ГЛАВА 1

Страшная новость потрясла всех. Только сейчас Янка находилась в нескольких метрах от леса, шагая впереди брата, замыкавшего шествие, как вдруг какой-то человек, выпрыгнув из кустов, набросился на нее. Прежде чем девушка успела что-либо сообразить, он с головокружительной быстротой накинул ей на голову мешок. Сестра по наивной детской привязанности хотела идти вместе с братом, чтобы защитить его, а в результате попалась сама.

Нападавший был маленького роста, с монголоидным лицом, короткими ногами и несоразмерно большим туловищем. Он молниеносно сгреб девушку в охапку, запрыгнул на коня, который ждал его неподалеку, и исчез в лесу.

Когда Буль-де-Сон, Редон и остальные выбежали на дорогу, незнакомца и след простыл. Преследовать оказалось некого.

Надо, однако, сказать несколько слов о бандите.

Маньчжурский край находился между тремя соседями — Монголией, Россией и Китаем, но, несмотря на прогресс цивилизации, оставался довольно пустынным местом. На железных дорогах, построенных недавно русскими из Ляо-Танга в Мукден и в Харбин, образовалось несколько поселений, которые в дальнейшем превратились в небольшие города. Вокруг этих полуцивилизованных оазисов — из которых Мукден являлся единственным городом, где были каменные дома, — царили грязь и нищета.

Обитатели этих мест, мало походившие на культурных людей, ютились в жалких деревянных лачугах. Маньчжуры, тунгусы, китайцы, не говоря уже об иноземных ордах, — все без разбора, кто переходил через границу Сибири в поисках более мягкого климата, а скорее, чтобы избавиться от давления русских, насаждали там свои не самые лучшие обычаи. Лень и воровство процветали в этом краю.

Когда началась война, все местные грабители и разбойники отправились вслед за воюющими сторонами: одни — за японской, другие — за русской армией. Бандитов интересовали лишь конвои с продовольствием и боеприпасами, оставшиеся на поле боя трупы да брошенные деревни, чтобы грабить и мародерствовать.

Человек, напавший на Янку, был одним из таких. Он принадлежал к монголоидной ветви бурятов, проживавших около города Яблоной. Ужасные преступления заставили его бежать из родных мест. Вскоре ему удалось сколотить банду себе подобных, которую он возглавил и в которой пользовался неограниченной властью.

У бандита была бритая голова с традиционным хвостиком на макушке. На желтом лице с сильно выступающими скулами виднелся маленький приплюснутый носик, на подбородке — редкая бородка. Он был одет в черную жилетку из медвежьей шкуры, перехваченную на талии кожаным поясом, черные гетры и лапти, сплетенные из тростника и завязывающиеся почти у колен, голову «украшал» шерстяной колпак, натянутый до бровей. Из вооружения главарь имел старое ружье, висевшее за спиной, лук со стрелами и длинный нож без чехла, привязанный веревкой на уровне живота.

Йок Райкар был страшен. Впечатление еще усиливалось кровожадным выражением лица и звериным взглядом. Маленький маньчжурский конь был под стать своему хозяину. С круглыми боками, крепкий, толстоногий, с крутым нравом, он мог стойко переносить любые дороги, любые испытания.

Бандит бросил Янку поперек крупа животного, голова с одной стороны, ноги с другой, а сам запрыгнул сзади, поскольку седла на коне не имелось. Потеряв сознание, девушка не сопротивлялась. Сам же Райкар отнесся к ней так же, как тигр к пойманной антилопе.

Они скакали весь день и большую часть ночи. Постепенно пейзаж изменился. Природа стала суровой и дикой. Наконец, узнав знакомую местность, бандит облегченно вздохнул. Он приближался к своему логову.

Изрядно уставший конь спотыкался о камни. Райкар спрыгнул на землю, поправил сползавшее тело, возможно уже ставшее трупом, и зашагал рядом, ведя коня под уздцы. Затем они спустились в узкую расщелину. Из осторожности бандит взял в руку карабин, а нож зажал в зубах. Вдруг он поднял голову и прислушался. Ему показалось, что невдалеке послышались крики и шум борьбы. Что еще там происходит?

Два дня назад, когда он покинул своих головорезов, у них, кажется, оставалось достаточно всего, чтобы не затевать драку. Неожиданно возникла фигура немолодой женщины, одетой в лохмотья. Седые волосы обрамляли обезьяноподобное лицо, как венец у гадюки. Она подошла ближе и грубым голосом спросила:

— Йок Райкар? Это ты?

— А это ты… цыганка?

— Да, я, твоя мать Бася.

— Что ты здесь делаешь? Почему ушла из пещеры?

— Йок, Йок, все очень плохо… Твои люди убивают друг друга… Они страшно напились. Будь осторожен, они прирежут и тебя…

— Мои люди? Да ты с ума сошла! Давай вернемся назад!

— Да, да, пойдем. Но, Йок, твой конь выглядит усталым. Что это за мешок ты везешь?

— Иди, иди, скоро ты все узнаешь.

Шум усилился. Яростные крики и тяжелые стоны стали отчетливей. Прислушиваясь, Райкар подталкивал спотыкавшегося на каждом шагу коня. Наконец они дошли до места. В глубине скалы показалось отверстие. Бандит взяв Янку на руки, зашагал к пещере. Бася устало поплелась за ним. Пройдя через каменный лабиринт, Райкар пригнулся с тяжелой ношей и исчез в отверстии. Старуха не отставала ни на шаг, и вскоре они оказались в просторной пещере. Внутри стоял старый сундук, рядом с которым лежали вязанки хвороста и глиняные горшки. Женщина быстро зажгла факел, огонь которого удивительным светом отражался на гранитных стенах.

Бандит положил свою ношу на подстилку.

— Бог мой! Да это женщина! — воскликнула Бася.

— Взгляни-ка. — И резким движением Райкар сорвал мешок с головы девушки. — Жива она или нет?

Лицо юной красавицы, открывшееся их взору, оказалось смертельной белизны и походило на одного из восковых идолов, часто встречавшихся в русских избах.

— Прекрасное дитя, — с жалостью в голосе выдохнула Бася, посмотрев на девушку. — Похоже, она мертва…

— Нет, нет, — усмехнулся Райкар. — Так просто не умирают… Послушай, я хочу посмотреть, что там делают мои бандиты… Посторожи ее! Если с ней что-нибудь случится, ответишь мне головой. Попробуй оживить ее, ты же цыганка. Но, главное, следи, чтобы не сбежала. А впрочем, — добавил он после минутного раздумья, — я сам о ней позабочусь, у меня это лучше получится, — и громко позвал:

— Тониш! Тониш!

— Что ты задумал? — мать.

— Тониш самый верный… Придет он в конце концов? Тониш! Тониш!

В глубине пещеры послышалось глухое рычание, и из темноты возник огромный желтоватый силуэт животного.

Тониш оказался маньчжурским медведем почти золотистого цвета с черными, как у зебры, полосами. Тяжело переваливаясь, он подошел к хозяину. Тот схватил его за железную цепь ошейника и потащил к лежащей Янке. Животное огрызнулось и попыталось было укусить руку Райкара, но, получив удар кулаком в морду, стихло и подчинилось.

— Иди сюда, — приказал бандит, — и без глупостей!

— А если он покусает ее? — не унималась старая женщина.

Райкар пожал плечами. Подведя медведя к циновке, он сказал:

— Ты видишь эту девушку?

Медведь посмотрел на бездыханное тело.

— Ты должен сторожить ее и помешать ей уйти…

Слова сопровождались выразительными жестами, которые, по мнению хозяина, должны были помочь животному понять приказ. В довершение ко всему бандит взял лапу медведя и положил ее на тело Янки, а сам указал рукой на дверь. Тониш покачал головой, и можно было действительно подумать, что он все понял.

В это время крики и стенания раздались снаружи с новой силой.

— Канальи! — проворчал Райкар. — Пора поставить их на место.

И Йок выбежал вон из пещеры.

Старая Бася осталась наедине с Янкой, которая, казалось, погрузилась в летаргический сон. Медведь остался сторожить.

 

ГЛАВА 2

Метрах в пятидесяти от пещеры находилось бандитское жилье, состоящее из нескольких полуразрушенных лачуг. Повсюду на земле валялся мусор, издававший жуткое зловоние. В воздухе витали пары алкоголя, тухлой воды и нечистот. Именно в этой клоаке, огороженной забором из воткнутых в землю сухих кольев, и произошла драка между людьми Райкара.

Ссора усугублялась еще тем, что все ее участники оказались смертельно пьяны и ничего не соображали. Глаза дикарей горели огнем хищников, почуявших кровь. Бандиты потрясали кулаками и яростно выкрикивали угрозы. Блестела сталь отточенных лезвий, летели камни, а двое дерущихся уже вцепились друг другу в горло. Предсмертный хрип, кровь — и победитель гордо вскинул голову со шрамом на лбу. Побежденный же в предсмертной агонии, собрав последние силы, выкрикивал проклятья, угрожая местью. Друзья услышали его, и мгновенно банда разделилась на две враждующие группировки. В ход пошло все: ножи, цепи, кулаки, зубы. Обезумевшие головорезы, надрываясь от крика, набрасывались друг на друга. Настоящая сцена из ада!

Драка захватила даже самых ленивых, самых спокойных и уравновешенных бандитов. В этот момент и появился Йок Райкар. Мгновение он оставался неподвижным. Черты его лица исказились до неузнаваемости. Затем главарь смело ринулся в самую гущу дерущихся. Вытащив из-за пояса длинный на короткой ручке хлыст, он со всей силой ударил им по земле. Раздался оглушительный хлопок. За ним второй, третий… Постепенно бандиты приходили в себя, узнавая хозяина, как тигры своего дрессировщика. Они убирали ножи, выпрямлялись, бормоча что-то себе под нос. Он же продолжал стегать их по плечам, спинам, лицам, оставляя кровавые рубцы. Напрасно они пытались убежать, а наиболее смелые даже оттолкнуть — Райкар догонял их и жестоко хлестал. Не в его правилах было отступать. Бандит сгонял их как стадо животных — один против тридцати, — не побоявшись, что люди вдруг набросятся на него. Почувствовав силу главаря, они испугались и отступили в поисках спасения от неумолимого бича.

— По домам, быстро! — он, перекрывая стоны. — По конурам, собаки! Очистить место, иначе перебью всех до единого, и некому будет похоронить вас!

Головорезы, как побитые псы, понуро разбежались по своим хибарам.

Йок безжалостно преследовал каждого, и его рука с хлыстом то поднималась, то опускалась до тех пор, пока последний бандит не исчез в глубине юрты, покрытой шкурами животных, из которой, как из кабаньего логова, доносились хрипы бессильного гнева.

Рот главаря искривился в победной улыбке. Он стоял, выпрямившись во весь рост, сложив руки на груди, и наслаждался победой. Райкар всегда оставался самим собой, он гордился проделанной работой.

Затем Йок посмотрел на оставшиеся после драки трупы. Четверым не удалось уйти от ножа. С перерезанными глотками они лежали на земле. Несколько раненых пытались отползти подальше от хозяина.

Райкар сделал несколько шагов, пнув по очереди сначала мертвых, а затем и раненых. Последним наконец удалось доползти до своих хибар, и главарь остался один с бездыханными телами.

Стояла тишина. Ничто больше не беспокоило Райкара. Заметив еще полную кожаную флягу, он схватил ее и приложил к губам. Обжигающая жидкость медленно потекла в горло. Стало легко и радостно. Смеясь, он опустился на труп. Опьянев от алкоголя и усталости, бандит заснул.

Прошел час. Головорезы стали постепенно выползать из своих укрытий. Они появлялись по одному, соблюдая все меры предосторожности. Люди действительно боялись этого человека, преклоняясь перед его безудержной храбростью.

Бандиты подошли совсем близко и молча наблюдали за главарем. Распластавшись на земле, Райкар не шевелился. Его знаменитый хлыст, выпав из рук, валялся рядом. Вожак спал тяжелым глубоким сном. Его могучий храп походил на рев дикого зверя. В темных душах разбойников закипала злоба и ненависть. «Убить! Убить его!» — зародилась смутная мысль. Разве он не был их мучителем, палачом, разве он не бил их в случае неповиновения, разве не разбил он голову одному и не переломал кости другому? Почему бы не отплатить ему тем же?

Но даже неподвижный спящий Райкар внушал им неподдельный страх. У одного из головорезов оказался нож. Блеснула крепкая сталь. Один удар в грудь — и месть свершится… Но хватит ли смелости?

Одна и та же мысль объединила людей. Круг стал сужаться. Теперь бандиты стояли, плотно прижавшись друг к другу. Кто же ударит первым? Никто не решался. Порыв должен был быть единым и мгновенным, чтобы из всех преступных рук ни одна не опередила другую.

А Райкар тем временем продолжал спокойно спать. Презрительная ухмылка застыла в уголках его губ.

Что ж, время пришло! Вперед! Смерть бандиту!

Неожиданно вдалеке раздался звук сигнального рожка. Три коротких гудка эхом прокатились по горам. Услышав сигнал, главарь мгновенно проснулся и тотчас вскочил на ноги. Разбойники инстинктивно отступили, попрятав ножи. Впрочем, Райкар даже не взглянул на них. Оттолкнув стоящих ближе, он влез на выступ скалы, вытянул шею и прислушался. Звук рожка повторился. Бандит радостно хлопнул в ладоши. Затем, сложив руки рупором и набрав побольше воздуха в легкие, издал резкий пронзительный крик, как выстрел прозвучавший в тишине.

Все узнали сигнал. Два дня назад один из бандитов ушел на разведку и теперь возвращался в лагерь. Выполнил ли он свою задачу? Нес ли он весть о новых возможных нападениях, о новых, еще не совершенных преступлениях?

Головорезы устали от безделья и жаждали приключений.

Райкар облегченно вздохнул. Наконец на гребне скалы он увидел силуэт отважного лейтенанта. Он с удовольствием назвал бы его своим другом, если бы был способен на выражения каких-либо добрых чувств по отношению к людям. Борский, добряк Борский, урожденный москвич, убивший кого-то во время кражи, был приговорен к смертной казни. Однако по неизвестной причине, вероятно, по чьей-то милости, смертный приговор был заменен на пожизненное заключение. Борского отправили на рудники Парачева, откуда ему удалось бежать.

И теперь сильный, высокий, одетый с некоторой претензией на элегантность — в камзол из кожи буйвола, подпоясанный на талии красным поясом, в каракулевую папаху — он быстрым шагом приближался к лагерю. Райкар бросился ему навстречу с протянутой для рукопожатия волосатой рукой, но тот не обратил на это никакого внимания.

— Борский! Наконец-то ты здесь! Какие новости?

— Отличные!

— Хороший куш?

— Еще какой!

— Далеко отсюда?

— День езды…

Они шли рядом. Русский возвышался над бурятом на целую голову; его молодое лицо было сплошь покрыто глубокими морщинами, возможно, появившимися в результате многочисленных преступлений. Блуждающий взгляд красивых глаз говорил о постоянной внутренней тревоге. Русский носил большую светлую с проседью бороду.

— Как ты вовремя вернулся! — сказал Райкар. — Наши бойцы заскучали от безделья. Мне пришлось их укрощать, как диких зверей. Но скажи мне скорее, там есть с кем сразиться?

— Конечно! Бой будет горячим! У тебя все еще двадцать человек?

— Нет. Четверо погибли. Эти безумцы убили друг друга.

— Так тебя здесь не было? Райкар остановился.

— Ты ведь обещал мне никуда не отлучаться во время моего отсутствия.

— Да, действительно. Но мне было необходимо… Я должен был… — Йок медлил с ответом.

Борский окинул его презрительным взглядом.

— Твоя дурацкая выходка стоила нам четырех человек. Четверо будут охранять лагерь. Итого остается двенадцать. Может, и хватит. Давай собирать наше войско, и — в дорогу! Поторапливайся. Нельзя терять ни минуты.

Несмотря на свой независимый характер, Райкар чувствовал превосходство русского громилы. Взаимоотношения двух бандитов были весьма сложными. Борский оказался единственным человеком, кто не боялся бурята, не пресмыкался перед ним и относился чуть ли не высокомерно. За это Райкар ненавидел его, но в то же время восхищался его смелостью, хладнокровием и признавал некоторое превосходство над собой. Борский слыл умным, образованным и культурным человеком, и даже главарю трудно было подавить вековой инстинкт подчинения сильнейшему. Он был почти готов полюбить его, как дикий зверь любит того, кто его приручил, не забывая, правда, о тайном желании сожрать своего дрессировщика.

Двое мужчин спустились в лагерь. Борский бросил беглый взгляд вокруг и, с трудом сдерживая неприязнь, сказал:

— Дикари! Распорядись, чтобы убрали трупы и устранили следы этой безумной вакханалии. Через час все должны быть готовы к отъезду. Где лошади?

— В буковой роще, в трех верстах отсюда.

— Проследи, чтобы все было в порядке — оружие, боеприпасы, продовольствие на три дня и вдоволь питья.

— Что? Разве эта вылазка будет долгой?

— Я не знаю…

— Может, лучше перенести отъезд на завтрашнее утро?

— Нет, это все нарушит, да и незачем.

Райкар умолк, не желая назвать настоящую причину, по которой он хотел задержаться. Он опасался, что русский будет насмехаться над ним, если увидит Янку, поймет, в каком она состоянии и кто ее охраняет.

— Да, но ты мне еще не объяснил, — снова начал разговор Йок, — чем же хороша будет наша поездка и что она сулит нам в случае удачи?

— Отдай сначала распоряжения, а потом я тебе все расскажу.

Подавив сомнения, Райкар принялся командовать. На громовой клич быстро прибежали привыкшие к дисциплине бандиты. Мысль о новом разбое воодушевила их. Они вновь стали верными солдатами своего грубияна командира.

Головорезы быстро вырыли яму и кое-как побросали в нее трупы, ничуть не заботясь о соблюдении правил гигиены. Затем они отправились в рощу забрать лошадей, пасущихся на привязи возле деревьев. Райкар поторапливал их, зорко следя за всеми приготовлениями.

Пока грабители выполняли поручения, накладывали повязки раненым, хоть те слегка и противились этому, поскольку их царапины сразу же зажили, как только они узнали о предстоящем деле, Райкар подошел к Борскому. Оба сели в сторонке.

— Ну что? — Йок. — Объяснишь ты мне все наконец?

— Речь идет о нападении на караван.

— С продовольствием?

— Нет, с ранеными… Знаешь, как обычно организует транспортировку раненых с поля боя Красный Крест? И в Японии, и в Китае, и у русских. Завтра одна такая группа проедет в пятидесяти верстах отсюда по узкому ущелью. Ее ведет один американец или француз, женатый на американке. Он сказочно богат, если организовал подобное благотворительное мероприятие на свои деньги. К тому же он везет с собой фургон, в котором, возможно, таятся миллионы.

— Сколько это составит рублей?

— Приблизительно пятьсот тысяч.

Райкар задумался. За всю его преступную жизнь самые удачные нападения не принесли ему более нескольких стволов оружия, двух или трех сотен рублей да нескольких бочек с тростниковой водкой. Цифра пятьсот тысяч ослепила, околдовала его разум. Безумные видения появились в голове: блеск и сияние металла, горы золота, россыпи драгоценных камней. Райкар задавался вопросом, не сошел ли Борский с ума или, что еще хуже, не хочет ли он заманить его в какую-нибудь ловушку.

Но русский с присущим ему спокойствием продолжал уточнять детали нападения. В своей прежней жизни он знавал людей, обладавших подобным богатством, которые жили во дворцах, едали из серебряной посуды и им прислуживали орды слуг. Райкар слушал, и картины роскоши представали перед глазами.

— И ты обещаешь, что мы сможем заполучить это богатство?

— По моим сведениям, да. Надо только проявить храбрость. Конвой сопровождают несколько сестер милосердия, то есть людей, которые не умеют стрелять. А главный, о котором я тебе говорил, будет защищать свою жену.

— С ним едет его жена?

— Она никогда с ним не расстается. Настоящая дочь американского народа. Похоже, она умеет стрелять не хуже мужчины, правда, я думаю, ей тебя не запугать.

— И это все?

— Кроме сиделок, нашими настоящими противниками будут, пожалуй, полдюжины солдат-европейцев, набранных специально для охраны конвоя и кое-как вооруженных. А дальше я предполагаю вот что: караван вынужден будет остановиться в деревне, где уже приготовлены койки для больных, там-то мы их и захватим. Не беспокойся, я отвечаю за все.

Райкар воодушевился. Золотой мираж окончательно завладел его воображением. На какое-то время он позабыл даже о своей пленнице.

Разбойники собрались. Все было готово. Борский рассказал, сколько времени в их распоряжении, чтобы преодолеть расстояние и первыми занять место в деревне. На маньчжурских конях они легко проскачут такую дистанцию.

Райкару не терпелось отправиться в путь. Пока лейтенант занимался последними приготовлениями, бандит улучил минутку и побежал в пещеру. Он ворвался так быстро, что Тониш, приняв его за чужака, с глухим рычанием бросился навстречу. Йок пнул его ногой, и животное отступило. Райкар направился прямо к соломенной подстилке, на которой лежала девушка. Увидев его, старая Бася поднялась.

— Не буди ее, — тихо попросила она, — девочка спит!

Молодость взяла свое. Усталость и отчаяние отступили. Бледность уступила место легкому румянцу. Юная маньчжурка спала спокойным безмятежным сном. Райкар склонился над Розой Мукдена — чистота и красота невинного создания завораживала и притягивала к себе видавшего виды бандита.

— Йок, не трогай ее, не буди, ты испугаешь ее! Мужчина сжал кулаки и стиснул зубы. Предстоящее расставание приводило его в бешенство. Снаружи прозвучал короткий нетерпеливый сигнал рожка лейтенанта. Райкар вздрогнул.

— Мне надо уехать, — зло сказал он цыганке, — смотри за ней хорошенько. Клянусь дьяволом, если по возвращении ее не обнаружу, я устрою тебе адские пытки. Ты меня знаешь, я умею мучить людей.

Мать посмотрела сыну в глаза. Да, она действительно его знала.

— Сколько времени тебя не будет?

— Два или три дня. Но вернусь я очень богатым, таким же богатым, как царь.

И без объяснений он выскочил из пещеры. Медведь и старая женщина остались сторожить пленницу.

 

ГЛАВА 3

Со дня исчезновения Янки прошло три дня — три мучительных, тревожных и полных беспокойства дня. То, что Пьеко видел похитителя, не сыграло никакой роли. По какой дороге ускакал злодей? Сколько друзья ни искали, им не удалось найти следов от лошадиных копыт. Они отчетливо стали видны лишь на узкой тропинке, а значит, девушку увезли в глухую чащу бесконечного непроходимого леса. Но кто? Кто же это сделал?

Обезумевший от горя отец сначала не мог думать ни о чем. Через некоторое время он вспомнил о настоятельной просьбе Райкара, об угрозах в случае отказа. Однако последние два месяца бандит не появлялся, и старый тюремный охранник подумал было, что тот отказался от своих планов. Пьеко сказал, что сестра жаловалась ему на бесконечные преследования Райкара.

— Это безусловно он, злодей Райкар, похитил мою сестру, — сказал мальчик. — О! Прошу вас, вы храбрые и сильные мужчины, помогите нам найти ее и спасти.

Да, но куда идти? В какую сторону отправиться на поиски? Ведя кочевой образ жизни, разбойники не останавливались более двух дней в одном месте.

Горе Туанг-Ки не знало границ. Старый солдат, перенесший столько страданий и несчастий, не плакал, не кричал, он просто весь обмяк и потерял интерес к жизни. Тогда Поль Редон принял решение, о котором не поведал никому, даже своему верному помощнику Буль-де-Сону.

— Дружище, — обратился репортер к юноше, — прежде чем мы отправимся на поиски этого мерзавца, я хочу вернуться в Мукден.

— Но, патрон! Вы забыли, что нас приговорили к смерти?

— Нет, нет, я ничего не забыл… А главное, я не забыл, что Туанг-Ки, Пьеко и Янка рисковали жизнью, чтобы спасти нас. Мне кажется, что в городе жители лучше осведомлены о злодеяниях этих проходимцев, и возможно, им даже известно, где скрываются мерзавцы. Я хочу это узнать. Похожу, поспрашиваю, соберу сведения и тогда пойдем прямо к цели и найдем их логово. Подумай, наша любимая Янка, дорогая Роза Мукдена в опасности, и только мы одни можем ее освободить. Она надеется на нас, ждет нас, произнося в молитвах наши имена.

— О, бедное дитя! Возможно, ее уже нет в живых!

— Нет, нет, сто раз нет! Я видел ее глаза, она девушка решительная, энергичная… Она доказала нам это… Я предчувствую, что мы вовремя придем ей на помощь. Разреши мне скорее уйти, нельзя терять ни минуты. Я вернусь еще до ночи, вот увидишь, и тогда мы решим, как действовать.

В этот момент появился Вуонг-Тай.

— Брат мой, мне необходимо с тобой поговорить.

— Я в твоем распоряжении, только прошу побыстрее. Мне надо кое-что сделать, я тороплюсь.

— Хорошо, буду краток.

У корейца был почти величественный вид из-за белой повязки на голове, напоминавшей царский венец. Редон знаком велел Буль-де-Сону удалиться.

— Ну вот, — произнес француз, обращаясь к Вуонг-Таю, — теперь, когда мы остались одни, я готов тебя выслушать.

— Брат мой, — серьезно произнес кореец, — веришь ли ты, что некоторые люди получают от Судьбы приказы, которые они не могут, не должны игнорировать?

— То, что ты называешь Судьбой, для меня означает Совесть… Да, существуют обязательства, которыми человек не может пренебречь.

— Хорошо. В силу одного из таких обязательств, которое выше меня, которое настолько могущественно, что диктует мне свои условия и ведет меня к цели, так вот в силу моего долга я пришел к тебе с болью в сердце и с огнем в душе сказать: брат, нам необходимо расстаться.

Репортер вздрогнул. Все это, по правде говоря, смахивало на предательство. Разве не он с друзьями спас жизнь корейцев, которые наверняка не справились бы с неприятелем и все погибли бы!

— Дружище! — Вуонг-Тай с несвойственным ему волнением, и лицо его вдруг озарилось догадкой. — Я понял, ты считаешь меня неблагодарным, ты думаешь, я забыл о своих обещаниях… Нет, конечно же нет, я никогда тебя не забуду, ты спас не просто людей, ты спас народ!

Поль Редон с интересом наблюдал за изменениями, происходившими с его знакомым. Глаза корейца светились, а легкое волнение очень шло ему.

— Продолжай, — сказал репортер.

— Знаешь ли ты, что такое, когда твой народ отдают иностранным завоевателям? Знаешь ли ты, что значит не иметь родины? Я человек без отечества! Я едва осмеливаюсь вспоминать наши завоевания, наши победы. У меня две матери, одна та, что дала мне жизнь, ее убили, а другая та, что хранит прах моих предков, ее сейчас убивают… А теперь, послушай, что я тебе скажу. По всей Маньчжурии и на границах с Кореей, в деревнях и городах от Сеула до Чемульпо, в разных местах живут люди, готовые на все, чтобы спасти родину. Они дали мне небольшую передышку, небольшие каникулы, которые вот-вот должны закончиться. Они ждут меня, рассчитывают на меня. Если я не сдержу слова, которое дал им, они способны — о, я их хорошо знаю, — они способны на все, на любую фатальную неосторожность… Подчиняясь только злобе, они поднимутся и пойдут Бог знает куда, слушая лишь голос безумцев, которые приведут их к резне. Я говорю не из гордости, но только я могу направить их действия в нужное русло, только я могу привести их к победе. Я задержался настолько, насколько это было возможно. Я надеялся тебе помочь и спасти несчастную девушку, чья судьба меня очень беспокоит. Но сейчас у меня нет больше ни единого часа, ни единой минуты. Мое дело ждет, зовет меня. Я вынужден забыть долг перед тобой. Вот и все, что я хотел тебе сказать. Прости меня, брат! Я верю, у тебя прекрасная душа, открытая великим мыслям… Знаешь ли ты чувство сильнее, чем любовь к родине?

Редон больше не сопротивлялся. Француз лучше, чем кто-либо другой, понимал, что такое родина и долг перед ней.

— Друг мой, — ответил он, — не будем более спорить. Иди!

— Благодарю, — кивнул головой кореец. — Кто знает, встретимся ли мы еще когда-нибудь. Разреши мне выразить мое уважение к тебе и твоей стране. Для меня ты более не чужестранец. Можно, я обниму тебя на прощание?..

Редон протянул руки, и мужчины обнялись. Затем Вуонг-Тай решительно повернулся и побежал к своим товарищам. Редон же позвал Буль-де-Сона, и тот незамедлительно появился.

— Как ты думаешь, на каком расстоянии от Мукдена мы находимся? — репортер.

— Хм, трудно сказать. Не очень далеко, во всяком случае… Если выйти на дорогу из Ляодес-Тунга и идти по ней в нужном направлении, думаю, это займет часа два или три…

— Я тоже так думаю. Я оставляю тебя с Пьеко и несчастным стариком. Он, похоже, совершенно убит горем. Пожалуйста, не предпринимай ничего без меня. Необходимо, чтобы я непременно нашел вас здесь. Если же все-таки придется уйти, сделайте отметки на деревьях, только так, чтобы я смог их увидеть.

— Хорошо, патрон. Лучше бы, конечно, вы вернулись.

Редон отправился в Мукден. Что он собирался там делать? По правде говоря, он и сам не очень-то четко это себе представлял. В такой глуши, куда шел отважный француз на поиски Янки, возможно, он и не встретит никого, к кому можно будет обратиться. Мукден был слишком опасным городом — журналист испытал это на собственной шкуре, — но город притягивал его. Чего бояться в конце концов? Его никто там не знает, кроме арестовавшего их офицера и нескольких солдат, которые едва ли его заметили, да судей трибунала, которые вряд ли запомнили его лицо из-за полумрака, царившего в зале заседаний. У журналиста были все шансы незаметно пройти в город. Но что он хотел получить там? Карту местности да какие-нибудь сведения о бандитском логове — разве это так уж трудно?

Француз все шел и шел, вспоминая молодые годы. Через два часа он оказался как раз в том месте, где разыгралась ужасная трагедия и их взяли в плен. А вот и стена некрополя, дальше — крепость, откуда им удалось бежать. Участок мог быть опасен! Но нет, старая башня оставалась безразличной, безмолвной и конечно же необитаемой.

Редон почувствовал облегчение. Появилась надежда. Не могло же так быть, в конце концов, чтобы ему не удалось найти хоть какую-нибудь зацепку, которая навела бы его на бандитов. Репортер зашагал быстрее. Вскоре появились каменные стены, окружавшие пригород. Задержат ли его при входе? Но почему, собственно? Костюм француза за долгое время скитаний претерпел некоторые изменения и потерял свою элегантность и лоск. Внешность давно перестала быть привлекательной: на голове серый шарф, частично прикрывающий лицо, редкая борода начала пробиваться на давно не бритом подбородке. Поль и сам узнал бы себя с трудом.

Что ж, шанс у него определенно есть, и репортер, решительно отворив ворота, оказался под аркой, выходившей в пригород.

Смешавшись с толпой, он почувствовал себя в безопасности. Толкая и пихая друг друга, люди сновали в разные стороны. В основном это были торговцы, предлагавшие свой жалкий съестной товар.

Вскоре вторая стена преградила ему путь. Перед ней стояли часовые. Возможно, с ними придется переговорить.

К счастью, досмотр не был слишком суровым. Француз не продумал сколько-нибудь точного плана и надеялся лишь на удачу. Наконец он попал на центральную улицу Мукдена. Никому и в голову не могло прийти, что один из беглецов осмелился вернуться сюда на свой страх и риск.

Город уже принял свой обычный облик: многочисленные фонари ярко освещали центральную улицу с великолепными полукитайскими-полуевропейскими зданиями.

Редон осмелел: никто из толпы не обращал внимания на высокого мужчину, решительно шагавшего по дороге и с любопытством озиравшегося вокруг, если бы вдруг француза не заметили…

Мюзик-холл стоял освещенный разноцветными огнями и афишами, притягивающими разнообразием и обещающими все виды развлечений — музыку, танцы, акробатические номера и танцующих балерин с пленительными улыбками. Вот там он и найдет то, что нужно. Вперед!

— Господин Поль Редон, минутку, пожалуйста!

Чья-то рука опустилась на плечо репортера, и он услышал сухой хрипловатый голос, показавшийся ему знакомым. Где же он мог его слышать? Француз на мгновение замер, затем резко развернулся, приготовившись к самому худшему. И тут же узнал человека, одетого в гражданский плащ и в каскетку с золотыми галунами. Им оказался капитан Бан-Тай-Сан, что сопровождал пленников до зала суда.

Не повезло! И надо же было встретиться именно с тем, кто знал Редона лучше других, защищал его перед судьями трибунала и кто конечно же слышал о смертном приговоре. Да, это был именно он, тот самый капитан с усами дикого кота и маленькими глазками, взгляд которых пронизывал насквозь.

Репортер посмотрел японцу прямо в глаза и отчетливо произнес:

— Это действительно я, живой и невредимый! Что вам угодно?

— Что вы здесь делаете?

— Могу ответить только, что вас это не касается.

— Разве вы не приговорены к смертной казни?

— Черт возьми!

— И нужно было лишь отдать приказ, чтобы исполнить приговор…

— Но прежде, чем вы это сделаете, я вас задушу!

— Как только вы протянете ко мне руки, я продырявлю вам грудь. — И японец достал револьвер.

— Хорошо, — примирительно сказал Редон, — это вопрос скорости. Давайте лучше поговорим. Мне кажется, вы неплохо владеете французским?

— Да, понимаю немного… Но прежде, прошу вас, ответьте мне на один вопрос. Вас приговорили к смерти, вы благополучно сбежали, хоть с трудом, но это я понимаю, но почему, черт побери, вы вернулись сюда, рискуя жизнью, будь вы хоть трижды француз?

— Потому что мне необходимо было сюда попасть во что бы то ни стало, мне нужны кое-какие сведения, вот и все.

Разговор проходил очень быстро и практически шепотом.

— Какие сведения?

— Вы слишком любопытны!

Репортер отвечал спокойным непринужденным тоном, и можно было подумать, что он чувствует себя вполне в своей тарелке и совсем забыл о смертельной опасности.

Бан-Тай на мгновение замолчал, а потом спросил:

— Хотите пойти со мной?

— Как бы не так! Чтобы вы снова отвели меня в трибунал?..

— Нет, я спасу вас.

— Вы?

— И если это будет в моих силах, дам вам те необходимые сведения, за которыми вы пришли.

Возникла щекотливая ситуация: возможно, это случай, которого Редон ждал и на который надеялся. Как не использовать его! А вдруг репортер действительно получит столь необходимые данные?

— Послушайте, — медленно произнес француз, — я вас совсем не знаю… Почему я должен доверять вам? Но тем не менее что-то подсказывает мне, что вы не обманете… Дайте мне вашу руку.

И Поль протянул свою Бан-Таю. Тот без колебаний вложил свои пальцы в его ладонь.

Если бы японец был предателем, его кисть наверняка бы дрогнула под проницательным взглядом Редона.

— Я верю вам, — коротко сказал француз, — идемте! Через секунду двое мужчин покинули суету главной улицы и свернули в переулок, а затем, сделав еще два или три поворота в полной темноте, — Бан-Тай прекрасно ориентировался, — остановились перед бамбуковой дверью. Хозяин вошел первым, гость последовал за ним. Оба оказались в маленьком, посыпанном песком дворике, по краям которого росли карликовые деревья, как это обычно принято у японцев. Пройдя через дворик, мужчины поднялись по ступенькам. Капитан вставил ключ в замок и, войдя в дом, первым делом зажег свет. Свечи вспыхнули сначала в первой комнате, служившей скорее всего прихожей, затем во второй, похожей на французскую курительную комнату. Жестом японец пригласил гостя сесть. А сам, удостоверившись, что все хорошо заперто и закрыто, снял каскетку с галунами и, повесив ее на вешалку, надел на голову берет. Затем снял со стены висевшие на специальном приспособлении курительные трубки. Одну, старую обкуренную, хозяин взял себе, а другую, поновее, протянул Редону и просто предложил:

— Что, если мы покурим?

Из-под берета парижских студентов на француза смотрели узкие умные черные глаза.

— Вы удивлены, молодой человек? Учитесь не удивляться ничему… Да, да, посмотрите хорошенько на меня: я действительно капитан Бан-Тай из третьей роты четырнадцатой линии, в настоящее время на пенсии. Когда-то я был студентом медицинского факультета в Париже и жил в доме номер семнадцать по улице Серпанте. Там я немало денег оставил в таверне «Пантеон»… Вы уже начинаете мне верить?

— Да, конечно, вы ведь почти мой соотечественник! Но какую же роль вы играли в суде? Зачем заставили меня предстать перед трибуналом?

— По-моему, вы ненаблюдательны. Вы забыли, что, во-первых, я вмешался в тот момент, когда вашего слугу Буль-де-Сона чуть было не разорвала толпа, во-вторых, я был не один, а с маленьким злобным лейтенантом, который, без сомнения, первым проломил бы вам голову без суда и следствия. Я вынужден был отправиться за вами в казематы, но, если бы я хоть одним жестом, одним неосторожным словом выдал бы свое расположение к вам, толпа мгновенно переломала бы вам кости.

— Вы старались выиграть время? И благодаря суровому виду вам это удалось…

— Да, правильно… Еще хочу заметить, что я абсолютно не знал, почему и за что вас задержали… И должен признаться, когда мне стало известно, что дело связано со шпионажем, у меня возникло большое желание оставить вас.

— Абсурдное обвинение, ложное по всем пунктам.

— Как я должен был об этом догадаться? Мне необходимо было сначала услышать все «за» и «против», прежде чем сделать вывод.

— Согласен. И все же вы защищали нас в суде.

— Оказалось непросто, поверьте, чтобы вас и юношу не передали тотчас команде, назначенной для расстрела. К счастью, мне удалось их немного напугать той ответственностью, которую они берут на себя, убив двух французов, и убедить их не приводить приговор в исполнение, пока он не будет подписан главнокомандующим.

— Вы здорово придумали! К тому же мы выиграли целые сутки!

— Чем вы и воспользовались, признайтесь!

— Мы бежали…

— Убив двух солдат и одного младшего офицера… Вы склонили к дезертирству начальника тюрьмы и вдобавок увели его с собой. Что и говорить, неплохо поработали!

— Да уж, мне тоже кажется, неплохо…

— Конечно! Знали бы вы, что сделал в это время капитан Бан-Тай-Сан, старый парижский студент? Я пошел к главнокомандующему, изложил ему суть дела, и он согласился лично вас допросить. Генерал — человек очень умный, вы были бы освобождены. Тогда как, если вас задержат сейчас, никто не сможет вас спасти, ваше дело — труба…

— Черт! Значит, не надо попадаться! Но ведь в Мукдене никто, кроме вас, меня не знает, значит…

— Значит что?

— Раз вы вытащили меня однажды, не продадите и во второй раз, и мы откроем счет.

Капитан весело рассмеялся.

— Уж не считаете ли вы, что я проведу остаток дней, спасая вашу жизнь… Что, мне больше делать нечего?

По мере того как французская речь японца, некогда говорившего весьма бегло на Бульмише, набирала силу, лицо становилось все добрее.

— Подождите, надо кое-что уточнить, — произнес он и исчез в другой комнате.

Затем появился, неся бутылку и два бокала.

— Это старое бургундское, настоящее, вы сможете оценить.

Капитан наполнил бокалы.

— Попробуйте, — произнес японец, — надеюсь, оно развяжет ваш язык. Я хочу, чтобы вы ответили мне, наконец, на один вопрос: «Что же вы здесь забыли?»

— Честное слово! — Редон, чокаясь с хозяином дома. — Вы мне нравитесь, вы производите впечатление отважного и честного человека, и я все расскажу.

И репортер откровенно поведал о том, что с ними случилось, как они бежали, как оказались в некрополе маньчжурских императоров…

— Вам повезло, — перебил его японец, — если бы вы попали в руки этих безумцев, то непосредственно познакомились бы с искусством палачей.

— Славу Богу, нам удалось этого избежать. Но мы далеки от благополучного исхода, так как другое несчастье обрушилось на наши головы. Именно поэтому я и решился на опасное возвращение в этот малогостеприимный для меня город Мукден…

— Несчастье! Скажите мне наконец, в чем же дело?

— Начальник тюрьмы, старый солдат по имени Туанг-Ки…

— Я его знаю, он служил под моим началом…

— Так вот, этот человек пожертвовал всем, чтобы прийти к нам на помощь и вместе с двумя детьми бежал с нами. Его сын Пьеко и дочь Янка : — очаровательное создание, мы нарекли ее Розой Мукдена…

— Да, она очень мила… И что же произошло?

— Ее похитили.

— Кто?

— Вполне вероятно, некий бандит, преследовавший ее еще раньше.

— Как его зовут?

— Йок Райкар.

— О, несчастное дитя, она попала в руки этого чудовища! Теперь спасти ее не в человеческой власти.

— Вы его знаете?

— Конечно, и самого главаря, и его ужасную банду. Им удалось победить полицейских, которые были брошены по их следам для захвата банды. Теперь этот монстр со своими разбойниками приходит грабить прямо к дверям Мукдена. Они разоряют конвои, убивают проводников, режут лошадей, воруют товары и деньги!

— Где их можно найти?

Вместо ответа Бан-Тай, опустив голову, стал нервно прохаживаться по комнате взад-вперед.

— Послушайте, — пробормотал он, — я немного знаком с юной особой, о которой идет речь. Ее отец очень хороший человек, но немного наивен, он добр и смел, да и судьба Янки меня глубоко волнует… Вы хотите спасти ее? Я постараюсь помочь вам.

— Но каким образом?

— Пока сам не знаю… Зато я приблизительно в курсе, где может находиться бандитское логово. Мы прочешем эту проклятую Маньчжурию и найдем его, обещаю вам, обязательно найдем.

— Вы говорите, мы найдем… Вы что, намерены присоединиться к нам?

— Конечно! Мне уже почти пятьдесят, я одинок… Думаю, предстоящая экспедиция взбодрит меня. Пусть Япония и Франция станут союзниками в этой благородной акции. Мне нравится подобная идея, она меня воодушевляет.

— О, благодарю вас! — Редон. — Я и не смел надеяться на такое везение! Вы знаете страну?

— Так же, как местечко Иедо, где я родился.

— У вас есть какие-нибудь сведения о местах, где мы могли бы обнаружить этого мерзавца?

— Да, да… Я служу уже двадцать лет и изучил все хитрости этих негодяев… Бедная Янка, я знаю ее с детства, она такая хорошенькая, нежная, милая… Страшно подумать, что она попала в лапы этого чудовища! Роза Мукдена! Вы были правы, назвав ее так. Клянусь, мы спасем ее!

Мужчины пожали друг другу руки, тем самым скрепив клятву.

— Не будем терять времени даром, — произнес Бан-Тай, — пошли! Надо вернуться к вашим друзьям. У вас есть лошади?

— Ни одной. Когда нас арестовали, то отобрали их.

— Это поправимо. У меня в конюшне стоит парочка, мы их заберем, а потом я возьму деньги, и мы купим еще.

— Должен вам заметить, что я очень-очень богат. — Редон улыбнулся. — Мой доход составляет несколько миллионов франков, поэтому оплачивать покупку буду я. У меня с собой две или три сотни золотых ливров. Слава Богу, их не отобрали, и мой кошелек остался в целости и сохранности. Добавьте к этому три миллиона ливров в банкнотах и не останавливайтесь ни перед какими тратами.

— Бог мой! — и выдохнул Бан-Тай. — Да я просто мальчишка по сравнению с вами. У меня всего три или четыре сотни франков, но и их я с большим удовольствием отдам на благо экспедиции.

— А раз денежный вопрос не стоит перед нами, давайте пойдем в город и приобретем все необходимое.

Мужчины спустились в конюшню, находившуюся за домом, и отвязали двух крепких крупных скакунов местной породы.

Теперь вперед!

Благодаря Бан-Таю, вновь надевшему каскетку с золотыми галунами, друзья благополучно миновали городские ворота и выехали из города.

Редон мысленно благодарил судьбу за подобное везение. Даже в приключенческих романах не встречался он с такими перипетиями. Надо же было ему встретиться с японцем, который бывал в Париже и с состраданием и симпатией относится к французам, понимая европейский характер и образ жизни. Журналист умел разбираться в людях, поэтому сразу оценил поступок Бан-Тая, которого сначала принял за врага, но затем признал в нем верного и преданного друга.

Вскоре расстояние, отделявшее Мукден от леса, было успешно преодолено. Когда всадники доехали до цели, уже занималась заря.

Редон свистнул. Будь-де-Сон, хорошо знавший особый сигнал хозяина, тотчас появился из кустов.

— Патрон! У нас новое несчастье, — грустно произнес он.

— Что еще такое? Что случилось?

— Отец Янки умирает…

Репортер не смог сдержать возглас отчаянья. Но почему? Что за проклятье!

Он спрыгнул с коня одновременно с Бан-Таем, и, ведя скакунов под уздцы, они оба пошли в лес вслед за юношей.

Неподалеку на поляне на подстилке из листьев лежал смертельно бледный Туанг-Ки. Пьеко стоял рядом на коленях и плакал. Однако, когда Редон приблизился к умирающему, тот, узнав его, слабо улыбнулся. Француз увидел впалые глаза на осунувшемся почерневшем лице, бескровные губы. Печать смерти лежала на челе.

— Что же все-таки случилось? — он. Несчастный тихим дрожащим голосом ответил сам:

— Я сделал глупость и за нее расплачиваюсь… Вот и все… Я хочу…

Силы оставили его. Не договорив, он откинулся назад. Черты лица исказились от боли.

— Ну вот, — снова начал Буль-де-Сон, — бедняга так переживал из-за исчезновения дочки, нашей прекрасной Розы Мукдена, что все это время чувствовал себя совершенно потерянным, от отчаянья он буквально лишился рассудка. Отец думал только об одном — бежать вслед за мерзавцем Райкаром, достать его хоть из-под земли и вырвать девочку из лап чудовища. Я пытался ему объяснить через Пьеко, что положение, в которое мы попали, очень трудное, что никто не знает, где этот негодяй прячется и куда он уволок бедную Янку. Маньчжурия большая… Какое выбрать направление? Я говорил ему, что вы отправились на разведку. Он слушал меня, кивая головой, но я видел по глазам, что он упрекает нас в бездействии. Потом нам показалось, что он немного успокоился, и мы с Пьеко отошли ненадолго, чтобы осмотреть окрестности. Когда же мы вернулись назад, старика на месте не оказалось. Куда он отправился? Бог ведает! Мы кричали, звали его, стреляли даже, рискуя привлечь к себе внимание людей, которым мы вряд ли смогли бы объяснить наше поведение. Ни звука в ответ. Мы искали его несколько часов подряд. В конце концов Пьеко нашел Туанг-Ки, он лежал без сознания у подножия крутой скалы. Как старик попал туда полуживой? Напал ли кто на него или он сам себя довел до такого состояния? Мы перетащили несчастного на эту полянку. Как он мучился! Мы с Пьеко не очень умелые целители, но оба заметили, что у бедняги что-то сломано. Правда, мы не решились трогать его. И все-таки нам удалось привести отца в чувство. Когда же он пришел в себя, то сразу стал кричать какую-то ерунду: «Там наверху… Все наверх! Я их видел… Надо бежать… Моя девочка, Янка, любимая!» Постепенно старина успокоился, и мы поняли, что он бредит. Видимо, Туанг-Ки показалось, что мы плохо ищем, что проявляем недостаточно желания, чтобы спасти его дочь, и несчастный решил, что только он один способен помочь ей. Уверовав в это, бедняга поднимался все выше и выше, чтобы получше осмотреть окрестности. С упорством маньяка старик взбирался по отвесным скалам, окружавшим нас со всех сторон. Что с ним случилось — затмение какое-то нашло, что ли? Скорее всего, он поскользнулся и, не удержавшись на склоне, упал в расщелину примерно метров с десяти.

Буль-де-Сон, естественно, рассказал всю печальную историю на французском, поскольку это был единственный язык, на котором он изъяснялся.

Редон склонился над умирающим. Глаза несчастного смотрели в одну точку. Репортер, делая вид, что все понимает, пытался разобрать слова, которые тот шептал на родном языке.

— Друг мой, — заговорил Поль на китайском. Умирающий стал жадно вслушиваться. — Простите, что мне пришлось уйти, но это было сделано для нашего общего блага, для спасения дорогой Янки. И мне кое-что удалось.

Туанг-Ки вскрикнул от радости. Вероятно, он подумал, что француз вот-вот приведет ему дочь. Тогда Редон как можно отчетливей объяснил старику, что он узнал от Бан-Тая.

— Бан-Тай… — прошептал бывалый солдат, — мне кажется…

— Мы знакомы, — закончил японец. — Да, мой храбрый старина, со дня установления власти Боксеров, ты служил под моим началом.

— Ах да, капитан… Вы были хорошим начальником!

— Спасибо. Но послушайте, мне кажется, я знаю, где найти бандита, который похитил вашу девочку. Не теряйте надежду…

— Однако прежде всего, — вмешался репортер, — надо осмотреть твои царапины. Я почти уверен, что они не очень опасные.

В знак согласия Туанг-Ки закивал головой.

— Смотрите, — с вымученной улыбкой произнес он. Исключительно осторожно Редон раздел больного, который мужественно терпел боль, не проронив ни звука. Увидев обнаженное тело старика, француз вздрогнул. То, что открылось его взору, оказалось ужасно. Несчастный приземлился на ноги, все кости были сломаны, вернее, даже раздроблены, а отдельные фрагменты, прорвав мышцы и кожу, торчали наружу. Удивительно, что несчастный остался при этом жив. Как он еще переносил ужасные страдания?

Умелые пальцы журналиста сантиметр за сантиметром ощупывали конечности. Редон колебался: что он мог сказать несчастному, чем утешить, какую подать надежду? Дела обстояли из рук вон плохо.

Глаза Туанг-Ки были широко открыты и светились в глубине каким-то странным светом. Бан-Тай, не будучи новичком в медицине и видавший достаточно ранений на войне, только сжал покрепче губы, не проронив ни слова.

Но вдруг заговорил сам Туанг-Ки. На этот раз он как бы воспрянул духом и произнес совершенно четко:

— Вы — мои друзья, я знаю. — Голос звучал твердо и уверенно. — Не надо обманывать меня… Я и так чувствую, что все кончено. Мое тело теперь — лишь груда обломков. Но я прошу вас, поднимите меня на лошадь…

— Но зачем? — вырвалось у репортера.

— Чтобы поехать вместе с вами. Вы ведь говорили, что знаете, где найти этого мерзавца Райкара. Или вы думаете оставить меня здесь?

— Послушайте, дружище, — вступил в разговор Бан-Тай, — разве вы не понимаете, что это невозможно, дорога может утомить вас. Мы с Редоном сейчас перевяжем вам ноги, полечим, положим лекарство на грудь… Мы вовсе не собираемся оставлять вас здесь…

— Вы не покинете меня? — переспросил несчастный. — А как же моя дочь? Если вы сейчас же не отправитесь в путь, не теряя ни минуты, ни секунды… Вы что, не понимаете, какой опасности она подвергается? А вы собираетесь торчать здесь и бороться за жизнь трупа!

Редон и Бан-Тай переглянулись. Они-то, как никто другой, отлично понимали, что задержаться тут еще на некоторое время означало подвергнуть еще большей опасности несчастную девочку, возможно даже, обречь ее на смерть или, что гораздо хуже, на тяжкие испытания. Промедление в данном случае дорогого стоило. С другой стороны, друзья не могли оставить больного одного, хотя и знали, что он не жилец и вот-вот умрет. Это было бы бесчеловечно!

Репортер окликнул Буль-де-Сона и рассказал ему о своих сомнениях. Может быть, юноша захочет остаться с умирающим? Но Буль-де-Сон запротестовал. Что, если патрон и Бан-Тай встретятся с коварным врагом. Разве вдвоем им справиться? Тут и троих будет маловато, и даже Пьеко не станет лишним.

— Ты советуешь нам бросить несчастного старика здесь?

— Откуда мне знать! Как ни поверни, со всех сторон ужасно! Но как бы вы ни поступили, будет правильно! Кроме того, вы ведь знаете, что я сделаю, как вы скажете.

Туанг-Ки не сводил с разговаривающих глаз. Повернувшись к нему, Редон объяснил, что юный парижанин останется тут, чтобы ухаживать за ним.

— Путешествие будет недолгим, займет два или максимум три дня, а потом вы к нам присоединитесь…

— Как? Значит, вы оставите лошадей?

— Мы найдем других.

Сделав неимоверное усилие, Туанг-Ки пожал французу руку.

— Не старайтесь обмануть меня, — сказал старик, — вам не спасти меня… Я знаю, что обречен… Я хочу, нет, я требую, чтобы вы уехали немедленно и больше не занимались мной… И Пьеко тоже…

— Нет! — воскликнул репортер. — Мы не можем, не хотим оставлять вас одного…

— Тем не менее это просто необходимо! Здоровой рукой Туанг-Ки выхватил из-за пояса нож.

— Моя смерть сделает вас свободными! — вскричал он. — Спасите мою девочку!

И, прежде чем кто-либо успел помешать ему, вонзил лезвие в грудь.

— Пьеко!.. Янка! — были последние слова умирающего. Отважный солдат принял смерть. В душе старого крестьянина отцовская любовь возобладала над разумом.

— Пойдем с нами, — сказал Редон безутешному Пьеко, — отныне ты — наш брат… В наших сердцах только одно желание, за которое твой отец отдал жизнь, — спасти твою сестру…

Час спустя, похоронив с почестями Туанг-Ки, француз и его друзья отправились в путь. Бан-Тай взял Пьеко, Редон — своего верного Буль-де-Сона. Две лошади уносили прочь четырех всадников.

 

ГЛАВА 4

В пещере Райкара тем временем происходило следующее: после глубокого обморока девушка медленно приходила в себя. Возвращалось сознание, улучшалось кровообращение, сердце стало биться сильнее, на лице появился румянец. Однако Янка не решалась открыть глаза. Инстинкт самосохранения подсказывал ей, что кошмар еще не кончился. Она внимательно прислушивалась, надеясь различить голоса отца, братишки Пьеко и нового друга, чье имя бедняжка не совсем запомнила, но воспоминания о котором грели душу, ведь юноша наговорил ей столько приятных слов.

Два неожиданных звука заставили юную красавицу оставить воспоминания. Во-первых, она почувствовала чье-то громкое дыхание, переходящее в рычание, а во-вторых, услышала, как кто-то тихим хриплым голосом затянул маньчжурскую песню.

«Моя маленькая птичка, возвращайся… Почему ты улетела из клетки, Ведь я украсила ее душистыми цветами. Возвращайся, возвращайся, маленькая птичка!»

Заунывная печальная песня звучала долго. Она проникала в душу девушки, напоминая о детстве. Янка приоткрыла глаза. И что же она увидела? Представшая взору картина потрясла ее. Девушка не узнала ничего. Приподнявшись, она попыталась рассмотреть все получше, и в то же мгновение женщина с лицом мегеры поднялась со стула, на котором сидела, и подошла к ней. Господи, да что это за кошмарное видение! Но нет, Роза Мукдена не закричала от ужаса и отвращения к незнакомому существу.

— А, вот ты и пришла в себя, моя красавица, — неприветливо сказала старая Бася.

— Кто вы? Я вас не знаю, — промолвила Янка и отпрянула назад.

— Ничего, скоро узнаешь… А пока ответь мне лучше, кто ты, откуда и как тебя зовут?

Но девушка и не думала повиноваться. Она уже прекрасно владела собой и лихорадочно соображала, где находится. Янка вновь вспомнила Поля Редона, его друга, брата, отца и корейцев — всех тех, кто прежде был с нею рядом. Почему их нет сейчас? Немного подумав, она сказала:

— Позовите моих друзей, и они вам ответят.

— Каких друзей? Ты хочешь меня запутать, крошка… У меня есть только один господин, мой сын Райкар.

Янка вздрогнула. Услышав это имя, она поняла все. Но по какой нелепой случайности она попала во власть человека, которого ненавидела и презирала всей душой?

— Райкар! — она. — Да будь он проклят!

— Так, так, — запричитала старуха. — Что это ты взбеленилась? Нашла кому угрожать! Райкар — мой сын, мой хозяин!

— Ваш сын? Этот бандит! Будьте вы прокляты вместе с ним!

Одним прыжком вскочив на ноги, девушка продолжала возмущенно кричать:

— Выпустите меня немедленно отсюда!

Старая Бася громко рассмеялась, став похожей на ведьму:

— Пожалуйста, убирайся! Можешь попробовать, красавица, а потом мы вместе посмеемся.

— Отлично! Я молодая, сильная, и вам меня не удержать!

— Ты думаешь? Возможно, я действительно не так сильна, как ты, только я ведь не одна…

Женщина быстро отступила, и Янка сделала шаг вперед. Тониш, до сих пор мирно лежавший у выхода, поднялся и тоже сделал шаг. Увидев медведя, девушка остановилась и в тот же миг вытащила из-за пояса длинный тонкий кинжал, лезвие которого зловеще блеснуло в полумраке пещеры.

Старая Бася тотчас вернулась на прежнее место между зверем и незнакомкой. Медведь, успокоившись, сел, продолжая следить за девушкой своими маленькими бегающими глазками.

— Не бойся, — примирительно сказала старуха, беззубо улыбнувшись, — Тониш не такой уж злобный, как кажется…

— Вы думаете, я боюсь? — подняв голову, ответила юная красавица.

— Нет, нет, ты очень храбрая… Твоя смелость делает тебе честь. Успокойся! Я только хотела убедить тебя, что Тониш — хороший сторож и что в твоих интересах вести себя разумно.

Животное подтвердило слова Баси рычанием.

— Значит, я в плену и должна оставаться в этой мрачной пещере?

— А на что ты жалуешься? Здесь очень хорошо. Многие хотели бы жить в подобных условиях.

Старуха подошла к девушке, та не шелохнулась, оставаясь безучастной ко всему, что ее окружало.

— Послушай, дитя мое, ты должна быть послушной, разумной… А для начала отдай мне, пожалуйста, свой ужасный нож…

Черные глаза Янки сверкнули, как молнии.

— Иди возьми его! — вызывающе крикнула девушка. Весь ее вид говорил о решимости бороться, сражаться до последнего. Но, поскольку Бася не приняла приглашения юной маньчжурки, та продолжала:

— Слушай меня хорошенько, старая женщина. Я еще не знаю, каким нечестным способом удалось завладеть мной твоему сыну, которого я считаю самым отвратительным из всех бандитов и которого ненавижу всей душой, но помни, каким бы сильным он ни был, пусть он совершил хоть все преступления на свете, я его не боюсь. Вы можете передать ему мои слова, поскольку вы — его мать… Янка из тех, кто умеет постоять за себя.

— Договорились, — усмехнулась Бася, — мы обсудим это позже. А пока моего сына нет, он уехал по делам и вернется завтра или послезавтра, я — хозяйка дома… и должна тебя предупредить, я абсолютно уверена, что, если ты сделаешь хоть шаг к двери, Тониш мгновенно раздерет тебя на куски, и твой маленький ножик не спасет тебя.

— Мне не страшен ни ваш медведь, ни вы сами!

— Конечно, конечно, но это все слова. Эй, Тониш, иди-ка сюда!

Медведь поднял голову, но не более. Женщина не интересовала его, она была всего лишь матерью хозяина, а животное уважало только силу. Несколько огорчившись потерей авторитета в глазах незнакомки, старуха сама подошла к животному и, нагнувшись, подняла его огромную лапу с когтями, похожими на стальные крюки. Затем, приподняв голову, отогнула медведю губы, показав ровный ряд крепких острых зубов.

— Оставьте несчастного зверя в покое, — посоветовала Янка, — вы можете так надоесть ему, что он с удовольствием проглотит вас.

— Не беспокойся, он любит меня.

Медведь тем временем снова лег и заснул, положив голову на лапу. Губа так и осталась вывернутой, обнажая кроваво-красные десны.

Из всего того, что болтала женщина, Янка уловила лишь одно, что Райкар временно отсутствует и его не будет день или два. Значит, в настоящий момент существовало только два препятствия — злобная старуха и дикий медведь Тониш. Что они по сравнению с самим Райкаром! Он один представлял самую серьезную опасность, и только он мог заставить содрогнуться отважную девушку.

Что же ей теперь предпринять? Делать хорошую мину при плохой игре, ломать комедию, что она смирилась с судьбой, а тем временем ждать удобного случая? Девушка была уверена, что друзья и отец обязательно будут ее искать, они сумеют найти это бандитское логово и спасти ее. Она также понимала, что активное сопротивление бесполезно. Какой бы смелой и решительной ни была Янка, бороться против дикого зверя, безусловно превосходящего по силе, просто неразумно. Приручить, обласкать — возможный вариант, но требующий много времени, а выйти на свободу надо не позднее, чем через двадцать четыре часа. Но каким образом?

Янка сосредоточенно думала. Она изменит тактику поведения.

— Поймите, — обратилась девушка к Басе, — мое положение ужасно. Я была вместе с папой и братом в двух шагах от Мукдена, мы путешествовали, и вдруг я оказалась в этой ужасной тюрьме. Простите меня за мое отчаяние, — жалобно продолжала она, — но что вы от меня хотите, что я должна сделать?

— Ничего! Абсолютно ничего! — замурлыкала старуха. — Я должна прежде всего подчиняться сыну… А тебя я прошу только спокойно дождаться его возвращения, не причинив никому вреда.

— Вы очень любите своего сына?

— Люблю, конечно… Я очень люблю моего Райкара. Он такой сильный, храбрый, все на свете его боятся.

— Даже вы?

Бася посмотрела на девушку: разговор ей не нравился, и она решила сменить тему. Время шло к полудню, и крошка, как она мысленно называла пленницу, вероятно, умирала от голода. Старуха занялась приготовлением обеда.

— Давайте я вам помогу, — предложила Янка.

Съестные припасы не отличались разнообразием — вяленое мясо антилопы, сухой сыр, орехи. В глубине пещеры, где лежали продукты, девушка заметила висевшую на крюке тушу козы.

— Пойдет на ужин господину Тонишу, — учтиво объяснила Бася.

— Бедное животное! — Янка. — Посмотрите, на голове запеклась кровь. Можно подумать, что ей проломили череп, а потом зачем-то вырвали глаза.

— Проделки моего сына. Когда он принес козу сюда, ему показалось, что она жива, поскольку смотрит на него большими, полными слез глазами. Тогда он взял нож и вырезал ей глаза.

Бася сдернула тушу с крюка и бросила медведю. Послышалось довольное урчание. Тониш набросился на мясо, раздирая куски лапами и зубами. Челюсти исправно заработали, с хрустом перемалывая кости. Янка почувствовала приступ тошноты.

На обед женщины расположились у ящика, служившего столом. Медведь продолжал пожирать свою добычу. Под это нескончаемое чавканье Янка не могла заставить себя положить ни одного куска в рот.

— Не найдется ли у вас воды? — она тихо.

Бася рассмеялась:

— Воды? Да разве мы знаем здесь, что это такое? Ты хочешь пить, моя крошка… Впрочем, я тоже. Я дам тебе кое-что получше.

Старуха поднялась и отправилась в глубину пещеры. Через минуту она победно выставила бутылку на стол.

— Выпей-ка это залпом. А потом расскажешь мне все новости.

Янку так мучила жажда, что она, не раздумывая, подняла бутылку к губам и хлебнула целый глоток.

— Но… Это же водка! — закричала девушка, обжегшись.

— Водка! Мы стащили ее у русских. Правда, хороша?

— Я не хочу больше… Ужасно дерет горло.

— Ах ты, какая нежная… Смотри, как это пьют. Двумя руками старая женщина поднесла бутылку к губам на расстояние двух пальцев и стала заливать содержимое в рот. Она все пила и пила.

— Вы погубите себя! — Янка.

Бася, сделав еще несколько больших глотков, отбросила посудину на стол.

— О! Хорошо! Про нее говорят — сироп, выжатый из драгоценных камней.

Сильный кашель прервал речь бурятки. Скорчившись, она села на пол на колени. Спазмы душили ее, разрывая грудь. Так продолжалось несколько минут. Янке стало жаль старую цыганку, но чем она могла помочь? Наклонившись, девушка легонько постучала Басю по спине. Постепенно приступ прошел. Женщина успокоилась, но продолжала тихонько стонать. Было очевидно, что она очень страдала. За это время Тониш справился с козой и, закончив ужин, громко зевнул, показывая всем свой кроваво-красный язык. Затем, положив голову на лапы, заснул. Бася перестала причитать и вскоре, закрыв глаза, тоже заснула.

Янка осталась в полной тишине между спящей пьяницей и диким зверем. Она посмотрела на медведя. Его мощное тело, как огромный мешок, загораживало вход. Девушка видела за ним свет. Ее тянуло туда. Всего лишь несколько метров отделяли пленницу от желанной свободы. Один быстрый рывок — и она на воле! Девушка перевела взгляд на Басю. Глаза у той были плотно закрыты, дыхание спокойно, женщина спала крепким глубоким сном. Водка доконала ее. Нет, она не проснется, а потом, как говорил этот храбрый Буль-де-Сон: «Кто не рискует, тот и не получает ничего». Янка почувствовала прилив радости, образ юного француза вдохновил ее. Девушка снова посмотрела на дикого зверя. Тониш не шевелился, его поза оставалась неизменной. Наевшись как следует, медведь отяжелел. Шел процесс пищеварения, и сторож крепко спал, ритмично посапывая. Он тоже вряд ли что-нибудь услышит.

Пленнице нужно было сделать лишь одно стремительное движение. Лапы медведь поджал под себя, свернувшись калачиком, поэтому половина дверного проема теперь была свободной. Если только Янка сможет перешагнуть через спящее животное, не разбудив его…

Сердце девушки бешено колотилось, но желание обрести свободу было сильнее. Надежда поддерживала ее, ей казалось, что те, к кому она стремится, ждут, зовут ее, желают ей смелости.

Ноги бесшумно заскользили по сухому и твердому земляному полу. В какое-то мгновение пленница подумала, что подол юбки может задеть медведя. Янка занесла ногу и уже было поставила ее с другой стороны от животного, еще секунда… Как вдруг послышалось грозное рычание. Медведь вскочил на ноги, выпустил когти и разинул пасть. В ту же минуту в ответ раздался другой крик — крик боли и отчаянья. Юная красавица увидела, как два тела смешались в смертельной схватке.

Что же произошло?

А вот что: старая Бася, внезапно проснувшись, посмотрела вокруг и не увидела Янки. В ее пьяном сознании мелькнула мысль, что девушка сбежала. Что скажет Райкар? Она бросилась к выходу и попала прямо в лапы Тонишу, чьи острые когти тотчас вонзились в старуху. Женщина упала, медведь навалился на нее, кусая и разрывая ее тело. Борьба длилась недолго. Озверевшее животное, дико рыча, пожирало несчастную.

Янка, ставшая свидетельницей страшной сцены, обезумев от ужаса, бросилась к выходу. Она бежала прочь, куда глаза глядят, через камни, кустарники и овраги, подальше от злосчастного места.

Бася была мертва. Медведь поднялся, обошел вокруг тела старухи, казалось, вспоминая наказ хозяина, затем также вышел из пещеры и направился в горы.

 

ГЛАВА 5

Ничто не могло служить лучшим примером человеческого благородства, чем организация помощи раненым, собранным на полях сражений сурового Маньчжурского края. В лучах восходящего солнца конвой под эгидой Красного Креста, а значит, под защитой международного символа милосердия, двигался медленно и осторожно, насколько это позволяла ухабистая проселочная дорога.

Длинную вереницу крепких, хорошо сбитых повозок с крытым брезентовым верхом и специально обустроенных для больных тянули отборные тягловые лошади. Караван состоял из десяти повозок, в каждой из которых с удобством располагались шестеро раненых — русских или японцев не имело значения. Всех их подобрали после чудовищного сражения, как обломки корабля после бури. Большая часть этих несчастных была отправлена по железной дороге в Харбин. Но поездов для всех нуждающихся не хватило, и пришлось воспользоваться лошадьми.

Пять дней и ночей караван медленно шел по дороге к границе Кореи. Среди пассажиров не встречалось тяжелораненых. Единственному врачу помогали десять сестер милосердия, которые выполняли свою работу на добровольных началах. Вся экспедиция была организована на средства одного богача.

Конвой направлялся к небольшой деревушке Марц, где предполагалось сменить лошадей — те были уже готовы, — а оттуда доехать до Корва, города на границе с Кореей, куда стекались все кареты скорой помощи из Восточной Маньчжурии.

Во главе шли шесть солдат, которых Борский принял за европейцев. На самом деле они оказались самыми разными людьми, собранными отовсюду. С ружьями за спиной они устало шагали в ногу с лошадьми. Сестры милосердия находились в фургонах с больными, а врач, заснувший накануне довольно поздно, спал глубоким сном в отдельной повозке, предназначенной для двух начальников. Именно эта повозка, следуя на некотором расстоянии ото всех, замыкала шествие.

Одним из тех, кто организовал конвой, был граф Жорж де Солиньяк, прозванный в американских кругах, где он получил широкую известность, Бессребреником. Ему было около сорока. Из-под колониальной каски выбивалось несколько кудрявых черных прядей, слегка тронутых сединой. Белое лицо выглядело свежим, и если бы не маленькие морщинки в уголках губ, то можно было подумать, что перед вами юноша. Весь облик говорил о силе и достоинстве этого человека.

Вместе с графом ехала его жена Клавдия Остин, «нефтяная королева» родом из огромного индустриального города, именуемого Нью-Ойл-Сити. Это было обаятельнейшее создание с пышными белокурыми волосами, которые с трудом удерживались шелковой лентой. На необычайно красивом лице блестели, излучая энергию и доброту, прекрасные голубые глаза. Если еще добавить к этому выразительный рот со слегка улыбающимися губами, то все страждущие мира без труда приняли бы ее за само Провидение.

— Дорогая Клавдия, — произнес Солиньяк, — я прошу прощения за то, что вовлек вас в эту экспедицию.

— Но почему, мой друг? Я нахожу путешествие исключительно романтичным.

— Да, но слегка однообразным. Признайтесь, вы немного скучали в отеле на Пятой авеню и мечтали иногда о волнующих приключениях? А здесь, среди песчаных равнин, крутых холмов и мрачных лесов, ничто не может поколебать спокойствия нашего слишком легкого путешествия… Разве вы не сожалеете?

— В любом случае, — улыбаясь, ответила молодая женщина, — я бы так не считала… Дело, которым мы занимаемся, требует не только благородства и добродетели, но еще и спокойствия. И мы должны, не противясь, подчиниться.

Супруги, чье огромное состояние постоянно умножалось, потратили значительную сумму на организацию службы Красного Креста на Дальнем Востоке. Теперь она успешно функционировала. Чету видели то на развалинах Порт-Артура, где они, рискуя жизнью, выполняли свое трудное и опасное дело, то во время сражений под Ша-Хо и Эхр-Хинг-Чан, где под огнем они вытаскивали с поля боя раненых. Все им удавалось — целыми и невредимыми выбирались они из самых рискованных мероприятий.

Караван въехал в небольшую узкую долину, с одной стороны которой возвышались крутые черные скалы, а с другой — стоял густой еловый лес такой высоты, что до макушек могучих деревьев не доставал глаз. Это ущелье Вация, по выходе из которого караван ждала запланированная остановка в деревушке, считавшейся важным пунктом на пути в Ревзор.

За разговорами супруги не заметили, как сильно оторвались от обоза. Впереди не виднелось ни одной повозки.

— Пора перейти на галоп, — сказала Клавдия, — мы в два счета догоним их.

Путешественники пришпорили скакунов, слегка ударяя их хлыстами. Кони поскакали быстрее. Внезапно справа и слева раздались выстрелы. Сраженные наповал, оба коня упали, сбрасывая своих седоков. Солиньяк не успел даже вытащить карабин, столь неожиданным оказалось падение, и столь же неудачным, поскольку тело коня, навалившись, придавило его к земле. Клавдии повезло больше: она тотчас вскочила на ноги и теперь стояла с револьверами в руках. Из леса и с окрестных гор на них надвигались вооруженные до зубов бандиты.

В одно мгновение Бессребреник был схвачен и связан. Его спутнице удалось пустить оружие в ход, и один из нападавших упал с пробитой головой. Женщина попыталась залезть на скалу, но времени оказалось слишком мало. Ее также схватили и связали по рукам и ногам.

Увидев мужа во власти грабителей, несчастная отчаянно закричала, задергалась, пытаясь разорвать связывавшие ее веревки. Но все усилия были напрасны. Сам Солиньяк не мог пошевелить и пальцем.

Конвой уехал слишком далеко, и никто не пришел им на помощь. Возможно, в караване не слышали даже выстрелов, звук которых растворился в ущелье. Пленников взвалили на коней, и группа поскакала галопом.

В это время другие бандиты напали на двигавшийся в хвосте колонны последний, никем не защищенный фургон. Солдаты же дремали в авангарде, уверовав в полную безопасность.

Среди сопровождавших обоз царила полная растерянность. Да и что они могли? Ничего.

После безуспешных поисков пропавшей четы, врач скрепя сердце приказал двигаться дальше. Он глубоко сожалел о потере друзей, но надо было прежде всего думать о раненых, за которых он нес ответственность.

Тем временем банда Райкара продолжала действовать с головокружительной скоростью, но со строгим соблюдением пиратских правил. Успешно завершив первые два дела, бандиты, ничем не рискуя, двигались по дороге к своим будущим жертвам. Их примитивный план изменился лишь по одному пункту — по инициативе Борского, Жоржа и Клавдию не убили, как это планировалось ранее. Незавидная участь супругов будет решена позднее. А пока несчастные уже больше десяти лье провели в нескончаемой скачке.

Наконец пришло время остановки. Крепкая мускулатура Солиньяка еще сопротивлялась связывавшим его веревкам, но лошади уже не слушались бича. Клавдия умирала от усталости, однако сознания не теряла. Правда, страдания супругов усиливались еще и тем, что каждый из них вдвойне переживал за другого. Оба думали об одном: что их ждет?

Во время привала Райкар и Борский раздавали приказы: дать лошадям воды и овса, выставить часовых по всем направлениям от поляны, подготовить оружие. Борский, как воспитанный человек, сначала подошел к Клавдии.

— Мадам, — галантно произнес он, — примите наши сожаления за причиненные вам неудобства. Но дело прежде всего, не так ли? Разрешите мне посмотреть, как связаны ваши руки. Возможно, их затянули слишком туго, поймите, мы так торопились! Приношу свои извинения.

Борский обладал прекрасными манерами светского человека. Молодая женщина скосила на него свои огромные глаза, но не удостоила ответом. Человек, чей язык выдавал неплохое образование, вызывал в ней еще больше неприязни, чем дикарь Райкар.

Русский тем временем легким прикосновением проверил веревки, ослабил их немного и помог американке поудобнее устроиться на лошади. У Клавдии невольно вырвался вздох облегчения.

— О! Я счастлив уменьшить ваши страдания. Надеюсь, вы воздадите мне должное, когда мы будем обсуждать дела. — И лейтенант позвал одного из своих людей.

— Вы поступаете в распоряжение мадам и будете делать все, о чем она вас попросит, — приказал Борский и направился к Солиньяку.

Тот с беспокойством следил за всеми перемещениями. Особенно ему не понравилось, что бандит заговорил с его женой. Правда, заметив, что Клавдия пришла в себя, Бессребреник почувствовал даже благодарность к бандиту.

В этот момент Борский подошел к нему ближе и сказал более жестким тоном, как говорит мужчина с мужчиной:

— Месье, вы, конечно, поняли, что всякое сопротивление бесполезно. Вы оба находитесь в нашей власти. Мы должны были бы убить вас… Возможно, вы удивлены, что мы не сделали этого… Я хотел бы, зная обычаи вашей страны, вы ведь француз, не так ли? — даже попросить вас дать слово не пытаться бежать. Но потом подумал, что это станет дополнительным искушением. Таким образом, вы остаетесь обыкновенным пленным, и все средства хороши, чтобы продлить это заключение. А теперь, если хотите, то можете просить у меня все, в чем вы нуждаетесь, кроме свободы, разумеется. Ах да! Кляп! Тысяча извинений, что не заметил его раньше. Вы ведь не можете ответить!

Одним движением бандит вытащил пучок травы, торчавший изо рта пленного. Солиньяк, слегка приоткрыв глаза, довольно внимательно слушал монолог русского. Они не убили его — значит, положение было не безнадежно. Нельзя отчаиваться. С ним случались переделки и похуже.

Кляп выпал изо рта, и француз, свободно вздохнув, ответил Борскому:

— Так, значит, вы являетесь предводителем этих разбойников?

— Не имею такой чести! Я просто лейтенант. Главарь вон там… Видите? Это мой друг Райкар. У него очень крутой нрав, и к тому же он не может поговорить с вами, поскольку изъясняется только на одном сибирско-маньчжурском наречии.

— Какую цель вы преследовали, напав на нас?

— Одну-единственную — обогатиться!

— Но ведь вы завладели нашим фургоном, не так ли?

— В котором денег содержалось гораздо меньше, чем мы полагали… От силы двести тысяч рублей. Мои сведения оказались не совсем точны. На самом деле, и вы это знаете не хуже меня, не надо было им доверять.

— Так вам мало этой суммы?

— Вряд ли она заинтересует моих отважных компаньонов…

— Господа головорезы более требовательны?

— Намного более… Но я и так вам достаточно наговорил. Время бежит быстро, а мы торопимся продолжить путь.

— Куда нас везут?

— К нам, черт побери! Возможно, наша обитель покажется вам недостаточно комфортабельной. Заранее приношу извинения, но мы постараемся разместить вас как можно лучше.

На этом Борский закончил. Отдав честь, он круто повернулся на каблуках и направился к своим.

Райкар, по обыкновению, был зол.

— Ты обманул меня, — прицепился он к русскому, — твои пятьсот тысяч рублей испарились как дым. Что мы обнаружили в этом проклятом фургоне? От силы несколько тысчонок серебром да ворох бумаг, которыми я не хочу даже разжигать костер…

— Ты забыл, кто навел тебя на это богатство?

— Ты лжец!

— А ты — дурак и глупец, хоть и не ведаешь об этом, но скоро все узнаешь.

— Кем бы я ни был, почему ты приказал сохранить жизнь этим двоим? На кой черт нам нужны пленные?

— Повторяю тебе, ты самый последний простофиля из всех зверей в лесу!

— Объясни немедленно! — заорал бандит, вскинув голову в порыве злости. — Кроме того, должен сказать тебе, что мне давно надоели твои штучки. Уж не хочешь ли ты стать командиром? Может, ты думаешь, что я буду выполнять твои приказы? Ты кто, собственно, такой? Откуда ты взялся? Чем ты лучше?

Борский, не перебивая, слушал говорящего, а затем холодно произнес:

— Зачем мы ссоримся? Если ты хочешь, чтобы мы расстались, нет проблем… Если хочешь, чтобы боролись вместе до конца, я в твоем распоряжении… Но в настоящий момент, мне кажется, самое главное после того, как мы захватили двух пленных, поместить их в надежное место, например закрыть в твоей пещере под присмотром Тониша.

— На мою пещеру не рассчитывай, — проворчал Райкар, — я не желаю в ней никого принимать.

Искренне удивившись, русский внимательно посмотрел в лицо сообщнику, пытаясь понять, что кроется за этими странными словами.

— Что это за новость? — спросил он, усмехаясь, а затем добавил полушутя-полусерьезно. — Уж не прячет ли господин Райкар у себя почетную гостью?

Йок, не поняв иронии, тут же выдал себя:

— Кто это тебе сказал? Да, ну и что? Я не хочу, чтобы ко мне заходили, ни ты, ни кто-либо другой… И несмотря на твой внушительный вид, клянусь, ты туда не войдешь.

Ошеломленный этим невероятным заявлением, Борский счел нужным не раздражать дикаря и примирительно сказал:

— Конечно, конечно! Я уважаю твое желание и найду другое убежище для пленников.

— Я предпочел бы их убить. Только сначала вытряхнуть все, что возможно: деньги и украшения, чтобы больше не думать об этом деле.

— Ты забыл, а я тебе говорил, что эти люди несказанно богаты и могут выкупить у нас свободу по гораздо большей цене. Их состояние насчитывает миллионы золотых монет. Я возьму на себя заботу об их жизни, и мы с тобой сможем сказочно обогатиться. Вот поэтому я и помешал тебе их убить. А теперь хватит болтать, пора действовать. Наши бойцы уже давно готовы к отъезду. В дорогу! У нас будет еще время все обсудить.

Райкар смутно понял идею русского. Будучи недальновидным стратегом, он мог убить, украсть, собрать награбленное — совершить любое сиюминутное действие, но продумать на два хода вперед было не в его силах. Тем не менее бурят отдавал должное уму своего компаньона и в какой-то степени доверял его изобретательности.

Райкар отдал приказ об отъезде, и небольшое войско отправилось в путь.

Солиньяк и его жена все еще оставались связанными и сбежать не могли. Единственное послабление состояло в том, что супругов везли теперь ближе друг к другу и им удавалось перекинуться парой слов.

— Клавдия, — говорил Бессребреник, — простите меня, что втянул вас в эту ужасную историю.

— Простить вас, мой любимый Жорж? Да разве мы не должны быть вместе в горе и радости, делить жизнь и смерть на двоих? Я считаю, что у вас нет повода просить прощения… Я надеюсь, что мы выберемся из этого злоключения целыми и невредимыми. Я верю в вас и доверяю во всем!

Клавдия всегда умела найти нужные слова, чтобы подбодрить мужа. Наш герой мгновенно вспомнил, что не раз попадал в еще более трудные и опасные ситуации.

Бандиты тем временем приближались к своему логову. Почуяв жилье, кони поскакали быстрее и вскоре перешли в галоп. Спустившись в долину, седоки увидели цепь горных вершин, окружавших их пристанище.

Один Райкар казался неутомимым. Этот злобный гном, разочарованный столь скудным уловом, — стоило покидать Янку! — скакал все быстрее. Наконец показался выступ скалы и запутанные переходы настоящего лабиринта, которые знал лишь один главарь.

А вот и лагерь. Борский стал изо всех сил сигналить в рожок, чтобы предупредить часовых. Никто, однако, не ответил ему. Он протрубил еще раз. И опять тишина. Теперь уже Райкар бешено заорал, что его люди — подлые предатели и дорого за это заплатят. Он перенес все раздражение на невнимательных часовых.

Показалась поляна. Одним прыжком бурят достиг первых палаток. Никого! На его хлопки никто не отозвался. Почувствовав неладное, Райкар бросился к пещере. Проникнув внутрь, он был потрясен увиденным: по всему полу валялись куски мяса. Он нагнулся и, приглядевшись, — О! Ужас! — узнал останки тела матери, старой Баси.

— Янка! Янка!

Не откликнулось даже эхо. Юная красавица бесследно исчезла. Но медведь, где этот мерзавец Тониш? Предатель, неужели и он сбежал? Дикарь искал зверя, хрипя от ярости. Его нигде не было. Нет, косолапого не убили, этот прохвост сбежал сам, и Янка вместе с ним.

Гневу бандита не было предела, он жаждал крови и мести. Теперь Йок понял, почему покинули лагерь его верные охранники — они испугались возмездия.

Выскочив из пещеры, Райкар с пеной на губах прохрипел Борскому:

— Я хочу, я требую, чтобы пленных убили… немедленно… Я желаю отомстить… И мне не важно, кто они…

Главарь взглянул на связанных Клавдию и Солиньяка, которые все еще находились вместе. Вытащив из-за пояса огромный нож, он кинулся на них. Женщина первой оказалась на его пути. Отважная американка не испугалась и, несмотря на связанные руки, гордо подняв голову, взглянула прямо в глаза убийце. Еще секунда — и орудие смерти опустится, проломив ей череп. Но в этот момент Солиньяку каким-то чудом удалось освободиться от веревок на запястьях, и он, на лету перехватив руку Райкара, ударил бандита со всей силы, направив нож в его собственное тело. Удар пришелся в плечо. Бурят упал, продолжая кричать:

— Убейте, убейте! Зарежьте же их, в конце концов! Борский осторожно встал между пленными и разбойником и, отстраняя бандитов, приказал:

— Отнесите командира в пещеру, я сейчас приду. . Затем, показав на Бессребреника и его спутницу, твердо добавил:

— Я запрещаю вам их убивать! Они нужны мне живыми, по крайней мере, некоторое время…

Повернувшись спиной, русский отдал еще несколько коротких приказов, после чего Солиньяка и Клавдию, сняв с коней, бережно перенесли на землю. Они все еще оставались пленными, причем более, чем когда-либо. Райкар был жив.

 

ГЛАВА 6

Янка в ужасе бросилась прочь из пещеры. Стоны и рычание продолжали звучать в ушах. Скорее бежать! Но куда? Дороги не было видно, только частокол могучих деревьев, ветви которых сплетались с корнями, стоял перед глазами. Однако желание покинуть злополучное место, где она лицом к лицу столкнулась со смертью, оказалось сильнее. Молодой крепкий организм хотел жить. Надо непременно выбраться отсюда. Сто раз девушка падала и сто раз поднималась, продолжая движение в неизвестном направлении, но в конце концов в изнеможении, почти теряя сознание, рухнула у подножия векового дуба.

Было прохладно: в этом краю весна еще не вступила в свои права. Воспаленный мозг требовал передышки, тело устало. Постепенно девушка погрузилась в сон.

Неизвестно, сколько она проспала, но, внезапно проснувшись, Янка вскрикнула. Стояла темная, мрачная, полная ужасов ночь. Холод сковал мышцы. Ощупав одежду, она поняла, что вся покрыта снегом. Через некоторое время глаза привыкли к темноте, и беглянка увидела, как крупные хлопья кружатся в воздухе и, оседая на ветви деревьев, на землю, сливаются с белоснежным покрывалом.

Короткий сон тем не менее пошел ей на пользу: страх исчез. Прекрасно зная климат Маньчжурии, девушка не удивилась внезапно выпавшим осадкам, вспомнив, что в это время года возможны любые неожиданности. Снег, дождь и холод могли вскоре смениться солнцем и теплом, вслед за которыми снова наступало похолодание. Снег не пролежит и нескольких часов, а выглянувшее солнце не оставит от него и следа.

Девушка сделала усилие, пытаясь встать. Однако она была еще очень слаба и слишком замерзла, чтобы ей это удалось с первой попытки. Ничего, она попробует еще раз. Нельзя оставаться на земле.

Отважное дитя, думая о том, сможет она спастись или нет, рассуждала приблизительно следующим образом. Так не бывает, что все постоянно против тебя, разве она недостаточно страдала, ведь ее разлучили с теми, кого она любила… Этот мерзавец, мысль о котором приводила девушку в содрогание, из-за него бедняжка осталась одна среди ночи в холодном лесу без помощи. Но отважная красавица подбадривала себя, как могла, надеясь на лучшее. Наконец ей удалось встать, и она вновь отправилась в путь.

Янка шла на ощупь, а снежные хлопья продолжали свою карусель, засыпая следы от ее башмаков. Вдруг девушке показалось, что она идет по вырубке. Обычно лесорубы строили временное жилье, которое оставляли на три холодных месяца зимы, а затем возвращались с наступлением весны.

Снег перестал сыпать, северный ветер стих. Небо просветлело, тучи исчезли, и появилась огромная желтая луна. Ее слабые лучи струились сквозь ветви деревьев, причудливо преломляясь и рисуя на снегу сказочные узоры.

Края дороги стали более отчетливыми, а сама просека значительно шире. Янку, однако, больше всего занимало, что тропинка идет на подъем. Когда она выбежала из пещеры — девушка хорошо это запомнила, — склон шел под откос. Пытаясь сориентироваться, Янка вспомнила, что было утро и она двигалась навстречу солнцу. Значит, беглянка не сбилась с пути.

Вперед и только вперед! Надежда согревала ее. Как бы сильно она ни замерзла, не имело значения. Чтобы не закоченеть окончательно, девушка побежала, сильно топая ногами и потирая озябшие руки о накинутый на плечи платок. Как все-таки трудно оказалось бороться с холодом! От бега, правда, становилось теплее.

Вдруг юная маньчжурка заметила на некотором расстоянии неподвижные темные очертания небольшого сооружения и вскрикнула от радости. Это было то, что она искала. У поворота дороги стояла хижина лесника, сооруженная из отличных круглых бревен. Через небольшой дверной проем, в который с трудом мог протиснуться лишь один человек, Янка не раздумывая пролезла внутрь и, облегченно вздохнув, огляделась.

Каково же было ее удивление, когда она увидела, как кто-то, чиркнув спичкой, зажег фитиль. Языки пламени, охватив смоляной факел, мягкими танцующими бликами осветили хижину. А девушка-то полагала, что в домике никого нет. Она отпрянула назад и собралась было бежать, как вдруг услышала ласковый, слегка простуженный мужской голос:

— Кто бы вы ни были, не бойтесь…

Незнакомец, взяв девушку за руки, осторожно провел ее к куче сухого папоротника и заставил сесть. Затем вернулся к факелу, который оставил на полу, и вставил его в стену. Старик не мог видеть лица Янки, так как оно было закрыто платком.

Девушка более не сопротивлялась. Поверив в добрые намерения человека, она успокоилась и сняла с головы шаль. Незнакомец вздрогнул и, наклонившись к юной маньчжурке, удивленно воскликнул:

— Маленькая Янка, дочка Туанг-Ки! Бедняжка, да как же ты попала сюда? Одна в лесу в такое время?

— Это вы, отец Жером? Вы так добры, вы столько сделали для меня…

— Да, это я, старый миссионер, который любит тебя, как свою дочь, и твоего брата Пьеко. Вас доверил мне твой отец, солдат китайской армии. Ты узнала меня, не правда ли, и больше не боишься?

— Нет, конечно! Я прекрасно помню вас, ведь вы были так добры к нам.

Отец Жером был глубоко верующим и очень порядочным человеком. Внутренняя неудовлетворенность толкнула его на разрыв с европейским обществом, и он покинул его. Всю свою любовь батюшка отдавал людям, никогда не показывая вида, что творилось у него на душе.

Янка слыла одной из самых любимых его учениц. Именно ему девушка была обязана своим волевым характером, твердостью духа и отвагой, которые стали проявляться, как только она столкнулась с первыми трудностями.

И вот отец Жером вновь встретился на ее пути. Переведя дух, он рассказал юной маньчжурке, что с началом русско-японской войны должен был отправить своих компаньонов на различные поля сражений, где многие сложили головы, творя добро и призывая к миру. Ему самому чудом удалось избежать смерти, хоть он и не страшился ее. Теперь миссионер возвращался в свой скромный приют — старую пагоду у врат Син-Кинга, где рассчитывал найти всех оставшихся в живых собратьев.

— Провидение направило меня к этому горному массиву, где я встретил тебя, моя любимая добрая Янка. Я вижу, ты ожила, согрелась… розочки молодости распустились на твоих щеках… Теперь ты можешь говорить. Расскажи в двух словах, что привело тебя сюда одну, в это дикое место.

Действительно, юная красавица уже оправилась от испуга и тотчас начала свой рассказ. Старик запалил ветки кустарника, в помещении стало теплее. Почувствовав себя в безопасности, девушка все говорила и говорила, не без содрогания вспоминая о недавно пережитых кошмарах. Она коротко объяснила, как двое приговоренных к смерти французов были помещены в тюрьму к ее отцу, как тот из сострадания помог им бежать. Девушка специально умолчала о той роли, которую сыграла сама в этой истории, сказав только, что провела беглецов в туннель под мавзолеем маньчжурских королей, как отважные французы не без помощи отца и брата спасли группу корейцев… И наконец дошла до места, когда была похищена подлым негодяем.

— Ты знаешь имя этого бандита?

— Конечно, это Райкар…

— Грабитель маньчжурских степей! Один из тех мерзавцев, что не имеют ничего человеческого, даже лица! Ну, продолжай, продолжай!

Янка закончила свою историю, упомянув о пещере, где она провела несколько часов, об ужасной смерти матери Райкара от лап медведя Тониша и своем бегстве.

— Я шла наугад, блуждая по лесу до тех пор, пока, к счастью, не повстречала вас, моего спасителя и благодетеля…

Миссионер внимательно слушал ее. Он прекрасно знал бандитов, которых ничего не останавливало и которые были способны на любое преступление. Просто чудо, что девушке удалось благополучно уйти. К тому же по какой-то счастливой случайности она пошла именно в этом направлении… Снег также захватил старика врасплох, а убежищем ему послужила хижина лесника.

— Ничего! Все будет хорошо, — пробормотал отец Жером. — Тебе удалось бежать, ты на свободе, в тепле. Ночь еще не кончилась, дитя мое, я дам тебе немного поесть. Настоящую монастырскую еду! А потом ты отдохнешь немного, а на рассвете мы вместе решим, что делать, и отправимся в дорогу.

— Вы поможете мне найти отца и брата?

Священник привлек ее к себе и, положив руку на лоб, сказал:

— Доверься мне, дитя мое! Поешь и поспи, а там видно будет.

Янка улыбнулась. Конечно же она полностью доверяла ему, зная, сколько доброты и благородства кроется в душе этого доброго человека.

— Я должна поблагодарить вас за то, что вы научили меня говорить по-французски.

— И ты смогла разговаривать с пленными. Ты потом расскажешь мне о них…

— Одного из них зовут Поль Редон…

— Поль Редон! Но я знаю это имя! Отважный малый, я встречал его во время путешествия по Индии. Я слышал, он настоящий герой.

— Но его компаньон Буль-де-Сон тоже очень храбрый, — заливаясь краской, воскликнула Янка.

— А-а… — протянул миссионер, — не имею чести знать господина Буль-де-Сона, но охотно верю тебе.

Отец Жером засуетился, доставая сухие фрукты, хлеб из маиса. Подкрепившись, девушка почувствовала себя лучше. Она окончательно согрелась и вскоре, свернувшись калачиком, заснула под добрым бдительным оком старого француза.

Сам же священник не спал, внимательно вслушиваясь в звуки леса. Не желая расстраивать бедняжку, он не открыл ей всей правды. Священник сразу понял, что Янка, блуждая по лесу наугад, совсем недалеко ушла от бандитского логова Райкара. Негодяй конечно же заметит исчезновение пленницы, а он не тот человек, чтобы отказаться от пойманной добычи. Предположим, разбойник не будет рыскать среди ночи, но с первыми лучами солнца непременно прочешет окрестности.

Снег, должно быть, засыпал следы беглянки. Отец Жером слегка поежился. Конечно, он был еще силен и, возможно, выдержит не одну баталию, но годы берут свое.

Мышцы уже не казались такими крепкими, движения — такими ловкими. Что, если силы его подведут? Надо незамедлительно переправить девушку в безопасное место.

Старик потушил факел — своими отсветами тот мог привлечь внимание — и остался сидеть тихо и неподвижно, погруженный в мысли о случившемся.

Ветер стих, и лес еле слышно шумел. Пройдет еще час, и наступит утро. Внезапно священник поднял голову — ему почудились странные звуки. Неужели это наяву? Похоже, кто-то скользил по льду. Старик постарался успокоиться — такой звук могло издавать любое дерево в лесу. Прошла минута. На всякий случай отец Жером, подтянув к себе поближе, крепко зажал в руке здоровенную прямую палку с узлом на конце.

Звук повторился, став отчетливей и сильнее. Теперь уже старик не сомневался: кто-то медленно шел, тяжело переваливаясь с ноги на ногу. Миссионер не двигался, продолжая сжимать дубину. Сомнений не оставалось — вокруг хижины с глухим рычанием ходил дикий зверь. Подобные животные были редкостью в этом краю. Хруст и треск ломающихся веток неумолимо приближался. Отец Жером бросил короткий взгляд на Янку. Та спала глубоким безмятежным сном. Подумав, что неплохо было бы организовать оборону, старик поднялся и приложил ухо к стене. На этот раз он совершенно отчетливо услышал хриплое дыхание дикого зверя. Затем он перевел взгляд на дверной проем.

Еще до прихода девушки отец Жером предусмотрительно запасся толстыми полешками, которые теперь лежали на полу. В целом же хижина была крепкой и вполне могла противостоять нападению хищника. Тем не менее священник беспокоился: как гражданский человек, он не имел огнестрельного оружия, ему претило носить с собой орудие смерти. До сих пор палка служила ему надежной защитой.

Рычание тем временем усиливалось. Треск ломающихся веток раздавался уже совсем рядом. Чувствовалось, что зверь нервничает. Наконец он подошел вплотную к стене и всей тяжестью навалился на нее. Домик задрожал. Неужели хищнику удастся его свалить? Противник был очень силен. Сколько это могло продолжаться?

Янка проснулась и тоже почувствовала удары.

— Святой отец! Что это?

— Ничего, дитя мое. Какой-то зверь бродил по горам и, вероятно, не найдя ничего, спустился сюда… Он скоро уберется отсюда восвояси…

Девушка не задавала больше вопросов, чтобы не отвлекать старика. Похоже, миссионер сказал правду: через несколько минут скрежет прекратился и наступило затишье. Неужели животное решило оставить хижину в покое и удалиться? Нет, чуткое ухо священника уловило другие звуки, доносившиеся снаружи. Зверь, хрустя снегом, обходил домик вокруг. Без сомнения, он искал вход и, не находя его, беспокоился все сильнее.

Отец Жером продолжал неподвижно стоять у дверного проема с оружием наготове. Янка не сомневалась, что скоро будет новое нападение, и в тревоге следила за худым бледным лицом миссионера. В его глазах сконцентрировалась вся жизненная энергия, нацеленная лишь на одно — отразить атаку зверя.

Хищник, похоже, почуял добычу. Громко клацая зубами и яростно царапая дерево, он искал лазейку, откуда пахло человеком. Наконец он обнаружил ее. Двери в проеме между бревнами не было, и зверь полез через наваленные поленья. Внутри, однако, его ждал отец Жером с дубиной. Бревна рассыпались, и в отверстии показалась огромная лапа. Когти, как стальные крючья, поочередно впивались в поленья, с грохотом растаскивая их в стороны. Миссионер, выждав немного, шагнул вперед. Палка поднялась вверх и, описав круг над головой, с силой ударила по массивной лапе животного. От неожиданности хищник взвизгнул, но не отступил. С еще большим упрямством он вцепился в дерево, мешавшее ему пройти, и просунул голову внутрь.

Увидев желто-черную косматую морду, Янка тотчас узнала ее.

— Это Тониш! — воскликнула она. — Медведь Райкара! Мы пропали!

— Вовсе нет, — спокойно отвечал священник, — пока я жив, во всяком случае.

Отверстие, однако, оказалось довольно маленьким, чтобы зверь мог целиком протиснуться внутрь. Тем временем девушка, зажав в руке нож, бросилась в сторону дверного проема и со всей силы нанесла удар медведю по голове. Лезвие при столкновении с твердой костью черепа мгновенно сломалось. Почувствовав боль, Тониш обезумел от злости. Из раны брызнула кровь, и разъяренное животное принялось еще энергичнее прорываться за добычей. Еще мгновение — и хлипкая конструкция из поленьев развалится окончательно.

Отец Жером, чувствуя ответственность за несчастную, которая так храбро пыталась победить дикого зверя, решительно взялся за дело.

— Отойди, пожалуйста, — приказал он Янке. — Я сам справлюсь…

Девушка беспрекословно повиновалась, и священник начал молотить хищника дубиной. Удары сыпались один за другим. Медведь отступил, а отец Жером, выйдя из укрытия, перешел в наступление. Он оказался лицом к лицу с Тонишем, и зверь не выдержал. Встав на задние лапы, он с воем попятился назад. Колоссальных размеров, с разинутой пастью — вид его был страшен. Миссионер с головокружительной скоростью продолжал работать палкой, которая крутилась в его руках, как мельничное колесо. Он бил медведя по голове, лапам, животу… Тактика священника была проста — отогнать животное как можно дальше от хижины. Однако миссионер устал. Удары перестали достигать цели. Тониш схватил дубину миссионера крепкими зубами и вырвал из рук священника, а затем всем телом навалился на противника.

Янка, наблюдавшая за перипетиями борьбы, сразу поняла, какая опасность угрожает ее защитнику. Сняв со стены горящий факел, она выпрыгнула наружу. Зверь повалил отца Жерома на спину и, разинув пасть, собирался уже впиться зубами в человека, но тут девушка, не растерявшись, вставила горящее древко прямо в рот хищнику. Медведь отскочил назад, рыча от боли. Миссионер тотчас поднялся на ноги, но теперь он остался без оружия. Заслонив Янку своим телом, старик вновь приготовился к атаке зверя. Но сейчас им вряд ли что-либо могло помочь. Рассвирепев от боли, Тониш ринулся вперед. Одним ударом свалив отца Жерома, он опустил свою лапу на плечо девушки. Это верная смерть! Роза Мукдена сначала удивленно, а потом громко закричала. В ответ грохнул выстрел. Вздрогнув, раненый медведь упал. Прозвучал второй выстрел — хищник был мертв. Девушка бросилась в объятия миссионера. В это время с вершины холма скатился круглый темный силуэт, который по мере приближения обретал черты человека и наконец предстал перед Янкой.

— Это вы, господин Буль-де-Сон!

— Точно так, собственной персоной. Мне кажется, я подоспел вовремя.

— О! Молодой человек, вы спасли нам жизнь! — вздохнул отец Жером.

— Хорошо, хорошо! Поговорим об этом позже. А пока пойдемте со мной. Мой шеф, господин Поль Редон, и Пьеко тут недалеко. Идемте!

Взяв Янку за руку, юноша тихонько добавил:

— Дорогая Роза Мукдена, я так счастлив был оказать вам эту маленькую услугу.

Но девушка не улыбнулась в ответ, а лишь с беспокойством переспросила:

— Вы сказали, господин Поль Редон, Пьеко, но не упомянули моего отца…

Буль-де-Сон тяжело вздохнул. «Лучше сказать правду», — подумал он, а вслух произнес:

— Ваш отец… умер.

— Умер? Мой любимый папочка умер? Нет, нет, неправда!

— Увы! Несчастье слишком реально, чтобы быть ложью. Но прошу вас, идемте скорее. Вы потом узнаете все печальные подробности.

Янка зарыдала. Юноша и миссионер как могли утешали ее.

— Где же ваши друзья? — спросил отец Жером молодого человека.

— В долине, в двухстах метрах отсюда. Я поднялся на рассвете, чтобы осмотреть окрестности и подстрелить какую-нибудь дичь. Странно, что они не пришли на выстрелы. Но мы их скоро найдем, потерпите немного.

Тут нервы девушки не выдержали, и она лишилась чувств. Старик поднял ее на руки и понес, как младенца.

Буль-де-Сон, все ускоряя шаги, пошел вверх, указывая дорогу. Несмотря на радость спасения любимой, необъяснимое беспокойство закралось ему в душу.

Друзья спускались с крутого скалистого склона, стараясь обходить опасные места. Отец Жером, твердо ступая, легко нес свою ношу. Они уже подошли к тому месту, где в зарослях кустарника юноша оставил спящих друзей, как вдруг Буль-де-Сон вскрикнул.