Над спящим лагерем синегорцев яркими самоцветами сверкали далекие и непостижимые звезды. Ночная тишь мягким покрывалом легла на опушку леса. Случайный ветерок принес откуда-то с юга мимолетные запахи прокаленных солнцем степных трав, заставив синегорских коней тревожно всхрапывать. Но близкое и влажное дыхание Ильмер-озера было сильнее, и кони вновь успокоились…

Весь мир казался безмятежным, свободным и добрым.

«Увы, он таким только кажется, — сказал себе Владигор. — Взойдет солнце, и откроется глазам все его несовершенство: раздоры и войны, грязь и кровь, алчность и трусость, невежество, бездушие, зависть… Небесные боги, создавшие эту землю и все сущее на ней, похоже, напрочь забыли о своем неудачном творении и занялись более важными делами. Вспомнят ли когда, а если вспомнят — не будет ли слишком поздно?»

Владигор тяжело вздохнул. Он лучше многих знал, что ответа на сей вопрос нет ни в «Серебряной книге Перуна», ни в «Книге Пророчеств», ни даже на мраморных скрижалях Пещеры Посвященных. И лишь от самих людей, от всех подданных и правителей Поднебесного мира, зависит, кто станет победителем на этой многострадальной земле — Правда и Совесть или Злыдень-Триглав. И еще от одного человека зависит, к сожалению, очень многое в этой борьбе — от него, Владигора, Хранителя и Стража Времени…

Он сидел у небольшого костерка возле своей походной палатки и, задумчиво глядя на огонь, то ли размышлял о будущем, то ли вспоминал недавнее прошлое.

Пожалуй, впервые за многие-многие дни у него появилась возможность спокойно и трезво подумать о том, что уже сделано и что еще предстоит сделать, дабы не позволить Злой Силе воцариться над миром. И сколь ни строг был к себе Владигор, все-таки вывод получался в его пользу: планы Триглава разрушены, Климога Кровавый уничтожен, варварские племена вернулись в Этверскую пустыню, а Союз Братских Княжеств не только восстановлен, но и скреплен особым договором четырех князей.

Вернее, трех князей и одной княжны — Бажены, дочери Дометия Ильмерского. Сам Дометий, сославшись на нездоровье, в Дарсан так и не прибыл, но предоставил все полномочия молодой княжне. А она и рада-радехонька новым заботам, будто новому платью! С таким рвением за дело взялась, что, не сдерживай ее Любава, наломала бы дров… Любава, к счастью, для нее теперь и подруга сердечная, и наставница мудрая. Так и были неразлучны все дни Большого Совета в Дарсане. Да и завтра еще не расстанутся: Любава вместе с ней решила направиться в Берестье, чтобы помочь в разговорах с Дометием о судьбе лесных жителей.

Хотя Дометий, как сообщил Совету его посланник, готов уже в ближайшее время препоручить всю власть в Ильмере молодой княжне, ибо сам вознамерился на покой уйти, соглашение с берендами может стать ему костью поперек горла. Больно обижен на них за похищение любимой дочери…

Но Владигор был уверен — все уладится. Выгоды соглашения столь очевидны, что о личных обидах Дометий сразу позабудет. Если, конечно, не полностью ума лишился в своем затворничестве.

Грым Отважный (его пока в Большой Совет допустить не решились, о чем Владигор весьма сожалел) предложил взять под свою охрану часть восточных рубежей Ильмера и Синегорья — как раз ту часть, на которую издавна в обоих княжествах сил не хватало. В основном — леса да болота, но и множество тайных дорог и тропинок, по которым с Рифейских гор чуть не каждое лето заявляются айгурские грабители. Вот против них беренды и встанут. А взамен просят лишь равноправия с другими жителями Братских Княжеств — дабы никто не препятствовал им в охоте на зверя и птицу, в свободном торге и в прочих мирных делах.

Владигор догадывался: здесь тоже не обошлось без Любавы. Наверняка подсказала Грыму, что и где предложить, какую плату затребовать. И верно рассчитала: как ни крути, а лучшего не придумать.

Куда сложнее было договориться с Изотом Венедским и Калином Ладанейским о совместной дружинной подмоге. Еще отец мечтал составить особый договор между княжествами — военный, чтоб единым войском выступать против любого врага. На то ведь и Братские Княжества, чтобы во всем быть братьями!

Однако хотя и поспешили Изот с Калином выручать ильмерскую крепость, к военному согласию на Большом Совете приходили долго, а еще дольше судили-рядили, кому верховодить совместной дружиной. В конце концов сговорились: на чьей земле битва, тот и ратников в бой ведет.

Все дни, что длился Совет в Дарсане, Владигор не знал ни сна, ни отдыха. Объяснял, уговаривал, доказывал, хитрил, настаивал, соблазнял и даже запугивал. Но добился-таки своего! Особый договор подписан и кровью скреплен.

И быть бы сейчас Владигору довольным и радостным, да вот не получается. Печаль гложет сердце, ночами бессонница одолевает, дорога к дому кажется муторной и бесконечной…

Услышав тихие шаги, Владигор поднял голову. Из полночного мрака к его костерку вышли сотник Ждан и Любава. Присели рядом.

— Чего не спится, князь? — с нарочитой небрежностью старого друга спросил Ждан. — Опять заботы одолели?

— Да какие теперь заботы? — пожал плечами Владигор. — Так просто, вспомнилось разное…

— Третью ночь не спишь, — сказала Любава с упреком. — Я тебе отвар для чего готовила? Наверняка ведь не пил! Чародей Белун особо предупреждал, что тебе силы восстанавливать надо, а ты как сыч — ночью спать не ложишься, днем людей избегаешь. Разве так можно?

Князь промолчал, и в воздухе повисла неловкая тишина. Владигор явно не хотел продолжать беседу в таком духе. Пытаясь исправить положение, Ждан вдруг спросил:

— Князь, а куда подевался твой Браслет Власти? Не потерял ненароком?

Владигор с удивлением взглянул на него:

— Ты как о Браслете узнал?

Потом перевел взгляд на смутившуюся Любаву и покачал головой. Вот язык бабий!.. Впрочем, сам виноват. Прежде чем обо всем сестренке рассказывать, мог бы догадаться, что она не утерпит — со Жданом поделится.

Как ни странно, эти двое, раньше относившиеся друг к другу с недоверием, в последнее время очень сблизились. Что ж, Владигор этому только рад.

— Браслет сейчас у Белуна, — ответил наконец Владигор. — Чародей хочет досконально в нем разобраться. А мне он в Синегорье и ни к чему… Не собираюсь ведь с помощью магии над людьми властвовать.

— Тоже верно, — согласился Ждан. — Одного понять не могу: почему Браслет не защитил тебя от нападения Климоги в горной долине и откуда Климога знал, что не защитит?

— Я бы тоже хотел понять, но — увы. Белун считает, что дело здесь не столько в Браслете, сколько в природе горной долины. У нее много загадок. Как получилось, например, что в ней соседствовали Ключ-Камень и разбойничий схорон? Почему земля именно в этом месте поглотила останки Климоги? Опять же — Браслет Власти, который здесь то проявлял свою силу, то становился пустой безделушкой.

— Но не мог же всего этого знать Климога.

— Нет, конечно. Он знал другое: Браслет властвует над людьми. Но Климога-то себя считал уже не человеком, а существом более высокого звания. Вот и не боялся. И очень ему хотелось эту свою «надчеловечность» мне доказать… оттого не стал убивать сразу — покрасоваться вздумал.

Владигор вновь замолчал. Он вдруг отчетливо понял, что сказанные им сейчас слова о «надчеловечности», которой кичился Климога, кто-нибудь наверняка соотносит и с ним, Хранителем Времени, считая его, мягко говоря, «не совсем» человеком.

Он давно знал, сколь нелепые слухи о нем ходят в Поднебесном мире — и добрые, и не очень, а то и вовсе злонамеренные, однако старался не обращать на них внимание. Что спорить с пустой молвой? Лишь бы друзья и самые близкие люди понимали его и верили: в груди у князя Владигора бьется простое человеческое сердце, подверженное всем земным радостям и печалям…

После сражения у стен Дарсана слухов, конечно, появится еще больше, с годами они обрастут множеством надуманных подробностей. Но Владигору как-то не приходило в голову, что для многих очевидцев его битвы с Триглавом он, Владигор Синегорский, в тот же день стал почти полубогом, «не совсем» человеком.

А когда через пять дней вернулся в Дарсан и рассказал, как было покончено с оборотнем Климогой, он скорее всего лишь укрепил столь ошибочное представление о себе среди сотен людей.

Может быть, эта непрошеная слава и подействовала на Ольгу? Пусть она видела его всяким — и могучим, и беспомощным, пусть всю дорогу к Таврам видела в нем человека, но, когда каждый день в Дарсане приходится слышать невероятные рассказы о битве синегорского «полубога» с Триглавом, разве поневоле не начнешь думать о том, что князь Владигор — «не совсем» человек? А какая женщина согласится связать свою судьбу с «НАДчеловеком»?..

Владигор даже застонал от досады, что раньше не приходило на ум столь простое объяснение внезапного отъезда Ольги из крепости.

Рука сестры легла ему на плечо. Владигор очнулся от своих тяжелых мыслей, поднял голову:

— А где Ждан?

— Ушел проверять караулы.

— Правильно делает, — сказал князь. — Хотя дружина и по братской земле идет, а все ж таки не вотчина. Бдительность терять не следует.

— Перестань, Владий, — тихо и нежно произнесла вдруг Любава его мальчишеское имя. — Знаю ведь, из-за чего твое сердце болит. Янтарные глаза скоморошки забыть не можешь…

— Верно, Любавушка, не могу, — признался Владигор. — Как-то нелепо все получилось… Большой Совет и долгие споры с князьями почти не оставляли времени, но при любой возможности — ты же сама видела — я убегал к ней. Только теперь понимаю, что ей этих коротких встреч было очень мало. Наверно, я должен был прямо там, в Дарсане, объявить ее своей супругой.

— Почему же не объявил?

— Она уговорила не спешить, — вздохнул князь. — Боялась, что мы слишком разные и поэтому, дескать, можем очень скоро друг другу стать в тягость.

— По-моему, Ольга ошибалась. Глядя на вас, многие говорили — быть свадьбе.

— Я тоже на это надеялся… Мы с ней решили: вместе поедем в Синегорье, посмотрим, что и как у нас получается, а к зиме, если никто не передумает, свадьбу справим в Ладоре. И вдруг — она исчезла. Ни «прощай», ни «до свидания». О том, что ее уже нет в Дарсане, я узнал только на следующий день — от воеводы Касима. Ольга зашла к нему перед отъездом из крепости, поблагодарила за гостеприимство, за то, что деда-гусляра с почестями похоронили в дружинном кургане… Но ни словечка о том, куда теперь направляется. Касим был уверен, что мне все известно, и очень удивился, когда я начал ее разыскивать.

— Ольга тебе ничего не сказала?

— Даже не намекнула, куда и зачем собирается уезжать.

— Да я не об этом, — неожиданно отмахнулась Любава. — Она не сказала тебе, что ждет ребенка?

— Какого ребенка? — вытаращился на сестру Владигор.

— Ну не знаю какого. Сына или дочь. От тебя, дуралея.

Несколько долгих мгновений Владигор пытался до конца осмыслить это известие, затем, с трудом подбирая нужные слова, спросил:

— Ольга тебе сказала, что у нас будет ребенок?

— Сначала я сама догадалась…

— Как это?

— По ее глазам, — пояснила Любава. — Когда женщина убеждается, что беременна, у нее сразу взгляд становится каким-то новым, особенным. Впрочем, словами это не передать… Вот я и заметила, как у твоей Ольги взгляд изменился. А потом — ты же мне брат, самый дорогой для меня человек, — решила спросить напрямик. И она подтвердила: да, у нее от тебя будет ребенок.

— Она была испугана?

— С чего бы? — удивилась Любава. — Напротив, была этим очень горда, хотя и немного взволнована. Я тебе не стала в тот день ничего говорить, думала, Ольга сама все скажет… Но на следующий день она вдруг уехала.

— Но почему?! — воскликнул Владигор. — Почему она ничего не сказала мне? Почему уехала?

— Чужая душа — потемки, — грустно вздохнула княжна. — Впрочем, она ведь говорила тебе, что не надо спешить, что не хочет однажды стать тебе в тягость. И вдруг — нате, еще ничего не решено, а своего будущего ребенка она уже вроде бы тебе навязывает. Ну вот и надумала, глупенькая, сбежать, пока ты ничего не узнал. А что и как дальше будет — богиня Мокошь, заступница женская, присоветует…

Владигор долго сидел молча, и Любава, чтобы не мешать ему, через некоторое время поднялась с расстеленного на земле плаща и ушла в свою палатку. Князь, погруженный в новую круговерть мыслей и чувств, не заметил ее ухода. Как не заметил и того, что давно погас костер у его ног и гаснут звезды в небе над ним, а в предрассветном лесу пробуют голоса первые ранние птахи…

Неспешно ступая по высокой росистой траве, к нему подошел верный Лиходей, низко склонив свою умную голову, ткнулся мягкими губами в щеку хозяина.

Князь очнулся, потер лицо ладонями, будто прогоняя остатки тяжелого сна, — и вдруг единым махом вскочил на коня.

— Что, дружок, загрустил-застоялся?! — весело спросил он у Лиходея. Златогривый негромко фыркнул ему в ответ, словно хотел сказать: «На себя сперва посмотри, приятель!».

— Я тебя понял, — рассмеялся Владигор и, потрепав шею любимца, направил его вперед, на зарю. — А ну, давай-ка разомнемся перед дальней дорогой! Дел впереди немало — печалиться некогда.

23 сентября 1996 г.

Санкт-Петербург