Утром я проснулась от дикой боли, медленно растекавшейся по всему телу. Я огляделась по сторонам. В комнате, оказавшейся при свете дня еще менее симпатичной, чем накануне вечером, никого не было. Бетонные стены, старые одеяла и отсутствие окон делали из помещения место, похлеще камер в галерее. Впрочем, какая разница, насколько здесь унылые подвалы? У нас все-таки получилось! Мы на третьем уровне, и все до сих пор живы, и даже пока не в Тортуре. Я не была так счастлива с того самого момента, когда узнала, что мы с Максом попали на второй уровень. Тут в комнату вошел Гасион. Он что-то жевал, а в руках у него была сумка, которую он тут же протянул мне.

– Все забываю отдать. Я все вещи из твоей комнаты прихватил, кроме пары форменных рубашек. По ним ты вряд ли будешь скучать, – сообщил он, дожевывая что-то съедобное. Впрочем, это могли быть жареные тараканы под соусом из крысиных хвостиков, я все равно бы смотрела на него с нескрываемой завистью. Есть хотелось дико. На вещи мне было, в целом, плевать, но я все-таки поблагодарила его и даже раскрыла сумку. Среди прочего нашлась та книжка, единственная моя драгоценность. Память о Линче, такая же бесполезная вещь, как и сломанный браслет, болтающийся у меня на руке. Гасион неожиданно взорвался очередной гневной тирадой на тему того, какой Макс негодяй. Вместо того чтобы что-то ответить или хотя бы дослушать пламенную речь, я демонстративно выбежала из комнаты.

В коридоре никого не оказалось. Я вышла на лестницу и прошла в бар. Вчера мне показалось, что мы шли целую вечность, а на самом деле эти коридоры, предназначавшиеся для борделя, всего в паре минут от прибежища Алекса. Бармен в неизменно отстраненном состоянии заметил меня не сразу, но все-таки приветственно взмахнул рукой. Так обычно мух отгоняют, а не здороваются. В небольшой комнате столпились почти все беглецы.

Я попросила «мальчика на выпивке» дать мне что-нибудь поесть. Голод прибавляет наглости. Бармен выдал мне тарелку с двумя гамбургерами и запечатанную бутылку воды.

По идее нужно было спросить, кто как себя чувствует, но какой в этом смысл, если я ничем не могу им помочь? Неведомый мне Руби Корса слишком далеко, а Тортур слишком близко. Я отправилась на поиски Алекса.

Хозяин бара сидел на своем привычном месте и подсчитывал баллы, которые ему должны. На листе бумаги были в два столбика расписаны цифры и имена, так что догадаться, что это за расчеты, было несложно. Он вполне дружелюбно предложил мне сесть и минут пятнадцать мы мило перебрасывались ничего не значащими фразами. Когда он вновь опустил голову в свои расчеты, я набралась смелости и достаточно бесцеремонно поинтересовалась:

– Почему вы нам помогаете?

– Потому что ты попросила, – пожал плечами Алекс, не отрываясь от своих подсчетов.

– Можно было обмануть меня с пистолетами, можно было сдать нас властям или просто выгнать…

– Можно. Выгнать? – усмехнулся Алекс.

– Вы имеете какое-то отношение к Руби Корса?

– Нет. Ни к Корса, ни к Агаресу с Пирром и Рейвен я отношения не имею. Просто отдаю дань прошлому.

– Не понимаю, – ответила я.

В дверях показался Гасион. Алекс кивнул ему и указал на стул.

– Много лет назад мы бежали из Чикаго. Тот эксперимент провалился, и город оставили в покое. Пару лет все было хорошо, а потом все вернулось на круги своя. Не важно. Томас Пирр был тогда другим. Его даже звали по-другому. Они с Софи и Руби решил сбежать, ну а мы еще маленькими совсем были. Нас с собой прихватили, особенно не интересуясь, хотим мы того или нет. Агарес встретил нас и привез сюда. Они хотели запустить Касси, и взять под контроль будущее. Каждому максимально возможное счастье. Умных с глупыми не смешивать… Мне было тринадцать. Я тогда сказал, что не хочу, чтобы кто-то что-то считал и корректировал, сказал, что хочу назад в Чикаго. Агарес упросил остаться. Ну, я и послушался. Начал работать в баре, учиться.

А потом появились Руби и Арника. Тогда как раз ужесточили закон об отношениях. Они вроде как мешали будущему. Все нормально это восприняли. Даже не знаю почему, но всем понравились эти скоропортящиеся рекомендованные контакты. Выбирать не надо, думать не надо, чувствовать тоже. Все посчитано и скорректировано с учетом максимально возможной пользы. Так ведь проще намного жить. Как и всегда, стали появляться исключения. Редкие, но зато яркие. Руби и Арника были как раз такими. Красивые и бесконечно любящие друг друга. Арника – само очарование, а Руби на Гасиона был похож, тоже убить готов был каждого, кто без должного восхищения на его королеву посмотрит, – Алекс усмехнулся. – Он даже задыхаться начинал, когда о ней говорил. Однажды мне сказал: «Я череп тебе размозжу, если тоже не будешь задыхаться, когда о ней говоришь». Странно это было, но красиво. Они вместе были уже больше трех лет. Да еще он из совета мудрейших, а она с третьего уровня. Пирр такого допустить не мог. Им пришло уведомление о том, что если они не прекратят всякое общение, их ждет арест. В-общем, я помог тогда им сбежать, но та история все равно закончилась плохо… – Алекс вдруг торопливо собрал свои бумаги и явно не хотел продолжать разговор.

– У Вас нет браслета, – только сейчас заметила я. Алекс посмотрел на запястье, будто проверял, не появился ли браслет за то время, пока он говорил.

– Нет. Ни браслета, ни уровня, ни будущего. Да мне и не надо.

– Так что случилось с Корса и Арникой? – поинтересовался вдруг молчавший до сих пор Гасион.

– Я же сказал. Ничего хорошего, – поморщился Алекс. – Такие истории никогда ничем хорошим не заканчиваются. Хотя, может, вам повезет, – добавил он поспешно.

– Зачем нужен был этот закон об отношениях? – спросила вдруг я.

– Чтобы люди не страдали, – чуть помедлив, ответил Алекс.

Он посмотрел на меня с легкой иронией и ясно дал понять, что нам пора. Все это сильно напоминало поведенческий тест. Получая ответ, ты никак не приближаешься к истине, просто тебе дают зацепку для решения еще одной задачи. Ответ на нужный вопрос окажется самым простым и строго посередине от всех зацепок. Видимо, я настолько привыкла следовать правилам игры, что просто отказывалась воспринимать все происходящее всерьез.

– Нам повезет, – сказал Гасион, когда мы вышли от Алекса.

– Конечно, – соврала я. – Нам всем обязательно повезет.

Выглядел он плохо, но, судя по всему, ничего, кроме озноба и головной боли, из симптомов у него не проявилось. Дальше последует нечувствительность к боли и прочие «радости». Руби Корса… Будем надеяться, что та плохо закончившаяся история сделала его умнее и жалостливее. Других шансов у нас нет. Ладно, признаем честно, шансов нет вообще.

Алексу понравилась придумка Канзы, и он решил ее довести до логического предела. Весь военный сектор поставлен сейчас с ног на голову. Они ищут нас. Но, кроме самих военных, в лицо нас никто не знает. Разве что меня по новостным сводкам могли узнать, но вряд ли. Форма сектора отлично изменяла внешность. Алекс каким-то немыслимым образом раздобыл три военных машины и форменные вещи. Полного обмундирования для двух десятков людей откопать не удалось, но все-таки теперь мы очень походили на поисковый отряд. Если кто-то поинтересуется, мы ищем беглецов, то есть самих себя. Очень удобно. Главное, чтобы ни у кого не появилось новых симптомов.

Ближе вечеру мы умудрились втиснуться в три машины и отправиться к границе. Алекс подробно рассказал, как туда добраться, но предупредил, что история с Руби произошла больше пятнадцати лет назад, тогда еще границы были не закрыты. Как попасть в соседний сектор, он понятия не имел. Насчет машин сказал, что можно не волноваться. Он попросит своих людей их доставить к владельцам в целости и сохранности. Кто на пятом уровне поведенческого сектора владеет военными машинами, он так и не сказал. Оказалось, что вести машину более или менее сносно из нас могут четверо: Кроцелл, Лерайе, Гасион и Андрас. Гасиона решили оставить про запас, так как он чувствовал себя хуже всех.

Я села рядом с Андрасом. Терпеть его не могу, но зато он всегда молчит. Ну, или отдает приказы. В голове то и дело всплывала странная фраза Алекса: «…Руби был похож на Гасиона, готов был убить каждого, кто не будет задыхаться…». Почему нужно задыхаться? Куда девались прежние девицы и обмен взаимными гадостями? Мне тот Гасион нравился куда больше.

Места в машинах на всех не хватало катастрофически, поэтому Гасион и Ами пристроились на первом ряду, рядом с Андрасом. Интересно, если я перебегу в другую машину, это будет смотреться очень глупо? Я уже было открыла дверь, как Гасион вдруг схватил меня за руку и тихо прошипел.

– Только попробуй.

– Чего тебе от меня надо, а? – не выдержала я.

Не хочу. Если увлекусь Гасионом, а он умрет, это меня добьет. Уничтожит все живое. С каждым часом мне все меньше хотелось видеть его, а ему, судя по всему, наоборот.

– Ребят, выясните отношения потом, ладно? Я и так готова самоубийством жизнь покончить, – сообщила обычно робкая Ами.

– Будешь потом, как Анни, кровавые картины рисовать и шрамом светить, – проворчал Гасион и хмуро откинулся назад, облокотившись на чьи-то ноги во втором ряду.

– В любом случае спасибо тебе, Ника. Если и умирать, то лучше вот так, – тихо проговорила Ами. Стало страшно от той холодной уверенности, с которой она произнесла эту фразу.

Я уставилась на дорогу. Ни одной встречной машины. Только бесконечная извилистая и желтая, словно тропическая змея, дорога. Пейзаж вокруг не менялся. Нечастые заброшенные здания, деревья и маленькие, больше похожие на лужи озера. Иногда дома стояли прямо рядом с озером, но редко. Все это успокаивало и придавало решимости. Казалось, что все мы часть этой бесконечной, извилистой змеи-дороги, а если так, то мы часть чего-то непостижимо большого, почти вечного.

Поведенческий сектор граничит с военным и сельскохозяйственным. Оба по территории самые большие. Для того, чтобы попасть в химический, придется преодолеть две границы. Как? Этого не знал никто. Впрочем, шанс на подпольную клинику Руби Корса тоже невелик. Просто для того, чтобы не потерять надежду, нужно двигаться, а куда – уже не важно. Думаю, такие мысли посещали здесь каждого, но никто не хотел в этом признаваться.

– Ника, тебе никто не говорил, что тебе думать не идет? – ехидно поинтересовался Гасион. Мы уже несколько часов ехали по заброшенной дороге. До границы, если мы двигаемся в верном направлении, еще порядка двух часов.

– У тебя очень странный способ ухаживаний, – пробормотала я, поворачиваясь к нему. Гасион с каким-то неестественным любопытством разглядывает свои руки.

– У меня пальцы от холода онемели, – прошептал он и испуганно посмотрел на дорогу. На улице было прохладно. Последние числа марта, от силы температура воздуха десять градусов, но в машине работал обогреватель, и мне было даже жарко.

– Скоро вообще что-либо перестанешь чувствовать, – проворчала Ами. Воцарилось тяжелое молчание. Никто не хотел разговаривать о новых симптомах, об эпидемии, о том, что в этой машине все, кроме меня, умирают и вряд ли это можно как-нибудь изменить.

Стемнело, и теперь извилистая змея дороги из безобидного ужа превратилась в гремучую и, несомненно, ядовитую гадюку. Мы ехали по жилому участку пятого уровня, поэтому на пути то и дело попадались бордели, родильные дома и общежития охранников. Пару раз нас остановил патруль, но при виде людей в форме военного сектора у них не оставалось больше никаких вопросов. В большинстве случаев встретившиеся на пути люди просто с неприкрытым восхищением провожали глазами вереницу военной техники.

Машина Кроцелла шла первой. Мы уже давно потеряли ее из вида, как вдруг вдалеке забрезжили огоньки фар. Мы приехали. В паре километров отсюда нам встретилось несколько домов для рожениц, но эта часть сектора явно не жилая. На улице было так холодно, что даже я стала мерзнуть. Кроцелл вызвался отогнать машины в оговоренное место, а мы договорились рассредоточиться по нескольким заброшенным домам. В случае облавы так военным будет сложнее поймать нас всех, и хотя бы у нескольких счастливчиков будет шанс добраться до химического сектора.