, охотой или визитами к друзьям.
Обстоятельства, при которых Буссенар принял решение сотрудничать с господином Хольцингером, главным редактором «Ля Гатинэ», остались неизвестными. В начале 1902 года в 565-м номере от 1 февраля появилась первая глава журнального варианта «Капитана Сорвиголова». Целиком роман был напечатан в конце 1902 года в «Газете путешествий», а отдельной книгой вышел в следующем году в издательстве Комбэ. Вероятно, именно тогда или чуть раньше и произошла встреча Буссенара и Хольцингера. Писатель уже более пятнадцати лет жил около городка Малерб, расположенного недалеко от Питивье, и наверняка хорошо знал издание Хольцингера.
Писатель давно вынашивал план нового произведения — хроники, изложенной в эпистолярной форме, но первая публикация была представлена как подлинное письмо, присланное в газету местным крестьянином. Публика и не подозревала, что настоящим автором является знаменитый Луи Буссенар. Чтение этих писем в уютном уголке у камина в течение восьми лет было излюбленным развлечением всей провинции, и огромный успех хроник поднял тираж газеты от семи с половиной до двадцати тысяч экземпляров. Сюжеты отличались необыкновенным разнообразием — полные сарказма антиклерикальные истории, иногда, правда, довольно жестокие, полемика на темы общественной и политической жизни (Буссенар считал себя радикалом), вопрос о смертной казни, дело Дрейфуса, злоупотребление алкоголем, польза чтения, работа в воскресные дни, положение женщин, воспитание детей, влияние печати на умонастроения публики. В 1910 году Буссенар решил пошутить и, словно подмигнув сквозь строки читателям «Ля Гатинэ», намекнул, кто является истинным автором писем. Это был необычный и остроумный ход — автор сделал вид, что решил добавить к хроникам кое-что от себя. Итак, 191-е письмо было опубликовано в № 961 от 1 января, 192-е — в № 962 от 15 января и 193-е — в № 95 от 5 февраля.
ПИСЬМО КРЕСТЬЯНИНА
1
Дорогие мои, расскажу вам сегодня одну старую историю. Случилась она много лет назад, но и посейчас пробирает до печенок, так что волосы дыбом встают. История самая что ни на есть доподлинная, приключилась в наших краях, неподалеку от Питивье, в местах, которые каждая собака знает. Не стану вас мучить, сразу и начну.
Рассказ будет про страшное убийство, случившееся на ферме Пти-Жарваси, и про Оржерских бандитов, которых у нас называли Фэнфэновы Разбойники. Ничего такого в «Гатинэ» не печатали, так уж я постараюсь вас развлечь, как смогу. Ну, стало быть, начнем.
Километрах в четырех от Питивье, как идти к Орлеану, по левую руку невдалеке от дороги стоит ферма Жарваси, из коммуны Питивье-ле-Вьёй. Кто меня пограмотней, называют ее Жаверси. Ну, если представили ферму, так я дальше буду рассказывать. Метрах в ста оттуда, если все по левой стороне и свернуть к Лаасу, совсем рядом с сараями Сен-Арпан, раньше стояла ферма Пти-Жарваси. Все тамошние дома переписали в земельную книгу, да только они уж рассыпаться начали. Их лет тридцать тому назад разрушили, чтоб на камни продавать. Там, где живые люди работали, любили, страдали и погибли жестокой смертью, теперь телеги ездят.
В те времена, когда банда Фэнфэна тут хозяйничала и застращала всю округу, то есть году в 1797, орлеанской дороги и помину не было. Построили ее лет тридцать пять или шесть спустя. Из Питивье в Шийе-ле-Буа добираться тогда приходилось по плохой дороге. Вся она была в ямах да колдобинах и шла там же, где потом новую построили, — стало быть, от фермы рукой подать. Всякие побирушки и увечные туда частенько захаживали. Хозяин родом был из Стаза, что в Базоше. Он и ферму держал, и в лес с ружьем захаживал. Звали его Фредерик Фортен, а по-простому мэтр Дерик. Жену он взял из Фэй-о-Лож, из семейства Сигот. Она в доме всем заправляла, а звали ее просто мамаша Сигот. Детей у них было трое — парнишка двадцати двух лет, хромой, а в армию пошел, да две красотки восьми и шести годков, обе поздние. Долго еще от них в хозяйстве толку не предвиделось. Ну и пришлось взять в дом служанку. Сына звали Леон, а служанку Жозефина Лелю. Она была из Пуанвиля.
Земли на ферме было все пятьдесят арпанов да еще две лошади, осел, шесть коров и овец не меньше сорока. Жить тогда было не в пример тяжелее, чем теперь, и на ферме папаши Дерика все вкалывали от зари до зари. Землю своим потом поливали и складывали лиар к лиару. Понемногу у папаши Дерика завелись деньжата. Но посмотрели бы вы на этого старого пройдоху — он без умолку ныл и скулил, что живет беднее церковной мыши, ходил босиком да в таких обносках, что вы бы ему сами подали на пропитание. Его благоверная выглядела под стать — нечесаная, весь подол в коровьем навозе, тоже босиком, а ноги грязней, чем свиные копыта. Служанка же была красотка, с черными волосами и голубыми глазками, свежая и румяная что яблочко. Одевалась не хуже городских барышень, была послушная, честная и работящая, каких поискать. За ней, как водится, бегали все окрестные парни, не считая Леона, который глаз от нее не отводил. Да и сама девица, похоже, на него посматривала. Но пуще других на Жозефину заглядывался пастух с фермы Виньо, что по соседству, одним словом, проходу ей не давал, так и бесился от ревности. Это был верзила лет двадцати пяти, рассказчик — заслушаешься, но что-то в нем людей отпугивало. Вечно он ходил мрачный, угрюмый, смотрел исподлобья. Звали его Пьер Отэн, откуда появился в наших краях никто не знал, и сильно смахивало, что он из армии смылся. За девками он ухлестывал так, что скоро в окрестностях его стали опасаться даже замужние женщины. А с тех пор как он положил глаз на Жозефину, бедняжка из дому носа высунуть не смела. Стоило ей показаться на улице, как пастух появлялся как из-под земли и так донимал ее своими ухаживаниями, что бедная девушка уже подумывала, не вернуться ли ей к родителям.
Однако что-то удерживало ее в доме папаши Дерика. Леон и Жозефина влюбились друг в друга, и, судя по всему, дело должно было плохо кончиться. Парням уже довелось один раз помериться силой. Леон ведь хромым был, а не безруким, и так всыпал пастуху, что тому ноги пришлось уносить. Удирая, Пьер показал Леону кулак и крикнул:
— Ты меня еще попомнишь, чертов хромой! А до девки я все равно доберусь!
— Чего разорался! Если мало получил, так иди сюда — я тебе напомню! Увидим, могу ли я за себя и за свою подружку постоять.
Пастуху, однако, едва не удалось выполнить, что он обещал Леону. Однажды вечером, в середине сентября, влюбленные возвращались под ручку с праздника в деревушке Эскренн. Время близилось к полуночи, они шли вдоль виноградников, как вдруг перед ними из темноты выскочил человек с вилами в руках. Бросившись на Леона, он заорал:
— Прощайся с жизнью! Вот теперь ты попался, за все заплатишь!..
Узнав голос Пьера Отэна, Жозефина до смерти перепугалась и даже пикнуть не смела. Но Леон головы не потерял. Из-за туч проглянула луна, и парень увидал, откуда грозит опасность. Бросившись в сторону, он ловко увернулся и наподдал негодяю, да так, что у того вилы вылетели из рук. Леон их тут же схватил и рукоятью всыпал Отэну по первое число — слышно было на всю округу. Он так его отделал, что пастух, валяясь на коленях, умолял о пощаде:
— Леон, голубчик, отпусти! Ой, больше не буду!
— Ах, мерзавец!.. Клянись!
— Богом клянусь, ни за что не буду! Попасть мне в ад, коли вру!
— Ладно же, катись отсюда. И чтоб больше я тебя не видел! Или так прибью…
И в самом деле, на следующий же день пастух убрался с фермы Виньо и вообще пропал неизвестно куда.
К несчастью, скоро его увидели снова, и при ужасных обстоятельствах. Два месяца пролетели как один день, влюбленные, которым никто больше не докучал, начали поговаривать о том, чтобы пожениться. Родители и Леона и Жозефины дали согласие, и свадьбу назначили на следующую Пасху. Тем временем молодые люди, обручившись, решили съездить в Аску на праздник Святого Шарля, почитаемого в округе. Леон и Жозефина собирались от души повеселиться, потанцевать и до отвала наесться всяких сладостей, которых полным-полно бывает в эти дни в Аску.
Наступила суббота накануне праздника, в Пти-Жарваси все спали как сурки, как вдруг в десять часов ворота, выбитые мощным ударом, с адским грохотом слетели с петель. Тут же послышались грозные крики разбойников, толпой ворвавшихся во двор. Кто-то громко прокричал ужасным голосом:
— Не двигаться и не сопротивляться! Или я прикажу всех изрезать на куски! Я — Фэнфэн! Разбойники, вперед!
Услышав имя, наводившее страх на всю округу, обитатели фермы почувствовали смертельный ужас и подумали: «Мы пропали!»
2
В последнем письме, друзья мои, я рассказывал про чудовищное убийство в Пти-Жарваси, совершенное Оржерской бандой, и остановился на том, как разбойники во главе с Фэнфэном ворвались посреди ночи на ферму.
Папаша Дерик, его жена, сын, обе дочки и служанка Жозефина спали как сурки в своих постелях. Жозефина спала в пекарне, хозяева — через стенку, а рядом с их комнатой была детская. Леон же всегда оставался в конюшне. Бандитов вел кто-то, кто хорошо знал расположение комнат, и они, светя фонарем, прямиком направились в пекарню. Несчастная Жозефина увидала Фэнфэна, вошедшего впереди остальных, — высокого человека в треуголке с золотым галуном, в сапогах, с саблей, пистолетами и в черной маске! Испустив вопль ужаса, она вскочила на постели, но не смогла спрыгнуть — ноги ее подкосились от ужаса.
— Господи, спаси и сохрани!.. Они задушат меня! Помогите! Леон, на помощь!
Фэнфэн рявкнул:
— Ну-ка, замолчи! Только пикни, язык отрежу!
Несчастная девушка, обезумев от страха, продолжала кричать, и Фэнфэн приказал:
— Накройте ей лицо подушкой и свяжите по рукам и ногам!
Не меньше десятка бандитов рыскали в это время по дому, поделив между собой кровавую работу. Одни разводили огонь в большом камине, другие связывали захваченных в постели папашу Дерика и его жену, которые, умирая от ужаса и стуча зубами, испускали такие жалобные стоны, что смягчили бы сердце даже дикого зверя. Несколько бандитов побежали на конюшню, чтобы прикончить Леона, известного своей храбростью и силой.
Связав хозяина, бандиты подтащили его в одной рубашке к самому огню. Фэнфэн обратился к нему:
— Вот что, любезный, говорят, у тебя припрятаны деньжата. Выкладывай их, да поживее!
Несчастный честно отвечал:
— У меня есть всего сотня экю. Они там, в бельевой корзине, а больше ни лиарда!
— Ладно же! — отвечал Фэнфэн. — Ну-ка, подпалите ему копыта!
Тут папаша Дерик узнал Душку Беррийца, Канонира и Сан-Арто, которых не раз пускал переночевать на ферму, и стал взывать к их милосердию. В ответ раздался хохот, и Канонир ответил:
— Не трать время попусту! Тащи деньги или скажи, где их прячешь!
— Ах, Боже мой, горю! А-а-а-а! Умираю! Жена! Жена! Мои дети! Умираю!
— Скажи, где деньги, тогда отпустим!
— А-а-а! Убийцы! Будьте прокляты! Умираю!..
— Ори сколько влезет! Раз вопишь, значит, жив… Ну и глотка же у тебя!
В то время как фермер бился в предсмертных судорогах, разбойники принялись распевать:
Мучения папаши Дерика продолжались, пот лился по нему ручьями. Обуглившиеся ноги корчились в пламени, крики и вопли с трудом вылетали из пересохшего горла. Едва можно было разобрать несколько слов:
— Жена! Где ты, моя бедная Сигот!
— Ну же, не упрямься! В последний раз спрашиваем, где твои деньги? — воскликнул Канонир.
— Леон, мой мальчик, где ты?.. Леон! Убивают!..
— Хватит копаться! — проворчал Сан-Арто. — Я голоден, а Главарь обещал жратву, как все закончим!
— Сигот! Леон! Умираю… Господи, отпусти мои прегрешения!..
Дернувшись в последних конвульсиях, несчастный скрючился и, качнувшись вперед, упал головой в камин. В его сердце будто что-то взорвалось, и папаша Дерик наконец испустил дух.
Фэнфэн в бешенстве пнул мертвое тело и выругался:
— Где это видано! Все они орут, вырываются… Но рано или поздно выкладывают деньги! Ну что ж, у нас еще в запасе кое-кто остался! Тащите сюда его жену!
Сан-Арто и Канонир приволокли связанную мамашу Сигот с мешком на голове. Бандиты пришли в дикое веселье при виде женщины, на которой не было ничего, кроме рубашки, и принялись отпускать на этот счет непристойные шутки. Подтащив мамашу Сигот к огню, разбойники опустили ее ноги на железную перекладину, а саму усадили на что-то теплое и мягкое, женщина вздрогнула. Тут с ее головы сорвали мешок, и она пронзительно завизжала:
— Мой муж! Где мой муж?! Что вы с ним сделали? Где он?
— Далеко ходить не надо! — отвечал Душка Берриец. — Посмотри, на чем ты развалилась!
Бедная женщина увидела, что сидит на еще не остывшем трупе своего мужа, валявшемся перед камином. Из груди мамаши Сигот вырвался крик, словно на нее обрушилась скала. Раз услышав такой крик, потом о нем будешь вспоминать всю жизнь.
— Дерик! Муж! О, проклятые!.. Вы убили его!
Фэнфэн с обычной грубостью оборвал ее стоны:
— Хватит драть глотку! Как говорится, мне нужны ваши денежки!
— Убийцы! Бандиты! Зачем мне теперь жить! Убейте и меня!
— Ну, довольно! Суньте ее копыта в огонь, глядишь, запоет по-другому!
Сан-Арто и Канонир слабо связали мамашу Сигот. Лишь только огонь коснулся ее ступней, женщина сильно и неожиданно рванулась и вырвалась из рук бандитов. В одно мгновение лишившись рассудка, она стала метаться по комнате посреди разбойников, которым не удавалось схватить ее. Женщина кидалась на них, била, кусала, царапала и, наконец вырвавшись, бросилась бежать через двор. Сойдя с ума от страшного горя или ужасного зрелища, человек нередко становится невероятно сильным, и никто тогда не может справиться с ним. Так случилось и с мамашей Сигот, увидевшей изуродованный труп мужа.
Несчастная оказалась рядом с открытой дверью конюшни, откуда раздавались стоны, проклятия, крики о помощи. Ей показалось, что она различает голос своего сына Леона и мерзавца пастуха с фермы Виньо. С безумными воплями она бросилась к глубокому колодцу и бросилась вниз с высоты в пятьдесят футов с криком:
— Дерик! Я иду за тобой!
3
Помню, я остановился на том, как несчастная фермерша из Пти-Жарваси, помешавшись от ужаса и отчаяния, кинулась в колодец. В это время бандиты грабили дом, крушили мебель и перетряхивали весь скарб в поисках денег. Как и говорил папаша Дерик, они нашли пятьдесят монет по шесть ливров — как раз сто экю, и ни лиара больше. К тому пара посеребренных ложек и несколько побрякушек — вот и вся добыча, которая им досталась.
Разбойники напали на Леона, торопясь поскорей расправиться с ним. Они боялись, что парень удерет и поднимет тревогу в Питивье. Услышав шум, Леон вскочил и начал искать сабо. Едва он успел одеться, как распахнулась дверь, на пороге появился бандит с саблей в руке и заорал:
— Сдавайся, или я тебя убью!
Леон подумал: «Проклятие! Мне знаком этот голос!»
Не растерявшись, парень схватил вилы, стоявшие у стены, и закричал изо всех сил:
— Люди, на помощь! А вы, негодяи, до меня еще не добрались!
В ту же секунду бандит ловко взмахнул саблей и одним ударом отсек Леону кисть руки, которая упала на пол как перчатка. Несчастный, размахивая окровавленным обрубком, испустил вопль:
— Я пропал! Изувечен! Лучше уж умереть!
— Будет сделано, — отвечал бандит, — но не раньше, чем ты узнаешь, кто я! Я ведь говорил, что доберусь до тебя!
Леон тут же понял, с кем имеет дело, и вскричал:
— Ах, негодяй!.. Пьер Отэн, пастух из Виньо!
— Он самый! Я ничего не забыл и подался в банду Фэнфэна, чтобы отомстить! Я привел сюда разбойников, которые ограбят ферму и поджарят твоих любезных родителей, а я разделаюсь с тобой и доберусь наконец до красотки Жозефины! То-то будет славная девка для нашей банды! Ну, довольно! Пришел твой последний час, прощайся с жизнью!
Страдая от раны и чудовищных слов бандита, истекавший кровью Леон пошатнулся и, побелев как полотно, упал около кровати. Он не мог защищаться и, чувствуя, что приходит конец, собрал напоследок все силы и храбро ответил негодяю слабеющим голосом:
— Мерзавец, скоро ты поплатишься за все, что совершил!
Глаза Леона заволокла пелена, и он едва слышно прошептал коснеющим языком:
— Отец, матушка, любимая!.. Прощайте, все, кого я любил!..
В ту же секунду разбойник обрушил на его голову страшный удар и рассек ее надвое. Без звука, без стона Леон, испустив дух, повалился на кровать. Наблюдавшие за этим разбойники пришли в восторг от жестокого зрелища и разразились криками:
— Ну и рука у тебя! Вот удар так удар! Негодяй получил по заслугам! Где это ты научился так управляться с саблей?
— Я служил в гусарах, а потом смылся.
— Пойдем посмотрим, как наши жарят это старое чучело. Вот где потеха!
— Такое пропустить нельзя! Да, но девица — моя, Фэнфэн обещал!
— Раз он сказал, значит, так тому и быть. Главарь своего слова назад не берет.
Разбойники вернулись в дом, где около камина посреди разгромленного жилища все еще валялся обугленный труп папаши Дерика. Жозефина, полузадушенная подушкой, билась на постели и кричала, как раненый зверь. Разбойники, занятые поиском денег, не обращали на нее никакого внимания. Пастух, по-прежнему пылко влюбленный, подошел к кровати и открыл лицо несчастной. Не зная, что ее суженый погиб, девушка громко призывала его:
— Леон! На помощь! Леон!..
Пьер расхохотался и взмахнул перед ней окровавленной саблей:
— Он уже покойник! Я сам его прикончил, а вот и доказательство! Но я его с удовольствием заменю.
Жозефина тоже узнала бывшего пастуха из Виньо:
— Так это ты, Пьер Отэн! Мерзавец, убийца, где мой Леон? Ты убил его?!
Бандит насмешливо отвечал:
— Нечего так голосить! Ты теперь в моей власти, так что лучше подчинись по-хорошему.
Вне себя от гнева, отчаяния и бессилия, Жозефина плюнула ему в лицо:
— Вот все, чего ты заслуживаешь!
Бандит со всего размаха влепил девушке пощечину, разбив ей в кровь лицо, потом еще и, придя в ярость, уже не мог остановиться. Несчастная кричала, плакала, но негодяя ничто не могло остановить. Он рычал в бешенстве:
— Буду бить, пока не перестанешь выть! Теперь у тебя есть хозяин, изволь слушаться, а не то…
Наблюдая за этой сценой, бандиты покатывались со смеху и отпускали грязные шутки:
— Лупи ее как следует! Всыпь по первое число! Тут уж она точно в тебя втюрится по уши. Вспомни-ка Дылду Мари и Рыжего из Оно!
Девушка, полумертвая от боли, наконец затихла. Бандит утомился и, перестав наносить удары несчастной жертве, сказал:
— Так-то лучше! Вот мы покорны и податливы как овечка, ну а теперь я займусь тобой, красотка. Сегодня у нас будет брачная ночь!
Бандиты, перевернув всю ферму в напрасных поисках денег, убрались и оставили в разоренном доме Пьера Отэна и Жозефину, связанную по рукам и ногам. Приблизившись к беспомощной жертве, чтобы совершить над ней чудовищное насилие, мерзавец склонился над ней, собираясь поцеловать. Он был в полной уверенности, что побоями и угрозами окончательно сломил сопротивление девушки. Однако, собрав последние силы, она вцепилась зубами в лицо негодяя и прокусила ему нос и верхнюю губу. Пастух взревел от боли, но чем сильнее он вырывался, тем крепче Жозефина сжимала зубы. Вцепившись в его шею, девушка попыталась задушить разбойника. Чувствуя, что ей приходит конец, несчастная рванулась, не разжимая зубов, и вырвала кусок мяса из лица бандита. Теперь его нос выглядел словно отрезанный щипцами, кровь хлестала ручьями. Лицо негодяя было теперь настолько изуродовано, что в нем с трудом угадывались человеческие черты. Потеряв сознание от сильной боли, Отэн рухнул на пол. Когда он очнулся на полу в луже крови, уже светало. Рядом на кровати лежал окоченевший труп Жозефины. В это время в соседней комнате послышался какой-то шум. Маленькие дочки папаши Дерика, просидевшие всю ночь под кроватью, приоткрыли дверь, чтобы посмотреть, что случилось.
Бандит вдруг почувствовал смертельный ужас и бессильное бешенство оттого, что напрасно убил несчастную девушку. Стоило ли понапрасну совершать столько чудовищных преступлений? Словно дикий зверь, за которым по пятам мчится свора собак, негодяй не разбирая дороги бросился прочь от фермы. Ноги принесли его в долину Монсо, и он кинулся в глубокий омут. Волны сомкнулись над его головой. Через два дня тело, объеденное раками, течением принесло к мельнице.
Вот подлинный и достоверный рассказ о преступлении, совершенном бандой Фэнфэна в 1797 году рядом с Питивье и которое в обвинительном акте Шартрского суда занимает всего несколько строк.
Об убийстве на ферме Жарваси тогда много говорили, но дальше этого дело не пошло — никто не мог поймать преступников, пока за дело не взялся бесстрашный и неутомимый сержант Вассёр.
