Первые европейские путешественники в Японии

Первые сведения европейцев о Японии едва ли восходят к более раннему периоду, нежели начало XVI столетия. Правда, тремя веками ранее Марко Поло упоминал под названием «Сипанго» — китайское название, «Джипенкуэ», Царство восходящего солнца — о Японии как о большой стране, расположенной к востоку от Китая, однако это название ни о чем не говорило европейцам. Что вполне объяснимо, учитывая полное отсутствие каких-либо данных об этой стране.

Старинные космографии конца средневековья сохранили тем не менее это название венецианского путешественника, что послужило причиной весьма курьезной ошибки. Первые открыватели Америки, обнаружив остров Куба, сочли, что добрались до королевства Сипанго.

Однако, как заметил господин Вивьен де Сен-Мартен, Фернан Мендиш-Пинту не был, как это считалось, первым португальцем, добравшимся до Японии (1542 г.). Из анналов империи видно, правда хронологическая последовательность весьма неточна в столь отдаленный период, что за двенадцать лет до Пинту, то есть к моменту, относящемуся к 1530 году нашей хронологии, другие португальские моряки уже попадали на эти неизвестные берега.

До этого — ничего!

Что является правдой, так это то, что Пинту дал «зримое» описание этой самой удаленной суши, которому романтические приключения и привлекательность неизвестного придали огромную убедительность.

Как бы то ни было, но человек он был весьма своеобразный и вполне заслуживает столь широкой известности. В течение двадцати лет Пинту скитался по восточным морям то в качестве раба мусульман или малайцев, то будучи пиратом, а то и наделенный посольскими полномочиями. Описание его приключений является самой фантастической одиссеей и самым авантюрным романом из всех написанных. И если оттуда нельзя извлечь достоверных сведений с точки зрения географии, тем не менее оно представляет существенный интерес как географический документ той эпохи, рисуя нам верную картину привычек и характера большинства из тех, кто в те далекие времена посещал удаленные западные области.

Однако это чисто случайное посещение Японии Мендиш-Пинту послужило отправной точкой для последующих отношений между Португалией и микадо. С первого же момента было условлено, что ежегодно португальское судно будет доставлять на Кюсю шерстяные ткани, меха и т. п. И в этом случае, как, впрочем, и всегда, за торговцами тут же последовали миссионеры. Едва прошло семь лет с момента отплытия Пинту, как в 1549 году в Японию явилась миссия иезуитов. Ее возглавлял знаменитый Франсиско Ксавьер, чей талант, добродетели и вера сделали его самым привлекательным из всех миссионеров.

Народ и правительство встретили священников и негоциантов с распростертыми объятиями, не чиня никаких препятствий проповедям христианства, равно как это было сделано раньше в отношении установления торговых отношений. Это была полная свобода, золотой век для вновь прибывших. Как одним, так и другим было разрешено свободное передвижение по всей территории империи. Народ охотно раскупал товары и внимательно прислушивался к проповедям.

Поэтому в первое время обращение в христианскую веру шло довольно успешно, и работа миссионеров была плодотворной. Коммерция также процветала, благодаря содействию со стороны губернаторов прибрежных провинций. Падкие на редкий чужеземный товар, японцы покупали все, не торгуясь.

Однако самые элементарные чувства осторожности и сдержанности недолго сопутствовали столь счастливому развитию событий. Вскоре португальцы стали открыто злоупотреблять незнанием японцев истинной стоимости продаваемых им товаров и старались получить прибыль не менее чем сто к одному. Обнаружив наконец, что их просто обкрадывают, японцы начали потихоньку шушукаться, а затем и открыто возмутились. Естественно, духовенство, осуждая в душе жадность торговцев, встало тем не менее на их сторону, поскольку они были соотечественниками. Мало-помалу дело дошло до того, что пришельцы окончательно обнаглели, распоясались, стали рассматривать Японию как покоренную страну и открыто презирать ее обычаи и законы.

Столь дикое поведение вскоре принесло свои неизбежные плоды. Первоначальное уважение островитян сменилось недовольством и открытой неприязнью. За португальцами последовали испанцы, другие религиозные ордена и, в частности, доминиканцы. Сразу же возникло неизбежное соперничество между португальскими и испанскими торговцами, между иезуитами и доминиканцами. Местное население уже не знало, кому внимать, и разделилось на сторонников как тех, так и других. Возникли споры, стычки; анархия надвигалась со всех сторон. Желая остаться хозяином в собственной стране и восстановить мир, правительство приняло указ, запрещающий японцам принимать католическую веру. Это произошло в 1586 году.

Прошло десять лет, а указ не действовал. Напротив. Прибывали все новые миссионеры, распри усиливались, а по наущению новоявленных святых отцов новообращенные жгли идолов и разрушали храмы. В 1596 году появился новый указ, официально запрещающий христианскую религию.

Между тем, пройдя через Магелланов пролив, Японии достигло голландское судно под началом англичанина Уильяма Адамса. Он очень понравился императору, стал в своем роде фаворитом и получил даже резиденцию при дворе. Благодаря ему голландцы получили протекцию, равно как и его соотечественники, которым он поведал о торговых выгодах, предоставляемых иностранцам в Японии. Адамс добился для англичан тех же преимуществ, которыми пользовались португальцы, то есть разрешения посещать ежегодно Японию одному-двум судам с товарами. Первый английский корабль появился здесь в 1613 году.

Англичанам был оказан весьма теплый прием, однако было рекомендовано не привозить сюда священников. Оставаясь фаворитом, Адамс сохранил все свое влияние, вплоть до своей смерти в 1631 году. Нет никакого сомнения в том, что Адамсу удалось бы окончательно навязать Японии своих соотечественников, если бы те не оказались рассеянными — вещь, правда, чрезвычайно редкая — до такой степени, что, забыв о своих интересах, не прислали ни одного корабля за шестьдесят лет.

Голландцы, более упорные, цепляясь изо всех сил за любую предоставлявшуюся возможность, удержались, но вскоре мы увидим, что это стоило им огромных средств и потери достоинства.

Что до португальцев, то, видя, что их влияние неуклонно падает, они решили вместо того, чтобы убраться подобру-поздорову, обвинить во всех смертных грехах правительство. С помощью многочисленных новообращенных японцев они устроили огромный заговор с целью сбросить правительство Японии. Было объявлено, что на борту португальского судна, захваченного в 1637 году на пути из Японии в Лиссабон, голландцами были найдены документы самого компрометирующего свойства. Естественно, голландцы поспешили вручить их императору. Монарх, обнаружив, что заговорщики ждут лишь прибытия португальских войск, дабы поднять восстание, принял решительные меры: немедленно был издан указ, предписывающий всем иностранцам незамедлительно покинуть страну. Христиане, объявленные заговорщиками, были обязаны отречься от новой веры под страхом смерти, и в том же 1637 году по всей Японии прокатилась волна гонений.

Это послужило отправной точкой антиевропейских настроений и радикального изменения отношений Японии с внешним миром. В течение более двух веков японское правительство ни на йоту не ослабляло жесткости этих мер. Абсолютный запрет появления в Японии любого иностранца и для любого японца поддерживать отношения с внешним миром стал непреложным законом государства. Если штормовое море выбрасывало на японский берег потерпевшее кораблекрушение судно, его экипаж был осужден на вечное заточение; если же море уносило от родных берегов туземное судно, его экипажу было запрещено под страхом смерти возвращаться на родину. Это было полное, абсолютное лишение свободы.

Англичане, появившиеся в 1673 году согласно обещанию, данному Адамсу, больше уже сюда не допускались. Не доверяя им, особенно после того, как их король женился на португальской инфанте, японцы запретили англичанам посещать порт Нагасаки.

И лишь нескольким голландцам было разрешено пребывание в Нагасаки, на искусственном острове Десима, воздвигнутом здесь путем переноса в море высокого холма, окруженного базальтовой стеной, дабы защитить его от морских приливов. Остров был шириной 82 шага и длиной, в самой вытянутой части, 236 шагов и служил складом. Здесь голландцы получали европейские товары, а в обмен брали очень дешевую медь, получая при этом приличную прибыль. В 1641 году оборот здесь достиг 700 000 фунтов стерлингов, а голландцы оставались здесь в качестве пленников с 1641 по 1859 год!

Десима был, таким образом, как бы приоткрытой дверью, правда, тщательно охраняемой лодками, через которую Японская империя осуществляла хоть какие-то сношения с внешним миром.

Однако правительство Эдо решило, что глава голландской фактории обязан раз в два года наносить визит императору и вручать ему подарки. Именно этим визитам и обязаны своим появлением замечательные работы Кёмпфера (1690–1693), Тунберга (1771–1776), Тицинга (1778–1784), Зибольда (1823–1830).

Кёмпфер родился в Лемго (Вестфалия) в 1631 году, был врачом и натуралистом. Страстный путешественник, он в 1683 году назначается секретарем посольства, направленного русскими в Исфахан. Когда его миссия была окончена, Кёмпфер предпочел продолжать путешествовать вместо того, чтобы вернуться в Германию, в то время воевавшую с Людовиком XIV, настолько велик был его ужас перед этим массовым убийством.

Из Персии он направился в Персидский залив, где находился голландский флот, и стал его первым хирургом. Вместе с флотом он обошел берега Благословенной Аравии, Малабара, Цейлона, Бенгалии, Суматры и в 1689 году добрался до Батавии.

Назначенный врачом фактории Десима, он дважды сопровождал в Эдо голландское торговое посольство. Он завязал отношения с несколькими образованными японцами, и благодаря этому обстоятельству мы получили документальные свидетельства о японских нравах того времени.

Затем Кёмпфер вернулся на родину, женился и, как рассказывает один из его племянников, в собственном доме подвергался таким ураганам, каких он не видел и у японских берегов, что в конце концов и свело его в могилу.

Число людей, посещающих эту страну, пишет Кёмпфер в своем повествовании, просто невероятно. Край этот населен чрезвычайно. Князья-вассалы обязаны в определенный период являться к императору в сопровождении многочисленной свиты, бесконечные шествия паломников и весьма развитые торговые связи делают движение на дорогах довольно интенсивным. Главная дорога, например, гораздо многолюднее центральных улиц многих европейских городов. Дело в том, что создание путей сообщения восходит здесь к гораздо более раннему периоду. В японских анналах встречается упоминание о строительстве почтовых дорог в различных провинциях империи, относящееся к 259 году нашей эры. В VIII веке основная сеть начинает разветвляться. С тех пор крупные города уже были связаны дорогами. Строители выравнивали дорожное полотно и укладывали на его поверхности камни и измельченные валуны в несколько дюймов толщиной, а затем присыпали песком. Уход за дорогами не представляет труда, поскольку экипажей в Японии нет, а все перевозки осуществляются с помощью лошадей или людей. Дороги обсажены елями, кипарисами, туей. Отсчет расстояния ведется от центральной точки, моста Ниппубо, в Эдо. Холмики, межевые столбы отмечают расстояния, а на придорожных столбах указаны направление, названия провинций, ближайшие города. Кроме того, дорожные карты, книги-путеводители с планами, указателями расстояний, стоимости лошадей и носильщиков, адресами почт, сведениями о местах паломничества, метеоданные, хронологические сведения, таблица мер и весов и даже солнечные часы из бумаги, которые можно легко разложить и собрать, значительно облегчают путешествия. И, дополняя эту великолепную дорожную систему, вдоль дорог расположены почтовые отделения.

Есть здесь и крупные города, торговые, ведущие довольно активную деловую жизнь, с довольно многочисленным населением. Меако, резиденция императора, главы духовной власти, насчитывал тогда 477 500 жителей и более 52 000 священнослужителей. Эдо, резиденция императора, главы светской власти, был больше Меако, но застроен менее продуманно.

Голландское посольство отправилось в Эдо в паланкинах. Скука и однообразие путешествия, пишет Кёмпфер, были вознаграждены вежливым и внимательным отношением со стороны коренных жителей. По прибытии в город посольство было помещено в гостиницу, откуда уже не могло выйти, но имело право принимать многочисленных японских визитеров, являвшихся то для того, чтобы получить сведения, касающиеся европейской науки, то чтобы вручить богатые подарки и получить взамен какие-нибудь европейские безделушки, до которых они были очень охочи. Затем явились императорские чиновники, дабы препроводить представителей посольства во дворец. Император, императрица и высшие сановники находились за тростниковыми ширмами.

Аудиенция началась с того, что все посольство распростерлось ниц перед императорским жалюзи. Голландцы сначала упали на четвереньки, а затем, в том же положении, отползли назад. Кроме того, они должны были дать представление, в котором нашли бы отражение нравы и обычаи Европы. Кёмпфер рассказывает, что он ходил, прыгал, танцевал, пел по-немецки, натянул плащ, надел шляпу, раскланивался, обменивался любезностями, затем ругался со своими коллегами и закончил тем, что изобразил пьяного.

После этой смешной и крайне унизительной церемонии голландским представителям было дозволено обсудить некоторые торговые вопросы и осмотреть часть города. Перед отъездом из Эдо правительство вручило им меморандум, не менявшийся на протяжении века, где говорилось, что Япония прекращает всякие отношения с Голландией, если та будет поддерживать их с Португалией.

Что за добровольное унижение из-за страсти к наживе!

Во время войн, которые вела империя, все отношения между Францией и Японией были поневоле прерваны. И только с восстановлением общего мира Индийская компания смогла наконец заменить персонал фактории, долгие годы находившийся в строгом заточении на острове Десима. Вновь прибывшие не без удивления созерцали своих предшественников, сохранивших, естественно, и наряды, и старые обычаи амстердамских буржуа XVII века. Японцы учинили новичкам строгую проверку и отказались допустить в качестве работников фактории тех, кто не был голландцем. Несмотря на свою должность врача, шведский натуралист Тунберг столкнулся с большими трудностями. Лекарский помощник Зибольд, будучи немцем, вышел из положения, сказавшись голландцем, родившимся на юге страны, чем, мол, и объяснял его акцент.

Зибольд, отвечавший за сбор научных данных, которыми голландцы интересовались очень мало, оставил нам довольно интересное описание своего пребывания в этой стране. Японцы, утверждает он, отличаются складом ума от китайцев. Часто они ставят вопросы, свидетельствующие об их обширных познаниях, тем более поразительных, что они обладают для их получения весьма скудными возможностями.

… Еще пару слов, прежде чем перейти к современной Японии.

В VIII веке внутренняя смута вынудила императора наделить одного из своих сановников чрезвычайно широкими военными полномочиями, дабы тот смог выполнить правительственные решения. Они-то и легли в основу могущества «тайгунов». Преемник этого императора поступил аналогичным образом, передав уполномоченному часть своей власти. Затем эти титулы и функции тайгунов непрерывно передавались параллельно с императорскими титулами и атрибутикой микадо.

А отсюда до настоящих королей-бездельников оставался лишь один шаг, и он был сделан. Тайгуны увеличили свое могущество, стали своего рода дворцовыми правителями, высокомерными, всевластными, стремящимися к высокому общественному положению, очень ловко и незаметно оставив за микадо лишь религиозные прерогативы.

И хотя микадо по-прежнему оставался монархом, посланцем богов-создателей, на самом деле он превратился в номинального императора, выполняющего лишь функции, предусмотренные этикетом, и культовые обряды, которые он и олицетворял, оказавшись отстраненным от общественной жизни и став эдаким религиозным божком, постоянно пребывающим в своем совершенно недоступном дворце Киото.

Напротив, тайгун стал официальным обладателем власти, своего рода фактическим императором, тогда как микадо был им по праву.

Таковой была ситуация и в 1853 году, когда США, задумав освоить морской путь, призванный соединить Калифорнию с Китаем, направили в воды Эдо эскадру под командованием командора Перри. Выпровоженный тайгуном, Перри ретировался, объявив, что он явится на следующий год, и пригрозил применить силу, если вход в гавань будет ему закрыт. За этим последовал договор, подписанный в 1854 году и открывший американцам доступ в Симоду, Нагасаки и Хакодате. За сим последовали другие договоры, с Россией (1855), Францией (1858), Англией (1858), Голландией и Пруссией (1860), подписанные благодаря успехам нашего оружия на севере Китая.

Все эти договоры были заключены с тайгуном, которого великие европейские державы рассматривали как светского императора Японии, тогда как микадо оставался ее духовным владыкой, чем-то вроде папы или далай-ламы. Однако реакционные даймио, феодальные князьки, заметим от себя, разгневанные открытием портов, отказали тайгуну, власть которого они постоянно оспаривали, в праве вступать в переговоры без одобрения микадо и использовали в борьбе с ним население, относившееся к иностранцам враждебно.

Во время междоусобных войн, раздиравших страну, европейцы были вынуждены неоднократно вмешиваться, чтобы заставить японцев соблюдать договоры или наказать виновников резни. Среди таких актов самыми впечатляющими были: обстрел и разрушение Кагосимы, столицы принца Садзума, английской эскадрой 15 августа 1868 года; разрушение батарей принца Нагасо в проливе Симоносеки адмиралом Жаресом в июле 1863 и в 1864 году французской, английской, голландской и американской эскадрами. В конце концов партия микадо, поддержанная четырьмя могущественными принцами — Садзумой, Хизеном, Тодзой и Нагасой, победила армии дайкуна, которые, потерпев поражение в Фушиме, около Киото, 27 февраля 1868 года отступили в Эдо и предоставили микадо всю полноту власти.

В марте следующего года микадо вдруг появился на политической сцене и, произведя на окружающих еще более странное впечатление одним фактом своего появления на людях, принимал лично, в качестве священной персоны, в своем дворце в Киото представителей Англии, Голландии и Франции. После ратификации им документов в качестве полноправного монарха договоры начали выполняться как положено.

В конце 1868 года микадо, совершенно преобразившийся и осовремененный, дабы показать, что свершившиеся перемены носят необратимый характер, оставил священный город Киото и перенес свою резиденцию в Эдо, переименованный в Токио, то есть Восточная столица.

В течение последующих пятнадцати лет феодальный строй окончательно рухнул, уступив место центральному правительству. Древняя Япония была побеждена.