Отбытие парламентера. — Квартет пьяниц. — Капитан, генерал, военный министр, и все это в тридцать часов. — Шлюпка идет назад. — Сухим путем. — Носорог.

Паровая шлюпка, вооруженная картечницей, современные смертоносные винтовки против жалких скорлупок негров! Совершенно ясно, чья взяла бы, разразись бой. Тем не менее француз отступил!

Да, он был безусловно смел, но и благоразумен. «Мало, — рассуждал он, — просто проникнуть во враждебную страну, надобно еще и как-то ужиться с ее обитателями». Беспрерывно сражаться с воинственными оравами дикарей не входило в его планы. Именно поэтому Фрике отдал приказ:

— Задний ход!

Негры завыли от восторга, увидев, что шлюпка пошла назад, но преследовать ее не стали. И правильно сделали, потому что парижанин решил на дальнейшие уступки не идти и всыпал бы дикарям как следует.

Выйдя из-под обстрела, юноша распорядился собрать дров на левом берегу, затем, отплыв на середину реки, приказал бросить якорь.

Потом он подозвал сенегальца, успевшего доказать свою преданность:

— Не мог бы ты отправиться к неприятелю на челноке и навести справки о капитане?

— Мой съездит, — кивнул негр.

— Не боишься, что убьют?

— Мне все равно. Убьют — работать не надо.

— Ну, а если они заберут тебя в неволю?

— Не боюсь. Твой придет на шлюпка, с большими ружьями, и отберет лаптота обратно.

— Разумеется. Даю слово, всякий жестоко поплатится за оскорбление моего парламентера. Но, думаю, они не сделают тебе ничего дурного. В особенности если объяснишь, что мы не англичане, а французы.

— Да. Прощай. Мой сейчас сядет в челнок.

Сенегалец сошел в маленькую лодчонку, которую на веревке буксировала за собой шлюпка, схватил рулевое весло и смело поплыл вверх по реке.

Прошло два часа, затем четыре, потом шесть. Нет вестей! Фрике, хоть и знал, что переговоры с дикарями всегда большая канитель, все-таки под конец начал тревожиться. Настала ночь, он пробовал заснуть, но не спалось. Для себя юноша решил: с первыми же лучами солнца пойдет отыскивать слугу. Вдруг вдали, на реке, послышались веселые громкие голоса, шум весел — и в лунном свете показался челнок, плывший рядом с туземной пирогой, в которой сидело несколько негров. Что было у них на уме, молодой человек, естественно, не знал.

— Кто идет? — крикнул он так, что весь экипаж проснулся.

— Это мой, хозяин. Ваш добрый лаптот.

Фрике узнал голос сенегальца и очень обрадовался.

— Хорошо. А кто с тобой?

— Негры-дезертиры. Мой пил, они пили… много пили… мой привел их к тебе на службу — если хочешь. А не хочешь — отрезать им всем головы, и дело с концом.

— Несчастный! Ты пьян как сапожник, — рассмеялся путешественник. — И все-таки очень рад тебя видеть. Добро пожаловать. И собутыльников своих давай сюда. Полезай, да смотри не свались в воду.

Сенегалец, привязывая челнок к шлюпке, проделал это с особенной методичностью, свойственной пьяным людям, желающим доказать, что они вполне трезвы. Потом влез в шлюпку с кормы и стал звать товарищей.

Те мгновенно оказались на борту и, слегка пошатываясь, замерли на палубе.

— Вижу, ты не терял даром времени.

— О, хозяин, мой пил… много пил.

— Вижу, черт возьми. За четверых, должно быть, нализался!

— Мой пил, хотел напоить других, а других поил, хотел расспросить новости.

— Ну это верный способ развязать языки. Что же ты узнал? Про капитана есть что-нибудь?

— Хозяин… угости сперва доброго слугу ромом и беглых негров… тоже угости.

— Милый мой, да ведь ты потом языком не будешь ворочать. Впрочем, раз тебе так хочется…

— О, мой пил сорговое пиво… и просяное пиво… а ром все покроет.

— На, глотай! Только куда ты после этого будешь годиться.

— Товарищам тоже дай пить, — приставал лаптот.

— И товарищи пусть пьют, — согласился Фрике с терпеливостью человека, знающего чернокожих и умеющего ждать.

Выпив по большому стакану рома, негры, как ни странно, несколько оживились. У сенегальца язык перестал заплетаться, он заговорил более связно и понятно.

— Вести о капитане… Он проплыл мимо, когда мы стреляли крокодилов. Капитан теперь — генералом у Сунгойи, военным министром! А Сунгойя — верховный вождь.

— Ну, я теперь ничему не удивляюсь. Барбантон ищет приключения. Пустился во все тяжкие. За каких-нибудь тридцать часов угодить в генералы и министры! Недурно. Наше австралийское божество отличается. Невозможного для него не существует.

Юноша продолжал расспросы. Дальше выяснилось, что появление Сунгойи в родных местах вызвало целую революцию.

Его приверженцы, как только узнали о прибытии опального вождя, ударили в большой барабан и бросились навстречу все как один. Незнакомого белого человека дикари тоже приняли с большим почетом; им очень понравилась его наружность, осанка, обличавшая великого воина. Прибывших сейчас же посадили в лучшую пирогу, в которой ежечасно менялись гребцы, и быстро помчали в Сунгойю.

Немудрено, что шлюпка отстала: ей приходилось лавировать между скал, потом это сидение на илистой отмели…

— Ну, а те, другие негры, кто такие? Почему они нас не пропускают?

— Они нехорошие… Они из противной партии… Они заперли реку. Не хотят, чтобы мы плыли.

— А, вот как! Не хотят! Мой жандарм сделался главнокомандующим у будущего монарха. Не помочь ли ему, атаковав арьергард неприятельской армии? Впрочем, какое я имею право вмешиваться в дела этих чучел? Все они друг друга стоят! Нет, лучше мирные средства. Чем идти напролом, постараемся обойти препятствие. Скажи, далеко ли отсюда до Сунгойи сухим путем?

Сенегалец поговорил с товарищами; те подняли вверх пять пальцев правой руки и три пальца левой.

— Восемь дней пути? А если на шлюпке?

Ответ был дан неопределенный: через два дня «огненной лодке» нельзя будет идти из-за камней и мелководья, придется плыть в пироге, по крайней мере, пять дней.

— Понимаю. Раз уж скоро все равно покидать судно, так не лучше ли по суше тихо-мирно прибыть в селение?

На следующее же утро француз начал приводить свой план в исполнение. Трех негров-дезертиров он напрямик спросил, желают ли они поступить к нему на службу. Те с готовностью согласились: им было лестно пойти в поход с белым хозяином. А когда Фрике пообещал каждому по ружью и кружке рома, туземцы пришли в неописуемый восторг и заплясали какой-то сумасшедший танец, объявив, что белый господин — их отец, и они пойдут за ним хоть на край света.

Покончив с этим, парижанин решил отослать шлюпку с обоими матросами во Фритаун, чтобы на стоянке местные дикари не могли напасть и захватить ее. В помощь матросам он оставил одного из негров, а сенегальца и двух других чернокожих взял с собой. Таким образом у юноши оказалась охрана из шестерых здоровых молодцев. Из них трое досконально знали местность, и все вместе были способны нести на себе багаж, провизию и амуницию.

Фрике снарядил экспедицию всем необходимым, не позабыв ни одной мало-мальски полезной вещицы. На шлюпке все имелось с запасом. Складную лодку, разумеется, также взяли с собой. Сенегальцы и два негра из экипажа были вооружены винчестерами, а француз — винтовкой «Экспресс», американским револьвером и тесаком. Свои ружья крупного калибра он поручил нести неграм. Конечно же наш герой положил в карман компас и огниво с фитилем, хотя сам не курил.

Андре он черкнул записку, рассказав о происшедшем, вложил ее в непромокаемый конверт и вручил кочегару. Потом велел свезти себя и негров на правый берег и простился с обоими матросами, крепко пожав им руки.

Спустя пять минут парижанин скрылся в лесу, а шлюпка пошла во Фритаун.

Идти пешком через тропический лес для европейца является нешуточным делом, для этого нужны недюжинные силы и железная выдержка.

Помимо трудностей самой ходьбы, путешественника ждет множество других мучений. Во-первых, температура. Вообразите себе громадную оранжерею, насыщенную водяными парами, с тяжелой, душной атмосферой, в которой ни днем, ни ночью не ощущается освежающего ветерка. Белый человек в этой атмосфере все время обливается потом и быстро слабеет. Развивается даже острое малокровие. В таких условиях особенно необходима питательная, укрепляющая пища с хорошим вином, а между тем кушать приходится что попало: кое-как изжаренную дичь без соли, подпорченные консервы, запивая все это мутной и вонючей водой.

Даже при дыхании кровь мало окисляется — в лесу нет чистого воздуха, весь он наполнен сыростью и миазмами от разложения органических веществ.

На первый взгляд кажется, что можно часто отдыхать, ведь путешественник, обыкновенно, никуда не торопится. Но не тут-то было: только он расположится на отдых, как его начинают атаковать комары и всевозможные мошки — колют, жалют, кусают — и нет от них никакого спасения.

Что касается диких зверей, то надо сказать правду: они стараются избегать человека, за исключением, может быть, буйвола и носорога. Опасность возникает лишь тогда, когда животных преследуют. Как часто разочаровываются записные охотники, тщетно разыскивающие в Африке крупную дичь — та упорно от них убегает и прячется.

Не большая опасность и от змеи. Она нападает на человека только тогда, когда он растревожит ее сам, например, наступит ногой, а это бывает редко: обычно пресмыкающееся уползает прочь при малейшем шуме. Конечно, какие-нибудь гигантские экземпляры агрессивных гадин в счет не идут, ведь они — явление исключительное.

Фрике шел по лесу уже два дня, проклиная и жару и климат, посылая ко всем чертям негров, присоветовавших ему покинуть шлюпку, в которой было так удобно. Доставалось — не будем скрывать — и старому другу Барбантону.

— И ведь это еще, пожалуй, не все! — яростно восклицал парижанин. — Намучившись дорогой, нам по прибытии придется, чего доброго, вмешаться в междоусобицу — воевать, сражаться, делать революцию, посещать митинги, слушать идиотские речи, читать прокламации и даже, может быть, участвовать в составлении конституции! Ах, жандарм, жандарм! Что вы, сударь мой, наделали! За что нас так подвели! И найдем ли мы вас целым и невредимым? Смотрите не сломайте себе шею в погоне за почестями. Кстати, лес кончается. Не так душно, но зато еще жарче. Мы на самом берегу реки, среди гигантских камышей. Это мне не нравится. Эй, лаптот!

— Что, хозяин?

— Спроси у своих приятелей, почему они держатся так близко к берегу. Мы увязнем в трясине!

— Они говорят, что так лучше.

— Пусть возьмут правее.

— Они говорят, там много буйволов и носорогов: мы будем растерзаны в клочки.

— Скажи, я приказываю. Если им не нравится, могут уходить, но только тогда не получат ни рома, ни ружей. Буйволы! Носороги! Да это как раз то, что нужно. Поедим свежего мяса. Носорога я не пробовал, но мясо буйвола очень вкусное — язык, например, или вырезка. Лаптот, где моя винтовка?

— Вот она, хозяин.

— Будь с ней все время около меня и стой смирно, что бы ни случилось.

— Мой понял.

— Это что за шум? Точно стая диких вепрей мчится по мягкому илу. Не буйволы ли?

Гул приближался. В прибрежных зарослях слышался тяжелый топот и фырканье.

Камыши раздвинулись. Показалась чудовищная голова, остановилась и злобно потянула в себя воздух, почуяв человеческий запах.

Негры взвыли и в ужасе пустились наутек.

Сенегалец сделался пепельно-серым, но остался на месте.

— Хозяин, — проговорил он упавшим голосом, выбивая зубами дробь, — защити своего верного слугу. Это носорог.