Кэрол приоткрыла глаза, и просочившийся сквозь веки утренний свет наполнил ее душу ликующей радостью. И «Гасиенда-Инн», и две новые подруги оказали магическое воздействие на ее душу. Наконец-то она вновь обрела способность воспринимать все окружающее, словно очнулась от страшного летаргического сна. Возможно, новая жизнь окажется вся в рытвинах и ухабах, но это будут ее собственные препятствия. Ни Джек, ни ее дети не будут иметь к этому отношения. До чего же необычными оказались эти несколько дней.

Соскочив с кровати, она быстро подошла к окну. Денек будет что надо. Кэрол распахнула двери, ведущие на террасу, и из пустыни в комнату ворвался свежий воздух. Половина седьмого и примерно срок пять градусов. Прекрасный солнечный день для занятий живописью. Заказав себе кофе в номер, Кэрол направилась в ванную.

Она была уже одета, когда принесли кофе, который она выпила едва ли не залпом, стремясь поскорее отправиться на натуру. Быстро собрала все необходимое: краски, мольберт, пару холстов, кисти, палитру. О Боже, вот она – прелесть свободы! Весь этот день принадлежит только ей! Кэрол быстро спустилась и положила в багажник взятой напрокат машины этюдник и два уже законченных полотна. Ничего не забыла? Пожалуй, нет. Скипидара и тряпок у нее достаточно. Ах да, солнечные очки. Она бегом вернулась и взяла их.

Кэрол уже выехала из главных ворот «Гасиенды-Инн», как вдруг вспомнила, что на прикроватной тумбочке забыла карту. Секунду она колебалась, не вернуться ли за ней. Нет! Нужное направление она запомнит и так. Да и накатанных дорог в пустыне не так уж много. Кэрол продолжала ехать – в сторону от Санта-Фе к возвышающейся вдали горной цепи. Она опустила стекла и мчалась, с наслаждением подставляя лицо упругому ветру. Вокруг уже простиралась коричневато-бурая пустыня, оживляемая яркой голубизной безоблачного неба. «Мечтать! Продолжай же и впредь мечтать, Кэрол Маккейб», – ликовала она, вновь ощущая себя юной очаровательной девушкой, какой она была, когда впервые встретилась с Джеком.

Она ехала уже целый час, и вскоре гудронированное шоссе закончилось. Теперь от него в разные стороны расходились три грунтовые дороги. Кэрол решила выбрать левую. Именно эта дорога была обозначена на карте, как она хорошо помнила. На каменистом плоскогорье по обеим сторонам от дороги тянулись нескончаемые заросли полыни. Она миновала речушку с берегами, поросшими высокими ивами, в тени которых приютился глинобитный домик. Затем пейзаж вновь стал уныло-монотонным. Лишь белокрылые голуби взлетали с обочины, когда она проносилась мимо.

Ее приводила в восторг дикая первозданность этих мест, таких пустынных и безлюдных, словно специально предназначенных для того, чтобы создать здесь что-то новое. Жить тут означало бы вести беспрестанную борьбу за существование. Кэрол подумала, что здесь, в пустыне, избавится от всего поверхностного, наносного и отыщет-таки корни, питающие ее душу.

Она повернула налево. Теперь грунтовые дороги, каждая из которых больше походила просто на накатанную колею, расходились лучами во всех направлениях. Кэрол поехала наугад. Она так и не нашла того места, которое искала и о котором ей говорили местные жители, а ведь ехала уже без малого два часа. Проклятие! Она заблудилась, ну и пусть. Она теперь одна, и это касается только ее самой. Даже если она и не отыщет подходящую натуру сегодня, может рисовать хоть завтра, хоть в любой другой день из предстоящей ей впереди жизни.

И тут она увидела его. Почти у самой дороги, под кедром, лежал дочиста обглоданный скелет буйвола. Выбеленные солнцем кости уже стали неотъемлемой частью пейзажа. Так вот какова она, смерть в пустыне. Безжалостный зной и питающиеся падалью хищники, способные подстерегать свою добычу бесконечно долго, сделали свое дело: живое стало прахом и тленом. А ведь это символическое изображение самой сути природы в ее первобытно-безыскусной неприглядности. Животное пало, чтобы стать кормом для других животных, а вскоре и эти белые кости, в свою очередь, распадутся и превратятся в азот – удобрение для крохотных цветков, расцветающих весной по всей пустыне.

Кэрол остановила машину. Этот скелет – совершенно в стиле ее любимой художницы. Джорджия О'Киф любила изображать величественную смерть как начало непрерывного жизненного круга, разворачивающегося в вечности с благословения Создателя, взирающего с небес на творение рук своих.

Кэрол выключила мотор. Когда она вышла из машины и стала осматриваться вокруг, немая тишина сомкнулась над нею. Странное состояние умиротворенности охватило ее. Она будет создавать красоту не ради других, а ради себя самой. В эти минуты природа существует только для нее, и она благодарна ей за это. Выверенными движениями большого и указательного пальцев Кэрол определила нужные размеры объектов в масштабе холста, прикидывая соотношение перспективы и заднего плана, и, пока она делала это, ее все более захлестывала бурная радость от осознания значимости задуманного ею полотна. Сначала она набросает эскизы. Подойдя к машине, она достала большой блокнот для эскизов, карандаш и ластик.

Кэрол села и начала рисовать. Через несколько минут работа полностью захватила ее. Она не думала ни о рысях, ни о змеях, ни о скорпионах, ни о других возможных опасностях, подстерегавших здесь неопытного человека. Она сосредоточилась на самой себе. Окружающий мир перестал существовать для нее. Ход времени Кэрол ощущала лишь смутно, проникаясь и упиваясь уникальностью происходящего с нею в данный момент. Художники, писатели, композиторы порой испытывают такое состояние, когда ими движет некая внешняя сила. Не нужно ни прилагать усилий, ни принимать решения – мысль возникает, созревает и воплощается как бы сама собой, и вот эскиз уже готов. Один за другим сменялись ракурсы, лихорадочно переворачивались листы блокнота, скользил по бумаге карандаш. Кэрол изумленно взирала на плоды своей работы. Неужели это сделала она? Ей казалось, что кто-то водил или что-то водило ее рукой.

Она вновь взглянула на часы. Уже два. Надо бы успеть сделать несколько снимков. Этого места она может больше не отыскать, поэтому надо закрепить свои впечатления. Позже она сможет работать по фотографиям, а какие-то фрагменты уже зафиксированы в эскизах. Всю подготовительную работу нужно закончить до вечера. Время шло. Она установила мольберт и смешала краски на палитре. И вновь кто-то неведомый двигал ее рукой и смотрел ее глазами.

Кэрол почувствовала, что у нее озябли плечи. Она поежилась и огляделась. Солнце стояло низко, посылая на землю косые лучи. Пора заканчивать работу. Едва зайдет солнце, сразу же упадет температура, а на ней только легкий свитер. Она сложила все принадлежности в багажник, не желая уезжать, но понимая, что это необходимо. Затем быстро сделала несколько снимков и на этом поставила точку. День прошел великолепно. Оглянувшись, она бросила взгляд на пейзаж, вдохновивший ее.

Кэрол включила зажигание и запустила мотор. До чего же человек все-таки полагается на технику и зависит от нее. Она проверила показания приборов на панели, просто чтобы почувствовать себя такой же уверенной в себе, как Джек. Давление масла в норме. Бензин на… На нуле! Красный огонек тоже сигналит – горючее на исходе. Нет! Ее охватил панический страх.

Кэрол в надежде, что барахлит прибор, постучала по нему ногтем. Без изменений. Огонек продолжал тревожно гореть. Она попыталась вспомнить, когда же заправлялась последний раз. Наверное, прошла целая вечность. Ей вспомнилось лицо старика-мексиканца, протиравшего ветровое стекло, во время последней заправки. Кэрол заглушила мотор и попыталась сосредоточиться. Что же теперь делать, черт возьми? До этого места она добиралась два часа. Ей не осилить такое расстояние пешком, да еще в ночное время. Кэрол захотелось пить. Она же не взяла с собой воды. Очки от солнца – не забыла, а воды в пустыню – не взяла. О Кэрол, Кэрол, какая же ты безответственная идиотка!

Надо попытаться поехать, глупо оставаться посреди пустыни. Трудно сказать, сколько можно протянуть с пустым баком. Нет. Наверное, лучше остаться здесь. Можно включить двигатель, и аккумулятор подзарядится. Ночью, когда стемнеет, она включит фары. В пустыне их будет видно за несколько миль. Но до наступления темноты еще несколько часов. Что же, заранее смириться со своим поражением?! Или все-таки ехать домой? Но она понятия не имеет, в какой стороне находится этот самый «дом».

Она расхохоталась, стремясь отогнать от себя пугающие мысли. Что бы сказал на это Джек? Кэрол уже слышала его укоризненный голос, читающий ей нотации, словно Джек готовит лекцию для бойскаутов о том, как надо собираться в поход. Как жаль, что его нет сейчас здесь. Вот, стало быть, как она относится к нему? Когда у нее все гладко, ненавидит его. Когда что-то случается, ей сразу его не хватает. К черту все это, ей надо принимать какое-то решение. Ну давай, Кэрол Маккейб, бывшая домохозяйка, принимай решения! Получила полную свободу, так распоряжайся ею!

Негодуя на себя, она включила заднюю скорость и развернулась, обнаружив таки направление, в котором ей нужно было ехать. Высоко в небе парил ястреб, отыскивая восходящие и нисходящие потоки воздуха, ведомые лишь ему одному. Кэрол опять нажала на газ, и в этот самый миг мотор заглох. От ужаса внутри у нее все опустилось. Она нажала на стартер. Мотор было кашлянул и тут же заглох окончательно. Она застыла на месте. Затем, опустив голову на руки, крепко сжимающие руль, стала сосредоточенно думать. Главное – не паниковать!

Кэрол перебирала все возможные варианты. Остаться в машине? Отправиться на поиски помощи пешком? Развести костер? Нет, пока не стемнело, его не будет заметно. Лучше дождаться ночи. Но как она разожжет костер? Ни спичек, ни зажигалки у нее нет. А если потереть друг о друга два прутика, получится? И опять она вспомнила Джека и Уитни. Они часто ходили в походы и уж наверняка не растерялись бы, оказавшись в подобной ситуации. А еще вернее: они никогда бы не отправились в пустыню, не захватив с собой воды, съестных припасов и фонаря.

Она подняла стекла и проверила, все ли в машине выключено, чтобы сэкономить ставшую теперь драгоценной энергию аккумулятора. Солнце быстро заходило, а вместе с ним пропадало и тепло. Понижение температуры уже чувствовалось, а ведь до сумерек еще далеко. Кэрол посмотрела вдаль. Со стороны гор надвигались тучи, и голубое небо постепенно скрывалось под серовато-стальной пеленой. Печка в машине была, но неизвестно, надолго ли хватит энергии аккумулятора.

Кэрол посмотрела на заднее сиденье. Одеяла нет. И вообще нет ничего, чтобы согреться. Может быть, пока еще светло, ей следует пойти пешком и постараться отыскать какое-нибудь жилище наподобие того, что она проезжала на пути сюда? Нет. Нельзя покидать машину, оснащенную фарами и гудком, где она хотя бы в относительной безопасности. Она посигналила, но в безмолвной тишине пустыни гудок прозвучал удручающе слабо. Как передается сигнал SOS? Тире – тире – тире, точка – точка – точка, тире – тире – тире. Или точки с тире надо поменять местами? И знают ли индейцы, живущие в пустыне, азбуку Морзе? Черт, надо же что-то делать!

Выскочив из машины, Кэрол начала собирать ветки и прутья для костра. Сложив их в небольшую кучку рядом с машиной, она отломала со стойки зеркало заднего обзора, пытаясь собрать лучи заходящего солнца в одну точку. Живо представила себе, как Джек недовольно бормочет что-то насчет штрафа за повреждение взятой напрокат машины. Когда она подставила под образовавшийся пучок света руку, он едва-едва согрел ей палец, а уж о том, чтобы разжечь им костер, не могло быть и речи. О Боже, какой ужас! До чего же жалкое зрелище. Типичная карикатура на всех беспомощных женщин во все века. Женщин, от которых нет никакого толку за пределами кухни да детской.

Она яростно пнула ногой бесполезную кучу собранных веток и забралась обратно в машину. Ночью могут подкрасться дикие звери – какая-никакая, а защита. Так вот она – малоприятная, но очевидная истина: Кэрол Маккейб может быть в безопасности только у себя дома, ей нельзя жить самостоятельно. Она способна существовать лишь рядом с сильным человеком, с тем, кто действительно умеет справляться с трудностями. От этой мысли ей стало особенно тяжко. Нет же, нет! Она все-таки найдет выход из создавшегося положения! Обязана найти.

Надо дождаться, когда стемнеет. И всю ночь напролет, пока не сядет аккумулятор, она будет попеременно сигналить и включать фары. До сумерек еще часа два-три. Кэрол перебралась на заднее сиденье, закрыла глаза и попыталась заснуть. Как ни странно, ей это удалось.

Проснулась Кэрол от холода. В кромешной тьме она открыла глаза, с минуту не могла понять, где находится. Она совершенно окоченела. При свете луны было видно, как изо рта у нее идет пар, хотя все окна в машине были плотно закрыты. Но это еще не все. Ветровое стекло затянуло снаружи тонким белым слоем, который Кэрол приняла за изморозь. Но это был самый настоящий снег. Она опустила стекло и увидела, как с мглистого ночного неба валят снежные хлопья – крупные, красивые… несущие смерть.

Она поспешно подняла стекло, перебралась на переднее сиденье, вся дрожа от холода, и посигналила. Гудок получился сдавленным и приглушенным из-за плотного тумана, окутавшего автомобиль. Кэрол включила фары, но их свет терялся в ослепительной снежной белизне.

Она включила печку и наконец-то испытала облегчение. В машине стало тепло. Выключила. И блаженство кончилось, в салоне вскоре вновь стало холодно. Проклятие! Она совершила ошибку, нельзя было спать. Надо было все время двигаться. Сейчас только восемь вечера. Пройдет еще целых тринадцать часов, прежде чем утреннее солнце прогреет воздух. И только когда эта мысль дошла до сознания Кэрол, действительность встала перед нею во всей своей неприглядной очевидности: вполне возможно, что до утра она не доживет.

Не зная, что ей еще сделать, она свернулась калачиком и стала молиться. Зажмурив глаза, Кэрол заклинала Бога спасти ее и все это время думала о детях.

Она вспомнила Девон в приемной детского зубного врача, где та сидела, охваченная страхом, в дурацком кресле, специально сделанном в форме зуба. По мнению персонала, это могло развлечь детишек, ожидавших вызова. Девон мужественно перенесла укол в десну, все ее тельце напряглось, но она не плакала. Кэрол вспомнила, как сама она кралась в темноте, неся заговоренные против зубной боли монетки и кожаную коробочку, в которой Джек хранил молочные зубы детей, завернутые в листки бумаги с буквами «У» – Уитни и «Д» – Девон, как типичный адвокат, аккуратист до мозга костей. Он всегда надписывал дату, когда зуб выпал. Кэрол улыбнулась, словно не замечая пронизывающего до костей холода. Она всегда представляла, как в случае пожара, при условии, что Джек и дети будут в безопасности, это станет первым, что она кинется спасать, – кожаная коробочка с их молочными зубами.

Она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Быть может, ей уже не суждено обнять своих детей. Никогда. Она вызвала в памяти ту минуту, когда видела их последний раз в аэропорту и их прощальные слова.

«Я люблю тебя, мам», – сказал Уитни и обнял ее. Тогда она долго смотрела на него. Небрежная прядь волос – разумеется, немытых – закрывала ему один глаз. На брючный ремень был нацеплен желтый плейер, на котором висели наушники, и она знала, что, расставшись с ней под звуки очередной новомодной рок-группы, он перенесется в свой ирреальный мир, стремясь укрыться в нем от полной тревог и волнений жизни современного подростка.

Девон сжала ей руку со словами: «Возвращайся поскорее домой, мам», а ее мимолетная улыбка говорила о том, что «поскорее» означало «через неделю», а вовсе не это страшное «никогда», которое сейчас замаячило перед Кэрол с угрожающей реальностью. За неделю до того в косметическом кабинете Девон специально прокололи пупок для серьги, потому что Кристи Тэрлингтон, ее кумир, сделала себе то же самое, и больше всего на свете Девон в момент расставания волновало, не занесли ли ей инфекцию, а отнюдь не разногласия, возникшие между родителями.

Милая, отважная Девон всегда хотела быть врачом. Когда ей было шесть лет, она усаживала своих друзей у задней стенки телевизора и начинала манипулировать тумблерами до тех пор, пока не портилось изображение. Это был рентгеновский аппарат. Кэрол и сейчас видит перед собой испуганные детские личики, робко выглядывающие из-за телевизора, и малышку Девон, отдающую распоряжения начальственным тоном.

Кэрол сидела в темной машине, одиноко стоявшей посреди белой безмолвной пустыни. И вновь сначала гудком, а затем вспышками фар она подала сигнал SOS, надеясь, что не перепутала все эти точки и тире. Опять включив печку, на этот раз она оставила ее работать чуть дольше, съежившись перед самой решеткой, из которой шел нагретый воздух. Часа два Кэрол еще как-то держалась, но затем ее снова стало трясти от холода. Аккумулятор сел. Теперь ни света. Ни гудков. Ни тепла. Она посмотрела на светящийся циферблат наручных часов: полночь.

Кэрол понимала, что спать ни в коем случае нельзя, ведь можно вообще не проснуться. Постепенно теряли чувствительность пальцы рук и ног, немели и уже не слушались мышцы лица. Даже пар изо рта, казалось, стал идти меньше, по мере того как падала температура ее тела.

Внезапно Кэрол приняла решение. Она выйдет из машины и будет идти, пока не упадет без сил. Кэрол распахнула дверцу, и ее охватило ледяным порывом ветра. Снаружи было гораздо холоднее, но решение уже принято, и она не собиралась менять его. В машине ее ждет медленная мучительная смерть. В пустыне конец настанет быстрее, но оставалась хоть какая-то, пусть крошечная, надежда на спасение.

Окоченевшими ногами она ступила на снег. Сориентировавшись по положению машины, Кэрол с трудом определила, где проходит занесенная снегом дорога, и неверной походкой двинулась вперед, пытаясь сохранять равновесие и не падать. Насколько хватал глаз, перед нею простиралась освещаемая лунным сиянием снежная целина. На выпавшем снегу она заметила свежие следы какого-то животного – койота… рыси?.. Не все ли равно? Кэрол подумала об изображенном на вчерашней картине скелете – в точно такой же скоро превратится и она сама.

Она продолжала ковылять по дороге, ничуть не огорчившись, а скорее даже успокоившись при мысли об этом. Все прах и тлен. Возвращение в природу. Она тоже станет неотъемлемой частью этого строгого, величественного пейзажа, тысячелетиями взирающего на бренные человеческие существа, появляющиеся на свет и покидающие его.

Кэрол легла прямо на снег, примостив голову на белый бугорок, и свернулась калачиком, приняв положение эмбриона в материнской утробе.

И вдруг до нее донесся звук. Он походил на барабанную дробь, шедшую прямо из земли и отдающуюся в ее помутившемся сознании равномерными толчками. Она отчетливо слышала его в тишине, но не понимала, что он означает. Это не машина – не было никакого света. Но звук откуда-то исходил, приближаясь, становясь все громче.

Кэрол села, начала вглядываться и наконец увидела. На нее надвигалась огромная тень. Какой-то дикий зверь невероятных размеров сейчас набросится на нее и растерзает на куски. Она вскинула руку, защищаясь, тщетно пытаясь разлепить уже застывшие губы и закричать.

Перед ней стояла белая лошадь, из ноздрей которой валил пар. А еще в темноте смутно маячил силуэт всадника. Широкие поля шляпы, припорошенные снегом, бросали тень на его лицо, а подбородок и рот были плотно обмотаны красным шарфом.

Всадник спешился, подбежал к ней и опустился рядом на колени. Она попыталась привстать. Кто он такой – одинокий всадник, появившийся подобно призраку посреди ночной заснеженной пустыни? Это мог быть друг или враг, богач, нищий, вор… но Кэрол было уже все равно.

– Как вы? – встревоженно спросил он.

Она кивнула и попыталась ответить, с трудом произнося слова непослушным языком:

– Холодно… Помогите! – только и вымолвила она, словно это не было понятно и так.

Он снял с себя меховую накидку и укутал Кэрол.

– Не волнуйтесь, – сказал он. – Все будет хорошо. Теперь вы в полной безопасности. Обещаю. Руками и ногами шевелить можете?

Кэрол отрицательно покачала головой. Он размотал шарф, склонился над нею, и она посмотрела ему в глаза. Он – друг. Кэрол поняла это сразу. На его лице отражались тревога и забота одновременно.

– Кончился бензин… – пробормотала Кэрол.

– Я слышал гудки. Искал вас несколько часов.

– Спасибо…

У нее закружилась голова, перед глазами все поплыло, она успела только ощутить, как ее поднимают сильные руки, прежде чем потеряла сознание.