Приэльбрусье, район хребта Светгар, лето 2001 г.

Каша подгорела.

Антон шумно втянул носом воздух и обречённо подумал, что ужин на сегодня, похоже, отменяется. Светочка Аникеева, при всех её несомненных секс-достоинствах, готовить абсолютно не умела. Видимо, справедливо полагая, что грядущий муж — глава нефтяного концерна, крупный продюсер, арабский шейх, отечественный владелец автостоянки — обеспечит её всем необходимым в жизни, включая штат поваров-итальянцев.

При мысли о спагетти Антону поплохело. Он почти наяву представил себе их — длинные макароны, свёрнутые аккуратной горкой и обильно политые кроваво-красным кетчупом... Кашеварила бы сейчас Динка Ульмиева — они ни за что не остались бы голодными. Дина, казалось, родилась на кухне и выросла при узбекском плове, украинском борще и среднерусской жареной картошке с яичницей. Ходить её наверняка учили половник с шумовкой, колыбельную пел вытяжной шкаф, а с буквами она знакомилась не по азбуке, как все нормальные дети, а по поваренной книге. Ещё она недурно шила (Светке, к примеру, из кусков голубого капрона сварганила ветровку, выглядевшую, словно эксклюзивный вечерний ансамбль), могла забить гвоздь в стену и имела первый разряд по скалолазанию. И украдкой писала стихи в потрёпанный блокнотик с Микки-Маусом на обложке. Все дурнушки в этом мире почему-то пишут стихи и хорошо готовят: наверное, потому, что им не светит арабский шейх. Впрочем, не всё так однозначно.

Светочка вызвалась дежурить (сама! добровольно!!!) после того, как красавец Казбек, старший в их группе, на предыдущем привале, отужинав восхитительной картофельной запеканкой по-сицилийски, проникновенно сказал Динке «спасибо» и даже поцеловал в розовое ушко. Динка скромно зарделась, а Светка следующим вечером, едва скинув рюкзак, нырнула в палатку и полтора часа посвятила макияжу. С первыми красками вечерней зари она королевской поступью вышла наружу.

Паша Климкин, самый молодой член группы, сдавленно икнул. По юношеской неопытности он пылал к Светке тихой всепоглощающей страстью: мыл за ней посуду, тайком подбрасывал цветы в её палатку, мечтал поскорее вырасти и вызвать счастливого соперника Казбека на поединок. И видимо, не подозревал, что к тому времени Светка благополучно выйдет замуж, родит двух детишек, потолстеет, обабится и будет страдать водянкой, а Казбек состарится и осядет на какой-нибудь горнолыжной базе — продавать билеты на подъёмник...

Но это будет потом, ещё не скоро. А пока — Светка вышла из палатки, оросила воздух Приэльбрусья ароматом дорогих духов и, демонстративно не замечая вероломного Казбека, предложила Диночке сменить её у примуса. Диночка удивлённо согласилась. А ещё через полчаса каша безвозвратно сгорела. Её ещё можно было, вооружившись ледорубом, отскрести от стенок котла, сложить в полиэтилен и закопать до худших времён, но употреблять в пищу...

Не будь Светка дамой — схлопотала бы сейчас подзатыльник, сердито подумал Антон и сплюнул в куст бузины. Наверное, остальных посетила та же мысль (разве что за исключением влюблённого Пашки: тот с радостью готов был простить своей Дульсинее любые мелкие прегрешения, включая собственную голодную смерть), потому что она на всякий случай сделала шаг назад и неуверенно произнесла:

— Ребята, ну что вы? Я же хотела как лучше...

— А получилось как всегда, — мрачно закончил Казбек цитату из классики. — Антон, тушёнка осталась?

— Валдайская, — так же безрадостно отозвался тот.

Тушёнку производства ТОО «Валдай» по неписаным законам гор всегда оставляли на самый чёрный день: она была жидкая и солёная, как Мёртвое море, и почему-то пахла солидолом.

— Ничего страшного, — великодушно сказала Дина. — Поужинаем чаем с бутербродами.

— Бутербродами сыт не будешь, — угрюмо возразил Казбек.

— А на ночь есть вообще вредно, — встрял Паша Климкин. — Кошмары будут сниться.

И взглянул на Светку, ожидая благодарности за поддержку. Однако та, не выходя из образа королевы в изгнании, высокомерно созерцала окрестный пейзаж. Да, была бы она другого пола — точно заработала бы подзатыльник. А не будь такой красивой — Антон нипочём не пошёл бы отмывать испоганенный ею котелок.

Но Светка была красивой до умопомрачения. Красивее мог быть только фейерверк в ночном небе или гол под перекладину на чемпионате мира по футболу. Сурская красавица выпуска 1999 года, третий курс журфака университета, неплохое перо (немного инфантильное — но это смотря на чей вкус), несколько статеек, одна из которых — социологический опрос среди тинейджеров на тему «Как вы относитесь к однополой любви?» — промелькнула даже в «Московском комсомольце». Вялое ухаживание преподавателя экономики капиталистических стран и пылкая страсть неуклонно увядающего замдекана, которая позволяла на раз-два получать зачёты автоматом. Высокая грудь, по-детски припухлые капризные губки и прямые платиновые волосы до середины спины («Неужто свои?» — наивно восхитился Антон в их первую встречу в университетском буфете. «Свои, — улыбнулась она. — Хочешь убедиться?» — «Не хочу, — сказал он, собрав волю в кулак. — Я слышал, ты коллекционируешь мужские скальпы». — «Ну и дурак», — загадочно бросила она через плечо).

Кто бы сомневался.

Антон ухватил котелок и пошёл вниз по склону, в сторону журчавшей метрах в пятидесяти речушки. Солнце как-то очень быстро и незаметно ушло с горизонта, только край западного ледника у отрога хребта Латардаш светился уютным розовым светом, точно торшер в интимно обставленной гостиной — там, где тихонько наигрывает рояль и кто-то ужинает при оплывающих свечах... Не думать об ужине, приказал себе Антон и опустил котелок в ледяную воду.

Чьи-то подошвы осторожно прошуршали по гальке за спиной. Кто-то мягко коснулся плеча. Светка, подумал Антон. Неужели совесть взыграла? Он обернулся и увидел Динку. Она секунду помедлила, присела рядышком и протянула нечто, завёрнутое в бумагу. Он молча взял — о чудо, настоящий бутерброд, с настоящей твёрдокопчёной колбасой! Корочка у хлеба слегка, самую малость зачерствела, но это сейчас интересовало его меньше всего. Антон с довольным урчанием вцепился в еду — никогда в жизни он не пробовал ничего вкуснее.

— Не торопись, — сказала Дина. — У меня есть ещё.

— Динара, — проговорил он с набитым ртом, неожиданно вспомнив её полное имя. — Динарка, ты самая лучшая на свете. Ты мой единственный настоящий друг.

Её волосы, собранные сзади в хвост, искрились под луной. Она провела по ним рукой и вздохнула с непонятной грустью:

— Друг, говоришь? Что ж, и на том спасибо.

Котелок был давно вымыт, а остатки злосчастной каши — трудолюбиво закопаны. По этим окрестностям проходила западная граница заповедника, и иногда её инспектировали егеря — они ездили вдоль неё на низкорослых флегматичных лошадёнках или на стареньком «газике». На туристов (всё равно каких: «диких», навьюченных неподъёмными «абалаковыми», или «организованных», путешествующих в сопровождении энергичной бабульки-экскурсоводши) егеря смотрели с лёгкой брезгливостью: так монгольские скотоводы-кочевники смотрят на снежного человека Алмасты. Тот, говорят, изредка ещё появляется возле юрт и выпрашивает еду. Антон егерей не опасался: Казбек ещё до выхода на маршрут затарился официальной бумагой, подтверждающей, что их группа имеет право находиться в этом районе и обязуется не оставлять мусор на стоянках. Это правило было нарушено лишь единожды, когда Светка, в очередной раз повздорив с Казбеком, швырнула в него пустой пластиковой бутылкой. Казбек увернулся, и бутылка улетела под откос.

Светка лезть за ней отказалась из боязни, а Казбек — из принципа.

— Все. — Антон, орудуя ножом, засыпал «могильник» и для верности утрамбовал сверху ногой. — Надеюсь, никто не найдёт и не отравится.

Динара молча сидела на камне, обхватив руками колени, и смотрела куда-то вдаль — туда, где в кустах бузины, дикой малины и барбариса терялся в густых сумерках противоположный берег. С чего я решил, что она дурнушка, подумал Антон, беззастенчиво разглядывая девушку. Вполне стройные ноги с узкими щиколотками, плоский живот и хорошей лепки руки. Нос, правда, великоват, а грудь, наоборот, маловата — рядом с рубенсовскими формами Светки явно проигрывает... Опять я о Светке, как вшивый о бане, — та уж, поди, завалилась в палатку с Казбеком, наплевав на чай и безнадёжно-унылого Пашу Климкина...

— Когда-то очень давно в этих местах обитало большое племя, — вдруг тихо произнесла Динара. — Они называли себя аланами. Все аланы были воинами — и мужчины, и женщины, и учились ездить верхом, владеть мечом и арканом едва ли не раньше, чем ходить. Многие современные народы на Кавказе считают себя потомками этого племени и спорят до хрипоты, кто из них истинный потомок, а кто нет.

— Вот как? — рассеянно спросил Антон. — Чем же они занимались?

— Кочевали, перегоняли скот с одних пастбищ на другие. Воевали с соседями, всерьёз угрожали Риму и Византии, ходили покорять Армению и Колхиду, участвовали в битвах с гуннами.

Она чуть отклонила голову назад и продекламировала нараспев:

— «Их диковинные стрелы и копья, невидимые в полёте, яростные длинноволосые всадники в чешуйчатых доспехах и сияющих шлемах, на чёрных звонконогих конях...» — так о них писал Плутарх. Красиво, правда?

— Правда, — согласился Антон, живо представив себе этих всадников — такой же ночью, под теми же небесами и яркой луной, но пятнадцатью веками ранее, в красных отсветах костров меж походных кибиток, с небольшими круглыми щитами, отороченными мехом, чтобы легче соскальзывали стрелы, и с длинными пиками, предназначенными для верхового боя. (Интересно, что значит «звонконогие кони»? Аргамаки? Ахалтекинцы? Какая-нибудь улучшенная прикаспийская порода?) Суровые лица медного оттенка и белые волосы, рассыпанные по плечам, — говорят, современные девушки из настоящих, исконных армянок и осетинок тоже светловолосы...

— Впрочем, аланы были кочевниками давно, ещё до нашей эры. Постепенно они перешли к оседлой жизни. Начали торговать со Средней Азией, хазарами, той же Византией, объединились с сарматами, построили крепости по всему Северному Кавказу... Самый большой их город назывался Меранга, и правила там царица Регенда. Она погибла во время монгольского нашествия. Аланы отчаянно сопротивлялись, но у Тохтамыша было больше воинов. Он взял город приступом, перебил жителей, а царицу повесил на воротах её дворца.

Она немного помолчала.

— В одной из летописей упоминается, что незадолго до штурма она послала гонца к соседнему племени с просьбой о помощи. Однако племя не прислало своего войска. То ли не захотело ссориться с Тохтамышем, то ли ему мешала Регенда, и оно решило избавиться от неё таким способом... Скажи, а ты пришёл бы ко мне на помощь? — вдруг спросила Дина, движимая непостижимой женской логикой. — Ну, если бы я позвала...

— Динка, — тепло проговорил Антон, неожиданно почувствовав ком в горле. Подошёл сзади, обнял за плечи и развернул к себе, задыхаясь от нежности. — Динка...

— Не надо, — тихо попросила она.

Он растерялся.

— Почему?

— Не надо. Это ведь не из-за меня... Это горы на тебя действуют. Горы и ночь. — Она грустно кивнула в сторону беспечно журчавшей речушки. — И вода на камнях.

Вот и пойми этих женщин. Ночь и горы. И ещё — странная уверенность самовлюблённого кретина, будто им восхищаются, думают о нём и роняют слёзы в подушку, глядя на тайком сделанную фотографию... Он потоптался на месте и, чтобы скрасить неловкость, спросил:

— И что было дальше? Я имею в виду с этими аланами...

— Потом они вдруг исчезли, — задумчиво отозвалась Динара. — Неизвестно, что произошло: истребили ли их монголы, или более могущественные соседние племена, или они сами ушли с Кавказа — так же таинственно, как и появились... Кое-кто даже утверждает, будто они живут в горах до сих пор — где-то очень высоко, за границей снегов. Или, наоборот, в подземных пещерах, куда не спускался ещё ни один спелеолог. Но это уже из области фантастики. Они не оставили после себя почти ничего: лишь пару могильников да несколько разрушенных крепостей на перевалах.

Она легко поднялась, вздохнув:

— Давай возвращаться в лагерь, а то нас и вправду заждались, — подхватила котелок и пошла, не оглядываясь, вверх по тропинке.

Антон задумчиво посмотрел ей вслед. На миг ему показалось, что девушка как-то странно одета: шорты (бывшие голубые джинсы) и бело-синяя олимпийка исчезли, появился светлый меховой плащ, перечёркнутый подвешенным за спиной колчаном и охотничьим луком из турьего рога, замшевые сапожки на ногах и тонкий металлический обруч на голове. Из тула торчало десятка полтора оперённых головок стрел. Антон зажмурил глаза, снова открыл — видение и не думало пропадать, наоборот, стало более отчётливым.

— Дина! — несмело окликнул он девушку.

Она обернулась — без удивления, словно ждала этого. Несколько секунд они смотрели друг на друга, пока Антон с мужественным сарказмом посмеивался над собой (завтра утром, коли ещё буду вменяем, попрошу Казбека вызвать мне вертолёт до ближайшей психушки) и подмечал детали: плащ не новый, весь в аккуратных заплатках, а вот рубашка чудо как хороша: вышитая по воротнику нарядным красным узором, перехваченная пояском с блестящей пряжкой, небольшой изящный кинжал у правого бедра... Тонкой работы мозаичные бусы на девичьей шее заинтересовали Антона сильнее всего: стоили они явно дорого (Александрия, всплыло в голове. А может, Египет...) и никак не вязались с остальным. Словно театральный костюмер слегка оплошал, подбирая наряд для главной героини... Хотя нет, театром тут и не пахло.

— Дина, — сказал он, указав на бусы. — Откуда это у тебя?

— Дина? — удивилась она.

Это была не Дина. Антон подошёл поближе: да, лицо очень похоже, но всё равно, отдельные черты, линия губ и выражение, застывшее в прозрачных глазах... Незнакомка походила на Динару, как сестра-близнец. Или (пришла на ум дурацкая мысль) — как иное воплощение того же человека, унесённое на бог знает сколько веков.

— Откуда у тебя эти бусы?

— От мамы, — спокойно ответила девушка. — Я почти её не помню. Мне было пять лет, когда она умерла. И отца я почти не помню. Меня вырастил и воспитал другой человек.

Сказано это было печально и просто, и Антон, несмотря на некоторую абсурдность ситуации, сразу поверил.

— Прости, — пробормотал он. — Я не знал.

Она перевела взгляд на Антона и коснулась его рукой. Почему-то Антон ожидал, что рука пройдёт насквозь, и он её не почувствует: девушка всё ещё казалась ему призраком. Однако ладонь была тёплой и вполне осязаемой.

— Мне кажется, я знала тебя раньше.

— Да? — глупо произнёс он.

— Я видела тебя во сне. Ты лежал во льду, внутри огромной прозрачной глыбы, а я пыталась разбить её, чтобы ты не замёрз.

Он криво улыбнулся.

— Ну и как, разбила?

Она грустно покачала головой.

— Не помню. Но если ты здесь, если я встретила тебя... Значит, всё это ещё должно случиться. Ты придёшь и спасёшь его.

— Кого я должен спасти?

Девушка немного удивилась.

— Царевича Баттхара Нади, сына Исавара, царя аланов. Разве ты не знал?

Антон с трудом сдержался, чтобы не фыркнуть. Я должен спасти царевича. Сына царя аланов, которые исчезли несколько веков назад (если верить Динке). Или не исчезли, а просто растворились в других народах, которые сейчас прилежно воюют друг с другом и с русскими, выполняя заветы отцов, или — до сих пор живут в затерянных каменных пещерах (сюжетец, достойный Стивена Кинга).

— А что с ним случилось? — спросил он, приняв твёрдое решение ни с кем не спорить и ничему не удивляться.

Однако так и не получил ответа на свой вопрос. Незнакомка вдруг очень ловко подсекла ему ноги и навалилась сверху всем телом.

— Эй, ты что? — возмутился он.

Девушка проворно зажала ему рот и прошептала:

— Тише...

Вдоль каменистого берега реки скакали лошади.

Он не мог разглядеть их как следует: луна светила всадникам в спины, и Антон, чуть приподняв голову от камней, видел лишь шесть или семь чёрных силуэтов — огромных, неправдоподобно чётких, словно вырезанных из бархатной бумаги (почему-то пришла на память Ялта, куда мама возила его в детстве лечиться от астмы: там на пляже под зонтиком с утра до вечера сидел древний старичок в белой панаме и делал портреты всем желающим, пользуясь лишь цветной бумагой и ножницами).

Передний, проскакав галопом у самой кромки воды, неожиданно натянул поводья, чуть не поставив лошадь на дыбы. В лунных серебряных бликах сверкнули металлические пластины на кожаном панцире и остроконечный шлем, увенчанный белым конским хвостом. Шлем был монгольский. Повинуясь безмолвному жесту, двое соскочили с седел и припали к самой земле, сразу став похожими на собак — не грозных бойцовых овчарок, а скорее ищеек: почудилось даже, будто они обнюхивают камни...

— Слушай, подруга, а вы здесь не кино ли снимаете? — вдруг осенило Антона. Впрочем, он тут же усомнился в своей догадке: а где тележка с камерой и оператором, где режиссёр со свитой помощников, где знаменитая девушка с хлопушкой? Да и всадники никак не походили на бутафорских: от них исходила такая мощная волна ледяной опасности, что Антон поёжился.

Незнакомка сердито шлёпнула его по затылку.

— Я же сказала: тише...

— Ладно, ладно. Только скажи: кто это?

Она пригляделась.

— Белые бунчуки на шлемах... Это нукеры Атар-хана. Говорят, он перешёл на службу к Тохтамышу.

— Зачем им мы с тобой?

— Не мы, — спокойно ответила девушка. — ТЫ.

Это была новость. Тем временем один из нукеров с радостным воплем поднял в руке некий предмет — небольшой, цилиндрической формы, на тонкой металлической дужке. Антон скрипнул зубами от досады.

Котелок...

Их главный, тот, что скакал первым, повертел котелок в руках, понюхал и зачем-то щёлкнул пальцем по закопчённой поверхности.

— Искать, — коротко приказал он. — Они недавно были здесь.

Всадники проворно ссыпались с лошадей, выстроились полукругом и осторожно двинулись вперёд, расширяя сектор поиска. Нечего было и думать скрыться от них незамеченными.

Девушка тихонько скользнула за валун у края тропы и потянула за собой Антона. Валун был прохладный и шершавый, покрытый мелкими дырочками-оспинками. В одной из оспинок, куда озорник-ветер занёс крупицу земли, торчала зелёная травинка. Эта травинка почему-то окончательно уверила Антона, что все вокруг — не сон (хотя копошилась на задворках сознания слабенькая надежда) и не горная болезнь, вызванная акклиматизацией. Воины неведомого Атар-хана медленно, но верно приближались, он уже ощущал запах немытых тел — ну да, они же вроде никогда не моются, чтобы не спугнуть удачу в бою, — слышал их хищное дыхание и нетерпеливое пофыркивание лошадей у кромки воды (под курганами давно и те лошади, и славный Атар-хан с его людьми, и грозный Тохтамыш, вознамерившийся встать над всей Золотой Ордой...). И девушка из давно исчезнувшего племени — вот она, можно дотронуться рукой до её светлых прядей...

— Уходи, — тихо сказала она. — Беги вверх по тропе, за откос. Я попробую их отвлечь.

— Вот ещё, — искренне обиделся Антон. — Гусары среди ночи дам не покидают...

Она явно не поняла его фразы. Но уточнять не стала. В её руке будто сам собой возник тугой лук, она потянулась за спину, достала стрелу и плавным сосредоточенным движением взвела тетиву. Антон невольно залюбовался ею: девушка была по-настоящему хороша... А в следующую секунду что-то вдруг цвенькнуло о камень, отскочило рикошетом и пребольно клюнуло его в предплечье. Антон испуганно ойкнул и отшатнулся. Кто-то из монголов победно заорал, потрясая луком, — девушка выстрелила мгновенно, почти не глядя, и вражеский лучник со стрелой в горле без звука опрокинулся на спину.

— Уходи! — крикнула она уже не таясь, в полный голос.

— Не уйду! — заорал Антон, окончательно рассвирепев. — У меня синий пояс по каратэ, как-никак. Отобьёмся!

(На самом деле до синего пояса он так и не дотянул, проиграв прошлой осенью силачу и здоровяку Димке Акундину из «Буревестника»: тот достал-таки его чистым йоко-гири на последних секундах раунда...)

Девушка чуть не плакала.

— Пожалуйста, прошу тебя, беги! Всеми богами заклинаю... Ты должен выполнить предначертанное!

— Кем предначертанное? — не понял он.

— Не важно... Ты спасёшь царевича Баттхара, и тогда Копьё Давида объединит кавказские племена в борьбе против монголов. Больше я ничего не знаю. Но это случится потом, сейчас ты ещё не готов, тебе надо возвращаться... Да беги же!!! — Она с отчаянием толкнула его в спину.

И Антон сдался. Пригибаясь, как солдат под обстрелом, он рванул вверх по склону — туда, где должен был находиться их лагерь (или ещё будет находиться — через долгих семь веков, когда исчезнут таинственные аланы, упокоится в могиле Хромой Тимур, так и не завершив свой китайский поход, и будет снова выкопан любознательными археологами прямо накануне войны, в июне сорок первого. Распадётся Союз Советских, парад суверенитетов закончится великой битвой народов, посыплются бомбы на Грозный, Ханкалу и Урус-Мартан, а мисс Сурская красавица выпуска 1999 года будет сидеть в палатке и наводить марафет...).

Склон оказался круче, чем он предполагал. Камни скользили и сыпались из-под ног, воздух перед лицом вдруг загустел — словно кто-то не желал выпускать Антона из одного мира в другой, уютный и привычный, как городская квартира. Теряя последние силы, он выбрался наверх, где было поровнее, упал на четвереньки. И вскрикнул, когда чьи-то пальцы впились ему в плечо.

Монгол был худой и жилистый, словно провяленный на солнце. Он завизжал что-то на своём языке, выкатив белые от злобы глаза, и взмахнул кривой саблей...

Каратэ, кажется, тут и впрямь было в диковинку. Антон примитивно лягнул нападавшего в живот — примерно с той скоростью, с которой футболист бьёт по мячу, и добавил ребром ладони по шее. Монгол выронил оружие, вскинул руки и пропал.

Где-то впереди, метрах в ста, блестел крошечный огонёк и виднелся край палатки. Какой-то человек на корточках сидел возле костра — то ли Казбек, то ли Паша Климкин. У Антона отлегло от сердца. Едва не завопив от радости, он сделал шаг вперёд...

Крик — короткий и жалобный — ударил в спину. Кричала девушка, которую он оставил у реки. Антон остановился и развернулся кругом. Дикая, ледяная ярость мгновенно разлилась по телу, пробежав мурашками вдоль позвоночника. Сказать по совести, было немного страшно. Бог миловал, он ещё ни разу не участвовал в настоящей, серьёзной драке (порхание в белоснежном кимоно по татами, где строгие правила и аж трое судей по углам, — не в счёт). Он опустил взгляд: рукав свитера, куда на излёте угодила стрела, был порван и медленно пропитывался кровью. Кровь была вполне настоящая.

Его кровь.

— Ну нет, — медленно проговорил Антон. — Гусары от дам среди ночи не уходят.

Бежать обратно было легко: воздух словно подталкивал в спину. Издав отчаянный вопль, он взвился над обрывом в великолепном высоком прыжке-полёте (эх, видела бы меня сейчас Светка... или Динара), приземлился на обе ноги, бешено крутнулся волчком и замер в низкой боевой стойке. Страха не было — только злость и древняя, как само человечество, жажда боя. Сейчас ему было наплевать, сколько перед ним врагов: два или двести...

...Кругом было пусто и тихо. Только речка с женским именем Чалалат несла свои воды с востока на запад, вдоль высившегося чуть подальше хребта. Антон выпрямился и огляделся с некоторой опаской: могли ведь, сволочи, связать пленницу, сунуть в рот кляп, чтобы не крикнула, и схорониться за валунами. Да нет здесь крупных валунов (тот единственный, за которым он недавно лежал сам, Антон обошёл кругом, чуть ли не обнюхал), и кусты вдоль берега не так высоки, лошадей не спрячешь... Он несмело подошёл к воде: ни одного следа, ни конского, ни человеческого (опять же неудивительно: камни не хранят следов). Лишь котелок лежал на боку, там, где его оставили, — единственный свидетель... Да ведь не скажет ничего. Антон поднял его, тоже понюхал, как тот монгол, с белым хвостом на шлеме. Хмыкнул про себя (мысли были сплошь невесёлые, связанные с собственным душевным здоровьем), зачерпнул воды и медленно побрёл в сторону лагеря.

Возле костра сидел Казбек, подложив под зад хозяйственную дощечку. Лицо его несло на себе печать мудрости и лёгкой грусти, как у старого даоса. Впечатление усиливала некая заунывная песня без слов, практически на одной длинной ноте, которую он старательно, не пропуская ни одного куплета, напевал под нос. Узрев Антона, он кивнул на котелок и с флегматичным интересом спросил:

— Водичка-то, поди, с Волги?

— Почему? — наивно удивился тот.

— Бегал далеко, однако. Полтора часа прошло. И руку вон умудрился поранить. Попроси Динару, пусть смажет тебе бактерицидной.

— Она здесь?

— Динка? В палатке. Светка спать завалилась, умаялась за день рюкзачок с косметичкой таскать. А Паша покакать пошёл — от переживаний.

— Ты бы не отпускал его далеко, — нервно заметил Антон. — Мало ли кто шляется по окрестностям... А по поводу чего переживания-то?

Казбек назидательно поднял указательный палец и лаконично, но со значением ответил:

— Любовь!

— Понятно, — кивнул Антон. — Лампа стояла на столе, но Света не давала.

Мудрый горец пожал плечами.

— Ну, типа того.

Антон присел на корточки перед костром. Костёр был невелик — не костёр, а костерок из трёх тощих жердинок, на котором, конечно, воду не вскипятишь и каши не сваришь. Однако у огня было хорошо и уютно: он казался живым добрым существом и притягивал взгляд, как красивая ёлочная игрушка.

— Скажи, ты когда-нибудь слышал об аланах? — непонятно зачем спросил он.

Казбек поковырял щепочкой в золе.

— Слышал. Жило такое племя в здешних местах — все сплошь воины на конях и с мечами. Теперь разные недоумки с пеной у рта доказывают, что аланы — их предки. Осетия так вообще переименовалась в Аланию, срам, да и только. — Он презрительно сплюнул. — Хотя все знают, что истинные потомки аланов — это мы, черкесы...