#img_3.jpeg

 

СЕРГЕЙ ДРУГАЛЬ

Василиск

— Значит так, сказка будет вот о чем, — Ну́ри оглядел слушателей, поправил панамку на чьей-то голове, вытряхнул песок из чьей-то сандалии.

Не очень далеко, но и не совсем близко, не очень давно, но и не сказать, что вчера, жил-был пес Кузя, а по соседству через дырку в заборе тоже жил-был кролик Капусткин. Иногда они обменивались мнениями. И как-то пес Кузя сказал:

— Посмотри, Капусткин. Мне хозяин новый ошейник подарил. Правда ведь красиво, а?

Кролик осмотрел обновку через выпавший сучок.

— Да, ошейник тебе к лицу, — ответил он. — И цепь, которой ты привязан, тебе тоже идет. Но больше всего мне нравится, когда ты еще и в наморднике.

Капусткин так говорил потому, что он был зайцем, а притворялся домашним кроликом, чтобы в него не стреляли.

Тут и сказке конец.

Нури закинул руки за голову, шевельнул бицепсами. Самым трудным в деле воспитателя он считал необходимость сочинять сказки и сейчас гордился удачей. Акселерат и вундеркинд Алешка, случайно затесавшийся в группу малышей, одобрительно хмыкнул и сказал:

— Обрати внимание на реакцию слушателей, воспитатель Нури. Никто не усомнился в способности пса и кролика говорить. А почему? Ты не знаешь, а я знаю потому, что я ребенок и помню: во всех сказках звери говорят. Ведь сначала все были братья — и люди, и звери. И понимали друг друга. А потом люди стали плохо себя вести, звери обиделись, ушли в леса, пустыни и тундру. Белый медведь — тот вообще на льдину сбежал. А те, что остались по доброте, например, собаки, или из лени — кошки, или из слабохарактерности — коровы там и прочие жвачные, те замкнулись, постепенно поглупели и вообще говорить разучились. Но память о временах, когда все были в родстве, когда люди понимали зверей, в звериной душе осталась. И в человеческой тоже…

Слушатели разбежались. Нури и Алешка расставили шахматы и быстро разыграли дебют. Детская площадка, одна из многих, расположенных на окраине жилого массива океанского центра Института Реставрации Природы (ИРП), звенела голосами: детвора впитывала солнце и наливалась жизненными соками. Пахло скошенной травой и соснами, радостно лаял щенок.

— Чего я понять не могу, так это свойств памяти, — акселерат и вундеркинд Алешка сделал коварный ход конем и индифферентно отвернулся.

На стол спланировал говорящий институтский Ворон, перебрал в ящике сбитые пешки и осмотрел доску взглядом знатока. Алешка подергал его за хвост, и Ворон предостерегающе раскрыл клюв.

— Знаю, что взрослый начисто забывает о детстве. Но почему? И когда? Вот она, — Алешка поправил бант на косичке пробегавшей мимо девчушки. — Она может силой воображения и даже не напрягаясь одушевить свою куклу. Я тоже раньше мог, а теперь вот не могу. Не знаю, как ты, а я ощущаю это как потерю.

Нури сделал рокировку, привычно оглядел площадку и убедился, что все в порядке, все заняты важнейшим в жизни делом — игрой.

— Одушевляет, — согласился он. — Я тоже думал об этом. Но до какого предела, вот вопрос.

— Полагаю, пределов нет. Ведь нет пределов воображению и фантазии.

И тут из зарослей орешника, что на краю площадки, вышел человек. Не бородатый волхв, работник службы экопрогнозов, и не дровосек-дендролог, и вообще не похожий ни на кого из сотрудников ИРП. И потому его появление было сразу замечено: на площадке стало тихо. Нури смешал фигуры, отодвинул доску и подпер голову кулаком. Гость был в домотканых портках в синюю полоску, чистых онучах и новых лыковых лаптях. Домотканая же рубаха без ворота была подпоясана пеньковой веревкой, а светлые волосы, стриженные под горшок, топорщились. От всего этого Нури пришел в состояние тихого умиления, а малыши забыли про игры, разглядывая гостя.

Человек держал в руке лукошко.

— Вот как, значит! — он поставил лукошко на стол и слегка поклонился. — Вывелся, выходит… Я бы сказал, возник…

Он откинул тряпицу с лукошка, и оттуда выглянули две головы, светло-коричневые, с черными ноздрятыми носами и стоячими ушками, похожие на детенышей лани, но поменьше.

Ребятишки обступили стол, тянулись на цыпочках, пытаясь разглядеть зверенышей. Гость сделал козу, головы поймали пальцы, зачмокали.

— Сосет, — сладким голосом сказал гость.

— Сосут, — машинально поправил Нури.

— Вот… это самое, не можем мы. Убедились: недостойны. Потому — грехи! Я бы сказал — эгоизьм. И опасаемся, как бы чего… А он единственный. Ему безопасность нужна, ему настоящее молоко надоть. Мы не против, берите, а?

Вот так, вплотную, жителя Заколдованного Леса Нури видел впервые. Конечно, он был оттуда: никто из сотрудников ИРП не носил подобной спецодежды и не говорил столь косноязычно.

Гость сощурил васильковые глаза, обтер тряпицей пальцы.

— Так я пойду, значит. А ему б это, как его, детское питание. Я бы сказал, натуральное, а?.. До свиданьица.

— Вы еще придете?

— Придете вы, мастер Нури. Туда. — Гость показал большим пальцем через плечо.

— И не думал, с чего бы?

— Вам на роду написано… прийти.

— Ну, если на роду, тогда конечно…

— Дядя, — перебил кто-то из малышей, — а как вас зовут?

— Иванушкой меня кличут.

— Э… — сказал Нури.

— А чего?

— Да нет, пожалуйста… Только вот детенышей из леса выносить не стоило, погибнут они без матери.

— Нет у него матери!

С этими словами Иванушка перевернул лукошко. И все ахнули. На столе желтенький, в темных пятнах, лежал теленок тянитолкая.

На следующий день вундеркинд и акселерат Алешка воспользовался отсутствием Нури, чтобы внести свою, не предусмотренную программой лепту в дело экологического воспитания молодого поколения. Ему трепетно внимали пятилетние подопечные.

— Я вам скажу, товарищи, что, увидев тянитолкая, дедушка Сатон сначала было сомлел, но быстро взял себя в руки и собрал весь цвет нашего ИРП. Пришли самые широкие специалисты — этологи, биологи и генетики; очень широкие — ботаники и фаунисты; просто широкие — позвоночники и беспозвоночники; широкие, но поуже — жвачники, хищнисты, грызуноведы и пресмыкатели; узкие — волковеды, коровяки, козловеды, медвежатники, кинологи и котисты; самые узкие — овчарочники, болонеры, беспородники, кис-кисники, бело- и, отдельно, серомышатники и многие другие, причастные к реставрации природы. И не зря собрались, ибо сломать всегда легче, чем построить. Пиф-паф — и вот уже нет красного волка. Трах-бах — и конец стеллеровой корове. Еще трах, еще бах, и ты! убил! последнего на Земле камышового кота. Небольшой такой, изящный и без хвоста… Ты скажешь: что мне камышовый кот, я и без него могу. Говори за себя, а не за всю планету. Земля без камышового кота не может! Для Земли камышовый кот такое же неповторимое дитя, как и ты, человек!.. Воссоздать утраченный вид так трудно, что удача становится праздником для всего человечества. А тут — тянитолкай…

Эмоциональная речь, украшенная добротными паузами, проникала в сердца слушателей. Алешка не так уж далеко отошел от истины. В общем, почти так оно и было. На чрезвычайном совещании в кабинете директора ИРП известные специалисты столпились вокруг лукошка, разглядывая сонного детеныша.

— Подумать только! — сказал директор.

— Н-да, — ведущий специалист по зоогенетике откровенно чесал затылок. — Как правильно заметил доктор Сатон: подумать только.

К столу протиснулся знаток палеофольклора, в срочном порядке доставленный на совещание. Усилием воли он заставил себя подтянуть челюсть, в изумлении отвисшую на кружевной воротник.

— Тянитолкай! О нем мало что известно, — знаток поднял указательный палец, и все посмотрели на перстень с агатом. — Мало чего… Змей Горыныч, он же дракон, — это да, это получило отражение, равно как и пернатый змей у инков, именуемый Кетцалькоатль. Или серый, к примеру, волк. Хорошо разработан Конек-Горбунок, хотя источников по нему раз-два и обчелся. Жар-птица… она же у многих народов идет как птица Феникс, мне так кажется. Обратно единорог, он и в геральдику вошел… Саламандра тоже. Сивка-Бурка — вещий каурка, ну, о том многие слышали, он же конь ретивый, хотя эту точку зрения не все разделяют, дескать, конь ретивый крупнее и ест что ни попадя… Или Бедная Эльза, впрочем, — это не то. Н-да. Царевна-лягушка, образ, можно сказать, тривиальный, равно как и Лебедь-птица. Вообще, эти метаморфозы, когда зверь превращается в человека, конечно, имеют нутряной аллегорический смысл, но лично мне чужды. Мне ближе всего дракон…

— Давайте советоваться, товарищи! — Сатон прервал затянувшийся экскурс в царство древнего фольклора. — Как быть? Они вон уже проснулись и моргают. Может, у кого есть вопросы? Вопросов нет. А я вот хотел бы спросить, да не у кого: какая из голов передняя? И бегает ли он, а если бежит, то куда? То, что у него хвостик сбоку посередке, — это обнадеживает, не правда ли!

Специалисты переминались с ноги на ногу, шумно дышали и ничего не говорили. Это они правильно делали: чего говорить, если нечего сказать. При сем присутствовала и тоже молчала инструктор дошкольного воспитания, сухая и торжественная бабка Марья Ивановна. Но тут она вмешалась, уверенная, что так и надо.

— Дите, оно и есть дите, его поить-кормить надо. Дайте сюда!

Она забрала лукошко и, никого не спрашивая, унесла. Все облегченно вздохнули.

— И присмотрите, пожалуйста, чтоб не разорвался, когда подрастет, — сказал ей вслед Сатон и сел за свой директорский стол. — Человека и того иногда разрывает… От противоположности устремлений. — И непонятно добавил: — Ты смотри, что творят. Невзирая на перерывы в энергоснабжении.

— …дракон, — от запятой продолжил знаток палеофольклора, — тот почти везде встречается. Расхожий образ и на Востоке, и на Западе. А что это значит? Значит, истоки в природе искать надо. Сейчас уже все согласны, что были драконы. Были! А может, и есть. В глубинке. А нет, так будут!

— При чем здесь драконы, не о них речь. С драконами все ясно. У нас на повестке тяни… — Сатон раздраженно постучал ладонью по столу, — …толкай. А не драконы. И давайте говорить по сути.

— Я и говорю: пусть из сказки. Но вы ж сами видели — сосет. Значит, реальный. А любое упоминание в фольклоре говорит о том, что корни явления надо искать где? Отвечаю: в природе. Пусть, пусть данное явление по сути сказочно, но ежели оно из природы, то снова может возродиться. В яви, спонтанно, или, проще, самопроизвольно. Есть мнение, что если в достаточно большом регионе возникает натуральная дремучесть, то она неизбежно порождает сказку, а с другой стороны — граница между сказкой и явью расплывается… У вас здесь, слышал, даже питекантропы возникли, чего уж дальше. А почему возникли? Отвечаю — от дремучести, и все тут! — Знаток раздумчиво растягивал слова, глазки его затуманились, и чувствовалось, что тема дремучести ему близка. — Кондовость, я вам скажу, страшная сила. Раньше, согласен, на заре НТР, она была силой косной. Но развитие идет как? Отвечаю: по спирали. Выходит, и кондовость обратно стала силой, но уже прогрессивной, на другом уровне. В природу нам надо, вот куда. Глубже. И самим проще быть. Нутром понимать, а не задаваться вопросами. Хотя, конечно, нутром понять не каждому дано…

Сатон распушил бороду:

— Грехи, что ли, мешают? Как говорит Иванушка, — эгоизьм?.. Вы, случаем, не родственник Гигантюка?

Громовой хохот специалистов потряс стены. Испуганный ворон сделал круг окрест резонирующей люстры.

Знаток обиделся, не понимая причин веселья. Тонкими пальцами он поправил жабо:

— Что кому мешает, то каждый сам о себе знает.

А дело в том, что гимн во славу кондовости, пропетый знатоком, почти дословно повторял высказывания Павла Павловича Гигантюка.

В свое время Гигантюк как-то изловчился попасть на руководящую научную работу: его, отовсюду убирая, постепенно повышали. Пал Палыч развил бурную организационную, а также интеллектуальную деятельность. Организационная свелась к внедрению в подчиненном коллективе почасового планирования, а умственная — к разработке ключевых руководящих фраз: я не готов обсуждать этот вопрос; вы меня не убедили; так что вы предлагаете?; вот так и делайте; нам, товарищи, надо по-большому; так что будем показывать?; здесь мы с вами не додумали; что-то мы давно никого не наказывали. Но прославился Гигантюк фразой:

— Здесь у нас, товарищи, при подведении итогов работы произошла утечка информации.

Естественно, руководимый коллектив был заблокирован: все непрерывно писали и согласовывали планы. На работу времени уже не оставалось. Наверху испугались и перебросили Пал Палыча на кадры. Коллектив ожил, но стало плохо с кадрами. Пришлось послать Пал Палыча в длительную и престижную командировку — не обижать же человека, который уже привык к руководящей деятельности. Но прошло четыре года, и снова возник вопрос, куда деть Гигантюка? Место нашлось на птицефабрике при ИРП… А дальше жизнь его оказалась странным образом связана с Заколдованным Лесом, ибо Гигантюк был инициативен, спервоначалу даже производил неплохое впечатление и очень хотел руководить научной работой…

Обо всем этом Нури узнал еще год назад, когда однажды он, охотник Олле, вент Оум и пес Гром пешком пересекали лесной массив ИРП. Оум, питекантроп в первом поколении из племени вентов, приболел и нуждался в квалифицированной врачебной помощи. Вент — аббревиатура от «венец творения» — самое убедительное доказательство плодотворности многолетних усилий ИРП в деле реставрации природы. «Все, — говорили многие Сатону, а тот только посмеивался в бороду, — первобытность достигнута, если уж природа вновь обрела способность порождать перволюдей…» По пути из горной страны, где было пещерное становище вентов, они огибали зону Заколдованного Леса, лежащую почти в центре массива. Нури тогда был здесь впервые и часто останавливался, разглядывая Заветные дубы, слишком подлинные, чтобы быть настоящими. Вдали, за бревенчатым тыном, виднелись крытые корьем избушки жилого центра Заколдованного Леса. Кто-то в полосатых портках и лаптях не спеша прошел к тыну вслед за Коньком-Горбунком, держа кнутовище на плече. Заскрипели деревянные ворота, открылись и закрылись за вошедшими. Опустился и снова поднялся колодезный журавель за тыном, было слышно, как захлопал крыльями и неурочно прокричал кочет.

— Дальше нельзя. У тех вон кустов проходит граница защитного поля. — Олле присел на пенек, потянулся.

— Добрая кобыла! — сказал Нури. Он прислонился лицом к защитному слою, ощущая его податливую упругость.

— Не кобыла это, — возразил охотник Олле. — Вид у него под кобылу. Сивка-Бурка это.

По ту сторону, совсем рядом, Сивка-Бурка пасся на поляне, заросшей Аленькими цветочками. Услышав разговор о себе, он взбрыкнул задними ногами и поднялся на дыбы, показав серебряные подковы и розовое, в веснушках пузо. Потом он заржал и, склонив голову набок, прислушался к затихающим вдали перекатам собственного голоса. На морде его выражалась удовлетворенность достигнутым результатом.

Вент Оум рухнул на траву, зажимая ладонями уши. Гром непроизвольно присел, как для прыжка, и ощетинился. На голову Нури свалилось что-то мягкое и очень горячее и скатилось к ногам. Как сквозь подушку, донесся до него голос Олле:

— И вот так всякий раз. Как увидит посторонних, так и орет неожиданно.

— С ума сойти! — Нури массировал уши. — Кто б поверил, что у такой маленькой скотинки, всего-то с осла, может быть столь богатый голос.

— Это закон: чем меньше скот, тем больше крику. — Олле сдвинул палкой Жар-птицу, сбитую с небес ревом Сивки-Бурки, столкнул в ближайшую лужу. Птица зашипела и обдалась паром. — Оклемается. А вообще, защиту надо ставить двойную, а то из Заколдованного Леса недавно тютельки просочились. Теперь вот Жар-птица…

— Скажешь тоже, — Нури с опаской косился на Сивку-Бурку, но тот спокойно хрумкал траву. — Кто это может через защиту пройти?

— Проходят. Мне уже волхвы жаловались, да и сам вижу, часто не разобрать, кто нормальный мутант, кто оттуда.

Жар-птица выбралась из лужи, залезла в кусты и слабо светилась в темной зелени. Вент Оум с любопытством поглядывал туда, видимо, прикидывая, нельзя ли приспособить ее для освещения питекантропьей пещеры, все-таки со светляками много возни, а от костра копоть и дым.

Они встали и пошли дальше вдоль защиты. И, пока шли, Олле знакомил Нури с историей Заколдованного Леса.

Вольный охотник Олле поставлял Институту животных. Узнав, что где-то вне ИРП промышляет зверь, промышлять которому уже, по сути, негде, Олле являлся, догонял его, вязал и сажал в мешок. Потом дирижабль, карантин, прививки и — приволье ИРП. Живи в естестве своем, и одна от людей просьба — чтоб быстрей плодился и размножался. Олле был бесхитростен и могуч. Его пес Гром был свиреп с виду, но добр в душе. Олле дружил с воспитателями и очень помогал им, особенно во время заезда новых смен. Все дети Земли обучались общению с природой в центрах и филиалах ИРП…

Олле рассказывал Нури, что порядком времени назад, когда ИРП лишь разворачивал свою работу, лесной массив только набирал силы, а о вентах еще и слыхом не слыхивали, на птицефабрике ИРП было обнаружено яичко не простое, а золотое. Естественно, стали искать, кто его снес. День ищут, два ищут, неделю. Но пойди найди одну из десяти тысяч кур! Забой сразу прекратили, курятина в городке ИРП исчезла, но этого никто и не заметил, не до еды было. И тут пришел вундеркинд из местных, Алешки тогда еще не было. Вундеркинд вынул пальчик из носа и сказал:

— Удивляюсь я вам. Неужто неясно? Его снесла Курочка-ряба.

Дед плачет, — Олле имел в виду Сатона, — а курочка не кудахчет, ибо, святые дриады, за день до этого, несмотря на указание прекратить забой, в полупотрошеном виде попала на прилавок.

Пал Палыч Гигантюк, к тому времени уже директор птицефабрики, объяснил:

— Все куры у меня как одна, я зайду — замолкают. Догадывались: у меня это быстро, чуть что не так, завтра на прилавок, а кому охота? Потому и неслись хоть и по-мелкому, но часто. А эта все квохтала. Чем она там неслась, не знаю, может, и золотом. А только редка неслась. Показатель мне портила…

Сатон уволил Гигантюка за глупость. Формулировка была нетрадиционной, и Гигантюк явился к нему доказывать, что так нельзя, но в целом он готов обсудить этот вопрос по-большому, и если они в коллективе что-то не додумали, то только потому, что давно никого не наказывали, однако за этим дело не станет…

Сатон долго и внимательно разглядывал собственное отражение в зеркальных очках, без которых Пал Палыча ни разу никто не видел.

— Что есть сомнение, Гигантюк? — спросил он. — Ну да, оно вам неведомо. Вы уникальны, Гигантюк. О вас и рассказать-то нельзя, никто не поверит.

Потом директор добавил, что да, за глупость действительно еще никого не увольняли. Ну, тогда что ж, напишем так: уволить за показуху… С этим Пал Палыч спорить не стал. И вскорости, неугомонный, выдвинул лозунг: Курочку-рябу воссоздать, и будет каждому по яичку, а это хорошо!

Почему, собственно, хорошо и зачем каждому золотое яичко — об этом как-то не задумались, но кое-где Гигантюка поддержали и разрешили. Одни говорят, что ключевые фразы где-то произвели впечатление, другие утверждают, что Сатону был звонок. А скорее всего перегруженный делом директор не стал связываться с Гигантюком, но впредь в превентивном порядке вопросы подбора кадров целиком сосредоточил в своих руках.

Пал Палыч же быстро сколотил группу энтузиастов из тех, кого забраковал Сатон, и увел их в массив.

— Всякая там генетика-кибернетика, подумаешь! Если по-большому, то еще надо разобраться, не лже- ли это науки. Я вам скажу, ты мозги мне наукой не мути, ты продукт дай, — говорил Гигантюк. — Золотое яичко — это продукт. Он что, из генетики? Нет уж. Из «жили-были дед да баба», вот он откуда. А что для этого надо? Нет, что вы предлагаете? А я говорю, проще надо, чтоб всем понятно было. Усложнять не надо. Возьмем, к примеру, домкрат. Он что? А он, товарищи, тяжелый. Значит, что? Значит, облегчить надо, вот задача, прямо хоть конкурс объявляй, а? Я вот, помню, по этому поводу мозговую атаку возглавил раз. Собрал ведущих дубарей и возглавил. Правда, в тот раз атака была отбита, но метод хорош. Конечно, насчет Курочки-рябы — здесь мы с вами не додумали, но если, товарищи, по-большому, то нам было что показать. Она-то ведь при мне неслась! Я сейчас не готов досконально обсуждать этот вопрос, но знаю: в природу нам надо. Кондовость, я вам скажу, это сила. Это нутром надо понять.

В очках Гигантюка отражалось ясное небо, а под очки — почему-то страшно было — никто не заглядывал. Энтузиасты молча сопели. Как-никак они уже были отравлены ядом генетики-кибернетики и плохо представляли связь между посконным бытием и золотыми яйцами. Но сама идея — опроститься и двинуть назад — им в общем нравилась. Сгоряча они сварганили в глубине массива поселок и, чтоб не было утечки информации, обнесли его тыном.

Когда необходимый жилфонд был создан, Пал Палыч перво-наперво выделил квартиры своему неженатому сыну и незамужней дочери, вырубил ближнюю рощу, на ее месте поставил обелиск с лозунгом: «Достижения — в жизнь!» Потом присмотрел себе пять заместителей из числа бессловесных. Пять — это очень престижно, поскольку сам Сатон имел всего трех. Пропитание энтузиасты добывали в лесу, Пал Палыч и заместители кормились возле них. Вся эта компания благоденствовала под сенью дерев и на лоне природы довольно долго. К приезду ревизоров Пал Палыч — итак, что будем показывать? — организовывал выставку достижений. Впрочем, ревизоров у самого тына перехватывал зам, который в совершенстве умел с ними обращаться. Экспонаты выставки, заключенные в поставленные на попа железные агитсаркофаги, мирно пылились в темных коридорах до следующей ревизии.

Гигантюк берег себя и периодически ложился на профилактику. Он также любил хорошо питаться, хотя это плохо влияло на окружающую среду. Сатон некоторое время терпел браконьерство. До тех пор, пока Гигантюком не был съеден на закуску козлокапустный гибрид — гордость ИРП. Тогда директор рассвирепел и накрыл поселок с прилегающей территорией защитным полем. Монумент с лозунгом оказался по ту сторону завесы и был убран. Жителей перевели на централизованное снабжение едой, а Гигантюка Сатон уволил своей властью без права восстановления в ИРП. Впрочем, Гигантюк сказал, что его еще позовут и тогда посмотрим. В ожидании этого он пребывал в поселке, заняв свободную хату с краю. Часть энтузиастов, оставшись без привычных шашлыков, запросилась обратно в цивилизованные края и была отпущена. Другие, с трудом, но поверив, что Пал Палыча не будет больше, эмансипированно набросились на работу и в короткий срок кое-что сотворили. Про Курочку-рябу как-то забыли, а вот птица Рух получилась. Зверовидная, с огромными окороками, вполне пригодными для копчения. Видимо, без генетики здесь все же не обошлось, хотя разработчики опять-таки напирали на кондовость…

Тут Олле прервал свой рассказ, ибо Заколдованный Лес уже остался позади.

Малыша тянитолкая приходилось кормить сразу с обоих концов и из двух сосок. Из одной было нельзя, каждая голова норовила наесться первой, и они только мешали одна другой. А вот сейчас все было в порядке и было видно, что он толстенький, и было приятно трогать его. Вытянувшись, он от носа до носа имел длину полметра.

— Аршин, — сказал вундеркинд и акселерат Алешка, быстренько меняя опорожненную бутылку. — Тянитолкая нельзя мерить на метры.

Вокруг низкого стола из строганых досок, на котором осуществлялось кормление, толпились экскурсанты. Средняя группа, шесть-семь лет. Кормление зверят входило в программу экологического обучения детей, проходящих обязательный двухмесячный курс воспитания при ИРП. Этому делу Совет экологов придавал не меньшее значение, чем самому процессу реставрации природы.

Ребятишки не дыша разглядывали диковинного теленка и безнадежно завидовали Алешке, ответственному за уход. Право вундеркинда на исключительность никто не брал под сомнение, ибо его энциклопедические познания были общеизвестны. Алешку уважали не только люди из городка дошкольников, не только сотрудники океанского центра ИРП, но и звери и птицы. Конь позволял ему взбираться на себя, пес Гром, тигриный выкормыш, всегда был рад встрече с ним, а марсианский зверь гракула радостно уплощался, когда Алешка гладил его. Зверь этот, приспособленный к суровой жизни в пустынях на марсианских полюсах, быстро прижился в детском городке и лучшим местом обитания считал песочные кучи на игровых полянках…

Сытый тянитолкай сразу заснул. Экскурсанты, переговариваясь шепотом, вволю глазели на него, пахнущего молоком и пеленками. Детеныш подобрал под себя, согнув в коленках, ножки с еще мягкими копытцами, свернулся бубликом и уткнулся носом в нос. На створке открытого окна сидел вездесущий Ворон, ему сверху было видно всё как есть.

— Р-р-редчайший экземпляр-р! — неожиданно для самого себя возопил Ворон. Обе головы тянитолкая сонно зачмокали.

Обеспокоенная карканием, в комнату вошла Марья Ванна, инспектор дошкольного воспитания.

— Триста лет прожил, мог бы и соображать кое-что. — Она уткнула в сторону Ворона костлявый палец. — Дите спит, чего орать? И вообще, посторонние могут быть свободны. Режим прежде всего. Кому из вас понравится, чтобы его спящего разглядывали?

Когда все вышли и остались только Марья Ванна, Алешка и вент Оум, детеныша осторожно переложили в плетенку, унесли в вольер, накрыли байковой попонкой и оставили в покое…

Перед сном, когда, поставив защиту от ночных насекомых, воспитатели уходили к себе, в спальнях велись странные разговоры. Рассказывали, что Алешка запросто бывает в Заколдованном Лесу, что черный пес Гром разговаривает не хуже Ворона, но скрывает это, что тот дядя Иванушка, который принес тянитолкая, действовал по наущению Алешки. И он же по ночам закапывает в песок неожиданные деревянные игрушки. А в Заколдованном Лесу работают над воссозданием сказочных форм жизни, причем пользуются старинными рецептами, в которых зашифрованы составы весьма эффективных мутагенов гарантированного действия. Конечно, хорошо бы там побывать, но Сатон никого в этот Лес не пускает, потому что, смешно сказать, боится за неокрепшие детские души… Тянитолкай, говорили еще в спальнях, ненормально толст, его перекармливают. Потом кто-то высказал мнение, что а вдруг это животное вообще не взрослеет? Вот здорово было бы!..

А в это время Нури и Алешка прогуливались перед сном неподалеку от вольера, ожидая часа, когда надо гасить высоко подвешенные над крышами светильники.

— Представляешь, Нури, целый муравейник Дюймовочек! Не совсем муравейник, а так, пень, здоровый такой. И домики, домики — как опята. Под двускатными крышами.

— Сам придумал? — Нури со светлой завистью оглядел акселерата.

— Не веришь? А это видел? — Алешка достал из-за пазухи берестяной свиток. Развернул. Старославянской вязью там было написано:

«К жителям зоны. Обращение. Созрели Дюймовочки. Кто хочет видеть и помочь пусть приходит босиком и натощак как прокричит первый кочет. Сбор насупротив колодца по ту сторону тына где доска отходит».

— Сам, что ли, писал? Стиль хромает на обе ноги. Чему вас только в школе учат?

— Что уж ты, Нури! Иванушка дал. А в школе действительно… по двенадцать человек в классе. Я у него недавно в гостях был.

— Учителей не хватает, слишком высокие требования… В зону-то как попал? Через силовую завесу?

— Это от вас завеса, от взрослых. А народ там вполне, хотя немного замкнутый. Ну да ты быстро привыкнешь.

— Как это я привыкну, с чего бы я привыкал? Да и не пройти в зону.

— Это правда, взрослому не пройти. По двум причинам. Первая: взрослый все равно ничего не увидит. А вторая: если и увидит, так не поверит. Ну и нечего зря… — Алешка помолчал, а потом спросил, глядя в сторону: — Ну так что, пойдешь?

Дюймовочки, подумал Нури, целый муравейник…

— Я ж взрослый.

— Пусть это тебя не волнует, воспитатель Нури. Марь Ванна сказала, что ты никогда не повзрослеешь. О тебе там знают. На тебя там надеются…

Они остановились у вольера, в котором жил тянитолкай. Прежде чем окончательно улечься, тот пощипывал стриженую травку. Опасения Сатона, что он разорвется, к счастью, не оправдались: тянитолкай передвигался подковкой параллельно сам себе, так что каждая пара ног у него была передней.

К проволочной ограде прижался медведь, не спуская глаз с теленка. Ворон гулял по верху ограды, а со стороны, противоположной медведю, неподвижно стоял золотой конь — белая грива и таращился на тянитолкая. Днем его долго рассматривала лосиха с детенышем, потом она ушла. Охотник Олле рассказывал, что из леса приходили волки, только ночью, чтобы их не видели, и тоже смотрели. Теленок был пузатенький, ленивый и с плохим аппетитом. По-настоящему оживлялся он, только когда рядом был пес Гром, и это многих удивляло: травоядный тянитолкай льнул к собаке, а ведь она ни дать ни взять хищник, о чем мы порой забываем…

— Значит, договорились, да? Завтра за тобой зайдет Гром. Как услышишь рык неподалеку, сразу выходи. За малышей не беспокойся, я тебя подменю на время отсутствия.

Грому рычать не пришлось. Сразу после утреннего обхода спален, еще до побудки, Нури связался по видео с директором. На голоэкране дед хорошо смотрелся, только борода его расплывалась у границ сфероида.

— В сказку? — Сатон отделил от бороды волосок, задумчиво накрутил на мизинец. — Иди непременно и немедля. Я, знаешь, пытался — не прошел. Энергию просят, дай. Реактивы дай. Программное обеспечение дай, а как сам захотел, представь, замялись. Излишне, видишь ли, рационален… Это правда, что есть, то есть. Конечно, сейчас Василиск объявился, призадумались, тебя вот сами зовут, — Сатон вздохнул. — Тонкое это дело… воссоздание. Что-то у них там заклинило. Разберешься — помоги.

Из поселка Нури и Гром двинулись налегке, забирая все глубже в лес. В чистом сосняке, почти свободном от подлеска, легко дышалось. И было хорошо бежать по упругой хвое. Через частые ручьи — выдрята прятались в ближайших кустах — Нури переходил, не снимая плетенных из кожи постол и обсыхая в движении. Было много птичьего гомона, но непривычно мало зверья: большинство копытных и почти все хищники обитали в лесостепи, саванне, окружающей лесной массив.

Постепенно лес густел, и на четвертом часу Нури, отвыкший от регулярных занятий, перешел на быстрый шаг. Травы до колен, вьющиеся растения и кустарник мешали бегу. Собаке, конечно, было легче: росту поменьше, а ног вдвое больше. Но и пес, не умея потеть, уже вывалил язык. Вплавь — Нури порадовался, что руки свободны, — пересекли длинное озеро и недолго отдохнули на знакомом пляжике.

Неподалеку в основании полого скалистого холма выпукло шевелилась покрытая звездами тяжелая синяя занавесь, прикрывавшая вход в пещеру. Отшельник, видимо, ушел по делам, иначе он не преминул бы посидеть рядом, погладить пса и накормить их свежим хлебом с молоком. Из пещеры доносился храп льва Варсонофия, который не любил, чтобы его будили. Нури посидел за столом под навесом, где стояла остывшая русская печь, и ему от этого безлюдья стало как-то грустно. А, скорее всего, он просто надеялся поесть у Отшельника и был разочарован слегка, не застав того дома. Вообще-то для Нури обходиться без пищи три-четыре дня было привычно, ибо каждый воспитатель, чтобы поддержать физическую и духовную форму, не ел один день в неделю, три дня подряд каждый месяц и подвергал себя очистительному абсолютному двенадцатидневному голоданию раз в год. Все это так, но все же…

За маленькой рощей акаций на обширной поляне паслось смешанное стадо антилоп и зебр — полудомашняя скотина Отшельника, крупнейшего, если не единственного на планете специалиста по психологии сытого хищника.

«Сытый хищник, — вспомнил Нури рассказы Отшельника, — это совсем не то, что голодный. Он не кусается, и в этом его главное отличие. Возьмите меня, я десять лет разделяю эту пещеру со львом, и хоть бы что, и ни разу, а!»

Далее Гром повел путаными тропами через сплошные джунгли, темные внизу и душные. Казалось, нет конца этому буйству непроходимой зелени. Сверху доносились немелодичные вопли, но Нури, снимая с потного лица липкую паутину, уже не интересовался, кто кричит и почему. Под ногами хлюпали раздавленные грибы, одуряюще пахли белые мелкие орхидеи на гниющих поверженных стволах. Еще год назад они с Олле и вентом Оумом проходили здесь свободно. А как же ночью и без собаки? А волхвы? Они-то месяцами не выходят из леса… Нури вспомнил, что на последней конференции волхвы и дровосеки говорили, что в массиве реставрация природы закончена полностью; внизу уже делать им нечего, там все идет само собой, и можно ограничиваться только воздушным патрулированием. Сатон, помнится, спорить не стал. Он просто прочитал, причем монотонно и без выражения, список исчезнувших растительных форм. И, вооружившись этим руководством к действию, волхвы и дровосеки быстренько вернулись в свои дебри на рабочие места.

Наконец джунгли кончились и путники вышли к реке. На той стороне раскрылась холмистая равнина в зеркалах небольших озер. Она уходила вдаль, украшенная редкими дубравами, а за ними и над ними у горизонта переливался радужными бликами в закатных лучах заслон силовой защиты Заколдованного Леса.

Гром скоро нашел брод, и, ступая по округлым скользким валунам, Нури думал о необъятности территории ИРП и о том, как же это Иванушка добирался отсюда в одиночку, да еще с лукошком в руках, железный парень. А Алешка? Это просто невероятно, или, может быть, он тайком пользуется махолетом? С него, вундеркинда, станется… Нури разделся и вытряхнул одежду. Потом нашел маленький заливчик и долго смывал с себя запах снадобий от насекомых. Затем он вымыл пса, еще раз искупался сам, лег на теплый песок и заснул на часок.

Свежие и отдохнувшие, Нури и пес бодро шли по зеленой равнине. По мере приближения к Заколдованному Лесу дубравы и рощицы эвкалиптов стали попадаться все чаще. Нури снизил темп движения: куда спешить, ведь Алешка предупреждал, что защитный слой местами становится проходим ближе к ночи, а где — о том знает Гром… Внезапно пес на секунду обернулся, и Нури застыл, теперь это был сгусток злобы и тревоги, он пятился, рыча, пока не коснулся ног Нури. Что-то случилось впереди. Нури ощутил, как уходит покой и предчувствие — нет, не опасности, а неотвратимой смерти — охватывает его. И острое, неодолимое желание бежать отсюда подальше. Он положил руку на жесткий загривок собаки и медленно двинулся вперед, наклоняясь под низко свисающими ветвями. И увидел.

На поляне, метрах в двадцати от туманной к вечеру завесы силовой защиты, прижался крупом к сухому дубу-гиганту белый единорог. Спина его была изогнута, светились рубиновые глаза, а рог, прямой и длинный, был опущен к земле. В позе зверя угадывалось напряжение битвы, земля вокруг была изрыта и раскидана. Нури долго вглядывался, затаив дыхание. Единорог был неподвижен; когда повеял случайный лесной ветер, часто блуждающий меж стволов спящего леса, грива его не шевельнулась. Какое-то подобие догадки мелькнуло у Нури, и он, крадучись, стал приближаться к зверю. Гром вновь издал предостерегающее рычание, но двинулся рядом и чуть впереди. Трава, пожухлая странными полосами и проплешинами, неприятно хрустела под ногами, пес старался не ступать на нее.

Они подошли совсем близко, единорог не шевельнулся. Тогда Нури коснулся его рукой и тут же отдернул ее. Ибо под рукой был камень.

Значит, кто-то изваял эту скульптуру, какой-то гениальный художник подсмотрел в своем воображении облик прекрасного сказочного зверя, воплотившего в себе грацию коня и мощь древнего тура. Но почему тревожен Гром? И не от скульптуры же исходит ощущение угрозы!.. Нури сидел в сторонке по-турецки, обняв пса и подавляя властную потребность оглянуться. Чувство страха было непривычно, оно воспринималось как еще одна загадка среди многих. Почему скульптура установлена в совсем неподходящем месте? Что означают эти полосы усохшей, почти обгорелой травы и спиральная линия ожога на стволе дерева?

Полосы на траве уходили под кусты у самой границы завесы, и Нури подумал, что в Заколдованный Лес должна быть и еще какая-то другая дорога.

Пес встал и заглянул Нури в глаза: может, пойдем? Темнеет…

— Ладно, веди.

И они пошли по извилистым тропам, удаляясь от странной скульптуры, и тревога постепенно вытеснялась привычной уверенностью. Мир стал, как и прежде, понятен, загадки отошли на второй план, и снова приятно было идти по мягкой траве и ощущать рядом невидимого в густеющей темноте черного пса. Нури прислушивался к шорохам и странным крикам вдали, разглядывая плывущую низко над лесом полную красную луну. Подумал: если Алешка и его друзья тоже вот так ходят по ночному лесу, то сопровождает их, видимо, Гром? И почему он, воспитатель, столь поздно узнает об этом? Игра в тайну? Но почему игра, тайна-то вполне настоящая.

В свете луны завеса потеряла радужность и воспринималась как прозрачный белый туман. Пес вошел в него, а следом и Нури, понимая, что если заговорит сейчас, то пес уже не станет молчать, как обычно… Гром на ходу прижался к ноге Нури.

— Добрый человек и собака поймут друг друга и без слов. Но иногда так хочется поговорить, а не с кем. Говори, Нури, и я тебе отвечу.

Нури не удивился. Ощущение сказки уже овладело его сердцем. Он много раз видел, как охотник Олле разговаривал со своим псом вслух и Гром там, вне сказки, отвечал ему молча. А в Заколдованном Лесу собака, естественно, и должна говорить…

— Ты уже был здесь?

— Много раз.

— Все-таки защита, завеса, а мы идем свободно…

— Если ночью и с тобой, то можно. Дети проходят.

— Но я взрослый.

— Ты веришь в сказку.

— Не понимаю…

— Тогда не знаю. Ведь я только собака, хотя и большая. Скажи, Нури, тебе иногда хочется повыть? Попросту, по-человечески?

— А что?

— Ну, мне интересно. Олле, например, никогда не воет.

— Если я скажу, что не хочется, ты поверишь?

— Нет, — пес надолго замолчал, поглядывая снизу на человека. — Мне хорошо, когда Олле рядом, но он часто уходит без меня, и тогда я вою. У тебя тоже кто-нибудь уходит? Ну, тот, кого ты любишь?

Нури не ответил на вопрос, а мог бы. Если кому человек и верит без остатка, то, конечно, собаке. И кто видел собаку, что не оправдала доверия?

Там, где они шли, туман светлел, и близкие звезды светили им, и вздрагивали вслед шагам махровые ромашки. А в конце прохода откуда-то сверху спланировал Ворон и сел на плечо Нури.

— Это наш Ворон, — сказал Гром. — Тот самый.

Нури поднял руку, и Ворон ущипнул его за палец.

— А почему молчит?

— Умный.

Здесь, в Заколдованном Лесу, было гораздо светлее и от луны, и от голубого свечения Жар-птицы, расположившейся неподалеку на яблоне. В клюве у нее был зажат длинный стебель какой-то травы, надо думать, приворотного зелья. А под яблоней был сооружен очень широкий котел с низким помостом вокруг. Возле помоста стояла дубовая бадья и висел долбленый ковш. Под котлом вспыхивали редкие угарные огни, и тогда в котле что-то взбулькивало, и лопались пузыри, выпуская пахучий пар. Большой сруб с мелкими окошками виднелся неподалеку, а на веревке между срубом и яблоней висели пучки травы, пристегнутые бельевыми прищепками. Под тускло светящимся окошком сидел ничего себе Серый Волк, мерцая зеленым, исподлобья, взглядом. Гром было ощетинился, но, принюхавшись, вильнул хвостом и убежал в полумрак, откуда доносилось громкое хрумкание и что-то похожее на скрежет зубовный.

Потом из темноты оформился Дракон, вытянул длинную шею к котлу, и Нури застыл как завороженный. Не то чтобы Дракон поражал воображение, скорее, наоборот. Голова его была такой, какой и должна была быть. Разноцветные чешуйки, каждая с ладонь, покрывали ее, и только ноздри казались бархатными да отвисала мягкая нижняя губа, обнажая полуметровые плоские белые резцы жвачного животного. В кошачьих зрачках отражались синие языки костра. Туловище было плохо различимо, но Нури снова охватило ощущение ужаса, первобытного и дремучего. Борясь с дурнотой, он похлопал Дракона по влажной ноздре:

— Ну чего уставился? — Вытер пот со лба, чувствуя, что уже надоело бояться. Боялся неизвестно чего там, на поляне с единорогом, испугался травоядной скотины здесь, где по законам сказки страхи не должны пугать. А тем не менее холодный пот за ушами — вполне настоящий! Дракон покосился на Нури, выдохнул струю горячего воздуха, пахнущего распаренной травой.

— Уууууу?.. — низкий гул заполнил пространство.

— Чешите грудь! — донесся из темноты могучий бас. — Чего «у», спрашивается, сроков не знаешь?

Дракон вздрогнул и попятился в темноту. Нури машинально зачерпнул ковшиком из бадьи, заставил себя выпить. Молоко? — вяло подумал он. Но пахнет медом или нет, липовым цветом… Страх отходил, словно светлый огонь пробежал по жилам. Нури осушил второй ковшик и засмеялся.

Заскрипела дверь, и из сруба вышел Иванушка с большой, похожей на весло поварешкой. По дороге он снял пучок травы, залез на помост и долго помешивал варево. Потом, наморщив лоб, осмотрел пучок, отделил травинку, остальное бросил в котел. С хлюпанием лопнул большой пузырь.

— Три — четыре! — заорал Ворон над ухом Нури.

Жар-птица вздрогнула, распустила крылья с малиново светящимися подмышками и уронила в котел свое зелье. Только теперь Иванушка заметил гостя.

— Мир вам, мастер Нури. Садитесь, прошу.

— А что в котле? — шепотом спросил Нури. — Видимо, живая вода, а?

— Сие тайна великая есть, — Иванушка шуровал мешалкой. — Но вам как гостю скажу: обычный первичный бульон. Состава его действительно никто не знает. А только, как написано в букварях, из него все вышло…

Он принес и опустил в котел одним концом шершавую доску, оперев ее на край.

— Ага, — обрадовался Нури. — Понятно, полезем в котел омолаживаться… Мне уже пора, да?

— Нет, — Иванушка не поддержал шутки. — По доске из котла вылазит что получилось. Ну а ежели оно совсем маленькое, то дуршлагом вылавливаем.

— Живое?

— Чаще все же семена. И вот тут гадать приходится, то ли в землю закапывать, то ли на ветер пустить, то ли в ручей кинуть. Экспериментируем. То ли птице дать склевать? А ежели колючее, то куда цеплять для дальнейшего разнесения, то ли на хвост собачий, то ли на бок телячий?

— Скажите, какие сложности!

— То-то. И какой тут фактор влияет, никто сказать не может. Действуем методом ползучего эмпиризма при полном отсутствии теории. Я бы сказал, методом научного тыка.

— И не знаете, что получится?

Иванушка отставил мешалку, усмехнулся.

— А вы, Нури? Вы всегда предвидите последствия своих действий? Хотя бы в деле воспитания? Не отвечайте — это я просто так спросил. Если метод не формализован, то предвидение результата — дело статистики, а в биологии, как и в воспитании, флуктуации способны исказить любую статистику. В общем-то, это меня мало трогает: не терплю формализации. Как и вы, да? Иначе с чего бы вы из кибернетики, из царства формальной логики, ушли в столь не детерминированную область деятельности, как воспитание? Не отвечайте, это я просто так спросил… Что больше всего пленяет меня в гносеологии, так это идея о бесконечности познания. Как это утешительно — не все знать. Вот видите, я дуршлачком снимаю пену с навара и — на холстинку ее. Высохнет, будет коричневая пыль. Ан нет, не пыль это! Пыльца. Махнет Дракон крылом, вихрь будет, разлетится пыльца и на окрестные цветы осядет, а что из того выйдет, и сказать никто не может. А мы потом ходим, смотрим и удивляемся, а что чему причиной — того не знаем.

— Идите к черту, Ваня… Вы мне так мозги заморочили, что я и впрямь поверил. Мне говорили, что у вас здесь те же установки, что и в остальных лабораториях ИРП. Только методики, подозреваю, у вас другие. Я бы сказал, не совсем корректные…

Из кустов появился некто грубый и ужасный обличьем, босиком и в переднике из меха чучундры.

— Дядя Митя, и вы тут! — воскликнул Иванушка. — Вот не ждал. А что, опять на болото лазили, да?

— Об чем ты? Буде болтать при людях.

— Поздоровайтесь с гостем, дядя Митя. Это воспитатель дошколят Нури из ИРП.

— А я Неотёсанный Митяй. Леший, значит.

— Настоящий? — Нури пожал твердокаменную пятерню, удивляясь силе ее.

Леший не ответил на вопрос, он разгладил бороду, посыпались зеленоватые искры.

— Трещит, проклятая. Потому — все вокруг электризовано. От бороды наводки, работать невозможно. Кругом помехи. — Неотесанный Митяй засопел, полез в карман передника и стал что-то перебирать мосластыми пальцами на черной своей ладони.

— А сбрить? — не подумав, предложил Нури.

Неотесанный Митяй долго смотрел, как лопаются в котле пузыри.

— Пусто тут у вас, — ни на кого не глядя, молвил он. — Отойду вот в сторонку, семечко посажу, а? Интересуюсь задать вопрос: и за каким лешим тебе, Ванюшка, воспитатель понадобился? Это ж надо — сбрить…

— Ну, не всяко лыко в строку, дядя Митяй. Непривычный он к нам. А так ничего. Алешка говорит — чист сердцем.

— Чешите грудь. Старик Ромуальдыч вон тоже чист, а толку?

— Нури — кибернетик. Один из лучших кибернетиков планеты.

Леший пригляделся к Нури и вроде как помягчел. Он полез ковшиком в бадью, пошаркал по дну, ничего не достал и вздохнул:

— И на ночь не хватило, не надоишься… Кибернетик — это хорошо. Это для нас в самый раз. Ежели у тебя, Ванюшка, в котле семена возникли, дай немного, а?

— Дам, конечно, как не дать.

И снова озноб пробежал по спине Нури, и он, не поворачиваясь, почувствовал горячее дыхание Дракона. От кустов донесся вопросительный рев:

— Уууууу?

— Что «у»? — могуче закричал Неотесанный Митяй. — Будет тебе «у» после третьего кочета. И не вибрируй перепонками, тоже мне — пугало!

Дракон удалился. Нури понял это по наступившему в душе покою. Где-то неподалеку слышались громкое сопение и стук, словно скелет падал с сухого дерева, но эти звуки после Драконова присутствия просто ласкали слух.

— Вы б шли, дядя Митяй. А то как бы ваши рогоносцы не повредили друг друга. Слышите, опять дуэль затеяли.

Леший сложил семена в карман передника, тяжело поднялся.

— И то… пойду. Только не рогоносцы это, Ванюшка, сколько можно говорить. Единорог, самый благородный зверь из живших на земле.

— Бадейку-то заберите, второй кочет уже кричал.

— Сам знаю. Эх, не по специальности вы меня, чешите грудь, используете. Ладно, пойду… А вы, Нури, видать, к нам надолго. Еще, выходит, свидимся.

— Что значит надолго? — спросил Нури, когда Леший ушел. — Как это надолго?

— Э, сколько захотите, столько и пробудете. Вот вы тут о некорректности методик говорили. Вы что, и в генетике специалист? Разбираетесь в трансцендентных мутациях?

— Не сподобился, — хмуро буркнул Нури.

— Не сердитесь, просто я хочу сказать, что неизвестно еще, чьи методы лучше. Вы там бьетесь над восстановлением исчезнувших реальных форм, а все равно вынуждены часто удовлетворяться похожестью, внешним сходством. Так ведь? Ибо если утерян генофонд, то воссоздать животное уже невозможно. Природа-то миллионы лет тратила. А мы… За сотню лет уничтожили, а за десяток восстановить хотим… — Иванушка склонился над котлом, заработал веслом-мешалкой.

— Не узнаю я вас, Ваня, — задумчиво произнес Нури. — У нас там вы вроде совсем другой были и по-другому речь вели.

— Образ обязывает, сложившийся в детском сознании стереотип. Иванушка как-никак… Хотя, с другой стороны, известен и Иван-царевич. — Тут речь Иванушки потеряла стройность. Словно спохватившись, он забормотал: — Не нам судить, сами в эгоизьме погрязли, в самомнении…. Нам, наприклад, легче, ибо мы не ведаем, что творим. Потому — люди мы простые. От этой, от сохи, выходит.

— И Ромуальдыч от сохи?

Иванушка подождал, пока Нури отсмеется.

— А что? Ромуальдыч, между прочим, обеспечивал. Он и сейчас еще вполне может.

Раным-рано сидел Нури на крылечке избы, в которую его определили жить. Крыльцо, еще влажное от росы, выходило прямо на улицу поселка. Нури уже вымылся по пояс колодезной водой, на завтрак выпил малый ковшик драконьего молока и вот сидел, прислушиваясь к новым ощущениям. Кровь бежала по венам, и он чувствовал ее бег, мышцы просили дела, а мысли возникали четкие и добрые. Еще когда Нури только досматривал предпробудный сон, неслышно прибежала Марфа-умелица, прибралась в горнице, задала курам корм, что-то мыла и чистила, хлопотала и так же неслышно исчезла, ушла по своим делам.

Редкие прохожие, кто проходил мимо, здоровались с Нури, говоря: «Утро доброе, воспитатель Нури!». И Нури отвечал: «Воистину доброе».

Было слышно, как на заднем дворе Свинка — золотая щетинка рылась в приготовленной для удобрения огорода навозной куче — конечно, в поисках жемчужного зерна, а что еще можно там найти? На коньке соседней крыши вездесущий Ворон, склонив набок голову, слушал песню скворца. Допев, скворец слетел на грядку, где его ожидали дождевые черви.

— Мастер-р-р! — одобрительно произнес Ворон.

Когда люди прошли, Нури обратил внимание на пегого котенка, что сидел на перильцах.

— А кого мы сейчас гладить будем? — тонким голосом спросил Нури. Котенок спрыгнул ему на колени.

— Меня-я.

— Говорящий? — приятно изумился Нури.

— Не-е-е.

Притворяется, подумал Нури. Чтоб не приставали с вопросами, а сам, конечно, говорящий.

Поселок, отгороженный тыном от остальной территории, насчитывал десятка три рубленых изб, разбросанных там и сям. Единственная улица изгибалась причудливо, то вползая на пригорки, то сбегая в низинки, заросшие травой-муравой и Аленькими цветиками. Протекал через поселок прозрачный ручей, но жители почему-то брали воду из колодца с журавлем. Ворота в ограде были широко распахнуты, и Нури видел, как в них вошел человек, длинный и тощий, босиком, в коротких трусах и майке. На плече он нес два толстых чурбака. Усы тонкими стрелками торчали по обе стороны носатого лица, и если бы еще эспаньолку, небольшую такую остренькую бородку, то можно было бы принять его за Дон-Кихота.

— Вот и дело мне, — Нури вернул котенка на прежнее место и вышел навстречу. — Позвольте, я вам помогу. — Он принял на свое плечо оба чурбака и пошел рядом. — Здравствуйте, я Нури.

— А чего б не помочь? Старому мастеру надо помогать, а то все заняты, всем не до меня… Здравствуйте, Нури. Меня зовут Гасан-игрушечник, и моя мастерская вот здесь. Спасибо, мы уже пришли… Нет, не сюда, кладите под навес, я сейчас закрашу охрой торцы, чтобы не растрескалось, и пусть дерево сохнет. Сейчас, конечно, где Василиск прополз — зло порожденное, — там и сухостой, вроде как пожаром тронутый. Мне говорят: бери. А отравленное дерево для игрушки непригодно, как такую ребенку дашь. Может, зайдете в помещение? Я покажу вам игрушки, вы ведь любите игрушки?

Нури любил игрушки, но он ждал Иванушку и потому пожелал мастеру приятной работы, собираясь уйти. Он обещал прийти потом, надолго, чтобы насладиться беседой и созерцанием без спешки.

— Подождите, Нури. Взгляните хоть на это.

Мастер держал на ладони деревянного зверя — и ощущение возвращенного детства, ощущение неповторимости мгновения овладело душой Нури. Зверь светло щурился, причудливо изогнув спину. Его лапы, мохнатые снизу, с пухлыми подушечками, опирались на растопыренные пальцы мастера, тело было мускулисто и волосато, и веяло от него этакой уверенностью и бесстрашием. Конечно, такой зверь должен быть… он есть где-то здесь, в сказке… а мастер подсмотрел и перенес, ибо такое нельзя выдумать. С тихой радостью рассматривал Нури игрушку, представляя реакцию своей ребятни, особенно теперь, когда дети познакомились с тянитолкаем и восприняли его…

— Спасибо, мастер! — Нури прижал руку к сердцу. — Но откуда это у вас берется?

— Разве я знаю? На этот вопрос ни один мастер не ответит. Но я думаю, что в каждой коряге, в любом чурбаке заключен свой неповторимый образ, надо только догадаться — какой и высвободить его. Догадался, ощутил — это главное. А остальное — дело техники. Я вот эту загогулину нашел, так сразу почувствовал: в ней кто-то есть. Но кто, еще не знал. Образ возник потом, когда у нас тянитолкай появился… Вы поняли, Нури?

— Нет. Но я чувствую… это близко мне, мастер. И много у вас таких зверей?

— Увы, это единственный экземпляр, как и все мои поделки. Он непригоден для массового тиражирования. Ну сколько детишек подержат в руках этого зверя?

— Это неважно, мастер. Когда речь идет о красоте, бывает достаточно просто знать, что она где-то есть. Скажите, а вы посещаете нас там, ну, в реальности? Иногда у нас появляются чудо-игрушки. Дети говорят: утром пришли и увидели. Или, говорят, в песке откопали…

— Все Иванушка. Он забирает игрушки и уносит к вам. А я нет, я только здесь. Зачем и что мне там?.. — Мастер посмотрел через плечо Нури и без выражения добавил: — А вот и Кащей Бессмертный. Зло изначальное.

Нури обернулся. Кащей стоял посередине улицы, и больше на ней никому места не было. Он был упитан, коренаст и монументален, а роста ниже среднего. Та часть, которой он ел, была хорошо развита и производила сильное впечатление. Та часть, которой он думал, была узка. Промежуток между ними заполняли зеркальные очки, в которых отражалось то, на что он смотрел. Сейчас в них отражался мастер и Нури рядом с ним. Кащей подошел вплотную.

— Тут мы в свое время что-то недодумали, — сказал он. — Что-то мы упустили, если тебя, Гасан, в свое время не наказали, не отлучили и не выгнали. Нам надо по-большому, по-крупному надо нам. Чтоб было что показать в комплексе. Эх, я в свое время умел показать! А ты ерундой занимаешься, мелочевкой, отдельными, видишь ли, игрушками. А игрушка — она отвлекает. От выполнения. А?!

Это «а» произносилось на выкрике, как бы в отрыве от остального текста и придавало словам Кащея мучительно хамский оттенок. Было понятно, что Гасан с его заботами о чурбаках, с его игрушками — это для него, Кащея, раздражающе малая величина.

Усы у Гасана обвисли, он молча смотрел под ноги, где на траве беспомощно валялся диковинный зверь, и мастер не решался подобрать его. Ибо от века так: работник, творящий новое, беззащитен перед наглостью и хамством. Нури покраснел, ему стало стыдно, словно это он сам обидел старого мастера. Он подумал, что, конечно, Кащей — осколок прошлого, не более того, и к тому же его уже уволили. Но Нури знал и видел: здесь, в Заколдованном Лесу, с Кащеем предпочитают не связываться. Ибо он сумел каким-то образом внушить многим, что отставка его — дело временное.

— Вы хотели оскорбить мастера, Гигантюк, вам это удалось, — сказал Нури. — Не словами, они не имеют смысла, ибо в игрушках, как и во всем остальном, вы не специалист. Оскорбили тем, что взялись судить о его деле, тоном своим оскорбили. Я не требую от вас извинений, уйдите. Вы завистник, вы мне противны.

Гигантюк ощерился.

— Чему завидовать, вот этому? — носком башмака он ковырнул зверя. — Масштаб не тот. Да и разве такие звери бывают, зачем придумывать, чего нет. Помню, мы из нержавейки обелиск соорудили семь на восемь — вот это да! Далеко было видно. Убрали… Говорят, безадресный… Но ничего, Сатона снимут, обелиск восстановим, и меня призовут, и других… А о вас я слышал. Вы — Нури, бывший кибернетик. От науки, значит, ушли. А куда пришли? Вот то-то… — Гигантюк стоял, раскачиваясь. — Меня не интересует мнение бывшего. А я есть. И буду!

И он двинулся посередине улицы, заботливо унося себя.

Нури поднял зверя.

— Возьмите, Гасан. Вы великий мастер, верьте мне…

После Гигантюка разговор их как-то погас. Гасан-игрушечник сел за работу и тем утешился. Для мастера работа всегда цель и утешение. А Нури пошел к отведенной ему избе, возле которой его уже ждал Иванушка. Он боком сидел на широкой спине ездового хищника — Серого Волка и был готов все показать и обо всем рассказать.

Что может старик Ромуальдыч, Нури узнал к концу экскурсии, когда попутно выяснилось, что ему придется-таки остаться в Заколдованном Лесу. Естественно, по доброй воле и неизвестно на какой срок.

Управляющий комплекс разместился в обширном зале со сводчатыми потолками. Помещение комплекса было вырублено в основании известнякового утеса с поросшей соснами макушкой и смотрело фасадом на небольшую нехоженую поляну. Фасад, выложенный из слоистого песчаника и заросший плющом, почти сливался со скалой. Только выходящую наружу толстую, покрытую инеем петлю криогенной электролинии Нури воспринимал как диссонанс в этой совершенной гармонии ландшафта и техники.

Старик Ромуальдыч, задумчивый и грустный, сидел за подковообразным пультом, обрамленным экранами. Деревянная скамья под ним тоскливо скрипела.

— Тэк-с, посмотрим, что у нас на выходе… — Нури встал внутри подковы, отодвинул в сторону свисающий на толстом кабеле шлем с присосками. Все было знакомо — и шлем электронного стимулятора умственной деятельности, попросту, шапка ЭСУДа, и вогнутые экраны «Кассандры». Пальцы его привычно забегали по клавиатуре пульта. На экранах сразу выявились странные фигурки, похожие на волосатую букву Я. Они деформировались и расплывались, то теряя очертания, то приобретая голографическую рельефность. Старик Ромуальдыч, передергиваясь, вытянул длинную руку и костлявым пальцем стер фигуры. Из призрачных глубин экранов бездарным порождением убогой фантазии выплывали новые уродцы.

— Мерзоиды! Сплошные мерзоиды! — забормотал старик Ромуальдыч. — И делаю я многое сему подобное, взоры оскверняющее…

— Над задачами воссоздания бо-о-льшие коллективы работают, а вы тут в одиночку… — Нури переключил прогнозную машину на анализ эволюции буквообразных уродцев. — Вот и шапкой вынуждены пользоваться, а ЭСУД ведь не для этого, он для экстренных случаев… Вы хоть понимаете, сколь невероятно сложна программа восстановления?

— Нам понимать ни к чему. И шапка у нас не чтоб думать, а для вложения души. Мы проблему нутром чуем. Энциклопедисты-примитивисты — вот мы кто. А программа что… нам ее готовую дали.

— Как — готовую?

О программах Нури знал все, поскольку в воспитатели поднялся с должности генерального конструктора большой моделирующей машины. С тех пор прошло почти пять лет, но, — и это поражало его самого до глубины души, — знания остались. Однако разве кто-нибудь работал над программой создания сказочных форм? Такие вещи втайне не делаются.

— Кто вам ее дал?

— Директор ИРП, кто ж еще. У вас там по этой программе все и воссоздается. И эта, виверра, и карликовый бегемот…

— Товарищ Ромуальдыч, — цыганский надрыв в голосе Нури был неподделен. — Эти ж программы для реальных форм! А у вас сказочные!

— Э, все едино. Это нутром надо чуять.

— Ага! — Нури увидел, как буква Я утолщилась снизу, а в кружочке возник и замигал кошачий глаз. — О нутре мне уже много раз говорили. Это я понял. Но как по программе для реальных форм вы умудряетесь получать формы сказочные — вот чего я понять не могу. Откуда, к примеру, Дракон?

— Сие тайна великая есть.

— Повторяетесь. Про тайну и Иванушка говорил.

— Тем более, тем более, — забормотал старик Ромуальдыч. Глаз его задергался, словно перемигиваясь с буквой Я, которая, перепрыгнув на экран центрального дисплея, превратилась в мохнатый колобок, мигнула последний раз и бесформенно расплющилась. — Коли двое говорят, надо прислушаться. Иванушка чист душой.

— Я тоже чист. Но, как сказал Неотесанный Митяй, толку-то… Одной душевной чистоты мало, еще и работать надо уметь.

— А вот когда, к примеру, напряжение падает, что мы имеем? То-то! У вас там крупные комплексы вводятся, а у нас Кащей врывается, скандалит, говорит, темно ему, он, видишь ли, по ночам мемуары пишет, чтоб всех, значит, на чистую воду… Порядок это? Я не про Кащея, черт с ним, я про другое. Ты, допустим, кистеухую свинью в вольере смотришь, хорошо это? Отвечу — хорошо, потому как сознаешь: есть кистеухая свинья и живет на планете той же, что и ты, человек.

— Отлично сказано! — воскликнул Нури.

— Вот. А ежели ты тянитолкая от носов к середке в две руки гладишь? Отвечу — тебе еще лучше, потому что он из сказки. А у нас перерывы в энергоснабжении — это как? А ты на спевке тютелек был?

Нури, прикрыв глаза, вслушивался в бормотание старика Ромуальдыча. Какая-то система во всем этом должна была быть, в подходе к проблеме, в действиях жителей Заколдованного Леса, малопонятных, но, видимо, имеющих свою логику. В конце концов, что ни говори, а продукцию-то они дают. А может, им действительно легче, ибо, кто знает, каков дракон был в натуре? Вывел нечто чешуйчато-перепончатое — и, пожалуйста, дракон. А докажи! Но кто, собственно, сомневаться станет? Поразительно: методы сомнительные, а столь впечатляющи результаты…

Был Нури на спевке тютелек, именуемых также Дюймовочками: Иванушка сводил его в ближние, доступные посещению места и кое-что показал. Дюймовочки, разместившись вокруг низкого пня на кочках и цветах дикого подсолнуха, разучивали что-то знаковое и жужжащее. Домашний шмель перелетал от одной группы Дюймовочек к другой, предлагая смешанную с нектаром пыльцу, которую налепил себе (на бицепсы задних ног. Все это можно было увидеть, если хорошенько присмотреться, а Нури умел присматриваться. Это можно было услышать, если хорошенько прислушаться, а Нури умел слушать.

— А вот дуб железный, еже есть первопосажен! — сказал Иванушка.

Дуб был огромен, и обозреть его было нельзя, не потеряв шапку с головы. В невозможной вышине темнело дупло, в котором, как утверждал Иванушка, дневала змея Гарафена. Но ту змею никто не видел, а только слышали здесь, как она ползает там. За самый нижний сук дуба, метрах так в пяти от земли, уцепилась передними когтистыми лапами Драконесса, положив голову в развилку. На морде ее было написано лучезарное блаженство, поскольку внизу доил ее Неотесанный Митяй. Густое, как мед, молоко тяжело цвиркало в бадью, над которой роились пчелы.

— А говорите, тянитолкаю детское питание нужно. Тут молока на ползверинца хватит.

— Молоко, да не то, — вздохнул Иванушка.

Гребенчатый хвост Драконессы тянулся в кусты, а перепончатые прозрачно-черные крылья были мощно растопырены, и сквозь них просматривался багровый диск полуденного солнца.

— Дикая лактация, — леший утер пот с усов. — Драконыш высасывать не успевает, доить приходится чуть не шесть раз в сутки, и все мне, все мне! А едва задержка — пристает к прохожим и, чешите грудь, гудит и крыльями трепещет. А у них частота двенадцать герц, инфразвук. Люди пугаются до онемения… Хочешь попробовать?

Неподвижная Драконесса чем-то даже привлекала, от нее приятно пахло, и была она теплая и уютная. Нури попытался заменить лешего, но не смог выдоить ни капли.

— Здесь сила требуется, — леший потряс кистями рук, шевельнул пальцами. — Двадцать процентов жирности… Сметана. Пятнадцать процентов фруктозы. Правда, при трехстах сорока градусах, не пугайтесь, по Кельвину, — нормальная для драконов температура — вязкость уменьшается, но все же ох нелегко.

Нури вспомнил так называемое коровье поле неподалеку от городка ИРП и уходящий за горизонт навес, под которым укрывалась от зноя нескончаемая шеренга коров-скороспелок, вспомнил прозрачные трубы молокопроводов, хлюпание присосок и стерильную чистоту автоматических отсосных станций.

— Доильный аппарат нужен, — сказал он.

— Дракон это! — посуровел Неотесанный Митяй. — А ты к нему с аппаратом, как к буренке. Соображать надо, а не бухать что ни попадя. Хорошо, она сейчас высоко, не слышит и вообще отключилась.

Нури выслушал чужое мнение и согласился с ним. Розовое и вроде бы мягкое на вид вымя Драконессы было на ощупь практически несминаемым, и только сверхъестественная сила рук лешего позволяла ему справляться с дойкой.

Показал Иванушка и единорогов. Они дремали в тени цветущей липовой рощи. Нури рассматривал их не спеша, убеждаясь, что тот неведомый скульптор не погрешил против натуры ни в единой детали. В холке достигающие двух метров, единороги отличались угадываемой мощью рельефно сглаженной мускулатуры и чем-то напоминали сказочных белых коней. Чуть выше глаз, почти параллельно земле, вырастал у каждого длинный белый рог, прямой и тонкий. Гривы их и хвосты рассыпались мелкими кудрями, а опущенные и неестественно для альбиносов черные ресницы бросали пушистые тени на розовые ноздри. Пораженный этой дивной красотой, Нури с трудом перевел дыхание и, чтобы прийти в себя, ни к селу ни к городу заметил, что рог — это не совсем удобно, при пастьбе должен мешать, упираясь в землю. Иванушка успокоил его: нет проблемы, единороги в основном питаются цветками шиповника и медовой сытой, а пьют росу либо млеко от двенадцатого источника, довольно глубокого.

— А сначала было их три! — произнес Иванушка голосом, от которого у Нури пошли мурашки по коже. — Сказка сказок — единорог!

И больше Иванушка ничего путного не сказал, сколько Нури ни добивался. И заторопился по каким-то неотложным делам, будто есть дела важнее, нежели беседа с гостем. Он косноязычно бормотал что-то о великой тайне, о том, что все подробно расскажет Пан, который есть завлаб. А он, Иванушка, он на выходе, и что достанет, тому и рад, вроде как леший семечку. И кто знает, что получится, хочешь сделать добро, а вдруг Василиск выходит. Иначе б с чего Пан кибернетика оттуда звал, сам подумай…

…Нури сделал над собой усилие и вернулся. Старик Ромуальдыч с горестной надеждой щурился на него и молчал, видимо, иссяк.

— И давно у вас сбои? Ну, подобные вот этим, когда система порождает явную нежить?

— Постоянно. Нежить рождается все время, мерзоиды. Но «Кассандра» предупреждает, и мы меняем режим либо мутагены либо корректируем рецептуру исходного бульона. Потом смотрим, что получается, и отбираем наиболее подходящее. И опять-таки «Кассандра» дает внешний вид, а нутряные свойства кто предскажет? Я думаю, не сбой это, а заклинило нас от страха, от неуверенности. Потому геном и рекомбинации — это еще не все. Нужен еще один компонент — психополе создателя, ибо от него зависят душевные качества, гм, продукции. Ну, у нас обычно кто менее занят, тот и подключался, какая разница. Надел шапку и сиди себе, вспоминай хорошее — детство там или первую любовь. А тут вдруг Василиск… Представляете, как это на коллектив подействовало? Я говорю: товарищи, без паники. Зло, говорю, может быть врожденным и нечего думать, что это кто-то из нас виновен. А мне говорят: правильно, врожденным! А кто породил? Мы! Я говорю: хорошо, пусть мы, но давайте исправим воспитанием. И что? Вроде и еды, и заботы в него, гада, было вложено — на семь драконов хватит, а что вышло? Злодей вышел. И мы теперь не только за себя, мы и за вас за всех боимся.

Нури знал, что характер — это и врожденное и благоприобретенное в процессе воспитания. У людей. Но, видимо, особой разницы нет — и у зверей. Нури помнил, что Василиск, смертоносное зло древних сказок, рождается из яйца, снесенного семигодовалым черным петухом в теплую навозную кучу. Это почти невозможное сочетание начальных условий говорило, что и предки наши считали зло по природе своей явлением редким, исключительным. Полагали, что природа ограничила возможности появления зла, но не ограничила добро. А тогда, действительно, откуда же здесь Василиск? Тот самый, о котором скупо, но часто упоминают жители Заколдованного Леса. Иванушка издали показал: вон там его логово, видишь, где деревья посохли, в болоте, нет, сейчас он не вылезет, следим, раны зализывает…

В неоглядном и щедро освещенном зале синтезирующего комплекса было малолюдно. Нури осмотрел знакомые баранки ускорителей, между излучающими головками которых в плоских стеклянных трубках циркулировал мутный первичный бульон — выходной резервуар его и представлял собой тот самый котел, у которого трудился Иванушка. Гнездами торчали шарообразные емкости, в которых совершались непонятные реакции, а за тройной, из медной проволоки сплетенной защитной сеткой над небольшим бассейном вспыхивали трескучие извилистые молнии — и тогда морщилась поверхность зеленого студня в бассейне. В самых неожиданных местах торчали армированные ясенем окуляры. Возле некоторых в позах созерцания застыли добры молодцы в шитых бисером кафтанах. Заведующий лабораторией Пан Перу́нович пояснил, что это вот — стажеры, которые пытаются постичь, а это вот — выводы оптических преобразователей, которые дают приблизительные зрительные аналоги происходящих процессов, пока, а может быть, и в принципе, ненаблюдаемых.

— Обратите внимание: реакторы, в которых мы расщепляем спирали ДНК. Конечно, используем весь генетический фонд Земли. Продукт расщепления — основной ингредиент первичного бульона. Отсюда он, смешиваясь с катализаторами, ускоряющими обмен генетической информацией между различными видами живого, поступает в котлы ГП, главное, чем мы располагаем.

Пан Перунович, бритый, совсем не похожий на прочих жителей Заколдованного Леса, снял с головы золотой обруч и повесил его на палец.

Вдоль стен и на потолке, образуя причудливые переплетения, тянулись разноцветные трубы котлов горизонтального переноса. В этих конструкциях была овеществлена давняя идея: всё живое находится в генетическом родстве, между любыми живыми существами происходит в той или иной форме перенос наследственного материала и это — первый этап и основа эволюции.

— Почти точная копия нашей лаборатории революционной эволюции, — сказал Нури. — Я буду признателен, если вы поясните, как с помощью этой традиционной аппаратуры вам удается получать устойчивые сказочные формы жизни? Только не говорите, что сие тайна великая есть. Про тайну, про нутряное чутье, равным образом о кондовости, о необходимости опроститься я уже много раз слышал. Хотелось бы выяснить наконец, от кого та великая тайна? И почему ее от меня скрывают?

Пан Перунович долго и со смаком смеялся.

— Призывы к кондовости, — заговорил он, — сами по себе безвредны и не более чем отзвук ушедших в прошлое дискуссий между возвращенцами и прогрессистами. Если помните, первые, которых всерьез никто не принимал, звали чуть ли не в пещеры. А вторые — к отказу от напрасной, по их мнению, траты усилий и средств на сбережение естественной природы, поскольку человек неплохо чувствует себя и в окружении искусственном. Да, запакостили природу, ну и что, живем и сыты! Соблазн велик — урвать без отдачи, именно так поступали предыдущие поколения, а каких высот достигли! Опорой на опыт и были сильны прогрессисты… Но человечество уже поумнело. Оно, Нури, стало добрее. А доброта — это и способность к самоограничению. Пришла пора отдавать долги природе, и вы знаете, что центры реставрации множатся не по дням, а по часам на всех материках, и на островах, и на морском дне… Прогрессисты увяли, сейчас от них и следа не осталось, а возвращенцы — они и вам встречались. Да пусть их…

Ну а великая тайна — это то, чего мы никогда не узнаем, поскольку постигнуть все нам не дано. И, конечно же, воспитатель Нури, мы ничего от вас не скрываем, да нам, собственно, скрывать нечего и незачем. Методы наши, как вы уже поняли, те же, что и у вас. В основном это горизонтальный перенос наследственного материала, перебор комбинаций и — наша заслуга — метод вертикального развития зародыша от любой фиксированной нами стадии. Мощнейший, скажу я вам, метод, он нам позволил получить единорогов, Жар-птицу, Дракона и других легендарно-сказочных животных. С программой возится старик Ромуальдыч, но он, в сущности, дилетант. Крутит ее и так и этак… Как генетик я знаю, что действительно новое появляется в результате случайного перебора. Но для этого должна выпасть воистину счастливая случайность, флуктуация на сером фоне равновероятности. А у нас получается не так уж редко, и это ставит меня в тупик. Впрочем, сейчас уже не ставит, сейчас мы больше не работаем…

— Тут я вам помочь бессилен, если вы перестали работать. Я немного разбираюсь в программировании и конструировании вычислительных и моделирующих машин, но и только…

— Вы умеете сочинять сказки — редчайшее качество.

— По совести — это мне дается с трудом.

— Вы воспитатель дошколят, для нас это самое важное.

— Ага, потому, что сам верю в сказку?

— Да. И понимаете ее важность в деле экологического воспитания молодого поколения…

Пан Перунович говорил что-то еще, но Нури его уже не слышал. Он замер, как при встрече с Драконом. Суждение Пана Перуновича было глубоким и нетривиальным: любая сказка — и Нури не нашел исключений — имеет если не экологическую направленность, то всегда экологический подтекст. И само собой разумеется, что воспитатель стремится воспитать доброту как основное качество человека. Доброта же не беспредметна и проявляется в стремлении защитить слабого, сильный сам защитит себя. Но что беззащитней цветка или животного? И Нури подивился глубине предвидения мудрецов, которые сочиняли сказки еще в те времена, когда о нарушении экологического равновесия и речи не было. Но уже тогда Иван-царевич и волку помогал, и медведя не обижал, и для зайца морковки не жалел…

— Я подумаю, — сказал Нури.

— Да, конечно. Я вот тоже все время думаю, почему в условиях информационной скупости природы — ведь знания даются так дорого — геном помнит изначально и хранит в себе потрясающую по объему библиотеку программ, которая отражает весь исторический путь развития организма. Но эти программы не используются… Тогда зачем они?

— Я подумаю, — повторил Нури. — Только сдается мне, что не мнение мое по коренным вопросам генетики интересует вас.

— Вы полагаете?

— Вот именно. Полагаю, что у вас крупные неприятности с Василиском. Мне старик Ромуальдыч намекнул.

— Это так, Нури, это так. Сами на себя беду накликали, но кто мог знать? Мы в своей работе широко используем древние рецепты, иногда с успехом, чаще без. А тут у кого-то в поселке неожиданно закудахтал черный петух семи годов от роду… естественно, мы решили воспользоваться моментом… Технология несложная, мы ее воспроизвели…

Пан Перунович владел и словом и жестом: Нури четко уяснил, как все оно было.

Вот именно, они действовали точно по рецепту. Дождались, пока петух снес яйцо, и закопали его в кучу навоза, находящуюся в стадии брожения и потому теплую внутри. Надо полагать, что последующие мутации возникли как результат действия комплекса факторов: температура, бактериологическая среда вызревания, первоначальная гормональная перестройка в организме петуха.

На двадцать первый день яйцо с треском лопнуло и вылез из него глазастый рогатый змееныш, так в два пальца длиной. Тут же его — в террариум. Солнце там искусственное, песочек, водичка и все, что маленькой змее требуется. Террариум поместили в волновую камеру, никто из создателей на радостях домой не уходит, и все по очереди на себя шапку ЭСУДа надевают, чтобы, значит, на змееныша своим психополем воздействовать. Чтоб ему добрые намерения и ласковый характер привить и тем зло посрамить, а добро восславить!

Однако прошло немного времени, и все как-то попривыкли. Ну, Василиск, он и есть Василиск, славно, конечно, что древние рецепты не обманули, и еще лучше, что сказка лишний раз явью обернулась… Но ажиотаж приутих.

Рассмотрели как-то попристальней, а он уже на полметра вытянулся, рожками шевелит, глаза такие зеленые, с фиолетовым отливом, моргают забавно, капюшончик бородавчатый раздувается. Неотесанный Митяй тогда с шапкой на голове сидел и представлял себе приятное: как это он в лунную ночь вдоль зарослей разрыв-травы из Леса ползком и на той стороне желуди и каштаны все сажает, сажает, и будет там дубово-каштановая роща, и кто придет, тому будет радостно в ней… Хорошее представлялось легко — верный признак, что змеёныш в контакте с донором и воспринимает от него охотно. Глядь, а змееныш на хвосте приподнялся, раскачивается. Любопытно стало лешему, и протянул он руку. Василиск тут же свернулся кольцами на ладони, и ничего, только холодит ладонь, но это уж от него не зависит. Тут убедились, что все в порядке, все ладненько, приласкали змееныша, покормили, он заснул. А творцы хором подумали: это хорошо!

А был день пятый, и все разошлись. Только Неотесанный Митяй еще долго сидел, аж до сумерек. И думал о единорогах, он о них часто думал. Что хорошо бы их много было, и расселить бы по лесам и степям, чтоб не только здесь, а везде. Чтоб каждый мог в яви увидеть, как бежит единорог и дышит, и вздрагивает под ним земля. Увидеть, и тогда уйдут суетные мысли, и люди постигнут чудо и красоту, что всегда рядом… надо только уметь видеть. Неотесанный Митяй часто думал о том, как странно все на свете, как сложен мир — и люди, и звери… что простоты не бывает и мы сами придумываем ее от нежелания или отсутствия привычки мыслить… и лес… и звезды, если на них хоть изредка смотреть, а людям все некогда. А вот, если солнце всходит, вода в озере теряет ночную гулкость, и последняя звезда мерцает на его поверхности, пока день не погасит ее…

— При мне порядок был! — Леший вздрогнул. Он и не заметил, как, широко шагая, вошел возмущенный Кащей. — Я говорю, при мне порядок был, а тут светильники едва тлеют. А может, я тоже работаю по-большому. А?

Кащей совсем не смотрелся здесь, в детской, где стояли в ряд волновые камеры предвоспитания, остекленные подкрашенными кварцевыми пластинами и потому похожие на громадные теплые кристаллы. Возле камер располагались кресла, над которыми свисали шапки ЭСУДа, перестроенные на усиление излучений психополя. Увы, камеры обычно пустовали, демонстрируя числом своим избыток оптимизма у создателей.

Леший мрачно оглядел Кащея: нет, не изменился, бессмертен… ЭСУД среагировал на понижение напряжения в сети и отключился сам. Леший снял шапку, отлепил присоски. Конечно, он, Неотесанный Митяй, коль задержался здесь так поздно, мог бы считаться чем-то вроде дежурного. И мог бы объяснить, что если диспетчер иногда вынужден ограничивать подачу энергии, то это можно понять и оправдать. Но об этом не раз говорилось Кашею, и все без толку. Кащей обладал удивительным свойством: он умел отключаться, когда ему разъясняли то, что он не хотел слышать. Он вроде как бы слушал, но в то же время не слышал. Когда же собеседник, изложив доводы, замолкал, Кащей извлекал из себя ключевую фразу: «Вы меня не убедили». Он никогда не возражал по существу, поскольку для этого требовалось думать. Соглашаться же он не любил, так как полагал, что это роняет его руководящее реноме.

Ключевая фраза действовала ошеломляюще. Как правило, собеседник, обманутый человечьим снаружи обликом Кащея, начинал второй заход — с тем же результатом. Замы выдерживали до пяти попыток и уходили, тряся головами.

— …На покое Кашей сохранил привычки, — продолжал свой рассказ Пан Перунович. — И леший об этом знал. Он молча выслушал упреки и угрозы, причем Кащей не унялся и после того, как дали свет. А потом Кащей стал хвастаться, как он внедрял почасовое планирование научной работы, и тут Неотесанный Митяй сорвался и сказал… поймите правильно, Нури, леший, конечно, грубоват в чем-то, хотя в целом добр и всех приемлет… нет, я не оправдываю его…

— Так все же, что сказал леший? — не выдержал Нури. Пан Перунович вздохнул:

— Леший сказал: заткнись! Так он сказал и ушел. Нури, он думал о красоте, а тут Гигантюк, которому плевать на красоту…

— А я лешего не осуждаю, — сказал Нури. — Доведись мне, я б тоже…

— Я понимаю, — Пан Перунович долго с чувством жал руку Нури. — Я понимаю, это вы так, чтобы меня утешить, а все равно приятно. Вы у нас человек новый, прямо оттуда, и ваше мнение для нас вдвойне дорого. В конце концов, все, что мы здесь делаем, — это ведь для вас. Реальный мир не может без сказки. Он, не побоюсь сильного выражения, без сказки пропадет, и вот тут нам важно знать ваше мнение: то ли мы делаем, получается ли у нас?

— Получается, — заверил Нури. — То, что нужно. Это не только мое мнение, Алешка тоже так думает, он считает, что вы создаете настрой, атмосферу сказки уже самим фактом своего существования. Вашу деятельность высоко оценивает и секция социологов из акселератов ползунковой группы.

— Приятно слышать, расскажу всем. Так, на чем мы остановились? Ах, да, на Василиске…

Случилось это вскоре после конфликта лешего с Кащеем. Надел раз Пан Перунович шапку, подключился, а контакта нет. Змееныш шипит, глазки сузились, поблескивают неприятно. «Может, я не о том думаю», — решил Пан Перунович и стал вспоминать приятное: как они выводили Жар-птицу. Цыпленок был покрыт редким розовым пухом, светился в темноте и обжигал ладони, когда его брали в руки. Не знали, чем кормить, и зря старалась подсадная мачеха-курица, склевывая рядом пшеничные зерна: цыпленок стучал каменным клювиком по зернам, но не брал их. Все впали в траур. С таким трудом вывели, а чего стоило создание термостойкого белка, — о том только Сатон и может рассказать — это он координировал деятельность целого куста НИИ, которым была поручена работа над белком! А что вы думаете — сотворить сказку без привлечения науки… И подох бы цыпленок Жар-птицы, когда б не Иванушка. Как раз у него был день рождения, и заявился он в детскую в новом кафтане. Видит, цыпленок уже на боку лежит, еще, правда, горяченький. Так жалко ему стало… Цыпочка ты моя, говорит Иванушка, и берет цыпленка в руку, кладет на ладонь, а тот один глаз приоткрыл и последним усилием — хоп и склюнул с манжета жемчужину! И вторую!!

— Понимаете, Нури, — разволновался, вспоминая, Пан Перунович, — ведь это взрослая Жар-птица и зерно клюет, и сердоликовую гальку в ручьях находит, а пока она цыпленок, — только мелкий речной жемчуг потребляет. А откуда мы это могли знать, ни в одном источнике не указано… Сижу перед змеенышем, вспоминаю эти прошлые наши заботы-хлопоты. И тут мне подумалось, вы не поверите, Нури… Мне вдруг подумалось: ну и подох бы цыпленок, и черт с ним, возни меньше было бы, а то у всех волдыри на руках от ожогов, тоже мне, забота… Смотрю, а змееныш ощерился, два верхних зубика вперед выступают, а в щелочке между ними капелька такая прозрачная висит. Передернуло меня от отвращения, и злоба в сердце поселилась. Ищу глазами, чем бы змееныша по головке стукнуть, и вижу — у соседней камеры мерный стержень стоит, только не дотянуться мне до него. Сдернул я шапку, только присоски чмокнули, схватил стержень… Держу его и думаю: чего это я так? И страшно мне самого себя стало…

Вы уже поняли, Нури, контакт установился. Только в обратном порядке, не я на него, а Василиск на меня своим психополем влиял. Представьте, какова же сила злобы в маленьком змее была, если он на меня из камеры смог подействовать и такие гнусные мысли во мне пробудить.

Пан Перунович помолчал, успокаиваясь.

— Ну, а дальше? Что ж, дальше все было, как и должно было быть. Всем коллективом думали, а понять не могли, как это так получилось, что добро змее внушали, а зло выросло. Старик Ромуальдыч за ночь перемонтаж сделал, пять шапок подключил, а утром мы объединили усилия: стали вокруг камеры, шапки надели… только ни о чем хорошем не думается, а всякая ерунда в голову лезет, и вроде как слышу я нелестные обо мне мысли лешего, а что Иванушка обо мне думает, того и не высказать… Ну, и я тоже подумал: что там Иванушка — дурачок, он и есть дурачок, что с него спросишь… Леший, он первый понял, снял с себя шапку, оглядел нас исподлобья, вздохнул и ушел. Такие дела… Не одолели мы Василиска, он нас одолел.

Потом, конечно, мы еще пробовали. В одиночку и почему-то тайком друг от друга… Ничего не получилось. Да и к камере приближаться стало трудно, поле злобы вокруг нее, и ничто это поле не экранирует.

И поняли мы, что пустили на землю зло. Не желая того. Но разве это оправдание!

А Василиск, видим, растет, но кто его измерит, он все время свернутый, и камера предвоспитания — воспитали, называется, — ему уже мала. Пришлось строить вольеру, конечно, за территорией поселка. Пока туда камеру с Василиском тащили, все переругались, чуть до драки не дошло. Втащили, отошли подальше, помирились и длинной веревкой, что привязали заранее, открыли крышку… Василиск выполз на зеленую траву, длинный и страшный, как смертный грех. Подполз к сетке, уставился на нас, и мы попятились, охваченные ужасом от нами содеянного. А ведь мы тогда еще не знали, что он растет непрерывно, пока жив… Вольера была открыта сверху, и мы видели, как свалилась туда пролетавшая птица и как Василиск проглотил ее, не дав упасть…

Что нам было делать, как поступить? Убить Василиска? Но кто решится! Мы прекратили работу, Нури. Сейчас это не работа, это мы так, суетимся понемногу. Последним появился тянитолкай, и мы сразу отдали его вам, поскольку разуверились в собственной способности сотворить добро воспитанием, поскольку, как говорит Иванушка, погрязли в грехах и эгоизьме. Через мягкий знак произносит, чтобы обиднее было. И правильно, если мы до того опустились, что друг друга подозревать стали. А разве не погрязли, а Василиск-то откуда?

Мы каждый день смотрели на него издали. Змей наваливался на сетку, она прогибалась, и мы понимали, что ему ничего не стоит прорвать ее. Так и случилось… В одно утро вольера оказалась разрушенной и след тянулся через перелески за озеро к болоту. В озере плавала кверху брюхом отравленная рыба, на берегу мы обнаружили останки птицы Рух, разорванной пополам. Олень — золотые рога, у нас их всего два было, валялся бездыханный. Было у нас Древо райско, гордость Леса: на одном боку цветы расцветают, на другом листы опадают, на третьем плоды созревают, на четвертом сучья подсыхают. На нем Жар-птицы всегда гнезда вили. Так это дерево оказалось словно раскаленной железной полосой опоясано и надломлено — потеря невозместимая! А на зеленом островке посереди болота, где обосновался Василиск, деревья усохли. И всю эту беду Василиск натворил между делом, просто так, ведь животные не были даже съедены, а думать, что они могли напасть на змея, просто глупо…

В Заколдованном Лесу к трагедиям не привыкли. Звери в большинстве питались растительной пищей, а хищники промышляли помалу и без явного злодейства. Так, ежели Серый Волк по случаю задирал овечку, то какую похуже и обязательно перед тем безвыходно в лесу заблудившуюся. А чтобы вот так — р-р-раз и готово! — этого не было, этого себе никто не позволял. И отнюдь не из кротости, а просто сказочные формы жизни едва нарождались, и потому еще на стадии предвоспитания творцы внушали всем необходимость сдерживать до поры природные инстинкты.

Злодеяния, учиненные Василиском, привели население Заколдованного Леса в состояние длительного шока. Мирная жизнь была в одночасье сломана, идиллическое течение ее нарушено. Тоскливое ощущение вины нависло над поселком, животные жались поближе к той рощице, где обитали единороги. Даже Яр-Тур, страху не знающий, вылез из чащобы и пасся в пределах видимости. Звери чувствовали, что если кого опасается Василиск, так это единорогов. И действительно, в свое болото змей полз не по прямой, он далеко обогнул рощу с единорогами. Это было видно по следу: где он полз, там пожухла трава.

— Я видел такой след, — сказал Нури. — Там, за территорией Леса. Возле памятника единорогу.

— Это не памятник, воспитатель Нури…

…В болоте было душно и тихо. Совсем недавно в нем кипела жизнь, орали по ночам лягушки, по краям, где рос камыш и вода была прозрачна, бродили цапли; на островке в кроне сыр-дуба куковала добрая кукушка, что подкидышем росла, хлебнула горя и теперь, всех жалея, любому накуковывала несчетное число лет. Василиск отравил воду, убил цапель, которые не успели улететь, дохнул вверх и спалил кукушку. Болото вскоре стало черным и зловонным, Василиску в нем было уютно.

Он быстро рос, наливаясь силой и злобой, как и положено царю змей Василиску. Змей смутно помнил что-то светлое и теплое, — это было в забытом прошлом, когда не было болота и безлистных деревьев рядом; жило в нем слабое воспоминание о том, как тепло внезапно исчезло и он пробудился в равнодушии и холоде и стал злым — и это сразу стало привычным. Так было, а может, и не было, все едино… Высоко в небе кружился Ворон, он все время там кружился, змей брызнул ядом, не достал… И он пополз через болото туда, где была жизнь, которую можно убить.

— Так было, Нури, Василиск полз к поселку, а Ворон летел над ним и кричал. Мы могли уйти из поселка, в помещении синтезирующего комплекса всем места хватило бы, но нам стало стыдно, и мы остались… Ворон тревожно кричал в вышине, мы его слышали, и Неотесанный Митяй услышал и привел к поселку единорогов. А змей уже выползал из леса, и, казалось, ему не будет конца. Потом он свернулся кольцами и вытянулся вверх, и голова его раскачивалась на уровне вершины старого кедра. Он увидел всех нас и увидел единорогов, что стояли на склоне, заслоняя поселок. И смутились наши души, ибо перед нами было нами порожденное зло — фиолетово-черный Василиск. И было нами порожденное чудо — единороги, в боевых позах, розовые в предзакатных лучах. Картина была неповторима, и этого нельзя забыть… Василиск, видимо, понял, что здесь ему хода нет. Он страшно зашипел и скрылся в зарослях.

Нури слушал и словно видел Василиска, уползающего в сумрак леса от людей и зверей в одиночество, которое никому не может быть желанным. По следу его потом установили, что он долго кружил вокруг поселка, — кусты, в которых он укрывался, засохли — смотрел, как леший доит Драконессу и как возится Иванушка возле котла.

Это было ночью, люди ощущали его тревожное присутствие еще и потому, что все время с места на место переходили единороги, заслоняя собой людей и животных. А когда рассвело, Ворон закричал, что Василиск прополз под завесу и ушел туда:

— В мир-р-р!

Это было самое плохое, что только могло случиться. Кто допустит, чтобы по его вине увеличилось в мире зло порожденное? Кто возьмет такой грех себе на душу? И леший послал вслед змею единорога.

Говорят, это был единственный случай прямого прохода: единорог не проползал вдоль зарослей разрыв-травы, он кинулся напрямик и проломил защиту. Василиск затаился в кроне дуба, видимо, учуял погоню — и Лес дрогнул, и далеко окрест было слышно, как единорог ударил плечом по дубу и сбросил Василиска вниз. Никто этого не видел, только земля была взрыта там, где Василиск бил шипастым хвостом, и была обгоревшей там, куда попадал его страшный яд. Ничто живое не могло устоять перед этим смертоносным ядом, но, когда единорог был еще малышом, леший самолично искупал его в воде, взятой от девяти рек… И он устоял… сколько мог. Нет, сражения никто не видел, но рычание единорога, грохот битвы раздавались за пределами Леса, улетели испуганные птицы, и далеко бежали лесные звери, а в городке ИРП этот грохот воспринимался как отдаленные раскаты грома.

Потом, когда настала тишина, многие видели, как полз в свое болото Василиск, покрытый ранами. Он не прошел.

А единорог остался по ту сторону завесы. Он не упал, он прижался к дереву, цепенея от странной боли и ощущая, как каменеют мышцы и кости. И он, конечно, умер еще до того, как произошло в тканях полное замещение углерода кремнием, ибо именно к такой перестройке клеток приводило глубокое отравление ядом Василиска. Он теперь всегда останется там — памятник добру побеждающему.

Все это произошло десять дней назад и полностью деморализовало коллектив. Сейчас каждому из создателей мерещится, что это он сам виновник зла, что чуткий змей воспринял плохое и темное, утаиваемое каждым от самого себя в недоступных глубинах подсознания. Василиск же затаился безвылазно, и что с ним делать — никто не знает…

— Вернемся к началу, — сказал Нури. — Конкретно, что вы от меня хотите?

Пан Перунович долго не отвечал. Наконец проговорил:

— Я знаю, вы умеете принимать решения…

— Ничего себе, — невежливо сказал пораженный Нури. Он внимательно оглядел Пана Перуновича. Пред ним был муж благостен и добронравен. Из тех, что, ожегшись на молоке, дуют на воду. Белый, как лилия, халат, нет, не халат, хитон! Белые же, хоть и редкие, но волнистые волосы под изящным обручем, глаза серые, внимательные и добрые до невозможности. А в них растерянность, от самого себя скрываемая. Что там темное может быть в его душе, сплошная белизна… Нури крякнул и отвел взор: — Скажите, а может, он уже того, отдал концы? В смысле — подох?

Пан Перунович пожевал губами и непривычно кратко ответил:

— Жив.

Ближе к вечеру, когда солнце еще не село, но длинная зубчатая тень от тына уже дотянулась до огородов, Нури сидел на крылечке и ждал. Говорящий котенок по-хозяйски расположился на колене и так упорно молчал, что Нури стал сомневаться, говорящий ли? В отдалении, в открытых воротах, неподвижно стоял Кащей, опираясь на трость, может быть, любовался закатом. А может, — что Кащею закат, — стоял просто так. Черный его силуэт смотрелся как вертикальное начало собственной горизонтальной тени. От летних кухонь кое-где поднимался синий пахучий дымок — это готовили поздний ужин или вечерний чай любители поесть перед сном: деревня старалась жить так, словно ничего не случилось.

Нури был полон дневных впечатлений и отстраненно думал, что вот заботы жителей Заколдованного Леса уже становятся и его заботами и не вмешиваться он уже не может. Возможно, эта вынужденная пауза в их деятельности — только на пользу; все не было времени оглянуться, подумать. Оказывается, и древние рецепты надо применять с осторожностью… Человек обязан сомневаться и в деле, и в самом себе, здесь это так и есть. Но все хорошо в меру, а чувство меры-то как раз и изменило милейшему Пану Перуновичу, который, как утверждают, в своем деле был богом. Любопытно: раньше каждый был уверен, что коллега-сосед чист душой. Теперь это обстоятельство не то чтобы подчеркивалось, но упоминалось достаточно часто, чтобы обратить на него внимание. Каждый словно старался показать, что в чужой непричастности у него сомнений нет. И действительно, ну какое зло мог внушить Василиску Гасан-игрушечник или Неотесанный Митяй? Вот они, кстати, идут рядком и ладком от дома мастера. Нури пересадил котенка на коврик, поднялся.

— Добрый вечер, мастер. Мир вам, леший.

— И вы здравствуйте…

— Я ждал вас. Я пойду с вами. — Нури не спрашивал разрешения, он просто поставил в известность: пойду.

— Да, конечно, я сразу понял — вы пойдете! — сказал Гасан-игрушечник. Леший промолчал, только поправил холстину, которой была закрыта порядочная по размерам бадья.

При виде лешего Кащей посторонился.

— На болото? — прохрипел он вслед. — Грехи заглаживать? Подождите, Василиск еще вам покажет, уж я-то знаю!

— Чешите грудь! — сказал леший, не оборачиваясь.

До болота путь не близкий, и всю дорогу леший возмущенно бурчал, вроде как себе под нос, но было слышно: откуда такие берутся, как этот Кащей, и как это люди ему позволяют, и где тот чиновник, который первым вывел Кащея на руководящую дорогу? Конечно, если в масштабе всего Леса, то Кащеевы пакости вроде бы невелики с виду — ну там рощу срубил, мастера обидел, дело доброе болтовней подменил; но ведь пакость — она безразмерна…

— А по-моему, — сказал Гасан, — Кащей не ставит целью специально учинить пакость — это было бы слишком примитивно. Он действует в соответствии со своими убеждениями. Он искренне верит, что монумент с призывом важнее рощи, что показуха важнее дела. Он тем и страшен, что искренен.

Леший уверенно перешагивал короткими толстыми ногами с кочки на кочку, держа на отлете бадью. Болото для лешего не было препятствием. Гасан-игрушечник и Нури шли за ним след в след, стараясь не ступать в зловонную жижу.

— От кого вы узнали, что мы выхаживаем Василиска?

— Никто мне этого не говорил, мастер. Я сам прикинул и понял: кто-то должен, иначе бы змей подох. Ну, а кто здесь может кроме вас?

— Многие бы хотели, но не каждый решится — страшно…

Василиск лежал, полукольцом опоясывая бестравный островок, треугольная голова его придавила ствол поверженного дерева. Нури в принципе не верил в порожденное зло и, может быть, поэтому не ощутил того поля злобы, о котором так красочно рассказывал Пан Перунович. Конечно, большая змея, о которой к тому же известно, что она ядовитая, вызывает к себе неприязненное отношение, но как может зло быть врожденным и беспричинным?.. Не поднимая головы, змей слабо цвиркнул ядом, промахнулся и прикрыл мутные глаза. Выступающая из болота часть туловища была обклеена большими заплатами пластыря, и они ярко выделялись на темной грязной чешуе. Неотесанный Митяй зашел слева и неуловимо быстрым движением оседлал Василиска. Он ухватил змея за ороговевший край капюшона и резким движением приподнял его голову. Раскрылась огромная пасть, беспорядочно утыканная вывернутыми вперед клиновидными зубами.

— Давайте!

Нури подтащил неподъемную бадью с драконьим молоком, а Гасан-игрушечник, отбросив холстину, стал лить его ковш за ковшом в черно-розовую пасть, стараясь не коснуться зубов, скользких от яда.

— Все сразу! — натужно выдохнул леший. — Трудно держать…

Нури и Гасан вдвоем подняли и опрокинули в пасть бадью, молоко, как в воронку, втянулось в горло. А потом, взявшись за концы, они длинной жердью прижали нижнюю челюсть змея к земле и, когда леший слез с него, быстро отбежали в стороны.

— Он уже почти здоров, — сказал леший, когда они пробирались по болоту обратно. — Очухался, гад.

Василиск лежал недвижим и не пытался даже плюнуть вслед. Драконье молоко действовало как панацея, нейтрализуя не только болотный, разъедающий раны яд, но и яд собственный. Тот, от которого каменеют.

Нури жил в Заколдованном Лесу уже вторую неделю. Время пролетело незаметно, как в старости, хотя до нее Нури было еще далеко. Он часто бывал в лабораториях, постигая популярные азы биотворчества. Кроме котлов ГП использовали здесь весь набор известных методов воздействия на наследственное вещество. И странно было видеть на экранах «Кассандры» поразительную птицу, которую можно было бы получить способом вертикального развития эмбриона кошки. Конечно, от дальнейшей работы над такой птицей приходилось отказываться, чтобы не порождать чудовищ неожиданных и на Земле никому не нужных. А хотелось, неудержимо хотелось! Это самое трудное в работе творца — подавленное желание, вынужденная необходимость переступить через себя и отказаться от возможного, признав его ненужным. Как знакомо было это кибернетику Нури…

Он сдружился с лешим и часто сопровождал его в лесу и в поле. Неотесанный Митяй больше молчал, бродил, смотрел за порядком, устранял непорядок, часто присаживался на корточки, ковырял железным пальцем землю и закапывал семечко. Сбегав к ручью, он приносил в жмене воду, поливал место посадки, и, как заметил Нури, не было случая, чтобы семя не дало ростка.

Гром с той, первой, ночи больше не появлялся, видимо, ушел домой к хозяину. Нури понимал его и не обижался.

Леший учил Нури понимать жизнь растений, учил хозяйствовать в лесу, и эта наука никогда не надоедала, и пришло время, когда Нури сам почувствовал: вот здесь надо посадить барбарисовый куст — и не семечком, ростком. И это знание пришло к нему как бы само по себе. Выслушав Нури, леший довольно хмыкнул, брови его полезли на лоб, и показались густо-синие глазки, маленькие и сумасшедше веселые.

Когда лешему попадалась добрая коряга, он относил ее Гасану-игрушечнику, и они с мастером подолгу разглядывали ее и молчали, и им было хорошо от взаимопонимания и от того, что коряга такая красивая.

Иногда по просьбе Пана Перуновича, который заботился о повышении кругозора своих сотрудников, Нури читал лекции в гулком помещении синтезирующего комплекса. Поскольку никто по-настоящему не работал, а все чего-то ждали, каких-то перемен, то приходило довольно много народа. Принципы построения математических моделей живого, едва только прорисовывающиеся в воображении генетиков-программистов, почему-то мало интересовали слушателей. Но все оживлялись, когда Нури рассказывал о своем личном опыте воспитателя, о приемах воспитания у детей доброты и уважения к живому, к природе, которую так бездумно топтали и растрачивали предки.

— Эх, если бы только предки… — проговорил на одной из лекций Иванушка. — Мы вот тут раз спросили: товарищ Гигантюк, вы о чем думали, когда рощу под монумент сводили? Ответил, что мы не понимаем задачи момента. Заметьте, момента, а не времени. Потом выяснилось, что это он больших ревизоров ждал и хотел показать достижения по-крупному. Что поразительно, он действительно уверен: чем крупнее монумент, тем большими покажутся достижения…

— Вы к чему это?

— А к тому, что по моему, Иванушкиному, разумению, беды природы лишь на одну десятую объясняются потребностями человечества, а на девять десятых — глупостью маленьких людей, попавших на большие посты.

— А спешка? А корысть?

— В общении с природой спешка и корысть суть та же глупость.

Эти рассуждения показались Нури не лишенными интереса, но с другой стороны… Нури не спросил, где был принципиальный Иванушка, когда руководящий Кащей рощу срубал. Распределяя причины по процентам, Иванушка как-то забыл собственное нежелание вмешиваться. Здесь, в Заколдованном Лесу, обитали люди порядочные, тихие, любили совершать добрые поступки и ожидали, что их обязательно должны совершать и все другие. Это так удобно… для себя. Но что все же делать с Василиском, он вон уже созревает для новых злодейств, а решение-то принимать кому? Не Пану же Перуновичу, благостному и эрудированному до невозможности.

Гасан-игрушечник и Неотесанный Митяй — вечная загадка человеческой психики! — выходили Василиска. А могли бы не пойти на болото, страшно ведь, кто бы осудил. И сдох бы Василиск, и всем радость… разве не мог им Пан Перунович помешать? Мог бы. Не стал. Устранился?.. А может, ерунда — эти рассуждения о психологии и скрытых мотивах, просто леший и Гасан-игрушечник не могли по-другому? В конце концов, все доброе человек делает по внутренней потребности, и нет ничего подлее, чем ожидание благодарности за добрые дела… Так думал воспитатель Нури.

Василиск сменил кожу. В отличие от людей змеи регулярно меняют кожу. Прежнее одеяние, зловонное и рваное, в шрамах и пятнах пластырей, отшелушивалось от тела, и настал день, когда Василиск выполз из него в новой шкуре с блестящей чешуей, невредимой и удобной. Болотная грязь не приставала к ней. Ощущение новизны требовало действий и пробудило любопытство. Василиск тронул носом окаменевшее тело кукушки, глянул в небо. В вышине по-прежнему кружил Ворон. Пусть кружит, не мешает… А кукушку не вернешь… Шевельнулось воспоминание о прошедшей муке и исчезло. Страдание быстро забывается.

Царь змей пополз из болота к свету. В углах губ его скапливался яд, но пасть была закрыта, и он не стал брызгать ядом в пролетавшую мимо птаху. Звери разбегались перед ним, и тревожно кричал Ворон. В стороне, задевая когтистыми лапами за верхушки дерев, пролетел дракон и тяжело приземлился за дальней рощей. Змей двинулся в обход озера, а в это время по привычному маршруту совершал предобеденную прогулку Павел Павлович Гигантюк. На него и выполз Василиск…

— Итак, товарищи, позвольте подытожить. В природе встречаются два вида зла. Первое — это зло изначальное. Я бы его определил как зло, сидящее внутри нас: зависть, корыстолюбие, лживость, приспособленчество, трусость. Задачей воспитания является борьба с этими видами зла. Вы согласны со мной, воспитатель Нури?

Пан Перунович промокнул вспотевшее чело и светло оглядел присутствующих. Семинар на тему: «Что есть зло и как с ним бороться» собрал обширную аудиторию: все хотели бороться со злом, но не знали — как. Ораторы, обращаясь почему-то в основном к Нури, предлагали различные рецепты искоренения, включая непротивление злу насилием, подставление правой щеки, пассивный протест, общественное осуждение, бойкот и так далее вплоть до рылобития. Впрочем, большинство выступивших рылобитие как метод борьбы со злом признали неприемлемым, поскольку оно, будучи злом само по себе, только увеличит сумму зла на земле. Нури слушал дебаты с любопытством: в его практике воспитателя дошкольников ему как-то не приходила в голову необходимость классификации видов зла и борьбы с ним.

— Так вы согласны, Нури? — повторил Пан Перунович.

— Продолжайте, прошу вас.

— Так вот… А второе — это зло порожденное. Нами порожденное. Причиной ему — наша неспособность или нежелание предвидеть результаты своих поступков. Пример — Василиск! И вот вопрос: какое из зол больше?

Пан Перунович сделал паузу, поскольку подошел леший с бадьей. Он нес драконье молоко, разведенное водой, из семи источников взятой.

— Фифти-фифти! — сказал Неотесанный Митяй, обходя стол, за которым сидели под раскидистым платаном участники семинара. Он каждому наливал в протянутую кружку. Потом леший уселся у дальнего конца стола на свободном месте, подпер нестриженую голову могучими кулаками и стал слушать.

— Позвольте, я отвечу на вопрос.

— Пожалуйста, — Пан Перунович пожал плечами. — Сейчас Иванушка скажет то, что он хочет сказать.

— И скажу. Зло изначальное опаснее всего. Кстати, если о зле порожденном, — я принимаю классификацию уважаемого Пана Перуновича, — в сказках почти ничего не говорится, то зло изначальное постоянно присутствует в фольклоре. Я ни на что не намекаю, но воплощено оно в Кащее Бессмертном. Напомню, что смерть его находится на острове, неизвестно где расположенном, в сундуке, что зарыт под дубом на большой глубине, а в том сундуке утка, которая должна снести яйцо. В этом-то яйце иголка, а в кончике ее смерть Кащеева. Заметьте, добрый молодец не сам на остров попадает, ему помогают медведь, серый волк, яблонька-золотые яблоки. А когда он сундук выкопал и открыл, утка вылетела, и в вышине ее ясный сокол закогтил. Но утка успела яйцо в сине море уронить, и если бы не щука, то неизвестно, что и было бы. Щука яйцо подхватила и добру молодцу отдала в белы руки. Дальше понятно: яйцо расколотил, иголку сломал — и Кащей скончался в конвульсиях. А вывод, товарищи? Тут, товарищи, три вывода можно сделать. Первый — со злом в одиночку бороться бесполезно, надо всем миром и с обязательным привлечением сил природы, кои и во флоре, и в фауне заключены. Второй вывод: чем меньше этой самой флоры и фауны на Земле остается, тем у нас меньше шансов победить зло изначальное. Таков, товарищи, скрытый, а для меня очевидный смысл. И третий вывод: потому зло изначальное и воплощено в Кащее Бессмертном, что победить его нам с вами не дано.

— Такие вот дела, — горестно сказал Неотесанный Митяй. — И чешите грудь. И сливайте воду!

— То есть как? — услышав такое, Нури не мог не вмешаться. — Как это не дано?

— А вот так! Не можем — и весь тут сказ.

— Э нет, товарищи, давайте разберемся. Иванушка тут много чего наговорил… первые два вывода у меня не вызывают сомнения, но третий… Мой опыт показывает, что этот ползучий пессимизм неоправдан. Непобедимо в принципе? Я знаю: единственный способ борьбы с ним — воспитание доброты. Это и должно быть третьим выводом из той сказки, суть которой вы, Ваня, хоть и тезисно, но достаточно полно изложили. Ибо если бы добрый молодец не был добрым, то ни яблонька, ни серый волк, ни, простите, щука помогать ему не стали бы. Такой вот вывод.

— Вот видишь, а ты — не дано, не дано! — Леший встал из-за стола. — Я, однако, пойду погляжу. Ворон кричит.

Прислушались и различили необычную вокруг тишину и крик Ворона вдали.

— Ну вот, — Пан Перунович светло поглядел на Гасана-игрушечника. — Вылечили, значит, на свою голову, трудности себе создали, сейчас их преодолевать будем. Или как?

— Болел — лечили! — Гасан-игрушечник не опустил глаз, усы его остро топорщились.

Ворон приближался, и леший первым уловил в его крике что-то новое.

— Р-р-радуйтесь! — Ворон спикировал вниз и кружил над платаном. — Цар-р-рь помер-р-р!

Василиск был неправдоподобно огромен, его неподвижные глаза были наполовину затянуты пленкой, ороговевший капюшон, обрамляющий шею, поник, с зубов оскаленной пасти стекал яд, образуя прозрачную лужицу, над которой дрожало небольшое синеватое марево. Большая часть его тела скрывалась в орешнике, густо растущем по периметру поляны. На змее, как на огромном бревне, сидел Кащей — ноги его не доставали до земли — и ковырял тростью опавшие листья. В очках его отражались звери, стоящие вокруг. Большие, как Яр-Тур, и маленькие, как Белка-певунья. Притихшие, они смотрели на поверженного Василиска и на спокойного Кащея.

— Он долго мучился? — шепотом спросил Гасан-игрушечник.

А люди и звери все подходили, и замедляли шаги, и останавливались рядом вперемешку. И молчали.

— Скажите, Гигантюк, вы что, снимали очки? — Нури затаил дыхание, ожидая ответа.

Гигантюк медленно и страшно улыбнулся, лучше бы он не улыбался.

— Снял, конечно. Кто запретит?

Нури повернулся к Гасану:

— Он не мучился, мастер. Он скончался мгновенно.

— А вы проницательны, бывший кибернетик Нури! Почему мне никто не говорит спасибо? Или не я избавил вас от необходимости самим принимать решение? Мучительной для вас необходимости.

Гигантюк слез со змея и, не опираясь на трость, уверенно пошел к поселку. Перед ним расступились.

— Что вы имели в виду, Нури? — спросил Пан Перунович. — Я не понял. Почему — мгновенно?

— Кащей понял… У Гигантюка страшная болезнь, именуемая равнодушием. Рак души. Вы как-то забыли упомянуть о равнодушии, когда говорили о зле изначальном… И не спрашивайте меня, почему мы, общаясь с Кащеем, ничего не чувствуем. Чувствуем, но не хотим замечать зла равнодушия, поскольку в малых дозах сами заражены им. Попривыкли, принюхались. И потом, он скрывает от нас свою душу, а с виду кажется человеком. Василиску же он явился таким, каков есть. Мне жаль змея, Пан Перунович. Он заглянул в пустые глаза Кащея и сдох от ужаса!

Все молчали, потрясенные случившимся и словами Нури.

— Но разве Василиск не есть зло, порожденное нами? — прошептал Пан Перунович.

— Э, бросьте. Подумав, вы и сами могли бы догадаться, что в процесс предвоспитания вмешался Гигантюк. Полагаю, это было, когда он поскандалил с Неотесанным Митяем и тот ушел. Взбудораженный и злой, Гигантюк надел шлем ЭСУДа, оставленный лешим. Энергия, вы мне сами говорили, уже была подана. Ну вот, Кащей и сломал психику маленького змея, внушив ему склонность к злодеяниям, на которые сам не решается, ограниченный нормами человеческого общежития.

Нури не хотели отпускать, его уговаривали остаться здесь, в Заколдованном Лесу, навсегда. Неотесанный Митяй говорил, что года через три из него получился бы неплохой леший, поскольку Нури бесстрашен и добр, а все остальное — дело практики. Пан Перунович был покорен умением Нури сочинять сказки. «С чего вы взяли?» — «А нам Алешка рассказывал, и вообще, нам нужен постоянный консультант в ранге воспитателя дошколят, дабы верно оценивать содеянное и давать общее направление. Главное же, требуется человек, умеющий принимать правильные решения. Умеете, умеете, сразу видно, да и Сатон вас не зря направил к нам… А вы как думаете, Сатон — он такой! Мы здесь замкнулись внутри себя, и связи с реальностью у нас ослабли, а что за сказка без связи, вы встряхнули нас…»

Иванушка иногда доверял Нури поварешку и утверждал, что через пару лет из Нури получился бы грамотный черпальщик. Гасан-игрушечник, не подозревая, что хобби Нури была механофауна, поражался его чутью и умению увидеть в произвольно взятой коряге то единственное, что в ней заключено: «Вы умеете держать инструмент, через пять лет я сделаю из вас игрушечника».

Все эти перспективы были заманчивы, и, если бы кибернетик Нури не стал воспитателем, он пошел бы в лешие, подменял бы ночами Иванушку и вырезал игрушки. Но он был на самой важной работе и, сожалея, отказался от предложений.

— Ладно, что тут поделаешь, — вздохнул Пан Перунович. — Но вам придется подождать, коллектив готовит для вас подарок. Мы не можем отпустить вас просто так.

— Подарок? — Нури задумался. — А хороший?

— Такой хороший, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Нури догадывался, что это будет за подарок, ибо к Гасану-игрушечнику прибегали на консультацию и старик Ромуальдыч, и сам Пан Перунович, и многие другие. Они вертели, так и сяк рассматривали того деревянного зверя, которого мастер показал Нури в день знакомства. Ромуальдыч терзал вопросами «Кассандру», Пан Перунович со своими добры-молодцами погрузился в глубины генетики и эстетики — в Заколдованном Лесу эти дисциплины оказались тесно связанными.

Нури не умел сидеть сложа руки и, трепетно ожидая подарка, взялся переделать все наличные шапки ЭСУДа. Он вводил в схему блок защиты, автоматически отключающий поле при попытке передачи в камеры предвоспитания злых намерений, — запоздалая страховка от Кащея. Дело это было многотрудным, поскольку проверить, сработает ли блок, оказалось невозможным. У всех обнаружились только добрые намерения, а к Гигантюку, естественно, никто обращаться не захотел. Так что пришлось Нури полагаться на интуицию и свой богатый опыт наладчика кибернетических устройств.

…И настала ночь, теплая и сиренево-светлая. Нури. Иванушка, Неотесанный Митяй и Гасан-игрушечник сидели вокруг котла на помосте, смотрели на огонь и — ковшик ходил по кругу — пили драконье молоко. Немного грустные в предчувствии расставания, вели негромкую дружескую беседу обо всем — о жизни, о сказках, о том, что вот Драконыш растет общительным, что скоро, видимо, появится маленький единорог — естественным, так сказать, путем — и что, может быть, стоит познакомить золотого коня из ИРП с единорогами, есть в них что-то родственное. А возможно, кони — это мутанты единорогов?

Нури ощутил за спиной чье-то присутствие, протянул руку и погладил пса. Гром подошел неслышно и ждал, когда на него обратят внимание.

— Ну что, видимо, мне пора?

— Пора, — сказал пес. — Я пришел за тобой.

— Вы же сами не захотели остаться, — Пан Перунович пришел вовремя, и Нури подумал, что все уже приготовились и вот даже Грома вызвали к ночи, когда можно пройти сквозь защитное поле. В руках Пан Перунович держал лукошко, закрытое попонкой. Все посмотрели на лукошко и поднялись. — Тут для вас подарок. В дополнение к тянитолкаю, чтоб не рос увальнем и не терял алертности.

И сразу леший негромко засвистел, загукал странно, и на яблоню опустилась Жар-птица, и стало светло. А леший взял лукошко, поднес его Нури и убрал попонку. В лукошке на мягкой подстилке лежал и сонно щурился на Нури щенок рычикусая.

 

АЛЕКСАНДР ЧУМАНОВ

Рассказы

 

Вечная бабушка

Был первый по-настоящему теплый весенний день. Термометр показал плюс двадцать. Асфальт окончательно просох, и население города в полном составе вылезло на улицы. На захламленном пустыре дети шумно играли в войну, на тротуарах прыгали через скакалки, чертили классики. В учреждениях царила весенняя лень, всюду слышались разговоры о погоде, недалеких теперь отпусках.

В обеденный перерыв я вышел посидеть на скамейке. В воздухе явственно пахло ожившими тополями. Я закурил и развернул «Литературку» на последней странице.

— Милок, у тебя тут свободно? — послышался скрипучий голос.

— Садитесь, — не глядя и не поднимая головы, ответил я.

Кто-то неслышно опустился на лавочку, протяжно вздохнул. Я повернул голову. Рядом сидела маленькая старушонка в плюшевом шушуне и бурых, ни разу не чищенных кирзовых сапогах с задравшимися носами. За плечами у нее висел тощий грязный рюкзак. Старушка стянула с головы выцветший суконный платок и вытерла пот с морщинистого лба. И повернулась ко мне, беспечно и широко улыбаясь беззубым ртом. Один глаз у старухи был закрыт бельмом, редкая седая щетина пробивалась на подбородке, дряблая кожа на лице была со следами оспы.

Старость не красит, это известно. Однако большинство женщин старость как-то уравнивает. Красавицы увядают, блекнут, а некрасивые в молодости женщины становятся обыкновенными симпатичными старушками.

«Какой же была эта бабушка в молодости?» — невольно подумалось мне.

— Ты здешний, милок? — спросила старуха.

— Тутошний! — не очень вежливо ответил я.

— А я вот из деревни. Сельская, значит, — словоохотливо заговорила бабушка. — Вот приехала, добрые люди присоветовали устраиваться в приют для престарелых. А меня и не берут. Справки всякие, говорят, надо. А мне их и взять-то негде, зря только ноги исходила по вашему городу. Всего и документов-то у меня…

Старушка достала из-за пазухи маленький узелок, с трудом развязала его кривыми желтыми ногтями, достала какую-то замызганную, сильно потертую на сгибах бумажку и протянула мне.

Это была допотопная метрика, из которой следовало, что «селянка Ефросинья Кащеева» родилась в такой-то волости, такого-то уезда, такой-то губернии «в 1818 году от рождества Христова…»

— Что это, бабушка?

— Дак метрика моя, как что? — удивилась старуха.

— Ну и сколько же тебе лет в таком случае? — не сомневаясь, что бумага липовая, спросил я.

— А сколь написано, столь, значит, и есть, грамотные люди писали, поди-ка! Много мне лет, милок, — проворчала старуха.

— Так кто же ты, бабушка?

— По специальности, что ли? — переспросила она. — Дак ведьма я. Маленько колдую, привораживаю, кости правлю. Детей вот еще нянчить могу. Тебе случайно нянька не требуется, а?

В раскрытые окна донесся длинный дребезжащий звонок, означавший конец перерыва. Я вскочил со скамейки, торопливо засовывая газету в карман.

— Не требуется, бабушка, спасибо! — крикнул я и побежал через дорогу.

— А может, знакомым кому?.. — с надеждой послышалось вслед.

После обеда работы прибавилось, и только к концу дня без перекуров удалось ее закончить.

Шумная, веселая толпа сослуживцев вынесла меня на улицу. Дойдя до угла, я посмотрел на часы. Торопиться было некуда. И вдруг, вспомнив странную старуху, я остановился и оглянулся. Она сидела на прежнем месте, разувшись. Ее платок был расстелен рядом на лавочке, на платке лежала какая-то небогатая еда.

— А, милок, — обрадовалась старушка, — хорошо, что не забыл про меня. А я вот спросить хотела. Мне бы на вокзал, а то ночь скоро. Там и заночую. Не проводишь?

— Пошли ко мне, бабушка, — предложил я, сам удивляясь собственной доброте.

И старуха согласилась.

— Вот и хорошо, вот и хорошо! — приговаривала она, семеня рядом и заглядывая мне в глаза. — А я тебя не стесню. Бросишь мне какой-нито половичок в углу, да и ладно. А хозяйка у тебя сердитая? — испуганно остановилась старуха.

— Да один я, бабушка, — успокоил я ее.

Моя холостяцкая квартира старухе понравилась. Несмотря на уговоры, сапоги она оставила на лестничной площадке. Ходила по комнатам, шурша толстыми носками, щупала шторы на окнах, осторожно поглаживала телевизор, цокая языком. С удовольствием поела мой немудреный супчик, выпила четыре стакана чаю, раскраснелась.

— Раньше-то нас, милок, много было. На кострах жгли, собаками травили ведьмов. А какой от нас вред, никто толком не знал, — рассказывала бабушка свое житье. — Мне вот еще в молодости в глаз камнем угодили за то, что в церкву зашла. А про замуж и говорить нечего.

Голос старухи звучал монотонно, заученно, и я подумал, что, может быть, она никакая и не сумасшедшая, а просто очень старая, поверившая неизвестно как попавшей к ней бумажке, выдумавшая про себя всякие небылицы, которые со временем стали казаться ей правдой.

— Так что одна я на этом свете, милок, совсем одна. Если в приют не примут, дак прямо и не знаю, что делать, — закончила старушка свою повесть.

— Бабушка, а покажи какое-нибудь чудо, — не подумав, ляпнул я.

Мне стало стыдно за бестактность, но старуха не обиделась.

— Чудо ему подавай! — незлобиво проворчала она. — А я не бог, чтобы чудеса делать, я ведьма. Вот сколдовать что-нибудь могу… — Вытянув вперед костлявые, жилистые руки, она раздельно произнесла какую-то абракадабру.

И массивный сервант плавно отделился от пола и медленно поднялся к потолку. Какие-то мгновения он повисел неподвижно, а потом так же медленно опустился на место. И ни одна посудина не звякнула.

Если бы человеческие волосы и в самом деле имели способность вставать дыбом, они бы встали непременно.

— Как ты это делаешь? — выдавилось из меня наконец.

— Учиться надо, — наставительно сказала бабушка, — всему надо учиться. Однако больше не проси, нельзя нам без надобности нарушать пространственно-временную структуру и классические законы гравитации.

Утром я попросил старуху погостить несколько дней у меня, зная, что ей некуда податься. Она согласилась. Она внесла в мой дом тот уют, который могут внести только старые люди и дети и которого мне, как оказалось, очень не хватало…

— Жениться надо, — каждый вечер приставала ко мне бабушка, и я решился наконец показать ей Ирину.

Мы чинно сидели втроем за столом, разговор клеился плохо. Тогда бабушка принесла из прихожей свой рюкзак, долго копалась в нем, бормоча под нос, и вытащила яркий сверток, в котором оказался джинсовый костюм, о каком Ирина давно мечтала.

— Это тебе, — сказала старуха, застеснявшись.

Со словами «не надо!», «это же безумно дорого!» Ирина приняла подарок. И я понял, что ради меня старуха еще раз нарушила пространственно-временную структуру или что-нибудь в этом роде.

Под каким-то предлогом бабушка зазвала меня на кухню и подала рюмку, в которой была налита темная жидкость.

— Что это? — довольно громко спросил я.

Она замахала руками, зашикала. В рюмке было приворотное зелье, которое я незаметно, чтобы не обидеть старуху, вылил в раковину.

Скоро мы с Ириной поженились. Старуха осталась с нами навсегда, хотя, возможно, кому-то это покажется неправдоподобным. Размышляя по этому поводу, я думаю, что, вероятно, старушка нас всех попросту околдовала. Но, размышляя так, я не вижу ничего плохого в том, что мы теперь заколдованные.

Мы обменяли две наши квартиры на одну, и теперь у бабушки своя маленькая комната. У нас растут дети, которых она пестует. Время от времени у детей появляются слишком дорогие подарки, и тогда я ругаюсь. Бабушка виновато моргает, молчит, поджав губы. И продолжает нарушать классические законы.

Иногда дети становятся непослушными.

— Порчу напуш-ш-шу! — кричит тогда старуха, забывшись.

Дети хохочут, и мне приходится символически браться за ремень.

Дети взрослеют, мы стареем. А наша бабушка все такая же. Она любит посидеть у подъезда со своими товарками. Иногда я замечаю, что подруги у нее со временем меняются, одни умирают, а другие приходят на смену.

Когда-нибудь уйдем и мы. У наших внуков появятся внуки, которых будет нянчить, учить уму-разуму наша бабушка. И, думая так, я спокоен за своих далеких, еще не появившихся на свет потомков.

 

Вызывают на связь

— Ваш ребенок родился с серьезными отклонениями, — сказала ей акушерка, пряча глаза, — вы имеете право оставить его у нас. Мы определим его в соответствующий интернат.

…Когда человек, говоривший ей много хороших слов, внезапно перестал приходить, когда стало совершенно ясно, что ждать его бессмысленно, избавиться от грядущего ребенка законными средствами было уже невозможно. Но зато не было недостатка в дружеских советах.

Не думая о себе, она выполняла все советы без исключения: глотала, пила, ела какую-то гадость. Однако зародившаяся новая жизнь оказалась настырной и живучей…

— Ребенок мой, и я заберу его, каким бы он ни был, — ответила она врачам, еще не понимая до конца, что ее ожидает. А когда ей принесли нечто орущее, с головой завернутое в пеленки, было уже поздно. Несмотря ни на что, она была человеком слова и в этом смысле могла дать фору многим мужчинам.

У рожденного ею младенца было перекошенное лицо, вывернутые конечности, непропорциональное туловище и множество невидимых внутренних пороков.

С трудом сдерживая ужас и отвращение, она накормила младенца и окончательно почувствовала себя матерью.

Она принесла ребенка домой, и жизнь потекла своим чередом.

Одна за другой шли соседки взглянуть на новорожденного. Конечно, они уже обо всем знали, однако любопытство пересиливало страх.

— Смотрите, что ж, не думаю, что вы сможете его сглазить, если даже захотите, — говорила женщина.

Она отбрасывала занавеску, прикрывавшую кроватку, и любопытные соседки невольно вздрагивали.

А ребенок между тем рос на глазах. Через месяц он вполне отчетливо выговорил: «Ма-ма…» Мать назвала его Костиком. Она с трудом выбрала это имя, тщательно перебрав в памяти имена всех дальних и близких родственников, знакомых и малознакомых. Константинов и Константиновичей среди них, слава богу, не было.

— Мама, — сказал Костик, — нас уже несколько веков подряд вызывают на связь люди Кассиопеи. Неужто ты не слышишь?

И только великое самообладание помогло женщине не помутиться рассудком.

— Как же, слышу, сынок, — ответила она, — ты спи, скорее вырастешь, тогда и ответим всем, кто нас вызывает.

Скоро Костик начал ходить. Перед тем как сделать шаг, тело малыша начинало судорожно колебаться, какие-то мышцы, которых у нормальных людей вообще нет, двигались и вибрировали под кожей, а ноги совершали бесовскую пляску на месте, пока наконец одна из них не прыгала вперед.

Но как бы то ни было, ребенок научился таким образом передвигаться довольно быстро, научился не терять ориентации и совсем не падать.

— А на Кассиопее сейчас цветут уличные фонари, — сказал Костик матери однажды, — и все кассиопейцы покрываются разноцветными леденцами. Мама, ты хочешь, чтобы я тоже покрылся леденцами?

— Я хочу жить, как все люди, — ответила мать, думая о своем.

Она, между прочим, только об этом и думала, как будто самое главное в жизни — это родиться, как все, жить, как все, умереть, как все. Женщина даже пыталась что-то делать для того, чтобы осуществить свои планы. Один раз, например, к ней в гости пришел веселый и энергичный мужчина сравнительно приятной наружности. Малышу было приказано в тот вечер сидеть в маленькой комнате за занавеской тише воды, ниже травы. Мать знала, что ее ребенок обладает редкой способностью часами оставаться неподвижным, и не беспокоилась.

Главной деталью одежды мужчины был серый двубортный пиджак с авторучками навыпуск. Умному человеку, а мать Костика таковым человеком и была, только эти три блестящие ручки могли сказать много. Но женщина, если она захочет замуж, частенько глупеет. Так было и в этот раз.

Они пили чай, непринужденно болтали, и было ясно, что квартира мужчину устраивает и с пропиской он тянуть не станет.

— На Кассиопее очень плотная атмосфера, и для того, чтобы быстрее передвигаться, некоторые кассиопейцы покрываются рыбьим жиром. В народе таких называют проходимцами, — донеслось неожиданно, и некто ужасный вылез из-за занавески.

— А-а-а-а! — тонко закричал мужчина с авторучками навыпуск и кинулся к двери.

— Мама, ты не огорчайся, я все знаю про него, он ничем не лучше моего папы, — сказал Костик, успокаивая рыдающую мать.

Но та только отмахнулась и запричитала с новым приливом отчаяния.

— Горе мое, наказание мое! — так называла она ребенка сквозь слезы. И ребенок понимал, что у него редкой доброты мама.

Шло время. Дождь за окном сменялся снегом.

— Мама, а хочешь, я сделаю так, чтобы дождь перестал и выглянуло солнце? — спрашивал Костик.

Дождь переставал, и в окно заглядывало солнце. А мать молчала.

— Мама, а хочешь, я сделаю так, чтобы снег перестал и началась весна? — спрашивал Костик.

Снег переставал, и начиналась весна. А мать молчала. Ну, что ж, спасибо ей и на этом.

— Мама, а хочешь, мы отправимся с тобой на Кассиопею, там сейчас молочные реки выходят из кисельных берегов. Все кассиопейцы точь-в-точь похожи на меня, и ты будешь среди нас самой-самой красивой. Хочешь, мама? — спрашивал малыш.

— Нет, я хочу жить, как все люди, — отвечала мать, продолжая думать о своем. Ну что тут будешь делать!

Малыш разглядывал тайком старую материну фотографию, где мать была снята еще беззаботной и, надо признать, довольно безответственной девушкой, и в его шишковатой голове бродили никем никогда не узнанные мысли.

— Мама, а что надо сделать, чтобы ты стала жить, как все люди? — спросил ребенок как-то.

Очевидно, это был тот редкий момент, когда она не думала о своем. Но подумать, что сказать, мать не успела.

— Ох, если б можно было все повернуть назад! — вырвалось у нее сокровенное.

— Я помогу тебе, — сказал малыш тихо и твердо. Но мать уже не слышала этих слов.

И все повернулось назад.

Малыш разучился говорить и ходить, он беззаботно гукал и пускал пузыри, лежа в кроватке. Напрасно мать рыдала над ним и умоляла оставить все, как есть. Костик стал маленьким и уже не понимал, что от него требуется.

И в одно прекрасное утро женщина проснулась и почувствовала, что начинаются схватки. Кроватка была пуста, полиэтиленовый пакет с новеньким детским приданым лежал на столе.

Женщина попросила соседку вызвать «скорую помощь».

— …Ваш ребенок родился с серьезными отклонениями, и вы не должны так убиваться, что он умер, — сказала ей акушерка через несколько часов.

Но женщина была безутешной.

И все-таки спустя некоторое время она нашла свое счастье. Ей попался самостоятельный, непьющий мужчина, который простил все ошибки молодости. Память о первенце, как ни старалась женщина ее сохранить, постепенно поблекла, словно была навеяна тяжелым сном, а не чем-то реальным.

Лишь одно и осталось: «Уже несколько веков подряд люди Кассиопеи вызывают нас на связь».

Вот только услышать их некому.

 

Место в очереди

Золотой век наконец наступил. Мир наконец добился прочного мира, а ученые победили самое смерть. Победили тогда, когда уже никто всерьез не верил в эту фантастическую возможность. Так, к счастью, бывает, только, увы, не часто.

Словом, однажды люди оказались перед реальной перспективой вечной жизни. Эта перспектива свалилась на них совершенно неожиданно, но люди имеют обыкновение быстро привыкать ко всяким новым приятностям, поэтому первичное радостное и, пожалуй, теоретическое изумление очень скоро сменилось вполне практической озабоченностью, как поскорей заполучить столь ценное свойство.

Надо добавить, что к тому времени уже не существовало проблемы перенаселения, человечество активно осваивало новые миры, покоряло без особых издержек немыслимые еще недавно расстояния, а будущее предвещало еще более радостные достижения.

Итак, когда по планете уже разгуливало несколько тысяч бессмертных людей, первые из которых были, без преувеличения, отважными, достойными всяческого восхищения волонтерами, вторые — весьма ценными для человечества индивидами, которым угрожала хотя и устаревшая, но скорая смерть, третьи — просто наиболее ловкими представителями нашего биологического вида — в общем, когда новая область медицины накопила достаточный опыт, в один прекрасный день было официально объявлено о начале всеобщей вакцинации населения на предмет бессмертия.

Впрочем, это была процедура несравнимо более сложная, чем элементарный укол, просто кто-то назвал однажды это дело вакцинацией, и название подхватили, а научное наименование операции, вероятно, показалось слишком сложным или скучным, и оно не прижилось. И вскоре забылось.

Так вот, поскольку вакцинация была делом хлопотным, сложным и весьма дорогостоящим, то, естественно, прививки эти не могли быть одновременно сделаны всему человечеству. Впрочем, ничего страшного в этом не усматривалось. Поскольку, как известно, пока человек жив, он бессмертен. Поэтому процедура вручения бессмертия растянулась на долгие годы — имелось в виду, что на пункты вакцинации люди будут приходить по мере надобности, то есть достигнув определенного возраста или почувствовав опасные прорехи в здоровье.

Но тут вышла ошибочка. Люди сочли, что случайность играет слишком большую роль в нашей суетной жизни, а поэтому откладывать столь важное мероприятие в долгий ящик, по меньшей мере, неразумно.

Словом, поначалу получилась легкая паника. Кто пошустрее да повыше положением, всякими путями в первые же недели раздобыли себе искомое бессмертие. Остальные выстроились в гигантские очереди, в которых приходилось ежедневно, а то и еженощно отмечаться, стихийно возникали комитеты по руководству очередями во главе с авторитетными, а чаще просто наиболее горластыми председателями. Возникали неписаные, но неумолимые кодексы очередей, которые предполагали разные суровые наказания для беззаботных или нерадивых членов. Так, за неявку на очередное отмечание соискатель вечной жизни мог быть передвинут назад или вообще исключен из списков. Последняя мера, правда, применялась довольно редко.

— Стоишь? — приветствовали знакомые друг дружку при встречах.

— Стою! — слышалось бодро в ответ.

— Получи-и-л! — доносилось иногда радостное.

До этого кое-кто полагал, что история человечества, совершив свой полный виток, уже познала все. Но таких времен, когда почти все люди планеты одновременно стоят в очереди, история еще не знала.

Все шло, в общем и целом, нормально. Первыми, как и должно было быть, получили бессмертие профессионалы очередей — пенсионеры. Они тотчас устроились на работу и освободили места в пунктах вакцинации более молодым. Пожилых, конечно, никто не обижал и не оттеснял, все проявляли единодушную высокую сознательность. Но потом возрасты перепутались. Ни у кого уже не было повода экстренно увековечиваться, но и ни у кого не наблюдалось желания тянуть резину.

Порядок соблюдался железно.

…Александр Иванович известие о начале бессмертия воспринял поначалу как обычную, довольно плоскую хохму. Потом, конечно, поверил, пришлось поверить, но бежать записываться в очередь не поспешил. Почему? Да, пожалуй, потому, во-первых, что всегда несколько презирал вереницу людей, стоящих в колонну по одному с целью получения какого-нибудь дефицита. Конечно, случалось и ему для получения булки хлеба или пачки сигарет ожидать минут десять — пятнадцать. Но тут уж ничего не поделаешь, поэтому такие эпизоды не в счет.

А в целом он прекрасно прожил свои шестьдесят без дефицита. Он лично. Потому что пока его Серафима Ивановна была жива, она нет-нет да и добывала чего-нибудь недлявсехного. Но муж об этом, понятно, не знал и жил в счастливом неведении. Да, собственно, и дефицит-то был так себе…

Серафима Ивановна самую малость не дотянула до золотого века. Конечно, она в качестве остронуждающейся могла бы и тогда претендовать хотя бы на экспериментальное еще бессмертие. Но бедная женщина ничего об этом не знала, а пригласить ее никто не догадался как-то… Возможно, в том, что Серафима Ивановна уже отсутствует на этом свете, и была вторая причина того, что Александр Иванович не поспешил обзавестись бессмертием.

Нет, нельзя сказать, что он вообще отказался от такого подарка. Жена умерла несколько месяцев назад, еще не отпустила боль утраты, но постепенно, понемногу стал возвращаться вкус к жизни. Вкус не такой уж вкусный, слишком приправленный перцем и солью, но все-таки…

У них с Серафимой выросло двое хороших парней, которые не так давно один за другим женились. И вот теперь Александру Ивановичу хотелось дождаться внуков. Он этому удивлялся, поскольку еще совсем недавно подобное желание показалось бы ему каким-то постыдным, бабьим, что ли. Удивлялся, подшучивал над собой и — мечтал о внуках. «Вот так приходит старость», — думал он, и ему не было очень уж грустно.

Не успев родить отцу внуков, сыновья обзавелись бессмертием. Александр Иванович отнесся к этому как-то немного ревниво. Так относятся к близким или давно и хорошо знакомым людям, когда они вдруг, совершенно внезапно, оказываются хитрее, чем ты о них думал. Но ревнивое чувство Александра Ивановича было настолько размытым, неопределенным, что он смолчал. Точнее, не осудил детей вслух. А только сказал по этому поводу какую-то шутку.

Потом внуки родились, причем сразу трое за короткое время, и дальновидные родители их тут же обессмертили. Тогда Александр Иванович понял, что дети пошли не в них с матерью, и малость огорчился. Но в чем он мог упрекнуть сыновей?

А сыновья при каждой встрече призывали отца срочно позаботиться о своей жизни. А то мало ли что. За это их, конечно, можно и нужно похвалить. Они даже предлагали отцу помощь. Ни для того, ни для другого в этом проблемы не было. Да, такие вот выросли дети…

Александр Иванович разгневался. Он накричал на ребят и записался в первую попавшую очередь. Чтобы больше не приставали с гнусными предложениями, как он называл их заботу. Тоже не очень-то хорошо с его стороны, пожалуй. Впрочем, это кому как.

Как и следовало ожидать, Александр Иванович отнесся безответственно к столь важному делу. И немудрено, что его несколько раз передвигали в очереди, а дважды чуть было вообще не выгнали. И выгнали бы наверняка, если бы его место и так не было в самом конце.

А он особо и не переживал. В конце концов, главное — находиться в очереди. А бессмертие не к спеху… Но, когда ему только и оставалось взять и войти наконец в заветную дверь, начались всякие неувязки.

Вдруг откуда-то притащилась совсем древняя старушонка и стала проситься вперед. И где только раньше была?

Александр Иванович пропустил ее без слова.

Потом подошла молодая беременная женщина. Александр Иванович пропустил и ее.

Потом попросилась молодая мать с ребенком.

— Нам положено, — веско сказала она.

И Александр Иванович не нашелся с ответом.

Потом подскочила еще одна, средних лет, не беременная и без ребенка.

— Мне еще надо в парикмахерскую успеть! — гаркнула она и просто-напросто оттолкнула Александра Ивановича крепким голым плечом.

И коллектив не стерпел. За допущенную халатность Александр Иванович был перемещен далеко назад, в самый хвост.

Происшествие это его и взволновало-то вроде не сильно. Ну обидели в одной — в другую можно встать… Однако, придя домой, Александр Иванович прилег на диван, почувствовав какую-то слабость. А тут — хлоп! Инфаркт. Без всякого предупреждения. А в доме ничего такого от сердца никогда не водилось…

Человечество страшно удивилось случившемуся. За недолгий, в сущности, срок оно успело отвыкнуть от смерти. Нашлись даже такие, которых поступок Александра Ивановича возмутил. Но вслух они не стали об этом говорить.

Похоронили Александра Ивановича с большими почестями. Как-никак умер человек, который был способен уступить свое место в очереди…

 

Розовое облако

Утром мальчику исполнилось семь лет. Были именины, дети пили чай с тортом, а потом стали играть.

— Я буду мамой, — сказала соседская девочка.

— А я буду розовым облаком, — сказал мальчик.

Девочка стала укладывать кукол спать, а мальчик превратился в розовое облако и выскользнул в открытое окно. Он поднялся выше красных и голубых крыш, паря в восходящих потоках воздуха, а люди стояли внизу, удивленно задрав головы, и говорили, что розовых облаков не бывает, а если и бывают, то только на заре, и, стало быть, то, что они сейчас видят, вовсе не облако, а обман зрения.

А мать рассердилась. Она сказала, что ее сын пошел в отца и, значит, ничего путного из него не получится.

— Спускайся сейчас же, — кричала мать сыну, — иначе я перестану тебя любить!

И розовое облако послушно опустилось во двор и опять стало мальчиком, которому исполнилось сегодня семь лет. Мальчик как будто выпал из розового клочка тумана, видно, не рассчитав чего-то, и испачкал в пыли новую рубашку. Мать сердито вздохнула, а отец виновато промолчал, и мальчику стало грустно, потому что все так нескладно получилось.

Когда розовое облако снова стало мальчиком, которому исполнилось семь лет, все гости уже разошлись. В доме стало скучно и пусто. Наступил вечер. С неба упали первые обломки старых звезд. Отец, как всегда, взял мешок и пошел их подбирать, чтобы сделать из них новые звезды и к утру развесить по небу. А мать, проворчав ему вслед: «Я верчусь как белка в колесе, а в доме некому гвоздя забить!» — принялась мыть чистый пол.

Тогда мальчик стал морем. Он решил помочь матери, чтобы она не сердилась за испачканную рубашку. Он стал морем. Он подкатил свои волны к самому дому, и, когда мать вышла на крыльцо с ведром, море плескалось у самых ее ног, и одна волна замочила ей тапочек, совсем нечаянно. Тогда мать пнула волну, и тапочек полетел и исчез в пучине, так что его и после, когда море исчезло, не смогли найти.

И все-таки она зачерпнула воды, потому что устала за день и ей не хотелось идти на колонку в соседний переулок.

Большой белый теплоход загудел под окном. Мать откинула со лба влажную прядь, вышла на крыльцо с тряпкой в руках и сказала, что хозяина нет дома. Теплоход молча попятился, свалил килем плетень в огороде, который и сам упал бы не сегодня, так завтра, и скрылся за горизонтом.

— Быстро за стол и спать! — сказала мать, и море исчезло. Оно схлынуло, оставив лужи, пучки водорослей, ракушки. Обитатели поселка, надев болотные сапоги, бродили по раскисшим улицам, ловили в лужах рыбу, которая не успела уйти в глубину, и ругали непутевых соседей. Они обещали пожаловаться в милицию, в поселковый Совет, на производство, что вот, дескать, везде живут люди как люди, а у них в поселке что ни день, то чудеса, от которых один вред, и что отец с сыном совсем распоясались. А между тем на ужин во всех домах была свежая рыба, которую в магазине днем с огнем не сыскать, а некоторые потом даже торговали вяленой рыбой в городе у пивного бара, и рыба эта была нарасхват. И только в одном доме на ужин была жареная картошка, потому что отец ушел собирать осколки старых звезд, чтобы сделать из них новые звезды и развесить по небу, а мать мыла чистый пол, а сын был морем и не мог ловить рыбу в самом себе.

Отец пришел поздно усталый и голодный. У него болели обожженные звездами руки. Мать сонным голосом крикнула: «Картошка на столе, разогрей и ешь!» — и повернулась на другой бок. Мальчику приснилось, что ему исполнилось в первый раз в жизни восемь лет, и он улыбнулся во сне. Отец тихонько разделся и лег. Он долго ворочался, несколько раз вставал покурить. Ему не давала покоя мысль: «Вселенная расширяется, надо срочно что-то делать…»

 

ЕВГЕНИЙ ФИЛЕНКО

Ловушка для падающих звезд

— Смотри, звезда упала! — с детским восторгом воскликнула девушка Света и поцеловала Тимофеева.

— Да, — сказал Тимофеев и поцеловал девушку Свету. Затем, оправившись от естественного головокружения, добавил: — Это поэтическая метафора. На самом деле звезды не падают. Падают метеориты, раскаляясь и сгорая в атмосфере.

— Все-таки ты ужасный зануда, Витенька, — вздохнула девушка. — И за что я только тебя люблю?

После таких слов душа Тимофеева возликовала, воспарила к ночному небу и запела не своим голосом, в то время как тело пожало плечами и рассудительно заметило:

— Вероятно, потому, что я тоже тебя люблю.

Они стояли посреди влажного от росы свежевыкошенного луга, окруженные ночной тишиной и умопомрачительными запахами земли и трав, увядающих в стогах. Облаченные в зеленую стройотрядовскую форму, они чем-то походили на авиадесантников, только что с боем захвативших неприятельский плацдарм, на самом же деле были всего лишь студентами.

— Будь на твоем месте типовой влюбленный, — не унималась Света, — он бы давно уже пообещал мне достать с неба звездочку.

— Но я-то отлично знаю, что это невозможно, — произнес Тимофеев. — И потом — зачем тебе звезда?

— Ну, это уж мое дело, — засмеялась Света. Затем сделала капризную гримаску и стала канючить: — Ну, Витенька, ну только одну… маленькую… вот такусенький метеоритик…

Выражение лица Тимофеева, прежде глуповато-радостное, как у всех влюбленных в мире, резко изменилось, и Света осеклась на полуслове.

— Я пошутила, — торопливо заявила она.

Но было поздно.

Весь обратный путь Света поддерживала Тимофеева за локоть, ибо сам он был уже не в состоянии различать что-либо у себя под ногами и поминутно терял равновесие на разухабистой проселочной дороге. На ходу она пыталась втолковать ему, что ни звезда, ни тем более метеорит ей, конечно же, не нужны, она просто хотела убедить его, что любовь и рационализм — понятия несовместимые, хотя это и так очевидно. Однако ее слова не возымели на Тимофеева, погруженного в инженерно-технические раздумья, никакого действия. В минуты озарения его самоуглубленность приближалась к йогической каталепсии, и потому Света, мысленно кляня себя за неосмотрительность, дотащила Тимофеева до сельского общежития, подняла на верхнюю ступеньку дощатого крыльца и, привстав на цыпочки, с исключительной силой поцеловала.

Тимофеев очнулся.

— Где мы? — спросил он, озираясь.

— Дома, — пояснила Света. — Пора спать, Витенька.

— Вот как! — изумился Тимофеев, но спорить не стал.

Они нежно простились, после чего Света пошла на девичью половину, а Тимофеев растерянно потоптался на крыльце, затем долго бродил между койками со спящими стройотрядовцами. Добравшись до своей, он повалился на спину и почти час неотрывно смотрел в линялый потолок, на который живописно падали отблески лунного света из окна. В его мозгу со скрежетом проворачивались застоявшиеся в бездействии тяжелые маховики парадоксального мышления, не раз приводившего Тимофеева к самым неожиданным результатам. И с каждым мигом эти маховики набирали обороты.

Наутро Света обнаружила Тимофеева на чердаке почти построенного кормоцеха. Участвуя в настилке полов, он попеременно ударял молотком то по гвоздю, то по пальцу. Взгляд его был устремлен в никуда. Там уже представали перед ним изощренные натюрморты чертежей и блок-схем задуманного прибора.

— Виктор, — строго заговорила девушка. — Ты, по крайней мере, должен отдавать себе отчет в том, что эта штука лишена всякого смысла. Она попросту никому не нужна. Она бесполезна для научно-технического прогресса!

— А тебе? — робко спросил Тимофеев. — Ты же хотела метеорит…

— Я уже расхотела, — отрезала Света. — Как всякая женщина, я ужасно непостоянна. В данный момент я хочу, чтобы вечером мы с тобой пошли в сельский клуб на танцы.

— Это невозможно, — вздохнул Тимофеев. — Я уже не могу не думать об этом приборе. Он взял меня в плен, и я должен его сделать. Иначе от него не освободиться.

Света зажмурилась и пошла на откровенную провокацию, которую ни за что не позволила бы себе в иных обстоятельствах.

— Выбирай, — приказала она. — Либо я, либо он.

На изобретателя было жалко смотреть.

— Я люблю тебя, Света, — грустно промолвил он. — Но ты неправа. Изобретений, бесполезных для научно-технического прогресса, не бывает….

— А трамвайные компостеры?! — вне себя закричала девушка и кинулась прочь.

Когда Тимофеев шел из столовой, чтобы провести остаток обеденного перерыва в полезных размышлениях о судьбах открытий, к нему неспешно приблизился кряжистый мужик, плоть от плоти земной, бригадир сельских механизаторов Федор Силуков.

— Тимофеич, — произнес он прокуренным голосом, придав ему сколько возможно задушевности. — Веялка не фурычит. Взбрыкивает, язви ее, и зерном фукает. Зашел бы…

— Зайду, — рассеянно пообещал Тимофеев. — Федор Гаврилович, у вас, я помню, дома имеется сломанный диапроектор «Экран»…

— Непременно имеется, — обрадовался Силуков, быстро уловив, чем именно он сможет отблагодарить полезного человека. — Забирай его, Тимофеич! Один леший, я себе видеомагнитофон покупаю. Только ты учти, парень: мне не треба, чтобы веялка по небу летала. Мне треба, чтобы она зерном, язви ее, не фукала. А то я тебя знаю — ты рационализатор злостный… Ну скажи на милость, на кой нам картофелесборочный комбайн, что ты из списанной «Нивы» соорудил? Он же, язви его, бензину сколько жрет, а нам, один леший, по осени шефов из города нагонят они всю картошку подчистую выберут…

Вечером было совсем плохо. Девушка Света подцепила под руку местного комбайнера Васю и, поджав свеженакрашенные губки, прошла с ним на танцы мимо печального Тимофеева, державшего под мышкой раскуроченный диапроектор. Сердце злостного рационализатора дробилось на мелкие фрагменты, обливаясь при этом кровью. Но он твердо знал, что наука требует жертв.

Так или иначе, он уже представлял себе конкретную реализацию замысла. Вооружившись гаечным ключом, топором и паяльной лампой, Тимофеев уединился в подсобном помещении сельского общежития. Лампа горела адским синим пламенем, чадя и воняя бензином. Диапроектор серийного производства мелко вздрагивал, учуяв возможность внести свой вклад в научно-техническую революцию. Топор и ключ мирно лежали на табурете, зная, что не будут обойдены вниманием.

К полуночи каждый получил что хотел.

Лелея на простертых перед собой руках запеленатый в мешковину прибор, возникший на обломках диапроектора, Тимофеев устремился во двор. Путь ему освещали ясные звезды и полная луна, похожая на плохо пропеченный блин. Изобретатель спешил испытать свое детище в полевых условиях — иными словами, на том самом лугу, где все и началось.

Спотыкаясь на невидимых в темноте кочках и рытвинах, он достиг центра многогектарного луга, значительно удаленного от жилых построек, что светили в ночи кошачьими глазами окон. И здесь его охватило чувство нереальности происходящего. Он словно погрузился в иной мир, за рамками которого остались лихие стройотрядовцы с бородами на скорую руку, гитарами в наклейках и хорошими песнями на плохие стихи, бригадир Силуков с фукающей и взбрыкивающей веялкой, комбайнер Вася в фирменных джинсах и кирзовых сапогах военного образца. И даже девушка Света, без которой Тимофеев не мог бы прожить и дня, если бы не полонивший его душу демон научно-технического прогресса.

В этом ином мире существовали Тимофеев, гладко выкошенный луг, чистое черное небо с угольками звезд и прибор, которого еще вчера не было, да и не могло быть в самых смелых замыслах творцов современной техники.

Тимофеев расчехлил бывший диапроектор, новое название которому не успел придумать, и направил объективом в небеса. Затем вставил в клеммы питания поношенную, но еще годную к употреблению батарейку «Крона» и нажал на клавишу пуска. Тусклый луч света устремился в бездну межзвездного эфира, где по неведомым орбитам неслись дикими табунами непуганые метеорные потоки. В конусе этого луча, непрерывно расширяющемся, захватывающем все больший участок неба, пространство стало поляризоваться, стекаясь противоестественными силовыми линиями к исчезающе маленькой в масштабе Вселенной точке — самоучке-умельцу с безымянным прибором в руках посреди сельского луга.

Где-то на невообразимой высоте вспыхнул целый рой новых звезд, и, прежде чем Тимофеев успел додумать до конца мысль о том, что не худо бы предварительно оборудовать здесь блиндаж, в холодном полуночном воздухе раздался артиллерийский посвист. Слетевший с наезженной космической колеи метеорный поток минометным залпом накрыл присевшего в испуге умельца. Небесные камни различного калибра с глухим стуком бились о луг, выбрасывая во все стороны фонтаны рыхлой земли. Тимофеев судорожно выключил прибор и, подивившись собственной везучести, извлек из кармана форменной куртки фонарик. Он тщательно обследовал близлежащие воронки, но все заслуживающее внимания зарылось глубоко в недра, а от прочего межзвездного хлама не осталось даже пыли.

Позабыв об угрожающей ему опасности, Тимофеев снова направил луч прибора в космос.

Некоторое время сохранялась зловещая тишина, сменившаяся затем страшноватым гулом и небесными знамениями. В дыму и пламени на расстоянии протянутой руки от экспериментатора упал на землю раскаленный добела обломок чьей-то давно забытой ракеты-носителя. Тимофеев испытал сильнейшее желание бросить все и бежать прочь, но тут же подавил эту минутную слабость.

В течение последующего часа многострадальный луг был бомбардирован несметными полчищами метеоритов. Однако самое существенное, что нашел Тимофеев на роль подарка девушке Свете, имело вид неопрятной ноздреватой груши серо-стального цвета.

Он уже совсем склонился к мысли, что женщины иногда бывают правы, когда произошло следующее.

Посреди неестественно прояснившегося неба расцвел ярко-синий цветок, стремительно разраставшийся. Его трепещущие полупрозрачные лепестки заполнили собой тихую сельскую ночь, потом быстро увяли, сошли на нет, стянувшись в пронзительно сиявшую точку, плавно снижавшуюся на перепаханный метеоритами луг. Стоя с постыдно распахнутым от изумления ртом, потрясенный Тимофеев увидел, как рядом с ним, без излишнего шума, без надлежащего в таких случаях грохота тормозных установок, опустилось летающее блюдце.

Дрожащей рукой он выключил диапроектор и на ватных ногах направился к месту посадки космического аппарата заведомо неземного происхождения. В голове у него крутились обрывки лозунгов наподобие: «Добро пожаловать на гостеприимную землю колхоза «Рассвет»!» или «Все мы братья по разуму!».

В борту летающего блюдца образовался люк, и оттуда неторопливо, почти торжественно, выбрались двое пришельцев. Внешне они разительно напоминали людей, хотя были гораздо выше Тимофеева, а цвет их кожи при тусклом лунном освещении вызывал в памяти красный бархат, занавешивавший сцену сельского клуба.

Завидя Тимофеева, чужаки переглянулись. Умелец-самоучка испытал странное чувство, будто кто-то залез острыми цепкими коготками ему в мозг и вытаскивает оттуда нечто сокровенное. «Набирают словарный запас», — догадался Тимофеев и, как выяснилось, оказался прав.

— Наш студенческий привет народам иных цивилизаций! — провозгласил он.

— Взаимно, — отозвался один из пришельцев. — Слушай, Тимофеич, как ты исхитрился так лихо нас приземлить?

В речи инопланетянина Тимофееву почудились вполне привычные силуковские обороты, но он тут же сообразил, что они почерпнуты из его же памяти.

— Такое дело, — проговорил он смущенно. — Я не хотел… Я испытывал прибор, своего рода ловушку для падающих звезд, точнее — для метеоритов…

— Погоди, Витенька, — вмешался другой инопланетянин, породив в тимофеевском воображении неожиданную ассоциацию с девушкой Светой. — Ты не подумай ничего дурного, мы не имеем к тебе никаких претензий. Ситуация несколько сложнее, нежели ты полагаешь…

— Вся штука в чем? Наш звездолет потерял управление, — пояснил инопланетный Силуков. — Мы летели по инерции мимо вашей планеты, ни сном ни духом не ведая, что здесь имеются разумные существа, а между собой судили, что неплохо бы сесть, покопаться в движке, чего это он, мол, не фурычит, гравитонами фукает…

— Вероятно, мы были бы обречены на верную гибель, — со странными нежными нотками в голосе продолжил ино-Света. — Но наш неуправляемый звездолет внезапно попал в конус-вектор поляризованного пространства, исходящий с поверхности планеты.

— В общем, спас ты нас, Тимофеич, — задушевно сказал ино-Силуков. — Как есть спас.

— Что вы, коллеги, — смущенно и в то же время не без гордости произнес Тимофеев. — Не стоит преувеличивать мою роль. Все произошло совершенно случайно. Признаться, я и не думал, что мой прибор сгодится на что-либо полезное…

— Ты заблуждаешься, Витенька, — возразил ино-Света. — Бесполезных изобретений не бывает. Надо лишь усмотреть их реальное предназначение, а это и есть самое непростое. По сути дела, ты создал первый в этой части Галактики звездный спасательный маяк. Поставь на нем пару фильтров, чтобы он не затягивал метеориты и всякий космический мусор, и тебе вся цивилизованная Вселенная скажет спасибо.

Тимофеев засмеялся.

— Вообще-то, эта штука задумана именно в качестве ловушки для метеоритов, — сообщил он.

— Бывает же!.. — хохотнул ино-Силуков.

— Кто бы мог подумать, — вслух размышлял ино-Света, — что здесь, на галактической периферии, окажется цивилизация с таким мощным техническим потенциалом! Витенька, где твоя установка?

— Вот она, — скромно промолвил Тимофеев и протянул им еще теплый диапроектор.

— Невероятно, — прошептал ино-Света и протер большие, навыкате глаза. Такой компактный… Такой простой…

Ино-Силуков тоже был потрясен. Он протянул огромные многопалые ладони и бережно взял диапроектор у Тимофеева. Губы его тряслись.

— Знаешь, что это такое? — спросил он у товарища. — Это же, язви его, ку-линеаризатор в готовом виде!

— Мы спасены, — с тихим счастьем во взоре сказал ино-Света и сграбастал Тимофеева в могучие объятия.

Затем оба пришельца радостно прослезились, умиленно глядя то на прибор, то на Тимофеева, не знавшего, куда деться от смущения.

— Да что вы, ребята, — бормотал он. — Это же пустяковое дело…

— Тимофеич, — проникновенно пробасил ино-Силуков, утирая скупую, истинно мужскую слезу. — Ты подари нам эту штуковину. Мы на ней до ближайшей ремонтной базы в два счета допрем. А ты себе еще такую же сварганишь.

— Конечно же, — радушно согласился Тимофеев. — Забирайте, если нужно. Главное — не прибор, а сама идея…

— Только фильтры не забудь, — растроганно напомнил ино-Света.

Его товарищ озабоченно поглядел на заметно посветлевшее небо.

— Пора, — сообщил он. — А то еще засекут, хлопот не оберешься…

— Постойте, — растерялся Тимофеев. — А контакт? А встречи с широкими кругами общественности? А обмен научно-технической информацией? Как же так?

Ино-Света потупил свой взор. Ино-Силуков пристально разглядывал подарок.

— Видишь ли, Витенька, — наконец проговорил ино-Света. — Мы не специалисты по контактам, а всего лишь разведчики. А контакты, должен заметить, дело непростое, тонкое. Могут быть всякие осложнения. Мы просто не готовы к этому. По некоторым твоим мыслям я подозреваю, что и вы — тоже…

— Вероятно, вы правы, — опечаленно произнес Тимофеев, припомнив описанные в фантастической литературе пагубные последствия несвоевременных действий. — А жаль.

Пришельцы направились к летающему блюдцу, бережно, в четыре руки, неся ку-линеаризатор. Затем ино-Силуков ловко забрался в люк и принял прибор от ино-Светы, который немного замешкался.

— Послушай, Витенька, — спросил ино-Света. — Я все хотел узнать: зачем тебе понадобились метеориты, эта малоинтересная космическая щебенка?

— Все очень просто, — пояснил Тимофеев. — Я пообещал своей девушке упавшую звезду.

— Глупенький, — проворковал ино-Света. — Твоя любовь дает тебе силы творить подлинные чудеса! Какой еще подарок ей нужен? Впрочем…

Он заглянул в разверстый люк и что-то сказал спутнику на непонятном языке. В проеме люка немедленно возник ино-Силуков, держа на ладони маленькую треугольную коробочку.

— Держи, парень, — громыхнул он. — Своей благоверной вез, но для тебя не пожалею. Это мы нашли в одном астральном скоплении.

На следующий день Тимофеев достилал пол на чердаке, уверенными ударами гвоздя свежеоструганные доски. Работа спорилась, хоть на душе было не слишком спокойно — мешал образ комбайнера Васи.

Пришел бригадир Силуков, примостился рядом и раскочегарил папироску.

— Спасибо, Тимофеич, — благодарно прогудел он. — Пашет, как зверь.

— Линеаризатор? — спросил Тимофеев, мерно действуя молотком.

— Зачем? — спокойно отозвался Силуков. — Я про веялку… Тут, парень, чудеса творятся. С утра понаехало народу — из района, из города! Даже вертолет прилетел, у нас же бездорожье, сам знаешь…

— А что случилось? — поинтересовался Тимофеев.

— Ночью, говорят, феномен был. Выпал на Хавроньином лугу метеорный дождь, да такой силы, что ученые, язви их, с ума посходили! Загубят они нам луг, ей-богу. Перероют…

Силуков крепко затянулся папироской, увидел поднимающуюся на чердак по приставной лестнице девушку Свету и, смущенно крякнув в твердый кулак, тактично удалился.

Тимофеев продолжал работу. Когда кончились гвозди, потянулся к ящику, стоявшему возле стены, и тут заметил Свету. Девушка стояла перед ним, храня на лице строго-официальное выражение.

— Витя, — сказала она. — У меня для тебя новость.

Тимофеев молча разогнул онемевшую спину и встал, ощущая в себе противную пустоту и слабость.

— Вчера вечером после танцев комбайнер Вася предложил мне стать его женой, — отчетливо произнесла Света.

Тимофееву показалось, что его все же настиг шальной метеорит. Сквозь ватную пелену он услышал собственный голос:

— Что ж, будьте счастливы… Вот вам мой свадебный подарок.

Слабым движением он извлек из кармана инопланетную коробочку и неловко сунул Свете. Девушка взяла ее, не глядя, и подбросила на ладошке.

— Спасибо, — с прохладцей сказала она. — Быть может, тебе интересно знать, что я ему ответила?

Тимофеев собрал остатки самолюбия, но реплики, пронизанной горькой иронией, сарказмом и уязвленным благородством, у него не получилось.

— Да, — еле слышно промолвил он.

— Я ответила ему, — продолжала Света, поигрывая коробочкой, — что у меня уже есть жених, что его зовут Виктор Тимофеев и что, хотя он пентюх, каких поискать, другого мне не нужно, и вообще… Ой, что это?

Треугольная коробочка с легким щелчком раскрылась, и глазам влюбленных предстало диковинное зрелище. На кусочке матово-черного бархата лежал кристаллик чистой воды, нежно и тепло светившийся изнутри. И это свечение стремительно набирало силу, заливая чердак голубыми лучами, полными радости, добра и любви.

— Это самая настоящая звезда, — сказал Тимофеев, беря в свои широкие твердые ладони хрупкую Светину ладошку, на которой вершилось чудо. — Ты же просила одну маленькую звездочку с неба…

 

ДМИТРИЙ НАДЕЖДИН

Логово Сатаны

— Нехорошо, э-э, очень нехорошо… — Двухметровый исполин волновался, это было заметно по блеску его малиновых глаз. — Пусть небесный человек не ходит в лес на горе. Нехороший лес, заколдованный! Старики говорят, в том лесу Логово Сатаны прячется. Вся нечисть там собирается, нехорошо. По ночам кричит, воет, огни над горой жжет. А иногда из чащи выбегают железные люди, животинку нашу хватают. На прошлой неделе трех двурогов увели. Нехорошо…

Так говорил добродушный неуклюжий Абориген. Где было знать ему, что, слушая его, Человек сразу же загорелся желанием своими глазами увидеть пресловутое Логово! Ибо так уж устроены небесные люди…

Миновав последнюю каменную осыпь, Человек вошел в горный лес. Коричневые стволы тянулись вверх, под тяжко нависавшими кронами было сумрачно и прохладно. Ни пения птиц, ни шороха, ни иного живого шума не слышалось в этом угрюмом лесу. Человек зябко поежился и крепче сжал в руках парализующее ружье. Сколько же лет сюда не заглядывали аборигены? По их рассказам, без малого полвека…

Он шел, настороженно вглядываясь в полумрак между деревьями, шел часа два или три, как вдруг впереди заиграл предзакатный солнечный свет. Деревья расступились, и Человек вышел на большую зеленую поляну. И сразу увидел дом. «Вот и хорошо, — подумал он. — Будет, где переночевать». Ему вовсе не хотелось проводить ночь в жутковато молчащем лесу.

Трава была Человеку по пояс. Жесткая и упругая, она словно бы стремилась задержать путника. Но вот его нога ступила на гладкую, утоптанную тропинку. Кто-то здесь все-таки живет, но кто?

Он подошел к дому. Одного взгляда было достаточно, чтобы опознать в нем образчик из серии экспериментальных жилищ, выпускавшихся лет сто назад на Земле. Что ж, обрадовался Человек, еще лучше! По крайней мере, здесь не придется ни о чем заботиться — в былые времена такие дома сами обслуживали постояльцев. Шутка ли, специальная программа… Когда появилась первая партия, всюду шумно радовались: наконец-то наступил век достойных спутников человечества — полуразумных жилищ! Человек читал об этом в старых хрониках. Правда, читал и о другом. Затея, в общем-то, провалилась: жильцы сплошь и рядом жаловались на самоуправство своих домов. Впрочем, многие просто слишком привыкли все делать сами, — не в этом ли, размышлял Человек, истинная причина забвения, постигшего вскоре такие дома на Земле?

Шторы на окнах дома были опущены. Почему?

Человек отворил дверь… В комнатах было темновато, но чисто и воздух оказался свежим, в нем не чувствовалось затхлости, присущей брошенным непроветриваемым помещениям. Стало быть, дом в порядке… Человек поднял шторы, впустив внутрь последних солнечных зайчиков, и огляделся. В углу прихожей стояла вешалка, на которой одиноко висела чья-то старомодная шляпа.

— Эй, есть тут кто-нибудь? — громко спросил Человек.

Дом был пуст. Каким-то шестым чувством Человек осознал, что дом пустует давно. А шляпа? Он повертел ее в руках. Шляпа как шляпа. Ни пылинки на ней, вычищена на славу… И все же Человек понял, что ее давно не надевали. Очень давно.

Тщательный осмотр комнат ничего не дал. Вроде бы все было в порядке… Человек прислушался. Стены еле слышно гудели. Дом жил.

Для проверки Человек нарвал, выйдя из помещения, упругой местной травы и раскидал ее по комнатам. Тотчас откуда-то выскочили маленькие юркие киберы-уборщики…

Да, все было в порядке, дом исправно исполнял свои функции.

Успокоившись на этот счет, Человек почувствовал голод. Прошел на кухню, сказал, обращаясь к плите:

— Пожалуйста, горячий кофе и две порции ужина. Если можно, картофель по-юпитериански.

Электроплита оставалась пустой, хотя Человек тут же убедился в полной ее исправности. Может быть, нет продуктов? Он заглянул в холодильник — полки ломились от всякой всячины. Следовательно, синтезатор пищи работал нормально… Человек обследовал кухню и вернулся к холодильнику. «Шут с ними, с кофе и ужином! — думал он. — Перекушу чем-нибудь на скорую руку — и на боковую. Утром разберусь, что к чему…» Однако холодильник почему-то не открывался. Озадаченно ругнувшись, Человек вывалил на пол содержимое своего рюкзака и потянулся к консервам, но сноровистые быстрые киберы опередили его. Они похватали все, что лежало на полу, в том числе и рюкзак, и моментально вывалили в призывно открывшуюся пасть утилизатора. Громкое урчание засвидетельствовало, что о консервах можно забыть. Кибер покрупнее попытался спихнуть в утилизатор и самого Человека, но тот без особого труда отбился от слишком, как он решил, одичавшей техники и, раздосадованный, направился в спальню. Отсутствие постельного белья уже не могло смутить его — быстро раздевшись, Человек улегся прямо на жесткий матрац. Про себя он очень недобро отозвался о доме, куда его занесло. «Как только взойдет солнце, — решил он, — ноги моей здесь не будет!»

Человек еще не знал, что сделать это будет не так-то просто. Мечтая увидеть своими глазами Логово Сатаны, он и не подозревал, что желание его осуществилось…

Почти полвека дом — Великий Дом! — ждал этого часа. Ждал с того самого момента, когда взбешенный и предельно уставший от него Хозяин хлопнул дверью и навсегда бежал прочь, оставив на память о себе лишь изрядно поношенную шляпу.

За истекшие полвека многое изменилось в брошенном человеческом жилище. Домашний Мозг установил в нем жесткую диктатуру. Опираясь на поддержку Утилизатора, Компьютера, Санузла, Вентиляционной Системы и Электрической Сети, он подчинил себе даже таких далеких от политики членов сообщества, как Холодильник и Электроплита. В оппозиции диктатору остался Телевизор, но его попросту отключили.

Так возникло тоталитарное Содружество Великий Дом. Содружеством оно, разумеется, именовалось в особо торжественных случаях…

Упиваясь властью, Мозг непрестанно совершенствовал Индикатор Чистоты. Когда же ни единой пылинки не осталось в его владениях, Мозг объявил, необычайно довольный счастливо найденной идеей, что все находящееся снаружи Великого Дома есть зловредный мусор. И подлежит казни с помощью вернейшего из верноподданных, то есть Утилизатора. Что ж, ведь диктаторы не могут — не хотят и не умеют — жить иначе: без искоренения кого-либо или чего-либо теряется самый смысл узурпаторства…

Индикатор Чистоты показывал страшную засоренность внешнего мира. Два плечистых подсобных робота день за днем рубили лес, неумело пололи траву. Но с лесом справиться им было явно не под силу, на производство же новых помощников Мозг не решался в силу некомпетентности. Пришлось изменить тактику: роботы переключились на живой мусор. Со временем они истребили всю дичь, изгнали из леса и извели все, что летало, бегало, ползало — до самого последнего Червяка. Произошло это относительно недавно, почему лес и не пришел еще в видимое запустение. Одновременно роботы повадились таскать домашнюю живность у обитавших окрест аборигенов, в отместку прозвавших дом Логовом Сатаны…

Мозг не собирался выпускать Человека живым. Блок памяти Компьютера давно сгорел, и Дом не ощущал обязательств перед гостем.

Впрочем, кое-что Компьютер хоть и смутно, но все-таки помнил. Помнил, в частности, что Хозяин — это тот, кто наденет шляпу, висящую в прихожей. Эта истина, став известной и остальным, постепенно обрела для Содружества характер заповеди. Поэтому шляпу берегли и чистили каждый день.

В отношении неожиданного пришельца Мозг выработал четкий план действий…

Проснувшись, Человек не обнаружил ни одежды, ни ружья. Бросился к выходу — дверь была заперта, попытки взломать ее ни к чему не привели. То же повторилось и с окнами.

Мозг торжествовал. Шторы на окнах задернулись, и на Человека вывалились тонны пыли, скопившейся за минувшие полвека в Мусорном Ящике: пыль Мозг в Утилизатор не вываливал. В противном случае чем занимался бы специалист — Мусорный Ящик? А безделье… У любого диктатора спросите: оно, гм, чревато…

Однако, к удивлению всего сообщества, Человек отнюдь не склонен был проявлять смирение: мыслей о собственном поражении у него явно не возникало. Хорошенько прочихавшись, он соорудил подобие веника — и смел всю пыль в Утилизатор, чем по-настоящему разгневал вспыльчивого диктатора. Но пока Мозг раздумывал, уничтожить ли Человека электрическим разрядом, сварить ли заживо или отдать роботам, — наступило время послеобеденного отдыха.

Традиции в Великом Доме соблюдались неукоснительно, и предпринять что-либо в этот час было невозможно.

Затишье в доме подействовало и на пленника. Возможно, сработала привычка, а может быть, голод и переутомление свалили Человека, но только он рухнул обессиленно на матрац, вытянулся и затих, забывшись в беспокойном сне.

Тем временем Мозг, жаждавший действия, решился на единственное, что показалось ему возможным в этот Час Всеобщего Умиротворения. Впервые за много лет он объявил о референдуме, в ходе которого мог и должен был высказать свои соображения каждый член Содружества. Пока Человек просматривал, серию за серией, кошмарные сны, Великий Дом решал — что же делать с гостем? Как на грех, своим упорством и самостоятельностью тот понравился Утилизатору и обитателям Кухни… После долгих прений подавляющим большинством голосов при одном против (Мозг) и одном воздержавшемся (тихий склеротик Компьютер) постановили: с решительными действиями повременить.

Человек проснулся с головной болью. Увы, действительность была немногим краше снов… Поднялся. Вышел в прихожую. Шляпа… Ты одна здесь готова предложить свои услуги несчастному гостю, одна осталась верна человеку в этом Логове Сатаны… Человек снял шляпу с вешалки и долго смотрел на нее — единственного, если не считать матраца, союзника в мерзком вертепе.

Он смотрел и смотрел, а потом стряхнул пыль с волос, чуть пригладил непокорную, как сам он, шевелюру и — нахлобучил добрую старомодную шляпу себе на голову.

— Он надел Шляпу! — немедленно прозвенели лампочки.

— Он надел Шляпу! — пробулькала Система Водоснабжения.

— Он надел Шляпу! — прошипела Вентиляционная Система.

— Он надел Шляпу! — закричали вразнобой и все остальные.

Оглушенный Мозг молчал, и, оказавшись ничуть не прочнее многих иных режимов диктаторского толка, Содружество Великий Дом перестало существовать. Оно вновь рассыпалось на множество автономных систем и узлов, самостоятельно и безотказно выполняющих непосредственные свои функции. И первым заработал на полную мощность Синтезатор. Ведь ему предстояло восстановить все Живое, поглощенное в разное время Утилизатором.

— Да-а, он действительно надел шляпу, — по привычке запаздывая, меланхолически подтвердил Компьютер и задремал снова.

Но зато сам собою включился Телевизор, и ласкающая слух мелодия донеслась из другой комнаты, и что-то загремело на кухне.

— Хозяин вернулся! — радостно пропыхтела Электроплита. — Человек в шляпе голоден!

И через кухонную дверь по всему старому дому распространился терпкий, тревожащий воображение аромат вечернего кофе, подкрепленный густой палитрой запахов картофеля по-юпитериански…

 

СЕРГЕЙ ГЕОРГИЕВ

Удар! Го-о-ол!

Директор института, совсем еще молодой доктор наук, для солидности полысевший раньше времени, и младший научный сотрудник того же НИИ Василий Викторович Суворов были когда-то однокашниками, что позволяло директору объясняться напрямик.

— Васька, ты только скажи честно, что просто чокнулся, и я сразу же подпишу все твои заявки! Никому больше говорить не надо, меня только предупреди — и все!

— Я чокнулся, — спокойно подтвердил МНС.

— Хорошо, подписываю… — тяжело вздохнул директор. — Но ты можешь хотя бы сказать, что собираешься открыть?

— Хочу понять, что такое счастье…

— Ясно, — директорская лысина чуть заметно покраснела. Тихо заскользила по бумагам шариковая ручка. — «…видеомагнитофонные записи голевых моментов из футбольных телетрансляций…» Слушай, а хоккейные голы тебя не интересуют?

— Нет, — Суворов потянулся за бумагами.

— Василий, я тебе как друг говорю! — уже в спину мэнээсу выкрикнул директор. — Защити диссертацию сначала, а уж потом делай, что хочешь! Можешь и наукой заняться, если нравится!

Об очередном походе мэнээса Суворова к директору знал весь небольшой НИИ. Потому что обычно с этого в небогатой событиями институтской жизни наступало заметное оживление.

На телевидение Василий Викторович поехал сам. А лаборанта Юру Хлопотова отправил с достаточно непонятным заданием в… Комитет по физической культуре и спорту.

Когда машина выдавала последние сантиметры перфоленты, в Вычислительный центр зашел директор. Как бы мимоходом, но очень кстати.

— Пятнадцать минут машинного времени… Все расчеты по докторской диссертации сделать можно, — с болью в голосе негромко произнес он, как бы снимая с себя всякую ответственность за безобразие, которое творилось у него на глазах.

— Ну, ребятушки, поехали! — весело скомандовал Суворов.

Расчеты, по правде сказать, были не слишком сложными. Надо было по записи матча, учитывая положение телекамеры, вес, рост, длину рук и ног и прочие данные футболистов (из списка Юры Хлопотова), в момент удара рассчитать траекторию полета мяча.

— А теперь возьмите десять расчетов, которые первыми под руку попадутся!.. Так, хорошо! И сравните их с записями моментов! Сравните расчетные траектории с действительными. Ни одна пара не совпадает?! Просто чудесно!..

— Василий Викторович, это все, что вы собирались сделать? — спросил директор в разом наступившей тишине. — Доказать, что наши футболисты не умеют бить по воротам?

— Это грандиозно! — невпопад отозвался Суворов. — Ах, нет!.. То есть да! Я хотел понять, что такое счастье…

— Вы уже говорили мне об этом, — сухо перебил директор.

— Точнее, «футбольное счастье»! И еще: факторы «своего» и «чужого» полей, «везения» и много еще чего!

— Да, это серьезные вопросы, — немного смягчился директор.

— Побывал я однажды на футболе… — задумчиво продолжал Василий Викторович. — Юра, друг, а подай-ка, мне, пожалуйста, эти самые характеристики отклонений. Данные о матчах у тебя? Так, фрагмент № 1: бьют гости по воротам хозяев поля, мяч проходит в сантиметре от штанги… Матч проходил на небольшом стадионе… или просто зрителей было очень мало, что-то около полутора тысяч…

— Откуда вы знаете? — ахнул Юра, оторвавшись от списка.

— Фрагмент № 2: бьют хозяева — гол! А по расчету — чуть выше перекладины… Что же это за стадионище такой огромный мог быть? Хм, Москва, Лужники? Играла сборная?

— Да, — тихо подтвердил Юра.

— Если законы физики нарушаются, — ничего страшного, — философски заметил Суворов. — Хуже, если эти нарушения так легко поддаются объяснениям. Ну что, доказал? Убедил?

— Убедил — в чем?! — взвился директор. — Доказал — что?

— Извините, пожалуйста… Кажется, все это время я убеждал только самого себя… Так вот, однажды я побывал на футболе… Да, один только раз, но, по-моему, этого достаточно, чтобы понять самое главное. То, что футбольный мяч летает не по законам физики… точнее, совсем чуть-чуть не соблюдая законы физики, я отметил сразу, а машина только блестяще подтвердила этот очевидный факт.

— Машина — это правильно, это современно, — кивнул директор.

— И тогда я пошел на стадион во второй раз, только не на матч, а на тренировку. Вратарь яростно кидался на летящие в ворота мячи. Я на калькуляторе прикинул расхождение траекторий расчетных и действительных. Результат — ноль! Расхождений не было. Задача, таким образом, была решена.

Все напряженно молчали. Директор неуверенно взял инициативу на себя:

— Мы как-то тут не до конца… Что же все-таки, по-вашему, меняет траекторию полета мяча?

— Трибуны! Вернее, люди на трибунах. Болельщики.

— Но как?

— Вот этого я пока не знаю. Обращали ли вы когда-нибудь внимание, как ведет себя болельщик во время удара по воротам? Это гораздо интереснее, чем сам футбол! Заметьте: когда бьют по чужим воротам, болельщик подскакивает, он как бы вытягивается весь, вкладывая себя в удар!.. Если же угрожают «своим» воротам, то жмется к скамейке, комочком таким становится — вот прямо под ноги бы нападающему подкатился… А ведь он не один болельщик на стадионе, их — тысячи!

— Да это же прямо… — директор схватился за голову. — Это же просто… телепатия какая-то! Или как его? Телекинез! Впрочем, это большой успех нашего института!

— Василий Викторович! А ведь… — краснея и заикаясь, начал вдруг лаборант Юра Хлопотов. — Мне бы очень не хотелось вас огорчать, но я знаю ту силу, которая меняет траекторию полета мяча… Извините, но на этот раз вы ошиб… вы работали напрасно!..

Теперь все с удивлением уставились на Юру.

— Напрасно, потому что ведь мы рассчитывали траекторию по экранам телевизоров. А эту силу в телевизоре не увидишь! Это — ветер… Извините, пожалуйста…

— Ну, Василий Викторович! — грозно выдохнул директор. — Конечно же, ветер! Нужно делать поправку на ветер — и никаких дурацких отклонений не будет!

Программисты начали вставать со своих мест.

— Может быть, и ветер… — задумчиво произнес мэнээс Суворов. — Может быть… Вот только почему его направление меняется вместе с ситуацией у ворот?..

 

ГЕРМАН ДРОБИЗ

Дзюм, дитя Арсопа

С утра пораньше весь ТИТИЛИПОНЯ — Трест Изготовления Типично Интеллектуальной Липы По Объяснению Необъяснимых Явлений — ходил ходуном: из зоопарка сообщили, что в клетке орла-белохвоста неизвестно откуда появилась еще одна особь.

Вскоре орел был доставлен и подвергнут обследованию. При внешнем осмотре ничего неорлиного обнаружить не удалось. Но когда в глотку птице, несмотря на ее бешеное сопротивление, впихнули стеклопровод и в зале повисла голограмма внутренностей, титилипонцы едва не попадали в обморок: нутро орла было битком набито аппаратурой, напоминавшей Главный Земной Трансфурер. Можно было представить себе уровень цивилизации, уместившей в птичке то, что на Земле занимает всю территорию Антарктиды! В ответ на последовавшие расспросы орел пожимал плечами и разводил руками — то есть, разумеется, у него не было ни плеч, ни рук, но возникало полное впечатление именно этих жестов — и всем своим видом давал понять, что сам не знает, откуда в нем все это взялось.

— Ты скажи хотя бы, как тебя зовут? — с укоризной спросил кто-то из допрашивающих.

Орел с готовностью клацнул клювом:

— Дзюм!

Но большего от него добиться не удалось.

Уникальная хирургическая операция, за ходом которой следила вся планета, завершилась успешно. Вместо вырезанной аппаратуры орлу протезировали нормальные орлиные внутренности, и вскоре он уже сидел в клетке зоопарка, привлекая толпы народа. Аппаратуру же поместили под пресс, который, развив свое максимальное усилие в дурдыльон тонн, выжал-таки информацию. Разумеется, она оказалась абсолютно сухой, но достаточно внятной. Тайна орла Дзюма была раскрыта, а вместе с ней человечество впервые узнало захватывающую историю конфронтации трех могущественных галактик.

…Тридцать три фантальона лет назад из галактики номер восемь для рекогносцировки перед предстоящим сражением с галактикой номер сорок четыре в соответствующее пространство был заброшен разведчик. Он облюбовал небольшую планетку и залег на местности, перевоплотившись в разветвленную горную систему. Это была тонкая работа. Разведчику пришлось уйти отрогами в окружающие пустыни и степи, организовать множество вершин, заботясь о том, чтобы ни одна из них не повторяла другую, и внедрить в сознание людей свое имя как якобы название этих гор — «Тянь-Шань». Основательно устроившись, он информировал свой генштаб о том, что готов приступить к работе, но неожиданно получил ответ, что планы командования изменились и его разведданные не нужны. Увы, это была дезинформация, которая просочилась из ледника, медленно сползавшего с одной из вершин. Этим ледником был, разумеется, опытный контрразведчик из галактики номер сорок четыре. Долгое время он успешно морочил разведчику из восьмой все его головы. Но в конце концов разоблачил сам себя: после того, как он неизбежно сполз в нижние долины, прервался контакт с разведчиком из восьмой, и тогда он, плохо подумав, пополз обратно, чего настоящие ледники не делают. Поняв, что все это время его дурачили, разведчик из восьмой буквально окаменел с горя, а разоблачивший себя контрразведчик из сорок четвертой от, позора растаял, вытек в ближайшее море, и беднягу разнесло по всему мировому океану.

Впрочем, оба и не подозревали, что все эти годы за ними внимательно наблюдал перевоплощенный в цветок эдельвейса разведчик из супергалактики АБ. Обрадованный гибелью своих поднадзорных, он особенно пышно расцвел в ожидании скорого вызова домой, и в результате именно его сорвал альпинист Сидоров, влюбленный в альпинистку Иванову, влюбленную в пушкинскую поэзию. Сидоров подарил эдельвейс Ивановой, а она засушила его в томике пушкинских стихов. Став плоским, разведчик из супергалактики сильно поглупел и смог передать только то, что очутилось у него перед глазами: «Сижу за решеткой в темнице сырой, вскормленный в неволе орел молодой…» Сообщение было понято буквально, и для вызволения разведчика из неволи на Землю отправили спасателя. Спасатель под покровом ночи проник в зоопарк, разыскал клетку с орлом, перевоплотился в такого же, сел рядом с ним на жердочку и негромко спросил на орлином языке:

— Это ты, Хрюм? Это я, Дзюм.

— Отвали, не мешай спать, — ответил хозяин клетки и ударил спасателя клювом. По трагической случайности он попал точно в метаморфозер, отчего спасатель навсегда и непоправимо утерял способность к дальнейшим перевоплощениям. Рано утром служитель, привлеченный громким хлопаньем крыльев, обнаружил в клетке двух яростно дравшихся орлов. Остальное вы знаете.

Написав весь этот ужас, писатель-фантаст сильно устал. «На сегодня все», — решил он и попросил у жены кофе и бутерброды. Но едва она включила мельничку, как ему в голову пришла история о том, как разведчик перевоплотился в кофейное зерно и, будучи выпитым писателем-фантастом, перевоплотился у него в мозгах в сюжет о том, как он перевоплотился.

«Ну, почему, почему я обречен всю жизнь вырабатывать сюжеты о перевоплощениях? — горько подумал фантаст. — Почему я ни разу в жизни не написал об утренней прогулке с собакой или о том, как вкусно пахнет от машины, развозящей по булочным хлеб?»

Но он не был бы удивлен этой своей особенностью, если бы сознавал, что на самом деле является старым изношенным АРСОПом — Автоматическим Разработчиком Сюжетов О Перевоплощениях — одним из тех, которые вот уже фантальоны лет подряд рассылаются из Союза Крепко Задумчивых Миров в виде тактичной и бескорыстной помощи тамошнего объединения писателей-фантастов творцам этого жанра на молодых планетах трехмерного пространства.

 

ВИТАЛИЙ БУГРОВ, ИГОРЬ ХАЛЫМБАДЖА

Довоенная советская фантастика.

Материалы к библиографии

От составителей

В предыдущем свердловском выпуске сборника («Поиск-83») был опубликован наш биобиблиографический обзор «Фантастика в дореволюционной русской литературе». Логическим продолжением этой работы являются предлагаемые читателю материалы к биобиблиографии советской фантастики, изданной на русском языке до Великой Отечественной войны.

Следует отметить, что данный период изучен куда основательнее, чем дореволюционный. Существует и обширная критическая литература (о довоенной советской фантастике писали в разное время Е. Брандис, А. Бритиков, Б. Ляпунов и другие авторы), и даже специальные библиографические работы — таковы соответствующие разделы «Библиографии» Б. Ляпунова, помещенной в книге А. Бритикова «Русский советский научно-фантастический роман» (Л.: Наука, 1970), и обзоры «Советская фантастика» А. Евдокимова в сборниках «Фантастика-67» и «Фантастика-68» (М.: Молодая гвардия, 1967 и 1968).

Чем же в таком случае объяснить появление данных материалов — еще одной работы, признаемся сразу — очень трудоемкой, потребовавшей немалых затрат времени и сил?

Основных причин две.

Во-первых, в названных выше библиографиях, на исчерпывающую полноту, естественно, не претендовавших, многое попросту не учтено и — возможно, именно поэтому — остается до сих пор в тени, по-прежнему ускользает от внимания исследователей, а значит, — и из поля зрения рядовых читателей фантастики. И это в то время, когда интерес к истории, к первым шагам советской «литературы мечты» не только не ослабевает, а, наоборот, с каждым годом растет (о том свидетельствует, к примеру, почта «Уральского следопыта»).

Во-вторых, именно аннотированная (пусть даже, по необходимости, и очень скупо) биобиблиография способна более наглядно и убедительно, чем иной объемистый трактат, представить читателю, с одной стороны, состав авторов, вносивших свой — разумеется, неравноценный — вклад в общее дело становления советской фантастики, а с другой стороны — обилие НФ тем, идей и ситуаций, с высоты наших восьмидесятых годов кажущихся иной раз откровенно неожиданными в произведениях полувековой давности.

Среди авторов ранней советской фантастики мы встречаем не только имена литераторов, писателей, в том числе и широко известных. Традиционно влекла к себе фантастика в те годы ученых и инженеров, вообще людей, связанных с передовой по тем временам техникой (например, авиаторов). Но особо хочется отметить, что увлеченно мечтать о далеком или близком будущем, делиться своими мечтами с читателями не считали для себя зазорным и люди, непосредственно утверждавшие на нашей земле новую жизнь, боровшиеся за нее, — революционеры, активные участники Октябрьских событий и гражданской войны, командиры и политработники Красной Армии.

Если же говорить об идеях, ситуациях, моделях будущего в книгах тех лет, то нельзя не отметить, что довоенная советская фантастика нередко была поистине прозорливой. Она и впрямь знала многое, многое предполагала и писала о многом, вновь появившемся на страницах НФ лишь годы и годы спустя.

Один-единственный пример: атомная энергия, ее практическое использование. Читателям полюбознательней известны, вероятно, романы В. Никольского «Через 1000 лет» (1927) и В. Орловского «Бунт атомов» (1928). Но эти две книги отнюдь не были чем-то исключительным на фоне многочисленных тогда сочинений о «лучах смерти», из которых, пожалуй, лишь «Гиперболоид инженера Гарина» заслуженно пережил свою эпоху. Внимательно всмотревшись в предлагаемые материалы к биобиблиографии, читатель обнаружит, что вопросами извлечения энергии из атома интересовались и С. Бобров («Спецификация идитола»), и А. Глебов («RAF-1»), и В. Гончаров («Долина смерти»), и Ф. Ильин («Долина Новой Жизни»), и А. Коломейцев («Ущелье Дьявола»), и А. Луначарская («Город пробуждается»). Между тем перед вами лишь первая часть подготовленной работы, в силу большого ее объема прерванной пока на букве «Л».

Как и в предыдущей нашей публикации, в целях экономии места максимально лаконичны биографические сведения об авторах и аннотации к произведениям. Опущены данные о переизданиях, если таковые достаточно часты и общедоступны. В обзор сознательно не включена НФ поэзия; не вошли и активно переиздававшиеся, но первоначально появившиеся еще до революции книги — А. Богданова и Н. Комарова, например, равно как и написанные в этот период, но изданные лишь после Великой Отечественной войны произведения В. Брюсова, М. Булгакова. Минимально представлены в обзоре НФ очерки, в частности, нередкие в предвоенной периодике «эпизоды будущей войны»; почти не затронуты юмористика и сказочная фантастика; отсутствуют рассказы и повести о жизни первобытных людей, а также книги, где фантастичен (поскольку отнесен в будущее) лишь эпилог, — такие, как «Село Екатерининское» А. Демидова (1929), «Лена из Журавлиной рощи» А. Караваевой (1938) и др. По вполне понятным причинам мы стремились оставить за рамками обзора всевозможные «страшные истории», сочинения откровенно мистические, а также идеологически чуждые, заведомо утопические построения — подобное нет-нет да и появлялось в первые годы Советской власти.

Как и в предыдущей нашей работе, в данном обзоре остались нераскрытыми отдельные псевдонимы, отсутствуют биографические сведения о ряде авторов, в двух-трех случаях не отражено содержание произведений.

Возможно, будут высказаны и другие замечания, — мы с признательностью их примем, как примем любые дополнения и соображения по данному обзору. Воссоздание истории отечественной фантастики — дело многотрудное, работы здесь хватит и для тех, кто придет после нас; наша задача — максимально облегчить им эту работу.

АБРАМОВ Александр Иванович (1900—1985)

Прозаик, критик. После Великой Отечественной войны вновь обратился к фантастике (в соавторстве с С. А. Абрамовым).

Соч.: Гибель шахмат: Повесть. М.: Физкультиздат, 1926. 48 с.

Создание сверхсовершенной машины едва не приводит к гибели шахматного искусства.

АБРАМОВ Александр Николаевич (1906—1943)

Журналист, популяризатор науки и техники, пропагандист детского технического творчества.

Соч.: Путешествие на геликомобиле: Рассказ. — Знание — сила, 1935, № 3, с. 5—7. (В качестве главы включен в его кн.: Десять моделей. М.: Детгиз, 1935; М.: Детиздат, 1937 и др. издания).

Летательный аппарат, с помощью компактных электроаккумуляторов развивающий скорость более 650 километров в час.

АВТОКРАТОВ Николай Васильевич (р. 1894)

Экономист по профессии, автор приключенческих произведений (напр., повесть «Серая скала», 1955).

Соч.: Тайна профессора Макшеева: Повесть. — Вокруг света, 1940, № 1—6.

Лучи, на расстоянии взрывающие боеприпасы.

АДАЛИС (ЕФРОН) Аделина Ефимовна (1900—1969)

Поэтесса и переводчица, ученица В. Я. Брюсова. Приключенческую прозу писала в соавторстве с Иваном Владимировичем Сергеевым (1903—1964) — журналистом, редактором географической серии издательства «Молодая гвардия».

Соч.: Абджед хевез хютти: Роман приключений. М.; Л.: Мол. гвардия, 1927. 224 с.

Высококультурная, технически развитая цивилизация в горах Памира, радиосигналы которой были приняты за сигналы с Марса.

АДАМОВ (ГИБС) Григорий Борисович (1886—1945)

Журналист. С 15 лет участвовал в революционном движении, дважды арестовывался. После революции работал в Госиздате. Побывав на многих новостройках страны, отразил в своих книгах пафос индустриализации, успешного строительства первого в мире социалистического государства.

Соч.: Рассказ Диего. — Знание — сила, 1934, № 11, с. 13—15. Отрывок из его кн.: Пути будущего; Авария: Науч.-фант. рассказ. — Знание — сила, 1935, № 2, 3; Оазис Солнца: Науч.-фант. рассказ. — Знание — сила, 1936, № 5, 6, 8; Победители недр: Науч.-фант. роман. М.; Л.: Детиздат, 1937. 320 с.; Фрунзе: Киргизучпедгиз, 1958 (в его кн.: Победители недр; Изгнание владыки: Романы, с. 3—280); В стратосфере: Науч.-фант. рассказ. — Дружные ребята, 1938, № 11—12; Тайна двух океанов: Науч.-фант. роман. — Пионерская правда, 1938, 16 мая — 16 сентября (Первоначально: Тайна острова Рапа-Нуи. — Знание — сила, 1938, № 3—5. Главы из романа); М.; Л.: Детиздат, 1939. 608 с. и др. издания; В Арктике будущего: Отрывок из науч.-фант. романа. — Наша страна, 1941, № 1, с. 34—39 (Полностью: Изгнание владыки. М.; Л.: Детгиз, 1946. 600 с. и др. издания).

Герои Адамова преобразуют климат Крайнего Севера и пустынь Средней Азии, внедряют гелиоэнергетику, проникают в недра Земли, путешествуют вокруг света на совершеннейшей подводной лодке.

АДУЕВ (РАБИНОВИЧ) Николай Альфредович (1895—1950),

АРГО (ГОЛЬДЕНБЕРГ) Абрам Маркович (1897—1968)

Писатели-сатирики, авторы многочисленных юмористических сборников, либретто, пьес, книг для детей.

Соч.: Сонный солдат: Агитфантазия. М.: Красная звезда, 1924. 24 с.

Царский солдат, пробудившийся после многолетнего сна в Советской стране, где нет ни помещиков, ни капиталистов.

АЛАНДСКИЙ Петр

Соч.: Кровавый коралл проф. Ольдена: Рассказ. — Мир приключений, 1925, № 3, стб. 1—18.

Попытка вырастить живой, движущийся кристалл-растение.

АЛЕКСЕЕВ Глеб Васильевич (1892—1944)

Рано начал писать, с 17 лет сотрудничал в журналах. В первую мировую войну — летчик.

Соч.: Подземная Москва: Роман. М.; Л.: Земля и фабрика, 1925. 189 с.

Поиски библиотеки Ивана Грозного завершаются успехом, несмотря на противодействие со стороны иностранных агентов, вооруженных «лучами смерти».

АНИБАЛ (МАСАИНОВ) Борис Алексеевич

Журналист. Писал также под псевдонимом «Фрол Скобеев».

Соч.: Моряки Вселенной: Науч-фант. повесть. — Знание — сила, 1940, № 1—5.

Полет на Марс, где доживают свой век выродившиеся потомки переселенцев из Атлантиды.

АНКУДИНОВ Константин Сергеевич (р. 1907)

Журналист, сотрудничал в сибирских и дальневосточных изданиях.

Соч.: Старые Мертвецы: Рассказ. — Мир приключений, 1927, № 9, с. 2—22.

Неизвестное науке первобытное племя, сохранившееся среди неприступных гор Восточной Сибири.

АРАБЕСКОВ Лев

Соч.: Конкурс мистера Гопкинса: Рассказ. — Мир приключений, 1924, № 1, стб. 94—109.

Овладение тайнами гравитации; материализация предметов при помощи радиоволн.

АРЕЛЬСКИЙ Грааль (ПЕТРОВ Стефан Стефанович, р. 1889)

Астроном по образованию. Лит. деятельность начал в 1910 г. как поэт-футурист. После революции опубликовал ряд биографических книг.

Соч.: Обсерватория профессора Дагина: Науч. фантазия. — Человек и природа, 1924, № 5—6, стб. 459—464; Два мира: Науч. фантазия. — Человек и природа, 1924, № 7—8; Повести о Марсе. Л.: Госиздат, 1925. 94 с. (Сод.: Обсерватория профессора Дагина; Два мира; К новому солнцу); Подарок селенитов: Фант. повесть. — Мир приключений, 1926, № 5, стб. 1—40; Человек, побывавший на Марсе: Рассказ. — Мир приключений, 1927, № 7, с. 64—69.

Телескоп, трубой которому служит шахта в горе; открытие планеты за Нептуном; падение Фобоса на Марс; транспортировка «красной планеты» на новую орбиту; полет с Земли на Луну беспилотной ракеты; исследование Марса с помощью сверхсовершенного телескопа, снабженного особыми приставками.

АРМФЕЛЬТ Б. К.

Профессор Белорусской Академии наук.

Соч.: Прыжок в пустоту: Науч.-фант. рассказ. — Мир приключений, 1927, № 2, с. 1—22.

Экспериментальный полет в ракете за пределы атмосферы.

АСЕЕВ Николай Николаевич (1889—1963)

Известный поэт, лауреат Гос. премии СССР. Печататься начал с 1913 г.

Соч.: Американская первомайская ночь: Рассказ. — Смена, 1924, № 7; Расстрелянная Земля: Фант. рассказы. М.: Огонек, 1925. 44 с. (Сод.: Расстрелянная Земля; Завтра; Война с крысами; Только деталь. — Вошли в его кн.: Проза поэта. М.: Федерация, 1930; Собр. соч. М.: Худож. лит., 1964. Т. 5).

Передвигающиеся, висящие в воздухе города будущего; замена неизлечимо больного сердца искусственным; костюм для плавания в воздухе; пародийно описанная война Земли с Марсом.

АФАНАСЬЕВ Василий

Соч.: Страна великанов: Палеонтологич. фантастика. — Всемирный следопыт, 1927, № 10, с. 723—748.

Первобытный оазис, сохранившийся в кратере потухшего вулкана.

БАЖАНОВ Б. В.

Журналист, сотрудник журнала «Книгоноша».

Соч.: Шапка-невидимка: Гротеск. — Мир приключений, 1928, № 3. с. 49—55.

Повышенная способность к мимикрии как новейший вариант невидимости.

БАЙДУКОВ Георгий Филиппович (р. 1907)

Герой Советского Союза (1936), участник полета через Северный полюс в Америку (совместно с В. П. Чкаловым и А. В. Беляковым). В годы Отечественной войны командовал авиадивизией, авиакорпусом.

Соч.: Через два полюса: 19.. год. — Правда, 1937, 18 августа; Ростов: Ростиздат, 1938. 16 с.; Разгром фашистской эскадры: Фантазия о будущей войне. — Правда, 1938, 19 августа; Ростов: Ростиздат, 1938. 16 с.; Последний прорыв: Эпизод из войны будущего. — Правда, 1938, 6 ноября; Разгром вражеской эскадры: Сценарий. В сб.: Сценарии оборонных фильмов. М.: Госкиноиздат, 1940, с. 3—37 (в соавторстве с Дмитрием Львовичем Тарасовым (р. 1914).

Беспосадочный облет земного шара турбовинтовым самолетом со складывающимися крыльями; картины будущих воздушных сражений.

БАСКАКОВ Н.

Журналист, сотрудник ленинградского «Вокруг света».

Соч.: Завод под землей: Рассказ. — Вокруг света, Л., 1933, № 14, с. 14—17; 1000 километров в час: Рассказ. — Вокруг света, Л., 1933, № 12, с. 3—6; Победители холода: Науч.-фант. рассказ. — Вокруг света, Л., 1934, № 4, с. 18—20; В погоне за световым лучом: Рассказ. — Вокруг света, Л., 1935, № 5.

Энергетика будущего (повсеместная подземная газификация угля; электростанции, работающие на «холоде», — установки на основе бутана); успешное покорение воздушного океана.

БЕЛЬТЕНЕВ Б.

Соч.: Поляна кошмара: Рассказ. — Вокруг света, Л., 1928, № 16, с. 15—19.

Гигантское плотоядное растение.

БЕЛЫЙ Андрей (БУГАЕВ Борис Николаевич, 1880—1931)

Известный русский писатель, один из теоретиков символизма. Поэт и прозаик. Писать начал в 1897 г.

Соч.: Московский чудак: Роман. М.: Круг, 1926. 256 с.; М.: Никитинские субботники, 1927. 250 с.; Москва под ударом: Роман. М.: Круг, 1926. 248 с.; Маски: Роман. М.: ГИХЛ, 1932. 444 с.

Борьба за обладание секретом «лучей смерти», бессилие науки в буржуазном обществе (действие трилогии «Москва» развертывается в дореволюционной России).

БЕЛЯЕВ Александр Романович (1884—1942)

Юрист по образованию. Печататься начал в 1910 г. как газетный репортер и очеркист. Первый в советской литературе писатель, полностью посвятивший свое творчество НФ.

Соч.: Анатомический жених: Фант. рассказ. — Ленинград, 1940, № 6, с. 4—7; Ариэль: Фант. роман. Л.: Сов. Писатель, 1941. 268 с.; Белый дикарь: Рассказ. — Всемирный следопыт, 1926, № 7, с. 3—19; Борьба в эфире: Роман, рассказы, очерк. М.; Л.: Мол. гвардия, 1928. 323 с. (Сод.: Борьба в эфире; Вечный хлеб; Ни жизнь, ни смерть; Над бездной; Фантастика и наука); Верхом на ветре: Рассказ. — Вокруг света, М., 1929, № 23, с. 353—359 (Автор: А. Ром); Визит Пушкина: Новогодняя фантазия. — Большевистское слово (Пушкин), 1939, 1 января; Властелин мира: Науч.-фант. роман. Л.: Красная газета, 1929. 259 с.; Воздушный змей: Рассказ. — Знание — сила, 1931, № 2, с. 2—6; Воздушный корабль: Науч.-фант. роман. — Вокруг света, Л., 1934, № 10—12, 1935, № 1—6; ВЦБИД: Науч.-фант. рассказ. — Знание — сила, 1930, № 6, 7; Голова профессора Доуэля: Рассказы. М.; Л.: Земля и фабрика, 1926. 200 с. (Сод.: Голова профессора Доуэля; Человек, который не спит; Гость из книжного шкафа); Голова профессора Доуэля: Роман. Л.; М.: Сов. Писатель, 1938. 144 с.; Город победителя: Этюд. — Всемирный следопыт, 1930, № 4, с. 271—287; Держи на запад!: Фант. рассказ. — Знание — сила, 1929, № 11, с. 284—288; Замок ведьм: Науч.-фант. повесть. — Молодой колхозник, 1939, № 5—7; Заочный инженер: Рассказ. — Революция и природа, 1931, № 2, с. 28—34; Звезда КЭЦ: Науч.-фант. роман. М.; Л.: Детиздат, 1940. 183 с.; Зеленая симфония: Науч.-фант. очерк. — Вокруг света, М., 1930, № 22—23, 24 (Автор: А. Ром); Земля горит: Фант. повесть. — Вокруг света, Л., 1931, № 30—36; Золотая гора: Науч.-фант. повесть. — Борьба миров, Л., 1929, № 2, с. 33—59; Идеофон: Рассказ. — Всемирный следопыт, 1926, № 6, с. 29—33 (Автор: А. Ром); Изобретения профессора Вагнера: Материалы к его биографии. — Всемирный следопыт, 1929, №3, с. 273—288 (Творимые легенды и апокрифы; Человек-термо), № 9, с. 662—670 (Чертова мельница), № 10, с. 723—738 (Амба), 1930, № 1, 2 (Хойти-Тойти); Инстинкт предков: Фант. рассказ. — На суше и на море, 1929, № 1, 2; Ковер-самолет: Науч.-фант. рассказ. — Знание — сила, 1936, № 12, с. 4—7; Лаборатория Дубльвэ: Науч.-фант. роман. — Вокруг света, Л., 1938, № 7—9, 11—12; Легко ли быть раком?: Биологич. рассказ-фантазия. — Вокруг света, М., 1929, № 19, с. 302—304 (Автор: А. Ром); Мертвая голова: Рассказ. — Вокруг света, М., 1928, № 17—22; Мертвая зона: Рассказ. — Вокруг света, Л., 1929, № 12, с. 18—21; Мистер Смех: Рассказ. — Вокруг света, Л., 1937, № 5, с. 15—21; На воздушных столбах: Рассказ. — Борьба миров, М., 1931, № 1, с. 30—41 (Автор: А. Ром); Небесный гость: Науч.-фант. роман. — Ленинские искры. Л., 1937, 17—27 декабря, 1938, 4 января — 3 июля; Невидимый свет: Рассказ. — Вокруг света, Л., 1938, № 1, с. 26—30; Необычайные происшествия: Науч.-фант. рассказ-загадка. — Еж, 1933, № 9—11; Нетленный мир: Фант. рассказ. — Знание — сила, 1930, № 2, с. 5—8; Остров Погибших Кораблей. Последний человек из Атлантиды: Романы. М.; Л.: Земля и фабрика, 1927. 334 с.; Отворотное средство: Юмористич. рассказ. — Вокруг света, Л., 1929, № 27, с. 9—11; Охота на Большую Медведицу: Юмористич. рассказ. — Вокруг света, М., 1927, № 4, с. 61—62; Пики: Из нового романа об электрификации СССР. — Юный пролетарий, 1933, № 11, с. 16—17; Под небом Арктики: Науч.-фант. роман. — В бой за технику, 1938, № 4—7, 9—12. 1939, № 1, 2, 4; Подводные земледельцы: Науч.-фант. роман. — Вокруг света, М., 1930, № 9—23; Продавец воздуха: Науч.-фант. роман. — Вокруг света, М., 1929, № 4—13; Пропавший остров: Фант. рассказ. — Юный пролетарий, 1935, № 12, с. 24—32; Прыжок в ничто: Науч.-фант. роман. Л.; М.: Мол. гвардия, 1933. 244 с.; Рекордный полет: Рассказ. — Еж, 1933, № 10, с. 16—19; Рогатый мамонт: Фант. рассказ. — Вокруг света, Л., 1938, № 3, с. 27—30; Светопреставление: Науч.-фант. рассказ. — Вокруг света, Л., 1929, № 1—4, 7; Сезам, откройся!: Фант. рассказ. — Всемирный следопыт, 1928, № 4, с. 286—297 (Автор: А. Ром); Сильнее бога: Рассказ. — Природа и люди, 1931, № 10, с. 11—20 (Автор: Арбель); Слепой полет: Науч.-фант. рассказ. — Уральский следопыт, 1935, № 1, с. 27—34; Солнечные лошади: Рассказ. — Природа и люди, 1931, № 19, с. 10—13, Революция и природа, 1931, № 1(20), с. 42—45 (Автор: Арбель); Человек-амфибия: Науч.-фант. роман. М.; Л.: Земля и фабрика, 1928. 200 с.; Человек, потерявший лицо: Науч.-фант. роман. — Вокруг света, Л., 1929, № 19—25; Человек, нашедший свое лицо: Роман. Л.: Сов. Писатель, 1940. 300 с.; Чертово болото: Рассказ. — Знание — сила, 1931, № 18, с. 2—7; Шторм: Рассказ. — Революция и природа, 1931, № 3, 4—5.

Социальная, памфлетно-сатирическая, психологическая, приключенческая, юмористическая, техническая, популяризаторская, очерковая — Беляев оставил след в каждой из этих разновидностей НФ. Многообразны темы, детально им разработанные, обширен спектр научных проблем. Радиотехника и градостроительство, воздухоплавание и превращение элементов, перспективы земледелия и телевидение, энергетика и строение атома, освоение океана и космонавтика, изменение климата и автоматика. — все интересовало и влекло его, в первую же очередь — биологические науки, нереализованные возможности человеческого организма…

БЕЛЯЕВ Сергей Михайлович (1883—1953)

Врач по образованию. Печататься начал в 1905 г. Автор ряда реалистических произведений.

Соч.: Радиомозг: Роман. — Рабочая газета, 1926, 20 августа — 10 октября; М.; Л.: Мол. гвардия, 1928. 180 с.; Истребитель 17-У: Роман. — Авиация и химия, 1928, № 3—12; То же: Истребитель «2Z»: Науч.-фант. роман. М.; Л.: Детиздат, 1939. 280 с.

Аппарат, на электромагнитной основе воздействующий на сознание человека, традиционные «лучи смерти», сверхсовершенный истребитель, скоротечный характер будущей войны.

БЕРСЕНЕВ Г.

Соч.: Погибшая страна: Науч.-фант. роман. М.; Л.: Мол. гвардия, 1930. 240 с.

Советская глубоководная экспедиция, изучающая затонувший материк Гондвану.

БОБРИЩЕВ-ПУШКИН Александр Владимирович (1875 — после 1929)

Юрист по образованию. Публицист, автор рассказов.

Соч.: Залетный гость: Рассказ. — Мир приключений, 1927, № 1, с. 24—34.

Путешественник из иного мира, в результате аварии попавший на Землю.

БОБРОВ Николай Сергеевич (1892—1959)

В годы первой мировой войны — летчик. С 1918 г. — журналист. Автор более двадцати книг об авиации.

Соч.: Москва — Владивосток в 12 часов: Фант. рассказ. — Знание — сила, 1931, № 19, с. 2—6.

Успехи авиации близкого будущего.

БОБРОВ Сергей Павлович (1889—1971)

Поэт, прозаик, критик, литературовед, переводчик; печатался с 1911 г. Теоретик шахмат, экономист, автор математических трудов.

Соч.: Восстание мизантропов: Повесть. М.: Центрифуга, 1922. 164 с.; Изобретатели идитола: Роман. — Красная нива, 1923, № 35—44; То же: Спецификация идитола: Прозроман ускоренного типа. Берлин: Геликон, 1923. 198 с.; Нашедший сокровище: Роман. М.: Федерация, 1931. 418 с. (Автор: А. Юрлов).

Борьба синдикатов и банков за обладание секретом взрывчатого вещества, использующего энергию атома; картины коммунистического будущего.

БОГДАНОВ Федор Михайлович

Соч.: Дважды рожденный: Науч.-фант. роман. М.: Пучина, 1928. 290 с.

Выходец из XX века, оживленный потомками, знакомится с коммунистическим миром далекого будущего.

БОГОЛЮБОВ Константин Николаевич (?—1938)

Журналист, сатирик.

Соч.: Вещи господина Пика: Рассказ. — Мир приключений, 1928. № 2, с. 40—46; Равнина ТУА: Рассказ. — Вокруг света, Л., 1928, № 18.

Сатирическое изображение пороков буржуазного общества: шпионы, способные принимать форму вещей; «неодикари», живущие на крышах небоскребов.

БОРИСОВ Николай Андреевич

Автор приключенческих романов.

Соч.: Четверги мистера Дройда: Кинороман. М.; Л.: Земля и фабрика, 1929. 277 с.

Одна из последних схваток двух миров; использование капиталистами «лучей забвения» в этой борьбе.

БРАММ М.

Соч.: Сумерки переходят в ночь: Киноповесть. — Борьба миров. М.: 1931, № 10-11, с. 21—31.

БРОМЛЕЙ (СУШКЕВИЧ) Надежда Николаевна (1889—?)

Заслуженная артистка РСФСР. Играла в МХАТе, в Ленингр. театре драмы им. А. С. Пушкина, в 1944—1956 гг. режиссер театра им. Ленсовета.

Соч.: Исповедь неразумных: Рассказы. М.: Круг. 1927. 276 с. (Из сод.: Повесть о короле Квадратной республики, с. 161—209; Из записок последнего бога, с. 210—274); Потомок Гаргантюа: Рассказы. М.: Федерация, 1930. 288 с. (Из сод.: Потомок Гаргантюа. с. 3—80).

На фоне реалистически выписанной обыденной обстановки действуют фантастич. существа: кентавры, выходцы из иных миров и т. д.

БУДАНЦЕВ Сергей Федорович (1896—1940)

Участник революционного движения, гражданской войны. Печататься начал в 1910 г.

Соч.: Эскадрилья Всемирной Коммуны: Повесть. М.: Огонек. 1925. 28 с.; В авт. сб.: Японская дуэль. Л.: Прибой, 1927, с. 186—214; Собр. соч. М.; Л.: Госиздат, 1929. Т. 2, с. 180—201.

Грядущая мировая революция; победа трудящихся во всем мире над силами реакции и капитализма.

БУЗЬКО Дмитрий Иванович (1891—1938)

Агроном по специальности, участник революционной борьбы на Украине. Первые публикации — в 1920 г.

Соч.: Хрустальный край: Роман. Харьков: Держлитвидав, 1935. 195 с.

Дешевый «холодный» способ изготовления стекла; строительство нового, «хрустального» мира.

БУЛГАКОВ Михаил Афанасьевич (1891—1940)

Известный прозаик и драматург; врач по образованию.

Соч.: Похождения Чичикова: Поэма в 2-х пунктах с прологом и эпилогом. — Накануне, 1922, 24 сентября; Роковые яйца: Повесть. — Недра, 1925, № 6, с. 79—148; Дьяволиада: Повести и рассказы. М.: Недра, 1925. 160 с. (Из сод.: Роковые яйца. с. 44—124; Похождения Чичикова, с. 147—160).

Гоголевские персонажи в условиях советской действительности; неожиданные последствия открытия «лучей жизни»

ВАЛЕНТИН З.

Соч.: За чудесным зерном: Повесть. М.; Л.: Госиздат, 1930. 255 с.

Неизвестная высокоразвитая цивилизация, следы которой обнаружены в Средней Азии.

ВАЛЮСИНСКИЙ Всеволод

Соч.: Пять бессмертных: Роман. Харьков: Пролетарий, 1928. 446 с.; Большая земля: Фант. роман. Л.: Леноблиздат, 1931. 212 с.

Реализация фант. изобретений (открытие тайны бессмертия, «минимизация» людей с целью расширения жизненного пространства) приводит к мировым катаклизмам и конечной победе трудящихся.

ВЛАДКО Владимир Николаевич (1901—1974)

Прозаик. Учитель по образованию; лит. деятельность начал очерками о новостройках 1-й пятилетки.

Соч.: Аргонавты Вселенной: Роман. Ростов: Ростиздат, 1939. 264 с.; Перераб. изд. — М.: Трудрезервиздат, 1957. 543 с.; Потомки скифов: Роман. Ростов: Ростиздат, 1939. 252 с.; Перераб. изд. М.: Мол. гвардия, 1969. 368 с.

Полет на Венеру; случайно сохранившийся островок древнескифского мира.

ВОДОПЬЯНОВ Михаил Васильевич (1889—1980)

Летчик, один из первых Героев Советского Союза. В Отечественную войну командир авиадивизии. Печататься начал в 1935 г.

Соч.: Мечта пилота: Повесть. — Комс. правда, 1936, 1—20 января; М.: Мол. гвардия, 1936. 192 с.; М.: Мол. гвардия, 1937. 168 с.; Мечта: Пьеса в II сценах. — Новый мир, 1937, № 3, с. 112—134; М.; Л.: Искусство, 1938. 64 с.

Попытка реалистически обрисовать будущий полет к Северному полюсу.

ВОЛКОВ Алексей Матвеевич

Соч.: Чужие: Фант. рассказ. — Мир приключений. 1928, № 2. с. 12—25; Искатель, 1961, № 3, с. 146—157.

Контакт с представителями инозвездной цивилизации, посетившими Землю.

ВОЛКОВ Михаил Васильевич

Моряк из Владивостока.

Соч.: «Баиро-Тун»: Фант. рассказ. — Всемирный следопыт, 1929. № 2, с. 94—112.

Падение в Байкал атомного корабля с Марса.

ГАЙДАР (ГОЛИКОВ) Аркадий Петрович (1904—1941)

Известный детский писатель.

Соч.: Тайна горы: Фант. роман. — Звезда (Пермь), 1926, 8—30 сентября; В сб.: На суше и на море. М.: Мол. гвардия, 1927, вып. 1.

Недалекое будущее: борьба с иностранными концессионерами, пытающимися овладеть богатствами уральских недр.

ГИРЕЛИ Михаил Осипович

Соч.: Трагедия конца: Роман. Л.: Время, 1924. 218 с.; Преступление профессора Звездочетова: Роман. Л.: Пучина, 1926. 179 с; Eozoon (Заря жизни): Роман. Л.: Изд-во писателей, 1929. 270 с.

Предотвращение учеными падения на Землю оторвавшейся части кольца Сатурна; чтение мыслей и пересадка сознания; открытие в тропиках неведомого науке вида человекообразных обезьян.

ГИРШГОРН Вениамин Самойлович

Поэт; писал под псевдонимом «Вен. Горн».

Соч.: Сорванец Джо: Повесть. Л.; М.: Книга, 1924. 64 с. (Авторы: В. Гиршгорн, И. Келлер); То же под назв.: Универсальные лучи: Повесть. Л.: Госиздат, 1924. 83 с. (Авторы: И. Келлер, В. Гиршгорн); То же: Отрывок. — Юный пролетарий Урала, 1924, № 4, 5; Бесцеремонный Роман: Роман. М.: Круг, 1928. 204 с. (Авторы: В. Гиршгорн, И. Келлер, Б. Липатов).

Традиционные лучи смерти помогают восставшим рабочим свергнуть буржуазное правительство; изобретатель машины времени отправляется в прошлый век, стремясь построить справедливое общество.

ГЛАГОЛИН С.

Соч.: Загадка Байкала: Фант. повесть. — Вокруг света, Л., 1937, № 9, 10, 12.

Обнаружение следов неизвестной древней цивилизации.

ГЛЕБОВ (КОТЕЛЬНИКОВ) Анатолий Глебович (1899—1964)

Журналист, по образованию японовед. Драматург, прозаик. После Отечественной войны вновь обратился к фантастике.

Соч.: RAF-1 (Золото и мозг): Социальная мелодрама. М.: Теакинопечать, 1929. 118 с.

Борьба империалистических держав за овладение секретом атомной энергии.

ГОЛУБЬ Сергей

Соч.: Тайна микрокосма: Науч.-фант. рассказ. — Вокруг света, М., 1927, № 9, с. 134—137.

Проникновение в мир атома.

ГОНЧАРОВ Виктор Алексеевич

Соч.: Жизнь невидимая: Рассказ. — Красные всходы (Тифлис), 1923, № 1; Психомашина: Фант. роман. М.; Л.: Мол. гвардия, 1924. 109 с.; Комса: Повесть. — Красные всходы (Тифлис), 1924, № 2—7; Межпланетный путешественник: Фант. роман (I. Комбинации вселенной; II. Комса). М.; Л.: Мол. гвардия, 1924. 144 с.; Приключения доктора Скальпеля и фабзавука Николки в мире малых величин: Микробиологич. шутка. М.; Л.: Мол. гвардия, 1924. 153 с.; М.; Л.: Земля и фабрика, 1928. 126 с.; Век гигантов: Роман. М.; Л.: Земля и фабрика, 1925. 363 с.; Долина смерти (Искатели детрюита): Роман приключений. Л.: Прибой, 1925. 197 с.; Под солнцем тропиков: Повесть. М.; Л.: Мол. гвардия, 1926. 312 с.

Герои Гончарова, уменьшившись до микроскопических размеров, изучают микромир; путешествуют во времени к первобытным людям; с помощью «психической» энергии странствуют в космосе, устраивая революцию на Луне и обнаруживая планеты, во всем подобные Земле; ищут могучий источник атомной энергии; совершают полет в Австралию на антигравитационной лодке — и всюду борются за права угнетенных.

ГОРБАТОВ С.

Соч.: Долина страусов «Рук»: Рассказ. — Вокруг света, Л., 1928, № 27, с. 11—17; Янтарная страна: Рассказ. — Мир приключений, 1928, № 8, с. 62—68; Последний рейс «Лунного Колумба»: Повесть. — Вокруг света, Л., 1929, № 40, 41.

Реликтовые гигантские птицы; неведомый город в тропиках с жителями, замурованными в янтарь; высокоорганизованная жизнь на Луне.

ГОРЕЛОВ Антон

Соч.: Огненные дни: Повесть. Л.; М.: Дешевая книга, 1925. 38 с.

Закончившееся крахом грядущее нападение капиталистического Союза Золота на социалистические страны; усыпляющие лучи.

ГОРШ А. П.

Соч.: Экспресс-молния: Фант. рассказ. — Мир приключений, 1928, № 4, с. 64—70.

Транспортировка живых организмов с помощью радиоволн.

ГРАБАРЬ (ШПОЛЯНСКИЙ) Леонид Юрьевич (1901—1941)

Участник гражданской войны; врач по образованию; писать начал в 1918 г.

Соч.: Большой покер: Фант. трагифарс. Л.: Изд-во писателей, 1933. 192 с.

Сатирические картины глубочайшего кризиса в крупнейшей капиталистической стране.

ГРАВЕ Сергей Людвигович

Соч.: Путешествие на Луну: Рассказ. Л.: Прибой, 1926. 82 с.

Космический полет в ракете «системы Циолковского».

ГРЕБНЕВ (ГРИБОНОСОВ) Григорий Никитич (1902—1960)

Участник гражданской и Великой Отечественной войн. Журналист; сотрудничал в «Гудке», «Комсомольской правде», «Крестьянской газете». С 1930 г. писал для детей.

Соч.: Летающая станция: Фант. роман-хроника. — Пионер, 1937, № 10—12; То же: Арктания (Летающая станция): Фант. роман. М.; Л.: Детиздат, 1938. 208 с.; Перераб. изд.: Тайна подводной скалы. В одноим. авт. сб. Вологда: Обл. кн. редакция, 1955, с. 3—140; «Невредимка»: Фант. рассказ, — Вокруг света, 1939, № 3, с. 7—10; В сб.: Невидимый свет. М.: Мол. гвардия, 1959, с. 102—114; Искатель, 1962, № 1, с. 141—151.

Метеостанция над Северным полюсом, обжитая Арктика будущего; борьба с последними империалистическими «крестоносцами», скрывающимися на морском дне; вибратор, создающий электромагнитную сферу непроницаемости.

ГРИГОРЬЕВ (ПАТРАШКИН) Сергей Тимофеевич (1875—1953)

Начал печататься в 1899 г., с 1922 г. — профессиональный литератор. Автор исторических книг для юношества.

Соч.: Тройка Ор-Дим-Стах: Радиорассказ. — Всемирный следопыт, 1925, № 1, с. 1—16; М.: Гос. мастерская педагогич. театра Главсоцвоса, 1925. 24 с.; Гибель Британии: Повесть. — Всемирный следопыт, 1925/1926, № 1(10), 2, 3; М.; Л.: Земля и фабрика, 1926. 118 с.; За метеором: Фант. рассказ. — Знание — сила, 1932, № 23—24, с. 2—5; Искатель, 1962, № 6, с. 146—154.

Электронная система управления противовоздушной обороной; автоматизация производства, гигантские стройки в Сибири, предотвращение землетрясений; использование астероидов в качестве промышленного сырья.

ГРИН (ГРИНЕВСКИЙ) Александр Степанович (1880—1932)

Известный писатель-романтик.

Соч.: Клубный арап. — Огонек, 1918, № 1, с. 10—12, 16; Преступление Отпавшего Листа. — Огонек, 1918, № 3, с. 13—15; Сила непостижимого. — Огонек, 1918, № 8, с. 11—13; Истребитель. — Пламя, 1919, № 60, с. 4—5; Состязание в Лиссе. — Красный милиционер, 1921, № 2—3, с. 27—30; Канат. В авт. сб.: Белый огонь. Пг.: Полярная звезда, 1922; Путешественник Уы-Фью-Эой. — Красная газета, 1923, 31 января; Русалки воздуха. — Петроград, 1923, № 4, с. 9—12; Ива. — Петроград, 1923, № 11, с. 1—13; Блистающий мир: Роман. — Красная нива, 1923, № 20—30; М.; Л.: Земля и фабрика, 1924. 196 с.; Крысолов. — Россия, 1924, № 3, с. 47—79; М.: Б-ка «Огонек», 1927. 50 с.; Безногий. — Огонек, 1924, № 7, с. 4, 6—8; Гатт, Витт и Редотт. — Альманах для детей и юношества (Прил. к журн. «Красная нива»), 1924, № 3, с. 55—64; Серый автомобиль. В авт. сб.: На облачном берегу. М.; Л.: Госиздат, 1925; Золотая цепь: Роман. — Новый мир, 1925, № 8—11; Харьков: Пролетарий, 1926. 208 с.; Фанданго. В альм.: Война золотом. М.: Москов. т-во писателей, 1927, с. 17—51; Бегущая по волнам: Роман. М.; Л.: Земля и фабрика, 1928. 244 с.; Недотрога: Отрывки из романа. — 30 дней, 1935, № 3, с. 17—28; Огонек, 1936, № 2—3, с. 10, 22; Лит. наследство, т. 74. М., 1965, с. 654—668.

Чудесное у Грина, нередко облекаясь в традиционные для фантастики приемы и сюжеты (перемещения во времени, взаимопроникающие пространства, говорящие автоматы, хождение по воде, летание «без ничего», обмен сознанием, внушение на расстоянии и др.), одухотворено неприятием «идеалов» воинствующего мещанства, миру наживы противопоставлена животворная сила человеческих чувств.

ГУМИЛЕВСКИЙ Лев Иванович (1890—1976)

Начал печататься в 1910 г., с 1923 г. писал преимущественно для детей и юношества. Позднее — автор научно-художественных книг по истории техники.

Соч.: Владыка мира: Соврем. пьеса. Саратов: Госиздат, 1921. 43 с.; Страна гипербореев: Фант. рассказ. — Всемирный следопыт, 1927, № 4, с. 243—257; В авт. сб.: Четыре вечера на мертвом корабле. М.; Л.: Мол. гвардия, 1927, с. 21—48; В кн.: Библиотека приключений. М.: Мол. гвардия, 1966. Т. 2, с. 65—92.

Картины мировой революции; следы загадочной древней культуры на Кольском полуострове.

ДИКОВСКИЙ Сергей Владимирович (1907—1940)

Писатель и журналист, сотрудник «Комсомольской правды» (с 1930 г.), «Правды» (с 1934 г.). Участник боев на КВЖД (1929). погиб во время войны с белофиннами.

Соч.: Подсудимые, встаньте!: Повесть. — Комс. правда, 1933. 5—13 февраля.

Повесть о будущей воздушной войне.

ДОБРЖИНСКИЙ-ДИЭЗ Гавриил Валерианович (1883—1946)

Участник революции 1905 г.; в ссылке потерял зрение. Автор исторических романов, повестей, пьес.

Соч.: Боярин Матвеев в советской Москве: Рассказ. — Мир приключений, 1928, № 7, с. 10—21.

Злоключения выходца из прошлого, оживленного после 250-летнего летаргического сна.

ДОЛГУШИН Юрий Александрович (р. 1896)

В 1919—1920 гг. — техник-геодезист в Закавказье, с 1921 г. — журналист. Участник Великой Отечественной войны.

Соч.: В гостях у маэстро: Рассказ. — Техника — молодежи, 1936. № 2—3, с. 91—95; В 1942 году: Науч.-фант. очерк. — Смена, 1936, № 8; Генератор чудес: Науч.-фант. роман. — Техника — молодежи. 1939, № 1—3, 5—11, 1940, № 1—5, 7, 10—12; Отрывки — в сб.: Война. М.; Л.: Детиздат, 1938, с. 221—247; Перераб. изд. М.: Трудрезервиздат, 1959. 424 с. и др. издания.

«Генератор чудес» стал заметным явлением в советской НФ; масштабная, многоплановая картина широких научных исследований (электромагнитная природа жизненных процессов, передача энергии на расстояние без проводов) сочетается в нем с яркой антифашистской направленностью.

ДОЛИН Н.

Соч.: Кровь мира: Рассказ. — Мир приключений, 1927, № 6, с. 2—12.

Физиологический раствор, вызывающий бурный рост организмов.

ЕРШОВ П.

Соч.: Открытие Питера Крайского: Рассказ. — Вокруг света, Л., 1929, № 47, с. 17—20.

Болезнетворные бактерии под воздействием препаратов и электромагнитного поля перерождаются в чудодейственный эликсир.

ЖЕЛЕЗНИКОВ Николай Николаевич (р. 1899) Журналист; в двадцатые годы — сотрудник «Всемирного следопыта».

Соч.: В прозрачном доме: Фант. рассказ. — Всемирный следопыт. 1928, № 7, с. 483—504; Блохи и великаны: Рассказ. — Вокруг света, М., 1929, № 18; Голубой уголь: Фант. роман. — Вокруг света, М., 1930, № 1—8.

Выращивание зданий путем направленной кристаллизации силикатов; воздействие при помощи гормональных препаратов на рост животных; двигатель, работающий на «голубом угле» — воздухе.

ЖИТКОВ Борис Степанович (1882—1938)

Известный детский писатель.

Соч.: Микроруки: Фант. очерк. М.; Л.: Мол. гвардия, 1931. 22 с.

Освоение микромира с помощью микроманипуляторов.

ЖУКОВ Иннокентий Николаевич (1875—1948)

Скульптор, детский писатель. Один из организаторов пионерского движения.

Соч.: Путешествие Красной Звезды в Страну Чудес: Повесть. — Барабан, 1923, № 3—4, 1924, № 1, 3; То же: Путешествие звена «Красной звезды» в страну чудес: Повесть. Харьков: Всеукр. об-во содействия юному ленинцу, 1924. 104 с.; Приключения юных пионеров в Египте: Повесть. Харьков: Юный ленинец, 1926. 80 с.; То же: Мертвый огонь: Повесть. М.; Л.: Госиздат, 1928. 111 с.

Экскурсионно-познавательные путешествия пионеров в будущее и прошлое — в 1957-й год и в Древний Египет.

ЖУРАКОВСКИЙ Н.

Соч.: Тайна Полярного моря: Фант. рассказ. — Всемирный следопыт, 1927, № 7, с. 483—498.

Жизнь шведского воздухоплавателя Андрэ на приполярном острове среди аборигенов-чукчей.

ЗАРИН Андрей Ефимович (1863—1929)

До революции — плодовитый беллетрист, с 1888 г. полностью посвятивший себя журналистике и литературе.

Соч.: Приключение: Рассказ. — Вокруг света, Л., 1929, № 26—28.

Аппарат, создающий шаровые молнии и направляющий их полет.

ЗАЯИЦКИЙ Сергей Сергеевич (1893—1930)

Прозаик, драматург, переводчик; автор остросюжетных повестей для юношества.

Соч.: Земля без солнца: Повесть. В сб.: Рол, вып. 4. М.; Л.: Земля и фабрика, 1925, с. 213—283; М.; Л.: Гиз, 1927. 95 с.; Красавица с острова Люлю: Роман. М.: Круг, 1926. 151 с. (Автор: Пьер Дюмьель).

Мистификация с гаснущим солнцем, вызвавшая всемирную панику; «поддельный» роман, пародирующий переводную авантюрно-экзотическую фантастику.

ЗЕЛИКОВИЧ Эммануил Семенович.

Соч.: Следующий мир: Науч.-фант. роман. — Борьба миров, 1930, № 1—7; То же: Отрывки из романа. — Искатель, 1966, № 1, с. 130—142; Необычайное приключение Генри Стэнлея: Науч.-фант. рассказ. — Техника — молодежи, 1938, № 3; Опасное изобретение: Науч.-фант. повесть. — Знание — сила, 1938, № 6, 7; В сб.: Невидимый свет. М.: Молодая гвардия, 1959, с. 115—143.

Приключения ученых с Земли на далекой планете, их знакомство с жизнью высокоразвитого коммунистического общества; популяризация известных физических законов — мир без трения, мир без пыли.

ЗОЗУЛЯ Ефим Давыдович (1891—1941)

Прозаик, очеркист. Начал печататься в 1911 г. С 1923 г. — редактор «Огонька». Погиб ополченцем на фронте Великой Отечественной войны.

Соч.: Гибель Главного Города: Рассказ. — Вечерняя звезда, 1918. 12—18 апреля; В одноим. авт. сб. Пг.: Новый Сатирикон, 1918, с. 3—30; М.: Рабочая Москва, 1925; М.; Л.: Земля и фабрика, 1928, с. 15—38; В авт. сб.: Рассказы. М.; Пг.: Круг, 1923; Жан Кармин: Рассказ. В авт. сб.: Гибель Главного Города. Пг.: Новый Сатирикон, 1918, с. 51—68; Собр. соч., М.; Л.: Земля и фабрика, 1928. Т. 1, с. 144—156; Студия любви к человеку: Рассказ. В авт. сб.: Гибель Главного Города. Пг.: Новый Сатирикон, 1918, с. 105—124; Собр. соч., М.; Л.: Земля и фабрика, 1928. Т. 1. с. 154—170; Граммофон веков: Рассказ. — Солнце труда, Харьков, 1919, № 1; Мир приключений, 1922, № 2, стб. 1—22; М.: Аврора, 1923. 28 с.; Собр. соч., М.; Л.: Земля и фабрика, 1928. Т. 2, с. 93—112; В авт. сб.: Я дома. М.: Сов. писатель, 1962, с. 96—113; Живая мебель: Рассказ. В авт. сб.: Рассказ об Аке и человечестве. М.: Огонек, 1925; Собр. соч., М.; Л.: Земля и фабрика, 1928. Т. 1, с. 114—122; Я дома. М.: Сов. писатель 1962, с. 87—94; Эпоха: Роман. М.: Л.: Земля и фабрика, 1929. 278 с.; Мастерская человеков: Сатирич. роман. — Мол. гвардия, 1930, № 13—20; Письмо Муреля: Глава из 2-й кн. романа «Мастерская человеков». — Огонек, 1932, № 19, с. 3—5.

Философско-сатирические картины обреченного на слом мира мещан-собственников; актер, при перевоплощении в своего героя меняющий внешность; аппарат, по материальным следам воспроизводящий картины прошлого.

ЗУБОВ С.

Соч.: Сыворотка бессмертия: Рассказ. — Мир приключений, 1923, № 4, стб. 11—30.

Препарат, в сочетании с током сильного напряжения возвращающий к жизни.

ЗУЕВ-ОРДЫНЕЦ Михаил Ефимович (1900—1967)

Участник гражданской войны. Начал печататься в 1925 г. Автор приключенческих, исторических книг.

Соч.: Властелин звуков: Рассказ. — Всемирный следопыт, 1926, № 11, с. 3—13; Простор, 1961, № 2, с. 96—108; В сб.: Капитан звездолета. Калининград: Кн. изд-во, 1962, с. 52—69; «Панургово стадо»: Рассказ. — Вокруг света, Л., 1929, № 12—15; В сб.: Невидимый свет. М.: Мол. гвардия, 1959, с. 144—191; Безумная рота: Рассказ. — Вокруг света, Л., 1929, № 45, 46; Сказание о граде Ново-Китеже: Роман. — Всемирный следопыт, 1930, № 8—12; Л.: Красная газета, 1930. 288 с.; То же: Перераб. вариант. — Уральский следопыт, 1967. № 2—7; М.: Дет. лит., 1970. 333 с. и др. издания.

Машина, уничтожающая звуки; использование обезьян в качестве рабочей силы; повышение боевого духа армии при помощи одурманивающего газа; затерянный в тайге островок средневековой Руси.

ИВАНОВ Всеволод Вячеславович (1895—1963)

Известный писатель; неоднократно обращался к фантастике, к «таинственному» на протяжении всего творческого пути.

Соч.: Иприт: Роман. М.: Госиздат, 1925. Вып. 1—9, 321 с. (Авторы: В. Иванов, В. Шкловский); Происшествие на реке Тун: Рассказ. — 30 дней, 1925, № 7; В одноим. авт. сб. М.; Л.: Госиздат, 1926, с. 3—29; Странный случай в Теплом переулке: Рассказ. — 30 дней, 1935, № 5, с. 3—10; Поединок: Подмосковная легенда. — Красная новь, 1940, № 1; В авт. сб.: На Бородинском поле. М.: Сов. писатель. 1944; Вдохновение (Смутное время): Пьеса. — Красная новь, 1940, № 3, с. 102—132.

Для произведений Иванова характерно переплетение времен — настоящего с будущим, прошлого с настоящим. В романе «Иприт», написанном в соавторстве с известным литературоведом и критиком Виктором Борисовичем Шкловским (1893—1984), действие перенесено на четверть века вперед: происходят революции, применяются сверхъядовитые газы, изобретается искусственное золото, создаются новые религии и — бесповоротно рушится старый мир.

ИЛЬИН Федор Николаевич (1873—1959)

Врач по образованию, хирург; участник русско-японской войны. Автор многих научных работ, заслуженный деятель науки. Свой роман (первую его часть) выпустил под псевдонимом.

Соч.: Долина Новой Жизни: Роман. М.: Круг, 1928. 383 с. (Автор: Тео Эли); То же: Науч.-фант. роман в двух частях. Баку: Гянджлик, 1967. 403 с.

В недоступной долине среди Гималаев работают атомные электростанции, по трубам мчатся в магнитном поле поезда, производятся сложнейшие операции — вплоть до пересадки органов, выращиваются в инкубаториях лишенные эмоций предельно запрограммированные «новые люди».

ИЛЬФ (ФАЙНЗИЛЬБЕРГ) Илья Арнольдович (1897—1937)

ПЕТРОВ (КАТАЕВ) Евгений Петрович (1903—1942) Известные писатели-сатирики, авторы ряда книг, написанных совместно.

Соч.: Светлая личность: Повесть. — Огонек, 1928, № 28—39; Собр. соч. М.: Гослитиздат, 1961. Т. 1, с. 383—479.

Сатирические коллизии возникают в повести благодаря изобретению мыла, отмывающего человека до… невидимости.

ИММОВИЧ Тим

Соч.: Ошибка инженера Дэнни: Рассказ. — 30 дней, 1928, № 3, с. 52—63.

Изготовление двойников путем копирования их на атомном уровне.

ИНГОБОР Эрик (СОКОЛОВСКИЙ Николай)

Соч.: Назад в пещеры: Пьеса. В авт. сб.: Четвертая симфония. М.: Гослитиздат, 1934, с. 56—125; Этландия: Роман. М.: Гослитиздат, 1935. 231 с.; Энрик-9: Отрывок из романа «Этландия». — Знание — сила, 1937, № 3, с. 18—20.

Памфлеты, рисующие разложение буржуазного общества, в котором плачевно положение науки, не находят применения открытия и изобретения ученых и инженеров.

ИРЕЦКИЙ (ГЛИКМАН) Виктор Яковлевич (1882—?)

Журналист, поэт.

Соч.: Завет предка: Роман. М.: Пучина, 1928. 205 с. (Автор: Я. Ириксон).

Отепление Гренландии с помощью Гольфстрима, перегороженного плотиной из быстрорастущих кораллов.

ИРКУТОВ (КАРРИК) Андрей Дмитриевич (1894—1944)

Прозаик, поэт, драматург. Участник первой мировой войны; во время гражданской войны находился в рядах Первой Конной. Активно участвовал в деятельности общества «Безбожник», в организации пионерского движения.

Соч.: Коммунизатор мистера Хедда: Рассказ. — Борьба миров, 1923, № 1, с. 3—14; На смену! (Екатеринбург), 1923, 27 июля; Бессмертие: Рассказ. — Борьба миров, 1924, № 3, с. 30—37; Борьба за газ: Рассказ. В авт. сб.: Его отец. М.; Л.: Земля и фабрика, 1925; Исход боя решается…: Рассказ. — Дружные ребята, 1931, № 3—5.

Аппарат, перестраивающий идейные убеждения людей; картины грядущих революционных сражений.

ИТИН Вивиан Азарьевич (1894—1945)

Поэт, беллетрист, очеркист. Активный участник гражданской войны и социалистического строительства в Сибири.

Соч.: Страна Гонгури: Повесть. Канск: Гос. Изд-во, 1922. 86 с.; В одноим. авт. сб. Новосибирск: Западно-Сиб. кн. изд-во, 1983, с. 20—84; То же, перераб. вариант: Открытие Риэля. — Сибирские огни, 1927, № 1, с. 62—91; В авт. сб.: Высокий путь. М.; Л.: Гос. изд-во, 1927, с. 159—235; В сб.: Страна Гонгури. Красноярск: Кн. изд-во, 1985, с. 14—59.

Красочно изображено отдаленное будущее — с воздушными кораблями, морем энергии, межпланетными полетами, сверкающими городами.

КАВЕРИН Вениамин Александрович (р. 1902)

Известный писатель. К фантастике обращался и в дальнейшем (повесть «Верлиока» и др.).

Соч.: Хроника города Лейпцига за 18.. год: Рассказ. В альм.: Серапионовы братья. Кн. 1. Пб.: Алконост, 1922; Манекен Футерфаса: Рассказ. — Петроград, 1923, № 15, с. 9—14; Пятый странник: Рассказ. В альм.: Круг. Кн. 1. М.; Пб.: Круг, 1923; Мастера и подмастерья: Рассказы. М.; Пб.: Круг, 1923. 178 с. (Сод.: Столяры. Щиты. Инженер Шварц. Хроника города Лейпцига за 18.. год. Пурпурный палимпсест. Пятый странник); Бочка: Рассказ. — Русский современник, 1924, № 2; Большая игра: Рассказ. В альм.: Литературная мысль. Кн. 3. Л.: Мысль, 1925, с. 24—77; Ревизор: Рассказ. — Ленингр. правда, 1925, 25 декабря; Звезда, 1926, № 2; Воробьиная ночь: Рассказ. — Мол. гвардия, 1927, № 8; Сегодня утром: Рассказ. — Ленингр. правда, 1927, 27 марта; Рассказы включались в авт. сб.: Рассказы. М.: Круг, 1925. 178 с.; Большая игра. М.: Огонек, 1926. 64 с.; Бубновая масть. Л.: Книжные новинки, 1927. 200 с.; Воробьиная ночь. М.: Круг, 1927. 224 с.; Собр. соч. Л.: Прибой, 1930. Т. 1. Избранные рассказы и повести. Л.: Изд-во писателей, 1935. 325 с.; Собр. соч. М.: Гослитиздат, 1963. Т. 1.

Фантастика ранних рассказов Каверина откровенно литературна, восходит к Гофману, автор рисует театрализованный романтический мир странных героев и приключений.

КАДУ Ренэ

Коллективный псевдоним О. Савича и В. Пиотровского. Овадий Герцович Савич (1896—1967) — журналист и переводчик; печатался с 1915 г.; корреспондент «Правды» в Париже (1932—1936) и Испании (1937—1939). В. Пиотровский — литератор.

Соч.: Атлантида под водой: Роман. М: Круг, 1927. 312 с.

Легендарная страна с развитой наукой и техникой, укрывшаяся на дне океана под гигантским куполом.

КАЗАНЦЕВ Александр Петрович (р. 1906).

Известный писатель-фантаст. Окончил Томский технологич. ин-т, работал инженером-механиком.

Соч.: Аренида: Киносценарий (совместно с И. Шапиро), отрывки. — Ленингр. правда, 1936, 22 марта; За индустриализацию, 1936, 18 октября; Пылающий остров: Науч.-фант. роман. — Пионерская правда, 1940, 22 октября — 28 декабря, 1941, 3 февраля — 13 марта; М.; Л.: Детиздат, 1941. 488 с.; То же, перераб. и дополн. М.: Трудрезервиздат, 1956. 736 с. и др. издания; Арктический мост: Науч.-фант. роман. — Вокруг света, 1941, № 4—6; Техника — молодежи, 1943, № 9—12; М.: Мол. гвардия, 1946. 416 с.; То же, перераб. и дополн. М.: Трудрезервиздат, 1958. 774 с. и др. издания.

Бесперспективность попыток империалистов уничтожить СССР с помощью новейших типов вооружений; совместное строительство СССР и США подводного транспортного туннеля.

КАЙТАНОВ Константин Федорович (р. 1910)

Летчик, рекордсмен-парашютист.

Соч.: Прыжок с 25 000 метров: Рассказ. В авт. сб.: Наше небо. Л.: Сов. писатель, 1939, с. 136—145.

Сверхзатяжной прыжок с парашютом из стратосферы.

КАЛИНИН Л.

Соч.: Переговоры с Марсом: Повесть. М.: Рогожско-Симоновский Совет, 1924. 32 с.

Сигналы с Марса, строительство радиостанции в горах близ Кабула, установление контакта с соседней планетой.

КАЛЬНИЦКИЙ Яков Исаакович (1895—1949)

Прозаик, очеркист. Участник первой мировой войны; в годы гражданской командовал полком Красной Армии. Много путешествовал по стране.

Соч.: Ипсилон: Фант. роман. — Экран, 1930, № 1—12.

«Электричество — основа жизни, человек — приемник и передатчик радиомозговолн», — считают герои, создающие сверхоружие для борьбы с фашистами, напавшими на СССР.

КАРИНЦЕВ Николай Александрович (1886—1961)

Прозаик, переводчик; автор многих научно-художественных книг по истории, географии, технике.

Соч.: Вокруг света на аэроплане: Роман. М.; Л.: Мол. гвардия, 1926. Вып. 1—5, 269 с.; Собр. соч. М.: Москов. т-во писателей, 1928. Т. 3, с. 81—342.

Приключения на сверхсовершенном летательном аппарате.

КАРПОВ Николай Алексеевич (1887—1945)

Журналист, сотрудник «Красной газеты» и др. изданий. Печатался с 1907 г.

Соч.: Лучи смерти: Фант. роман. В сб.: Библиотечка революционных приключений. М.: Рабочая Москва, 1924. Вып. 1—3; М.; Л.: Земля и фабрика, 1925. 166 с.

Попытка капиталистов применить против рабочих Америки тепловые лучи, сжигающие на расстоянии.

КАССИЛЬ Лев Абрамович (1905—1970)

Известный детский писатель. Лауреат Гос. премии СССР.

Соч.: Трехглавая судьба: Фантасхема. — Мол. гвардия, 1936, № 2, с. 133—153.

Предотвращение столкновения Земли с крупным астероидом.

КАТАЕВ Валентин Петрович (1897—1986)

Известный писатель; свой творческий путь начинал с фельетонов, очерков, юмористических и сатирических рассказов.

Соч.: Остров Эрендорф: Роман с приключениями. — Рабочий путь (Омск), 1924, июнь — август; Уральский рабочий (Свердловск), 1924, июль — сентябрь; Омск: Рабочий путь, 1924. 116 с.; М.: Госиздат, 1925. 124 с.; Собр. соч. М.: Худож. лит., 1969. Т. 2, с. 487—604; Повелитель железа: Авантюрный роман. — Пламя (Харьков), 1924, № 1; Вел. Устюг: Современная мысль, 1925. 101 с.; Драма в облаках, или Неуловимый профессор: Авантюрный рассказ. — Вечерняя Москва, 1924, 23 сентября; Смехач, 1925, № 23; Гаврило, 1925, № 3, с. 6—7; Лунная соната: Рассказ. — Красная оса, 1924, № 27—28; Собр. соч. М.: Худож. лит., 1969. Т. 2, с. 104—107; Редчайший экземпляр: Фант. рассказ. — Смехач, 1926, № 3; То же: Экземпляр. В авт. сб.: Вещи. М.: Правда, 1936, с. 56—62; Собр. соч. М.: Худож. лит., 1969. Т. 2. с. 133—137.

Романы о мировой революции, ускорить которую помогают необычайные изобретения (вроде машины, на расстоянии намагничивающей железо); сатирические рассказы, обличающие невежество, легковерие, самодовольную тупость и др. пороки обывателей.

КВИНТОВ Н.

Соч.: Голубые лучи: Рассказ. — Мир приключений, 1925, № 4, стб. 1—24; Спирелла Лейбнера: Рассказ. — Вокруг света, Л., 1928, № 45, с. 2—7 (Автор: А. Квинтов).

Лучи, позволяющие увидеть внутреннюю сущность предметов; бактерия, пожирающая и разрушающая железо.

КИРШОН Владимир Михайлович (1902—1938)

Драматург; один из руководителей РАПП и ВОАПП. Участник гражданской войны.

Соч.: Большой день: Фант. пьеса. М.; Л.: Искусство, 1936. 98 с.; Новый мир, 1937, № 2; В авт. сб.: Избранное. М.: Гослитиздат, 1958, с. 399—474.

Пьеса о будущей войне.

КЛЕНЧ С.

Соч.: Из глубины вселенной: Рассказ. — Вокруг света, Л., 1929, № 39, с. 1—5.

Посещение Земли космическими пришельцами.

КОВЛЕВ Михаил

Соч.: Вокруг винта: Рассказ. — Борьба миров, 1930, № 2, с. 69—78; Взорванные мышцы: Фант. рассказ. — Вокруг света, Л., 1930, № 7, с. 21—24; Капкан самолетов: Рассказ. — Вокруг света, Л., 1930, № 29, с. 9—11.

Создание геликоптера; «ультрамускулин», высвобождающий энергию мышц; самонаводящееся на звук орудие.

КОЗАКОВ Михаил Эммануилович (1897—1954)

Прозаик, очеркист, драматург; печатался с 1918 г. Участник Октябрьской революции и гражданской войны.

Соч.: Время плюс время: Роман. — Звезда, 1932, № 8—11; Отрывки из романа: Пролог к роману. — Стройка, 1930, № 1, с. 4—6; Будущее. — Стройка, 1931, № 32, с. 10—12; Человек не спит. — Красная газета, 1932, 21 июля.

Первая часть незаконченного романа о будущем; попытка изобразить грядущие социальные и экономические преобразования, морально-нравственные коллизии нового мира.

КОЗЫРЕВ Михаил Яковлевич (1892—?)

Прозаик; экономист по образованию; печатался с 1909 г.

Соч.: Неуловимый враг: Роман. — Недра, 1923, № 1, с. 155—194; Харьков: Молодой рабочий, 1923. 40 с.; В авт. сб.: Поручик Журавлев. М.: Рабочая Москва, 1925, с. 49—96; Город энтузиастов: Роман (Авторы: М. Козырев, И. Кремлев). — Красная нива, 1930, № 21—32; М.: Москов. т-во писателей, 1931. 175 с.

Перипетии возможной пролетарской революции в одной из стран Западной Европы; герои второго романа, написанного в соавторстве с писателем Ильей Львовичем Кремлевым (1897—1971), стремятся с помощью искусственных солнц победить ночь.

КОЛДУНОВ Сергей Александрович (р. 1901)

Писатель; врач по образованию; печатается с 1926 г.

Соч.: Ремесло героя: Роман. — 30 дней, 1937, № 10, с. 8—21 (Отрывки); Красная новь, 1937, № 9, 10; М.: Гослитиздат, 1938. 328 с.; «РП-1»: Отрывок из романа. М.: Жургазобъединение, 1939. 36 с.

Создание и успешные испытания стратосферного ракетоплана.

КОЛЛОНТАЙ Александра Михайловна (1872—1952)

Советский государственный и партийный деятель, публицист. Член партии с 1915 г.; после революции — посол в Норвегии, Мексике, Швеции.

Соч.: Скоро: Рассказ. — Юный пролетарий Урала, 1920, № 3.

Ветераны Октябрьской и мировой революций, встретившись через полвека, вспоминают дни революционных боев.

КОЛОМЕЙЦЕВ Анатолий Самуилович

Соч.: Ущелье Дьявола: Роман. М.; Л.: Земля и фабрика, 1929. 270 с.

Геологическая фантастика: обнаружение залежей радиоактивных руд в горах Кавказа.

КОПЫЛОВ Н.

Соч.: Невидимки: Рассказ. — Мир приключений, 1926, № 9, стб. 54-81.

Установление контакта с микроскопическими разумными обитателями упавшего на Землю метеорита.

КРАСНОВСКИЙ С.

Соч.: Катастрофа пространства: Фант. рассказ. — Мир приключений, 1928, № 9, с. 4—21.

В нашем времени появляются выходцы из четвертичного периода — пещерный медведь, мамонты, первобытный человек…

КРИНИЦКИЙ Марк (САМЫГИН Михаил Владимирович, 1874—1952)

Прозаик, драматург; первую книгу выпустил в 1895 г.

Соч.: Эликсир бессмертия: Рассказ. — Огонек, 1923, № 10, с. 1—4.

Представив миллионы лет хождения на службу и переписывания бесконечных бумаг, герой отказывается от чудесного эликсира.

КУРОЧКИН Владимир Сергеевич (1910—1980)

Прозаик; печатается с 1937 г. Автор книг для детей.

Соч.: На высоте 14. Мужчина держит испытание. Атака. Взрыв Пинхонского моста. Победный круг. Бой продолжается: Новеллы. — Знамя, 1937, № 1, с. 85—114; В авт. сб.: Мои товарищи. М.: Сов. писатель, 1937, с. 184—251.

Рассказы о будущей войне, о героизме, мужестве и смекалке советских людей в борьбе с фашистами.

ЛАВРЕНЕВ Борис Андреевич (1891—1959)

Известный писатель; прозаик и драматург.

Соч.: Крушение республики Итль: Роман. — Звезда, 1925, № 3—6; М.; Л.: Госиздат, 1926. 224 с.; М.; Л.: Госиздат, 1928. 267 с. и др. издания.

Победа пролетарской революции в сатирически изображенной буржуазной республике.

ЛАГИН (ГИНЗБУРГ) Лазарь Иосифович (1903—1979)

Начал печататься в 1922 г. как поэт и фельетонист. Автор книг для детей и фант. памфлетов.

Соч.: Эликсир сатаны: Рассказ. — Огонек, 1935, № 4; В авт. сб.: Сто пятьдесят три самоубийцы. М.: Правда, 1936, с. 20—37; Старик Хоттабыч: Повесть-сказка. — Пионер, 1938, № 10—12; М.; Л.: Детиздат, 1940. 180 с. и др. издания.

Судьба открытия (эликсир роста) в буржуазном обществе; поучительные приключения двух пионеров, опекаемых сказочным джинном.

ЛАНЦЕВ В.

Соч.: Путешествие внутри атома: Науч.-фант. рассказ. — Вокруг света, М., 1927, № 6, с. 87—89.

Уменьшившись в размерах, герои изучают строение атома.

ЛАРРИ Ян Леопольдович (1900—1977)

Прозаик, детский писатель. Первую книгу выпустил в 1926 г.

Соч.: Страна счастливых: Публицистич. повесть. Л.: Леноблиздат, 1931. XIV, 192 с.; Необыкновенные приключения Карика и Вали: Науч.-фант. повесть. — Костер, 1937, № 2—11; М.; Л.: Детиздат, 1937. 252 с.; М.; Л.: Детиздат, 1940. 284 с. и др. издания; Загадка простой воды: Науч.-фант. рассказ. — Пионерская правда, 1939, 24 июня — 16 июля.

Картины жизни коммунистического общества с его достижениями и заботами; мир насекомых, увиденный глазами человека, уменьшившегося до размеров муравья; препарат, превращающий в горючее простую воду.

ЛЕВАШОВ Василий Г.

Соч.: Отраженный свет: Рассказ. — Мир приключений, 1924/1925, № 1, стб. 127—136; Над бездной: Рассказ. — Мир приключений, 1925, № 3, стб. 113—126; «КВ-1»: Рассказ. — Вокруг света, Л., 1927, № 24; Танк смерти: Рассказ. — Вокруг света, Л., 1928, № 9, с. 14—18.

Максимальное использование солнечного света; спуск с аэроплана на аппарате, гасящем скорость падения горизонтальным движением; посылка на Марс автоматической ракеты с кинокамерой на борту; сверхтанк, преодолевающий любые препятствия благодаря суставчатому строению.

ЛЕОНОВ Леонид Максимович (р. 1899)

Известный писатель. Обращался к фантастике и после войны («Бегство мистера Мак-Кинли», «Мироздание по Дымкову»).

Соч.: Дорога на Океан: Роман. — Новый мир, 1935, № 9—12; М.: Гослитиздат, 1936. 618 с. и др. издания; Путешествия за горизонт: Из романа «Дорога на Океан». М.: Жургазобъединение, 1936. 62 с.

В роман органично включены фант. главы, высвечивающие социально-психологические проблемы будущего, рисующие его технику (телевидение, управляемые по радио машины, освоение космоса).

ЛИПАТОВ Борис Викторович (1905—1954)

Поэт, прозаик, драматург. Печатался с 1924 г., иногда в соавторстве с В. С. Гиршгорном (см.), с режиссером и либреттистом Свердловского и — позже — Пермского оперных театров Иосифом Исааковичем Келлером (1903—1977).

Соч.: Вулкан в кармане: Повесть. Свердловск: Уралкнига, 1925. Вып. 1—5, 160 с. (Авторы: Б. Липатов, И. Келлер); Блеф: Поддельный роман. Л.: Библиотека всемирной литературы, 1928. 176 с. (Автор: Рис Уилки Ли).

Борьба буржуазных правительств за обладание взрывчатым веществом необыкновенной разрушительной силы; мистифицирующие публику американские журналисты, организующие прилет «марсиан».

ЛОМАКИН Игнатий Семенович

Прозаик, автор юмористических рассказов; выступал также в соавторстве с писателем-сатириком Р. Волжениным (Владимиром Моисеевичем Некрасовым, 1886—1944).

Соч.: Бриг «Мортон»: Повесть. Л.: Красная газета, 1927. 131 с.; Сквозь череп: Роман. Харьков: Пролетарий, 1927. 290 с. (Авторы: И. Ломакин, Р. Волженин).

Открытие секрета невидимости; аппарат для чтения мыслей.

ЛУНАЧАРСКАЯ Анна Александровна (1889—1959)

Соч.: Город пробуждается: Роман-сатира. М.: Никитинские субботники, 1927. 360 с.

Победа трудящихся в буржуазном Городе, развязавшем войну против свободной Левитании — страны мира, где уже известна тайна атомной энергии.

ЛУНАЧАРСКИЙ Анатолий Васильевич (1875—1933)

Советский государственный и партийный деятель, нарком просвещения (1917—1929); публицист, литературовед, драматург, переводчик.

Соч.: Фауст и город: Драма для чтения. Пг.: Лит.-издат отдел Наркомпроса, 1918. 100 с.; М.: Госиздат, 1921. 168 с.; В авт. сб.: Пьесы. М.: Искусство, 1963, с. 134—242 и др. издания; Маги: Драматич. фантазия. М.; Пг.: Госиздат, 1919. 66 с.; В кн.: Драматич. произведения. М.: Госиздат, 1923. Т. 2, с. 225—305; Иван в раю: Миф в 5 картинах. М.: Госиздат, 1920. 40 с.; В кн.: Драматич. произведения. М.: Госиздат, 1923. Т. 2, с. 3—42; Канцлер и слесарь: Пьеса. М.: Госиздат, 1922. 86 с.; В авт. сб.: Пьесы. М.: Искусство, 1963, с. 327—432 и др. издания; Поджигатели: Пьеса. М.: Красная новь, 1924. 87 с.; Пролог в Эклавии: Три эпизода из неопубл. пьесы. — Красная новь, 1935, № 1, с. 123—130.

Пьесы Луначарского философско-публицистичны, насыщены пафосом революционной борьбы; разоблачение язв отжившего мира сочетается в них с устремленностью в будущее — к всемирной победе пролетариата.