В жизни Лизаветы Васильевны было ровно шесть кошек. Они исправно служили свой век, почти не слезая с рук добродетельной хозяйки, которая аккуратно выдавала им ежедневную порцию ласки и куриных потрохов. Впрочем, идиллия в отношениях установилась не сразу, и поглаживание за ушами вначале носили даже агрессивный характер. Больше остальных в этом смысле досталось первой кошке. Родители преподнесли ее маленькой Лизочке на день рождения. Многое пришлось претерпеть беззащитному созданию – от необузданных игрищ в охоту на раненного льва и допрос глухонемого партизана до абсолютного безразличия в пору любвеобильной девичьей юности. К тому времени животное окончательно состарилось и скончалось под батареей, издерганное и апатичное.

Вторую кошку Лиза принесла с улицы – сжалось сердце над бездомным котеночком. Кроме того, возникла острая необходимость о ком-то необременительно позаботиться. Но появившийся вскоре муж, а затем и дети переключили хозяйское внимание, и кошка осталась не у дел. Она превратилась в обузу: слонялась по комнатам, писала на ковры, застревала в ногах домочадцев, воровала котлеты со стола и, в конце концов, не дождавшись старости, была сдана в кошачий приют.

Пришедшая в дом третья кошка предназначалась для повзрослевших детей, которые, однако, мало ею занимались, а большую часть времени проводили на улице, куда и она проложила себе дорогу. Это была гулящая кошка. Она предпочитала выезжать летом на дачу, с утра до ночи таскалась по соседским котам, как бешеная плодила котят, и Лизавета никак не могла докричаться до нее, чтобы позвать к ужину. Однажды она ушла на очередной промысел и не вернулась, после чего была оплакана всем семейством.

Четвертой повезло больше всех. Взятая взамен разъехавшихся детей, она приняла тепло и заботу Лизаветы Васильевны и ее мужа с урчащей благодарностью. Супруги соперничали друг с другом в заискивании перед любимицей. Семейные разговоры и распорядок дня строились исключительно вокруг мохнатого питомца. И когда дети хотели особенно угодить маме с папой, они непременно спрашивали про кошку. Раздобревшую и обездвиженную, в более чем солидном возрасте ее усыпили, поскольку сама она умереть уже не могла, и супруги крайне измучались ее слишком затянувшейся попыткой.

Появление пятой кошки стало событием неизбежным. Пятой, как и четвертой, грех было жаловаться на хозяев. Хотя, конечно, не так проворно выполнялись ее капризы, да и наезжающие временами внуки норовили выдернуть клок из хвоста или согнать с насиженного стула. Под конец у животного обнаружилось ожирение последней степени, повлекшее за собой многочисленные болезни, недомогания и вполне ожидаемую кончину.

Последнюю кошку баба Лиза завела, уже оставшись одна, и не расставалась с ней ни на минуту. Они ели из одной тарелки, спали в одной постели, прижавшись друг к другу, вместе выходили во двор дышать воздухом на скамейке, а вечерами сидели в кресле и разглядывали семейные альбомы. Женщина неторопливо листала свою жизнь, запечатленную и измеренную в кошках, улыбаясь их усатым фотографическим мордочкам. А кошка недоуменно мотала головой, не понимая, откуда взялось в доме столько кошачьих рож. Ведь она привыкла быть единственной и самой любимой. Она так и умерла в кресле, во сне, уткнувшись в очередную фотографию.