До города Франтишек добрел уже затемно. Заплечный мешок полегчал, но и силы значительно убыли. Он прошел уже сотни миль, и давно на его пути не попадалось города. Получается, он скитался так долго, чтобы добраться именно до этого.

Ночные звезды еще не разгорелись, и дороги было не разглядеть. Единственное, что хорошо видел Франтишек, так это свои сапоги из бычьей кожи. Они износились, но подошва была еще твердой, шнуровка крепко стягивала голень, и голенища блестели отличной выделкой. Сапоги не раз выручали его на разбитых дорогах, среди непогоды и грязи. И при аккуратном обращении послужат еще долго. Сапоги в дороге – первое дело, ко всему остальному можно приспособиться.

– Я найду здесь хорошую работу. Город большой, и я много что умею. А вы пока отдохнете, – беседовал Франтишек со своими сапогами. – Скоплю денег, и снова в путь… Продолжим путешествовать вместе.

Так, в разговорах и мечтах Франтишек дошагал до главных городских ворот, где его сразу задержали стражники.

– Кто таков? – скрестили они могучие алебарды.

Вид стражники имели угрожающий – железные кольчуги, остроконечные шлемы, которыми и проткнуть можно, железные перчатки, латы. Но почему-то босые.

– Я человек, – смутился Франтишек. – Хочу устроиться на работу в вашем городе. Я умею…

– Снимай сапоги! – грубо прервали его.

– Зачем?

– Не разговаривай, снимай! Или ступай прочь. В нашем городе запрещено носить обувь.

– Как, совсем?

Франтишек был озадачен. Сапоги снимать не хотелось, но и пройти мимо было уже невозможно. Когда он еще дойдет до следующего поселения. Он осторожно стянул свои замечательные сапоги, и стражники тут же их отобрали.

– А куда?..

– Теперь ступай смело! – дружелюбно рявкнули они и подтолкнули вперед.

Идти босиком в темноте по булыжной мостовой было тяжко. Ноги быстро устали от напряжения. Каждый шаг был сопряжен с угрозой напороться на что-то, пораниться, испачкаться, провалиться. Франтишек чувствовал себя незащищенным и беспомощным, словно не только ноги, но и весь он был голым.

Он искал, куда бы спрятаться до рассвета, но вокруг плотно стояли в ряд глухие темные дома. У сточной канавы правая нога вляпалась в ослиное дерьмо, а левая поранила пятку о что-то острое.

– Бог мой! Что с вами стало! – Франтишек подумал, что никогда еще не разговаривал со своими ногами, и ему стало жалко их. Ступни сжались и даже стали меньше от испытаний.

– Теперь сапоги вам будут велики. Знаю, как вам тяжело без них. Горькая разлука! А каково им?..

Сапоги не отдадут – было у него смутное предчувствие. Ничего, главное – найти работу, скопить денег, а когда придет пора уходить, он купит новые. Но где же он купит, если в этом странном городе запрещена обувь?

Он очень устал бродить босиком и наконец вышел на довольно широкое пространство городской площади, где посредине стояли деревянные подмостки. Должно быть, бродячий театр давал тут представление. Франтишек забрался под сцену, где сходились крестом перекладины, облокотился о них и заснул. А наутро бежал с этого места, забыв даже про босые ноги. Подмостки оказались эшафотом. Он понял это по спекшейся крови, что пропитала доски.

Вокруг было много народа, никто не обращал на него внимания. На одной из оживленных улиц он разговорился с торговцами, что прибыли сюда недавно, но были уже хорошо осведомлены о здешних странностях.

– Эшафот на площади всегда. Под страхом казни нельзя надевать обувь. Не смертельная… но все-таки казнь, человек после нее перестает быть человеком… А ты не тужи – привыкнешь. Все привыкают. Здесь люди более открытые и отзывчивые, чем везде.

Не успели они сказать, как кто-то из прохожих протянул Франтишеку тряпицу – перебинтовать распоротую тряпку. Женщина поднесла кувшин с молоком, а пекарь из соседней булочной угостил горбушкой свежего утреннего хлеба, горячего, как стыд, с которым Франтишек принял эти дары.

Он уже по-другому смотрел на людей. Все они занимались обычными делами, несли и везли товары на рынок, важно переходили из посудной лавки в шляпную мастерскую, чинили сломанную телегу или просто праздно гуляли по улицам, но все это босиком, без стука каблуков, шуршания подошв, без шума вообще. Только шелковые платья знатных дам шелестели слегка. Но и за длинным подолом угадывалось отсутствие обуви.

Всех горожан можно было различить по походке. Большинство двигались легко, непринужденно, их ноги с рождения не знали обуви. Казалось, обуй их сейчас, они бы сразу перешли в категорию тех, что ступали осторожно. Это были приезжие, которые уже приспособились к босоногости, но постоянно помнили о ней. Были и такие, вроде Франтишека, спотыкающиеся о каждый камешек, каждую выемку на земле, ходящие словно по раскаленной сковородке.

Франтишек старался не думать о своих ногах. Сейчас было не до них. Он шел и осматривался в новом месте. Мимо проехала телега, и лошадь фыркнула ему в лицо. Франтишек позавидовал лошади, ему тоже захотелось иметь копыта, которые невозможно снять. «Интересно, снимают ли с них подковы на въезде?» – думал он.

– Посторонись! – закричали ему сзади.

Он неуклюже отбежал к стене дома.

Возле домов было чище. Казалось, даже булыжники здесь недавно помыли. И Франтишек выделялся на их фоне своими грязными ногами. Он попытался оттереть хотя бы ослиный помет… Но запах остался.

– Эй, парень! Хочешь заработать?

Кричали ему, и он с радостью бы откликнулся и уже повернул голову, но тут увидел ту, ради которой, как потом скажет, он и пришел в этот город.

Девушка сидела на ступеньках большого дома, поджав колени и накрыв ноги платьем. Ладони лежали на босых ступнях. «Поранилась и не может идти», – решил Франтишек и поспешил на помощь, как было принято в этом городе.

– Ты не местная? – он заглянул в ее синие глаза и увидел свое отражение.

– Нет, – девушка покачала головой. И так мягко, грациозно покачала…

– Как тебя зовут?

– Маржинка.

Имя так подходило к ее светлому почти детскому лицу.

– А я Франтишек.

Тут он смутился, почувствовав, что все еще пахнет ослом. А Маржинка, казалось, ступала лишь в парное молоко.

– Стерла? – он потянулся к ее ступне. – У меня есть жир, чтобы смазать, он, правда, для сапог…

Она снова покачала головой, но уже без слов, и плотнее прижала ладони.

– Я, конечно, не такой, как ты... Не умею ходить босиком и выгляжу, должно быть, очень смешно. Как гусь на ярмарке.

Маржинка улыбнулась.

– Я тоже.

– Нет, я уверен, ты ходишь так легко, будто плывешь. Ты совершенство. Даже платье не скроет красоту твоих ног.

– Они вовсе не совершенные. Даже некрасивые.

Маржинка замялась, решаясь что-то сказать. Потом подняла ладони.

Две тонкие ступни с длинными ровными пальчиками были как два нежных младенца, которых только что внесли в этот нечистоплотный мир. Их хотелось укрыть, защитить, перепеленать. Но самым трогательным был мизинчик на левой ноге, он искривился – от травмы или врожденно – и немного отстоял от других пальцев.

Он носил ее на руках в непогоду, мыл ножки на ночь. Она стояла на его ступнях на ярмарочной площади, чтобы лучше видеть представление, когда приезжали бродячие артисты. Франтишек устроился на работу подмастерьем, а Маржинка мечтала вышивать нарядные платья для богатых дам. Но это было не главное. Главное, что вечерами она приходила к нему в мастерскую, и они вместе возвращались в свою коморку, которую снимали у булочника, садились с ногами на кровать и целовались.

Это были поцелую ног – самые чувствительные, страстные. После долгого хождения босиком ступни горели, они улавливали малейшие перемены другого тела. Земля давала ногам силу и нежность, которыми они обменивались при поцелуе.

– Ноги чище, чем рот, – объяснял Франтишек. – Губы знают столько грязи – скверные слова, внутренние слизи, животную пищу, жареных свиней, например, да и много еще всякой грязи. А ноги… они касаются лишь земли, камней, травы, и все это так соответствует их природе. Поцелуй губ это всегда привкус еще чего-то чужого, а земля одна и та же. По ней мы только что прошлись, потому и оказались рядом.

– Через землю люди могут общаться друг с другом, – кивала Маржинка. – А мы можем и напрямую.

И ее мизинчик вздрагивал в одиночестве и никак не мог изогнуться в ту сторону, где были другие пальцы.

Их счастье не омрачила даже публичная казнь, как-то раз устроенная на площади. Эшафот долго стоял без дела, и вот настал его час.

Казнили священника, который под свое длиннополое одеяние умудрился надеть сандалии. Прихожане сразу заметили неестественность походки и доложили, куда следует. И теперь священник стоял перед бывшей паствой и кричал что есть мочи:

– Безбожники! Вы уткнулись в землю, боготворите ее, боитесь потерять связь с ее нечистотами. Опомнитесь! Посмотрите наверх… Вот где настоящий Бог!

Он воздел руки к небу. Но горожане остались глухи к его призыву. Для них Бог ходил по земле, босой, как и они сами. Только таким образом ощущали они близость к Нему и Его благоволение. Священник бросил вызов, как каплю в море, и сам поплатился за него.

Франтишек и Маржинка тоже были на площади. Казалось, весь город собрался тут. Маржинка встала на ступни Франтишека, как делала обычно, но вся дрожала и не хотела смотреть на казнь.

– Да пребудет с нами земля! – закричали с площади. И под эти голоса священнику отрубили ноги.

Бедняга сразу упал, и, видимо, от шока еще не чувствовал боли. Он пополз по эшафоту, потом по ступеням, хотел что-то сказать, но изо рта полилась кровь. Он отхаркивался и продолжал упрямо хвататься за доски. Туловище само прыгало по ступеням, как мячик.

Так он оказался внизу, среди толпы. От него брезгливо отворачивались, старались не ступать на кровавые реки, текущие за ним. А он сам цеплялся за ноги, кто стоял ближе. Люди приходили в ужас. Те, до кого он успел дотронуться, впадали в панику, отталкивали соседей, наступали на ноги.

Толпа оборотилась в хаос. Пришли в движение уже и задние ряды. На них напирали передние, которые хотели поскорее покинуть площадь. Но улицы были слишком узкие, чтобы вместить сразу всех. Люди падали друг на друга, сбивали с ног, топтали. Маржинку буквально снесли со ступней Франтишека, и он не успел удержать ее. Еще какое-то время он следовал за ее головой, мелькавшей впереди в толпе, но потом потерял ее. Людским потоком его вынесло на одну из улиц, закрутило, оттащило, временами он даже не чувствовал земли под собой. А когда толпа наконец схлынула, он вернулся на опустевшую площадь. Маржинки нигде не было.

Он искал ее долго. Сначала, конечно, возвратился в коморку булочника, но хозяин, раздосадованный последними городскими событиями, решил избавиться от постояльцев.

– Забирайте вещи. Ваша дама уже свои взяла.

Действительно в комнате не осталось никаких следов Маржинки. Словно ее и не было здесь. Он собрал свой заплечный мешок и вышел.

Найти человека в таком людном месте оказалось непросто. Можно было надеется на случай, но Франтишек не мог просто так слоняться по улицам и ждать чуда.

– Я же должен почувствовать ее ножки. Мы ходили по одной и той же земле, она должна подсказать мне… Ищите же, пожалуйста, ищите, – снова заговорил он со своими ногами, как когда-то беседовал в одиночестве с сапогами.

Про сапоги он никогда больше не вспоминал. Они перестали иметь для него значение. Значение имела только земля, эти булыжники мостовой, по которым прошла она… Он шел и смотрел вниз, пытаясь почувствовать ее близость, как вдруг увидал след. Черный след женской левой ноги, измазанной дегтем, с отстоящим мизинцем. Это было не чудо – сама Маржинка давала ему знак, и он побежал по ее следам, не помня себя от радости.

Но радость то и дело сменялась тревогой. Что если он потеряет эту ниточку или ее увидит еще кто-то. Тогда дегтярный налет сочтут за подобие обуви. Маржинку найдут раньше, чем он, и придадут страшной казни. А ему придется всю жизнь носить ее на руках. Или же он смастерит маленькую тележку и будет возить впереди себя, чтобы всегда любоваться любимой. Уж тогда она не сможет от него ускользнуть.

– Что за глупые мысли лезут в голову.

Он встряхнулся и прибавил шагу. По походке он уже вполне походил на местного. Ног он больше не замечал. Они не существовали для него. На целом свете был сейчас только один этот черный след. Но постепенно он начал стираться до серого, потом исчезла подошва, пятка, средние пальцы, и от следа остался только один мизинец черным разорванным многоточием тянувшийся вдаль. Потом и точки исчезли, стали невидимы. Маржинка превратилась для него в невидимку. А была ли она? Встречались ли они в этом городе? Когда это было и где?

В отчаянии Франтишек отправился к тому месту, где когда-то он уввидел свою любовь. Скорее чтобы удостовериться, что это было на самом деле.

На ступенях большого дома, на том же месте сидела Маржинка, только смотрела она уже не на свои ноги, а только на него. И понял тогда Франтишек, что любовь всегда ходит босой. Она не оставляет следов на земле, тем более на небе. Следы прячутся в сердце, в том месте, где он впервые нашел ее.