Ледник издалека напоминал змеиный язык: длинный, узкий и разрезанный вдоль круглым скальным выступом, «бараньим лбом». Подниматься к нему пришлось по осыпи — средним и крупным камням, надоевшим хуже горькой редьки. Антон ненавидел осыпи: ступни на них ежесекундно оскальзывались и норовили вывернуться под неестественным углом. Чуть зазевался — и готово, койка в лечебнице (отнюдь не психиатрической) обеспечена. И по сторонам не поглядеть, и природой не полюбоваться... К тому же у самого носа всё время маячила Светкина спина, эротично обтянутая ярко-голубым капроном. Казбек с Динарой легко шагали впереди, вроде бы даже не замечая неровностей дороги. Где-то посередине плёлся унылый, точно Пьеро, Паша Климкин. А рюкзак-то ты, парень, укладывать так и не научился, подумал Антон с минутной жалостью, болтается мячиком, натирая спину, да ещё и подвешенные снаружи котелок и каска, которые громыхают при каждом шаге, вызывая мысль о коровьем стаде на пути к ферме.
Постепенно подъём стал круче. Ледник утратил сходство со змеиным языком — отсюда, с плато, речушка, которую они оставили внизу, казалась игрушечной. По другую её сторону, далеко-далеко, виднелись несколько домиков, каждый размером с булавочную головку. (Уж не местные ли решили меня разыграть, мелькнуло в голове. Так вроде не первое апреля. Да и сложновато для розыгрыша: наряжаться в кольчуги, махать мечами... И та стрела, кстати, была вполне настоящая: рана до сих пор побаливает).
Рану на предплечье заботливая Динара смазала бальзамом и наложила повязку. При этом внимательно посмотрела на Антона, будто хотела о чём-то спросить, но промолчала. Антона и самого подмывало поинтересоваться, не она ли была там, возле речки, в меховом плаще, в образе девушки-аланки, спасшейся из взятого монголами города... Может, и спросил бы, кабы не было свидетелей вокруг.
Вдоль «бараньего лба», с южной его стороны, в ледовой трещине, журчал ручеёк. Светка тут же присела возле него, зачерпнула воды и выпила одним изрядным глотком.
— Вкусная, — сообщила она, потянувшись за новой порцией. — Только холодная.
— Этой водой жажду не утолишь, — сказал Антон. — Только булькать начнёшь, как грелка. И горло заболит.
Светочка вздохнула.
— А пить-то хочется. А фляжку-то я на стоянке забыла.
Антон молча отстегнул от пояса свою — с остатками апельсинового сока — и протянул девушке. Та моментально опустошила её, потрясла вниз горлышком и огорчённо спросила:
— Это всё?
— Увы.
Путь на хребет был только один — по неширокому кулуару, обрамленному влажными скальными выступами. Солнечные зайчики задорно играли на их чёрных боках, и оттого скалы напоминали тюленей, высунувшихся из воды. По дну кулуара спускалась ледовая полоска метра полтора шириной. Казбек попробовал ступить на неё — и тут же съехал вниз вместе с целым пластом, отчаянно ругаясь и отплёвываясь. Лед основательно подтаял на солнце.
— Можно, конечно, обойти западнее, — задумчиво пробормотал Казбек, — но, во-первых, потеряем день-полтора, а во-вторых, здесь интереснее. Антон, вставай на страховку, я поднимусь слева по отрогу и провешу перила.
Антон кивнул, правда, без особого энтузиазма. Ему самому хотелось пойти первым (не век же плестись в хвосте, любуясь на Светкин рюкзачок-косметичку). Но — лучше Казбека в их группе никто не лазал по скалам. Даже Динара.
Динара...
Та девушка у реки была очень похожа на неё. Не одно лицо, но всё же... Она сказала мне нечто странное и важное, даже повторила несколько раз, чтобы я запомнил. Жаль, голова была занята не тем. И (Антон запоздало покраснел от стыда) как ни крути — а я её бросил. Можно сколько угодно оправдываться перед собой (это ваш мир, леди, я сюда не просился; а коли позвали в гости — так надо было, согласно обычаю, накормить, напоить, в баньке попарить, а не насылать орду басмачей и не пуляться из луков...), суть не меняется. Я струсил и сбежал. Что-то подумают там о нас, мужчинах двадцать первого столетия...
Верёвка в руках дёрнулась. Антон, очнувшись от дум, задрал голову: оказывается, Казбек успел добраться до гребня и провесить перила. Динара деловито щёлкнула жумаром о верёвку и пошла вверх — спокойно, легко и даже чуточку небрежно, заставив Антона в очередной раз вздохнуть с завистливым восхищением. Казбек взирал сверху равнодушно, как истинный небожитель: подумаешь, лезет девчонка по вертикальной стене, ну, не особо тошно на неё смотреть, эка невидаль...
Светка где-то на середине маршрута застряла намертво. Антон не видел, что произошло: скальный карниз закрывал обзор. Понял только, что она потеряла опору и никак не могла сдвинуть этот чёртов жумар с места. А самое главное — ничего не предпринимала, чтобы исправить ситуацию: она грациозно висела в пространстве (ярко-голубое пятно на голубом фоне) и не делала даже попытки дотянуться до ближайшего выступа, справедливо уверенная, что её и так спасут.
— Попробуй опереться на карниз, — посоветовала Динара. — У тебя должно получиться.
Светка попробовала и жалобно ойкнула.
— Не могу, тут что-то мешает. Верёвка какая-то...
— Ещё новость, — фыркнул Казбек. — Страховочная верёвка ей помешала, экстремалка чёртова...
— Не страховочная, — рассердилась Светка. — Тут рядом ещё одна — старая, лохматая. Не наша.
— Не выдумывай.
— Правда. Иди сюда, сам увидишь.
Казбек поворчал под нос. Смысл сводился к тому, что иметь в группе победительницу конкурса красоты — это как носить на голове шапку Мономаха: почётно, но хлопотно, и шейные мышцы быстро затекают.
Светка окончательно обиделась и встала, едва не уперев руки в боки — теперь уже из принципа.
— Ладно, — сдался Казбек. — Спускаюсь. Заодно и верёвку добуду: может, и в самом деле какие-нибудь лопухи забыли снять...
Светочка не ошиблась: чужая верёвка и впрямь имелась в наличии. Верхний её конец был закреплён на гребне, обмотанный вокруг скального выступа, нижний терялся в глубокой продольной трещине, прочно заблокированной когда-то рухнувшей сверху ледяной глыбой. Казбек присмотрелся повнимательнее и удивлённо присвистнул: там, за слоем льда, темнело Что-то большое, расплывчатое и почему-то жутковатое...
— Может, пойдём отсюда? — нервно предложила Света. — Ну её, эту верёвку.
Казбек молча пнул глыбу ногой. Потом с размаха, будто бы даже со злостью, ударил ледорубом. Один раз, другой, третий... После пятого удара глыба нехотя раскололась. Светка отшатнулась и оглушительно завизжала — так, что её вопль на секунду оглушил остальных. Динара и Паша Климкин проворно съехали вниз и встали рядышком, не говоря ни слова. Визг продолжался — в другое время на Светку цыкнули бы: в горах нельзя громко кричать. Горы — это тысячелетняя мудрость, это благородная седина, тишина и подлинное величие, это колоссальные массы снега, готовые сорваться вниз от любого неосторожного движения...
Видимо, Светочка в конце концов осознала это и замолчала, будто выключился некий механизм внутри.
В трещине висел человек.
От неожиданности Казбек тоже едва не вскрикнул и не выставил перед собой ледоруб, наподобие автомата. Однако через секунду понял, что человек мёртв — мёртв давно, наверняка не меньше полувека. В этих местах, где властвовали лишь камни и снег, не было разложения, и время превратило человека в обтянутый пергаментной кожей скелет. Если его не потревожить, он останется таким до Страшного суда, или пока на Землю не упадёт обещанный западным кинематографом гигантский астероид.
Казбек подошёл поближе. При жизни человек был альпинистом: грудь, прикрытую лохмотьями камуфляжа, стягивала обвязка, за плечами виднелся чёрный от времени рюкзак, а к поясу слева был пристегнут айсбаль старого образца, какими пользовались ещё в тридцатых годах. На шее висел облитый прозрачной ледяной коркой немецкий автомат. Антон сто раз видел такие в фильмах про войну.
— «Эдельвейс», — глухо сказал Казбек и сплюнул сквозь зубы. — Я слышал, в этих местах были бои в сорок втором...
— И он здесь с тех пор? — суеверно удивился Паша Климкин. — Что же его до нас никто не обнаружил?
Казбек в раздумье дотронулся до верёвки, на которой висел немец.
— Наверное, его подстрелили при спуске. Дул ветер, труп раскачало и занесло в трещину. Потом солнце пригрело и свалило сверху глыбу льда. Мы бы тоже прошли мимо, кабы не Светочка. Так что мои поздравления, красавица. Можешь назвать находку своим именем.
— Дурак, — с достоинством отозвалась Светочка.
Они были молоды — даже их отцы, выросшие в стремительные пятидесятые и ласковые шестидесятые, и то не все застали прошлую войну. Только деды — та небольшая часть из них, кто сумел выжить и вернуться... А что — деды? Антон, например, своего видел только на старенькой крупнозернистой фотографии, когда пару лет назад с вялым любопытством листал семейный альбом.
Так что генетическая память благополучно помалкивала, и немец-«эдельвейс» отнюдь не ассоциировался с врагом. Романтическая натура Светочка даже повлажнела глазами (правда, тем и ограничилась: берегла французскую тушь), раздумывая про себя, каким покойный был при жизни. Наверняка блондин с голубыми глазами. Наверняка высокий, с широкой безволосой грудью и восхитительно мужественным подбородком, раздвоенным, как ледник Сванетский Асмаши...
Они осторожно сняли его с верёвки и уложили на лёд, предварительно освободив от рюкзака и автомата. Тело было совсем лёгким — вряд ли оно весило больше, чем рюкзак. Они опасались даже, как бы оно не рассыпалось... Нет, не рассыпалось: лежало у ног смирно и тихо, сложив на грудной клетке высохшие кисти, похожие на птичьи лапки. Казбек пошарил у него в нагрудном кармане и извлёк на свет некий тёмный отсыревший комок. Положил себе на ладонь и бережно разгладил — комок постепенно превратился в плохо сохранившееся удостоверение с едва проступающим орлом на обложке. Орёл держал в лапах свастику.
Чернила внутри давно расплылись, лишь несколько букв с трудом, но ещё можно было разобрать.
— Обер... — пробормотал Казбек, вчитываясь в текст. — Обер... Не пойму. Видимо, лейтенант. Арик Вазен или Вейзен... Группа армий «А»... Zebensmittel... Ага, поставлен на пищевое довольствие... Дальше неразборчиво. А это, наверное, его невеста. Какая-нибудь Марта-Бригитта-Кэтрин-Клара. Идиот, кто же таскает фотографию своей девушки по вражеским тылам?
— Дай посмотреть, — живо заинтересовалась Светка, лет с десяти не терпевшая выпадать из центра всеобщего внимания. — Да, не хай-класс. Ротик маловат, лоб слишком выпуклый (глаза, правда, неплохи). Никогда не думала, что арийки выглядят точь-в-точь как наши девчонки из провинции. Вот руку на отсечение могла бы отдать, что она из русских!
— Перестань, — поморщился Антон. Ему вдруг стало неприятно. — Давай положим назад.
— Почему? — Светка немедленно надула губки.
— Да как-то... Будто в замочную скважину подглядываем.
Он отошёл к краю ледника, высматривая что-то у кромки скал — там, на границе льда, была неширокая полоска каменистой земли.
— Ты что? — спросил Казбек.
— Похоронить бы, — задумчиво отозвался Антон. — Вон там можно могилу выкопать. У тебя вроде была сапёрная лопатка?
— Вот ещё! — вдруг яростно встрял Паша Климкин. — Стану я возиться со всяким фашистом!
— Тебя никто и не просит, — отмахнулся Казбек и тут же с сомнением почесал затылок. — С одной стороны, Пашка прав: фриц — он и есть фриц. Мой дед, кстати, воевал с ними на Кавказе. А с другой — как-то не по-людски оставлять его здесь. Вроде не по-христиански... И потом, вряд ли этот парень эсэсовец: обычный солдатик, приказали — он и припёрся сюда, сам не зная зачем... Ладно, решено, я беру лопату. Антон, поможешь?
Могила получилась неглубокой, но глубокая здесь и не требовалась. Немца опустили на дно и молча постояли вокруг. Антон нагнулся и отцепил от обвязки «эдельвейса» страховочный карабин. Карабин, украшенный эмблемой фирмы «Капитан Крок», даже не заржавел и выглядел почти как новый. Антон вопросительно посмотрел на Казбека. Тот согласно кивнул.
— Возьми на память. В этих местах, говорят, кое-кто находил целые подземные склады — верёвки в специальных чехлах, обмундирование, ботинки с триконями, крючья, ледорубы — все целёхонькое, и качество получше, чем у современных фирм. Умели фрицы делать снаряжение, этого не отнимешь.
Он подобрал комок земли и бросил вниз.
— Надо бы мне тебя ненавидеть, — произнёс он медленно. — Ты ведь дрался тут, в Приэльбрусье, против моего деда — может быть, именно твоя пуля его и убила. Или наоборот, его пуля — тебя... Теперь уж не важно. Покойся с миром!
— Покойся с миром, — тихо сказала Дина.
— Чёрт с тобой, немчура, — нехотя повторил Паша Климкин. — Покойся с миром.
И вдруг хлопнул себя по лбу:
— А про рюкзак-то его мы забыли!
— Иди принеси. Кстати, посмотри, что в нём. Только ничего не бери.
— Это почему?
Казбек пожал плечами.
— Мы же не мародёры.
— «Не мародёры», — буркнул Пашка себе под нос. — Как Антону — так целый карабин, а как мне — так «ничего не трогай»...
Он подошёл к ни в чём не повинному рюкзаку «эдельвейса» и в сердцах пнул его ногой. (Повинному, повинному, злорадно подумал он. Нечего было таскаться у фашиста за спиной по нашим горам!) И — когда-то прочная, а ныне старая и ветхая ткань не выдержала и расползлась по шву...
— Ни хрена себе, — пробормотал Паша, присаживаясь на корточки.
Он вдруг ощутил непонятную слабость в коленках, будто после затяжного спуска (кто бывал в горах, тот знает: спуск изматывает гораздо сильнее подъёма).
Ни хрена же себе...
Больше никакие слова на ум не шли. Сидеть на корточках показалось неудобным — он опустился на задницу, не почувствовав холода, и вытянул ноги вперёд, бездумно перебирая вывалившиеся прямо на лёд драгоценные камни, золотые и серебряные украшения, богатые нательные кресты, старинные монеты неизвестных стран, браслеты и ожерелья. За этим занятием его и застали остальные, когда подбежали, обеспокоенные долгим его отсутствием.
Никто не произнёс ни звука. Слишком много впечатлений принёс сегодняшний день — всем хотелось просто стоять и смотреть на такую сказочную и такую банальную, даже обыденную груду сокровищ на грязном талом снегу...
Груду сокровищ, которой можно было безнаказанно коснуться носком ботинка, не опасаясь окрика музейной бабки-вахтёрши. («Дети, вы что, читать не умеете? Написано же: экспонаты трогать запрещается! Где ваш классный руководитель?») Можно было взять в ладони, спрятать в карман, или на самое дно своего рюкзака, или за щёку, чтобы никто не отобрал. (Впрочем, Буратино, помнится, тоже пытался сунуть в рот свои пять золотых — мало хорошего вышло...)
— Это что, все настоящее? — задала Светочка идиотский вопрос.
— Нет, это бижутерия с вьетнамского рынка, — выдал Казбек идиотский ответ. — А немчик-то был непростой... Где же он это надыбал? Неужто клад нашёл?
Динара подобрала с земли золотое украшение — наручный браслет, украшенный витым цветочным орнаментом. В орнамент было искусно вплетено изображение коня с крошечными глазами-рубинами. Конь казался живым: он нервно и грациозно перебирал ногами и картинно выгибал шею. Похоже, ему не терпелось сорваться в бешеную скачку по лугу, по изумрудно-зелёной траве, какая бывает лишь на высокогорных пастбищах. Что-то мешало ему — может быть, волосяной аркан, который неведомый мастер не стал изображать на браслете, а может быть, он просто сдерживал сам себя, чтобы потом острее ощутить наслаждение от бега...
— Красота какая, — шёпотом произнесла Светка.
Золото не блестело. Оно было цвета тёмного густого мёда и оттого казалось ещё более дорогим.
— Да, — зачарованно подтвердила Динара. — Похоже, действительно клад, тринадцатый или четырнадцатый век, не позже. И лежало явно не в могильном кургане: слишком хорошо сохранилось...
Казбек нахмурился.
— Откуда ты... Ах да, ты же у нас археолог.
— Да ну, — она смутилась. — Я только на третьем курсе.
— Всё равно. Как по-твоему, навскидку, сколько всё это может стоить?
Динара подумала.
— Если остальные вещи в таком же состоянии... Историческую ценность я даже не берусь определить. А денежную...
— А денежную мы определим потом. — У Светочки в приступе золотой лихорадки блуждали глаза, выступил пот на лбу и крупно дрожали руки. — Когда спустимся вниз... Ребятки, милые, это же теперь наше, верно? Мы нашли — мы и хозяева. Разделим поровну, а приедем домой — найдём покупателя, какого-нибудь частного коллекционера...
— А лучше — переплавим золото в слитки, чтобы удобнее было продать, — фыркнула Динара. — Светка, ты с ума сошла. Ты даже не представляешь...
— ...всей художественной и научной ценности, — подхватила та. — Где уж мне, деревенщине. Зато ты, я так поняла, предлагаешь подарить сокровища ближайшему краеведческому музею? И получить от них похвальную грамоту?
— Во-во, — поддакнул верный Паша Климкин. — И ещё приглашение на утренник с лекцией «Как я провела лето». Малыши будут зевать от скуки и шуршать обёртками от жвачки.
— Это будут старшеклассники, — со знанием дела возразила Светка.
— Тогда — не обёртками, а журналами «Плейбой». И разглядывать Динкины коленки из-под парты.
— Никто не говорит о музее, — с досадой сказала Динара. — Есть университет, Академия наук... В конце концов, тому, кто сдал клад государству, положено двадцать пять процентов от стоимости...
— Совсем дура, — со вздохом заключила Светка. И заорала, потрясая кулаками так, что все вздрогнули: — Какое, на хрен, государство? Где ты, к чертям собачьим, видела у нас государство?! Тебя обжулят, обдерут как липку, вычтут налоги, и ты ещё останешься должна по гроб жизни!
Она экспансивно рухнула на колени, зачерпнула пригоршню тёмно-красных рубинов — те мгновенно вспыхнули, превратившись в десятки маленьких солнц, очаровывая, околдовывая, лишая остатков воли...
— Динка, — прошептала она. — Ты с первого курса мечтала об экспедиции на Тибет. И говорила, что эта мечта никогда не сбудется. Вот он, твой Тибет. Можешь теперь кататься туда на выходные, как к себе домой. Можешь вообще прописаться там, в каком-нибудь буддистском монастыре, можешь даже постриг принять... Антошка поедет в Японию, к самому крутому ихнему сэнсэю, Пашенька купит казино в Лас-Вегасе, я выйду замуж за губернатора Мальвинских островов и съеду, наконец, из нашей общаги. Казбек построит себе дворец и заведёт гарем... Казик, мать твою, что ты молчишь как пень?
— Слушаю, — отозвался Казбек с олимпийским спокойствием. — Говорят, при штабе Суворова высказывались сначала нижние чины, чтобы верхние не давили авторитетом, а потом уж... Антон, ты у нас один остался неозвученным. Твоё мнение?
Ты ещё не готов, сказала ему девушка-аланка. (Они сидели рядышком за валуном, её волосы щекотали ему ноздри, губы манили и притягивали... Антон выругался про себя: оказался, блин, в чужом веке, басмачи того и гляди глотку перережут, а мысли всё равно сворачивают на избитую мужскую дорожку...) Беги, шепнула она, я попробую их отвлечь. И плавным движением натянула тетиву. У неё были красивые руки — небольшие, очень изящные, но сильные, привыкшие и к изысканным украшениям, и к боевому оружию...
— Не знаю, — нехотя сказал Антон. — Тревожно что-то.
— Почему?
— Ну, этот фриц... Он ведь тоже, поди, прыгал от радости, когда нашёл клад. И когда пёр его на себе по нашим тылам. А потом он умер. Вдруг и мы... — закончил он совсем тихо.
Солнце, до того момента игриво кувыркавшееся в небе, вдруг зашло за тучу, лёд и скалы разом потемнели, повеяло холодом. Почудилось даже, будто мёртвый «эдельвейс» в своей неглубокой могиле ухмыльнулся безгубым ртом и подмигнул...
Светка нервно рассмеялась.
— Ну уж дудки, — заявила она. — Я даже в пионерском лагере не боялась «страшилки» слушать про мертвецов. Девки, дуры, всей палатой страха на себя нагонят и сидят ночь напролёт под одеялами, зубами лязгают. А я — хоть бы хны. И кошмары не снились.
— «Не боялся я Флинта живого — не испугаюсь и мёртвого», — угрюмо процитировал Казбек любимого Стивенсона, наблюдая, как Сурская красавица-99 судорожно запихивает в карман сразу три жемчужных ожерелья. — Ладно, сделаем так. Сейчас распределим эту груду по рюкзакам, чтобы было приблизительно одинаково по весу (только прячьте поглубже). А доберёмся до турбазы — решим, как поступить дальше.
Он подошёл к Антону и положил ему руку на плечо.
— Может, ты и прав... Даже наверняка прав. И Бог нас накажет, как этого... Арика Вазена или Вейзена.
— Ты веришь в Бога? — буркнул Антон.
Казбек пожал плечами. И несколько бессвязно объяснил:
— Здесь горы. Другой мир, со своими законами. Здесь не захочешь, а поверишь, во что угодно. Знаешь, была б моя воля — я оставил бы сокровища тут. Пусть лежат как лежали.
— Что же мешает?
Казбек бесшабашно улыбнулся, показав белые зубы.
— Чёрт его разберёт. Понимаешь, можно сколько угодно себя уговаривать, что, мол, поступил правильно, что не поддался искушению... ну и так далее. А всё равно — сколько бы ты ещё ни прожил, будешь каждый день мучиться и вспоминать, что когда-то судьба дала тебе ШАНС. И другого больше никогда не будет.
Он отошёл к уже засыпанной могиле (маленький серый холмик баз опознавательных знаков) и шутливо отсалютовал ледорубом.
— Счастливо оставаться, Арик Вейзен или Вазен. Не ругайся, тебе эти побрякушки всё равно ни к чему. Да и не твои они — тоже, поди, украл у кого-то...
Среди найденных драгоценностей Антон обнаружил почерневший от времени круглый футляр из бычьей кожи, напоминавший тубус для чертежей. Футляр оказался на удивление крепким: наверное, кожа была пропитана особым составом. Антон подумал и сунул его к себе в рюкзак, решив ознакомиться с содержимым на следующем привале. (Если он будет у тебя, следующий привал, шепнул на ухо кто-то ехидный).
Он опять, как давеча, шёл замыкающим — не потому, что Казбек возложил на него эту обязанность, а просто — так хотелось. В том, что никто не топал и не сопел за спиной, была некая иллюзия уединённости, будто за ситцевой занавеской в густонаселённой квартире: хоть и крохотный уголочек, а свой. Рюкзак заметно потяжелел, да и на душе было тяжело и неспокойно, словно в преддверии чего-то необычного, неизвестного, чего и ждёшь каждой своей клеточкой, и боишься до дрожи в коленях.
Уже взойдя на гребень, Антон оглянулся. И, похоже, нисколько не удивился, обнаружив посреди ледника знакомую девушку. На ней были замшевые сапожки, вышитая узорчатая рубаха и меховой плащ, застёгнутый у горла серебряной пряжкой. Увидев, что Антон смотрит на неё, она приветственно подняла руку. Он механически ответил ей тем же. Повернулся и широко зашагал вниз по склону, догоняя своих.