На следующее утро, около девяти часов, братья Лебрен беседовали в ожидании Панафье, в то время как в столовой служанка накрывала стол на три персоны. Шарль, младший из братьев, спрашивал у Винсента:

– Итак, ты думаешь, что этот человек проведет нас по всем трущобам и игорным домам Парижа?

– Да, это моя цель.

– Но я не понимаю, для чего это нужно.

– А между тем это очень просто.

– В таком случае объясни. Вот уже год, как мы ищем, и ты нашел единственный след – два банковских билета.

– Да.

– Номера, которых были в перечне вещей мадам Мазель. Но, следуя по пути, пройденному этими билетами, мы столкнулись с игорными домами.

– Именно.

– В таком случае, нам, может быть, придется искать в игорных домах Германии?

– Эта работа будет напрасной. Игорные дома Германии сейчас закрываются. Следовательно, тот, кого мы ищем, должен вернуться в Париж, а ты знаешь пословицу, что горбатого могила исправит. Нет сомнения, что, возвратившись во Францию, он снова начнет играть. Во Франции нет легальных игорных домов, но их с успехом заменяют нелегальные.

– Но ведь ты ездил по всем германским игорным домам?

– Да, и там мог убедиться, что игрок неизлечим. Он играл, играет и будет играть, каковы бы ни были результаты его игры.

– И ты думаешь, что он игрок?

– Я убежден в этом; все, что я мог узнать в результате следствия, утверждает меня в мысли, что человек, совершивший преступление, не был простым убийцей. Эта найденная на лестнице карта, которая послужила таким ужасным доказательством против нашего увлекавшегося игрой отца, уже является очень сильным доводом.

– Да, это правда.

– И, кроме того, дорогой Шарль, если бы ты, как я, мог судить об игроках вблизи, ты понял бы это. Ты понял бы, как необходимо цивилизованному обществу иметь возможность наблюдать за этой страстью, за этим пороком. Ничто не может помешать игроку играть. Но постоянным надзором его можно несколько обуздать. Надо уметь удовлетворить его порок и в то же время ограничить его. Игрок с нетерпением ожидает начала партии. Правда, я видел сдержанных игроков, но таких очень мало.

– Однако, мне кажется, что образование должно было бы смягчить этот порок.

– Нисколько. Для бесчестного игрока недостаточно открытых игорных домов, и эта причина заставила меня вернуться в Париж. Для шулеров нужны игорные дома. Ах, чего я только не насмотрелся там! – продолжал Винсент, мешая угли в камине. – Я видел людей, которых страсть к игре, так сказать, душит за горло, которых ничто не останавливает. Как бы ни были они бедны, все равно нашли бы средства уехать в другой конец Европы и отвезти туда свои деньги, если бы им запретили играть у себя дома. Эти бедняги осуждают себя на всевозможные лишения в течение зимы, чтобы с открытием игорного сезона попытать счастья и обогатиться. Они скапливают двадцать пять луидоров, скапливают их тяжелым трудом, не досыпая ночей, дрожа от холода, и эти деньги проигрывают в течение нескольких дней. И, тем не менее, никогда не перестают играть. Если они не в состоянии играть там, где игра ведется честно, они отправляются в игорные дома, где их будут обкрадывать. Не раз баденский игорный дом доставлял несчастных игроков за свой счет на родину. Его хозяин, господин Дюпрессуар, утешил не одного бедного игрока, уезжающего от него в отчаянии. Но игорные дома безжалостны. Они разоряют, и игрок, проигравшись в них, имеет только два выхода: смерть или преступление.

– Был ли ты в игорных домах?

– Да, в Лионе, возвращаясь из Германии и здесь.

– Видел ли ты что-нибудь любопытное?

– О, да, в одном игорном доме на улице Тур однажды я видел вошедшего в зал молодого человека с бледным лицом, обрамленным длинными каштановыми волосами, одетого в черный бархат. Улыбаясь, он бросил на стол десять первых луидоров. Проиграл раз, другой, третий, четвертый, пятый, каждый раз удваивая ставку, и продолжая смотреть на женщин, этих молодых женщин с белыми плечами и белыми руками, ногти которых – когти, и которые улыбались ему. Он же невозмутимо опускал руку в карман платья и вынимал оттуда луидоры пригоршнями. Этот игрок по-прежнему проигрывал, и наконец, наступила минута, когда со сжатыми зубами и нервной улыбкой он вынул из кармана последнюю пригоршню. Одна из девушек сказала ему на ухо: «Вы постоянно ставите на один и тот же цвет – измените его». И в ту минуту, когда крупье говорил, что все ставки сделаны, он переставил свои деньги на другой цвет – и снова проиграл. Тогда он сразу же вышел из зала и спустился по лестнице, казалось, совершенно спокойный. А вечером привратник сказал, что в подвале нашли повесившегося. Это был бедный молодой человек, которого мы видели несколько часов тому назад. Я думал, что его поступок послужит примером посетителям игорных домов.

– И что же?

– Как только тело вынули из петли, все, что сошли вниз посмотреть на него, бросились к нему и начали поспешно делить веревку между собой, чтобы еще поспешнее вернуться и снова занять свое место у зеленого стола.

– О, это ужасно!

– В одном игорном доме в Лионе на Ронской набережной я видел, как вошел мужчина лет тридцати. В течение целого часа он постоянно проигрывал. Наконец, вынув из кошелька последние деньги, он бросил их на стол и, облокотившись головой на руки, опустив правую руку в карман платья, ждал. Когда лопатка крупье загребла его деньги, он вынул руку из кармана, наклонил голову, как бы желая посмотреть на деньги, которые собирается поставить, и когда крупье закричал: «Господа, делайте ваши ставки!», в зале раздался выстрел, и несчастный упал на ковер с разбитым черепом.

– И на этих людей мы будем смотреть, – с отвращением произнес Шарль Лебрен.

В эту минуту вошла служанка со словами:

– Вас спрашивает господин Панафье!

– Очень хорошо, введите его, – распорядился Винсент.

И через несколько мгновений служанка ввела Поля Панафье.

С вечера Панафье сильно изменился. Часть полученных денег он употребил на приобретение приличного костюма и имел очень недурной вид в своем новом платье.

– Здравствуйте, – сказал Винсент, протягивая ему руку. – Мы ждали вас, чтобы сесть за стол.

– Разве я опоздал?

– Нет, нисколько. Жанетта, подавайте завтрак!

Молодые люди сели за стол и начали завтракать. Когда поставили кофе, Винсент проговорил:

– Теперь, господин Панафье, если вы согласны, поговорим о деле.

– Я к вашим услугам.

Винсент помолчал несколько мгновений, потом начал так:

– Мы имеем о вас самые подробные сведения, которые дал человек, указавший нам на вас.

– Кто этот человек?

– Один из полицейских чиновников.

– А-а, в таком случае, вам должны были сказать, что если я и служил в полиции, то только потому, что имел на это особые причины. Но я не сделал свою службу профессией.

– Он нам говорил это. Мы знаем, кто вы такой, и вот почему мы обратились к вам. Мы желаем приобрести и друга, и руководителя в одно и то же время.

– Вы слишком добры, господа.

– Нам сказали, что мы можем, что бы ни случилось, рассчитывать на вашу скромность.

– О, в этом можете не сомневаться, – улыбаясь, заметил Панафье.

– Я говорю вам это потому, что вы можете не согласиться на наше предложение. В этом случае вы не должны никому говорить о нашем разговоре.

– Даю вам честное слово и признаюсь, что ваши предосторожности возбуждают мое любопытство.

– Вы помните наши имена?

– Да, конечно, – с удивлением отвечал Панафье. – Ваши имена – Винсент и Шарль Лебрен.

– Помните ли вы о преступлении, которое наделало много шума в прошлом году?

– В прошлом году? – Панафье посмотрел на братьев с некоторым беспокойством. – Что вы хотите сказать?

– Мы говорим об убийстве мадам Мазель.

– Мадам Мазель… Я припоминаю. Дело Корнеля Лебрена. Лебрен…

– Лебрен, – повторили братья.

– И вы…

– Сыновья Корнеля Лебрена.

– А-а!

Несколько мгновений длилось молчание, и Панафье, не решаясь спрашивать, ждал, пока заговорят братья.

– Господин Панафье, – сказал тогда старший, – мы убеждены, что наш отец был осужден безвинно.

– Мы это знаем, – сказал Шарль.

– Вы это знаете…

– Да, и желаем найти виновного.

– Я вас понимаю, – откликнулся Панафье.

– Эшафот отнял у нас нашего отца, и мы хотим восстановить его честь. И потому мы нуждаемся в таком человеке, как вы, в таком человеке, который стал бы нам помогать в наших поисках.

– Эта роль мне очень нравится.

– Вы согласны? Вы поможете нам найти виновного?

– Да, даю вам слово.

– Благодарим вас!

И братья с жаром пожали руку Панафье.

– Я не знаю обстоятельств дела и хотел бы изучить все бумаги, которые его касаются.

– У нас все это есть.

– Чтобы найти настоящий след, нужно будет восстановить все обстоятельства преступления. Это было здесь?

– Нет-нет! Мы купили всю мебель и оставили все, как было во время преступления.

– В таком случае, это будет очень интересное следствие.

– Наш отец, мсье, поручил нам сделать это.

– Найти виновного?

– Да.

– Хорошо, господа, я согласен. И клянусь вам, что сделаю все возможное. Я стал сыщиком почти по такой же причине: одна дорогая мне женщина была убита, и я решил найти ее убийцу. Я напал на его след, но он оставил Францию. Мне пришлось прекратить свои поиски. Я занимался этим делом три года. Мной руководил человек, имеющий большой опыт в этих делах, и могу дать слово, что в настоящее время я почти сравнялся с ним, если не превзошел его. Ваше дело вполне благородно, господа, и я помогу вам.

– Отлично! Когда мы начнем? – спросил Шарль.

– Мы начнем сегодня же. Вы расскажете мне все подробности следствия и судебного процесса. Я изучу их сегодня ночью, а завтра или послезавтра мы отправимся смотреть место преступления и через несколько дней нападем на след. Нас трое, и я хочу пригласить еще одного помощника, который будет работать вместе с нами, не зная, что он делает, но который будет нам полезен благодаря среде, в которой он живет и для которой в настоящее время подозрителен.

– Объясните, пожалуйста.

Тогда Панафье рассказал о предложении, сделанном ему накануне Пьером Деталем, и было решено сделать из него помощника, не посвящая его в суть дела.

– Согласны ли вы, – спросил Панафье, – описать мне вашего отца и его отношения с жертвой преступления?

– Охотно.

– Может быть, было бы лучше рассказать господину Панафье все обстоятельства преступления? – предложил Шарль брату.

– Да, конечно. Что вы на это скажете, господин Панафье?

– Если вы станете мне рассказывать о преступлении, то вы невольно будете избегать обстоятельств, которые вольно или невольно послужили главным обвинением против вашего отца. Простите мне, но вы можете быть пристрастны; вы представите все дело в выгодном для вашего отца свете. А для того, чтобы бороться против обвинения, чтобы найти факты, оправдывающие вашего отца, я должен узнать все от лица, совершенно непричастного к этому делу.

– У меня есть рапорт следователя, но он ужасен для нашего отца. Да, я чуть было не забыл, – вдруг сказал Шарль, – у нас есть также донесение первого агента, который рассказал только то, что он видел.

– Да, действительно.

– Рапорт агента?

– Да, и очень даже любопытный.

– Прочитайте мне его.

– Он очень прост, наивен и глуп, но в нем видно желание добиться истины.

– Главное желание было, чтобы его прочли. Это донесение составлено наподобие романа.

– Это мне и нужно.

Тогда Винсент встал, принес бумаги и положил их на стол.

В то время как он искал копию донесения, Шарль предложил Панафье сигары, и последний спокойно уселся в кресло, приготовившись слушать. Братья, отложив свои сигары, сосредоточились, и Шарль Лебрен, опершись на спинку стула, приготовился слушать брата.

Вот что прочел Винсент:

«Преступление на улице Фридлан. Госпожа Мазель живет на улице Фридлан на Елисейских полях в Париже. Ее дом открыт и днем, и ночью и служит местом свидания для игроков всякого рода.

Вилардье».

Однажды ночью она ужинала, как обычно, с господином Пуляром.

Затем легла спать. Этот аббат имеет с госпожой Мазель самые близкие отношения. Он приказывает ее слугам и почти такой же хозяин, как она. Более трех лет он ест и пьет в этом доме, ночует то в комнате, которая отведена ему в доме госпожи Мазель, то в квартире, которую он снимает на той же улице. Комната, которую он занимает у этой дамы, находится над ее уборной и сообщается со спальней маленькой лестницей, которая оканчивается дверью, расположенной настолько близко от кровати, что она может ее открыть, лежа на постели.

На следующий день, второго октября, ее нашли убитой пятьюдесятью ударами кожа.

Я нахожу на постели госпожи Мазель обрывок черного шелкового галстука, который весь пропитан кровью, и окровавленный платок с цифрой «6» на нем. Я предположил, что госпожа Мазель, защищаясь, сорвала с убийцы этот галстук и платок, которым завязана была его голова. В правой ее руке я нашел несколько волосков. Шнурок от звонка завязан на несколько узлов так, что до него нельзя достать. Я нахожу в камине нож, ручка которого наполовину обгорела. На его клинке нет ни малейших следов крови, но я думаю, что эти следы исчезли от огня. Я не нахожу ни малейшего следа взлома, ни на дверях передней, ни в спальне. Двери, выходящие из спальни на маленькую лестницу и в гардеробную, запираются изнутри на задвижку. В спальне есть шкаф, открыв который, я нашел кошелек с двумястами семьюдесятью восемью франками. Я нашел также в шкатулке четыре мешка из-под денег, разрезанных ножом и окровавленных, так как на двух мешках остались следы крови. Затем нахожу маленький пустой мешочек с надписью «Аббат Пуляр». В этом мешочке оказалась четырехугольная коробка, в которой госпожа Мазель прятала свои драгоценности. Эта коробка была пуста. Обыскав платье убитой, я нахожу семьдесят луидоров. Я расспросил двух горничных, и они указали мне на некоего Лебрена, второго любовника госпожи Мазель. Я позвал этого человека, и он объяснил мне, что приходил накануне и был только другом Мазель. Я прошу его рассказать мне о причине его посещения. Он отвечал, что приходил в гости к мадам Мазель и, выходя из ее комнаты, разговаривал на лестнице с ее служанками. Расставшись с ними, он сошел вниз в маленькую гостиную, положил свою шляпу на стол и, усевшись поудобнее перед камином, задремал. Проснувшись ночью и найдя все двери закрытыми, за исключением той, что выходила на улицу, он вышел и запер ее за собой. При помощи комиссара я обыскал Лебрена и в кармане у него нашел ключ, который подходит к замку двери в ее спальню. Этот ключ являлся веским доказательством против него, и я посоветовал господину комиссару арестовать его. После этого я примерил Лебрену платок, свернутый в виде ночного колпака, и он пришелся как раз ему впору. Тогда я расспросил кучера и повара, но они не сообщили мне ничего нового. Продолжая свои поиски, я нашел возле маленькой лестницы длинную новую веревку с узлами, очевидно, служившую лестницей. Тогда я приказал осмотреть Лебрена и не нашел ни на его платье, ни на теле ни малейшего признака крови, ни малейшей царапины. Продолжая поиски, я нашел в погребе дома, под кучей соломы, рубашку, весь перед и рукава которой были окровавлены, а на одном из боков были ясно видны отпечатки окровавленных пальцев. Опечатав всю квартиру и оставив полицию в доме, я ушел, чтобы вместе с арестованным сделать обыск у него на улице Руль. Я нашел там корзинку с вещами, в которой были ключ, пилочка и салфетка с меткой «С.Л.» – и ничего больше, что могло бы служить в пользу его обвинения. Я взял белье, чтобы, сравнить его с рубашкой, но белошвейки говорят, что оно не имеет ни малейшего сходства с окровавленной рубашкой. Господин комиссар передал экспертам ключ, найденный у Лебрена. Этот ключ открывает не только дверь на улицу, но также и дверь в переднюю и две другие двери в спальню госпожи Мазель. Так как на дверях не было никаких следов взлома, то ключ, найденный у Лебрена, я считаю уликой. Я просил комиссара арестовать Лебрена и предоставить его в распоряжение следствия.

Составил 3 октября 1869 года.

– Это все. Что вы об этом думаете?

Панафье внимательно выслушал чтение документа.

– Это очень любопытно.

– И что вы скажете?

– В этом деле есть тайна, которая возбуждает мое любопытство, но прежде, чем искать преступника, нужно восстановить картину преступления, нужно осмотреть место, где оно было совершено, найти и изучить людей, которые названы в этом донесении.

– Мы можем найти всех людей, бывших в это время в доме, кроме аббата.

– Как! Разве он не появился на процессе?

– Нет, его не нашли.

– Что вы говорите?! Аббат исчез на следующий день после преступления, и ваш отец был приговорен? – вскрикнул Панафье, изумленный этой бессмыслицей. – Но ведь этот аббат жил в доме, был в интимных отношениях с госпожой Мазель – и вдруг исчезает на следующий день после совершения преступления… Нет сомнения, что настоящий виновник его – аббат.

– Но вы не знаете, в чем состоит обвинение, – сказал младший из братьев. – Наш отец был осужден за убийство госпожи Мазель и ее любовника, аббата Пуляра, окровавленное белье которого было найдено в подвале. Наш отец был обвинен в том, что он убил его и запрятал труп.

– А, черт возьми! Это усложняет дело. Одежда аббата была найдена?

– Да, она была разорвана и окровавлена. Белье, найденное в подвале, принадлежало ему.

– А тело?

– Исчезло. Так что не было никакой возможности узнать, что с ним случилось.

– А что было в карманах платья?

– Ничего, только бумаги. И ни копейки денег.

– Его обворовали?

– Вполне вероятно.

Панафье задумался. В противовес братьям Лебрен он верил в виновность Корнеля Лебрена. Он поднял голову и спросил:

– Ваш отец был богат?

– Да, он пользовался доходами с имений нашей матери. Это около пятнадцати тысяч франков в год. Кроме того, отец имел шесть тысяч франков собственного дохода.

– Я прошу вас извинить меня за эти вопросы. Они имеют только одну цель – облегчить мне изучение хода следствия и судебного процесса, и не свидетельствуют о моих сомнениях в невиновности вашего отца.

– О, говорите, и не бойтесь ничего. Мы привыкли выслушивать обвинения против нашего отца и знаем, что они, увы, основываются на ужасных фактах.

– Ваш отец имел с мадам Мазель только дружеские отношения?

– Наш отец был любовником мадам Мазель.

– Замечательно! Это объясняет наличие ключа, который был у него, и многое другое. Был ли в то время ваш отец в стесненном положении вследствие своих дел или спекуляций?

– Нет.

– Был ли он ревнив?

– Наш отец любил пожить. Овдовев очень рано, он вел веселую жизнь и смотрел очень снисходительно на поведение своих любовниц.

– Сколько лет было Мазель?

– Она была молода и очень хороша собой. Мадам славилась своей красотой.

– Была ли она богата?

– Богата? Нет. Но выигрывала очень много денег.

– Как, выигрывала много денег?..

– Да, она принимала гостей два раза в неделю, и у нее велась крупная игра, большая часть доходов с которой, я убежден, переходила в ее карман.

– Одним словом, это был игорный дом.

– Да, игорный дом.

– Зачем же, черт возьми, ваш отец ходил в это место?

– О, все очень просто – наш бедный отец был игрок.

– Да, это меняет многое.

И Панафье, качая головой, говорил себе: «Очевидно, что даже если он не виновен, поведение его таково, что заставляет верить в его виновность. Богатый человек, посещающий игорный дом, отец семейства, имеющий любовницей какую-то странную женщину, позволяющий ей иметь связь с аббатом… Что касается меня, то я на стороне присяжных. Но чувство, руководящее этими двумя молодыми людьми, слишком похвально для того, чтобы я стал приводить их в отчаяние, говоря им это. И, кроме того, не все ли мне равно, каким делом заниматься».

Подумав так, Панафье поднял голову и сказал братьям:

– Послушайте, господа, сегодня я вам ничего не могу сказать. Если вы позволите, я унесу с собой все бумаги, касающиеся следствия и процесса. Я рассмотрю их завтра и сообщу вам мое мнение.

– Хорошо.

– Если я увижу возможность добиться чего-нибудь, если я найду какой-нибудь светлый уголок в этом темном деле, то я присоединюсь к вам.

– В таком случае – берите, – сказал Шарль Лебрен, подавая ему сверток с бумагами.

– Что это такое?

– Это копии всего. Так гораздо легче читать, и кроме того, вы понимаете, что мы желаем сохранить подлинные документы.

– Можете ли вы, господин Панафье, прийти к нам сюда через два дня в это же время?

– Я приду к вам завтра, мсье. Если понадобится, то я проведу за изучением дела всю ночь.

– Благодарим вас! – воскликнули братья, протягивая ему руки.

После этого Панафье вышел, унося с собой бумаги и думая про себя: «Этот Корнель Лебрен последний из негодяев, который расстроил состояние своих детей и убил эту женщину и аббата, чтобы украсть деньги, которые, как он знал, находятся в шкафу. Но, во всяком случае, за пятьсот франков я могу прочесть все это. Мне часто приходилось выслушивать гораздо больше только за обед».

В то же время Шарль говорил брату:

– Я думаю, что он точно так же, как и мы, убежден в невиновности нашего отца.

– Что-то говорит мне, что он найдет виновного! – отвечал Винсент.