1. Младший брат

Удача шла вместе с ними. Да и как могло быть иначе? Борейская месть беспощадна и неотвратима, это известно всякому. Ее сами боги приветствуют. А борейским богам кто противиться сможет — не хилые же синегорские перуны, хорсы, велесы и прочие?! Великий Бор, если пожелает, сокрушит любого из них.

Впрочем, чтобы отомстить ничтожным синегорцам, нет нужды взывать к высшему богу. Достаточно поддержки его сыновей — Тюра и Свентовита, ну а ледяная и жестокосердная Хель сделает посмертные муки любых борейских врагов безвременными…

Долго ждал Азарг этого дня. Так долго, что не верится теперь: неужели всего-то два года прошло? У израненной души, видать, свой счет. Каждый день годом кажется, покуда не смыта кровь братьев свежей кровью врага. Пусть говорят, что синегорец Третьяк, погубивший у стен Ладора его братьев Кугдиса и Зидрана, тогда же сам погиб, в клочья разодранный взрывом бочонка с колдовским порошком, — сердцу Азарга эти слова не приносили успокоения. Ведь оставался живым и здравым главный виновник несчастья — молодой князь Владигор.

Кугдис и Зидран, лучшие сыны Даргозенгов — одного из древнейших борейских кланов, достойно служили тому, кто нанял их для поддержания порядка в дикарской стране, и за службу свою получали хорошую плату. После их смерти все изменилось.

Азарг оказался слишком молод для того, чтобы к его голосу прислушивались вожди других, даже куда менее знатных кланов. Достаток, который обеспечивали Даргозенгам старшие братья, быстро иссяк. Соседи стали притеснять ослабевшего, зная, что власть всегда была и будет на стороне сильных.

Как мог противостоять этому семнадцатилетний Азарг? Обратиться за поддержкой к наиболее могущественному клану Гридгов, а взамен посулить третью часть всех нынешних и будущих доходов? Ушлый Кани-Гридг, поюлив немного, наверняка согласился бы на подобный расклад. Но для Азарга такой договор означал бы нищету и унизительное ярмо до скончания веков.

Вызвать на бой обнаглевших соседей, собрав под клановым стягом всех своих родичей — близких и дальних? Но мало кто согласится влезать в кровавую распрю без какой-либо выгоды для себя. Хоть и родичи, а собственный интерес важнее клановых.

Больше года Азарг безуспешно искал выход из мрачного лабиринта, в который загнали его каленые стрелы синегорских мятежников. Но однажды — будь во веки благословенна та бессонная ночь! — простое и достойное борейского воина решение явилось ему, поразив лишь тем, что боги так долго тянули с подсказкой верного пути.

Едва дождавшись рассвета, Азарг налегке отправился к жрецам Волчьего Братства. Ему нечего было взять с собою, дабы умилостивить их. Он хотел отдать все, чем владел, — свою жизнь. Однако в глубине души надеялся, что побратимы Рогатой Волчицы будут снисходительны к наследнику могучего Даргозенга. И он не ошибся.

В подземном святилище Братства его выслушали со вниманием, поскольку верховный жрец Патолус (Азарг, разумеется, об этом не догадывался) когда-то был очень близок с Кугдисом. Более того, старший наследник Даргозенга не только по собственной воле оказался среди ближайших соратников князя Климоги. И не только в клановые запасники отправлялись обозы, помеченные клеймами Даргозенгов…

Многого еще не знал младший наследник.

Стоя на коленях, не поднимая глаз от каменных плит, Азарг то шептал, то кричал, но — не слышал себя. Ему казалось, что гранит под его коленями разверзся, что тело его парит над непроницаемой Бездной, что единый звук лжи, намеренной или невольной, ввергнет его в пучину хладных объятий костлявой Хели. Но он был счастлив: жрецы Волчьего Братства милостиво дозволили ему открыть всего себя их бесстрастным взорам.

Когда сознание прояснилось, Азарг вдруг испугался, что мог по юношескому неразумению умолчать или забыть о чем-то. Он торопливо заговорил вновь, ничего не скрывая: с горечью рассказал о неурядицах внутри клана, об алчности соседей, о мучительной и неутоленной жажде мщения. Главное же — поведал о том, какой выход ему указали боги, явив среди полнолунной ночи образ Рогатой Волчицы с окровавленной пастью.

Патолус понял его даже раньше, чем Азарг успел изложить жрецам свою просьбу. И решение принял сразу, ни с кем не советуясь.

— Ты правильно сделал, что обратился к Братству, — старчески подкашливая, произнес верховный жрец. — Мы поможем тебе. Месть за братьев — святое дело. Ты знаешь, какую плату мы требуем?

Азарг был рад, что ответ на вопрос ему уже известен: слышал однажды негромкий разговор старших братьев по этому поводу, хотя не понимал его скрытой сути… Но сейчас ему одно было доподлинно ясно — пятая часть меньше трети, которую забрал бы любой из борейских предводителей. Правда, платить жрецам придется не только добычей. В пятину входит и часть судьбы, что с рождения ниспослана человеку богами. А уж как Волчье Братство удумает распорядиться этой частью, заранее знают, наверно, лишь сама Рогатая и верховный жрец.

Ну так стоит ли беспокоиться? Пусть старухи пугают малых детей россказнями о неприкаянных должниках Братства, якобы напрочь позабывших себя и свой клан. Не ему, потомку Даргозенга, бабьих сказок бояться! Для того и пришел в подземное святилище, чтобы свою жизнь в залог предложить, а не только пятину.

В сознании Азарга вдруг отчетливо обозначилось, что и как он должен ответить сейчас Патолусу.

— Меняю шлем латника на волчью холку! — не раздумывая более, воскликнул Азарг. — Клянусь живой кровью в бессмертной верности Рогатой Волчице и всем братьям ее!

Острыми зубами он взрезал вену на левой руке и, упав к ногам верховного жреца, обрызгал горячей кровью его голые ступни.

Патолус поставил ногу на спину павшего ниц Азарга, оглядел жрецов огненно-бешеными глазами и прорычал:

— Берете ли отрока в обучение?!

— Берем, берем, — поспешно отозвались жрецы, опускаясь на колени и простирая руки к основанию мраморного трона, на котором восседал Патолус.

— Тогда он ваш. — Голос верховного жреца вновь ослаб, будто, сделав главное, он не желал большего. — Учите щенка. Отныне имя его — Мстящий Волчар. Да поможет вам Великий и Беспощадный!

Обучение не показалось Азаргу трудным, а тем более долгим. Зачастую он будто во сне находился: слушал невнятное бормотание жрецов-наставников, не понимая его смысла; выл по-волчьи на разные лады, когда приказывали то самку подозвать, то заявить свои права на лесные угодья, то изобразить покорность перед вожаком стаи; заучивал наизусть странные слова-заклинания и вытачивал из костей фигурки-амулеты; еще много всякого впитывал-впихивал в себя и, как ни удивительно, из себя извлекал.

Иногда сонный туман в голове рассеивался — лишь на время, которое требовалось для упражнений с оружием. Кое-какие приемы он узнал впервые, однако большинство были ему знакомы и прежде, не зря же Азарг считался лучшим из молодых воинов ближних кланов. Поэтому жрецы-наставники не слишком часто дозволяли ему тешиться мечами и копьями, а предпочитали, вновь погружая в дурман полусна-полуяви, насыщать податливое сознание ученика тайными премудростями Волчьего Братства.

Азарг не ведал, сколько дней и ночей провел он в подземном святилище. Здесь он не чувствовал времени, не мог отличить дня от ночи: все они казались единым и беспрерывным потоком, в котором он плыл, покорно подчиняясь неведомой Воле и Силе.

Наконец, в очередной раз освободив его от оков колдовской дремы, жрецы привели ученика в тот самый зал, где он когда-то произнес клятву верности Рогатой Волчице и ее серым братьям.

Снова на мраморном троне восседал Патолус. Теперь верховный жрец был обряжен не в будничную серую хламиду, которая была на нем в день их первой встречи, а в торжественное одеяние Бессмертного Брата, сшитое из волчьих шкур и украшенное тяжелыми золотыми бляхами. Вместо воинского шлема над ним возвышалась огромная голова матерого волка — с оскаленной пастью и сверкающими изумрудами в глазных впадинах.

Ученик уже знал, что одеяние Бессмертного Брата обладает небывалым могуществом, поскольку эти волчьи шкуры много столетий назад служили земной оболочкой для мужей Рогатой Волчицы. После их гибели сама Рогатая передала их шкуры Братству, дабы отмечать сим одеянием того, кто будет достоин сравниться с ее верными супругами. Их бессмертные сущности внимательно следят за своим названым Братом, и если он вольно или невольно совершит что-либо непотребное, противоречащее духу Братства, волчьи шкуры сомкнутся в жутком объятии, ломая кости и удушая предателя. Но до тех пор, пока верховный жрец душой и телом служит Рогатой Волчице, ничто и никто на земле не в силах лишить его жизни.

— Кого привели ко мне, братья? — обратился Патолус к жрецам-наставникам, словно никогда прежде и в глаза не видел Азарга.

— Того, кто учился быть братом, — ответили жрецы.

— Усерден ли был он в учении?

— Да, Бессмертный Брат, вполне усерден.

— Готов ли он к обращению?

— Да, готов.

После этих слов верховный жрец поднял вверх правую руку, и на ее запястье, затмевая свет факелов, засверкал широкий браслет. Азарг смотрел на него, не мигая. От браслета явственно веяло неземным холодом и чем-то еще более страшным.

Юноша почувствовал, как цепенеют все его члены. Нет, не от ужаса, а от того, что так захотела Власть, таящаяся в браслете. И эта же Власть повелела ему приблизиться к трону, преклонить колени, застыть безмолвным и покорным рабом. Если бы сейчас она пожелала его смерти, Азарг без промедления одним резким ударом размозжил бы свою голову о подножие трона Бессмертного Брата.

— Назови свое имя, — словно из глубокого колодца, донесся приглушенный голос верховного жреца.

— Мстящий Волчар, — ответил Азарг, едва шевеля губами. Но подземные своды подхватили его слова и, мгновенно усилив, разнесли по всему святилищу. Пламя факелов заколебалось.

— Рогатая Волчица признала твое имя, — удовлетворенно сказал Патолус. — Ты достоин обращения в братья.

Он подал знак, и жрецы, поставив Азарга на ноги, быстро сорвали с него одежды. Верховный жрец величаво сошел со своего мраморного трона и приложил к левому плечу Азарга Браслет Власти. Ледяной холод на мгновение пронзил юношу, левая рука повисла плетью. Скосив на нее глаза, он увидел черное клеймо: оскаленный волчий череп с рогами.

Откуда-то принесли серую шкуру, и Патолус набросил ее на новообращенного.

— Уууа-уу-ааууу! — взвыл Бессмертный Брат.

Мстящий Волчар сразу узнал клич Вожака, призывающего Стаю на битву, и без промедления ответил ему воем Младшего Брата:

— Уауу-уу!

— Уауу-ууууу! — отозвались все серые братья, находившиеся в тронном зале.

На следующее утро Мстящий Волчар покинул подземное святилище Братства. Но перед тем, как уйти, он еще раз удостоился встречи с верховным жрецом.

Патолус говорил тихо и жестко:

— Наши братья известили все прибрежные кланы о том, что ты набираешь полусотню для выгодного набега на Синегорье. Задаток воинам выплатило Братство, но они считают, что получили золото от тебя. Никто не должен знать о нашем участии…

— Я благодарен Братству, — коротко ответил Волчар. — Обещаю сполна оплатить свой долг.

— Никто также не должен знать твоего нового имени, — продолжил Патолус, — Однако если явится человек, который назовет тебя Мстящим Волчаром, повинуйся ему беспрекословно… Не рвись к Ладору! Владигор сам поспешит тебе навстречу, когда прознает о грабежах и разоре, которые ты учинишь. И вот тогда не плошай! Помни, он очень умный и ловкий противник. Но его смерть входит в твою пятину. Сумеешь его одолеть — награда будет богатой, не справишься — вини только себя. Отныне лишь один из вас имеет право жить в Поднебесном мире.

Вернувшись к сородичам, Азарг с удивлением узнал, что отсутствовал не слишком долго — всего четыре луны. О нем даже не беспокоились, думая, что отправился на охоту в северные леса. А когда увидели его без добычи, но с изрядной кожаной сумой, доверху набитой золотом, так и вовсе с расспросами приставать передумали.

Вскоре Даргозенгов одолели новые заботы: как прокормить ораву крепких воинов, ставших лагерем на окраине селения? По счастью, заботы эти оказались кратковременными. Десяти дней не прошло — отряд, возглавляемый Азаргом, неожиданно снялся с места и пропал в лесной чащобе, словно его и не было.

…Удача шла вместе с ними.

С самого начала Азарг использовал хитрую уловку, подсказанную жрецами-наставниками: разделил свою полусотню на три небольших отряда, действующих самостоятельно, но согласованно. Если попадалась на пути мелкая деревушка, для расправы над ее жителями хватало и дюжины борейских воинов. Отыскав деревню побольше, давали знать другим отрядам и, не высовываясь из леса, дожидались сбора всей полусотни. А затем уж — обязательно среди ночи — нападали на мирных поселенцев, убивали, насиловали и грабили до первых проблесков утренней зари. С рассветом вновь растворялись в лесах, увозя на лошадях тяжелые мешки с добычей.

Еще и лето не разгулялось по-настоящему, а молодому главарю пришлось снаряжать обоз, чтобы переправить награбленное в Борею. С обозом послал восемь человек, да еще семеро погибли во время ночных набегов (синегорская голытьба иной раз защищала свои хибары до невероятности отчаянно), так что на какое-то время у него оставалось только два отряда. Азарг надеялся, что из Бореи, прослышав о знатной добыче, к нему поспешит неплохое пополнение. Тогда он сможет действовать еще успешнее. Но пока, видать, придется поумерить свой пыл.

Азарг уже собирался дать сигнал к общему сбору, чтобы увести оба отряда в предгорья, где нетрудно будет укрыться от чужих глаз, когда вдруг примчался гонец из Ладора. Впрочем, как выяснилось, он не столько мчался, сколько тайком крался да рыскал по лесным тропам, выискивая особые знаки, которые Азарг оставлял на всем пути следования борейцев. Но хоть и запоздал гонец, известие он доставил воистину бесценное. То самое, что ждал Мстящий Волчар с первого дня своего на синегорской земле: сам князь Владигор сюда направляется!

Одно смущало в словах гонца: молодой князь, как было объявлено в стольном городе, на охоту едет… Неужели ничего не знает о разбое, учиненном неизвестными людьми в здешних краях? Ведь если бы знал, наверняка спешил бы сюда во главе малой дружины, а не с десятком ловчих, не умеющих толком мечи держать. Но гонец, передавая долгожданную весть от ладорского соглядатая Братства, настаивал — Владигор именно охотиться собрался, даже латы свои не взял! А слышал князь о разбойниках или нет, о том соглядатай ничего не сообщал. Однако предполагалось, что после охоты Владигор, скорее всего, заедет в Поскреб, где давно намеревался побывать, да все недосуг было.

Из крепости он выехал семь дней назад, значит, со дня на день у Гнилого Зуба появится. Куда еще деваться ему, коли там самые богатые угодья для охотничьей потехи: и зайцы, и лисы, и сохатые с медведями! Лучшего места в округе не сыщешь.

Едва сдерживаемое нетерпение охватило Азарга. Даже если людей с Владигором окажется больше, чем извещает соглядатай, они не смогут противостоять трем дюжинам борейских воинов. Поэтому нет нужды дожидаться пополнения и время напрасно терять. Когда еще такой случай выпадет?

Он приказал быстро сворачивать лагерь. Чтобы опередить Владигора, к утру оба отряда должны быть у подножия Гнилого Зуба. Там и придет конец ненавистному князю! Азарг весело расхохотался, вскочил на коня и крикнул:

— Восславьте удачу, борейцы! Она с первого дня идет вместе с нами и теперь уже нас не покинет!

 

2. Схватка в ущелье

Владигор ехал неторопливо, поглядывая по сторонам со скучающим видом, ничего и никого не остерегаясь. Да и что могло угрожать ему в здешних местах, где до ближайшего человеческого жилья не меньше двух дней пути? Разве только медведь или кабан-секач из-за деревьев выскочат сдуру, но и то вряд ли. Ловчие, что впереди скачут, громкими разговорами и смехом всю живность перепугали.

Он намеренно отослал их вперед и велел не таиться. Дескать, охотиться будем позже, когда Гнилой Зуб проедем, а пока ни к чему добычу высматривать и стрелы тратить зря.

Даньша, бывалый охотник и следопыт каких мало, с прищуром глянул на князя, однако перечить не стал. Похоже, он давно догадался, что Владигор не ради охотничьих забав покинул стольный город…

Златогривый жеребец Лиходей тоже чувствовал скрытое напряжение своего седока. Нервно подрагивая мышцами, он время от времени порывался догнать других всадников, но уверенная рука Владигора удерживала его — не спеши, дружок, никакой опасности для нас нет. Пока нет.

Редколесье сменилось широкой опушкой с кустами ежевики, а затем и зеленым луговым простором. У северной кромки луга высилась одинокая полуобрушенная скала, которую любой путник легко мог опознать по зазубренной вершине, — Гнилой Зуб.

Если отсюда взять к западу, через день окажешься на побережье Венедского моря, а там рукой подать до Поскреба. Обогнув же скалу, войдешь в низкорослый предгорный лесок, сразу за которым начинаются каменные распадки Синих гор. Туда без надежного проводника лучше не соваться — в два счета заплутать можно среди ущелий, гранитных глыб и завалов.

Но именно в ту сторону направил Владигор златогривого Лиходея.

Его путники, заранее предупрежденные о желании князя осмотреть подступы к Гнилому Зубу, уже миновали чахлый (из-за неизменно сумеречного покрывала — тени, падающей с окрестных гор) осиновый лес и поднялись к узкому входу в распадок. Здесь они остановились дожидаться Владигора.

Князь почему-то медлил. Даньша видел, как он объехал скалу и направил коня по их следам, однако из лесочка долго не показывался. Не стряслось ли чего?

Вдруг послышалось громкое ржание Лиходея, и через мгновение жеребец вынес припавшего к его шее Владигора на открытое место. Сердце охотника разом похолодело: беда с князем! Рука молниеносно выхватила из-за пояса широкий нож, дабы посчитаться с неведомым обидчиком, кто бы он ни был — человек или зверь. Но когда, в несколько прыжков пролетев через разделяющую их поляну, Лиходей встал рядом с охотниками, все с облегчением увидели, что князь цел и невредим.

— Они здесь, — негромко произнес Владигор. — Я так и думал, что возле Гнилого Зуба объявятся… Плохо бьют, сучьи дети: на аршин промахнулся лучник!

— Кто посмел, князь? — ошарашенно спросил один из молодых.

— Скоро увидим, — зло и коротко ответил ему Даньша, сердитый на себя за невнимательность. Как он-то никого не приметил в лесочке?! Расслабился, на безлюдье понадеялся, старый дурак! — Дозволь, князь, мы этих стрелков сейчас из нор вытащим?

— Нет, — покачал головой Владигор, — они сами вылезут. И не только те, что в осиннике прячутся. Другие должны подоспеть, которые с западной стороны нас караулили. Давайте-ка, братцы, в это ущелье двигаться, чтоб не маячить зря перед лучниками.

— Нельзя туда, князь, — торопливо сказал Даньша. — Я этот распадок знаю, из него для конного выходов нет.

— Правильно, нет, — улыбнулся Владигор. — А все же туда поскачем.

Он развернул коня и направил его в узкий проход между отвесными скалами. Остальным ничего другого не оставалось, как следовать за молодым князем.

Даньша сперва замыкал их маленький отряд, но вскоре догнал Владигора и поехал с ним рядом, нога к ноге. Поняв безмолвный вопрос старого охотника, Владигор сказал успокаивающе:

— Не волнуйся, Даньша, в западне мы не окажемся. Главное, чтобы они за нами кинулись, решив именно здесь расправиться с глупым князем. Поэтому я и отставал всю дорогу, дразнил их, подманивал…

— Гнать меня надо, князь, со двора твоего, — вздохнул Даньша. — Какой из меня, охотник, ежели ты, молодой, чужих раньше меня приметил!

— Да никого я не примечал, пока стрела не просвистела. На себя напраслину не возводи. Просто знал, что засада где-то поблизости приготовлена, ждал, когда они себя покажут.

— Вот как? — удивился Даньша. — Ждал и под стрелу подставлялся? Ну а не промахнись злодей, тогда что?

— Так у меня под рубахой кольчуга крепкая. Борейская стрела ее не пробьет. Сегодня утром надел как раз на такой случай… Ты извини, что никого из вас не предупредил об опасности. Нельзя, чтобы чужаки заметили наши приготовления и почуяли неладное. Я уверен был — в меня первого стрелять начнут, поскольку им голова князя нужна, а не его ловчих.

Сзади раздался предупреждающий свист.

— Попались, мерзавцы, взяли след! — весело воскликнул Владигор. — Теперь нам самое время прибавить резвости.

— Далеко оторваться не сможем. Впереди лишь тропка узенькая, я ее помню. Пока на кручу по ней взбираться будем, они запросто стрелами нас выбьют.

— А это мы еще посмотрим, — уже без улыбки ответил князь.

Вскоре, как и предупреждал Даньша, путь им преградили мрачные высокие скалы, меж которыми, петляя и круто устремляясь вверх, бежала едва заметная горная тропа. Пришлось спешиться и оставить коней.

Лиходей, скосив глаза на Владигора, непонимающе фыркнул. Впрочем, он привык доверять хозяину… Князь похлопал его по груди, шепнул в чуткое ухо: «Потерпи, дружок, мы вернемся» — и быстро повел людей по опасной тропинке.

Через некоторое время, вскарабкавшись на очередную скалу, они оказались на крошечном карнизе, выступающем над ущельем. В лучшем случае здесь кое-как могут укрыться человек пять, отметил про себя старый охотник, но не десять же! Хорошим стрелкам с крепкими луками много времени не понадобится, чтобы прикончить всех одного за другим.

Однако именно на этой сомнительной площадке князь велел им остановиться. Стоя над обрывом, он посмотрел в полумрак ущелья.

— Торопятся, ох как они торопятся! — удовлетворенно произнес Владигор, разглядев первых преследователей, показавшихся в каменной теснине. — Что ж, пора захлопнуть ловушку.

Он поднес к губам охотничий рожок и дважды призывно продудел в него. В тот же миг на борейцев обрушился град синегорских стрел!

Лучники, прятавшиеся за гранитными глыбами и в черных расщелинах почти отвесных горных склонов, разили врагов без промаха. Однако и те, несколько ошалев поначалу, почти сразу же сумели верно оценить ситуацию и принять единственно возможное решение: горохом рассыпались меж камней, затаились ядовитыми змеюгами — не подходи, ужалю!

Синегорцы не стали медлить. Со скал на дно ущелья упали концы прочных веревок, по которым заскользили вниз самые отчаянные из дружинников. В ход пошли мечи и кинжалы.

Теперь охотники поняли весь хитроумный и опасный замысел Владигора. Даньша, переглянувшись с товарищами, шагнул к князю:

— Чего мы здесь прохлаждаться будем? Дай и нам с недругом посчитаться!

— Ладно, — кивнул Владигор. — Идите. Но поосторожней там! Мне хорошие охотники еще понадобятся…

Сам князь в кровавую рубку вмешиваться не собирался. Он внимательно следил за ходом сражения, пытаясь выявить главаря чужеземцев. Но тут его внимание отвлекла крылатая тень, скользнувшая по карнизу. Владигор задрал голову вверх и увидел парящего прямо над ним большого серого филина.

— Филька?! — удивленно воскликнул князь. — Вот так встреча!

Словно только и дожидаясь, чтобы его заметили, филин сложил свои огромные крылья и ринулся вниз. В полуаршине от площадки он чуть замедлил падение, но все же весьма ощутимо ударился грудью о каменную твердь. Вспышка яркого света заставила Владигора на мгновение зажмуриться. Когда он вновь открыл глаза, перед ним стоял улыбающийся Филимон — птицечеловек, помощник чародея Белуна и верный друг Владигора.

Они крепко обнялись. Затем Филимон, кивнув в сторону близящейся к концу схватки, сказал:

— Ловко ты их провел! Откуда узнал, что борейцы за тобой охотятся?

— Недавно их лазутчика поймали. Выдавал себя за нищего-побирушку, да уж больно любопытен был и в еде привередлив… Когда понял, что ему плаха грозит, быстро все выложил. От него узнали, что какой-то молодой бореец собрал до полусотни воинов и горит желанием со мной разделаться.

— Это Азарг из клана Даргозенгов, — пояснил Филимон. — Два его брата в Ладоре костьми полегли.

— Сами виноваты, — пожал плечами Владигор. — Незачем было в наши дела влезать, наживаться на синегорских бедах. Вот и младший по той же дорожке пошел. Негодяй с тараканьим сердцем! В честной битве побоялся сразиться, понимал, что моя дружина его быстро одолеет. Поэтому надумал малыми отрядами грабить деревеньки, надеясь меня из Ладора выманить. Дескать, не поведет князь целое войско против дюжины разбойников, с небольшим отрядом сунется злодеев отлавливать. Так ведь и мы не лаптем щи хлебаем, на любого хитреца свою хитрость найдем. Пока я из себя охотника изображал, Ждан с полусотней дружинников в этом ущелье подготовил им хорошую встречу. Видишь, как с борейцев спесь-то послетала!

— И Ждан здесь? — обрадовался Филимон.

— А вон снизу нам рукой машет… Значит, пора спускаться, кончилось дело.

Короткая и беспощадная схватка завершилась полной победой синегорцев. Борейские громилы не успели даже толком осознать, откуда вдруг на их головы свалились дружинники. Почему из преследователей, загнавших в тупик легкую добычу, они сами превратились в жертвенных баранов?

Из трех десятков разбойников в живых осталось только пятеро, догадавшихся вовремя бросить свои мечи под ноги заведомым победителям. Убивать безоружных не в правилах синегорцев. Но те, кто все-таки надеялся отбиться, поплатились жизнью. Дружинники были наслышаны о кровавом насилии, учиненном борейцами в мирных деревушках, поэтому карали злодеев без всякого снисхождения.

Из синегорцев погибли в этом быстротечном бою только двое, несколько человек были ранены, к счастью не очень тяжело.

Ждан, еще не остывший после схватки, вложил меч в ножны и с радостными криками подбежал к Владигору и Филимону:

— Здорово, Филька! Какими судьбами? Видел, как мы с мерзавцами разделались, а?! Запомнят, гады, синегорскую удаль!

— Главаря нашли? — спросил его Владигор.

Ждан, сняв с головы шлем, смущенно почесал затылок.

— Вот с этим, князь, кажется, промашка вышла. Пленники говорят, что ни среди убитых, ни среди сдавшихся их командира нет. Ребята сейчас все щели обшаривают — не затаился ли где?

— Вряд ли, — сказал Филимон. — Я при дневном свете, конечно, плохо вижу, однако, сюда подлетая, приметил: трое или четверо всадников в ущелье не пошли, остались на входе. Думаю, это были молодой Азарг и его телохранители. Он умеет быть осторожным… Сейчас, наверное, уже в лесу укрылся.

— Эх, жаль! — расстроился Ждан. — Где теперь его сыщешь?

— Но отыскать надо, — твердо произнес Владигор. — Он жесток и опасен. В Борею не вернется, поскольку считает себя опозоренным. Будет мстить, убивая всякого, кто на пути встретится.

— Это верно, — согласился Филимон, — Надо что-то придумать, пока он еще не очень далеко ушел.

— Уже придумал, — ответил князь и подозвал Даньшу. — Ты все рвался крупного зверя для меня выследить? Есть такой зверь, и даже след еще не остыл. Возьми с собой ловчих, кого пожелаешь, и десяток дружинников повыносливей. Главарь злодеев с двумя или тремя охранниками сумели сбежать. Найди и убей, пока они новых бед не натворили.

— Будет сделано, князь.

— И учти, дружище, что эти двуногие хитрее и опаснее любых диких зверюг… Встретимся в Поскребе.

К полудню княжеский отряд походным строем двинулся на запад. Хоронить мертвых разбойников не стали: пусть пожиратели падали с ними по-свойски разбираются. Кровавые злодеи не заслуживают человеческого отношения к себе даже после смерти.

Филимону дали коня, и он ехал бок о бок с друзьями, искоса поглядывая на Владигора. Почти два года миновало со дня их последней встречи, и он пытался оценить, как это непростое время отразилось на характере князя.

Внешне Владигор мало изменился: все те же светло-русые, чуть вьющиеся волосы, пронзительные голубые глаза, широкий разлет бровей и волевой изгиб сомкнутых губ. Правда, теперь он предпочитает более длинные волосы — почти до плеч, но по-прежнему не дает разрастаться курчавой бородке. И еще больше стал походить на своего отца, Светозора: манерой вскакивать на коня, поправлять широкий ремень, особой — властной и естественной одновременно — сдержанностью в каждом жесте.

Однако, с удивлением отметил Филимон, главная-то перемена кроется во взгляде Владигора. Куда подевалась его былая открытость, граничащая с наивностью? Где всегдашние искорки молодого задора и готовность к веселью? Теперь совсем иное излучают его глаза. Какая-то странная грусть поселилась в них и не исчезает даже в те моменты, когда князь беззаботно хохочет или оживленно беседует с друзьями. Что ж, вероятно, каждодневные заботы о судьбе княжества — нынешней и грядущей — не легкая поклажа, а тяжкое бремя для того, кто решил править людьми по Совести и Правде…

— Что это приглядываешься, будто я тебе девка на выданье? — обернувшись к Филимону, спросил князь. — Или спросить о чем-то хочешь?

— Нет, Владигор, как раз наоборот: жду, когда ты выспрашивать начнешь. Поинтересуешься, например, почему я торопился тебя отыскать…

— Думаю, причина весьма серьезная. Иначе бы ты не стал среди белого дня над лесами и полями шастать, глаза ярким светом портить. Так зачем о ней спрашивать? Сам скажешь, когда посчитаешь нужным.

Птицечеловек громко расхохотался, заухал-загукал и руками, будто крыльями, себя по бокам похлопал.

— Ну надо же! И когда ты успел эдакой серьезности набраться? Прежний Владигор, помнится, терпеливостью не отличался, все вперед норовил забежать.

— Верно, Филька, — вздохнув, согласился с ним Владигор. — Но ведь прежний кем был? Сперва мальчишкой, учеником чародея, затем — предводителем мятежной ватаги, мечтавшим восстановить справедливость в любимой вотчине. А теперь… Теперь, дружище, мне словно пять пудов камней на руки-ноги навесили. Ведь заранее знал, что трудно будет княжеством править, — не знал только, что так трудно.

— Это понятно, — кивнул Филимон. — Но сдается мне, что не только княжеские заботы на тебя давят. Есть и другая тяжесть на сердце, не так ли? Впрочем, можешь не отвечать. Я за тебя скажу, в чем тут дело.

Владигор с нескрываемой иронией посмотрел на Фильку:

— Уж не научился ли чужие мысли читать? Белун говорил…

— …что этому обучиться всякий может. Но я не пробовал. Однако не нужно быть ясновидцем, чтобы в твоих печалях разобраться. Достаточно поглядеть, как ты в битву рвешься и себя же сдерживаешь. С каким азартом за дружинниками следишь, высматривая новинки в их владении оружием. Сколь часто готов себя подставлять, рискуя жизнью, лишь бы вновь ощутить биение крови в отважном сердце. И вот что я за этим вижу: неистраченный жар отрочества! Сперва пять лет в Заморочном лесу, которые для тебя пятидневьем были. Затем три года в Белом Замке, опять же — скрученные в полугодие. Нынче тебе по человеческим меркам девятнадцать исполнится, самый срок для вольного житья-бытья, самое брожение в крови и душе. А по чародейскому времени ты совсем иной: то ли бесшабашный юнец тринадцатилетний, то ли седобородый старик, которому земные страсти давно опостылели… Вот и мучает тебя сей временной разрыв. Не так ли, князь?

Насупившийся Владигор ничего ему не ответил. Но Филимон и не ждал, ответа, сразу продолжил:

— Заботы Синегорского правителя не просто тяготят бывшего ученика чародея. Они ему поперек глотки встали! Дайте боги разобраться хотя бы со своими вопросами, а тут еще тьма чужих подступает, продохнуть не дает!

— Не чужих! — резко воспротивился Владигор. — Заботы княжества — мои заботы!

— Верно говоришь, — согласился Филька. — Взял обузу — тащи и не жалуйся. Никто не заставлял, окромя собственной совести. Да вся беда в том, что ты не готов к такой тяжести. Точнее сказать: считаешь себя не слишком готовым. Вот и вторая причина твоего беспокойства.

— Назовешь и третью? — попробовал отшутиться Владигор.

— И третью, и четвертую, и еще пяток. Нужно ли? Зачем понапрасну душу бередить… Не для того я тебя разыскивал. Но вот, князь, о чем попросить тебя хотел: устрой ночевку своему отряду на берегу Сорочьего залива. Мы ведь в те края направляемся?

— Другой дороги на Поскреб нет, насколько я знаю. Можно и на берегу заночевать, коли просишь.

— Ну и славно, — кивнул Филимон.

Больше он ничего разъяснять не стал. Подстегнув коня, нагнал Ждана, едущего с дозорными, и до самого вечера больше не беспокоил Владигора досужими разговорами.

 

3. Тайная встреча

Говорят, что в давние времена заплутала на просторах Венедского моря одна купеческая ладья. Много дней мореходы не видели берега, оголодали, отчаялись. Изрядно побитое бурей судно дало течь и вот-вот могло пойти ко дну… Купец, кроме всякого товара, вез еще и клетку с двумя длиннохвостыми сороками: то ли как диковинку, желая показать их в заморских краях, то ли по какой другой прихоти. Когда же почуял близость смертного часа, пожалел птичек, отпустил их на волю. Может, дескать, хоть они спасутся, одолеют морскую ширь.

Сороки и впрямь быстро умчались, но затем вернулись к ладье и стали кружить над нею, громко треща на своем птичьем языке. Будто звали куда-то. Тогда купец приказал кормчему направить ладью вслед за птицами. Из последних сил налегли гребцы на весла — и вскоре увидели на горизонте долгожданный берег. С тех пор мелководный и тихий залив, в котором нашла спасение купеческая ладья, люди стали называть Сорочьим…

На его пологом берегу росли высокие сосны, но там, где берег становился крут и каменист, их сменяли густой орешник и кривобокие северные березки.

Князь велел Ждану разбить походный лагерь среди сосен и выставить надежное охранение. Места здесь были безлюдные, тревожные. Если кто и любил наведываться сюда, так это морские разбойники: бурю переждать, ладьи подлатать, а то и подальше пройти, в лесах укрываясь, чтобы появиться нежданно вблизи Поскреба и разграбить две-три беззащитные деревушки.

Внимательно осмотрев окрестности, дозорные не нашли ничего подозрительного. И все же, помня об ускользнувших у Гнилого Зуба борейцах, Ждан старался ни на шаг не отходить от Владигора. Вдруг злодеи надумают повторить свою попытку? Теперь-то ведь ясно, для чего они в Синегорье объявились: голова князя им потребна, никак не меньше!

Поэтому Ждан очень рассердился на Фильку, который незнамо куда и зачем вздумал увести Владигора на ночь глядя. Хотел сопровождать князя, да тот сам запретил. Обо мне, дескать, беспокоиться нечего — Филимон в темноте серую мышь углядит, а человека и подавно. Верно, конечно. Однако стоит ли судьбу лишний раз искушать?

На всякий случай он приметил направление, в котором скрылись друзья, и твердо решил не укладываться на боковую, а дожидаться их возвращения.

Владигор, как и его верный сотник, понятия не имел о том, куда его ведет птицечеловек. Знал только, что не для потехи…

Пройдя вдоль берега, они свернули к орешнику, за которым высилась груда мшистых камней. Возле одного из валунов Филька остановился и, раздвинув руками еловые лапы, тихо сказал:

— Заходи, князь. Только пригнись чуток, своды здесь не дворцовые…

Густые ветки скрывали узкий вход в пещеру. В глубине ее горел маленький костерок, перед костром уютно расположился седовласый старик в белой хламиде. Владигор, едва глянув на него, радостно воскликнул:

— Здравствуй, Учитель! Вот не ожидал такой встречи!.. Почему здесь? Отчего тайно?

— И ты здоров будь, князь Владигор, — улыбнувшись, ответил старик. — Садись рядом, сынок. Разговор у нас долгий будет.

— Ну, а я снаружи покараулю, — сказал Филька. — Мало ли что…

Чародей Белун, мудрый наставник и волшебный покровитель Владигора, последний раз встречался со своим учеником в тот славный день, когда рухнуло под натиском мятежной ватаги жестокое самовластие Климоги. Хотя Владигор неоднократно пытался зазвать его в стольный город Ладор — погостить в княжеском дворце, обсудить дела синегорские, Белун вежливо отклонял все его приглашения.

Князь на это не обижался, понимая, что забот у старого чародея и его собратьев, каждодневно ведущих невидимую, но смертельную битву с Триглавом, и без него предостаточно. А еще знал, что чародейский перстень с голубым аметистом — с ним Владигор никогда не расставался — способен в любой миг рассказать Белуну обо всем, что происходит с его подопечным.

И вдруг, даже не предупредив, чародей устраивает таинственное свидание среди ночи, в какой-то странной пещере, при неярком свете затухающего костерка… К чему бы это?

Словно угадав его мысли, Белун сказал:

— Подбрось-ка сучьев в огонь, осмотрись и расслабься. Не в простую пещеру тебя Филька привел, не в звериное логово. Здесь издавна было тайное капище Перуна, устроенное поморскими людьми в благодарность богу, защищающему их от несчастий и горя.

Оживший костер высветил все закутки маленькой пещеры, и лишь тогда Владигор сумел разглядеть ее подлинное назначение. В глубокой нише стояла деревянная, почерневшая от времени статуя Перуна. Возле нее — каменный жертвенник. Однако, похоже, здесь давно никто не бывал и не приносил даров могущественному богу.

— Да, сынок, — печально произнес чародей. — Люди забыли сюда дорогу. Но не по своей вине. Старейшину этих мест, который за капищем присматривал и во всеобщее благо мольбы возносил к Перуну, казнили по приказу Климоги еще семь лет назад. Его молодого помощника чуть позже убили борейские разбойники — за то, что отказался вывести их к тайному капищу.

— Не хотел, чтобы иноземцы над княжеским богом надругались, — понимающе сказал Владигор.

— И не только поэтому. Здесь, в пещере, прямо под жертвенником большое богатство хранится. Каменья драгоценные, злато-серебро, оружие знатное. Слышал историю про купца, которого из беды сороки длиннохвостые выручили?

— Слышал, конечно, — кивнул Владигор. — Да разве не сказка она?

— И сказка, и быль. Птицы спасли купеческую ладью или нет, суть не в этом. Но чудесное спасение все-таки было, и в благодарность за него купец устроил здесь капище. Мало того, скрыл под камнем свои самые ценные товары, поскольку охранников у него почти не оставалось, а поблизости свирепствовали морские разбойники. Позднее то ли не успел добро это себе вернуть, померев до срока, то ли решил Перуну оставить на сбережение, да только с тех пор оно так и лежит, никем не тронутое.

— Н-да, занимательная история, — князь почесал затылок. — Однако в толк не возьму: для чего ты ее сейчас поведал?

— Есть на то причина, сынок. К ней мы еще вернемся. А пока скажи мне: знаешь ли что о Волчьем Братстве?

— Очень немногое, Учитель. В Борее, говорят, оно обитает, в подземных святилищах прячется. Служители его поклоняются Рогатой Волчице. Вот и все, пожалуй.

— Большего про них почти никто не знает, — сказал Белун. — Внутри Братства заведено жесточайшее правило: смерть всякому, кто проговорится о волчьих делах. Неизбежная кара ждет не только виновного, но даже родню его — до седьмого колена. Кстати, борейский лазутчик, которого в Ладоре поймали, один из служителей Волчьего Братства. Видел клеймо у него на плече?

— А ведь верно, — припомнил князь. — Волчья голова с рогами! Теперь понятно, отчего он вдруг, едва без пригляда оставили, на себя руки наложил. Я думал — совесть человека заела…

— Нет, Владигор, его другой страх извел: боялся случайное слово обронить о своих подлинных хозяевах. Да еще о том, что за молодым Синегорским князем не столько борейцы охотятся, сколько само Волчье Братство. Любой рядовой служитель, который доставит в подземное святилище твою голову, сразу будет произведен в жрецы высшей ступени.

— Вот как? — усмехнулся Владигор. — За что мне такая честь среди людей, с которыми прежде и встречаться-то не доводилось?

— Я этим же вопросом озаботился, — ответил чародей. — И нашел объяснение. Ты не Волчьему Братству путь пересек, а его нынешнему владыке — Триглаву. Верховный жрец Патолус, называемый среди своих Бессмертным Братом, с потрохами продался Злыдню. Поэтому, не жалея ни сил, ни злата, стремится исполнить его волю: как можно скорее покончить с тобой — Стражем Времени.

— Руки коротки! — жестко произнес Владигор. Скулы на его лице заострились, глаза сердито сверкнули. — Другое обидно, Учитель. Если моя голова нужна, то зачем его волчары безвинных людей убивают, грабят и жгут мирные поселения?!

— Порода у них такая, сынок… Впрочем, суть не только в звериной породе Волчьего Братства. Они продолжают главное дело Злыдня — сеют черные семена по всему Поднебесному миру. Взлелеять кровавые всходы, разорить Синегорье и другие мирные княжества, перенести свой каменный престол из Царства Мрака в Светлое Поднебесье, а затем уж, земной кровью упившись, с великими небожителями сразиться, — ради исполнения сего изуверского замысла Триглав, он же Злыдень, никого и ничто не пощадит. Ну а исполнители злой воли всегда были и будут под стать своему Господину.

Чародей, тяжко вздохнув, поднялся с медвежьей шкуры, на которой сидел во время разговора с князем, и отодвинул ее в сторону. Под шкурой оказалась каменная плита с массивным железным кольцом посредине.

— Не растерял еще молодецкую силу, в княжеских палатах прохлаждаясь? Давай-ка проверим — потяни за колечко.

Расправив плечи, Владигор взялся было одной рукой за кольцо, но быстро понял, что придется изрядно попотеть. Ухватился сподручнее, напряг мышцы, даже лицом побагровел от напряжения. И камень поддался, сдвинулся с места, открывая узкий и темный колодец.

— Лестницы здесь не видать, а веревки у нас нет, — озабоченно сказал Владигор.

— Обойдемся и без веревки, — ответил Белун. — Нам все это купеческое богатство сейчас ни к чему. Лишь одна вещица тебе понадобится. Но, если я не ошибаюсь, мы и так ее достанем.

Чародей распростер ладони над черной дырой, негромко произнес заклинание. В глубине колодца послышался железный скрежет, словно кто-то медленно приоткрывал крышку старинного сундука, петли которого давно проржавели. Зазвенели монеты, зашуршали невидимые ткани, лязгнуло оружие. Вдруг из колодца прямо старику в руки выплыл тяжелый серебряный браслет.

Белун удовлетворенно кивнул:

— Нет, я не ошибся.

Пока Владигор задвигал на место каменную плиту, чародей, поднеся браслет к огню, внимательно рассматривал его узор и тайные знаки.

— Вот еще одна причина, заставляющая Патолуса направлять в здешние края разбойные отряды. Жрецам Волчьего Братства очень нужен сей браслет. Купец ничего не знал о его волшебной силе, иначе бы вряд ли оставил среди прочего товара. Точно такой же носит на правом запястье Патолус.

— В чем же сила браслета? — спросил Владигор. — И зачем Патолусу второй нужен, если таким же владеет?

— Браслеты Власти полноценную мощь обретают лишь в паре. Один, который сейчас у верховного жреца, дает своему владельцу власть над мрачной стороной человеческого естества. С его помощью любого можно принудить к убийствам, обману, грабежам, насилию. При этом человек не будет осознавать своей низости, его совесть ничем не отяготится. Второй Браслет властвует над светлой сущностью. А ведь она, как правило, в людях сильнее. Следовательно, владеющий вторым Браслетом способен противопоставить свет мраку и освободить одурманенных рабов Братства от гнета злой воли.

— Прости, Учитель, но разве Патолусу мало того, что он властвует над низменным, превращая людей в покорных рабов-убийц?

— Раньше ему этого было достаточно. Однако невозможно постоянно удерживать человеческий дух под гнетущим давлением мрака. В конце концов раб не выдерживает своей раздвоенности и сходит с ума. Заполучив второй Браслет, Патолус обретет возможность управлять всеми гранями сознания — и мрачными, и светлыми, окончательно поработив свое тайное и, к сожалению, многочисленное воинство.

— Ясно, — сказал Владигор, принимая серебряный браслет из рук Белуна и надевая его на левое запястье. — Значит, мне предстоит схватка с Волчьим Братством, которое охотится и за моей головой, и за Браслетом Власти. Что ж, чем скорее — тем лучше. Патолус и его прислужники сполна заплатят за свои бесчинства.

— Нет, князь, — старик отрицательно покачал головой. — С этим придется повременить.

Владигор удивленно вскинул брови. Но задать чародею вопрос не успел — в пещеру вошел Филимон.

— В лагере что-то стряслось, — обеспокоенно проговорил он. — Ждан сигнал подает, просит срочно возвращаться.

— Хорошо, идите, — сказал чародей. — Я буду здесь до рассвета. Мы еще не закончили нашу беседу…

Первая мысль Владигора была — сбежавшие борейцы привели подмогу и напали на спящий лагерь. Однако в ночи не слышалось ни боевых криков, ни звона оружия. Что же могло случиться?

Ждан встретил их на морском берегу. В лунном свете Владигор разглядел тревогу на его лице и темное пятно крови, расплывшееся по рубахе. Выходит, все-таки нападение? Князь быстро шагнул к своему верному сотнику:

— Сильно ранен? Стрелой или мечом? Тебя уже перевязали?

— Это не моя кровь. — Ждан успокаивающе поднял руку. — В лагере все тихо, князь. Через караулы мышь не проскользнет. Другая беда у нас… Даньша приполз — окровавленный, чуть живой. До утра вряд ли протянет… С тобой говорить хочет.

Когда они торопливо подошли к лагерному костру, старый охотник еще дышал. Раны его были столь ужасны, что никто не понимал — как смог он дойти до своих без чужой помощи? Видать, сами боги его вели.

Полоски льняной ткани, которыми дружинники перевязали левую руку и грудь охотника, почернели от крови. Обрубок правой руки стягивал ременный жгут. Лицо наискось пересекали две рваные борозды, словно какой-то крупный зверь прошелся по нему своими клыками. Между ребер торчал обломок борейской стрелы.

— Я не стал ее вырезать, — пояснил Ждан. — Он не выдержит.

Владигор молча кивнул и, опустившись на колени, коснулся ладонью горячего лба Даньши. Тот медленно открыл глаза.

— Прости, князь… Не осилил волчару…

Владигор скорее угадал эти слова по движению воспаленных губ, чем расслышал их. Взгляд охотника вновь замутился, дыхание почти исчезло. Князь поспешно повернул чародейский перстень на безымянном пальце своей правой руки камнем внутрь и приложил его к виску Даньши. Сосредоточившись, он осторожно проник в горячечное сознание охотника.

«Постарайся вспомнить, дружище, как это было. Кого вы встретили?»

Мысленный приказ князя подействовал на раненого. Память его ожила и нарисовала туманную картину случившегося на лесной тропе. Владигор увидел дружинников, цепочкой следующих за Даньшей. Уже сгустились вечерние сумерки, но охотник уверенно вел их по только ему заметному следу сбежавших борейцев. Неожиданно из лесной чащи раздался громкий звериный рык, на который ответил яростный вой волчьей стаи. Тут же из густых зарослей вылетели две стрелы, одна из которых вонзилась в горло замыкающего дружинника, а другая — в грудь Даньшиного жеребца. Смертельно раненный конь шарахнулся в сторону, ударив седока о ствол дерева, и повалился на землю. Охотник оказался придавлен им и, похоже, на какое-то время лишился чувств.

Последующие образы, извлекаемые Владигором из сознания Даньши, были отрывисты и беспорядочны. Блеск мечей и кинжалов, серые тени волков, бореец с окровавленным тесаком, дружинник с перерезанным горлом, вновь и вновь жуткие волчьи оскалы… На несколько мгновений мелькнуло искаженное нечеловеческой злобой лицо молодого борейца, который очень умело рубился сразу с тремя дружинниками. Затем его заслонила огромная волчья морда — и разум Даньши померк.

Владигор открыл глаза и устало поднялся с колен. Филимон и Ждан смотрели на него с тревогой. Князь, хотя умирающий вряд ли мог его слышать, сказал:

— Ты сделал все, что мог, Даньша. Никто бы не сделал большего. Я благодарен тебе и твоим друзьям. Да будет земля вам пухом…

Затем он обратился к Ждану:

— Удвой караулы. И предупреди, чтобы поднимали тревогу, если заметят поблизости волка или другого крупного зверя. Борейцы действовали вместе с волчьей стаей. Очевидно, перебили всех наших.

— Волкодлаки? — поразился Ждан. — Откуда они здесь?!

— Нет, это были не оборотни. Даньша успел убить двоих — и они не поменяли свое обличье. Но стая оказалась большой и злобной. Ее кто-то умело натравил на отряд. Это колдовство, дружище, и это очень опасно.

Когда его приказ был выполнен, Владигор, не слушая протестов Ждана и ничего ему не объясняя, вновь отправился к тайному капищу Перуна.

Чародей встретил его словами:

— Ты прав, сынок, молодой Азарг из клана Даргозенгов наслал на отряд Даньши стаю волков-людоедов. Он использовал знания, полученные от жрецов Братства… Хотя мне трудно понять, каким образом Азаргу удалось превратить в людоедов целую стаю? Вероятно, это сделал в борейских лесах сам верховный жрец — с помощью Браслета Власти, затем отправил стаю в Синегорье, где волки перешли в подчинение новому вожаку — Азаргу. Волчье Братство явно подталкивает тебя к опрометчивым действиям. Однако ты не должен сейчас давать волю своим чувствам, тебе нельзя ввязываться в эту схватку.

Владигора не удивила осведомленность Белуна: аметистовый перстень передал чародею те же кровавые образы из сознания умирающего охотника, которые видел князь. Но тогда почему Белун не хочет, чтобы князь немедленно покарал преступников? Зачем призывает к сдержанности?

— Я далеко не все успел тебе объяснить, — сказал Белун, хорошо понимая душевное состояние своего бывшего ученика. — Садись и слушай внимательно.

Рассказ чародея длился до первых проблесков утренней зари. И хотя Владигор старался не задавать лишних вопросов, ему то и дело приходилось перебивать старого Учителя: поразительным оказалось услышанное.

Еще в начале зимы чародей обратил внимание на некоторые расхождения в двух главнейших пророческих текстах Поднебесного мира — в «Серебряной книге Перуна» и на мраморных скрижалях в Пещере Посвященных. Это открытие его потрясло, поскольку могло свидетельствовать лишь об одном — произошли непоправимые изменения в самом Времени.

Чтобы подтвердить или опровергнуть сей тяжкий вывод, Белун провел ряд особых опытов, стараясь отыскать конкретные следы Чуждой реальности, которая не должна была бы существовать в Поднебесном мире. К сожалению, такие следы нашлись. Но когда чародей назвал князю некоторые из них, тот взглянул на Учителя с недоумением: что за чепуха? Почему, например, к Чуждой реальности относятся самострелы, способные прошибать крепкие доспехи борейцев? Ведь это же сам Владигор сделал рисунок, по которому лучшие оружейники Ладора смастерили первые образцы самострелов.

— А сам ли ты придумал его? — спросил Белун.

— Нет, Учитель. Просто в одном из фолиантов в твоей библиотеке я увидел изображение воина с таким самострелом в руках. Хотя слова, написанные иноземными буквами, мне ни о чем не говорили, рисунок был достаточно понятен сам по себе. Идея показалась весьма интересной, поэтому, вернувшись в Ладор, я решил ее использовать.

— Так я и думал… Все дело в том, что арбалеты (ты их называешь самострелами) — изобретение совсем другого Времени и Мира. В моем Белом Замке есть многое из того, что преждевременно знать людям твоей эпохи. Я не учел этого, когда призвал тебя под защиту Замка и взял в обучение.

— Разве не ты говорил мне, что знания — лучшее оружие человека в борьбе со злом и несправедливостью? — пожал плечами Владигор. — И как самострелы, пусть даже изобретенные в другом мире, могут внести непоправимые изменения в наше Время?

— Знания не только лучшее, но и самое опасное оружие. Очень много зависит от того, кто владеет и как распоряжается ими… Вспомни «ведьмин песок», которым в стародавние времена подземельщики взрывали мощные скалы. Секрет его изготовления был утрачен, когда между их семействами разгорелась война. Но появился Черный колдун Арес, сумевший воссоздать «ведьмин песок». Он назвал его «огненным порошком» — и для чего применил? Для того, чтобы уничтожать людей и селения. Лишь случайность не позволила ему взорвать Ладорскую крепость, разве не так?

Князь вынужден был согласиться с чародеем. Он хорошо помнил бочки с огненным порошком, спрятанные Аресом в дворцовом подвале. Что стало бы с Ладором, не наткнись отряд Владигора на это хранилище и не сообрази коротышка Чуча залить его водами подземной реки? Страшно подумать…

— Огненный порошок тоже попал сюда из Чуждой реальности, его эпоха еще не настала, — продолжил Белун. — И боюсь, что этого, как и многого иного, уже не исправить. Изменения Времени набирают силу. Несколько маленьких камешков, упавших с горной вершины в опасном месте, увлекают за собой десятки, сотни других, чтобы огромной лавиной обрушиться на ничего не подозревающих жителей предгорья.

— Надеюсь, Учитель, ты прибегнул сейчас к иносказанию? — оторопев, спросил Владигор. — Ведь Синегорье не может так запросто исчезнуть! Скажи, ты преувеличиваешь опасность?!

— И да, и нет, — с невыразимой печалью в голосе ответил старик. — Поднебесный мир не перестанет существовать, а его народы, пожалуй, даже не обратят особого внимания на происходящие с ними и вокруг них большие перемены. Но все-таки это будет уже совсем другой мир, другая реальность. Трудно предугадать, что именно исчезнет, как изменится Карта Судеб. Однако станет ли новый мир лучше или хуже нынешнего, прекрасней или уродливей, воцарятся ли в нем Правда и Совесть или победу одержит Злыдень — это во многом решается сейчас. И от тебя, посвященного богами в Стражи Времени, в очень большой мере зависит Судьба Грядущего.

Владигор молчал, пытаясь осмыслить слова чародея. Сущность Времени не была для него тайной за семью печатями. Он не забыл уроки Белуна, преподанные ему в Белом Замке, и понимал — хотя бы в общих чертах — значение перекрестков Истории.

Любой странник, оказавшись на распутье и не зная верной дороги, рискует ошибиться и свернуть на опасную стезю. Сперва он вряд ли заметит оплошность, но в конце концов, забредя в лесную глушь или к разбойничьему логову, будет вынужден испить до дна горькую чашу своего промаха. Такое же случается на крутых поворотах Истории с целыми народами… Поэтому главное предназначение Стража Времени — оградить соплеменников от неверного выбора, не позволить Злой Силе увести их в лабиринты забвения и нищеты.

— Что ж, ты прав, — вздохнул Владигор. — С волчьими жрецами я разберусь позже. Тогда скажи, Учитель, куда сейчас лежит мой путь?

Старик впервые за эту ночь улыбнулся и ответил:

— Сразу в две стороны, сынок, причем — в противолежащие.

— Опять загадками говоришь, — проворчал князь.

— Верно, — согласился Белун. — Только те загадки не я придумал. Они из Чуждой реальности, из разночтения в пророческих словах. По «Серебряной книге Перуна», ты, князь, появишься в Поскребе, дабы проявить свое почтение к тамошним жителям-поморам. А по скрижалям в Пещере Посвященных, молодой Страж Времени в те же дни начал свой трудный путь к южным пределам — к морю Таврийскому.

— Так что ж мне теперь, — вспылил Владигор, — на две половинки раздернуться? Как могу одновременно то и другое делать, туда и сюда поспеть?! Врут твои пророчества!..

— Не врут, сынок, а две правды дают. Одна — для общего глаза, другая — для посвященных, не более.

— Но как такое может быть? Разве правда не едина?

— Когда само Время расколото, мы, чародеи, в своих действиях вынуждены блюсти хотя бы видимость двойной правды, чтобы уберечь от раскола уже не только Время, но и Пространство. Если предначертано быть князю Владигору в двух местах одновременно, то мы так и сделаем.

Белун громко хлопнул в ладоши и, повернувшись ко входу в пещеру, крикнул:

— Давай, дружок, покажись князю!

Еловые ветви, прикрывавшие вход, раздвинулись. В проеме обрисовался темный силуэт. Чуть помедлив, незнакомец шагнул в круг света и властно произнес:

— Долго ждать заставляете, милейшие. Али чина моего не признали?

Владигор, удивленный резким тоном пришельца, неторопливо поднялся и молча положил ладонь на резную рукоять своего кинжала.

— Разумно, князь, — уже гораздо мягче сказал пришелец. — В здешних местах клинок бывает куда красноречивей любых слов.

Князь вгляделся в незнакомца — а не встречались ли они прежде? — и опешил. Перед ним стоял сам… князь Владигор!

 

4. На пути в Мозынь

Уже третий день он ехал, никуда не сворачивая, вдоль извилистой кромки Борейского моря, мимо ветвистых деревьев и неглубоких ручьев, сбегавших вниз по голым камням. Его ближайшая цель — город-крепость Мозынь — должна была вскоре показаться из-за прибрежных скал.

Холодный ветер пронизывал до костей, с низких свинцовых небес накрапывал мелкий противный дождь. Но Владигор почти не обращал внимания на все эти дорожные неудобства. Сейчас его радовала сама возможность беззаботного путешествия, хотя бы и не слишком долгого (хлопот будет предостаточно, когда он приедет в Мозынь), зато — впервые за многие месяцы — позволяющего побыть наедине с собой.

Жалел он лишь о том, что под седлом у него не верный златогривый Лиходей, а норовистая каурая лошадка из дружинной конюшни. Однако ничего не поделаешь: Лиходея пришлось одолжить на время «князю» Филимону. В противном случае хитроумный план, задуманный чародеем, мог развалиться, едва начавшись.

А придумано было неплохо…

Признав в незнакомце самого себя, Владигор от удивления даже рот раскрыл, как мальчишка. Его двойник рассмеялся и сказал, обращаясь к Белуну:

— Да, хозяин, давненько не приходилось мне видеть онемевшего Владигора! Может, ты не только меня, но и его чуток заколдовал?

Мгновенная догадка озарила князя. Ну конечно же! На двойнике-то Филькина одежка, его меч на перевязи, сапоги из мягкой кожи! Вот, значит, из кого Учитель сотворил новоявленного «князя» — из Филимона. Для чего же понадобилось эдакое раздвоение?

Долго ждать объяснений ему не пришлось. Близился рассвет, и Белун должен был торопиться.

— В Поскреб вместо тебя поедет Филька. Очень важно, чтобы ни единая душа не узнала об этой подмене. По меньшей мере до тех пор, пока ты не подберешь себе в Мозыни надежных провожатых для дальней дороги на юг. Мозыньскому воеводе, надеюсь, можно довериться полностью?

— Конечно, Учитель, — ответил Владигор. — Там второй год Савва на воеводстве, человек надежный и не болтливый.

— Вот и хорошо, — кивнул чародей. — Лишнего выспрашивать не станет и сумеет в путь снарядить как должно. Чем дольше тебе удастся неузнанным оставаться, тем лучше для нашего дела. А дело, сынок, предстоит многотрудное и опасное… Нет сейчас времени пересказывать да разъяснять все, о чем говорилось на Малом чародейском синклите: еще до солнца Филька должен в твоем образе вернуться в лагерь, а ты — в Мозынь направиться. Поэтому постараюсь напрямую внести в твое сознание наши тревоги и замыслы. Приляг сюда, расслабься…

Владигор послушно вытянулся на медвежьей шкуре, закрыл глаза, почувствовал на своих висках холодные пальцы Учителя — и сразу перенесся в давно знакомый зал Белого Замка.

Он увидел здесь трех чародеев, из которых ему известна была только Зарема — почитательница женской богини Мокошь. А где же Белун? Неожиданно Владигор понял: он смотрит на окружающих глазами своего Учителя. Так вот что означает «напрямую внести в сознание». Теперь он, Владигор, будет знать все подробности чародейского синклита так, будто сам был его непосредственным участником!

Он едва успел обдумать эту ситуацию, как вновь очутился в пещере. С недоумением взглянув на Белуна, Владигор сказал:

— Я ничего не услышал… Видел трех чародеев, главный зал в твоем Замке — и ничего больше.

— Не тревожься, князь. Все получилось как надо, — заверил его старик. — Теперь твое сознание хранит самые важные сведения, которые обсуждались на Малом синклите. Ты все вспомнишь по дороге в Мозынь. Впрочем, кое-что из нашего разговора останется для тебя за стеной тумана, поскольку о некоторых чародейских заботах даже тебе, Стражу Времени, знать не положено. Не будь в обиде за это, сынок.

Владигор резко вскочил на ноги, поклонился Учителю.

— Разве могу обиду держать на своего покровителя? И разве ты не доказал мне, что иные знания могут быть опасными и преждевременными?

— Не пора ли, князь, одеждой нам поменяться? — подал голос Филимон. — Зорька зачинается, нельзя больше медлить.

И еще до того, как солнечный диск в блистательной красе показался над вершинами Синих гор, князь был уже далеко от тайного капища Перуна, от своих верных и ничего не подозревающих дружинников.

Старый Учитель, как всегда, оказался прав: уже к полудню в памяти Владигора сами собой стали возникать картины чародейского синклита. Сперва они были весьма отрывисты, хаотичны. Всплывали отдельные фразы, имена, выражения лиц… Однако даже из этого хаоса постепенно проявилась ключевая тема, которую обсуждал Белун с наиболее близкими ему собратьями-чародеями.

Учитель рассказывал о главной опасности, грозящей Братским Княжествам: о полудиком воинстве, которое по воле и наущению Триглава собирает в Таврийских предгорьях кровожадный Климога.

Именно для того, чтобы отвлечь внимание Синегорского князя от происходящего в дальних краях, Триглав натравил жрецов Рогатой Волчицы на поморские деревушки. Пока, мол, Владигор занят стычками с борейскими разбойниками, Климога успеет не одну сотню варваров под себя залучить — и богатыми посулами, и черным колдовством.

Эта орда, взломав южные рубежи Братских Княжеств, положит лишь начало великой беде. Вслед за войском Климоги Злыдень пошлет в Княжества огромные полчища кочевых племен, обитающих в Этверской пустыне и на Восточных Землях. И уже такую лавину ничем не остановишь. Ощутив вкус первых побед, она все сметет на своем кровавом пути, отбросит Поднебесный мир на много веков назад.

Владигор будто вновь услышал резкий протестующий голос (память сразу «подсказала» ему, что этот высокий, широкоплечий муж с окладистой черной бородой и густыми бровями — чародей Гвидор, почитающий Дажьбога превыше иных небожителей):

— Разве Дометий Ильмерский не в состоянии разбить дикие банды Климоги, покуда они еще силу не обрели? А если мала у него дружина, почему не обратится за помощью к Ладанейскому князю Калину?

Ему ответил Добран, ворчливый почитатель Сварога и покровитель Ильмерского князя:

— Не хочет Дометий прежде времени войну начинать с племенами савроматскими, надеется на давний уговор с их вождями. По тому уговору ильмерские купцы беспрепятственно могут спускаться к Таврийскому морю и вести выгодный торг с тамошними народами.

— Но купцы-то боятся теперь без надежной охраны к морю идти, — возразила Добрану Зарема. — Грабит их Климога нещадно, да и не только их. Его разбойники держат в страхе все южные земли Ильмера, разве только на крепость Дарсан пока напасть не решаются!

— Постарел князь Дометий, — вынужден был признать Добран. — Об одном лишь заботится нынче — повкуснее поесть да помягче поспать. А наследника, сами знаете, Сварог не дал ему. Не молодая же княжна поведет дружину против Климоги. И к ладанейцам Дометий за подмогой обращаться не станет: после того как не удалось сватовство сына Калина к дочке Дометия, меж ними будто ров глубокий выкопали. Даже я ничего поделать тут не могу…

— Ну так пусть дозволит князю Владигору с дружиной пройти через ильмерские земли и вдарить как следует по зарвавшимся дикарям! — вспылил Гвидор. — Или ему синегорцы теперь тоже не любы?!

Здесь в памяти Владигора возник тот самый туман, о котором его предупреждал Учитель. Вероятно, дальнейшее обсуждение постаревшего Дометия было не для ушей Синегорского князя. Это казалось Владигору весьма странным, поскольку он всегда относился к Ильмерскому князю с почтением. Ведь это Дометий укрыл в своей вотчине мятежного воеводу Фотия, что позволило тому собрать крепкое войско и в нужный день выступить на подмогу Владигору. Правда, с той поры как синегорцы возвели Владигора на княжеский престол, Дометий мог изменить свое отношение к северному народу. Однако должна же быть для этого веская причина? Если и была, то пока Владигор о ней ничего не знал.

В следующий раз воспоминания о чародейском синклите посетили князя под вечер. Дабы не упустить в них что-либо важное, он решил остановиться на ночлег раньше намеченного. Наскоро перекусив и стреножив каурую, он соорудил себе ложе из еловых лап, устроился поудобнее и прикрыл глаза.

К спору об Ильмерском князе чародеи больше не возвращались. Вновь говорил Белун:

— …Климогу очень страшит, что Владигор сумеет добраться к Богатырскому мечу. Ведь колдовские сети, которыми Триглав опутывает савроматские племена, заставляя их подчиняться Климоге, не выдержат даже блеска этого легендарного оружия. Сейчас Климога вынужден ждать, пока Триглав сгоняет для него орду, пригодную для большого похода на Братские Княжества. И с трусливым трепетом следит за любыми вестями из Синегорья. Если его тайные соглядатаи сообщат о том, что Владигор с большой дружиной двинулся к югу, Климоге придется выступить навстречу, не дожидаясь полной готовности своего дикого воинства. Он бы этого очень не хотел, ибо полководец из него никудышный. Как сложится битва? Кто выйдет из нее победителем? Ответов никто не знает.

— Так почему бы Владигору и в самом деле не поспешить с дружиной за Богатырским мечом? — спросила Зарема. — Разве только через Ильмерское княжество дороги ведут к Таврийским предгорьям? И разве откажут ему в помощи Венедия и Ладанея?!

— А ты посчитай, сколько на это времени уйдет, — ответил ей Добран. — Чтобы Изот Венедский и Калин Ладанейский согласились пропустить через свои земли чужую дружину, Владигор сперва к ним должен снарядить посольства, а еще лучше — сам прибыть с уговорами и разъяснениями. Да и уговорит ли еще? Ведь не один Дометий нынче такой мнительный…

— Верно говоришь, собрат, — поддержал Добрана Белун. — За годы княженья Климоги Братские Княжества разучились своим соседям на слово верить. Но даже если сговорится Владигор с Изотом и Калином, незаметно большую дружину никакой дорогой не проведешь. Триглав обязательно обо всем дознается и медлить больше не станет — погонит злые полчища на мирные земли, зальет кровью посевы и пастбища… Это сейчас он хочет наверняка действовать, без промашки. А почует, что его замысел нам известен, начнет великую бойню без всяких задержек.

— Князь Владигор хоть и молод, а воевода прекрасный. Ему в ратном искусстве не сыщешь равного.

— Благодарю за похвалу, Гвидор. Слово доброе ученику всегда приятно учителю слышать… Однако же повторюсь: кто победителем выйдет в этой войне, предсказать невозможно. А вот какова будет цена побоища, думаю, каждому должно быть ясно уже сейчас. Разорение, голод, болезни, безвластие! Ведь не думаете же вы, собратья, что савроматских кочевников, попавших в черные сета Злыдня, можно будет разбить одним удачным сражением? Нет, они вновь и вновь станут вгрызаться в Братские Княжества, превращая цветущий край в бесплодную пустошь!

— Тебя послушать, так и вовсе выхода нет, — сердито сказала Зарема. — Но по глазам вижу, что ты кое-что придумал. Так не тяни, рассказывай — как мыслишь с бедою справиться?

Проснувшись с первыми лучами солнца, Владигор уже знал все о замысле Белуна и, в отличие от других участников синклита, не считал его безумным и невозможным. Молодой князь был уверен: знай он раньше о намерениях Триглава, о зверствах Климоги, о Богатырском мече под Ключ-Камнем, сам бы предложил чародеям такой же план действий — быстрый, отчаянный, ловкий.

Впрочем, теперь-то чего гадать? Другой возможности перехитрить Злую Силу и отыскать Богатырский меч никто из чародеев не придумал. Поэтому согласились с Белуном, а заодно решили никого более из своих собратьев в сей замысел не посвящать. Чем была вызвана такая осторожность, Владигор не узнал — вновь плотная стена тумана отгородила князя от чародейского разговора.

Учитель продумал многое, хотя и не все. Да и возможно ли предвидеть все, что ожидает Владигора на трудном пути к савроматским землям? Главное в замысле чародея — дерзость и скрытность — осуществлялось уже сейчас, когда Владигор под видом обычного странника направлялся в Мозынь. Там он должен встретиться с воеводой Саввой, взять себе в провожатые дюжину верных дружинников и, не привлекая лишнего внимания, отправиться на юг.

В это время Филимон будет старательно изображать из себя Синегорского князя, дабы держать в заблуждении Триглава и его подручных.

Остальное зависит от мужества и ловкости Владигора. Сумеет незаметно пройти через Ильмерское княжество, проскользнуть мимо сторожевых заслонов Климоги на берегах Аракоса, отыскать Ключ-Камень и Богатырский меч — хвала и честь ему. А сгинет в дальней дороге или будет схвачен савроматскими слугами Злыдня в Таврийских предгорьях — что ж, дикой орде упростится задача по разору всего Поднебесного мира…

 

5. В сетях дурмана

На третий день своего путешествия Владигор полностью осознал, что обращение к «чужой памяти» может быть не только увлекательным, но и довольно-таки утомительным занятием. Особенно если вокруг тебя ничего примечательно не происходит.

Неторопливая иноходь каурой, однообразный прибрежный пейзаж и отсутствие собеседников заставляли его мысли вращаться в замкнутом круге, вновь и вновь перемалывая полученные сведения. Радость долгожданного освобождения от рутинных княжеских забот сменилась дорожной скукой, и Владигор лишь вздыхал, сожалея об оставленном «двойнику» Лиходее. Златогривый отмахал бы весь путь до Мозыни в один день, даже не споткнувшись ни разу. А вот каурую приходится жалеть: лошадка старается как умеет, но где ей тягаться с прямым потомком Перуновых кобылиц! Скачка по бездорожью, изобилующему острыми камнями, колючими кустарниками и неприметными буераками, оказалась для нее трудным испытанием.

Князь досадовал на ее медлительность, но особо не подгонял. Повреди бедняжка ногу — и что тогда? Для пешего странника путь станет еще длиннее…

Уже смеркалось, когда Владигор увидел впереди небольшой рыбацкий хутор. Крепкая бревенчатая изба-пятистенка с примыкающим к ней лодочным сараем, коптильня, черная банька, развешенный на треногах невод. Правда, возле причальных мостков не видать ни учана, ни какой-нибудь плоскодонной лодочки. Может быть, хозяев нет дома?

Каурая, почуяв жилой дух, потянулась к избе, однако Владигор придержал ее. Хотя он вымок до нитки и продрог до костей, стоит ли задерживаться в нескольких верстах от Мозыни?

Его сомнения были разрешены появившейся на крыльце молодой и весьма миловидной женщиной. Приветливо улыбнувшись, она поклонилась Владигору и громко сказала:

— Не обходи мой дом стороной, путник. Гость в избе — хозяевам благо. Али под дождем веселее?

Владигор соскочил с лошади, ответил низким поклоном. Тут же, выскользнув из-за спины женщины, к нему поспешила сухонькая старушка в долгополом, изрядно поношенном балахоне. Она взяла каурую под уздцы и без слов повела ее на задний двор.

— Здрава будь, хозяюшка, — с нарочитой усталостью произнес Владигор. — Благодарствую за приглашение. Под дождем, конечно, веселья мало, но и стеснять добрых людей негоже. Не скажешь ли, сколь далеко еще до Мозыни?

— Пять верст, ежели берегом скакать, без дороги. А коли на тракт сперва выехать, то и все восемь. Да только хоть так, хоть эдак — стемнеет прежде, чем ты в Мозынь доберешься. Знать, придется под крепостной стеной ночевать, поскольку ворота нынче замыкают с заходом солнца и никого до самого утра не пускают.

— Чего ж так? — заинтересовался Владигор.

— Борейских разбойников боятся, которые в здешних лесах рыщут.

— А ты не боишься?

— Не боюсь, — усмехнулась женщина. — Ну, у дверей стоять будем или все-таки в избу войдем?

Не дожидаясь ответа, она прошла в дом, оставляя дверь приглашающе распахнутой. Владигор чуть замешкался на крыльце. Он вдруг вспомнил о серебряном Браслете Власти и чародейском перстне, которые не слишком сочетались с одеждой небогатого путника.

Он торопливо снял перстень и спрятал его в потайной надрез на вороте рубахи. А вот куда девать Браслет? Владигор тут же решил, что достаточно будет сдвинуть его с запястья поближе к локтю, — и обомлел. Браслета Власти на руке не было.

Как он мог его потерять?! Будто не веря своим глазам, Владигор ощупал левую руку… и удивился еще больше. Глазам в самом деле нельзя было верить, поскольку Браслет оказался на месте. Но почему-то он стал невидимым!

Белун предупреждал князя, что далеко не все волшебные свойства Браслета Власти ему известны. Похоже, это было одно из них. Вот только что оно означало? Раздумывать по сему поводу было некогда, по крайней мере здесь и сейчас. Владигор шагнул в избу и еще раз поклонился молодой хозяйке, скрывая свою озабоченность нежданным «поведением» Браслета.

— Извини, хозяюшка, если не ко времени… За беспокойство заплачу сколько скажешь.

— Эвон как? — Женщина вскинула бровь. — Не похож ты на тех, кто богатством хвастает. Да и пустой это разговор — не в корчму пришел, не на постоялый двор. Снимай-ка накидку свою и что еще мокрое: на печи обсушу. К столу садись, вечерять будем.

Через некоторое время Владигор уже ничуть не жалел о том, что наткнулся на этот приветливый хуторок возле моря. Молодка обращалась с ним запросто, заставив позабыть о церемониях, два последних года докучавших Владигору в княжеском дворце. Впрочем, она-то об этом даже не догадывалась и вела себя так, как привыкла: не суетилась и не лебезила перед гостем, выставила на стол нехитрую снедь — ушицу и свекольную кашу, да еще послала молчаливую старуху в погреб за бражкой.

Владигору понравилось, что начала она не с любопытствующих вопросов, а напротив — о своем житье-бытье речь повела. Так он узнал, что хозяйку зовут Ликеей и родом она из поморской Венедии, откуда еще девчонкой ее привез бывший муж, мореход Бонита. Пять лет назад, покинув юную супругу на несколько дней, чтобы сопроводить ладью борейских купцов из Мозыни в Поскреб, мореход исчез навсегда. Сколько ни расспрашивала она людей, никто более о той ладье ничего не слыхал… С тех пор Ликея хуторское хозяйство сама ведет, в родные края возвращаться не помышляет и жизнью своей, в общем-то, довольна.

Владигор не стал выяснять, отчего она вновь замуж не вышла и каково одинокой в безлюдье жить. Зачем в чужую жизнь лезть? Тем паче что Ликея, кажется, одиночеством не томится: глаза бедовые, на язык бойка, вольна и шаловлива в поведении с гостем. Вон как на лавке сидит — будто не замечает, что подол до колен задрался. Смеется заливисто, голову с тяжелой огненно-рыжей косой назад откидывая, отчего льняное полотно высокую грудь еще больше обтягивает…

Молчаливая старуха принесла кувшин бражки и вновь вышла. Владигор хотел было спросить у нее о своей каурой, но Ликея жестом остановила его. Когда дверь за старухой закрылась, пояснила:

— Это Верия, нянька моя с детских лет. Как отец с матушкой Боните меня отдали, она враз онемела. Все слышит, понимает, а говорить не может… За лошадь не волнуйся: обиходит, накормит и напоит не хуже, чем я тебя. Кстати, не пора ли и нам бражки испить? Верия знатную брагу варит — такой ты еще не пробовал.

Пригубив из маленького черпака, поднесенного Ликеей к самым его губам, Владигор признал: да, славное угощение, какое и княжеским винокурам честь бы сделало.

Ликея наполнила до краев глиняные кружки, мимолетно задев локоточком зардевшуюся щеку Владигора. Тут же извинилась и, будто придавая этому извинению особую искренность, нежно провела ладонью по его щеке и подбородку.

— Колючий какой! — Она озорно стрельнула глазами. — Как же девицы при княжеском дворе с тобой милуются? Все, небось, исцарапанными ходят!

Владигор, чтобы преодолеть смущение и выгадать время для обдумывания ответа, сделал большой глоток из кружки. Брага быстро и весело разлилась по жилам.

— С чего ты взяла, что ладорские девицы ко мне ластятся? Разве похож я на человека из дворцовой челяди?

— Так ведь сам сказал, что княжеские винокуры такой бражки не варят. Значит, уже доводилось пить из серебряных кубков.

— Сметливая ты, Ликея, — улыбнулся Владигор. — Угадала почти верно. Из серебряных и даже из золотых, что княжеский любимый сотник Ждан изволил для меня наполнить. Случилось это почти два года назад — на пиршестве в честь вокняжения Владигора…

— И кем ты был на том пиршестве? Ладорским дружинником или разбойником из чураньской ватаги, которая помогла Владигору отцовский трон вернуть?

— Ни тем ни другим. Просто прохожий человек, умеющий струны перебирать на гуслях да сказы кое-какие помнящий — из тех, что Климога людям сказывать запрещал.

— Ты бродячий гусляр? — не поверила Ликея. — Где ж твои гусли?

— Нет-нет, — поспешил объяснить Владигор. — Гусляром был мой дед, от него и выучился немного на гуслях играть. В дни празднества не смогли сыскать в Ладоре и даже поблизости ни единого песельника, всех братоубийца Климога извел за годы своего кровавого правления. А я как раз мимо проезжал, кто-то признал во мне гуслярного внука, вот и попал на веселый пир Владигора.

Он понимал, что дальнейшие расспросы Ликеи могут опровергнуть его слова, поэтому постарался сменить тему. Не придумав ничего лучшего, попросил хозяйку долить браги в кружку:

— Уж больно хороша — до нутра прогревает!

— Ой ли? — лукаво спросила Ликея, прижимаясь к нему жарким бедром. — Мне-то казалось, что мужское нутро согреть только женщина может…

Ее ласковая рука взъерошила нечесаные космы Владигора, скользнула к спине, под ворот рубахи. Владигор вдруг испугался, что Ликея может случайно коснуться припрятанного перстня, и резко повернулся к ней лицом. Она восприняла его порыв по-своему. Чуть слышно вскрикнула, обвила руками крепкие плечи Владигора и припала мягкими, податливыми устами в его губам.

Столь сладок и горяч был поцелуй, что у Владигора голова пошла кругом. Он ощутил, как упруго и призывно изогнулось ее молодое тело, раскрываясь словно цветок в его руках…

Но в следующий миг Ликея выскользнула из его объятий, отступила на шаг и весело рассмеялась.

— Э, дружок, не слишком ли торопишься? За молодухой сперва-то поувиваться надо, подарком завлечь, ласковыми речами одурманить. А там видно будет, что из этого получится.

— Подарков я на сей случай не припас, — усмехнулся Владигор, перенимая ее шутливый тон. — Не взыщи, красавица.

— Да ладно, — махнула рукой Ликея. — Сама вижу — не купец, не богач. И не разговорчив к тому же. Не тайный ли гонец к воеводе? Нет, на служилого человека ты не похож — у тех повадки другие. Обходителен, вежлив, будто из роду знатного. Говоришь, дед гусляром был? Может, и так… Впрочем, не мое дело — допрос учинять. Давай-ка лучше, молодец, еще по чарке выпьем! Глядишь, не только белые рученьки, но и язычок твой во хмелю побойчее станет.

Налив браги, Ликея заставила Владигора осушить кружку до дна и лишь после этого вновь присела с ним рядом, будто ненароком оголив соблазнительное плечико.

Владигор, став княжить в Синегорье, хотя и не чурался девок и женщин, особого внимания ни одной не выказывал. Сначала от того, что в сердце свербила рана, оставшаяся после гибели ведуньи Лерии — черноокой красавицы, подарившей ему первую ночь любви. Позднее, когда боль утраты затихла (время, как известно, любые сердечные раны исцеляет), считал недостойными князя мимолетные плотские забавы. У него других, более важных забот было предостаточно, ибо княжить по Совести и Правде оказалось тяжким трудом, подчиняющим себе все силы и помыслы Владигора.

Однако сейчас Владигор не чувствовал себя князем, правителем Синегорья, обязанным блюсти негласный моральный устав Совета старейшин. Филька, наверно, сказал бы по сему поводу: кобелек сорвался с привязи! И был бы прав. Природа почти всегда оказывается сильнее надуманных человеческих запретов и переворачивает жизнь по-своему. Владигор, сменив княжеский облик на плащ странника, вольно или невольно освободился от невидимых оков своего верховного положения — и без малейших угрызений совести отдался новому для него влечению плоти.

Близость женщины, волнующий запах ее чистого тела, вольница слов и жестов пьянили его, накрывая туманом страсти разум и чувства. Противиться этому не было ни сил, ни желания.

Тонкие пальцы Ликеи, погладив его небритые щеки, легко и нежно сбежали к груди, умело развязывая шнуровку на кожаной рубахе. Здесь они наткнулись на медную медальку, с которой Владигор никогда не расставался. На одной ее стороне был изображен Перунов лик, на другой — родовой знак: синегорский меч на фоне двух скрещенных стрел.

— Что это? — мимоходом поинтересовалась Ликея, более озабоченная узелком на шнуровке, чем странной медалькой. — Твой оберег?

Вместо объяснений (а что он мог сказать?) Владигор резко привлек женщину к себе и закрыл ее рот поцелуем. Нетерпеливая рука легла на ее обнаженное колено, чуть сжала его и устремилась выше — по ответно дрогнувшему бедру, в тепло скрытых легкой тканью чресел. Но Ликея вновь отстранилась, с веселым недоумением глянув на Владигора:

— Да откуда ж ты такой бойкий? Надо бы тебя охолонить немного, пока юбку не порвал мне своими проказами! — Она протянула ему кружку: — Пей, касатик.

— Так захмелею же, — попытался отказаться Владигор. — А вдруг я во хмелю буйный да злой?

— Буйный да непослушный ты, как вижу, именно в трезвости. Значит, бражка тебя утихомирит, — с искренней убежденностью заявила Ликея. — А то я побаиваться тебя начинаю. Эвон как резво бабий подол задрать норовишь, будто целый год в узилище томился…

«Ты не слишком далека от истины», — подумал Владигор, прикладываясь к бражке. Стены дворцовые — не узилище, однако бремя княжеское в них покрепче кандалов удерживает.

— Что же, меня потчуя, сама не пьешь?

— Заметил-таки? — усмехнулась Ликея. — Оттого и не пью, что пьянеть не хочу. Кому-то надо трезвым оставаться, иначе набедокурим…

Владигор постарался сесть попрямее и сосредоточиться, но голова вдруг отяжелела, мысли стали путаться, исчезать где-то на задворках сознания. Он качнулся и с трудом удержал равновесие, припав к плечу женщины. Перед глазами засверкали-заискрились невесть откуда взявшиеся разноцветные змейки, на губах и языке появился какой-то отвратительный привкус, в ушах возник оглушающий крысиный писк.

«Что со мной? — поразился Владигор, из последних сил цепляясь за крохи ускользающего разума. — Как они сумели меня разыскать? Чем одурманили?!»

Но даже сообразить, кто эти «они», Владигор был уже не в состоянии. Черный полог дурмана укутал его и опрокинул на дощатый пол горницы.

Он лежал обездвиженный и ослепший. Однако сознание продолжало бороться с отравой, а слух сумел избавиться от крысиного писка и доносил до Владигора слова, звучавшие над его распростертым телом.

— Ты слишком долго с ним возилась! — прозвучал незнакомый, по-старушечьи дребезжащий голос. — Люди Бароха устали ждать.

— А что я могла сделать, если твой мертвящий порошок на него не действовал? — ответила Ликея. — Три кружки браги в парня влила. Все свои уловки использовала, ан еле-еле выпить уговорила.

— Знаю твои уловки! И желания твои знаю. Всегда готова на спину упасть, ежели кто покрасивше встретится! Эвон как титьки торчат, наружу рвутся…

— А тебе завидно?! — хохотнула женщина. — Забыла, небось, как сладко с мужиками-то обниматься. Барох мне сказал, что в молодые годы ты, Верия, очень горячей была. Чего ж теперь мне глаза колешь?

— Не глаза колю, а об деле беспокоюсь. Ты пояс его общупала али больше какими другими местами интересовалась? Серебришко нашла?

— Есть маленько. Да по одежке судя, не из богатых он. При лошади отыскала чего?

— Токмо харчи дорожные. Но не беда, Барох за такого крепыша нам сполна заплатит. Чай, не доходяга, какого третьего дня ты на хутор заманила…

«Вот тебе и немая нянька! — мелькнуло в голове князя. Вот тебе и красна девица!»

Между тем скрипнула дверь и по полу загремели тяжелые сапоги.

— Хватит копошиться, бабы! — раздался над ним хриплый мужской голос. — Погода портится, уходить нам пора.

Владигор почувствовал удар сапога по ребрам. Затем какой-то другой мужик спросил:

— Не из княжеских служивых?

— Нет, вольный человек, — уверенно заявила Ликея.

— Хороший товар хорошей оплаты требует, — влезла старуха. — Сам посмотри — какие плечи, грудь! И зубы чистые, непорченые…

— С таким-то возни больше, — попытался сбить цену первый мужик, которого Владигор мысленно назвал «Хрипатым». — Обломать труднее.

— Ну, это ваши заботы. К веслу прикуете, семихвосткой попотчуете — никуда не денется. Такой один троих стоит! А не понравится Бароху — всегда продать можно. Мне ваши порядки известны: кто в дороге не помер, тот в Упсале по двойной цене идет. Разве не так? А на этом богатыре Барох поболее выгадает. Да и смирный он будет еще денька три, если не четыре. Ликея на него моего порошку извела с избытком — не скоро очухается…

— Не помрет ли с лишнего дурмана?

— Ни в коем разе! — поспешила заверить старуха. — Я свое зелье на всяком люде опробовала, токмо совсем хилые загибались. Давай кошель — и тащите на берег, покуда Барох не осерчал.

Сильные руки подхватили его и грубо поволокли из горницы. Это было последнее, что пробилось в сознание Владигора. Голова безвольно ударилась о дверной косяк — и наступило небытие.

 

6. Браслеты Власти

Владигор не знал, сколь долго пробыл в беспамятстве. Первое, что он увидел, когда пришел в себя и открыл глаза, — раскачивающиеся прямо над ним черные тучи, озаряемые яркими всполохами близких молний. Возникло ощущение, будто его уносит в небо на своей широкой спине большая и сильная птица. Однако затем сквозь завывания ветра он расслышал натужный скрип деревянных уключин и громкую ругань двух мужиков. Сразу все встало на свои места.

Он сообразил, что лежит на дне лодки, которую Хрипатый с напарником гонят куда-то наперекор волнам. Из их перебранки можно было понять, что разыгравшаяся непогода мешает им обойти каменистый мыс, за которым разбойников должен поджидать драккар Бароха.

Владигор попробовал шевельнуть рукой, однако попытка оказалась безуспешной. Хотя его глаза теперь могли видеть, тело по-прежнему оставалось неподвижным. И все-таки старая ведьма просчиталась. Ведь, по ее словам, пленник не меньше трех дней должен пребывать в полном бесчувствии. Владигор же не только чувствовал, слышал и видел происходящее, но уже был в состоянии оценить свое положение. Это немного взбодрило его.

Он понимал, что угодил в руки торговцев «живым товаром», посмевших промышлять на синегорском побережье Венедского моря. И более того — свивших гнездо-ловушку для доверчивых путников в каких-нибудь пяти верстах от крепости Мозынь! Безмерная наглость!

Похоже, старуха и лживая красотка злодействуют в здешних краях не один год, и пока их никто не смог разоблачить. А это значит, что никому из пленников не удалось вырваться на свободу… Удастся ли ему? Во всяком случае, медлить нельзя. Сбежать с разбойничьего драккара, где его перво-наперво закуют в железные цепи, будет гораздо труднее. Но как разорвать повязавшую по рукам и ногам дурманную сеть, которая держит куда крепче сыромятных ремней и просмоленных веревок?!

Владигор вновь и вновь напрягал мышцы, стараясь вернуть им хотя бы часть былой силы. Легкое покалывание в спине свидетельствовало о том, что его старания начинают давать первые результаты. Однако времени оставалось очень мало. Разбойникам наконец-то удалось обогнуть вдающийся далеко в море мыс. Они разглядели в ночной темноте свет сигнального фонаря, зажженного для них на драккаре, и теперь уверенно гребли в нужном направлении. Хотя волны и ветер противодействовали им, было ясно, что вскоре лодка пробьется к драккару.

Отчаянным усилием воли Владигор разорвал тяжелую пелену дурмана, которая прижимала его к доскам лодочного днища. Левая рука дернулась, пальцы невольно сжались в кулак.

К сожалению, Хрипатый был настороже. Он заметил, как шевельнулся пленник, и в сердцах выругался. Ругательство относилось к оставшейся на берегу старухе, не сумевшей толком усыпить парня.

— Надо его связать, Гебер, — крикнул он своему напарнику.

— Я весла подержу, а ты давай скрути молодца, пока он не расчухался! Да врежь ему для начала, чтобы не рыпался.

Гебер, с трудом удерживая равновесие, пробрался к пленнику и занес кулак для удара. Владигор, преодолевая дурман, выставил вперед руку в бесполезной попытке защититься. В это время большая волна подбросила лодку — и разбойник, чтобы не упасть, поспешно ухватился за руку Владигора. Тут же лицо его вытянулось от удивления, затем исказилось гримасой дикой боли. Словно сжал он не человеческую руку, а раскаленную на огне железную палицу!

Гебер хотел закричать, но из горла вырвался только хрип. Он попытался разжать ладонь — и не смог. Невидимый огонь нахлынул на него испепеляющей волной смертельного жара. В следующий миг разбойник вспыхнул изнутри голубым пламенем, судорожно задергался и рухнул за борт.

Владигор, не ожидавший ничего подобного, взглянул на свою левую руку. Сползший почти к самому плечу разодранный рукав рубахи открыл его взору то, что послужило причиной гибели разбойника: чуть выше запястья руку охватывало яркое серебристо-голубое сияние. Браслет Власти!

Хотя сам Браслет по-прежнему оставался невидим, его волшебный свет озарял распростертого на дне лодки Владигора и окаменевшего от ужаса Хрипатого. Тот решил, что в Гебера ударила молния, а на руке пленника сейчас горят ее искры! От них вот-вот может вспыхнуть лодка!..

Взревев от страха, разбойник вырвал весло из уключины и бросился на Владигора. Он успел сделать только один шаг. По наитию Владигор отдал Браслету мысленный приказ — и серебристо-голубой луч ударил Хрипатого в переносицу. Мгновенно ослепший громила заверещал, как раненый боров, обхватил обожженное лицо ладонями, закрутился на месте. Очередная волна, подбросившая неуправляемую лодку, швырнула его вслед за Гебером — в морскую пучину.

Еще какое-то время Браслет продолжал светиться, озаряя место скоротечной схватки, но затем сияние его ослабло и медленно растворилось в ночном мраке. Рука Владигора обессиленно упала на грудь, веки сомкнулись, и он вновь погрузился в беспамятство.

Патолус — верховный жрец Волчьего Братства, Бессмертный Брат и земной избранник Рогатой Волчицы — был чрезвычайно встревожен. Хотя внешне он сохранял полное спокойствие, кое-кто из приближенных не оставил без внимания мрачную озабоченность, поселившуюся в его глубоко запавших от бессонницы глазах.

Патолус не спал уже третью ночь — с той первой, когда почувствовал горячее жжение Браслета на своем запястье. Ничего подобного не случалось еще никогда прежде. Однако ему было известно, что это означает. Сам по себе Браслет Власти мог оживать лишь в том случае, если другой — левый — Браслет вступал с кем-то в сражение.

Подобно сообщающимся сосудам, они при необходимости передавали друг другу дополнительные силы, ибо в своей сути всегда и во всем были неразрывны. До тех пор пока левый Браслет никому не принадлежал, пребывая в безвестности и покое, его правый близнец верно служил Патолусу. А что будет теперь?

Верховный жрец злился на себя за то, что не использовал в должной мере все возможности Братства для поиска второго Браслета. Успокоенный отсутствием каких-либо проявлений его волшебной силы, Патолус считал Браслет безвозвратно исчезнувшим. Глупец, как он мог тешить себя таким непростительным самообманом? Будто не знал, что Браслеты Власти вечны, что рано или поздно ненайденный левый попадет в руки того, кто сумеет овладеть его силой!

Впрочем, сейчас ни к чему корить себя за прошлое недомыслие. Нужно постараться как можно скорее исправить ошибку: разыскать и схватить наглеца, присвоившего Браслет. И чем раньше это будет сделано, тем легче будет с ним справиться. Ведь если незнакомец вызнает все тайны Браслета Власти, обмануть или победить его станет очень непросто…

Для начала важно определить то место, где Браслет вступил в схватку с врагами своего самозваного хозяина. После мучительных колебаний Патолус вынужден был признать, что в этом ему поможет наилучшим образом только подземное Черное озеро.

Лишний раз появляться там, да еще по собственной воле, не любил никто из Волчьего Братства. Слишком опасное и непредсказуемое чудовище обитало в его бездонной глубине. Задобрить его можно было, да и то не всегда, теплой трепещущей жертвой. Разделавшись с ней, владыка озера, сыто урча, погружался в пучину. И лишь после этого озерная гладь могла давать ответы на вопросы жрецов. Но случалось и так, что чудовище вдруг отвергало приношение и набрасывалось на зазевавшегося жреца…

Верховный объяснял своим приближенным: владыка озера сожрал их, ибо почуял измену. Жрецы, разумеется, никогда не оспаривали эти объяснения, хотя в тайниках души, как и сам Патолус, хранили сомнения. Разве мог, например, замышлять нечто непотребное брат Кадос, один из наиболее рьяных приверженцев Рогатой Волчицы, главный советник Патолуса на протяжении последних лет? Он всего лишь поскользнулся на влажных от свежей крови камнях во время обряда жертвоприношения — и не успел охнуть, как огромная зубастая пасть чудовища сцапала его и уволокла в подводные глубины…

Вздохнув, верховный жрец поднялся со своего ложа и велел двум помощникам выбрать в пыточном остроге не слишком тощего и не до полусмерти замученного узника. Чудовище не любит, когда ему приносят в жертву костлявые отбросы. А сегодня, поскольку Патолус хотел обойтись без свидетелей, особенно необходимо задобрить его сытным подарком.

Вскоре помощники приволокли избранную ими жертву — свеонского охотника, посмевшего насмехаться над Братством, обзывать жрецов, явившихся в его селение, дармоедами и пустобрехами. Теперь он уже не мог бы повторить свои слова, поскольку в пыточной выдрали его поганый язык. А так как не пожелал он становиться на колени пред Бессмертным Братом — раздробили камнями ноги. Утром пытальщики собирались нарезать ремней из его широкой спины, да вот повезло охотнику: будет принесен в жертву владыке Черного озера.

Оглядев узника, Патолус кивком выразил свое удовлетворение и приказал тащить его к жертвенному камню. Верховный сам взял факел и первым вошел в галерею, спускавшуюся к озеру.

Путь туда был не особенно долгим, но весьма крутым и извилистым. Когда помощники с трудом приволокли искалеченного охотника на место, тот оказался в беспамятстве. Пришлось одному из них, преодолевая страх, набрать воды из озера, чтобы привести узника в чувство. Жертва должна быть живой и в полном сознании, когда верховный жрец предложит ее чудовищу.

Патолус огнем своего факела зажег масляные светильники, установленные на треногах возле жертвенного камня. Своды пещеры озарились колеблющимися неяркими бликами. Гладь Черного озера была неподвижна, но вселяла такой мертвящий ужас, что даже Бессмертный Брат мог с трудом совладать с ним.

Сейчас верховным руководило одно желание: поскорее принести жертву, задобрив подводного зверя до того, как ему вздумается самому выбрать кусок пожирнее.

Подчиняясь жесту Патолуса, один из его помощников принялся громко стучать камнем о камень. Вскоре вода забурлила, на поверхность вырвалось несколько больших воздушных пузырей. Чудовище пробудилось.

Без промедления Патолус шагнул к распластанному на жертвеннике узнику и двумя отработанными ударами кинжала рассек вены на его руках. По каменному желобу в темные воды озера потекла горячая человеческая кровь. Верховный жрец издал громкий гортанный клич, призывающий владыку озера принять дар от Волчьего Братства. Усиленный подземным эхом, этот клич еще не успел затихнуть, когда озерная пучина вздыбилась и ответный звериный рев потряс пещерные своды.

Над водой выросла огромная голова чудовища. Вид ее был отвратителен и ужасен. Так, наверно, могли выглядеть древние могущественные драконы, о которых иной раз вспоминают в своих песнях сказители-чужестранцы. Бородавчатую шкуру зверя покрывала зеленая слизь, из покатого лба торчал невысокий костяной рог, а от затылка сбегал к спине жесткий гребень. Морда его напоминал жабью. Однако пасть этой гигантской жабы щерилась десятками острейших зубов. Судя по белесой пленке, закрывающей его глаза, владыка озера был слеп. Звериные ноздри настороженно втягивали затхлый пещерный воздух. Внезапно на поверхность вырвался огромный, не менее двух обхватов в толщину и трех саженей в длину, голый, как у крысы, хвост. Тяжело ударив им, чудовище окатило людей водяными брызгами, словно требуя обещанной жертвы.

Помощники верховного жреца тут же подхватили чуть живого от страха и потери крови узника, раскачали его и швырнули в озеро. Тело жертвы едва успело упасть в воду, как чудовище с необычайной для его размеров прытью вцепилось клыками в трепещущую плоть. Одновременно с предсмертным воплем раздался хруст человеческих костей. В одно мгновение все было кончено.

Зверь утробно взрыкнул и, будто на прощание, мотнув окровавленной мордой, вновь погрузился в мрачную бездну.

Патолус перевел дух и рукавом стер холодный пот, выступивший на лице. Затем приказал помощникам оставить его. Пришло время задать вопросы Черному озеру…

Верховный жрец снял с пояса кожаный мешочек, высыпал из него на ладонь несколько белых полупрозрачных кристалликов, напоминающих растолченную соль и, широко размахнувшись, бросил их в воду. Трижды повернул Браслет на правой руке, одновременно бормоча слова заклинания:

— До, ут дес — ин эффиге… Окулис нон манибус… Хоц ест ин вотис!

Водная гладь покрылась легкой рябью, как если бы по ней пробежал свежий ветерок. Однако воздух в пещере по-прежнему был неподвижен. Наоборот, он стал еще более трудным для дыхания, поскольку сгустился, образовав над озером серый туман.

Патолус терпеливо ждал. Он не произнес вслух своих вопросов, ибо Черное озеро само извлекало главное из тайников человеческого сознания и отвечало так, как считало нужным.

Наконец туман начал приобретать лиловый оттенок, являя взору жреца изображение какой-то местности. Патолус внезапно ощутил себя птицей, парящей высоко в небе. Под ним простиралось море! Но какое? Борейское, Венедское, Таврийское или, может быть, сам Бескрайний океан? Он растерялся, не понимая, как толковать этот образ.

К счастью, вдалеке показалась береговая кромка, и взор жреца быстро устремился к ней. Берег был песчаным и довольно пологим, на невысоких дюнах росли сосенки, а чуть дальше виднелась зеленая полоса хвойного леса. И все. Ни людей, ни жилья, по которым можно было бы с полной уверенностью определить эту местность.

Однако Патолус вдруг осознал, что когда-то уже видел подобную картину — очень давно, в юные годы. Он судорожно напряг свою память. Ну конечно же! Точно такой берег, омываемый волнами Венедского моря, находится на границе Венедии и Синегорья! Ошибки быть не может. Ведь именно здесь четверть века назад пролег его тяжкий путь изгнанника от озера Ильмер к холодным скалам Бореи…

Словно посчитав свою задачу выполненной, туман рассеялся, возвращая Патолуса под каменные своды пещеры. Что ж, он получил ответ на главный вопрос и теперь знает, где находится левый Браслет Власти. Правда, пока не известен ни его самозваный хозяин, ни то, сколь долго он пробудет в тех краях. Поэтому следует торопиться — сегодня же выслать погоню за наглецом, осмелившимся завладеть бесценным сокровищем. И да поможет нам Великий и Беспощадный!

…Потерявший сознание Владигор не мог видеть борейского драккара, к которому разбойники направляли свою лодку. А вот хозяин драккара, работорговец Барох, поджидавший в неспокойном море своих людей, сумел разглядеть не только их мечущуюся среди высоких волн лодку, но и почти все, что случилось позднее. Увиденное поразило его. Сначала небесным голубым огнем вспыхнул один человек (кто именно, рассмотреть на таком расстоянии в ночной темноте было невозможно), затем другой схватил весло и бросился на корму, словно оттуда исходила для него смертельная опасность. И вдруг там, на корме, со дна лодки поднялась чья-то рука, из которой в лицо нападавшего ударил узкий ослепительный луч. Истошный пронзительный крик раненого (или уже умирающего?) перекрыл шум дождя и ветра. Он закачался и рухнул в море.

Бароху очень хотелось узнать, чья же рука смогла поразить его людей столь колдовским действом, однако ставить драккар под возможный удар неведомой силы он не решился. Поспешно загасив сигнальный фонарь, он приказал кормчему как можно скорее убираться из проклятого места.

На следующее утро Барох развернул свиток тонкой кожи с нанесенной на него картой восточного побережья Борейского моря и возле безымянного мыса сделал собственноручную надпись: Мыс Огненной Смерти.

Владигор пришел в себя, когда испепеляющие лучи Хорса прожгли его тело до самых костей. Такое, во всяком случае, было у него ощущение. Язык распух, в горло будто осиновый кол вогнали…

С великим трудом он переполз к носу лодки, где мореходы обычно устраивали небольшой закуток для хранения пресной воды и съестных припасов. Хвала богам, нашлись и фляга, и полдюжины вяленых рыбин, и даже широкий охотничий нож!

Утолив жажду, Владигор смог встать на ноги и оглядеться. Со всех сторон его окружал безмятежный морской простор. Он вздохнул и опустился на скамью. Вот уж влип! И как теперь выкручиваться? Однако нельзя впадать в отчаяние. Тем более что пока для этого особых поводов нет. Венедское море — не океан. Знающие люди сказывают, что за десяток дней купеческую ладью или разбойничий драккар встретишь. В последнем, конечно, хорошего мало, да выбирать не приходиться…

Немного обнадежив свое сердце подобными рассуждениями, князь решил и желудок утешить. Он живо расправился с одной из вяленок, после чего ситуация и вовсе перестала казаться ему мрачной. Жив, здоров, свободен — разве этого мало для хорошего настроения? А пока, похоже, самое время разобраться в том, что случилось.

Владигор откинул разодранный рукав и внимательно осмотрел Браслет, который вновь стал видимым, а значит — внешне ничем не отличающимся от обычного серебряного украшения. Будто и не его волшебной силой были сожжены два дюжих разбойника!

Затем он ощупал ворот рубахи — и радостно улыбнулся. Чародейский перстень был на месте. Владигор извлек его из тайника и надел на безымянный палец. Аметист светился ровным голубым светом, не предвещая своему хозяину никаких опасностей. Впрочем, точно такой же небесный свет он излучал, когда князь входил в разбойничью избу. Почему не предупредил о грозящей беде? — спросил Владигор, и сам же ответил: да ведь сперва никакой беды не намечалось! И если бы не соблазнился он женскими прелестями Ликеи, не позволил себе расслабиться в незнакомом окружении, то вряд ли бы произошло что-нибудь серьезное. Старуха с девкой открыто напасть на него не посмели бы, это уж точно.

А вот Браслет Власти ловушку сразу почувствовал — и стал невидимым. Отчего так? По словам Белуна, левому Браслету подчиняется светлая сущность человека. Не следует ли из этого, что, определив преобладание мрака в подлых душонках продажных женщин, Браслет защитил себя невидимостью. Похоже, так оно и было.

Но чем объяснить бездействие волшебного Браслета в те мгновения, когда Владигор, теряя силы и сознание, боролся с ядовитым дурманом? Почему огненный луч тогда же не поразил старуху-отравительницу, против которой возмутилось все естество Владигора, однако позднее, повинуясь слабой попытке князя заслониться от удара, безжалостно испепелил его врагов? Нелепо думать, что Браслет способен уничтожать только мужчин, а женщин предпочитает миловать. Нет, здесь должны отыскаться иные причины…

Владигор еще долго ломал голову над этой загадкой, пока не припомнил вдруг те цветастые молнии, что сверкали над морем во время его схватки с разбойниками. Может быть, именно гроза придала Браслету смертоносную силу?! Перун-Громовержец не оставил своего подопечного, Стража Времени, в беде и ниспослал ему помощь с небес. Не обошлось, очевидно, и без участия чародейского перстня: ведь не зря Учитель называет его Перуновым перстнем.

«Н-да, князь, — почесал затылок Владигор, — эвон сколько заступников у тебя нашлось, какие силы на твою охрану были брошены. Будто нет у Перуна иных забот, кроме как из беды тебя вызволять! Да еще из той, в которую по своей дурости угодил… Стыдись, князь, и прощения проси у небесного покровителя!»

Так он и сделал — склонил повинно голову, благодаря небеса за подмогу и каясь перед ними за свершенные глупости. А еще зарок дал: не искать у богов защиты — из любой беды, как в юные годы, своими силами выкарабкиваться.

В памяти всплыли заветные слова, посланные ему с небес в решающую ночь перед битвой за Ладорскую крепость: «Найди свою дорогу, Владигор! Доверься голосу души…» Что ж, этот завет по сей день не утратил своей справедливой сути. Ему должно следовать всегда, покуда сердце бьется и душа не омертвела.

— Вот только знать бы еще, куда меня волны несут и как найти дорогу в открытое море, — вслух подумал Владигор, в очередной раз окидывая взглядом бесконечный синий простор. — И сколько дней провел я в беспамятстве?

Старуха заверяла своих соучастников, что ее отрава дня три-четыре действовать будет. Может, конечно, привирала, но судя по тому, что в его голове сейчас не осталось ни малейшего следа от былого дурмана, провалялся он без сознания не один день. За это время лодку могло унести далеко-далече.

Он посмотрел на солнце, начинавшее клониться к горизонту, на резво бегущие по небу курчавые облака. Получалось, что ветер задувает с северной или северо-восточной стороны. Если память не обманывает, в тот вечер, когда он столь необдуманно завернул к рыбацкому хутору, ветер тоже был северным, да к ночи столь крепким, что мешал разбойникам править к драккару.

Если допустить, что с тех пор он не менял своего направления, то лодку несет к берегам Венедского княжества.

Владигору хотелось верить, что его предположение окажется верным, ибо в противном случае он рискует очутиться где угодно, в том числе — вблизи враждебной Бореи.

Вновь захотелось есть (лишнее подтверждение того, что старухина брага не меньше трех дней продержала его под спудом дурмана), однако скудную пищу следовало беречь. Тем паче — пресную воду. Кто знает, сколько еще доведется ему болтаться среди пустынного моря?..

Он перебрался на корму и, не обращая внимания на протесты желудка, прилег на просмоленные доски. И в этот миг странная, неожиданная мысль заставила его замереть. Дабы не спугнуть ее, Владигор даже шевельнуться боялся. Что же случилось? Где? Откуда возникло ощущение нарушенного одиночества? Он постарался в точности припомнить все свои предыдущие действия: посмотрел на вяленку, проверил флягу с водой, закрыл дверцу лодочного закутка, направился на корму, перешагнув через низенькую скамью для гребцов… Стоп. Именно тогда краем глаза он отметил над морем нечто новое, чего не было раньше!

Владигор, затаив дыхание, приподнялся и посмотрел на восток. Очень медленно, чтобы ничего не упустить, перевел взгляд правее, к югу. Вот они! Несколько темных черточек, скользящих меж синей гладью моря и белыми облаками. Это могут быть только птицы, точнее — быстрокрылые чайки, предвестницы близкой земли!

Впервые за этот долгий день Владигор радостно улыбнулся. Похоже, история с птичками, спасшим купеческую — ладью, повторяется. На сей раз, правда, не длиннохвостые сороки добрый знак подают, и не купцу, а князю, но велика ли разница? Главное — берег рядом!

Владигор поспешно схватил единственное уцелевшее весло (второе, к сожалению, сгинуло в пучине вместе с Хрипатым) и принялся торопливо грести.

Он понимал, что нужно успеть до того, как солнечный лик Хорса спрячется за горизонтом. Ведь тогда чайки улетят к своим гнездам, а он не сумеет разглядеть в темноте, куда они направились. Да и ветер ночью может перемениться…

Владигор довольно быстро приспособился и стал грести размашисто и уверенно, будто всю жизнь провел на морском берегу. Сидя на корме, он перекидывал весло то вправо, то влево, стараясь следить за тем, чтобы нос лодки не слишком вилял из стороны в сторону.

Ладони саднило, но Владигор не замечал этого. Куда важнее кровавых ссадин и ломоты в натруженных плечах и пояснице было неуклонное приближение к цели. Он уже приметил, в какую сторону устремляются чайки, насытившиеся выловленной рыбешкой. Получалось, что его расчеты верны: берег находится на юго-востоке.

А вскоре и последние сомнения исчезли — там, где небесная ширь сходилась с морским простором, возникла узкая, разделяющая их темная полоска — земля! Владигор издал восторженный боевой клич и еще быстрее заработал веслом.

…Когда лодка, прошуршав днищем по песчаному мелководью, уткнулась в долгожданный берег, у Владигора едва достало сил, сложив припасы за пазуху, подняться на ближайшую дюну. Густые вечерние сумерки мешали оглядеться толком, однако ему показалось, что за дюнами, примерно в полуверсте от берега, высится зеленая стена леса.

Отложив дальнейшее знакомство с местностью на утро, измученный Владигор, почти не ощущая вкуса, сжевал одну из оставшихся рыбин, напился воды и завалился спать прямо на прибрежном песке.

 

7. «Выследить и убить!»

Уже был снаряжен быстроходный боевой драккар, подобрана дюжина крепких воинов, готовых по приказу Волчьего Братства идти в огонь и воду, однако, к великой досаде верховного жреца, начинать погоню все еще было нельзя. Ему никак не удавалось справиться с простой, казалось бы, задачей: кто из серых братьев возглавит преследование?

Патолус боялся допустить новую ошибку. Попади Браслет Власти в ненадежные руки — и положение станет много хуже, чем сейчас. Но кому из своего окружения он может довериться полностью? Кто из его людей не впадет в искус владения могуществом Браслета?

Сей вопрос требовал конкретного и безошибочного ответа, подтвержденного согласием Рогатой Волчицы. Поэтому верховный, раскрыв свой тщательно оберегаемый ларец, обратился с молитвой к вездесущему духу Рогатой.

Золотистые искорки, скользнувшие по бронзовому изображению Волчицы на внутренней стороне крышки, свидетельствовали: дух явился и готов помочь Бессмертному Брату.

В ларце хранились особые костяные фигурки — крошечные (любая не больше волчьего когтя), но заключающие в себе частицу души каждого из членов Братства. Резные метки на них указывали имя серого брата и место, которое он занимал на лестнице, ведущей к трону Бессмертного. Соответственно этому месту фигурки располагались и в ларце, имеющем несколько отделений. Если в срединном лежало всего три фигурки — по числу первых советников верховного жреца, то в примыкающих к нему восьми отделениях было их гораздо больше — где полтора десятка, а где и полсотни.

В последнем, боковом, отделении ларца лежала груда «костяшек» рядовых членов Братства, большинству из которых не суждено подняться выше первой ступени. Однако именно они были глазами, ушами, а главное — клыками и когтями Волчьего Братства, и чем больше расплодится их в Поднебесном мире, тем прочнее будет незримая сеть власти Рогатой Волчицы и ее земного супруга…

Патолус начал со срединного отделения. Достав три фигурки, он бросил их в медный чан с отваром из волчьих ягод и корня черного папоротника. Все три, лишь несколько мгновений удержавшись на плаву, пошли ко дну. Значит, дух не согласен с его выбором. Тогда Патолус приступил к испытанию жрецов девятой ступени — и вновь ни одна из фигурок не задержалась на поверхности. То же, к его огромному удивлению, произошло со всеми остальными фигурками жрецов.

Патолус пребывал в растерянности. Неужели Рогатая хочет, чтобы он сам отправился на поиски Браслета? Но ведь верховный жрец не имеет права показывать свое лицо солнечному свету! Ему дозволено покидать подземелье лишь при крайней необходимости и только ночью. Каким же образом он сумеет возглавить погоню? Нет, здесь что-то не так.

Следующей ночью он повторил испытание. Однако сколько ни бился, результат оставался прежним: фигурки жрецов всех десяти ступеней неизменно опускались на дно.

Отчаявшись, Патолус высыпал в отвар «костяшки» из бокового отделения ларца. Конечно, они относятся к низшему слою Братства, и любой жрец, даже стоящий на первой ступени, для каждого из них выше и дороже родного отца. Лишь очень немногие со временем удостоятся облачения серых братьев. Но в такой ситуации, решил Патолус, нужно испробовать все возможности выбора…

Через несколько мгновений он не поверил своим глазам: одна из «костяшек» не утонула! Может, ее удерживает случайный пузырек воздуха? Верховный осторожно, чтобы не обжечься горячим отваром, притопил ее пальцем. Однако фигурка тут же всплыла, будто кто-то выпихнул ее на поверхность. Не кто-то, разумеется, а сам дух Рогатой Волчицы!

Патолус вынул фигурку из чана и внимательно осмотрел. Ему не понадобилось сверяться с записями в Серой Книге — он хорошо помнил знак, вырезанный на этой фигурке: треугольник, разбитый сдвоенной молнией. Мстящий Волчар, Азарг из клана Даргозенгов. Вот, значит, кого Рогатая хотела бы поставить во главе отряда. Странный выбор…

Верховный жрец задумался.

Мстящий Волчар совсем недавно был приобщен к Братству, он слишком молод и весьма горяч. Судя по известиям из Синегорья, ему удалось хорошенько досадить князю Владигору и тот вынужден был самолично броситься на поиски разбойников. Горячность и неопытность подвели Мстящего: Владигор заманил его отряд в западню и уничтожил. Конечно, Патолус не особо надеялся на успех новичка в борьбе со столь опытным противником, поэтому не придал значения его поражению. Однако теперь предстоит доверить ему выполнение задачи более важной, нежели выманивание медведя из берлоги. Справится ли с ней Мстящий Волчар?

С другой стороны, дух выбрал именно его. Очевидно, Рогатая знает о похитителе Браслета нечто такое, что сокрыто пока от ее земного супруга, и уверена, что Мстящий Волчар быстрее кого бы то ни было возьмет след. Что ж, быть по сему.

Азарг был готов принять любое наказание, которое назначат ему жрецы Братства, хотя рассчитывал на снисхождение. Да, его полусотня наголову разбита, а князь Владигор по-прежнему цел и невредим. Но разве малую добычу привезли его обозы в Борею? Неужто оная не окупает затраты Братства?

А что не удалось справиться с Владигором, так ведь не одного Азарга в том вина. Ему было передано, будто князь на охоту выехал, дружинников оставив в Ладоре. На деле же оказалось совсем иначе!..

Оправдывая свое новое имя, Мстящий Волчар до последней возможности преследовал ненавистного Владигора. Даже в Поскреб проник, выдавая себя за охотника из предгорий, явившегося прикупить наконечников для стрел и еще кое-какой мелочи. Он надеялся подловить князя, когда тот будет крепостные постройки осматривать или с простолюдинами беседы вести. Остальное зависело бы от его волчьей ловкости и наглости супротив настороженности и силы княжеских телохранителей.

Но сорвалось. Народу вдруг объявили, что князь малость застудился в дальней дороге, поэтому нуждается в отдыхе и покое. Азарг не захотел ждать. Той же ночью, убив стражника, взобрался на второй ярус поскребского крома. Однако выйти к третьему, где расположены палаты, предназначенные для князя, помешали дружинники. Тише лесного зверя крался Азарг, ан все равно услышали — всем скопом набросились!

Он лишь чудом от смерти ушел, сиганув из оконца на кстати подвернувшийся возок с мехами. Поскольку ночь была безлунная, на расстоянии вытянутой руки ничего не видать, стража пустила за ним двух здоровенных псов. Тут в самый раз пригодились хитрости, которым его обучили жрецы Братства. Собаки, беспомощно поскуливая, пробежали мимо.

Однако оставаться здесь после неудачной попытки пробраться в княжеские покои было опасно, да и бессмысленно — охрана теперь за любым незнакомцем будет смотреть в оба. Поэтому ранним утром, едва распахнулись городские ворота, Азарг покинул Поскреб и тайными тропами направился в Борею.

Дорогой — хвала Свентовиту! — ему навстречу попался неосторожный всадник, который позволил приблизиться к себе безоружному с виду и не внушающему никаких опасений пареньку. Всадник остался лежать в придорожных кустах с перерезанным горлом, а Мстящий Волчар смог добраться к родовому селению Даргозенгов всего за один день и одну ночь.

Клан встретил его без радости. Ждали со славой и богатой добычей, а явился без своих воинов и даже беднее, чем уходил. Ему недосуг было разбираться с родичами. Коротка, видно, память у них, коли успели забыть блеск золота, которое по весне им принес. А разве не на то золотишко нынче кормятся да наряжаются?

Старая Хагда рассказала, что кое-кто из ближних кланов с попреками приходил. Дескать, загубил сумасбродный Азарг их надежду и гордость — молодых воинов. Требовали оплатить потерю. Но затем в селение прискакал угрюмый человек в сером балахоне, и недовольных соседей как ветром сдуло. Выяснилось, что все уже оплачено, а соседи просто хотели обдурить Даргозенгов — вторичный откуп за погибших взять.

Однако сей странный человек не понравился клану: взгляд тяжелый, говорит повелительно, на стариков цыкает. Приказал передать Азаргу, чтобы, как появится, без промедления отправлялся к Волчьим скалам. И человек плохой, и место нечистое — зачем Азарг в такие дела ввязывается? Его брат Кугдис тоже, помнится, с похожим серым балахоном беседы вел вдали от людских глаз, и добром это не кончилось — сам на чужбине голову сложил и среднего брата, которому дома сидеть положено, за собой в мертвый мир уволок… Теперь вот Азарг по их стопам поспешает. А что с кланом будет? Как семья Даргозенгов в этом мире сохранится, коли последний прямой отпрыск славного рода, упаси Бор, сгинет бесследно?

Старая Хагда еще долго могла языком трепать, но Азаргу некогда было слушать ее причитания. Приказ серого брата заставлял торопиться. Сменив коня и ни с кем не попрощавшись, он помчался к святилищу Братства.

Ему не дозволили даже умыться с дороги, сразу повели к трону Бессмертного Брата. Патолус был сердит, но, как показалось Азаргу, не он был причиной этого гнева. Или не только он.

О неудаче возле Гнилого Зуба верховный жрец уже все знал в подробностях (откуда, удивился юноша, если из борейского отряда никто, кроме обозников, в живых не остался?), поэтому Азарг осмелился рассказать лишь о своей попытке настичь Владигора в поскребском кроме. Конечно, хвалиться опять же было нечем, но Волчар ничего не должен утаивать от серых братьев.

Патолус выслушал его небрежно, вполуха, явно чем-то иным озабоченный. Лишь немного оживился, когда Азарг упомянул болезнь Владигора, и что-то быстро начертал на лежащей под рукой восковой дощечке. Но стоило Азаргу в свое оправдание заикнуться о хорошей добыче, которую обозники по его указанию доставили к Волчьим скалам, Патолус мгновенно вспылил:

— А сколько золота и серебра потратило Братство на выплаты кланам, чьи сыновья по твоей вине сгинули?!

— Они знали, на что идут, — хмуро ответил юноша. — Ратное дело — опасное…

— Не мне объяснять тебе разницу между войной и разбоем.

— Не велика разница…

— Ежели врага разбил и с добычей вернулся, никто тебя разбойником не посчитает. Но коли тебя на чужой земле бьют, а ты убегаешь, всякого барахлишка прихватив, то любой может тебя вором назвать — и будет прав!

Верховный жрец сошел с трона и, раздраженно прохаживаясь по просторному залу, вдалбливал неразумному волчонку:

— Ты позволил чувству мести возобладать над холодным расчетом воина. Увидел хвостик врага — и слюна с клыков потекла. А враг, я ведь тебя предупреждал, умен и многоопытен. Не таких волков на нож брал! И что получилось? Ведь береговые кланы не столько за погибших сыновей откуп потребовали, сколько за бесчестье. Теперь каждый будет им глаза колоть: разбойники, воры, слабаки! Ничего подобного не было бы, вернись твой отряд хоть с малой победой. Али не знаешь, как борейские старики говорят? Ограбил и не попался — молодец, крепкий воин. Догнали и победили — глупый вор, никудышный вояка, мало тебе врезали!

Азарг понимал, что верховный жрец, безусловно, прав. Понурив голову, он скорбно ждал решения своей участи.

Патолус, между прочим, посчитав нравоучения законченными, вернулся на трон и сказал:

— Рогатая Волчица предоставляет тебе возможность искупить вину. Она готова еще раз испытать тебя, Мстящий Волчар.

Азарг благоговейно рухнул на колени:

— Клянусь жизни не пожалеть, лишь бы заслужить прощение!.. Приказывай, Бессмертный Брат, я все исполню!

— Надеюсь, дух Рогатой знал, что делает, указав на этого волчонка, — буркнул верховный себе под нос и бесстрастно продолжил: — Сегодня же отправишься на южный берег Венедского моря. Драккар готов к отплытию. Под твоим началом будет двенадцать отборных воинов Братства. Прибыв на место, ты должен выследить человека, который посмел завладеть вот таким серебряным браслетом.

Патолус обнажил свою правую руку, позволяя Азаргу внимательно осмотреть Браслет Власти.

— Не знаю, где и как ты настигнешь этого человека. Братству ничего о нем не известно. Но Рогатая Волчица уверена, что ты сможешь исполнить ее волю. Обманув ее веру, ты умрешь страшной смертью и будешь обречен на вечные муки.

— Я найду его, — твердо заявил Азарг.

— Да, найдешь, — холодно кивнул верховный жрец. — И без промедления убьешь его. Теперь главное. Забрав у него серебряный браслет, ни в коем случае не пытайся примерить его. Никто из твоих людей не должен к нему прикасаться. Иначе — смерть. Драккар будет ждать тебя на месте высадки или там, где сочтешь нужным. Не имеет значения, сколько воинов ты потеряешь. Твоя цель — серебряный браслет, который ты передашь мне в этом зале из рук в руки.

Патолус громко хлопнул в ладони. В зал тут же вошел невысокий, щуплый человек с настороженно бегающими по сторонам бесцветными глазками. Серый балахон указывал на принадлежность к жреческой касте.

— Брат Гуннар, жрец пятой ступени, — внушительно произнес Патолус, — будет сопровождать тебя и сообщать мне о каждом твоем шаге.

— Значит ли это, — осмелился уточнить Азарг, — что я и мой отряд подчиняемся брату Гуннару?

— Нет, — коротко ответил верховный жрец. Дальнейшие разъяснения он посчитал излишними.

…Солнечный диск еще не перевалил через полдень, когда Мстящий Волчар ступил на палубу драккара и звонким юношеским голосом приказал кормчему править в открытое море.

 

8. Венедский берег

Еще во сне он ощутил чье-то близкое присутствие. Враждебное или нет — разбираться было некогда. Чуть приподняв веки, Владигор увидел перед собой человека с обнаженным мечом в руке. Мгновенно — одним рывком спинных мышц — перебросив тело в сторону от возможного удара, он подсек противника ногами. Но тут же был вынужден увернуться от бросившегося на него второго воина, который, не ожидая столь бурного отпора, даже меч не вынул из ножен. Видимо, слишком доверял сокрушительной силе своих пудовых кулаков. Владигор скользнул под его рукой, перехватил ее и резко дернул вниз, швыряя неуклюжего детину лицом в песок.

Только теперь он смог вскочить на ноги и быстро оглядеться.

Увиденное не обнадеживало. Кроме тех двоих, от которых Владигор успел на какое-то время избавиться, его окружили еще трое. Они были верхом, причем один уже вытягивал стрелу из колчана.

Владигор развел руки в сторону, показывая, что в них нет оружия, и медленно двинулся навстречу лучнику. Он ступал осторожно, припадая на левую ногу, будто бы поврежденную в драке. Ближайший из всадников, сняв с пояса аркан, направил к нему своего коня. Именно на это и рассчитывал Владигор.

Когда расстояние между ними сократилось до пяти шагов, он быстро нагнулся, схватил горсть песку и метнул его в конскую морду. Жеребец испуганно взвился на дыбы. Всадник, возможно, удержался бы в седле, но Владигор ему этого не позволил. Одним прыжком князь достал его, сшиб с коня, и они оба покатились по склону песчаной дюны.

Внизу, не давая противнику очухаться, Владигор схватил его за длинные космы и безжалостным ударом кулака по ребрам живо принудил встать на колени. Выдернув из-за голенища рыбацкий тесак, он приставил его к горлу пленника. Дополнительных разъяснений не требовалось. Теперь, если нападавшие по-прежнему хотят получить в свои руки жизнь Владигора, они должны будут сначала заплатить ему конкретную цену — жизнь своего товарища. Высока ли цена — решать им.

Воины умело взяли его в полукруг, однако приблизиться не решались, явно ожидая распоряжений своего старшого. Старшим среди них был, очевидно, широкоплечий чернобородый дядька со шрамом, пересекавшим лоб и правую щеку. Он уверенно восседал на гнедом скакуне и, в отличие от других, сохранял полную невозмутимость.

Взгляды чернобородого и Владигора скрестились, как два меча. Вдруг Владигор увидел, что губы старшого растягиваются в чуть приметной ухмылке. Затем чернобородый поднял вверх руку и приказал своим воинам:

— Мечи в ножны!

Это были первые слова, которые услышал Владигор с момента столь неожиданного пробуждения на морском берегу. И они ему понравились.

Отвечая любезностью на любезность, он убрал нож от горла плененного воина. Впрочем, чтобы прирезать его в случае необходимости, достаточно будет одного мгновения. Старшой понимал это не хуже Владигора. Немного подумав, он усмехнулся и легко соскочил с коня.

— Откуда ты такой шустрый, парень? — спросил он, не делая попытки приблизиться. — Где драться выучился?

Владигор молчал, внимательно наблюдая за остальными воинами.

— Ладно, — кивнул старшой. — Будь по-твоему… Ну-ка, братцы, отступите подальше. Я сам потолкую с молодцем.

Его люди с явной неохотой отступили за дюну.

— Мы не хотим крови, — продолжил чернобородый. — Отпусти нашего товарища и ступай на все четыре стороны.

Пришел черед усмехаться Владигору:

— Отпущу его и тут же получу стрелу меж лопаток? Такой разговор намечается?

— Зря обижаешь, парень, — нахмурился старшой. — Мы в спину не бьем. Не разбойники — честные люди.

— Почему же честные к сонному человеку с мечами крадутся?

— По глупости. За то Вавиле еще взбучку устрою, можешь не сомневаться. Он, видать, для пущей убедительности решил клинком тебя пощекотать. Дурачина!

Владигор понял, что старшой говорит вполне искренне. А если так, то пленника лучше освободить. Зачем с первого дня пребывания на чужой земле обострять отношения с ее жителями?

Он разжал кулак, сжимавший растрепанные кудри пленника, однако нож убирать не стал. Воин, получив свободу, резво вскочил на ноги и с неприкрытой злостью оглянулся на Владигора.

Сразу раздался властный окрик старшого:

— Охолонись, Родька! Нечего на молодца зыркать, коли сам сплоховал. В другой раз ловчее будешь. А сейчас к остальным топай, покуда я не осерчал!

Оставшись с князем с глазу на глаз, старшой сел на песок, жестом предложил Владигору последовать его примеру. Владигор незаметно бросил взгляд на чародейский перстень: аметист сиял ровным голубым светом. Только тогда он спрятал нож за голенище сапога и позволил мышцам расслабиться.

— Так откуда ты взялся? — повторил вопрос чернобородый.

— Морем принесло.

— Из Бореи?

— Нет, из-под Мозыня.

— Синегорец, значит. Я так и подумал, — кивнул старшой. — Ну а мы здешние, венедские. Меня Демидом величают, да еще Меченым кличут — вот за эту красоту, которой борейцы пометили. Тебя-то как звать-величать?

— Владий, — коротко ответил Владигор, не слишком погрешив против истины.

— Твоя лодка на берегу?

— В какой-то мере, поскольку именно в ней меня сюда занесло. А до того, вероятно, борейской была. Долгая история…

— Ничего, Владий, время есть — я послушаю.

И Владигор поведал Демиду о том, что случилось с ним на рыбачьем хуторе и в ночном беспокойном море. Правда, ни словом не обмолвился о волшебной силе Браслета, объяснив свою удачу в драке с разбойниками их собственной нерасторопностью.

Демид слушал его внимательно, вопросами не перебивал. Но когда рассказ Владигора подошел к концу, поинтересовался:

— Чего ж ни бабы, ни разбойники браслет и перстень не отобрали, пока ты без чувств валялся?

— Кто знает? — Владигор пожал плечами. — Может, у главаря их, Бароха, норов строгий. Побоялись, что о том проведает и накажет.

— Верно, пожалуй, — согласился Демид. — Знавал я Бароха, крут на расправу. За самовольный грабеж запросто голову оторвет… Выходит, уж несколько дней с пустым желудком маешься? А тут мы еще твои запасы порастрясли.

Он посмотрел на вяленые рыбины, разбросанные по песку (выпали из-за пазухи, когда Владигор, сцепившись с Родькой, катился по склону), и решительно поднялся.

— Пойдем-ка, синегорец, наших харчей отведаешь. Там и разговор продолжим.

Его слова отозвались громким бурчанием в животе Владигора.

Отказываться от такого разумного предложения было бы глупо, подумал князь.

— Спасибо, Демид, — сказал он, вставая на ноги. — Заодно у кое-кого из твоих людей хочу извинения попросить. Бил-то без жалости, за разбойников принял…

— Это ничего, — хмыкнул Демид. — Им на пользу.

Однако вскоре Владигор понял, что далеко не все венедские воины согласны с мнением своего старшого. Особое недовольство выказывали Вавила, первым испытавший на себе силу незваного синегорца, и Родька, побывавший в его пленниках.

Владигор решил не обращать внимания на их неприязнь. Куда больше его другое заботило: что делать дальше?

Можно, конечно, вернуться в Мозынь, чтобы там набрать небольшой отряд и, следуя первоначальному плану, вновь двинуться к югу. Но сколько времени будет потеряно!

А между тем, как выяснилось, Демид и его люди направляются на юго-запад — именно в ту сторону, куда нужно Владигору. Так не лучше ли прямо сейчас напроситься к ним в попутчики?

Через пять-шесть дней они рассчитывают прибыть в Преслав — вольный город, поставленный торговцами на перекрестье границ Венедии, Ильмера и Ладанеи. Там нынче большая ярмарка, на которую съезжаются купцы всех Братских Княжеств. Наверняка будут и синегорские. Почему бы в таком случае не собрать ему свой небольшой отряд из купеческих охранников? Разве не найдутся среди оных отчаянные головы и верные сердца?!

Эта мысль показалась Владигору вполне толковой, хотя и не до конца продуманной. Возникло множество иных вопросов, которые не слишком просто будет решить. Придется ли, например, открывать синегорским купцам свое настоящее имя, чтобы заручиться их поддержкой? А если не открывать, разве не признает кто-нибудь из купеческого люда Синегорского князя? Ведь за два года множество их побывало в Ладоре, не раз он сиживал с ними за общим столом, о делах беседовал, вином и яствами потчевал… Достаточно легкому слуху пройти, что князь Владигор под видом обычного странника объявился в Преславе, тут же Климогины соглядатаи обо всем донесут своему хозяину.

В общем, как ни посмотри, а полностью надежного плана действий не получается. Либо время терять, все начиная сызнова, либо рисковать, но двигаться к цели.

Владигор выбрал последнее.

Уплетая за обе щеки, он до донышка выскреб котелок разваристой овсяной каши, запил его горячим настоем зверобоя и сразу почувствовал себя полным сил и здоровья. Демид только посмеивался, наблюдая, как синегорец трудится над котелком. Одновременно старшой пересказывал своим спутникам историю появления Владия на венедской земле. Она произвела должное впечатление, хотя князь приметил: Вавила и Родька отнеслись к услышанному с недоверием. И еще меньше понравилось им, что Демид вздумал поведать подозрительному чужеземцу о том, как они сами здесь оказались и куда путь держат.

Но старшой знал, что делает. Если хочешь выяснить истинные намерения человека, сперва о себе расскажи без утайки. Откровенность за откровенность — это правило всегда в ходу было между честными людьми.

Так Владигору стало известно, что судьба свела его с дружинниками Венедского князя Изота. По княжескому указу они препровождали к борейской границе семью зажиточного торговца, осужденного на вечное изгнание старейшинами стольного града Олонь. Сей торговец по имени Фрол умудрился почти за бесценок продать двум борейским кланам аж целый табун знаменитой венедской породы. Дружинники считали, что за такое предательство Фрол достоин смерти, однако старейшины рассудили иначе. Дескать, не по злому умыслу торговец действовал, а лишь по великой своей жадности и глупости. Вот и пришлось дружинникам тащиться с Фролом и его семейством до борейских пределов… Поганая работенка, не воинская, да с князем и старейшинами не поспоришь.

Демид, правда, взамен выпросил у Изота для всех пятерых дозволения на охранный приработок в дороге. Человек бывалый, он сразу смекнул, как неблагодарное занятие по сопровождению изгнанника в общую пользу обернуть — хотя бы на обратном пути.

На ежегодную ярмарку в Преслав купцы со всех краев княжества поспешают. И как им тут обойтись без надежной охраны? Ведь разбойные люди хотя и по-своему, но тоже готовятся к ярмарке, поджидая торговцев в укромных местечках…

Следуя от границы с Бореей, они уже сопроводили один купеческий обоз до приморской крепости Клинка, кое-каким серебришком свои кошельки пополнили. Но Клинка — новострой, богатых торговцев по пальцам пересчитать можно. Поэтому желающих нанять дружинников в охрану до Преслава не нашлось, и сейчас они налегке скачут, надеясь по дороге встретить более осторожных и состоятельных купчишек.

Рассказ старшого несколько удивил Владигора. На его вотчине дружинники, случись им сопутствовать торговцам, никогда за охрану плату не брали. Купцы могли, конечно, отблагодарить их по своему желанию, что большинство и делало, не скупясь. Но заведомо обговаривать плату? Нет, в Синегорье такого отродясь не было. Для того князь и содержит дружину в мирное время, чтобы она защитой была всем добрым людям, а не только тем, у кого злато-серебро в кошелях звенит.

Впрочем, Владигор свое мнение на сей счет при себе оставил. Изоту Венедскому и его старейшинам лучше знать, какие порядки в собственном княжестве устанавливать и поддерживать, верно?

Когда с едой было покончено, Демид приказал воинам собираться в дорогу. Затем обратился к Владигору с вопросом, которого тот давно ждал:

— Что надумал, парень? Куда пойдешь?

Владигор пожал плечами, дескать — нет у меня ответа.

— А я тебе вот что скажу, — продолжил Демид. — Судя по всему, никаких важных дел у тебя в Мозыне не было. Хотел, небось, либо к тамошнему воеводе в сотню напроситься, либо охранником стать у купца побогаче. Так?

— Почти угадал, — согласился Владигор. — Были такие замыслы.

— Тогда почему бы тебе их в Преславе не осуществить? Богатый город, многолюдный. Там дело для себя куда быстрее сыщешь, чем в Мозыне.

— Туда еще дойти надо, — уклончиво, в тон Демиду, ответил Владигор. — У меня ведь теперь ни коня, ни оружия нет…

— В Преславе хороший хозяин всем обеспечит, ежели увидит, как ты драться умеешь. Ну, а до того можешь с нами идти. Коня лишнего, сам видишь, не держим. Но первое время рядом побежишь, мы шибко гнать не будем. На тракт выберемся — наверняка попутчики объявятся, в обозе поедешь. Жратвой тоже поделимся, не беспокойся.

— А плату какую затребуешь?

Демид глянул на него с прищуром:

— Что, не понравились мои разговоры о плате, которую с купцов берем? Слышал я, что в Синегорье иные порядки… Так ведь и наши, венедские, не мной придуманы. Коли нужда возникнет — разбойничьей кровью расплатишься, вместе с нами бой примешь. Другой платы с тебя не возьму. Ну, по рукам?

— По рукам, старшой! — широко улыбнулся Владигор.

Он был доволен, что все столь гладко обернулось и ему не пришлось, смирив гордость, напрашиваться в попутчики и нахлебники.

Впрочем, Демид был не меньше удовлетворен весьма выгодной, как он считал, сделкой. Синегорец один стоил трех его воинов, в чем он уже имел возможность убедиться. Почти задаром (харчи из общего котла — разве плата?) получить в свой крошечный отряд такое подкрепление было несомненной удачей.

Демид, сорок с лишним лет проживший на свете и всякого навидавшийся, прекрасно понял, что синегорец о многом умалчивает, рассказывая о своих приключениях. Хотя прямого вранья себе не позволил — это Демид тоже заметил. Что ж, дорогой выяснится, каков он в службе и в дружбе, а все остальное не имеет значения.

Венедские леса оказались, на взгляд Владигора, довольно-таки реденькими да чистенькими. Ни тебе гнилых болот, ни коварных буераков, ни завалов буреломных. На коне скакать или просто бежать по такому лесу ничуть не труднее, чем в чистом поле. А заблудиться здесь, наверное, даже малый ребенок не сможет.

Старшой не объяснил, далеко ли от побережья пролегает тракт на Преслав. Но Владигор заметил, что они сразу двинулись на юг, и, восстановив в памяти большую карту Братских Княжеств, живо сообразил, что к чему. Скорее всего, Демид говорил о дороге, которая пересекает северную окраину Венедии с запада на восток — от Свеонского залива к Преславу. И до нее, судя по карте, не более одного дня пешего пути.

Демид между тем изредка поглядывал на новичка и вновь убеждался в правильности своего решения. Крепкий парень, быстрый и выносливый. Хотя с места снялись незадолго до полудня, вполне вероятно, что уже к ночи, если синегорец не будет отставать, выйдут на тракт. А отставать он вряд ли будет — вон как ходко бежит.

Но все-таки интересно, кто он, этот Владий? На простолюдина не очень похож: держится гордо, беседу ведет на равных, страха перед незнакомцами не испытывает. Мог бы сойти за дружинного сотника, да больно молод. Не купец, не торговец, не мастеровой — это уж точно.

Не дружинник ли княжеский? Странники сказывали, что Владигор не чурается брать под свое крыло молодых пареньков — и знатных кровей, и простых, — дабы равно обучать их не только ратному делу, но и прочим наукам. Коли так, отчего бы Владию таиться? Может, стыдно ему, что едва не угодил — через молодуху-завлекалочку! — в полон к борейским разбойникам? Нет, без смущения о своей оплошности рассказывал…

И так, и сяк прикидывал Демид, однако ничего путного в голову не приходило. Любая новая догадка после здравого рассуждения вызывала очередные сомнения, ибо Владий никак не укладывался в какую-либо из хорошо знакомых бывалому вояке человеческих ипостасей. Представить же себе, что Владий всего лишь охотник, которому наскучило бродить по лесам и предгорьям, отчего и надумал искать в Мозыне новое дело по душе, — Демид тоже никак не мог.

Оставалось одно: ждать, когда синегорец откроется. Если этого не произойдет по дороге в Преслав, то уж там, в многолюдном и многознающем вольном городе, наверняка выяснится, с кем боги свели Демида на берегу Венедского моря…

 

9. У костра, под звездами…

Большой и сверкающий, как начищенное медное блюдо, солнечный диск опустился на верхушки деревьев, и в сосновый бор вползли густые вечерние сумерки.

Теперь Владигор бежал из последних сил, но не хотел признаваться в смертельной усталости. Зенон, самый дюжий из воинов Меченого, обратил на это внимание и без лишних слов подсадил синегорца на круп своего коня. Скакун у Зенона был под стать хозяину — словно и не заметил, что ноша прибавилась, по-прежнему рысил уверенно и без малейшей натуги.

Хотя Зенон, конечно же, не забыл, как синегорец утречком кинул его мордой в песок, никакой обиды на Владия он не держал. Чего обижаться-то, коли сам проморгал неожиданный выкрут соперника? А вот попросить Владия при случае показать тот ловкий перехват нужно обязательно — в рукопашном бою всякая новинка может пригодиться.

Владигор, сидя за широкой спиной Зенона, с наслаждением ощущал, как начинают расслабляться натруженные мышцы. Испытывать себя в столь длительных пробежках ему еще не доводилось, и он был доволен, что не сплоховал. Дружинники, впрочем, вели себя так, будто иного от синегорца, назвавшегося охотником, и не ожидали.

Молодой лучник по имени Божан, на морском берегу целивший в грудь незнакомца каленой стрелой, оказался славным пареньком: время от времени по собственной воле соскакивал с лошади и, давая Владигору возможность чуток отдохнуть в седле, бежал рядом.

А вот Родька и Вавила по-прежнему были сердиты — и не скрывали этого. С ними, решил Владигор, надо ухо востро держать. Не упустят случая, ежели что, отплатить обидчику. Ну да боги рассудят!..

В темном бору дважды ухнул филин. Владигор невольно подумал: как там сейчас Филька с княжескими заботами управляется? Правда, было задумано так, что в Поскребе он скажется больным и ничего важного за настоящего князя решать не будет. Но ведь всего-то не предусмотришь, верно? Для ратных дел на западном приграничье, коли нужда возникнет, у поскребского воеводы Анфима и верного друга Ждана сил и разумения предостаточно, об этом можно не тревожиться. Однако на сердце у Владигора все равно было неспокойно.

Зенон вдруг натянул поводья, и конь тут же замер как вкопанный. Всадники остановились, подчинившись тихому свисту Демида. Владигор мягко соскочил на землю, дабы не стать помехой Зенону, и всмотрелся в лесную темень. Сразу стала понятна причина остановки: впереди меж деревьями виднелись отблески костра.

Старшой поднял руку, намереваясь послать кого-то из воинов разведать обстановку, но в этот миг за их спинами прозвучал резкий окрик:

— Не двигайтесь, коли жизнь дорога!

Демид, раздосадованный тем, что его застигли врасплох, дерзко ответил:

— Это кто еще мне, дружинному сотнику, приказывать вздумал? Высунь-ка свою наглую рожу, покуда я не осерчал по-настоящему!

— И где же сотню-то растерял, вояка? — с издевкой поинтересовался невидимый собеседник. Затем потребовал: — Назови свое имя!

Старшой скрипнул зубами. Он понимал, что все преимущества сейчас на стороне тех, кто скрывается за деревьями. Нужно было пораньше кольчуги надеть, не дожидаться ночи, тогда бы другой разговор пошел. Надо же так опростоволоситься! Ведь теперь перебить их стрелами, как глупых куропаток, не составляет труда.

— Имя тебе понадобилось? — решил потянуть время Демид. — Выйди да сам посмотри, с кем дело имеешь. Меня в здешних краях каждая собака знает.

— Неужто и с кобелями обнюхиваешься? — засмеялись в темноте. — Вот не знал за тобой такой привычки!..

Смех неожиданно прервался. Затрещали кусты, кто-то громко охнул, а затем кубарем вылетел на лесную прогалину и беспомощно распластался возле ног вороного коня Демида.

Старшой мгновенно соскочил на землю и приставил меч к горлу лежащего перед ним человека. Тот сразу раскинул руки в стороны, показывая, что в них нет оружия.

— Сдаюсь, Демидушка, сдаюсь! Глянь-ка получше, разве не признаешь?

— Ставр?! — удивился Демид, всматриваясь в кряжистого мужичка с пышными усами и окладистой бородкой. — Так вот кто надо мной изгалялся! Переплут тебе в глотку, недобиток хренов! Какого лешего ты игрища в ночи затеял?

Из темноты неслышно возник синегорец.

— Старшой, он здесь не один. Я еще восьмерых насчитал. Только все они для нас не опасны: вооружены кое-как, не бойцы.

— Глазастый у тебя спутник, — сказал Ставр, поднимаясь на ноги и цепко оглядывая Владигора. — И ловкий, как дикая кошка. Это он меня сюда выбросил. А уж как подобраться сумел, того не знаю… Ты, парень, там дружка моего не зашиб насмерть?

— Скоро очухается, — заверил его Владигор. — Я ведь не знал, кто вы такие — друзья или враги.

— Друзья, — подтвердил Демид. — Да только с придурью… Нашли время для шуток!

— Извини, Демид, — примирительно сказал Ставр. — Мы ведь поначалу не знали, что за гости к нам пожаловали. Караульный в лесу всадников приметил и сигнал подал…

— Филином ухнул?

— Ага, два раза. То есть — вооруженный отряд, но небольшой. Я и велел своим людям встретить вас на подходе к обозу. А тебя, дружище, только по сердитому голосу признал.

Видя, что на прогалине вместо ожидаемой схватки идет вполне мирная беседа, а всадники вложили мечи в ножны, из-за деревьев стали настороженно выходить люди Ставра. В руках держали кто нож охотничий, кто дубинку суковатую, кто рогатину крепкую.

В иных обстоятельствах их грозный вид мог бы рассмешить Демида, но сейчас он был не расположен к веселью. Грызла досада. Дважды его облапошили: и врасплох сумели застать, и едва на испуг не взяли.

Однако вслух он ничего не сказал. Взяв коня под уздцы, направился вместе со всеми к купеческому обозу.

Ставр, чувствуя себя немного виноватым, с готовностью поведал Демиду о своих заботах: о богатых товарах, которые почти без охраны везет нынче — аж на пяти телегах! — на Преславскую ярмарку, о том, сколь большую цену заломили мужики, коих он собирался нанять в стражники (испугались, оглоеды, лесных разбойников атамана Серко, что недавно вновь объявились у Горячих Ключей), а посему пришлось тех брать, кто посговорчивей и до серебра не жаден. Так что в охране у него только восемь простолюдинов, не считая возничих.

— В общем, Демид, мне тебя сами боги послали, — закончил он свой рассказ. На что старшой ответил с хорошо разыгранным удивлением:

— А с чего ты взял, будто я в Преслав направляюсь?

Владигор понял — начинается торг. Быть свидетелем того, как дружинный сотник и ушлый купец стараются объегорить друг друга, ему не хотелось. Поэтому он отошел в сторонку и, высмотрев укромное местечко возле крытой сыромятными кожами большой двухколесной повозки, вознамерился немного отдохнуть.

Он не сомневался, что Меченый согласится сопровождать купеческий обоз, но не знал, сколько времени продлятся споры о цене. А до их завершения венедские дружинники, разумеется, пальцем не шевельнут, чтобы ночные караулы назначить или хотя бы телеги составить в круг, удобный для обороны.

Прислонясь к внушительному колесу повозки и с удовольствием вытянув натруженные ноги, Владигор сквозь полуприкрытые веки наблюдал за обозниками, о чем-то оживленно беседующими с воинами Демида. Он усмехнулся при мысли, что все хитрости старшого сейчас насмарку пойдут: кто-нибудь из дружинников наверняка проговорится, куда их отряд путь держит. Ну, так и есть! Один из деревенский парней, покинув прочих, торопливо шмыгнул к Ставру и, к явной досаде старшого, что-то зашептал на ухо своему хозяину.

В это время прямо над Владигором раздался негромкий смех и веселый женский голос произнес:

— Опять дружинники пролопухались! Теперь Меченый никуда не денется — сбавит цену.

Владигор задрал голову и посмотрел на выглядывающую из-за кожаного полога кибитки молодую женщину. Она без малейшего смущения встретила его взгляд, затем легко спрыгнула на землю и вновь рассмеялась.

— Хитрюга Ставр всегда при торге тягомотину затевает, чтобы его люди смогли тем временем из болтунов сведения вытянуть. Неужто соратники твои об этом не знают?

Владигор промолчал. Он с таким нескрываемым интересом уставился на молодуху, что она, выгнув бровь, не без язвительности спросила:

— Давно девок не видал?

Не дождавшись ответа, весело махнула рукой:

— Э, ладно, глазей, коли охота напала! Я не жадная — за огляд плату не беру.

Она, безусловно, была красива — но той красою, которая не всем по нраву. На смугловатом обветренном лице ярко выделяются большущие светло-карие глаза, а точнее, даже не карие — янтарные, золотистые. Белокурые, серебрящиеся в лунном свете волосы туго перехвачены ремешком и — не девичьей косой, а своевольным конским хвостом — падают за спину. В плечах, пожалуй, тоже отнюдь не по-девичьи крепка и осаниста. Да и ростом — Владигору вровень. В довершение всего, одета по-мужски, в груботканые штаны и холщовую рубаху, а на ременной перевязи, перекинутой через высокую грудь, — полдюжины боевых метательных ножей.

Это вызвало у Владигора непроизвольную ухмылку. На бабу в мужском наряде и при оружии на его вотчине показывали бы пальцем.

Молодуха, ответно рассмотрев его с головы до ног и зацепившись острым взглядом за насмешливую улыбку, небрежно бросила:

— Извини, дружок, ошиблась. Не разглядела впотьмах. Думала — ратник, оказалось — так, паренек какой-то…

Владигор растерялся. Будь она мужиком, не спустил бы явной издевки. А как молодухе ответишь? Содрать бы порты да всыпать розгами!

Подавив раздражение, он встал (а ведь верно прикинул: всего на вершок незнакомка уступала ему в росте!) и, сколь мог вежливо, произнес:

— И ты извини, ратница, за беспокойство. Не разглядел впотьмах красну девицу, думал — неумный гусляр скоморошится.

Ее громкий, заливчатый смех поразил Владигора.

— Ну, касатик! Вот ущучил!.. Метил в небушко, попал в солнышко. Дедуля, слезай-ка сюда, веселиться будем! Тут один чужеземец меня скоморошкой охаял, надо же!..

Вконец запутавшись, Владигор на шаг отступил от кибитки, не зная, чего еще ожидать. И вовремя. На голос молодухи из-за полога сперва показалась лысая, но весьма крупная башка, а затем и все остальное — невысокий кряжистый старикан звероподобного вида. Он резво спрыгнул на землю и подслеповато осмотрелся. Уткнувшись выцветшими глазами в предполагаемого обидчика, небрежно положил крепкую пятерню на рукоять кинжала.

— Чего-то я не понял тебя, Олюшка… Забижает кто, али напротив — твои побасенки хвалит? Резать мне сего молодца али миловать?

— Сама не разберу, дедушка, — продолжая посмеиваться, ответила молодуха. — Давай у молодца спросим.

Только теперь Владигор понял, что его разыграли — беззлобно, да с умом. Еще чуток — и стал бы посмешищем для всех, кто, привлеченный нежданным весельем, поспешил к скоморошьей кибитке.

И как он сразу не сообразил, что за девица перед ним выкобенивается? Все дело в том, наверное, что синегорские скоморохи, которых ему встречать доводилось, всегда были мужеского обличья, к тому же — увечные и малорослые. Лысый старикашка, хотя и без видимых изъянов был, скоморошеству вполне соответствовал. Но вот внучка его…

Ничего лучшего не придумав, Владигор поклонился обоим и чистосердечно признался:

— Каюсь, люди добрые! Уели вы меня, чужеземца, до косточек. Никогда бы не подумал, что среди венедских скоморохов столь велеречивые да прекрасноликие…

— …шастают, юродствуют и балабокают! — под общий смех договорила вместо него молодуха, а сморчок-старичок продолжил:

— И на гуслях звенькают, и на дудках гудкают, и поют, и пляшут — за пустую кашу! И нашим, и вашим, и Машам, и Дашам, и нищему, и хищному — всякому-растакому, было бы кому!

Невесть откуда в его руках появились гусли. Трижды ударив по струнам всей пятерней и тем самым призвав людей к тишине, старик с неожиданной легкостью пробежался по ладам заскорузлыми пальцами, извлекая из почерневшего от многолетья инструмента цветастую мелодию. Ей тут же начали вторить переливчатые звуки свирели, которую, ловко вынув из рукава, поднесла к своим губам златоокая красавица.

Свирель и гусли какое-то время перекликались меж собой, будто спорили, но очень скоро сошлись в разудалой песенке, и старик затараторил скороговоркой:

— Сказочка-рассказочка для баб и мужиков — на том из языков, которого не знаем, однако понимаем — тарабарщинка! Не судите, не корите, не ругайте сгоряча. С перва раза не смекнете — позовите толмача!

Молодуха, оторвавшись от свирели, с хитрецой оглядела народ и запела нарочито нравоучительно:

Тут песенку подхватил старик:

Вновь запела девица, на сей раз по-детски пискляво:

Народ, собравшийся возле скоморохов, не удержался — захохотал. «Тарабарский» язык, разумеется, не нуждался в переводе.

Внушительным басом вступил дед:

Внучка продолжила изображать — и голосом, и забавными ужимками — невиданного Малмалеку.

Концовку песенки (как стало ясно, весьма нравоучительной) дед и внучка громко пропели вдвоем:

Дружный хохот зрителей еще пуще раззадорил скоморохов. Вряд ли они собирались устраивать представление в столь поздний час, все получилось как-то само собой. Но они, вероятно, почувствовали, что и обозникам, притомившимся в долгой дороге, и дружинникам, издерганным недавними треволнениями, сейчас просто необходимо расслабиться, выплеснуть из себя напряжение трудного дня. Поэтому старик-гусляр, не прерывая струнный перебор, подмигнул внучке и выдал замысловато-залихватский мотив, отдаленно напоминающий тревожные звуки набата.

Молодуха, вызвав вскрики удивления и восторга, вдруг прошлась колесом, очерчивая невидимый круг на поляне, и очутилась возле жарко пылающего костра. Она выхватила из него полешко, высоко подбросила и — Владигор не поверил глазам! — мгновенно вонзила в него сразу три метательных ножа. Яркие искры разлетелись вокруг огненным дождем.

Но дальнейшее показалось Владигору вообще невозможным. Даже не позволив горящей головне упасть на землю, скоморошка перехватила ее и кинула вверх, а вслед за ней — один за другим тройку других ножей, незнамо как успев вытащить их из своей кожаной перевязи. Отточенные лезвия и обжигающие искры замелькали в единой круговерти.

Гусли не поспевали за движениями девичьих рук. Старик, отбросив всякие попытки угнаться мелодией за выкрутасами внучки, старался хотя бы на одной струне соответствовать ее все убыстряющемуся ритму. Что его немолодые пальцы, ежели острые глаза воинов не могли проследить за мельканием ножей!..

Резкий звук лопнувшей струны оборвал чудодейство. Белокурая скоморошка, сбившись с ритма, едва сумела поймать два ножа, когда третий чуть не поранил ее, вонзившись в землю возле ступни. Не растерявшись, она перехватила-таки огненную головню и широким взмахом очертила ею благодарственный круг — зрителям. Низкий, но исполненный внутреннего достоинства поклон завершил это невероятное представление.

Все загалдели разом, будто стая ворон. Очевидно, не только для дружинников, но и для людей Ставра все увиденное было внове. Владигор же пребывал в полном замешательстве. Ничего подобного не доводилось встречать ему в Синегорье — ни в разбойной ватаге, ни в княжеском дворце.

Старшой, пряча улыбку в густой бороде, шагнул к огню и властно поднял руку:

— Спасибо Ярецу с Ольгой за удовольствие славное… А теперь меня слушайте! Нынче же, согласно нашему уговору с купцом Ставром, и до самого Преслава становлюсь вашим охранником и командиром. Слово мое — закон! Ежели несогласные имеются — скатертью им дорога. Все прочие без промедления оборудуют надежный ночлег и, да не в обиду скоморохам будет сказано, затыкают глотки свои до той поры, пока я — Демид Меченый — позволенья не дам. Объяснил разумно али добавка нужна?

Сдержанное молчание было ему ответом.

Услышав толковые слова, Владигор с облегчением перевел дух. Наконец-то венеды озаботились безопасностью своего лагеря! По рассказам судя, в этих краях разбойников едва ли меньше, чем честного люда. Однако обозники ведут себя так, будто за семью замками укрыты. Странный народ: веселье и скупость, подозрительность и открытость, сумасбродное отчаяние и трезвый расчет — все переплелось.

Приказной тон Демида явно пришелся им не по вкусу, но возразить никто не посмел. То ли к сильной власти приучены, то ли явного противления остерегаются, то ли еще что… Будто и невдомек, что их — вольных людей! — уже за кошель серебра продали с потрохами.

Он покачал головой и вдруг подумал: а сам ты не продался, когда согласие дал за харчи Демиду служить? Ты, пожалуй, куда меньше знаком с ним, нежели эти бедолаги.

Изворотливый ум тут же подсказку подкинул — дескать, нужда заставила. Надежней и проще с дружинниками идти, чем одному, верно? Владигор усмехнулся. Что-что, а себя оправдать любой человече сумеет!

— Чего хмыкаешь? — услышал он рядом негромкий вопрос Демида. Не столь жесткий, сколь раздосадованный. — Разве не для тебя, пришлого, Ольга здесь выкрутасы устроила?! А теперь торчишь, как нож в дерьме, и задумчивость изображаешь!.. Ну-ка, засранец, пошел телеги сводить!

Жаркая кровь ударила в лицо. Молниеносным движением руки Владигор выхватил единственное свое оружие — рыбацкий тесак — и на шаг отступил от Меченого, дабы очистить место для честного поединка.

И тут же почувствовал на своем запястье железные клещи.

— Не обижайся на него, синегорец, — вежливо, но твердо произнес гусляр, удерживая руку Владигора. — Демид не хотел тебя оскорбить. Просто ему, видать, вожжа под хвост попала. Верно, старшой?

Скрипнув зубами, Демид резко повернулся и пошел прочь.

Только тогда старик разжал свои пальцы-клещи, дозволив Владигору вновь сунуть нож за голенище. Впрочем, спрятать нож гораздо легче, нежели укротить гордыню. Тем более что Владигор никак не мог понять столь неожиданной вспышки злобы Меченого.

Словно угадав его мысли, гусляр произнес:

— Демид на мою Олюшку давно глаз положил. Учти это, парень, когда в следующий раз вознамеришься с ней побалакать.

— Так ведь не купил же?! — все еще пылая гневом, ответил ему Владигор. — И я не из тех, кто себя дозволяет с дерьмом смешивать. Зря ты, дед, руку мою удержал. Мы с Демидом сей вопрос быстро бы разрешили…

— Не сомневаюсь, — хмыкнул старик. — Меченый уже троих к Переплуту спровадил — из тех, что осмелились за Ольгу клинками биться. Да еще полдюжины калеками стали, поскольку мечи выхватить не успели.

— Даже так? Какого же рожна ты за меня вступился?

— С чего ты взял, что за тебя?

Владигор сначала опешил, а затем, не таясь, расхохотался.

— А ведь верно, старик! Я как-то сразу и не сообразил, что…

— Уймись! — оборвал его смех гусляр. Будто негодную струну с доски сдернул. — Ты и сейчас не об том подумал. Какая разница, кто из вас двоих получил бы нож под ребро. В одном случае обоз остался бы без старшого, в другом — без крепкого рубаки. Какая здесь польза при любом исходе? А мне и вовсе беда: Ольга за обоих со свету сживет! Она девка горячая, сперва бьет, потом смотрит — кого ухандакала.

Словечки, употребляемые скоморохами, вновь заинтересовали Владигора. Он даже меньшее внимание обратил на скрытый смысл упреков гусляра, нежели на это самое «ухандакала». Молодуха ведь тоже вставляла в свою речь маловразумительные, хотя вполне образные выражения: «пролопухались», «тягомотина», «охотка напала»…

В памяти вдруг всплыло услышанное (не им — Учителем!) на чародейском синклите.

…— Я согласна, Белун, что отмеченные тобой признаки весьма тревожны. Однако их очень мало. Арбалеты, «огненный порошок», кое-какие другие мелочи, которые не могут оказать серьезного влияния на течение Времени. По-моему, такие инородные вкрапления подобны всего лишь камушкам, брошенным в воду: круги разбегутся, и вскоре никаких следов не останется.

— Зарема права. Ты преувеличиваешь значение этих нововведений. Чуждая реальность, сумей она по-настоящему вторгнуться в пределы нашего Мира и Времени, наверняка бы проявила себя более весомо.

— Увы, друзья, хотел бы я ошибиться в своих подозрениях, но не смею тешить себя подобной надеждой. Изменения реальности идут полным ходом, только не в тех сферах, на которые мы привыкли обращать внимание. Чуждая реальность в своем вещественном выражении, может быть, не набрала еще опасной силы, здесь я с вами готов согласиться. Но прислушайтесь к тому, КАК говорят теперь жители Братских Княжеств, и вы поймете, что это уже во многом совсем иная — обновленная! — речь. Возникли слова, которых прежде никогда не было. Они явились в Поднебесный мир из чуждой реальности и — постепенно и незаметно — завоевывают наше Время.

— Да какая беда может стрястись из-за двух-трех десятков, ну, пусть даже сотни-другой новых словечек?

— Всякое слово рождается вместе с предметом или понятием, поскольку служит для обозначения вещи или явления. Но сейчас некоторые слова возникли вдруг как бы сами собой — до того, как в Поднебесном мире объявилась их первопричина. И я знаю, что эти слова и выражения принадлежат совсем иной реальности…

— Откуда ты можешь знать, собрат?

— Знаю.

— Ох уж эти вечные твои недомолвки! Иной раз мне кажется, Белун, что ты преднамеренно пускаешь пыль в глаза, чтобы демонстрировать нам свою тайную мудрость.

— Не надо злиться, Гвидор. Еще не было случая, чтобы из уст Белуна прозвучала ложь. Если он не раскрывает нам тайного источника своего многознания, уверена, на то есть важные причины.

— Я все же не понимаю, почему проникновение каких-то словечек из чуждой реальности вредит нашему Времени?

— Все дело в том, Добран, что разрушается смысловая уравновешенность Времени и Пространства. Резко увеличивается опасность наступления всеобщего хаоса. Причина и следствие теряют логические взаимосвязи…

— Постой, собрат! Твои объяснения столь заумны, что я не в силах понять их. Думаю, Зарема и Гвидор тоже. Не лучше ли прибегнуть к нашему испытанному способу — к прямому магическому общению? Надеюсь, объяснения на мысленном уровне окажутся более доходчивыми.

— Что ж, я согласен. Давайте попробуем…

Здесь в памяти Владигора вновь был непроницаемый туман. Так что суть разъяснений Белуна оставалась ему недоступной. Почему чародеев тревожили какие-то новые слова? И что это за слова? Имеют ли они отношения к «тарабарскому» языку венедских скоморохов, к выражениям Ольги и Яреца?

Нет, подумал Владигор, чародеи наверняка рассуждали о чем-то ином. А все эти «ухандакалы» и «тягомотины» никакой опасности из себя не представляют.

Помогая обозникам сцеплять в круг телеги (за их прикрытием, если нужда возникнет, будет удобнее держать оборону), он поневоле прислушивался к негромким разговорам венедов — и не находил в их словах ничего странного.

Когда работа была закончена, купец Ставр позвал всех отужинать у костра. Демид, сожалея о своей вспышке, молча протянул синегорцу деревянную ложку — дескать, не рыбацким же тесаком щи хлебать. А затем сказал:

— В охранение пойдешь последним, перед рассветом. Поэтому не засиживайся особо, выспись.

— Хорошо, старшой, — ответил Владигор. Про себя же еще раз отметил, что дружинный сотник свое дело знает отлично. Не стал дробить ночь человеку, который почти весь день за лошадьми бежал. Дает возможность отдохнуть, не пытаясь отыграться за недавнюю стычку, едва не приведшую к смертельному поединку.

После сытного ужина Владигора сразу потянуло в сон. Первый день, проведенный в чужих краях, оказался долгим и трудным. А сколько таких дней впереди?

Найдя свободное местечко возле костра, он улегся прямо на земле. Над ним простиралось бесконечное черное небо, усыпанное гроздьями крупных звезд. Взгляд Владигора устремился в это непостижимое пространство, будто рассчитывал найти в его вечном движении разгадку тайн земного бытия. А там ли, подумал вдруг Владигор, нужно искать ответы? Может, мы зря беспокоим холодные небеса докучливыми человеческими вопросами? Может, разгадка всех тайн лежит не вне, а внутри нас?

Он чему-то улыбнулся и устало смежил очи. Смутное чувство тревоги, не покидавшее его весь этот день, незаметно отодвинулось в дальний угол души. Владигор не понимал причин своего беспокойства, но надеялся, что они прояснятся со временем.

Сквозь пелену подступающего сна он услышал тихий перебор струн и вторящий им мелодичный голос Ольги. Начало песни, вероятно, прошло мимо сознания. Однако легко было догадаться, что поется в ней об усталом кочевнике или воине, который после долгого отсутствия вернулся к родному порогу…

 

10. Ложное обвинение

И вновь удача шла вместе с ними. Серый брат Гуннар, жрец пятой ступени, подтвердил это сразу, едва их отряд покинул драккар и высадился на венедский берег.

Мстящий Волчар, указывая кормчему на песчаные дюны и зеленую стену леса за ними, не знал, почему именно здесь надлежит бросить якорь. Какое-то неизъяснимое внутреннее чутье подсказало ему этот выбор. И хотя бывалый кормчий вздумал было супротивиться приказу молодого воина (совсем недалеко отсюда стоит венедская крепость Клинка — зачем же лезть на рожон?), Азарг живо одернул его крепким ударом в зубы. Продолжать спор с юнцом, который по воле самого Бессмертного Брата назначен командовать зрелыми мужами, никто более не осмелился.

На берегу брат Гуннар вынул из кожаного мешочка дюжину костяных палочек и, начертав на песке восьмиугольник, шепотком произнес заклинание. К удивлению Азарга, несколько палочек сами собой сложились в стрелу, направленную острием к лесу!

Жрец был очень доволен. Он отозвал Азарга в сторону и, оглядываясь на встревоженных воинов, пояснил: дух Рогатой Волчицы указывает им дорогу. А это значит, что молодой командир не ошибся, избрав не слишком подходящее место для высадки на чужую землю. Более того — с ними дух!

Азарг лишь слегка кивнул жрецу, демонстрируя свое согласие с его выводами. Он даже с Гуннаром не собирался обсуждать свои действия. Удача идет вместе с ними — и это важнее всего.

Борейцам не составило труда отыскать в лесу следы недавнего пребывания людей. Один из воинов, некогда слывший лучшим следопытом Бореи, рассказал о них так, будто видел своими глазами: пятеро всадников — воины, один пеший — не здешний (ступня ложится на росную траву чуть иначе), не очень торопятся, но осторожничают.

Гуннар первым высказал предположение, что всадники направляются к Преславу, вольному городу на рубеже трех княжеств. И на эти слова сердце Азарга сразу отозвалось щемящей болью. Он не стал задумываться о ее причинах, ибо главное было ясно: враг может улизнуть, легко затерявшись среди сотен жителей Преслава.

Кто сей враг — не имеет значения. Вскипающая в жилах кровь торопила его и указывала дорогу. Разум подчинялся крови.

Жрец, кажется, был единственным, кто понимал его. Он не спорил и, более того, усмирял всех прочих. Опытные воины, прослышав о западне, в которую недавно их командир безрассудно кинул три десятка своих людей, не были склонны доверять ему. И если всего несколько дней назад Мстящий Волчар считал, что слуги Братства беспрекословно подчиняются любому слову своего командира, то теперь он понял, что это не совсем так.

Отряд видел — их ведет по чужой земле озлобленный и почти безумный юнец, руководствующийся исключительно голосом крови. Как доверить ему свои жизни? Оставалась надежда на брата Гуннара, который имел хоть какое-то влияние на Азарга. Поэтому очень скоро борейский отряд почти полностью перешел в подчинение жрецу. Впрочем, Азарг не придал этому особого значения. Жажда мести вела его вперед, затмевая все прочие мысли и чувства.

Обнаружив возле дороги следы стоянки купеческого обоза, жрец вновь разбросал гадальные палочки, дабы определить точное направление дальнейших поисков. На сей раз к его колдовству Азарг отнесся довольно снисходительно: чего еще гадать, если и так ясно, куда спешит владелец серебряного Браслета?

Гуннар не стал его переубеждать. Он был даже рад, что молодой и излишне самоуверенный командир не обращает на него внимания. Теперь можно было спокойно побеседовать с Бессмертным Братом…

Патолус не возмутился и не выразил ни малейшего удивления, узнав о раздоре Мстящего Волчара с воинами Братства. Он лишь напомнил жрецу: «Азарг — понс асинорум. Интердум стултус оппортуна локуитур!..» Однако жрец углядел в облике Бессмертного Брата (видимом только ему, для других же — простом колебании жаркого летнего воздуха над магическим восьмиугольником) холодные сиреневые искорки. Они означали, что в словах кроется некоторое сомнение. Но в чем сомневался Патолус? Брат Гуннар очень надеялся, что не в нем, верном слуге Рогатой Волчицы.

Азарг был озабочен другим. Следопыт заявил, что венедский ночлег оборудовался толково: и телеги сводились в круг, и караулы выставлялись, и старшой всю ночь глаз не смыкал — бродил по лагерю и возле него. Значит ли это, что враг извещен о погоне и ждет нападения?

Он рвался вперед, чувствуя близость вожделенной добычи, и вынужден был все-таки сдерживать свой порыв. У него же не было крыльев, чтобы в мгновение ока перенестись к нужному месту! Как нагнать похитителя Браслета?

Благодаренье великому Бору, не забывавшему посылать им удачу! Какой-то купец-недоумок, поспешая вослед обозу, нарвался на их отряд — и поплатился всем, что имел: товарами, лошадьми, жизнью. Схватка была скоротечной и жестокой. В ней полегли все венеды и трое борейцев, а Мстящий Волчар получил пару хороших коней. Купеческий скарб не интересовал его. Главная добыча — кони!

По словам следопыта, торговый обоз, охраняемый дружинниками, опередил их на полтора-два дня и вот-вот подойдет к Горячим Ключам. Ежели венеды, остерегаясь банды Серко, чуть задержатся на подходе к этому дурному месту, то нагнать их можно. Не всем отрядом, конечно, и загубив коней безудержной скачкой, но — можно.

Большего Азаргу и не требовалось. Впервые прислушавшись к совету Гуннара, он дозволил своим воинам остаться возле дороги и заняться тем, чем они пожелают. Хотят позабавиться с уцелевшей в бою купеческой дочкой? Пожалуйста! Вознамерятся порыскать в окрестностях, рассчитывая на дополнительную добычу? Пусть! Лишь бы в нужный час оказались здесь на месте и помогли, коли понадобится, двум серым братьям отрубить хвост-погоню.

Вскочив на коней, Азарг и Гуннар устремились вперед.

Горячие Ключи в былое время славились исцеляющей силой своих источников, не замерзающих даже в лютые морозы. Купание в них, говорят, излечивало многие старческие недуги, а бесплодным женщинам даровало счастье материнства. Поэтому еще лет сто назад обосновалось тут семейство венедских знахарей — и процветало, помогая всем болезным, до той поры, покуда не повздорило с разбойником Серко.

О причинах внезапно вспыхнувшей вражды рассказывали по-разному. Одни утверждали, что знахари не смогли избавить Серко от какой-то мучительной хворобы, одолевающей его каждое новолуние. За то и осерчал на них, и хутор дотла спалил. Другие считали, что разбойники обложили знахарей данью — пятину стали требовать за каждого, кто приходил-приезжал на излечение, но знахари не пожелали делиться, за что и поплатились.

Так или иначе, лет десять назад хутор выгорел полностью, а знахари бесследно исчезли. И пошла о Горячих Ключах новая слава — дурная, мрачная. Дескать, шастают здесь по ночам упыри и бестелесная нечисть, коих призвали обозленные знахари — мстить за свое разорение. А днем разбойники наведываются — все ищут в окрестных лесах знахарский клад, якобы спрятанный хуторянами накануне пожара.

Никто не решался проезжать мимо Горячих Ключей среди ночи, днем же — только с надежной охраной. Самым безопасным считалось, конечно, собраться нескольким купцам в общий торговый обоз и, наняв дружинников, поскорее миновать эти гиблые места. Однако даже в этом случае следовало остерегаться головорезов Серко, которые могли, ратников не убоявшись, и на крепкий отряд напасть.

Вот почему Ставр и Демид, остановив обоз в половине дня пути от Горячих Ключей, решили некоторое время выждать (мало ли еще какие попутчики объявятся?) и хорошенько оглядеться.

По дороге к ним уже присоединились торговец янтарными украшениями и трое каменотесов с берегов Эридани; они же сказывали, что собирался нагнать Ставра мелкий купчишка из крепости Клинка. Товару у него не густо — две телеги, так что, если не передумал, вскоре появиться должен.

Старшой дал команду становиться лагерем среди широкого луга: ежели разбойники надумают сунуться, издалека видны будут. Солнце лишь недавно на закат повернуло, и можно было бы, конечно, дотемна еще верст двадцать отмахать, но береженого бог бережет. Лучше отдохнуть хорошенько, а завтра, снявшись на зорьке, скорым ходом проскочить лиходейские перелески и погорелый хутор.

Божан и Владигор, посланные в дозор, никаких разбойничьих следов в округе не обнаружили. Родька, услышав их разговор с Демидом, не утерпел, громко хмыкнул. Мол, еще те следопыты — юнец да пришлец! Да и можно ли доверять синегорцу? Вдруг он давно с атаманом Серко снюхался?

Владигор с первого дня ловил на себе его косые взгляды и не раз краем уха слышал, как Родька нашептывает Демиду всякие свои подозрения. Но Демид лишь отмахивался от него, как от назойливой мухи. Поэтому Владигор тоже старался не обращать внимания на неумного и злопамятного дружинника. После Преслава их пути разойдутся, чего же зря обиду копить? Проще сделать вид, что ничего не слышишь, не замечаешь…

Едва успели поставить лагерь и развести костры, со стороны дороги послышался громкий свист Зенона. Однако повторения не последовало, значит, опасности нет. Вскоре из-за рощицы показались два всадника. Судя по измученным лошадям и пропыленной одежке, они проделали нелегкий путь.

Когда всадники спешились и, безошибочно определив старших, подошли к Демиду и Ставру, один из них, что был помоложе и покрепче своего товарища, вдруг показался Владигору чем-то знакомым. Но чем? Вряд ли они встречались раньше, ибо глаза этого человека — будто изнутри горящие пламенем безумия — трудно было бы запамятовать… И все же странное чувство тревожного узнавания беспокоило Владигора. Он решил внимательно присмотреться к новичкам, а для начала вместе со всеми выслушать — откуда и с чем явились?

Причину своей отчаянной скачки путники объяснили сразу. По их словам, минувшей ночью на купеческий обоз, с которым они следовали в Преслав, напали злодеи атамана Серко. Лишь им двоим по счастливой случайности удалось убежать. Остальные изрублены на куски. Разбойники и за ними гнались, но — хвала богам! — пожалели, видать, своих коней, повернули назад. А несчастные путники, зная, что впереди двигается более крепкий обоз, очень надеялись присоединиться к нему до Горячих Ключей. Спасибо небесам, что надежды их оправдались!

Напоив бедолаг и усадив возле костра, Демид стал более подробно расспрашивать их о ночном налете. Получалось, что разбойников было никак не менее двух десятков, то есть почти половина людей атамана Серко. Если, конечно, эта была его банда. Но почему, проходя теми же местами, он, опытнейший вояка, никаких лиходейских следов не углядел? И еще кое-что настораживало Демида в речах путников, поэтому он сдержанно обронил:

— А ведь вы не здешние, не из наших земель.

— Верно, — согласился тот, что постарше. — Мы оба свеоны, возле Бореи живем. Меня Гуннаром зовут, а дружка моего — Изаром. В Преславе мой старший брат обосновался, к нему и шли. В дороге купца встретили, товары вез на двух телегах из крепости Клинка, согласился нас попутчиками принять. А тут эвон как получилось… Мы ночевать в сторонке прилегли, лишь поэтому уцелели. Али не веришь нам?

У Демида не было сколько-нибудь серьезных причин для недоверия. Да и с чего бы им врать? Ни о чем же не просят, кроме одного — с обозом вместе идти до Преслава. Если каждому пришельцу в правде отказывать, очень скоро можно Родьке уподобиться, который никогда умом не отличался, а только мнительностью и злопамятством.

— Ладно, — кивнул Демид. — Берем вас. А сейчас лошадьми займитесь — боюсь, что спалили вы их.

— Страху такого мы натерпелись, — поспешил оправдаться Гуннар, — что как тут было не гнать?

Но Меченый уже не слушал его причитаний. Теперь новые заботы возникли: придется ночные караулы удвоить. Если эти двое о богатом обозе наслышаны, то и Серко прознать мог. Не ровен час — в погоню кинется!..

Владигор, в отличие от Демида, не поверил ни единому слову, что без задержки слетали с уст человека, назвавшегося Гуннаром.

Аметист чародейского перстня, как бывало не раз при появлении подручных Злыдня, сменил небесно-голубой цвет на красный, а серебряный Браслет вновь стал невидимым. Все это могло свидетельствовать лишь о близкой и серьезной опасности, исходящей от незваных пришельцев.

Но что он мог сейчас объяснить старшому? Рассказать о волшебных свойствах своих украшений, а заодно — о себе, Синегорском князе? Если Демид поверит, что весьма сомнительно, то как сумеет противостоять наемникам Злой Силы? Поступит, как привык: прикажет схватить лжецов и укрепить охрану лагеря, а потом будет ждать нападения — незнамо чьего и откуда.

Однако почти то же самое он, опытный сотник, делает без лишних предупреждений, прослышав о близости лиходеев Серко. Большего в любом случае не придумать…

Все эти мысли мгновенно пронеслись в сознании Владигора, когда старшой, покинув незнакомцев, велел ему готовиться заступать в дополнительный караул вместе с Божаном.

— Дозволь и мне, Демид, в охране послужить! — неожиданно вмешалась в их короткий разговор Ольга, как из-под земли выросшая рядом с Меченым.

— С чего вдруг такое рвение? — сердито глянул Демид. — Али с мужиками потянуло ночь скоротать? Так не до девок им будет…

— Брось ерунду городить! — отмахнулась Ольга. — Разве не понимаю, что нынче у тебя каждый воин на счету? Лишние глаза в карауле, чай, помехой не будут.

— Стражнику не только глаза нужны, — продолжал упрямиться Демид. — Ему крепкая рука и острый меч надобны.

Вместо ответа Ольга молниеносным движением выхватила нож и, не целясь, метнула его в сторону одной из телег. Клинок вонзился точнехонько в верхнюю кромку колеса. Второй и третий ножи, как братья-близнецы, тут же воткнулись рядом.

— Если кто из твоих людей повторить сумеет, — усмехнулась девица, — ни слова больше не скажу.

— Да зачем тебе в караул приспичило?! — вспылил уязвленный Демид.

— А затем, что мне эти двое беглецов не нравятся. Темнят они. В глаза прямо не смотрят, говор не нашенский…

— Так объяснили же — свеонского племени, рядом с борейцами проживают.

— Может быть, и рядом, — кивнула Ольга. — Да только не лежит у меня душа к ним. Чую, беду принесут. Ты ведь и сам тревожишься, верно? Владий тоже, по-моему, обеспокоен.

Мужчины промолчали. Оба знали, что ее слова — как перед тем ножи — угодили в точку.

Старшой озабоченно поскреб затылок, оглянулся на пришельцев. Те, удалившись за пределы лагеря, обтирали взмыленных коней пучками луговой травы и, похоже, о чем-то спорили меж собой.

— Ладно, — наконец согласился он. — Будешь сегодня в охране вместе с дедом. Небось, он и сам тебя не пустит одну. На закате ко мне подойдете, скажу, где надо караулить.

Подозрениям Ольги, возможно, не стоило придавать особого значения, если бы они не совпадали с его собственными чувствами. А Меченый привык доверять своему сердцу, когда оно — пусть и без видимых поводов — начинает стучать тревожно и гулко.

Сердце не обманывало старшого. Если бы Демид мог слышать, о чем спорят люди, назвавшиеся свеонами, его тревога возросла бы многократно, побудив к немедленным и решительным действиям…

Азарг, чье имя жрец благоразумно исказил, представляя венедам (слухи о кровавых похождениях на синегорской земле молодого и злобного борейца из клана Даргозенгов вполне могли достичь Венедии), весь пылал ненавистью и рвался к мщению.

— Я узнал его, узнал! Бороденку отрастил, одёжу поменял, выдает себя за простого охотника, но меня обмануть не сможет! Я видел его, как тебя сейчас, и на всю жизнь запомнил. Я убью его!

Гуннар с трудом сдерживал Азарга, одновременно пытаясь сопоставить неожиданное известие о появлении среди венедов переодетого князя Синегорья с тем заданием, которое дал им Бессмертный Брат. Почему дух Рогатой Волчицы привел их к этому купеческому обозу? Несомненно — Браслет Власти находится здесь, у кого-то из этих людей. У кого же?

Так не является ли Мстящий Волчар, как верно подметил Патолус, наилучшим средством преодоления трудностей? Если Рогатая избрала именно его для поисков Браслета, значит, ей было известно, что похититель Браслета и ненавистный Азаргу синегорский властитель — одно и то же лицо!

Жрец пятой ступени Волчьего Братства знал о волшебном свойстве Браслета — становиться невидимым, когда его владельцу грозит опасность. Однако Гуннару было известно о Браслете Власти и многое другое, о чем сейчас он предпочитал не думать даже мельком — из опасений, что его тайные мысли могут открыться Патолусу…

— Хорошо, Волчар, мы сумеем выяснить, является ли синегорец похитителем Браслета, — заверил он разъяренного Азарга. — Есть заклинание, на которое отзывается Браслет, становясь видимым. Я произнесу его, когда мы приблизимся к твоему кровнику. Но что дальше?

— Я убью его! — повторил Азарг. — И сниму Браслет с мертвеца, чтобы вернуть Бессмертному Брату!

— Глупо, — пожал плечами Гуннар. — Столь прямолинейные действия приведут лишь к тому, что венеды тут же казнят тебя.

— Ну и пусть, — упрямо вскинулся Азарг. — Я отомщу за братьев, и Великий Бор возьмет меня в свое Высшее Царство!

— Вряд ли, — спокойно возразил жрец. — Ведь ты нарушишь клятву. Казненный венедами, ты не сможешь вернуться к Бессмертному и доставить ему Браслет. Не забывай, тебя послали именно за этим.

Азарг сжал кулаки, но вынужден был согласиться с доводами жреца.

— Что предлагаешь? — коротко спросил он.

— Предлагаю действовать быстро и с умом. Синегорец в любой момент может догадаться, что мы пришли за Браслетом. Тогда наша задача очень осложнится. Впрочем, надеюсь, ему пока ничего не известно о возможностях Браслета…

Гуннар не кривил душой. Он в самом деле рассчитывал на это, ибо в противном случае его план становился не менее глупым, чем бездумные порывы Мстящего Волчара.

— Мы должны использовать силу законов Венедии, — продолжил он. — Слушай меня внимательно…

Старшой и купец обсуждали планы завтрашнего дня, когда за их спинами прозвучали громкие проклятья и кто-то завопил:

— Подлый убийца и вор! Вот где ты прячешься — среди добрых венедов!.. Но теперь не уйдешь от расплаты! Смерть за смерть!..

Пораженный Демид увидел, как молодой свеон, исходя ненавистью и злобой, рвется из рук удерживающих его людей. Свои гневные обвинения он бросал в лицо оторопевшему Владию. Кинжал в руке Изара доказывал недвусмысленность его намерений.

— Что здесь происходит? — строго спросил Демид.

Но ответил ему не Изар, который мог сейчас лишь злобно вопить, а Гуннар, оказавшийся поблизости и, похоже, ничуть не удивленный происходящим:

— Этот синегорец — грабитель и гнусный убийца. Мой товарищ узнал его. Две луны назад, позарившись на дорогие украшения, синегорец зарезал старшую сестру Изара. Тогда ему удалось скрыться. Но всеблагие небеса, как видите, не оставляют безнаказанными кровавые преступления. Убийца затесался к вам, надеясь замести следы…

— Постой, — возразил Демид. — Почему твой дружок лишь сегодня надумал признать во Владии грабителя?

— Вчера мы были слишком возбуждены долгой скачкой. К тому же он постарался изменить внешность: сменил одежду, отрастил бороду. Однако теперь у моего товарища нет ни малейших сомнений. Среди вас — убийца и вор.

— Это всего лишь слова, — вмешался Ставр. — А для такого обвинения нужно нечто более весомое. Почему мы должны верить вам?

— У нас есть доказательства, купец, — спокойно заявил Гуннар. — Пусть синегорец покажет свою левую руку. На ней — серебряный браслет, принадлежавший семье Изара.

Все присутствующие не могли не заметить, что Владий, до этих слов посматривающий на свеонов с презрительной усмешкой, внезапно окаменел лицом.

— Чушь! — звонко выкрикнула Ольга. — Мало ли браслетов на свете, хотя и серебряных?

— На этом должен быть узор в виде двух драконов, сцепленных хвостами, а на внутренней стороне надпись: «Мементо вивере».

— Это на каком же языке? — спросил кто-то из обозников.

Гуннар замешкал с ответом, а затем сказал:

— Я не знаю смысла надписи, но она там есть! Вы можете сами убедиться в этом.

Он шагнул к синегорцу, собираясь сорвать Браслет с его руки.

— Остановись, — твердо произнес Владигор и поднял вверх левую руку. Серебро Браслета сверкнуло в лучах предзакатного солнца. Он не понимал, почему Браслет вновь стал видимым, хотя предполагал, что здесь не обошлось без колдовства.

— Я никогда не убивал женщин. Никогда никого не грабил. И даже никогда не бывал в Свеонии. Эти двое либо заблуждаются, либо преднамеренно лгут.

— Откуда же у тебя браслет? — язвительно поинтересовался Родька, весьма довольный, что его недруга вывели-таки на чистую воду.

— Я сказал достаточно.

Сложив руки на груди, Владигор замолк, всем своим видом показывая, что иных объяснений от него не последует.

Демид и Ставр переглянулись, явно не зная, как поступить. Серьезность выдвинутых обвинений и нежелание синегорца разъяснить историю с браслетом вынуждали их принять какое-то решение. Но какое? Кому они должны поверить?

Гуннар, почувствовав их замешательство, тут же обратился к Демиду:

— Я слышал, что венедские воины подобные споры издавна решают оружием. Если я правильно понял, синегорец сейчас состоит у тебя на службе, то есть его вполне можно считать твоим воином.

Старшой хмуро кивнул.

— Изар хотя и не был рожден венедом, но тоже крепкий боец. Ему не раз приходилось участвовать в битвах.

— Наемник, что ли?.. Больно молод для ратных дел.

— Владий вряд ли намного старше, — вставил Родька, быстро смекнувший, куда клонит свеон.

— Вот я и думаю, — продолжил Гуннар, — что старый венедский обычай поможет нам решить этот спор по справедливости.

Демид встретился взглядом со Ставром. Тот, соглашаясь, качнул головой. Конечно, не хотелось бы устраивать поединок в таком месте и в столь неподходящее время, да другого выхода нет. Пусть боги разберутся, на чьей стороне правда, и покарают виновного.

— Быть поединку! — громко сказал Демид. — Какое оружие выбирает обвиняемый?

— Любое, — пожал плечами Владигор. — Мне все равно.

— Я предпочту кинжалы, — ответил его противник. — Хочу, чтобы мой родовой клинок отведал крови этого человека.

Толпа расступилась, освобождая место для поединка.

Неожиданно вновь подал голос Гуннар:

— По нашим законам, старшой, до исхода поединка следует забрать на хранение вещь, уличающую грабителя. Пусть синегорец снимет браслет…

— Не дождешься, — усмехнулся Владигор.

— Гуннар верно толкует! — выкрикнул Родька. — Может, браслетик-то сей заговоренный?

Демид, подумав, вынул из ножен свой меч и воткнул его в землю.

— Сделаем так, — сказал он. — Владий, сними браслет и повесь его на рукоять меча. До исхода поединка к нему никто не прикоснется.

Владигор вынужден был выполнить это условие. Родька, в общем-то, прав: вдруг волшебная сила браслета вмешается в ход поединка, даже вопреки его желаниям?

К нему подошел старик-гусляр, внимательно посмотрел в глаза и сказал негромко:

— Будь осторожен, парень. Здесь нечистое дело замышляется.

Затем вынул из-за пояса старинный кинжал и протянул его синегорцу:

— Мой дед был родом с берегов Чурань-реки, и я на четверть тоже синегорец. Это его кинжал. Знаю, что в честные руки отдаю.

— Спасибо, Ярец.

Поклонившись гусляру, он уважительно принял оружие и изготовился к схватке.

 

11. Браслет и перстень

На лицах трех десятков человек, наблюдавших за тем, как свеон и синегорец готовятся к смертельному бою, можно было прочесть самые разнообразные чувства: озабоченность и волнение, холодное любопытство и предвкушение азартного зрелища, злорадство и тревожное ожидание. Мало кто решился бы предсказать исход поединка, ибо даже внешне противники казались равными по силе и ловкости.

Оба молодые и статные, широкоплечие и мускулистые, они двигались, примериваясь друг к другу, с какой-то особой упругостью. Изар, который был на полголовы ниже Владия, еще и пригнулся, устрашающе оскалив зубы, отчего стал вдруг очень похож на злобного и сильного волка. Однако его звериные ужимки вызвали только мимолетную улыбку на губах синегорца.

Первым напал Изар. Внезапно распрямившись, он попытался ударить Владия кинжалом в грудь, но тот сделал короткий шаг в сторону — и удар пришелся в пустоту. Свеон тут же отпрянул, чтобы не нарваться на ответный выпад. И вовремя. Клинок синегорца рассек воздух возле его плеча.

От нового броска противника Владий не стал уклоняться. Кинжалы со звоном скрестились, проверяя на прочность себя и своих хозяев. Вновь Изар вынужден был отступить, но лишь затем, чтобы, скользнув к земле, постараться вонзить клинок в бедро Владия. Синегорец и на сей раз успел отскочить, в свою очередь ударив его ребром левой ладони по основанию шеи.

Перекатившись через голову, Изар мгновенно встал на ноги. Гримаса боли исказила его лицо и сразу исчезла, уступив место прежнему злобному оскалу. Зрителям было ясно: окажись он менее изворотливым — и удар Владия переломил бы ему шейные позвонки.

Синегорец почему-то не спешил воспользоваться достигнутым преимуществом. Он не рванулся к противнику, а наоборот — сделал шаг назад, будто приглашая Изара к новой атаке. Похоже, что и свеона такое поведение Владия несколько озадачило. Теперь он тоже не торопился, выжидая дальнейших действий синегорца. Схватка, к неудовольствию некоторых зрителей, начинала терять свою остроту.

Только дружинный сотник Демид, уже видавший синегорца в деле, понял его замысел: Владий не хочет убивать молодого свеона, а собирается лишь обезоружить его и скрутить, как некогда поступил с Родькой! Но почему? Неумное и неуместное милосердие!..

Изар наконец вновь кинулся на синегорца. Зазвенели клинки, засверкали молниями. Правду говорил Гуннар — хоть и молод Изар, но боец отменный. Его бешеный натиск заставил Владия пятиться, и какое-то время казалось, что синегорец вот-вот не выдержит, пропустит разящий удар вражеского кинжала.

Однако через несколько мгновений положение в корне изменилось. Теперь свеон вынужден был защищаться, с явным трудом парируя удары синегорца и шаг за шагом отступая к толпе зрителей. Развязка была близка.

Неожиданно из толпы выскочил Родька. Скользнув за спину синегорца, он выхватил меч из ножен, занес его над головой Владия… Но в следующий миг в воздухе мелькнул еще один клинок — и метательный нож Ольги вонзился негодяю между лопаток!

Все произошло столь быстро, что многие даже не успели осознать: откуда возле поединщиков появился третий человек и почему он, вдруг замерев, рухнул в траву?

Изар и Владий в пылу боя тоже ничего не заметили. В этот момент Изар, отбиваясь из последних сил, пропустил сокрушительный удар кулака Владия в грудь. В глазах у него помутилось. Он качнулся, едва устояв на ногах и уже понимая, что сейчас ненавистный синегорец вонзит свой клинок ему в сердце.

Вместо этого Владий перехватил его руку и…

— Смотрите! Браслет! — раздался чей-то крик. — Он убегает с браслетом.

Владий обернулся. И сразу увидел главное: Браслет Власти исчез с крестовины меча Демида, а свеон Гуннар, перемахнув через телегу, бежит во всю прыть к березовой роще.

Разгоряченный схваткой, Владий в первое мгновение даже не почувствовал, как кинжал Изара скользнул по ребрам. К счастью, удар оказался неточным и несильным, однако заставил Владия пошатнуться.

Под его рукой затрещала грубая ткань рубахи свеона. На обнажившемся плече врага изумленному синегорцу открылось клеймо: волчья голова, увенчанная рогами!

Изар, даже не сделав попытки ударить вторично, стремглав бросился за Гуннаром.

«Они из Волчьего Братства!..» — пронеслось в голове Владигора, и разрозненные мысли наконец-то сложились в единую картину.

Не раздумывая больше, он устремился за похитителем.

Если Демид, всякое повидавший за годы своей ратной службы, не сразу смог понять происходящее, то что же говорить обо всех прочих? На их глазах случилось нечто из ряда вон, однако — что именно?

Обозники застыли как вкопанные, глядя вслед бегущим. Лишь дружинник Вавила сперва подскочил к бездыханному телу своего приятеля, а затем, убедившись, что Родька мертв, вырвал из его руки меч и кинулся к Ольге. Впрочем, ему удалось сделать по направлению к скоморошке всего пару шагов: старик-гусляр резким взмахом кнута подсек его, а Демид — для пущего спокойствия — вмазал своим кулачищем по неразумной башке. Вавила, будто мешок с отрубями, свалился неподалеку от Родьки.

— На коней, живо! — крикнул Демид. — Их нужно догнать.

— Погодь, сотник, — остановил его Ставр. — Глянь, что делается…

В голосе купца слились испуг и тревога. Демид быстро оглянулся.

Свеоны, или кто они там были на самом деле, еще не достигли рощи. Владий отставал от них шагов на тридцать. Самое же поразительное заключалось в том, что все трое бежали… не по земле! Легкий белесый туман, стелющийся над лугом, под их ногами сгустился и потемнел. Там, где ступал Гуннар, он становился синевато-лиловым, напоминая грозовую тучу, и Гуннар с каждым шагом поднимался по этой туче все выше и выше.

Его соплеменник кричал что-то нечленораздельное и отчаянно старался не отставать. Владий держался за раненый бок, его мотало из стороны в сторону, но и он упрямо следовал за беглецами.

По лагерю вдруг захлестали порывы ледяного ветра, какой случается среди лютой зимы. Очумело заржали кони. Раздались крики:

— Колдуны! Нелюдь!..

— Отродье Триглава!..

Обозники спешно хватались за оружие, а кто потрусливее — прятались под телеги. Демиду стало не по себе.

— Это все Гуннар, — перекрывая вой ветра и конское ржание, крикнул под ухом Демида старик Ярец. — Он лицом изменился, когда браслет схватил! Будто постарел на сорок лет. Я сам видел!.. А двинуться не мог — он мои руки-ноги околдовал. Пропадет синегорец-то!..

Ветер стих так же внезапно, как и налетел. Люди испуганно озирались, ожидая еще какой-нибудь колдовской пакости. Но, кажется, новой опасности вблизи не было.

Лиловая туча теперь напоминала огромную гору. Вершиной она упиралась в небеса, и настоящие — не колдовские — облака проплывали мимо, не касаясь ее. Разглядеть кого-либо на этой горе было невозможно.

— Что будем делать, старшой? — спросил Ставр.

— Не знаю, — искренне признался Демид. — Деваться нам все равно некуда — скоро солнце зайдет… Подождем пока.

Владигор усилием воли остановил кровь. Большего он сейчас не мог сделать: чтобы рана затянулась, требуется хотя бы недолгий отдых и полное спокойствие.

Лиловый туман, сквозь который он продирался, кое-где был разорван и висел клочьями, как линялая шерсть на хребте дряхлого волка. Владигор надеялся, что это следы, оставленные беглецами.

После него туман разрывался схожим образом, значит… Да что значит?! У Владигора голова шла кругом. Он понимал одно: нельзя дать злодеям скрыться, нужно вернуть Браслет!

Когда послышались голоса, он тут же замер, боясь, что обрывки сиреневого тумана рассеются и выдадут присутствие третьего — лишнего. Хвала Перуну, не заметили!

Говорили грубо, не подозревая о возможном свидетеле.

— Ты посмел бросить меня! Ты нарушил законы Рогатой…

— Что ты понимаешь? Щенок, поскребыш! Не сумел даже ударить толком — и мне пришлось одурманивать этого молокососа Родьку.

— Не очень-то у тебя получилось!

— Девка помешала, заразина!.. А вот где твой хваленый кинжал, покрытый ведьминым ядом? Для синегорца хватило бы и царапины!

При этих словах Владигор не удержался, вытянул шею и взглянул на спорящих. Если бы в этот момент они отвлеклись, посмотрели на скальный разлом, из-за которого сами только что вышли, вряд ли услышал бы Владигор их дальнейшие странные речи. И не увидел бы того, что поразило Мстящего.

— Кто ты?! — завопил вдруг Азарг, шарахаясь в сторону и едва не срываясь в пропасть. — Ты не Гуннар! Твое лицо… Патолус?!

— Ну, дошло? — усмехнулся его собеседник. — Гуннар считал, что меня, верховного жреца, перехитрить сможет! Дурак! С тобой, щенком неразумным, и то совладать не сумел.

— Бессмертный Брат… Не может быть!

Владигор тоже отказывался верить своим глазам. Гуннар больше не был Гуннаром: постарел, съежился, голова сединой обметалась. Неужели сам верховный жрец Волчьего Братства?

Молодой вдруг ощерился, брызнул слюной:

— Я подставой был? Щенком неразумным?!

— Прекрати причитать. И вспомни, с кем разговариваешь.

— Братство меня бросить решило? Или Гуннар изменил? Или?..

— Хватит, Азарг. Ты не справился с поручением, так? Мне пришлось вмешиваться, так? Встань на колени!

«Вот кто на поединок меня вызывал! — понял Владигор. — Юнец, мстящий за братьев, последний из Даргозенгов. Бедняга…»

Он увидел, как его недавний соперник падает на колени перед немощным старцем. Хуже того — ползет на брюхе к его стопам, пытается слизнуть лиловую пыль, обметавшую сапоги властелина!

Только что спорил, дерзил, а теперь, утратив последнюю гордость, молит о пощаде дрожащим голосом:

— Я не виноват, мой господин! Это Гуннар все подстроил, его покарать нужно!

— Гуннар уже наказан. Даже останков его никогда не найдут, — холодно ответил старик. — Сейчас твоя очередь. Увы, ты узнал слишком многое… Надеюсь, Бор примет тебя. Жаль терять воина, да ничего не поделаешь. Ступай вон, Волчара!

Азарг шарахнулся в сторону, словно получил оплеуху. Сверкнул глазами, протянул руку к поясу… и тут же рука ослабла, упала безвольной плетью. Затуманились очи. Он отвернулся от своего владыки, сделал шаг, другой, третий — и с диким воплем бросился в ущелье.

Владигор, прижимаясь к стене, следил за безвольным телом, которое, подобно сухому кленовому листу, мельтеша и кружась, падало вниз — на острые камни, в мрачную пелену забвенья.

И здесь Владигор допустил ошибку: высунулся из-за скалы больше, чем дозволяла разумная осторожность, так его удивило странное самоубийство Азарга.

Верховный жрец сразу почувствовал чужое присутствие.

— Кто здесь?! — вскричал он, настороженно отступая к гранитной стене.

К гранитной ли? Владигору все, что окружало их, виделось теперь нереальным, призрачным. Они оба стояли не на каменной тверди, а на лиловом студне — колдовском, поганом. Он уже не верил собственным чувствам.

— Как ты сумел?! — удивился Патолус, пытаясь разглядеть в разрывах тумана лицо незнакомца, и повторил свой вопрос: — Кто ты? Какие силы позволили тебе подняться сюда?..

Вместо ответа Владигор молча вышел из-за своего укрытия и, хорошо понимая, что его новый враг с виду стар и немощен, а на самом деле во много раз опаснее бесславно погибшего Азарга, изготовился к бою. К несчастью, князь только теперь заметил, что с ним нет кинжала. Не было времени вспоминать, где и когда он его обронил. Ему показалось, что Времени отныне вообще не было…

Верховный жрец с поразительной резвостью кинулся на нежданного противника, рассчитывая столкнуть его в пропасть, Владигор, не дрогнув, встретил его грудью. Их руки сплелись в жестком захвате.

Синегорец, заламывая кисть соперника, ощутил невыразимый холод — и все силы своего человеческого естества направил на противостояние этому смертоносному хладу. Его отчаянная попытка удалась: ледяные оковы треснули и тысячами мелких кристаллов осыпались к ногам.

В тот же миг из чародейского перстня к небу скользнул яркий золотистый луч и схлестнулся с бледно-серебряным лучом, ударившим из Браслета Власти. Над головами людей, словно подражая битве волшебных лучей, засверкали огненные молнии. Соперник Владигора пошатнулся, но устоял. На его искривленных губах выступила пена, а в пылающих глазах мелькнуло нескрываемое злорадство. Владигор с опозданием понял, что оно означает…

Из клочков колдовского тумана за спиной синегорца возникла быстро вращающаяся воронка, которая с огромной силой потянула его в свое чрево. Однако Владигор по-прежнему крепко удерживал врага — и через мгновение оба они были поглощены ею!

Времени и Пространства не существовало. Жуткое место, в котором очутился Владигор (через миг или через год?), смутно напоминало некий полупрозрачный лабиринт, в котором не было ни верха, ни низа, один шаг мог равняться тысячи, а расстояние в сто верст легко преодолевалось мановением руки.

Его окружали туманные стены, неестественно изломанные лестницы и змееподобные переходы, то и дело сплетающиеся в замысловатые узоры.

Каким-то чудом Владигор не утратил способности мыслить, но вдруг перестал ощущать собственную плоть. Теперь его единственным оружием был человеческий разум, не желавший сдаваться врагу. А враг между тем вновь изменил свой облик: вокруг замелькали звероподобные рожи, клыки, железные когти и отточенные рога фантастических обитателей лабиринта.

Сперва он увертывался от них, а затем стал отвечать ударом на удар. Он ударял мыслью, представляя себе, что сжимает в деснице старинный кинжал гусляра Яреца. И эти удары разили чудовищ без промаха.

Владигор не чувствовал физической усталости, но огромное душевное и умственное напряжение почти сводило его с ума. Мозг рвали тысячи иголок, глаза слезились, грозя вывалиться из глазниц. Хотелось кричать, кусаться, бить врагов кулаками и ногами, а пуще всего — крепко зажмуриться, чтобы не видеть лезущих отовсюду злобных тварей, и приказать себе проснуться, избавиться от бесконечного кошмарного сна.

Неожиданное осознание противоречивости собственных желаний — зажмуриться и проснуться — заставило Владигора сосредоточиться на ускользающей догадке. Ведь он сейчас бесплотен, значит, в колдовском лабиринте бьется не тело его, а разум! Ледяные оковы раскололись, не одолев человеческой плоти, но разум, попавший в ловушку, продолжает сражение с чуждой, злой волей.

Лабиринт оттого полупрозрачен и поддается разящим ударам мысли, что сам он — вымысел, исчадие пособников Злыдня. Следовательно, выбираться из него нужно силой светлого разума, поддержанного живыми, человеческими чувствами!

Едва Владигор сумел понять это, как где-то в глубинах его измученного сознания пробудилась, зазвенела тонкой стрункой песенная строчка: «Манмазейка Малмалека, трандыхаться не ходи в те краюхи, где Грозека крандыётся на пути…», одновременно являя ему образ веселой и язвительной скоморошки.

Ее золотистые глаза возникли так близко, что заслонили собой все прочее — извивы лестниц, туманные клочки стен, оскалы чудовищных морд. Взгляд Ольги был наполнен тревогой и состраданием, ожиданием и… любовью.

Не позволяя себе задумываться над тем, из каких глубин подсознания и по какой причине явился вдруг именно этот взгляд, он всей душой устремился ему навстречу. Янтарно-золотое сияние повело его за собой, указывая выход из лабиринта.

Мерзкие создания, почуяв, что добыча ускользает, разъярились еще больше, но они были уже не в состоянии удержать Владигора. Его разум обрел новые силы, и с каждым ударом кинжальной мысли вражеские полчища редели, а стены и лестницы беззвучно распадались, уступая пространство живому солнечному свету.

И наконец, последние останки колдовского лабиринта развалились, растеклись мутными вонючими лужами, которые тут же, как прогорклое масло на раскаленной жаровне, исчезли с противным и бессильным шипением.

Владигор увидел под собой — далеко внизу! — окруженный перелесками широкий зеленый луг, березовую рощицу на его краю и дорогу за ней. Успел заметить два десятка сцепленных меж собою телег, а внутри круга — людей, готовых, судя по их настороженно-воинственным позам, к отражению неприятеля. Правда, никаких других отрядов поблизости не наблюдалось, поэтому было непонятно, с кем они собираются сразиться. Может, с двуликим колдуном из Волчьего Братства, который пытался погубить Владигора в своем лабиринте?

«Так ведь я одолел его! — хотел крикнуть Владигор людям. — Лабиринт разрушен, мы победили! Разве вы этого не видели?»

Неожиданно легкий, прозрачный воздух подернулся мелкой рябью. Весь необъятный простор, открытый его взору, исказили странные судороги — словно пред Владигором лежало огромное, доброе, но тяжело раненное существо, из последних сил цепляющееся за жизнь. А затем небо рассекла чудовищная трещина. Взгляд Владигора помимо воли устремился в ее бездонную глубину.

И в следующий миг потрясенное сознание его померкло.

Вновь не было ни Пространства, ни Времени. Ужас охватил Владигора. «Значит, я ошибался, — пульсировало в мозгу. — Победа обернулась поражением. Браслет!.. Он остался у врага! Поэтому я не смог вырваться».

«Что с ним происходит? — возник из бесцветной и бесконечной пустоты едва различимый вопрос. — Почему он не дает нам приблизиться? И как у него это вообще получается? Может, ты учил его ставить заслоны?»

«Это не заслон, по-моему. Что-то иное… Будто свернулся в клубок, из которого не хочет выходить».

«Ты права, Зарема. Я, конечно, немного научил его заслонять свой разум от чуждого проникновения, однако сейчас он не в состоянии это сделать. Здесь другое…»

Голоса стали отчетливей. Они обступили Владигора, как волчья стая, готовая броситься на загнанного оленя. Они были повсюду — вопрошающие, нетерпеливые, усталые, настойчивые, совсем разные и, как ни странно, почти узнаваемые.

Владигор постарался пересилить свой страх и сосредоточиться. Самый яркий голос (может быть, подобравшийся к нему ближе всех?) объяснял остальным:

«Вероятно, он полностью утратил ориентацию, что повлекло за собой попытку спрятаться в защитный кокон, уйти из сферы влияния не только магии, но и реальности».

«Собрат, ты опять излишне мудрствуешь, употребляя понятия, нам неведомые! Растолкуй, будь любезен, простым языком».

«Проще говоря, его сознание не выдержало нескольких потрясений сразу. Не забывайте, что он всего лишь человек, хотя и посвящен в Хранители Времени. Впрочем, на его месте любой другой смертный сошел бы с ума, утратив даже внутренние взаимосвязи с миром. Его разум, хвала богам, избежал сей участи. Он принял удар как подобает воину: меч в меч. А когда враг был повержен и победа казалась решенной, он вдруг понял, что находится над пропастью — над разломом меж магическим и реальным. Это потрясение, извините за напоминание, не каждый из вас, собратья, выдержал без потерь. Каково же ему?»

«Хранитель Времени должен быть готов к подобному».

«А ты, Гвидор, узнав о существовании разлома, сколько дней приходил в чувство?»

«Я не Хранитель…»

«Ты чародей, ты всякое видел. Ему гораздо труднее. И больнее. Он Хранитель и Страж, верно. Но пока он живет лишь в первой своей ипостаси, и разум его не закален еще в должной мере».

«Разлом продолжает увеличиваться?»

«Да. К счастью, гораздо медленнее, чем мы опасались».

«Почему же сейчас наш магический круг не в силах встретиться с Владигором? Прежде такого никогда не было».

«У него весьма крепкий защитный кокон. Только не прекращайте давление, не размыкайте круг! Понимаю, что тяжело, что истощаю вас, но мы уже совсем рядом. Я чувствую его».

«Я тоже…»

«И я, кажется».

«Отлично. Теперь, Белун, лучше бы тебе взять наши посылы и постараться проникнуть в него по усиленному лучу. Так будет вернее».

«Согласен. Беру на себя…»

Владигор не понимал ни единого слова, хотя был уверен — вокруг него идет оживленная беседа, причем на его родном языке. Смысл речей скользил мимо сознания. Он напрягал слух, надеясь распознать хотя бы крошечное словечко, но старания оказались тщетными. Наконец его озарила догадка: нет никаких слов, никаких звуков! Он слышит не голоса, а мысли! Учитель, помнится, называл это «прямым магическим общением». Учитель… так значит, здесь не враги?

Ответ пробился к нему тонкой мелодией мысли, суть которой вдруг стала совершенно ясной, будто произнесенной вслух:

— Открой свой разум! Доверься мне, Владигор. Ты в безопасности.

— Учитель? — мысленно спросил Владигор невидимого собеседника и сразу ощутил ответную волну радости и облегчения.

— Хвала Перуну, сынок! Мы пробились к тебе… Да, это я, точнее — мы, все, кого ты видел в Белом Замке. Не забыл, надеюсь, тот Малый синклит?

— Нет, конечно. Но где вы? Где я? Что происходит?!

— Не тревожься, теперь все будет в порядке, — отчетливо прозвучало в его сознании. — Мы проникли в твой разум, используя силу магического круга и луч голубого аметиста. Но мы вынуждены спешить, ибо нас только четверо. Круг вскоре начнет истончаться… Ты готов узнать о том, что с тобою случилось на Обманной горе?

— Обманная — это та гора, которая возникла среди чистого поля, на которой я схватился с колдуном? Да, конечно! Я должен узнать все, потому что…

— Не объясняй, — прервал его Белун. — Мне понятны твои страдания, сынок. Но сейчас тебе нельзя замыкаться в них, иначе будет потерян путь в Поднебесный мир. Распахни свой разум, вникни в мои объяснения, сопоставь их с виденным прежде — и ты вернешься к людям.

— Я готов, Учитель.

— Начнем с того, о чем ты сам уже догадался. Оба свеона на самом деле были борейцами, служителями Волчьего Братства. Они выполняли приказ верховного жреца Патолуса — разыскивали нового владельца Браслета Власти. Ни сам Патолус, ни его слуги не знали о том, что Браслет у тебя. Они воспользовались Черной магией и подсказкой неизвестного мне подводного чудища, чтобы выйти на твой след. Азарг из рода Даргозенгов был весьма удачно выбран Патолусом в ищейки: его ненависть к молодому Синегорскому князю оказалась столь безмерной, что можно лишь диву даваться! Он безошибочно нашел и тут же узнал тебя, хотя видел только однажды и мельком.

— Возле Гнилого Зуба, где был уничтожен его бандитский отряд, — понял Владигор. — Ему самому, к сожалению, удалось бежать. А потом он же погубил Даньшу и его людей, каким-то образом натравив на них волчью стаю… Теперь я знаю, почему его лицо показалось мне знакомым: оно отпечаталось в памяти умирающего Даньши.

— Азарг, получивший в Братстве имя Мстящего Волчара, успел сказать о тебе лишь Гуннару, жрецу пятой ступени, — продолжал Белун. — Тот, к счастью, не поверил ему, решив, что парень окончательно рехнулся из-за своей ненависти ко всем синегорцам. Гуннар был связующим звеном между Патолусом и Азаргом, то есть средствами Черной магии сообщал верховному жрецу о ходе поисков. Вскоре Патолус догадался, что Гуннар вынашивает собственные планы относительно Браслета Власти, и тогда — в тот момент как раз завершался твой поединок с Азаргом — он полностью овладел сознанием Гуннара, перенесся в его обличье и похитил Браслет.

— Глупец, он слишком поторопился, — «услышал» Владигор еще один голос. — Вероятно, неудача заколдованного им Родьки заставила его забыть об осторожности.

— Гвидор, не отвлекай нас, пожалуйста, — ответил Белун. — Не имеет значения, по какой причине Патолус начал действовать. Он, в общем-то, рассчитал все неплохо. Обманная гора, воздвигнутая им как защита от неизбежной погони, надежно бы сберегла его от любого человека, не являющегося служителем Волчьего Братства… Однако он понятия не имел о том, что охотник Владий и есть князь Владигор, которому по воле Перуна подвластны любые горы. Даже Обманная, созданная Черной магией, не смогла противиться стремлению Владигора взойти на нее. Он был потрясен, увидев простого охотника-синегорца рядом с собой.

— Теперь он знает, кто я на самом деле?

— Нет, у него не было времени разобраться в происшедшем. Сначала Патолус решил избавиться от Азарга. Дело в том, что по канонам Волчьего Братства верховный жрец не имеет права среди белого дня покидать подземные своды святилища. Азарг, признав под личиной Гуннара верховного жреца, стал нежелательным свидетелем. И поплатился за это жизнью: Патолус с помощью полученного Браслета Власти легко заставил его кинуться в пропасть… Возможно, покопавшись хорошенько в плененных мозгах Гуннара, Патолус позднее и отыскал бы там разговор о тебе жреца с Азаргом. Но тут появился ты, простой синегорец Владий, которого нужно было немедленно уничтожить, как недавнего владельца Браслета. И здесь он просчитался всерьез, поскольку ничего не знал о силе аметистового перстня. К тому же, как я тебе уже рассказывал, твой Браслет — левый, он властвует над светлой сущностью человека. Хотя, конечно, как и его правый собрат, наделен способностью защищать небесным огнем того человека, на чьей руке он в данный момент находится. Так схлестнулись две волшебные молнии — Браслета Власти и Перстня Перуна. А когда их мгновенная битва не привела к победе ни одного из противников, Патолус решил погрузить твой разум в дебри колдовского лабиринта, выстроенного в его собственном подсознании.

— Получается, что мой разум был втянут в его мозги? — удивился Владигор. — Возможно ли такое?

— Вполне, — подтвердил Белун, — хотя подобное объяснение является весьма упрощенным. Во всяком случае, ваш поединок был смертельной схваткой двух разумов, и ты, князь, сумел одолеть врага. Ты разрушил все его ловушки и вновь вышел к свету. Когда-нибудь, в более спокойной обстановке, мы обсудим, как тебе удалось это сделать.

— А что стало с Патолусом?

— Сейчас он лежит в беспамятстве на своем ложе в святилище Волчьего Братства, окруженный испуганными, ничего не понимающими служителями Рогатой Волчицы. Лабиринт подсознания, разрушенный тобой, был его главной внутренней защитой. Ныне последний огонек жизни верховного жреца поддерживается лишь внешней защитой — Браслетом Власти на его правой руке. Так что Патолус больше не помеха тебе.

— Хотя бы на некоторое время, — добавил Гвидор. — Мы не знаем, способен ли кто из прихвостней Злыдня-Триглава своим колдовством вернуть Патолусу разум и память.

— У тебя, князь, теперь появятся другие заботы, поскольку венеды, ставшие свидетелями непонятного им происшествия, наверняка разнесут слух о тебе по всем княжествам. Не откроется ли при этом тайна твоего подлинного имени? Не достигнут ли сведения о тебе ушей Климоги и других подручных Злыдня? Кроме того, Филимон вскоре должен будет вернуться в свой прежний облик. Наши чары не беспредельны, сынок… Возможно, это произойдет через несколько дней, и тогда исчезновение князя Владигора уже не утаишь от людей. Тебя начнут искать и друзья, и враги…

— Внимание, братья! Круг истончается. У нас не осталось сил на поддержание голубого луча. Белун, пора прерывать магическое общение.

— Я понял, Зарема, — ответил Белун. — Мы покидаем тебя, Владигор. Главное сделано: теперь ты сумеешь избавиться от защитного кокона и выйти к реальности Поднебесного мира. Ты стал гораздо сильнее, Страж Времени…

— Постой, Учитель! А как же Браслет, похищенный Патолусом? Где мне искать его?!

— Не волнуйся, он — твой, как и раньше, — едва различимо высветилось в ответ.

И уже совсем издалека к Владигору пробились какие-то путаные обрывки чародейских мыслей:

«Осторожнее в Мертвом городе…» — «Драконий глаз…» — «Избегай прямой дороги…» — «Южные горы…»

Владигор вновь остался один на один со своими мыслями и чувствами. Но в нем больше не было страха.

 

12. «Мы тебя не покинем!..»

Скрип тяжелых колес, беззлобные понукания возничего, легкая тряска на колдобинах, отдаленный вскрик испуганной птицы… Владигор воспринимал эти приметы реальной жизни сквозь плотную завесу болезненного дурмана, с трудом возвращаясь из небытия.

Он не знал, как долго находился в беспамятстве. Вероятно, не один день, поскольку ощущал себя совершенно беспомощным, неспособным от слабости шевельнуть рукой или хотя бы приподнять свинцовые веки. Но вновь обретенная возможность слышать и чувствовать окружающий мир вселяла в него уверенность в скором выздоровлении. Он понимал, что его тело борется сейчас с отравой, которой был щедро смазан клинок Азарга, и верил, что сумеет одолеть коварную болезнь. Нужно было только набраться терпения, а все остальное, как случалось уже не раз, сделают скрытые силы его молодого, крепкого и жаждущего жизни тела.

Какие-то новые звуки прорвались к нему. Через несколько мгновений он узнал их: конечно же, гусли старого Яреца! Вот и голос его послышался — негромкий, с хрипотцой, где-то совсем рядом.

Ярецу ответил другой голос — женский, ласковый:

продолжал настаивать гусляр, резко ударяя по струнам.

Песня была странной, не очень понятной и невыносимо печальной. Таких не слышал он в Синегорье. Ее смысл ускользал от Владигора, хотелось попросить гусляра: объясни, старик, зачем твой ратник ищет смерти?

Но вместо вопроса с губ Владигора сорвался едва различимый стон. Сразу умолкли струны. Он ощутил легкое прикосновение прохладной ладони ко лбу и, разрывая дурман, открыл глаза.

Золотистые, янтарно-теплые, ласковые глаза скоморошки смотрели на него встревоженно и нежно. Из глубин подсознания всплыл путеводный свет этих глаз, окатил мягкой волной любви и, вдруг напомнив о страшном, замерцал озабочено и тревожно.

— Где я?

— С друзьями… Все будет хорошо, Владий.

— Конечно, мы тебя вылечим! — твердо произнес мужской голос. — Мои камни и не с таким справлялись. Подумаешь, синий борец на лезвии!.. Могло быть хуже. Например, дурнишняк зеленый или заморский куокарр. Против них не всякий из моих камней выдюжит…

Кажется, он узнал его: торговец камушками, Путил с берегов Свеонского залива. Почему он занялся врачеванием? О каких камнях рассуждает?

Словно угадав его мысли, Путил затараторил:

— Все камушки — разные. Одни могут быть источником богатства, подарком для любимой, символом верховенства, другие — спасением от хворобы, источником жизненного света, третьи — погибелью, ядом. Мало кто в них разбирается, но я — один из немногих. Ты не тревожься, вылечу! Вот сейчас к сердцу зеленый берилл положим, а к голове — чистый желтый цитрин… Зря считают берилл женским камнем, он даже по цвету близок к бессмертию, к всемерной благости. Я не о желтом берилле толкую — о темно-зеленом, первом в триаде земной силы. А желтый цитрин — его в наших землях почти не знают — подправит не только тело, но и разум твой.

— Разум? — осторожно переспросил Владигор. — Неужто я нынче умом обеднел?

— Уймись-ка, Путил! — решительно оборвала Ольга словоблудство самочинного лекаря. — Не отягощай Владия заботами лишними. Ему сейчас одно лекарство потребно — отдых и безмятежный сон.

— Согласен, девица, согласен! — торопливо вымолвил Путил, выходя из поля зрения Владигора. — Утешь младого. Большая польза будет, особенно ежели на уста ему элатский кристалл положишь. Сей самоцвет через себя солнечные лучи пропустит — лечебными сделает, животворными. Дышать нашему герою сразу легче станет…

Когда Владигор очнулся в следующий раз, рядом с ним был только Ярец. Старый гусляр, заметив дрогнувшие веки синегорца, молча поднес чашу с терпким напитком, отведав которого Владигор почувствовал себя почти здоровым, разве лишь бесконечно усталым.

— Досталось тебе, парень, — тихо сказал Ярец. — Уж не чаял тебя вживе узреть. Но теперь, похоже, выкарабкаешься… Говорить способен, али как?

— Спрашивай, — коротко ответил Владигор, понимая, о чем пойдет речь.

Он лежал на жестком днище телеги. Над головой простиралось бездонное звездное небо. Во тьме звенели цикады и перекликались редкие полуночные птицы.

— Слух прошел о Злыдне-Триглаве, — тихонько начал гусляр. — Он вроде Поднебесье захомутать желает… А против него, сказывают, двенадцать чародеев бой затеяли. Многие уже полегли, напряга не выдержав. Да объявился, к счастью, великий витязь, богатырь синегорский, подобный древнему Ладору-Великану. По-разному его кличут, а главное ведомо — молод и статен, промеж людей себя не выпячивает, свою цель имеет — к ней идет. Верно ли сказывают?

— Верно, пожалуй, — сказал Владигор ослабшим за время болезни голосом. — Я эти сказки тоже слышал. Почему меня сейчас спрашиваешь?

— А то не знаешь?! — хмыкнул Ярец. — Оберег твой, может, кому другому и неприметен, да только не мне. Такой же у Светозора был: лик Перуна с одной стороны, стрелы и меч — с оборотной.

Владигор непроизвольно повел рукой к горлу, где на кожаном шнурке должен был висеть его родовой знак. Рука не смогла подняться — сил не было.

— Не беспокойся, парень, — положив руку ему на грудь, сказал гусляр. — Чужие не видели, а я — кремень. Для этого разговор затеял, чтобы ты поскорей выздоравливал, на друзей веру имея.

— Друзьям всегда рад буду, — чуть слышно выдохнул Владигор. И добавил, уже проваливаясь в забытье: — За песню спасибо…

На следующий день он чувствовал себя гораздо лучше, во всяком случае уже способен был самостоятельно глотать кашу, приготовленную заботливыми руками Ольги, и не задыхался при малейшей попытке повернуться на бок.

— Дело к поправке идет, — радостно возвестил торговец камнями. — Не зря третий день к тебе цитрин прикладываю! Жизненный камушек, оздоровительный. В голове, небось, проясняется нынче?

— Отстань от Владия, Путил! — прервала его скоморошка. — Иди к Меченому, он о твоих самоцветах с удовольствием послушает. А молодца не трогай сейчас, дай ему продыху.

Владигор окинул ее долгим взглядом, стараясь понять, известно ли ей о княжеском обереге на его груди. Ольга по-своему истолковала его взгляд, зарделась вдруг, отвела глаза в сторону.

— Что, некрасивой стала? Дорога утомительная, пыльная. Второй день умыться негде.

— А куда мы едем? — задал Владигор давно мучивший его вопрос. Он боялся, что Ольга уйдет от прямого ответа. Однако скоморошка юлить не стала. Она лишь кликнула Яреца и Демида, которые сразу подошли к ним и присели возле раненого.

— Вот, дед, — обратилась Ольга к старому гусляру, — Владий желает знать, куда и зачем мы везем его, бедолагу. Что скажешь?

— Дак правду скажу, как иначе-то?.. Везем тебя, дружок, от людей подальше, от их злобы и страхов неуемных. Торопко везем, поскольку погоня возможна. Сперва на зорьку шли, обходя вольный город Преслав, а позавчера к югу свернули. Ежели все хорошо сложится, завтра думаем на закат путь держать — в Ладанею, в город Треполь. А там уж видно будет, что и как делать.

Владигор нахмурился:

— Нас преследуют? Кто и почему?

— Не нас, Владий, а тебя, — пояснил Ярец. — За тобой охота идет. А почему… Двумя словами не объяснишь, сынок. Все как-то сразу закрутилось, бестолково и не по-людски.

— Отчего не по-людски? — встряла Ольга. — Давно известно: люди боятся того, что не могут понять. А чего боятся, то спешат уничтожить. Дурачье!

— Значит, я напугал их? — помрачнел Владигор. — И чем же?

— Поединком своим с колдуном, — ответил Ярец. — Честно признаться, жутковатое зрелище было. Мы с Демидом бывалые мужики, а и то не по себе стало, когда средь облаков вашу схватку увидели.

— Да что увидели?! — начал терять терпение Владигор. — Объясните все по порядку!

— Не взбрыкивайся, дружище. — Демид, успокаивая, положил руку ему на плечо и кивнул Ярецу: помолчи, дескать, я сейчас все растолкую. — Начнем с того, что еще на тверди земной случилось, когда ты молодого свеона побеждать начал. Ни с того ни с сего к тебе кинулся Родька, дабы в спину мечом ударить. И ударил бы, но Олюшка успела мерзавца ножом сразить. Чуть позднее ей это припомнили — не в заслугу, а в обвинение…

Владигор с благодарностью и удивлением обернулся к Ольге. Та лишь сердито рукой отмахнулась, ничего не сказав.

— Обманная гора, на которую вы втроем убежали, страху на всех нагнала. Думали, вот-вот к нам двинется и народ передавит. Хорошо, что Ярец успокоил немного — он про нее в молодости слыхал — и объяснил, что гора сия придумана колдунами Волчьего Братства лишь для защиты своей. На нее, мол, никто из простых смертных взойти не может… Но ты ведь взошел! Вот первый дурной слух и прокатился: все трое, мол, колдуны волчьи.

— Невежды, — не удержавшись, вставил свое слово торговец самоцветами. — Я-то сразу у тебя в перстне голубой аметист приметил, да еще какой дивный! И размерами, и чистотой нет ему равных. А ведь известно, что аметист — самоцвет магический, уравнивающий огонь и воздух, но губительный для злых чар, для всякого, кто Черную магию пользует. Не смог бы ты его при себе держать, если был бы колдуном Волчьего Братства.

— Верно, — кивнул Демид, — Путил все это разъяснить пытался, да люди его не слушали. В небесах вдруг появились две огромадные фигуры — бесплотные, на призраков похожие, однако в них все признали тебя и Гуннара. Сцепились вы — и молнии вокруг засверкали, хотя грома не было. Затем вокруг, заслоняя вас, стали всякие безобразные тени роиться. Звероподобные какие-то, с волчьими мордами, с рогами и когтями длиннющими. К счастью, это недолго длилось. Истаяли призраки, а чуть позже Обманная гора обернулась лиловой тучей и подалась на север.

— На северо-запад, — уточнил Ярец. — Туда, за Венедское море, где святилище Рогатой Волчицы находится…

— Хотя вечерело уже, мы едва уговорили народ не срываться с места, не спешить на ночь глядя в Горячие Ключи, где нечисть еще опаснее и злобливее. Дабы успокоить всех перепуганных, убедить их, что колдуны исчезли вместе с лиловой тучей, я, Божан и Ольга пошли к тому месту, где стояла Обманная гора. Думали ничего не найти, а получилось иначе: сразу наткнулись на мертвого волка и на тебя, которого сперва тоже за покойника приняли.

— Рядом волк лежал? — переспросил Владигор.

— Вот именно. Молодой волк, околевший уже, но обликом жуткий. Из-за него потом сыр-бор пуще прежнего разгорелся… Божан, как увидел его, стал полотна белее. Запричитал хуже бабы, почти невменяемым сделался! Пока я его в чувства приводил, Ольга с тобой возилась. Уж не ведаю, как она в тебе живую искорку распознала, ведь по виду был мертвее мертвого: не дышишь, глаза незрячие в небо уставились. Так бы и бросили тебя вместе с волком в чистом поле, чтоб народу лишнего страха не добавлять. Ан Олюшка припала к твоей груди и услыхала-таки слабенькое сердцебиение, обрадовалась, меня задергала — живой, живой! Я не поверил, отмахнулся было, да ты как раз в это время чуток веки прикрыл, будто солнце закатное взгляду мешает. Ну и пришлось, конечно, быстренько тебя в лагерь нести…

— А браслет? — не утерпел Владигор. — Браслет не нашли?

— Чего искать, коли ты его в руке держал. Да так крепко, что лишь на другой день смогли пальцы разжать.

— У меня твой браслет, синегорец, не беспокойся, — ответил гусляр, улыбнувшись. — Я покуда прибрал его — взамен моего кинжала, который ты затерял где-то.

— Шутит он, не обращай внимания. Браслет взял, чтобы из-за оного на тебя, раненого и обездвиженного, других покушений не приключилось. Убедил нас, что так будет лучше. Пожалуй, прав оказался, поскольку не токмо ты сам, но и браслет твой весь лагерь переполошил. Даже умнейший Ставр начал чужие глупости повторять, называя тебя то колдуном, то жрецом, из-за браслета с колдунами повздорившим, то и вовсе оборотнем.

— С чего вдруг оборотнем-то? — удивленно вскинул брови Владигор. — Или во мне вдруг зверя высмотрели?

— Не в тебе, но рядом с тобой. Божан, сам от страха трясясь, обозникам про издохшего волка рассказал. Они быстренько вывод сделали: мол, одного поля ягоды. Просто из тех зверюг, что на Обманной горе злобствовали, ты один успел вновь человеком обернуться. Потому и выглядишь полумертвым, что превращение продолжается. Как закончится, ты всех нас порвешь-загрызешь. И в доказательство показывали на рану, которую молодой свеон тебе в поединке нанес. Рана-то почти затянулась, хотя все видели, как его кинжал твой бок вспорол!

— Но это же… — заикнулся было Владигор о своей способности к быстрому самоизлечению, однако тут же прикусил язык.

Демид с хитрецой и пониманием посмотрел на него, чуть заметно кивнул:

— Вот и я сперва хотел рассказать им, что слыхал уже об одном славном воине, на котором любые раны заживают быстрее, чем на собаке. Да подумал, что не ко времени будет сей рассказ… В общем, так или иначе, а народ потребовал унести тебя подальше от обозного круга. Ночь мы провели в рощице. Перед самым рассветом Ставр пожаловал с дурными вестями. Выяснилось, что ночью, Горячих Ключей не убоясь, из лагеря в Преслав сбежал совсем голову потерявший Божан. Чего он в городе наболтает (если, конечно, доберется туда), какого страху на жителей и купцов нагонит, о том лишь догадываться можно. А хуже всего, что другой мой дружинник, Вавила, который приятелем был с Родькой, в лагере бучу поднял. Обвинил Ольгу ведьмой. Родька, по его словам, давно в приблудном синегорце колдуна учуял, поэтому хотел казнить его, да не тайком, а при честном народе. Но ведьма-скоморошка воспрепятствовала, безжалостно убив доброго молодца. Как ни странно, в этот бред все поверили и порешили на зорьке расправиться с ведьмой Олюшкой, с колдуном-оборотнем Владием, а заодно и с теми, кто вас вздумает защищать.

Услышав, в какую беду вверг безвинных людей, заботившихся о нем, Владигор только челюсти сжал — до зубовного скрежета. Да и какими словами можно было выразить чувства, обуревавшие его?

Ольга, кинув на раненого обеспокоенный взгляд, поднесла к его губам маленькую медную фляжку.

— Выпей целебного отвару, Владий, сразу полегчает.

Он торопливо сделал несколько больших глотков. У отвара был привкус мяты и еще какой-то сладенькой травки.

— Ничего нет хуже человеческой глупости, — наставительно произнес Путил. — Я не раз имел возможность убедиться в этом. Какими же безмозглыми надо быть, чтобы красавицу-скоморошку ведьмой выставить!

— Не только в глупости суть, — подправил его Ярец. — Они перепуганы были. С перепугу на всякую дурь можно решиться…

— Короче, дружище, не дожидаясь исполнения их угроз, мы распрощались со Ставром и под прикрытием предутреннего тумана снялись с места. Тогда нас, вместе с тобой, четверо было, но перед самым Преславом объявился Зенон и еще один обозник, Вешняк, на своей собственной телеге (так он уверяет) от Ставра отколовшийся. Они рассказали, что Вавила совсем разъярился и подбил мужиков кинуться в погоню, которая, правда, у Ключей задержалась немного. Поэтому мы решили с тракта в сторонку уйти и дневку в лесу устроить, а Зенона в город послать, чтоб разведал все толком. Хорошо сделали, что в Преслав не сунулись… Там, как выяснилось, по наущению безумного Божана тоже готовы были кольями тебя встретить. Поверили, что везем в вольный город то ли колдуна, то ли оборотня, то ли еще что похуже.

Последние слова Демида Владигор воспринимал с трудом, борясь с нежданно нахлынувшей на него сонливостью.

— Не тревожься, Владий, — услышал он ласковый голос Ольги. — Это хороший сон, добрый. Я особой травкой тебя напоила, которая у Горячих Ключей растет. Она душе отдых дает, а телу живость возвращает. Поспишь — силы накопишь. О плохом не думай: мы тебя не покинем.

На сей раз Владигор проснулся совершенно здоровым. Была ли в том его собственная заслуга, или подействовал отвар скоморошки, а может, как утверждал Путил, самоцветные камни свою лечебную мощь проявили — это сейчас не имело значения.

Куда важнее было, что он полностью избавился от недуга и вновь обрел способность действовать. Хотя и вынужденное, но все же почти четырехдневное бездействие тяжелым грузом лежало на сердце, заставляя искать быстрый и надежный выход из создавшегося положения.

Владигор понимал, что все прежние планы вновь полетели в тартарары. Незаслуженная «слава» колдуна-оборотня начисто отрезала ему дорогу в Преслав. Где же тогда набрать воинов для похода к Таврийскому морю? В Преславле он надеялся встретить своих земляков, синегорцев, из которых десяток надежных парней уж подобрал бы себе в соратники. А теперь только две возможности остаются, да и те никудышные. Либо, как собираются сделать его новые друзья, направиться в ладанейский Треполь — на запад, либо на восток — в ильмерский город Берестье. В любом случае — не туда, куда нужно, не к южным землям, где Богатырский меч под Ключ-Камнем лежит!

А сколько дней потеряет, делая крюк? Если сыщется в тех городах поддержка, не поздней ли она будет? Злыдень времени зря не теряет…

В памяти вновь всплыла жуткая, непередаваемая картина раскола Времени и Пространства, увиденная им после схватки с Патолусом. Бездонная Пустота, наплывающая на Поднебесный мир… Как противостоять ей? По силам ли это смертному человеку, хотя бы и посвященному в Стражи Времени?!

Тряхнув головой, он прогнал отвратительное видение, вернувшись к прежнему кругу мыслей — о дороге на юг. Неужели придется идти в Берестье? Владигор был уверен, что стольный город Ильмерского княжества обязательно окажет ему помощь, но для этого нужно будет князю Дометию имя свое раскрыть. Отчего-то при этих рассуждениях разум Владигора словно на дыбы вставал, отказывался даже слышать о Дометии. Подобное было странным для Владигора, поскольку он хорошо помнил ту поддержку, которую Дометий оказал воеводе Фотию в тяжелые для синегорцев годы. И отец всегда нахваливал Дометия, называя его лучшим своим союзником, готовым на многое ради Братских Княжеств. Почему же ныне чародейский запрет мешает Владигору обратить свои помыслы в ильмерскую сторону?

Он услышал легкий шорох песка под ногами и поднял голову. К нему подошла Ольга, за нею — Демид и Путил. Все трое, похоже, были весьма озабочены долгим молчанием Владигора, который с полудня сидел неподвижно возле скоморошьей кибитки и о чем-то усиленно размышлял. Путил без лишних слов приложил пальцы к голубой жилке на его шее, проверяя ток жизненной крови, после чего удовлетворенно кивнул: нет причин беспокоиться, синегорцу хуже не стало.

— Со мной все в полном порядке, — улыбнулся ему Владигор. — Просто я задумался.

— О чем же? — поинтересовался Демид. — Не о том, куда дальше путь держать?

— Верно, старшой, о том самом. А еще: почему в Преславе так легко поверили рассказу свихнувшегося Божана о синегорском оборотне?

— Потому, видать, и поверили, что о синегорце он шум поднял.

— Не понимаю, — искренне удивился Владигор. — Чем же мои соплеменники перед вольным городом провинились? Какая тут связь?

— Я сам не понимал, покуда мне Путил не растолковал кое-что. Он частый гость в Преславе, о многом слышал. Пусть и тебе расскажет.

— Не в преславцах тут дело, — покачал головой Путил. — Просто они заразились новыми ильмерскими веяниями, которые из дворца князя Дометия последний год во все концы разносятся. Одряхлел князь Дометий, пуглив и мнителен стал, повсюду ему колдовские ловушки мерещатся…

— С чего вдруг?

— А с того, что прознал он о Черном колдуне Аресе, который под властью своей держал братоубийцу Климогу и все славное Синегорье. Наболтали ему, что молодой князь Владигор в битве с Аресом победил потому лишь, дескать, что сам с колдовством спутался. В подтверждение множество признаков указали.

— Это каких же?

— Известно, например, что Владигор волшебными способностями обладает: может в память чужую проникнуть, в чистом поле невидимым стать, голыми руками нескольких дюжих противников усмирить. С конем своим златогривым как с человеком беседует, и понимают друг друга прекрасно. Человекоптица по имени Филимон в друзьях у Владигора. Не говоря уж о подземном народце, который Синегорскому князю отныне самоцветы и злато-серебро во дворец поставляет, добывая их, между прочим, с помощью колдовского порошка самовзрывчатого.

— Да чего в этом страшного? — вмешалась Ольга. — Нашим Братским Княжествам издавна добрые чародеи покровительствуют. Они, как всякому ведомо, помогли синегорцам Правду и Совесть на родные земли вернуть. Они же и юного князя тайным наукам своим обучали. Разве не знал об этом Дометий?

— Знать-то знал, да повернул иначе. Не сделал различия между Белой и Черной магией, ту и другую объявил вне закона. Сказывают, намерен свой договор с Синегорьем порвать и заставами перегородить все дороги на север, дабы не пустить колдовскую заразу в пределы Ильмерского княжества.

Словно пелена вдруг упала с глаз Владигора. Сразу открылось то, о чем еще говорили четверо чародеев, что недоступным было до сего времени. Ну конечно же! Не хотели они лишние заботы возлагать на его плечи, надеялись — к нужному часу Добран, чародей-покровитель Ильмерского княжества, сумеет образумить Дометия!

Владигор вздохнул сокрушенно.

— Вот с чем бороться нужно прежде всего, — сказал он негромко. — С людским невежеством и неверием в собственное могущество. Неужели так трудно понять, что князь Владигор — не чародей, не колдун, не оборотень, но лишь редкими пока еще среди людей способностями владеет. И данными от рождения, и приобретенными в обучении, однако же отнюдь не злыми, не вредоносными! Любое дарование можно во зло обернуть или в пользу, сие лишь от человека зависит, от его души и жизненной цели. Разве не так? Почему же заведомо относить его к выродкам, а не к защитникам?! Все мы разные, у каждого свой дар в душе. Ярец песни складывает, Путил в камнях толк знает, Демид ратным искусством лучше прочих владеет, Ольга быстра и глазаста, как орлица… Но все мы люди, все человеки! Зачем средь нас выискивать кого-либо, кто с другими различен, и объявлять его чудовищем? Объединяться нужно, свои дарования на добрые дела обращать, а не бояться чужих — пусть и непривычных — способностей! Чем больше будет средь людей богами одаренных, чем разумнее начнут они свои возможности использовать, всех других обучая и злу противостоя, тем лучше, богаче, счастливее весь Поднебесный мир станет! Неужели это так трудно понять?

Очень тихо говорил Владигор, будто сам с собою беседовал, и на друзей не смотрел. Но когда поднял глаза и встретил их взгляды, ему стало ясно: каждое его слово было услышано и принято ими безоговорочно. А коли так, может ли он и дальше таиться от них, поставивших себя под угрозу смерти ради его спасения?

— Я открыться вам должен, — произнес он решительно. — Имя мое — Владигор, князь Синегорья. Путь мой лежит к Таврийским предгорьям, где под Ключ-Камнем лежит Богатырский меч. Сей меч для того надобен, чтобы подручных Триглава осилить, не дать диким ордам вторгнуться на земли наших отцов и дедов. Скрываюсь же под первым, полученным при рождении именем Владия, поскольку перехитрить должен кровопийцу Климогу и всех иных прихвостней Злой Силы, которые на дорогах могут встретиться.

— Ну и ну! — обескураженно вытаращилась на него Ольга. — Ты князь Владигор.

— Я предполагал нечто подобное, — произнес Путил. — Не может простой охотник носить на пальце столь искусный перстень с редчайшим голубым аметистом. Это знак приобщенности к чародейским силам, его даруют лишь избранным.

Демид ничего не сказал, однако по нему было видно: давно ждал, когда синегорец правду о себе поведает. Вот только никак не думал, что он самим князем окажется.

Из-за кибитки вышли Ярец и Зенон. Ольга порывисто шагнула навстречу:

— Дед, ты представля…

Оборвав себя на полуслове, оглянулась на Владигора, не зная, как поступить. Князь улыбнулся:

— По-моему, Ярец давно обо всем догадался. Зенон тоже не враг мне. Только Вешняк мне почти незнаком, но и тот ведь — с нами идет, а не против нас. В общем, давайте-ка все вместе обсудим, как дальше быть.

Позвали Вешняка, отсыпавшегося в тенечке под телегой после ночного дозора. Владигор коротко поведал тем, кто еще не слышал, о причинах и цели своего путешествия, а затем сказал:

— Решайте, друзья, куда направитесь. Сами видите, вашими заботами я нынче снова здоров и крепок. За себя, как прежде, могу постоять. Рад был с вами в Треполь идти али еще куда, но уж больно время дорого. Некогда рыскать по городам и весям, чтобы воинский отряд набрать. Каждый день сейчас на счету. Да не зря ведь сказано: и один в поле воин! Пойду на юг, а там — как боги решат…

После недолгого молчания первым заговорил Демид:

— Такой один, как ты, пожалуй, целого отряда стоит. Так ведь я и Зенон тоже не безрукие. Если у Горячих Ключей безвестного синегорского охотника на расправу глупым людям не бросили, почему сейчас князя покинуть должны? Дело тебе очень трудное выпало, по моему разумению — почти безнадежное. Однако на твоей стороне Правда. За нее жизнь отдать не зазорно. Как считаешь, Зенон?

— Верно судишь, старшой, — согласился дружинник. — Нам теперича ни в Преславль, ни ко двору Изота Венедского ходу нет. Переждать нужно, покуда страсти улягутся, а то зашибут ненароком, в суть не вникая. Ну, а чем зря по лесам прятаться, лучше славной работой заняться, поспособствовать Синегорскому князю. Уцелеем — помощь наша зачтется на сем свете, сгинем — люди добрым словом помянут.

Произнеся столь пространную речь (обычно из него трех слов не вытянешь), Зенон даже покраснел от смущения и отступил в сторону. Дескать, мне больше добавить нечего, пусть другие высказываются.

Ярец переглянулся с Ольгой, затем произнес:

— Конечно, я староват для ратоборства со Злыднем-Триглавом, а внучка моя все ж девица — не парень. Да только наш выбор един: нельзя дозволять Злой Силе беспрепятственно по миру шастать. Себе не простим, если нынче тебя, Владигор, без поддержки оставим.

После его слов все повернулись к Вешняку. Про него известно было только то, что родом он из венедских поморов, занимался извозом, да поскандалил со Ставром, после чего и пристал к беглецам. Худой ли, добрый человек — кто знает?

Словно догадываясь, о чем сейчас думают его спутники, Вешняк насупил брови:

— Не люблю воду в ступе толочь. До драки дойдет — сами увидите, гожусь али нет в соратники. А пока, князь, твоего дозволения прошу остаться в отряде. И кобылка моя, чай, не лишней будет в дальней дороге…

Владигор широко улыбнулся:

— Н-да, отряд у нас получился на диво — крепкий и грозный. Враг, едва заслышав о нем, по буеракам попрячется!

Но тут же прогнал улыбку с лица, окинул своих новых друзей внимательным взглядом и поклонился им.

— С благодарностью принимаю вашу помощь, добрые люди. Не ведаю, кому из нас какая судьба уготована, но всегда помнить буду заботу и службу вашу. Вместе нам теперь сражаться — за Правду и Совесть, за народ Поднебесного мира… А теперь, други, не будем медлить. В дорогу!