Теперь вы наверное, уже хорошо поняли, что секс является движущей силой в моей жизни. Я до сих пор не уверен, что знаю, как совместить его с любовью. Не думаю, чтобы большинство людей порно вообще знали, что такое любовь. Не думаю, что они и себя то любят. Такое впечатление, что у нас на голове ручка, за которую кто-то ведет нас среди декораций, которые оказываются жизнью. Мы просто ходячие фантазии и ничего больше.
Обычно, я приходил домой после съемок и отчаянно пытался найти свою собственную реальность. На своей старой квартире в Лос-Анджелесе у меня были мои игрушки и различные игры, например «Мышеловка», «Монополия» и «Леденцовая страна», также как маленькие куклы и клоуны. Я возвращался домой, в свой придуманный мир, который помогал мне оставаться здоровым. Мои игрушки были осколками той жизни, которая имела для меня значение. Когда я возвращался домой, мне надо было увидеть их. Эти предметы возвращали меня к моим корням.
Я — ребенок, беззащитный маленький ребенок. Я могу встретиться лицом к лицу с крепкими ребятами на улице, но я могу и остаться в детской и играть с Большой Птицей. Вчера вечером, например, я прекрасно провел время, борясь с маленькой дочкой Лизы.
Надеюсь, я приносил людям счастье. Мне нравится думать, что я затронул те аспекты порнографии, которые никто раньше не рассматривал. Я не просто парень, который трахает женщин. Я оказался способным найти душу в сыгранных мной ролях, и поэтому многие продюсеры и режиссеры боялись нанимать меня. Я был не просто пенисом. Я добавлял искренность и творчество, что и пугало их. В порно, вы просто даете кому-то 15 000 долларов и пачку для бумаг, и вот он уже директор. Трахаться в фильме гораздо сложнее.
Я потратил годы. Я потратил всю свою жизнь. Я потратил свою боль. Я истекал кровью. Я получал шрамы, чтобы доказать это. Знаете ли вы, что, по крайней мере, половина моих ролей в порно были импровизацией? Составленною только мной? Я получал сценарий, просматривал его и затем выбрасывал в мусорную корзину. Режиссеры обычно злились на мое фривольное отношение, но когда они видели результат на пленке, они приходили в восторг — но это не имело значения, потому что в конце концов, они все равно получали деньги, была ли моя роль цветной или черно-белой. Они были уже счастливы, когда мой пенис твердел и я мог трахать. Но я еще добавлял краски. Я привнес радугу в бизнес, в свои роли, на видео, в восторг зрителей. Лишь некоторые режиссеры хвалили меня, а большинство все, что я делал, приписывали себе.
Я понимаю, что не смог бы сделать этого в Голливуде десять лет назад, даже если бы кто-то поверил в меня. У меня не было хватки в игре, и, что важнее, в жизни. У меня были инструменты и коробка для них, но я не знал, как их правильно разложить.
Все изменилось, когда я встретил Лизу. Теперь я смотрю на секс по другому, даже несмотря на то, что я все еще использую его, что бы заработать на жизнь. Я просто участвовал в эротическом садо-мазохистском фильме в Палм Спрингс. И хотя там нет полового акта, а просто имитация, я ненавижу это. Но какая-то частица меня не хочет, чтобы я ушел из бизнеса, хотя я и очень влюблен. Иногда мне кажется, что я всегда буду туалетной комнатой в особняке Лизы. Я знаю, что она не согласится с этим сравнением, но все-таки использую его. Туалетная комната — это место, которое нельзя заставить антиквариатом и причудливыми вещичками, но она необходима для жизни. Мы всегда будем как Леди и Бродяга.
В этот садо-мазохистский фильм меня взяли для откровенной сцены. Я отказался. Я подумал, что это было бы противоречием в отношении той жизни, которой я хочу жить вместе с Лизой и ее дочкой. И мы с директором нашли компромисс: настоящего полового акта у меня не было, но я должен был мастурбировать на тело женщины. У меня возникли проблемы с эрекцией. Я был поражен и горд, что мое тело в конце концов воспротивилось незнакомке. Я люблю Лизу и попытка сохранить ей верность, даже делая подобное кино, трудноосуществима. Очень тяжело находиться рядом с другой женщиной в физической сцене, когда любишь.
Порше Линн и я разговаривали на следующий день и я понял, что у меня с ней будет что-то, чего у меня никогда не будет с Лизой. Как порноактеры, мы разделяем общую деградацию и это глубокая, глубокая связь. Но это не любовь.
Смогу ли когда-нибудь найти для любви правильное место? и хотя я всегда знал, что люблю Лизу, но меня испугали возможные обязательства. Затем неожиданно на конференции в Лас-Вегасе я сделал ей предложение. Мы помчались в часовню (у нас даже есть снимки Поллароидом для доказательства). Одна часть меня почувствовала себя защищенной, другая же испугалась. По некоторым причинам, я все еще оставляю за собой мою маленькую квартирку в Лос-Анджелесе. Это мой аварийный люк. У Лизы есть свои дети и дом ее бабушки полный воспоминаний. У Лизы есть остатки прошлого, у меня — ничего, кроме Лизы.
Сейчас я пытаюсь найти новое направление для своей жизни. Слишком долго порно для меня было второй семьей. Мне говорили, куда идти и чем заниматься. «Охи» и «ахи» были моей визитной карточкой. Моей золотой звездой была холодная наличность. У меня не было настоящей ответственности. Будучи порноактером, я оставался ребенком. И не хотел вырастать. Порно стало для меня гамаком, который покачивался и колебался во время бриза. Но гамак — не самая лучшая вещь для спины. Он расслабляет, но в нем нельзя спать вечно.
Когда обычный парень идет на работу, ему приходится волноваться о том, чтобы закончить что-то к назначенному сроку, или о месте в автобусе. Мне же надо было беспокоиться о запахах женской вагины, и о том, будет ли у меня эрекция. До появления СПИДа я беспокоился только об этом. Я никогда ничего не поймал в этом бизнесе, даже триппера. Хотя и врал иногда, что он у меня есть. Я говорил продюсерам, что у меня триппер, когда не хотел работать с определенной актрисой или не чувствовал себя в норме. Это было самое большое в мире извинение и я использовал его около трех раз. Я даже работал с женщинами, у которых был герпес и не заразился. Что же могло меня беспокоить?
Сегодня я разговаривал с оператором о том, почему порноактеры не женятся или их брак распадается, если они остаются в бизнесе. «Наш самый страшный враг — любовь» — сказал он. «Но есть причина, по которой мы попадаем в бизнес, и есть — по которой хотим уйти». Любовь — или желание любить — это невысказанная часть конструкции этой машины, которая позволяет ей работать. Нам нравится внимание, волшебство, что-то собой представлять, какую-то очевидную знаменитость. Оператор признался, что иногда он даже теряет перспективу и уже считает себя третьим человеком в сексуальной сцене. Я уважаю то место, откуда он смотрит, но вынужден с ним не согласиться. Мне все равно, когда члены группы смеются и разделяют сексуальное возбуждение, когда я делаю сцену, но они не делят со мной те же опасности.
Все, что я попытаюсь сделать — это добавить еще пару цветов в эту чрезвычайно большую коробку с цветными мелками. Но в наши дни бизнес ограничивается шестнадцатью оттенками и тонами. А мелки уменьшены до величены окурка. Бумага облезла. Сегодняшний бизнес потерял большую часть своих цветов. Он умирает. Я удивляюсь, когда вижу новых красивых женщин, толпящихся каждый день. Поскольку они добровольно соглашаются трахаться на экране, постольку они также добровольно рискуют своими жизнями.
Каждый раз, когда я заговариваю о СПИДе на съемочной площадке, всегда находится 1–2 человека, которые пытаются заткнуть мне рот. Тогда я привлекаю внимание всех, кто находится в комнате. Они начитают настойчиво напоминать о том, как это серьезно, что они хотят уйти, особенно если разговор происходит во время ланча.
Тема СПИДа возникла на съемочной площадке фильма «Открытый бракоразводный процесс» (Divorce Court Expose). Сидни Саммерс погрустнела и попросила меня сменить тему — как будто если не думать о СПИДе, то это защитит от него. Примерно в то же время в «The Hollywood Press» появилось мое открытое письмо, убеждающее представителей бизнеса задуматься об опасности СПИДа. В то время я был очень озабочен, потому что нам надо было что-то делать, чтобы защитить нас, порноактеров. Я устал от того, что меня водили за нос продюсеры и директора и ни черта ни делали. Нам актерам надо было объединиться. Нам надо было образовать что-то вроде союза сексуальной безопасности. Сидни на это смотрела иначе. Она начала кричать, что ничего не хочет больше слышать.
«Кричи и вопи сколько хочешь», — сказал я ей. «Но я говорю об этом, потому что действительно забочусь о нас, а не хочу разрушить твою следующую сексуальную сцену».
Ужасная правда в том, что СПИД может подорвать бизнес. И когда это случится, толпы актеров уйдут — и это будут счастливчики. Гораздо больше умрет. Бизнес уйдет в подполье и потеряет свое направление. Вечеринка закончится. СПИД уже поразил не так уж мало людей в бизнесе. Слухи о тех, кто заболел и о тех, кто уже умер, наводняют съемочные площадки.
СПИД всех нас приравнял к римским гладиаторам. На арене кого-то отдают на съедение львам. Каждый думает: «Со мной этого случится не может» и с большинством из нас этого не случилось, пока. В детстве я перебегал дорогу между машинами в полной уверенности, что я не пострадаю. Если я сегодня попытаюсь сделать это, уверен, меня задавят. В детстве у нас нет страха. А порноактеры, я повторяю это снова и снова, как дети. Это другой мир. Порноактер возводит вокруг себя террариум и счастливый блуждает по саду порно, наслаждаясь всеми ароматными цветами. Но как велик террариум по сравнению с землей — настоящим террариумом? Все мы боимся покинуть нашу стрелянную коробку и столкнуться с реальным миром.
Я никогда не чувствовал, что мне надо защищать свой жизненный выбор. Чем больше я был способен расшириться, тем больше удовольствия я получал. Я всегда мог заползти обратно в свой террариум после съемок. Но глядя сквозь стекло, я знал, что учусь. И мой учитель — жизнь. Мир — это мой учебник. Я не боялся пораниться и всегда переносил боль.
Но СПИД — это то, что никто пережить не может. Для того, чтобы бороться с ним, все люди в индустрии должны объединиться — продюсеры, директора, видеокомпании. Но они ни о чем не беспокоятся, просто не думают. Большинство крупнейших компаний не требуют от актеров проверки на СПИД. Какого черта этого не делают? Это должно стать стандартной процедурой — и никаких и, никаких если, никаких но, никаких исключений. Продюсеры чертовски хорошо знают, как высок риск заболевания в порно. И не только потому, что там много анального секса, но и потому, что много наркоманов, использующих одни и те же иглы. Меня это страшно пугает. Это все равно что прогуливаться по обстреливаемой галерее с завязанными глазами.
Что же еще можно сделать? Видео компании должны оплачивать тесты на СПИД и заставлять актеров подчиняться. Это для их же блага, потому что очень скоро какой-нибудь актер, заразившийся СПИДом, предъявит им иск и они понесут все медицинские расходы. Их ударят по больному месту — по карману. Почему бы и нет? Они делают деньги, пока те, кто трахается — рискуют.
Продюсеры должны будут что-нибудь предпринять для «безопасного секса». Лично мне не нравится носить презерватив, но теперь вопрос о том, нравится или нет, не стоит. Вопрос стоит о жизни. Носить презерватив — это как есть шпинат. В детстве он не нравится, но с возрастом понимаешь, что это необходимо.
Удивительно, но бизнес покидают не так много людей. У меня такое чувство, что 80 % людей в бизнесе будут идти до конца, даже если они получат СПИД. Они не будут в этом признаваться до тех пор, пока уже не смогут больше работать. Это все от нездорового чувства гордости, от нежелания поддаться болезни. Но эта безумная гордость может повредить — и даже убить — других людей.
До СПИДа ничто не беспокоило меня, кроме меня самого. Теперь у меня множество страхов. И хотя я проверялся на СПИД около двух лет назад и ответ был отрицательный, с тех пор я снимался во многих фильмах. Сегодня я не могу помочь, но я сомневаюсь. Все, что надо сделать — повторить тест, чтобы развеять сомнения, но я боюсь ответа, который может прийти.