ПУТЕШЕСТВИЕ ЛУИ ДЕ ФРЕЙСИНЕ

Английский капитан Джордж Ванкувер, еще будучи младшим лейтенантом, принимал участие во втором и третьем плаваниях капитана Кука и был свидетелем открытия Гавайского архипелага. Так же, как и его командир, Ванкувер признавал, что обитатели Гавайев гораздо более ловки, умны и способны к обучению, чем представители всех остальных племен, населяющих острова Океании. Он совершенно утвердился в своем мнении, так как посетил Гавайи в 1792, 1793 и 1794 годах и нашел, что туземцы во многом изменились.

Там появился очень энергичный и чрезвычайно одаренный человек, который заставил о себе говорить и который стал насаждать в этом диком краю определенные законы, что должно было в скором времени привести страну к процветанию, ибо на архипелаге должна была возникнуть новая цивилизация, разумеется, во многом весьма далекая от совершенства, но со всех точек зрения интересная и даже замечательная.

Да, на островах все изменилось до такой степени, что абсолютно голый дикарь, получивший из рук Ванкувера в качестве самого почетного дара плащ из красной ткани и выпрашивавший у английского моряка в качестве бесценнейшего сокровища пару пистолетов, через несколько лет владел батареей из шестнадцати пушек и пороховым погребом. Он отмечал рождение своих сыновей артиллерийским салютом! В его портах стояло более шестидесяти небольших судов, шлюпов и шхун водоизмещением до сорока тонн, а также настоящий корабль водоизмещением в двести тонн с шестнадцатью пушками на борту, который он купил у американцев.

Имя этого островитянина — Камехамеха. Основатель этой маленькой океанийской империи заслужил, чтобы имя его не кануло в Лету, так как человек этот, иногда весьма непоследовательный в своих действиях, сумел создать у себя на островах, хотя и странную, но все же цивилизацию, что резко отличало Гавайи от других островов Океании, где проживали люди, сохранившие верность татуировке, набедренной повязке, дротикам и соломенным хижинам.

Французы, занятые ужасной войной, опустошившей как саму Францию, так и многие страны Европы, были вынуждены покинуть эти прекрасные острова, на которые распространили свое влияние американцы, русские и в особенности, англичане. В те времена правительство не имело возможности выделить хотя бы один военный корабль для совершения кругосветного плавания, и, кроме адмирала Бодена, предпринявшего в 1800 году плавание по водам Тихого океана, французские мореплаватели не появлялись в этих краях, так что туземцы долгое время не видели нашего флага.

Первым, кто после столь длительного перерыва направился к берегам маленькой Гавайской империи, был блестящий, удачливейший моряк Луи де Солс де Фрейсине, уже прославившийся своими открытиями в Южных морях.

Заключенный в 1815 году мирный договор, каким бы тяжелым и унизительным он ни был для Франции, давал все же ее флоту свободу на море, и король Людовик XVIII, бывший большим поклонником науки, приказал снарядить экспедицию под руководством Фрейсине. В задачу экспедиции входило совершить кругосветное плавание, произвести гидрографические работы во многих точках земного шара, уточнить форму земли в Южном полушарии, понаблюдать за такими феноменами, как земной магнетизм, произвести метеорологические наблюдения, заняться изучением растительности и животного мира, а также изучать нравы, обычаи и язык различных племен. Не следовало также забывать о новых географических открытиях…

Фрейсине привлек к участию в экспедиции таких известных и опытных морских офицеров, как Дюперре, Ламарш, Берар и Оде-Пельон, сделавших впоследствии замечательную карьеру. В качестве научных сотрудников выступали Куа, Гемар, Годишо. Первые двое были военными медиками, а третий — фармацевтом. Сто двадцать отборных, опытных матросов составили команду корвета «Урания», избранного для кругосветного плавания.

Семнадцатого сентября 1817 года «Урания», взяв на борт большой запас всего необходимого, покинула Тулон. На борту корвета, кроме команды, находилась и молодая жена капитана, не пожелавшая разлучаться с мужем и не испугавшаяся опасностей и лишений длинного и трудного плавания, которому к тому же предстояло завершиться кораблекрушением.

После коротких стоянок у Гибралтара и у Тенерифе корвет прибыл в гавань Рио-де-Жанейро. От берегов Бразилии, где начались научные наблюдения, до самого мыса Доброй Надежды не произошло ничего примечательного. «Урания» встала на якорь у знаменитого мыса 7 марта, а уже 19 июля прибыла к берегам Реюньона. Затем корабль направился к заливу Морских собак (залив Шарк) в Австралии, расположенному на 111° восточной долготы и 24°40′ южной широты. И за все время пути не было никаких особенных происшествий.

Во время стоянки у берегов Новой Голландии, как называли эту часть Австралии в то время, не было сделано сколько-нибудь значительных научных открытий в животном и растительном мире, так как аборигены вели себя очень недоверчиво и были настроены враждебно. Без сожаления распрощались члены экспедиции с этими негостеприимными краями, после чего корвет взял курс на Тимор и бросил якорь на рейде Купанга 9 октября.

Португальские власти оказали французским морякам исключительно теплый прием, и вплоть до 23 октября ученые и офицеры с огромным рвением занимались научными изысканиями и наблюдениями, хотя температура воздуха доходила до 35° Цельсия в тени.

Столь ревностные занятия наукой не прошли даром и повредили здоровью многих членов экспедиции, так как вызвали ослабление организма, за которым последовала дизентерия, вынудившая капитана поскорее покинуть эту гостеприимную землю, обладавшую, однако, нездоровым и опасным климатом.

Покинув Купанг, члены экспедиции занялись гидрографической съемкой пролива Омбай. Затем корвет проследовал к проливу Буру, прошел мимо острова Писанг и 16 декабря бросил якорь у острова Равак. Здесь натуралисты нашли столь пышную растительность, что пришли в восторг. Среди мощных, великолепных деревьев встречались баррингтонии, чьи стволы всегда были наклонены в сторону моря, смоковницы, мангровые деревья, казуарины с прямыми негнущимися стволами, напоминавшие каменные колонны, такамахаки (бальзамические тополя) обхватом около семи метров, синометры, странные деревья с золотистыми плодами и пурпурно-красными цветами, пальмы, мускатные деревья, ямбозы (вид мирта) и бананы.

Напротив, фауна оказалась здесь очень бедной и была представлена лишь кускусами да дикими собаками овчарками. Из птиц здесь встречались невиданные калао с огромными клювами, попугаи, голуби, горлицы, большие зимородки.

Но если природа этого острова была прекрасна, то человек, населяющий эти места, — ужасен.

«Плоский лоб, — писал о туземцах Оде-Пельон, — выпуклый, шишковатый череп, лицевой угол в 75°, большой рот, маленькие, глубоко посаженные глаза, выступающие скулы, толстый мясистый нос, приплюснутый на конце и нависающий над верхней губой, редкая борода (особенность, уже отмеченная у обитателей этого региона), плечи средней ширины, огромный живот, тонкие нижние конечности — таковы отличительные признаки этого народа (папуасов). Волосы и прически у них очень разнообразны; чаще всего это пышная грива, не менее восьми дюймов толщиной, вьющихся от природы волос, шерстистых или лоснящихся; тщательно причесанные, закрученные, приподнятые со всех сторон кверху, к тому же скрепленные какой-то жирной смазкой, они образуют вокруг головы почти правильную сферу. Часто папуасы втыкают в волосы большой длинный деревянный гребень с пятью-шестью зубцами, который служит скорее для украшения прически, а не для придания ей большей прочности.

Этих несчастных буквально пожирает проказа, причем поражена ею десятая часть населения. На телах у них видны отвратительные язвы и раны, у некоторых члены искривлены и изуродованы болезнью, а у некоторых отсутствуют пальцы на руках и ногах.

Туземцы обитают в жилищах, построенных на сваях, будь это на суше или даже на море, вблизи берега. Состоят эти дома из длинных и толстых свай, вбитых в землю, к которым при помощи сделанных из коры деревьев веревок крепятся поперечные бревна, а уже на них настлан пол из переплетенных и хорошо подогнанных друг к другу жилок пальмовых листьев. Те же пальмовые листья, искусно переплетенные и составляющие нечто отдаленно напоминающее черепицу, образуют крышу жилища, имеющего только одну дверь. Если эти хижины построены над водой, то они соединяются с берегом чем-то вроде мостков на козлах, съемный настил которых может быть быстро убран. Дом обычно бывает со всех сторон окружен подобием балкона с перилами.

Эти обездоленные, несчастные люди, однако, очень изобретательны: они искусно мастерят различные рыболовные снасти, прекрасно обрабатывают дерево, делают красивые глиняные горшки при помощи гончарного круга, кладут печи, чтобы печь лепешки из саго, плетут циновки, ковры, корзины и создают статуи идолов».

Шестого января «Урания» покинула Равак, имея на борту сорок человек, страдавших тропической лихорадкой. 12 февраля корабль прошел мимо Анахоретских островов, острова Святого Варфоломея и других островов Каролинского архипелага, таких как Пулухат, Алет, Таматам, Аллап, Фанадик и прочих.

Корвет приблизился к Марианским островам, а затем 17 марта 1819 года стал на якорь на рейде городка Умата (Уматак) на берегу Гуама.

Губернатор острова дон Мединилья-и-Пинеда очень радушно принял членов экспедиции. Корвет простоял в бухте до 5 июня, и все это время ученые и офицеры занимались гидрографическими работами и вели астрономические наблюдения, а также занимались изучением геологии побережья. Все больные были помещены на суше в госпиталь, построенный по образцу и подобию местных жилищ, в очень здоровом месте, где воздух был даже целебным. Здесь вместе с превосходным уходом они получили свежие продукты, столь необходимые для их быстрого выздоровления.

Повседневная жизнь, наполненная научной работой, прерывалась роскошными празднествами, которые любезный губернатор и местные власти устраивали в честь гостей, желая их развлечь.

По поводу туземцев, которые в то время, похоже, уже вымирали (и это было заметно), Фрейсине сообщил кое-какие любопытные факты, касающиеся их нравов:

«Жители Марианских островов были разделены на три класса: 1) люди благородного происхождения, 2) люди, так сказать, полублагородные, 3) плебеи. Последние, кажется, относятся к другому народу, чем представители двух других кланов, и отличаются более низким ростом. Они не могут никогда возвыситься до высшей касты, и им запрещено заниматься мореплаванием.

В составе каждой из этих резко разграниченных групп имелись также колдуньи, жрицы, целительницы, занимавшиеся лечением какой-нибудь одной болезни.

Профессия строителя пирог была привилегией людей благородного происхождения, местной знати, точно так же как когда-то в стародавние времена у нас во Франции правом выдувать стекло обладали лишь дворяне. Туземцы благородного происхождения разрешают только полублагородным помогать им в этой работе, имеющей для них чрезвычайно важное значение и являющейся самой ценной из привилегий, так как она вызывает всеобщую зависть».

Уже более двух месяцев «Урания» стояла на якоре и была готова к отплытию. Капитан и офицеры делали прощальные визиты, выражая любезным хозяевам искреннюю признательность за воистину братский прием. Губернатор не только не хотел слышать о благодарности за заботу и внимание, которыми он постоянно окружал французов в течение всего срока стоянки, но отказался, как воистину благородный человек, принять плату за поставки, произведенные им для пополнения запасов корвета. Более того, в трогательном послании, адресованном капитану «Урании», он извинялся за недостаток съестных припасов, обусловленный тем, что в течение шести месяцев страшная засуха опустошила Гуам и помешала ему снабдить дорогих гостей так, как ему хотелось бы.

Вот как описывал сцену прощания сам Фрейсине:

«С глубокой печалью прощались мы с этим любезным человеком, осыпавшим нас столь многочисленными знаками благорасположения. Я был слишком взволнован, чтобы выразить ему чувства, переполнявшие мое сердце и душу. Но слезы, блестевшие на моих ресницах, должны были стать для него гораздо более ярким свидетельством того, какое волнение и какую грусть я испытывал, чем самые возвышенные слова».

С 5 по 16 июня «Урания» продолжала идти вдоль Марианских островов, а затем Фрейсине, желавший побыстрее добраться до Гавайев, воспользовался попутным ветром, давшим ему возможность достичь более северных широт, где он мог рассчитывать на благоприятные ветры.

Шестого августа корвет обогнул южную оконечность острова Гавайи, чтобы пройти к западному берегу, где Фрейсине надеялся найти удобную и безопасную якорную стоянку. На море установился полный штиль, и к корвету устремились пироги, в которых сидели представители обоих полов, причем женщин было гораздо больше, чем мужчин, так как для местных красавиц заход корабля в бухту — большая удача. Но капитан, желавший соблюсти правила приличия, к чему его обязывало присутствие его собственной жены, запретил туземцам подниматься на борт.

Первое, что услышал Фрейсине, еще до того как «Урания» стала на якорь, было известие о смерти Камехамехи, могущественного создателя Гавайского государства. Король умер, и наследником стал его сын, молодой Рио-Рио, что, впрочем, было вполне естественно.

Поднялся легкий приятный ветерок, и капитан приказал двигаться на север, к заливу Какокуа. Он уже собирался скомандовать бросить якорь, когда показалась очень красивая пирога, в которой восседал правитель острова, принц Конакини, более известный под именем Джона Адамса, как его нарекли в детстве. Это был молодой гигант в возрасте двадцати семи — двадцати восьми лет, и его образованность очень удивила Фрейсине. Он осведомился, каким путем следовала «Урания»: вокруг мыса Горн или вокруг мыса Доброй Надежды. Конакини также с большой озабоченностью спрашивал, что слышно о Наполеоне, который, как ему было прекрасно известно, находился на острове Святой Елены.

Джон Адамс сообщил капитану «Урании» также о том, что молодой король покинул Куакакону, резиденцию своего отца, и разместился со двором в деревне Кохайхай. При восшествии на престол молодого монарха мир не был нарушен, но многие вожди заявили о своих претензиях на самостоятельность, поэтому приходилось опасаться, что в скором времени начнутся военные действия.

Фрейсине сошел на берег, нанес принцу ответный визит вежливости, потом они вместе навестили двух вдов Камехамехи, сестер Джона Адамса, а затем направились к верфям и мастерским покойного короля.

Четыре навеса были предназначены для того, чтобы сооружать под ними боевые пироги; под другими хранились европейские шлюпы. Далее шли навесы, под коими находились строительный лес, медные слитки, железные прутья и полосы, рыболовные сети, различные инструменты. Там же располагалась кузница, бондарная мастерская, короче говоря, то был настоящий склад. В ящиках, принадлежащих министру Краимокону, находились навигационные инструменты: секстанты, часы, термометры, компасы, барометры, хронометры — все в прекрасном состоянии.

Французы, однако, не были допущены на склады, где хранилось оружие, порох, спиртные напитки.

Десятого августа Фрейсине получил от короля любезное приглашение направиться в бухту Кохайхай, чтобы быть официально представленным ко двору.

Фрейсине приказал сниматься с якоря и под руководством опытного лоцмана прибыл в указанное место безо всяких приключений.

«Король ждал меня на берегу, — писал Фрейсине, — он был одет в английскую парадную форму капитана I ранга и стоял в окружении всех своих придворных. Несмотря на ужасающую бесплодность и засушливость этой части острова, вид причудливого сборища мужчин и женщин показался нам величественным и весьма живописным. Король стоял впереди, а его высшие офицеры держались на некотором расстоянии позади него; на одних были великолепные длинные плащи из красных и желтых перьев или из алого сукна, на других — гораздо более короткие плащи, типа пелерин, такого же цвета, но у них яркие полосы чередовались с полосами черного цвета; у некоторых на головах были шлемы.

Довольно большое число солдат, расставленных тут и там, придавали своими причудливыми и разношерстными «мундирами» еще большую живописность этому странному зрелищу».

Фрейсине обратился к монарху с просьбой о пополнении припасов, и молодой король пообещал, что в течение двух дней все желания капитана будут удовлетворены. Затем беседа в течение некоторого времени продолжалась, причем король проявлял свойственную дикарям быструю смену настроений, так как еще был не способен подчиняться строгим правилам этикета (чего, кстати, он требовал от своих придворных). Фрейсине же сохранял важный и невозмутимый вид все понимающего и все замечающего человека. Он слушал, иногда отвечал, был немногословен и в глубине души откровенно забавлялся. В общем, король Гавайев и французский капитан расстались совершенно очарованные друг другом после того, как в честь их знакомства был дан залп из ружей и пушек.

Некоторое время спустя офицеры «Урании» отправились с визитом к вдовам Камехамехи. Доктор Куа сделал следующую юмористическую зарисовку этого забавного и странного приема:

«Это было воистину странное зрелище, когда в тесном помещении мы увидели восемь или десять полуголых туш с человеческими формами, из которых самая меньшая весила, по крайней мере, триста фунтов; они лежали на земле, на животах. Не без труда нашли мы место, где могли бы, следуя обычаю, также лечь. Слуги постоянно держали в руках опахала из перьев и зажженные трубки, которые они поочередно вставляли вдовам во рты, а те делали несколько затяжек, а затем трубка перекочевывала по кругу. Легко себе представить, что наша беседа была не слишком оживленной, но прекрасные арбузы, поданные нам, оказались прелестным средством скоротать время и не томиться продолжительностью визита…»

А в это время первый министр молодого короля Рио-Рио, Краймокон, заметил на борту «Урании» корабельного священника, аббата де Келена, и был чрезвычайно поражен его одеянием. Как только он узнал, что это католический священник, так тотчас же выразил желание немедленно принять христианство и креститься. Его мать сподобилась благодати на смертном одре и крестилась. Она взяла с сына слово, что он при первой же возможности сделает то же самое. Аббат с радостью согласился, и было решено, что обряд крещения состоится на борту «Урании».

Так как королю заблагорассудилось присутствовать на этой церемонии, капитан Фрейсине отправил к берегу свой баркас, и Рио-Рио вскоре поднялся на борт в сопровождении пяти своих жен, а следом к «Урании» подошли пироги с приближенными короля и их женами. Сам король был одет в синюю гусарскую форму с золотыми галунами, на которой красовались огромные полковничьи эполеты. Один из офицеров нес королевскую саблю, другой — веер, еще двое тащили огромные мушкетоны, а пятый торжественно выступал с трубкой, и в его обязанность входило постоянно держать ее зажженной.

Прежде чем подняться на борт «Урании», король приказал снять с себя «табу», чтобы иметь возможность прятаться от солнца под зонтом или в шатре.

«При появлении короля, — рассказывает Фрейсине, — я приветствовал его одиннадцатью залпами из пушек, и он спустился вниз, к батарее, чтобы посмотреть, как стреляют артиллеристы.

Все было готово для крещения: алтарь, священник и новообращенный. Господин де Келен совершил обряд по всем правилам, и во время всей церемонии у министра Краймокона был чрезвычайно взволнованный вид.

Когда все было кончено, я приказал подать моим высокопоставленным гостям угощение прямо на палубу. Это было поразительное зрелище! Просто чудо! С какой невероятной быстротой опустошались бутылки с вином и водкой! Все придворные и сам король так перепились, что я опасался, что его величество будет не в состоянии добраться до берега. К счастью, спускалась ночь. Рио-Рио выразил желание вернуться домой, но мне пришлось дать ему еще две бутылки водки, чтобы он мог, по его словам, выпить за мое здоровье и за счастливое плавание. Старая королева получила такой же подарок, и все придворные, следуя примеру своего господина и повелителя, сочли своим долгом попросить и для себя по две бутылки каждый. Не будет преувеличением сказать, что сия королевская компания выпила за два часа и унесла с собой такой запас спиртного, коего хватило бы на десятерых, да не на один месяц, а на три.

Еще до начала церемонии мы с королевской четой обменялись подарками, и молодая королева подарила мне плащ из ярких перьев, одеяние, ставшее весьма редкостным в наши дни даже на Сандвичевых островах.

При отбытии короля с «Урании» я вновь велел отсалютовать ему одиннадцатью залпами корабельных пушек».

Восполнив припасы, экспедиция окончательно распрощалась с Гавайским архипелагом 30 августа. Каждый занялся своей обычной работой, немного подзабытой среди всех этих приемов, шумных пиров, блестящих празднеств и продолжительных экскурсий по острову. Офицеры вернулись к своим расчетам и картам, натуралисты Куа и Гемар принялись классифицировать и снабжать этикетками собранные на острове растения и насекомых, анализировать сделанные прямо на месте зарисовки Жака Араго и описывать редкостных животных, хранившихся в заспиртованном виде в больших стеклянных банках. Годишо, со своей стороны, взялся за лупу и микроскоп и, сидя у себя в каюте, превращенной в настоящую лабораторию, при свете дня, проникавшего через иллюминатор, пытался разгадать тайну размножения растений и с увлечением, даже со страстью, предавался своему любимейшему занятию — составлению гербария. Следует сказать, что пока Годишо был в плавании, он стал действительным членом Академии наук.

Седьмого октября «Урания» вошла в южное полушарие. Почти тотчас же к востоку от архипелага Мореплавателей был открыт островок, не обозначенный ни на одной карте, и он получил название острова Розы, в честь госпожи де Фрейсине. 13 ноября корвет прибыл в Порт-Джексон, который к тому времени уже превратился в настоящий европейский город, что составляло разительный контраст с дикой австралийской природой.

Губернатор Маккуори очень хорошо принял французов. Представители властей наперебой старались проявить внимание к начальнику экспедиции и его офицерам. Корабль простоял на якоре до 25 декабря, и члены экспедиции успели провести важные научные исследования, высоко оцененные впоследствии.

«Урания» вышла в море и направилась сначала к берегам Новой Зеландии, а оттуда — к мысу Горн. Обогнув мыс Горн, корвет прошел проливом Ле-Мер. Здесь моряков встретил сильнейший ветер. И Фрейсине принял решение стать на якорь у Мальвинских (Фолклендских) островов. В тумане корабль прошел мимо острова Конти, залива Марвиля и мыса Дюрас. Ветер нес «Уранию» к заливу Франсез, и вот тут-то на пути возник подводный коралловый риф, буквально пропоровший днище корабля. У моряков едва хватило времени, чтобы подвести несчастную, смертельно раненную «Уранию» к острову Пингвинов и буквально выброситься на берег.

Французы провели на пустынном острове три месяца и все это время пытались отремонтировать «Уранию», но тщетно. Потеряв всякую надежду на то, что в бухту зайдет какое-нибудь судно, Фрейсине уже было собрался направить в Монтевидео за помощью баркас, на котором можно было сделать палубу и нарастить борта, когда в бухту одна за другой вошли две американские шхуны «Генерал Нокс» и «Меркурий». От имени французского правительства Фрейсине купил «Меркурий» и переименовал эту шхуну в «Физисьен» («Физик»). На этой шхуне французы благополучно добрались до Рио-де-Жанейро, а затем и до Гавра, куда прибыли 13 ноября 1820 года.

По прибытии во Францию Фрейсине получил повышение в чине, что было вполне справедливо.