Коля Булкин ехал отдавать долг Родине. Автобус, дымя и попёрдывая, оставил позади Колин родной поселок, Колину любимую девушку и Колино детство. На краевом сборном пункте Коля провёл почти неделю, пока «покупатель» не забрал его в часть.

Первый месяц армейской жизни Коле показался адом. Подъем, отбой, в туалет по команде, зарядка, "форма одежды два — голый торс", еда, которой Колина мама постеснялась бы кормить свиней, — все это настолько отличалось от привычной гражданской расслабленной жизни, что Коля затосковал не на шутку. Масла в огонь подбавляли сержанты, с первого дня окрестившие Колю «Булкой». После того, как Коля, подергиваясь, сумел подтянуться только полтора раза, Булкой его стали звать все, кроме, пожалуй, офицеров.

Дедовщины, к которой Коля готовился и которой боялся до дрожи в коленях, на удивление — не было. Впрочем, с «дедами» молодые солдаты практически и не общались — КМБ, курс молодого бойца, карантин. Молодые жили в отдельной казарме, питались в столовой перед всеми остальными подразделениями и ждали присяги. Единственными старослужащими, с которыми общались молодые бойцы, были сержанты учебной роты. Да и какие это старослужащие — на полгода старше призывом. Сержанты пугали: "Вот кончится карантин, распределят по ротам — там и начнется настоящая армия. А это у вас так… Курорт".

Сержанты были правы. Первый месяц в армии, показавшийся Коле адом, оказался раем. Парадизом. Курортом. И дело было даже не в дедовщине, которая, как оказалось, была вполне обычным, и даже терпимым явлением. Дело было в однообразности и монотонности армейской жизни. Подъем, зарядка, завтрак, утренний развод, строевая подготовка или зубрежка уставов, обед, вечерний развод, караул или наряд, ужин, полчаса личного времени, отбой. Дедовщина. Ночной подъем, "упор-лежа-принять-на-раз-руки-согнуты-на-два-разогнуты-раз-два-раз-два-раз-два-полтора-стоим-стоим-стоим-вставай-хлюпик", «джампы» до сорока — "тридцать-пять-тридцать-шесть-тридцать-семь-тридцать-семь-тридцать-семь-тридцать-семь-кто-вякнул? — тридцать-два-тридцать-три". Подъем. На пост. "Ты туалет с умывальником вымыл? Кому ты чешешь? А мне поебать, иди перемывай". Бодрствующая смена. Отбой. Подъем. Зарядка. "Эй, молодняк, караулку мыть, бегом!". Обед. Развод. Ужин. Отбой. Подъем. "Упор лежа принять!". Отбой. Подъем. "Пока располагу не перемоешь, наряд хуй приму". Отбой. Подъем. Отбой. "День прошел! — Ну и хрен с ним! — Завтра новый! — Поебать!". Подъем. Завтрак. Обед. Строевая. Развод. Отбой. "Дембель стал на день короче, спи, старик, спокойной ночи". Отупелая усталость.

Но ничего, втянулся Коля. Перестал в подушку плакать ночами — был такой грех. Окреп. Пятнадцать раз на турнике, после первоначальных полутора, — не шутка. А скучно. А тоскливо. А приехали вербовщики. "Эй, боец, на войну хочешь?". Романтика. Батальоны просят огня. "Кормят как на убой — раз. Спецпаек, доппаек, все дела. Дедовщины нет — два. Сам подумай, у тебя ж автомат в руках. Какому деду охота пулю в спину поймать? Деньги платят — три. Здесь у тебя восемнадцать пятьсот в месяц, а там шестьдесят шесть тонн в день, прикинь, боец! На дембель машину купишь! Кстати, и дембель раньше — четыре. День за три, сечешь?". Секу, товарищ капитан.

Комбат, подполковник Дымко. "Пошел ты нахрен со своим рапортом, дэбил! Я тебя на картошке сгною! Я тебе, блядь, здесь Чечню устрою! Что, три мушкетера в жопе заворочались?". Заворочались. Второй рапорт — на. "Капитан, какого хрена ты мне здесь воду мутишь?". "Разнарядка у меня, комбат. Сам знаешь, не маленький". Третий рапорт — на. "Пошел нахрен. Горбатого могила исправит". Не возражаю — Дымко.

Поезд, моргая фарами, подтащил кишку вагонов, до отказа набитую пассажирской требухой, к перрону Н-ска. Сопровождающий капитан, сильно болея с похмелья, скомандовал: "Где-то у выхода нас должна ждать машина. Вперед, хлопцы", и хлопцы в количестве неполного взвода побрели вперед к выходу искать обещанную машину. Как ни странно, машины не обнаружилось. Мороз двадцать пять в минусе, на часах три ноль-ноль. "Машины, видимо, не будет, пошли-ка, хлопцы, пешком, тут недалеко". Пошли пешком. Недалеко. Километров восемь по ночному Н-ску. Хрустя снегом под сапогами, дымя примой и смаргивая морозные слезы с ресниц.

Неделю прожили в Н-ске, ждали полного сбора команды и борт. Взлет. Посадка. Взлет. Посадка. Взлет-посадка-взлет-посадка. Н-ск. Екатеринбург. Нижний Новгород. Минводы. Моздок. Взлет. Посадка. Ханкала. Приехали.

Кормят как на убой — раз. В смысле — все равно убьют, нахрен вас кормить? Коля отстоял очередь к полевой кухне. Шшшшлеп ложку сечки в котелок, скрррряб ее по стенкам. Чтоб казалось — больше, — угрюмо догадался Коля. Хлеб. Булка на дюжину бойцов. Не переедай, родимый.

Дедовщины нет — два. "А мне пофигу, сколько ты отслужил". Табуреткой по башке — хрясь. Сапогом в лицо — хрясь. Дужкой от кровати — по ребрам — хрясь. Разве это дедовщина, сынок? Вот у нас была дедовщина… А это разве дедовщина? Нет, дедушка, это не дедовщина. Это беспредел. Оп-па. Табуреткой по башке — хрясь. Сапогом. Дужкой. В санчасти Коля заявил: «Упал». "С кровати?" — ласково уточнил замполит батальона. "С нее, товарищ старший лейтенант. Хлипкая какая-то". Служи, сынок, как дед служил. Перелом носа и двух ребер. Отдохни с недельку.

Автомат Коле осточертел на вторые же сутки. А бронежилет — на первые. Шестнадцать килограмм железа давят на плечи, подгибают колени. Зато дают ощущение неуязвимости. Я — Терминатор, узнали меня? Айл би бэк. Лейтенант, мальчик молодой, все хотят потанцевать с тобой, два дня как после училища. Училище какое? Инженерно-техническое? Инженер, говоришь? Вот тебе взвод в инженерно-саперной роте. С обеда будешь командовать, а сейчас — на инженерную разведку. Дорогу проверить на мины. А то колонна в обед выходит.

Поехали, какой разговор. Броник не забудь в каптерке взять. Шестнадцать килограмм железа. Айл би бэк. Первое боевое задание, на бэтр залез, как на боевого коня. Марш-марш, аллюр три креста. Снайпер, сука, с минарета — хлоп. Грудные пластины прошибло, а вот на тыльные пороху не хватило. Отрикошетила пулька обратно, а там — опять грудные. Их пробить — тем более никак. Опять пороха не хватило. Зато хватило рикошетов внутри броника понаделать. Сняли парни броник с летехи, а там — малиновое варенье. Покомандовал взводом. Мин нет.

Особенно Колю доставал дедушка по кличке Кузя. Был он водителем бэтра. А Колю наводчиком БТР назначили. Равняйсь! Смирно! Ты, ты, ты и ты — снайпера. Ты, ты и ты — наводчики. Ты, ты и ты — гранатометчики. А мне похер, что ты бэтээр только в кино видел. Не можешь — научим, не хочешь — заставим, хе-хе.

Наводчик так наводчик. Собрали всех новоиспеченных наводчиков возле бэтра. Булкин! — Я! — Херня! Залазь вон на то креслице. Залез. Лезть неудобно. Вылазить — еще хуже. Зато сидеть удобно. Все под руками, резина на оптике мягко ласкает глазницу. "А вылазить как, товарищ капитан, если что?". "Запомни, боец, наводчик вылазит в трех случаях. Либо клинит оба пулемета, либо кончаются патроны, либо сжигают". Весело. "Так вот. Здесь два пулемета, понял? Капэвэтэ, вот этот, здоровый, и пэкатэ — который поменьше, понял? Так вот. Капэвэтэ — га-а-авно, клинит после первой же коробки. Зато пэкатэ — это Калашников, понял? Песка нахерачь в него — ему похеру, он один хрен стрелять будет. А бэка у него — две тыщи патронов, понял?" Понял. "Короче, обычно жгут наводчиков". Понял. Зашибись.

Кузя, сука, заставляет кроме пулеметов еще и двигатели вылизывать. Главное, что? Главное — Коля не в Кузином ведь даже экипаже. Зачем, спрашивается, докопался? Свой двигатель отчисти, а потом еще и Кузин. "Давай, салабон, работай, в жизни пригодится". Плохо оттер — хлоп в рыло. Не так подал — хлоп в рыло. Сигарету не нашел — в рыло. "Ну, сука, попадем в бой…" — озверел Коля. Сказано — сделано.

Вели колонну с Моздока. Впереди два бэтра, потом пара сто-тридцать-первых бортовых, штук шесть наливников-АРСов. Сзади бэтр и бээмпэ. Коля сидел во втором бэтре. Стволы вправо на сорок пять градусов. У головного — влево на сорок пять. А там ложбинка такая между холмами, слева на холме кошара стоит. Бывшая кошара. Одно название, что кошара. Ездили сто раз уже здесь. Что там еще за кошара, посрать на нее. Ша-рах!!! По тормозам! Коле чуть глаз окуляром не выдавило. В машине должны оставаться водитель, командир и наводчик — так Колю учили. Раз, два, — пара секунд, и Коля один сидит. Ни командира, ни водителя. Ни десанта. Водитель с воплем "передний бэтр сожгли!!!" десантировался первым. "Кузя бы не свалил", — вскользь подумал Коля. Кузя подхватил дезуху и усиленно срал в городке, так что водителя сунули со второй роты. Вторым сдернул командир машины боевой. А потом как тараканы из-под веника ломанулся десант. В «бабочки» в брониках протискивались! Коля потом не только без броника, без бушлата пытался — не получилось.

А по броне лупит пулями и осколками. А снаружи-то бой нешуточный! Слева палят, справа палят, сзади палят, спереди в бэтре горящем патроны рвутся. Жопа. В смысле — жопа у Коли к креслицу примерзла. Что делать — непонятно. Куда палить — непонятно. Куда бежать — тоже непонятно, да и страшно. Ай да хрен с ним. По броне лупит, вроде, слева. Стволы туда, задрать повыше, чтоб своих не задеть, большой палец — в электроспуск до упора. Файер фрай. Заработал КПВТ, потряхивая машину. Коробка — пятьдесят патронов — ушла мигом. И наступила тишина.

Коля с усилием отодрал палец от кнопки электроспуска. Снаружи — хруст гравия под ногами. Хрен, живым не дамся, нащупал Коля автомат. В проеме люка показалась голова ротного. "Ну, выходи". Коля выполз, отчаянно потея и готовясь к громадным звездюлям. Ну как же, стрельба без команды, вдруг кого-то из своих зацепил. Да и вообще… Даже как-то неудобно после такого без звездюлей остаться. Не по-людски.

Проморгавшись от порохового дыма, плотным клубком стоявшего в бэтре, Коля вдруг с удивлением обнаружил перед собой протянутую для рукопожатия ладонь ротного. «Молодец», — сказал ротный, сжимая Коле руку так, что тот аж привстал на цыпочки. — "Сразу их заметил?". «Ага», — машинально соврал Коля, лихорадочно соображая, кого и когда он мог заметить.

Ага, кошара. Вот куда коробка-то ушла. Трындец кошаре. Капэвэтэ — это вам не в тапки срать. Развалины рейхстага. Плохо, что чехи в зеленку свалили сразу, ни одного положить не удалось. Счет 9–0, из головного бэтээра не выскочил никто. "Сержант, пидор гнойный!!!", — орал ротный, выбивая пыль из сержанта-контрактника — командира Колиной машины. — "Сука, блядь, ты где должен был быть?! Убью нахер!" Не убил, конечно, так, ногами потоптал.

Строй. Перед строем — экипаж без сержанта. Начштаба полка подполковник Богомилов лепит, как по учебнику. Проявили мужество, а как же. Умелыми действиями тыры-пыры представить к медалям "За отвагу". Сержанту — внеочередного младшего сержанта. Будь здоров и не серчай.

Ну, отметить-то надо. Отметили. Очухались в зиндане, побитые изрядно. Трое суток просидели. Подняли. Строй. Перед строем — небритый, опухший, вонючий экипаж. Без сержанта. Тот же начштаба лепит, зараза, как по учебнику. За недисциплинированность тыры-пыры представления на медали отозвать. Да и хер с ними. Хорошо, хоть под суд не отдал.

Кузя просрался, дезуху залечил, и началось дрочево по новой. Хоть его стреляй, хоть сам стреляйся. Главное, — до дембеля пара месяцев, нахрена напрягаться? Нет же, встает сам в семь утра, чтобы Коля в бэтре не спал. И не его ведь экипаж, вот что занятно! Мудак. Маленький, жилистый, — попробовал как-то Коля залупиться — отоварился тут же по полной программе. А пришла Кузе посылка — отсыпал Коле сигарет цивильных да конфет щедрой рукой. Чужая душа — потемки. А бить не перестал.

Очередной выезд на сопровождение. До колонны так и не доехали. Сработал фугас, известив окончание войны для Коли Булкина. Дальше Коля не помнит ничего. Очнулся в госпитале. Правой ноги до колена нет. Отвоевался. "Дискотеку на плацу освещают трассера…" Фигня. Главное — живой остался. А с ногой придумаем что-нибудь. А по ночам — мозжит культя, мочи нет, а по ночам — зубы скрежещут и крошатся. А по ночам — жить не хочется.

Начал уже ходить на костылях. Вышел на крыльцо — покурить. Опа, пацаны свои! С Колиной роты! Серега-Блинчик и Костя-Гном. "Колян, здорово! Как ты", — деликатно не смотрели на остаток ноги. Да нормально. Главное, блин, — живой остался. Как там в батальоне, что там? "Да что, нормально все. Потрепали нас тут. Комбата ранило, ротному нашему, прикинь, осколком кончик носа отхерачило. Ходит теперь такой гоблин. А Кузя в бэтре сгорел." Как сгорел?! "Да, сгорел, на зачистке. Образцово-показательная такая зачистка была, с журналистами, с генералом, вся херня. Кузя как раз генерала вез. Фугас ебанул, обстрел, вся херня. Кузя с перебитыми ногами увел бэтр во двор. Хуе-мое, паника там, вся херня. Давай генерала эвакуировать, вертушку вызывать, «крокодилов» на прикрытие, вся херня. Про Кузю забыли, пидоры. А чехи давай с граников херачить, ну и подожгли бэтр. Пацаны потом рассказывали, Кузе метра не хватило доползти до люка. Ну вот и сгорел. Зато теперь к Герою представили, вся херня".

Вернувшись в палату, Коля долго сидел как оглушенный, на краю своей койки. А потом, как будто включившись, заплакал. Заплакал навзрыд по носу ротного, по комбату, по своей ноге. А больше всего — по своему «дедушке». Дедушке Кузе.