– Выросла, выросла. За этот год вымахала, будь здоров. Ума, правда, не прибавилось.

Стоя у плиты, мать пользовалась моментом разглядеть дочку, моющую рядом посуду.

– Куда растет – непонятно. Слышь, папаша, скоро тебя обгонит.

Отец спешно поглощал остывающее содержимое тарелки и не интересовался разговором.

– Пусть обгоняет, – выдавил он наконец вместе с отрыжкой. – Сейчас высокие в моде.

– Ой, много ты понимаешь, – фыркнула мать. – Наша и без того красавица. Смотри, какие щечки румяные… Ой, вот и первые прыщики выскочили. Зреет дочура-то. Небось, уж по мальчикам вздыхает… А, Верка? Ну что ты молчишь все время? Вышла бы на улицу, погуляла со сверстниками, а то сидишь целыми днями в четырех стенах.

Вера, поджав губу, елозила щеткой по истекающей жиром посуде. По случаю каникул на нее возложили почетную обязанность смывать следы семейной трапезы. В этот раз на обед был упитанный годовалый цыпленок, встрепенувший чувствительное материнское сердце.

– Хотя нет, не по мальчикам. По артистам, наверно. А? По каким-нибудь рок-музыкантам? – легонько толкала она в плечо девочку. – Я, помню, в школе в одного певца знаменитого была влюблена…

– Ты мне не рассказывала, – удивился отец, отрываясь от тарелки.

– Я тебе много чего не рассказывала, – довольно отозвалась мать и, напевая что-то себе под нос, удалилась. Вера домыла сковородку и тоже скрылась в своей комнате. Гулять она опять не пошла, а уселась за письменный стол, включила магнитофон и осторожно повернула ключ в потайном ящике.

Перед ней лежал Он. Его портрет и целая подборка вещей, с Ним связанных. Никогда еще не встречала Вера такого красивого лица – аккуратный тонкий нос – не то что у нее курносый, большие темные глаза, мягкий изгиб губ и светящаяся белизна щек. Просто неземная красота и такая же печаль в глазах. Она поднесла портрет к своим губам и поцеловала, сначала одну щеку, потом другую. Дрожащим ртом охватила Его нарисованные уста, и нос, и трогательный детский подбородок. Совсем не мужской подбородок с редкой приглаженной бородкой. Хоть Вера и не любила бородатых, Его борода казалась особенной. Как и все остальное в этом милом образе.

Она была влюблена без памяти. Влюблена первой прыщавой любовью глупой девчонки. Писала стишки с посвящением, вздыхала и ворочалась по ночам, плохо ела, в общем, проявляла все симптомы, свойственные подобному состоянию. Наполненность Им была настолько велика, что не давала Вере даже раскрыть рот, чтобы рассказать кому-нибудь о своем кумире. Она не хотела делиться ни с кем. Даже имени Его вслух не произносила. Только шепотом и только в темноте, в подушку. И тайно собранными сведениями о Нем наслаждалась в полном одиночестве.

Вдоволь зацеловавши портрет, Вера выложила другие ритуальные предметы, которые могла перебирать часами. Замусоленная карта тех мест, где Он родился и жил. Заметки из книг и журналов с упоминаниями о Нем. Изображения Его тела, одетого и, что более волнительно, полуобнаженного. Его письма к ней – ведь она считала именно себя адресатом этих посланий. Его слова, мысли, Его учение. И, наконец, крест, на котором Его распяли.

Она нашла маленький серебряный крестик почти сразу после того, как влюбилась. В том, что это Его подарок, у Веры не было никаких сомнений. Девочка подняла его с земли, отмыла и упокоила в вишневую бархатную коробочку из-под маминых сережек. Но надеть так и не решилась, хотя и цепочка уже давно имелась, и тоже серебряная. Ей казалось, что он будет виден, даже из-под платья или пальто. Взамен настоящего крестика она обходилась воздушным и втайне с упоением чертила его рукой перед грудью.

Но самой необычной была Его судьба. Не то что у современных попкумиров, которые все как один колются или спиваются, сорят деньгами и по которым сходят с ума верины подруги. Ее любимый не похож ни на кого – ни на людей, ни на богов. Сама того не подозревая, она нашла золотую середину. «Какие же уроды эти ангелы и апостолы по сравнению с Ним», – думала Вера. Лишь кентавр или сфинкс из школьных учебников по истории могли бы посоперничать с ее пассией в тайне двойственной природы. Эта двойственность так возбуждала и будоражила Веру, как и Его тело, так часто обнажаемое на картинах. И еще имя… Пресловутая магия чуждых имен возвысилась в Нем до молитвы. Не Джон, не Майкл, не какой-нибудь Элвис, а невероятно странно, вопреки всем правилам русского языка, слетающее с губ – Иисус Христос.

Его инициалы Вера нацарапала на двери туалета. Непроизвольно, гвоздем, забыв о всякой предосторожности. И сердце заныло от сладкого ощущения приобщенности и от непоправимой оплошности одновременно. По-другому заныло сердце матери, наткнувшейся в сортире на корявые буквы. Она озаботилась ими и призвала на совет мужа, который неуклюже, со словами «Ну что здесь такого?» проследовал за женой в комнату дочери. Его заставили взломать неугодный ящик и выпотрошить подчистую все, вплоть до бархатной коробочки, в которой мать тут же признала свою собственность. Больше она ничего не признавала и отказывалась верить собственным глазам, беспомощно роясь в религиозном месиве.

– Так я и думала, – все, что смогла изречь мать в эту ответственную минуту.

– Что она в этом понимает? – отец тоже недоумевал. – Рано ей еще такими вещами заниматься.

– Акселерация, что тут поделаешь. На вид большая, а любой с толку сбить может… Заманили, видать, в секту. Теперь деньги выкачивать будут.

Мать держала в руке свернутые в трубочку госзнаки. Подпольно собираемые, они предназначались для покупки небольшой иконки с Его образом.

– А ты все мальчики, мальчики, – продолжал отец. – Скорей уж послушники.

– Господи, я в ее годы кроме рукоделия ничем и не увлекалась, – вздохнула мать, но все же быстро взяла себя в руки и заговорила твердо и решительно. – Как хочешь, а в городе ее оставлять нельзя. Девочку нужно изолировать. Огородить от дурного влияния.

– Ну давай, отправим к твоей матери в деревню, – предложил отец.

– Правильно. Я ее проинструктирую хорошенько. Пусть ребенок грядки пропалывает и с нормальными детьми общается. Глядишь, дурь за лето и выветрится. А здесь приберем, как было. Не будем пока травмировать… Авось, само пройдет... Давай, запихивай обратно. Где это лежало?

И девичьи секреты вмиг очутились на своих местах, так что Вера ничего и не заметила.

К поездке в деревню она отнеслась спокойно. Разумеется, все ценности поедут вместе с ней. И Он будет рядом. В христианском учении Вера ничего не понимала, зато знала наверняка, что Иисус жив и время от времени появляется. А значит, Он может следовать за ней куда угодно. Хоть в деревню к бабушке.

Старушка приняла обоих с распростертыми объятиями. Внучку давно не видела. В укромном углу внимательно выслушала наставления дочери и долго то ли одобрительно кивала, то ли укоризненно качала головой. После отъезда родителей грядки начали редеть с необыкновенной быстротой, освобождаясь от лишней травы. Культурные же посадки вытянулись, налились соком и благодарно зацвели.

– Клубнички скоро поешь. Поправишься, – причмокивала языком бабушка, радуясь стараниям Веры.

Когда весь огород был прополот, настала пора прочистить внучкину голову нормальным детским обществом. Веру свели с проверенными соседскими девчонками – двумя Глашами и двумя Наташами, и с легким сердцем отпустили на гуляние.

В лесу было скучно, в речке еще холодно, потому девочки все время терлись возле домов, забавляясь нехитрыми ребячьими выдумками. Как-то играли в колечко. Одна из Наташ вынесла в кармане настоящее золотое кольцо и вертела перед подругами.

– Это мамино свадебное, – пояснила она. – Оно у нас на серванте в вазочке лежит, возле папиного портрета. Мой папа умер. Разбился на самолете, – гордо прибавила она.

– Значит, он теперь на небесах? – спросила Вера.

– Ну да. Его Христос к себе забрал.

Вера встрепенулась и робко попросила подтверждения. Задетая недоверием Наташа разговорилась и со знанием дела поведала полную предысторию папиного «воскрешения».

– Христос всех берет на небо, кто хочет. А мой папа заслужил – он на самолетах летал. Но прежде надо в церкви записаться, если хочешь, чтоб взяли. Тогда после смерти Христос тебя туда переправит. Ему не жалко. Там места всем хватит, и Он добрый. Его все любят.

– Не может быть, чтоб все, – вмешалась одна из Глаш.

– Кто ж Его тогда распял? – поддакнула другая.

Наташа не нашлась, что ответить, только раздраженно спросила:

– Ну, вы будете играть или нет?

Девочки хором загалдели, кому водить. Затаив дыхание, Вера ждала подарка. Как ей хотелось, чтобы отмеченное небесами золотистое колечко опустилось в ее ладони. Но Наташи с Глашами все время разыгрывали его между собой, да и тему сменили, перескочив на обсуждение мальчиков.

– У меня в городе есть один … в общем друг, – жеманничала одна Наташа.

– А моя подруга, – говорила другая, – познакомилась с мальчиком из старших классов. Он обещал ей позвонить, и она целый вечер просидела у телефона. И до того досиделась, что заранее сняла трубку. Вот дура.

Хихикали до упада, пока не вспомнили про Веру.

– А у тебя есть кто-нибудь?

Она стойко молчала.

– А кто он?

– Никого, – запоздало ответила Вера и хотела вернуться к колечку, но остальным уже надоело перебрасываться им.

Решили пройтись по деревне в поисках мужского пола. Подружки вывели новенькую к реке и показали прикрытую с берега ивняком поляну, зарекомендовавшую себя как место свиданий здешней молодежи. Девчонки наперебой описывали Вере сценки, подсмотренные в зарослях. Вытаращив глаза и дико махая руками, они пытались донести до нее всю страсть любовных утех, им пока не доступных. Потом дети двинулись дальше.

И Веру, еще не отошедшую от ивовых потрясений, ждало новое открытие. В конце одной из улиц засветилась типичного вида постройка с куполом.

– Это у вас церковь? – тихо спросила она.

– Ну и церковь? И что? – девочки посмотрели вопросительно.

– Чья она?

– А тебе не все ли равно? Наша.

– Я знаю, – проявила эрудицию Глаша. – Это церковь Спасителя. Мне бабушка говорила.

Вера поняла, какого Спасителя, и сердце ее медленно поползло в пятки. Стало быть, Он уже ждал здесь. Ее кентавр, ее сфинкс, ее Иисус. Никогда еще Вера не заходила в Его покои – так называла она любые культовые сооружения. Робела сильно. Слишком много там было Его. Везде Его портреты, разговоры только о Нем, может быть, даже Он сам скрывается где-то в потайных дверях и наблюдает за прихожанами, пока Его охраняют стражники в черных балахонах.

Вера боялась, что не выдержит и раскроется. Все обнаружат ее страсть, и будут тыкать пальцами и смеяться, а Его прислужники громче других. Потому и креститься на людях было для нее немыслимо. «Как это я признаюсь перед всеми, что люблю Его?» – краснея, думала девочка. – «И что скажет Он?»

Каждый день теперь она прибегала под окна Его дома, отлучаясь от игривых подруг. Вглядывалась издалека в мигающие свечками оконные проемы, прячась от людских глаз. Ее тянуло на это место стопудовым магнитом. Чего ждала, она не знала. Может того, что Он сам выйдет из церкви, раз уж она не решается войти.

Вере уже не хватало сакральной коллекции, всех книг, журналов и картинок. Она нуждалась в живом разговоре, с глазу на глаз, для подкрепления ее смутных надежд. И она выбрала бабушку.

Теплым июльским вечером они вдвоем ужинали на веранде. Сняв первую клубнику, наполняли ею тарелки и щедро осыпали сахаром.

– Бабушка, а Бог есть? – начала Вера издалека.

– Что ты, милая? – вздрогнула подготовленная старушка. – Откуда Ему взяться-то?

– С неба, – не уступала девочка.

– С какого неба? – как могла уклонялась от вопросов бабушка, свято соблюдая наставления дочери.

– Из атмосферы… Или, может, из стратосферы?

– Как? Страстосферы? – обрадовалась старушка. – Ну, там Его точно нету.

– Не страстосферы, а стратосферы, – Вера заметно сникла, но не до конца. – А кто есть?

– Никого нет, – бабка совсем растерялась и просыпала сахар на пол.

– А И …– Вера запнулась. Она сомневалась, произносить ли две буквы «и» кряду или хватит одной. Но, так и не решив, больше не выговорила за вечер ни слова.

Нелепый разговор тотчас был передан родителям, чей визит не замедлил состояться. Они примчались на следующий день в подкрепление вышедшей из строя бабушки и начали действовать. Уже на вокзале отец приобрел у верткого мальчугана черепашку, плавающую в большой трехлитровой банке. Мать привезла шитье – лоскутки старых платьев, разноцветные нитки, иголки, яркое мулине и кусочки меха. Домоводство и природоведение призваны были отворотить ребенка от греха.

– Это водяная черепашка, – инструктировал Веру отец. – Черепахи очень древние животные. Представляешь, они могут жить до двухсот лет.

– А до двух тысяч могут?

Отец призадумался, а черепаха тут же замерла от проигранного сравнения. Вера ее невзлюбила.

В завоевании интереса дочери мать преуспела больше. Девочка с чувством взялась за рукоделие. Ловко орудовала иголкой, кроила, сметывала, мастеря куклам платья. Легко освоила азы вязания, и родители остались вполне довольны результатом. Дальнейший процесс обучения, уезжая, они перекинули на бабушку.

– Бабуль, найди мне каких-нибудь розовых тряпочек, – замурлыкала перед ней Вера.

Ни о чем не подозревающая бабуля, вырыла из своих кладовых пару ядовито розовых передников и оранжевое кашне. Вера придирчиво осмотрела вещи и выбрала более подходящее. Работа предстояла не из легких. Она готовилась сшить себе Его тело. Еще в городе высматривала она магазины типа «мягкие игрушки с большими скидками». Игрушки в них были всякие, вплоть до румяных плюшевых ангелочков, от слащавых физиономий которых разило душком нового времени. Скидки тоже имелись. Но Спасителя не было. А Вере очень уж хотелось телесного воплощения.

Она трудилась над Ним целыми днями под умиленным взглядом бабушки. Гулять не выходила и про легкомысленных подруг с их колечками и поцелуйчиками забыла вовсе. В готовую куклу Вера воткнула иголки, – в ступни, кисти и сердце, для пущего сходства с оригиналом, а на голову нацепила связанный из салатного мулине венец, больше напоминающий зеленую марлевую повязку. И вообще, Иисус не получился. Набитый утилем пухлый уродец не имел с Ним ни одной общей черты. Перед Верой остро встала необходимость в настоящем Христе. И ей ничего не оставалось, как снова идти к церкви.

По дороге Вера все тщательно продумала. Перспектива получить свидание с любимым на небесах с самого начала ее не устраивала. А быть распятой – откровенно пугала. И достойное завершение полетов наташиного папы радовало мало. «Я буду просто любить. Сильно, сильно», – решила Вера. – «Ведь другие люди только и делают, что просят у Него разное. Они жадные и любят лишь себя. А я люблю Его. Люблю и все. И хочу Его видеть. В конце концов, он поверит мне и спустится». Желания переполняли девичью грудь. Ее обладательница не беспокоилась о грехе и всяких заповедях. Он был безгрешен, и этого достаточно.

Вера почти уже дошла до церкви. Обежав улицу и нырнув в проулок между грязно-серыми домами, она добралась до интимной части алтаря. Прошмыгнув в лопухах к самой стене, прижалась к ней всем телом, доверяя отсыревшим бревнам стук своего сердца, резко махнула рукой в сторону узкого оконца. И бросилась наутек. В траве осталась лежать записка с инициалами «И. Х.». «Я Тебя люблю. Приходи сегодня в шесть часов на берег реки. Буду ждать. Вера». Если бы кто-нибудь задумал тут же поднять записку и прочитать, он не успел бы закончить прежде, чем Вера добежала до калитки.

Только дома она перевела дыхание. Посмотрела на часы. Времени оставалось еще много. Вполне достаточно, чтобы совершить добрый поступок, который она готовила любимому в подарок. Поход в магазин и прополка грядок отпали сразу. Требовалось нечто значительное. Девочка внимательно обводила глазами комнату, пока взгляд ни наткнулся на черепаху, беспомощно барахтающуюся в грязной воде.

– Я спасу тебя, черепаха, – радостно закричала Вера, схватила банку и потащила прямиком к реке. Освобождение должно было произойти недалеко от означенного в записке места, чтобы Он, проходя мимо, увидел и оценил.

Однако на месте возникли некоторые осложнения. Оказалось, что черепаший панцирь заметно шире баночного горла и вытащить животное из заточения обычным путем не представляется возможным. Каким образом ее туда запихнули, Вера разбирать не стала, а для спасения выбрала иной путь, необычный. Поставив банку ближе к воде и найдя подходящих размеров дубинку, она размахнулась и ударила. Стекло треснуло и рассыпалось на куски, поранившие незащищенные черепашьи лапы и голову. Водяная черепаха вмиг сделалась кровавой и судорожно зашевелилась на скользкой траве…

Измученное животное Вера сбросила в речку и ровно в шесть часов, перемазанная и сердитая, сидела глубоко в кустах перед поляной страсти. Густота листвы надежно скрывала ее, а она сама она поглядывала из затаенного укрытия на все, что происходило. Точнее, пока не происходило.

«Наверно, Он тоже наблюдает за мной», – решила Вера и заволновалась. – «О чем я буду с Ним говорить, когда Он выйдет? Не про черепаху же?» Обеспокоившись этим вопросом, девочка погрузилась в мечтания.

Ей представлялись совершенно невероятные вещи. Будто это она спасает Спасителя от креста, преграждая путь палачам и объявляя им тонким дребезжащим голоском: «Он не виновен». И кругом верят прыщавой девчонке еще и потому, что очень уж необычно она выглядит – какое-то странное цветастое платье, да и язык абсолютно непонятен. Но Он понимает ее, и девочка протягивает к Нему из глубины веков свои полу-детские, полу-взрослые руки.

Вера почти высунулась из кустов от нетерпения. Но на поляне по-прежнему было пусто. Только бесстыжие ивы глазели со всех сторон. Неожиданно ветки позади зашуршали, заволновались. Обоюдный визг, и ситуация благополучно разрешилась. Перед Верой стояли бывшие подруги, прокравшиеся в амфитеатр своих вечерних зрелищ.

– Тоже караулишь? – недовольно поморщилась одна из Наташ. – Уходи. Это наше место.

– Ищи себе другое, – поддакнула одна из Глаш. Они не прощали измены.

– А сколько времени? – только и спросила Вера.

– Скоро семь.

Семь часов. Действительно, можно было уходить… Он не пришел.

Ночью Вера совсем не спала. Ворочалась, всхлипывала, разговаривала с кем-то. Бабушка, возможно, слышала с кем. В голове все вмешалось в кучу – черепахи, записки, лоскутки. Вздремнув лишь под утро, она увидела мимолетный сон. Кто-то стоит под иконостасом (а может, в самом иконостасе) с распростертыми объятиями и ждет. Лица не разглядеть, будто его и нет.

С утра Вера снова отправилась к церкви. Так ходят на службу или в школу, чисто машинально, по привычке. Сама она плохо соображала, что делала. Повернув на приходскую улицу, девочка ясно различила стук молотков. У ближайшей дачи четверо жизнерадостных мужиков сколачивали сарай, звонко вгоняя гвозди в податливое дерево. Кровь у Веры разлилась кипящей лавой по телу, а сердце сжалось. Она прибавила шаг.

Против обыкновения она выбрала парадный вход, откуда заполняли церковь все деревенские. Девочка попыталась затереться в их реденькой толпе, но сразу была замечена.

– В Бога веруешь? – метнула в нее острый взгляд одна из старушек. В очереди за молоком она вполне могла бы сошла за божий одуванчик, но здесь, была ее стихия.

– Куда суешься? Мала еще, – заголосили другие из ангельского букета. – Чья такая, не знаешь? Играть, что ли, больше негде?

– Наш Иисус все видит. Вот мы Ему скажем, он тебя покарает, – шуганула Веру самая визгливая старушонка.

Но Вере и без того хватило наказаний. Главным из них было горькое и совершенно недетское разочарование. Неужели Он – молодой, красивый, добрый любит всех этих старых, злых и уродливых старух? Они говорили «наш Иисус», а сами галдели, как на рынке и норовили первыми протиснуться в двери Его покоев. Как же Он мог променять ее любовь – чистую, робкую на их самодовольство и грубое попрошайничество? «Наш Иисус. Наш Иисус» Он – мой! И только мой!

За углом Веру ждало еще одно, последнее наказание. Родные, явившееся в полном составе, чтобы вырвать ребенка из цепких рук оголтелой секты. Впереди процессии шла мать, находящаяся на грани истерики, в исколотых иголками руках она сжимала безжизненно болтавшуюся розовую куклу. Следом семенила испуганно крестившаяся бабушка. Позади плелся вялый отец, несший сундучок с сокровенной коллекцией. Растянувшаяся по улице вереница напоминала Крестный ход, где один уже не видел другого, но все шли, охваченные единой и святой целью – спасти дочку и внучку. Троица медленно наступала на Веру…

Первое сентября выдалось теплым и солнечным. На вместительном школьном дворе собрались отдохнувшие ученики. Они повзрослели на целый класс и не могли сдержать нахлынувших за лето чувств. Мальчики перебрасывались рассказами о путешествиях, девочки – о новых увлечениях. Вера тоже не отставала. Она вытащила из сумки несколько портретов своего кумира, которые подруги тут же растащили по рукам. В самом деле, было на что посмотреть. Красивое, словно выточенное лицо, длинные мягкие волосы, кожа гладкая, без единого прыщика или бородавки, лишь немного бледная от напряжения, небольшая бородка, подчеркивающая сухую сдержанность губ, глаза, закатившееся в исступлении вверх и сильные жилистые руки в наколках, держащие гитару.