(Эпилог к роману «Монмартрская сирота»)
ГЛАВА I
битателей фермы Монмартр мы оставили в Париже в трагическую минуту убийства полицейского сыщика Пенвена, который следил за полковником Шамбержо — злодеем и убийцей, остававшимся до сих пор безнаказанным.
Дэрош ничего не знал о преступлении и на другой день с десяти часов утра ждал сыщика с докладом. Однако уже пробило одиннадцать, а Пенвен все еще не появлялся. Хорошо зная аккуратность и точность агента, Дэрош пришел в беспокойство. Наступило время завтрака — агента все не было. Дэрош позавтракал, вышел из дома и решил непременно отыскать Пенвена. Однако он старательно скрывал от домашних свое беспокойство.
Когда он ушел, горничная доложила г-же Дэрош и Элизе, что какая-то женщина желает переговорить с кем-нибудь из членов семьи по крайне важному делу.
Незнакомку немедленно приняли. У нее было такое расстроенное лицо, что Элизу охватил страх за отца, не случилось ли с ним какого-нибудь несчастья.
Женщина, имевшая вид субретки из хорошего дома, подала ей письмо, которое Элиза торопливо распечатала и, страшно волнуясь, прочла следующие строки:
«Г-н Дэрош! Вчера в одиннадцать часов вечера у подъезда моего дома чья-то взбесившаяся лошадь споткнулась обо что-то и погибла. Кучера отбросило в сторону, а двоих седоков подняли в бесчувственном состоянии.Глубокоуважающая вас
Как раз в это время я возвращалась к себе в Нейльи и сейчас же распорядилась, чтобы пострадавших перенесли в мой дом. Их было двое: молодой человек двадцати пяти лет и мальчик лет восьми или девяти. Немедленно пригласили врача.баронесса Берген».
Пострадавшие несколько часов не приходили в чувство. Когда они наконец опомнились, то оказалось, что мальчика зовут Леоннек Порник и что он живет на Монмартре, на улице Лепик. Молодого человека зовут Жак Лефранк, по прозвищу Жако. Он сообщил мне ваш адрес, а мальчик умолял как можно дольше скрывать от матери и сестры случившееся несчастье, чтобы не огорчать их.
Уведомляю вас об этом происшествии по просьбе Жака Лефранка. Посылаю свою горничную, которая и проводит вас ко мне.
Жду вас с большим нетерпением.
Волнуясь, Элиза передала письмо г-же Дэрош и, позвонив, велела кучеру закладывать лошадей.
Субретка предложила Элизе ехать в купе баронессы.
— Вы сбережете этим четверть часа времени, — пояснила она, столько по меньшей мере уйдет на то, чтобы заложить экипаж.
— Действительно, вы правы, — согласилась Элиза, набросив на плечи легкую мантилью и прикалывая шляпу шпильками, к волосам.
Она поцеловала мать, сказала, что постарается скоро вернуться, и вышла из комнаты в сопровождении субретки.
Выйдя из дома, они сели рядом в купе.
Дверцы захлопнулись.
Карета умчалась.
ГЛАВА II
ить в доме Дианы становилось все невыносимее для Стального Тела. Физическое влечение к этой женщине у него заметно угасло, в то время как началась тоска по утраченной свободе, по семье Дэрош, сделавшейся для него родной, но, главное, по Элизе, к которой он испытывал сильное чувство чистой любви.
В описываемое утро он вошел в кабинет Дианы и застал ее в тот момент, когда она поспешно прятала в письменный стол какие-то бумаги и фотографии.
— Это что за портреты? — спросил он.
Диана искусно скрыла свое замешательство и, не отвечая на вопрос, переменила разговор:
— Что такое с тобой делается, мой милый? Я с некоторых пор замечаю, что ты не в своей тарелке.
— Нет, я ничего. Как всегда.
— Ну что ты говоришь! Ведь я же вижу.
— Мне скучно.
— Скучно? Со мной, с любимой женщиной — скучно?
— Я измучился от этой жизни — жизни зверя в клетке. Это невыносимо!
— Потерпи еще неделю.
— Как! Еще целую неделю на привязи, взаперти! Нет, я не могу.
Он проговорил это очень резким тоном. Она обиделась и испугалась.
При мысли, что он может ее покинуть, сердце сильно забилось у нее в груди. На глазах выступили слезы.
Однако она пересилила минутную слабость и ответила ему не менее резко.
— Повторяю, я не могу так жить! — с раздражением воскликнул Стальное Тело. — Опротивели мне эти вечные тайны. Каждый день ты ведешь беседы с какими-то подозрительными личностями самого отвратительного вида…
— А тебе какое дело? — возразила она, в свою очередь повышая тон.
— Я желаю знать, что это за люди. Кто, например, этот старый франт, вышедший сейчас отсюда гордым петухом, задрав голову?
— Да не ревнуешь ли ты?
Она засмеялась деланным смехом.
— Вовсе нет. Но я все-таки хочу знать, как его зовут.
При других условиях Диана нашлась бы, что ответить, придумала бы какое-нибудь правдоподобное объяснение; но ввиду того, что он проявлял такую настойчивость, она решила дать ему резкий отпор:
— А если я не желаю говорить?
— Отлично. В таком случае и я заведу тайны от тебя.
— А, так! Понимаю, чего ты добиваешься. Тебя уже тянет опять к этой проклятой семейке Дэрош… К этой твоей противной кукле Элизе… Не играй со мной, миленький, в эту игру; она для тебя опасна.
— Ты что же это — вздумала меня пугать?.. Ха-ха-ха!.. Она мне угрожает!..
Разговор принимал все более и более бурный характер.
— Значит, ты еще не забыл этой Элизы! — в бешенстве кричала Диана. — Хорошо же. Она и ее родители обречены на смерть. Так и знай. Моя ненависть к ним еще сильнее моей любви к тебе. Я сейчас просила тебя подождать еще неделю. Это потому, что до приведения приговора в исполнение осталась ровно неделя. Этот приговор я вынесла безапелляционно. Понимаешь, безапелляционно!.. Можешь теперь разыскать их, предупредить. Все равно. Уже поздно!
Она размахивала руками, упиваясь собственными словами, и очень походила на фурию.
Первый раз в жизни ковбой узнал, что такое страх.
Он испугался.
Не за себя — он не способен был испытывать страх, — но за супругов Дэрош, за Элизу, за тех, к кому он был так нежно и глубоко привязан.
Он понял, что ему необходимо немедленно узнать адские намерения Дианы. Но он знал, что она не скажет ему больше ни единого слова.
Что делать?
Быстрее молнии в его голове пронеслась мысль, которую он решил осуществить во что бы то ни стало.
Сделав неимоверное усилие, он подавил кипевшее в нем бешенство. Пожимая плечами, он уставился на Диану своими серыми, стальными глазами и мягко проговорил:
— Это очень глупо, мой друг, если ты думаешь, что я все еще интересуюсь монмартрскими фермерами. Я с самого приезда в Европу не видел их, и у меня даже нет желания их увидеть. Правда, к Элизе во мне зарождалась симпатия, но эту симпатию заглушила моя любовь к тебе.
— Правда? — спросила Диана.
Она успокоилась так же быстро, как и вышла из себя.
— Правда.
— Поклянись мне своей любовью.
— Клянусь тебе своей любовью, — сказал ковбой, подумав, что честью он не решился бы поклясться.
Добрые отношения восстановились.
Они отобедали, как всегда, вдвоем, а вечером ездили кататься верхом.
Стальное Тело всячески старался, чтобы Диана забыла про утреннюю размолвку.
Внешне спокойный, он все время думал об опасности, грозившей семье Дэрош, и подготовил план своих будущих действий.
Стальное Тело был уверен, что в письменном столе Дианы скрыта разгадка ее намеков на близкую гибель семьи Дэрош. Поэтому он решил пробраться утром в спальню Дианы, смежную с его комнатой, вынуть потихоньку ключи из ящика, в который она их клала на ночь, и обыскать письменный стол.
Это он и исполнил. Словно опытный вор, прокрался он в девять часов утра в спальню Дианы, достал ключи, прошел в кабинет, отпер письменный стол и просмотрел там все бумаги.
Изумлению его не было границ, когда на фотографиях он узнал утреннего посетителя.
С чувством глубокого отвращения он положил их обратно в конверт.
— Нечего сказать, хорошие знакомые у Дианы! — подумал он.
Тут же он нашел чековую книжку и на последнем талоне прочел фамилию графа Шамбержо.
— Черт побери! Это он и есть — тот, кто изображен на карточке. Для чего Диана выдала ему чек на целый миллион? Не понимаю.
Бумаги были сложены пачками в отдельные папки с надписями: «Дело Шамбержо», «Дело сыщика Пенвена», «Дело Дэроша»…
Первые две пачки он только быстро перелистал, зато стал внимательно читать бумаги Дэроша.
С первых же строк он оцепенел от охватившей его злости и страшно побледнел.
— Каково бесстыдство!.. Какова гнусность!.. — шептал он. — Диана — олицетворение преступности. Дальше по этому пути идти некуда. И такую женщину я любил! Да меня повесить мало… Ах… ее следовало бы сейчас же задушить, как ядовитую гадину, чтобы избавить от нее мир.
Прочитав еще несколько страниц, он приложил руку к сердцу и воскликнул не своим голосом:
— Элиза!.. Замышляется покушение на Элизу!.. Ну нет, змея, ты шутишь. Этому не бывать.
Одиннадцать часов — нужно было спешить.
Стальное Тело торопливо завернул бумаги и карточки в газетный лист, запер стол, положил ключи в карман и, никем не замеченный, вышел из особняка Дианы.
А та, только что проснувшись, как раз в эту минуту звонила горничной — помогать одеваться.
ГЛАВА III
а улице Стальное Тело сел в первый встретившийся фиакр, дав извозчику адрес Дэроша.
С сильно бьющимся сердцем вошел он в дом, где жили близкие ему люди, которых он не видел с их отъезда во Францию.
Он велел доложить о себе г-ну Дэрошу. Ему ответили, что г-н Дэрош совсем недавно ушел из дому.
Тогда он попросил провести его к г-же Дэрош.
Мадам Дэрош его сейчас же узнала и очень обрадовалась:
— Эдуард Сильвер! Дитя мое, это вы!
Они поцеловались как мать и сын.
Она стала расспрашивать его о здоровье, о делах на Монмартрской ферме, но он сидел как на иголках и перебил ее, спросив:
— Элиза!.. Где Элиза? Она дома, надеюсь?
— Только что выехала.
— Какая жалость! — вскричал он, но тотчас сдержал себя, не желая расстраивать добрую женщину.
— Она, должно быть, скоро вернется. Произошло неприятное приключение. Ее позвали к нашему доброму Жако: он выпал из экипажа и расшибся. С ним был маленький Леоннек Порник…
— Порник! — воскликнул Стальное Тело, подскочив на стуле. — Это фамилия того старого капитана, который был моим благодетелем, заменил мне отца.
— Так вот это его сын.
Мадам Дэрош рассказала, как Элиза случайно познакомилась с вдовой капитана Порника и ее семейством.
Стальное Тело слушал рассказ г-жи Дэрош с большим вниманием, стараясь скрыть от нее свое беспокойство за Элизу.
Он рассчитывал, что с минуты на минуту вернется домой г-н Дэрош, которому можно будет рассказать все, ничего не скрывая.
Однако прошло больше часа, а Дэрош не возвращался.
Случай с Жако и Леоннеком был очень правдоподобен, но почему-то казался Стальному Телу подозрительным.
Его тревога за Элизу все усиливалась.
— Вам известен адрес, куда поехала Элиза? — спросил он.
— Нет. Я лишь знаю, что письмо было от госпожи Берген.
Стальное Тело смертельно побледнел и только громадным усилием воли ему удалось скрыть охвативший его ужас. Он вспомнил, что в прочитанных им утром бумагах упоминались Нюнюш и Берген — два имени, очевидно принадлежавшие одной и той же особе.
Он быстро развязал принесенный с собой пакет, отыскал адрес Нюнюш и вручил пакет г-же Дэрош, прося спрятать бумаги в безопасное место и передать их г-ну Дэрошу, как только он вернется.
Затем он простился с г-жой Дэрош и торопливо ушел, не выдав ей своего беспокойства.
ГЛАВА IV
юди, бросившие в Сену бездыханное тело сыщика Пенвена, были бы чрезвычайно изумлены, если бы могли видеть, что происходит в ночной темноте.
Упавшее в реку тело сыщика сперва скрылось под водой, но через несколько секунд всплыло поверх воды и поплыло по течению, приняв вертикальное положение.
Странный вид имел этот человек по пояс в воде, медленно уносимый течением среди ночного мрака! Неизвестно, куда бы занесло тело по воле волн, если бы при свете занимавшейся зари его не увидели два рыбака, ловившие рыбу там, где русло реки сужалось. Ловили они ее, разумеется, не имея разрешения.
— Можно нас поздравить! — крикнул один из них, увидев плывущее тело. — Течение принесло утопленника, получим премию.
— Держи карман! Проехала живая премия. Утопленник воскрес, иначе разве он плыл бы стоймя? — вглядываясь вдаль, возразил другой рыбак.
— Его можно сделать утопленником.
— Нет, уж лучше вытащим его из воды. Надеюсь, он вознаградит нас за то, что мы лишаемся премии. Правда, старина? Слышишь, что ли? — крикнул он утопающему.
Утопающий не отвечал. Тем не менее рыбаки вытащили его багром и стали приводить в сознание.
После нескольких минут их усиленных стараний утопленник чихнул, сделал несколько судорожных движений и попытался поднять голову. Рыбаки помогли ему.
Постепенно придя в чувство, сыщик стал вспоминать, каким образом он тут очутился.
Он ничего не помнил с той минуты, как собирался войти в свою квартиру.
Поглядев на реку и ощупав свое мокрое платье, он понял, что его пытались убить, а затем бросили в реку, чтобы скрыть преступление.
Пенвен машинально сунул руки в карманы: кошелек, часы, бумаги — все исчезло.
«Как хорошо, что я принял известные предосторожности», — подумал сыщик.
Взглянув на рыбаков, на их открытые, честные лица, он решил, что этим людям можно вполне довериться.
— Послушайте, снимите с меня сюртук, — обратился он к одному из них.
Тот не замедлил исполнить просьбу.
— Теперь освободите меня от жилета!
Другой рыбак начал снимать с него жилет, но сыщик остановил его и с большим трудом сам отстегнул закоченевшими пальцами воротничок сорочки и манишку.
После этого он указал одному из рыбаков на небольшую каучуковую трубку и попросил отвинтить от нее металлическую пробку.
Тот отвинтил. Сейчас же послышался странный свист, и к изумлению обоих рыбаков их обширный, тучный клиент в один миг превратился в самого обыкновенного человека.
— Достаточно! — со смехом кричал первый рыбак. — Будет! От вас, пожалуй, ничего не останется, вы превратитесь в нуль!
Второй рыбак покатывался со смеху.
— От этого жилета я кажусь вдвое толще, — заметил Пенвен.
— Понимаю! Вы в нем проносите спирт под самым носом у таможенников!
Сыщик не возражал. Он считал это объяснение очень удобным, так как оно позволяло ему не посвящать рыбаков во все подробности своего приключения.
— Он вам очень пригодился, — прибавил другой рыбак. — Без этого жилета вы пошли бы ко дну как камешек.
— Что правда, то правда! — согласился сыщик.
Он снял с себя каучуковый прибор и вынул из кармана фланелевого жилета, оставшегося совершенно сухим, шесть сложенных вчетверо стофранковых билетов.
Деньги он отдал рыбакам, объясняя, что этим он благодарит их за услуги. Кроме того, он попросил достать чего-нибудь поесть и выпить согревающего. Пенвен попросил их еще перевязать ему рану на затылке, которая очень болела, и перевезти его на городскую квартиру.
Огромная сумма ошеломила рыбаков. Они отказались брать деньги, не желая извлекать выгоду из чужой беды.
Пенвен, скептик от природы и по профессии, не верил своим ушам.
Он думал: «Скажите, пожалуйста, куда проникла деликатность?»
Видя, что рыбаков не переубедишь, и не желая тратить время на спор, он отдал одному из них сто франков и попросил купить всего, что нужно для хорошей закуски. Поблагодарить и наградить их он решил позже.
Рыбак сбегал в соседнюю деревню и вернулся через час, притащив корзину провизии. Он со смехом рассказал, как удивил лавочника, потребовав сдачи со ста франков. В деревне рыбак успел нанять крестьянина, который вез на парижский рынок свеклу и согласился подвезти больного за двадцать пять су.
Рыбаки обрадовались случаю и угостились на славу. Сыщик выпил коньяку и подкрепился. Потом Пенвена усадили в повозку и по его просьбе проводили домой, в Нейльи.
Там рыбаки уложили сыщика в постель: он чувствовал себя разбитым, не мог ни стоять, ни сидеть. Они согласились остаться, чтобы ухаживать за ним, пока он не поправится и не встанет на ноги.
ГЛАВА V
лиза была совершенно незнакома с планом парижских улиц и не знала, куда ее везет горничная баронессы Берген.
Впрочем, она этим совершенно и не интересовалась. Мысли ее были заняты судьбой Жако и Леоннека, положение которых ей представлялось критическим. Умелый, опытный кучер быстро гнал рысака, выбирая наиболее пустынные улицы. Очевидно, ему были даны соответствующие инструкции…
После часа езды по таким закоулкам, которых никогда, может быть, не видывал даже иной коренной житель столицы, экипаж остановился перед домом, стоящим обособленно на очень глухой и безлюдной улице. По внешнему виду это был особняк, в каких живут богачи, желающие совместить шумную столицу с деревенским уединением.
Дом казался нежилым. Как и на всей улице, здесь царила мертвая тишина. Тяжелые драпировки завешивали зеркальные окна, так что с улицы ничего нельзя было видеть.
Спутница Элизы позвонила у подъезда. Раскрылась тяжелая дверь.
У входа их встретила женщина средних лет, с нахальным, измятым лицом, в безвкусном, чересчур богатом, для того чтобы быть в нем дома, наряде и со множеством драгоценностей. Сразу была видна куртизанка, на склоне лет не брезгующая никакими темными делами.
Наивная Элиза видела в ней только человека, оказавшего благодеяние дорогим для нее людям, и сейчас же принялась горячо ее благодарить.
— Вы баронесса Берген? — спросила она.
— Да, мадемуазель. А вы мадемуазель Дэрош? Очень рада познакомиться.
И она протянула девушке руку, пристально в нее вглядываясь.
— О, мадам, как я вам благодарна за ваши заботы о дорогом мальчике и о моем друге Жако.
Женщина, выдававшая себя за баронессу Берген и известная более по прозвищу Нюнюш, ловко разыграла роль скромной добродетели, не желающей принимать похвалы за свои добрые дела.
Обменявшись с Элизой еще несколькими любезностями, она повела ее длинным коридором и, пройдя через целую анфиладу комнат, ввела в небольшую роскошно меблированную гостиную.
— Посидите здесь. Я хочу предупредить господина Жако, что вы приехали. Ему нужно приготовиться, чтобы вас принять.
Элиза села в кресло и с нетерпением стала ждать возвращения баронессы Берген.
Прошло пять, десять минут. Наконец четверть часа. Хозяйка не появлялась.
Элиза стала беспокоиться.
— Уж не случилось ли чего с кем-нибудь из них? — думала она, беспрестанно взглядывая на часы.
Прошло еще четверть часа, двадцать минут.
Никого нет.
Становилось страшно.
После некоторого колебания Элиза решила выйти из гостиной и узнать, что случилось.
Она толкнула дверь, в которую перед тем входила, и пришла в ужас: тяжелая дверь оказалась запертой.
Всем телом навалилась она на нее, но ее усилия не привели ни к чему; дверь не поддавалась.
Элиза начала догадываться, что она жертва обмана. На лбу у нее выступил холодный пот.
«Что мне делать? — думала она. — Закричать? Все равно здесь никто не придет ко мне на помощь. Выброситься из окна? Окна выходят во двор… Да и за мной, разумеется, наблюдают».
Она бессильно опустилась на стул, ломая голову, кто мог устроить такую западню? Впрочем, ее все-таки не покидала надежда, что дверь заперлась случайно и что хозяйку просто что-нибудь задержало у больных.
Прошло еще около получаса.
Элиза безуспешно искала выхода из создавшегося положения и томилась неизвестностью.
Но вот щелкнул замок.
Дверь распахнулась.
Элиза вскочила со стула и замерла, увидев графа Шамбержо.
Теперь, в эту минуту, он совсем не был похож на изящного штаб-офицера, исполненного чувства собственного достоинства, каким Элиза привыкла видеть его в гостиной. Он обнаружил свое истинное лицо, был без маски. В нем не было и тени благородства. В глазах блестел злой насмешливый огонек. Вся фигура выражала нескрываемое торжество.
Элиза заметила это и в первую минуту растерялась, но быстро пришла в себя.
— Здравствуйте, мадемуазель Дэрош, — сказал полковник. — Вы, разумеется, не ожидали меня здесь встретить?
— Я ожидала всего дурного. Значит, господин Шамбержо, меня заманили сюда по вашему наущению? Вы виновник этой западни?
— Как же быть, мадемуазель? Ваш отец уж очень упрям. Я узнал из верных источников, что он ни в коем случае не желает выдать вас за меня замуж, а между тем мне во что бы то ни стало необходимо жениться на вас.
Элиза поняла суть гнусного замысла Шамбержо и замерла от ужаса при мысли о том, что ее ожидает. Однако она собрала все свои силы и ответила:
— Вы плохо меня знаете. Со мной будет нелегко справиться.
— Время сделает свое. Я убежден, что между нами установятся самые лучшие отношения — до плотской любви включительно. Не так ли, душечка?
Шамбержо хотел ее обнять, но она оттолкнула его и бросилась к дверям.
— Не трудитесь напрасно. Дверь заперта.
— Негодяй! — кинула ему Элиза, не зная, что делать.
Вдруг в доме поднялась ужаснейшая суматоха. Слышались удары каким-то тупым орудием по крепким дверям, топот ног, звон разбиваемой посуды. Можно было подумать, что на дом напало целое племя дикарей или что вспыхнул пожар и распоряжается пожарная команда.
Полковник побледнел и заметался по комнате, как пойманная крыса.
Шум и грохот слышались все ближе и ближе. Элиза подумала, что полиция накрыла гнусный притон, и стала громко звать на помощь.
Видя, что дело приняло дурной оборот, граф Шамбержо открыл окно и выпрыгнул во двор.
Через несколько минут дверь гостиной разлетелась вдребезги как от ударов топорами, и Элиза с изумлением увидела перед собой Стальное Тело, Жанну, Колибри и Жако. Стальное Тело смущенно остановился в стороне, любуясь Элизой, а Жако и Колибри объяснили ей, каким образом им удалось ее отыскать.
Накануне вечером Жако вместе с Леоннеком были на представлении труппы «Буффало-Билль». После спектакля один англичанин-спортсмен, с которым они и раньше часто встречались, пригласил их зайти в кафе выпить ликеру. После нескольких рюмок Жако вдруг ослабел и почувствовал, что его клонит ко сну. То же самое произошло и с Леоннеком, хотя он не пил ликер, а выпил только чашку черного кофе. Оба они впали в забытье, от которого очнулись на другой день довольно поздно в дортуаре труппы «Буффало-Билль».
Придя в себя, Жако отвез Леоннека домой, опасаясь, что мадам Порник беспокоится о сыне.
Там уже сидела встревоженная Колибри. Увидев Жако и Леоннека совершенно здоровыми, она радостно всплеснула руками и только тут рассказала, как она за них тревожилась, когда узнала о несчастье с экипажем. Она очень мучилась тем, что ее не было дома, когда получено было сообщение о несчастье, и что она не могла поехать с Элизой к баронессе Берген, адрес которой ей неизвестен.
При имени Берген Жанна вдруг побледнела и затряслась.
— Скорее! Скорее! — закричала она не своим голосом. — Скорее на помощь к Элизе! В этом проклятом доме меня погубили! Ее надо немедленно выручить!
Жако объяснил, что никакого случая с экипажем у него не было.
Тогда сразу все сделалось понятно.
Колибри и Жанна, знавшая адрес Нюнюш или баронессы Берген, сейчас же поехали в проклятый дом.
У подъезда они застали Стальное Тело, который, не получая ответа на звонки, могучим ударом плеча только что вышиб входную дверь.
Нюнюш и ее двух горничных связали по рукам и ногам, несмотря на их сопротивление — они барахтались, царапались, кусались. Выломали еще пару дверей — и все.
Дело было сделано.
Элиза была освобождена.
Тем временем полковник Шамбержо успел, воспользовавшись шумом, выбраться на улицу и, не оглядываясь, пустился бежать.
ГЛАВА VI
иана была поражена, когда узнала об исчезновении Стального Тела. Сначала она пришла в бешенство, но припадок скоро прошел и сменился жгучим горем раненого женского самолюбия, обманутой любви, ревности.
Она чувствовала себя совершенно сломленной. Энергии, мужества, которыми она всегда отличалась, как будто и не бывало. Пропажа бумаг, унесенных Стальным Телом, не особенно ее заботила. Ее терзала лишь мысль, что она вероломно брошена любимым человеком, который был ее единственной радостью.
Она забросила все дела, ломала руки в отчаянии и плакала горькими слезами:
— Неужели он навсегда меня покинул? Неужели он не вернется?
Она болезненно прислушивалась ко всякому звуку, к малейшему шороху, надеясь, что дверь вот-вот откроется, в комнату войдет ковбой и кинется к ней в объятия.
Поздно вечером оглушительно зазвенел звонок. Диана вздрогнула.
— Это он!.. Он!.. — прошептала она, замирая в ожидании.
Но ожидание было обмануто. То был граф Шамбержо; он постучался, задыхаясь, вбежал в комнату, бледный как покойник.
Глаза его беспокойно перебегали с предмета на предмет.
— Что с вами! Почему вы влетели как бомба? — спросила Диана, не особенно дружелюбно.
— Все погибло! — сказал он дрожащим голосом. — Дом Нюнюш подвергся нападению какой-то шайки, которая перевернула там все вверх дном.
— А Элиза?
— Ее эти люди увезли.
— А вы не могли?..
— Да что же можно было сделать? Я сам едва успел выскочить в окно.
— Итак, вы утверждаете, что все погибло?
— Решительно все.
— Тогда вам остается одно, господин Шамбержо: поскорее удирать из Парижа, не то вам придется очень плохо.
— Ни за что не уеду из Парижа! Я вовсе не желаю умирать от скуки.
— Попадете, значит, на каторгу.
— За такие-то пустяки? У меня есть связи, я выкручусь, да наконец, военное начальство меня не выдаст. А про собственную участь вы что же молчите? Ведь мы сообщники.
— Между собой и французской юстицией я могу поставить преграду в виде Атлантического океана.
— Следовательно, при первой же неудаче вы готовы бить отбой?
— Я еще не решила. Не знаю. Там увидим. Дайте мне сутки — я тогда дам вам ответ о своих будущих намерениях. А пока — оставьте меня одну.
Полковник простился и ушел, оставив Диану в самом мрачном расположении духа.
После ухода графа Шамбержо она долго еще прислушивалась к замиравшему уличному гулу и вздрагивала при стуке колес каждого проезжавшего экипажа.
Всю ночь она не спала и только к утру забылась тяжелым сном, который часто тревожили кошмары.
К утреннему кофе ей, как всегда, подали газеты и утреннюю почту.
Она равнодушно читала письма, как вдруг у нее замерла душа и забилось сердце при виде конверта, на котором она узнала почерк Стального Тела.
Дрожащими от волнения руками распечатала она письмо и побледнела, прочитав первые строки…
Ковбой писал ей, что он убедился в том, что чувство к ней было не любовью, а увлечением, продолжавшимся, к сожалению, слишком долго. Последнее время он очень тяготился их совместной жизнью, а узнав об адских замыслах Дианы против семьи Дэрош, решил порвать с ней окончательно и навсегда.
«Забудьте меня! — писал молодой человек. — Это неизбежно, необходимо. Я тоже постараюсь забыть, что вы преследовали невинных людей, не сделавших вам ни малейшего зла, что вы являетесь виновницей целого ряда вопиющих преступлений, идущих вразрез с самыми элементарными понятиями о чести и совести.Эдуард»
Перестаньте преследовать дорогих мне людей. Умоляю вас именем всего, что только есть еще в вас честного и порядочного. Умоляю потому, что мне придется, к сожалению, выступить против вас, так как ведь я буду их защищать.
Между нами все кончено безвозвратно, но мне было бы очень тяжело быть с вами во вражде.
Диана перечитала письмо несколько раз.
Последний луч надежды на возвращение любимого человека исчез. Ею овладели тяжелые, мрачные мысли.
— Как я несчастна! Как я одинока! — шептала она. — Теперь только я чувствую всю глубину моей любви к нему. Без него для меня будет не жизнь, а мучение… Нет, я не хочу этого — и этому не бывать!
Ее мысли приняли другое направление. Вспомнилась семья Дэрош, вспомнилась Элиза.
В глазах Дианы снова промелькнула надежда.
«О, если б он знал! Боже мой, если б он знал! — подумала она. — И зачем я тогда же не рассказала ему? Элиза без труда подавила бы в себе зарождавшееся чувство, он любил бы меня одну… Дэроши благословляли бы меня за возвращенного сына… Как я была безумна! Мне, видите ли, хотелось, чтобы он разлюбил Элизу единственно из любви ко мне… Теперь для меня нет иного выхода. Я скажу им, что они не имеют права любить друг друга. Я представлю им доказательства. И тогда он вернется ко мне и опять будет моим».
ГЛАВА VII
эрош вернулся вечером домой в самом унылом настроении.
Пенвена он застал в постели совершенно больным, страдающим от тяжелой раны на голове. Сыщик описал ему события последней ночи: ночное нападение, покушение на его жизнь, чудесное избавление от смерти благодаря каучуковому жилету. При рассказе о похищении бумаг, добытых им с таким трудом, у сыщика выступили на глаза слезы.
Пропажа бумаг была для Дэроша тяжелым ударом. С их утратой пропала надежда отомстить злодею, подвести его под вполне заслуженное наказание.
Дома Дэроша ждала еще одна неприятность. Он застал жену в смертельном беспокойстве об Элизе, которая уехала уже давно и до сих пор не возвращалась.
Дэрош, как мог, уговаривал ее не волноваться, доказывая, что девушку что-нибудь задержало у пострадавших, но в глубине души сам в это не верил.
Происшествие с Пенвеном показало, что у Дэроша есть опасные враги, не останавливающиеся ни перед чем. Дэрош начал догадываться, что случай с Жако и Леоннеком — простая выдумка. Уж не попала ли Элиза в ловушку?
Рассказывая мужу о визите Стального Тела, г-жа Дэрош оживилась.
— Это Бог его нам посылает! — сказал обрадованный Дэрош.
Г-жа Дэрош вспомнила о свертке, оставленном Эдуардом, и передала его мужу.
Дэрош с изумлением и недоумением торопливо развернул пакет и, когда увидел его содержимое, испустил радостный крик:
— Бумаги!.. Пропавшие документы! Труды Пенвена не пропали даром! Какое счастье!
В пакете находились те самые фотографии, о которых говорил Пенвен. Дэрош бросился к письменному столу и быстро написал письмо своему верному агенту, уведомляя его, что похищенные документы найдены и что завтра же он подаст в суд жалобу на Шамбержо.
Тут же, не медля ни минуты, он запечатал письмо и велел слуге сейчас же отнести его по указанному адресу.
Он знал, что обрадует Пенвена, и думал, что это будет способствовать его выздоровлению.
Затем он с чувством брезгливости перелистал тетрадь с надписью: «Дело Шамбержо», связал документы в один пакет и спрятал в свой письменный стол.
Он собрался ехать к г-же Порник, рассчитывая узнать у нее что-нибудь относительно Элизы, как вдруг послышался громкий звонок.
Супруги Дэрош бросились к дверям и увидели Элизу, которая входила в сопровождении Колибри, Стального Тела, Жанны и Жако, как всегда жизнерадостного и пышущего здоровьем.
ГЛАВА VIII
а следующий день Дэрош поехал к Пенвену переговорить лично и посоветоваться о дальнейшем ходе дела.
Он намеревался теперь же представить прокурору все документы, относящиеся к Шамбержо, и начать судебное преследование против полковника и Дианы Диксон, соучастие которой в покушении на жизнь Пенвена было теперь очевидно.
Сыщик, проспав спокойно не менее десяти часов, почти совсем оправился от полученной раны в затылок. К нему вернулась вся его сообразительность и прозорливость. Он не разделял мнения Дэроша насчет немедленной подачи заявления прокурорскому надзору и советовал поступить несколько иначе.
Он полагал, что лучше сначала обратиться к общественному мнению, воспользовавшись печатью, и когда оно будет в достаточной степени возмущено недопустимыми злодеяниями полковника Ш. (по его мнению, лучше было не называть в газетах преступника полной фамилией), тогда уже передать дело в суд. Пенвен утверждал, что военное министерство слишком часто оказывает давление на гражданское судебное ведомство, выгораживая своих; после шума, поднятого газетами, оно не сможет выступить на защиту полковника Шамбержо, гласно изобличаемого, потому что иначе вызовет против себя взрыв общественного негодования. Как ни обширны связи графа в военных сферах, перед такой перспективой эти круги вынуждены будут отступить.
Дэрош признал справедливость доводов агента и согласился действовать, придерживаясь его тактики. Тут же вместе с Пенвеном он составил для газеты коротенькую заметку с описанием скандальных похождений полковника у Нюнюш и о содеянных в этом грязном доме преступлениях.
Заметка оканчивалась заявлением, что неопровержимые доказательства всего изложенного будут представлены по первому требованию судебной власти.
Заметка появилась в тот же день в вечерних газетах и произвела страшнейший переполох в обществе и в военном ведомстве.
Рано утром на следующий день Дэрошу прислали повестку с приглашением явиться в два часа к прокурору республики.
Дэрош торжествовал и радостно потирал руки. Все складывалось, как они предвидели.
В два часа он уже сидел в кабинете прокурора и беседовал с его секретарем.
Секретарь был человек средних лет, с умным лицом и живым проницательным взглядом.
Показания Дэроша он тщательно записал, быстро пробежав представленные им документы, но на вопрос, долго ли будет идти следствие, определенного ответа не дал.
Впрочем, у Дэроша имелось надежное средство ускорить следствие. Вернувшись домой, он тотчас же составил новую заметку, которая также появилась в вечерних газетах. В ней сообщалось, что автор вчерашней статьи был приглашен к прокурору республики и вручил ему доказательства виновности полковника Ш. В конце высказывалась надежда, что виновник перечисленных преступлений будет передан в руки правосудия и не избегнет ответственности перед законом.
ГЛАВА IX
Элизы произошла важная перемена в жизни.
С появлением в семье Дэрош Стального Тела тоска молодой девушки рассеялась. Исчезло гнетущее чувство одиночества и того, что «жить не стоит». Отношение к ней Эдуарда было проникнуто такой глубокой нежностью, таким обожанием, что Элиза начала верить в возможность счастья.
Стальное Тело чувствовал себя глубоко виноватым перед ангельски доброй, кроткой девушкой. Свое недавнее увлечение, которое он принимал за любовь, он теперь от всей души проклинал, осознав наконец, как близка и дорога ему Элиза.
Терзаемый угрызениями совести и не будучи в состоянии выносить дольше неопределенность своего положения, молодой человек искренне покаялся перед Дэрошем в своих прегрешениях и ошибках и облегчил таким образом душу. В то же время он признался Дэрошу, что горячо любит Элизу.
Признания Эдуарда нисколько не удивили Дэроша. Он, еще живя на ранчо Монмартр, замечал близость и дружбу между молодыми людьми и ничего не имел против этого. Он охотно бы простил Эдуарду его увлечение, но не знал, как отнесется к этому дочь. Поэтому Дэрош посоветовал Эдуарду набраться смелости и пойти к ней с объяснением.
— Если моя дочь простит вам «грехи молодости», — сказал он, улыбаясь, — то мы с женой охотно согласимся на этот брак. Я нахожу, что этим мы хотя отчасти отблагодарили бы вас за те неоценимые услуги, которые вы нам оказали.
Стальное Тело с замиранием сердца постучался в комнату девушки и, пересиливая волнение, приступил к объяснению, от которого зависело счастье всей его жизни.
Элиза слушала исповедь Эдуарда с бьющимся сердцем.
То краснея, то бледнея, слушала она страстную речь ковбоя, а когда он кончил, бросилась ему на грудь, обняла его голову обеими руками и заплакала слезами счастья.
Стальное Тело осыпал ее лицо, мокрые от слез глаза горячими поцелуями, клялся в вечной любви и гладил мягкие, шелковистые волосы.
— О, до чего я вас люблю!.. До чего вы мне дороги! — шептал он, прижимая ее к себе. — Как мог я так ошибаться в своих…
— Довольно! Никогда не вспоминайте больше об этом — слышите? Прошлое забыто навсегда. Ради Бога, забудем все!
Говоря это, она зажимала ему рот своей крошечной ручкой.
— О, благодарю вас, моя милая, моя хорошая! Всей своей жизнью я докажу вам, что вполне заслужил ваше прощение.
— Вы опять? Об этом нельзя говорить.
— Правда, правда… Не буду больше никогда!..
Послышался стук в дверь.
В комнату вошли г-н Дэрош и его жена. По счастливым лицам молодых людей они догадались, что объяснение прошло как нельзя лучше, и с радостными улыбками бросились в объятия своих детей.
Дэрош позвал Колибри.
Маленькая индианка, узнав радостную весть, нежно обняла свою горячо любимую подругу и крепко ее поцеловала.
Кружок знакомых семьи Дэрош с быстротой молнии облетела весть, что Элиза выходит замуж за Стальное Тело.
ГЛАВА X
иана сильно ненавидела Дэроша, считая его почему-то похитителем своих сокровищ, но ее любовь к Стальному Телу была сильнее этой ненависти.
Нисколько не задумываясь, она написала Дэрошу письмо, прося свидания с ним по очень важному делу, имеющему близкое отношение к его семье.
Дэрош получил это письмо утром на третий день после неудавшегося покушения на Элизу и на другой день после известного объяснения молодой пары.
Изумленный, он прочел это письмо всей семье и, посоветовавшись с Эдуардом, сейчас же ответил Диане, что готов ее принять.
Так как дело, по словам Дианы, касалось всей семьи Дэроша, он решил принять ее в присутствии жены, Стального Тела, Элизы и Колибри, которую тоже считал членом своего семейства.
Диана не замедлила приехать. Она заранее торжествовала победу и радовалась, собираясь разом достичь двух целей: вернуть любимого человека и поразить в самое сердце ненавистную соперницу — Элизу. Семью Дэроша, особенно Элизу, она продолжала ненавидеть всеми силами своей души, хотя и знала, какая близкая родственная связь существует между этой семьей и Стальным Телом.
Внешне спокойная, стараясь скрыть обуревавшее ее волнение, Диана вошла в гостиную и, окинув взглядом всех присутствующих, холодно сделала им общий поклон.
Дэрош вежливо раскланялся с ней и пригласил сесть.
Диана прямо приступила к делу, не желая терять времени:
— То, о чем я вам писала, господин Дэрош, очень важно и касается вашей семьи.
— Мы с нетерпением ждем ваших сообщений, будучи уверены, что они действительно очень важны.
— И вы не ошиблись. Слушайте. Лет восемнадцать назад вас постигло большое горе: у вас украли ребенка, малолетнего сына.
Г-жа Дэрош при этих словах вздрогнула и вся обратилась в слух.
— После долгих напрасных поисков, — продолжала Диана, — вы отчаялись найти сына и, считая его погибшим, покорились судьбе. Знайте же: ваш сын жив.
— Жив!.. Мой Марсель жив! — вскрикнула г-жа Дэрош, не помня себя от радости. — Будьте благословенны за эту добрую весть! Я готова забыть все зло, которое вы нам причинили.
— Да, он жив. В четырехлетнем возрасте ваш сын был похищен двумя десперадо, проделывавшими свои операции на берегах Рио-Гранде. Это было похищение из мести. Мальчик оставался у одного из похитителей до восьмилетнего возраста, а затем исчез.
— Исчез?.. Значит, я его не увижу? — простонала бедная мать.
— Я его нашла, — гордо объявила Диана, — и возвращу его вам.
Наступило мертвое молчание. Присутствующие, затаив дыхание, ждали чего-то необыкновенного.
Диана вынула из небольшой сумки какие-то бумаги и развернула их:
— Вот письменные показания за подписью обоих десперадо. Один из них, Сайрус А. Диксон, мой отец, потерял ребенка из виду через несколько месяцев. Другой, у которого мальчик пробыл около четырех лет, живет и сейчас в Денвере. В этих бумагах вы найдете замечательные подробности. В них, между прочим, сказано, что у ребенка на левом плече имеется родимое пятно.
— Да, — сказала г-жа Дэрош, — лилового цвета, в виде полумесяца, с мизинец величиной.
Стальное Тело побледнел как мертвец.
— Десперадо, взявший к себе ребенка, — продолжала Диана не совсем ровным голосом, — поспешил переменить ему имя. Он назвал его Эдуардом, или Недом. Таким образом Марсель Дэрош превратился в Эдуарда Сильвера. Сильвер — фамилия десперадо.
Она повернулась к Стальному Телу и сказала ему:
— Нед Сильвер, покажите вашей матери родимое пятно, находившееся на левом плече у Марселя Дэроша.
Г-жа Дэрош закричала так, что ее крик напомнил им вопли, с которыми, обезумев от горя, она мчалась по родной равнине на испуганном скакуне, когда у нее похитили сына.
— Марсель!.. Марсель!..
Дэрош бросился к молодому человеку, дрожа от волнения, и крикнул глухим голосом:
— Ты наш сын!.. Ты наш Марсель!.. — Он сорвал с него одежду и обнажил плечо, а на плече — родимое пятно.
— Мать!.. Вы моя мать! — воскликнул Стальное Тело и кинулся в объятия матери, заливавшейся слезами.
В то же время из груди Элизы вырвался душераздирающий крик.
Она упала как подкошенная.
Мадам Дэрош, отдавшись порыву радости, даже не заметила, какой тяжкий удар нанесен ее дорогой дочери.
— Мой сын!.. Мой мальчик!.. Мой Марсель!.. Дитя мое!.. О, если б ты знал, как я тосковала по тебе!.. Но и ты, должно быть, перенес много горя!.. Расскажи мне все, все…
Диана, несмотря на ненависть к Дэрошам, была глубоко растрогана этой сценой. В ее сердце шевельнулось чувство сострадания даже к Элизе. Теперь она уже ей не соперница. Любовь молодой девушки к Стальному Телу превратится в простую привязанность сестры к родному брату.
Больше Диане нечего было здесь делать. Ее миссия окончилась. Пользуясь суматохой, она незаметно ушла.
«Завтра же он ко мне вернется!» — думала она, садясь в свой экипаж.
Дэрош, его жена и Марсель — будем звать ковбоя теперь настоящим именем — настолько были заняты своим счастьем, что даже не замечали состояния Элизы, около которой хлопотала Колибри, стараясь привести ее в чувство.
Вдруг Марселя, поразила та же самая мысль, от которой упала в обморок Элиза.
Он вскрикнул точно раненый лев:
— Элиза!.. Матушка!.. Вы не подумали о Элизе!.. О нашей преступной любви!.. О нашем разбитом счастье!.. Элиза!.. Сестра моя!..
Он видел, что она лежит без чувств на руках у Колибри, но не решался подойти.
Он боялся, что теперь его ласки будут для нее оскорбительны.
Мадам Дэрош взглянула на мужа с такой радостной улыбкой, что Марсель был просто озадачен, и проговорила:
— Если бы ты только знал, мой друг, как я счастлива! Теперь мы с легким сердцем можем отпраздновать свадьбу наших детей. Как светло у меня на душе, как радостно!
— Я тоже думаю, что нам не следует медлить со свадьбой, — согласился Дэрош. — Марсель, сынок мой, что же ты стоишь? Подойди скорее к своей невесте, успокой ее и утешь.
Стальное Тело смотрел на родителей широко раскрытыми глазами, испытывая тревогу и страх.
«Неужели они помешались от радости?»
Та же мысль пришла в голову и Колибри.
— Мой брат!.. Он мой родной брат! — шептала Элиза, приходя мало-помалу в себя.
— Да нет же! — воскликнула мадам Дэрош. — Он не брат тебе! Элиза!.. Дорогая моя!.. Я люблю тебя больше, чем иная мать любит свою дочь, но ты не дочь мне.
— Элиза вам не дочь! — вскричал Стальное Тело, окончательно сбитый с толку. — Так кто же она?
Из глаз девушки ручьем хлынули слезы. Она начала приходить в себя от потрясения. На щеках появился легкий румянец.
— Она дочь моего брата, убитого версальцами во время коммуны, — сказал Дэрош. — Она наша приемная дочь и племянница. Твоя двоюродная сестра, Марсель! Помнишь, Элиза, — обратился он к молодой девушке, — я после приезда в Париж рассказывал тебе эту печальную историю: как злодей Шамбержо убил моего брата Луи Дэроша и его жену. Оставшаяся девочка-сиротка была ты.
Элиза подбежала к г-же Дэрош, обняла ее и сказала:
— О какие вы добрые! Вы меня так любили и баловали, что мне и в голову никогда не приходило, чтобы я могла быть монмартрской сиротой.
Она протянула руку Стальному Телу и сказала:
— Я очень сильно любила Эдуарда, а он причинил мне много горя; Марсель сделает так, что я все забуду. Не правда ли, братец?
— Неужели ты еще можешь в этом сомневаться? — радостно ответил сияющий от счастья молодой человек.
— Ну вот, вы теперь радуетесь, веселитесь, смеетесь, — сказала с улыбкой Колибри, — а перед этим были похожи на приговоренных к смерти.
— Действительно, я думала, что вот-вот умру, — прошептала Элиза. — Так мне было тяжело!
— А что, папа Дэрош, — продолжала индианка, — ты как думаешь: ведь эта гадкая женщина приехала сюда сообщить тебе о сыне вовсе не из доброты. Я полагаю, что она просто хотела расстроить его свадьбу с Элизой.
— Совершенно верно, моя дикарочка.
— И в своих расчетах она блистательно ошиблась, — сказал Стальное Тело.
ГЛАВА XI
огда полковник Шамбержо прочитал в газетах убийственную заметку о себе, он в первый раз в жизни почувствовал, что у него уходит почва из-под ног.
Оставалась лишь слабая надежда на огромные связи, неоднократно помогавшие ему выкрутиться из разных скандальных историй. Он рассчитывал, что военное ведомство и на этот раз спасет его от гражданского правосудия.
Эти надежды, однако, рухнули. На третий день после появления роковой заметки его вызвали к военному министру для объяснений.
Министр, всегда любезный и обходительный с штаб-офицерами, принял на этот раз полковника Шамбержо с удручающей суровостью, даже не взглянув как следует и не пригласив сесть. Резко отчеканивая каждое слово, он проговорил строго и холодно:
— Мне представлены доказательства вашего скандального и преступного поведения, за которое вам придется сесть на скамью подсудимых. Главное разбирательство подобного рода обесславит не только вас с нами, но и ляжет пятном на весь офицерский корпус. Вам предстоит разжалование, потом ссылка и каторга. Выход один — револьвер. Даю вам двадцать четыре часа на размышление. Потом стану действовать. Ступайте.
Министр сурово сделал жест по направлению к двери.
Нечто подобное произошло почти в то же самое время и в квартире Дианы.
Королева Золота все еще находилась под обаянием сладкой мечты о том, как к ней вернется ее любовник; вдруг ей доложили о приходе полицейского комиссара, который сейчас же вошел сам, не дожидаясь разрешения.
— Вы зачем? Что случилось? — спросила она, застыв от дурного предчувствия.
— Дело не особенно для вас приятное… До полиции дошли слухи о том, что на одного французского гражданина было сделано покушение. Его ночью оглушили ударом по голове, а потом выбросили тело в Сену, чтобы скрыть следы преступления.
— Мне какое дело до этого? — перебила комиссара Диана. — Знаете ли вы, кто я?
— Я пришел к госпоже Диане А. Диксон и предупреждаю ее, что через сорок восемь часов она будет сидеть в доме предварительного заключения по обвинению в подстрекательстве к убийству, — сухо проговорил комиссар.
Диана сообразила, что у полиции должны быть серьезные доказательства ее участия в преступлении, раз полицейский чиновник позволяет себе говорить таким тоном.
Она видела, что игра проиграна, но не в ее характере было сдаваться.
— Вы не имеете права говорить мне подобные вещи, — сказала она. — Известно ли вам, что я — Королева Золота и что у меня имеются тесные связи с посольством Соединенных Штатов?
— Это нам известно, иначе мы не стали бы вас предостерегать заранее, а просто арестовали бы без всяких разговоров. Вы поняли меня? Надеюсь, вы и сами знаете, что вам теперь следует делать, чтобы избавиться от разных неприятностей… Желаю вам всего лучшего!
Комиссар вежливо поклонился и оставил Диану в состоянии полной ошеломленности от неожиданного оборота, который получило дело.
Намек комиссара был как нельзя более ясен.
Диане пришлось в течение двух суток покинуть французскую территорию из-за опасения ареста и предания суду.
ГЛАВА XII
ут же на Диану обрушился новый удар. Она прочла в газете известие о помолвке Марселя Дэроша с его двоюродной сестрой Элизой Дэрош.
Это известие было для нее как гром среди ясного неба.
Элиза — не родная, а двоюродная сестра Стального Тела!
Сначала она пришла в отчаяние. Потом это отчаяние сменилось безумной яростью.
Глаза ее горели неистовым огнем. Она металась по комнате, точно львица в клетке, охваченная бессильной злобой.
В ней с новой силой проснулась жажда мести всей семье Дэрош и главным образом «проклятой» Элизе, которую Диана считала виновницей своих несчастий и неудач.
Мучение было тем ужаснее, что она даже не имела надежды на отмщение, так как волей-неволей ей приходилось удалиться с поля битвы и притом немедленно.
В таком состоянии застал ее личный секретарь Корнелиус, которого она вызвала к себе по телефону, как только ушел комиссар.
Овладев собой, Диана описала секретарю визит полицейского чиновника.
— Этого нужно было ожидать со дня на день, — с обычным спокойствием сказал секретарь. — Всеми этими сюрпризами мы обязаны вашему другу — Стальному Телу.
— Не все ли равно, кому мы этим обязаны? Это с вашей стороны одно пустословие, — резко перебила его Диана. — Дайте лучше поскорее какой-нибудь дельный совет.
— Я вполне одобряю совет, данный комиссаром. Ничего более дельного не придумаешь. Собирайтесь-ка в дорогу и сегодня же покатим домой.
— Вы мне советуете постыдное бегство с поля битвы! — вскричала Диана. — Неужели мы позволим нашим врагам торжествовать победу?
— Да ведь ничего больше не остается. А что касается врагов, то им еще придется с нами считаться. Чем угодно готов поручиться, что они обязательно вернутся на родину, на Равнину Вех. Ну а там, среди американских прерий, все преимущества будут на нашей стороне. Уезжая из Парижа, мы не отказываемся от дальнейшей борьбы, а только меняем поле битвы. Это единственный выход из нашего теперешнего положения.
Доводы Корнелиуса были как нельзя более убедительны. Приходилось покориться необходимости и бежать-бежать.
Секретарь посмотрел в записную книжку и объявил Диане, что на другой день вечером из Гавра отходит в Нью-Йорк трансатлантический пароход «Нормандия», принадлежащий французской компании. Он предложил выехать из Парижа сегодня же с ночным курьерским поездом и брал на себя все хлопоты.
Плача от досады и проклиная судьбу, Диана начала укладываться и дала себе клятву умереть или жестоко отомстить тем людям, которые, по ее глубокому убеждению, только и делали, что преграждали ей дорогу к счастью.
ГЛАВА XIII
озвратившись домой от военного министра, Шамбержо долго шагал из угла в угол, обдумывая, как спастись. Военный министр предлагал самоубийство! Вот выдумал! Сама мысль о таком выходе из создавшегося положения казалась полковнику смешной, нелепой, недостойной такого серьезного и умного человека, каким он себя считал.
«Уйти из жизни, лишиться ее радостей, имея в кармане миллион наличными! Это было бы верхом глупости. Я бы первый назвал себя идиотом. — Шамбержо решительно отклонил эту смешную мысль. — Тогда что же делать? В Париже оставаться нельзя — на каторгу сошлют. Поселят в Гвиане, а это, по выражению Дианы, довольно неприятный морской курорт. Что же делать? Что же делать? — Мысль Шамбержо лихорадочно работала. — Да, остается одно средство: бежать из Парижа, бежать из Франции».
Это не особенно нравилось графу Шамбержо. Покинуть Париж было бы для него чересчур тяжело. Не из патриотизма — нет, какой там патриотизм! Для полковника это было пустым звуком. А просто потому, что Париж, по его мнению, был единственным городом в мире, где порядочный человек мог жить, не умирая от скуки.
Однако у него, как и у Дианы, не было другого выбора. Он волей-неволей решил безотлагательно бежать.
Остановившись на этом решении, он принял все меры предосторожности, какие требовали обстоятельства.
Прежде всего, он позвал денщика и отпустил его до следующего дня. Денщик был очень рад случаю погулять с земляками. Полученный отпуск его нисколько не удивил: полковник и раньше предоставлял ему такую льготу.
Он быстро смахнул кое-где в квартире пыль, почистил сапоги графа и исчез.
Оставшись один, Шамбержо вытащил дорожный чемодан и положил в него самые нужные вещи. Туда же положил он и часть своих денег, а другую аккуратно уложил в бумажник.
Затем он сбрил усы и надел лакейскую ливрею, в которую его денщик облачался в приемные дни.
Посмотрев в зеркало, Шамбержо остался доволен своим видом. Сбритые усы настолько изменили его физиономию, что сыщики (Шамбержо был уверен, что за ним следят) не могли бы догадаться, кто скрывается под этой ливреей. Сгущавшиеся сумерки увеличивали шансы полковника на спасение.
Взглянув в зеркало еще раз, Шамбержо взял чемодан и через черный ход вышел из дома. На улице он закурил папироску и с видом прогуливающегося лакея, посланного господином с поручением, медленно зашагал по направлению к Западному вокзалу. Он не заметил ничего подозрительного. Шамбержо прибавил шагу, не обращая внимания на трех человек, шедших по другой стороне улицы. Они разговаривали на парижском арго и хохотали громким раскатистым смехом.
То были Пенвен и спасшие его рыбаки. Они и виду не подали, что следят за каждым шагом лакея, в котором сыщик сейчас же узнал хорошо знакомого ему графа Шамбержо.
То отставая, то обгоняя полковника, Пенвен и его товарищи пришли на вокзал.
Спустя четверть часа Шамбержо, запасшись билетом до Гавра, уже сидел в вагоне.
Пенвен и его спутники, поступившие к нему на службу за хорошее жалованье, назначенное Дэрошем, немного подумали — также взяли три билета до Гавра и уселись в соседний вагон.
Они едва успели. Через минуту раздался свисток и поезд тронулся.
ГЛАВА XIV
доме Дэроша появилось счастье, воцарилась радость.
Элиза оживилась, стала такой же бодрой и жизнерадостной, какой она была до злополучного путешествия Стального Тела в Денвер. Тупую тоску и угрызения совести, мучившие Стальное Тело, вытеснили из сердца пламенная привязанность к Элизе и радужные мечты о будущем счастье.
Счастливая мать не могла наглядеться на сына, найденного после стольких лет горя и страдания. Дэрош также радовался, глядя на сына-атлета и видя вокруг себя бьющее ключом счастье.
Колибри и Жако, окончательно перебравшиеся в особняк Дэроша вместе со своим другом Леоннеком, тоже чувствовали себя как нельзя лучше, что, однако, не мешало им к общему веселью почти постоянно пикироваться.
Г-жа Порник, и раньше навещавшая их довольно часто, на другой день после знаменательного дня пришла с обеими дочерьми и пробыла в гостях целый день, искренне радуясь счастью своих друзей.
Оживилась даже всегда грустная и унылая Жанна, и на ее бледных щеках появилось что-то вроде румянца.
Совершенно поправившийся Пенвен тоже принял, приглашенный Дэрошем, участие в общей радости и зашел с не отходившими от него ни на шаг рыбаками поздравить жениха и невесту. Пробыли они не более получаса, потому что им нужно было все время, не прерываясь, следить за графом Шамбержо.
Разговор, естественно, шел вокруг событий последних дней, то есть покушения на Пенвена, дерзкой попытки похитить Элизу в оживленном Париже среди бела дня, визита Дианы и его неожиданных последствий.
Дэрош торжественно объявил, что дела, которые задерживали его в Париже, идут отлично, скоро закончатся и он надеется в самом ближайшем времени уехать из Франции. Он уже приступил к приготовлениям к отъезду и просил г-жу Порник сделать то же самое.
Г-жа Порник долго не решалась принять условия Дэроша относительно переезда в Америку, но после продолжительного разговора со Стальным Телом, который был так искренне привязан к семье своего приемного отца, покойного капитана Порника, согласилась.
Дэрош рассчитывал, что полковник Шамбержо будет немедленно арестован ввиду собранных против него неопровержимых улик. На сбор свидетельских показаний потребовалось бы дней двенадцать. Словом, недели через две, передав дело честным и опытным адвокатам, можно было уже ехать домой, в Америку.
Так думал Дэрош.
Вдруг он получил телеграмму из Гавра:
«Полковник Гавре. Диана тоже. Слежу. Сегодня пять часов отходим Нью-Йорк пароходе „Нормандия“.Пенвен»
— Черт возьми! — вскричал Дэрош. — Негодяй опять ускользнул от правосудия.
Он подал телеграмму Стальному Телу.
Ковбой пробежал ее глазами и спокойно сказал.
— Очень хорошо. Французское правосудие над ним бессильно, в таком случае мы будем судить его сами, своим судом. В Америке ему нас не миновать.
— Твоя правда, милый Марсель. Я сейчас же дам телеграмму своему нью-йоркскому агенту Уайсту, чтобы он встретил «Нормандию» и не спускал бы глаз ни с Дианы, ни с этого разбойника. А здесь нам больше делать нечего. Нам нужно как можно скорее быть в Нью-Йорке, чтобы на месте следить за всеми действиями наших врагов. Сегодня же ночью мы отправимся в путь.
— Как же вы отправитесь? Следующий пароход отходит из Гавра только через неделю.
— Я знаю, но нам необходимо спешить. Быть может, нам удастся сесть на какой-нибудь пароход с английского берега. В противном случае придется заказать экстренный, каких бы денег это ни стоило.
Через полчаса вся семья Дэроша и прислуга были на ногах.
Приготовления к отъезду протекали очень оживленно.
Быстро уложив нехитрый багаж, Жако и Стальное Тело отправились к г-же Порник и стали помогать ей укладываться. С помощью таких силачей, как Жако и Стальное Тело, через полтора часа весь багаж был уложен и отправлен на Северный вокзал.
Тем временем Дэрош отправился к своему банкиру — американцу и поручил ему руководить хозяйственной стороной всех своих дел.
К моменту отхода ночного поезда все было готово, и друзья, возбужденные торопливыми сборами, уселись в комфортабельном купе первого класса.
Особенно радовалась отъезду из Парижа Жанна, где все напоминало ей о прежнем позоре. Впереди у нее была смутная надежда на лучшую жизнь.
Очень радовались отъезду Колибри и Леоннек. Колибри скучала о вольной жизни в прериях, а Леоннеку хотелось увидеть краснокожих индейцев. Под качку поезда он уснул, мечтая о том, как он будет жить среди дикарей и «поступит в ковбои».
ГЛАВА XV
енвен с помощниками внимательно следили за каждым шагом полковника Шамбержо, боясь, как бы он ни соскочил с поезда на какой-нибудь промежуточной станции.
Опасения их были совершенно напрасны. Забившись в дальний угол вагона, полковник просидел неподвижно до самого Гавра.
Поезд пришел в Гавр утром. Шамбержо, успевший переодеться в серый костюм, занял до отплытия парохода номер во второклассной гостинице. Пенвен внимательно осмотрел дом, где помещалась гостиница, и, убедившись, что из нее только два выхода и оба на улицу, расположился с товарищами в ресторане напротив гостиницы.
Выпив кофе, они спросили карты и стали играть, не переставая наблюдать за обоими выходами из гостиницы. Тут же они и отобедали.
Вскоре после обеда Шамбержо вышел из гостиницы и направился к гавани. Пенвен убедился, что полковник решил окончательно бежать в Америку. Действительно, Шамбержо направился прямо на пароход и взошел на «Нормандию» в ту минуту, когда она начала разводить пары.
Отплытие должно было состояться в пятом часу.
Пенвен сквозь громадную толпу протиснулся на палубу парохода, где была ужасная толкотня, крик, шум, грохот машины, сливавшиеся в общий неопределенный гул.
Сыщик видел, как Шамбержо брал билет второго класса. Он хотел пойти за полковником, как вдруг увидел знакомую женскую фигуру: перед ним была Диана Диксон, которую он хорошо запомнил, хотя видел ее всего лишь раз. Рядом с ней стоял человек, в котором Пенвен, по описанию Дэроша, легко узнал секретаря Дианы — Корнелиуса.
Диана и Корнелиус, заметив Шамбержо, переглянулись между собой и прошли за ним в каюту второго класса.
Пенвену было бы очень интересно узнать, что произойдет между тремя беглецами, но он не мог пойти за ними: ему нужно было спешить.
Расталкивая всех локтями, он с трудом пробирался через густую толпу, сошел на берег, поговорил со своими помощниками и помчался на телеграф — дать депешу Дэрошу. Быстро настрочив и отправив телеграмму, Пенвен вернулся на пристань.
Пароход был уже совсем готов к отплытию. Провожавшие сошли на берег. Матросы готовились снимать мостки. Пенвен и его друзья стали взбираться на палубу.
— Опаздываете, господа, опаздываете! — крикнул им капитан.
— Едва успели! — отвечал запыхавшийся сыщик. — С приятелями задержались. Гульнули так, что пришлось бежать на пароход без багажа.
Пенвен взял для себя и для приятелей три билета второго класса. Рыбаки были сначала поражены предстоящей поездкой из Гавра в Нью-Йорк, но они успели так привязаться к Дэрошу и агенту и притом получали такое хорошее жалованье, что не колебались ни одной минуты и согласились ехать. Промысел давал им очень мало, родных и близких у них не было, так что им не о чем было жалеть.
Чтобы расположить к себе администрацию парохода, сыщик отдал на хранение в контору бывшие при нем двадцать тысяч франков. Переезд был вполне благополучный. Правда, три приятеля отдали все-таки дань морской болезни, но это только в первые дни.
Диана и Корнелиус, ехавшие в первом классе, изредка встречались с Шамбержо.
Общая ненависть к Дэрошу сплотила их в тесный союз. Как только Шамбержо оправился от морской болезни, все трое принялись вместе обдумывать план мести.
ГЛАВА XVI
ольшой английский пакетбот, или почтовый пароход «Этрурия», делающий рейсы между Америкой и Англией, вошел в гавань Нью-Йорка на полсуток позднее «Нормандии».
Дэрош и его друзья, успевшие вовремя сесть на отходящий английский пароход, совершенно не заметили, как доехали до Америки, — до такой степени быстро промелькнуло для них время переезда среди приятных разговоров и радужных мечтаний о будущем.
Они решили поехать в родные прерии после недолгого пребывания в Нью-Йорке и, не теряя времени, отпраздновать на ранчо Монмартр уже не одну, а сразу две свадьбы. Дело в том, что Жако дорогой сделал предложение и получил согласие. Обратить Колибри в христианство ему так и не удалось, и он отказался от дальнейших бесплодных попыток.
От морской болезни Жако страдал сильнее и дольше всех. Когда же он от нее оправился, то почувствовал себя на верху блаженства и целые дни мечтал со своей подругой о том, как мирно и тихо будут они жить среди родных прерий, около близких, любимых людей. И все-таки между ними среди дружеских бесед нередко происходили пресмешные пикировки.
В Нью-Йорке Дэрош остановился в своем роскошном особняке на Пятой авеню. Гостям были предоставлены великолепно обставленные апартаменты.
Сейчас же по приезде, не успев еще хорошенько отдохнуть, Дэрош вытребовал к себе телеграммой сыщика Уайста.
Уайст, типичный поджарый янки, которого Можно было принять за нотариуса, подробно изложил Дэрошу все, что делалось в неприятельском лагере. Получив телеграмму Дэроша, он точно проследил прибытие «Нормандии» в Нью-Йорк и с тех пор не упускал из виду Шамбержо, Диану и Корнелиуса. Графа он сразу же узнал по описанию, сделанному Дэрошем, а Диану и Корнелиуса он видел и раньше.
После вступления на американский берег Королева Золота и ее друзья находились под неослабным надзором Уайста и его помощников.
Они поселились в доме полковника Диксона на Пятой улице, рядом с Седьмой авеню.
— Как вы думаете, что они намерены делать? — спросил Дэрош.
— Мне кажется, что на днях они уедут из Нью-Йорка. Вероятно, они поедут в Денвер, в резиденцию Королевы Золота. Полагаю, что до прибытия туда Королева Золота не приступит ни к каким важным действиям.
— А почему вы думаете, что они собираются уехать из Нью-Йорка?
— Потому что у них идут усиленные приготовления к отъезду.
Дэрош дал сыщику еще несколько дополнительных наставлений на случай внезапного отъезда Дианы и Шамбержо и уже хотел отпустить его, как вдруг Уайст вспомнил одну вещь.
— Знаете, — обратился он к Дэрошу, — я заметил, что за каждым шагом ваших врагов следит кто-то еще. По-видимому, это какой-то француз. Действует он очень ловко: я заметил его только благодаря случайности.
— А каков он из себя, этот француз?
Уайст описал его наружность. Дэрош сразу же узнал по описанию своего парижского агента Пенвена и предложил Уайсту познакомиться с ним и сговориться о совместных действиях.
ГЛАВА XVII
редположения Уайста оказались совершенно правильными.
Через день после его разговора с Дэрошем Диана и ее союзники уехали из Нью-Йорка. Американский головокружительный экспресс помчал их на юг, в Денвер.
Денвер они избрали главным центром для враждебных действий против семьи Дэроша. Во-первых, Денвер находился поблизости от ранчо Монмартр, дома Дэроша, а во-вторых, у Дианы и Корнелиуса были там многочисленные знакомства решительно среди всех слоев общества — от крупных чиновников и миллионеров до всевозможных бандитов-десперадо.
Диана и ее союзники разработали чрезвычайно простой план: набрать в Денвере и Золотом Поле банду самых отчаянных негодяев, человек пятьсот или шестьсот, дождаться удобной минуты и напасть неожиданно на ферму Монмартр. Вот и все.
Нападение, разумеется, предполагалось сделать тогда, когда семья Дэроша уже приедет туда.
Шамбержо, возлагавший всю вину за постигший его позор во Франции на Дэроша, был в восторге от этого плана. Он заранее наслаждался тем, как во главе шайки головорезов налетит на ферму своего ненавистного врага и все разорит, сомнет, разрушит, не оставив камня на камне.
Только во время переезда через океан Шамбержо узнал, почему его так ненавидит Дэрош. Диана, прочитавшая все «Дело Шамбержо», открыла ему истинную причину. Полковник долго ломал голову и напрягал память, чтобы вспомнить кровавую сцену на улице Лепик, на вершине Монмартра, происшедшую двадцать лет назад. Он пролил тогда много крови, погубил много невинных жертв и не помнил отдельных эпизодов.
Диана была мрачнее ночи и почти всю дорогу молчала. На вопросы Корнелиуса и Шамбержо она отвечала нехотя и кратко.
Ей был нанесен тяжелый удар — помолвка Стального Тела и Элизы. Ее поддерживала только надежда на жестокую, беспощадную месть.
Подобно Шамбержо, она думала лишь о том, как бы восторжествовать над своими врагами, заставить пройти через все степени унижения и потом безжалостно уничтожить их.
«Я достану их!» — думала Диана, стараясь рассеять этими злобными мыслями тоску, которая ее отчаянно грызла.
От Нью-Йорка до Денвера было более трех тысяч километров.
При всех удобствах, всей комфортабельности первоклассных вагонов на североамериканских железных дорогах такой длинный путь, да еще сразу после переезда через океан, все-таки давал себя чувствовать. Диана и Корнелиус, более закаленные деятельной жизнью, еще держались, но полковник совсем расклеился и лежал пластом на диване.
Поезд мчался бешено, проносясь через огромные пространства.
Руководствуясь американским правилом, что «время — деньги» машинист и кондукторы мало думали о безопасности и надежности железнодорожного полотна.
Впрочем, пассажиры, едущие на дальние расстояния, не особенно выигрывают от такой быстроты, потому что на небольших станциях приходится иногда по нескольку часов дожидаться прихода другого поезда.
Уайст и его помощник, следившие по поручению Дэроша за Дианой, сначала старались не попадаться на глаза как ей, так и ее спутникам, но около Сан-Франциско, до которого из Денвера было примерно сто пятьдесят километров, они вошли в тот вагон, где сидели три союзника, и сделали попытку вступить с ними в разговор, выдавая себя за коммерсантов.
Но попытка не удалась. Шамбержо был так измучен путешествием, что ему было не до разговоров, да и английский язык он знал неважно. Что касается Дианы и Корнелиуса, то они на все вопросы отвечали короткими и сухими «да» и «нет».
Так они доехали до станции Санди-Рэндж, от которой до Денвера оставалось только около ста километров.
ГЛАВА XVIII
доме Дэроша на Пятой авеню кипела жизнь.
У всех были счастливые, веселые лица. Радостно звенели в комнатах детские голоса Леоннека и Ивонны. Мрачноватый дом от этого только выигрывал, казался нарядным, оживленным и праздничным. Даже убитая горем г-жа Порник перестала плакать, как бы заразившись общим веселым настроением.
Пенвен, оповещенный Уайстом, не замедлил прийти в дом с обоими товарищами, веселыми парижанами, которые всех смешили и забавляли остроумным рассказом о том, как они, выслеживая Шамбержо, незаметно для самих себя очутились за океаном, в Нью-Йорке.
— До Нью-Йорка все было хорошо, — говорил Пенвен. — Проследить за этим господином в Гавре и на пароходе ничего не стоило. Но вот мы очутились в этой проклятой американской столице, в которой не знаем ни одной улицы. Просто черт ногу сломит! Улицы обозначены номерами. Ни одного названия! Извольте тут запомнить!
— Правда, вам было очень трудно, — с улыбкой говорил Дэрош. — И вы очень ловкий человек, что сумели все-таки выпутаться. Зато теперь вы свободны. За нашими врагами установлен бдительный надзор.
Дэрош еще в Париже предложил Пенвену оставить свое беспокойное и опасное ремесло и заняться фермерством, что гораздо почетнее и полезнее. Пенвен охотно согласился. Он был одинок, как и его друзья-рыбаки. Тем также нечего было терять на родине. Поэтому и они, со своей стороны, тоже согласились на предложение Дэроша, решив, что если они будут скучать по Франции и если им захочется опять браконьерствовать, то они всегда могут уволиться и уехать домой.
Друзья не теряли времени в Нью-Йорке даром. Целые дни они ходили по магазинам и делали покупки для предстоящего торжества.
Дэрош открыл им самый широкий кредит и только просил своих друзей об одном, чтобы они ни в чем не стеснялись и помнили, что они не скоро попадут опять в такой оживленный и богатый торговый центр.
Спустя десять дней после приезда в Нью-Йорк все отдохнули и все нужное для свадьбы было закуплено.
Делать в Нью-Йорке было больше нечего. На другой же день решили выехать.
Дэрош телеграфировал на ферму, чтобы там все приготовили для приема гостей. Черного Орла и Красную Лилию он велел предупредить о приезде Колибри. Вождя со всем племенем он приглашал на торжество на ранчо Монмартр.
Послали телеграмму и семье Жако в приход святого Бонифация, около Виннипега. Старика Лефранка уведомили о свадьбе сына и пригласили на торжество со всей семьей.
Перед самым отъездом, когда друзья весело и оживленно беседовали за вечерним кофе, в гостиную вошел лакей и подал Дэрошу телеграмму.
— Должно быть, от Уайста, — сказал Дэрош и торопливо развернул депешу.
Пробежав ее, он побледнел и стал читать вслух дрожащим голосом:
«Наш поезд подвергся крушению в нескольких километрах от станции Санди-Рэндж. Масса убитых и раненых. У меня отрезало обе ноги. Мой помощник Кук убит наповал. Диана Диксон и полковник Шамбержо получили смертельные раны. Диана умерла вскоре, а Шамбержо промучился пять часов. Труп Корнелиуса обезображен до такой степени, что нельзя его узнать. Лежу в Денвере в больнице.Уайст»
Известие поразило всех как гром. На минуту в гостиной воцарилась тишина.
Первой нарушила молчание Колибри.
— О чем же горевать, папа Дэрош? — вскричала она. — Змея погибла, шакал тоже. Это хорошо. Я рада.
— Ты права, — сказал Дэрош. — Эти люди сделали нам много зла и причинили много горя. Нам их жалеть действительно нечего. Но ведь вместе с ними погиб бедняга Кук и искалечен несчастный Уайст. Вот что грустно.
Уайста и Кука знал лично только Дэрош, поэтому он и был огорчен больше всех.
Смерть Дианы, молодой красавицы, поразила и даже отчасти опечалила Элизу и в особенности г-жу Дэрош. От природы добрая и великодушная, Элиза была готова забыть все зло, причиненное ей опасной соперницей, а г-жа Дэрош невольно испытывала признательность этой женщине, потому что ей она сделала доброе дело.
Стальное Тело вспомнил все хорошие и все дурные качества этой женщины, сыгравшей такую роковую роль в его жизни и жизни его близких, и не мог решить — огорчаться ему ее смертью или радоваться, что судьба избавила его от ужасов предстоящей беспощадной борьбы с ней.
Только графа Шамбержо никому не пришло в голову пожалеть.
На следующее утро в газетах появились подробные описания железнодорожной катастрофы между станциями Санди-Рэндж и Орселэ. Оказалось, что полотно от Сан-Франциско до Орселэ было размыто ливнями, прошедшими накануне. Начальник дистанции прекрасно знал, что путь небезопасен, но ввиду того, что предыдущий поезд благополучно проследовал по размытому пути, дал, несмотря на рапорт помощника, пропуск и этому поезду. В результате произошла катастрофа — в Америке, впрочем, это случается далеко не редко — с трагическими последствиями.
Газеты, между прочим, пролили много типографских чернильных слез по поводу безвременной гибели первой денверской красавицы Дианы Диксон, известной под именем Королевы Золота.
ГЛАВА XIX
емейство Дэрош и их друзья прибыли в Денвер благополучно.
Прежде всего, Дэрош отправился в больницу, с ним был опытный врач, которого он пригласил с собой из Сан-Франциско.
Положение Уайста было безопасно, но он очень ослабел после операции, потеряв много крови.
Дэрош сделал для раненого все, что мог, и успокоил искалеченного сыщика обещанием обеспечить его пожизненной пенсией.
Исполнив долг человеколюбия, Дэрош поспешил к близким ему людям.
На ранчо Монмартр их встречали торжественно.
Джек Курильщик и Фрэд, в отсутствие Дэроша заведовавшие всем хозяйством, устроили дорогим гостям такой прием, какого те даже и не ожидали.
Ковбои в праздничных костюмах приветствовали их криками «ура» и ружейной пальбой. Черный Орел, Красная Лилия и их ближайшие родственники выехали навстречу за несколько километров и приветствовали своих белых братьев речами на образном индейском языке. У ворот фермы их встретил Фрэд, держа за руку беспомощного старика. Лицо слепого сияло счастливой, радостной улыбкой. Услышав голос Элизы, он бросился к ней и заключил ее в свои объятия. Девушка питала к старику негру самую искреннюю, горячую привязанность. Она обвила ему шею руками и нежно поцеловала как любящая дочь.
Мадам Дэрош также обняла старика и сейчас же поделилась с ним своей великой радостью.
— Мой дорогой, мой преданный друг Жо! — обратилась она к нему. — Обними же скорее своего любимого мальчика, моего отыскавшегося сына. Помнишь, как ты когда-то его нянчил и баловал?
Жо застыл от изумления, ничего не понимая.
У него мелькнула мысль: не сошла ли его госпожа с ума? От горя это бывает.
— Обними же меня, приласкай своего питомца! — весело воскликнул Стальное Тело, обнимая старика.
— Муше Стальное Тело, — сказал дрогнувшим голосом старик. — Неужели вы — Марсель? Мой малютка Марсель?.. О, я хочу плакать… О как я доволен!
На лице старика появилась неописуемая радость. На глазах выступили слезы.
Фрэд не произнес ни слова. Он был растроган до слез.
В наружности Фрэда произошла резкая перемена. Его крупные черты были теперь облагорожены происшедшей в нем внутренней борьбой и перенесенными нравственными страданиями. В его манерах не осталось ничего от прежнего грубого и жестокого разбойника, наводившего ужас на самых звероподобных искателей золота. В больших серых глазах были видны скрытая грусть и тихое горе. По-видимому, он напряженно размышлял, а душа его переживала внутренний кризис.
Сильная и глубокая любовь к Элизе совершенно преобразила его и духовно, и физически.
Девушка протянула ему обе руки и горячо поблагодарила за заботы о бедном старике Жо.
Со Стальным Телом Фрэд обменялся крепким рукопожатием и братским поцелуем. Между ним и его счастливым соперником уже давно установились дружеские отношения.
С приездом семьи Дэрош ферма сразу же ожила. Давно уже здесь не раздавалось таких веселых голосов, такого звонкого смеха. Давно уже Дэрош, его жена и старик Жо не хохотали столь беззаботно и до такой степени от души.
ГЛАВА XX
битатели фермы Монмартр зажили мирной и счастливой жизнью.
Свадьбы и Стального Тела, и Жако отпраздновали в один день.
Старик Лефранк, отец Жако, со всей своей многочисленной семьей, состоявшей из жены, пяти дочерей и восьми сыновей разного возраста, тоже, конечно, явился на торжество. Дэрош упросил их остаться подольше, и они прогостили на ферме больше месяца.
Черный Орел был на празднике вместе со своими соплеменниками. Для вождя команчей это событие было двойной радостью, потому что он любил Стальное Тело не меньше, чем свою дочь.
Краснокожие охотно воспользовались гостеприимством радушных хозяев фермы и показали, к великой радости Леоннека, все трюки, которые он видел на представлении труппы «Буффало-Билль».
Парижане с удовольствием любовались верховой ездой дикарей и их военной пляской.
В свою очередь команчи все время дивились, какие замысловатые выкрутасы выделывали ногами веселые парижане, друзья Пенвена.
Пир на ферме продолжался больше недели; потом жизнь опять вошла в свою колею.
Дэрош подыскал каждому из друзей в своем громадном имении подходящее занятие.
Все стали жить трудовой полезной и вполне разумной жизнью. Днем были заняты делом, а вечера проводили за чтением или за дружеской беседой. По воскресеньям и по праздникам все, кто жил на других фермах Дэроша, съезжались на ранчо Монмартр и соединялись там в большую дружную семью.
Игры и всевозможные развлечения чередовались с дружескими беседами, за которыми частенько вспоминались пережитые события.
Дни, недели, месяцы проходили — никто не видел, как…
Время — лучший врач. Фрэд, долго изнывавший от совершенно безнадежной любви к Элизе, незаметно для себя излечился от своего недуга. Пылкая страсть постепенно перешла в простую братскую дружбу, правда горячую и преданную.
Этой перемене способствовала, между прочим, зарождавшаяся в нем любовь к другой женщине. Этой женщиной была Жанна.
По бледному, грустному лицу Фрэда Жанна угадывала, что он переживает тяжелую драму. Кто много страдал, тот особенно чуток к чужому горю, поэтому Жанна искренне жалела молодого человека и при каждом удобном случае старалась молча выказать ему сочувствие.
По мере того как учащались их встречи, Фрэд все больше и больше ценил ее, а она, в свою очередь, все больше убеждалась в том, что под грубой внешностью этого великана скрыта нежная и любящая душа.
Одним словом, Жанна «жалела» Фрэда, и скоро эта «жалость», как бывает у женщин, перешла в любовь.
Когда наконец Фрэд, преодолевая робость, признался ей в любви, Жанна вся вспыхнула ярким румянцем и ее сердце так и забилось в груди.
На Монмартрской ферме стало двумя счастливыми людьми больше.
Впрочем, никто в счастливой долине не мог пожаловаться на свою судьбу.
Мадам Порник превосходно справлялась с хозяйством на ферме, которую ей отдал в управление Дэрош. У нее оставалось достаточно свободного времени для того, чтобы следить за воспитанием Леоннека и Ивонны, для которых Дэрош выписал учителя.
Пенвен и его друзья жили — и не грустили. Бывший сыщик стал отличным фермером и из своих парижских привычек сохранил только одну: аккуратно прочитывал все получаемые им газеты, а получал он их отовсюду: из Денвера, Нью-Йорка, Парижа.
Его друзья, рыбаки-браконьеры, помогали ему в хозяйстве. Если они и мечтали иногда о поездке в Париж, то только на время и чтобы непременно вернуться опять на ранчо Монмартр. Они очень полюбили необъятную ширь вольной прерии. По праздникам друзья неизменно отправляются удить рыбу в речке и уже не боятся, что их отдадут под суд за браконьерство.
Читая однажды газеты, Пенвен нашел заметку о том, что полковник Сайрус А. Диксон запутался в делах, разорился и объявлен несостоятельным должником.
— Мудреного тут нет, — сказал Дэрош, когда ему сообщили об этом. — Ведь его дела вела Диана. После ее смерти все и пошло прахом!
Стальное Тело и Элиза, Жако и Колибри любят друг друга по-прежнему. Обе четы живут в полном мире и согласии, но Жако и Колибри по-прежнему продолжают неизменно пикироваться.
Старый Жо доживает свой век у «малютки Марселя», как он продолжает называть Стальное Тело, хотя тому уже исполнилось тридцать лет.
В прежние годы он усердно баловал Элизу, а теперь с таким же усердием опекает ее двух детей.