Береговые братья. — Санто-Доминго. — Бертран д’Ожерон. — Де Пуанси. Де Кюсси. — Дюкасс

Маленький остров Сент-Кристофер, расположенный в ста двадцати пяти километрах к северо-западу от Гваделупы, площадью всего 17 000 гектаров, является первой французской колонией на Антильских островах. Сначала испанцы не стремились обосноваться на этом острове, открытом еще в 1493 году Христофором Колумбом, давшим ему свое имя, поскольку имели другие, более важные для исследования земли.

В 1623 году капитан Эснамбюк, получивший от короля Людовика XIII право создавать поселения на Антильских островах, пристал к Сент-Кристоферу и на нем обосновался. Спустя два года отряд англичан, приведенный искателем приключений Уорнером, также пристал к нему; но они устроились на другом конце острова, противоположном тому, где находились французы. Обе колонии объединились для защиты от карибов, занялись преследованием туземцев и кончили тем, что полностью истребили их.

С тех пор они жили, используя по возможности ресурсы страны, и становились немного охотниками, немного земледельцами, немного морскими пиратами. Так возникло знаменитое Береговое братство, которое наводило ужас на испанцев; пираты под названием «буканьеры» и «флибустьеры» совершали подвиги, граничащие с легендами.

Испанцы, пренебрегшие сначала маленьким островом Сент-Кристофер, увидев его занятым, захотели заполучить свое владение обратно и прогнать тех, кого рассматривали как незаконно вторгшихся. Напомним, что папа отдавал им все земли, которые они откроют в Новом Свете, поэтому испанцы считали возможным не допускать туда других европейских пришельцев, намеревающихся там обосноваться. Но новые обитатели Сент-Кристофера с помощью судовладельцев из Дьепа оказали яростное сопротивление. Именно тогда адмирал Фадрике Толедо, посланный в 1631 году в Бразилию с многочисленным флотом, предназначенным для того, чтобы разрушить голландские укрепления, получил приказ истребить корсаров острова Сент-Кристофер. Французы и англичане напрасно сопротивлялись. Они были подавлены численным превосходством испанцев, и оставшиеся в живых вынуждены были разбежаться.

Французы укрылись на острове Тортуга, расположенном к северо-западу от Санто-Доминго, называвшегося тогда Испаньолой. Между ними была всего лишь прямая протока шириной десять километров. Остров Тортуга, названный так из-за формы, напоминающей панцирь черепахи, насчитывал восемь лье в длину и три в ширину. Окруженный отвесными скалами, которые по всему периметру делали его почти неприступным, он с южной стороны имел гавань, которую легко было защитить. На острове не было растительности, пресной воды не хватало, жить здесь было трудно; но эти недостатки с лихвой компенсировались безопасностью, и авантюристы не колеблясь обосновались на нем и устроили настоящую крепость.

Искатели приключений, изгнанные из всех соседних земель испанцами, прибывали туда просить убежища: англичан и особенно голландцев принимали с распростертыми объятиями. Став более многочисленным, население острова разделилось по их склонностям и предпочтениям на три категории: буканьеры, флибустьеры и колонисты, пользующиеся все одинаковыми правами, имеющие равные обязанности и объединенные самыми тесными узами солидарности. Они назвали себя береговыми братьями.

Буканьеры отправлялись на Санто-Доминго, где в изобилии водились коровы и быки, завезенные туда испанцами и расплодившиеся на свободе. Они охотились на этих животных, живущих абсолютно в диком состоянии, как и огромное количество свиней. Охотники убивали быков выстрелом из ружья, солили шкуру как прекрасный объект меновой торговли, и коптили мясо, чтобы оно хранилось как можно дольше, то есть окуривали его густым дымом, по карибскому обычаю в «букане», коптильне, — отсюда и «буканьеры». Они запасали мясо целыми артелями и продавали его на корабли, которые заходили к ним, чтобы пополнить запасы провизии.

Мирные жители, самая малочисленная группа, были плантаторами. Они занимались обработкой земли и поставляли фрукты, овощи, кофе, сахарный тростник, какао, пряности, зерно.

Флибустьеры, от искаженного английского free boonter, что означает «свободные грабители», или же от голландского fly boat, то есть «легкая лодка», разбойничали на море и становились грозными корсарами, как было сказано выше.

Это необычное сообщество, жившее по законам, о которых мы сейчас только что узнаем, процветало. Жизнь была привольная и легкая, а население приумножалось за счет недовольных, бежавших из Европы, которых это существование, полное движения, опасностей и изобилия, привлекало на остров Тортуга. Разгневанные этим захватом испанцы, военный и религиозный деспотизм которых разрушил Санто-Доминго и оставлял повсюду пустыню, захотели, как прежде на Сент-Кристофере, прогнать береговых братьев. Они предательски воспользовались временем, когда одни флибустьеры и буканьеры в походе, другие — на охоте, высадились на остров, перебили колонистов, занимавшихся земледелием, перерезали женщин и детей, а потом разрушили поселки.

Можно себе представить, как в бешенстве кричали буканьеры и флибустьеры, когда по возвращении узнали от оставшихся в живых о страшной бойне. Собравшись на совет, они поклялись смертельно ненавидеть испанцев, преследовать их отныне всегда и везде, грабить, убивать, разорять их владения, короче, объявили им настоящую войну на истребление. Они решили сдержать слово и жестоко отомстить.

Под командованием английского авантюриста по имени Уиллис, который попытался перевести остров под сюзеренитет Великобритании, береговые братья попытались организоваться, но не преуспели в этом и признали за командира француза, капитана Левассера. Последний организовал защиту острова, построил в порту маленькую цитадель, вооруженную пушками, сохранил острову французское подданство и потихоньку подготовил захват острова Санто-Доминго. К несчастью, Левассер стал настолько властным и так тиранил береговых братьев, что те убили его. С тех пор они жили в состоянии полной анархии, образовывали союзы, разваливающиеся после первой вылазки, руководимой главарем, который, закончив операцию, возвращался в строй или же образовывал небольшую шайку для участия в общем деле.

И так продолжалось до того дня, когда шевалье де Фонтеней прибыл в качестве коменданта занять крепость и начать строительство жилища, более достойного для представителя короля Франции.

Итак, остров Тортуга стал французским, на нем поднялся белый флаг, расшитый золотыми геральдическими лилиями, но какого страшного подданного заимело его величество!

Сначала буканьеры. Почти все они были фламандцы или пикардийцы, согнанные с родных мест нищетой; они прибывали на Антильские острова полные свирепой ненависти к испанцам. Страсть к расправам и повседневные занятия вскоре сделали из них сомнительных воинов. Все предавались исключительно охоте на диких быков и коров, а также на свиней, вернувшихся в свое естественное состояние в лесах и горах. Они были экипированы длинными ружьями с восьмигранным стволом, издававшим при стрельбе очень громкие звуки, и тесаками с длинным лезвием для снятия шкур или разделки убитых животных. Порох, как у канадских охотников, хранился в больших бычьих рогах или в хорошо закрытых калебасах; помогали им огромные собаки, которые загоняли животных и бесстрашно атаковали их.

У буканьеров было по паре рубашек, короткие штаны или широкие брюки и куртка из грубого сукна. Войлочный или шерстяной колпак с козырьком дополняли вместе с башмаками из коровьей или свиной кожи этот нелепый и лишенный изящества гардероб. В свои экспедиции они брали маленькие палатки из тонкого полотна, которые скатывали и носили через плечо, как наши солдаты свои шинели, и с приходом вечера ставили их, чтобы защититься от дождей и комаров. Экипированные таким образом, они объединялись по двое и пользовались сообща всем, что имели. Выживший наследовал от умершего. Кроме этих маленьких сообществ было еще общее объединение всех буканьеров; таким образом, каждый из них мог найти около другого букана вещи, в которых нуждался.

У них существовало взаимное доверие и общность всего, что они имели. В домах не было запоров. Такая мера предосторожности рассматривалась в первую очередь как преступление против общества. «Твое» и «мое» — были слова, непонятные в этой республике; пререкания и споры возникали редко; суд соседей или общих друзей обычно прекращал их.

Если примирение было невозможным, то противники стрелялись на дуэли со свидетелями или без. Дуэль часто становилась смертельной из-за меткости этих искусных стрелков. Дуэлянты расходились на определенное расстояние, и жребий указывал, кто должен стрелять первым. Если одного выстрела было недостаточно, второй делали по желанию. Когда кто-то погибал, буканьеры собирались, чтобы проверить, «хорошо» или «плохо» он был убит, не была ли совершена относительно него подлость и откуда поразила мертвеца пуля. Всякая рана, нанесенная сзади или сбоку, рассматривалась как убийство. Виновного, кем бы он ни был, вешали или расстреливали.

На охоте они занимались поиском «авеню», то есть троп, проложенных в кустарниках дикими животными. Следуя за собаками, охотники преследовали стадо и нападали на него, но не без риска, поскольку животные всегда были разъярены. Со всех убитых животных прямо на месте снимали шкуру, кожу засаливали, куски мяса коптили, за исключением того, что предназначалось для вечерней трапезы, и просто жарили на угольях, а затем натирали перцем. Когда запас шкур и мяса становился значительным, буканьеры всю добычу переправляли на рейд и продавали экипажам кораблей. Они снабжали также жителей, занимающихся только земледелием.

Никого не интересовала национальность желающего принять участие в сообществе. Не спрашивали даже имени. У большинства членов общества были только клички, которые нередко передавались потомкам. Некоторые называли свое настоящее имя в момент женитьбы, а отсюда пословица, долгое время бытующая на Антильских островах: «Человека узнаешь только в тот момент, когда он женится».

Впрочем, женатый человек не мог быть ни буканьером, ни флибустьером: он вынужденно становился «колонистом». Как и буканьеры, колонисты добровольно объединялись. Когда они хотели создать поселение, то обращались к коменданту за концессией на землю. Потом будущие земледельцы спиливали деревья, сжигали их и сажали на участке быстрорастущие овощи. Позаботившись о своем пропитании на будущее, они приступали к строительству большой хижины, или «каса», как говорили испанцы, которые, привезли это слово в Америку. Поселенцы сами были архитекторами и строителями. Для этого они срезали три или четыре дерева, разветвленных в виде вилки, высотой пятнадцать — шестнадцать футов, вкапывали в землю, и на эти вилки укладывали ряд бревен, соединяемых гвоздями и образующих конек крыши хижины. С конька по бокам спускались тонкие стропила, связываемые с поручнями лианами или полосками бычьей кожи и служащие для поддержания покрытия из пальмовых листьев. Стены делали из легкого плетня из обычного или сахарного тростника. И все. В двух футах от земли внутри хижины устраивали плетеный настил, на который клали тюфяк, набитый кукурузными листьями. Это было ложе.

Колонист, обладающий таким сооружением, считался богачом и никогда добровольно не оставил бы прекрасную землю Санто-Доминго, дающую ему почти без труда зерно и особенно табак, торговля которым в Европе была очень прибыльной.

В этой своего рода республике, где, казалось, царило самое неукоснительное равенство, тем не менее были рабы, и притом белые! Этими несчастными были добровольцы из Европы, прибывшие в погоне за состоянием, но поскольку ничего, кроме собственных рук, у них не было, то они обычно нанимались на семь лет в услужение к буканьерам или жителям. Невозможно представить судьбу ужаснее той, что выпадала на долю этих бедолаг; положение их было раз в сто хуже, чем у негров.

Еще больше, чем буканьеры и колонисты, необходимость объединяться испытывали флибустьеры для формирования экипажей. Быть может, никогда любовь к наживе и жажда мести не имели лучшего случая развернуться во всю ширь. Их первые походы были очень удачными, флибустьеры налетали огромными бандами, состоящими из английских, голландских, фламандских и португальских авантюристов. Чтобы поддерживать согласие между людьми различных национальностей и особенно относящихся с антипатией друг к другу, первые организаторы установили жесткий обычай, который вскоре стал неписаным правилом.

Вне службы каждый человек сохранял всю свою независимость; но флибустьеры все время были связаны между собой непоколебимым обязательством. Сообщник, который нарушал эту своего рода присягу, терял звание берегового брата; его высаживали без еды и одежды на пустынном острове. По важным вопросам каждый береговой брат мог высказать свое мнение; каждый имел право на равную долю еды, вина и добычи. Дезертирство во время сражения каралось смертью. У того, кто воровал у своих, товарищи отрезали нос или уши; вора изгоняли из братства. Тот, кто крал из общего имущества, то есть из награбленного, но еще не разделенного добра, также изгонялся; его высаживали на пустынный берег с ружьем, припасами и полным бурдюком воды. Приговоры выносил выборный суд. Пьянство, неисполнение приказов главаря, оставление своего поста наказывались удержанием части добычи. Когда два флибустьера затевали ссору, им запрещалось выяснять отношения на борту, но при ближайшей высадке на берег они могли разрешить свои проблемы при помощи сабли или пистолета в присутствии помощника капитана. Постоянно нарушаемое правило запрещало игры в кости и карты на борту судна.

Между экипажами и их главарями обычно составлялся договор, называемый по-французски chasse-partie. Вот как, по словам Оливье Эксквемелина, который долгое время жил на острове Тортуга, выглядит один из этих актов, состоящий из шестнадцати параграфов. Это документ достаточно любопытный и заслуживает быть изложенным полностью:

«1. Если находящийся в плавании вооруженный корабль является общей собственностью экипажа, то первый захваченный корабль будет принадлежать капитану с частью добычи. 2. Если упомянутый корабль составляет собственность только капитана, то первый захваченный корабль будет принадлежать ему с двумя третями добычи; но он обязан сжечь тот из двух кораблей, который будет менее ценен. 3. Если корабль, принадлежащий капитану, погибнет при кораблекрушении, экипаж обязан оставаться со своим капитаном до тех пор, пока тот не добудет себе любым способом новый корабль. 4. Корабельный хирург получает двести экю на свою медицинскую сумку, независимо от того, участвовал ли он в деле или нет и, кроме того, в случае участия, он получит часть добычи. Если ему не могут выдать ее деньгами, то он получит двух невольников. 5. Остальные офицеры получат каждый одну простую долю, за исключением отличившегося. В этом случае экипаж, собравшись вместе, должен большинством голосов назначить ему вознаграждение. 6. Тот, кто первый подаст сигнал, будь то днем или ночью, о появлении корабля-добычи, получит сто экю. 7. За потерю глаза во время сражения будет выплачено сто экю или выдан один невольник. 8. Потеря обоих глаз стоит шестьсот экю и шесть невольников. 9. Потеря правой кисти или руки будет стоить двести экю или два невольника. 10. Потеря обеих кистей или обеих рук будет стоить шестьсот экю или шесть невольников. 11. Потеря пальца или уха будет стоить сто экю или одного невольника. 12. Потеря одной ступни или одной ноги будет стоить двести экю или два невольника. 13. Потеря двух конечностей будет стоить шестьсот экю или шесть невольников. 14. Если береговой брат получит в какой-либо части тела рану, потребующую интубации, ему выдадут двести экю и двух невольников. 15. Если кто-либо потеряет конечность не полностью, но она не будет действовать, он получит компенсацию, как если бы потеря была полной. 16. Всякий покалеченный имеет право потребовать оплаты в счет возмещения ущерба деньгами или невольниками, лишь бы род добычи позволил его удовлетворить. В противном случае он осуществит свои права на следующую добычу».

Ученики или новые матросы имели право только на половину доли добычи, и все подвиги вознаграждались независимо от доли добычи, предназначенной для каждого члена шайки.

Естественно, что братство по оружию играло огромную роль у этих людей, существование которых было сплошной опасностью. Эти сообщества группировались по два человека по симпатиям, как буканьеры. На борту, где было абсолютное равенство, царила, однако, строгая дисциплина. В том, что касалось маневров или сражения, каждый неукоснительно подчинялся капитану или вахтенному офицеру под страхом смерти. Жизнь флибустьеров во время походов была очень тяжелой и лишенной всяких удобств. Они ели дважды в день, в десять утра и пять часов пополудни. Еда состояла главным образом из меда и соленого или копченого мяса. Матросы группировались вокруг котла по семь человек. Офицеры имели тот же распорядок и садились к общему котлу как равные.

Некоторые из главарей славились неслыханной ловкостью, отвагой и смелостью, об их подвигах до сегодняшнего дня рассказывают легенды. Первым, кто приобрел известность в начале образования общества береговых братьев, стал моряк из Дьепа по прозвищу Пьер Ле-Гран. Он захватил около мыса Тибурон, западной оконечности Санто-Доминго, вице-адмирала испанского флота, командовавшего кораблем с пятьюдесятью двумя пушками и с экипажем из четырехсот двадцати человек. У Пьера Ле-Грана была лодка с палубным настилом и двадцать восемь человек команды! Казалось, даже не думая о том, что на каждого его матроса приходится по пятнадцать испанцев, что враждебный корабль представляет собой почти неприступную крепость, он повернул на него. Флибустьеры поклялись победить или умереть. Дистанция сокращалась… Ле-Гран приказал хирургу просверлить отверстие в корпусе судна, чтобы оно, наполнившись водой во время абордажа, затонуло. Таким образом, для флибустьеров спасение было только в победе. Этот хирург, который, очевидно, стоил этой любопытной компании, без сомнения способный при случае всадить трепан в череп, просверлил барку в тот момент, когда его сообщники, хватаясь за снасти, орудийные порты, вельсы, вскарабкались по бортам корабля и оказались на палубе. Первые испанцы, вставшие у них на пути, были безжалостно убиты. Потом эти двадцать восемь человек бросились с бешеной яростью в большую кормовую каюту. Они захватили врасплох весь офицерский состав, занимавшийся в кают-компании карточной игрой, нацелили ружья на каждого из офицеров, разоружили их, связали и оставили в качестве заложников, чтобы добиться капитуляции перепуганного экипажа. Уже начинало темнеть, и испанцы не увидели корабля, который мог бы привезти эту толпу демонов, хирург, отправив на дно лодку, вскарабкался на палубу и сражался как одержимый — суеверные испанцы могли принять это только за чудо.

Дерзкий удар был нанесен, флибустьеры вернулись на Тортугу с адмиральским кораблем, который представлял для них очень ценную добычу. Как и во время этого невероятного абордажа, несколько месяцев спустя принадлежащий флибустьерам двадцатипушечный фрегат не побоялся ввязаться в сражение против двух крупных испанских галионов. Флибустьеры сражались с врагом, которому они объявили беспощадную войну, то есть с испанцами. Устремившись навстречу двум кораблям, чтобы разделить их и сражаться с каждым поодиночке, флибустьеры приблизились к ближайшему судну. Дав несколько залпов, фрегат благодаря своему превосходству в скорости обогнал испанца и перебил его фок-мачту. Маневрируя таким образом со скоростью морской птицы вокруг этой неповоротливой баржи, фрегат послал в него серию залпов, смел его батареи от одного борта до другого, покрывая палубу убитыми и ранеными, а сам при этом не получил никаких серьезных повреждений. Второй галион прибыл на театр боевых действий, но при виде своего потерявшего управление и тонущего спутника удрал на всех парусах.

Чуть позже флибустьерские нападения приняли такой размах, что испанцы, владевшие большей частью Америки, решили принять энергичные меры, чтобы избавиться от страшных врагов, становящихся все более свирепыми. Однако все их усилия были бесполезны, и флибустьеры продолжали неистовствовать. Не довольствуясь атаками на море, последние стали высаживать десанты на берег. Бедствие не ограничивалось больше потерей нескольких кораблей, речь уже шла о богатых и населенных городах. Первым флибустьером, осмелившимся высадить десант, был Льюис Скот. Он напал на Сан-Франсиско-де-Камиече, разграбил и разрушил до основания несчастный город. Вслед за ним Джон Девис взял штурмом Никарагуа, позже — высадился на Флориде и разграбил Сан-Аугустин. Потом Александр, по прозвищу Железная Рука, разбил испанцев в Бокас-дель-Драгон…

Но самыми знаменитыми были Франсуа Нод, по прозвищу Л’Оллонэ Мишель Баск, Монбар Истребитель и Морган Красная голова. Л’Оллонэ стал флибустьером, промучившись какое-то время в качестве «кабального». Храбрый до безумия, но жестокий до свирепости, он совершил большое количество очень удачных плаваний и однажды высадился на Кубе, перебил множество испанцев и нагрузил огромные богатства на свои корабли. Вскоре, поскольку дерзость возрастала с каждой удачей, он осмелился напасть на город Маракайбо, защищаемый тысячным гарнизоном и окруженный грозными фортификациями. Против всякого ожидания он взял этот несчастный город, истребил жителей, которые не могли заплатить достаточно большой выкуп, методично разграбил дома, общественные здания, церкви, с которых снял даже колокола. Оставив разрушенный Маракайбо, Л’Оллонэ пересек лагуну и подошел к Гибралтару, расположенному довольно далеко от берега, захватил его после жестокого боя и, чтобы заставить жителей расплатиться за их отважное сопротивление, утопил город в крови и поджег. Он не пощадил ни женщин, ни детей, на которых для забавы натравливал огромных псов, натасканных буканьерами для охоты на диких быков.

Имя Л’Оллонэ стало на суше и на море таким страшным для испанцев, что торговля, казалось, полностью прекратилась. Это за короткий срок могло привести к полному разорению их колонии, если бы такое положение дел продолжалось. Но час невзгод прозвонил для бесстрашного предводителя флибустьеров. Он только что разорил побережье Гондурасского залива и взял приступом город Сан-Педро, а потом принялся за полуостров Юкатан, где его окружили значительные испанские силы и взяли в плен с большей частью его сообщников. Испанцы, которые при таких обстоятельствах были союзниками с индейцами этого региона, отдали захваченных им. Л’Оллонэ и его товарищи были привязаны к деревьям и съедены живьем каннибалами.

Подвиги Монбара были таковы, что друзья и враги дали ему прозвище Истребитель. Выходец из знатной гасконской семьи с самого юного возраста мечтал стать корсаром, чтобы воевать с испанцами, которых ненавидел за их жестокость. Книги о покорении Америки, о пытках, применяемых к несчастным индейцам, приводили его в отчаяние, он мечтал отплатить победителям за их жестокость и освободить побежденных. В Монбаре было что-то от странствующего рыцаря, присоединившего к своему родовому имени прозвище Индейский Мститель. Лично очень бескорыстный, презирающий богатство, но страстно любящий славу, молодой гасконец способствовал обогащению своих компаньонов, охотно отказываясь от своей доли добычи.

Отец не хотел отпускать его в море, и тогда он сбежал, добрался до Гавра, нашел там своего дядю, который командовал военным кораблем, отправляющимся на Антильские острова, и присоединился к нему. Прибыв на Санто-Доминго, молодой Монбар, мужественно приняв участие в нескольких морских сражениях, сошел на берег, пока его дядя давал отдых своему кораблю. Воспользовавшись вынужденной остановкой, он во главе нескольких матросов присоединился к шайке буканьеров. Последних испанцы преследовали, как диких животных. Монбар решительно напал, несмотря на явное численное неравенство, на корпус, насчитывающий около двух тысяч испанцев и их индейских союзников, и проявил такую смелость, помноженную на стратегическую ловкость, что пять сотен врагов нашли свою смерть в этой стычке. Индейцы были единственными, кого он взял в плен. Монбар объяснил им, что он пришел освободить их от ярма угнетателей, отпустил на свободу и сделал из них в дальнейшем полезных и отважных помощников. Буканьеры единогласно объявили гасконца своим главарем. Между тем его дядя, атакованный четырьмя испанскими галионами и пустив два из них на дно, видя, что сейчас будет захвачен, взорвал свой корабль. Эта трагическая смерть человека, которого он обожал, еще больше, если это только возможно, усилила ненависть Монбара. Он сражался то на суше вместе с буканьерами, то на море в рядах флибустьеров. Командуя двумя прекрасными кораблями, он вместе с командой, состоящей из испытанных моряков, наводил такой ужас на врагов своей отвагой и невероятным мужеством, что вскоре ни один испанский корабль не осмелился показаться в Гондурасском заливе и у берегов Юкатана. Монбар начал тогда опустошать побережья, жечь и грабить самые важные колонии испанцев: Сан-Педро, Пуэрто-Кабальо, Маракайбо, обращать в бегство флоты и армейские корпуса!

Вот как описывает его внешность Оливье Эксквемелин: «Живой, расторопный и полный огня, как все гасконцы. Роста он был высокого, имел благородную бравую осанку, смуглое обветренное лицо. Что касается глаз, то никто не смог бы сказать, каких они формы и цвета. Черные и густые брови смыкались над ними дугой, почти закрывали их и прятали, как под темными сводами. Говорят, что в сражении он начинал побеждать уже одним взглядом, а заканчивал силой рук. Пока другие с удовольствием рассматривали попавшие в руки богатства, Монбар радовался большому количеству лишенных жизни испанцев, поскольку рисковал жизнью вовсе не во имя добычи, а только ради славы и чтобы наказать испанцев за их жестокость».

Шарлевуа добавляет, что ни разу Монбар не ударил невооруженного противника. Глубокой тайной покрыта вся жизнь известного флибустьера, погибшего, очевидно, во время шторма.

Беспокойное население острова состояло из самых разношерстных элементов, живших группами в состоянии почти полной независимости. Правда, на острове Тортуге имелся «королевский комендант», но он, собственно говоря, не осуществлял никакой эффективной власти и находился здесь скорее для того, чтобы утвердить своим присутствием права Франции на владение землей. Впрочем, флибустьеры, буканьеры и жители, существуя как истинные бандиты, все же крепко держались за право оставаться французами и не хотели выглядеть личностями без отечества. Итак, остров был вроде бы французским по названию и национальной принадлежности его обитателей.

Первым истинно французским комендантом истинно французской земли, который действительно сумел подчинить этих бунтарей, был Бертран д’Ожерон. Эта вовсе не легкая задача требовала энергии, такта и глубокого знания людей. Впрочем, все его прошлое давало ему, как никому другому, условия для успеха. После тщетных попыток колонизовать Мартинику он надеялся добиться большего на Санто-Доминго. Бертран плыл на остров с компаньонами, когда кораблекрушение отняло у него недалеко от Леогена груз: оборудование и все припасы. Оставшись безо всего, он вынужден был расстаться со своими людьми и вести тяжелое существование с буканьерами, по-братски принявшими разорившегося дворянина. Живя и трудясь бок о бок с ними, он сумел изучить, понять нужды, стремления этих отважных людей и решил преобразовать в сильную процветающую колонию разношерстное сборище сухопутных и морских бандитов. Впрочем, некоторые из них жаждали отдыха и семейных радостей. Они-то и создали первое ядро из порядочных людей, которыми д’Ожерон окружил себя. Уверенный, таким образом, что будет поддержан в своем стремлении, он отправился во Францию, переговорил с министром, получил горячее одобрение и вернулся в 1664 году в должности губернатора.

Буканьеры, и особенно жители, уже обосновались на большом острове, когда перепуганные испанцы перебрались на его западную часть и основали несколько поселений. С самого начала д’Ожерон добился, чтобы из Франции прислали бедных девушек. По прибытии они вышли замуж за буканьеров, и те, став отцами семейств, тотчас утратили свою прежнюю суровость.

Одновременно поднялись колонии Птитанс, Ниппес, Фон-де-Негр, Анс-а-Во, Пор-Мариго и Кап. Новые брачные союзы заключались по мере прибывания новых транспортов, привозящих невест для жителей и буканьеров, последние становились оседлыми и также начинали заниматься сельским хозяйством. С другой стороны, д’Ожерон под предлогом посылки во Францию своего груза купил два корабля, но сделал это скорее для жителей, чем для себя. Каждый грузил на них свои продукты для мелких перевозок. По возвращении д’Ожерон публично выгружал привезенные товары; колонисты их принимали, в оплату требовалось только простое честное слово покупателя. Такое поведение открывало ему все сердца и кошельки. Около двух третей, или, по крайней мере, половина жителей, были приручены. Флибустьеры, достаточно многочисленные, всегда были непримиримыми и упорными в признании власти, которая могла бы помешать некоторым морским операциям в исключительно пиратской сфере. Комендант решил использовать их для завоевания целого острова. В 1673 году в очередной раз вспыхнула война между Францией и Испанией. Поведя неутомимых морских вояк против их векового врага, обнаруживая ценные качества воина и моряка и не щадя себя, губернатор завоевал одновременно для Франции флибустьеров и большую часть острова Санто-Доминго, но, мечтая завершить это завоевание и полностью изгнать врага с большого острова, д’Ожерон в 1676 году снова отправился в Париж, чтобы заинтересовать правительство своими проектами и получить недостающие средства. Почти сразу по прибытии Бертран умер от болезни, которую приобрел в Америке.

Бертран д’Ожерон умер бедным, сохранив репутацию добродетельного человека, заботливого сына своей родины, который никогда не думал скопить состояние, хотя сделать это ему бы не составило труда.

Его место в правлении островом Тортуга занял де Пуанси, его племянник, честный и мужественный, как и он, и обладающий такой же энергией и знанием людей.

Де Пуанси пришел на смену своему дяде в критических обстоятельствах. Ведь кроме испанцев, исконных врагов, были еще голландцы, большие охотники нападать на наши поселения, с которыми также не прекращались войны. К счастью, де Пуанси имел храбрых помощников. Он укрепил оборону множества пунктов на побережье, и буканьеры сняли с крюков свои ружья, бездействовавшие после исчезновения дичи, флибустьеры снова отправились в море и показали голландским морякам, что они достойны своей репутации. Наше поселение, что было очень редко, смогло продержаться своими собственными средствами, не прибегая к помощи метрополии. К тому же какими бы страшными людьми ни были береговые братья, они сражались теперь за свои семьи и свои очаги под знаменем своей родины!

Положение улучшилось. Плантаторы обеспечивали существование колонии и могли даже экспортировать некоторое количество ценных продуктов, особенно табака, продажа которого давала значительную прибыль. Де Пуанси основал поселок Жакмель, и население нашей молодой колонии насчитывало уже восемь тысяч жителей, не считая черных невольников, привезенных из Африки.

Правительство шевалье де Пуанси продержалось только семь лет и преждевременно закончило свое существование со смертью этого честного и искусного администратора. Ему на смену пришел шевалье де Кюсси, такой же храбрый, как и его предшественники, и, как они, стремящийся обеспечить превосходство Франции на всем острове. В 1689 году де Кюсси перешел в мощное наступление, решительно атаковал город Сантьяго и взял его штурмом, несмотря на отчаянную защиту.

Последовавший вслед за этим сезон дождей помешал продолжить завоевание. Известно, что в тропиках в это время года вода с неба льет неделями и месяцами, пропитывая землю, переполняя реки, которые выходят из берегов и делают движение экспедиционного корпуса почти невозможным. Де Кюсси надеялся перейти в наступление тотчас после возвращения сухого сезона, но его опередили испанцы, располагавшие более многочисленной армией, и навязали ему сражение в долине близ Лимонада. Де Кюсси допустил неосторожность, приняв сражение в этих неблагоприятных условиях с бесстрашием, проявленным еще тогда, когда первым атаковал Сантьяго. Он был убит в бою, и вместе с ним погибли около шести сотен французов.

Храброго и несчастного де Кюсси сменил Жан-Батист Дюкасс, отважный баск, от простого юнги дослужившийся до капитана корабля, несмотря на небывалые трудности при продвижении человека, не имеющего знатных предков. Дюкасс, привычный к сказочным подвигам, к отважным, считающимся невозможными поступкам, был человеком ситуации. Назначенный правителем в 1691 году, он быстро разделался с испанцами и преследовал их до Ямайки. Став во главе флибустьеров, он сделал смелый бросок к этому прекрасному острову, опустошил его, захватил огромную добычу и с триумфом вернулся на Санто-Доминго. Спустя некоторое время испанцы в союзе с англичанами снова напали на наше владение. Дюкасс должен был отойти в глубь острова, вступить в партизанскую войну, неотступно преследовать их, бить поодиночке и заставить покинуть остров. Верный своему стратегическому принципу, состоящему в том, чтобы вести войну на территории врага, он отправился вместе с бароном де Пуанси в его экспедицию в Картахену. Храбрый баск возглавил большую шайку флибустьеров, принял активное участие в кампании, внес свой мощный вклад во взятие форта Бока-Чика и первый водрузил французское знамя над фортом Ильимани.

Рисвикский мирный договор (1697 г.), по которому Испания уступала Франции часть острова Санто-Доминго, положил конец этой волнующей борьбе и позволил снова заняться делами колонизации.