Высоко над вершиной Айронтонг-хилл виднелся белый след от еще одного «Боинга», который заходил на посадку в Манчестере. Он опаздывал на несколько минут, и теперь ему придется ждать разрешения на посадку, после того как приземлится самолет из Парижа. Гораздо ниже появился еще один небольшой самолет, который с креном на крыло совершил поворот и медленно полетел в сторону холма. Казалось, что кто-то из его пассажиров делает фотографии.

На склоне холма четверо молодых людей, услышав шум мотора, задрали головы вверх и сощурили глаза для защиты от яркого солнца и крупных снежинок, которые ветер сдувал с высокого склона прямо в лицо.

– Это «Пайпер Уоррирор». Тип восемнадцать, – заявила капрал Шарон Томпсон. Ее пухлые щечки были ярко-розовыми от мороза, а волосы она убрала под плотно надвинутый берет и капюшон куртки. – Скорее всего, поднялся с аэродрома Нетерторп.

Старший сержант авиации Джош Мейсон взглянул на днище удаляющегося самолета.

– Глупостей не говори, – возразил он. – Любой идиот сразу поймет, что это не тип восемнадцать. Разве ты не сдавала «Распознавание воздушных судов»?

Томпсон порозовела еще больше, и на ее лице появилось упрямое выражение.

– Послушай, сержант, нам еще далеко идти, и мы не хотим провести здесь весь день, – сказала она. – Пока мы доберемся назад, уже стемнеет.

– Да мы, в общем-то, почти пришли.

Кадеты пробирались по занесенному снегом овражку к противоположному склону холма. Они скользили и падали до тех пор, пока не добрались почти до вершины, где смогли уцепиться за остатки вымерзшей травы и таким образом преодолеть последние метры пути.

– Ну, вот мы и здесь, – с гордостью сообщил Мейсон. – Триангуляционная точка. «Ланкастер» должен быть в ста ярдах к северо-северо-западу, сразу же за следующим подъемом.

Кадеты дружно застонали.

– Зачем нам все это надо, сержант? – спросил один из них по имени Деррон Пис. Он стряхнул с колен своего комбинезона налипший туда после падения в снежный занос снег.

– У нас же должен быть тренинг по навигации, – сказала Томпсон. – Если шеф узнает…

– Но он же не узнает, правильно? – уточнил Джош.

– Идиотизм выводить людей на торфяную пустошь в такую погоду. У нас нет необходимого снаряжения, – заявила Шарон.

– Хорошо, можешь оставаться здесь, – отреагировал Мейсон и двинулся по снегу к следующему подъему.

– Но ведь карта и компас у тебя! – возмутилась Томпсон.

Кадеты посмотрели друг на друга и двинулись вслед за сержантом. В стекле кабины «Пайпера» отразилось солнце, после чего самолет накренился и развернулся над вершиной холма. Звук его мотора, отразившийся от скалистого выхода породы, называемого Айронтонг, напоминал зловещее рычание.

***

Старший суперинтендант Джепсон закрыл глаза, словно от резкой боли. На секунду ему показалось, что у него начинается сердечный приступ. Страх перед приступом мучил его вот уже много дней, с тех пор как лечащий врач сказал ему, что у него высокое давление и ему необходимо сбросить вес. И теперь каждый раз, когда он чувствовал спазм или судорогу, Колин считал, что у него начинается сердечный приступ. В таких случаях он откидывался на спинку кресла и начинал медленно дышать, а потом, пока еще было не поздно, выпивал таблетку аспирина для разжижения крови. Но пока все эти приступы оказывались ложными. Обычно – просто последствия стресса, вызванного кем-то из его подчиненных, торопящимся первым сообщить старшему суперинтенданту об очередном происшествии в Управлении Е. При этом подчиненный совсем не думал о том, какой вред он наносит сердечно-сосудистой системе шефа.

Вот и те новости, которые Джепсон услышал сегодня с утра, были в некотором роде типичными. Пятьдесят одну неделю в году у него была напряженка с людскими ресурсами – но не настолько суровая, что этого нельзя было пережить. Более того, он справлялся с этим так здорово, что в штаб-квартире Департамента полиции в Рипли использовали эту его способность как причину отказывать ему в его просьбах об увеличении штата. Там всегда отмечали, что уровень преступности в Управлении Е ниже, чем в управлениях от А до D, и не уставали повторять, что он блестяще руководит своим Управлением и является для всех других руководителей примером того, как должно осуществляться руководство, основанное на прогнозировании и предвидении. Говорили также и о том, что его прогнозы и предвидение были настолько высокого уровня, что количество офицеров, находившихся на службе, имело для его Управления чисто академический интерес. Джепсон знал, что таким образом ему пытаются подсластить пилюлю.

И вот сейчас наступила одна-единственная неделя в году, когда вся система рассыпалась, как карточный домик. Именно в эту неделю все дороги в городе и пригородах намертво встали из-за снежной бури, так что все его сотрудники были брошены на уборку с дорог брошенных машин. За эту чертову неделю одна их половина поскользнулась на льду и переломала себе конечности или растянула спины, пытаясь очистить от снега подходы к собственным домам, а вторая сообщила по телефону, что свалилась с гриппом.

И надо же было так случиться, что в эту же неделю какой-то идиот въехал на патрульной машине в каменную стену на Харпур-хилл, а другой, еще больший идиот, позволил двум малолетним воришкам, которых должен был задержать, угнать и сжечь полицейскую машину для перевозки собак. Полицейский инспектор Ее королевского величества интересовался расходованием бюджета, а Инспекция по жалобам на действия полиции получила еще одну «телегу» с обвинениями в расизме от этих чертовых жуликов-цыган, разбивших табор на городском поле для гольфа.

И в довершение ко всему теперь в Управлении образовался не один труп и даже не два – а скорее целых три, если пропавшего младенца не отыщут в ближайшее время. Один труп – это плохо, два трупа – чистое невезение, но три – это уже настоящая катастрофа. Три трупа – это просто настоящий дождь из мертвых тел. Старший суперинтендант Джепсон почувствовал, как они валятся на него, словно кегли. Или скорее словно мумии, которые выбираются из своих гробниц и устраиваются у его ног, улыбаясь сквозь свои бинты. Ему казалось, что мертвые тела валяются повсюду. Это было хуже, чем любые брошенные машины, и ни в какое сравнение не шло с полицейскими, лежащими по домам с такими, по их словам, травмами, от которых любой другой давно умер бы, а они все еще держались.

Профилактика и Прогнозирование всегда позволяли Колину направить одного сотрудника по точному адресу с ордером на арест.

Но этим дамам надоело быть в центре любого расследования, и они дружно отвернулись от него, скрывшись в торфяных пустошах, где, несомненно, заблудятся и канут в Лету.

– И кто же у нас в результате остался? – задал вопрос Джепсон, слегка приоткрыв глаза, чтобы можно было рассмотреть выражение лица инспектора Хитченса. Шеф дожидался обычного оскорбительного высокомерия со стороны инспектора, чтобы сорвать наконец на нем свое зло. Но тот, как всегда, оказался хитрее.

– Группа охраны порядка на водах укомплектована полностью, – ответил Пол. – Кроме того, у нас есть еще три инспектора дорожного движения – им все равно нечем заняться. Всю разметку на дорогах занесло снегом.

Колин издал звук, больше похожий на стон, чем на вздох.

– Не вижу повода для шуток, – произнес он.

– Но вы же помните, шеф, что мы уже обсуждали вопрос создания группы быстрого реагирования.

– Никогда всерьез не думал, что до этого может дойти. Но двойное нападение, два трупа, да еще и пропавший младенец до кучи…

– Да еще эта «Скорая помощь»… – заметил Хитченс.

– Какая «Скорая помощь»?

– Удивительно, что ребята из газет еще не заговорили об этом. Они обожают такие истории. Для них это еще одна возможность поддеть полицию – я уже вижу заголовки на первой странице «Иден-Вэлли таймс».

– Какая «Скорая помощь»? – повторил свой вопрос Джепсон.

– Сейчас, может быть, еще слишком рано. Но думаю, что очень скоро эти журналюги будут здесь. Кстати, патрульные сказали, что на месте происшествия оказалась пара фотографов, так что не исключаю, что на первых страницах появятся и фотографии.

– Какая «Скорая помощь»?!

– Простите, шеф. Я имею в виду «Скорую помощь», которая въехала в одну из наших патрульных машин на Бакстон-роуд. Но не думайте, ущерб совсем небольшой. Так, ерундовые царапины. У «Воксхолла» слегка помят багажник, а у «Скорой» потек радиатор.

– А теперь успокойте меня и скажите, что в «Скорой» не было пациента, – произнес Колин, зажмурив глаза.

– В «Скорой» не было пациента, шеф.

Глаза суперинтенданта вылезли из орбит от изумления.

– Не было?

– Да был, конечно. Тут я немного приврал.

– Боже! Хотя постойте-ка – вы говорите о багажнике? То есть «Скорая» въехала в зад нашему автомобилю? Значит, наш водитель не виноват! Хоть и слабое, но утешение. Наверное, пришлось резко затормозить?

– Можно и так сказать, – согласился Хитченс. – Наверное…

Джепсон потер грудь, ощущая какое-то движение под рубашкой. Он положил руку на то место, где, по его мнению, у него располагалось сердце. Его пальцы задрожали, как будто отбивая какой-то ритм. Это были судорожные движения, больше напоминающие синкопу. В ответ Колин почувствовал слабое дрожание. Он все еще был жив.

– Что вы говорите?

– Понимаете, дело в том, что водитель разбившегося молоковоза может дать в суде совсем другие показания…

– Остальное, думаю, вы расскажете мне позже, – решил старший суперинтендант и посмотрел на Диану Фрай, которая нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. – Эта найденная женщина. Самоубийца…

Но Хитченс еще не закончил.

– Они еще не вытащили молоковоз из кювета, – продолжил он. – Вся дорога покрыта вылившимся молоком. Оно замерзло и теперь напоминает громадный кусок ванильного мороженого. Мне доложили, что вид совершенно восхитительный.

Диана недовольно зашевелилась, услышав слова инспектора.

– Вы говорите о Мари Теннент, женщине на Айронтонге, сэр? – спросила она Колина.

– Ну да, – ответил тот. – Что вы можете сказать об этом, Фрай?

– Необычный способ совершить самоубийство, – заметила девушка. – Но очень эффективный, если только это действительно была ее идея. Шансов пережить такую ночь у нее не было никаких. Начнем с того, что на ней не было соответствующей одежды. И, кажется, она даже не пыталась как-то защитить себя. Судя по всему, она просто легла в снег и замерзла.

– Я бы не хотел так умереть, – заявил Джепсон с таким видом, как будто уже какое-то время размышлял над предпочтительным для себя способом смерти.

– Мари Теннент было двадцать восемь лет, – стала рассказывать Диана. – Перед декретом она работала помощницей продавца. Ее врач подтвердил, что она сильно нервничала по поводу ребенка еще до его рождения. Кто знает, о чем думает женщина в таком состоянии? Может быть, она решила, что ответственность слишком большая и она не может с ней жить?

– Она оставила записку? – спросил Колин.

– Нет.

– Плохо. Коронер вряд ли вынесет решение в пользу самоубийства без предсмертной записки или, по крайней мере, исчерпывающего свидетельства кого-то из членов семьи или друзей о состоянии ее психики. Как я понимаю, мужа у этой Мари Теннент не было?

Фрай даже не стала отвечать на этот вопрос.

– Самое главное сейчас – это ребенок, – заметила она. – Боюсь, что мы найдем его мертвым. И тогда возникнет вопрос: он умер до смерти матери или после?

– Как это все ужасно! – вздохнул Джепсон.

– Никто из соседей не заявил о пропаже Мари. Здесь у нее нет родственников, но нам удалось разыскать ее мать в Шотландии. Она рассказала нам, что малышку зовут Хлоя и что ей всего шесть недель от роду.

Судьба младенца наверняка вызовет массу вопросов, думал старший суперинтендант. Уже утром газеты выйдут с вопросом «А вы видели малышку Хлою?» на первых страницах. Хотя в данном случае паблисити было единственной надеждой полиции получить информацию о ребенке.

– И мужа нет, – повторил Джепсон. – Ни жениха, ни ухажера – никого?

– Пока мы этого не выяснили.

– Кто-то должен быть, Фрай, – наставительно произнес Колин. – То есть я хочу сказать, что девять месяцев назад точно кто-то был.

– Вполне вероятно, это можно отнести на счет субботней ночи, проведенной в Шеффилде, – пожала плечами Диана.

– Что, простите?

– Так некоторые женщины отвечают представителям Агенства по взысканию алиментов, когда их спрашивают об отце ребенка. Они говорят, что не знают, кто он и что все случилось после ночи, проведенной в Шеффилде.

– Боже! – воскликнул Джепсон. – Субботняя ночь в Шеффилде? В мое время это значило жуткое похмелье наутро. В самом худшем случае – остатки блевотины на обуви.

– Со всем моим уважением – вы все-таки мужчина, сэр.

– Был когда-то, Фрай, был когда-то… Вы, наверное, смотрели мою медицинскую карту? Но разве в наши дни у вас не существует этаких таблеток «от похмелья»?

– Конечно, существуют, – рассмеялась Диана. – А еще есть презервативы, о которых известно уже многие десятилетия, да и масса других способов контрацепции. Думаю, что мне не надо говорить о том, что и сам мужчина может об этом побеспокоиться.

– Хорошо-хорошо… В службы соцобеспечения не поступало никакой информации о том, что с этой женщиной могут быть проблемы?

– Никакой.

– И мы тоже во всем этом никак не замешаны? Знаете какое-нибудь сообщение от соседей, обеспокоенных ее благополучием? Никаких анонимных намеков на вдруг исчезнувших детей? Успокойте меня и скажите, что у нас нет никаких заявлений, которые мы не удосужились проверить.

– Я еще не смотрела, сэр.

– Тогда вам лучше поторопиться, Фрай, прежде чем это тоже станет достоянием прессы. Двух трупов нам вполне достаточно. Пора на этом закончить.

– Кстати, пациент в «Скорой» умер, – вставил Хитченс.

Старший суперинтендант был настолько бледен, что Диана забеспокоилась, не пора ли начинать делать ему массаж сердца. Но потом шеф зашевелился, а когда он заговорил, все поняли, что он решил пока не обращать внимания на «Скорую помощь».

– Слава богу, что мы избавились от этой канадки, – сказал Колин. – Нам только этого сейчас не хватало.

– Что касается Мари Теннент, – продолжила Фрай, – то нам необходимо выяснить, с кем она оставила малышку. Хотя мы совершенно не уверены, что она ее с кем-то оставила.

– Действительно не уверены, – подал голос Пол.

– Где же этот чертов отец? – в который раз вопросил Джепсон.

– Может быть, ее мать сможет нам что-то сообщить, – сказала Фрай. – Она прилетает завтра утром.

– Могу только сказать, что у вас, Диана, появилось еще одно дело, – произнес Хитченс.

– Спасибо, сэр. Я так надеялась услышать от вас именно это.

– Ресурсы надо использовать там, где они могут принести наибольший эффект, – как мантру, провозгласил Джепсон.

– И что конкретно это значит? – поинтересовалась Фрай и взглянула на инспектора.

– А это значит, что в ваше распоряжение поступает половина дорожного инспектора, – ответил тот.

Джепсон старался дышать носом поглубже, наполняя легкие кислородом до тех пор, пока в голове у него не появилась приятная легкость.

– А теперь вы можете рассказать мне о «Скорой помощи», – сказал он.

***

На экране монитора появилось изображение, и Бен Купер узнал Фаргейт с антикварными магазинами Баттеркросса на заднем плане. На переходе стояли две фигуры. Снега на земле не было. В углу экрана виднелась дата – 8 января, и время – 1:48 утра.

Одна из фигур на пленке камеры наблюдения была высокой, худой и принадлежала белому юноше в возрасте около восемнадцати лет с большим носом и короткой стрижкой. Вслед за ним по Фаргейт шел азиат, приблизительно такого же возраста, пониже ростом и одетый в дутую куртку, которая не позволяла определить его фигуру. Шли они с той небрежной и чванливой манерой держаться, которая свидетельствовала о большой дозе выпитого, придававшей им эту искусственную браваду.

Когда они приблизились к антикварным магазинам в Баттеркроссе, один из них похлопал своего приятеля по руке и указал на третью фигуру, двигавшуюся медленно и тяжело. Молодчики бегом преодолели расстояние до нее и налетели на свою жертву, размахивая руками. Что происходило на улице, было не своем понятно – то ли это было спланированным нападением, то ли спонтанным проявлением жестокости. Но долго это не продолжалось. Двое парней и их жертва находились у угла одного из магазинов, за которым, как знал Купер, проходил переулок, который вел к Андербэнк. Неожиданно из этого переулка выскочили несколько фигур, и молодняк оказался в самом центре свалки.

Наблюдая за этим, Бен проклинал освещение, из-за которого на лицах дерущихся было слишком много теней, а оттенки их одежды были почти неразличимы. Невозможно было определить, сколько вновь прибывших ввязалось в драку, но констеблю показалось, что их было как минимум трое. Белый хулиган достал из кармана что-то похожее на нож – и ему тут же врезали орудием, по виду напоминавшим бейсбольную биту. Купер увидел, как один из молодчиков упал на землю, после чего за ним последовал второй, и ботинок с такой силой ударил кого-то из них по ребрам, что Бену показалось, будто он слышит звук ломаемых костей.

Столкновение закончилось почти мгновенно. Определить, кто что во время него делал, будет крайне сложно, даже если удастся опознать участников. Купер хорошо знал Эдди Кемпа, но не был уверен, что тот был в составе группы, которая пряталась в тени.

Он уже почти остановил пленку, когда увидел ту же группу, появившуюся дальше по улице и двигавшуюся в сторону от камеры. Их было четверо, предположительно все мужчины, и вполне возможно, они срезали путь по одному из переулков, чтобы избежать попадания под объектив камеры наблюдения. Вдоль улицы были припаркованы машины, но группа исчезла с экрана до того, как стало возможно увидеть, к какой из них они подошли.

Полицейский перемотал пленку. Группа задвигалась в обратном направлении в ускоренном режиме, двое молодчиков тоже встали и освободили улицу. Когда Бен опять включил воспроизведение, он убедился в том, что мельком заметил в первый раз: один из уходящих на мгновение повернулся, чтобы взглянуть на молодняк, и на его лицо упал свет уличного фонаря. Картинка была зернистой, но достаточно четкой, чтобы ее можно было использовать в суде. Эдди Кемпу придется попотеть, чтобы объяснить все это.

***

Кадеты летного училища легко нашли обломки. Их невозможно было пропустить, так как они торчали из снега, и какое-то время будущие летчики бродили вокруг них. Вполне возможно, что под снегом скрывалось еще больше обломков, но рассмотреть их можно будет только после потепления. Кадеты замерзли, и их настроение резко упало, когда они увидели, как сержант Джош Мейсон перелез через шасси и уселся верхом на кожух двигателя. Здесь он стал размахивать руками, как участник родео.

– Смотрите все, как я оседлал этого урода!

– Может быть, можно уже возвращаться? – спросила Шарон Томпсон.

– А вам что, не интересно? Ведь это же бомбардировщик «Ланкастер»! Такие редко встретишь. Вы знаете, какой бомбовый вес несла на себе такая птичка?

Мейсон ухватился за обломок крыла и оторвал его от земли на пару дюймов, показав темную ложбину между комьями торфа и осыпающимся песком. Неожиданно он остановился, согнувшись под весом обломка, и его куртка захлопала на ветру.

– Послушайте! – крикнул он. – Мне кажется, что они забыли здесь одного из членов команды!

– Что? – удивилась Шарон.

– Здесь какие-то кости. Скелет! Мертвое тело!

– Глупости не говори!

– Это летчик, потерявшийся в сорок пятом году!

Кадеты тревожно засмеялись. Они знали, что Джош, скорее всего, нашел остатки овцы или заблудившегося ягненка, который забрался под крыло самолета, чтобы спокойно умереть.

Захрипев от напряжения, Мейсон поднял крыло еще выше. Торф сыпался с внутренней стороны обломка в виде крупных темных комьев. Молодежь нехотя подошла поближе, готовая посмеяться над спектаклем, который сержант разыграл над мертвой овцой.

Кости лежали в ложбине, где плоскость крыла защищала их от превратностей погоды и от внимания любителей падали. Скелет был почти целым. Череп все еще держался на хрупкой шее, тонкие кости конечностей были соединены в нужных местах, и даже обрывки кожи все еще держались на грудной клетке и голенях. Но кадеты сразу увидели, что тело было слишком маленьким для овцы. И на гниющей коже черепа они заметили не серую курчавую шерсть, а нечто рукотворное и внушающее настоящий ужас. Это нечто взывало к ним из темной канавы.

Мейсон разжал пальцы и бросил крыло. Когда оно упало на место, раздался глухой звук, и по обуви его подопечных застучали комки мокрого снега. Крохотный скелет скрылся из глаз. От ужаса у кадетов перехватило дыхание, и они, отступив назад, затрясли головами, чтобы прочистить мозги. А потом все глаза уставились на Джоша, как будто он один был виноват в том, какая картинка запечатлелась у них в голове. Но смотрели на останки они все вместе, и все вместе видели вязаную кофточку и нелепую розовую шапочку. И для них этого было достаточно, чтобы понять, что клапаны шапочки предназначались для того, чтобы закрывать крохотные уши человеческого младенца.