В зимние месяцы музей воздухоплавания в Лиденхолле работал не полную неделю, но даже при таком расписании было видно, что посетителей в нем практически не было. Ворота в музей были открыты, и Диана с Беном увидели, как несколько энтузиастов, воспользовавшись мертвым сезоном, приводят в порядок сами экспонаты и летное поле.

Основной ангар выглядел мрачно и напоминал собой большую пещеру. Внутри, за веревочным ограждением, стоял «Спитфайр» со снятой передней бронезащитой. Какой-то мужчина в синем комбинезоне пытался что-то открутить глубоко в моторе. Звуки ударов металла о металл раздавались под крышей ангара, как звуки мелких камешков, которые ссыпаются на дно глубокого колодца.

Но основным экспонатом здесь был двухмоторный «Виккерс Веллингтон». Купер подошел к табличке, которая стояла возле самолета. Он был поднят из вод отдаленного норвежского фьорда, куда угодил в 1941 году после боя с немецким истребителем. Его матерчатый фюзеляж был снят во многих местах, и под ним виднелся металлический каркас, который позволял увидеть кабину пилота и место штурмана. Верхняя часть плоскостей самолета была выкрашена в камуфляжный зеленый цвет, а нижняя, на которую можно было смотреть только против солнца, оставалась черной.

Даже в таком виде «Веллингтон» производил сильное впечатление, и Купер кое о чем вспомнил. Из информационной таблички он прочитал, что такие бомбардировщики летчики ласково называли «Вимпи», в честь Дж. Веллингтона Вимпи, толстого любителя гамбургеров из мультфильмов про моряка Папая. Но впечатление, которое самолет произвел на Бена, было далеко не впечатлением от мультипликационного персонажа. В этой машине не было ничего безопасного и неповоротливого. Констеблю приходило в голову только сравнение с диким хищником.

Пройдя по бетонному полу, Купер обернулся и еще раз взглянул на самолет. Передние панели кокпита, сделанные из люцита, походили на два темных глаза, которые смотрели вдоль длинного носа, мимо пулеметной турели, в далекое небо, которое раскинулось за стенами ангара. Полицейский не находил в своем впечатлении от самолета ничего уютного и ностальгического. Нос «Веллингтона» напоминал морду охотничьей собаки.

– А когда Снеговик был здесь, Диана? – спросил Бен. Фрай остановилась возле раздвигающихся дверей ангара, рядом с которыми стояла стойка с разложенными на ней вырезками из газет времен ВМВ о воздушных сражениях: «Звено истребителей «Спитфайр» уничтожило над Английским каналом восемь «мессершмитов».

– В воскресенье, шестого января, – ответила девушка.

– То есть за день до того, как его, вероятнее всего, убили.

– Кто-то должен его помнить – он был здесь всего неделю назад. А ты посмотри вокруг – нельзя сказать, чтобы здесь стояла толпа из посетителей, правда?

– Правда. Но, Диана…

– Что?

– Сегодня я должен был допрашивать сотрудников гостиницы на перевале, стимулируя их память, чтобы они могли вспомнить внедорожник. Так что ты вполне могла захватить с собой Гэвина. В доме Кемпов он тоже никому не нужен.

– Правильно, я могла захватить Гэвина.

– Тогда почему я здесь?

– А может быть, я захотела присмотреть за тобой!

***

На улице мужчина в плохо сидящем комбинезоне со значками крыльев мыл фюзеляж «Авро Шеклтона». У него была складная лестница, ведро с водой и тряпка, и он полностью отдавался своему занятию – с такой любовью и сосредоточенностью, что напоминал любящего деда, которому доверили поменять пеленку у только что родившегося внука.

– Может быть, стоит попросить его вымыть нам окна на Уэст-стрит? – предложила Фрай. – Эдди Кемп теперь забастовал надолго. А этот человек сможет с ними хорошо справиться.

– Мне кажется, что здесь он занимается любимым делом, – заметил Купер.

– Мытьем окон? – фыркнула его коллега.

– Весь вопрос в том, каких окон.

– Самолетных, – ответила Диана.

– Вот и я о том же.

Девушка в изнеможении покачала головой.

– А мне кажется, что он простой наемный рабочий. Давай поищем кого-нибудь, кто знает, что здесь к чему.

Полицейские обратились в магазин, но женщина за прилавком ответила, что обычно она по воскресеньям не работает, и отправила их назад, к «Шеклтону» и мужчине со складной лестницей.

– Мистер Иллингворт? – уточнила у него Диана.

– Да, это я.

Детективы представились.

– Мы ищем сведения вот об этом человеке, – объяснила Фрай. – Как нам кажется, он был здесь в прошлое воскресенье, шестого января.

Иллингворт взглянул на фото.

– Так он что, умер?

– Боюсь, что да, сэр, – кивнула сержант.

– Смешно, – сказал сотрудник музея. – А мне показалось, что другие об этом не знали.

– Другие? Какие другие?

– Те полицейские, которые были здесь в последний раз.

– Простите?

– Всего два дня назад. Думаю, что вы нашли его уже после этого, правильно?

– Мистер Иллингворт, вы хотите сказать, что здесь уже были полицейские, которые интересовались этим человеком?

– Ну да, только у них было фото его живого.

– И откуда же они были?

– Простите, не припомню. А разве они были не от вас?

– Не думаю, – сказала Фрай. – Мы из Дербишира.

– Нет, те были не из Дербишира. Кажется, они были из ноттингемширской полиции.

– И они пытались опознать этого человека?

– Нет, нет. Мне кажется, они знали, кто это. Они его даже как-то называли.

– И как?

– Простите…

– Не припомните?.. Что ж, бывает.

Купер посмотрел на Диану. Он знал, о чем она сейчас думает: проблемы с коммуникациями – и вот они не только идут по следам своих коллег, но и потеряли уже несколько дней, стараясь опознать Снеговика. А ведь Гэвин Марфин наверняка связывался с полицией Ноттингемшира по поводу списков ПБВ – они были непосредственными соседями Дербишира. Челюсти Фрай сжались. Кого-то ждет приличная головомойка. И на этот раз, как ни странно, не Бена Купера.

– Подожди здесь, – велела девушка своему напарнику. – Мне надо позвонить.

Когда Диана вышла, Иллингворт пожал плечами.

– Жаль, что я ничего больше не помню, – сказал он. – Похоже на какую-то неразбериху, правда?

– А у вас здесь нет «Ланкастера», а? – спросил Купер.

– Так вы интересуетесь «ланками», да? Есть один из немногих, которые сохранились. Знаете, нам пришлось покупать его в Канаде. Большинство из тех, которые сохранились после войны, были или разрезаны, или выброшены на свалку.

– И где же он?

– В отдельном собственном ангаре. Мы все еще его восстанавливаем. Осталось уже совсем немного. Кажется, сейчас его вывозят, чтобы завести моторы.

Ворота соседнего ангара были широко распахнуты, и хотя все экспонаты размещались за деревянными барьерами, Бену удалось протянуть руку и дотронуться до бока стоявшего там «Ланкастера». К его большому удивлению, самолет казался легким и хрупким. Фюзеляж представлял собой несколько десятков тонких листов какого-то сплава, скрепленных сотнями маленьких заклепок. То, что самолету удавалось долетать до Германии и возвращаться на базу, казалось настоящим чудом.

Лучи зимнего солнца попали в ангар через окна из люцита, вделанные в крышу. В этом слабом свете на «Ланкастере» то тут, то там проявлялись разные мелкие детали – полустертая красная краска на фюзеляже, нарисованный по трафарету номер на крышке аварийного люка, ржавчина на дуле пулемета «Виккерс», которое торчало из погнутой башенки.

Небольшой трактор, прицепленный к нижнему буксировочному креплению «Ланкастера», медленно вытягивал большой самолет на асфальт. Крылья еле пролезли в ворота – с каждой стороны оставалось не больше одного-двух футов.

– Наверное, большинство людей, которые здесь работают, – это всё волонтеры-энтузиасты? – поинтересовался Купер.

– Все правильно, без них мы никуда. Они вкладывают в это свой труд, время и деньги. Все это дорогое удовольствие.

К фюзеляжу «Ланкастера» была прислонена металлическая лесенка. Купер не смог удержаться, чтобы не заглянуть внутрь. Он был потрясен тем, насколько мало места было внутри кажущегося таким большим самолета. Сразу же за дверью помещение было наполовину перегорожено основным рангоутом, который делил его на две крохотные кабинки позади кокпита.

– И чьи же здесь места? – спросил Бен, обернувшись к Иллингворту.

– Радиста и штурмана, – ответил тот. – Потом идет пост бортмеханика – как раз в проходе между пилотом и штурманом. А дальше, внизу, как раз под ногами пилота, – прозрачный колпак, в котором лежал стрелок. У него был лучший обзор из всей команды.

Некоторые из кусков люцита выглядели абсолютно новыми и очень прозрачными, но вот внутри самолета все оборудование и приборы были, несомненно, аутентичными. Слева от детектива, дальше к хвосту, фюзеляж сужался еще больше. В самом конце темного тоннеля виднелись полуоткрытые изогнутые сдвигающиеся двери.

– А это, наверное, башня хвостового стрелка, – предположил полицейский.

– Правильно, – ответил Иллингворт. – Насест хвостового Чарли. Самое холодное и одинокое место на самолете, уж можете мне поверить. Там так холодно, что хвостовому стрелку приходилось укутываться в специальный костюм с электроподогревом, чтобы у него не отмерзли руки и ноги и он не превратился бы в бесполезный предмет.

Купер рассмотрел, что, помимо этого, задняя башня была и самым уязвимым местом корпуса. А еще там невозможно было видеть остального помещения, потому что лететь приходилось спиной вперед. Места было так мало, что взрослый мужчина едва мог там разместиться. Затворные механизмы четырех пулеметов проходили через люцит, и ноги летчика могли сдвигаться не больше чем на пару дюймов в любую сторону из-за пулеметных лент, которые поднимались со дна башенки, как конвейерные ленты.

Увидев искреннюю заинтересованность констебля, Иллингворт растаял.

– Как вы можете видеть, в команде были только три человека, которые видели то, что происходит впереди по курсу самолета: пилот, бомбардир и бортинженер, которые размещались впереди, – стал рассказывать он. – Штурману приходилось работать за задернутыми шторками – он не имел никакой информации о том, что происходит вокруг, за исключением той, которую слышал в наушниках. Прозрачный колпак над его местом – это астролябия, через которую можно было наблюдать за звездами… конечно, пока на небе не появлялись облака.

– Ну, это понятно…

В ту ночь, когда упал «Милый Дядюшка Виктор», над Скалистым Краем была сплошная облачность. Взгляд Купера то и дело возвращался к башне хвостового стрелка. Из-за недостатка места тот не мог быть крупным мужчиной – просто не влез бы туда. Правда, в сержанте Дике Эбботе было всего пять футов и шесть дюймов роста. И двери за сержантом легко закрылись бы, когда он запечатывал их перед своим последним полетом.

Купер вздрогнул. Заметив это, Иллингворт мрачно улыбнулся.

– Всем известно, что в случае непредвиденных обстоятельств из «Ланкастера» было труднее всего выбраться. Да и на дно он шел быстрее других, если попадал в море. Тут еще задумаешься, прежде чем забраться в него.

Наверняка в этом «Ланкастере» полно привидений. Бен представил себе, как этот самолет ночью стоит в ангаре и в нем раздаются звуки – негромкое щелканье выключателей и тумблеров, бормотание голосов в наушниках…

– А сейчас мы попросим вас отойти в сторону, – обратился к нему Иллингворт. – Через минуту они запустят его двигатели. Вы же не хотите, чтобы пропеллеры изрубили вас в капусту?

Купер нехотя спустился по лестнице.

– И сколько же такая игрушка может стоить? – спросил он.

– Стоить? – Сотрудник музея, казалось, был потрясен этим вопросом, как будто кто-то предложил ему продать королеву-мать. – Как можно называть какую-то сумму? Он просто не имеет цены!

– А где, черт возьми, вы берете запчасти для реставрации?

– Везде, где только можем. Авиационные свалки, перекупщики, другие музеи… Некоторые вещи приходится делать заново. Вот, например, если мы хотим, чтобы этот «Ланкастер» взлетел, то должны найти ему новый рангоут. А такие вещи на земле не валяются. Так что нам придется его где-то заказывать. Но для этого конкретного самолета все это еще далеко впереди.

– А коллекция у вас здесь есть? Я имею в виду всякие реликвии и так далее?

– И очень большая. Витрины расположены в старой диспетчерской вышке.

– Видимо, у некоторых из ваших волонтеров есть и свои коллекции?

– Ну конечно! Они ведь энтузиасты. Некоторые из них занимаются всем этим на полном серьезе. Тратят все свои деньги на подобные штучки. Вы даже не поверите. Но я думаю, что здесь всем так же, как с любым другим коллекционированием. Стоит только подсесть на это дело, и все время будет тратиться на собирательство.

– В основном это, скорее всего, мужчины? – продолжил задавать вопросы Купер.

– Ну, в общем, вы правы.

– Ну, и кто же у вас здесь самые заядлые любители? Можете назвать какие-нибудь фамилии?

Иллингворт стал перечислять, и Бену в конце концов пришлось его остановить.

– Какая последняя фамилия?

– Грэм Кемп. Он вообще слегка сдвинулся на коллекционировании. Готов ехать через всю страну, если услышит о чем-то интересном. Даже в отпуск ездит туда, где может порыться на самолетных свалках. Его жена уже совершенно озверела.

Раздался резкий звук, и пропеллеры четырех двигателей «Мерлин» начали медленно вращаться. Иллингворту пришлось повысить голос, чтобы перекричать этот шум.

– Он, правда, давно не появлялся у нас, но это один из лучших коллекционеров, которых я знаю. Так вы им интересуетесь?

– Грэм Кемп, – задумчиво повторил Бен. – Вполне возможно.

В углу ангара появилась Фрай. Счастья у нее на лице не прибавилось.

– В Ноттингемшире не понимают, о чем идет речь, – сказала она. – Но они согласились поспрашивать.

– Отлично!

– Отлично? Да это же просто чертовски мило с их стороны!

Двигатели с ревом заработали на полную мощь. Купер увидел, как корпус самолета завибрировал. Было странно, что заклепки не повылетали из него к чертовой матери. Неудивительно, что экипажи возвращались с задания совершенно оглохшими и нетвердо стоящими на ногах.

Звук двигателей оглушал, но в то же время в нем было что-то волнующее. Это напомнило констеблю настройку оркестра перед началом концерта. Ничего не было слышно, кроме шума и какофонии, но в этих звуках содержалось обещание прекрасного будущего.

***

Диана Фрай скептически выслушала рассказ Купера о Грэме Кемпе.

– Он что, имеет какое-то отношение к твоему другу Эдди Кемпу? – спросила она.

– Вполне возможно. Мне кажется, что у него есть брат.

– Тогда, может быть, он знает, где прячется Эдди?

– Я легко могу его разыскать.

– Нет, Бен. Это все может подождать.

И Фрай замолчала. Целых полчаса констебль ехал, предоставленный самому себе, думая свою думу и направляясь прямо на желтый закат, который изливался на холмы и скалы Темного Пика, как жидкий мед. Весь пейзаж перед машиной был пестрым от длинных теней, падавших на снег. При таком освещении снег иногда казался черным, в то время как суровые скальные вершины из крупнозернистого песчаника казались выкрашенными в блестящий золотой цвет.

Однако к тому моменту, когда они подъехали к Идендейлу, солнце уже скрылось, так что им остались только уличные фонари, мокрые дороги и кучи грязного снега на обочинах. Во всех окнах домов, которые они проезжали, зажигались за занавесками лампы, и люди начинали наслаждаться возможностью пожить хоть немного для самих себя. А холмы, окружавшие город, полностью исчезли в опустившейся на него темноте.

– У тебя же еще осталось дело, ты не забыл, Бен? – спросила Фрай, когда они подъехали к Уэст-стрит.

– Правда?

– Опросить персонал гостиницы у перевала, там, где был обнаружен Снеговик.

– Гостиница на Змеином перевале, – уточнил Купер.

– Видишь, как ты все помнишь!

– Добираться туда – совсем не ближний свет.

– Тогда трогай немедленно.

Они увидели Гэвина Марфина, который болтал на парковке с членами поисковой партии. Увидев Диану, он пожал плечами.

– Как я понимаю, малышки Хлои в доме Кемпа не было, а, Гэвин? – крикнула ему девушка.

– Никаких следов, – вздохнул Марфин. – Ни одной испачканной пеленки.

– И почему меня это ничуть не удивляет? Если на этой неделе мы вообще что-нибудь найдем, я куплю тебе еще одного поющего лобстера.

***

По идее, никто лучше не мог запомнить машины, проезжавшие через перевал после сильного снегопада во вторник, чем владельцы и сотрудники гостиницы на Змеином перевале. На многие мили вокруг гостиницы не было ни одного здания, и А-57 просматривалась как на ладони, а сама гостиница специализировалась на туристах и проезжих коммивояжерах, следующих из Дербишира в Манчестер. Ее персонал сразу заметил бы, что поток машин прекратился, – ведь перевал был первым местом, которое закрывали в случае сильного снегопада.

И тем не менее, когда Бен Купер еще раз тщательно прошелся с работниками гостиницы по их показаниям, они не смогли вспомнить ни одной машины, кроме снеговых плугов, пробивавших дорогу с обеих концов перевала. Особенно им запомнился плуг, который шел с востока, так как его команда остановилась в гостинице, чтобы наполнить свои термосы незадолго до того, как обнаружила мертвое тело. В принципе, это происшествие было очень запоминающимся, но, как ни старался Бен, снова и снова возвращаясь к показаниям людей из гостиницы, они так и не смогли вспомнить ни одного внедорожника, пробивавшегося сквозь снег в то утро.

Так что же, кому-то в то утро здорово повезло? Или тело Снеговика пролежало на площадке для отдыха всю ночь на виду у всех проезжавших машин? Купер вздохнул. Ему придется сказать Диане Фрай, что раскрытие дела опять откладывается.

***

Возвращаясь из гостиницы, Бен решил, что крюк с шоссе на Манчестер до Вудленд-кресент не такой уж и большой. Более того, он был просто маленьким. Поэтому полицейский сначала проехал вниз по Вудленд-кресент, а потом поднялся по ней по противоположной стороне, проверяя, нет ли признаков присутствия Элисон Моррисси или Фрэнка Бэйна возле бунгало семейства Лукаш.

Возле дома был опять припаркован синий «БМВ», но на этот раз его ветровое стекло было очищено от льда и снега, что предполагало, что на этой машине сегодня ездили и вернулись совсем недавно. Если у Питера Лукаша только что закончилось дежурство в больнице, то почему бы не пообщаться с ним?

– А мы становимся очень популярными, не так ли? – сказал Лукаш, открывая дверь. – Некоторые люди никак не могут оставить нас в покое.

– Я подумал, что, может быть, сейчас более удачное время, чтобы поговорить с вашим отцом, – объяснил Купер.

– Для этого любое время неудачно.

– А может быть, попробуем? Всего-то на одну минуту?

– Ну, хорошо. Если уж без этого вас невозможно убедить.

Зигмунд Лукаш сидел возле небольшого столика в задней комнате. Перед ним лежал открытый блокнот формата А4. Старик что-то писал ручкой с толстым шариком, после которого на бумаге оставался извилистый черный след. Этот след ложился на страницу блокнота строчка за строчкой, постепенно превращаясь в плотный неразборчивый текст. Купер заметил, что на левой руке Зигмунда не хватает среднего и безымянного пальцев. Два обрубка торчали в тех местах, где пальцы были ампутированы ниже последней фаланги.

– Можно с вами поговорить, мистер Лукаш? – попросил констебль. – Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.

Старик не поднял глаз от стола и лишь произнес несколько слов на языке, который Бен принял за польский. Купер посмотрел на младшего Лукаша, который явно чувствовал себя не в своей тарелке.

– Отец говорит, что ему нечего вам сказать.

– А вы объяснили ему, зачем я здесь? – спросил детектив.

– Конечно.

Старик заговорил снова, более настойчивым тоном.

– А теперь что он сказал? – оглянулся Бен на Питера.

– Он сказал, что женщина из Канады может убираться к дьяволу, – отозвался тот. – Мне очень жаль.

– Это он сказал, что ему очень жаль?

– Нет – это я.

Лукаш-старший продолжил свое занятие. Ручка двигалась медленно, но твердо, и строчки блокнота заполнялись сплошными черными буквами, которые струились и налезали одна на другую, пока страница не оказывалась покрыта паутиной слов, каждое из которых было соединено с соседними, как по бокам, так и внизу и наверху. Купер дождался, пока Зигмунд дошел до конца страницы, перевернул ее и продолжил писать все тем же практически непрерываемым движением.

– А почему ваш отец отказывается говорить со мной на английском языке? – спросил полицейский.

Питер неловко переступил с ноги на ногу. На мгновение в комнате повисла тишина, прерываемая только чуть слышным царапаньем ручки. Затем старик поставил точку и впервые поднял глаза на Купера. Голубой цвет его глаз был настолько бледным, что они казались скорее пепельными. Такого голубого оттенка бывает только небо, когда смотришь на него в яркий день с торфяных пустошей.

– Вы не понимаете, – ответил наконец Лукаш-младший.

– Я понимаю, что мистер Лукаш прекрасно владеет английским. И понимает все, что я ему говорю. Но не удосуживается ответить мне на языке, который я понимаю.

– Дело здесь не в том, удосуживается он или нет. Мой отец недавно обнаружил, что для него уже тяжело думать на двух языках одновременно. Он сейчас пишет по-польски и думает тоже по-польски. Естественно, что он понимает, о чем мы говорим, но его мозг отказывается переводить его ответы на английский.

– Жаль, что он забыл, как говорить на английском так же, как он говорил на нем со своими боевыми товарищами в «Милом Дядюшке Викторе», – заметил Бен, не отрывая взгляда от глаз старика. Он был рад, когда увидел, что в них промелькнула боль – словно закрылся голубой просвет между облаками.

– Прошу вас, – произнес Питер. – Боюсь, что это не поможет.

– Полиция может прибегнуть к помощи официального переводчика, – заметил Купер. – У нас их целый список. Но тогда придется провести официальный допрос в полицейском управлении.

Бен надеялся, что Лукаши не понимают, насколько он блефует. Он никогда не сможет получить разрешение на оплату работы переводчика. Да и вообще он не должен был сейчас находиться здесь. Не существовало никакого официального расследования, которое оправдало бы такое разбазаривание ресурсов.

Зигмунд заговорил в последний раз. Последние его слова сопровождались подергиванием головой и звуком, напоминавшим взрыв, который он издал губами. При этом слюна, вырвавшаяся у него изо рта, забрызгала лежащие перед ним исписанные страницы.

– А это что значит? – спросил детектив-констебль.

– Отец говорит, пусть канадка сама заплатит за переводчика, – перевел Питер.

– А что значил последний жест?

– И попутного ветра ей в спину.

– Вот даже как?

Старик опустил голову и вернулся к письму. Купер наблюдал, как черные чернила расплываются в тех местах, где слюна попала на бумагу. Но ручка двигалась прямо по ее каплям и не останавливалась до тех пор, пока не дошла до конца страницы. У Бена перекосило глаза, пока он наблюдал за этим. На этой странице не было ни единого выделенного параграфа.

Купер повернулся и покинул комнату. Питер Лукаш вышел следом и осторожно прикрыл дверь – так, чтобы старик не мог их услышать.

– Мне очень жаль, – произнес он.

– Вы мне это уже говорили.

– Вы здесь ни при чем, – пояснил Питер. – С нами он тоже отказывается говорить на английском. А скорее, наверное, не может. Его мозг просто не может справиться еще и с английским.

– А что он пишет? – спросил полицейский, когда они вернулись в прихожую.

– Я думал, что вы догадаетесь, – заметил младший Лукаш.

– Нет, не догадался.

– Писать он почему-то может только по-польски. Думаю, что это мучило его многие годы, ожидая выхода наружу, ожидая, пока он возьмется за ручку. И вот наконец он решил это сделать, пока еще не поздно.

– Сделать что? – переспросил Купер.

– Изложить все на бумаге. Понимаете, мой отец сейчас пишет свою версию падения «Милого Дядюшки Виктора».