ГЛАВА 1

Адское ущелье и озеро Дьявола. — Город растет. — Счастливое прошлое. — Суд Линча. — Завсегдатай кабака. — Убийство и поджог. — Шериф-оригинал. — Подвиги Боба Кеннеди. — Повешен на телеграфном столбе.

Первого июня 1885 года, через три недели после описанных событий, город Гелл-Гэп стал местом невиданного паломничества. Гелл-Гэп — иначе, Адское ущелье — это один из крайних форпостов Дикого Запада. В то время он располагался на уровне 99° западной долготы и 48° северной широты, в пяти километрах к северу от озера Дьявола на реке Мовез-куле.

Не пытайтесь найти его на карте по указанным координатам. Он пережил несколько периодов бума и антибума, дважды выгорал дотла, а затем переместился на 10 лье восточнее. Ныне его название — Город у Озера Дьявола — Девлз-Лейк-Сити.

Итак, начиная с 1 июня 1885 года Гелл-Гэп — прежде небольшой временный лагерь или, попросту говоря, нагромождение палаток и деревянных лачуг — начал расти, будто река во время паводка.

Местоположение городка, надо признать, оказалось весьма удачным. Находился он на американской земле в восьмидесяти километрах от канадской границы и в ста — от железной дороги, соединяющей Виннипег и Миннеаполис. Одна небольшая ветка обеспечивала его связь с крупными городами Америки и Канады. Ее вполне хватало для быстрого расцвета неприметного городка.

Однако нужен был какой-либо толчок, серьезный повод, чтобы потенциальные возможности сделались реальными. И вот, к великой радости местных жителей, неведомо откуда возник слух, что в песчаных отмелях реки Мовез-куле таятся несметные залежи золота!

Судьба Гелл-Гэпа в одночасье переменилась.

Среди брезентовых палаток и уродливых бараков, крытых дерном, встали первые каркасные дома из обструганных досок, где можно было жить с некоторым комфортом. Появились банк, три церкви, здание суда, четыре гостиницы и бессчетное количество салунов, где бессовестные торговцы за непомерную цену предлагали горячительные напитки, столь любезные сердцу янки.

Два месяца назад в Гелл-Гэпе насчитывалось не более двух сотен жителей, во всем терпевших нужду. Теперь городок имел вдесятеро больше обитателей, и с каждым днем прибывали новые. Предполагалось, что к концу года численность населения увеличится еще раз в пять.

Бум обещал быть весьма продолжительным. Людей влекло сюда не только золото, но и здешняя земля, мягкая и плодородная, как все долины Дакоты. Она сулила необычайные возможности и для земледелия, и для животноводства.

Большая часть жителей — как местных, так и приезжих — ликовала при мысли о столь радужном будущем. Однако кое-кому такая перспектива отнюдь не улыбалась.

Еще совсем недавно, в благословенные времена палаток и бревенчатых бараков, Гелл-Гэп являл собою райский уголок для тех, кто пребывал не в ладах с законом. Они стекались сюда с канадской границы и из восточных штатов Америки. Разорившиеся отщепенцы и отъявленные головорезы, утратившие любые социальные связи, но зато мастерски владеющие холодным и огнестрельным оружием, оседали на нейтральной территории между двумя странами — работали, попав в безысходное положение, пропивали прилипшие к рукам крохи золота, рисковали, если промывка песка сулила удачу, и резали друг друга, когда пьяный угар туманил голову и горячил кровь.

Единственным законом для них было своеволие, и они защищали его доступными им способами — с помощью длинного охотничьего ножа или револьвера Кольта, что при всяком удобном случае выхватывался из кобуры, висевшей на поясе или на бедре.

И вдруг неведомо откуда появились некие люди со странной фантазией нарушить порядок или, вернее, беспорядок анархического заповедника.

Они посмели возомнить себя умнее первооткрывателей сих мест, им вздумалось установить какие-то новые правила. Дошло до того, что пальба из револьвера перестала считаться достаточной платой за выпивку в кабаках, а хозяева гостиниц стали требовать золотые кругляшки, именуемые долларами. Даже принадлежность к почитаемому клану «десперадос» не гарантировала больше бесплатного ночлега и утоления жажды.

По наущению наглых и трусливых торгашей в городе организовали Комитет бдительности. Новоявленные блюстители порядка взяли законность в свои руки и принялись охранять ее примитивными, но действенными методами. При малейшем поползновении нарушить их нелепые законы появлялись люди в масках, хватали возмутителя спокойствия, накидывали на шею петлю и вздергивали на первом попавшемся дереве. Для разнообразия иногда использовался фонарный столб или же мост, откуда сбрасывали виновника, затянув потуже веревку.

Если бы еще в городе был шериф! С ним наверняка удалось бы договориться. В Америке нет такого чиновника, что устоял бы перед увесистым подношением!

Но вот наконец появился и шериф. Он оказался славным малым, но, к несчастью, совершенно неподкупным.

А может быть, он все-таки дрогнет? Не припугнуть ли его как следует?

Сказано — сделано. С полдюжины отъявленных головорезов выработали план и немедленно приступили к его осуществлению под руководством Боба Кеннеди. Этого ковбоя многие подозревали в конокрадстве. Он и возглавил нападение на кабак, хозяин которого не проявлял должного уважения к старожилам Гелл-Гэпа. Зазвенели разбитые стекла, из простреленных бочек потоком хлынуло виски, заливая даже улицу. В довершение бандиты потребовали открыть кассу и отдать всю выручку Бобу Кеннеди.

Несчастный торговец изворачивался и юлил, стараясь выиграть время в надежде на подмогу.

Боб, теряя терпение, выхватил нож и для пущей убедительности решил слегка пощекотать адамово яблоко кабатчика, дабы тот проникся должным почтением к желаниям гостей. К несчастью, владелец салуна покаяться не успел: в его горло проникло лезвие, ибо Боб слегка не рассчитал свои силы.

Кабатчик со страшным хрипом рухнул к ногам ковбоя, в чьи планы никак не входила такая развязка.

— Как это получилось, ума не приложу! — воскликнул тот изумленно. — Что за хлипкий народ…

После такого краткого надгробного слова, лишенного излишних риторических украшений, бандиты незамедлительно очистили кассу. Желая достойно завершить дело, хитроумный Боб кинул зажженную спичку на пол, залитый виски. Кабак вспыхнул, как огромная чаша с пуншем, став одновременно и сковородой для трупа.

Разъяренные блюстители порядка примчались, дабы немедленно покарать виновников происшедшего. Но Боб с друзьями укрылся в ближайшей харчевне, с гостеприимно распахнутыми дверями: хозяин, естественно, издавна конкурировал с соседним заведением. Бандиты, забаррикадировав вход, открыли прицельный огонь. Многих блюстителей тяжело ранило. Наконец прибыл шериф — единственный законный представитель власти.

Он смело направился к закрытой двери и крикнул:

— Боб! Сдавайся, парень! Именем закона!

— Как скажете, шериф. Только отгоните, ради Бога, этих блюстителей, не предусмотренных конституцией и нарушающих исконные права американцев.

— Даю слово, что они и близко к тебе не подойдут.

— Хорошо. Мы сдаемся. Но вы пойдете с нами. Предупредите этих мерзавцев-блюстителей, что, если они сунутся, мы разнесем вам череп.

На пути из кабака в здание суда не случилось никаких происшествий. Блюстители тешили себя надеждой, что все равно доберутся до бандитов. Шериф же принял твердое решение предать их суду присяжных целыми и невредимыми.

Тюрьмой Гелл-Гэп пока не обзавелся. Шерифу пришлось разместить арестованных в своем кабинете в здании суда на втором этаже. Опасаясь, что ночью бандитов попытаются похитить и вздернуть на ближайшем дереве, им вернули оружие для самозащиты. Нравы здесь еще оставались патриархальными.

В судейских апартаментах, конечно, не было столовой. Начиная со следующего утра арестованных стали водить на кормежку в соседнюю гостиницу. Боба же, как самого опасного преступника, содержали в наручниках, и еду доставляли в кабинет шерифа.

Три дня все шло хорошо. Затем шериф, вынужденный уехать по делам службы, препоручил арестантов своим друзьям — Роберту Оллингеру и Уильяму Бонни, умоляя быть начеку.

Проникнувшись важностью возложенной на него миссии, Оллингер на глазах у всех зарядил картечью охотничью двустволку, сообщив Бобу, что число дробин в каждом патроне равно восемнадцати.

Настало время обеда. Прислонив ружье к стене, Оллингер повел своих пенсионеров в гостиницу. С Бобом остался Уильям Бонни. В ожидании, когда принесут пищу для арестованного, он углубился в чтение газеты.

Боб весьма скучал в заключении и выжидал подходящего случая, чтобы навсегда проститься со зданием суда. Проявив чудеса терпения и ловкости, он высвободил одну скованную руку и обрушил на голову стража удар чудовищной силы.

Не дожидаясь, пока оглушенный Бонни очнется, ковбой уложил его одним выстрелом, открыл окно и принялся поджидать Оллингера.

Тот, заслышав выстрел, бросил все и мчался.

— Эй, сэр! — окликнул его Кеннеди.

Роберт Оллингер сразу понял, что произошло.

— Вот ваше ружье… Узнаете? Видите ли, бедный мой Роберт, заряжая оружие, никогда не знаешь, кому оно послужит… А чтоб вы не сомневались в этой истине… вот вам доказательство!

Шарахнул выстрел из обоих стволов, и второй несчастный страж отдал душу Всевышнему.

Тем временем сообщники Боба неспешно покинули гостиницу. Один из них сбегал к кузнецу за напильником и бросил его главарю. Тот занялся распиливанием наручников. Оседланная лошадь ожидала его у крыльца.

Боб, позаимствовав из арсенала шерифа винчестер и два револьвера, спустился на улицу, простился с приятелями, вскочил в седло и, вежливо всем поклонившись, пустил коня в галоп, крича во все горло: «Слава Бобу Кеннеди!»

В этот момент к зданию суда примчались блюстители порядка, увидев только облака пыли.

Боб уже считал себя в безопасности, но его подстерегала неожиданность — тем более обидная, что случилась она с великолепным наездником.

Лошадь оказалась нервной. Бросившаяся под ноги собачка испугала кобылу до такой степени, что та встала на дыбы и, не удержав равновесия, завалилась, подмяв под себя Боба. Ковбой проскакал всего пятьсот метров и вылетел из седла в совершенно пустынном месте на берегу Мовез-куле, возле телеграфной линии.

Для представителей властей поимка беглеца стала, конечно, делом чести. Они примчались тут же. Оглушенный Боб лежал без сознания, придавленный лошадью.

Роковая случайность сильно упростила дело. Расправа была короткой. Не теряя времени, один из преследователей извлек из-под седла пеньковое лассо, прикрепил к поясу и вскарабкался на телеграфный столб. Затем набросил веревку на перекладину и соскользнул вниз. В готовую петлю продели голову незадачливого ковбоя, так и не успевшего прийти в себя. Затем четверо крепких мужчин изо всех сил налегли на свободный конец орудия казни.

 

ГЛАВА 2

«Джентльмен» еще теплый. — Операция, противоположная предыдущей. — Энергичные, но, судя по всему, бесполезные меры. — Вполне естественное недоумение джентльмена. — Знакомство. — После бегства из Батоша. — Первый след потерян. — В Гелл-Гэпе.

— Скоро мы будем на месте, как думаете?

— Наверное, скоро, милый Франсуа. — Здесь нет дороги, но телеграфная линия приведет нас в Гелл-Гэп, это уж точно…

— Боже! Какая даль…

— Неужели утомился, малыш?

— Ты смеешься надо мной, Жан, да и Жак тоже. Вы же знаете, что я не чувствую усталости, впрочем, как и вы… Просто хочется побыстрее оказаться в лагере рудокопов и приступить наконец к делу.

— Терпение, младший, — прервал его Жан.

— Тебе хорошо говорить, терпеливый папаша…

— Только выдержка приводит к успеху. Так говорил наш бедный дорогой отец. В этом сила индейцев. Поскольку мы — метисы, то должны обладать этим качеством в гораздо большей степени, чем наши сводные братья белые…

— Жан прав, — вмешался в разговор Жак, доселе хранивший молчание, — спокойствие и неторопливость должны заменить нам опыт, а он появится, боюсь, не скоро.

— Нам предстоит чертовски сложное дело…

— Искать иголку в стоге сена, как говорит старинная французская пословица…

— Не только искать, но и найти!

Внезапно Франсуа приподнялся на широких деревянных стременах, приложил руку к глазам козырьком и воскликнул:

— Черт побери! Что это болтается на столбе?

— Кажется, человек…

— Повешенный!

— Ну, — бесхитростно подвел итог Франсуа, — наконец-то мы оказались в цивилизованном государстве.

Братья пришпорили лошадей — мощных приземистых канадских полукровок.

Через две минуты они рысью подъехали к телеграфному столбу, где висел Боб Кеннеди с петлей на шее.

Легкий ветерок перебирал провода, покачивая тело, отчего казалось, будто в казненном еще теплится жизнь.

Юные путешественники так и подумали. Они, оставаясь в седлах, задрав голову, приоткрыв рот и прищурившись, смотрели вверх, не зная, как поступить.

— Честное слово, — произнес Франсуа, скорый на решения, — надо бы снять его. Если он жив, попробуем спасти… если мертв… по крайней мере нам не в чем будет упрекнуть себя… Любое человеческое существо заслуживает к себе уважения.

— Будь по-твоему, малыш! — одобрил Жак.

— Что ж, делайте, как решили. Только вот не будет ли у нас из-за этого неприятностей в городе? — спросил Жан, у которого природное бесстрашие сочеталось с известной долей предусмотрительности.

Не вдаваясь в дальнейшие дискуссии, Франсуа направил лошадь к столбу, встал в седле и, не снимая карабина, принялся карабкаться вверх, цепляясь руками и ногами с ловкостью гимнаста.

Он добрался до мертвеца. Глаза Боба были широко раскрыты, изо рта вывалился распухший синий язык.

— Он еще теплый! — с удивлением воскликнул Франсуа.

— Что ж, в таком случае надо его отвязать, — рассудил Жан, одобряя решимость младшего брата.

— Веревка закреплена внизу… Распутайте узел и придержите свой конец… Этот джентльмен… Лучше, чтобы его приземление было не слишком стремительным.

Жан слез с лошади и исполнил распоряжение брата. Мистер Боб Кеннеди, покинув воздушное пространство, плавно опустился к подножию импровизированной виселицы.

— Нет никаких сомнений: джентльмен жив, — уверенно заявил Жан.

Тем временем Франсуа легко соскользнул вниз. Смелые охотники и опытные воины, юноши привыкли к неожиданностям, что подстерегали на каждом шагу полукочевой жизни. Их нисколько не смущала и не пугала необычная задача.

Джентльмена, или, как с изрядной долей иронии любят говаривать наши крестьяне, «мосье», проворно раздели до пояса и уложили на спину.

— Нужно как следует растереть его! — решительно сказал Жак, тогда как Жан, взяв лассо, стал изучать петлю, — Кровь потечет по жилам, и он придет в себя.

Франсуа немедленно взялся за дело, и скоро грудь несчастного покрылась неравномерными багровыми пятнами.

— Эй, старший, — окликнул брата Жак, — что-нибудь интересное обнаружил?

— Да нет! Просто работа никудышная… веревка слишком новая, не намылена… петля широка… Джентльмену повезло.

— Твоя очередь, Жак! — сказал, задыхаясь, Франсуа. — Уф! Я больше не могу. Давай! Натирай так, чтобы клочья полетели!

Франсуа хватило на десять минут. Жак продержался пятнадцать.

— Ну и ну! — вскричал он в притворном возмущении. — Даже не дернулся! А по цвету уже смахивает на освежеванную тушу.

— Если ты выдохся, братишка, я тебя сменю.

— Давай! Может быть, тебе больше повезет. А у меня уже руки отваливаются.

Жан стал неистово надраивать по-прежнему неподвижное тело. Прошло двадцать минут. Пот струился по сосредоточенному лицу «уголька», а на коже пациента проступила кровь.

— Битый час бьемся, работаем, словно нам обещали платить по двадцать пять франков в день, а он лежит бревно бревном!

— Погоди, брат! Нет, я не ошибся! Он вздохнул…

— Не может быть!

— Точно! Он дышит… только слабо…

— Пусть глотнет чего-нибудь покрепче…

— У меня во фляге сливовая водка.

— А по-моему, надо вложить трут между пальцами и поджечь. От этого даже мертвый встанет.

Сказано — сделано. Несколько ударов огнива по кусочку кварца, и трут, затрещав, вспыхнул между пальцами, связанными той самой веревкой, что послужила для казни.

Одновременно Франсуа, с силой разжав зубы, влил Бобу в рот с полпинты водки.

Ко всеобщему удивлению, кадык на шее умирающего дернулся, показывая, что водка прошла вовнутрь.

— Братья, дело идет на лад! — радостно крикнул Франсуа.

Обгоревшая кожа задымилась, распространяя отвратительный запах паленого мяса. Внезапно Боб вырвался из сильных рук молодых людей, вскочил, словно подброшенный электрическим зарядом со всей телеграфной линии Гелл-Гэпа, но тут же снова рухнул, ругаясь, как пьяный матрос.

— Проклятье! Канальи решили сжечь меня живьем!

— Не надо нервничать, — примирительным тоном заметил Жан, не удержавшись, впрочем, от улыбки. Он был чрезвычайно доволен результатами оздоровительного массажа и применения жестокого, но действенного средства — тлеющего трута.

— Мы — ваши друзья, иначе не стали бы снимать вас с виселицы… Видите эту веревку? На ней вас вздернули…

— Вздернули? Черт меня побери, если я помню хоть что-нибудь!

— Ну, в жизни часто случаются вещи, о которых лучше не вспоминать.

Мистер Боб, все еще туго соображая — в чем, конечно, не было ничего удивительного! — с изумлением уставился на своих юных спасителей. Он заметил их высокий рост, необычно длинные волосы, добродушные загорелые лица, открытый взгляд, одежду из оленьей кожи с бахромой и ухоженное оружие. Было видно, что он силится вспомнить, где мог их видеть, но без особого успеха.

— Не старайтесь… вы нас не знаете. Мы — братья, метисы из Канады. У нас дела в Гелл-Гэпе. А вы — первый из его обитателей, кого мы встретили… правда, высоковато вы забрались. Мы решили воскресить вас… и нам это удалось! Не сердитесь, что наши средства оказались чересчур сильнодействующими. Обстоятельства этого требовали: ваше состояние было довольно-таки плачевным.

— Ничего не помню! Я ехал верхом… лошадь упала на меня… я потерял сознание… и вот теперь вижу вас.

— Пока вы находились без сознания, вас подобрали и вздернули. Возможно, обморок спас вам жизнь.

— Как бы то ни было, друзья, я должен поставить за вас свечку… Кроме шуток! Я вам чрезвычайно признателен, слово Боба Кеннеди… это мое имя! Поверьте, это совсем немало — признательность Боба Кеннеди! Вот увидите… Я сделаю для вас все, даже если вам вздумается захватить в плен американского президента…

— О, не следует преувеличивать, — возразил Жан, — эту маленькую любезность мы оказали бы любому.

— Я знаю цену такой любезности и не собираюсь переплачивать. Отныне ваши друзья — мои друзья, ваши враги — мои враги. Я буду помогать вам во всем, мистер… мистер? Как вас зовут?

— Жан.

— Жан… а дальше?

— Жан де Варенн. Мы — сыновья старого Батиста, соратника Луи Риля.

— А, так вы герои Батоша! Все газеты взахлеб писали о ваших подвигах… Даже наш листок «Гелл-Гэп ньюс» целых две недели трубил…

— Мы сделали все, что могли, но, к несчастью для нашего дела, Батош пал…

— Ну, не все потеряно… Луи Риль еще держится.

— Его армия тает с каждым днем, и запасы на исходе.

— Э… а могу я узнать, что привело вас сюда?

— Братья, — обратился к младшим осторожный Жан, — можем мы довериться джентльмену?

— Нам нечего скрывать.

Жан повернулся к ковбою:

— Мистер Кеннеди…

— Зовите просто Боб. Мне так больше нравится.

— Я хотел спросить, в состоянии ли вы выслушать. Вам, должно быть, чертовски не по себе… все-таки виселица. А потом, вы, наверное, хотите есть и пить… И еще: тем, кто вас повесил, — не придет ли им в голову фантазия вернуться и полюбоваться плодами своего труда?

— Быть повешенным дважды за один день? Сомнительно! — возразил Боб, дав свое толкование знаменитой юридической формулы «non bis in idem» — что до моих переживаний, голода и жажды, то для настоящего ковбоя это пустяки. Кроме того, я пообедал незадолго… до происшествия.

— Тогда слушайте. Наш отец был фермером, как говорят у нас в Батоше, что в округе Саскачеван, канадской провинции Манитоба. Отец чтил законы, никого не обижал и работал до седьмого пота. Мы тоже старались как могли. Ферма досталась нам от предка, французского дворянина родом из Орлеана. Нам и в голову не могло прийти, что кто-то может претендовать на землю, обработанную Жан-Батистом де Варенном, главой нашей семьи. Труды многих поколений ведь чего-то стоят, не так ли? И вдруг являются неведомые нам люди, посланные английской королевой, — из тех, кто наградил нашу добрую Канаду смешным именем Доминион, — и начинают говорить, что эта земля нам не принадлежит. Неслыханная наглость! Сначала мы только посмеялись. Но их число росло, они решили выгнать нас силой. Тогда мы рассердились всерьез, взяли винчестеры, оседлали наших полукровок и дали бой этим англичанам…

— Браво! — восторженно крикнул американец.

— Но эти люди словно сорная трава: чем больше рвешь, тем гуще растет… Они приходили сотнями, затем тысячами, а следом шли солдаты, чтобы защищать их. Тогда нашим вождем стал Луи Риль. Он смело сражался и не раз бил англичан. Увы! Батош пал из-за предательства. Нашелся негодяй, польстившийся на деньги… О! — воскликнул Жан, клокоча от ярости. От его привычного спокойствия не осталось и следа. — Меня трясет, когда я вспоминаю об этом, а перед глазами встает кровавая пелена! Этот трус бежал, спасая шкуру. Знал, что мы будем мстить. Он пытался взорвать нас, а потом, когда враг вошел с его помощью в Батош, предательски убил нашего отца выстрелом в спину.

— Проклятье! — чертыхнулся Боб. — Вот мерзавец! С каким удовольствием я снял бы с него скальп!

— Мистер Боб! Десять тысяч долларов, которые он украл у нас, станут вашими, если вы поможете разыскать его.

— Я это сделаю, Жан, клянусь! Но запомните раз и навсегда: не желаю слышать о деньгах. Знаете ли вы, где укрылся этот негодяй?

— Мы последовали за ним в Виннипег, куда он отправился, чтобы снять деньги с банковского счета. Ведь Туссен Лебеф стал очень богат, нажился на воровстве и предательстве! Из Виннипега он перебрался в Эмерсон. Но в Сен-Венсане на американской границе, где его хорошо знают, не появился. Затем его видели охотники у Красной реки, он ехал верхом вместе с двумя спутниками, у которых был довольно потрепанный вид. Мы потеряли след, но тут этот мерзавец неожиданно объявился в Грэфтоне. Кажется, затем он пересек Сарк-Ривер, направляясь в Гелл-Гэп… Неделю назад там видели человека, чьи приметы совпадают с наружностью того, кого мы ищем. Бот и все. Теперь мы едем в Гелл-Гэп, чтобы выяснить все на месте. Мы полны решимости, и нас ничто не остановит.

— А потом? — задумчиво спросил Боб.

— Мы отыщем его, даже если придется пересечь всю Америку… даже если мы успеем поседеть за время поисков.

— Жан, хотите совет?

— Говорите, Боб.

— Действуя так, вы ничего не добьетесь. Только время потеряете. Денег у вас много?

— На все про все тысяча долларов.

— Совсем мало, если только удача вам не улыбнется. К тому же вы очень молоды… зеленые новички! Вам ничего не добиться в этой проклятой стране! Ну, да ладно! Вы мне нравитесь… и я обязан вам жизнью, хотя она меня не очень-то балует. Мне двадцать пять лет, и я побывал в передрягах, какие вам и не снились… Я сумею заварить такую кашу, что небесам станет жарко! Моему опыту столетний старец позавидует. Решено! Я помогу вам. Едем в Гелл-Гэп.

— А если вас снова…

— Повесят? Как бы не так! Я им еще покажу.

 

ГЛАВА 3

Американский гаврош.— Тяжкая жизнь маленьких изгоев общества. — На Западе. — Встреча. — Покупка лошади и снаряжения. — Ужас удачливого торговца. — Перед зданием суда. — Шериф в затруднении. — Диалектика Боба побеждает. — Под защитой закона. — Гость шерифа.

Люди, подобные Бобу Кеннеди, часто встречаются в Америке. Будучи полной противоположностью юных канадцев, он являл собой законченный тип искателя приключений на Диком Западе. Именно такими были те первопроходцы, что вытеснили индейцев.

Боб Кеннеди не имел, как говорится, ни кола ни двора, равно как и семьи. В глубинах его памяти теплилось смутное воспоминание о старике и цыганке, живших где-то в трущобах Чикаго. Они дрались денно и нощно, на голодный желудок и после обильных возлияний, не обращая никакого внимания на своих троих или четверых мальчуганов. Впрочем, Боб не был до конца уверен, что детей было четверо. Возможно, их было пятеро.

Кажется, старика звали Кеннеди, а его самого называли Робертом или, попросту, Бобом. Этим и ограничивалось его представление о священном семейном очаге.

В десять лет он бежал из дома и стал жить на улице, подобно множеству других мальчишек, чья жизнь бесконечно тяжела, а порой и мучительна. Американский бой циничен и безжалостен, ему совершенно несвойственны благородство и великодушные порывы, которые отличают нашего парижского гавроша. Уличный парнишка-парижанин сообразителен, он умеет любить и ненавидеть, способен переживать минуты истинного вдохновения. Его внешний облик столь живописен, что вызывает восхищение. Этой своеобразной прелести его американский сверстник абсолютно лишен.

Боб рос, познавая различные профессии — большей частью весьма сомнительного свойства. В семнадцать лет он усвоил лишь те нравственные понятия, что исходят от полисмена или судьи. Он задыхался в бесконечной череде дней, требующих от него ежеминутных усилий, как физических, так и душевных, чувствуя себя диким зверем, загнанным в тесную клетку, и, подобно такому животному, жаждал свободы. В этой мечте заключалось его спасение.

Еще немного, и он сделался бы преступником, неисправимым головорезом, чье место лишь на скамье подсудимых и в исправительных учреждениях.

Конечно, он не заслуживал особого сожаления, но и не был безнадежно испорченным человеком. Его деятельная натура, находчивость, что помогала выбираться из самых сложных жизненных коллизий, даже его бунтарские наклонности могли найти себе лучшее применение.

К счастью, крупные американские города, переполняясь, словно бы выплескивают излишки населения на безграничные просторы Дальнего Запада. Ежедневно сотни таких, как Боб Кеннеди, обретают свободу в краю, где человек почти не ведает ограничений, где цивилизация и варварство переплетаются настолько тесно, что с трудом удается внести хоть какое-то подобие порядка в эту вольницу. Зато здешняя земля принимает всех. Корчевать глухие леса и осушать зловонные болота доверялось каторжникам.

Городские отщепенцы становились тут ковбоями, охраняя громадные стада полудикого скота от зверей и от разбойников с белой или красной кожей. Это ремесло требовало железного здоровья, нечеловеческой выносливости, ловкости циркового гимнаста и абсолютного бесстрашия.

Таков был Боб Кеннеди. Не лучший и не худший среди себе подобных, он был способен порой на добрый поступок, однако не знал различий между своим и чужим, был груб, плохо воспитан — точнее, совсем не воспитан — и не признавал ничьих желаний, кроме своих собственных. Жизнь его проходила в чередовании изнурительного труда и чудовищных попоек, крайняя нищета сменялась периодами безумного расточительства.

Ему ничего не стоило убить человека. По здешнему выражению, он «продырявил» по меньшей мере восемь или десять человек. Что поделаешь, горячие головы! Да и невозможно разобраться, кто был прав, а кто виноват.

Гораздо более серьезным было обвинение в конокрадстве. На границе убийство легко сходит с рук, воров же вешают беспощадно. Но Боб ни разу не попался на месте преступления. Впрочем, пусть первым бросит в него камень тот, кто, нуждаясь в лошади, поборол искушение позаимствовать ее у владельца ранчо с двумя или тремя тысячами скакунов.

…Когда показались первые дома Гелл-Гэпа, Боб Кеннеди уже заканчивал краткое повествование своей жизни. Братья, воспитанные в строгих понятиях о чести, глубоко верующие и проникнутые духом почитания старших, были изумлены и в немалой степени смущены, ибо в их глазах многие деяния Боба выглядели просто ужасающими.

Но они чувствовали, что этот незнакомец, рассказывавший о себе с бесхитростной откровенностью, обладал бесценным опытом, какого им недоставало: молодые люди понятия не имели о порядках и обычаях, принятых в этих местах.

В интересах дела следовало воспользоваться случайным знакомством. Преодолев вполне понятное отвращение, они сочли, что в их положении не стоит привередничать. Без поддержки бывалого человека братья оказались бы совершенно беспомощными. Итак, они решили примириться с темным прошлым Боба и принять предложенную помощь, хотя смутно осознавали, что в будущем это может доставить им крупные неприятности.

Первым, кого встретила небольшая процессия, был золотоискатель, что направлялся верхом к приискам. За спиной у него болтался винчестер, а к седлу было привязано металлическое решето для промывания песка.

Увидев Боба, смело шагавшего во главе отряда, золотоискатель ошеломленно уставился на него, невольно натянув поводья.

— Здорово, дружище Пим! — насмешливо приветствовал всадника ковбой. — Хороший денек, а?

— Здравствуйте, Боб. Рад вас видеть… по правде говоря, не ожидал…

— Значит, не ожидали, дорогой Пим? Ах да! Вы ведь по-прежнему числитесь среди блюстителей…

— Чистая клевета, Боб!

— У вас прекрасная лошадь, дружище, — продолжал Кеннеди, не обращая внимания на слова золотоискателя. — Мне нужна как раз такая.

— Очень жаль, Боб, не могу вам ее подарить, — плаксиво проговорил Пим, не сводя глаз с рослых канадцев, принятых им за сообщников Боба.

— Кто говорит о подарке? — с живостью возразил ковбой. — Мне нужна лошадь. Ваша мне нравится. Сколько за нее просите?

— Сорок долларов, дорогой Боб, — ответил Пим, явно нервничая.

— Ну, это вы с испугу. Лошадь стоит гораздо дороже. Что ж, я назначу цену сам. Я не такой мошенник, как вы, блюстители…

Пим, заметно побледнев, сглотнул слюну. Какую шутку хочет сыграть с ним этот проклятый ковбой, кого он собственными руками повесил два часа назад?

— Скажем, так, — продолжал Боб, — за лошадь даю пятьдесят, а не сорок долларов, за седло и поводья — двадцать, два кольта — двадцать пять, винчестер — столько же… Итого: сто двадцать долларов. Подходит?

— Это слишком много, Боб, уверяю вас. Ста долларов вполне хватит!

— Еще одно слово, Пим, и я приговорю вас к ста пятидесяти!

— Ста пятидесяти — чего? — простонал Пим, совершенно сбитый с толку.

— Долларов, идиот! Ну, сходи с лошади… Так! Оружие… патроны… все на месте…

Закинув за спину карабин и засунув за пояс револьверы, Боб проворно вскочил в седло и обернулся к Жану:

— Жан, милый друг, вы при деньгах. Будьте столь любезны, одолжите мне сто двадцать долларов. Я должен заплатить мистеру Пиму.

— Охотно, Боб, — ответил Жан.

Ни минуты не колеблясь, он развязал мешок и отсчитал требуемую сумму.

— Боб… Дорогой Боб! — взмолился Пим, испуганный до того, что слезы выступили у него на глазах. — Не надо денег, я поверю вам в долг!

— Берите без всяких возражений! — приказал ковбой. — Зарубите себе на носу: я не нуждаюсь в услугах людей, подобных вам. Подарок из ваших рук оскорбил бы меня. Прощайте, господин честный человек… Вешайте людей, но не смейте оскорблять их!

Не обращая больше внимания на остолбенелого мистера Пима, Боб занял место справа от братьев, и шеренга из четырех всадников продолжала путь, вступив на главную улицу города и направляясь к зданию суда.

Гелл-Гэп уже приобрел свой обычный вид. Трупы перенесли в больницу: предполагалось похоронить их на следующий день, о чем уже был оповещен методистский священник. Посетители салуна, пожар коего, учиненный Бобом и его друзьями, заставил прервать попойку, перебрались в соседние заведения. Ждали свежего выпуска «Гелл-Гэп ньюс», дабы заново пережить недавние драматические события.

Можно представить, какое волнение охватило падкую до сенсаций публику при виде двойника повешенного, гордо восседающего на коне рядом с тремя вооруженными до зубов большерослыми юношами в индейском одеянии.

В мгновение опустели гостиницы, салуны и даже церкви, где добровольные проповедники из числа самых рьяных верующих предавали анафеме Боба и его банду.

Толпа валила за великолепной четверкой и остановилась у здания суда, окна которого были открыты настежь.

Шериф, только что вернувшийся из служебной поездки, выслушивал доклад о происшедших событиях: убийстве своих друзей Роберта Оллингера и Уильяма Бонни, бегстве семи заключенных и казни Боба.

Услышав цокот копыт, шериф подошел к окну, и перед его изумленным взором предстал Боб Кеннеди, о чьей смерти едва успели доложить. В воскрешение казненного верилось плохо, но приходилось считаться с фактом.

Боб отвесил церемонный поклон, почти коснувшись лицом гривы лошади, а затем состоялся диалог в сугубо американском духе:

— Добрый день, шериф. Рад вас видеть.

— Взаимно. Здравствуйте, Боб Кеннеди. Чему обязан?

— Вы — настоящий джентльмен, шериф. И неподкупный человек.

— Благодарю за добрые слова, Боб, но повторяю свой вопрос. Чему обязан?

Толпа, став полукругом, будто у театральных подмостков, хранила молчание, напряженно следя за беседой. Помолчав минуту, страж порядка сказал:

— Насколько я понимаю, вы стали жертвой… э… весьма неприятного происшествия…

— Скажите прямо, шериф, что меня вздернули на телеграфном столбе граждане города, что возомнили себя хранителями закона во время вашего отсутствия.

— Не может быть! — откликнулся, еще не вполне придя в себя, шериф, а толпа одобрительно загудела.

— Вы не считаете этот акт законным?

— Я этого не сказал, — ответил шериф уклончиво. Для виду ему приходилось осуждать действия блюстителей порядка, но он нуждался в них, ибо никакой другой организованной силы в его распоряжении не числилось.

— Я убил… меня приговорили к смерти, а потом повесили именем закона! Ну же! Подтвердите законность приговора перед всеми собравшимися.

— Хорошо, подтверждаю! Ваша казнь, хотя и была произведена с излишней поспешностью, является справедливой и законной. Ну а теперь что вам угодно?

— Я хочу сдаться под охрану закона.

— Как это понять? — проговорил шериф, по-прежнему стоя у окна и немного напоминая порывистыми жестами марионетку в театре гиньоль.

— Все очень просто. Следите за ходом моих рассуждений! Вы не можете отрицать, что своей казнью я искупил совершенные мной убийства. Строго говоря, я уже мертв. Если в данный момент я жив, то не по своей вине и не по вине блюстителей. Меня повесили, и я принял наказание без всяких возражений. Итак, я заплатил за все. Что вы на это скажете, шериф?

— Я полагаю, что мы имеем дело с весьма любопытным и в некотором роде уникальным казусом, доселе не встречавшимся в судебной практике.

— Ответьте прямо: если я впредь не совершу ничего предосудительного, будете ли вы преследовать меня за поступки, совершенные до казни?

— Идите к черту!

— Я остался в живых благодаря стечению обстоятельств, возникших независимо от моей воли… Я уже был одной ногой на том свете, когда пришло чудесное спасение.

— Боб Кеннеди прав, — раздался громкий голос из толпы, — нельзя дважды наказывать за одно преступление. Сам шериф признал, что казнь была законной, значит, Боб искупил свою вину. Да здравствует Боб Кеннеди!

— Ничего подобного! — перебил его другой, не менее зычный голос. — Это нечестно! Вина не искуплена до конца! Нужно снова вздернуть негодяя! Смерть Бобу Кеннеди!

Толпа разделилась на два лагеря: одни защищали ковбоя, другие требовали наказания. Спутники Боба, равно как и он сам, сохраняли полную невозмутимость, застыв, словно конные статуи.

Человеку, незнакомому с американскими нравами, могло бы показаться, что сейчас эти кричащие, жестикулирующие, возбужденные люди вцепятся друг в друга, и начнется драка. Однако они всего-навсего заключали пари. Но с каким пылом!

Отпустит ли шериф Боба или объявит повторный приговор? Будет ли ковбой ночью убит блюстителями, которые предпочитали действовать под покровом темноты? Таковы были основания для пари, и ставки делались все внушительнее.

Боб насторожился, готовясь отразить нападение разгоряченного игрока, которого могла соблазнить возможность сорвать банк одним ударом. Шериф же размышлял, пытаясь найти разумное решение сложного вопроса.

— Итак, шериф? — спросил Кеннеди, сохраняя прежнее благодушие. — Что вы собираетесь предпринять?

— Я думаю, дружище Боб, что вам стоило бы покинуть Гелл-Гэп… Я буду огорчен, если с вами случится несчастье.

— Если вы гарантируете мне защиту закона, я сумею сам позаботиться о своей безопасности. У меня есть друзья…

— Стало быть, вы хотите остаться здесь, Боб?

— Мне необходимо задержаться в Гелл-Гэпе хотя бы на сутки.

— Ну что ж! Я готов дать вам еще двенадцать часов в придачу, если вы обещаете проститься с нами послезавтра.

— Согласен! Даю вам слово, шериф.

— Взамен вы получаете мое, Боб. В ближайшие тридцать шесть часов вам гарантирована защита. Смею надеяться, что вы и ваши друзья, не откажетесь воспользоваться моим гостеприимством. Места хватит и для вас, и для ваших лошадей. Мы разопьем бутылочку шерри. Не правда ли хорошая идея?

 

ГЛАВА 4

Ростбиф из конины. — Лошадь секретаря суда. — В салуне. — Бесплатная выпивка для героев дня. — Боб рассказывает о своих приключениях. — «Телеграфом до востребования». — Серьезнее, чем кажется. — Столкновение с ирландцем. — Оскорбление. — «Желторотик» и бородач. — Суровое, но справедливое наказание. — Незнакомец.

Даже опустившийся североамериканец относится с большим почтением к закону. Именно поэтому одному человеку, что представляет официальную власть, но не имеет организованной вооруженной силы, удается поддерживать порядок на огромной территории, населенной по большей части своевольными и малоуправляемыми людьми.

Это, конечно, не означает, что здесь, в местах, где цивилизация соседствует с дикостью, не случается прискорбных происшествий. Однако даже самый незначительный чиновник всегда найдет поддержку среди жителей и так или иначе добьется торжества правопорядка.

Уважение к праву простирается настолько глубоко, что придает силу решениям выборного магистрата.

Боб Кеннеди, получив покровительство шерифа на тридцать шесть часов, мог считать себя в полной безопасности — конечно, при условии, что не примется вновь за прежние делишки.

Казалось, ковбою пошел впрок жестокий урок тайного трибунала Гелл-Гэпа.

Вся компания распила бутылку старого шерри, причем был здесь и секретарь суда, чью лошадь Боб позаимствовал для бегства. Настроенный вполне миролюбиво, чиновник вслед за шерифом принял предложение Боба отобедать в ближайшей гостинице.

Как и в других приграничных местностях, на стол подали отвратительное мясо, жаренное на сале — излюбленное блюдо американцев, — в сочетании с не менее ужасным пеклеванным хлебом. Хозяину пришлось изрядно побегать. Выдающиеся персоны — шериф, секретарь, Боб и трое братьев, чье появление в Гелл-Гэпе стало главным событием дня, — привлекли массу любопытных. Посетителей собралось вчетверо больше обычного.

Несмотря на обилие скота, в Дакоте редко едят парное мясо, но ради такого исключительного случая подали бифштексы — самые настоящие бифштексы, но только по виду смахивающие на почерневшие подошвы башмаков, политые желтым жиром.

Канадцы отнюдь не были гурманами, однако, привыкнув к сочному мясу диких животных, лишь поморщились и, невзирая на молодой аппетит, не притронулись к жаркому с противным запахом пригорелого жира.

— Хелло, Джонни, мой мальчик, как вам эта говядина?

— О! — ответил Жан не без лукавства. — По всему видно, что это говядина для кавалеристов.

— Что вы хотите сказать?

— А то, что когда она бегала на четырех ногах, то ходила под седлом.

— Неужели это конина?

— Во всех отношениях выдающаяся кляча, уж поверьте мне!

— Именно так! — раздался насмешливый голос за соседним столом. — Чужестранец прав. Джентльмены, мы лакомимся той самой кобылой, на которой бежал Боб.

— Это ваша лошадь, секретарь!

— Именно она! — продолжал говоривший. — У нее была сломана нога. Пришлось пристрелить бедняжку выстрелом в голову и привезти сюда… А уж здесь старушку разделали на куски. Отличный получился ростбиф!

Ответом был взрыв хохота. Среди бурного веселья, под крики «Ура!», стали поднимать тосты за здоровье шерифа, Боба, секретаря и даже почившей коняги… Затем побили немного посуды — к ликованию корреспондента «Гелл-Гэп ньюс», который собирал материал для местной хроники.

Хозяин, получивший изрядный доход, наотрез отказался от предложенного Бобом шиллинга, который, разумеется, был извлечен из кошелька Жана, ставшего казначеем новоявленного содружества. Шериф и секретарь пили, не отставая от других, горланя и хохоча, как простые ковбои.

Когда обед близился к концу, к Бобу подошел хозяин ближайшего салуна и с таинственным видом сообщил, что если компания отправится ужинать к нему, то гостям будет бесплатно подано столько спиртных напитков, сколько может вместить в себя человек.

До своей казни Боб никогда не становился центром подобного внимания. Он охотно принял любезное приглашение, и вся публика переместилась в кабак, на дверях коего тут же появился транспарант с извещением о грядущем празднестве.

Боб стал героем дня. Он веселился от души, сыпал забавными историями, поглощал спиртное в неимоверных количествах, но головы не терял и рассказывал «выдающимся согражданам», как Джон, Джеймс и Фрэнсис получили его тело «телеграфом до востребования».

Это словцо имело бешеный успех: оно передавалось из уст в уста и дошло наконец до репортера; тот, подхватив его на лету, умчался в редакцию, чтобы тут же вставить в свежий номер газеты.

Тем временем шериф, пользуясь ситуацией и имея в виду близкие выборы, старался завоевать популярность и расширить круг своих сторонников. Его должность считалась весьма завидной, ибо не только давала большую власть, но и сулила изрядный доход. Конечно, ей сопутствовало много сложностей: шерифу надлежало быть и судебным исполнителем, и комиссаром полиции, и следователем, а при необходимости и палачом. Именно поэтому государство отпускало немалые деньги тем, кто нес столь тяжкое бремя. Оно платило и за опрос свидетелей, и за организацию поимки преступника, и за его доставку в место заключения, и за его казнь. В первый же год шериф Гелл-Гэпа получал не менее сорока — сорока пяти тысяч долларов, весьма приличную сумму для чиновника низшего ранга.

Только Жан, Жак и Франсуа смертельно скучали. Они чувствовали себя чужаками в шумном сборище, их оглушили гам и крики, причем выдающиеся граждане, перепившись, орали, как простые смертные. Юноши задыхались от табачного дыма и спиртных паров, а к напиткам почти не притрагивались. Единственным их желанием было распрощаться с этой сутолокой и продолжить поиски, так некстати прерванные из-за акции по спасению этого захмелевшего ковбоя, болтливого и грубого, который, похоже, совершенно забыл о них? А они-то думали о своем погибшем отце, о селении, предательски отданном врагу, о негодяе, что сделал их сиротами, а дело метисов обрек на поражение. И молодые люди страдали, ощущая себя во власти отвратительной толпы, оскорблявшей дорогие им воспоминания.

Канадцы намеревались при первом же удобном случае ускользнуть по-английски, не прощаясь, и укрыться в долине, где на них не глазели бы, как на некую диковину.

Но Боб словно прочел их сокровенные мысли. Проворно выскочив из круга слушателей — почти настоящего полковника, краснорожего судьи и многочисленных профессоров без кафедры и дипломов, — он подошел к бедным братьям, которые с потерянным видом взирали на двуногий зверинец.

— Хэлло! Что такие невеселые? Не привыкли? Ерунда, сейчас все будет хорошо… надо только пропустить стаканчик виски!

Выговорив это заплетающимся языком и развязным тоном пьяного, Боб понизил голос и добавил уже серьезно, обращаясь главным образом к Жану:

— Джонни, держитесь! Не сомневайтесь, я помню о вас. Скажите-ка, мой дорогой, как зовут того, кого вы разыскиваете. Вы рассказали мне обо всем, но имени не назвали.

— Его зовут Туссен Льбе, — глухо ответил Жан, глотая звуки на манер орлеанских деревенских жителей.

— Туссен Льбе, — повторил Боб, стараясь воспроизвести произношение Жана.

— Иначе говоря, Лебеф, но у нас в Канаде говорят Льбе.

— Хорошо! — вскричал Боб, переходя к прежнему тону. — Эти парни скромнее девиц! Я знавал скотниц более развязных, чем они… но это пройдет!

И ковбой вернулся к оставленным собутыльникам, чьи глотки изрыгали всякую чушь, одновременно поглощая спиртное.

Братья поняли, что Боб не столь прост, как видится. Он с упоением играл свою роль, получая огромное удовольствие и целиком отдаваясь ей, как это свойственно американцам. Было ясно, что ковбой старается выведать все что можно об их враге.

С этого момента они немного успокоились, и шумная вакханалия приобрела некоторый смысл в их глазах. Канадцы так и остались бы сторонними наблюдателями и как-то примирились бы с происходящим, если бы не назойливость бородатого оборванца, говорившего с сильным ирландским акцентом. Он уже некоторое время крутился возле них, желая во что бы то ни стало с ними выпить.

Ирландец едва вязал лыко, как и подобает уроженцу «Сестринского острова», и с пьяной тупостью повторял одно и то же:

— Эй, чужаки, выпейте со мной… что-нибудь эдакое! Коктейль, а? Не хотите? Тогда джина… Нет? Ну, так виски!

— Нет, спасибо, нам не хочется, — поочередно отвечали ему братья.

— Может, вам заплатить нечем? Не смущайтесь… я при деньгах… поставлю, если у вас в карманах ветер гуляет… Я люблю помогать бедным… Янки вас ни за что не угостят, а я человек щедрый… Я из королевского рода… Чего смеетесь? Мое имя Патрик О’Брайен!

— Слушайте, вы, наследник ирландского престола, — вспылил наконец Франсуа, — пейте себе на здоровье, если вам так хочется, и оставьте в покое тех, кто в этом не нуждается!

— Арра! — завопил пьяница. — Он оскорбил меня! Американец уже всадил бы вам пулю в лоб за упрямство! Но я человек терпеливый… Выпьете со мной?

— Нет! — ответил Франсуа со спокойствием, удивительным для его возраста.

— Во второй раз спрашиваю: выпьете? — произнес ирландец, и тон его внезапно стал угрожающим.

— Не стоит усердствовать.

— В последний раз спрашиваю!

— Вы стойте на своем, не так ли? Ну и я также. У меня нет никакого желания глотать всякую дрянь ради вашего каприза. Не стану пить, и не просите!

— Бедарра! — взвыл ирландец, хватаясь за кобуру. — Я тебе голову проломлю, желторотый!

Франсуа, стремительно протянул руку через стол, ухватил ирландца за бороду в тот самый момент, когда пьяница выхватил кольт. Взревев от боли и унижения, Патрик наставил револьвер на Франсуа, но тот свободной рукой перехватил ствол и спокойно произнес:

— Я часто слышал, что во хмелю люди делают глупости… Нечего баловаться с оружием в таком состоянии. Дайте сюда пистолет. Я верну вам его завтра, когда проспитесь.

Клокоча от ярости, глубоко уязвленный, Патрик О’Брайен пытался вырваться, с пеной на губах изрыгая кельтские ругательства:

— Бедарра! Я сниму скальп с этого молокососа! Щенок от белого кобеля и краснокожей суки!

Услышав это, Франсуа изменился в лице, побледнел.

— Скажи, младший, — вмешался Жан, такой же бледный и спокойный, как Франсуа, — может, мне выкинуть этого пэдди вон?

— Нет, позволь, я сам разберусь с ним.

— Будь по-твоему, младший, — уступил Жан. — Но я пригляжу, чтобы никто не сунулся к тебе сзади.

Столкновение привлекло внимание присутствующих, и шум вдруг затих. Все взоры обратились на Франсуа, а тот, по-прежнему держа правой рукой за бороду потомка ирландских королей, левой легко обезоружил его.

Более рассудительные одобряли действия юноши, восхищаясь его хладнокровием и силой. Другие осуждали за отказ от предложенной выпивки — любой американец счел бы подобный поступок серьезным оскорблением. И, естественно, всюду уже заключались пари на исход схватки.

— Отпусти меня, мер-р-р-завец! — рычал ирландец.

Но юноша, не обращая внимания на эти вопли, лишь сильнее сжал бороду противника, приподнял его без всяких усилий на вытянутой руке, как держат напакостившую кошку, и подержал несколько секунд в этом смешном положении, а затем отвесил пару увесистых оплеух.

— Вот так! — проговорил он под бурное одобрение публики. — Если вам мало, приходите завтра. Получите вдвойне. Вы назвали меня молокососом… Мне и вправду всего шестнадцать лет, и я не обиделся на это… Но иногда молокососы имеют преимущество, мистер бородач. И если вы еще раз посмеете оскорбить меня, я сниму с вас скальп.

Эти слова, встреченные громовой овацией, Франсуа произнес со спокойствием и достоинством, не лишенным некоторого лукавства, — удивительными для мальчика. Впрочем, по силе и решимости он ничем не уступал мужчинам.

Протрезвевший ирландец обвел блуждающим взором смеющиеся лица и понял, что потерял всех своих сторонников. Однако ему хотелось, чтобы последнее слово осталось за ним.

— Мальчишка заплатит мне за это! — крикнул он, пятясь к дверям. — Посмотрим, так ли он ловок в обращении с пистолетом или карабином.

— Дуэль? Это мне подходит! — воскликнул Франсуа. — Можно прямо сейчас, если желаете… Почтенные джентльмены посторонятся направо и налево. Я верну вам револьвер, но постарайтесь никого не задеть.

— Завтра… когда будет светло, — пробурчал Патрик, припертый к стенке предложениями Франсуа.

— Друзья, — вмешался Боб, выныривая из толпы, — оставьте ирландского ублюдка и послушайте меня. Человек, о котором вы говорили, еще утром был в Гелл-Гэпе.

— Это точно, Боб?

— Я совершенно уверен. Трое джентльменов из моих знакомых видели его и перекинулись с ним парой слов. Он здесь по делам, связанным с приисками. Никто не знает, покинул ли он город, но в любом случае далеко уйти не мог.

…Воспользовавшись паузой, ирландец трусливо выскользнул из салуна и побрел по улице, осыпая грязными ругательствами своего молодого, но опасного противника.

Неожиданно перед ним вырос какой-то высокий человек и положил ему руку на плечо. Незнакомец стоял у самой стены, слившись с темнотой, и отсюда мог видеть и слышать все, что происходит в салуне.

Приняв его за вора, Патрик О’Брайен уже готов был завопить, призывая на помощь.

— Тихо! — прошипел незнакомец, догадавшись о намерениях ирландца. — Я — ваш друг.

— Но кто вы?

— Еще раз говорю, друг! Потому что смертельно ненавижу тех, кто посмеялся над вами.

— Правда?

— Сомневаетесь? Идемте со мной, и вы все узнаете.

 

ГЛАВА 5

Два негодяя. — Клевета. — Двести долларов! — Человека убивают за грош. — Негостеприимная встреча. — О глупости черни. — Наследник ирландского престола принимается за работу. — Добровольное отступление. — На берегах озера. — Лок-хаус. — Боб возвращается в Гелл-Гэп.

На свежем воздухе Патрик О’Брайен протрезвел окончательно. Таинственный спутник повел его в сторону долины, по течению реки. Прибрежные пески несли на себе следы деятельности золотоискателей.

Было пустынно. В эти часы жители города либо разбредались по салунам, либо запирались дома, пытаясь заснуть, несмотря на крики подгулявших пьянчуг и духоту жаркого лета.

— Нас никто не услышит? — спросил незнакомец, чья высокая фигура четко выделялась на фоне звездного неба.

— Мы одни, — ответил ирландец, стараясь разглядеть лицо собеседника.

— Что вы делаете в Гелл-Гэпе?

— Работаю на приисках за неимением лучшего. Когда удается намыть золота, пью. Когда не везет, берусь за любое дело.

— Словом, любите хорошо выпить и не любите много работать?

— Похоже, что вы знаете меня с колыбели.

— Прекрасно! Думаю, мы договоримся. Судя по вашим жизненным принципам, вы именно тот человек, который мне нужен. Готовы вы взяться за нетрудную и прибыльную работу?

— Еще бы!

— Сколько вы зарабатываете промывкой песка?

— От шести до восьми долларов в день. Каторжный труд: на солнцепеке, кожа воспаляется, ноги кровоточат, горло забито пылью…

— Вы получите столько же, но за гораздо более легкую работу.

— Что надо делать?

— Прежде всего подчиняться моим приказам.

— Это зависит от того, что вы прикажете.

— Верно! Вас зовут Патрик О’Брайен… так вы сказали этому молодому негодяю, который обошелся с вами… э… несколько невежливо, да еще при большом стечении народа.

— Я дал клятву, что сниму с него скальп! И пусть мне придется всю жизнь пить только воду, если я не сделаю его черепушку гладкой, как тыква!

— Вы — тщеславный хвастун и враль, как все ирландцы!

— Джентльмен!

— Не валяйте дурака! Этот юнец положит вас одной левой. Уж я-то знаю канадцев.

— Что дальше?

— Не ищите с ним ссоры… от вас мокрое место останется. В разобранном виде вы мне не нужны.

— Но такое оскорбление можно смыть только кровью!

— Вы смоете, а заодно выполните мое поручение. Моя ненависть сильнее и имеет давнюю историю. Не знаю, каковы планы этой троицы и подозрительного типа, с которым они снюхались, но я не желаю, чтобы они задерживались в Гелл-Гэпе. Нужно скомпрометировать их и сделать невозможным дальнейшее пребывание здесь. Кража лошадей или что-нибудь в этом роде… Вряд ли удастся подвести их под петлю, для этого нужно застукать на месте преступления… Но пусть они будут изгнаны отсюда вместе с этим проклятым ковбоем. Вот этим вы и должны заняться, дражайший мистер О’Брайен!

— По правде говоря, это проще пареной репы, джентльмен. Достаточно пройтись по салунам и щедрой рукой заплатить за выпивку всем жаждущим…

— Для этого нужны деньги, не так ли?

— В высшей степени справедливо замечено. И… это все?

— Это только начало.

— В самом деле?

— Вас все еще мучит жажда?

— Ваша милость изволит смеяться надо мной?

— Ничуть. Идите по салунам и наймите шестерых или семерых лихих ребят… головорезов, которым все нипочем. У вас должны быть приятели такого сорта.

— За полчаса я могу собрать двадцать человек.

— Остановимся на семи. Вы, их начальник, будете восьмым. Заманите канадцев в ловушку… желательно подальше от города, чтобы шериф не смог вмешаться.

— И?

— Убейте их. Вот вам две пачки — каждая по сто долларов. Получите столько же, когда представите несомненные доказательства, что с молодыми мерзавцами покончено.

— Двести долларов! Дьявольщина! Вы удивительно щедры, хозяин. В этих местах человека могут убить за грош.

— Я поручаю вам трудное дело и хочу, чтобы оно было хорошо выполнено.

— Поработаем на совесть, хозяин, не сомневайтесь.

— И не вздумай обмануть меня. Мои люди умеют идти по следу, а скальпировальным ножом владеют виртуозно.

— Будьте спокойны. Здесь в дело вступают две мощные силы: ненависть и деньги. Где я смогу найти вас в случае надобности?

— На двери вашей халупы нарисуйте голову быка и тем же вечером приходите к телеграфному столбу, на котором повесили Боба Кеннеди. Там вас будут ждать — или я сам, или человек от меня. Можете ему смело доверять. Равным образом, если вы понадобитесь мне, я нарисую голову быка на ваших дверях, и встреча состоится там же.

— Договорились.

— А теперь прощайте. Ждите новых распоряжений. Идите направо, а я сверну налево, и, если вы дорожите своей шкурой, не пытайтесь выяснять, кто я такой.

Пока ирландец и незнакомец плели заговор против канадцев и их друга Боба Кеннеди, в салуне завершалась грандиозная попойка, устроенная в честь последнего.

Поздно вечером вся компания отправилась к шерифу, причем юноши не смогли скрыть вздоха облегчения. Они были совершенно измучены и, проведав лошадей, улеглись спать в деревянной пристройке наподобие крытой веранды.

На закате следующего дня истекал срок, предоставленный шерифом Бобу Кеннеди. Ковбой хорошо знал нрав своих сограждан и понимал, что отсрочка даже на один час совершенно невозможна.

Ровно в семь часов сорок пять минут договор, заключенный по обоюдному согласию между ним и шерифом, утратит силу. Тогда ни положение гостя, ни совместная попойка не спасут его от ареста, если он вздумает задержаться хотя бы на несколько минут.

Впрочем, Боб не терял времени даром, чтобы отыскать таинственного Туссена Лебефа. Однако с момента появления трех братьев этот человек исчез. Несомненно, нечистая совесть подсказала ему, что следует укрыться в надежном месте, пока опасная троица находится в Гелл-Гэпе.

Но он, безусловно, оставался в городе. Рано или поздно ему придется заплатить за все, ибо нельзя раствориться бесследно в небольшом поселении, где насчитывается всего две тысячи жителей.

К несчастью, Бобу предстояло уехать. Хотя знакомство с ним длилось всего несколько часов, братья успели понять, как трудно им будет без поддержки ковбоя. Друзья договорились, что Боб станет ждать вестей на берегу озера Дьявола — на безопасном расстоянии от города, но все же достаточно близко, чтобы в нужное время прийти на помощь братьям.

Сами же они поживут здесь, пока не отыщут своего врага.

Им не хотелось злоупотреблять гостеприимством шерифа, поэтому было решено перебраться в гостиницу.

К их удивлению, хозяин встретил естественную просьбу о предоставлении ночлега с явным смущением, хотя ему доводилось давать приют людям куда более подозрительным. Лицо его омрачилось, и, отведя взгляд в сторону, он стал жаловаться на отсутствие свободных комнат, придумывать другие отговорки, увиливать от прямого ответа, а в конце концов прямо заявил, что не может принять братьев у себя.

— Мы заплатим вперед! — нахмурясь, резко сказал Жан.

— Послушайте, чужестранец, — проговорил хозяин, которому было явно не по себе, — не уговаривайте меня. После вчерашней ночи тут многое болтают. Мне не хотелось бы разориться, а, впустив вас, я рискую остаться на пепелище. Кто знает, какие у вас дела. Я видел, чего вы стоите. Вы за себя постоять сумеете.

— Черт меня побери, если я что-нибудь понимаю в вашей болтовне!

— Вы хотя и молоды, но рассудительны, — добавил хозяин, хитро подмигивая, — однако будьте осторожны. Ваше дело может оказаться опасным.

— Шериф поручится за нас!

— Если шериф сделает это, я в полном вашем распоряжении.

Однако, вопреки ожиданиям Боба и метисов, шериф встретил их довольно холодно.

— Остаться в Гелл-Гэпе? Даже и не думайте! — заявил он напрямик.

— Но именно таковы наши намерения. И мы хотели просить вас о поручительстве.

— Невозможно! Совершенно невозможно…

— Но почему? Разве мы не в свободной Америке, стране, которая принимает всех обездоленных?

— Это всего лишь слова! В Гелл-Гэпе вам грозит опасность. Послушайте меня и уезжайте отсюда хотя бы на время.

— Это приказ или совет?

— Совет, конечно. Поверьте, я принимаю в вас участие, вы мне нравитесь, равно как и этот сорвиголова Боб. Будет очень жаль, если с вами случится беда. Кто-то задался целью выжить вас отсюда и действует с невероятным упорством, с потрясающей ловкостью. Короче, вот уже несколько часов поговаривают, что вы связаны с бандой конокрадов, которая совершает налеты на соседние ранчо. Их владельцы настолько озлобились из-за непрерывных краж, что вешают без разбора всех, кто попадается им в руки.

— Подлая клевета! Мы лишь неделю назад пересекли канадскую границу, преследуя предателя, который убил нашего отца!

— Не сомневаюсь в вашей невиновности и в благородстве ваших помыслов. Однако слухи не унимаются, и вы вполне можете оказаться в ситуации, которая едва не стоила жизни Бобу. Вам не следует здесь задерживаться. Я ничего не смогу сделать, если клеветники натравят на вас толпу. Уж вам-то это хорошо известно, не так ли, Боб?

— О, мой случай все-таки несколько иного свойства… я не святой. Но, как бы то ни было, мне стыдно за моих земляков, столь странно понимающих гостеприимство. Эх! Если бы со мной была хотя бы сотня ковбоев из Блэкхилла! Мы бы живо перетряхнули ваш проклятый Гелл-Гэп! Но на нет и суда нет! Шериф, вы были добры ко мне, и я этого никогда не забуду. Прощайте!

— Прощайте, Боб! — проговорил магистрат, протягивая руку вчерашнему висельнику и нисколько не опасаясь уронить тем свое достоинство. — Прощайте и вы, молодые люди, будьте осмотрительны. Потерпите, со временем все уладится.

Через четверть часа друзья покинули негостеприимный Гелл-Гэп. Они были огорчены неожиданным поворотом событий, но старались не показывать виду, выехав за два часа до окончания условленного срока.

Боб Кеннеди возглавил маленький отряд, так как хорошо знал окрестности молодого города. Больше часа лошади шли крупной рысью по жесткой сочной траве, которую в этих местах называли «бизонья». Вскоре путники оказались на берегу озера. В ста метрах от него стоял деревянный домик на гладкой, словно ладонь, площадке среди подстриженной и вытоптанной травы. Лок-хаус имел пять метров в длину и три в ширину. Бревенчатые стены достигали двух метров в высоту, крыша была кое-как завалена рыжеватым дерном. С правой и с левой стороны вкопаны колья с поперечинами, к ним привязывали лошадей.

Внутри дом оказался абсолютно пуст. Пять или шесть колышков, вбитых в стену, предназначались для оружия и конской упряжи. Через отверстия в крыше в домик проникали лучи заходящего солнца.

Стоял июнь. В Дакоте зимой мороз бывает до 40°, а летом температура поднимается до 40° выше нуля. Итак, по верному замечанию Боба, можно было не опасаться ночевать здесь: никто не рисковал отморозить руки или даже подхватить насморк.

Потных лошадей, покрывшихся пеной после утомительной скачки, расседлали и оставили пастись.

— Здесь мы можем чувствовать себя совершенно свободно, как дома, — объявил Боб, щелкнув несколько раз страшным ковбойским кнутом, чтобы отогнать гремучих змей, приползших сюда в поисках прохлады. — Владелец этого дома Армур был моим лучшим другом. К несчастью, его убили месяц назад во время стычки на ранчо Поркупин. Какой-то парень влепил ему пулю между глаз. Великолепный выстрел, доложу я вам! Словом, дом теперь свободен, и мы можем его занять. Здесь будет наша штаб-квартира.

— Не кажется ли вам, Боб, — спросил Жан, — что мы забрались слишком далеко от города?

— Расстояние не имеет значения.

— Хорошо вам говорить! А если негодяй ускользнет?

— Мы последуем за ним.

— А если потеряем след?

— Как потеряли, так найдем.

— Есть хорошая поговорка: лучше синица в руках, чем журавль в небе.

— Это истинная правда. Поэтому я и предлагаю вам не гоняться за журавлем, а набраться терпения и ждать. Вы рыбу ловить любите?

— Еще бы! А почему вы спрашиваете?

— А умеете?

— Черт побери! Мы же канадцы.

— Так вот, друзья мои, с завтрашнего дня вашим основным развлечением станет рыбная ловля. У меня в сумке есть несколько крючков и превосходная леска. Расскажете потом, хороша ли снасть.

— Вы смеетесь, Боб! Ловить рыбу, когда идет такая большая игра!

— Что до меня, я возвращаюсь в Гелл-Гэп, едва только стемнеет.

— Вы не пройдете и десяти метров, как будете узнаны, схвачены и повешены!

— Как только я выясню, что происходит в этой гнусной дыре под названием Гелл-Гэп, то сразу же вернусь и сообщу вам новости. Если предчувствие меня не обманывает, мне будет о чем рассказать вам. Ждите меня к завтраку — скажем, часам к одиннадцати. В этом озере водятся изумительные лобаны: поймайте двух-трех и зажарьте. А я сейчас приготовлю вам лепешки из муки на топленом сале. У меня походная сковорода. Откроем банку солонины из запасов бедняги Армура и пообедаем не хуже лордов в старой доброй Англии.

Сказано — сделано. Боб, сама пунктуальность, отправился в путь ровно в восемь часов тридцать минут, крепко пожав руки ошеломленным братьям.

 

ГЛАВА 6

Что он за человек? — Ожидание. — Тревога. — Индеец. — Комедия, которая едва не обернулась трагедией. — Пойман лассо. — Это Боб! — Мужья индианок. — Тонкая дедукция.— Хитроумный преследователь. — Таинственный разговор. — Как ковбой распорядился своими тремя днями. — Мистер Джонатан.

Братья, сами того не сознавая, подпали под сильное влияние этой странной личности — Боба Кеннеди. С момента их появления на американской земле события происходили столь стремительно и были так тесно связаны с ковбоем, что у канадцев не было времени остановиться и обдумать положение.

Осторожные и рассудительные не по летам, они в обычных обстоятельствах никогда бы не свели знакомства с таким подозрительным типом. Даже в столь причудливой стране, как Америка, телеграфный столб и веревка на шее не лучшая рекомендация для порядочного человека.

Однако сложилось так, что Боб, несмотря на темное прошлое, подозрительные связи, двусмысленное поведение и плачевную репутацию, сразу вошел к ним в доверие. В нем кипела неиссякаемая энергия, он досконально знал нравы здешних мест и изо всех сил старался быть полезным. А главное, он был обязан им жизнью.

Люди часто привязываются к тем, кому сделали добро. Подобные узы оказываются куда прочнее, нежели те, что основаны на чувстве долга.

Вмешательство ковбоя в дела братьев поначалу показалось им неприятным. Человек не всегда волен выбирать помощников, но им претила мысль, что этот авантюрист будет каким-то образом связан с памятью об убитом отце и преданной родине. Однако судьба, что связала их, вмешалась еще раз, подвергнув общей опасности. Отныне им предстояло делить и радость и горе.

Поэтому, несмотря на вполне обоснованное предубеждение, они не отвергли протянутую руку.

Боб отличался искренностью. Всякий, кто знаком с нравами американских ковбоев, у которых с множеством пороков уживаются воистину замечательные качества, мог твердо сказать, что этот парень никогда не предаст друзей. В нем, как и во многих подобных искателях приключений, было что-то от кондотьера,— наемника, что необязательно служит тому, кто хорошо платит, но порой действует совершенно бескорыстно, по сердечному влечению.

Чувствуя это, братья поверили Бобу. Однако это чувство подверглось суровому испытанию в первые же три дня.

Боб уехал ближе к ночи, через несколько часов после того, как канадцы водворились в заброшенном доме на берегу озера. Он обещал вернуться на следующий день к одиннадцати.

Послушавшись его, братья принялись за рыбную ловлю. Их успехи превзошли самые смелые ожидания.

К назначенному часу было готово жаркое из рыбы — подлинное пиршество для ихтиофагов. Трое сотрапезников терпеливо ждали четвертого, но тот не появился. Не пришел он и к вечеру. Там протянулось три дня, и постепенно беспокойство, нарастая, превратилось в смятение.

По сотне раз на дню Жан, Жак и Франсуа выглядывали за дверь жилища, поднимались на ветхую кровлю, чтобы осмотреть окрестности, но при этом не решались высказать друг другу вслух свои сомнения, хотя каждого терзали мрачные предчувствия. Боб слишком рисковал, отправившись в Гелл-Гэп, где жители проявили к нему такую враждебность.

Бедняга Боб! Неужели самоотверженность стоила ему жизни?

Но вот одна из канадских полукровок, щипавших траву поблизости, подняла голову, втянула ноздрями воздух, тряхнула гривой и отрывисто заржала.

На ее голос отозвались другие, и великолепно выученные животные крупной рысью направились к дому.

В пустынной местности конь может почуять чужака не хуже, чем собака, и предупредить о его появлении хозяина.

С седлами и уздечками братья мигом оказались на дворе и стали рядом с лошадьми, намотав на руки поводья и выставив карабины.

На границе предосторожность никогда не бывает излишней: здесь, как в никаком другом месте, познается справедливость знаменитого изречения «vis pacem, para bellum».

Вдалеке показался человек. Увы, он шел пешком.

Ложная тревога, напрасная надежда. Незнакомец приближался неспешным широким шагом. За спиной висел карабин с темным стволом и сумка, похожая на солдатский ранец. Голову украшала серая фетровая шляпа, на такую не польстился бы даже старьевщик. Из-под нее торчали блестящие черные волосы, заплетенные в длинные косы; лицо разрисовано красными, синими и черными разводами — свидетельством принадлежности к племени сиу.

Это был самый настоящий индеец, одетый в оборванную красную рубаху и рыжие кожаные штаны того покроя, что называется «оскальпированным» — две брючины без верха удерживались грязной тряпкой, пропущенной между ног. Походка выдавала прирожденного наездника — он шел, выворачивая ступни.

Однако зоркие наблюдательные юноши обратили внимание на одну частность: его оружие выглядело безупречно ухоженным, что в общем-то не свойственно коренным жителям сих мест.

Сиу остановился в пяти-шести шагах от настороженных метисов и, желая показать, что явился с миром, вынул руки из карманов, не дожидаясь приказания.

— Что нужно моему брату? — спросил Жан на правах старшего.

Не отвечая, индеец выпустил изо рта длинную черноватую струйку слюны и тяжело задумался, словно подыскивая слова. Он жевал табак подобно чистокровным янки.

— Мой брат знает Боба? — спросил краснокожий на ломаном английском.

— Да.

— Боба-конокрада? Плохая ковбой… снимать скальп с индейцев…

— В чем дело? — резко прервал Жан. — Что с Бобом, нашим другом?

— Боб — не друг сыновьям Новой Франции… Боб предатель. Выдать вас людям из города.

— Ты лжешь!

— Клянусь моим тотемом, голубой черепашкой со дна озера Минни-Вакан.

— Жак, — сказал Жан брату по-французски, — эта птица должна очутиться в силке. Возьми-ка лассо… А ты, Франсуа, сними шомпол со своего винчестера. Надо всыпать ему по оскальпированным штанам. Краснокожий смахивает на Иуду. Если его сцапать и высечь как следует, он скажет правду.

С молниеносной быстротой на индейца набросили лассо. Братья действовали удивительно слаженно, с невероятной ловкостью и силой, которую трудно было предположить в юношах, почти подростках. Железный прут взвился над пленником и обрушился вниз, оставив на коже лиловый рубец.

— Боб — наш друг, мерзавец, и ты получишь по заслугам! — проворчал Франсуа.

— О! — вскрикнул незнакомец, чей тон и поведение разительно изменились. — Не бейте! Фрэнк, Джим, снимите с меня это чертово лассо… Комедия окончена!

Франсуа в изумлении выпустил из рук шомпол, а Жак — лассо. Жан проговорил, заикаясь:

— Да это же Боб! Чертов Боб!

— Он сам себя не узнал бы в таком обличье! — заметил Жак, распутывая лассо, чтобы освободить лжеиндейца.

— Мы так беспокоились, дружище! — добавил Франсуа, с силой сжимая его ладонь.

— Уф! Полегче! От рукопожатия такого силача, того и гляди, хлынет кровь из-под ногтей.

— Наш смелый друг! — воскликнул Жан. — Как мы рады вас видеть! Я бы обнял вас, но вы так ужасно намазались…

— Так-то будет лучше! Вы собирались задать мне знатную трепку! — Боб смеялся и старался шутить, чтобы скрыть свои чувства. — Как глупо! — проговорил он дрогнувшим голосом. — Ваше доверие, искренняя симпатия, то, как вы бросились на мою защиту… при мысли об этом во мне все переворачивается… Черт побери! Как здорово, что я заявился сюда в этих лохмотьях и разыграл маленькую комедию!

— Но где вы были? Что случилось? Ведь прошло целых три дня! Но главное вы теперь здесь. Однако какой нелепый наряд!

— Ловко я изобразил краснокожего?

— Куда уж лучше! Вы обманули даже нас, метисов! А где ваша лошадь?

— Украли. Подозреваю, что к этому приложил руку бывший хозяин, тот самый блюститель, что вешал меня. Но это не страшно. Добуду себе другую. Я опоздал, зато набит новостями, словно почтовое отделение.

— Нужно расседлать лошадей. Пойдемте в дом, закусим и поговорим.

— Нет, пусть стоят наготове. Привяжите их около дома. Всякое может случиться.

— Говорите же, Боб! Мы вас слушаем.

— Так вот. Оставив вас, я отправился на окраину Гелл-Гэпа к другу, с которым в былые, менее счастливые времена, я разбойничал в этих местах. Это верный человек, хотя и отъявленный негодяй. Чтобы изменить внешность, пришлось перевоплотиться в индейца. Это довольно просто, особенно для нас, тех, кто взял в жены индианку. Их племя считало нас своими. Мы, право, недурно изучили язык и обычаи индейцев, вплоть до танцев и тайных обрядов. И вот я вырядился индейцем сиу и, как говорят в театре, полностью вошел в роль. Друг снабдил меня двадцатью долларами.

— Эх! — прервал его Жан. — А я-то отпустил вас без цента!

— Если будете мне мешать, я никогда не закончу. Итак, я направился в салун, где произвел-таки впечатление… Уже давно индейцы не появляются в Гелл-Гэпе. Меня окружили полковники, судьи, профессора, доктора — словом, все титулованные господа, каких в моей стране пруд пруди. Я позволил им напоить себя и стал морочить голову дурацкими историями, как и подобает настоящему дикарю. Между тем я заметил сидящего в углу ирландца — того самого подонка, кому вы наподдали. Он пил в одиночестве, что показалось мне весьма странным, и все время поглядывал на стенные часы. «Этот человек после того, как его отделали, наверняка стал врагом», — подумал я. Он страшно злопамятен, этот пэдди. Я его хорошо знаю, в нем яда столько, что хватит на целое гнездо гремучих змей. Он пил мало — стало быть, боялся захмелеть. Смотрел на часы — значит, опасался пропустить время встречи.

— Очень тонкие и верные наблюдения, — заметил Жан, — ваша логика безупречна. Вы — настоящий следопыт!

— Ну, это пустяки, — отмахнулся Боб, — тем временем я влил в себя около дюжины стаканов. Такая доза уложила бы на месте менее закаленного выпивоху. Затем я вышел… внезапно, будто мне стало плохо… проделал несколько номеров, изображая мертвецки пьяного, а потом рухнул на спину, раскинул руки и ноги и захрапел, словно медведь, обожравшийся медом. Но при этом один глаз не закрывал. Через четверть часа ирландец вышел, держа руку на кобуре и поминутно оглядываясь, как бы опасаясь слежки. Я двинулся за ним той легкой неслышной поступью, которой восхищались даже индейцы. Так мы шли семь-восемь минут и оказались… ставлю один против ста… ни за что не догадаетесь! Мы оказались около телеграфного столба, чью высоту мне довелось измерить при помощи пенькового галстука. Около этой проклятой деревяшки уже кто-то стоял… Разговор велся почти шепотом… с превеликими предосторожностями я подполз поближе, и мне удалось разобрать несколько слов… кажется, было названо ваше имя, затем я уловил слова: «трое братьев», «проклятые метисы», «покончить с ними», «доллары», «след»… Конечно, хотелось услышать больше, но любое движение могло выдать мое присутствие. Впрочем, разговор продолжался недолго. Через десять минут они уже договорились. Но о чем? Вот вопрос. Потом парочка разошлась. Я дал пэдди улизнуть, а сам последовал за вторым. С ирландцем-то было просто, я выследил его играючи. Но второй знал дело как свои пять пальцев — так говаривал мой приятель Реми, парижанин, которого оскальпировали черные котелки. Десять раз он отскакивал в сторону с револьвером на изготовку, дышал мне почти что в лицо. Короче, настоящий дикарь: недоверчивый, ловкий, с тонким слухом. Однако мне удалось его обмануть. Мы играли в кошки-мышки не меньше двух часов, трижды обогнули Гелл-Гэп, преодолевая равнину, перекопанную золотоискателями, и, наконец, он скрылся в роскошном доме — самом красивом в городе, расположенном за зданием суда. Уф! Время было уже позднее, а я буквально валился с ног, так что пришлось улечься попросту возле церкви в компании с пьяными парнями, они в жару часто дрыхнут под открытым небом. Слишком долго рассказывать, как мне удалось увидеть этого загадочного типа, подобраться поближе, чтобы удостовериться, что вчерашний голос принадлежал именно ему, собрать сведения: на что живет, откуда явился, как у него обстоят дела с финансами — хотя бы приблизительно… Скажу только, что на все и понадобилось три полных дня. Я продвигался вперед маленькими шажками, был терпелив, как настоящий краснокожий. Маскарадный костюм сделал меня неузнаваемым, но зато изрядно мешал в расспросах.

— Боб, опишите нам внешность этого человека, раз вы его видели. Кажется, я догадываюсь, кто он, да и вы, братья, наверное, тоже? — произнес Жан.

— Ему лет сорок пять, крепкого сложения… можно сказать, гигант… не уступит вам, друзья мои. Сильный, как бизон, ловкий, как пантера. Довольно красивое лицо, открытое и приветливое… на щеках щетина месячной давности, видно, хочет отрастить шкиперскую бородку, какой так любят щеголять мои сограждане. Похоже, стремится выглядеть как настоящий янки.

— При этом лживые глаза и небольшой шрам на левой щеке?

— Глаза светло-серые и действительно лживые… Шрам на месте, но со временем его прикроет борода.

— Сомнений нет, это он! — вскричали братья.

— Вы забыли о главной примете, друзья. Он метис, в нем течет кровь белых и индейцев.

— И его зовут Туссен Льбе, не так ли?

— Нет, он обитает здесь под именем мистера Джонатана, но это не фамилия. Его хорошо знают местные жители. Мой друг, сообщивший кое-какие дополнительные сведения, утверждает, что он один из главных заправил контрабандного бизнеса. Товары доставляются из Канады в Америку, и торговля достигла огромных масштабов.

— Так вот где причина его таинственных отлучек! Отец давно подозревал нечто в этом роде. Рынок в Батоше был лишь прикрытием. К тому же он владеет еще одним домом в Буасвене…

— Маленький городок в четырех-пяти милях от границы, конечный пункт на линии Виннипег — Розенфельд — Маниту?

— Именно так.

— В завершение скажу, что мистер Джонатан богат. Говорят, он только что скупил половину земель в устье Мовез-куле. Этот человек уже сейчас стоит не меньше ста тысяч долларов, а через год, возможно, станет миллионером.

— Это мы еще посмотрим! — проворчали братья, сжимая кулаки.

 

ГЛАВА 7

Двойная жизнь Туссена Лебефа. — Контрабандист, вор, предатель. — Цена крови. — Боба выследили. — Фантастические планы. — Подготовка. — Пьяное воинство. — Смерть им! — Осада Лок-хауса. — Боб вступает в переговоры и получает первую пулю.

Мелкий коммерсант из Батоша, готовый на любые преступления, не был, конечно, первым, кто под видом скромника из франко-канадского селения скрывал невероятное коварство.

Он был хитер, изворотлив, не ведал угрызений совести, однако лез из кожи вон, чтобы сохранить внешнее обличье порядочного человека. Только в последнюю минуту открылась истинная сущность отпетого негодяя.

Хотя тщеславие его было непомерным, а алчность переходила всякие границы, он всегда умел подчинять их обстоятельствам и никогда не торопил события. Поэтому ему так долго удавалось сохранять видимость человека бескорыстного и верного.

Его главная, если не единственная, сила состояла в том, что он умел ждать. От своих предков, индейцев и крестьян из Нижней Нормандии Лебеф получил качества, характерные для обеих рас: вместе с европейской кровью унаследовал осторожность, последовательность, упорство и расчетливость, а от краснокожей родни к нему перешли хитроумное коварство, неумолимая решимость и свирепое хладнокровие.

С виду добродушный и покладистый, приветливый и веселый, он ради выгоды не остановился бы перед убийством лучших друзей, уничтожением города или страны, истреблением целого народа — но при условии, что это не повлекло бы за собой излишнего риска. В случае опасности нормандская предусмотрительность всегда одерживала верх над индейской кровожадностью.

Живя среди людей доверчивых до простодушия, верующих до наивности, бескорыстных до самоотречения, он легко улавливал их в свои сети и обманывал без всяких усилий.

Именно поэтому ему удалось быстро сколотить начальный капитал: не составляло труда обирать отважных метисов, совершенно не испорченных цивилизацией. Они были доверчивыми ягнятами, сами приходили с просьбой остричь себя; безобидными птахами, подставляющими крылышки, чтобы он мог выщипать перья. Негодяй стал преуспевать, наживаясь любыми способами и держа это в тайне ото всех — возможно, и от собственной жены.

Сведения, добытые Бобом, были верны. Туссен действительно входил в шайку контрабандистов — могущественную и хорошо организованную. Его вклад в общее дело оказался неоценимым, и вскоре метис уже сделался вожаком одной из преступных ассоциаций, получавшей огромные барыши. Его люди занимались прокладкой железных дорог и разработкой приисков, что служило ширмой для контрабандных операций. Акционеры действовали безжалостно, убирая всех, кто вставал у них на пути.

Туссен Лебеф превратился в настоящего капиталиста под именем мистера Джонатана, что звучало вполне по-британски, и подумывал о расширении дела. Не то чтобы он пренебрегал мелкими доходами, но с некоторых пор торговля в Батоше потеряла значение в его глазах. К тому же селение метисов располагалось слишком далеко от Буасвена — центра канадо-американской контрабанды.

Туссен чувствовал также по различным, еще не вполне ясным признакам, что его народу грозит уничтожение. При таких обстоятельствах самым разумным было бы навсегда распроститься с родными местами, окончательно утвердившись в новом качестве.

Однако тут вспыхнуло очередное восстание «угольков», они, устав ждать справедливости от властей, взялись за оружие. Мистер Джонатан находился в то время на американской территории, но немедленно пересек границу и, сбросив личину янки, вновь превратился в старину Туссена Льбе и занял место среди повстанцев.

Никого это не удивило. Все хорошо знали Туссена — отважного бунтаря и пламенного патриота, чьему рвению мог позавидовать любой из «угольков». Пожар восстания охватил Бакхэм, Кэрлтон, Бэтлфорд — однако главной цитаделью сопротивления оставался Батош.

Патриот! Но и это было всего лишь маской. Негодяю были одинаково безразличны и метисы, и захватчики-оранжисты. Наблюдая за яростной борьбой двух вражеских партий, он думал только об одном — какую выгоду можно извлечь из этого столкновения?

После неудачного начала военных действий генерал Мидлтон осадил Батош. Туссен не мог упустить такую блистательную возможность. Ему помогла отвага земляков. Благодаря героизму метисов Батош имел шансы выстоять, а штурм селения стоил бы генералу слишком больших жертв.

Старина Туссен знал, что стратегия англичан нередко включает в себя подкуп. Он помнил о недавнем сражении при Тель-эль-Кебире, когда несчастные арабы потерпели сокрушительное поражение из-за предателей, подкупленных генералом Уолсли, — давний враг метисов одержал, таким образом, легкую победу в Египте.

Темной ночью негодяй отправился к Мидлтону и напрямик предложил свои услуги. Английские войска были изрядно потрепаны, поэтому генерал, преодолев первоначальное отвращение, вступил в сговор с изменником, обещав ему десять тысяч долларов.

Читатель знает, как Туссену удалось подложить мину под баррикаду и взорвать ее.

Но это было не все. Друг Туссена Батист доверил ему точно такую же сумму, естественно, без всякой расписки: как и все «угольки», он свято верил данному слову. Перед тем как бежать, Туссен убил товарища выстрелом в спину. Помимо прочего, негодяй опасался, что Батист, оставшись на баррикаде, сумеет проникнуть в его тайну.

Такой человек, как Батист, никогда не просгил бы предательства и расквитался бы с ним за содеянное, даже если бы пришлось ждать десять лет. Одним ударом Лебеф избавился от опасного свидетеля и прикарманил кругленькую сумму. В целом операция принесла ему двадцать тысяч долларов.

Вот каким образом мистер Джонатан за один день приобрел значительный капитал. Воистину восстание «угольков» оказалось ему весьма на руку.

Затем он поспешно скрылся, что не составило большого труда, ибо метисы, преследуемые генералом Мидлтоном, были слишком озабочены собственным положением и не вспоминали о Туссене.

Все, кроме троих. Луи Риль отпустил сыновей Батиста, так как понимал, что дело проиграно, и эти бойцы уже ничего не решат. Братья отправились на поиски Туссена и, вопреки всем ожиданиям, сумели добиться невероятного, выследив негодяя.

Таким был человек, что сыграл роковую роль в трагедии Батоша и стал одним из основных участников достоверной истории, о которой речь еще впереди.

Познакомившись, даже в самых общих чертах, с характером мистера Джонатана, легко понять, как он чувствовал себя в молодом городе у озера Дьявола, куда стекались беспокойные, чрезмерно возбудимые и взвинченные люди, от которых можно было ожидать всего.

Вечно подозрительный, он удвоил осторожность, поселившись в том самом доме, где располагался основанный им недавно банк с уже солидным капиталом. Персонал был невелик, но вполне надежен: служащим хорошо платили и они были лично заинтересованы в успехе предприятия, что служило гарантией их верности.

Сверх того, мистеру Джонатану сообщали обо всем, что происходит в Гелл-Гэпе — в частности, обо всех перемещениях, приездах и отъездах. Как и всякий человек с нечистой совестью, он держал собственную полицию.

Естественно, Туссен сразу же узнал о появлении трех братьев и предпринял меры, чтобы изгнать их из города, а затем и уничтожить. Оплаченные им клеветнические измышления принесли свои плоды, чему, надо сказать, способствовала дружба молодых канадцев с достаточно печально известным Бобом Кеннеди.

На время Туссен избавился от них, но прекрасно понимал, что добился лишь небольшой передышки. Он знал упорство братьев и интуитивно чувствовал, что они где-то рядом, а потому остерегался, как никогда, послав по следу лучших своих ищеек.

До него дошли сведения о появлении в Гелл-Гэпе индейца, что привлекло всеобщее внимание. А Бобу, чтобы разузнать о мистере Джонатане, приходилось расспрашивать о нем многих людей.

«Почему этот индеец интересуется мной?» — вполне резонно спрашивал себя Туссен, в каждом готовый видеть врага.

Лебеф велел следить за ковбоем и пришел к выводу, что загадочный краснокожий явно преследует определенную цель. Кто же он? Переодетый таможенный агент? Или же настоящий индеец, получивший от белых поручение разузнать о его контрабандных сделках?

В любом случае следовало установить, откуда тот взялся и где скрывается, а затем без промедления избавиться от него.

При всем своем чутье Боб не смог обмануть опытных следопытов и беспечно привел за собой шпиона прямо к дому.

К тому же у друга Боба — того самого, у кого он гримировался под индейца — оказался слишком длинный язык. С наилучшими намерениями, желая выставить Боба в выгодном свете, тот принялся болтать о его приключениях в салунах, вовсю подшучивая над легковерными жителями Гелл-Гэпа.

Пьяные речи немедленно довели до сведения мистера Джонатана, и истина предстала перед ним, словно при свете молнии: Боб и его знакомство с юными метисами…

Нетрудно понять, что мог предпринять Туссен, сделав такое открытие. Вдобавок ему стало известно и о заброшенном доме на берегу озера…

Но вернемся в маленький Лок-хаус.

День, а затем и ночь после возвращения Боба прошли без происшествий. Друзья строили самые невероятные планы — увы, большей частью совершенно неосуществимые, а главное, слишком поспешные, поскольку мстители не могли выжидать и должны были торопить события.

Прошел еще день, но они так и не продвинулись ни на шаг. Будучи людьми действия, по-юношески безрассудными и уверенными в своей правоте, метисы склонялись к тому, чтобы совершить вылазку на свой страх и риск.

— К чему столько рассуждений, — говорил Жан, словно бы подводя итоги обсуждения. — Не проще ли отправиться в Гелл-Гэп, по возможности изменив внешность, подстеречь подонка или выманить его под каким-нибудь предлогом, а затем заколоть кинжалом прямо на улице!

Урезонивать братьев пришлось Бобу, хотя тот и сам не знал удержу, предпочитая решительные меры.

— В этом есть смысл, — ответил он, — и план совсем неплох. Но вы здесь чужаки. Ни один судья не оправдает вас, даже если вам удастся ускользнуть от блюстителей, линчующих на месте.

— Но ведь и он пришлый человек!

— Будьте уверены, у него давно американское гражданство! Терпение! Подождите хотя бы два дня. Я собираюсь еще раз навестить этот проклятый город. Нужно только обновить раскраску, которая несколько вытерлась после моего возвращения.

С этими словами ковбой достал из сумки принадлежности, необходимые для туалета краснокожего щеголя, и принялся за работу.

Закончив, он вышел из Лок-хауса, чтобы друзья могли на расстоянии оценить плоды его искусства, и вдруг вскрикнул от неожиданности.

— Что все это значит?

— Что такое? Что случилось?

— К нам гости, и вдобавок вооруженные! Я не люблю подобных штучек… Не высовывайтесь, встаньте у щелей!

Между бревнами оставались большие зазоры, куда вполне можно было вставить дуло карабина. Двор хорошо просматривался.

Человек пятьдесят, а то и больше, окружали дом, рассредоточившись широким полукругом.

— Кажется, нас собираются атаковать, — заметил Жан.

— Похоже на то! — откликнулся Боб из-за двери. — У нас четыре восьмизарядных винчестера, итого: тридцать два выстрела. Мы — неплохие стрелки. Многие из них останутся лежать здесь, на траве.

— Вы забыли о револьверах… двадцать четыре выстрела. Тридцать два и двадцать четыре… всего пятьдесят шесть.

— Вы считаете превосходно, друг мой, однако револьвер… Э! Что они там кричат?

Издалека донеслись воинственные вопли:

— Смерть им! Смерть Бобу! Смерть метисам!

— И эти люди считают себя цивилизованными! — Боб презрительно пожал плечами. — Однако они называют мое имя, черт побери! Значит, меня узнали… плакал мой маскарадный костюм!

— Смерть им! Смерть!

— У них довольно однообразные шутки, — невозмутимо произнес ковбой.

— А что, если мы откроем огонь? — воскликнул Франсуа, судорожно сжимая карабин.

— Терпение! Мы в укрытии, а они нет.

— Но они уже в двухстах метрах!

— Именно поэтому я могу разглядеть их. Да здесь все отребье Гелл-Гэпа! Остин Райен, кузнец… Стивен… Ник… Гарри Филд… Дик Фергюстон… золотодобытчики… все шлаки с приисков… И ковбои… ну не позор ли это для нашей корпорации! Мой товарищ Дик… Лоуренс, тоже мой приятель… и Питер! И Мэт! Напились как свиньи! Ну и ну! Неужели придется перебить их всех?

— Ладно, Боб, — прервал его Франсуа, — хватит болтать! Они подходят все ближе.

— При первых же выстрелах они повалятся в траву и залягут там до ночи. А на штурм пойдут, когда стемнеет.

— Не можем же мы позволить, чтобы с нами разделались, как с цыплятами!

— Послушайте, у меня есть мыслишка… очень простая, но почему бы не попробовать! Если ничего не получится, от меня останутся одни воспоминания… тогда выкручивайтесь сами, как знаете.

— Вы забываете, дружище Боб, что все мы заодно…

— Э, надо рискнуть… впрочем, в случае чего они тоже дорого заплатят!

— Что вы собираетесь делать?

— Вступить в переговоры.

— С этой перепившейся сворой? Они же вне себя от ярости! Послушайте, как они вопят!

— Горланят здорово, надо отдать им должное. Но они остановились. Видите ли, если бы тут были только золотоискатели, то не стоило бы и пытаться. Но я насчитал около двадцати ковбоев. Похоже, они колеблются. Если мне удастся отговорить их… пусть хотя бы не вмешиваются!

Атакующие и в самом деле остановились в ста метрах от дома, где скрывались осажденные с лошадьми, и, подобно героям Гомера, принялись поносить невидимых врагов.

— Кажется, они малость растерялись и не знают, как приступить к делу, — продолжал Боб. — Предоставьте это мне. Постарайтесь обнаружить в карманах белый носовой платок. У меня такого предмета туалета отродясь не было.

У Жана нашелся кусок материи, предназначенный, правда, для перевязки. Боб развернул его, привязал к дулу карабина и смело вышел, размахивая подобием белого флага, который, как известно, во всех странах мира, у диких и цивилизованных народов служит отличительным знаком парламентера.

При неожиданном появлении Боба — он выглядел очень забавно из-за индейской раскраски — крики смолкли.

Осаждающие сгрудились, с любопытством ожидая, что им скажет ковбой. Один из них, самый злобный или самый пьяный, вдруг прицелился в парламентера. Боб и бровью не повел.

— Возвращайтесь! — крикнул ему Жан. — Этот негодяй собирается стрелять.

— Пускай! Если он промахнется, остальные будут у меня в руках.

В ту же секунду раздался сухой звук выстрела из карабина.

 

ГЛАВА 8

Промахнулся! — Первая жертва. — Злобный враг. — Предложение Боба. — Намечаются четыре дуэли. — Ринг. — За ножи! — Контраст. — Дела Боба плохи. — Центробежная сила. — Ампутация. — Пощечина. — Мир праху его!

Боб стоял всего в ста метрах от стрелка, но чудом остался невредим. А из барака прозвучал ответный выстрел.

Золотоискатель, открывший огонь, выронил оружие, покачнулся и задергался в последних конвульсиях.

Толпа зашумела, кто-то в ужасе вскрикнул. Одни бросились ничком в траву, другие, более хладнокровные, схватились за оружие.

Боб, чья отвага граничила с безрассудством, пожал плечами и произнес:

— Без глупостей! Вы прекрасно видите, что я вышел как парламентер. Нужно быть дикарем или идиотом, чтобы стрелять в меня. Ведь я никому не угрожаю… Один дурак уже поплатился… и любого другого постигнет та же участь.

Склонные ко всевозможным дискуссиям на политические, религиозные и экономические темы, американцы отличаются поразительной говорливостью, но при этом умеют и слушать. В любом местечке можно встретить записных ораторов, они произносят речи в салунах, на остановке трамвая или просто посреди улицы. Самое удивительное, что выступающий всегда находит доброжелательных слушателей.

Короче, привилегией или, лучше сказать, неотъемлемым правом говоруна любого пола является возможность нести любую дичь, не рискуя при этом угодить в кутузку или быть освистанным аудиторией. Наоборот, он неизменно встречает понимание и даже интерес сограждан.

Поэтому вооруженные налетчики, догадавшись, что к ним собираются обратиться с речью, насторожили уши. Истинные янки, они не могли поступить иначе, ведь любой разговор — это великолепный повод побездельничать.

Боб, хорошо зная, с кем имеет дело, и боясь расхолодить публику, сразу взял быка за рога:

— Прежде всего, что вам нужно?

— Убить тебя, мерзавец! — хрипло выкрикнул могучий парень с кудлатой головой. В каждом его движении чувствовалась жестокая звериная сила.

— Смотри-ка! Это ты, Остин Райен, кузнец. Разве ты — шериф или блюститель, чтобы выносить приговор? Или ты лично имеешь что-то против меня? Я тебя оскорбил, нанес какой-то ущерб?

— Кончай болтовню! Мы пришли, чтобы линчевать тебя и твоих проклятых метисов. Нам оплатили выпивку и обещали дать еще денег… так что ты, гад, свое получишь! Верно я говорю, друзья?

— Верно! — заорали золотоискатели, более агрессивные, чем ковбои, которые в глубине души симпатизировали Бобу.

— Мы люди порядочные, — продолжал кузнец, — честно зарабатываем доллары. Тебе конец! Таков приговор суда Линча.

— Но чтобы привести в исполнение приговор, нужно иметь постановление суда. А для суда никаких оснований нет, значит, вы преступаете закон…

— Ты самовольно вернулся в Гелл-Гэп, — не сдавался кузнец.

— Кому я нанес этим вред? Просто прошелся по городу в индейском наряде, над чем мои приятели Питер и Мэтью поскалили зубы, заглянул в салун, чтобы выпить… С каких это пор жажда стала преступлением? Я, по-вашему, виноват, что здесь нет кабака, где можно промочить горло? Но пусть даже я виноват. Почему ты кричишь: «Смерть метисам»? Разве они возвращались в город, где с ними так несправедливо обошлись?

— Правильно! — воскликнул один из ковбоев. — Они ничего такого не сделали. Чего мы на них накинулись? К тому же малыш здорово отделал этого хвастуна пэдди…

— И я сниму с него скальп! — заорал ирландец из последних рядов толпы. — Если, конечно, не будет прятаться, как жалкий трус… Сын шлюхи!

— Ни с места, Фрэнсис! — приказал Боб, опасаясь, что юный метис выскочит из укрытия. — Поверьте, вы очень скоро разочтетесь за все.

— Эх, вы! — с возрастающей яростью кричал Патрик О’Брайен. — Позор! Слушаете бредни этого типа, вырядившегося индейцем. Он просто заговаривает нам зубы, чтобы мы ушли ни с чем, лишились обещанной награды, — коварно добавил ирландец.

— Правильно, правильно! — поддержали его золотодобытчики и несколько ковбоев, увлеченных их примером. — Для всех славных парней настали дурные времена с тех пор, как Боб спалил салун Бена Максвелла и продырявил его самого.

— Надо избавить город от этих мерзавцев, — выкрикнул Остин Райен, — ведь мы стоим за порядок и закон!

Нет ничего страшнее толпы негодяев, возомнивших себя добропорядочными гражданами и спасителями общества.

— Остин верно говорит! Правильно… Мы стоим за порядок… пора покончить с ними! — неслись со всех сторон голоса, обильно «подмазанные» виски.

— Я буду краток, — заявил Боб, чувствуя, что ситуация осложняется, — только не надо говорить о законе. Вы хотите нас убить, не так ли? Отлично! Предупреждаю, прежде чем вы захватите дом, половина из вас окажется на земле с небольшой дырочкой между глаз, как у вашего приятеля… И вот что я вам предлагаю…

— Довольно! — оборвал Остин Райен. Он, похоже, смертельно ненавидел Боба.

— Ты, кажется, спешишь, кузнец? — заметил ковбой.

— Что ты предлагаешь? — спросили с той стороны. — Говори!

— Вы уже давно не видели дуэли… прекрасного зрелища, которое европейцы именуют «дуэль по-американски». Хотите посмотреть на смертельный поединок? Пусть свершится Божий суд, а не отвратительная бойня.

— Говори яснее!

— Остин Райен хочет убить меня. Давай сразимся один на один. Ирландцу не терпится заполучить скальп моего юного друга Фрэнсиса — пусть попробует его взять без посторонней помощи. Старшие братья тоже могут найти себе достойных противников. Если мы погибнем, тем лучше для вас. Тогда свершится то, что вы называете правосудием. Если же победим мы, то оставьте нас в покое. Подумайте, джентльмены. Не разумнее ли раз и навсегда уладить наши разногласия? Иначе дело может затянуться до бесконечности и будет стоить жизни многим славным парням.

Спрашивать американцев, хотят ли они увидеть кровавую схватку, — это все равно как оскорбить римлянина периода упадка империи подозрением в равнодушии к сражениям гладиаторов.

Ковбои выразили одобрение единодушными выкриками:

— Ура! Ставим на Боба! Боб for ever!

— Мы играем честно, не правда ли? — произнес Боб, радуясь, что он и его друзья получат возможность бороться на равных.

— Честная игра! Честная игра! Согласны!

— Дик, Питер, Лоуренс, Мэтью, клянетесь ли вы от имени ковбоев, что условия будут соблюдены?

— Клянемся, Боб! Мы снесем голову любому, кто посмеет вмешаться. Черт побери! Вот уж будет потеха! Жаль, что здесь нечего выпить!

Услышав это, Боб снял кусок белой материи с карабина и обратился к братьям, молча ожидавшим конца переговоров:

— Хэлло, Джон, Джеймс, Фрэнсис! Можете выходить. А вы, джентльмены, подойдите поближе… нужно образовать кольцо вокруг противников.

Трое юношей показались на пороге Лок-хауса. Спокойно, с большим достоинством они заняли место рядом с Бобом.

— Вы слышали мое предложение?

— Да. Мы согласны.

— Первым буду я, не возражаете?

— Как угодно, Боб.

Обе группы сблизились и соединились во внезапно возникшем искреннем порыве. Этот переход от смертельной ненависти к сердечности поставил бы в тупик любого жителя Старого Света. Некоторые даже обменялись рукопожатием с недавними врагами.

Кузнец, известный храбрец, сейчас выглядел смущенным. Ему достался в противники Боб — «несравненный ствол», как его еще называли.

С той минуты, как дело пошло на лад — а для ковбоя «ладом» была дуэль не на жизнь, а на смерть с громадным кузнецом, — Боб ликовал.

Угадав опасения своего врага, он великодушно предложил драться на ножах.

— Согласен! — с облегчением воскликнул Остин Райен.

— Есть предложение! — сказал один из ковбоев. — Пусть их свяжут за левую руку! Этот старинный обычай уходит в прошлое, а жаль… весьма живописное зрелище!

Болельщики образовали круг. В центре остались противники и их секунданты: рядом с кузнецом — два золотодобытчика, а возле Боба — естественно, Жан и Жак.

Жан крепко стянул бойцам запястья поясом, охотно предоставленным одним из зрителей. Кузнец, обретя уверенность, осыпал насмешками размалеванного Боба, а тот хохотал во все горло, отчего смотреть на него и в самом деле было жутковато.

Рядом они являли собой разительный контраст. Кузнец был шести футов роста и силен, как буйвол. На фоне его мощных ручищ с чудовищной мускулатурой тонкие руки Боба казались жалкими, хотя по крепости не уступали стали. Ростом в пять футов один дюйм, он едва доставал до плеча гиганту. Странная идея привязывать противников друг к другу лишала ковбоя, проворного и ловкого, словно кошка, главного преимущества — быстроты передвижений.

— Вы готовы, джентльмены? — спросил один из секундантов Остина.

— Да!

— Начинайте!

Сверкнули ножи, и противники бросились друг на друга. Однако накрепко связанные левые запястья мешали им, и первые удары попали в пустоту. Беспорядочная схватка с атаками и отступлениями привела к неожиданному результату. Невольно смещаясь влево, дуэлянты начали кружиться, и этот хоровод производил комическое, но вместе с тем страшное впечатление. Впрочем, зрители веселились от души и, конечно же, заключали пари. Несмотря на очевидное неравенство сил, исход боя был неясен. Все зависело от того, кто первым заставит противника согнуть руку, чтобы, воспользовавшись этой слабостью, нанести удар ножом.

Остин Райен, превосходя Боба в силе, удерживал его на отдалении вытянутой рукой. Ковбой увертывался, но уже начинал выдыхаться от прыжков, к которым его вынуждали грубые рывки великана.

Крупные капли пота текли по раскрашенному лицу. Кузнец, уверовав в то, что противник находится на пределе, стал осыпать его бранью в предвкушении близкой победы.

— Подожди, заморыш… я вырву твой поганый язык… Что, сипишь и роняешь слюни, как полудохлая собака? Давай поворачивайся!

И силач, оторвав Боба от земли, уподобился мальчишке, что, держа за хвост, крутит вокруг себя котенка.

Зрители неистовствовали. Ставки все время повышались. Слышались вопли:

— Ура Остину!

— Эй, Боб, держись! Мы же проиграем из-за тебя, скотина!

Еще несколько кругов, и Боб, оглушенный безумным вращением, окажется в полной власти безжалостного противника.

Страшная тревога охватила братьев, и их смуглые лица побелели.

Внезапно ковбой резко рванул на себя левую руку, сцепленную с запястьем Райена, и взмахнул правой с зажатым в ней ножом. Движение сбилось, послышались ругательства, а затем пронзительный отрывистый хохот.

Боб отлетел в сторону и, перевернувшись в воздухе, рухнул к ногам изумленных болельщиков. Казалось, он уже не встанет. Но эти ковбои, вскормленные полусырым тестом, свиным салом и водкой, отличались невероятной живучестью.

Одним прыжком Боб вскочил на ноги и, потрясая окровавленным ножом, бросился к Остину.

Вся сцена заняла не более пяти секунд. Кузнец застыл, разинув рот и вытаращив глаза, словно бы утратив способность двигаться. Затем раздался страшный сдавленный крик, напоминавший вопль раненого зверя. Левая рука его конвульсивно дергалась вверх и вниз, но на ней не было кисти! Из обрубленного запястья толчками изливалась густая кровь.

Толпа вскрикнула как один человек. Однако в возгласе этом звучали противоречивые чувства: сострадания и досады, ликования и любопытства.

Ясный и твердый голос Боба перекрыл поднявшийся шум:

— Вот ты и стал одноруким, кузнец… Но это еще не все! Только что ты упивался своей силой… оскорблял меня, уверенный в победе… и я тоже не собираюсь церемониться!

Никто не догадывался, что намеревается сделать ужасный маленький ковбой.

Боб увидел в траве тряпичный пояс, которым были связаны руки противников, и, хладнокровно нагнувшись за ним, подобрал кусок материи, обвитый вокруг какого-то бесформенного предмета. В его руках оказалась кисть Остина! Побелевшие пальцы растопырились в зловещей, как и все мертвое, оцепенелости.

Размахивая жуткой добычей, Боб подскочил к кузнецу; тот смотрел на него обреченным взглядом и тяжело переводил дыхание.

— Нечего хныкать, это схватка не на жизнь, а на смерть! Ты еще можешь драться… Не беспокойся, я тебя долго не задержу… Ты не отвечаешь? Трус! Я так и предполагал… посмотрим, может быть, оскорбление взбодрит тебя, мистер силач! Среди джентльменов принято давать пощечину перчаткой… я отхлещу тебя твоей же рукой!

Это было свыше сил Остина! Обезумев от ярости и боли, он поднял нож и ринулся на врага, спокойно ожидавшего нападения.

Поставив на карту все, кузнец нанес мощный удар сверху вниз, стремясь вспороть грудь Боба. Не удержавшись на ногах, он рухнул на ковбоя, издав последний крик. Не прошло и двух секунд, как Боб стоял на ногах, целый и невредимый. Поднимаясь, он отодвинул плечом навалившегося на него исполина. Нож вошел в сердце Остина по самую рукоятку.

— В нем не более двухсот фунтов веса, — насмешливо произнес Кеннеди, — а я, когда мне было всего девятнадцать лет, убил ножом гризли. Тот весил тысячу двести!

И, вытащив нож, добавил:

— Он мертв. Мир праху его! А теперь, джентльмены, если ни у кого нет возражений, продолжим нашу игру!

 

ГЛАВА 9

За карабины! — Полковник-оригинал. — Изумительная меткость. — Достойный соперник Кожаного чулка.— Полковнику очень хочется умереть. — Дистанция в восемьсот, ярдов.— Дуэль Жака. — Полковник все-таки умер! — Противник Франсуа. — Небольшая разминка. — Как Франсуа снял скальп с наследника ирландских королей.

День начался совсем неплохо. Выдающиеся граждане, коих привели к заброшенному дому безделье или жажда выигрыша на пари, получали громадное наслаждение от происходящего. Многие поставили на Боба и теперь осыпали победителя поздравлениями, совсем забыв, что полчаса назад собирались линчевать его. Присутствовал здесь и вездесущий репортер, ему не терпелось поведать читателям о волнующей дуэли и гибели кузнеца. Он уже собирался мчаться в редакцию, но его отговорили, объяснив, что если город узнает эти новости из «Гелл-Гэп ньюс», то очень скоро сюда явятся представители власти с шерифом во главе. А последний, конечно же, положит конец замечательному развлечению, продолжения которого с таким нетерпением ожидают жители.

Репортер сдался, заполучив автографы Боба и троих братьев, предвкушая увидеть их на первом листе в информационном разделе газеты.

Посиневший труп кузнеца оттащили в сторону, положив рядом с неудачливым стрелком. Теперь можно было, пользуясь выражением ковбоя, продолжать игру.

Все взоры обратились на юных канадцев, а те бесстрастно ожидали своей очереди поставить на кон жизнь.

Один из джентльменов давно оглядывал их от макушки до пят с редкостной бесцеремонностью. Затем, подойдя и обращаясь преимущественно к Жану, он спросил:

— Так ты из Канады, чужестранец?

— Именно так.

— Говорят, ваш край славится меткими стрелками.

— Хотите в этом убедиться? Я к вашим услугам. Какое оружие предпочитаете? Карабин? Револьвер?

— Пожалуй, карабин…

— Извольте.

— Вы очень любезны. Лично против вас я ничего не имею. Но раз уж драться, то почему бы и не со мной, не так ли?

— Мне абсолютно все равно, — хладнокровно ответил Жан.

— Признаться, я убил уже восемь человек на дуэли… Они были из разных стран, но из Канады не было ни одного. Надеюсь, вы не откажетесь занять почетное девятое место и пополнить мою коллекцию. Не беспокойтесь, я убью вас, не причинив страданий… Мое имя полковник Брайд… вы, наверное, слышали? Знаменитый полковник Брайд…

— Меня зовут Жан де Варенн и…

— Де Варенн? С частицей?

— Да, с частицей, — по-прежнему добродушно произнес Жан.

— Вы настоящий джентльмен, — заметил полковник и соблаговолил наконец поклониться. — Я еще никогда не дрался с противником, имеющим частицу при имени. Весьма приятно, весьма…

Свободная Америка не признает привилегий и знаков отличия. Но в глубине души янки обожают всяческие титулы и орденские ленты, хотя и стараются показать, что относятся к ним с чисто демократическим презрением.

— Ну, — вмешался Боб, торопясь окончить дело, — джентльмены условились об оружии. Осталось обговорить условия поединка.

— Предлагаю следующее, — сказал Жан, — противники становятся на расстоянии в сто метров. Незаряженный карабин держат у ноги. У каждого будет по одному патрону. Сигналом станет выстрел из револьвера. Подходят вам такие условия, полковник?

— Вполне. Я восхищен, сударь! Но скажите, почему мы должны иметь только один патрон?

— Неужели меткому стрелку нужно больше?

— Это верно, — согласился полковник и отошел к своим секундантам.

Жак в сопровождении одного из золотодобытчиков отмерил дистанцию широкими шагами. Зрители кипятились вовсю, заключая новые пари. Жан спокойно разговаривал с Бобом и Франсуа.

— Он очень любезен, этот полковник. Но как необычно одет! У нас его облаяли бы все собаки, а полисмены отнеслись бы к такому наряду с большим неодобрением.

Костюм, да и вся внешность знаменитого полковника Брайда и в самом деле производили довольно комичное впечатление. Это был человек неопределенного возраста — на вид от тридцати до сорока лет — худой, с длинными костлявыми руками, бледным лицом, широкими плоскими ступнями. На голове у него красовался засаленный цилиндр, сплюснутый наподобие гармони, странного музыкального инструмента приезжих немцев; на плечах болтался слишком широкий черный редингот, похожий на одеяние священника. Рубашка отсутствовала, зато имелся фланелевый жилет. Редингот, увы, без пуговиц, был скреплен у ворота медной проволокой. Одеяние дополняли манжеты и ослепительно белый накладной воротничок. Полковник щеголял в синих штанах, какие носят чернорабочие, и в высоких болотных сапогах.

Брайд явно гордился своим несуразным костюмом и держал себя со скромным достоинством выдающейся личности, на чьем счету значилось восемь человек, убитых на дуэли.

— Вы уверены в своих силах? — спросил Боб, обращаясь к полковнику.

— Конечно! Со ста шагов я могу попасть даже в нитку.

— В добрый час! Вы меня немного успокоили, — сказал ковбой.

— Но скажите, отчего мой соперник предложил держать карабин незаряженным у ноги? — спросил Брайд.

— Потому что… А! Дистанция уже отмерена… У меня нет времени объяснять… впрочем, скоро вы сами все увидите и поймете!

Боб и сам не понимал этого условия, но спрашивать юного дуэлянта считал неуместным.

— Сигнал подадите вы, мистер Боб?

— Да!

— Джентльмены, по местам! Чтобы шансы были равными, оба должны стать к солнцу боком.

Жан, занявший позицию, походил больше на зрителя, чем на участника дуэли. С нежностью взглянув на братьев, он поставил оружие у ноги и замер, словно образцовый солдат на часах.

Секунданты полковника и Жана, проверив оружие дуэлянтов, отбежали метров на двадцать в сторону. Зрители, разбившись на две группы, торопились сделать последние ставки.

— Готовы? — перекрыл общий гул голос Кеннеди.

— Да!

Наступила тишина. Прошло несколько секунд, и хлопнул револьверный выстрел — Боб подал сигнал к началу. И почти одновременно — более звучно и раскатисто — грянул карабин. Жан действовал с феноменальной быстротой. Для того чтобы зарядить оружие, прицелиться и нажать на курок, ему потребовались лишь доли секунды. Против ожиданий полковник по-прежнему стоял на своем месте, но не отвечал юному противнику, а тот беззвучно смеялся.

— Стреляйте! Стреляйте же! — закричали секунданты и те, кто поставил на полковника.

Но Брайд лишь тряхнул онемевшей рукой — жест напоминал движение кошки, ступившей на раскаленную крышу. Карабин полковника был расколот надвое меткой пулей.

— Ну, Боб, — обратился Жан к ковбою, который не верил своим глазам, — теперь вы поняли, отчего я предложил именно такие условия? У нас в Канаде учат быстро стрелять с детства. Без этого не стать хорошим охотником. Вот почему я сумел разбить карабин прежде, чем полковник успел его вскинуть.

Восхищаясь изумленной ловкостью Жана, зрители орали «браво!». Полковник был ошарашен и взбешен. Потрясая обломками ружья, он кричал:

— Нечего восторгаться! Это случайность… Пуля джентльмена разбила мой карабин, ну и что? Что из этого следует? Говорю вам, это случайность! Случайность! Случайность! Дайте мне винчестер! Я хочу продолжить дуэль!

— Что ж, продолжим, — с легкой насмешкой ответил Жан.

Поединок возобновился. Вновь прозвучал традиционный вопрос: «Готовы?» Сигналом опять стал револьверный выстрел.

Как и в первый раз, полковник не успел нажать на курок. Юный канадец снова продемонстрировал исключительную ловкость и быстроту. Привычные ко всему обитатели границы не скрывали восхищения, смешанного с некоторым ужасом. Жан и сейчас показал исключительную меткость, выведя из строя новый карабин полковника.

Когда пуля, летевшая со скоростью пятьсот сорок метров в секунду, ударила в ствол, Брайд глухо застонал и выругался.

— В чем дело, полковник? — воскликнули его секунданты.

— Проклятье! Кажется, я ранен… посмотрите… мне оторвало указательный палец на правой руке!

— Ну, полковник, — обратился к нему Боб со зловещей улыбкой на размалеванном лице, — это по-прежнему случайность?

— Неплохой выстрел, признаю… немного поспешный.

— Вы правы, — проговорил Жан, подходя со своими секундантами к противнику, — я поспешил… но в этом есть и ваша вина. Мне пришлось торопиться, ведь я имел дело с очень метким стрелком. Если бы в моем распоряжении оставалась еще хоть одна секунда, я не нанес бы вам увечья… Честное слово! Я не заметил ваш палец и весьма огорчен, что вам пришлось его лишиться. Клянусь, что не хотел причинить вам ущерб!

— Вы очень добры, — ответил полковник, чувствуя, что за этими сердечными словами скрывается ирония, вполне простительная, если учесть молодость Жана и его необыкновенный успех. — Одним пальцем меньше, одним больше… Это ничего! Но мне будет трудно продолжить дуэль.

— Вам должно быть известно, полковник, — твердо произнес Жан, — что третьего раза не полагается. К тому же мы в неравных условиях из-за вашего ранения…

— Пустяки. Я одинаково метко стреляю правой и левой рукой. Мне только хотелось бы немного изменить предложенный порядок.

— Говорите.

— Мы встаем на дистанции в восемьсот ярдов друг от друга. Сигнал остается прежним.

— Вы настаиваете на продолжении?

— Еще в большей степени, чем раньше, клянусь моим покойным пальцем. Я горю нетерпением проверить, сумеете ли вы повторить свой достойный восхищения выстрел с более дальнего расстояния.

Прежде чем Жан успел ответить, вмешался Жак и сказал полковнику, чью руку старательно перебинтовывал Боб:

— Если вы не возражаете, я займу место брата.

— Мне все равно. Вы, должно быть, тоже хороший стрелок.

— Я почти не уступаю брату, только характер у меня не такой добрый, и я не люблю разводить церемонии. Стреляю куда придется. Хотите иметь дело со мной?

— Я готов! — ответил полковник, и его серые глаза засверкали.

— Боб, — позвал ковбоя Жак. — Время не ждет. Надо скорее разделаться со всем этим.

Около двадцати минут ушло на разметку новой дистанции и расстановку секундантов. Между тем любопытство зрителей дошло до безрассудства, почти все разместились в непосредственной близости от дуэлянтов.

С расстояния восьмисот ярдов противники хорошо различали друг друга, хотя контуры фигур вырисовывались не так отчетливо, а цвета выглядели размытыми.

Сигнал раздался неожиданно для всех. Жак прицелился столь же быстро, как его старший брат, но перед выстрелом чуть помедлил. Затем дуло его карабина исчезло в облачке дыма, однако одновременно беловатая струйка поднялась и над плечом полковника. Противники действовали одновременно. Прошла секунда. Те, кто стоял возле Жака, отчетливо услышали страшный крик. В четырех метрах от метиса неосторожный зритель — один из золотоискателей — схватился за грудь, откуда брызнула кровь, и упал, дергаясь в конвульсиях.

Тут же раздались яростные вопли. Промах полковника стоил жизни одному из его самых горячих сторонников.

— Хорош мерзавец! Мы на него ставим, а он нас убивает! Ну, ты дождешься!

С противоположной стороны зрители также сгрудились, отчаянно жестикулируя и громко крича. Затем они бросились к Жаку узнать, что случилось, а навстречу им бежали разъяренные золотоискатели, готовые расправиться с незадачливым полковником.

— Что у вас? Что с этим полковником, будь он проклят?

— Мертв! Убит наповал… — задыхаясь, отвечали свидетели.

— Убит! Тем лучше для него! Мы потеряли деньги, но это не важно! Да здравствуют метисы!

Переменчивая толпа принялась аплодировать и кричать «Ура!», прославляя Боба, Жана, Жака и даже Франсуа, хотя тот еще не успел показать себя. От него ничего и не требовали, поскольку признали дело законченным.

Юноши с честью вышли из испытания. Их спокойная уверенность, сила и хладнокровие покорили головорезов, нанятых негодяем, чтобы убить их, и еще час назад требовавших смерти для всех четверых.

Однако нашелся тот, кого не устраивал подобный оборот дела, и его яростный голос перекрыл восторженные восклицания:

— Вы что, джентльмены? Вами крутят как хотят! Арра! Все короли Ирландии покраснеют от стыда, если я допущу подобное! Бегарра! Этому не бывать, клянусь святым Дунстаном!

Взрыв хохота раздался в ответ на выпад Патрика О’Брайена, чей пыл был основательно разогрет джином.

— Что смеетесь? Разве я не имею права вызвать на смертельный бой юного мерзавца? И пусть смеется тот, кто смеется последним…

— Почему бы и нет? — рассудили джентльмены, охочие как до зрелищ, так и до новых пари.

— Вы согласны? — Лицо ирландца стало пунцовым. Он успел опустошить флягу, чтобы поддержать боевой Дух.

— Идет! Только не мешкай, пэдди, мы умираем от жажды, и нам давно пора навестить один из салунов.

— Теперь я сниму с тебя скальп, краснокожий подонок!

С неожиданным проворством выхватив нож, ирландец кинулся на Франсуа. Тот стоял неподвижно, скрестив руки на груди и глядя на врага с высокомерным презрением. Нападение было таким стремительным и неожиданным, что все мгновенно уверовали в неминуемую гибель молодого метиса. Только его братья не повели и бровью, вполне полагаясь на силу, ловкость и находчивость младшего.

В тот момент, когда острие ножа почти коснулось тела, Франсуа повернулся на каблуках, припал к земле и нанес ирландцу сокрушительный удар ногой в живот. Патрик покатился кубарем.

— Арра! Черт побери!

Поднявшись, он принялся с пеной у рта изрыгать самые причудливые и звучные кельтские ругательства.

Франсуа поджидал его, по-прежнему улыбаясь. Новый удар по ногам, и ирландец опять опрокинулся.

Толпа, крайне заинтересованная этими незнакомыми ей приемами борьбы, разразилась рукоплесканиями.

А Франсуа, достойный потомок французского моряка, начал молотить противника с таким остервенением, что бедный Патрик, забыв о ноже, даже не пытался сопротивляться.

— А! Ты хотел снять с меня скальп! — сказал наконец юноша. Он был бледен, но улыбка не сходила с лица. — Подожди же, я покажу тебе, как это делается.

Он повернулся к зрителям и спросил:

— Этот человек принадлежит мне, не так ли, джентльмены?

— Да.

— И я могу делать с ним все, что захочу?

— Он собирался оскальпировать вас… ответьте ему тем же! Его скальп, на что он годен! Рассадник вшей… и цена ему десять центов…

— Боб, дружище, — обратился Франсуа к ковбою, — не могли бы вы принести мне лассо?

— Вот то, что вы просили, Фрэнсис! — воскликнул Боб, обернувшись за одну минуту.

— Спасибо!

Франсуа без всяких усилий поднял притихшего ирландца и понес к перекладине, где обычно привязывали лошадей. Там он прикрутил Патрика к балке и достал нож.

Зрелище захватило всех. С замиранием сердца присутствующие ждали, что сейчас этот юноша, наполовину индеец, завершит сражение традиционным страшным финалом, подобно своим краснокожим предкам. Все сгрудились вокруг, чтобы увидеть, как брызнет кровь, и услышать скрип кожи под лезвием ножа.

— Молодец, Фрэнсис! — проворчал Боб.

Жан и Жак смеялись беззвучно, как это делают индейцы. Взяв нож в правую руку, Франсуа левой ухватил густую шевелюру несчастного Патрика и провел лезвием вокруг головы, от уха до уха. Затем резко дернул жертву за волосы. От прикосновения железа ирландец взвыл, вызвав у публики приступ дикого веселья. Люди едва не катались по земле, доведенные до слез, до изнеможения.

Насмешник Франсуа действовал всего-навсего тупой стороной ножа! А ирландец завопил, как резаная свинья.

Но смех перешел все мыслимые границы, когда Франсуа принялся кромсать нечесаные сальные космы, и взгляду постепенно открылся жалкий грязный череп.

— Вот так! — с удовлетворением кивнул Франсуа, любуясь уступами неровно подстриженной головы ирландца. — Эта операция вполне заменяет мытье и укладку волос. Я снял с тебя скальп условно, мой доблестный Патрик… Но помни, что в следующий раз я не буду столь терпелив, и все может закончиться для тебя гораздо хуже.

Окончательно покоренные зрители прокричали троекратное «Ура!» и отправились в Гелл-Гэп, водрузив на плечи несчастного Патрика, хотя тому вовсе не улыбалось оказаться выставленным на всеобщее обозрение.

Наконец-то Боб и его друзья вздохнули свободно!

 

ГЛАВА 10

Боб начинает игру. — В банке мистера Джонатана. — Следовало ожидать! — Статья в «Гелл-Гэп ньюс». — Как подготовить бунт. — Паучья слюна. — Общее возбуждение. — Осада дома. — Если бы Джонатан не был предусмотрительным человеком. — Пожар.

— Ну вот, мы победили и свободны! — с облегчением произнес Боб, когда воинство мистера Джонатана отбыло в Гелл-Гэп, оглашая окрестности ликующими воплями и унося на плечах стриженого потомка ирландских королей.

— А зачем нам эта победа? — Жан пожал плечами.

— Пустая трата времени, — поддержал брата Жак.

— Что нам делать теперь? — спросил Франсуа.

Боб встрепенулся.

— Вот как! По-вашему, наша славная победа — всего лишь потеря времени? И она ничего нам не дает?

— А у вас другое мнение?

— Конечно! Мы можем вернуться в Гелл-Гэп и устроить хорошую заварушку.

— Вы уверены?

— Вы совсем не знаете моих земляков, если считаете, что все они — и блюстители, и секретарь, и шериф — останутся по-прежнему вам враждебны. Да они примут вас с распростертыми объятиями! Более того, можете рассчитывать не только на благожелательный нейтралитет, но и на действенную помощь тех, кого поит и кому платит ваш враг. Подобные события скоро не забываются. Завоеванная вами симпатия не продается и не покупается ни за какие деньги!

Прямо перед домом четверо друзей держали военный совет. Решили идти в город сразу после заката солнца, чтобы мистер Джонатан не узнал об их возвращении.

Заверения Боба, что братья найдут самую горячую поддержку, положили конец сомнениям. Следовало поставить на карту все и совершить набег на врага.

Прежде всего требовалось установить наблюдение за домом, где скрывался мистер Джонатан, уточнить полученные Бобом сведения и тогда, смотря по обстоятельствам, выработать окончательный план действий.

Хорошенько помывшись после сражения, ковбой обрел внешность белого человека. На отдых после плотного ужина решено было устроиться на скале высотой в шестьдесят метров, нависавшей над озером Дьявола.

Когда наступил вечер, четверка появилась в лагере золотоискателей и укрылась в доме одного из приятелей Боба.

Ковбою предстояло первому вступить в игру.

Контора мистера Джонатана открывалась в восемь утра. За пятнадцать минут до этого Боб неспешно приблизился к тяжелым дверям банка, хозяин и служащие которого славились пунктуальностью.

Из уважения к канадцам Боб уделил больше внимание своему туалету. Широкополая фетровая шляпа с золотой тесьмой, синяя рубаха, стянутая алым поясом, за которым поблескивали серебристые рукоятки двух кольтов, штаны из оленьей кожи, украшенные бахромой на индейский манер, сапоги с серебряными мексиканскими шпорами и пряжками величиной с блюдце делали его неотразимым.

Ровно в восемь он стоял у двери и, как только та распахнулась, вошел в просторное помещение, перегороженное мощной решеткой, способной выдержать любой натиск — предосторожность в таком городе, как Гелл-Гэп с его весьма сомнительной репутацией, необходима. В решетке было прорезано четыре окошка с желобками, обитыми кожей, за каждым из них восседал клерк с козлиной бородкой и карандашом, заткнутым за ухо. Непрерывно жуя табак и сплевывая, они вносили записи в толстые гроссбухи.

Вместо пресс-папье перед ними лежало по два револьвера — дань приграничным нравам.

— Что надо? — спросил один из служащих с резкостью, столь характерной для янки.

— Получить деньги по этой доверенности, — ответил Боб, извлекая из кармана сложенный вдвое лист бумаги.

Человек с козлиной бородкой развернул бумагу и принялся читать вполголоса:

«Настоящим просим господина Туссена Лебефа, именуемого также Джонатаном, заплатить по предъявлении сего мистеру Роберту Кеннеди сумму в десять тысяч долларов, которую он должен наследникам Жан-Батиста де Варенна, скончавшегося в Батоше (Канада) 11 мая 1885 года.

Подписи: Жан де ВАРЕНН

Мистер Роберт Кеннеди, действующий от имени и по поручению прямых наследников усопшего, уполномочен дать расписку в получении вышеназванной суммы господину Лебефу, именуемому также Джонатаном, банкиру.

Жак де ВАРЕНН

Франсуа де ВАРЕНН

Составлено в Гелл-Гэпе 12 июня 1885 года.

Подписи заверены в нашем присутствии:

шериф БЕРК».

— Я должен спросить хозяина, — пробурчал клерк и скрылся за дверью, расположенной за его спиной.

Появившись снова через пять минут, он сообщил Бобу, который тем временем занялся вырезанием узора на деревянной конторке кассы:

— Мистер Джонатан просил передать: он не знает, что означает эта бумага, и отказывается платить.

— Я так и предполагал, — спокойно ответил Боб. — Ваш хозяин — предатель, вор и убийца. Скоро он о нас услышит.

Клерк уже погрузился в бумаги, не обращая на Боба никакого внимания, словно того и не было перед ним.

Через три часа «Гелл-Гэп ньюс» опубликовала на первой полосе правдивую историю жизни мистера Джонатана, или Туссена Лебефа. В ней говорилось как о его предательстве во время осады Батоша, так и о подлом убийстве Батиста де Варенна, соратника Луи Риля.

Это жизнеописание, подготовленное заранее, с такой силой разоблачало банкира, что население города, впечатлительное и легковозбудимое, воспылало ненавистью к злодею. События все приняли близко к сердцу, словно бы речь шла о вопросе, затрагивающем важнейшие национальные интересы и достоинство страны.

У мистера Джонатана нашлись и сторонники — прежде всего среди золотоискателей, людей сравнительно зажиточных — по крайней мере в сравнении с ковбоями, которые, заполучив некоторую сумму, тут же пускались в разгул, как матросы, вернувшиеся из долгого плавания.

Вот ковбои-то решительно приняли сторону Боба и канадцев. Стоило только свистнуть, и эти молодцы явились бы, как один человек, чтобы разгромить дом банкира и вздернуть его самого на ближайшем столбе.

Боб, слегка возбужденный после утреннего визита в банк, шумно разглагольствовал в салуне. Тут обычно пировали ковбои, свободные от трудов праведных.

Многолюдное сборище было крайне оживлено. Боб щедро поил всех, пустив в ход кошелек Жана. С каждой новой порцией спиртного голоса становились громче, а тон — все более воинственным.

— Если бы я был на месте канадцев… — заявил ковбой из числа тех, кто накануне рвались растерзать Боба и метисов.

— И что бы ты сделал, Джим? — спросил Боб, вовсю стараясь подогреть настроение собравшихся.

— Что бы я сделал? Тысяча чертей! Я разнес бы в пух и прах дом этого Джонатана! Камня на камне не оставил бы! И поджаривал бы его самого до тех пор, пока не вытряс бы из него эти деньги…

— А потом?

— Застрелил бы, как паршивую собаку!

— А я бы повесил его за ноги! — вступил в разговор другой ковбой.

— А я, — закричал третий, — я отдал бы его поганое сердце на съедение свиньям…

— И это было бы только справедливо! — заметил Боб. — Но хватит болтать. Теперь это невозможно.

— Кто это сказал?

— Уф! Разве я не был повешен за то, что слегка «пощекотал» хозяина бара, а потом немного подпалил его заведение? Слишком много здесь развелось всяких блюстителей… Гелл-Гэп остепеняется, скоро в нем не останется места для ковбоев… Все эти алчные золотоискатели… они хотят стать добропорядочными собственниками…

— Правда! Золотоискатели — страшные скупердяи…

— Они вздувают цены!

— Чего будут стоить наши сорок долларов в месяц?

— Особенно с такими банкирами-кровососами, как этот Джонатан…

— У него от звонких кругляшков золота касса ломится…

— И подвал…

— Весь дом забит добром…

— Но если мы захотим…

— Чего захотим? — спросил Боб.

— Перерезать глотку этому ворюге…

— И раздать все, что он награбил…

— Пусть отдает добровольно, или мы возьмем силой, тысяча чертей!

— Вы не осмелитесь! — раздельно произнес Боб.

— Мы не осмелимся? Мы?

— Да, вы! Вы слишком боитесь расправы… суда Линча или шерифа… или почтенных господ, которые встают рано, ложатся засветло… экономят на всем и становятся знатными горожанами…

— Мы не осмелимся? Это мы еще посмотрим! К тому же газета за нас!

— Кажется, они дозрели, — шепнул Боб приятелю. Тот был в курсе его планов и шумел за двоих. — Теперь самое время пустить в ход сильные средства… надо налить им «паучьей слюны»!

Среди бесконечного количества крепких напитков американцев самым действенным является так называемая «паучья слюна» — любимая выпивка индейцев, ковбоев и прочей приграничной братии. Рецепт приготовления очень прост: нужно взять пять литров спирта, два фунта сушеных персиков, кисет черного табака — смешать все это в бочке, залить двадцатью пятью литрами воды и дать настояться.

Столь чудовищная смесь и носит название «паучьей слюны», она поистине сногсшибательна: выпив совсем немного этого снадобья, люди словно бы дуреют и приходят в пьяное неистовство, что может длиться целую неделю.

Каждый торговец имеет в запасе все необходимое для приготовления этого пойла. Подобно тому как в старой Европе шампанское непременно венчает всякое праздничное торжество, так и в Америке ни одна пирушка ковбоев не обходится без «паучьей слюны».

Можно представить, какой восторг вызвало предложение Боба пустить по кругу чашу с божественным напитком, сколько тостов провозгласили за здоровье канадцев и за погибель презренного Джонатана.

Приятель Боба угостил всех по второму разу, затем наступила очередь хозяина салуна, с которым ковбой договорился заранее, уплатив тайком из своего кармана.

Смешиваясь со спиртным, поглощенным прежде, «паучья слюна» сотворила чудеса. Минут через пятнадцать — двадцать все впали в состояние исступления. Приметы его хорошо знали местные жители: искаженные лица, блуждающий взгляд, стиснутые зубы.

Все вопили как одержимые, били посуду, ломали мебель, палили из револьверов. Гам усиливался с каждой минутой. Теперь ковбои могли бы запросто перебить друг друга. Остановить их способна была только общая цель, куда направилась бы эта бешеная энергия, ищущая выход.

Кто-то вдруг выкрикнул имя Джонатана, и эти три слога вызвали настоящую бурю. Раздались крики, достойные голодных каннибалов:

— Разгромим его дом! Смерть вору!

Боб ликовал. В нем еще жил прежний дух, и он наслаждался ураганом, так ловко им поднятым.

— Честное слово, — приговаривал он, потирая руки, — они все разнесут в клочья! А, дражайший мистер Джонатан! Ты напоил славных парней Гелл-Гэпа, чтобы натравить на нас. Пришла твоя очередь! Ты станешь главным героем представления, которое мы тебе устроим!

Человек тридцать — сорок устремились к дому банкира, стреляя на ходу из револьверов и выкрикивая угрозы. По дороге толпа увлекала за собой посетителей других салунов. Уже давно не представлялось такой великолепной возможности поразвлечься! Многие глубоко сожалели, что согласились принять участие в расправе над Бобом и его друзьями. Проклиная себя за это, они хотели оправдаться и были настроены еще более решительно, чем все остальные.

Добропорядочные граждане, включая шерифа и секретаря, заперлись в своих домах, чувствуя, что в воздухе пахнет порохом и «паучьей слюной».

Дом Джонатана окружили, к обоим выходам поставили усиленную стражу: Жан и Франсуа заняли позицию с одной стороны, Жак и Боб — с другой.

До этого момента братья на людях не показывались и присоединились к ковбою в условленном месте. Жажда мести слепила их, они не думали, насколько законны эти действия и не пострадают ли при этом невинные люди.

Канадцы только что достигли возраста, когда страсти начинают просыпаться в человеке. Индейская кровь, лишь в некоторой степени смягченная европейской, толкала на безумные поступки. К тому же Джонатан был несомненным негодяем и заслуживал кары!

Защищенные массивной решеткой и револьверами, клерки все-таки поспешили покинуть контору, сдав хозяину бумаги и ценности. Джонатан остался одиноким в своей крепости. Он не был трусом, но дикие крики, выстрелы, удары в дверь сильно встревожили его.

Противостоять толпе? Затаиться, подобно хищнику? Он знал, что ему нечего рассчитывать на великодушие противников, и ясно видел фигуры братьев-великанов у главной двери, трещавшей под натиском осаждающих, и с другой стороны, у запасного выхода, через который удирали служащие, петляя, словно зайцы, среди улюлюкающей толпы.

Посмотрев долгим взглядом на сейф с ценностями, Туссен заставил себя выйти из оцепенения: запер изнутри кабинет, задвинул засовы, повернув все ручки и рычаги двери, а затем надавил на кнопку потайной пружины.

Тотчас же сейф весом не меньше тонны начал опускаться вниз и скрылся. Еще раз нажал банкир кнопку, и сдвинутая плита в полу встала на место. Невозможно было заподозрить, что здесь находится обширный тайник.

— У меня есть еще пять минут, — прошептал Джонатан, не в силах оторвать взгляда от подвала, где он словно бы замуровал свою продажную душу.

— Джонатан! Джонатан! — неслись отовсюду дикие вопли.

— Победа! Победа!

Снаружи заметили, как банкир метнулся к двери за решеткой конторы и приоткрыл ее… Двадцать револьверов нацелилось на него… двадцать выстрелов прогрохотало, не причинив Джонатану вреда… потом началась настоящая канонада изо всех наличных стволов…

Пули отлетали рикошетом в стены, выбивали стекла, потрошили рамы. Все потонуло в адском грохоте и дыму.

Наконец все патроны были расстреляны. Едкий ядовитый запах проникал сквозь вдребезги разбитые стекла.

— Решетка! Решетка! — закричали в толпе.

Кинувшись к загородке, каждый ухватился за прут и стал яростно его раскачивать. Через две минуты решетка с грохотом полетела на пол.

Вот и дверь, через которую скрылся Джонатан… Бронированная громада! Прошибить ее можно было только пушкой.

Разъяренные погромщики набросились на мебель, круша ее. Джонатан жил один и обстановку имел весьма скудную. Какое разочарование! Ни занавесок, ни обивки, ни белья, ни покрывал, чтобы разорвать в клочья… Ни денег, ни золота, ни ценностей, чтобы утешиться… Ни Джонатана, чтобы выместить на нем злобу, возрастающую с каждой новой неудачей!

— Эй, ребята! Поджигай дом! Выходы охраняются! Пусть мерзавец Джонатан сгорит заживо!

Запаленный с четырех концов банк сгорел дотла. Но хозяин бесследно исчез. Останков на пепелище найти не удалось.

Конец первой части