В квартире номер восемь царила суматоха, отдалено напоминающая новоселье или учения по гражданской обороне. Жильцы носились, как очумелые, завершая намеченные приготовления. На кухне звенела паковавшаяся в коробки посуда, со стен снимались картины и фотографии. Кто-то давился недоеденным завтраком, кто-то спешно чинил поломанный замок. Везде выкручивались лампочки и обкладывались подушками стекла, даже на окнах, выходящих во двор. Родители собирали по дворам детей и запирали их в безопасности. На центральном балконе копошилась пожилая чета, дрожащими руками перенося цветочные ящики с землей внутрь. Лежачий старик из угловой комнаты одним махом принимал все отпущенные врачом лекарства. Только молодая пара, начинающая совместную жизнь в тесной комнатушке напротив санузла, ничего не прятала – их скудная обстановка, состоящая из кровати, подержанной тумбочки и магнитофона, не нуждалась в переменах.

– Проверьте, электроприборы выключены? – неслось по коридору, и квартиросъемщики кидались осматривать розетки, боясь наткнуться на торчащие из них провода. Но розетки оказывались пустыми, и жильцы наконец успокаивались, готовые к встрече трамвая. До его прохождения оставалась одна минута.

Это было известно заранее. На протяжении многих лет, с тех пор, как на здешней улице проложили рельсы и пустили трамвай, установился такой порядок. Он господствовал и в квартирах девять, десять, одиннадцать, и на всех этажах дома, и во всех домах на улице, по которой шли тяжелые вагоны.

Трамвай выныривал из-за угла, проезжал мимо булочной, «Диеты», магазина тканей и добирался до дома с восьмой квартирой на третьем этаже. В тот момент квартира уже сотрясалась всеми стенами, полами, потолками и батареями. Хотя дома считались сейсмически устойчивыми, трамвайную тряску они воспринимали как весьма ощутимое землетрясение – четырех-пяти баллов оно вполне заслуживало.

Мебель дрожала, намереваясь вот-вот развалиться по швам, нерадиво оставленная на столах посуда соскакивала и разбивалась. И трамвай разносил этот звон по округе, усиливая и устрашая, словно гигантская ложка бряцала о дно гигантского пустого стакана.

Все квартирные звуки – скрипы дверей, журчание воды в трубопроводе, жужжание проводки трамвай лишь усугублял, а кроме того растревоживал другие, запрятанные в глубину вещей. Вылезал наружу скрежет старых диванных пружин, звяканье болтов, треск половиц. Музыкальные инструменты играли сами собой, трепеща струнами и клапанами. Раскручивались колеса велосипедов, распятых на стенах коридора, и колясок, привязанных к дверям.

Трамвайный грохот расстраивал не только домашние предметы, он болезненно влиял на людей, у которых сразу ухудшалось самочувствие, появлялась повышенная нервозность, обострялись хронические недуги. Жильцы старались поменьше двигаться и замирали в неестественных позах там, где застал их трамвай. А наэлектризованное чудовище между тем делало остановку, набивая в железное пузо новых пассажиров, затем снова набирало ход и скрывалось за поворотом.

Единственное, что спасало квартирных обитателей от разрушений и вносило в их хлопотливую жизнь подобие порядка, было расписание. Только хлюпкая дощечка, болтающаяся на проводах, могла остановить разогнавшихся железных монстров, больше ничему они не подчинялись. У них не было ни выходных, ни праздников, ни отпусков, ни каникул. Они не умирали и не уезжали навсегда. Лишь поздними ночами движение прерывалось, и домочадцы падали в кровати, заводя будильники, чтобы проснуться раньше трамвая.

Все проживающие в квартире номер восемь сами мечтали уехать далеко-далеко, чтобы сменить скрежет металла на плеск морской волны, пронзительные гудки паровоза или в крайнем случае, гул самолета. Никто из жильцов трамваем не пользовался, предпочитая другие виды транспорта. И гостям своим они говорили:

– К нам, конечно, можно доехать на трамвае. Но лучше на автобусе. Так быстрее.

Впрочем, гости в квартире были редкостью. Побывавшие здесь раз, обходили небезопасное место вкруговую, чтобы не столкнуться ненароком с трамваем. Ведь расписание они не знали. А постояльцы гудящих домов знали его наизусть, их дети задолго до таблицы умножения выучивали замысловатый, ничем не обоснованный набор цифр, вывешенный в каждой квартире на самом видном месте.

Дети воспитывались на особенных сказках, разумеется, про трамвай, который возникал, словно огромный зловещий мастодонт из доисторического мира, в боевой окраске, со сверкающими холодными глазами. С пронзительным ревом несся он по железной тропе, всегда одной и той же дорогой. И всегда доблестные герои отважно останавливали его с помощью расписания. Так малышам прививали бдительность.

Было замечено, что непосредственно перед прохождением трамвая куда-то исчезали все кошки, и птицы в клетках начинали выть, подражая звукам окружающего мира. Квартира номер восемь вжималась в себя и затаивалась. Обрывались все разговоры и ссоры, старики крестились. Только бесстрашные молодожены любили в это время поразвлечься на кровати, стараясь попасть в такт громыханию изношенных трамвайных костей.

Волна грохота откатывала, но и после него еще долго гудели рельсы и в ушах зудело эхо металлического гула. Люди потихоньку приходили в движение, сметали осыпавшуюся штукатурку, расставляли по местам вещи, отвязывали коляски и отпускали детей на улицу. Пожилая пара отковыривала балконную дверь. Многие начинали усиленно питаться, поскольку перед трамваем наедаться не рекомендовалось. Улица снова вздыхала молчанием, и остановившиеся часы возобновляли свое тиканье, отстукивая время до следующего трамвая.

– Уроки выучили? А то придут он, в голове один шум останется… Доедайте скорее сырники, или вы думаете, он остановится и будет ждать, пока вы проглотите последний кусок?

Это была чистейшая правда – трамвай никогда никого не ждал. И сбой в расписании за ним не наблюдался. На памяти жителей улицы было известно лишь два случая нарушения его движения. Первый – когда человек из дома «Диеты» покончил с собой, у всех на виду бросившись под трамвай, и другой раз, когда также внезапно сменили расписание. Жилец из восьмой квартиры, выходя рано утром на работу, скосил взгляд на дощечку у остановки и не поверил своим глазам. Все цифры были изменены, а рядом болталось короткое извинение. Он бросился обратно домой, забыв о служебном долге. Так люди узнали о нововведении. Но привыкали к нему плохо, часто путались и, застигнутые врасплох, теряли привычную предосторожность. Но все равно привыкли.

Так текла жизнь по улице, обремененная трамвайным маршрутом. Жильцы домов жили и работали, сходились и расходились, с тоской поглядывая из окон на тонкие серебристые нити проводов. Временами они сердились, не то на трамвай, не то на себя самих, не то на соседей. Но если хотели выяснить отношения, то делали это до трамвая, чтобы не портить себе послетрамвайный отдых.

Одного из жильцов квартиры номер восемь прорвало поздним вечером, когда все, в том числе и его жена, были заняты локальной эвакуацией.

– Где я живу? С кем я живу? Я не понимаю! – застал он в дверях кухни безразличную супругу с подносом, уставленным рюмками.

– Лучше бы помог, – отмахнулась она.

– Я не хочу больше участвовать в этом безобразии!

– В нашем полку прибыло, – подбодрили молодожены и с хохотом удалились в свою живопырку. А супруги остались на кухне, и разгоряченный муж уже не смог сдержать тормоза.

– Ты оглянись, что мы видели в своей жизни? Что пережили, кроме этого бесцеремонного наглого трамвая? – кричал он, пытаясь заглушить этот самый трамвай, который уже трясся сквозь кухню и мигал им в окна освещенными салонами. Муж даже не обратил на него внимания, его несло дальше.

– Другие по ночам стихи пишут, музыку сочиняют. А я чем занимаюсь? На что трачу свободное от трамвая время? Дрыхну... Да, дрыхну, как бездомная собака, попавшая в случайную будку. Я разучился любить, надеяться. И прежде всего ты виновата в этом.

Соседи не заходили на кухню – им хватило потрясений от трамвая. Так и просидели всю ночь на табуретках муж и жена, охваченные разными чувствами.

– Вместо того, чтобы сглаживать острые углы, ты постоянно пилила, делала их еще острее! Ты подтачивала меня изнутри, в то время как трамвай орудовал снаружи. Но твои действия были куда изобретательнее и изощреннее. Что ты сидишь с этим проклятым подносом? Выбрось его, наконец, все уже разбито.

И праздничные рюмки в одно мгновение стали мусором в ведре домашнего очага.

– Какой это очаг?! Это топка! Мартен! Мы переплавляемся здесь в такие же тупорылые трамваи. Бегаем от сих до сих, как заведенные. – На излете ночи муж дошел до решительных формулировок. – Все! С меня хватит. Я ухожу!

Жена ничего не ответила, и он продолжал.

– Уеду. Сейчас же уеду. На первом трамвае. Когда первый?

– Через двадцать минут, – удивленно отозвалась жена.

– Я еще успею к остановке. Так... вещи мне не нужны. Они меня не интересуют. Главное – решиться.

И он решился. Твердо встал на ноги, хлопнул себя по бокам, взял портфель и ушел.

Он вернулся через полчаса, озадаченный и испуганный. Трамвай не пришел. В квартире об этом, разумеется, знали, и все постояльцы уже собрались в коридоре. Квартира номер восемь держала совет под молчаливым велосипедным распятием. Теперь все вокруг молчало, говорили только люди.

– Может, с ним что-то случилось в пути? Сошел с рельсов или загорелся?

– Или эти самые пути начали ремонтировать, а нас как всегда не оповестили?

– Ура! Долой трамваи! – кричали возбужденные молодожены.

– Подождите, – шикали на них. – Он может вернуться в любую минуту… Что ж мы стоим? Надо выйти на улицу, посмотреть там.

Жильцы медленно шли к остановке, где уже скопилось достаточно народа. Здесь смешались и возмущенные местные и невозмутимые приезжие, последние продолжали ждать в надежде уехать отсюда поскорее. Переговариваясь, все поглядывали на угловой дом, из-за которого должна была появиться полосатая морда, волоча за собой двух- или трехкамерный желудок, забитый пассажирами. Народ был согласен даже на один вагон, лишь бы он не обманул их ожиданий.

– Он не появится, – заключил ответственный съемщик квартиры номер восемь. – Надо идти ему навстречу.

Приезжие выругались и разошлись по другим остановкам, а трамвайные аборигены поплелись по путям в обратную сторону. Некоторые дошли аж до трамвайного парка. Там их приняли любезно. Успокоили, заверили, что неполадки на трассе скоро устранят и трамвай пустят в прежнем режиме. Где находились неполадки и как их собирались устранять, выведать не удалось, но дорогу в депо ходоки запомнили и обнадеженные вернулись по домам.

Только жизнь в домах перестала идти нормально, а шла в перманентном ожидании трамвая. В восьмой квартире в момент предполагаемого его прохождения жильцы хватались за хрусталь и выкручивали пробки. Старик продолжал закладывать в рот порцию таблеток и запивать микстурой, молодежь кидалась на кровать, однако очень быстро с нее слезала. В доме вообще ничего не клеилось, у кого-нибудь обязательно подгорала на плите кастрюля или ломался утюг. А пожилая чета в знак протеста заколотила балконную дверь.

Все происходило на фоне непрекращающихся попыток связаться с трамвайным депо – единственным виновником и избавителем от всех бед одновременно. Но пока по путям, по которым пульсировали трамваи, мальчишки гоняли на велосипедах с писклявыми звонками. Электрическая кровь застыла в железных жилах. И сердце остановилось.

Из депо все время обещали, что «кровоснабжение» вот-вот восстановится. Особо упорные дознавались, будет ли оно осуществляться по старому расписанию или придумают новое. Им отвечали, что, конечно, по старому и что им не о чем беспокоиться. Они бы и не беспокоились, если бы хоть краем уха услышали разговор двух начальственных трамвайных мужей.

– Вот жизнь пошла! Никакой передышки, – вздыхал один.

– Да-а. И что они прицепились к этому трамваю? Ездить больше не на чем? – отзывался второй. – У них на следующей улице чудесная автобусная остановка.

– Не скажи… Люди привыкли пользоваться трамваем. Привычка – великое дело. А между тем по Генплану в городе скоро вообще трамваев не будет.

– Так это значит, мы без работы останемся? – волновался второй.

– Ну, мы-то не останемся, – ухмылялся первый. – А вот люди уже без трамвая остались.

– Не говори. Все пишут и пишут. … И звонят.

– Пусть пишут. А к трубке не подходи.

– Может, сказать им? – предлагал второй. – Ну, что маршрут сняли.

– Что ты! – протестовал первый. – Тогда еще больше звонить и писать будут. И не только нам, по верхам пойдут. А зачем верхи зря беспокоить?

– И то верно, – соглашался второй. – Может, хоть расписание снять?

– Да пусть висит, – равнодушно зевал первый. – Оно никому не мешает.