ГЛАВА 1

Сигнал бедствия, салют или грохот сражения? — Великолепная пятерка. — Малайские пираты. — Атака. — Через вражеский заслон. — Неожиданная помощь. — На борту английской яхты. — Хитрость парижанина. — Лучшие вина на палубу! — Абордаж. — Пятьдесят против одного. — Нужно ли топить яхту? — Пожар на борту. — Пятеро французов объявляют войну султану Борнео.

— Бьюсь об заклад, это пушечный залп.

— Здесь?..

— Почему бы и нет?

— Может быть, салют?

— В чью честь?

— Тогда — сигнал бедствия… Или раскат грома.

— Что-то не верится.

Вдали послышался новый глухой взрыв, прокатившийся над рекой с густо заросшими гигантскими деревьями берегами.

— Я был прав, — произнес один из собеседников. — Это пороховой взрыв. Там, в устье реки. Пушечный залп ни с чем не спутаешь. А треск? Ты узнаешь его, Фрике?

— Это ведь пулемет, не так ли, Пьер?

— Еще почище, сынок. Это новое изобретение. Его называют хочкис.

— Хочкис… кис!.. кис!.. Подходящее имечко, чтобы гонять собак.

— И убивать людей.

— О! Как будто орудия убийства — именно то, чего остро не хватает нашей цивилизации, — иронично заметил Фрике.

— Там настоящий бой, — вмешался в разговор третий, до сих пор хранивший молчание.

— Да, не исключено, что мне подкинут работенки, — отозвался четвертый. Он говорил густым, низким голосом с заметным марсельским акцентом.

— Можете не сомневаться, дорогой доктор, там стреляют не по воробьям. Думаю, скоро мы все узнаем.

— Друзья мои, приготовьте оружие, — вновь заговорил главный. — А вы, ребятки, — обратился он к двоим гребцам, — подналягте-ка на весла.

Несмотря на то, что на борту, включая гребцов, находилось семь человек, лодка легко заскользила по волнам темным, как волны многих рек Южной Америки.

Собственно говоря, пассажиров было пятеро, из них четверо европейцев. Все, как один, в коротких, но просторных стеганых куртках со множеством карманов, в грубых шнурованных башмаках с кожаными голенищами поверх брюк из того же материала, что и куртки. У всех четверых на головах белые шлемы, — точь-в-точь английские солдаты в колониальной Индии. Вооружение маленького отряда состояло из массивных коротких карабинов, — стволы были спрятаны в деревянные футляры. Доверху набитые патронные сумки крепились к желтым кожаным поясам. Здесь же находились револьвер и широкий нож со слегка изогнутым лезвием и плетеной кожаной рукояткой.

Экипировку довершал вещевой мешок, очень похожий на те, что повсюду таскают с собой художники-пейзажисты. Сверху к нему было привязано прорезиненное покрывало с отверстием посередине, как у южноамериканских пончо. Эта незаменимая вещь укрывает путешественника от проливных экваториальных дождей.

Легко догадаться, что наши герои собрались в далекий и рискованный путь. Обращение «доктор», проскользнувшее в разговоре, полностью соответствовало профессии одного из них — человека высокого роста, сухощавого, как индийский факир. Он и сам посмеивался над своей феноменальной худобой, из-за которой казался еще выше. Глядя на седую бороду, короткие, жесткие, взъерошенные волосы, нетрудно было понять, что доктор немолод. Ему и в самом деле стукнуло пятьдесят.

И тем не менее марселец Ламперьер нес груз своих лет с непринужденностью, какой позавидовал бы и молодой человек; его мускулы и выступающие, словно веревки, сухожилия не знали усталости; нипочем ему были малярия, холера и даже желтая лихорадка.

Некогда первоклассный хирург французского морского флота, он вышел в отставку три года назад. Как и у всех его соотечественников, у доктора был деревенский домик с зелеными ставенками, под чью гостеприимную сень он и удалился, полагая вести размеренную жизнь буржуа, посвятив себя невинным сельским радостям. Провинциальная идиллия длилась два месяца, после чего доктор Ламперьер закрыл зеленые ставни, положил ключ от домика в карман и отправился… на Суматру в компании своего друга Андре Бреванна.

Последний, глава экспедиции, представлял собой полную противоположность доктору. Лет тридцати двух, темноволосый, бледный, с серьезным выражением лица, он был столь же скрытен, сколь его компаньон общителен. Пропорциональное сложение, элегантность и изящество никак не выдавали в нем недюжинной силы.

Невероятная ловкость, редкое умение обращаться с любым оружием делали Бреванна незаменимым компаньоном в путешествии. При этом в нем не было ничего от вульгарного авантюриста. Напротив, джентльмен до кончиков ногтей, коренной парижанин, он умел придать особый шарм даже бивуачной жизни.

Остальные участники разговора — Фрике, парижский паренек, и старый бретонец, матрос Пьер Легаль. Пятый персонаж, до сих пор не проронивший ни слова, — молодой негр. Ему около восемнадцати лет. Одет на европейский манер, но мощный торс вот-вот, казалось, разорвет его одежду по швам. Умное лицо искрилось добротой и юношеским, почти детским задором. Молодой великан, типичный представитель Центральной Африки, проявлял полное безразличие ко всему, что происходило вокруг. Друзья относились к нему по-братски, и этого было достаточно.

Лодка, управляемая двумя гребцами, неслась по волнам. Европейцы готовили оружие. Пушечные выстрелы раздавались все ближе и ближе, а молодой человек безмятежно валялся на дне судна, словно отдыхающий лев.

Голос Фрике заставил его подскочить.

— Эй! Мажесте, малыш, ты разве не слышишь шума? Пошевеливайся. Неплохо бы подготовиться к бою. Там собираются стрелять, вернее, уже стреляют. Придется давать отпор.

«Малыш», выше Фрике на целую голову, ответил тем нежным, музыкальным голосом, что отличает многих чернокожих:

— Да, Фрики, да… Ты всегда торопиться. Я не торопиться и всегда успевать.

— Твой карабин, по крайней мере, заряжен?

— Ой! Я очень неловкий. Могу ломать ружье. Пуф!

— Без глупостей. Я тебя знаю: будешь дубасить что есть силы, сломаешь карабин и в самый нужный момент останешься безоружным.

Мажесте улыбнулся, с наивным удовольствием напрягая мускулы.

— Моя удар всегда тяжелый.

— Все это ерунда. Дубина с успехом шла в дело лишь во времена твоих давних предков. Как натурализованный парижанин ты должен выбросить из головы примитивные замашки.

— Я сделаю так, как ты хотеть. Я всегда так делать. Правда, Адли?

— Не слушай его, Мажесте, — отозвался Андре. — Ты же знаешь, он все время подшучивает над тобой.

— О! Это забавно.

— Черт побери! Не хватало еще и вправду надоесть тому, кого так трудно было вытащить из неволи и кого я люблю как брата, как большого ребенка.

— Тише! — скомандовал Андре. — По местам! Впереди враг.

Четверо европейцев замерли в напряженном ожидании, подняв карабины, готовые в любую секунду выстрелить.

Неожиданно река сделала крутой поворот, устье расширилось, превратившись в лиман. Показался небольшой островок, густо поросший деревьями. Перед взором путешественников предстала странная, если не сказать страшная, картина.

На расстоянии пятисот метров они увидели маленький неподвижный корабль, окруженный клубами дыма. Он потерпел аварию в каком-нибудь одном кабельтове от берега. Время от времени раздавался залп, вслед слышались выстрелы. В тот момент, когда из облака дыма вырывалось пламя, можно было увидеть, что множество пирог образовали кольцо вокруг оборонявшегося судна.

Каждый залп встречали свирепые выкрики. Кольцо сужалось. Еще несколько мгновений, и нападавшие возьмут несчастных на абордаж. В том, каковы будут последствия, сомневаться не приходилось.

— Ах! — вскричал Пьер Легаль. — Черт меня подери, если я что-нибудь понимаю!

— В чем дело? — спросил Фрике.

— Я еще пока в своем уме и не страдаю галлюцинациями. На трехмачтовике — труба. Стало быть, это паровик… Почему же не заводят машину? На всех парах враз оторвались бы от негодяев, которые вот-вот пропорют кораблю борт.

— А если там поломка? Если он сел на мель?

— Так тем более! Нужно дать задний ход и попытаться сняться с мели. Во всяком случае, необходимо развернуть все паруса, чтобы воспользоваться первым же дуновением ветра.

— Но мы в низине, и никакого ветерка не чувствуется.

— Мало ли что! Никогда нелишне принять все возможные меры предосторожности и использовать любой шанс. Сейчас ведь атака начнется.

— Это точно, — подтвердил доктор. — Малайским пиратам необыкновенно повезло. Захватить такую яхту! Они в два счета превратят ее в грозного морского разбойника.

— Вы говорите, яхту? — спросил Андре.

— Именно — английскую прогулочную яхту.

Лодка находилась уже в тридцати саженях от пирог. Поначалу ее присутствие, казалось, не занимало нападавших. Быть может, они решили, что подоспело подкрепление. Но, заметив белые шлемы и стволы карабинов, в которых отражались солнечные лучи, пираты заволновались и, обнажив громадные мечи, словно бешеные бросились на хрупкое суденышко, рассчитывая, несомненно, что мигом разнесут его в пух и прах. Но не тут-то было.

— Огонь! — грозно скомандовал Андре, и все вокруг заволокло дымом.

Выстрелы вспыхивали как молнии, снова и снова, без перерыва — неумолимые, смертельные. Победоносные выкрики сменились возгласами ужаса и хрипами агонии. Время от времени можно было даже услышать глухой звук пули, пронзающей человеческое тело или ударяющейся о кости. Прошло каких-нибудь двадцать секунд, а две пироги из тех, что находились ближе к лодке, вышли из строя. Две другие еще сопротивлялись, но их ожидала та же участь. Стрельба продолжалась — ритмично, размеренно, монотонно, будто действовали отборные войска.

Спрятавшись на дне лодки, четверо путешественников палили без устали и наделали столько шума, что можно было подумать, будто их человек двадцать, не меньше. Странная штука — это и бандитов удивило — европейцы не меняли оружие и не перезаряжали его. Казалось, заряды в их тяжелых карабинах нескончаемы.

Пригнувшиеся к веслам гребцы втайне радовались неудаче малайцев, их извечных, непримиримых врагов. Наконец лодка прошла мимо пирог и приблизилась к яхте.

— Полагаю, все кончено, — произнес Фрике. — Мой карабин жжет руку.

— Опусти его в воду, да поторопись. Делай как я.

— Ну вот, остыл. Кажется, можно снова начинать. А между прочим, неплохо сработано. Скажу, не хвалясь, мы оказали англичанину услугу. Он нам очень обязан.

На борту показался мужчина с карабином в руке.

— Соблаговолите бросить трап, — закричал молодой человек, — чтобы мы смогли подняться на борт.

Англичанин, однако, рассудил иначе. Он решил, что подъем по трапу окажется слишком долгим и его спасители станут великолепной мишенью для сарбаканов малайцев (те по-прежнему дрейфовали неподалеку, на почтительном расстоянии); в одно мгновение хозяин яхты сбросил веревочный трап.

— Давай, Мажесте, взбирайся! — велел Андре.

Чернокожий ухватил свой мешок, карабин и в два прыжка поднялся на борт.

— Твоя очередь, Фрике.

— Есть! — отозвался парижанин.

— Теперь вы, Пьер! И начинайте огонь… Доктор, будьте любезны…

Вслед за доктором последовали и гребцы. Оставшись один, Андре подгреб к яхте, вцепился в канат и с силой оттолкнул лодку. В это время пираты подошли совсем близко. Андре ничего не оставалось, как, задержавшись посредине пути, вскинуть карабин и с завидным спокойствием открыть огонь. Четыре выстрела прогремели с интервалом в пятнадцать секунд. Четверо нападавших на полном ходу остановились как вкопанные и рухнули замертво. Ловко взобравшись по трапу, молодой человек щегольски, словно находился на высоком приеме в парижском салоне, поприветствовал джентльмена с седой бородой, встречавшего вновь прибывших.

Перепуганные малайцы-пираты поспешили остановить пироги вне пределов досягаемости. Убедившись в том, что европейцы — отличные стрелки и в руках у них отнюдь не хлопушки, бандиты тем не менее не отказались от своих планов. Они, похоже, собирались с силами и обдумывали наиболее безопасный способ завладеть столь заманчивой добычей.

Бой был явно не окончен. Осажденные могли рассчитывать всего на несколько мгновений передышки.

Пока Пьер и Фрике сматывали канаты, Андре быстро осмотрел яхту. Его поразило, что на борту всего пять членов экипажа, включая и джентльмена, сердечно приветствовавшего своих спасителей.

Французу слишком хорошо были известны обычаи по ту сторону Ла-Манша, и, несмотря на опасность, он посчитал неприличным пренебрегать необходимыми формальностями при знакомстве. Представление происходило по всем правилам Соединенного Королевства. Англичанин, являвшийся одновременно владельцем и капитаном яхты «Конкордия», представился как сэр Генри Паркер.

Близкое соседство пиратов помешало дальнейшим церемониям. Атака возобновилась. Под ударами весел вокруг кипела вода. Надо было действовать. Англичанин с необыкновенным тактом отвел Андре в сторону и предложил ему общее командование, аргументируя предложение тем, что его ломаный французский может внести сумятицу в самый разгар боя.

— Мы постараемся оправдать честь, оказанную вами. — Молодой человек улыбнулся. — Пока жив хоть один из нас, английский флаг будет развеваться на мачте… Пьер, в вашем распоряжении артиллерия. Надеюсь, нет нужды напоминать, что целиться следует ниже.

Пьер по-военному отдал честь и, ни слова не говоря, занял свое место.

— Они, очевидно, пойдут на абордаж, — рассуждал Фрике.

— Вполне возможно.

— Можно ли мне взять на себя оборону палубы?

— Что ты хочешь предпринять?

— Не мешало бы развесить по бортам капканы; когда мерзавцы полезут наверх, их ноги превратятся в кровавое месиво.

— Делай, если считаешь нужным. Только поскорее.

— Есть. Мажесте, за мной на камбуз! Рысью!

Не прошло и двух минут, как парижанин, а за ним и его помощники снова появились на палубе с несколькими ящиками бутылок.

— Клико номер один… Туринский вермут… Паль аль Басси Компания… Сухое бордо… Какая жалость! Этим чудесным напиткам отведена незавидная участь. Эй, ребята, разбейте-ка все бутылки. Их содержимым, как ни печально, придется вымыть палубу.

Послышался оглушительный звон битого стекла. Знаменитые вина, перемешавшись, полились рекой.

— Сходим-ка еще раз. Этого мало. Хочешь жить — умей вертеться.

После второго похода на камбуз бутылок оказалось еще больше, чем в первый раз. В конце концов вся палуба на три четверти покрылась битым стеклом.

— Капканы готовы! — радостно проговорил Фрике. — Вот что значит отличный винный погреб! Там осталось еще чем промочить горло, когда бой закончится.

— Ох уж эти французы, — восхищенно прошептал сэр Паркер. — Им не откажешь в смекалке.

— Что скажете, Пьер? — обратился к главному артиллеристу Андре.

Расстояние, отделявшее яхту от пиратов, не превышало одного кабельтова.

— Огонь! — громко крикнул Пьер.

Огненный ураган обрушился на пироги, разбил их кольцо и поднял высокую волну: на ее гребне показались обломки лодок и человеческие трупы. Артиллерию поддержала стрельба из карабинов. Атакующие явно не ожидали подобного приема. Но, невзирая на чувствительные потери, разбойники продолжали наступать. Правда, теперь они выбрались из своих пирог и плыли под их прикрытием, не нарушая при этом симметрии. От яхты нападавших отделяло теперь ничтожное расстояние.

Сохраняя спокойствие, Андре обратился к сэру Паркеру:

— Не кажется ли вам, месье, что судно движется?

— Действительно, вы совершенно правы. Это прилив. Еще немного, и мы снимемся с мели. Как жаль, что на борту нет горючего!

— Без машины нам не справиться. Проклятый штиль не оставляет никакой надежды. Скажите, ваши матросы хорошо знают свое дело?

— Это лучшие матросы!

— Необходимо сориентировать паруса. Правда, они убраны, но это дело нескольких минут. Мы продержимся. А потом вдруг да подует ветерок. Пока же надо приложить все силы, чтобы отбить атаку и не допустить абордажа.

— Хорошо.

Тактика малайских разбойников очень проста; если на море штиль, если борта корабля невысоки, а экипаж невелик, можно считать, что победа обеспечена. Пираты плотным кольцом окружают судно, и даже когда стрельба обороняющихся нарушает строй, он мгновенно восстанавливается за счет значительного числа нападающих, — в каждой пироге по три-четыре бравых, до зубов вооруженных молодца, — сколько ни отбивайся, все напрасно. В таком поединке и артиллерия бессильна. Бандиты скоро добираются до судна и набрасываются словно голодные хищники на добычу. Силы обычно неравны — пятьдесят против одного. Что тут поделаешь? Почти всегда встреча с пиратами заканчивается одинаково.

Как ни старались французы держать оборону, пока англичане разворачивали паруса, им все же не удавалось вести непрерывный огонь, чем атакующие вскоре и воспользовались. Их авангард окружил яхту. Взяв в зубы кинжалы, они карабкались наверх, подбадривая идущих следом воинственными криками.

Сэр Паркер схватил кусок троса, растрепанный с одного конца, поджег его и положил на кабестан — струйка беловатого дыма поднялась строго вертикально. Англичанин покачал головой:

— Если через десять минут дым не изменит направление, мы пропали. Вы ведь не хотите живыми попасться в руки бандитов?

Все разом ответили «нет», да так, что на мгновение даже заглушили бешеные вопли малайцев.

— Прекрасно! Я знаю, что нужно делать.

В это время на носу яхты появились пираты.

— Эй, ребятки! Шутки в сторону! — закричал Фрике. Волосы его растрепал ветер, лицо и руки были черными от пороха. — Поберегите ваши пятки!

В ту же минуту победный клич сменился криками и стонами; босые ноги натыкались на битое стекло, кровь ручьями разливалась по палубе. Бежавшие впереди хотели было повернуть назад, но падали от ударов в спину тех, кто шел сзади и не знал, какая опасность подстерегает их на борту. Упавшие не могли уже больше подняться: сотни острых осколков впивались им в тело.

Фрике ликовал.

— Разве ты не видишь, — сказал ему Пьер, — что дело кончится плохо? Они падают и своими телами закрывают стекло. Те, кто идут за ними, ступают уже по трупам. Черт меня побери! Их больше пятисот.

— Огонь, Пьер! Огонь! — взревел Андре.

Первые из наступавших упали замертво, но — увы! — на смену погибшим тотчас же пришли новые.

— Думаю, что все кончено, месье, — произнес сэр Паркер, приготовившись спуститься вниз с револьвером в руке.

— Пусть так, — отозвался Андре, — мы потопим яхту, не так ли? Да здравствует Англия и…

— Да здравствует Франция! — подхватил англичанин. — У нас еще есть время, чтобы поднять французский флаг на мачте. Я хотел бы отдать салют вашей доблестной родине.

Но несмотря на то, что выдумка Фрике не сработала, как говорится, на все сто, и несмотря на то, что обороняющиеся прекратили стрельбу, бандиты стали отступать. Почему? Новая уловка? Увы, нет!

Второпях Фрике и его помощники разлили спирт, и теперь «Конкордия», окруженная пиратами, могла стать добычей огня; палуба была объята пламенем, огонь, пожирая снасти, полз дальше и дальше, превращая в угли тела убитых и раненых.

— Что я наделал! — воскликнул Фрике.

— Успокойтесь, — прервал его сэр Паркер. — Мне все равно пришлось бы потопить яхту.

— Но есть иной выход, черт возьми!

— Сдаться живыми в лапы малайцев? Уверяю, уж они придумают для нас самые невероятные мучения перед смертью…

— А я вам говорю, нам необходимо выжить! Понимаете? Разве вы не знаете, почему мы здесь?

— Нет.

— Так вот. Мы, все пятеро, едем объявить войну султану Борнео!

 

ГЛАВА 2

Фрике не лгал. — Спасены. — «Конкордия» не затонет. — Почему экипаж яхты столь немногочислен. — На борту не осталось угля. — Парижанин обещает починить машину за один час. — Фрике и механик. — Фрике может решительно все. — А тем временем два даяка… [186]Даяки — группа народов (нгаджу, клемантаны, ибаны, кенья и др.) Индонезии (о. Калимантан). В 1973 году насчитывалось 2,3 млн. человек. Языки индонезийской группы, традиционные верования, часть — мусульмане.
— Отрубатели голов. — К отплытию!

Фрике отнюдь не был хвастуном. Он принадлежал к категории людей, чрезвычайно одаренных как умственно, так и физически. В его голове рождались самые дерзкие и неправдоподобные проекты, которые, однако, всегда претворялись в жизнь, несмотря на их кажущуюся нереальность.

Столь безапелляционное, а если учитывать сложившуюся ситуацию, абсурдное заявление изумило англичанина. В любой другой момент сэр Паркер лишь пожал бы плечами, решив, что пред ним обыкновенный болтун или умалишенный. Но ведь считать болтунами людей, в трудную минуту пришедших на помощь, невозможно! Да и как назвать сумасшедшими тех, кто еще пять минут назад восхищал тебя своей отвагой и находчивостью?

Безусловно, французы вызывали самое глубокое доверие, и нет ничего удивительного в том, что сэр Паркер вдруг позабыл о чудовищной несоразмерности сил (с одной стороны, монарх, в чьем повиновении миллион подданных, а с другой — пятеро смельчаков, объявивших ему войну), мало того, он подумал, что не исключена победа его новых друзей. Ведь в истории уже был аналогичный случай: в 1841 году англичанин Джеймс Брук стал раджей Саравака и сохранял этот титул до 1865 года.

Все эти мысли пронеслись в голове сэра Паркера в какие-нибудь две-три секунды; зная цену времени, он поспешил как-то отреагировать на сказанное Фрике, но тот уже исчез. Не обращая больше внимания на пиратов, француз собрал людей и попытался остановить огонь. В дело пошли все имевшиеся на судне швабры и поспешно извлеченные из трюма паруса.

Работая за четверых, Фрике то и дело, как истинный парижанин, отпускал разные словечки, стараясь шутить в минуту опасности.

— Эй, давайте! Сони, пошевеливайтесь, не то мы сгорим тут, словно пакля. Ну и скандал! Эй, Мажесте! Осторожнее, малыш. Ты покалечишься. Надень-ка башмаки. Ой! В башмаках у тебя походочка точь-в-точь как у утки за девятнадцать су… Возьмись-ка за насос… Теперь надо развернуть один парус и растянуть на палубе… Идея! Давайте подцепим его тросами и поднимем на мачту. Тогда он в момент намокнет. Поднимаем!.. Эй, там, у насоса! Не зевайте! Команда дается для того, чтобы ее выполнять… Ох! Ну и жарища! Растягивайте!.. Пьер, возьми один конец паруса, а я — другой, иди к правому борту… Да, да… Я пошел к левому… Чудесно! Накрываем палубу! Не обращайте внимания на этих ублюдков! Что им еще остается, кроме как поджариваться на медленном огне? Смотрите-ка, некоторые еще дрыгают ножками. Позовите доктора. Он сумел выбить дух из этих молодцов, сумеет и привести их в чувство…

Однако для пиратов все уже было кончено; предсмертные стоны становились тише, дурманящий запах паленого мяса разносился по всей округе.

Два паруса целиком покрыли палубу. Насосы работали во всю мощь, и намокшая парусина в конце концов полностью приостановила доступ воздуха, и пламя мало-помалу стихло. Но как только эта опасность миновала, малайцы, терпеливо поджидавшие, пока на борту справятся с пожаром, вновь возобновили атаку. Борьба стала еще ожесточеннее, еще беспощаднее.

— Тут и секунды не оставят в покое, — вскричал промокший с ног до головы парижанин. — Если так будет продолжаться, я пошлю жалобу мировому судье.

Оставив насос и снова взявшись за карабин, Фрике присоединился к товарищам, которые второпях перезаряжали оружие. Андре собирался уже было отдать команду возобновить огонь. Но радостный крик Фрике — скорее даже вопль — остановил его.

— Спасены!.. Мы спасены!.. Нас не убьют и жаркое из нас не сделают! Топиться тоже не придется.

— Что это на тебя нашло? — удивленно спросил Пьер.

В это мгновение из-из борта показалась голова одного из пиратов, и Легаль метким выстрелом срезал непрошенного гостя. А дело было в том, что от внимательного взора Фрике ничего не ускользало. Он вспомнил о фитиле, который смастерил сэр Паркер, и, взглянув на него, увидел, как дым отклонился немного в сторону. Через некоторое время уже все почувствовали легкий ветерок, и наконец поднялся бриз. Паруса медленно раздулись, мачты заскрипели. В довершение всего начинался отлив. Вода заволновалась, судно вздрогнуло и сошло с мели.

Малайцы, видя, что добыча уходит из рук, изрыгали проклятия, но бриз крепчал, и «Конкордия» стала для них недосягаема.

Пожар только что стих. Необходимо было поработать насосом — смыть грязь, оставшуюся после боя. Прежде чем развернуть яхту, штурвальный обратился к сэру Паркеру, вновь превратившемуся в капитана, с вопросом, в каком направлении следует плыть.

— Направление — это полдела. Видите ли, друзья мои, по-моему, на яхте повреждена паровая машина. На парусах мы далеко не уйдем, да и времени понадобится много. Механика на борту нет, и я ума не приложу, как поступить…

В это мгновение раздался крик Легаля.

— Матрос!

— Пьер? — отозвался Фрике.

— Сколько времени тебе понадобится, чтобы завести машину и привести в порядок механизмы, если учитывать, что у нас нет ни крошки угля?

— Думается, около часа, — ответил парижанин. Затем, обернувшись к сэру Паркеру, почтительно поинтересовался: — Не позволите ли мне произвести маленький осмотр? Я мог бы без труда запустить винт.

— Вы? — удивился капитан.

— Да, месье, но только при непременной свободе действий, одного-двух бочонков гудрона, бутылки спирта, пилы и топора.

— Все это к вашим услугам.

— Ну, тогда за дело!

Фрике быстро повернулся на каблуках, подошел к Пьеру, и оба с таким видом, как будто корабельные неполадки для них плевое дело, принялись выискивать необходимые для работы инструменты.

— Господи! Да это просто, как дважды два. Пила, топор, немного гудрона — и дело сделано, — приговаривал паренек, роясь в ящике плотника.

— Черт побери! И жарко же будет сейчас в кочегарке.

— Ничего страшного. Мы запасемся пляжным зонтиком и веером.

Оба друга дружно расхохотались.

— Этот молодой человек, — говорил тем временем сэр Паркер Андре и доктору, который с заинтересованностью истинного антрополога разглядывал отрубленную голову малайца, — удивительное создание. Какие ловкость и сноровка! А сколько у него сил! Ничто его не смущает, ничто не удивляет. Он способен выйти из любой переделки невредимым и решить самую неразрешимую проблему. Ничто не застанет его врасплох.

— Можете добавить, и вы не ошибетесь, что никогда еще в человеческой груди не билось столь благородное сердце. Виктор Гюйон, которого друзья называют Фрике, — олицетворение преданности. Несмотря на то, что он еще почти ребенок, это настоящий герой, поверьте. Я бы мог бесконечно рассказывать о его подвигах, каждый из которых составил бы славу герою и навсегда остался бы в памяти человечества. Наш друг не принадлежит сам себе. С кем бы ни случилось несчастье, он всегда может рассчитывать на помощь Фрике, а помощь такого человека, уверяю вас, дорого стоит.

— К чему уверения? Кто, как не я, имел возможность убедиться в правоте ваших слов?

— А что до его энергии и смелости, так они не знают себе равных. В семнадцать лет, один, без родителей и друзей, влекомый жадной страстью к путешествиям, он без гроша в кармане сумел обойти вокруг света. Одиссея длилась больше года. За это время Фрике спас экипаж паровой шлюпки, потерпевшей аварию в Габоне, спас жизнь доктору Ламперьеру, находящемуся здесь, вырвал из лап смерти Пьера Легаля, нашего бравого матроса и вызволил из неволи этого молодого чернокожего. Теперь он путешествует с нами.

— В таком случае я знаю вашего отважного друга давно. Я читал английский перевод французской книги под названием «Кругосветное путешествие юного парижанина», но, по правде говоря, отнес на счет бурного воображения романиста рассказы о невероятных приключениях героя.

— И очень ошиблись, сэр Паркер. Мы, его друзья, готовы под присягой подтвердить: все, что касается Фрике, абсолютно достоверно.

— Господа, мне неведомы мотивы, побудившие вас объявить войну султану Борнео. Но каковы бы они ни были, уверен, что такие люди, как вы, руководствуются благородными и достойными целями… Думается, помощники вам не помешают. Мое состояние, мои кредиты, наконец, я сам в полном вашем распоряжении.

— Невозможно отказаться от столь лестного и благородного предложения. Но мы не вправе втягивать вас в авантюру. Увы! Это слишком рискованно и может привести к серьезным дипломатическим осложнениям… Надо соблюдать строгую секретность — от этого зависит успех нашего предприятия. Не пройдет и двух месяцев, как на границах владений султана может разразиться настоящая революция. Однажды спущенные с цепи, даяки никогда уже не захотят попасть в кабалу. Ой! Глядите, глядите! Вон там… Боже, какие милые, гостеприимные люди!.. Да это сущие демоны!

Сэр Паркер, услыхав возгласы, поднял голову. То, что он увидел, привело англичанина в ужас; пока на яхте с помощью парусов гасили разбушевавшееся пламя, оба лодочника, попавшие на «Конкордию» вместе с нашими друзьями, предались своеобразному, по европейским понятиям, занятию. При виде многочисленных трупов даяки схватили свои сабли, похожие на те, с которыми никогда не расстаются папуасы, положили крест-накрест на еще дымящейся палубе и принялись исполнять диковинные танцы, довольно, впрочем, грациозные. Дикари неистово трясли ногами, руками и торсом; много раз, склоняясь к лежавшим у ног саблям, делали вид, что хотят поднять их, но замирали как бы в испуге или, точнее сказать, в суеверном ужасе.

В конце концов они действительно подняли клинки, сделали в воздухе несколько вращательных движений и стали с еще большей одержимостью прыгать вокруг поверженных пиратов. Когда предварительная церемония была закончена, даяки с жуткими криками бросились к трупам, хватая мертвецов за волосы и одним движением отсекая головы. Второй, третий…

Даяки не угомонились, пока не отрезали головы всем убитым, не тронув только тех, кто сильно обгорел. Затем, действуя, как будто делают нечто само собой разумеющееся, они сложили отрезанные головы в кучу, словно пушечные ядра, и снова начали плясать, предварительно выкинув обезглавленные тела за борт.

Натанцевавшись вволю, оба притащили по небольшой корзине, сплетенной из тростника и украшенной человеческими волосами. Взяв по одной голове и уложив в корзину, они аккуратно прикрыли их крышками и только тогда бросили полные гордости взгляды в ту сторону, где находились опешившие белые.

В это время доктор, смолоду привыкший к подобным зрелищам, подошел поближе к зловещим трофеям. Ламперьер, в котором проснулся инстинкт ученого-антрополога, поднял одну из голов и принялся внимательно изучать ее с таким хладнокровием, будто держал в руках кокосовый орех. Глядя на это, даяки, очевидно, решили, что белые тоже испытывают слабость к подобного рода трофеям. Стараясь быть вежливыми на свой лад, они поспешили преподнести каждому по голове; держа их за волосы, даяки приветливо улыбались, а ошарашенные европейцы видели перед собой лишь искаженные смертью лица, белые глаза да разинутые рты.

Эта сцена, столь же омерзительная, сколь и неожиданная, вызвала у сэра Паркера возглас удивления.

— Я вовсе не чувствителен, — обратился он к Андре, — но все же не могу не заметить, что у ваших лодочников довольно дикие нравы. Не могли бы вы попросить их унести подальше эти, с позволения сказать, подарки?

Андре, не столь впечатлительный и, видимо, уже успевший привыкнуть к обычаю туземцев, обратился к даякам по-малайски, после чего те преспокойно отправились на верхнюю палубу, чтобы торжественно водрузить там свидетельства своей победы.

— Это и есть ваши будущие соратники и помощники? Пожалуй, у вас не будет проблем с пленными… К тому же, думаю, не придется волноваться и о тех, кого ранят в бою.

— Таковы даяки. Но имеют ли цивилизованные люди право осуждать несчастных дикарей? Разве наша история не полна кошмарных, еще более жестоких фактов? Мы не дикие племена, а совершали и совершаем куда более страшные зверства. Можно ли сравнить обезглавливание трупов (заметьте: даяки отрубили головы мертвому врагу) с религиозными войнами, сотрясавшими Францию и Германию? Помните ли вы святую инквизицию и ее холодящую кровь судебную машину? А завоевание Америки? Перу, Мексика? Непрерывные казни, массовое истребление и вековое преследование коренных жителей, у которых завоеватели отняли все. Эти «великие люди» дадут сто очков вперед даякам из Борнео, отрубателям голов. Дикарь убивает своего врага так же, как и цивилизованный человек, с той лишь разницей, что у дикаря нет ни образования, ни воспитания, и он понятия не имеет ни о морали, ни о религии, призывающей прощать и любить ближнего.

— Вы правы. Нам надо бы в первую очередь спросить с себя, а уж потом требовать чего-то от других.

— Вот-вот. Мои друзья и я провели рядом с даяками около полугода. Поверьте моему слову, нигде раньше я не встречал такой честности, бескорыстности и, я сказал бы, нежности, хотя это слово, очевидно, не слишком подходит к сегодняшнему случаю. Даяки гостеприимны. Они великолепные мужья и заботливые отцы. Вот вам пример их бескорыстия, когда даяк, договорившись со своим извечным врагом, предпринимает совместную экспедицию, то всю добычу оставляет своему алчному помощнику, взяв себе лишь головы поверженных.

— Не известны ли вам истоки столь чудовищного обычая?

— Полагаю, что виной всему суеверия… Да разве у нас не то же самое?

— А правда ли, что у даяков, как утверждают некоторые путешественники, молодой человек должен положить к ногам своей избранницы только что отрезанную голову?

— Ну, это спорное утверждение. Мне ни разу не приходилось быть свидетелем подобного. Хотя этот факт действительно имеет место в описании Лейдена Тромпа и доктора Риделя. Но вот, например, такой добросовестный исследователь, как Теммингк, отрицает существование подобного обычая. Не подтверждает этого и мадам Пфейффер, знаменитая путешественница, чья отвага равняется ее честности. Я склонен поддержать точку зрения двух последних и вовсе не потому, что молодые девушки плохо приняли бы такого рода презент. Мой мотив прост: где смогли бы даяки отыскать столько голов, если подобное приношение обязательно должен сделать каждый жених каждой невесте?

Шум вырывающегося из клапанов пара прервал этнографические споры. Из кочегарки показался Фрике. Лицо его так закоптилось, что парижанина трудно было бы отличить от его чернокожего друга Мажесте.

— Я справился на пять минут раньше. Отведенный мне час еще не истек, не так ли? Машина под парами. Жду ваших приказаний, капитан.

— Великолепно, друг мой. Займите свой пост. Я дам вам сигнал к отплытию.

Взяв рупор, сэр Паркер отдал приказ держать курс прямо на горы.

 

ГЛАВА 3

Царство пиратов. — Джеймс Брук — раджа Саравака. — Кровожадные бандиты и освободитель Борнео. — Как оказались здесь пятеро французов. — Похищение. — Письмо. — Таинственный советник султана Борнео. — Восстание даяков. — «Конкордия». — Молчаливый механик и слишком разговорчивый помощник капитана. — Размышления доктора Ламперьера. — Трагедия.

Между 95° и 140° восточной долготы по Гринвичскому меридиану, между четырнадцатой северной и десятой южной параллелями (территория, насчитывающая не менее пяти миллионов квадратных километров), живут диковинные хищники, настоящие амфибии, царящие на суше и на море, чья единственная забота — отнимать нажитое тяжелым трудом.

Этот океанический рай, согреваемый серебряным экваториальным солнцем, эти орошаемые благодатными тропическими ливнями изобильные, плодородные земли с буйной листвой, дивными цветами, фруктами круглый год был бы истинно богоизбранным краем, если б малайские пираты, гроза простых тружеников, не приносили сюда несчастья, разорение и смерть.

Малайцы размножаются, как насекомые. Они отважны, хитры, неутомимы, умны, глубоко порочны и не поддаются цивилизации в том смысле, какой мы вкладываем в это слово, — им ненавистен честный, каждодневный труд во имя процветания отечества.

Население больших и малых островов состоит из производителей и хищников. Первые не покладая рук работают на земле, объединяясь вокруг европейцев, которые вместе с цивилизацией несут им благосостояние; вторые (их большинство) — кочевники, бандиты, морские пираты, завладевающие львиной долей добытого тяжелым трудом.

Нет ни одного уголка в здешних краях, ни одного рифа, ни одной лагуны, где не скрывались бы морские стервятники, после набега которых от процветающего селения остается лишь груда мусора. Нападение, грабеж, пожар, убийство — так, с незначительными вариациями, представляют себе пираты свои общественные права.

Что касается их действий на море, то читатель мог познакомиться с ними в прошлых главах. Подобные набеги — увы! — нередки. Несмотря на усиленные действия правительства европейских государств и на старания местных властей, пиратство в Индийском океане процветает и в наше время. Оно словно проказа, от которой нет спасения. Сможет ли кто-нибудь приостановить разбой? Найдется ли могучая рука, чтобы задавить эту проклятую стоголовую гидру? Воцарятся ли мир и покой? Смогут ли, наконец, жить без страха мирные труженики?

То, что было до сих пор не под силу целым правительствам, почти удалось одному человеку на Борнео. Это ставший раджей Саравака и заставивший пошатнуться трон самого султана Джеймс Брук. Ах, что это за человек!

Отпрыск семьи баронета Вайнера, который при Карле II был лордом-мэром Лондона, Джеймс Брук родился в 1803 году, воевал в Индии, отличился в бою и был тяжело ранен. Здоровье не позволило ему остаться в строю, он покинул армию и отправился в Калькутту, чтобы сменить обстановку и уйти от мрачной реальности Старого Света. За время путешествия по Малайскому архипелагу в голове Брука созрел план, сделавший его знаменитым. Упразднить работорговлю, положить конец пиратству, принести туземцам цивилизацию — такова триединая цель. Если и был человек, способный реализовать ее, то это Джеймс Брук. Хладнокровный, расчетливый, отнюдь не романтик, как можно было бы подумать, приняв во внимание удивительный план, бывший офицер индийской армии нашел в Борнео землю обетованную.

Вскоре Бруку смертельно надоели бесконечные препоны правительства. К счастью, он обладал огромным состоянием. Как человек трезвый и благоразумный, Джеймс на собственные средства снарядил шхуну под названием «Роялист» и на протяжении двух лет плавал по морям и океанам, готовя свой экипаж к любым случайностям, могущим встретиться во время беспощадной борьбы.

В 1838 году Брук прибыл в Саравак, где и нашел раджу Муда-Хасима плененным восставшим народом. Английский путешественник великодушно оказал монарху помощь, благодаря его мудрым советам и успешным действиям мир и спокойствие воцарились в стране через полтора года. Тогда-то Брук и объявил всем разбойникам войну, войну, превратившую обыкновенного человека в легенду.

Он бороздил океан и, обходя берега Борнео, нападал внезапно и дерзко там, где, как считалось испокон веков, суда не могут пришвартоваться. Прикинувшись мирным торговым судном, Брук привлекал к себе внимание пиратов, позволял им подойти как можно ближе и наносил сокрушительный удар, доставляя разбойникам немалые хлопоты. А то еще симулировал серьезную аварию, делая вид, что не в состоянии сдвинуться с места. Пираты охотно поддавались на эту уловку, полагая, что судно, потерпевшее аварию, станет для них легкой добычей. Однако, как только они приближались, «Роялист» внезапно оживал и давал сокрушительный отпор, безжалостно уничтожая противника.

Слава непобедимого Брука росла день ото дня, и вскоре флаг «Роялиста» нагонял на пиратов такой ужас, какого, пожалуй, никогда не испытывали их собственные жертвы. Наконец-то на острове воцарилась нормальная жизнь. Раджа Муда-Хасим воздал своему спасителю высокие почести, отдав во владение Саравак и его окрестности и сделав англичанина раджей.

Победитель пиратов, признанный не только султаном, но и английским правительством, вступил во владение страной в 1841 году; его управление было не менее блестящим, чем морские победы. Столь же неподкупный, сколь и энергичный, Брук скоро добился небывалого процветания своей страны. С 1841 по 1851 год — за десять лет! — население Саравака выросло с одной тысячи пятисот до десяти тысяч человек.

Рассказы о необыкновенных подвигах и деяниях Брука дошли до самых отдаленных и глухих уголков этого края. Еще и сегодня даяки вспоминают раджу Саравака как освободителя, как человека, уравнявшего их в правах с малайцами, чьими рабами они были до тех пор, пока не появился в этих землях неустрашимый англичанин.

Имя Брука нагоняло страх на морских бандитов и служило защитой индо-малайскому острову. Торговец мог спокойно вести свое дело; моряк не боялся, что судно его вот-вот потопят разбойники; рабочий трудился на сурьмяных, золотых, алмазных копях; крестьянин получил в аренду землю и не боялся за завтрашний день, как раньше. Помимо сказанного, английскому радже удалось также решить, казалось бы неразрешимую, проблему налогов. Так, оброк с крестьянского хозяйства уменьшили в несколько раз, а рабочих и вовсе освободили от оброков.

Совершенно естественно, что процветание, явившееся результатом мудрой политики, породило массу завистников. Ревнители порядка, травившие австралийцев охотничьими псами и отнимавшие у китайцев опиум с помощью пушек, обвиняли европейца во всех смертных грехах, а больше всего в жестокости во время борьбы с морскими пиратами.

Брук отправился в Англию и без труда снял с себя нелепые обвинения, а затем вернулся на Борнео, где и прожил до 1856 года. После известия о поражении английской эскадры в Китае в Сараваке разразился бунт, и Брук, благодетель здешних мест, вынужден был бежать. Власть перешла к племяннику Муды-Хасима, султану Борнео.

По возвращении в Англию, пораженный лихорадкой, парализованный и без средств к существованию, Брук умер бы в нищете, если бы не его почитатели, собравшие множество подписей и накопившие сумму, позволяющую восстановить утерянное состояние.

Брук умер в 1868 году в Девоне. Он метеором пронесся по небосклону истории, доказав, как, в сущности, просто привить цивилизацию на огромных территориях, до тех пор считавшихся недоступными лучам прогресса. Его дело?.. Увы! Никто не подхватил факел из слабеющей руки умирающего. Флаг английского раджи, защитника угнетенных, не развевается больше над морем.

С 1869 по 1880 год, то есть в то самое время, когда происходят события, о которых в нашем повествовании идет речь, набеги пиратов возобновились с новой силой. Но вот что странно, малайцы, до сих пор недисциплинированные, стихийные разбойники, не ведавшие иного закона, кроме собственного каприза, стали организованнее. Можно было подумать, что у них появился руководитель. Теперь пираты имели точные сведения о том, где и когда появится тот или иной торговый корабль, пройдет наземный или речной транспорт с золотом и алмазами. Это не могло быть случайностью.

Все операции по перевозке ценных грузов держались в строжайшей тайне. Но ничего не помогало. Султан Борнео, безвыездно засевший в своем дворце, каждый день напивался пьяным и нисколько не интересовался тем, что происходит за пределами его покоев. Он с радостью переложил все государственные заботы на человека, появившегося здесь два года назад. Этому человеку с зеленым тюрбаном на голове правитель доверился целиком и безоговорочно.

Дела шли все хуже и хуже, к вящей радости разбойников. Со смерти раджи Брука каждый день становился для них праздником. Такова была ситуация в этих некогда столь благословенных землях, когда пятеро французов оказались рядом с осажденной яхтой и пришли ей на помощь.

Друзья очутились тут не случайно. Вспомним ужасную весть, полученную Пьером и Фрике, когда им все-таки удалось вернуться на Суматру; приемная дочь Андре, ради которой и копилось богатство, стала жертвой катастрофы, — Мэдж украли бывшие сообщники ее недостойного отца, те самые пираты, которые, как надеялись, давно канули в небытие.

Один из матросов с голландского судна принес как-то раз записку. Принесший послание человек некогда работал на плантациях и сохранил искреннюю привязанность к бывшим своим хозяевам. Будучи на Борнео, он случайно в присутствии некой мулатки сказал что-то о плантаторах-путешественниках. Мулатка проявила вдруг к нему необыкновенный интерес и назначила свидание на следующий день. Она доверила ему записку, умоляя доставить лично и держать все в секрете. У нее не было денег, чтобы расплатиться, и в благодарность посланец получил крошечные золотые часы изящной работы (часы принадлежали Мэдж — подарок Андре, сделанный в лучшие времена). Затем мулатка исчезла, напомнив о необходимости хранить тайну и добраться до Суматры как можно скорее.

Матрос, человек терпеливый и преданный, как может быть предан тот, в чьем сердце сохранились доброта и привязанность, решил искать корабль, идущий на Суматру. Ему без особого труда удалось найти такое судно. Он добросовестно выполнил поручение.

Записка гласила:

«Пользуюсь случаем, быть может, единственным, чтобы дать знать о себе. Меня препроводили к мадам Л… согласно письму, написанному и подписанному вами. Из Марселя я выехала с компаньонкой. По приезде на Борнео меня полностью лишили свободы, так что нет ни малейшей надежды на связь с внешним миром.

Мэдж

Бог мой! Чего от меня хотят? Я во дворце султана, в крепости. Здесь есть человек, европеец, чье пристальное внимание ужасает меня. Он хорошо знал моего отца, и тем не менее я боюсь его. Есть ли у него дурные намерения? Не знаю. Но разве меня стали бы заманивать сюда нечестным способом, если б у них не было преступных планов?

Мне сказали, что я никогда больше не должна видеть вас! Друзья мои, помогите. Помогите, если любите меня!

P. S. Этого человека называют здесь Хасаном, но мне удалось узнать его настоящее имя — Винсент Бускарен».

Имя похитителя стало откровением для Андре, — он знал Бускарена как человека, беззаветно преданного главе морских разбойников, рассеянных, но не уничтоженных капитаном Флаксаном.

Читатель имел возможность не раз убедиться в том, что наши французы были людьми дела. План возник молниеносно. Андре за бесценок продал свое хозяйство на Суматре и, получив наличными, отправился в Сингапур, где было приобретено полное обмундирование для пятерых и отличные карабины, которые англичане предпочитают всякому иному оружию.

Друзья встретились в небольшом городке на юге Борнео. Первое же путешествие во владения султана показало, что девушку голыми руками не выручить. Для начала необходимо как-то связаться с ней, а это было непросто. Пришлось хитрить, не привлекая к себе внимания, и выжидать, пока представится удобный случай.

Тем временем среди независимых даяков назревало восстание, ибо султан хотел навязать им такие повинности, каких они до сих пор не знали. Андре быстро сообразил, что ему и его товарищам представляется счастливый случай действовать. Не колеблясь ни минуты, друзья ринулись в самую гущу движения; посещая мятежные племена, они всеми средствами раздували пламя восстания.

Великолепное знание малайского языка позволило Андре возглавить восставших, бесконечно тронутых тем, что европейца волновали их проблемы, и вспоминавших о старых добрых временах героического раджи Брука.

Природная храбрость позволяла крошечным отрядам атаковать регулярные войска султана и наносить им серьезные поражения. Возвращаясь из подобного похода, подготавливающего почву для решительных действий, пятеро друзей и встретили яхту сэра Паркера.

Сэр Паркер, владелец солидного состояния, страстный яхтсмен, приехал из Англии на Борнео навестить брата, управляющего на небольшом острове. Тому, кто знает, как легки на подъем жители Соединенного Королевства, такое путешествие вовсе не покажется странным. Для англичанина этот путь — все равно что регата в Ницце, с той, быть может, разницей, что сигнальные пистолеты пришлось заменить настоящими. Яхта, умело построенная и прекрасно оборудованная для длительных путешествий, легко перенесла испытания.

«Конкордия» насчитывала сорок пять метров в длину, почти восемь — в ширину и была снабжена машиной в семьдесят две лошадиные силы. В трюме ее хранилось восемьдесят бочонков с углем. Скорость яхты достигала десяти узлов в час, а топлива расходовалось всего четыре бочонка в день. Однако владелец яхты — впрочем, дилетант в парусном плавании — использовал паровую машину лишь при полном штиле или встречном ветре. Судно почти постоянно шло под парусами и обнаруживало исключительно мореходные качества.

Сэр Паркер, как некогда и Джеймс Брук, очарованный богатством и изобилием Борнео, решил там обосноваться. Идея начать жизнь плантатора и солдата вполне соответствовала его характеру. Англичанин не чужд был авантюризма. Он плавал вдоль берегов острова, ища подходящее место. Тут-то его и настигло несчастье. Дальнейшее читателю известно…

Пиратов больше не было видно. «Конкордия» на малых парах шла вдоль берега. Управлял движением сам капитан; он стоял рядом с рулевым, постоянно сверяясь с морской картой. Глубина была не больше восьми саженей, и сэр Паркер решил пройти на расстоянии двух кабельтовых от берега и дать пушечный залп из сигнальной пушки. Пороховой дым над палубой еще не успел рассеяться, а на берегу уже показался белый флажок, вслед за которым последовал и ружейный выстрел, что несказанно обрадовало англичанина.

— Хвала Господу! — произнес он. — Наши люди живы!

Вскоре показалась большая, шедшая на приличной скорости лодка с девятью пассажирами на борту. Вновь прибывшие, спрятавшиеся в прибрежных зарослях и оттуда наблюдавшие за кровавым сражением, наконец взобрались на борт яхты, громким «ура» выказывая свою радость. Они, похоже, никак не ожидали такого исхода. Радость перемешалась с любопытством при виде тех, чья помощь и находчивость способствовали успеху дела.

Несмотря на свою чисто английскую сдержанность, сэр Паркер встретил помощника капитана жарким рукопожатием и обратился с сердечными словами к тем, кого не чаял уже увидеть в живых. Был, однако, все же некий диссонанс в общих восторженных восклицаниях и поздравлениях, механик, детина метра в два ростом, с довольно грубым, почти целиком заросшим бородой лицом и мощным, как у канадского ореха, торсом держался особняком, — он мрачно поприветствовал всех, закурил и спустился в машинное отделение.

— Наш храбрец Кеннеди не очень-то общителен, — с улыбкой заметил сэр Паркер. — Впрочем, я знаю его совсем недавно. Он на борту всего две недели. Мой механик внезапно заболел… И все же эти янки — отважные люди, хотя с виду похожи не то на лошадей, не то на крокодилов, в чем и сами охотно сознаются.

Насколько неприветлив был механик, настолько же мил оказался помощник капитана. До такой степени, что его чрезмерная вежливость становилась даже навязчивой и подозрительной. У него была странная манера коверкать английский язык; помесь итальянских и провансальских фраз до такой степени запутывала и делала бессвязной речь, что, несмотря на свою марсельскую выдержку, доктор начал терять терпение, слушая эту сборную солянку.

— Послушайте, — начал он наконец с обычной своей прямотой, — в моей стране ни для кого не составит труда изощряться в языке великого Шекспира; я, к вашему сведению, — француз, и более того — марселец. Если хотите, можно перейти на родной язык. Ведь если я не ошибаюсь, вы имели честь появиться на свет где-нибудь недалеко от…

— Синьор Пизани родом из Генуи, дорогой доктор, — прервал его сэр Паркер.

— Он такой же генуэзец, как вы или я, — запротестовал доктор. Испугавшись собственного напора, он было остановился, но потом все же добавил: — Если синьор Пизани не настоящий любитель чесночного супа, пусть меня разжалуют в санитары третьего класса.

— Это отменный моряк, — отвечал хозяин яхты. — Помощником капитана был боцман, и встреча с синьором Пизани стала для меня большой удачей.

Доктор почтительно поклонился, а так называемый генуэзец, после невыносимо долгих приветствий, отправился в свою каюту.

Вскоре Андре и морской хирург остались вдвоем. Фрике, передав бразды правления механику, поднялся на палубу. Он был весь черный и мокрый от пота.

— Уфф! — выдохнул он, присаживаясь рядом с друзьями. — Вахта закончена. Боже, Боже! Ну и занятие. Я рад, что нашлась замена. А преемничек-то у меня каков! О-ля-ля! Что за голова! Настоящий медведь! Пришел, отдавил мне все ноги и принялся за дело, не проронив и слова. Я, знаете ли, не привык к такому обращению. В былые времена ваш покорный слуга, конечно, оттаскал бы его за бороду, но теперь, став джентльменом, не могу позволить себе подобного.

— Оставь, парень! — отозвался доктор. Остроумие приемного сына явно радовало его. — Гляди-ка. — Он кивнул в сторону помощника капитана. — Наш якобы генуэзец нынче что-то уж очень печален. Кучерявые вообще таковы, — уж если веселы, так веселее не бывает, а коли загрустили, так мрачнее тучи.

— Совершенно с вами согласен, этот человек — не итальянец. Я знаю итальянский, как французский. Изучал все диалекты, включая и генуэзский. Он не так произносит некоторые слоги, что в других обстоятельствах мы бы и не заметили, но сегодня надо быть предельно осмотрительными.

— Черт побери! — сказал доктор, охваченный все возрастающим беспокойством. — Я вижу этого малого не в первый раз. Даю голову на отсечение, мы с ним уже встречались, но где?.. Синьор Пизани молод (ему лет тридцать), смуглый, волосы черные, борода клинышком, нос вздернутый, как у ищейки. Все это не так уж характерно. Так же обращают на себя внимание его светло-голубые глаза, подобное несоответствие между пигментацией кожи и цветом глаз должно было привлечь мое внимание и раньше… Ладно, поживем — увидим.

Человек, о котором так много говорили, присутствовал на обеде, устроенном капитаном в честь пассажиров «Конкордии». Главной темой разговора было, естественно, утреннее происшествие. Снова заверив французов в своей благодарности и признательности, сэр Паркер повторил, что хотел бы иметь с ними общее дело.

— Что бы ни было, господа, я с вами душой и телом, яготов любить ваших друзей и драться с вашими врагами. Вы задумали благородное дело, и мое правительство не станет осуждать меня, если мы соединим наши силы. Завтра у нас первый военный совет.

К несчастью, страшная катастрофа разрушила все планы. Ночь пятеро друзей провели в салоне, специально оборудованном для них капитаном. Прекрасно выспавшись, французы утром отправились поблагодарить гостеприимного хозяина.

Андре постучал в дверь каюты сэра Паркера и, против ожидания, не получил ответа. Он постучал сильнее — никакого отклика. Постарался открыть дверь, но тщетно, она была заперта изнутри. Серьезно обеспокоенный, молодой человек спросил слугу, видел ли он сегодня капитана. Получив отрицательный ответ, Андре обратился к помощнику капитана, поставив его в известность о странном происшествии. Теперь Пьер решил постучать в дверь каюты, да с такой силой, что стук разнесся по всей округе.

Явился матрос с топором и взломал дверь. В комнате не было ни малейших следов беспорядка, бортовой иллюминатор открыт настежь, кисейная занавеска у кровати плотно задвинута. Доктор поспешил войти первым. Он отдернул занавеску… Сэр Паркер лежал на кровати с широко открытыми глазами и с пеной у рта.

Все было кончено. Труп уже успел окоченеть.

 

ГЛАВА 4

Подозрения. — Ищи, кому выгодно. — Приспущенный флаг. — Карантин. — Что представляет собой синьор Пизани. — Хозяин знает все. — Почему яхта «Конкордия» должна была стать добычей пиратов. — Тайна раскрыта. — Убийца капитана и всего экипажа. — Приказ хозяина. — Хозяин всюду. — Чудесная неуязвимость. — Неприятные четверть часа. — Набоб или бандит. — Раджа Брук ошибся. — Король ночи.

Хотя французы уже успели привыкнуть к смерти, они все же не могли несколько минут оправиться от потрясения. Почему этот благородный и могучий человек, стойко выдержавший все невзгоды, наконец, милейший и воспитаннейший джентльмен превратился в холодный, окоченевший труп?!

Сэр Паркер вошел в жизнь наших друзей в обстоятельствах исключительно драматичных. Общая опасность, совместная борьба с кровожадными пиратами сблизила их. Отважная пятерка считала англичанина своим другом.

Несмотря на очевидность происшедшего, друзья все еще не в состоянии были поверить своим глазам. Кошмарная реальность не укладывалась в голове.

— Доктор, — потерянным голосом спросил Андре, — неужели ничего нельзя сделать? Он мертв, не так ли?

Старый морской хирург опытной рукой прощупал безжизненное тело сэра Паркера. Внимательно выслушав грудную клетку, приложив ухо к сердцу, детально изучив глазные белки, он отошел от кровати и безнадежно махнул головой.

— Ничего не поделаешь! — проговорил Ламперьер. — Медицина бессильна. Сэр Паркер мертв уже часа четыре.

Андре, Фрике и Пьер одновременно обнажили головы и молча встали у изголовья умершего. Помощник же капитана рыдал, стенал и чуть ли не бился в истерике, всячески демонстрируя, что эта потеря для него невосполнима, что в лице сэра Паркера он потерял единственную опору, своего благодетеля, едва ли не родного отца. Его выкрики странно было слышать в тишине каюты, на фоне благоговейного молчания французов. Затем помощник стремительно вышел, будто не мог долее видеть труп своего бывшего капитана, и принялся нервно ходить вдоль палубы.

— Надо заметить, — медленно проговорил доктор, — что несчастный очень страдал, минут пять, не меньше. Это не кровоизлияние, могу поклясться. Быть может, при вскрытии черепа по мозговой оболочке мы бы и смогли установить следы удушья, но у меня нет достаточной квалификации для подобного дела. Да и к чему все это?.. И тем не менее вскрытие помогло бы ответить на вопрос, стал ли сэр Паркер жертвой убийцы…

— Убийцы? — вскричал Андре.

— А почему бы и нет? Я ищу гипотезу. Если это не патология, то, возможно, отравление… Не забывайте, что мы находимся в краю самых изощренных и сильнодействующих ядов.

— Но я не вижу среди членов экипажа никого, кому смерть несчастного сэра Паркера принесла бы пользу.

— Мы ведь никого здесь не знаем. Да и сам сэр Паркер многих узнал совсем недавно. Эта яхта — завидная добыча для негодяев.

— Мы готовы защищать ее как от внешних, так и от внутренних врагов.

— Кто знает! Быть может, именно этим нам и суждено заняться.

— Доктор, вы меня пугаете. Пожалуй, впервые за всю мою жизнь я боюсь чего-то. Наши жизни нам не принадлежат. Если вы полагаете, что здесь было совершено преступление, то как объяснить, что дверь заперта изнутри и нет ни малейших следов борьбы…

— А настежь открытый иллюминатор? Какой-нибудь тщедушный человечек вроде помощника капитана преспокойно может пролезть в это отверстие, — тихо проговорил Фрике.

— Вот о чем я и боялся заговорить, друзья мои, — отвечал доктор. — Поверьте моим предчувствиям, что чем дольше мы пробудем здесь, тем в большей опасности можем оказаться. Необходимо скорее покинуть яхту и высадиться на берег. А пока пусть никто из вас не берет в рот ни крошки съестного, ни глотка воды. Что же касается умершего, то внутренний голос говорит мне: будущее откроет нам тайну его гибели и, быть может, нам удастся отомстить убийце сэра Паркера.

Не сказав более ни слова, пятеро мужчин вернулись в салон, собрали вещи и направились просить у синьора Пизани немедленно высадить их на берег. Внезапное решение вызвало у новоиспеченного капитана удивление, которое он даже не счел нужным скрывать.

— Даже и не думайте, господа. Для вас здесь ничего не изменилось. Я буду счастлив продолжить дело нашего несчастного капитана. Нам известно, каковы были его намерения. Мы все очень обязаны вам… Вы не можете покинуть нас просто так. Вслед за моим благодетелем я говорю: ваши враги — это и наши враги.

Андре мгновенно остановил эти словоизлияния бывшего помощника капитана:

— Мы признательны вам и за выказанное гостеприимство, и за предложенную помощь, но тем не менее в данных обстоятельствах не следует забывать, что у сэра Паркера есть наследники. Яхта, которой вы всего лишь управляете, по закону принадлежит его брату. И нам кажется, что, мягко говоря, неэтично распоряжаться чужой собственностью. Соблаговолите организовать высадку. Мы найдем на берегу проводника, который доведет нас до голландских владений.

Синьор Пизани не сдавался, он по-прежнему старался переспорить французов, желая задержать их на борту. Понадобились общие усилия (возможно, — кто знает? — аргументом послужило внушительное вооружение), чтобы итальянец наконец согласился. Друзья заняли места в лодке, и двое даяков начали грести к берегу.

Прошла неделя, и «Конкордия» с приспущенным флагом и желтой эмблемой на мачте, означавшей, что на борту заразная болезнь, бросила якорь в виду острова Борнео.

Множество малайских лодчонок, обычно кружащих возле остановившихся здесь судов, завидев зловещую эмблему карантина, поспешно отходили подальше от судна, мало заботясь о том, чтобы установить связь с зараженным экипажем. Надо сказать, не только малайцы, но и представители местных властей не спешили вступать в контакт с «Конкордией».

Всяческие сношения с зараженными строго-настрого запрещены. Нарушителя ждут суровые меры. Яхта получит свежие продукты, общение будет происходить по понтону, как предписано инструкцией. Скоро ночь, одна из бесконечных экваториальных ночей — душных и темных настолько, что кажется, будто весь мир укутан в черный бархат.

Несмотря на категорический запрет санитарных служб, — запрет, который европейские советники умеют заставить уважать даже султана, — большая лодка с несколькими малайцами на борту покинула рейд и приблизилась к яхте, словно уснувшей на неподвижных волнах. Хотя не видно было ни зги, малайцы будто инстинктивно чувствовали, как именно расположена «Конкордия». Послышался свист. Затем, обменявшись на первый взгляд ничего не значащими словами, которые, вне всякого сомнения, служили паролем, с яхты сбросили трап. Один из тех, кто правил лодкой, поднялся на борт, и человек, чей характерный акцент выдавал синьора Пизани, подал ему руку.

— Хозяин с тобой? — спросил он обеспокоенно.

— Быть может… — уклончиво отвечал незнакомец. — Хозяин везде, он слышит и видит все… Его приказания исполнены?

— Да, однако не обошлось без трудностей. В последний момент на борту появились пятеро ненормальных. Сущие дьяволы. Они перебили добрую четверть наших людей.

— Какое имеет значение, сколько народу погибло? Ты сделал свое дело. Рассказывай, но будь краток. Хозяин хочет знать все.

— Засада была подготовлена. Наши малайцы ждали, рассеявшись вдоль берега. Они заманили яхту на мель и собирались захватить ее. К этому времени я устроил так, что на борту не осталось угля. Мне удалось убедить капитана отослать на берег большинство матросов, якобы для того, чтобы собрать дров. После долгих колебаний он все-таки согласился, и с ним осталось всего пять человек. Все шло прекрасно. Наши пошли на абордаж, но вдруг откуда ни возьмись появились пятеро французов, вооруженные до зубов. Должен признать, что бьют они без промаха, да и сила у каждого как у троих, самые крепкие из наших не смогли устоять. Словом, французы отбили атаку.

— Впятером? — недоверчиво спросил незнакомец.

— Ты бы посмотрел на них! Они стоили целого полка. Им удавалось все: и борьба, и тушение пожара, и парусный маневр… Они даже машину смогли завести. Я видел все это с берега, и мне, признаюсь, стало не по себе. Малайцы отступили, и мы вынуждены были вернуться на борт, чтобы избежать подозрений. Так как у меня было четкое задание завладеть яхтой, я решил действовать энергично и быстро. Словом, сэр Паркер умер в ту же ночь…

— Ты убил его?

— В таких вещах не признаются, даже лучшим друзьям. Короче, он умер. Это главное.

— Хорошо!

— Я принял командование по всем правилам и повел яхту в прибрежные воды.

— А экипаж?

— Разве ты не заметил желтый флажок?

— Да. Это означает, что на яхте карантин.

— На борту желтая лихорадка.

— Желтая лихорадка?

— Или другая смертельная болезнь… какая разница.

— Не понимаю.

— Ты не слишком понятлив.

— Говори, я здесь представляю хозяина.

— Не кажется ли тебе, что ты выбрал не очень подходящий тон? Мне это может не понравиться.

— Повторяю, будь краток. Я должен вернуться через час.

— Как помнится, захват яхты малайцами имел целью отвести подозрения от истинных руководителей этого дела. Важно, чтобы власти не узнали, что корабль попал во владения европейцев. Все было бы нормально, если бы операция удалась. Английский экипаж целиком перерезали бы, за исключением помощника капитана и механика. Мы бы сформировали из малайцев новый экипаж, подходящий для дальнейших действий, и преспокойно бы занимались своим делом на судне, которое нам ничего не стоило. Но атаку отбили, сэр Паркер умер, нужно было чтоб матросы экипажа исчезли один за другим… Так что на борту свирепствует желтая лихорадка, и, честное слово, все, кроме Джима Кеннеди и меня, мертвы. Двое последних, необходимых нам для безопасных маневров, отдали Богу душу сразу после того, как выполнили свои функции.

— Они умерли так же, как и сэр Паркер…

— Конечно.

— И французы, естественно, тоже.

— Увы! Нет.

— Черт побери! Ты упустил их! Они должны умереть. Этого требует наша безопасность.

— Невозможно!

— Почему?

— Потому, что они, вероятно, уже давно под защитой голландских властей. Впрочем, лишняя предосторожность, — эти парни способны постоять за себя сами.

— Следовало схватить их во что бы то ни стало.

— О! Нам это было не под силу… Пришлось высадить их прежде, чем они успели попробовать мое лекарство.

— Ладно! Эти французы обречены. Они умрут.

— Это все, что ты хотел сказать?

— Нет. У меня для тебя секретные распоряжения. Пойдем в твою каюту. Там поговорим… О моих спутниках не беспокойся. Это — твой новый экипаж. Шестьдесят отъявленных мерзавцев, с которыми при желании можно захватить хоть весь остров. Думаю, они уже на борту.

В роскошно обставленной столовой горела лампа. Дальше располагалась спальня, принадлежавшая еще недавно несчастному сэру Паркеру. Синьор Пизани, усевшись на диван, над которым красовалась богатая коллекция холодного и огнестрельного оружия, жестом предложил гостю сесть рядом.

Незнакомец (мужчина приблизительно тридцати пяти лет, среднего роста, но хорошо сложенный) был одет как европеец, хотя фигура, лицо и характерная мимика выдавали в нем малайца. Не чистокровного, а одного из тех, в ком причудливо соединились две крови, придав им силу и ум белого, хитрость, коварство и дикие инстинкты азиата. Его чистый и правильный английский еще более оттенял ломаную речь итальянца. Незнакомец то и дело вскидывал на капитана черные глаза, отчего тому, казалось, становилось не по себе.

— Вот приказ хозяина, — начал он сразу, вынимая из кармана желтоватый листок бумаги и разворачивая его на столе.

Синьор Пизани взглянул на надпись, и лицо его изобразило гримасу недовольства. Надпись, начертанная на листке, была предельно лаконична: «Капитан «Морского короля»…»

— Что означает «Морской король»?

— Таково новое название судна. Вряд ли прилично сохранять за ним название «Конкордия», если принять во внимание его нынешнее назначение. Это производило бы странное впечатление.

— «Капитан «Морского короля» должен в два часа утра отправиться на остров Баламбанган и курсировать вдоль берега в ожидании дальнейших указаний». И это все? — спросил синьор Пизани.

— Все, — холодно ответил метис.

— Кто даст мне эти… указания?

— Я.

— У тебя есть такие полномочия?

— Увидишь. А пока подчиняйся.

Мимолетный румянец, вспыхнув на лице итальянца, тут же уступил место мертвенной бледности.

— Кто здесь командует? — спросил он дрогнувшим голосом.

— Капитан, — хладнокровно отвечал метис.

— А капитан — это я.

— Только в том случае, если будешь послушен, если будешь действовать, не обсуждая, и смотреть, не видя. В противном случае…

— В противном случае?..

— В противном случае придется вернуться туда, откуда ты появился…

— Бред. Послушай меня внимательно. Я уже по горло сыт рабством. Я хочу быть свободным! Судно будет готово к отплытию через час, но мы пойдем туда, куда захочу я! Мною слишком дорого заплачено за право владеть этой яхтой, хотя пролитая кровь и не очень-то тревожит мою грешную душу. Здесь на борту — миллион, миллион золотом, — карманные денежки бывшего капитана. Поделимся по-братски… Если согласен, я высажу тебя на берег.

— А если откажусь?..

— Я прострелю тебе голову! — выхватив револьвер, вскричал синьор Пизани.

— Исключено! — послышался насмешливый голос.

Дверь спальни отворилась, и на пороге появился человек среднего роста, со сверкающими глазами на невероятно бледном лице, с иссиня-черными волосами и бородой. Особенно же обращал на себя внимание зеленый тюрбан на его голове.

— Хозяин повсюду! Хозяин все видит! — вдохновенно проговорил метис, который и бровью не повел под дулом револьвера.

Пизани понял, что проиграл, но он был решительным человеком и, ни секунды не колеблясь, выстрелил в метиса, — пуля разнесла ему череп, мозги забрызгали стены и покрывало. Пока тело сползало вниз по дивану, убийца направил револьвер на человека в зеленом тюрбане и выстрелил прямо в грудь.

— Наконец-то моя цепь разрублена! — проговорил он тоном победителя.

— Пока нет! — ответил незнакомец, чье лицо, еще более бледное, чем в момент появления, показалось из облака порохового дыма.

Потрясенный Пизани, преодолевая страх, все же попытался выстрелить в третий раз, но не успел; неуязвимый гость молнией кинулся к дивану и мертвой хваткой сжал руку, державшую револьвер. Итальянцу пришлось отступить перед явно превосходящим его во всех отношениях противником.

— Дурак! Стрелять надо в голову. Эта шутка будет тебе дорого стоить.

Выстрелы привлекли внимание экипажа, и несколько человек появились у двери. Среди них выделялся огромным ростом механик-американец.

— Джим! — обратился к нему незнакомец.

— Я здесь, хозяин! — ответил тот с уважением, которое странно контрастировало с его обычной суровостью.

— Возьми-ка этого джентльмена. Свяжи его, но так, чтобы был цел и невредим… Чудесно! Теперь положи на диван и возвращайся к своим обязанностям.

— Есть, хозяин.

— Когда машина будет готова?

— Через четверть часа, хозяин. Топка уже зажжена.

— У тебя достаточно дров, чтобы эта посудина дошла без угля до Баламбангана?

— Да, хозяин.

— Хорошо. Скажешь мне, когда будешь готов.

— Есть, хозяин.

Механик собрался было уходить, но незнакомец жестом остановил его, пригласив войти в спальню, посреди которой стоял большой сундук, полный золотых монет.

Джим, держа в руке свою фуражку, молча стоял над сундуком, не в силах отвести взора от золота.

— Можешь взять!

— Хозяин!..

— Поторопись! Набери полную каскетку, и дело с концом. Позови боцмана, пусть он оттащит сундук на палубу и разделит содержимое поровну между всеми, кто есть на борту.

Покончив с этим, незнакомец остался наедине со связанным по рукам и ногам незадачливым синьором Пизани.

— Теперь мы вдвоем, милейший… Вы многим мне обязаны, не так ли? Бесполезно напоминать, что я снял вас с якорной цепи (помнится, она сильно сжимала вам горло). К чему говорить, что благодаря мне вы стали бы богатым, как набоб, и могущественным, как султан. От вас требовалось лишь подчинение, лишь безоговорочная поддержка в момент, после которого каждый из нас пошел бы своей дорогой и смог бы насладиться всеми радостями жизни… Разве я нарушал когда-либо свои обязанности? Разве забирал себе слишком много, когда выпадал случай хорошенько поживиться? Разве сегодня вы не богаты? Разве завтра вас не ожидало могущество? И разве не умел я уберегать своих друзей от опасности? А это, скажу откровенно, порой стоило очень и очень недешево. С вашей почтенной внешностью можно было спокойно и достойно жить в том обществе, из которого нынче мы сосем кровь. Разве вы, грязные малайцы, не стали настоящими джентльменами?.. Но не забывайте, что всем руковожу один я, я — хозяин, я — король ночи!

Раджа Брук сумел получить княжество, объявив войну малайским пиратам. Простак! Когда он добился мира в архипелаге, ему, словно кость, бросили Саравак. К счастью, англичанин ошибся. Он не знал, что в душе каждого малайца дремлет разбойник, и вместо того, чтобы бороться с ними не на жизнь, а на смерть, их нужно объединить.

Человек, который сможет держать в повиновении этих негодяев, будет могущественнее самого султана. Наступит день, он станет богом, он будет управлять морскими пиратами, как некогда цезари управляли Римской империей. Час этот близок. Скоро король морей станет султаном Борнео.

Пизани, я сохраню за тобой имя, под которым сделал из тебя человека. Пизани, ты прощен. Помни, что говорил Идрис,— я везде, я все вижу и все слышу. Вот приказ: ты должен отплыть. А когда запасешься углем, откроешь конверт. Не буду ничего обещать, но и угрожать тоже не буду. Подчиняйся мне.

Незнакомец снял со стены кинжал, разрезал веревки, связывавшие капитана, открыл дверь спальни и исчез. Пизани с трудом поднялся, шатаясь, словно пьяный. Стук в дверь вернул его к реальности.

— Войдите! — глухо отозвался он.

На пороге появился Джим Кеннеди.

— В чем дело, Джим?

— Капитан… машина… можно заводить…

— Заводите.

Джим Кеннеди вышел, спрашивая себя, не приснилось ли ему все происшедшее? Пизани медленно прошел через столовую и заглянул в спальню. Комната была пуста.

 

ГЛАВА 5

Фрике и Пьер становятся полиглотами. — Изготовление патронов. — Деревня. — Возвращение партизан. — Зловещие трофеи. — Священное дерево. — Спроси оракула [196]Оракул — человек, все суждения которого признаются непреложной истиной, откровением.
.— Не стоит приносить в жертву человека, если его можно заменить кабаном. — Меткий стрелок. — Пленники. — Тумонгон-Унопати. — Малайские пушки. — Легенда о слоне и дикобразе. — Всесокрушающие пули.

— Ну, Пьер, как тебе наши милые и гостеприимные хозяева? Взгляни на Мажесте, он чувствует себя словно рыба в воде, особенно с тех пор, как стал любимчиком даяков. В этой деревне его любят все: старики и дети, женщины и мужчины… Что ты думаешь о здешней жизни?

— Наше теперешнее положение можно сравнить лишь с жизнью матроса, сошедшего на берег после трехлетнего плавания.

— И то правда! Раньше я и представить себе не мог что посреди леса, в каком-то затерянном краю, можно так чудесно проводить время.

— Да уж. Но милые даяки, гостеприимные и доброжелательные по отношению к друзьям, пожалуй, ни секунды не помедлят, если придется разрубить пополам какого-нибудь малайского бандита.

— Они верные, смелые, преданные. Господин Андре сформировал отличный корпус. К нам все время прибывают и прибывают новички. Дня не проходит, чтобы кто-то не явился с вестью, что они только и ждут сигнала.

— Если так и дальше пойдет, недели через две вспыхнет восстание… Послушай! А где же господин Андре?

— В большой хижине. У них там военный совет с Тумонгон-Унопати…

— Знаешь, ты с каждым днем удивляешь меня все больше!

— Чем это? — улыбаясь, спросил Фрике.

— Общаясь с даяками, ты уже не только понимаешь их, но и можешь говорить на местном наречии.

— Нет занятия приятнее, чем с утра до вечера упражняться в произношении. Постепенно, сам того не замечая, все чаще и чаще переходишь с французского на язык даяков.

— Это точно. Я тоже начинаю понимать, что говорится вокруг. Впрочем, хватит болтать. Пора приниматься за дело. Займемся нашим арсеналом…

Закончив разговор, Пьер принялся, напевая вполголоса матросскую песенку, перезаряжать оружие. Он работал с необыкновенной тщательностью и усердием, свойственными, наверное, только матросам. Старательно засыпал порох, точно отмеряя необходимое количество и ворча на Фрике:

— Послушай! Я ведь говорил, не болтай без умолку, а лучше следи за тем, что делаешь. У меня уже все готово, а ты все еще возишься.

Устройство, над которым трудился Фрике, было предельно просто: бамбуковый вертикальный цилиндр высотой в один метр и диаметром в пятнадцать сантиметров с поршнем внутри, в нижней части цилиндра глиняная трубка в виде сопла три фута длиной. Вот и все. Но бедняга Фрике, обливаясь потом, мудрил над аппаратом.

— Наконец-то! Готово. Теперь пора, — произнес он, притащив железный котелок с расплавленным металлом. — Ничего не стоит отлить три сотни пуль. Мы заполним наши патронташи в два счета. Даже запаса не понадобится.

— Гениальная выдумка! Эти патроны нам здорово послужат… Послушай, держу пари, что наши друзья отправились на охоту и принесут малайские головы.

Друзья не ошиблись. Радостными криками встретила деревня группу даяков, показавшихся на поляне, посреди которой и раскинулась Котта — укрепленное поселение. Туземцы построили великолепную крепость: разбить ее могла лишь пушка. Представьте себе, читатель, высокий частокол, сложенный из бревен железного дерева длиной приблизительно метров в десять, глубоко вкопанный в землю и с внутренней стороны укрепленный вторым рядом бревен длиной метра в четыре. Даже пожар не мог справиться с неприступной изгородью. В ней были просверлены бойницы, возле каждой висели заранее приготовленные арбалеты и сарбаканы с отравленными стрелами.

Рядом с высокими бревнами возвышались колья, увенчанные выточенными из дерева фигурами птиц-носорогов. В клюве у птиц виднелись человеческие головы, одни абсолютно разложившиеся, другие высохшие, словно мумии. У каждого зловещего трофея вместо глаз были вставлены белые, закрученные спиралью раковины.

Внутри цитадели ее защитники воздвигли причудливо вырезанных идолов. Сложность орнамента говорила скорее об усердии его создателей, чем об их художественном вкусе. В самом центре, окруженном частоколом и оградой из идолов, на пятиметровых сваях возвышались хижины соединенные между собой дощатыми переходами. Независимые даяки с острова Борнео в этом смысле были похожи на всех жителей Океании, жилища которых всегда приподняты над землей.

Внизу шлепали по грязи, переругивались, пищали, блеяли, шипели домашние животные и птицы; козы, буйволы, куры, собаки, кошки, свиньи кишмя кишели в этом болоте, великолепно плодясь и размножаясь. В случае осады они становились ценным подспорьем, составляя вместе с запасаемым в изобилии рисом рацион жителей крепости.

Всюду росли высокие фруктовые деревья. Кроны их смыкались в вышине и образовывали живой покров, приносивший вкусные, ароматные плоды: кокосы, бананы, цитрусовые, саго, гарцинии, хлебные деревья…

Пьер и Фрике, оставив на минутку свою работу, направились к маленькой потайной дверце, что служила входом пришедшим в крепость.

Прибывшие шагали по деревне с видом триумфаторов, и на всем их пути мужчины, женщины и даже маленькие дети что есть мочи кричали «Нгаяус!». Их было человек двадцать, вооруженных острыми пиками, бамбуковыми прутьями и саблями, с помощью которых эти молодцы с одного маху сносили головы врагам.

По случаю торжественного прибытия победители украсили свои костюмы с неимоверной пышностью: у одних шея и грудь были сплошь покрыты ожерельями из стекляшек; у других — из раковин, тигриных или медвежьих зубов; на ногах по колено и на руках по локоть — яркие медные браслеты. Некоторые надели на руку всего лишь один браслет, искусно сделанный из белой раковины и представлявший для дикарей неописуемую ценность. Так некоторые из наших модниц, якобы свысока смотрящих на суету вокруг драгоценностей и туалетов, однажды вдруг появляются в обществе в бриллиантовом колье стоимостью в целое состояние. Мочки ушей украшались латунными кольцами. На головах — колпаки из ярко красной ткани, с прикрепленными к ней стекляшками, перламутром, латунными бляшками и красивыми перьями. В остальном костюмы ограничивались ситцевым лоскутком, закрывавшим бедра и лишь едва скрывавшим наготу. У всех на шеях позвякивали массивные колье из человеческих зубов, что являлось здесь знаком отличия.

— Нгаяус!.. Нгаяус!.. — кричали встречавшие и стучали по барабанам в такт шагам триумфаторов.

Нгаяус — это небольшие отряды по пять — десять, в крайнем случае пятнадцать человек, ведущие партизанскую войну. Вольные стрелки здешних непроходимых лесов примерно на неделю покидают деревню; нападая на уединенные поселения, они уничтожают урожай, сжигают жилища, отрубают головы мужчинам и уводят в рабство женщин и детей.

Это вовсе не бандиты, как можно подумать. Наоборот, они свято чтут закон и нападают лишь на те племена, с которыми враждуют. Здесь нет места грабежу и мародерству. Единственное, что приносят воины домой после таких походов, — это победа. Обычно подобные набеги туземцы предпринимают с целью кровной мести. Быть может, это лучше и честнее, чем войны цивилизованных людей, опустошающие целые государства, уничтожающие целые народы?

Походы, которым в этих местах дали название «сарах», очень популярны среди даяков, и каждый воин не мыслит себе возвращение с позором. Только победа, только триумф!

Похоже, что на сей раз сарах оказался удачным. Маленькие плетеные корзинки, служившие даякам для переноски отрубленных голов, оставляли за собой красные кровавые следы на траве. Возвращение воинов стало настоящим праздником. Навстречу вышел базир — шаман племени, он мерно бил в барабан, ведя за собой десятерых баядерок, облаченных в богато украшенные жемчугом и золотом одежды. Каждая выкрикивала что-то невнятное, толпившиеся тут же животные блеяли и ревели в ответ, так что какофония получилась ужасная.

В знак особого внимания кортеж направился к хижине, в которой устроились пятеро гостей, и французы с ужасом увидели четырех рабов, связанных по рукам и ногам, едва способных передвигаться.

Невдалеке росло высокое хвойное дерево, считавшееся здесь священным. Дикари поклонялись ему, словно оракулу. Жертвоприношение этому дереву — первое, что делалось по возвращении из похода. Но прежде надо было пустить стрелу в ощетинившуюся, словно дикобраз, хвою. Тому, кто промахнется, грозило разорение, а то и потеря головы. Удачливого же стрелка, напротив, ожидали почести и всеобщее признание. Он становился богатым, могущественным, а дом его кишел отрубленными головами.

На сей раз жертвами должны были стать четыре пленника. Андре и его друзей мутило при одной мысли об этом. Молодой человек хотел вмешаться и попросить, чтобы рабам сохранили жизнь, но его остановил базир, повелительным жестом приказавший всем замолчать. Он произнес нечто вроде заклинания, подал знак европейцам, чтоб те взяли карабины и стреляли в хвойную купу.

Попасть в такую цель — игрушки для истинного стрелка. Цель была повержена ко всеобщему ликованию. Четверых несчастных поставили у подножия дерева, а рядом положили четырех кабанов. Из строя вышли четверо воинов с саблями. Базир поднял руку. Клинки взвились и в мгновение ока обрушились на связанных животных.

Кровь брызнула и полилась рекой, пропитывая землю вокруг священного дерева. Европейцы обрадовались тому, что страшная церемония окончилась довольно мирно, и кинулись развязывать ошалевших рабов, которым, кажется, до сих пор не верилось, что их головы еще на плечах.

Четверо малайцев с раскосыми глазами и желтыми, неприятными лицами озирались вокруг, словно загнанные в западню зверьки, и не могли понять, чем объяснить неожиданное великодушие. Базир снизошел до того, что решил растолковать им происшедшее: белые умолили оракула, и в этом вся причина.

— Я благодарю тебя, базир, — сказал Андре, понявший все, о чем говорил шаман. — Тебе, очевидно, неизвестно, что мы никогда не убиваем пленных.

— Но ведь их проще убить, когда они безоружны, чем когда вооружены и могут защищаться.

— Наверное, ты прав, но это не в наших правилах. Люди моей расы так не поступают.

— Дело твое, — заключил озадаченный подобными доводами базир.

Когда все закончилось, по кругу пустили котелок с рисовой водкой. Все жители деревни, стар и мал, пили без ограничений. Легко представить себе, каков был результат. Когда все опьянели, воины открыли корзины и достали оттуда отрубленные головы. Они плевали в искаженные гримасами ужаса и боли лица, а затем швыряли свои трофеи к подножию священного дерева. Следившие за этим женщины и дети, обычно такие спокойные, смотрели на происходящее с достаточно свирепым выражением лиц.

Затем, вставив в глазницы спиралеобразные раковины, головы подвесили за волосы на ветви дерева. Наконец церемония завершилась. Еле живые от отвращения, европейцы вернулись к себе. В этот момент один из воинов подошел к Андре и позвал его к Тумонгон-Унопати, тот срочно хотел о чем-то поговорить.

Тумонгон-Унопати — вождь, предводитель гарнизона крепости. Он стоял во главе сараха в последнем походе и должен был отчитаться перед своим белым другом. Унопати, казалось, был чем-то озабочен. После предусмотренных этикетом приветствий и теплого рукопожатия Андре решился прервать затянувшееся молчание.

— Ты — настоящий воин, и твои даяки — молодцы.

— Белые тоже храбрые, — с достоинством ответил Тумонгон-Унопати. — Но наши враги хорошо вооружены, у них есть ружья величиной со взрослого мужчину. — Андре улыбнулся, но вождь продолжал: — Да-да, они гремят, точно гром небесный, а их пули величиной с кулак.

— Да, я знаю, — рассмеялся Андре, — это называется пушки. Но, уверяю тебя, мы справимся.

— Ошибаешься, мой бледнолицый друг. Смотри!

С этими словами вождь достал из своей корзины круглое ядро весом не менее двух кило и протянул его своему собеседнику.

— Я видел, — продолжал он, — командира солдат султана. Он показывал мне свой лагерь. Меня принимали с почестями. Он позвал солдат и приказал стрелять из пушки. Она весит столько, что десять дюжих молодцов не могли сдвинуть ее с места. Залп был ужасен, я думал, что мои уши никогда уже больше не услышат лепетания ребенка. Потом командир сказал. «Тумонгон-Унопати, ты видишь мощь моей армии, возьми этот кусок железа, покажи своим воинам и скажи, что они не могут ничего сделать против меня». Я опасаюсь за своих людей, которых мои бледнолицые друзья хотят послать под огонь султанского воинства. Что с нами станет?

— Успокойся, Унопати. Я сейчас же докажу тебе, что наша армия не слабее армии султана. Пойдем!

Приведя дикаря в свою хижину, Андре открыл спрятанный под обрывком кожи маленький ящичек; внутри ящичек был обит медью, а крышка крепилась на каучуковой прокладке, что делало его абсолютно непроницаемым. Внутри находилась приблизительно тысяча цилиндрических пуль, покрытых слоем сурика. Взяв одну из них, Андре подозвал Пьера и попросил его наполнить пулю порохом.

Когда все было сделано, Андре зарядил карабин.

— Ты полагаешь, что командиру малайцев под силу пробить своими пушками железное дерево?

— Нет, — отвечал даяк, — воинам султана это не под силу.

— Хорошо! Ты, стало быть, считаешь, что частокол, окружающий крепость, непроницаем для орудий. Я же обещаю, что пробью его с первого же удара.

— Вот этим оружием толщиною с палец?

— Да.

Тумонгон недоверчиво улыбнулся.

— Скажи, когда лес погружается в ночь, когда обезьяны-ревуны оглушительно кричат во тьме, когда птицы гомоном своим заглушают гром небес, испытываешь ли ты чувство страха? — продолжал Андре.

— Нет. Даже малые дети не боятся этих звуков.

— А когда ты слышишь шуршание змей в траве…

— Я боюсь и ищу глазами место, где притаилась ядовитая гадина.

— Хорошо. То, что показал тебе командир малайских солдат, — это всего лишь крик обезьян-ревунов или ночной гомон птиц. Послушай же теперь шуршание ядовитой змеи.

Сказав это, Андре вскинул карабин и выстрелил, почти не целясь. Раздался пронзительный звук, затем свист. Пуля попала в столб приблизительно на высоте одного метра от земли, и он тут же рухнул, разлетевшись в щепу.

Ошарашенный даяк не верил своим глазам. Он глядел на упавший столб и не мог произнести ни слова.

— Хочешь, чтобы я и мои друзья сделали в частоколе бреши, сквозь которые смогут пройти сразу десять человек?

— Нет, мой бледнолицый друг, я верю тебе. Мы победим врага. А теперь послушай меня. Много лет назад из-за моря пришел слон, чтобы объявить войну животным острова. Чтобы доказать им, насколько он силен и могуч, и чтобы напугать их заранее, он послал впереди себя гонца, который нес слоновый клык. При виде огромного клыка животных и впрямь обуял ужас. «Ах, до чего же силен слон!» — думали они. Но тут появился дикобраз. Он велел животным принять вызов слона и послать врагу одну из его колючек, чтобы тот призадумался, какой силой должен обладать зверь, покрытый такими колючками. Слон попался на удочку и с позором повернул назад, не решившись напасть.

— Мудрая притча, но что ты хочешь делать?

— Я полагаю, нужно послать командиру малайцев гонца с разрушительной пулей.

— Сомневаюсь, что она произведет на него то же впечатление, что игла дикобраза на слона. По-моему, лучше будет послать ему кусок дерева, разбитого этой пулей. Четверо пленных малайцев были свидетелями происшедшего. Думаю, они с радостью отправятся к своим и расскажут об увиденном. Кто знает, быть может, узнав, что их здесь ожидает, воины султана откажутся от похода, который не принесет им ни победы, ни пользы.

 

ГЛАВА 6

Государство султана Борнео. — Индо-малайский остров. — Почему грустил Тумонгон-Унопати. — Гибель и погребение собаки. — Легенда о Патти-Палангкенг. — Пантах. — Зловещие предзнаменования. — Золотоискатели Борнео. — Бурная ночь. — Фрике выходит на прогулку. — Парижанин не уступит героям Майн Рида и Купера. — Запах бетеля. — Засада. — Тревога! — Плен.

Узнав о коварном похищении своей приемной дочери, Андре Бреванн и не подумал обратиться за помощью к представителям европейской цивилизации в Борнео. Ему слишком хорошо была известна та медлительность, с которой действуют местные власти, вместо оружия предпочитающие дипломатические переговоры.

Если бы Андре был голландцем или англичанином, он смог бы предупредить свое правительство о предпринимаемых им и его друзьями действиях. Но англичане находились лишь на подступах к малайскому острову, а после смерти Брука их власть здесь стала намного слабее. Что же касается голландцев, то они, рассеянные по обширной территории своих владений, и так достаточно уже сделали для поддержания престижа собственного флага.

Нечего было и думать о том, чтобы получить разрешение пересечь с оружием в руках голландские земли. Никого не интересовали истинные причины, побудившие отважную пятерку вступить в неслыханную схватку. А посему решение приняли не раздумывая и не колеблясь: друзья не будут ни у кого спрашивать дозволения и ни к кому не обратятся за помощью. Отряд пойдет вперед, через неведомые земли, пользуясь внутренними разногласиями и междоусобицами, и нападет на султана с тыла, откуда он вовсе не ожидает опасности. Вероятно, тому, кто не знаком с образом жизни сатрапов и с их взаимоотношениями с собственными народами, этот проект покажется безумным и невыполнимым. Тем не менее сея в народе вражду и ненависть друг к другу и порождая тем самым склонность к бунту, деспот сам же раскачивает свой трон; сегодня он — могущественный монарх, а завтра может быть свергнут, сметен народным восстанием.

Андре и его друзьям во многом помогала еще жившая в народе легенда о радже Бруке. Они так же, как и легендарный англичанин, помогали слабым и боролись против малайских пиратов: светлая кожа необыкновенно поднимала их престиж. Туземцы относились к французам с той преданностью, какая отличает лишь дикарей.

Султанат Борнео раскинулся на северо-западе острова, между 7° и 2° северной широты. Ему принадлежало пятьсот километров побережья, омываемого Южно-Китайским морем, между мысами Торонг на северо-востоке и Датук на юго-западе. От голландских владений королевство отделяла гряда гор Батан-Лупар. Султан считался также сюзереном Сибокко и Нандигара, правда, этот сюзеренитет было скорее номинальным. Несмотря на то, что на картах эти территории значились принадлежащими султану, оба принца, очевидно мало интересовавшиеся европейской картографией, претендовали на независимость и не торопились обеспечивать воинские части, посылаемые к ним султаном.

Если бы султан довольствовался поставками камфары, перца, бамбука, ласточкиных гнезд, добычей сурьмы, золота, алмазов и других полезных ископаемых, которыми были богаты здешние земли, его столица на сваях со множеством снующих по каналам лодчонок, несмотря на небольшие размеры, стала бы второй Венецией, важнейшим торговым центром на пути из Сингапура в Китай и главным из малайских портов. Но так как у здешнего правителя была дурная манера запрещать торговлю, тогда, когда ему казалось, что его не слушают, дела шли из рук вон плохо; коммерция чахла, а с полезными ископаемыми было и того хуже, все, что оседало в руках местных племенных вождей, нещадно отбиралось и складывалось в королевские сундуки.

Принимая во внимание все эти обстоятельства, а также привилегированное положение Андре и его друзей у туземцев, можно было надеяться на успешное завершение опасного предприятия. Тем не менее не в привычках Бреванна было полагаться на случай, а посему к выступлению готовились очень серьезно. Предполагалось, что, когда экспедиция поднимется на вершины Батан-Лупар, являвшиеся, как уже говорилось, границей между владениями султана и голландскими землями, наступит время подготовить пути к отступлению.

Покинув борт «Конкордии» после ужасной гибели сэра Паркера, европейцы вовсе не собирались идти на поиски голландских властей, как сказали синьору Пизани. Следуя вдоль Трусана, канала, что течет на протяжении пятидесяти километров, соединяя реки Кахаян и Мурунг, они без труда добрались до 2° южной широты. Теперь их лодка оказалась в водах широкой реки Дусона, текущей между 112° и 113° восточной долготы.

Река брала начало на отрогах горного хребта, отходящего от гряды Батан-Лупар к юго-западу и юго-востоку, напоминая по форме утиную лапу. Первое из ответвлений носило название Сиканг, второе — Мади. У подножия хребта река делилась на пять рукавов, образуя долину.

Именно здесь, на севере долины, и лежали владения Тумонгон-Унопати, граница же султаната находилась отсюда километрах в ста. Несмотря на то, что формально территории принадлежали голландцам, султан орудовал здесь по-хозяйски, устраивая налеты чуть ли не каждые два месяца. И жадный взгляд его устремлялся все дальше и дальше.

Бой продолжался уже несколько дней. Потому-то Фрике и Пьер тратили все время на пополнение боеприпасов. Пятеро друзей были полны надежд, а энтузиазм их сторонников-даяков достиг, казалось, высшей точки. Им удалось наголову разбить крупный отряд малайцев, вынужденных с позором отступить за горы Батанг-Лупар. Крошечная армия Андре, состоявшая из лучших воинов, находилась еще в четырехстах километрах от столицы, однако с такими бравыми ребятами добраться до нее было делом каких-то двух недель.

Все приготовления наконец закончились, меры предосторожности были приняты, и настала пора пускаться в путь. На тот случай, если друзьям придется разлучиться, договорились идти в сторону английских владений. У каждого при себе имелись голландская карта и компас.

Выступать решили завтра, и настроение у всех было приподнятое. Туземцы мечтали о том, что по возвращении у них не будет недостатка в отрубленных головах. Они построят пантах (небольшую квадратную площадку с плотно утоптанной землей), окруженную громадными деревянными идолами с протянутыми друг к другу руками. Один лишь Тумонгон-Унопати был печален — во время последней стычки убили его любимую собаку.

Чтобы в полной мере оценить, насколько велика эта потеря, нужно знать, что после детей, к которым даяки испытывают необыкновенную любовь, самые близкие им существа — собаки. Четвероногие пользуются здесь уважением не только при жизни, но и после смерти, считается, что у них есть душа.

По поверью наивных туземцев, собаки ведут свой род от султана всех животных Патти-Паланкена. Легенда рассказывает, что некогда жил монарх, властвовавший над всеми животными. Несмотря на смелость и силу, хитрость и ум, он был беден, не имел богатых одежд и ходил нагим. Подданные смеялись над своим королем. И вот однажды оскорбленный подобным неуважением, монарх набросился на смеявшихся над ним, разорвал их в клочья, усеял землю трупами, а оставшиеся в живых в страхе бежали. Ужасное злодеяние привело к низвержению монарха. С тех пор он был проклят… Проклят всеми, но не человеком, который, встретив однажды бывшего короля, приласкал его, накормил, взял с собой и сделал своим лучшим другом. Сверженный монарх питал неутолимую ненависть к восставшим подданным и, мечтая о мести, все счастье своей жизни искал в охоте. Вместе с человеком они составляли великолепную пару. Потомки Патти-Паланкена, в чьих душах не иссякла ненависть к прочим животным, сохранили любовь и преданность людям и завещали ее следующим поколениям…

Тумонгон принес тело своего убитого друга в деревню, чтобы устроить ему пышные похороны. Накануне погребения неподалеку выкопали глубокую яму; надев самые роскошные украшения, даяки в полном вооружении, не произнося ни звука, выстроились вокруг могилы, на дно которой было насыпано немного риса и соли. Облаченного в драгоценные ткани пса уложили и прикрыли сверху еще одним слоем риса, перемешанного с золотым песком. Все это делалось для того, чтобы боги благосклонно приняли усопшего и пустили его душу в собачий рай.

Пока яму закапывали, присутствующие на похоронах пели монотонную погребальную песню. Унопати, установив на могиле толстый трехметровый столб, повесил на него головы оленей и кабанов, загнанных псом. Затем базир привел огромного кабана, и вождь разрубил его одним ударом сабли, окропив столб кровью.

— Здесь будет пантах! — воскликнул Тумонгон. — Отныне это место священно. Я сам принесу сюда отрубленные головы. Покойся с миром, друг мой. Мы отомстим за тебя.

С этими словами все вернулись в деревню. И только вождь, окруженный европейцами, хранил скорбное молчание. Андре выразил свое искреннее сочувствие.

— О, друг мой, смерть потомка Патти-Паланкена — великая потеря, — отвечал Тумонгон-Унопати. — Мое сердце тоскует, а губы мои не могут больше улыбаться. Эта смерть — зловещее предзнаменование. Мы победим, но одного из нас постигнет неудача.

На следующий день отряд даяков числом примерно в сто человек покинул туземную крепость, ведомый нашими друзьями. Предстояло пересечь горы и соединиться с двумя другими отрядами, идущими с северо-востока и с юго-запада; еще недавно эти воинские части подчинялись султану, но посланцы Андре убедили их перейти на сторону восставших.

После двух дней пути по крутым лощинам и болотистым оврагам, остановились на привал возле золотых копей, давно, казалось, покинутых людьми. Но пусть читатель и не думает сравнивать здешние прииски с богатейшими приисками Калифорнии, Австралии или нашей Гвианы. Хотя залежи золота в Борнео достаточно велики, способы их добычи настолько примитивны, что не идут ни в какое сравнение с принятыми в других краях. Здесь все дело ограничивается тем, что золотодобытчики вручную намывают песок.

Если на дне реки видна золотая пыль или песок, туземцы размещаются на плоту, к которому крепится некое подобие решета на длинном деревянном пруте. Нехитрый механизм опускают на глубину, после чего мужчины и женщины ныряют вслед за решетом, наполняют его песком со дна реки, который потом терпеливо промывают. Если же золото жильное, то его добывают так же, как некогда первые поселенцы Австралии и Калифорнии — с помощью кирки и лопаты. Но, несмотря на несовершенство способа добычи, урожай получается неплохой. Если бы не поборы местных властей, то любой из здешних золотоискателей мог бы, пожалуй, стать богатым, как какой-нибудь раджа, а то и сам султан.

Между тем неожиданно наступила ночь. Все лесные звуки моментально умолкли, и даже свет звезд не проникал под кроны спящих деревьев. Растения вокруг как будто оцепенели. В темноте их очертания напоминали сказочных чудовищ. Приближалась ужасная буря и вся природа затаилась в ожидании.

Расставили часовых. Поначалу, в сумерках, они еще видели друг друга. Потом силуэты стали исчезать и наконец лагерь погрузился в кромешную тьму.

Фрике, обладавший кошачьим чутьем, нервничал в ожидании бури и не мог усидеть на месте. Ему казалось, что он ощущает запах приближающихся хищников.

— Как досадно, что собака Унопати погибла. Бедняга не имел себе равных, когда нужно было унюхать малайцев. Нынешние наши собаки в сравнении с ним просто недотепы. В темноте любой куст кажется человеком. Пьер сопит на всю округу, доктор посвистывает, словно у него в носу кларнет, Мажесте храпит громче их двоих вместе взятых. Да и господин Андре, похоже, спит без задних ног. Что же с моими нервами? Такое ощущение, будто по всему телу ползают тысячи москитов. Аж волосы встают дыбом. Быть может, пройтись? А почему бы, собственно, и нет?

Сказано — сделано. Фрике тихо приподнялся, взял свой револьвер, убедился в том, что нож на месте, проверил карабин и крадучись вышел.

— Кто знает, что может здесь случиться, — бормотал он про себя. — Карабин хорош днем, но обременителен ночью, ведь его нужно держать двумя руками. То ли дело двенадцатимиллиметровый револьвер «нью-кольт». Будь ты хоть на четвереньках, а он не подведет. Ну что же, Фрике, вперед!

Волею капризной судьбы наш молодой человек прошел через множество самых невероятных испытаний и научился, помимо прочего, великолепно находить дорогу там, где, казалось бы, ее и вовсе нет. В этом он мог соперничать даже с туземцами. На первый взгляд такая чуткость для белого кажется невероятной. На самом же деле, если европеец действительно старается, то он порой превосходит самих туземцев и в хитрости, и в ловкости. Разве наши солдаты в Африке не выслеживают бедуинов, словно лучшие ищейки, а английские поселенцы в Австралии не находят следы укравшего скот, даже если он прошел здесь давно и успел отойти на сотни километров? А подвиги канадских охотников и героев Майн Рида, Купера?.. Да мало ли еще примеров знает история освоения диких земель!

Таков был и Фрике. Австралийская природа не скрывала от него своих секретов. Подобно змее пробирался он среди трав, безошибочно преодолевая преграды, переступая через корни, проскальзывая под лианами, не шурша сухими листьями, почти не дыша и не реагируя, когда рука прикасалась к рептилии или острая колючка вонзалась в кожу.

Фрике прошел метров триста. Прогулка заняла полтора часа. Он все время ходил кругами, не удаляясь, таким образом, от места стоянки более чем на сто метров. Но этого было достаточно, чтобы убедиться в том, что их небольшая армия угодила в засаду. Сомнений не было враг где-то рядом следит за ними из темноты. Сомнения окончательно улетучились, когда совсем близко, метрах в двух от него раздался характерный звук плевка, слюна обладала едва уловимым запахом бетеля (жвачки из смеси различных трав, употребляемой для возбуждения нервной системы). А если человек жует бетель, то, значит, это малаец.

Нужно срочно вернуться в лагерь и бить тревогу. Фрике попытался пройти незамеченным тем же путем, однако внезапно могучие руки схватили его, инкогнито было раскрыто. Даже в темноте малайцы не спутали бы парижанина с одним из них, ведь на нем была одежда (разбойники ходили обнаженными). Фрике вырвался схватил револьвер и закричал:

— Тревога! К оружию! Здесь враг!

В ответ послышались свирепые окрики, заглушаемые громом и молнией. Огненная стрела расколола небо, на мгновение осветив лес: Фрике увидел, что окружен плотным кольцом. Он попытался прорваться, но тщетно! На него накинули сеть и, связанного, потащили через лесную чащу.

 

ГЛАВА 7

Фрике уносят в лес. — Тому, кто знает тайны индийской почты, не страшны испытания. — Побег. — Западня. — Соседи. — Такие глаза могут быть только у тигра. — Мертвый олень, тигр и орангутан. — До поверхности земли четыре метра. — Царь природы дает урок царю джунглей. — Тигр — что всего лишь кот. — Сырое мясо, что может быть вкус нее? — Геркулесов труд. — Последняя капля воды. — Фрике спасает жизнь своему предку. — И вновь тигр и обезьяна.

Буря разыгралась не на шутку. Шум ветра и ливень помешали Фрике услышать долгожданные выстрелы. Неужели его друзья схвачены? Было ли у них время понять, что происходит, или же европейцы и даяки застигнуты врасплох?

Как обычно, парижанин перед лицом опасности, грозящей другим, забыл о собственном горе. Между тем его положение представлялось отнюдь не утешительным; связанный по рукам и ногам, он мертвым грузом лежал на некоем подобии носилок, которые двое малайцев, то и дело спотыкаясь, уносили все дальше и дальше. Тут всякий пришел бы в отчаяние. Но только не Фрике.

Поняв, что у разбойников на его счет есть какие-то планы (в противном случае они убили бы его сразу), парижанин решил воспользоваться, быть может, совсем краткой передышкой, предоставленной ему случаем и обдумать свое положение.

Ураган усиливался, а бег малайцев, вместо того чтобы замедляться, наоборот, становился все быстрее. Фрике отчетливо слышал тяжелое дыхание носильщиков, довольно часто на бегу менявших друг друга. Время от времени до слуха пленника долетал разговор, из которого он разобрал лишь слово «раб».

— Раб!.. Я, парижанин, вольная птица? Ну и дела! Вы еще за это поплатитесь. Подождите, мои дорогие. Придет и мой черед.

Фрике так внезапно и быстро связали, что он не успел воспользоваться ни револьвером, ни ножом. Нападавшие умело оплели его тело веревкой, парализовав движения. На этом и успокоились. Несмотря на серьезность своего положения, Фрике мысленно улыбался.

«Погодите, — говорил он про себя, — долго меня так не продержать… Я бы рассказал вам, как учился у Робера Удена тайнам транспортировки почты в Индии, но лучше приготовлю для вас небольшой сюрприз. Надеюсь, он вам понравится».

В ранней юности Фрике упорно тренировал свое тело. Сильный, словно борец, ловкий, как клоун, он был и гибок, как акробат. Постоянные упражнения привели к тому, что парижанин научился принимать такие немыслимые позы, какие и представить-то себе нельзя. Прежде всего надо попытаться освободить хотя бы одну руку, остальное не составило бы труда. Но именно эта задача и оказалась довольно сложной, — обе руки были накрепко притянуты к туловищу. Вскоре он начал ощущать, что тело его немеет.

Набравшись сил и терпения, Фрике на протяжении двух часов постоянно напрягал и расслаблял мускулы правой руки, стараясь ослабить веревку. Мало-помалу она и вправду ослабла. Пленник осторожно освободил руку, и счастливый вздох вырвался из его груди.

— Теперь я буду свободен в каких-нибудь пятнадцать минут, — прошептал он.

Тем временем буря кончилась. Похитители бежали по-прежнему быстро. После долгих усилий Фрике наконец достал нож, медленно, не привлекая внимания, разрезал веревки и, высвободив затекшие ноги, вынул из кармана револьвер. Все это он проделал как можно спокойнее, сохраняя почти полную неподвижность.

Прыгать сразу было нельзя, пришлось подождать, пока кровь снова прильет к ногам и полностью восстановится нормальное кровообращение. Ощупав сплетенное из грубой сетки дно носилок, Фрике сразу понял, что это те самые носилки, на которых малайцы обычно переносят добычу, взятую во время набегов: хотя их размеры довольно солидны, они почти ничего не весят.

Фрике сделал в дне прорез такой величины, чтобы свободно проскользнуть в него, спрятал нож и, раздвинув прорезь, бросился на землю. Малаец, бежавший сзади, наткнулся на упавшего под ноги пленника, и от страха и неожиданности громко завопил, кинувшись прочь. Воспользовавшись моментом замешательства, беглец скрылся в зарослях кустарника. Пробежав не оборачиваясь метров двести — триста, молодой человек, спрятавшись за мощным стволом исполинского дерева, остановился перевести дух. Побег удался.

— О! Вот это дело! — Фрике расхохотался во все горло. — Повезло так повезло, ничего не скажешь. Я теперь буду смеяться долго-долго. Надо же так обвести их вокруг пальца! Кричите, кричите сколько угодно. Вам меня не найти. Однако надо подумать о возвращении в лагерь. Там уж наверняка заметили мое отсутствие. Дождь, к несчастью, смыл все следы. Здесь темно, словно в погасшей печке. Интересно, где я нахожусь и в каком направлении бежали малайцы? Фрике, мальчик мой, вы допустили серьезную ошибку, не определив вчера местонахождение лагеря… Но здесь оставаться нельзя. Надо подыскать местечко, чтобы переждать до наступления дня. Подыскать!.. Я потерял север, как говорит Пьер. Словно в угольной яме сижу. Пожалуй, все-таки лучше пока остаться на месте.

К сожалению, темперамент Фрике не позволял долго сидеть без дела. Он машинально кружил вокруг дерева. Казалось, что где-то совсем близко лианы и кустарники кончаются, а впереди поляна, еще несколько шагов, и ты у цели. Но вдруг земля ушла у него из-под ног, молодой человек почувствовал, что катится на дно глубокого оврага. Сильный удар, и он потерял сознание.

Обморок, должно быть, длился долго, но, когда юноша пришел в себя, стояла еще глубокая ночь. Фрике хорошо помнил, как обходил лагерь, как его похитили и как он сбежал, но на этом воспоминания обрывались. Что случилось дальше, можно было лишь предполагать. Парижанин попытался подняться и только тогда почувствовал, что едва может ступить на левую ногу.

— Этого еще не хватало! Перелома нет, но вывих серьезный. Как бы то ни было, а здесь мне долго оставаться нельзя, — продолжал молодой человек, как обычно, разговаривая сам с собой. — Если бы мое огниво не размокло, я бы его зажег, но теперь это, пожалуй, лишь пустая грата времени. А что, если попытаться ощупью определить размеры оврага, чтобы не угодить в новую расщелину?

Француз встал на четвереньки и хотел уже было приниматься за дело, как вдруг замер, услыхав какое-то урчание за спиной.

— Гляди-ка! Да тут кто-то есть, — произнес он вполголоса, обернувшись на шум. Заметив два зеленоватых огонька, неподвижных в темноте, Фрике добавил: — Ставлю трон султана Борнео против жалованья юнги, что это не светлячки. — Урчание повторилось, перейдя в грозный рык, полный гнева и страдания. — Мне известно лишь одно животное такого роста. Если не ошибаюсь, это тигр. Большая кошка. Я его не вижу, но он-то видит меня, как среди бела дня. Чудненькие глазки. Если б не темнота, я бы пристрелил его. Да уж! Мало мне приключений. Теперь ясно, что я угодил в одну из ям, служащих островитянам западней для хищников, — здешние жители трусоваты, а этот способ абсолютно безопасен. Слава Богу, что им еще не пришло в голову усеять дно колючками. Не слишком-то охота напороться на кол из железного дерева. Положеньице не из забавных, прямо скажем. Похоже, это временная передышка, и долго она не продлится. Полагаю, что тигр в такой же растерянности, как и я, а может быть, тоже подвернул лапу, иначе бы он вел себя не так смирно. На всякий случай надо быть начеку и устроиться от него как можно дальше.

Фрике пополз прочь, не отводя глаз от зеленых огоньков. Каково же было его удивление, когда его рука уткнулась во что-то мягкое, пушистое и дрожавшее от страха.

— Да это зверинец какой-то!

Животное издало жалобный писк.

— Нам больно… Черт побери! Если еще и тигр ранен, то мы составим миленькое трио инвалидов. А почему, собственно, я все время говорю о тигре? Сужу по глазам. Во всяком случае, надо готовиться к худшему, это не помешает. А там поглядим.

Прикосновение руки человека, очевидно, доставляло раненому животному страдание, потому что оно пыталось как можно плотнее прижаться к земле. Шевелиться зверю вероятно, было тоже тяжело: при каждом движении раздавался стон и прерывистое дыхание.

— Не могу беспокоить друзей по несчастью, — вновь заговорил Фрике, — я пришел последним, и простая вежливость требует деликатности. Место уже было занято, так что постараюсь как-нибудь пристроиться. Ну вот… Вроде бы ничего. Жаль, что тут воды маловато. В остальном же все вполне приемлемо и даже удобно. Соседи пока что очень милы. Не шумят, не беспокоят. Если бы еще вон тот не строил мне глазки, я бы смог поспать.

Несмотря на пристальный взгляд хищника, парижанин все же задремал и проспал до тех пор, пока веселое щебетание птиц не возвестило о приходе утра. Слабый луч солнца проник на самое дно западни и разбудил Фрике. Теперь он мог убедиться, что это действительно была яма, вырытая туземцами специально для поимки хищников. Местные жители выкапывали глубокие канавы и маскировали их настилом из веток, травы и цветов. Они достигали в своем деле такого мастерства, что дикие животные попадались, как несмышленыши. Яма оказалась метра четыре в глубину и пять в ширину. К несчастью, стены не были отвесными — тогда бы их еще можно было бы преодолеть, — форма ямы напоминала пирамиду, дно шире, чем выход. Фрике загрустил: по такой стене не вылезешь.

Солнце поднялось высоко, и стало лучше видно. Он оглядел подземную тюрьму, предчувствия его не обманули. Примерно в четырех метрах, вытянув лапы и положив на них морду, лежал огромный тигр, неподвижный, словно каменное изваяние. Здешние тигры меньше по размерам и не так свирепы, как их родичи королевские тигры. Фрике тут же отметил это про себя. Неистребимый оптимизм!

— Впрочем, если даже один тигр не так кровожаден, как другой, он все же не слишком похож на ягненка… Гляди-ка, не шевелится, пусть пока спит или делает вид, что спит. Посмотрим, кто мой второй товарищ по несчастью. Боже правый! Да это обезьяна! Большая… Кажется, орангутан… Как? Тут еще и третий? Крупный олень. Бедняга, он разбился насмерть. А ведь это, по крайней мере, килограммов сто пятьдесят свежего мяса… Почему же тигр не нападает? Он наверняка голоден. Итак, в нашей уютной комнатке разговаривать умею только я один. Вы меня боитесь? Успокойтесь. Я и мухи не обижу. Глупый тигр дрожит как осиновый лист. А у обезьяны такой вид, будто она сошла с ума от страха. Но, быть может, у них сломаны лапы. Я ведь вывихнул ногу. Ну что ж, тем хуже. Они очень милы, но я ничем не смогу им помочь. Где ж тут взять ветеринара? Оставаться в этой яме дольше нельзя. Надо подумать о том, как выбраться отсюда, и побыстрее.

Несмотря на поразительную изобретательность и смекалку, выработанные за годы приключений и скитаний, Фрике ровным счетом ничего не мог придумать. Соседство тигра и обезьяны его больше не беспокоило. Очевидно, они пробыли здесь уже очень долго и совершенно обессилели. Ничего удивительного не было и в том, что тигр не напал на беззащитную обезьяну. В лесные ловушки порой попадают самые разные животные.

В иных обстоятельствах такая встреча неминуемо закончилась бы для одного из них трагично, но в западне хищники не трогают слабых и беззащитных целыми сутками. То же самое происходит, к примеру, когда случается большой пожар; буйволы и пантеры, антилопы и тигры, лошади и леопарды бегут рядом, надеясь спастись от всепожирающего пламени, — общий страх, общая опасность уравнивают их между собой.

Усевшись на мертвом олене, по щиколотку в воде, Фрике силился что-либо придумать. Немного погодя он начал явственно ощущать, что голоден и хочет пить. Сделав несколько жадных глотков из лужицы на дне канавы, он взглянул на оленя.

— Сырая оленина… Дьявольски невкусно. Я еще не так голоден, чтобы дойти до этого. К тому же вид и запах крови может возбудить хищные инстинкты у моего соседа. Где гарантии, что ему не захочется вместо падали кусочек живого человеческого мясца? Правда, тут есть обезьяна, но кто мне гарантирует, что этот гурман не выберет человечину?.. Да ведь я всегда могу пустить ему пулю в лоб. По такому случаю не помешает перезарядить револьвер.

Не долго думая, Фрике занялся оружием, — вынул патроны и методично начал перезаряжать револьвер. Металлический звук потревожил тигра. Тот поднял голову и, ощерившись, зарычал на человека.

— Ах! Знаешь ли, дружище, не надо строить мне рожи. Ты, возможно, и властелин здешних лесов, но это вовсе не означает, что я буду терпеть твои штучки. Ты должен знать: человек — царь природы, венец мироздания. Хватит! Закрой пасть и заткнись!

Доводы явно показались тигру убедительными. Он снова улегся, положив голову на лапы, и замер.

Между тем парижанин начинал не на шутку беспокоиться. Его самые невероятные способы, самые головокружительные проекты вдребезги разбивались о наклонные стены ловушки. Сначала Фрике думал разорвать одежду и смастерить канат, который смог бы выдержать его вес. Но зацепиться было не за что. Да и разгуливать по лесу в чем мать родила как-то не хотелось, его кожа не вынесет палящих лучей экваториального солнца. Правда, можно воспользоваться шкурой оленя… И все же не за что зацепиться, не за что…

— Ну и глупец же я! — закричал он вдруг. — Столько волнений из-за пустяка. У меня есть нож величиной почти что с саблю. Клинок широк и тонок, как нож гильотины. Мне ничего не стоит прорыть ход в земле. Можно сделать наклонную шахту, выходящую на поверхность. Здесь и дел-то всего дня на два. Вода есть, мясо есть, правда, вывихнута нога, но тут ничего не поделаешь. Займусь этим, когда выберусь отсюда. Вперед! Чем раньше примусь за работу, тем скорее окажусь наверху.

Фрике предусмотрительно вырыл ямку с другой стороны и залил ее водой, чтобы комья земли, которые будут падать на дно во время работы, не засыпали лужу и не оставили его без питья. Туда же он оттащил и оленя. На всякий случай Фрике наполнил водой и свой шлем, установив его в нише, проделанной в стене на высоте человеческого роста. Затем, стараясь не думать о еде, принялся за дело.

К счастью, оказалось, что земля в этом месте рыхлая и состоит, главным образом, из растительного перегноя, копившегося столетиями. Работа была тяжелой, но продвигалась быстро. Фрике без устали орудовал правой рукой, нож посверкивал на солнце, а комья земли летели вниз.

В конце концов ход был прорыт и оставалось только расчистить его получше. Обрадованный Фрике принялся было карабкаться вверх, как вдруг заметил, что тигр, заинтересовавшись работой, встал и подошел совсем близко к шахте. Это несвоевременное любопытство сильно озадачило и обеспокоило парижанина.

— Приятель! Если ты будешь слишком любопытен, мы не сговоримся. Ты испортишь мне все дело. Болван! Разве не видишь, что я работаю для нас троих? Когда я выберусь через эту дыру, ты сможешь сделать то же самое… Ну, давай, возвращайся на свое место… Не желаешь уходить? Ну, подожди! Сейчас посмотрим, быть может, запах пороха заставит тебя уступить.

С этими словами Фрике быстро схватил револьвер и выстрелил, но так, чтобы не задеть зверя. Попади он в тигра, тот, если окажется ранен, может разодрать его в клочья. Результат оказался — лучше не придумаешь. Оглушенный выстрелом, ослепленный вспышкой, хищник отпрянул назад и кинулся к тому месту, что облюбовал себе прежде.

Не обращая больше внимания на зверя, Фрике умиравший от голода, отрезал кусок оленьего мяса и проглотил его не прожевав. Но сердце у него было добрым, не долго думая, он отрубил оленью ногу и бросил ее притихшему тигру, приговаривая:

— Держи, обжора! Ешь и помалкивай… Мне очень жаль, бедняжка, — обратился он к обезьяне, — что ты не ешь мяса. Знаешь, когда мы выберемся отсюда, я угощу тебя всякой вкуснятиной. Ты, право, такая милая… Будь же умницей. Мне пора за работу.

Парижанин не знал усталости. Даже ночь не остановила его. Он рыл землю как одержимый. Глаза слезились от пыли, руки покрылись мозолями и едва могли держать нож, поврежденная нога доставляла ужасные страдания, но ничто не останавливало его. Странное дело! Животные будто осознавая всю важность происходящего, сидели неподвижно каждый в своему углу, ожидая освобождения.

И вот во второй раз взошло солнце. Фрике чувствовал, что час освобождения близок. Внезапно снизу раздались приглушенные крики.

— Какого черта там случилось? Неужто тигр напал на обезьяну? Надо взглянуть. Если нужно, придется спуститься. Тем более что я умираю от жажды. В моем шлеме должно еще остаться несколько капель воды.

Парижанин напрасно клеветал на тигра, так и не покидавшего своего места. Но несчастный орангутан, обезумевший от голода и жажды, катался прямо по земле в страшных муках. Фрике хорошо понимал, что чувствует в этот момент бедное животное. Он машинально поднес к губам шлем. Взгляд его упал на обезьяну, которая рассматривала человека, будто бы умоляя о помощи. Фрике наклонился и, приподняв голову орангутана, залил немного воды в пересохший рот. Зверь жадно выпил воду, ухватившись лапами за шлем и не отпуская его до тех пор, пока спасительная влага не иссякла.

— Бедная зверюшка! — ласково прошептал молодой человек. — Я так счастлив, что помог тебе… Знаешь, ученые утверждают, что человек произошел от обезьяны, а я не могу принести вред своему предку.

Пять минут спустя Фрике закончил работу. Он был спасен. Ему хватило сил, чтобы отползти на несколько шагов от шахты. Но потом усталость взяла свое, и он заснул прямо на земле.

Часа через три его разбудил сильный голод. Фрике открыл глаза, потянулся и вскрикнул от удивления. Оказалось, что тигр и орангутан, выбравшись вслед за человеком из ловушки, устроились тут же, рядом, как добрые друзья, один подле другого, будто ожидая, когда проснется парижанин.

 

ГЛАВА 8

Хищник и его жертва. — Бесстрашие юной леди. — Кровавые преступления пиратов. — Корабли-гробы. — Английский парламент рассматривает вопрос о пиратстве. — Взрыв на бременском рейде. — Морские бандиты и корабль-призрак. — Последний разговор двух друзей. — Предсмертная воля. — Темная история капитана Флаксана. — Опекун. — Обманчивое спокойствие.

— Итак, месье, что вам угодно?

— Я хочу, чтобы вы были счастливы.

— Счастлива?!

— Именно. Пусть мне понадобится перевернуть вверх тормашками весь архипелаг, поджечь остров с четырех концов, вы будете счастливы.

— Все время одно и то же, все время насилие!

— А я добавлю: все время то же презрение ко всему, мною сказанному и сделанному.

— Да!.. Мне все здесь противно и вы в том числе.

— Мэдж!..

— Меня зовут мисс Флаксан!

— Мисс… простите. О! Если бы вы знали…

— Что вы хотите, чтобы я знала? Что я — рабыня?

— О! Мисс…

— Пленница, если вам так больше нравится. Я, дочь американца и француженки! А ваш дворец для меня — тюрьма. Почему я на Борнео, а не у своих покровителей?

— Вы называете их вашими покровителями? Авантюристы…

— Довольно! Я запрещаю дурно говорить о тех, кому мой отец поручил меня, умирая. Они заменили мне семью, они трудились для того, чтобы прокормить меня, они заботились о моей душе.

— Чего же вам не хватает? Для вас я построил эти покои из кленового дерева с драгоценной инкрустацией, с панно из тика, которым позавидовал бы набоб. К вашим ногам я бросил восточные ткани и самые дорогие ковры из Франции. К вашим услугам целый сонм рабов: искусная малайка, неутомимая индианка, ласковая мавританка, преданная негритянка. Ваши драгоценности не стыдно носить королеве. Вы властвуете в городе, а если захотите, завтра будете королевой Океании!..

— Когда я была еще ребенком, красивая, молодая, но всегда бледная женщина целовала меня и плакала. Она была такой доброй и нежной, что, если при виде ее слез начинала плакать и я, она умела поцелуями вызвать улыбку на моем лице. Мы были бедны, очень бедны. Чего только она не делала, чтобы купить мне игрушку, а то и просто кусок хлеба… А потом я больше ее не видела. Ничто не могло утолить мою печаль… Помню и мужчину огромного роста, с гордым лицом. Он никогда не улыбался; он порывисто и крепко обнимал меня, как будто хотел вложить всю свою любовь в одну минуту свидания. Мой отец был моряком. И умер как моряк… в море. Вы ведь знали его… Вы слышите?

— Я слушаю вас, мисс, и спрашиваю себя, к чему вы все это говорите.

— А к тому, что моя мать, жившая и умершая в бедности, научила меня обходиться без роскоши. И еще к тому, что мой отец, один из борцов за независимость Америки, привил мне любовь к свободе… Когда он доверил меня, умирая, тому, кто был его лучшим другом, и когда этот человек, осознавая ответственность, обещал. «Твоя дочь станет моею дочерью», — я перестала быть сиротой. Мой приемный отец и его друзья, собравшиеся для того, чтобы заменить умершего, любили меня всем сердцем. Они умели быть деликатными, стараясь, однако, воспитывать меня, как того хотели бы мои родители. А вы, месье, желая мне счастья, вошли в мою жизнь непрошено, — ваш поступок не к лицу благородному человеку. Единственной радостью для меня было жить в крошечной келье с белыми стенами, а вы навязываете мне несметные богатства. Вы не можете отрицать, что ваши намерения нечестны и что забота о моем счастье — не единственное ваше беспокойство.

— Вы не раз могли убедиться в моем бесконечном уважении к вам и в том, что это благоговение руководит всеми моими поступками.

— Не мешало бы еще, чтобы вы уважали закон.

— Мисс!..

— Знайте же, что если я не дождусь освобождения, то предпочту смерть позору!

— Вы говорите «смерть»?

— А почему бы и нет? Вы не ожидали найти во мне силы пренебречь жизнью? Знайте, что я давно уже не ребенок, — лишения и одиночество сделали меня взрослой. Те, кто заботился обо мне, сумели научить меня тому, как должна держать себя женщина в этом жестоком мире.

Та, что давала отповедь человеку, привыкшему к всеобщему почитанию, та, из уст которой он услышал неожиданные речи, была еще почти ребенком. Лет семнадцати, стройная, гибкая и с виду очень хрупкая девушка с вызовом смотрела на своего собеседника, а тот, защищаясь от ее нападок, испытывал, казалось, наслаждение. Да и немудрено: в молодом теле девушки, несмотря на утонченность сложения, чувствовалась такая же сила, какая таилась в ее душе. Голос Мэдж дрожал лишь от негодования, а если в черных как смоль глазах сверкала слеза, то внутреннее пламя немедленно высушивало ее. Необычный и пленительный контраст!

Из-под крошечной фетровой серой шляпки, украшенной белым пером, на плечи ниспадали прекрасные золотые волосы. Нежная кожа, под которой текла благородная кровь, изумляла своей свежестью, свойственной ранней молодости и еще не погасшей от житейских забот; орлиный нос, наравне с черными глазами придававший лицу решительность, и правильно очерченные губы, с чьим чистым цветом не сравнить никакие, самые драгоценные кораллы, довершали картину.

Несмотря на ранний час и на невыносимую жару, мисс Мэдж была одета в закрытое платье из тонкой серой материи с укороченной юбкой, на стройных ножках красовались кожаные ботиночки с высокими голенищами. Настоящий дорожный костюм. Она носила его все время, готовая к любым неожиданностям.

Ее собеседником был тот самый таинственный человек, чье драматическое появление на «Конкордии» так поразило синьора Пизани, тот самый, пред которым дрожали, словно малые дети, самые отъявленные бандиты архипелага. Словом, хозяин. Одетый аккуратно, на европейский манер, он отложил в сторону свой зеленый тюрбан, свидетельствовавший о том, что его обладатель совершил паломничество в Мекку, и вызывавший поэтому невероятное уважение и поклонение у мусульман Борнео.

Вопреки неукоснительной вежливости и предупредительности в обращении с девушкой он, не в силах больше сдерживать свой гнев, внезапно побледнел, но, быстро справившись со своими чувствами, вновь обрел хладнокровие, выдававшее в нем хорошо воспитанного человека. Однако его натянутая улыбка походила скорее на оскал черной пантеры. Хозяин не привык к сопротивлению и был поражен такой непреклонностью; девушка понимала, что жизнь ее поставлена на карту, и он, почувствовав это, вынужден был отступить перед силой духа своей пленницы.

Волей каких немыслимых обстоятельств два столь разных человека оказались рядом во дворце в столице Борнео? Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо рассказать историю отца мисс Мэдж и человека, стоявшего сейчас перед ней. Постараемся быть краткими.

В 1876 и 1877 годах несчастные случаи на море стали так часты, что ни у кого уже не было сомнений: это дело рук злодеев, заинтересованных в гибели кораблей. Начались правительственные дебаты, среди прочих и в парламенте Англии, и по инициативе лорда Гранвиля состоялась международная конференция, ход которой держался в строгом секрете. «Господа, — сказал достойный государственный муж, ознакомившись с цифрами морских крушений за последние годы, цифрами, непомерно возросшими в связи с активизацией торговых перевозок, — по моему убеждению, отныне мореплавание представляет серьезную опасность для судов всех, без исключения, государств. Для большинства из нас существование морских разбойников очевидно. Позвольте ознакомить вас с некоторыми документами…»

Перечислив корабли, погибшие и пропавшие за последний период, лорд Гранвиль назвал их реальную стоимость, сведения о которой скрупулезно собирались во всех портах приписки, а затем рассказал об усилиях, предпринимаемых морскими службами, и о вопиющем несоответствии между стоимостью судов и страховыми полисами. Эти сведения вызвали в парламенте настоящую бурю. Оказалось, что существование «кораблей-гробов», как называли их англичане, было выгодно!..

Однажды в один прекрасный день паровое торговое судно под названием «Мозель» стояло в Бремене, готовое выйти в море. Погрузка уже закончилась. Пассажиры должны были занять свои места на следующий день, оставалось только пополнить запасы угля, как вдруг на причале, где стоял «Мозель», раздался оглушительный взрыв. Четырех грузчиков разорвало на куски, еще человек двадцать — ранено, а судно получило пробоину.

Смертельно ранен был и владелец страховой кассы по имени Томас родом из Дрездена. За несколько минут до смерти он признался, что в ящиках, погруженных на борт корабля, находился динамит. Часовой механизм завели на неделю вперед, но что-то не сработало. «Мозель», застрахованный во многих компаниях на сумму, в несколько раз превышавшую его стоимость, спасся лишь благодаря случаю. Томас умер, так и не назвав сообщников.

Происшествие нарушило привычный и чрезвычайно доступный процесс, к которому приноровились негодяи. Теперь им оставалось только брать суда на абордаж. Так появились «морские разбойники»

Ведомый энергичным и ловким капитаном, с экипажем из лучших моряков, если такое вообще можно сказать о бандитах, пиратский корабль был построен по последнему слову техники и мог в несколько часов совершенно преобразиться. Трехмачтовик с черной кормовой надстройкой и белыми бортами, он становился ночью бригом с черными бортами и серой надстройкой. В другой раз прямо на глазах крейсера он поднял паруса и пустился наутек с такой неимоверной скоростью, что только его и видели. Плавая то под американским, то под французским, то под каким-нибудь иным торговым флагом, пираты умело скрывали бортовую артиллерию: снаружи ничего нельзя было заподозрить.

И вот новый случай. Один из самых блестящих офицеров нашего морского флота, человек с громким именем, решил преследовать морских разбойников. Поддержанный министром, давшим в его распоряжение трехмачтовый крейсер, барон де Вальпре уверенно взялся за дело. Андре Бреванн, доктор Ламперьер, Пьер, Фрике и Мажесте входили в число членов экспедиции.

Штаб-квартира пиратов, эмиссары которых находились во всех концах света, располагалась в Париже. Окруженный и поддерживаемый многочисленной администрацией, директор бандитского предприятия, чьи решения были законом, официально принадлежал к числу крупнейших парижских финансовых магнатов. Он бывал в свете и вел роскошную жизнь нувориша.

Его люди получали солидные деньги, нажитые нечестным путем, и происходили из самых различных классов общества и из самых разных стран мира; от спесивого и надменного русского до свирепого грека, от корректного и деликатного англичанина до любящего пышность и богатство бразильца, от хитрого китайца до жестокого американца. Косоглазый малаец и людоед из Новой Зеландии, работорговец с берегов Гвинеи и индус-душегуб, фанатик из Занзибара, дикарь-мальгаш, как один, беспрекословно повиновались его приказу.

Несмотря на то, что дело было налажено почти совершенно и машина работала без сбоев, барону Вальпре все же удалось поразить ее в самое сердце; случай помог ему добиться от одного из матросов с таинственного судна важных сведений, что и позволило нагнать пиратский корабль.

Разбойничье судно, метко окрещенное теми, кто за ним охотился, «хищной посудиной», скрылось в лагуне кораллового атолла. Это был, конечно, обманный маневр. Бандиты спрятались в огромной пещере, специально выдолбленной ими на случай опасности. Такие пещеры-крепости оборудовались пиратами с невиданной тщательностью и удобством.

Как известно, героизм наших моряков преодолевает любые препятствия; вскоре преследователям удалось проникнуть в пещеру. Следуя темным коридором, то и дело освещая себе путь пороховыми шашками, Андре Бреванн в конце концов очутился перед массивной деревянной дверью. Сработана она была из такого прочного тика, что Андре сломал свой топор, пытаясь ее открыть. Он уже хотел было положить под дверь мину, как вдруг дверь сама открылась настежь и на пороге в потоке света показался мужчина с револьвером в руке. Завязалась короткая и жестокая схватка. Молодой француз одержал верх и разоружил бандита. Повернув его лицом к свету, Андре в ужасе отпрянул, узнав одного из своих самых близких друзей. Это был американец Флаксан, семнадцатилетним юношей героически сражавшийся за Францию, опытный моряк, мудрая голова! Андре не видел его многие годы…

Нетрудно себе представить разговор двух друзей в таких необычных и печальных обстоятельствах. Американец, до глубины души тронутый великодушием своего товарища, поведал ему о том, как оказался в числе морских разбойников.

— Сейчас для меня очень важный и торжественный момент, — начал он. — Я смогу умереть, покаявшись в своих преступлениях. Дорога каждая секунда, выслушай… Если бесстрашный моряк и бескорыстный солдат, какого ты некогда знал, стал капитаном пиратского корабля, человеком, совершившим множество кровавых злодеяний, то все это из-за того, что он сделался игроком, который был не в силах бороться со своей порочной страстью. Игра стала для меня важнее самой жизни. Я очень скоро разорился… И все играл, играл… Проигрывал громадные суммы и в конце концов должен был застрелиться. Но я колебался… из-за моей дочери.

— У тебя дочь? — прервал его Андре.

— Попробуй объясни, но я, обожая мою девочку, собирался оставить ее сиротой, без средств к существованию… Когда я готов был уже выстрелить себе в висок, случилось чудо. Появился мой удачливый партнер, очень богатый финансист. Он забрал у меня оружие и выписал вексель на очень солидную сумму, а затем и распоряжение о моем назначении капитаном одного из его кораблей.

Я не верил в происходящее. Лишне, думаю, объяснять, с каким восторгом было принято мною это предложение. Об остальном догадаться нетрудно… Я пытался бороться, разорвать цепи, но тщетно! Пустые хлопоты!

Чтобы удержать меня, эти мерзавцы похитили мою дочь. Я смертельно боялся, что они убьют девочку, и поэтому убивал сам. Убивал ради того, чтобы они оставили в живых Мэдж! Понимаешь? Потом мало-помалу бремя преступлений становилось все менее тягостным. И вместо того, чтобы однажды бросить это проклятое судно на рифы, я выполнял грязную работу… Со временем мои хозяева после особенно успешных операций стали разрешать мне видеться с дочкой. Я давно расстался с надеждой вырваться из их лап, ибо знал, что любая попытка окончится смертью. К тому же ребенок рос в любви и заботе, вместе с родной дочерью того, кто железной рукой руководил нашей бандитской ордой. Этот человек занимает высокое положение в обществе, репутация его безупречна.

Теперь, когда ты все узнал, еще два слова, Андре. Мне осталось жить каких-нибудь две минуты. Вот важные документы о нашей организации. Это грозное оружие. Ты сможешь вырвать у них мою дочь. Пусть Мэдж никогда не узнает обо мне правды. Умоляю, замени ей отца.

— Флаксан! Обещаю, твоя дочь станет моей дочерью. Я сделаю все, чтобы она сохранила о тебе добрую память. Умри с миром. Прощай.

Через несколько секунд американец погиб, уведя за собой в мир иной всех бандитов, укрывшихся в подземной пещере.

Вернувшись во Францию, Андре Бреванн сдержал слово. Он сумел поднажать и добиться освобождения девочки. Затем, заручившись поддержкой барона де Вальпре, отважный француз получил в магистрате разрешение на арест могущественного финансиста. Сообщники предали негодяя, и он собирался бежать из своего дома через подземный ход. Однако уже на следующий день в этом подземном ходе обнаружили труп, объеденный крысами…

Итак, главаря пиратов посчитали мертвым, и пятеро друзей полагали, что бандитский улей навсегда разорен. В мире и спокойствии прошли три года. Но потом дела стали плохи. Доходы почти совсем иссякли.

Андре, близко к сердцу принявший свое обещание, не хотел, чтобы его приемная дочь узнала нищету. Посоветовавшись с Фрике и доктором Ламперьером, он решил вместе с друзьями отправиться на Суматру добывать себе состояние. Так они организовали собственное дело.

Мэдж, привыкшая с детства ко всевозможным превратностям судьбы, была отправлена на попечение директрисы одного из пансионов, а трое друзей, к которым присоединились Пьер и Мажесте, пустились в путь.

Дела шли вполне успешно, пока не произошли события, описанные нами в первой части, и пока Андре не получил извещение об исчезновении его воспитанницы. Имя похитителя звучало грозно и не внушало никаких надежд. Вскоре мы узнаем, что за человек Винсент Бускарен и на что он способен.

 

ГЛАВА 9

Страничка истории Японии. — Двадцатилетний француз становится японским адмиралом. — Печальный исход морской битвы. — Схвачен. — Знатные японцы делают себе харакири. — Необыкновенные приключения бывшего адмирала. — Предводитель разбойников. — Учитель и достойный ученик. — Наследство. — Бандитские планы. — Малайские бандиты против восставших даяков.

Как известно, японцу нелегко привыкнуть к европейской цивилизации, а уж нам проникнуть в тайны японской культуры совсем трудно. Сие утверждение относится не только к европейцам. Первую серьезную попытку в этом отношении предпринял в 1853 году коммодор американского флота Перри. Он хотел открыть двери в империю, еще более замкнутую, чем Китай. Первым из японцев на это откликнулся таикун Есу, осмелившийся лишить голландцев исключительной привилегии свободного общения с империей. Общественное мнение не поддерживало подобную инициативу. Вековая ненависть японцев ко всему иностранному стала сильнее обычного. Аристократия, почувствовав, что пошатнулись ее устои, всячески противодействовала открытости Японии для иностранцев. И случилось ужасное: в 1863 году, близ столицы Иеддо был потоплен англо-французский флот. В ответ на неслыханное злодеяние англичане атаковали японские порты.

Население встретило их с радостью, чего нельзя было сказать о правительстве, расторгнувшем все ранее подписанные договоры. Невыносимо тяжелая ситуация, в которой оказались торговцы, привела к новому вооруженному вторжению в мае 1863 года. Внутри страны вспыхнуло восстание. Во главе встал энергичный человек по имени Хитоцубаси, стремившийся к укреплению связей с иностранцами, кои, по его убеждению, привели бы стран) к невиданному расцвету. Однако Хитоцубаси был побежден.

К этим-то печальным событиям и имел отношение таинственный похититель приемной дочери Андре Бреванна.

Однажды на рейде порта Иокогама, недалеко от Иеддо, появилось французское военное судно. На борту находился гардемарин, отважный, дерзкий, с непомерными в свои девятнадцать лет амбициями. Его звали Винсент Бускарен. Он быстро понял, что из политических дрязг, в которые втянута Япония, можно сколотить немалое состояние. Гардемарин не замедлил предложить свои услуги таикуну и, заручившись его поддержкой, начал действовать.

Таикун, будучи человеком умным и опытным, предоставил каждому — такому же, как Бускарен, — юнцу по военному кораблю и, присвоив им высокие титулы, поднял на недосягаемую для многих японцев высоту.

Во время морских сражений двадцатилетние капитаны дрались отважно и показывали чудеса морского искусства. Бускарен торжествовал. Но тут его предал механик, что привело к позорному поражению. Винсент жестоко расправился с предателем, но все уже было потеряно. Окруженный со всех сторон, он решил направить судно к берегу в надежде занять там оборону. Предательство механика стало роковым и для второго судна, шедшего под командой приятеля Винсента. Тот предпочел смерть плену и потопил корабль.

Бускарену же, вопреки его ожиданиям, не удалось организовать сопротивление на берегу, он был захвачен в плен и предстал перед военным советом, единогласно приговорившим француза к смертной казни. Однако дело заключалось в том, что документ, причислявший молодого человека к высшей японской знати, был подписан не только свергнутым к тому времени таикуном, но и захватившим власть Микадо.

По незыблемым законам Японии тот, кто принадлежит к привилегированной касте, может умереть, только сделав себе харакири. Происходит это следующим образом. Осужденного, одетого во все белое, в сопровождении друзей, родных, защитников и судей приводят в зал, специально предназначенный для подобных церемоний. Несчастный встает на колени посредине белоснежного ковра, окаймленного красным. Место за спиной занимает лучший друг либо кто-то из самых близких людей, держащий в руках длинную и тяжелую саблю (в обязанности этого человека входит отсечь голову осужденному в тот самый момент, как он вспорет себе живот). Орудие харакири — острый, словно лезвие бритвы, нож: его торжественно преподносят осужденному на серебряном блюде. Тот хватает нож и вонзает по рукоять в то место, которое знает с раннего детства. В этот момент друг или родственник одним ударом отрубает ему голову.

Было решено подвергнуть Бускарена лишь второй части церемонии, то есть отсечению головы, ибо к первой части каждого японца кропотливо готовили с детских лет. Француз же вряд ли справился бы с этим.

И вот в то самое мгновение, когда меч уже должен был опуститься и поразить осужденного, пришел приказ, отменяющий казнь. Французский представитель в Японии, связавшись с местными властями, сделал все возможное, чтобы освободить своего соотечественника.

Бускарен, несомненно, должен был благодарить судьбу за неожиданное спасение. Но дальнейшая жизнь представилась ему туманно, ибо он был немедленно уволен из морского флота и оказался фактически выброшен на улицу в незнакомой и чуждой всякому европейцу Иокогаме. Испробовав все профессии, в надежде избавиться от нищеты и голода, молодой человек смог все же вернуться во Францию, нанявшись матросом на торговое судно. Испытания сделали его еще более суровым и желчным, чем раньше. Так прожил он до начала франко-прусской войны.

Чтобы не умереть с голоду, Винсент поступил рядовым в пехотный полк. Чего-чего, а боевой доблести ему было не занимать. Вскоре забрезжила перспектива произведения в офицерский чин. Обстоятельства благоприятствовали, начальство, возможно, закрыло бы глаза на его мелкие грешки и проступки, но Бускарена как будто преследовали неудачи. Он попал в плен и был отправлен в Ульм, откуда после долгих мытарств все же смог бежать.

Один богатый французский финансист нашел его умирающим у австрийской границы и взял с собой. Нежданный благодетель назвался графом Жаверси. Читатель конечно же догадался, кем был этот граф. Совершенно верно, Бускарена спас предводитель морских пиратов.

Очень скоро вельможа, убедившись в многочисленных способностях, трудолюбии и глубоких знаниях навигационного искусства, коими обладал спасенный им молодой человек, сделал его своим личным секретарем. Граф, будучи гонким психологом, хорошо понимал, что сердце Бускарена было изъедено алчностью и жаждой власти. «Именно такой помощник мне и нужен», — думал он, видя, как в возрасте, когда иной юноша еще полон иллюзий, его подопечный направил все свои силы и помыслы к одному: преуспеть.

Граф мало-помалу посвящал секретаря в тайны разбойничьего общества, культивируя в нем жестокость и беспощадность. Бускарен воспринимал все как человек, раз и навсегда избравший свой путь в жизни. Его амбиции росли при виде столь широкого поля деятельности. Он мечтал, как весь океан задрожит от ужаса перед ним. Какое счастье! Вчерашний нищий и неудачник отныне может мстить жестокому, сковывавшему все его желания обществу. Он бросался в водоворот сумасшедшей парижской жизни, предавался разгулу и наслаждался властью, поскольку покровитель ни в чем ему не отказывал.

Вскоре Бускарен стал вторым «я», серым кардиналом, тенью хозяина морских бандитов. Сидя в своем логове, эти двое хладнокровно отправляли на смерть тысячи людей, топили корабли, присваивали миллионы и совершали еще сотни самых страшных и коварных преступлений, оставаясь неуловимыми. Никому и в голову не могло прийти кто такие эти богачи.

Могущество разбойников достигло высшей точки. Старый хозяин подумывал о том, чтобы переложить свои заботы на плечи молодого помощника. Бускарен уже готов был принять бразды правления в свои руки, как вдруг случилась катастрофа, о которой рассказывалось в прошлой главе; морские бандиты были застигнуты французским военным судном, капитан Флаксан погиб, корабль пиратов потоплен, важнейшие документы оказались в руках Андре Бреванна, а граф Жаверси умер (точнее, его смерть официально констатирована — найден труп). Бускарену ничего другого не осталось, как немедленно бежать. Бежать, захватив сокровища хозяина.

Мы уже рассказывали, что морские бандиты похитили некогда дочь капитана Флаксана, что мисс Мэдж выросла рядом с дочерью графа и превратилась в красивую девушку. Она произвела на Бускарена неизгладимое впечатление. Вскоре страсть захватила его целиком. Трудно передать гнев, с каким узнал он о том, что Андре Бреванн удочерил Мэдж.

Напрасно тратил Бускарен силы и время, по пятам следуя за ее опекуном, устраивая ему ловушки и крушения. Андре и его друзья одинаково свободно чувствовали себя и в большом городе, и в джунглях, всегда были начеку, всегда были готовы к любым неожиданностям. Все хитрости Бускарена не достигали цели.

Наконец злодей понял, что ничем не проймет этих людей, пока их независимость будет определяться состоянием. Он решил прежде всего разорить наших друзей, надеясь, что бедность заставит смельчаков капитулировать. Это, надо признать, оказалось гораздо проще, нежели попытки взять их силой, ибо если во всем, что касалось девочки, Андре и доктор проявляли неусыпную бдительность, то к деньгам они относились проще.

Путем серии финансовых операций Бускарену без труда удалось разорить совершенно не подозревавших, откуда дует ветер, друзей. Однако ради девочки необходимо было как можно скорее восстановить утерянное. Благородные души, они и помыслить не могли о том, чтобы пополнить свои кошельки за счет спекуляции. Зная, что за морями есть нетронутые плодородные земли, обрабатывая которые энергичный человек скоро разбогатеет, друзья решили отправиться туда.

Итак, на Суматру! Единственной ошибкой было то, что они не взяли Мэдж с собой. Конечно же, разве перенесет нежное создание все испытания подобного путешествия, беспощадное экваториальное солнце, ядовитые змеи, крокодилы, хищные птицы, звери-людоеды! А болотная лихорадка?.. Нет, они не могли подвергнуть ребенка таким испытаниям.

Все меры предосторожности, чтобы обеспечить ее безопасность, казалось, были приняты. Мэдж отправили под крыло директрисы одного из пансионов, женщины столь же отважной, сколь и неподкупной, близкой родственницы доктора Ламперьера. Она без слов приняла на себя эту миссию, не испугавшись ни возможной опасности, ни трудностей. Так как незримый враг давно не проявлял признаков жизни, бдительность пятерых друзей ослабела. Пробуждение было ужасным…

Страсть не лишила Бускарена рассудительности. Потеряв надежду на безграничную власть, которая, казалось, прямо плыла ему в руки, негодяй не мог упустить все остальное. Он долго и молчаливо вглядывался в географическую карту; взор его скользил от Японских островов по Тихому океану Суматра, Ява, Филиппины, Борнео.

— А почему бы и нет! — произнес он, будто бы отвечая на мучивший его давным-давно вопрос. — Там живет Бог знает кто, и цивилизация долго еще не доберется до этих отбросов общества. Свирепые малайцы, необузданные мусульмане, жадные китайцы — все они грызутся между собой, бьются насмерть, убивают друг друга без всякой пользы. Насколько было бы лучше, если б они подчинялись кому-то одному. Ведь их призвание — пиратство и разбой, как у наших крестьян, к примеру, выращивание злаков, овощей или разведение скота. Голос крови, климат и среда обитания! Черт возьми! Тот, кто сумеет координировать их действия и управлять ими, станет могущественным владыкой…

Да, да! Сделаться хозяином этих скотов! Встать во главе всех пиратов Малайского архипелага! Создать, в конце концов, мощную державу… Вот это дело! В Европе я — обыкновенный миллионер, а завтра на островах я стану императором… Кто знает? Быть может, через некоторое время у меня будет и титул, и знатное происхождение! Я буду султаном Борнео, и все соседние земли подчинятся моей воле. А она… Она станет моей султаншей. Разве можно отказаться от такого? Нет. На свете не существует женщины, которая отвергла бы корону. И потом, я ведь могу затуманить ей голову, проповедуя идеи цивилизации, прогресса… Впрочем, я с ума сошел, — срывать нежные маргаритки руками, что по локоть в крови! Но ведь можно сделать и что-нибудь хорошее… Хватит! Нельзя уступать слабости. Надо действовать, и Бог мне судья!

Поняв, что он в стране мусульман-фанатиков, где единственный закон — Коран, Бускарен решил представиться мусульманином, совершившим паломничество в Святую землю. К тому же он свободно владел арабским и малайским языками, знал Священное писание. Все это вместе обеспечило ему всеобщее признание. Он объездил весь архипелаг, вербуя новых и новых сторонников, подогревая фанатизм мусульман и подготавливая таким образом нечто вроде священной войны. Он действовал так ловко и вместе с тем так «доверял» своим многочисленным помощникам в центре и на местах, что все подвиги приписывали ему, а черные деяния и несправедливость — им.

Наконец, по прошествии четырех месяцев, все было кончено: Бускарен завоевал Борнео, сохранив моральное превосходство и непререкаемый авторитет. Теперь нужно было увезти из Парижа Мэдж. Усыпить бдительность директрисы для такого человека, как Бускарен, — пустяк. Небольшая интрига, и готово.

Выполнив эту часть плана, он занялся морскими пиратами. Вскоре разбойники целиком были в его власти. Отныне свержение султана стало делом нескольких дней. Все шло как по маслу. Оставалось лишь склонить Мэдж на свою сторону.

Охраняемая людьми, фанатично преданными хозяину, воспитанница Андре Бреванна общалась только с мулаткой с Мартиники, своего рода компаньонкой, приставленной к ней Бускареном. Добрейшее и преданное существо, мулатка скоро стала доверенным лицом своей юной хозяйки и служила ей верой и правдой. Мы уже знаем, как девушке удалось переправить своему опекуну весточку с Суматры, в которой она умоляла о помощи.

Таковы обстоятельства к тому моменту, как Бускарен поднял своих малайцев, а Андре вел им навстречу, к стенам столицы, восставших даяков.

Разговор между мисс Мэдж и ее похитителем внезапно прервался. Снаружи доносился неописуемый шум. Там царила суматоха. Весь город бурлил. Люди метались по улицам с воплями и стонами. Били барабаны. Отовсюду слышались призывы к оружию.

 

ГЛАВА 10

Фрике угощает новых приятелей. — Обезьяна улыбается. — Шутка тигра. — Как может утолить жажду опытный путешественник. — Непобедимое добродушие Фрике. — Парижанину пригодился бы костыль. — Орангутаны. — Человекообразные с острова Борнео. — Предок — новый друг Фрике.

Каково должно быть удивление человека, проснувшегося в соседстве с тигром и обезьяной? А именно таким было пробуждение Фрике. Если бы парижанин не выработал в себе привычку к самым невероятным сюрпризам, если бы он не воспитал в себе редкое хладнокровие, позволяющие не раз выходить из опасных переделок невредимым, он, пожалуй, был бы сильно напуган.

Фрике широко открыл глаза, а потом и рот, зевнул, потянулся, попытался подняться, но тут же упал. Удивительно, но тигр и обезьяна точь-в-точь повторили за ним все движения: встали, а затем вновь тяжело упали на землю, в один голос жалобно застонав.

Несмотря на то, что такая компания не сулила ничего хорошего, Фрике, придя в себя после болевого шока, посчитал нужным тепло поздороваться с товарищами по несчастью.

— Привет, обезьяна… Привет, тигр… Приветствую вас, мои нежеланные соседи. Мы вместе попали в ловушку, вместе выбирались из нее, так пусть же одинаковая судьба объединит нас и на будущее узами дружбы.

Услышав эти слова, обезьяна надула щеки и тихонько присвистнула, а тигр приоткрыл пасть и заурчал.

— Ты, моя обезьянка, сказала, уфф!.. уфф!.. — улыбаясь, продолжал Фрике. — Я хорошо понимаю, что это должно означать. Вообще-то ты, похоже, довольно добродушное существо, это по твоей морде сразу видно. Ну что ж неплохо! Что до вас, господин тигр, то такое урчание к лицу котенку. Впрочем, это меня вполне устраивает. Советую вам продолжать в том же духе, не то в ход пойдет револьвер. Будьте умниками. Мне бы очень не хотелось нанести вред таким чудесным животным, как вы. А! Понимаю. У тигра сломана передняя лапа, а у обезьяны — задняя. У меня тоже вывихнута нога. Тем хуже.

Все сказанное произвело на животных любопытное действие. Четвероногий хищник, гроза малайских лесов, зажмурил глаза, почесал за ухом и принялся вновь мурлыкать громче прежнего. Светлые глаза человека, казалось, успокоили его. Он перестал когтить землю и опустил уши.

— Очень хорошо! — радостно воскликнул Фрике. — Вы довольно сговорчивы. Вместо того чтобы позавтракать мною, идете на мировую. За это я дам вам поесть. Бьюсь об заклад, что желудок у вас совершенно пуст. Но наберитесь терпения и помните, что и у меня больна нога.

Фрике и его товарищи по несчастью находились в самой чаще леса. Для обезьяны сразу нашлось множество вкусных плодов. Не теряя из виду тигра, зная его коварную сущность, молодой человек набрал их сколько мог унести и вернулся к месту вынужденной стоянки. Обезьяна была довольна.

— Ах! Ты понимаешь мои действия лучше, чем слова. Хорошо! Так как я вынужден оставаться здесь, пока не поправлюсь, думаю, найти путь к твоему сердцу через желудок. Возьми! Ешь!

Увидев любимые фрукты, орангутан заерзал на месте. Он протянул руку, схватил сочный плод и принялся набивать щеки.

— Один накормлен. Это было не слишком трудно. Ну что ж, хороший аппетит! К сожалению, вы не плотоядное животное, господин тигр. Если и дальше будете вести себя хорошо, я займусь и вами. На дне ямы еще лежит килограммов сто оленины. Я отправлюсь за нашим завтраком.

Морщась от боли при каждом движении, Фрике спустился по вырытому им ходу вниз, отрезал большой кусок мяса, привязал к своей голове и медленно поднялся. Пот стекал по его лицу. Он был уже почти у поверхности, когда почувствовал сильный удар, а затем услышал рычание. Кусок ткани, которым была привязана оленина, слетел с головы, и Фрике показалось, что кожу содрали чем-то острым.

— Это, очевидно, тигр пошутил, — прошептал Фрике, вылезая из ямы.

Фрике не ошибся. Тигр, раззадоренный запахом мяса, поднялся с места, подошел к краю ловушки и устроился у выхода, словно кошка, поджидающая мышь у норки. В ту секунду, когда кусок мяса показался на поверхности, тигр выпустил когти, подцепил его и начал уплетать за обе щеки.

Парижанин был вне себя от ярости.

— Послушай-ка, приятель! Можно и полюбезнее. Не стоит торопиться. Я научу тебя самообслуживанию. Тогда не придется дожидаться, пока кто-то принесет тебе поесть. Кроме того, мне бы тоже хотелось пообедать. Ты не один.

Фрике схватил револьвер и, забыв всякую осторожность, вцепился в мясо и стал тянуть к себе. Тигр держал крепко и рычал.

— Ой! Ой! Ему не нравится делиться подобру-поздорову! Придется вышибить тебе мозги… Раз… Два…

Зверь взревел так, что вздрогнул лес. Несмотря на мучившую его рану, он, похоже, готов был кинуться на обидчика. Фрике ничего не оставалось, как защищаться с помощью оружия. Но тут тигр неожиданно подпрыгнул, растопырил все четыре лапы и отпустил добычу.

Гнев Фрике сменился хохотом; обезьяна внимательно наблюдала за тем, как тигр виляет хвостом, и в конце концов прыгнула и ухватила своего нового приятеля за хвост, потянув что есть мочи. А так как орангутаны вообще очень сильны, то тигр неожиданно для самого себя отлетел от края ловушки и, обалдевший, так и остался лежать метрах в трех от нее, жалобно при этом повизгивая.

Орангутан, очевидно, был доволен сделанным. Он схватился за живот, выгнул спину, и на физиономии его появилась обворожительная улыбка. Вот уж действительно — рот до ушей…

— Спасибо, дружище. Ты и вправду похож на доброго папашу. Я этого не забуду. Если хочешь, будем дружить. Дружба не на жизнь, а на смерть. Должен признаться, удар был что надо. Наш грозный зверь походил в этот момент на жалкого котенка. Смотри-ка, как он присмирел. Что до меня, то я намереваюсь пообедать прямо на его глазах. Когда наемся, наступит и его очередь. Будет знать, как вести себя в обществе. Этим, пожалуй, моя месть и ограничится. Я не злопамятен.

Орангутан опять принялся за плоды и орехи, а Фрике тем временем устроил себе настоящий пир, даром что мясо было сырым. Тигр, ошеломленный силой обезьяны, держался в сторонке, на почтительном расстоянии. Но вид у него был настолько несчастный и затравленный, что Фрике не выдержал, решил поделиться с провинившимся. Он бросил тигру увесистый кусок, который тот проглотил в одно мгновение.

— Для начала хватит. Предупреждаю, веди себя пристойно, а будешь хулиганить, подпалю шкуру. Сразу научишься быть вежливым и честным. Ну вот, теперь нам хочется пить. Здесь не осталось ни капли воды. Я знаю, что делать, но, черт побери, если господин тигр снова захочет поиграть со мной своими крошечными коготками, то я рискую остаться без головы. Тебя, дорогой предок, как особо для меня важную персону, я напою. Подожди немного.

Фрике за свою жизнь успел побывать в разных переделках. Приобретенного опыта хватило бы, пожалуй, на целую дюжину путешественников. К примеру, ему была известна некая разновидность деревьев, с помощью которой он и собирался утолить жажду. Крупные овальные листья этих деревьев сворачивались и разворачивались в зависимости от времени суток. На донышке такого листа часто можно было отыскать немного влаги. Была ли это дождевая вода или же выделения самого растения, сказать трудно, но скапливавшаяся в чашечке влага оказалась довольно неприятной на вкус. Поскольку выбирать не приходилось, Фрике с жадностью выпил сей нектар, воздавая благословения Господу за то, что получил хоть какую-то возможность промочить пересохшее горло.

Увидев, что человек что-то пьет, обезьяна протянула к нему руки и стала просить. Фрике тотчас дал ей напиться.

— Что поделаешь! Из нас троих я все-таки самый здоровый. Приходится заботиться об остальных.

Выпив все до последней капельки, обезьяна закрыла глаза, тяжело вздохнула и улеглась на земле, давая отдохнуть больной ноге и, очевидно, надеясь немного поспать. С тигром дела обстояли сложнее. Ему не под силу было залезть внутрь листа. Поэтому Фрике пришлось бы поить его, подойдя совсем близко.

— Д-а… Не напрасно мои друзья говорят, что кровь для тигра — все равно что вино для алкоголика. Если я подойду к нему, чтобы дать попить, он может поцарапать меня, а тогда уж, почуяв запах крови, разорвет в клочья. С другой стороны, я хотел бы как-нибудь помочь этому бедняге. Впрочем, есть идея.

С этими словами Фрике снова отправился в нелегкое путешествие. До дерева метров пять-шесть. С больной ногой это не шутка. Добравшись до цели, молодой человек сорвал самый крупный лист, вернулся обратно, не дойдя до тигра каких-нибудь два шага, вынул нож, разрезал лист и, положив его на землю, спокойно удалился.

Тигр прекратил рычать. Постукивая хвостом по земле, он подполз к листку и обмакнул в теплую влагу язык. Эта операция, казалось, возвратила ему прекрасное самочувствие.

— Ну вот! Теперь, полагаю, нам стоит последовать примеру моего милого предка и немного вздремнуть. Отправиться в путь на поиски своих друзей я все равно не в состоянии. Значит, надо терпеливо ждать, пока они найдут меня сами; а поскольку найти меня трудно и даже скорее всего невозможно, то придется в одиночку добираться до султанской столицы. Но прежде ничего иного не остается, как сидеть здесь и ждать выздоровления.

Поговорим немного о новом приятеле Фрике. Нет, не о тигре, естественно. Такому зверю трудно ужиться с человеком, уж больно необщительный у него характер. Речь пойдет об орангутане.

Это крупное животное ростом примерно один метр тридцать сантиметров, с продолговатой головой, приземистой фигурой и деформированным телом, покрытым рыжеватой шерстью. Орангутаны очень сильны; широкая, мускулистая грудь и длинные, мощные руки в размахе составляют почти два метра. Верхняя часть тела таких же размеров, как у человека, а ноги коротенькие, кривые с непомерно большими ступнями. Выражение его широкой приплюснутой физиономии достаточно свирепо.

Среда обитания — первозданные леса. Орангутаны скитаются среди тропических исполинских деревьев, словно арабы в пустыне. У них славный аппетит. Едва справившись с запасенными лакомствами, они уже снова в пути, в поисках фруктов и прочих яств, в изобилии предлагаемых экваториальным лесом.

Поражает в этом животном мощь и решительность движений, идет ли оно по земле или скачет по деревьям. Прыгая с ветки на ветку, несмотря на свою тяжесть, обезьяна никогда не сорвется и не упадет. На земле тело согнуто под углом примерно сорок пять градусов, что позволяет сохранять устойчивость. Однако орангутаны все же предпочитают передвигаться «по воздуху». На первый взгляд кажется, что скорость невелика, но на самом деле такой способ передвижения очень быстр. Человек, бегущий по земле, вряд ли в состоянии обогнать обезьяну, прыгающую с ветки на ветку.

На землю орангутаны спускаются в общем редко, например, в засуху, когда на деревьях не остается сочных, полных влаги листьев. Тогда приходится искать ручей. Даяки рассказывают, что орангутаны любят иногда закапываться в груду влажных листьев и умеют устраивать себе настоящие хижины.

Возвращаясь к их удивительной силе, можно сказать и о том, что, как уверяют местные жители, никогда ни одно животное не решается напасть на орангутана, кроме, пожалуй, крокодила и питона. Но и рептилиям не всегда везет в таких схватках. Порой, когда в джунглях не остается еды, орангутан выходит к реке. На берегу обычно больше плодовых деревьев. Если крокодил решается напасть, то обезьяна часто опережает его, топчет ногами, рвет и в конце концов убивает. С питонами же орангутан ведет себя еще решительнее, — стоит змее чуть зазеваться, как облюбованная им «жертва» уже хватает его сильными руками, крепко сжимает, душит, а потом перекусывает пополам.

Словом, нет в джунглях животного, которое могло бы соперничать в силе с орангутаном. Однако он свиреп и беспощаден лишь с врагами. В обычное время это довольно застенчивое существо и никогда не нападает на слабого, будь то зверь или человек. Сознавая свою мощь, орангутан не позволяет напрасно себя беспокоить, спокойно разгуливая по лесу в поисках пропитания. При встрече с человеком он внимательно присматривается, с любопытством разглядывает, на мгновение остановившись, но затем вновь пускается в путь.

Обезьяны вообще очень умны. Во многих деревнях их приручают и они живут как домашние животные, чувствуя себя среди людей совершенно на равных. Эти животные чрезвычайно привязчивы. Они могут уйти от хозяина в лес, провести там несколько дней, не показываясь в деревне, но все же обязательно возвращаются. Короче, ведут себя как хорошие соседи.

Если добро, сделанное Фрике, тронуло сердце четвероногого существа, которого он называл теперь не иначе как Предком, то можно с уверенностью сказать, что парижанин приобрел верного друга.

 

ГЛАВА 11

Три недели ожидания. — Привязанность обезьяны и неблагодарность тигра. — В лесной чаще. — Плоды с неприятным запахом. — Предок и его палка. — Полусвинья-полухорек. — Фрике жертвует своим рационом ради тигра. — Беглец. — Один в лесу. — Орангутан стал бы отменным полицейским. — В путь! — Коварные реки. — Трое верных друзей.

Вывих лишал Фрике возможности свободно передвигаться. Приходилось дни и ночи ждать, пока наступит улучшение. Нельзя сказать, чтобы он не пытался сопротивляться обстоятельствам: решение ждать было принято лишь после долгих и безуспешных попыток преодолеть недуг. Несмотря на то, что забота о новых приятелях несколько заглушала собственные страдания, молодого человека не покидали невеселые мысли: он каждую минуту был готов к внезапному нападению малайцев. Кроме того, Фрике беспокоился о своих друзьях. Как продвигается экспедиция? Не стало ли его исчезновение причиной срыва всех замыслов и планов? Он старался утешить себя тем, что друзья наверняка благополучно пересекли границу, что в султанате, должно быть, уже пылает восстание и что трон владыки скоро пошатнется.

— Я доберусь туда к шапочному разбору, когда все уже будет кончено, — размышлял он вслух, будто бы для того, чтобы не забыть человеческий язык. — Вот уж они посмеются надо мной, увидев хромающее чучело с костылями. Но ведь это не моя вина. Я торчу тут уже три недели, корчась от голода по двадцать четыре часа в сутки и пожелтев, словно малаец. Ладно! Будь что будет! Надо идти. Кто любит меня, за мной! Не так ли, Предок?

Обезьяна медленно потянулась, поднялась и, что самое поразительное, пристроившись рядом, решительно зашагала с человеком, бросив на него почти осмысленный и нежный взгляд.

— Нет, ты и в самом деле — лучшее из созданий природы. Твой перелом почти зарос, так что теперь есть кому добывать нам пропитание. Ну что ж. Неплохая компания. Жаль, что у тигра несносный характер. Для нашей маленькой экспедиции его участие было бы незаменимым. Ну ладно, ладно! Я шучу.

К Фрике вернулись его обычная веселость и неутомимость.

Предок оказался верным другом. Он скоро привык к Фрике и, несмотря на то, что рана еще болела, взял на себя некоторые обязанности по добыче съестного: орангутан кругами ходил вокруг стоянок и неизменно возвращался с целой охапкой вкусных плодов.

Чтобы не спать ночью на влажной земле, Фрнке сооружал себе высокую постель из веток и листьев. Орангутан всякий раз устраивался подле хозяина.

Парижанин шел, опираясь на палку, а обезьяна уморительно похоже копировала его пластику, не отступая ни на шаг. Предок постепенно совсем оправился, но вовсе не хотел покидать нового друга и, казалось, чувствовал себя счастливым. Иногда, заметив вкусный плод на верхушке какого-нибудь гиганта, он молниеносно взбирался наверх и доставлял оттуда понравившийся ему плод. Несмотря на голод, молодой человек никак не мог преодолеть отвращения к некоторым из таких плодов, издававшим неприятный запах. Но кончилось тем, что он все же привык.

Пройти удалось немного; Фрике быстро понял, что он еще слаб и что лучше вернуться туда, откуда они начали свое путешествие. Тигр по-прежнему был там. Если человек и обезьяна кое-как обходились фруктами, то хищника этот вид пищи явно не устраивал. Оленье мясо вскоре закончилось, и тигр нетерпеливо ходил вокруг Фрике, так что тот начал подумывать, не освободиться ли от назойливого соседа.

В конце концов тигр напал внезапно. Фрике успел только огреть зверя палкой по голове. Этот случай произвел на орангутана неожиданное действие. Увидев, как человек пользуется палкой и желая, должно быть, доказать, что он помнит добро, силач схватил дубину и принялся за дело. Он устроил тигру такую трепку, что тому ничего другого не оставалось, как угомониться.

На следующий день тигр глухо рычал, а орангутан замахивался палкой Фрике, смеясь, обратился к своему защитнику.

— Довольно, Предок. Думаю, урок пойдет ему на пользу. Да к тому же бедняга рычит от голода. Ты-то с утра до вечера грызешь фрукты, a у него в желудке маковой росинки не было. Попытаемся найти что-нибудь для него. Во всяком случае, не следует кормить зверя только палочными ударами.

К счастью, в эту минуту на поляне показалось какое-то животное, и Фрике оставалось лишь вытащить револьвер. Остальное было секундным делом. Обезьяна не успела еще прийти в себя от громкого выстрела, а человек уже подавал тигру обед.

— Ешь, негодяй! Предок угостил тебя прохладительным напитком, а это нечто более вкусное. Ешь и будь паинькой.

К радости Фрике, неизвестные ему четвероногие водились в этих местах в изобилии. Он мог частенько баловать тигра свежим мясом. А если вдруг добыча не попадаюсь и хищник принимался капризничать, в дело вступал Предок. Он хватал дубину, глаза его становились свирепыми и безжалостными. Палочные удары сыпались на рычащего и визжащего тигра. После вынужденной экзекуции тот обыкновенно валялся на земле и долго приходил в себя.

Однажды утром тигр внезапно исчез. Возможно, его утомили постоянные побои и унижения. Накануне Фрике снова подбил неизвестное животное, похожее сразу и на свинью и на хорька. Тигр, очевидно уже решивший назавтра покинуть компанию, поужинал и спокойно улегся отдыхать с таким благостным видом, что Фрике даже показалось, не приручил ли он капризника и в самом деле. Но на следующий день парижанин, заметив исчезновение полосатого соседа, понял, что ошибался.

Проснувшись и увидев, что больше некого воспитывать, Предок очень расстроился. Он фыркал и помахивал ненужной теперь палкой.

— Ты, верно, переборщил. С твоей любовью хватать палку, когда надо и когда не надо, ты вынудил его оставить нас.

— Фуф! Фуф!.. — пыхтел орангутан, как бы соглашаясь с доводами хозяина.

— Вот-вот! Теперь можешь изображать из себя паровик… Если ты думаешь, что это поможет вернуть его, ты глубоко ошибаешься. Ну, ладно! Что сделано, то сделано. В конце концов, я не для того убежал от малайцев, чтобы в один прекрасный день превратиться в тигриный обед. Кто знает, что у них на уме, у этих хищников. Да и, признаться, мне было грустно отдавать ему мясо. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Сегодня наконец я сделаю себе жаркое. Впрочем, все же жаль. Хотя он и антиобщественный элемент, но я к нему привязался. Может, оттого, что приходилось о нем заботиться.

Так, рассуждая о том о сем, Фрике разжег огонь и стал готовить мясо. Предок, увидев пламя, невероятно развеселился. Он не понимал, что к чему, но веселый огонек обрадовал его.

Друзья пообедали с аппетитом. Наевшись вдоволь и даже слегка опьянев от непривычной сытости, Фрике взобрался на свое лежбище и заснул глубоким сном. Солнце успело проделать три четверти дневного пути, когда молодой человек проснулся, немного смущенный тем, что так долго проспал.

— Честное слово! — бормотал он. — Я становлюсь невообразимым лентяем. Надо что-то делать. Благо, моя нога почти совсем прошла. Пора в дорогу. Мы вдвоем отправимся в столицу Борнео. Вот господин Андре и доктор удивятся! Пьер, конечно, будет ворчать, но уж кому мой друг придется по душе, так это Мажесте. Куда же он, черт возьми, подевался?

Фрике два раза свистнул. Никого.

— Вот это да! — вскрикнул парижанин, потрясенный исчезновением номера два. — Неужели и он бросил меня? Ни за что в это не поверю! Но, с другой стороны, почему бы и нет? Бедное животное находилось здесь, потому что у него болела нога. Рана зажила, и обезьяна вспомнила родные места. Ностальгия! Дело знакомое. Почувствовав себя здоровым, Предок, очевидно, вернулся туда, где прожил всю свою жизнь. Это же так понятно и естественно. Имею ли я право жаловаться и сокрушаться? И чему тут собственно, удивляться? И меня моя судьба зовет в путь. Конечно, без этих зверюшек будет одиноко, но…

Ночью Фрике не мог сомкнуть глаз; уже светало, когда он наконец задремал. Вдруг до слуха донесся едва слышный шумок. Парижанин схватился за оружие, не понимая пока, должен ли он защищаться или нападать. Шум приближался. Фрике настороженно вглядывался в заросли кустарника. Но тут страх пропал, и он рассмеялся. Право же, трудно было удержаться от смеха при виде фантастической картины. Из зарослей показался орангутан; в руке он держал дубинку, а впереди плелся, прижав уши, тигр.

— Браво! Браво, Предок! Это превосходит все ожидания. Я обвинял тебя в измене, а ты, оказывается, отправился на поиски нашего дезертира. Мы ведь теперь никогда не разлучимся, не так ли? Эй, дружище, — обратился он к тигру, — не валяй дурака, оставайся с нами. С тобой будут хорошо обращаться, даю слово. С Предком я договорюсь, вот увидишь. Ну и заживем! Подойди-ка сюда, поближе. Ты ведь милый зверь. Когда у меня будет сахар, я обязательно тебя угощу.

Тигр, боязливо поглядывая на орангутана, послушно подошел к человеку, а затем растянулся у его ног, как обыкновенная домашняя кошка. Увидев это, Фрике, совершенно забыв о предосторожностях, принялся трепать тигра по мохнатой голове, и тот вдруг замурлыкал.

— Вот и хорошо. Мир! Завтра мы уходим отсюда.

На следующий день парижанин покинул поляну в сопровождении двух надежных телохранителей.

Такое путешествие не каждому под силу. Солнце нещадно палит целый день, над головой летают стаи докучливых насекомых, пока идешь по лесу, только и смотри, чтобы не напороться на колючки и шипы, многие из которых ядовиты. Ко всему прочему, Фрике потерял ловкость и быстроту, так спасавшие его раньше. Двигался он довольно медленно, озираясь по сторонам и все время оглядываясь назад. Еды не было. Не раз приходилось ложиться спать натощак, надеясь хоть завтра отыскать в лесу что-нибудь съестное. Фрике опирался на палку и сильно хромал.

Что до обезьяны и тигра, так они, похоже, радуясь перемене обстановки, бодро шагали рядом.

— Если вы голодны, друзья мои, предлагаю найти выход из положения самим.

Тигр откликался, а возможно, так только чудилось, на имя Бартоломеу или просто Меу. С тех пор, как он вновь появился, Предок ни разу не брал в руки палку. Недавние враги, очевидно, уже позабыли о своих столкновениях и неплохо ладили.

Фрике старался придерживаться северного направления, надеясь выйти к одной из рек, впадающих в Южно-Китайское море, а затем, следуя вдоль берега, добраться до столицы.

Взобраться на высокие горы, пересекающие остров с северо-востока на юго-запад, не представляло особого труда — это лишь требовало времени. Сложнее обстояло с водными преградами, ибо приходилось идти по колено в воде. Орангутан следовал за хозяином без размышлений, но вот тигр… Как и все кошачьи, он не слишком-то любил воду, и его долго нельзя было заставить войти в реку или даже крошечный ручеек. Всякий раз дело доходило до того, что Предок начинал заметно нервничать и даже вспоминал, наверное, о своей палке. Тогда бедняге Меу ничего не оставалось, как смириться с судьбой и лезть в воду.

Время от времени трое друзей останавливались посреди водоема, увязнув в ряске и тине. От таких мест старались держаться подальше даже птицы и насекомые. И только жизненная энергия Фрике позволяла преодолеть препятствие. Парижанин всякий раз мастерил нечто вроде плота и с его помощью перевозил животных на другой берег.

Наконец добрались до горного района. Трудно описать все лишения, выпавшие на долю Фрике. Пока длилось путешествие, тигр и орангутан еще кое-как утоляли голод, чего не скажешь о человеке. Не зная языка местных жителей и не будучи уверенным в том, что его друзья не напугают людей, парижанин вынужден был сторониться деревень. Лишь под покровом ночи он решался подойти к посевам и добывал себе то горстку риса, то маис. Но, как только замечал людей, тут же уходил в лесные заросли.

После десяти дней скитаний, измученный лихорадкой, с израненными ногами и без сил Фрике увидел, что достиг наконец подножия Батан-Лупар. Здесь царила совсем иная атмосфера, воздух был свеж и лечил язвы, подсушивал раны, останавливал кровотечение. Вдохнув полной грудью, молодой человек почувствовал, что оживает, и решил сделать привал дня на два в этом чудесном месте, надеясь, что целебный климат подлечит его изношенный организм. Фруктов и дичи было в избытке — полный витаминный рацион.

Пообедав, все трое устроились на отдых, причем Фрике без опаски положил голову на теплый и мягкий тигриный бок, а тигр жмурился и поглядывал на порхавших вокруг птичек.

Удивительно, но животные вели себя на редкость покладисто. Тигр по пятам ходил за человеком, словно собака, к вящей радости орангутана. Тот вовсе не ревновал, а, наоборот был, казалось, доволен своим полосатым спутником. И оба они любили хозяина.

 

ГЛАВА 12

Бесполезные поиски. — Ужас. — Ночная схватка. — Атака отбита. — Тайник под деревом. — «Копай!»— Фрике украден. — Сквозь леса. — Малайская крепость. — Пьер не только отменный артиллерист, но и умелый сапер. — Пробоина. — Атакующие превращаются в осажденных. — Против целой армии. — Голод Капитуляция. — Борнео. — Странный крик.

«К оружию! К оружию! На нас напали!» — так кричал Фрике, когда среди ночи был схвачен малайцами. Выстрел разбудил лагерь, и крик предупредил друзей об опасности.

— Да это же Фрике! — закричал Андре, хватаясь за карабин.

— Фрике! — подхватили в один голос доктор и Пьер.

Но все заглушил нечеловеческий вопль Мажесте. Разразилась гроза, и первый всполох молнии на мгновение осветил занявших оборону даяков и полуголых малайцев, поднявших свои пики и готовых вот-вот атаковать.

На какой-то миг все замерли, а затем бросились друг на друга. Гремел гром, небо освещали зловещие отблески молний, стихия бушевала вокруг, словно боги низвергли на землю свое негодование. Но что за дело богам до вражды этих земных пигмеев?

Выстрелы вторили раскатам грома, стрекотали карабины. Это продолжалось с час. Потом небеса разверзлись, и на землю обрушился настоящий тропический ливень.

Понятно, что наши друзья не могли в таком грохоте переброситься ни словечком. Наконец раздался последний раскат грома, а с ним и последний вскрик. Это был победный клич даяков. Храбрые воины отбросили врага, понесшего большие потери.

— А где же Фрике?

Друзья даже не успели поинтересоваться, ранен ли кто-нибудь. Их беспокоил только Фрике. Увы! Буря пронеслась, солнце мириадами бриллиантов отражалось в каплях воды на листьях деревьев, птицы порхали вокруг поляны, обагренной кровью, жужжали насекомые, и ничто не могло поведать друзьям о том, куда запропал Фрике.

Тумонгон-Унопати был слегка ранен ударом пики в бедро. Увидев убитым одного из своих лучших воинов, он рассвирепел и стал что есть мочи топтать ногами труп малайца, лежавший тут же.

Благодаря принятым мерам предосторожности и привычной для даяков тактике ночного боя их потери были все же невелики. Насколько дерзки они днем, настолько осторожны ночью: построились в две шеренги, локоть к локтю, ощетинились пиками… Малайцы, несмотря на внезапность нападения и на численное превосходство, так и не смогли разбить эту фалангу. Конечно, оружие европейцев не помешало, но даяки обошлись бы и собственными силами. Словом, бандиты потерпели сокрушительное поражение.

Победители, как водится, устроили настоящий праздник: с ритуальными танцами, криками и отрубанием голов. Тумонгон радовался вместе со своими людьми, что не мешало ему то и дело посматривать на землю, силясь отыскать хоть какие-нибудь следы, которые привели бы его к Фрике. Вождь даяков даже любил парижанина и переживал случившееся не меньше европейцев.

— Посмотри, — обратился он к Андре. — Я говорил, что смерть моей собаки дурное предзнаменование. Говорил? Но ведь мы устроили пышные похороны, все сделали как надо… Быть может, Патти-Паланкен считает, что этого недостаточно. Хорошо! Я отдам ему все отрубленные сегодня головы. Душа моей собаки поможет найти молодого белого. Мужайся, брат.

— Будьте осторожны, господин Андре, — вмешался Пьер. — Возможно, там, за деревьями, кто-нибудь скрывается. Как бы не получить удар в спину. Какое несчастье, что дождь смыл все следы. Мы бы могли отыскать их в траве и следовать за похитителями по пятам.

— Вы правы, Пьер. Несчастье случилось слишком быстро и неожиданно. И все же нужно попытаться найти Фрике. Мы должны немедленно отправиться в путь.

— С вашего разрешения, господин Андре, вы не так поняли мои слова. Я имел в виду, что вам нельзя идти в лес одному. С меня хватит Фрике. А если еще и с вами что-нибудь стрясется!..

— Дорогой Пьер, отважный друг мой, — прервал его Андре, пожимая руку, — поверьте, что я воспринял ваше предупреждение как проявление заботы и дружеского расположения. Благодарю за добрый совет.

— Я думаю, — вмешался доктор, — что сейчас нам будет нелегко найти Фрике.

— Откуда такая уверенность?

— Пока вы тут спорите, мы с Мажесте и двадцатью даяками обследовали окрестности и ровным счетом ничего не нашли.

— В таком случае мы все отправимся на поиски, будем рассматривать каждую травинку, каждый бугорок, каждый корешок. Внутренний голос говорит мне, что Фрике жив. Но с какой целью его утащили бандиты? Быть может, чтобы сделать из него заложника? Не хочу верить, что жизни нашего друга грозит опасность.

— Да услышат вас Небеса! — проговорил Пьер.

Поиски продолжались двое суток. Безрезультатно. Правда, Унопати нашел носилки. Те самые, что распорол Фрике при побеге. Крови нигде не было видно, и все облегченно вздохнули, надеясь, что парижанину удалось бежать.

— Видите, Андре, — сказал доктор, — невозможно, чтобы этот парень так просто смирился. Надеюсь, с минуты на минуту мы найдем его. Ну, а если нет, то, полагаю, он сам отправится в столицу Борнео и, возможно, появится там раньше нас.

— Мне бы не хотелось уходить, не оставив опознавательных знаков. Быть может, Фрике удастся найти нашу поляну.

— Что вы собираетесь делать?

— Очень просто. Смотрите!

Андре отыскал самое заметное дерево и прикрепил к его стволу листок бумаги с надписью: «Копай». Затем, взяв другой листок и написав что-то карандашом, свернул его, засунул в пустую гильзу и зарыл под деревом. Дикари не знают французского, а посему никто не догадается, что здесь зарыт тайник.

Покончив с этим, все отправились в султанскую столицу.

Путешествия в здешних местах, как правило, сопряжены с множеством опасностей. Но случается, что человек проходит даже очень значительные расстояния, нисколько не устав и не подвергаясь ни малейшему риску. Так случилось с нашими героями. Тумонгон предупреждал, что смерть собаки — дурной знак и надо ожидать катастрофы. Исчезновение Фрике подтвердило его слова. Но дальше путешествие проходило спокойно. В этом, собственно, не было ничего удивительного, даяки здесь дома, это их земля, и белым в такой компании было неплохо провизии запасли достаточно, в каждой встречавшейся на пути деревне нанимали носильщиков, — везде открывался свободный путь.

Иногда бывает иначе, особенно если белые идут одни. Приходится вести долгие, изнурительные переговоры с местными жителями. И неизвестно, пропустят ли тебя дальше. Нравы здесь первобытные.

Надо сказать, что даяки никогда не уничтожают лесную поросль вокруг своих жилищ, используя ее как естественную защиту: они оставляют лишь узенькую тропинку, которую в любой момент можно замаскировать. Нередко случается, что путешественник блуждает среди зарослей и вдруг, неожиданно для самого себя, выходит к хижине на сваях. Her смысла пытаться свернуть вправо или влево: вокруг поднимается плотная стена из колючих кустов и деревьев. Гости взбираются в дом по специальной лесенке, если прохожему необходимо пересечь деревню, такую же лесенку подставляют с другой стороны хижины, у начала новой тропинки.

Легко себе представить, что если подобное устройство вполне подходяще для обороны, то для обычного передвижения оно чересчур громоздко. К счастью на пути наших героев ничего подобного не встретилось. Они быстро пересекли Батан-Лупар и вот уже четверо суток шагали по земле султана. Все шло хорошо, пока путешественники не увидели военное укрепление.

— Неприятное соседство, — обратился Андре к Пьеру. — Нелегко будет пробить брешь в крепкой стене. Там, видимо, скрываются солдаты султана.

— Да, чудная клетка. Вы намереваетесь предпринять осаду?

— И не просто осаду, дорогой мой, мы возьмем крепость.

— Если так, то ничего не имею против, с вами я готов на любую авантюру.

— Даже не вникая в ее смысл?

— Конечно, черт возьми. — Пьер рассмеялся. — Простите, господин Андре. Тут нет ничего особенного. Французский матрос не привык рассуждать, когда ему дан точный приказ. Вы — сухопутный человек и, возможно этого не знаете…

Пьер не успел закончить свою тираду о дисциплинированности французских моряков, как вдруг раздался страшный взрыв. Все вокруг заволокло белым дымом, а над стеной крепости поднялся султанский флаг.

Услышав грохот, даяки насмерть перепугались.

— Провалиться мне на этом месте, если это не пушка! Но заряжена она, ей-богу, кокосовыми орехами! А это знамя! Кусок тряпки… — заворчал Пьер. — Господин Андре, прошу вас, успокойте этих чудаков! Вы ведь знаете их язык. Не из-за чего так пугаться. Завтра же мы возьмем крепость.

Сомнений быть не могло. Белые и даяки оказались перед одним из форпостов, расставленных султаном Борнео по всей территории острова. Жалкое подобие крепости, которой и двух часов не продержаться под напором белых, могло привести в ужас только дикарей, понятия не имевших о тактике военных действий. Тем не менее необходимо было покончить с гарнизоном. Не оставлять же за спиной врага, способного помешать в самый решительный момент.

К счастью, у Пьера созрел план. Речь шла о том, чтобы под покровом ночи подкрасться к стене, сделать подкоп, заложить туда петарду и несколько килограммов пороха. Затем останется лишь протянуть шнур и поджечь его на безопасном расстоянии. Пьер головой ручался за успех, Андре благословил его, приказав быть осторожным.

Сказано — сделано. Охваченные беспокойством, Андре и доктор не сомкнули глаз. Когда Пьер наконец появился, до восхода солнца оставалось еще не менее часа.

— Готово! Сработано на славу. Через несколько минут увидите.

Пьер так все устроил, что взрыв прозвучал точно в назначенный момент. Даяки, не привыкшие к грохоту взрывов, дрожали, словно малые дети Андре пришлось пустить в ход все свое красноречие, чтоб хоть как-то успокоить их.

Тем временем наступило долгожданное утро. Увидев, что произошло, дикари, даже не дождавшись приказа, кинулись на штурм. Малайцы пытались восстановить стену, но у них было слишком мало времени.

Ничто не могло устоять перед натиском нападавших. Они захватили почти всю территорию крепости и безжалостно уничтожали ее защитников. Даяки убили человек шестьдесят, прежде чем белые смогли остановить их. Андре отдал приказ поджечь стену, но внезапное происшествие изменило его планы.

Откуда ни возьмись нагрянуло целое войско малайцев, не то привлеченных звуками взрывов, не то предупрежденных ночью. Те, кто еще недавно осаждали крепость, сами превратились в осажденных. Но, несмотря на то, что у них не хватило времени собраться с силами, наступавших встретил дружный огонь из карабинов. Малайцы похоже, никак не ожидали подобного приема. Они отступили, а вскоре принялись копать окопы.

— Любопытно! — сказал доктор. — Неужели эти мерзавцы намереваются взять нас измором?

Старый морской хирург оказался прав. Малайцы, поняв, что с ходу крепости им не взять (очень уж примитивно их оружие), решили предпринять долгую осаду.

К несчастью, провизии оставалось немного. Положение становилось отчаянным. День ото дня число осаждавших все увеличивалось и дошло до двух тысяч человек. Бедные даяки изголодались и похудели, но стойко переносили испытания. Белых била лихорадка, мучила анемия, они едва не умирали от истощения. Прошло уже двадцать два дня осады. А на двадцать третий в крепости появился с белым флагом высокий человек в полуевропейском-полумалайском костюме.

Андре плохо держался на ногах, но все же отправился навстречу. Парламентер приблизился на такое расстояние, чтобы слышен был его голос, и призвал осажденных сдаваться без всяких условий. Андре отклонил его предложение. Незнакомец произнес:

— Нам известно, кто вы такие и чего хотите. Мы знаем о ваших намерениях.

— Ну и заливает, — обратился Пьер к доктору, слушавшему очень внимательно. — Заливай, заливай! Хочешь выведать правду? Попробуй выуди из нас хоть слово!

— Ваши планы раскрыты, — продолжал парламентер. — Готовьтесь к поражению. Армия султана приближается…

— Чего вы хотите? — спросил Андре.

— Чтобы избежать напрасного кровопролития, бессмысленных убийств, вы должны сдаться в плен.

— При одном непременном условии: вы отпустите всех даяков и гарантируете нам жизнь.

— Они еще диктуют условия! Бросьте! Вы в наших руках.

— Пока нет. Знайте, что у нас хватит пороха, чтобы выбраться отсюда или взорвать себя…

— Нет-нет, — прервал его незнакомец. — Мне приказано препроводить вас живыми и невредимыми к самому султану, моему повелителю. Он сам будет решать вашу судьбу вместе с английским советником.

— Что там болтает этот болван? — спросил доктор.

— Я ничего не понимаю, — тихо отозвался Андре. — Здесь какое-то недоразумение. Во всяком случае, вмешательство английских властей нам на руку. Нужно этим воспользоваться.

— Вы согласны?

— Освободите даяков!

— Они будут освобождены.

— И нам оставят наше оружие?

— Да.

— Где гарантия, что ваши слова не ложь?

— Клянусь вам!

— Хорошо! Еще один вопрос: почему мы должны предстать перед англичанами?

— Вам предъявлено три обвинения: в пиратстве, в захвате «Конкордии» и в убийстве сэра Паркера, брата правителя Лабуана.

Через неделю Андре Бреванн, доктор Ламперьер, Пьер и Мажесте, сопровождаемые многочисленным войском, вошли в столицу. Их привели в роскошный дворец, возвышавшийся посреди города и окруженный охраной из малайских и индийских солдат. В огромной зале друзья увидели человека с большим тюрбаном на голове. Рядом стояли индийские карабинеры. Однако английского представителя что-то не было видно… Парламентер солгал.

— Господин Андре, — тихо сказал Пьер, — сдается мне, что мы горим.

И вдруг раздался пронзительный вопль.

 

ГЛАВА 13

Угроза. — Пленница и ее охранник. — Шум восстания. — Многоликая армия. — Арсенал. — Вперед!.. — Султан мертв… — Да здравствует султан! — Кто он? — Незнакомец. — Новые подвиги парижского паренька. — Победа Фрике, тигра и обезьяны. — Меу, взять!..

Читатель, должно быть, помнит суматоху, прервавшую разговор мисс Мэдж и ее похитителя. Неожиданные события произвели на них различное впечатление; мисс Мэдж не могла скрыть радости, а Винсент Бускарен страшно побледнел, лицо его нервно задергалось.

Для пленницы шум мог означать освобождение, тогда как ее собеседнику он не сулил ничего хорошего. Винсент ударил в гонг. Не успел еще смолкнуть металлический гул, как появились двое: мужчина — высокий араб с гордым орлиным профилем и свирепым взглядом, в руке он держал сверкающий дамасский клинок, а к поясу были привязаны два богато украшенных револьвера, таких красивых, что не хотелось думать об их истинном предназначении; и женщина — мулатка с округлыми бедрами, белоснежными зубами и коралловым ртом, на ней были богатые одежды, а из-под кокетливого головного убора виднелись прекрасные черные волосы.

Мулатка бросилась к девушке, закрыла ее собой и грозно взглянула на араба. Тот, неподвижный, точно бронзовая статуя, ждал, что скажет хозяин.

— Могу ли я рассчитывать на тебя, Али?

— Приказывай, господин.

— Сколько у тебя людей?

— Тридцать.

— Верных?

— …и бесстрашных.

— Готовы ли они умереть по моему приказу?

— Они готовы на все ради того, кого любит Аллах!

— Ты отвечаешь мне за жизнь этой девушки.

— Отвечаю своей головой.

— Ты будешь защищать ее до последней капли крови.

— Да, хозяин.

— Ты безжалостно убьешь всякого, кто попытается приблизиться к ней.

— Клянусь.

— Хорошо! Спаси тебя Аллах! Послушайте меня, мисс. Я не предполагал, что события развернутся с такой быстротой. Похоже, город охвачен восстанием. Быть может мне суждено погибнуть…

— Какое мне дело до вас и ваших бандитов?

— Мисс!..

— Довольно! — гордо отвечала девушка.

— Молю вас, не судите слишком строго. Я не тот, за кого вы меня принимаете, я не преступник. Цель оправдывает средства. А в моей цели нет ничего незаконного. Завтра… Завтра, если останусь жив, я буду султаном Борнео. Слышите, мисс? Султаном… Я сяду на трон. Хотите ли вы стать моей женой?

— Никогда! — медленно, четко выговаривая слоги, произнесла Мэдж.

— Или со мной, или в могилу!.. — в ярости воскликнул Бускарен и вышел.

Как только он исчез, девушка сразу как-то обмякла, решимость оставила ее, она дрожала всем телом, рыдания сдавливали ей горло. Мэдж кинулась к мулатке. Та, стараясь успокоить хозяйку, продолжала бранить араба. Нервный припадок, к счастью, скоро закончился, и девушка удалилась в сопровождении служанки в свои покои.

Вдалеке шумел город. Это было тем более странно, что улочки здесь чрезвычайно узенькие и кривые, а кроме того, со всех сторон проходят водные каналы (основные пути города), все это делает практически невозможным большие скопления народа.

Из центра послышались выстрелы, к облакам поднялись легкие струйки дыма. Внезапно загорелись дома, и пламя с неимоверной быстротой распространялось все дальше и дальше. Всюду царила паника.

Выйдя из себя всего лишь на мгновение, Бускарен, покинув мисс Мэдж, вскоре вновь успокоился и стал самим собой; если бы не нервный тик и не горящие гневом глаза, никто бы не догадался о том, какой взрыв произошел только что. Винсент удалился к себе всего на несколько минут, чтобы надеть турецкий костюм, и вышел в сопровождении эскорта до зубов вооруженных малайцев. В сопровождении слуг он сел в лодку, взявшую курс на крепость на другом конце города.

Несмотря на внешнее спокойствие, Бускарен был не на шутку взволнован. Он долго готовился, чтобы захватить трон, и вдруг бунт… Конечно, неожиданным его не назовешь; в последнее время частенько возникали волнения, и их с трудом удавалось подавить. Но никто не мог предугадать такого развития событий. Какие тайные силы подтолкнули восстание?

Время от времени лодка останавливалась, Бускарен перекидывался несколькими фразами с кем-то на берегу и плыл дальше, к крепости. Наконец прибыли к величественному и мрачному зданию с узкой деревянной дверью и массивными железными затворами. Прибывшие прошли длинным коридором и оказались в просторном зале, посреди которого кипело оживленное сборище.

Смешение рас и наречий представляло собой странную и пугающую картину; европейцы с иссушенными тропическим солнцем лицами, горбоносые арабы с фанатичными глазами, бронзовокожие и невозмутимые, словно статуи, индусы, мощные негры-атлеты, малайцы с изуродованными в бою лицами, пропитанные опиумом китайцы, метисы… Все бестолково суетились, толкая друг друга, шумели, бранились.

Это было настоящее бандитское логово. Стены сплошь увешаны оружием всех видов: английские карабины, малайские кинжалы, ружья, кавказские клинки, турецкие палаши, дамасские пистолеты, американские револьверы, сабли даяков — словом, все, что только придумали люди для того, чтобы убивать.

С появлением Винсента суета прекратилась, шум стих. Человек, чье появление произвело столь сильное впечатление на присутствующих, был воистину Повелителем ночи. Помолчав и окинув внимательным взором разноликую толпу, он произнес слова приветствия:

— Благодарю, друзья мои, за то, что вы собрались здесь в решительный час. Ведомый единой целью, ни один из вас не спасовал перед опасностью, несмотря на то, что смерть подстерегает нас каждую секунду. Еще раз спасибо! Вы долго готовили переворот. Трон жестокого монарха пошатнулся. Великий час наступил! Может ли быть вознаграждение большим, чем полное и безраздельное владение султанатом и всем, чем богат остров Борнео? Вперед!

Мой отважный Иривальти. Тебя, факира из Буда-Сура, султан пытал и морил голодом, желая превратить в бессловесного раба! Сегодня Иривальти — раджа! А ты, Лоу-а-Кан! Твое тело до сих пор носит следы ожогов. И это тоже дело рук проклятого султана. Пусть же свершится отмщение. Абдалла, к оружию! Пусть все мусульмане в Европе откликнутся на твой зов! Вперед, Джая-Негара! Вас много, ваша смелость мне известна. Мужайтесь, братья, и завтра мы станем сказочно богаты. Мир будет в наших руках.

Толпа заволновалась, словно стая голодных хищников при виде богатой добычи. Вооружившись, разбойники были готовы ринуться в самое пекло.

Внезапно Бускарен, наблюдавший за своими подручными, побледнел. Человек, одетый в арабский костюм, шепнул ему что-то на ухо. Через потайную дверь, весь в поту и в крови, появился посланец. Рукой вошедший держался за рассеченную грудь, словно бы хотел хоть как-то удержать иссякавшую по каплям жизнь. Среди общего оживления и суеты его поначалу никто не заметил.

— Ты лжешь! — тихо прошипел хозяин, сжав зубы.

— Нет, хозяин! Я сам видел. Султан мертв. Убит охранниками. Среди них есть и белый, настоящий демон. В его руке разящий меч.

— Говоришь, белый? Кто он, откуда?

— Его никто не знает. Индийцы торжественно внесли его в тронный зал, и теперь…

— Продолжай!

— Дворец закрыт. Его охраняет гвардия. Незнакомец готовится к обороне, и народ вместе с ним.

— Проклятие! Посмотрим, что это за самозванец. Он еще узнает кто здесь хозяин!

Когда солнце поднялось над столицей Борнео, в этот памятный день, по дороге, ведущей к крепостной степе, шел бедно одетый молодой человек. Глядя на его лохмотья и стертую обувь, можно было подумать, что шел он издалека. Если бы наши друзья, находившиеся еще в двух днях пути от города, встретили бы этого человека, то необыкновенно обрадовались бы ему.

«Фрике, мой матрос!»— воскликнул бы Пьер.

Это действительно был отважный парижанин. Он подошел к воротам, возле которых стоял на часах малаец. Увидев незнакомца, часовой, ни слова не говоря, преградил ему путь. Фрике хотел было пошутить, но малаец, похоже, не понимал шуток: вид у него был довольно воинственный. Он собирался оттолкнуть Фрике, но тот предупредил атаку и отбросил противника метра на два.

— Ну что ж, друг мой, — обратился парижанин к запутавшемуся в одежде часовому, — хорошо же вы приветствуете путников. Я хоть и хлопотный гость, но в мои планы не входит ни съесть вашего правителя, ни штурмовать город. Будь умницей и дай пройти.

Фрике сделал шаг, не сводя глаз со своего противника. Едва он отвернулся, малаец бросился в атаку, но получил сильнейший удар и отскочил. Справиться с одним малайцем для парижанина не составляло труда, но на крик сбежались другие, человек тридцать, во главе с офицером который, однако, предусмотрительно держался позади.

— Предупреждаю, лучше пропустите. Я за себя не отвечаю.

Фрике окружили. Со всех сторон сверкали клинки.

— Ну что же! Тем хуже для вас. Запомните, не я первый начал.

Парижанин отступил на несколько шагов, набрал воздуха в легкие и обрушился на малайцев. Первый упал с размозженным черепом, другой уронил оружие и схватился за сломанную руку, дико крича.

— Давайте, давайте, картонные вояки! Я с удовольствием расправлюсь со всеми. Надо же мне поразмяться.

Малайцы, несмотря на численное преимущество, колебались: неожиданное происшествие повергло их в ужас.

Фрике пронзительно свистнул, и откуда ни возьмись появился тигр, а с ним и громадная обезьяна с дубиной в руке. При виде этой парочки малайцы бежали.

— Браво, Меу!.. Браво, Предок!.. Молодцы, друзья мои! Втроем мы завоюем город. — В голове парижанина мелькнула дерзкая мысль. — А что, если мне взять пленника. Неизвестно, как обернется дело. Быть может, он послужит мне заложником. Меу, взять! — дал команду, указывая на офицера, Фрике.

Тигр в два прыжка догнал беднягу и, осторожно прикусив, притащил к хозяину ни живым ни мертвым. Картина была уморительная.

— Прекрасно, дорогой мой! Надеюсь, ты его не слишком помял. Сегодня вечером получишь сахару. А вы, господин хороший, извольте следовать за нами. Вам не сделают ничего плохого, но попытайтесь вести себя хорошо. Сами понимаете, Меу ничего не стоит проучить вас.

Если офицер и не понял слов, то догадался обо всем по жестам, да к тому же и страх сделал его сообразительнее: он послушно встал между тигром и обезьяной и поплелся за воинственным незнакомцем.

Можно себе представить, какое впечатление производила на прохожих эта странная процессия. Осторожный Фрике держал наготове револьвер и то и дело внимательно осматривался по сторонам. Однако грозный вид его спутников отпугнул бы любого, так что предосторожности были излишни.

— Надо попробовать заполучить еще одного пленного. Чем больше заложников, тем безопаснее.

На этот раз помощи тигра не понадобилось. Из-за угла показался раджа в сопровождении двух рабов: один нес его зонтик, другой — шкатулку. Раджа направлялся к лодке, но Фрике, приставив ко лбу вельможи револьвер, жестом, не допускавшим возражений, пригласил того присоединиться к кортежу.

В это время на улице появилась группа вооруженных ружьями индийцев в больших белых тюрбанах, одетых в белоснежные куртки и широкие шаровары.

— А! — пробормотал Фрике, заметив, что при виде его отряда индусы остановились как вкопанные. — Вот это, кажется, настоящие солдаты. Если мы им не понравимся, дело может принять плохой оборот.

 

ГЛАВА 14

Сипаи [213]Сипаи — солдаты английской наемной армии в Индии, созданной колонизаторами из местного населения.
на службе у султана Борнео. — Индиец отказывается есть свинину. — Ужасные последствия. — Когда придет час расплаты? — Сипаи удивлены: белый человек укротил тигра и обезьяну. — Цветок лотоса и маисовая лепешка. — Уличный бой. — Ну и Фрике! — Месть Иривальти. — Султан Борнео!

Несмотря на влияние, которое оказывал на него Винсент Бускарен, султан Борнео чувствовал, что живет в атмосфере предательства. Что с того, что Хасан-Винсент уверял в преданности и бесконечном уважении? До султана доходили неимоверные слухи, и он становился все подозрительнее и подозрительнее. Возможно, ему и в голову не приходило, что европеец стремится свергнуть монарха, однако интуитивно он чувствовал, как качается его трон. Хитрый султан тем не менее не показывал виду иностранным дипломатам, всячески демонстрируя стабильность и безопасность своего положения.

Вот уже десять лет, как он правил островом, и единственной его заботой были налоги: побольше выжать из горожан и сельских жителей. Нетрудно представить, насколько непопулярен стал монарх за это десятилетие. Подобная политика, игравшая на руку лишь толстым кошелькам, снискала султану самую лютую ненависть народа. А появление нового правителя всегда связывают со свободами и льготами, так что нынешнему было чего опасаться.

Доверяя своему обычному окружению лишь внешне, султан нанял батальон индийцев, пятьсот отборных солдат, вымуштрованных и дисциплинированных, единственных, кто во время восстания 1857 года остался верен англичанам. Это внушало султану некоторую уверенность в том, что, не предав в первый раз, индийские войска не предадут и во второй. Новой гвардии предоставили всевозможные льготы и почести, осыпали солдат милостями. От них зависели жизнь султана и судьба его династии.

Индийцы демонстрировали правителю Борнео свою преданность и верность, вызывая ненависть и порождая ропот среди малайцев, завидовавших богатству и положению иностранцев. К несчастью, жестокая натура султана взяла верх, и в один прекрасный день ему захотелось во что бы то ни стало заставить одного из наемников, индийского лейтенанта, попробовать свинины, что настрого запрещала его вера.

Грубая шутка повлекла за собой отнюдь не шуточные последствия. Сипаи, а именно к ним принадлежал лейтенант, терпеливы, выносливы и неутомимы, но приходят в бешенство, лишь только кто-то посягнет на их религиозные обычаи, ибо, что бы ни случилось, они прежде всего верующие, а потом уже солдаты.

Лейтенант Иривальти наотрез отказался взять в рот свинину. Султан пришел в ярость. Он желал сломить дерзкого и забылся до того, что ударил офицера. Ликование малайцев, присутствовавших при этом, вернуло его к реальности. Но было уже слишком поздно. К тому же Бускарен нашептал султану бросить Иривальти в темницу. Подобный совет пришелся по нраву жестокому повелителю. Но из осторожности инцидент был скрыт от наемников. Иривальти исчез.

Бускарен решил воспользоваться ситуацией; когда несчастный Иривальти, избитый до полусмерти, окровавленный и голодный, оскорбленный и униженный, был брошен в темницу, Винсент помог ему бежать, переправил в свою крепость и приказал слугам ухаживать за индийцем, пока тот не поправится. Бускарен посетил больного, как только тот смог держаться на ногах. Иривальти поцеловал руку своему спасителю.

— Хозяин, — сказал он, — наступило ли время отмщения?

— Еще нет.

— Ты же не хочешь, чтобы мой пыл угас в бездействии?

— Терпение!

— Мой предок — черный тигр, и я, да будет тебе известно, сделан не из глины. Взгляни на мою кожу. Это бронза. Она темнеет от жестокости, как кожа белого — от солнца.

— Чего ты хочешь?

— Послать моим братьям цветок голубого лотоса, чтобы они знали: час мести пробил. Я хочу послать всем индийцам на острове маисовый пирог — знак нашего единства.

— Хорошо, Иривальти. Мне неведомы ваши обычаи, но мы вместе, и пусть твои обычаи станут моими.

— Это слова истинно верующего. Когда ты будешь готов?

— Не раньше чем через две недели. Да и тебе еще надо встать на ноги.

Иривальти лукаво улыбнулся, выхватил из-за пояса Бускарена нож и вонзил себе в бедро. Полилась кровь.

— Что ты делаешь, несчастный?

— Ничего, хозяин. — Индиец пожал плечами, протянув нож Бускарену — Сколько раз тело мое кровоточило от ран! Взгляни на эти рубцы. Большинство из них сделаны добровольно. Я был факиром и выделывал такие трюки для того, чтобы заработать несколько рупий и поддержать репутацию святого.

— Ну ладно. Я не нуждаюсь в новых доказательствах твоей отваги. Выздоравливай поскорее. Найди своих друзей-сипаев и расскажи им, как тебя унизили. Пусть твоя ненависть по капле перейдет и в их сердца. До свидания, Иривальти! Будь осторожен.

Добившись дьявольской хитростью преданности индийских солдат, единственных, на кого мог рассчитывать султан, Бускарен уже не сомневался в победе. Только случай мог теперь помешать ему. Он был далек от мысли об истинной причине восстания в городе, полагая, что его подняли посланные им люди.

Так обстояли дела, когда в городе появился Фрике. Увидев индийцев, он удивился, но и солдаты, встретив европейца в столь странной компании, удивились не меньше. Одно дело — опытный факир постигает секреты укрощения ядовитых змей и свирепых тигров, но совсем другое дело, когда белый спокойно шествует в компании обитателей джунглей. Такого индийцам видеть не приходилось. Юный сипай, подойдя к Фрике, протянул ему цветок голубого лотоса и кусочек маисового пирога — два таинственных символа.

Фрике умирал с голоду. Он пожирал глазами пирог и вдыхал дурманящий запах цветка. Еще немного, и он съел бы все это не задумываясь, но тут командир батальона, мощный, мускулистый индиец, подошел к нему, протянув руки и умоляя жестом и взглядом вернуть предметы.

Удивленный Фрике улыбнулся.

— Пожалуйста, если это доставит вам удовольствие… Впрочем, как символы эти вещи прекрасны, сомнений нет. Но у меня пусто в желудке, я бы с удовольствием съел чего-нибудь. Думаю, и вы, друзья мои, того же мнения. Потерпите. Надеюсь, нам удастся найти что-нибудь и для тебя, Меу, и для тебя, Предок.

Тем временем цветок и хлеб снова оказались в руках индийцев. Когда последний солдат дотронулся до них, командир приказал по-английски: «На караул!» Не успел Фрике и его пленники опомниться, как очутились окруженными с двух сторон стройными шеренгами, словно на параде. Забил барабан, загудел рожок, и странный кортеж пустился в путь.

Среди всей этой возни Предок и Меу держались пре красно. Орангутан лишь время от времени принимался раздраженно пыхтеть, но Фрике тут же успокаивал его. Удивительно, но Меу, казалось, был взволнован меньше. В общем, все шло неплохо, как вдруг…

Процессия шла через малайский квартал, направляясь ко дворцу султана. Парижанин, понятия не имея о том, что цветок лотоса и маисовая лепешка означают сигнал к восстанию, думал, что их ведут в казармы. Единственным его желанием было пообедать. Сипаи приняли его с почестями. Это вполне понятно и естественно. Почему бы и нет? Они увидели столько необычайного!

В малайском квартале индийцев встретили неприветливо. Сначала отовсюду раздавались оскорбительные выкрики, а потом в них полетело все, что попадало под руку. Командир сомкнул ряды и велел приготовить оружие к бою.

— Погодите! Погодите! — пробормотал Фрике — Сдается мне, что здесь солдат любят еще меньше чем на моей родине, во Франции. Черт побери! Да, дело приобретает серьезный оборот. Индийцы слишком терпеливы… Я бы давно уже потерял терпение.

Раздался выстрел. Один из сипаев упал. Двое солдат унесли своего приятеля Фрике, подобрав его ружье, убедился, что оно в порядке.

— Вперед! — крикнул он.

Началась беспорядочная перестрелка. Палили из-за каждого угла. Жители квартала, получив наконец возможность сразиться с ненавистными наемниками, взялись за пистолеты.

Командир отдал короткую команду, и шеренги сомкнулись вновь, образовав вторую линию огня, и теперь стреляли уже из карабинов. Малайцы чувствуют себя смелыми лишь тогда, когда превосходят противника в силе. Теперь же обстановка изменилась, и они побежали.

Один из индийцев вошел в дом, что находился неподалеку, и вскоре оттуда повалил дым. Обезумевшие жители старались спастись, выбежать из горящего здания, но наемники стреляли в каждого, кто показывался на улице. Через мгновение вокруг все пылало.

Фрике пытался успокоить Меу. Испуганный хищник прижал уши и угрожающе рычал, не признавая ни друзей, ни врагов. Он готов был наброситься на индийцев. Однако Предок внимательно следил за своим компаньоном нисколько не испугавшись выстрелов. Когда Меу собрался уже было прыгнуть, Предок схватил дубинку и что есть мочи ударил тигра. Бедняга тут же вспомнил недавние побои и послушно вернулся на место. Аргумент оказался сокрушительным. Меу, подобно собаке, уселся рядом с Фрике.

Сипаи были в восторге. Этот молодой европеец, почти мальчик с нежным пушком над верхней губой, необычайно вырос в их глазах; он не просто приручил обоих животных, но еще и сумел заставить одного из них следить за поведением другого!

Разве может такой человек не вызвать суеверного ужаса и безграничного уважения? Если бы Фрике знал прекрасный язык Калидасы, которым написана «Шакунтала», он, услыхав то, о чем говорили индийцы, безмерно бы возгордился. Но, даже не зная языка своих внезапных союзников, парижанин понял, что может рассчитывать на их помощь не только на улицах города, но и в поисках своих товарищей и мисс Мэдж: сипаи стали отныне его личной гвардией.

Всего через несколько минут отряд достиг дворца. Тем временем султан, дрожа от страха, взывал к тем, кто, как ему казалось, остался верен трону. Шум на улицах всякий раз заставлял сжиматься сердце тирана, на протяжении десяти лет мучившего и угнетавшего миллион несчастных подданных.

Премьер-министр, единственный, кто сохранил хотя бы остатки хладнокровия, пытался принимать какие-то меры для защиты дворца; вызвал малайскую гвардию, поставил часовых, раздал оружие и боеприпасы. При виде сипаев страшное подозрение закралось в его душу.

— Государь! — вскричал он. — Государь! Спасайся, тебя предали!

— Ты лжешь, пес! — отвечал султан, выстрелом сразив беднягу наповал. — Хасан! Где Хасан? Пусть позовут Хасана!

— Он сейчас будет здесь, — послышался голос человека, одетого в окровавленные лохмотья.

Его внезапное появление как громом поразило султана.

— Иривальти!.. О, Боже! Пощади!

Да, это действительно был Иривальти, появившийся словно ангел мщения. Схватив монарха за бороду, он одним махом отрубил ему голову.

— Ко мне, друзья мои! Ко мне! Тиран мертв. Да здравствует султан Хасан!

Однако Иривальти поторопился. Он ничего не пообещал малайцам.

— Нет!.. Нет!.. — завопили те. — Только не араб! Не Хасан!

Иривальти был взбешен; он полагал, что восстание подняли по сигналу Хасана, и никак не мог думать, что причиной всему стало появление Фрике и перестрелка в малайском квартале. Малайцы кинулись на Иривальти и закололи его ножами, бросив тут же, рядом с трупом султана.

В это время сипаи проникли во дворец. Тут уже ружье было ни к чему, Фрике схватился за саблю. Дрались за каждый метр. Парижанин первым вошел в тронный зал в сопровождении Предка и Меу, который, проворно работая когтями и зубами, храбро сражался с малайцами.

Умирающий Иривальти, увидев молодого человека с цветком голубого лотоса в петлице, с трудом поднялся и крикнул:

— Ты будешь султаном! — Это были его последние слова.

Разъяренным индийцам потребовалось каких-нибудь пятнадцать минут, чтобы разделаться с малайцами. Переступая через бьющиеся в предсмертной агонии тела, командир подошел к Фрике и сказал по-английски то, о чем крикнул перед смертью Иривальти. Парижанин не поверил своим ушам, — его провозгласили султаном Борнео.

 

ГЛАВА 15

Фрике ничем не удивишь. — Друзья составили бы неплохой кабинет министров. — Тигр и орангутан ведут себя замечательно. — Фрике великолепно смотрится на троне. — Драгоценная сабля. — Неожиданное появление. — Предок и Меу скалят зубы. — Визит его превосходительства посла. — Грязное обвинение.

Должны с радостью сообщить читателю, что Фрике ничуть не вскружила голову происшедшая перемена. Перспектива жить как султан нисколько его не прельщала.

— Султан Борнео! Я?.. Невозможно… Впрочем, пусть лучше так, чем иначе. Мало ли чего тут могло быть.

Быть султаном, править множеством подданных и обладать несметными богатствами… Все это сводилось для парижанина в одну фразу: пусть лучше так, чем иначе.

— Хороша монархия, если ее так просто свергнуть. Неровен час меня тут пристрелят. Пожалуй, надо бы воспользоваться случаем и разобраться, что к чему. Начнут требовать с меня должности, награды, почести. Если бы Пьер был здесь, я сразу же назначил бы его морским министром. Черт возьми! Эта должность как раз по нему. А Мажесте? Мажесте стал бы министром общественных работ. Господин Андре, возможно, согласился бы принять портфель министра внутренних дел, а доктор… Почему бы ему не заняться народным образованием? Он мог бы немало сделать на этом посту. Кабы были здесь такие министры, султану нечего было бы бояться. Да… Между тем надо подумать о дне грядущем. Стоит, наверное, приказать сипаям заняться укреплением дворца, чтобы никто не добрался до нашей царственной особы.

Однако индийцы начали строить баррикады, не дожидаясь приказа. Под командованием офицеров они возводили заграждения не только внутри дворца, но и за его пределами. Дисциплинированные и хорошо обученные солдаты быстро справились с этим делом. Впервые за весь день Фрике получил возможность перевести дух и утолить голод, не забыв, конечно, и о своих друзьях.

— Ну что, ребята? Надо быть готовым ко всему. Ты, Предок, поостерегись. Силы в тебе хватит на четверых здоровых мужиков, но не надо так безоглядно рваться вперед, могут подстрелить в два счета. Бери пример с Меу — он смел, но осторожен, что не мешает ему бить точно и вовремя. Не забывай, дисциплина в армии — это уже полдела, а осторожность вовсе не сродни трусости.

Орангутан и тигр внимательно слушали дельные советы и, казалось, абсолютно все понимали. Предок громко кашлянул, опустил свою палку, присел на корточки и обхватил голову руками. Похоже было, что он дремлет, облокотившись на собственные колени. Меу тихо мурлыкал, растянувшись на ковре, и точил когти, что явно не шло ковру на пользу.

Вошли слуги. Они старались держаться на безопасном расстоянии от зверей и замерли у двери.

— Что вы хотите? — спросил Фрике. — Мне больше ничего не нужно.

Командир сипаев подошел ближе, поднял обе руки ко лбу и ответил:

— Господин, слуги хотят облачить тебя в царские одежды. Султан носит белую тунику и тюрбан. Займи место на троне…

— Вы очень любезны. (Как тут не вспомнить бедного Мамамуши из мольеровской комедии?) Вообще-то я не очень люблю переодеваться.

Офицер настаивал:

— Господин, поторопись! В этой одежде ты — священная персона…

— Моему предшественнику она не слишком-то помогла.

— Тебя провозгласил народ. Когда появится Хасан, он уже ничего не сможет сделать.

При упоминании имени Хасана парижанин оживился.

— Хасан!.. Вы сказали: «Хасан». Он ведь белый, не так ли?

— Да.

— Черт возьми! Это Винсент Бускарен, тот самый негодяй, который хочет жениться на нашей крошке. Надо бы мне подцепить этого ловкача. Хорошо! Я готов. Буду монархом. В конце концов, это всего лишь на один день. Похоже, султан не признавал гигиены, — ворчал Фрике, натягивая на свое платье белую тунику. — А тюрбан?.. Придется рискнуть. Это даже красиво. Боже правый! Да тут бриллиантов на несколько миллиардов. Спокойно! Прежде чем уйти, сложу их в царский сундук. Надеюсь, они не подозревают, что я не собираюсь здесь долго оставаться. Пусть пока остаются в неведении. Теперь дайте мне саблю.

Принесли великолепный клинок, богато украшенный золотом и драгоценными камнями. Некогда сабля принадлежала доблестному Ахмеду-эль-Мансуру, который и выгравировал на рукоятке слова: «Аллах в душе того, кто верит».

Великолепное оружие было явно не по силам повергнутому монарху и потому лежало в его сокровищнице без употребления. Фрике поднял клинок и от удовольствия прищелкнул языком:

— Неплохо! Ей-богу, неплохо! Правда, слегка громоздко для того, кто привык к морскому кортику. Но, в общем, здорово. Ну, я — к вашим услугам, мои дорогие.

Парижанин уселся на трон и снова подозвал к себе командира сипаев, единственного, с кем мог общаться хотя бы по-английски. После долгих путаных переговоров индиец наконец понял, что речь идет о взятии логова Хасана, да так, чтобы оттуда ни одна живая душа не смогла выйти.

Фрике решил было отправиться вместе с батальоном, чтобы в случае чего протянуть руку помощи тем, кто беспрекословно подчинится новому султану; но вдруг двери тронного зала широко отворились, и на пороге появились четверо друзей в сопровождении малайцев. Фрике хотел уже было кинуться им в объятия, но передумал. А как посмотрят на подобный жест в отношении иностранцев сипаи, поднявшие его на такую высоту?

Новоиспеченный султан заметил, что, хотя у его друзей и не отняли оружие, они явно пришли сюда не по доброй воле, а под конвоем, о чем свидетельствовали воинственные взгляды малайцев. Одно неосмотрительное движение, и им могли перерезать горло.

И тогда Фрике издал хорошо знакомый его друзьям пронзительный крик. Произошло это так внезапно, что Андре побледнел, но тут же узнал парижанина и счастливо улыбнулся.

— Это Фрике, — шепнул он на ухо доктору. — Все в порядке.

— Вот паршивец, настоящий дьявол! Оказывается, он и султаном может быть… — прогремел на весь тронный зал голос Пьера. — Как я рад! Ну и молодец! Дай обнять тебя, друг!

Легаль кинулся к трону, но индийцы преградили ему дорогу.

— Эй вы! Думаете напугать меня? Напрасно сверкаете глазюками. Тот, кто сидит на вашем троне, мой матрос, Фрике. Будь он хоть султан, хоть кто!.. Вы выбрали неплохого правителя. Думаю, что теперь у вас все будет прекрасно.

Однако индийцы не отступали. Пьер даже покраснел от злости.

— Черт побери! Да будь я королем Мадагаскара или самой Америки, разве это помешало бы моим друзьям общаться со мной? Разве они не могли бы пожать мне руку и выпить стаканчик-другой? Дорогу! Или я за себя не ручаюсь. Господин Андре, доктор, Мажесте, на помощь!

Малайцы отступили, но индийцы окружили европейцев и приготовились с оружием в руках защищать своего султана. Фрике сначала в растерянности наблюдал за происходящим, а потом вдруг пронзительно свистнул. В ответ послышалось грозное рычание, а затем глухое покашливание. У ног хозяина возникли две фигуры — тигра и орангутана. Животные ждали лишь сигнала к нападению.

— Разойдись! — сжимая в руке саблю, воскликнул Фрике.

Испуганные индийцы и малайцы разошлись по сторонам, а четверо друзей смогли наконец подойти к Фрике и обнять его.

— Дорогие мои! — Парижанин плакал и смеялся одновременно. — Наконец-то мы снова вместе! Спокойно, Предок! На место, Меу! Без глупостей. Эти люди — моя семья, и вы должны обращаться с ними, как со мной.

— Ну, парень, расскажи нам, как ты очутился здесь? — обратился к Фрике Андре.

— Да еще в роли султана! — подхватил доктор.

— Император, ну как есть император! А какой роскошный!

— Флики! — с наивным восхищением повторял Мажесте.

— Похоже, нашего полку прибыло. Теперь экспедиционный корпус пополнился еще двумя рекрутами. Эй! Да у тебя что, ноги отнялись и язык отсох?

— Вы все говорите одновременно! Можно мне раз в жизни немного помолчать? Да и не время — султан я всего лишь с сегодняшнего утра, а дел у меня уже невпроворот. Кстати, где даяки?

— Вернулись в деревню.

— Бедняги, я хотел бы что-нибудь сделать для них.

Пока длился этот разговор, малайцы, эскортировавшие наших друзей, стояли в стороне, не понимая, что происходит. Они ожидали увидеть султана, а нашли на троне незнакомца, который к тому же освободил их пленников, а те, в довершение всего, подошли к трону совсем близко, хотя такой чести удостаиваются лишь избранные.

Старший среди малайцев попытался высказать недовольство, ведь он надеялся получить вознаграждение за четверых пленников.

— Тише! — приказал Фрике. — Еще слово, и я прикажу посадить тебя на кол.

Малаец испуганно умолк, уловив, очевидно, общий смысл сказанного, хотя Фрике и говорил по-французски. Доводы султана показались ему убедительными. Во всяком случае, в раскосых глазах засветились страх и восхищение.

— Теперь, друзья мои, — благо эти болваны оставили вам оружие, — надо быть посерьезнее. Отбросим шутки, ибо сей маскарад не продлится долго. Полдела уже сделано: мы снова вместе. Но не надо забывать о главной цели нашего путешествия.

— Мэдж! — воскликнул Андре.

— Наша девочка! — в один голос сказали Пьер и доктор.

— Я хотел вместе с сипаями отправиться на поиски негодяя, который держит ее взаперти, но как оставить дворец? От этих индийцев не скроешься, они смотрят на меня, словно я с неба свалился… Думается, что Хасан — Бускарен где-то рядом. Неужели нам пятерым не под силу с ним справиться?

— Фрике, — прервал его Андре, — послушай меня. Все, что ты сделал, правильно, мой мальчик. Но этого недостаточно, поверь. Наш враг слишком опасен; его хитрость неисчерпаема, а возможности очень и очень велики. У него целая армия. Думаю, надо вербовать людей (благо султану всегда есть чем расплатиться), надо немедленно спасать девочку. Возможно, что мы уже опоздали.

— Вы правы, Андре, — вмешался Пьер. — Вперед, на помощь мисс Мэдж!

Фрике приказал сипаям построиться и собирался уже отправляться в дорогу, когда раздались звуки фанфар и появился человек в сопровождении дюжины вооруженных матросов.

— Его превосходительство чрезвычайный посол английских владений! — гаркнул некто, исполнявший обязанности переводчика при англичанине.

— Молчи, — шепнул Андре парижанину, — пускай посол принимает тебя за настоящего султана, не раскрывай свое инкогнито, пока я не подам тебе знак. Тут что-то неладно.

Фрике, не проронив ни звука, кивнул, словно китайский болванчик.

— Могущественного султана Борнео приветствует его светлость правитель английских владений от лица ее величества королевы Англии!

По знаку Андре Фрике чинно кивнул еще раз.

Посол слегка коснулся шлема рукой, затянутой в белоснежную перчатку.

— Могущественный султан Борнео! — продолжал переводчик. — Совершено кровавое преступление — убийство подданного ее величества, сэра Генри Паркера, выполнявшего здесь сугубо мирную миссию. В убийстве обвиняются четверо французов и негр. Они захватили яхту «Конкордия», уничтожили экипаж, злодейски убили сэра Паркера, брата его светлости правителя английских земель.

Так как его светлость убежден, что преступники находятся в данную минуту в столице всемилостивого султана, его превосходительство посол просит немедленно выдать их, дабы убийцы предстали перед судом и понесли суровую кару. Отказ будет воспринят как объявление войны, и в течение двадцати четырех часов правитель английских земель отдаст приказ обстрелять город.

Андре побледнел от гнева. Когда переводчик закончил, Бреванн заговорил с негодованием, в то время как англичанин по-прежнему сохранял хладнокровие и спокойствие.

Безупречное знание английского языка позволило молодому человеку в подробностях, но не многословно рассказать обо всех обстоятельствах, сопровождавших прибытие на Борнео наших друзей.

Англичанин слушал не шелохнувшись. Наконец он произнес:

— Совет разберется. Есть ли свидетели, могущие подтвердить истинность ваших слов?

— Английские матросы с «Конкордии».

— Все они умерли… И вам это прекрасно известно! Остался лишь один свидетель, и он выступает против вас.

Двое матросов ввели синьора Пизани.

 

ГЛАВА 16

Лжесвидетель. — Кто такой синьор Пизани. — Это не английский посол. — Огонь! — Предок и Меу совершают подвиг. — Геройская смерть. — Во дворце Хасана. — К оружию! — Слишком поздно! — Мэдж исчезла. — «Конкордия»! — Паровая шлюпка. — Китайцы. — Нежданно-негаданно.

Бывший помощник капитана «Конкордии» вошел в полной тишине. Хотя французы и не могли знать всей меры ничтожности этого человека, но подозрения, некогда их мучившие, стали еще сильнее.

Возмущению наших друзей не было предела, но никто не проронил ни слова. Султан жестом подозвал к себе командира индийцев и что-то шепнул ему. Офицер склонился в почтительном поклоне, а затем, отсчитав двадцать солдат, поставил их у входа.

Лицо английского посла исказила недовольная гримаса. Он удивился и, похоже, даже забеспокоился, поняв, что не может выйти из тронного зала. Синьор Пизани мертвенно побледнел.

— Султан, ты слышал решение правительства Англии и ее величества королевы, ты слышал показания свидетеля, — вновь заговорил переводчик. — К тому же обвиняемые молчат, что красноречиво свидетельствует об их виновности. Отдай преступников английским властям. Пусть свершится правосудие!

Султан Борнео ничего не отвечал. Он с любопытством поглядывал на синьора Пизани, а потом склонился к Андре и тихо произнес:

— Продолжим. Это будет забавно.

— Султан отказывается выдать своих гостей, — сказал Андре.

— Это равносильно объявлению войны, — запротестовал англичанин.

— Пусть так.

— Отказ не может быть серьезным. Султану известно, что он потеряет все.

— Нам кажется, вы сами больше, чем султан, опасаетесь войны. Поверьте мне, стоит еще и еще раз хорошенько подумать. Нынешний султан Борнео (Андре специально сделал ударение на слове «нынешний») не отступит. Английские войска потерпят здесь сокрушительное поражение.

— Сэр, вы оскорбляете парламентера.

— Вы — не парламентер. Вы явились сюда в сопровождении вооруженных солдат и к тому же без документа, подтверждающего ваш статус. Наивно полагать, что такие люди, как мы, сдадутся на милость первому попавшемуся интригану.

— Можете арестовать меня или даже перерезать мне глотку. Такого рода преступления вам совершать не впервой. Но знайте, что за моей спиной английское правительство…

Торжественную тираду прервал взрыв хохота. Султан Борнео поднялся со своего трона.

— Довольно, господин посол! Довольно! Ей-богу, вы меня уморите! — заговорил парижанин, скидывая с себя драгоценные одежды.

— Что случилось?

— Друзья мои, помните ли вы, как года три тому назад нам повстречалось судно под названием «Рона», оказавшееся не чем иным, как замаскированным пиратским кораблем? Так вот, капитана этого судна звали Мариус Казаван или… синьор Пизани, присутствующий перед вами. Наконец я вспомнил его.

— Ну, парень! Ну, Фрике! Ты ведь абсолютно прав, черт побери! Это ж ясно как белый день… Теперь и я узнаю́ его! — вскричал доктор.

Потрясенный Пизани не мог вымолвить ни слова.

— Что до вас, господин посол, то не могу сказать точно, англичанин вы или американец, — продолжал Фрике. — Но когда я уступил вам место у машины, вряд ли вы могли предвидеть, где встретите меня вновь, не так ли? Отвечайте же, господин Джим Кеннеди!

Последние слова поразили мнимого посла как громом. Но, в отличие от совершенно растерянного Пизани, Кеннеди, всей душой преданный Бускарену, сумел взять себя в руки. Он подал знак своим матросам, и те сгрудились, ощетинившись карабинами.

— Ну что ж, — прорычал американец, — ты прав! Но триумф твой недолог. Огонь! Убейте их всех! Это приказ хозяина.

— Ложись! — завопил Фрике.

Пятеро друзей кинулись на пол. Раздался залп, но тут же сипаи бросились на матросов и завязалась потасовка. Тигр и орангутан не отставали от солдат. Парижанин схватил саблю, за ним — Андре, доктор, Пьер и Мажесте. Через четверть часа все было кончено.

— Поздно! Слишком поздно! — внезапно закричал Фрике.

— Что с тобой, дружище? Ты ранен?

— На мне ни царапины. Но мои бедные звери погибли, спасая нам жизнь.

Молодой человек говорил правду. Когда он скомандовал «Ложись!», тигр и орангутан встали на защиту европейцев и приняли на себя удар, предназначавшийся людям. Смертельно раненные, они продолжали сражаться до последнего: преданные души пали геройской смертью при первом же столкновении с жестокой цивилизацией.

Фрике был вне себя. Он оплакивал друзей и даже не заметил вошедшего в зал посыльного. Пришлось Андре разговаривать с ним.

— Откуда ты?

— Господин, мы выполнили приказ. Ни одна живая душа не могла покинуть логова Хасана… Но город охвачен восстанием. Дворец в осаде. У Хасана гораздо больше сил: все бандиты Борнео на его стороне. Наш командир погиб, все погибли. Я смог дойти сюда, но и я умираю…

— К оружию! К оружию, друзья мои! — вскричал Фрике. — Больше нельзя медлить. Сипаи! Кто любит меня, за мной! Вперед!

Подняв с пола саблю султана Борнео, Фрике выбежал на улицу. За ним — наши друзья и сипаи. Несмотря на выносливость и хорошую тренированность, индийцы едва-едва поспевали за белыми.

Город со всех сторон был охвачен пламенем. Повсюду слышались выстрелы и крики о помощи. Однако удалось все же организовать оборону, и бандиты стали отступать. Наконец достигли дворца Хасана, в котором томилась Мэдж. Кругом видны были следы жестоких схваток — кровь, трупы, тела раненых на ступеньках.

Все двери оказались открытыми настежь. Мебель перевернута, кровь на коврах. Али, готовый скорее умереть, чем уйти со своего поста, погиб у входа в покои мисс Мэдж.

Девушки нигде не было видно. Друзья осмотрели все комнаты. Ничего! Дворец абсолютно пуст, мисс Мэдж исчезла. Фрике почувствовал, что силы покидают его. Он побледнел словно полотно и закричал от отчаяния.

— Фрике!.. Виктор, мальчик мой, возьми себя в руки, — обнял его Андре. — Будь же мужчиной. Мы найдем ее.

— Да… Конечно… Мы должны ее найти. Если она погибла из-за меня… Господин Андре, я не хочу жить.

Пьер оказался единственным, кто сумел сохранить самообладание.

— Друзья мои, — сказал он, — вряд ли эти негодяи оставят девочку в городе, охваченном хаосом. Должно быть, у них есть корабль, чтобы уйти в море.

— А ведь вы правы, — ответил доктор. — Нужно бежать на берег…

Каких только судов не было в порту! Американские и голландские, шхуны и бриги, парусники и паровики. Но один корабль отличался ото всех элегантностью и красотой. Он удалялся от берега на полном ходу.

— Да это же «Конкордия»! — узнал его Пьер.

На борту друзья увидели группу мужчин, а среди них мелькнуло белое платье.

— Мэдж! — закричал Андре. — Девочка моя! Будь я проклят! Слишком поздно.

— Нет. Еще не все потеряно. Взгляните, вон там стоит паровая шлюпка, — вмешался доктор.

— Чья бы она ни была, — оживился Фрике, — я беру ее напрокат.

На борту оказался всего один человек. Английский моряк. Увидев Фрике, он попытался было сопротивляться, но парижанин очень быстро с ним справился.

— Пьер! К рулю! Держи курс на «Конкордию».

— Готовы?

— Да, да! Все пятеро на борту.

— Быть может, дождаться сипаев?

— Будь что будет! Вперед!

Вскоре они нагнали «Конкордию». Решили взять ее на абордаж.

— Как только сделаем пробоину, все кидаемся на борт. Ваше дело — оружие, мое — Мэдж, — отдал команду Андре.

До яхты оставалось не более пятидесяти метров. Мэдж узнала своих друзей и подбежала к борту. Внезапно перед ней показалась голова Бускарена. И вдруг откуда ни возьмись — китайская джонка, прямо наперерез преследователям. Крик ужаса вырвался из груди Пьера.

— Стоп машина! Мы сейчас столкнемся.

Еще одно мгновение, и было бы поздно. Но радоваться пришлось недолго. Пятеро друзей не успели опомниться, как очутились связанными на борту китайского судна. К ним подошел незнакомец:

— Прекрасно! Это именно те, кто нам нужен. Хозяин будет доволен. Заковать их в кандалы!

Но тут случилась новая неожиданность. Появился китайский матрос, который, рыдая, бросился наземь.

— Флике!.. Пьел!.. Длузья мои, как я лад!

— Виктор! Ты ли это?

— Я, конечно же я. Отец, это они…

Молодой человек сказал что-то по-китайски пожилому, и тот расплылся в улыбке.

— Вы вызволили моего сына из рабства, вы спасли ему жизнь. Нынче наступила пора платить долги. Можете положиться на меня.

…Тем временем яхта, уносившая Мэдж, почти скрылась за горизонтом.

Конец второй части