Глава 11

БЕГ

Бег – это особое состояние. Отключено все – все мысли, нужные и ненужные, праздные и злободневные (например, сколько еще бежать?). Если бы такой вопрос вдруг возник, он пробудил бы память и она услужливо подсказала бы, что надо думать и о дикой усталости, и о нехватке кислорода, и о боли в икроножных мышцах и в горящих огнем стопах, и о сухом хриплом дыхании – твоем и тех повизгивающих собак, что идут по твоему следу вот уже… Нет, о времени тоже вспоминать не следует. Она лишь раз остановилась и присела – перед тем, как пересечь вброд широкий горный ручей. Ноги в отечественных кроссовках следовало обернуть полиэтиленом.

«Запомните, – учил инструктор, – фирменная обувь впитывает пот, а значит, и ваш запах, как губка. Для любой розыскной собаки это подарок… А для вас – смерть. И потом, найти кроссовки прочнее – в полтора раза, чем „Адидас», и в два с половиной – чем „Рибок". Так что уж потерпите, леди".

Терпеть. Гнать, держать, смотреть, видеть…

«И когда бежите, ни о чем не думайте. Мысли – это тоже смерть. Выучите любую считалку и повторяйте. Без конца одно и то же. Она – ваше спасение».

Дышать, слышать, ненавидеть…

А вокруг было красиво! В другое время она бы остановилась полюбоваться – живописная каменная осыпь с островками ярко-зеленой травы, низкое раскидистое дерево, чудом прилепившееся на склоне, скала с двумя плоскими зубцами на другой стороне ущелья – будто рыцарский замок. Сейчас над главной башней взметнется флаг, опустится мост через ров, появится юный рыцарь на белом коне…

«Здравствуй, красавица. Как долго я искал тебя!» – «Разве мы знакомы?» – «Нет. Но я увидел тебя во сне и полюбил…»

Краем глаза она вдруг уловила движение – листья на дереве чуть шевельнулись, хотя ветра не было.

Черная фигура бесшумно, как паук, прыгнула сверху. Сверкнула в воздухе метательная пластина, но Аленка была готова к этому. Нырнув вниз, к самой земле, она моментально провела подсечку («Змея среди камней»). Противник сделал кульбит, пытаясь уйти от атаки. Аленка догнала его, как пантера, одним прыжком. И медленно выпрямилась, обводя глазами пространство вокруг. Второй. Должен быть второй. Мест для укрытия было навалом – рельеф словно специально был создан для того, чтобы устраивать засады. Девочка попыталась освободить сознание, активировать свое внутреннее зрение, «ва», нащупывая противника… Этому ее тоже учили, впрочем, как и тому, что опытный мастер свое «ва» может прятать, будто закрывая непроницаемым колпаком, и в ментальном контакте оно не проявится. Сзади Аленки была широкая каменистая дорога, круто спускающаяся в низину, зеленую и круглую, как тарелка. Там нельзя было спрятаться. Другое дело – нагромождение больших валунов справа и спереди – идеальное укрытие для целой группы захвата… Или для одинокого снайпера. Снаружи все выглядело вполне мирно. Ни одного звука, ни одного движения. Какая бы квалифицированная труппа ни подобралась, она бы себя выдала – скопление человеческих организмов на малой площади излучает что-то, как мощный передатчик. Ничего такого Аленка не чувствовала. Значит, стрелок…

Нет, ерунда. До ближайшего валуна метров пятнадцать – выстрел почти в упор, промахнуться может только слепой. А стрелок молчит. И того, первого, на дерево сажать не было бы смысла. Тогда… Она сообразила все правильно, но мышцы опоздали. На нее напали сзади, со стороны дороги (где же он прятался?!). Горло сдавил железный захват, колено моментально уперлось в поясницу. Аленка почувствовала, что ее заваливают назад – жестко, профессионально, безжалостно. Она с трудом поборола желание сопротивляться…

Однажды ее так же схватил Жрец. Аленка выполняла какую-то работу по дому. Странно, но это ей нравилось. И сам дом нравился – выложенный серым необработанным камнем, под выгоревшей на солнце черепичной крышей, суровый и красивый, как все горцы. От резной калитки в высоком заборе в глубину сада бежала извилистая дорожка, посыпанная красным песком. Сад выглядел совершенно запущенным, будто уголок дикой природы, но, присмотревшись, Аленка поняла, что эта запущенность тщательно продумана и выстроена умелыми руками. Каждое деревце, каждый камешек знали свое место.

Пожилой садовник рыхлил землю возле раскидистой яблони. Аленка уже была с ним знакома – тот всегда при встрече чуть приподнимал широкополую соломенную шляпу и бормотал что-то, не отрываясь от работы. Она весело поздоровалась и, громыхая пустым ведром, вприпрыжку подбежала к колодцу. Утро было замечательное – свежее и звонкое в середине лета, цвела буйная зелень, и до первых следов увядания было еще далеко. И жизнь где-то там, в пыльном шумном городе, в тесной квартире, казалась странной и глупой, как игра в песочнице. Тут-то ее и схватили сзади за горло, как раз в тот момент, когда она ставила ведерко на край колодца."

Она судорожно забилась, пытаясь вырваться. В глазах потемнело, разум кричал от ужаса, она ждала: «Вот сейчас я умру. Меня бросят в этот самый колодец с ледяной водой, и даже если я сразу не задохнусь, холод меня скрутит и я пойду на дно – сроду не найдут». Она еще попробовала ударить своего противника ногой и достать локтем. Оба удара достигли цели, но Аленке показалось, что она бьет каменную стену. Тело ее напряглось в последний раз – и тут ее отпустили. Аленка села на землю и с трудом произнесла:

– Вы не садовник.

Жрец улыбнулся и снял шляпу:

– У садовника сегодня выходной.

– Зачем вы меня так напугали?

– Лучше уж я, чем кто-то еще.

Он скрестил ноги по-турецки и присел рядом с ней:

– Вообще-то в школе с тобой неплохо поработали. Удар резкий, концентрированный… Для спорта – очень даже прилично. Только ведь жизнь – не спорт. Это война. Здесь все твое дрыгоножество гроша не стоит.

– А как же? – хмуро спросила она.

– Как же… Так сразу не объяснишь. Мужчина по своей природе крепок и тверд, как железо или дерево. А женщина… Как по-твоему, какова природа женщины?

Аленка немного поразмышляла:

– Не знаю. Наверное, наоборот, мягкая и уступчивая. Как вода!

Жрец покачал головой:

– Женщина изменчива. Она разная – может быть твердой, может быть мягкой, горячей и холодной, злой и доброй. Но нигде, ни в чем, в отличие от мужчины, она не достигает предела. В этом и состоит ее гармония.

Он легко, одним движением, встал и протянул ей руку.

– Тебе нужно научиться этому – быть разной. Твердой ты уже была – я тебя победил. Теперь попробуй обмякнуть, как старое полотенце…

Где же все-таки он прятался?

Аленка безвольно поникла в руках, будто увядший цветок. Тот, сзади (она про себя обозвала его по номеру: Второй), на миг потерял опору, и она, ощутив это, внезапно оттолкнулась ногами от земли, опрокидываясь назад. Прием был опасный, но в данном случае сработал безотказно: Второй шлепнулся на спину, как таракан, и Аленка в падении вонзила локоть ему в пах. Отдышаться бы теперь, хоть несколько секунд.

Нет. Натасканные овчарки повизгивали уже гораздо ближе – охота неотвратимо шла по пятам. Она и так потеряла много времени.

Аленка не чувствовала ни голода, ни усталости, хотя начала свой путь на рассвете, а сейчас день близился к вечеру. Погода по-прежнему стояла ясная, что ее никак не устраивало. Она прошла больше половины пути, скоро – вон там, за горкой, похожей на маковку церкви – начнется сосновый лес, и вместе с ним – вторая, главная часть представления. Говоря казенным языком – обнаружение объекта и проникновение на него. Как он конкретно выглядит, она не знала. Хижина, землянка, двухэтажный особняк на манер дачи для партийного бонзы – Жрец не собирался облегчать ей задачу. Как и те, что шли в погоне (по крайней мере, собачки были натуральные, она сама видела: с громадными клыками и незлыми глазами профессиональных убийц), и те, из засады у дерева. Возможно, если бы она могла рассуждать, то спросила бы себя: а что будет, допусти она прокол? Вдруг она не справилась бы с засадой?.. Или объект будет спрятан слишком уж хитро… Нет, этого не могло быть. Ее учили всему – в том числе и таким вещам, которые нормальному человеку в жизни вряд ли потребуются. Здесь были первоклассные инструкторы (из разговоров она поняла, что ожидается приезд Артура и Владлена, но те немного запаздывали), спецы по разным боевым единоборствам, выживанию, экстренному вождению, стрельбе… Ее и других учеников натаскивали регулярно и упорно – по двенадцать-пятнадцать часов в сутки.

Ну а все-таки, что будет?

Но Аленка об этом не думала… В данный момент она была лишена такой способности, потому что уже не была человеком в полном смысле слова. Она все больше превращалась в машину…

– Ты ничего не чувствуешь? – спросил Жрец. Они были одни в комнате, обставленной на манер японской – почти без мебели, стены обтянуты тонкой белой бумагой и прочерчены крест-накрест рейками из мореного дуба. Черный потолок с толстыми балками терялся наверху, в темноте. Посреди комнаты на низкой подставке горела одинокая свечка, и Аленка, сидя на коврике, не отрываясь, завороженно смотрела на язычок пламени.

– Что я должна чувствовать?

– Перемены в себе самой.

– Честно? Чувствую. И боюсь. – Она с трудом оторвалась от свечи и повернулась к Жрецу. – Я как будто ухожу… Не знаю куда, в другой мир. Там все не так.

Бритая голова собеседника чуть качнулась.

– А как? Попробуй объяснить.

– Ну, не то чтобы совсем не так. Всё на своих местах… То есть мне не чудятся какие-нибудь замки с драконами. Но мне кажется, что я играю в игру – очень важную игру!

Она немного задумалась.

– Это как в компьютере: у тебя есть задание, и нужно набрать побольше очков. Можно здорово увлечься – все кругом исчезает, только ты и экран. Я-то думала, наркотики действуют по-другому… Что, вы удивились?

Жрец спокойно выдержал ее взгляд.

– Я знаю, вы мне подсыпаете что-то в еду. Разве нет? Только не врите.

– Я разве врал тебе когда-нибудь?

– Нет, но…

– Это не наркотик. И не гормон, и не витамин. – Он помолчал, перебирая в руках деревянные четки. – Наркоман – это, видишь ли, совершенно неуправляемый человек… А с другой стороны – самый послушный. Послушнее овечки. Прикажи ему выпрыгнуть из окна, он выпрыгнет. Наркотик дает забвение. Гормон – иллюзию необычайной силы, но за нее потом приходится расплачиваться. А я позволяю тебе открыть в себе самой собственное могущество – не обман, заметь, не иллюзию, а то, что скрыто в человеке на самом деле.

– Тогда почему мне страшно?

– Потому что это вообще в человеческой природе: бояться всего необычного. Ты еще не привыкла к тому, что у тебя в руках…

Голос звучал мягко и успокаивающе. «Может, и правда нет тут ничего ужасного, – думала Аленка. – Я-то вообразила себе, что превращаюсь в этакого монстра. А тот дебил с золотыми зубами, который затащил меня в туалет? Его я, пожалуй, убила бы, элегантно и чисто – мальчишка-портье помешал. Свидетель».

Она тряхнула головой. Да ну. Самооборона есть самооборона… И потом, не убила же…

Сосновый лес сменился лиственным. Он принял ее как свою, как плоть от плоти, позволив совершенно раствориться в зарослях. К тому времени солнце уже наполовину скрылось за дальними верхушками, окрасив их в мягкие оранжевые тона. На секунду Аленка позавидовала спецназовцам (видела недавно в кино), которые прятались в джунглях и становились невидимыми благодаря камуфляжам-"лохмашкам". Ей такой роскоши никто не собирался предоставлять, инструктор только хмыкнул: обходись, мол, подручным (подножным) материалом.

Легкая курточка была двусторонняя: с «лица» – бежевая, с надписью «Пума» и маленьким изображением распластанной в прыжке кошки, а с изнанки – матово-черная, почти полностью поглощающая свет. Не «лохмашка», конечно, тем более не «хамелеон», но и то хлеб. Вообще-то хоть ее и учили пользоваться всеми новомодными штучками из арсеналов секретных подразделений, но особо внимания не заостряли. «Ты должна выглядеть совершенно обычно, – говорил ей Жрец. – Причем не только с первого взгляда, но и со второго, и с третьего. Никаких кинжалов в волосах, арбалетов в рукаве, стреляющих ручек и тому подобного. Только то, что всегда под рукой. Запомни: тебя могут обыскать с ног до головы, раздеть донага, ощупать каждый шов в одежде и обуви… И ни одна ниточка, ни одна крошка в кармане не должны привлечь внимания».

Аленка присела под маленькой, чуть выше ее роста, елкой и вытащила косметичку. Глядя в зеркальце, нарисовала черным карандашом широкие полосы от переносицы к ушам, вывернула куртку черной стороной вверх. Надела капюшон. И ее сознание вмиг будто перевернулось. Она ступила на вражескую территорию…

"Дорогие папа и мама! Привет!

Я уже по вам соскучилась, хотя мне здесь нравится. Отдыхать хорошо, природа тут просто обалдеть! Ягоды – вот такие, с кулак. И виноград, и яблоки, и молоко… Я теперь, наверно, на молоко из нашего гастронома даже издалека не посмотрю. Здесь оно – как сметана, из кружки выливаться не хочет. Дождь был всего один раз, нас воспитатели тут же разогнали по палаткам, но он полчаса покапал и прошел, и мы побежали загорать. Приеду – вы меня не узнаете, я стала черная, как Женуария из „Рабыни Изауры". И такая же толстая, по-моему. Джинсы уже не ношу, на пузе не сходятся…

Кормят нормально, три раза в день, и еще полдник. Я все съедаю, от чего прихожу в ужас. Но ничего, приеду домой и сразу сяду на диету, а то Валерка больше и не взглянет.

Как там папке отдыхается в санатории? Надеюсь, хорошо. Ну вот и все, зовут на ужин. С коммунистическим салютом!

Ваша дочь Алена.

P. S. Большой привет дяде Георгию".

– Ты погоди, погоди… Давай спокойно, с самого начала.

«Хотя что я говорю? – подумал Игорь Иванович и вытер со лба капли пота. – Как тут можно остаться спокойным…» Валерка, кажется, все же попытался взять себя в руки. По крайней мере, его голос теперь дрожал немного меньше.

– Алена мне оставила адрес… Ну, где она будет отдыхать. Специально, чтобы я ее навестил, когда приеду и устроюсь.

«Устраивался» он дольше, чем ожидал. Рабочие руки требовались, и их стройотряд встречали вроде бы приветливо, но потом оказывалось, что денег нет, платить нечем, договор не составлен и не утвержден, условий для проживания ни малейших. А вскоре объявлялись вдруг откуда-то, как из-под земли, местные носатые «старатели» в больших кепках, для которых моментально находилось абсолютно все, или другие, без кепок, небритые, с потухшими глазами бездомной собаки, что были готовы работать чуть ли не за просто так, за краюшку хлеба и брезентовый полог над головой. В конце концов студенты все же сумели найти работу и пристанище без малейшего следа удобств. Денег, которые им предлагали, едва хватило бы, чтобы возместить затраты на дорогу, и командир весь день просидел за столом переговоров, представляющим из себя длинный узкий ящик из-под апельсинов в грязном строительном вагончике на колесах. Поначалу Валера изъявил желание участвовать в конференции. Командир хмыкнул и обреченно пожал плечами. Участвуй, мол, дуракам закон не писан.

В тесном вагончике было накурено так, что в сизом дыму терялись и стол-ящик, и лампочка под потолком, и топчаны с засаленными телогрейками вдоль фанерных стенок.

Переговоры явно зашли в тупик с самого начала. Хозяева успели изрядно «принять на грудь», претензии студентов выслушивали с вежливым равнодушием, даже командир (комиссар по-старорежимному), собаку съевший за годы комсомольской деятельности, вскоре опустил руки. Он еще пытался что-то доказывать упавшим голосом, когда Валерка встал и вышел на открытый воздух – с таким чувством, будто впервые за много месяцев открыл люк подводной лодки.

Какой-то работяга, по виду из русских, сидел прямо на голой земле, привалившись к колесу вагончика, и держал двумя пальцами догоревшую до фильтра сигарету. Странно, но работяга был относительно трезв, хотя и изрядно потрепан.

– Кто ж вас звал в такую даль-то? – спросил он, обращаясь к ближайшей бочке с соляркой.

– Гаркави, – буркнул Валера. – Реваз Ревазович. Был у нас в институте этой весной. Обещал заработок на сезон.

– В долларах небось?

– В «зайчиках».

– Ну-ну.

Работяга длинно сплюнул сквозь отсутствующий передний зуб.

– Катились бы, пионеры, по домам. Сублимация – сам видишь, ни туда, ни в Красную армию. С зимы сидим без копейки и еще сидеть будем… Хорошо, заварка осталась. А курево – только у бригадира… У тебя нет случаем?

Валера протянул пачку «Космоса». Работяга взял две штуки – осторожно, как величайшую ценность. Одну сунул в рот, другую спрятал за ухо.

– Чего ж не шумите?

Рабочий вздохнул:

– Толку-то. Бригадир – звание общественное. А так – тот же чифирь жрет, что и мы… Вместо водки.

– Ну а Гаркави? – возмутился Валерка. – Он-то куда смотрит?

– Слинял твой Гаркави. С неделю назад. Бабки, все, которые были, из ящика выгреб – и слинял. Так-то, братан. Мой тебе совет: бери своих товарищей по партии и дуй… Если бомжами заделаться не хотите.

На следующее утро Валера вышел на дорогу, поймал попутку и покатил в гости к Аленке. Планов у него особых не было. Не хотелось строить планы, не хотелось вообще заглядывать в будущее. В конце концов, стояло лето, дорога вилась серой лентой по склону горы, в низине игрушечные выбеленные домики утопали в садах, а там где-то, в двух часах езды, ждала девушка, лучше которой нет на всей Земле. Характер, правда, еще тот… Все равно.

– Приехали, – окликнул шофер. – Вон асфальтовая дорога, по ней метров сто – и упрешься прямо в ворота.

– А это точно здесь? – вдруг засомневался Валерка. – Непохоже что-то на спортивный лагерь.

– Согласно адресу.

Он открыл дверцу грузовика и прислушался.

– Тихо как-то.

– А может, у них тихий час, – хохотнул водитель. – Как раз к кроватке и поспеешь.

В конторке, сразу за массивными воротами, сидела молоденькая медсестра в коротком белом халатике и, подперев голову кулачком, читала книгу. Увидев ее, Валерка еще больше смутился. Все вокруг напоминало скорее заштатную больницу для убогих, нежели базу отдыха спортсменов.

– Здравствуйте, – хмуро сказал он. Сестричка подняла темную головку и с интересом оглядела запыленного чумазого пришельца с ног до головы.

– Привет. Ты к кому?

– К Колесниковой, – ответил он, раздельно и четко выговаривая слова. – Елена Игоревна Колесникова.

– Да не кричи, я слышу. Она давно у нас?

– Гм… Недели две.

– Неда-авно, – протянула она, листая журнал. – Жалко, я думала, ты ко мне… Скучно одной, знаешь ли. А тут – приятный молодой человек… Родственник?

– Да нет, собственно…

– Ро-одственник, – певуче сказала сестричка. – Я таких навидалась. Сначала сдают, а потом совесть вдруг просыпается. У кого она есть, конечно.

– Куда сдают? – растерялся он.

– К нам, куда же еще… Что-то не найду. Сколько ей лет?

– Четырнадцать.

– Как? – удивилась она.

– Через три дня будет пятнадцать. День рождения…

Сестричка смотрела на него серьезно и с едва уловимым сожалением.

– А вы не ошиблись? Какой вам дали адрес?

Он назвал.

– Странно. Адрес наш… Но вашей родственницы здесь быть не может.

– Алена мне сказала, что будет в спортивном лагере… Она гимнастка.

– Тут не спортивный лагерь.

– А что же это? – спросил он упавшим голосом.

– Дом престарелых.

– Ты перепутал адрес, – утвердительно сказал Колесников.

– Я и сам на это надеялся. Но я объездил всю округу… Есть альплагерь, только для иностранцев – тех, кто за валюту… Охраняют их, как ядерную базу, меня за сто метров остановили. Документы проверили… Нет, там Аленки быть не может, это точно. Ближе к Терсколу – две турбазы и лыжный курорт. Курорт закрыт, не сезон, а турбазы я обшарил вдоль и поперек.

– А писем она тебе не писала?

Валерка вздохнул и покачал головой. Игорь Иванович вытащил из кармана сложенный пополам конверт и протянул собеседнику. Парень не ошибся. Если верить адресу и штемпелю на конверте (почерк Аленкин: буквы сильно, будто деревья под порывом ветра, склонились вправо, петельки у "д" и "у" размашистые, но не лишенные чисто женского кокетства… Такие вещи не подделаешь, для родительского глаза они неповторимы, как отпечатки пальцев), то дочь отправила письмо именно из богадельни.

– Только Алле пока ничего нельзя говорить, – прошептал Игорь Иванович, как заклинание. – Она этого не перенесет…

«Что же, друг детства, – подумалось ему. – Видно, судьба связала нас надолго. Пора бы отдать долги».

Первое, что пришло ему на ум, когда он переступил порог тесного кабинета – это тягостное впечатление болезни и уныния. Туровского никак нельзя было назвать цветущим. Мельком посмотрев на Колесникова большими воспаленными глазами, он отвернулся к зарешеченному окну и так и остался стоять у подоконника с засохшим цветком – худой, сутулый, измученный, будто застывший с того момента, когда Олег Германович Воронов, бизнесмен и преступник, с доброй улыбкой на открытом лице взял подписанный следователем пропуск.

– Вот и закончилась наша эпопея, Сергей Павлович, – проговорил он, и сколько Туровский ни старался, так и не сумел уловить в его голосе злорадства, только некоторую грусть, будто расстаются старые друзья. – Вообще-то я так уходить не собирался. Правда-правда.

Воронов мягко улыбнулся.

– Знаете, все это время, сидя в камере, я представлял себе эту процедуру… Меня отпускают… Я требую бумаги, пишу жалобу прокурору… Думаете, сумели бы отбрехаться, а? Только честно! – Он обвиняюще вытянул указательный палец. – Вы бы и не подумали! Как же, вы ведь выше этого. Вы бы страдали молча, встав в позу… Какую позу вы предпочитаете? Сверху, снизу?

– Подпишите протокол…

– Где? Ах да, вижу. Где птичка… – Воронов поставил витиеватую подпись, откинулся на спинку стула. – А потом я поразмыслил и вдруг понял, что жаловаться на вас не буду. Как бы это объяснить… Ну, если бы меня покусала собака – кому я побежал бы бить морду? Не собаке же. Хозяину!

Он помолчал.

– А вами, Сергей Павлович, я всегда восхищался. Нет, я без иронии, на полном серьезе. У вас все есть: хватка, профессионализм, хорошая злость, великолепная реакция… Вы ведь там, в санатории, убийцу вычислили за двое суток – с нуля, на голом месте! Почему я вас не купил? Ей-богу, не пожалел бы никаких денег. Чего молчите?

– Банальности говорить не хочется. – Туровский протянул через стол подписанный пропуск. – Вы свободны, гражданин Воронов.

Тот усмехнулся, подумав, что ежели проигравший в схватке не хочет говорить банальностей типа клятв о кровной мести и фраз «не все в этом мире продается», значит, он умеет проигрывать и тем более достоин уважения.

– Жалко Тамару, – сказал Воронов. – Я ведь бизнесмен, Сергей Павлович, а не убийца. Лишать человека жизни – это пошло… Непрофессионально. Я совершил ошибку – не в том, что ликвидировал ее, а в том, что допустил необходимость этого… Вас-то вина не гложет? Кабы не вы…

Туровский вздохнул.

– А сейчас вас потянуло на банальности. Берите пропуск, Олег Германович, и до свидания. У меня работы чертова уйма.

Воронов пожал плечами и с независимым видом направился к выходу. Но так и не дошел, остановился в дверях, будто что-то кольнуло.

– «До свидания»? Или вы хотели сказать «прощайте»?

– Не зарекайтесь.

Туровский встал из-за стола, подошел к Воронову и оказался с ним лицом к лицу:

– Знаете, вы были правы насчет собаки. Ее можно не кормить (раз уж хозяин кретин), можно бить смертным боем… Можно заставить сбежать. Одного только нельзя: перевербовать ее, чтобы она была на стороне волков и лисиц. Собака этого просто не умеет. И поэтому, коли мой хозяин не желает на вас охотиться – что ж, я буду делать это сам. С сегодняшнего дня, с того момента, как вы выйдете отсюда, перед всеми вашими партнерами (особенно зарубежными, наши стоят мало, хоть они и не очень щепетильны) полным ходом начнется ваша компрометация. Любыми доступными мне способами.

– Что вы имеете в виду?

– Вы заметная фигура – с одной стороны, а с другой – важный винтик в отлаженной машине. У вас наверняка есть какой-то «жучок» – в руководстве Вооруженных сил и МВД… Вряд ли это крупный человек, слишком опасно, скорее некая серая мышка, имеющая влияние на определенное лицо… Так ведь? Кто-то ворует оружие с военных баз – и не только пистолеты с автоматами… Без прикрытия, на голом энтузиазме… Не верю. Боевики в Чечне получают это оружие. Кто финансирует такие сделки? Нашим инвесторам это не по зубам – не тот размах. Значит, западные.

– Доказательства? – хрипло спросил Воронов.

– Опять вы за свое. Я же говорю, что действую сам, на свой страх и риск. Мне доказательства ни к чему. И вашим иностранцам они тоже до фени… И не смотрите так на меня, я вовсе не наивный. Конечно, они знают, куда вкладывают деньги – и откуда их получают… Акулы долбаные. Но ведь они тоже не делают дела в одиночку, а поэтому перед внешним миром они просто обязаны остаться чистыми… Ни один банк, ни одна фирма-инвестор не связаны с вами напрямую, только через десятые руки… Им всем – всей цепочке, достаточно будет даже слуха, что они практически финансируют торговлю оружием в России. Это вам не наш базарный капитализм. И пойдет волна, Олег Германович. Крупные финансисты тут же открестятся. Мелкие останутся, им терять нечего… Но ведь на то они и мелкие! А война в Чечне идет, мы там увязли по уши. Каюм Сахов будет требовать оружия. И если вы остановите вашу деятельность, быстренько найдет другой канал. А вас элементарно уберет. Возможно, не сразу, сначала мягко предупредит. Пошлет, так сказать, «черную метку». Вы, сидя на нарах, Стивенсоном не увлекались? Зря, батенька. Архизанимательная история.

Воронов облизнул пересохшие губы и взглянул на потолок. Туровский понял этот взгляд.

– Микрофонов нет, никто не пишет.

– Уверены?

– А смысл? Я же вас отпустил, вон и пропуск у вас в руке.

– Откуда вы знаете про Каюма?

– «Наружка» сняла на аэродроме. Тамаре предъявили фото, она опознала.

– Как же ты, сука, сумел ее вербануть? – прошептал Воронов. – Не пойму. Не верю.

– Да ну? – хмыкнул Сергей Павлович. – А как я перевербовал вас, Штирлиц? За пять минут и безо всяких фокусов.

Дежа вю. Перед Вороновым вдруг всплыло лицо Жреца – кроткое, улыбающееся, с внимательными добрыми глазами. И их разговор, почти дословно повторивший нынешний. «Они и мыслят одинаково, – с раздражением подумал Олег Германович. – И бьют одинаково – точно и безжалостно, как боксеры-профессионалы… Значит, Каюм. Теперь он – главная опасность, его за спиной просто так не оставишь. Нужно идти к Жрецу. А Жрец выдвинет свои условия…»

– Чего ты хочешь? – тяжело спросил Воронов.

– Я должен ехать туда, – упрямо проговорил Колесников.

Валерка, принесший в дом Колесниковых (правда, Алле пока – ни слова!) страшное известие, сидел рядом на стуле, притихше и виновато разглядывая пол.

Они находились в прокуратуре, в кабинете Туровского. Сам хозяин кабинета не обращал внимания на гостей: он перечитывал Аленкино письмо – наверное, в пятый раз.

– Ты ничего странного здесь не заметил? Например, какой-нибудь нехарактерной фразы? Может быть, есть отличия в стиле?

– Нет, ничего такого. Нормальное письмо.

– А почерк?

– И почерк похож.

– Надо отдать графологам. Но если окажется, что письмо настоящее, не подделка… Ты понимаешь, что это значит?

– Что?

– Это может означать два варианта. Первый: Алену чем-то опоили, запугали и так далее… Короче, заставили написать то, что нужно. Второй – она тебя сознательно обманула. Сама. Тебе ясно?

– Да ты что? – выкрикнул Игорь Иванович. – Как тебе в голову могло такое прийти?

– А ну цыц, – без церемоний рявкнул Туровский. – Сам виноват, папаша хренов. Лучше нужно было следить за дочерью.

Игорь Иванович сник, и Туровскому стало вдруг стыдно. Он понял: эти слова его друг говорил самому себе десятки раз, перечитывая тайком (Алла ничего не должна знать, ни под каким видом! У нее сердце!) письмо, написанное Аленкой (или не Аленкой? Живо предстала перед глазами мертвая девочка, выловленная из реки. Застряла где-то в глубине мозга глупая мысль, не дававшая покоя: а не нашли ли ей замену? И если действительно так, то по какому критерию искали? Рост, вес, спортивные успехи?). Он механически двинул к себе блокнот и нацарапал: «Проверить, занималась ли Марина спортом. Предположительно – плавание, стрельба, боевые единоборства».

– На Кавказ я тебе ехать запрещаю, – отрезал он. – Тамошних розыскников я озадачу. Они профессионалы, ты будешь только мешать.

– Она моя дочь. Тебе не понять.

– Узнаю, что ты собрался туда, засажу на семьдесят два часа. Под любым предлогом.

– Да почему? – заорал Колесников, сдергивая с носа очки.

– По кочану, – устало ответил Сергей Павлович. – Если это – то самое, что я подозреваю, то Аленки на Кавказе давно нет.

– Я сам провожал ее на поезд…

– Ей позволили, чтобы ты ее проводил. Позволили дать адрес, то есть снабдили легендой. И единственный смысл, который я в этом усматриваю, состоит в том, чтобы дать нам с тобой ложный след. Единственное, чего они не учли – это тебя, – Сергей Павлович взглянул на Валерку. – Если бы не ты, Аленкины родители спокойно получали бы от нее письма по сей день.

Медленно-медленно с круглого лица Игоря Ивановича сходила краска. В бледности кожи, покрытой синеватыми жилками, в резких морщинах на лбу, в глазах, где мелькнул и застыл самый настоящий черный ужас, обозначилось понимание.

– Ты считаешь…

– Не знаю, – нехотя сказал Сергей Павлович. – Может, я дую на воду. А Аленка спокойно развлекается с хахалем на море… В Пицунде где-нибудь.

– Дай-то бог, – прошептал Колесников. Валерка зыркнул на него (ему эта версия явно не понравилась), но тотчас же опустил глаза. Правда: пусть все что угодно. Только не то самое.

Директор школы-интерната для сирот больше всего походил не на директора интерната, а на пожилого художника (никакой строгости ни в облике, ни во взгляде, ни в голосе – на мысль о богеме наводили длинные седые волосы, зачесанные назад, свободного покроя вельветовая рубашка салатного цвета и громадная капитанская трубка).

– Простите, – улыбнулся он. – Я, наверно, не соответствую по внешности своему месту, да? Вы ожидали увидеть этакого солдафона в галифе и френче…

– Я за последнее время разных повидал, – честно признался Сергей Павлович. – Вы шестой по счету.

– Так чем обязан?

– Скажите, – Туровский осторожно подбирал слова, – не было ли у вас случаев пропажи воспитанников? Например, за последние года два?

– Ну, знаете, – хмыкнул тот. – Кабы были такие случаи, мы бы с вами так вольготно не беседовали. Я все-таки двенадцать лет в своем кресле.

– А легальным путем… Удочерение, родственники нашлись?

– Редко. На моей памяти такое было четыре раза. Из детдомов берут чаще, а тут, понимаете ли, контингент особый. Дети, я бы сказал, в весьма сложном возрасте. А кто конкретно вас интересует?

Несколько секунд Туровский колебался. Потом, остановив дыхание, будто собирался прыгать с вышки в холодную воду, положил на стол фотографию. Света настоящая в лагере труда и отдыха как-то просекла, что на фото – мертвая, хотя изображение сильно подретушировали, интернатовский директор только слегка удивился:

– Да, это наша… Мариночка Свирская, я ее хорошо помню. Как раз тот счастливый случай: нашлись родственники. Оформили документы, увезли, если не ошибаюсь, на Урал.

– Что за родственники? – хрипло спросил Туровский.

– Можно найти данные, если вас интересует. Но я вас уверяю, люди вполне приличные, не бомжи, не пьяницы.

– На чем увезли девочку?

– На машине…

– Марка, цвет? – нажал Туровский, чувствуя металлический привкус во рту: след! Уже потерянный, без надежды, что всплывет где-нибудь знакомый запах.

– Ей-богу, не помню, год с небольшим прошел. Но что-то темное, неприметное. Думаю, ехали издалека, машину так и не успели помыть. А как раз была ранняя весна, начало апреля. Снег только сошел, дороги в грязи.

– Кто они были по документам?

Директор вздохнул, поднимаясь из-за стола.

– Пойдемте посмотрим записи.

Коридоры были гулки и пусты – шли уроки. Обычные уроки, как в обычной школе. Помещение архива, где хранились личные дела воспитанников, было пыльным и маленьким, как подсобка дворника. Директор поморщился, дабы показать гостю, что такое запустение – вовсе не в порядке вещей.

– Оленька, – сказал он какой-то неприметной женщине. – Вы помните, где у нас документы на Марину Свирскую?

– Мариночку? Это ту, которую от нас забрали? Сей момент, поищу.

Она действительно нашла нужную папку «сей момент» и положила ее перед Туровским, преданно глядя на обожаемого шефа.

Марина была, судя по записям, абсолютно нормальным ребенком, с естественными для ее возраста часто меняющимися интересами и запросами. Отметки по всем предметам получала не кругом отличные, но на уровне, а вот физкультуру, вопреки предположениям Сергея Павловича, девочка особо не жаловала: пятерки за бег, плавание, игры иногда прореживались редкими красными «неудами» (надо полагать, за несанкционированные пропуски).

Родственники отыскались полтора года назад, в конце марта. Туровский пролистал записи: паспортные данные, номера, серии… Свирская Елена Владимировна, 19 лет, родная сестра Марины, программист филиала банка «Пермьстройкредит», средний заработок… Справка о том, что в силу материального положения может взять на иждивение сестру в возрасте 13,5 лет… Своих детей не имеет… Муж – Азаров Александр Казимирович. Служба безопасности вышеозначенного банка… Средний заработок… Ого! Справка с места работы… В силу материального положения… Справка врачей… Туровский откинулся на спинку жесткого стула.

– В силу материального положения, – повторил он вслух. – А что они вообще за люди, как вам показалось? Как они отнеслись к Марине?

Директор только пожал плечами, а Оленька-мышонок воодушевленно отозвалась:

– Очень приличная пара! Мужчина видный из себя, хотя, по-моему, в нем было что-то нерусское…

– Акцент?

– Нет, говорил чисто, как мы с вами. Я имею в виду внешность. Нос этакий орлиный, знаете, с горбинкой. Но сам он вряд ли с Кавказа, скорее уж его дед или прадед.

– Женщина?

Оленька чуть скривила губу:

– Маленькая, невзрачная…

– Ну уж! – вырвалось у директора.

– Волосы рыжие, по-моему, крашеные. Одета неброско, но дорого, не ширпотреб. Банковские, одно слово. Себя не обидят. А тут сидишь на трехстах…

– Марина была рада, что нашлись родственники? – деликатно перебил Туровский, отвлекая женщину от ее насущных проблем.

– Само собой! – удивился директор. – Как же иначе! Столько лет сирота, и вдруг…

– Вообще-то она всегда была немного скрытной, – вставила Ольга. – Старалась своих чувств не показывать. И к родственникам отнеслась спокойно. Сестричка родная. – Она хмыкнула. – Где ж она раньше была? Что-то не торопилась.

– И они больше не появлялись, не звонили?

Оба – и женщина-архивариус, и директор – покачали головами.

– Даже странно. Убыли – как исчезли, сразу. Другие до сих пор не забывают…

Сергей Павлович поднял воспаленные глаза.

– Вам нужно будет проехать со мной. Это ненадолго, не беспокойтесь. Просто посмотрите несколько фотографий…

…Они оба моментально, без колебаний, выбрали одну и ту же карточку. Собственно говоря, Туровский предполагал такой поворот – требовалось лишь подтверждение.

– Так они что… аферисты? – обреченно спросил директор. – Не родственники?

Туровский универсально пожал плечами.

– Но мы же не знали… Они предъявили документы, справки с места работы. У нас даже тени подозрения не возникло!

Азаров Александр Казимирович, равно как и Свирская Елена Владимировна, никогда не работали в банке «Пермьстройкредит», хотя бы потому, что банка с таким названием в Перми не существовало. Пришедшие новости от уральских коллег Туровского не удивили: он понимал, что для изъятия девочки вполне достаточно было убедительно выглядевших документов, пусть даже не выдерживающих проверки – проверять никто не будет. И винить руководство интерната тоже не имело смысла, тем более инкриминировать служебную халатность. Туровский видел: директора колотит крупная дрожь (не за судьбу девочки, подумалось со злостью, с глаз долой – из сердца вон…). Оленька-архивариус казалась настроенной более решительно… Только надо ли? Марина мертва, «Азаров» – убийца девочки, уехавший с ней на «ракете» и обнаруженный в квартире, где никто не был прописан, мертв (перебитое горло, падающее тело: видение в пригородном автобусе). Исчезнувшая рыжеволосая девушка либо убита, а тело спрятано, либо сама – убийца своего «мужа», растворившаяся в родных просторах. Материальные улики казались еще более эфемерными: квартира без единого отпечатка пальцев, с девственно чистой пепельницей на столе, купленная через двадцатые руки (цепочку сейчас отслеживают, но – напрасная трата времени), мелькнувшая полтора года назад машина темного цвета, заляпанная грязью. Ни номера, ни марки.

– Скажите, Марина посещала какой-нибудь кружок?

– У нас почти все дети охвачены…

– Все меня не интересуют. Я спрашиваю: чем увлекалась Марина? Музыка, спорт, живопись?

Они переглянулись.

– Трудно сразу вспомнить. Вроде ходила в секцию какой-то восточной гимнастики. Знаете, сейчас это модно… Как в наше время фигурное катание.

– Где она научилась играть на флейте?

Удивленно поднятые брови.

– На флейте? Впервые слышим.

Клубы черного едкого дыма зависли над Лхассой: жгли буддистские храмы. Трупы монахов валялись на опустошенных улицах – да и вряд ли там были одни лишь монахи и приверженцы Будды. Убивали всех, кто попадался под руку. Конные отряды солдат в черной броне со знаком Солнца носились как смерчи, и многим виделись не всадники, а стаи громадных черных птиц с разинутыми клювами – предвестников войны…

Это и была война – внешние границы государства еще пребывали в спокойствии и незыблемости, и вожди кочевых племен держались с должным почтением… Но в столице и ее окрестностях ожесточенно дрались и умирали непримиримые враги: сосед шел против соседа, брат против брата. В самом центре, напротив священной горы Самшит, бой кипел еще несколько дней и ночей: остатки гарнизона, преданного королю Лангдарме, удерживали дворец и площадь перед ним, устроив завалы на улицах. Иногда отзвуки этой битвы долетали и до окраины, где Чонг, сидя в каменном колодце-тюрьме, ожидал казни. Возможно, там, у дворца Потала, дрались и сейчас, ночью, в яростных факельных всполохах, но Чонг слышал только одинокую флейту, плачущую где-то в горах.

– Отпусти меня, – тихо попросил Игорь Иванович.

Он снова был там – в мрачной камере, рядом с закованным в кандалы молодым монахом. В сущности, совсем мальчишкой, которого ошибочно (ошибочно – с некоторых пор Колесников знал это наверняка) обвинили в страшном преступлении. И приговорили к казни.

Переход прошел незаметно: только что Игорь Иванович сидел в кабинете Туровского, упершись невидящим взглядом в ржавый огнетушитель на стене рядом с сейфом – и вдруг очутился в ином мире, за черт знает сколько веков и километров. И с ноткой обреченности подумал: «Ну вот, опять. Как некстати-то…»

– Отпусти меня, – повторил он, впрочем, ни на что не надеясь. – Пожалуйста… Пусть даже не ты переносишь меня сюда… Но мне некого больше просить… У меня дочь попала в беду. Я должен быть там.

– Дочь?

Что-то в лике монаха промелькнуло, будто судорога прошла.

– . Сколько лет вашей дочери?

– Скоро пятнадцать.

– Пятнадцать, – эхом отозвался он. – Мне кажется, я видел ее недавно, во сне, или это был не сон. У нее большие серые глаза и длинные светлые волосы, заплетенные в косу. Наши девушки заплетают множество тонких косичек, чем их больше, тем красивее. Но у вашей дочери только одна коса? И прекрасные глаза, а на них какие-то блестящие стекла, вроде украшений…

– Что она делала? – спросил Игорь Иванович.

– Она играла на флейте. Он покачал головой:

– Это не Алена. Ты видел во сне другую девочку.

– Кто она?

– Убийца.

Глаза Чонга расширились.

– Убийца, – повторил Колесников. – Кто-то приказал ей, и она застрелила двух женщин.

– Из лука?

– Из духовой трубки.

«Отпусти меня», – мысленно просил Колесников, незримо шагая по смердящим улицам, мимо изуродованных трупов, черных пожарищ на месте великолепных храмов, пустых, разграбленных торговых лавок. Он не знал, кого просить – просто молился кому-то неведомому, кто держал его здесь, в чужом времени. Отпусти, отпусти, отпусти! Его не отпускали.

Постоялый двор, на котором Чонг и его Учитель оставили лошадей, находился ближе к восточной окраине, рядом с кварталом гончаров и чеканщиков. Конечно, он был разграблен дочиста в угаре уличных боев, но основные постройки остались целы: руки не дошли спалить.

Было тихо и пусто. Остатки выбитых и разнесенных в щепки ворот валялись на земле вперемешку с глиняными черепками, обрывками ткани и сломанной хозяйственной утварью. Какое-то темное пятно красовалось на глинобитной стене, на уровне груди. Неслышно ступая, Игорь Иванович подошел поближе и слегка коснулся рукой неровной поверхности.

Нян-Сума, полужаба-полуженщина, одно из основных божеств Бон-по. Грубо намалеванная охрой, она противно разевала беззубый рот с раздвоенным языком, а под толстым брюхом, меж коротких перепончатых лап, красовался большой солярный знак.

Сначала он решил, что ему почудилось. Потом понял, что слышит тихий-тихий плач – будто стон, без всхлипов, на одной ноте. Ему стало жутко. Вой очень смахивал на волчий, так матерая самка плачет над убитым охотниками избранником. Он не боялся того, что на него могут напасть, кто мог причинить ему вред здесь – все уже умерли и истлели, и убитые, и живые. Ему страшно было увидеть… Неважно что. Довольно большое захламленное помещение делилось тонкими перегородками на маленькие комнатки для жильцов. Игорь Иванович заглянул в ближайшую. Пусто. Во второй и третьей – аналогично. В четвертой прямо на грязном полу под ворохом тряпья лежал мужчина. Он был очень худой, тельце едва угадывалось под лоскутами того, что когда-то было одеждой. Желтовато-коричневое лицо казалось застывшей трагической маской, и сидевшая рядом на корточках женщина гладила его со всей нежностью, на которую была способна. И плакала. Игорь Иванович подошел поближе и тихо сказал:

– Он умер.

Женщина подняла голову. Она нисколько не удивилась появлению незнакомца.

– Я знаю.

– Пойдем со мной, – мягко предложил Колесников.

– Куда?

– Нужно найти что-нибудь поесть. Когда ты последний раз завтракала?

– Не помню. Несколько дней назад. Муж еще был жив.

– Это Зык-Олла, хозяин постоялого двора?

Она безучастно кивнула.

– У тебя есть родственники в столице?

– Зачем это вам?

Игорь Иванович смутился.

– Ну, не оставлять же тебя здесь одну. А родственники, если они есть, могли бы помочь…

Сработал инстинкт. В комнате было темно, но на полу перед единственным оконцем светился зыбкий кружочек – отсвет луны… Колесников увидел блик на широком лезвии и непроизвольно отклонился вбок, сделав вращательное движение рукой. Женщина вложила в удар всю свою ярость и упала без сил, выпустив оружие. Колесников загнул ей руку за спину и зажал рот, чтобы она не закричала. Она еще билась в его руках, и глаза горели злобой, но это был последний всплеск.

– Тише, не кричи, – прошептал Игорь Иванович. – Глупая, разве я тебе сделал хоть что-то плохое?

Женщина дернулась и укусила его за ладонь.

– Вот же дура! – Он несильно вмазал ей пощечину. Женщина пискнула и затихла. – Ну что, будешь еще кусаться?

Она замотала головой.

– И орать не будешь?

Снова отрицательное движение.

– Ладно, поверю. Но заорешь – смотри у меня.

– Убьете?

– Я никого не убиваю, – сказал Игорь Иванович. – Вот они – могут услышать и прийти.

– Ну и пусть, – тихо ответила женщина. – Может, оно и к лучшему… Вам больно? У вас кровь… Давайте перевяжу. Где-то у меня была чистая тряпица…

Игорь Иванович опустил глаза и с удивлением обнаружил у себя на запястье свежий саднящий порез. Он осмотрел отобранный нож. Блестящее заточенное лезвие было выпачкано кровью. Его кровью. Он больше не был призраком.

 

Глава 12

ТРЕНИРОВОЧНЫЙ ЛАГЕРЬ

Аленка едва не наступила на этот прямоугольник – но вовремя сработал инстинкт, «верхнее» чутье на опасность. Ловушка была выполнена очень искусно, в расчете именно на ее подготовку: не только дерн в этом месте нисколько не отличался от окружающего, но и сама атмосфера была чьим-то усилием абсолютно обезличена – чистая аура без намека на враждебность. Что именно приводила в действие спрятанная ступенька, Алена не стала выяснять. Это могла быть яма с кольями внизу, падающее сверху лезвие с петлей, заряженный арбалет в кустах… Не хотелось терять время, да и, обезвреживая эту ловушку, она рисковала привести в действие другую…

Она просто разбежалась, перемахнула препятствие и на несколько секунд застыла, пригнувшись к земле и настороженно обводя глазами все вокруг. Потом двинулась дальше, бесшумно и незаметно скользя между деревьев. Вскоре Аленка обнаружила вторую ловушку – замаскированную мхом петлю. Стоило наступить туда – и петля, захлестнув ногу, утащила бы ее наверх и оставила висеть на дереве вниз головой – в крайне опасном и нелепом положении. Она не стала трогать хитрое сооружение, обошла дальней дорогой.

Карты у нее не было. Все подробности местности она держала в памяти, и сейчас, двигаясь через чащу и ощущая затылком заходящее солнце, она ждала: вот-вот ее путь пересечется с колеей – неширокой, приблизительно для УАЗа…

Колея должна вывести ее к нескольким брошенным строительным вагончикам, стоящим на поляне возле наполовину вырытого котлована уже черт знает сколько времени. Перед тем как осмотреть их – без малейшей надежды, просто для очистки совести – Аленка все же привела себя в надлежащий вид: смыла с лица черные полосы, вывернула курточку бежевой стороной вверх, поправила прическу. Потом, оглядевшись еще раз, подошла к первому вагончику (обода колес совершенно заросли травой, здесь точно не ступала ничья нога уже лет пять), с трудом протиснулась сквозь ржавую дверь и влезла внутрь. Грязно, пусто и уныло. Даже мышей и крыс нет, все объедки и все запасы давно съедены. Рассохшийся шкафчик для одежды с тремя целыми ножками из четырех и даже осколком зеркала, вставленного в дверцу (вот чудо-то!), казался чем-то совершенно роскошным и нездешним. Здоровенная гадюка с красивым черным узором на спине спала, свернувшись кольцом, на ящике, заменявшем табуретку. Аленка мазнула по ней равнодушным взглядом и выбралась наружу, тут же обругав себя последними словами. Это было непростительно – не распознать чужого присутствия. Милицейский «Урал» с синей полосой стоял у дальней сосны, на краю поляны, и оттуда, прямо к ней медленно шагали двое, переговариваясь о чем-то с деревенской неспешностью. Один был по виду работяга – в грязных сапогах, телогрейке и кепке, с недельной щетиной на подбородке. Второй, участковый, с толстым красным лицом пьющего комбайнера, шел рядом и что-то пытался доказать первому, судя по отчаянным жестам.

Прятаться было поздно, ее заметили.

– Ты откуда, прелестное дитя? – удивился участковый.

– Здравствуйте, – чуть смущенно улыбнулась Аленка. – Вообще-то я из Москвы. А тут живу в Кхец-вали, в райцентре. У меня там дедушка.

– На каникулы, значит? Документов, конечно, нет с собой?

– Только свидетельство о рождении. Дедушка говорит, всегда надо с собой иметь. Мало ли что. А паспорта мне еще не положено.

Участковый просмотрел свидетельство и вернул его девочке.

– Не боишься одна гулять? Скоро стемнеет.

– Да я давно бы уж дома была, кабы Машка не убежала.

– Коза, что ли?

– Да ну. Дедова лайка. Здоровущая такая, черная, а грудь белая. Одичавшего кота увидела и ломанулась за ним, дрянь такая. Я все горло надорвала, пока кричала. Вы не видели?

– Нет, – серьезно сказал работяга. – Лайка-то хоть обученная?

– Конечно.

– Тогда сама вернется, не переживай. Собака – она хозяина знает. Может, домой подвезти?

– Я еще Машку покличу. Дедушка голову оторвет.

– Ты в вагончике, кстати, никого не видела?

– Нет, а что?

– Бомжи ошиваются, – равнодушно сказал участковый. – Давно пора эту рухлядь увезти отсюда.

– Ты мне солярки хоть полбочки достань, – буркнул работяга. – Я тебе что хочешь увезу.

Милиционер взглянул на Аленку и улыбнулся. Улыбка у него была хорошая – белозубая и открытая.

– Ну что ж, подруга, бывай. Не задерживайся надолго, ищи свою Машку и пулей домой. А то правда можно подвезти…

– Спасибо, я сама.

– Как знаешь.

И он махнул рукой, будто прощаясь. Дура. Дура, дура, дура. Чужого присутствия не распознала – ладно, но мотоцикл-то должна была услышать! А он не тарахтел, значит, приволокли сюда на руках, значит… Она не успела защититься. Участковый отвлек ее движением руки, а сам сделал подсечку. Второй, в телогрейке, навалился сзади, заламывая руку за спину. Она узнала «девятизвенный» захват – техника богини Кудзи – и обмякла, стараясь сберечь силы.

Ее грубо впихнули в вагончик, из которого она недавно вышла. Она не удержалась и упала, ударившись головой так, что цветные круги поплыли перед глазами. Тут же ее перевернули на живот, лицом вниз, и на запястьях щелкнули наручники.

– Отдохни, – спокойно сказал участковый. – А то набегалась, поди, за день. Машку она искала.

Рабочий вытянул из-за пазухи крошечный японский микрофончик на тонком шнуре.

– Пастух на связи. Пастух на связи, ответьте… Что передавать-то? – спросил он участкового.

– Как что? Взяли тепленькую, пусть приезжают и забирают… А способная девчонка, почти добралась. Еще бы часок…

Аленка скосила глаза и увидела гадюку. Та по-прежнему лежала на ящике, но уже проснувшаяся и злобно обводящая вертикальными зрачками людей в вагончике. Рабочий в телогрейке склонился к микрофону своей рации, на секунду выпустив девочку из поля зрения.

Пора.

Аленка шевельнула запястьями – и едва успела подхватить пустые наручники, чтобы не звякнули. Подождала, пока рабочий в телогрейке склонится к микрофону своей рации, на секунду выпустив ее, Аленку, из поля зрения.

И выбросила руку в сторону, по направлению к гадюке. Змея было дернулась, но Алена оказалась быстрее. Схватив ее двумя пальцами поперек головы, она метнула гадюку, как снаряд, в лицо участковому. Тот дико заорал, держась за щеку – видимо, змея успела-таки укусить. «Ну, извини, парень, я тебя в эти игры не звала». Алена добавила ему носком кроссовки в пах, одновременно доставая второго ребром ладони под кадык.

Работяга выронил микрофон, покачнулся, но устоял, удивленно разглядывая пустые наручники, лежащие на полу. Алена подсекла ему ноги, добавила собранными в щепоть пальцами в висок, наклонилась над распростертым телом, прижав руку к сонной артерии: не перестаралась ли. Нет, в самый раз.

Еще бы часок. Еще бы часок… Способная девчонка… Голова еще побаливала, видимо, ударилась все же сильно, и в глазах была резь.

Мотоцикл она бросила, когда колея перешла в плохонькую проселочную дорогу. Дальше путь ее снова лежал через чащу, прочь от населенных мест. Она устала, но звериное чутье гнало ее вперед. Она уже чувствовала цель.

Объект казался игрушечным домиком – до того был красив и изящен. Тонкая резьба покрывала наличники, конек крыши венчала деревянная лошадиная голова с очень живыми глазами – несомненно, мастер, делавший ее, обладал настоящим талантом. Затейливо украшенное крылечко было сложено из идеально подогнанных друг к другу досок – ни одной щели… На крылечке в расслабленной позе сидел охранник с коротким автоматом на коленях. Второй прохаживался по периметру, снабженному (Аленка определила безошибочно) тепловыми датчиками. Оба охранника для непосвященного взгляда казались неопасными и беззаботными, но девочка видела: это звери. Профессиональные волкодавы. Она наблюдала за домом уже почти час, затаясь в зарослях и став частью их – неподвижная, загнавшая внутрь себя не только дыхание, но и все, что могло выдать ее присутствие. «Похоронить в себе свое „ва»" – так выразился когда-то Жрец.

Она давно уже должна была быть в том теремочке – охранники-волкодавы, периметр с датчиками серьезными препятствиями не являлись. Она могла бы пройти внутрь, оставив позади «выжженную землю», могла – тихонько, не потревожив ни датчики, ни сторожей. Но – оставалась на месте. Что-то держало Аленку – не мысль о возможной засаде, а какое-то скользкое ощущение несоответствия… Словно однажды, год назад, в драмтеатре. Культпоход седьмых-восьмых классов – Дантов ад для сопровождающих учительш и артистов. Давали спектакль какого-то местного режиссера – надо признать, небесталанного – о Денисе Давыдове. Аленка смотрела на сцену затаив дыхание. Актеры были великолепны и вдохновенны, блистала столичная знаменитость, приглашенная на главную роль… Но среди роскошных декораций (апартаменты великого партизана и поэта) на стене висели «ходики» Боровского часового завода – бывшего «имени XXIV съезда». И – очарование сказки улетучилось. Прекрасный спектакль остался именно спектаклем. Игрой. Восхитительно, но…

– Ты ее видишь?

Оператор сосредоточенно поколдовал над цветным монитором, переключаясь с видимого диапазона на инфракрасный.

– Нет.

– Посмотри по периметру. Как датчики?

– Ни один не тронут. Следовая полоса чистая. Жрец довольно улыбнулся и посмотрел на Артура:

– Умница девочка, а? Я учил ее экранировать собственное поле, но никак не ожидал, что она добьется такого. Интересно, где она сейчас? Где-то рядом, я чувствую. И почему не идет на объект?

Он вздохнул и без всякого перехода добавил:

– Зря ты убил Владлена. Смысла никакого, а пищи для ума органам – навалом.

– Откуда вы знаете?

Жрец хмыкнул:

– Профессия обязывает. Ты не думай, что я сейчас брошусь мстить. Убил – и убил. В какой-то степени я тебя понимаю. Он убрал Мариночку, и это не давало тебе покоя. Ну конечно, злодей должен быть наказан. Только ведь девочку привел в секту ты. Ты тогда уже знал, что обрек ее на смерть. Захотел одной кровью смыть другую? А как же она? – Жрец кивнул на экран (очертания теремка, словно причудливый скелет, и охрана – несколько желто-красных протуберанцев). – Она тоже умрет, как только исполнит миссию. И ты все это сделал ради Шара?

Он покачал бритой головой.

– Я не знаю, кто ты такой… Хотя кое о чем догадываюсь. Надо сказать, что в священный трепет меня это не приводит. Я прагматичен до мозга костей. До тех пор пока тебе нужен Шар, я буду держать тебя на коротком поводке… Ты мне нужен. Я чувствую, что за тобой стоит какая-то уникальная сила.

– А зачем ты нужен мне, Жрец? – тихо спросил Артур. – Что, если я сейчас тебя убью? Прямо здесь, не сходя с места?

– Ты умный, – медленно, будто раздумывая, ответил собеседник. – Глядя на все это: секта, черные свечи, непонятные обряды, моя колоритная внешность… ты не мог не подумать: а вдруг это все обман? Антураж, декорации? А вдруг тот Шар, что я тебе показал издали, под большим секретом, просто елочная игрушка? А настоящий Шар – где-то еще, и он совсем не красивый и не блестит… И Жрец – не аскет в черном балахоне и с бритым черепом… – Он подошел к Артуру вплотную. – Вот поэтому-то ты и ждешь. Вдруг я сделаю ошибку. Где-то ты уцепишься за маленький крючочек и выйдешь на истинного Жреца, мимо которого ты проходишь по десять раз на дню и не замечаешь… А через него – и на настоящий Шар. – Он открыто улыбнулся. – А о Владлене забудь. Я тебе его прощаю.

– Я ее вижу, – сказал оператор.

– Где? Она вошла в теремок?

– Нет. Она… Она здесь. Вон идет.

Аленка спокойно и неторопливо (подросток на каникулах у дедушки) подошла к стоящему на ржавых ободах строительному вагончику, помедлила секунду и забралась внутрь.

Знакомая обстановка. Колченогий стол, ящик-табурет (гадюка, правда, отсутствовала). Шкаф для одежды со вставленным осколком зеркала. Аленка глянула в него, поправив прическу, и толкнула рассохшуюся дверцу. За дверцей была комната.

Увидев на пороге девочку, оператор быстро вскочил, но Жрец остановил его движением руки, подошел к Аленке и чуть приобнял ее за плечи.

– Молодец, – тихо сказал он. – Как ты догадалась?

Она вынула из кармана наручники. Обычные милицейские «БР-6».

– Участковый с рабочим – это ведь была засада?

Жрец кивнул, улыбаясь.

– Тогда они наверняка знали, что от таких наручников очень просто освободиться. И гадюку на ящик вы нарочно положили. Словом, постарались, чтобы я беспрепятственно добралась до теремка. И у «рабочего» была не рация, а радиомикрофон (шнур – обычная бутафория). От теремка до этого места – восемь километров. На таком расстоянии микрофон не действует. Жалко, я сразу не сообразила.

– Все правильно. Можешь отдыхать.

– Я не устала…

– Все равно. Послезавтра тебя ждет серьезная работа.

– «Объект»? – спокойно спросила она.

– Да. Только на этот раз настоящий.

Они медленно шли по лесу. Рядом. Ни дать ни взять влюбленная парочка. Артур тайком засмотрелся на Аленку. Девочка похорошела за короткое время, что они не виделись. Но при этом возникало странное чувство: глаза видели одно (потаенная девичья прелесть, не хватает длинного русского сарафана, веночка на голову, черной глади лесного озера – ожившая картина Васнецова), а разум не давал забыть, что перед тобой – терминатор. Думающая машина для убийства.

– Ты мне не рада? – глухо спросил Артур.

– Рада. Хорошо, что вы приехали, – ровно ответила девочка. – А почему же без Владлена?

– Его задержали дела… Постой, – торопливо заговорил он. – Нас здесь никто не слышит, я специально выбрал место. Тебе нужно бежать.

Жалость защемила грудь. Какая-то частичка сознания напоминала: ты – Избранный. Жрец прав: на пути к Шару нельзя быть гуманным и думать о жертвах… о той пресловутой «слезинке ребенка». Но нет. Тут командует сердце – логика бессильна… Торопясь, но стараясь быть последовательным, он рассказал ей все – начиная с акции, которую провела в санатории Марина Свирская. Аленка слушала внимательно, однако без всякого выражения на лице.

– И мой отец в это время находился там, в санатории?

– Да. Случайность, роковое стечение обстоятельств. Он даже принимал участие в расследовании…

– Почему же он сам не был убит? – спокойно спросила она. – По логике, он был опасен.

– Марины к тому моменту уже не было в санатории, – пояснил Артур, внутренне содрогнувшись. – Ее убили на «ракете» – цепочка оборвалась. Жрец все делает с запасом. Но теперь… Ты понимаешь? Марину решили заменить тобой… Так было задумано с самого начала. И я не случайно встретил тебя тогда, на улице. Правда, хулиганы, что на тебя напали, были как раз не запланированы. Я даже сам удивился.

– Я знаю.

– Что ты знаешь? – раздраженно спросил он.

– Что наша с вами встреча была подстроена. Догадалась. Я разбила коленку, а вы сказали: «Ничего, заживет. Ты же гимнастка». Откуда вы могли знать…

Они оба замолчали. Луна сияла с неба, будто сошедший с ума прожектор. Было совсем светло, и тени на земле вырисовывались неправдоподобно четко, словно вырезанные из черной бумаги.

– Зачем Марину ликвидировали? – наконец спросила Аленка. – Почему ей не дали эвакуироваться? Насколько я понимаю, она до последнего момента была вне подозрений.

– Это связано с особенностями кодирования, – механически ответил Артур. – Перед человеком ставится конкретная задача. Его организм заставляют крутиться на «повышенных оборотах». Но вскоре после этого наступает регресс. Человек будто просыпается, и с ним может произойти все что угодно. Он может умереть от шока. Может подробно рассказать о том, что делал, пока был под кодом… Словом, выходит из-под контроля. Поэтому Жрец не мог оставить Марину в живых.

Он схватил Аленку за плечи и резко развернул к себе.

– Ты понимаешь, что тебя ждет то же самое? – почти прокричал он. – Ты хоть что-нибудь вообще понимаешь? Беги отсюда, прямо сейчас… До города ты доберешься, сядешь в поезд… Денег я тебе дам. В конце концов, даже Жрец не всесилен, сразу он тебя проследить не сумеет.

Она мягко улыбнулась ему, будто мать – своему несмышленому ребенку.

– Вы же слышали: я должна отдохнуть. Сосредоточиться перед заданием.

Артур попытался удержать ее, но рука встретила пустоту. Аленка грациозно уклонилась в сторону и так же мягко сказала:

– Не стоит. Здесь же периметр, не знали? И датчики другие, рассчитанные как раз на таких, как мы.

Артур заглянул ей в глаза. Они были красивы – осмысленны. В них не было только одного: хоть капельки обычной человеческой теплоты…

"Солнце тут яркое и горячее, я, как раньше, уже не загораю, боюсь. Недавно был конкурс художественной самодеятельности, меня попросили выступить. Я сначала отнекивалась, неохота было, а потом подумала: а чего? Зря, что ли, в гимнастике столько пахала? Ну и согласилась. Мне так здорово хлопали! Помните номер с лентой? Папка, ты всегда от него был в восторге… Прокрутила все чистенько от начала до конца, даже сама удивилась.

Ну, пока! Привет дяде Георгию".

Шар уже не светился – он, казалось, источал ледяной мрак. Тени, метавшиеся внутри, стали гуще и темнее, отчего раскраска поверхности походила на камуфляж. Где-то там, в недрах, противно булькало и посвистывало, точно в большом ведьмином котле.

Жрец в черном одеянии стоял, обхватив Шар ладонями, закрыв глаза, смертельно бледный. Он был не здесь – его тонкое тело плыло по бесконечным дорогам другого мира, расцвеченного совсем уж фантастическими красками.

– Что ты хочешь узнать?

Вопрос сформировался в мозгу непонятным образом… Впрочем, Жрец к этому успел привыкнуть.

– Меня интересует карма одного человека… Его имя…

– Знаю, – беззвучно отозвался Шар. – Его путь пересекается с твоим. Это происходит на протяжении всей жизни, в разные моменты.

– Он способен мне помешать?

– Да.

– Как его остановить?

– Это невозможно.

– Черт возьми, – взъярился Жрец. – Неужели так трудно дать совет? Кто бы ты ни был, ты ведь сам открыл мне, что произошло миллионы лет назад. Древних больше нет… Они ошиблись, полагая, что люди новой цивилизации будут обладать теми же способностями, что и они сами. Они могли поддерживать Шары – ворота в Информаторий – своей энергией. Среди нас это могут лишь единицы. Я нашел их, собрал вместе, научил… Без меня Шар перестал бы существовать.

Голос молчал. «С ним бесполезно дискутировать, – вдруг подумал Жрец. – Ему бесполезно доказывать. Это всего лишь компьютер с огромным (страшно подумать каким) банком данных».

– Во Вселенной существует равновесие сил, – наконец возникло в голове (Жрец вздрогнул от неожиданности). – Масштаб здесь не важен – равновесие повторяется в большом и малом. Ты сам и тот человек, о которым ты говоришь – это одно и то же, повторенное в разных плоскостях. Темное и светлое начала. Вы не сможете жить друг без друга.

– Но ведь ты сказал, что я умру… Смерть моя будет насильственной. А как же он?

Ответа не было – контакт прервался, как всегда, неожиданно, на полуслове. Он был в своем мире, в небольшой комнате, и в раскрытом окне благоухал сад. Здесь же, у окна, стояла девочка, облокотившись о подоконник, спиной к Жрецу. Ее плечи были напряжены и неподвижны, как каменные. Жрец невольно залюбовался ею – как скульптор своим гениальным творением.

Он не сделал ни одного движения, но девочка ощутила чужое присутствие и резко обернулась.

– Прекрасно, – тихо проговорил он. – Я ставил защиту на свое поле… А ты все-таки меня распознала.

– А может, я просто увидела ваше отражение.

– Так окно открыто.

Аленка почувствовала злость. Ее подловили. Она с вызовом посмотрела на учителя, улыбающегося доброй открытой улыбкой, и протянула ему вскрытый конверт:.

«Дорогие папа и мама…»

Почерк был ее, и не только почерк… Она сама именно так бы и написала, будь она в настоящем спортивном лагере, всё, до последней запятой и кляксы в конце. («Как ты умудряешься ставить кляксы обычной шариковой ручкой?» – «Мама, я тебя умоляю…»)

– Откуда это?

Жрец продолжал улыбаться, словно был доволен успехами ученицы.

– Вы меня обманывали!

– В чем?

– Не притворяйтесь! – выкрикнула она. – Я этих писем не писала!

Он невозмутимо открыл конверт и оглядел исписанные странички.

– А по-моему, очень похоже. Одно письмо твои родители уже получили…

– Вы и их обманули!

– Их – да. Но не тебя.

Глаза Жреца вдруг сверкнули (Аленка попятилась, почувствовав ужас).

– Тебе было все известно заранее – с того момента, как ты переступила порог школы. Ты прекрасно поняла, что это не просто зачуханный балетный кружок при макаронной фабрике… Это – секта. Общество избранных, наделенных могуществом – таким, которое и не снилось простому смертному. Ты занимаешься в школе чуть больше года. И за это время, заметь, стала не просто первоклассным бойцом… Ты стала мастером. Боевой машиной. Ты знаешь теперь три языка, профессионально водишь автомобиль и мотоцикл, стреляешь из любого оружия… И ты полагаешь, все это ради развлечения? С друзьями в компании поприкалываться? Нет, дорогая моя.

(«Какой у него злой взгляд! Как же я раньше-то не замечала, а? Где уж было замечать…»)

– Ты стала очень важным человеком. Я вложил в тебя массу средств… Я тебя вылепил из обычного куска дерьма, придал форму и сделал так, чтобы ты не пахла. И тебе этого хотелось, не спорь со мной.

Голос его изменился – был резким и грубым и вдруг стал мягким, почти отеческим.

– И если я буду время от времени требовать от тебя выполнения определенной услуги… Не кривись так, я вовсе не имею в виду секс… Разве ты сможешь мне отказать?

– Услуги? – пробормотала Аленка с ужасом. – Это что, убить кого-нибудь?

– Убить, – просто подтвердил Жрец. – Убрать, ликвидировать… Называй как хочешь. Ты ведь к этому готовилась. И не только, так сказать, физически. Вся система занятий была направлена на то, чтобы приучить тебя к этой мысли.

– Вы меня что… – Аленка запнулась, – гипнотизировали?

– Нет. Загипнотизированный человек – это человек с подавленной волей. Кукла. Его можно поставить напротив жертвы, вложить в руку пистолет и дать команду нажать на курок. А ты – другое дело. Я вылепил из тебя профессионального убийцу. Ниндзя. Ты способна решать тактические задачи любой сложности… Разве роботу такое под силу?

– И как же вам это удалось? – мрачно спросила Аленка.

– С помощью Шара, – ответил Жрец. – Видишь ли, Шар должен питаться особым видом энергии. Древние – те, кто когда-то создал его – обладали способностью аккумулировать и передавать эту энергию. А мы – нет. Шар был обречен… И тогда мне открылось, что некоторые из людей излучают нечто похожее в минуты, когда испуганы чем-то… Страх – это очень сильные эманации, человек начинает прямо-таки пульсировать. Шар это чувствует. А мне – мне осталось только найти таких людей, собрать их вместе… И самое главное, определить причину сидящего в них страха, неважно, какую он имеет природу – иррациональную (необъяснимую) или вполне конкретную. А ты… Когда я впервые увидел тебя, я просто не поверил. Это была удача. Подарок судьбы.

– Я вроде никогда не была трусихой…

– Ты боялась быть трусихой. Это один из самых сильных человеческих страхов. Остальных кандидатов еще нужно было как-то готовить. Тебя готовить почти не пришлось. Ты жаждала силы – ты ее получила. Разве не так?

Аленка отчаянно замотала головой. Голос Жреца журчал, будто ручей, и сознание почти поддалось. (Не гипноз? А по-моему, самый натуральный. Не робот, не кукла… но и не человек.) Письмо ей помогло – тот конверт с идеально сфабрикованным ее почерком. Оно будто жгло руку.

– Плевать мне на ваше могущество и на вашу секту, – глухо сказала она. – Я уезжаю домой, сегодня же.

– Боюсь, что не выйдет, – с милой, чуть виноватой улыбкой ответил Жрец.

– Да-а? – Глаза ее озорно блеснули. Тело само подобралось в мгновение ока – знакомое приятное ощущение собственной исключительности (прав ведь был, гад). – И что же вы сделаете? Позовете своих волкодавов? Или сами попробуете?

Письмо. Она ощутила ярость – мозг еще додумывал что-то, а мышцы уже, подстегнутые, сами пришли в движение. Говоришь, ниндзя? Проверим. Она взвилась с места, подобно мощной пружине, в заученном броске. Пяткой в переносицу… Сдвоенный удар «лапой леопарда» по болевым точкам… Завершающий тычок напряженными пальцами в солнечное сплетение, а там – открытое окно, сад… Свобода!

Жрец плавно взмахнул рукой, и мир вдруг перевернулся. Аленка больно ударилась плечом и локтем (голову как-то успела сберечь, выучка сказалась), попробовала вскочить на ноги, да так и осталась лежать – раздавленная, беспомощная… И злая до ужаса.

– Все равно вы меня не убьете, – выплюнула она. – Побоитесь. Я же такая дорогая игрушка, вы в меня столько вложили…

– Помилуй, – спокойно удивился он. – Разве я о чем-нибудь подобном говорил? Я просто отправлю тебя в одно путешествие… На машине времени, в прошлое. Никогда не каталась? Могу устроить. Я маг все-таки.

– В древний мир? – угрюмо спросила она. – Чтобы меня там сожрала какая-нибудь горилла?

– Да ну, – отмахнулся Жрец. – Всего лишь на полтора года назад. И ты сможешь забыть, как страшный сон, и меня, и поездку сюда, и «Белую кобру»…

Она стояла на тротуаре. Мощенная булыжником улица спускалась вниз, к реке, к старому причалу. Было пусто. Неяркое солнышко приятно щекотало загорелые плечи и стройные ножки в изящных греческих сандалиях. Дорогу перегораживал золотозубый «качок» с гипертрофированными мышцами. В сером «мерее» сидел парень в малиновом модном пиджаке и с противной наглой ухмылкой.

– Ну, и куда же мы без мамочки?

Аленка зажмурилась изо всех сил. Она не хотела верить, но факт оставался фактом… И рука золотозубого была вполне настоящая – с толстыми пальцами, похожими на сосиски. Кажется, она должна была закричать… Или нет?

И улица, самое главное – улица была пуста, никто в клетчатой рубашке не маячил вдалеке, у дома с синей калиткой…

– Давай ее в машину. Развлечемся маленько.

На лицах у обоих были азарт и бешенство. Желанная добыча! И – полная безнаказанность, она была беззащитна перед этими слюнявыми рожами… Перед потными руками, лихорадочно срывающими с нее одежду…

Беззащитность. Тело мгновенно стало чужим, а выучка, которая позволила бы разделаться с уродами, придет позже, через полтора года… И придет ли? Нет Артура, а ее просто затолкают на заднее сиденье иномарки, отвезут в ближайший лесочек…

– Не-е-ет!

– Кричал кто-то?

Женщина посмотрела на Колесникова уже совсем без злобы и недоверия.

– Показалось. Хотя, может быть, и нет. Теперь тут лихие люди сплошь и рядом. Страшно.

Он все-таки заставил ее немного поесть – крошечную плошку риса, лепешку, кусочек вяленой рыбы, то, что нашел в разгромленной лавке неподалеку. В ее глазах промелькнуло что-то вроде благодарности. Она поплотнее закуталась в рваное одеяло и подсела ближе к жаровне с красными потрескивающими угольками.

– Они убили его, – тихо сказала женщина.

– Твоего мужа? Нет, – мягко возразил Игорь Иванович. – Он умер сам. По-моему, у него было слабое сердце.

– Все равно. Сначала его обвинили в сговоре с убийцей. Обещали казнить на площади как изменника. Он пытался доказать, что это не так… Не виноваты же мы, в самом деле, что этот человек оставил свою лошадь именно в нашей конюшне!

– Ты имеешь в виду молодого монаха?

– Ну конечно. Он показался мне таким… безобидным. Мой сын был бы сейчас, наверно, похожим на него.

– У тебя был сын? Она кивнула.

– Он умер совсем маленьким. А в тот вечер, когда убили нашего правителя, мне вдруг показалось, что Кьятти опять пришел ко мне. Я расплакалась, а муж за это накричал на меня…

– Твоего сына звали Кьятти?

– Кьят-Лун, Легкий Ветерок. Кьятти я звала его, когда он был совсем маленький. Я подумала: неужели тот монах мог совершить такое злодейство? Он же еще мальчик… И его старый учитель показался мне достойным человеком…

Она говорила тихо и монотонно, без всякого выражения: все умерло, высох взгляд, почернела душа, и сердце остановилось, пропустив удар.

Все умерли…

– А потом ворвались солдаты. Вышибли ворота, налетели… По дому прошлись, будто вихрь… Может, и прав был муж: кабы этот монах остался у нас, его непременно бы схватили… Двое распластали меня прямо на полу, задрали рубаху… А их главный схватил мужа за волосы… Муж кричал, что ничего не знает, но ему не поверили. Я думаю, донес кто-то из соседей.

– Но Зык-Олла все-таки признался?

– А что оставалось делать… Мы не какие-нибудь герои – просто мирные люди. Муж сказал, что старый постоялец отправился к Западным воротам.

Игорь Иванович удивился:

– Но ведь Ликим расположен к северу от Лхассы. А горный храм как раз недалеко от Ликима…

– Не знаю, – равнодушно ответила женщина. – Только старик поскакал туда. – Она махнула рукой в западном направлении. – И он был очень встревожен. Прямо как ужаленный…

– Может быть, он гнался за кем-то?

Он задал этот вопрос самому себе, словно размышляя и не надеясь на ответ… Но женщина вдруг прошептала, глядя на огонь:

– Да… Здесь был призрак.

– Кто? – не понял Игорь Иванович.

– Призрак, – повторила она. – Он промелькнул во дворе, рядом с конюшней. Быстро, словно тень… И скрылся.

– Когда это было? Она нахмурилась:

– В первый раз – когда те двое монахов остановились у нас на постой. За день до убийства нашего правителя.

«Главное – их лошади», – вспомнилось Колесникову. У храма Пяти Хрустальных Колонн убитый монах-реставратор слышал разговор… «Если они захотят поменять лошадей – этого нельзя допустить ни в коем случае…» И тот «призрак» крутился как раз возле конюшни. Случайно? Нет, ему важны были именно их лошади – надо думать, как особая примета.

– Твой муж видел его?

– Нет… Я хотела рассказать ему, но он не стал слушать. Велел, чтобы я не болтала глупостей. А я всю ночь не могла заснуть.

– Ты говорила об этом на суде?

– Ой, что вы… Меня и не спрашивали. А когда мне задали вопрос, знаком ли мне молодой монах, тот, кого обвиняли в убийстве, я долго не смела рта раскрыть, боялась… А он все смотрел на меня. Так грустно… Но что я могла сделать? Все равно его бы приговорили.

– А после того как появился призрак, ты подходила к лошадям?

– Да, почти сразу же. Правда, я испугалась. Но потом подумала: а вдруг с лошадьми что-то случилось? Знаете, мы ведь очень дорожим своей репутацией…

– И что ты обнаружила? Она пожала плечами:

– Ничего, они вели себя спокойно.

– И на них не появилось ни новых подков, ни клейма?

– Сразу видно, в лошадях вы ничего не смыслите. Если бы на них поставили клеймо, они целый день не подпускали бы к себе человека… Нет, призрак их не тронул. Только посмотрел – и скрылся. А почему вы меня об этом спрашиваете?

Несколько секунд она не отрываясь всматривалась в глаза Колесникова. Потом решительно произнесла:

– Вы ведь тоже не верите, будто молодой монах убил Лангдарму… Вы его спасете? – В ее голосе теплилась надежда. – Ведь спасете?

Игорь Иванович покачал головой:

– Его казнят завтра в полдень.

Женщина вскочила на ноги. В ее глазах сверкнул огонь.

– Тогда к чему эти расспросы? Зачем вы вообще явились сюда, раз ничего не можете сделать?

– Затем, что у человека должно быть доброе имя, – тихо сказал Колесников.

– Доброе имя… – Женщина горестно вздохнула, и огонь в глазах вдруг погас. – На что приверженцу Будды доброе имя – если он обвинен несправедливо?

– Ему, возможно, и ни к чему, – ответил Игорь Иванович. – Но ведь я – не буддист. Для меня это очень важно – восстановить справедливость.

– Это здесь, – сказала женщина и свернула куда-то в узкий проулок меж домами.

Она шла, поминутно спотыкаясь – больше от страха, чем от неловкости. Игорь Иванович попробовал себе представить, что пережила его провожатая, – и не сумел. Воображения не хватило.

Лачуга была совсем крошечная – трудно было поверить, что здесь кто-то живет. Скорее это напоминало конуру для средней собаки. Собака, впрочем, действительно была, да не одна, а целая свора. Они возились в пыли, рычали друг на друга, дрались из-за каких-то кровавых ошметков и костей, разбросанных тут и там. Так здесь было: великие, непостижимые для постороннего тайны, магия, волшебство, роскошь дворцов и храмов, и совсем рядом – этот двор с собаками, грязная хижина, грязная маленькая девочка застыла на пороге, тупо глядя из-под никогда не стриженных волос.

– Взгляните, это та самая девочка? – спросил Колесников у своей спутницы, вдовы хозяина постоялого двора.

– Да, конечно. Ты меня узнаешь, Тагпа? Девочка молча засунула в рот указательный палец.

– Не бойся, – ласково сказала женщина. – Мы тебя не обидим. Только скажи: помнишь, сестра послала тебя за рисом – это было вскоре после праздника Ченгкор-Дуйчин, когда на улицах начались беспорядки.

– А сестра умерла, – равнодушно сообщила девочка. – Я сначала подумала, что она спит… Попыталась разбудить, потом села на пол и заплакала. Страшно было. Тут пришли соседи, которые живут через улицу. Сестру они куда-то унесли, наверное, похоронить… А мне дали немного еды. Но она уже кончилась.

– Бедная ты моя. – Женщина подошла и взяла девочку на руки. Та не проявила каких-либо эмоций. Грязное личико по-прежнему ничего не выражало, ни радости, ни испуга. – Мы сейчас пойдем ко мне, найдем чего-нибудь поесть.

При этих словах Тагпа немного ожила, в глазах мелькнуло нечто осмысленное. Колесников обрадовался.

– Тагпа, – сказал он. – А помнишь, как сестра отругала тебя за то, что ты бегала в лавку смотреть на мертвого соседа? Его убили за день или два до Нового года.

Тагпа скривилась, готовая расплакаться.

– Ну-ну. – Женщина успокаивающе прижала ее к себе. – Никто не собирается снова тебя ругать. Это ведь было давно, правда? Теперь ты ведешь себя хорошо. Твоя сестра на небесах довольна тобой… Ответь этому господину. Не бойся, он добрый.

Девочка всхлипнула:

– А вы дадите мне поесть?

Позже, сидя в лачуге прямо на полу («Вон там я сплю. – Тагпа указала на кучу тряпья в углу, кишащую насекомыми. – А тут играю», – разбросанные повсюду старые кости какого-то животного, камешки, прутики, комья грязи), она уплетала за обе щеки рисовые лепешки, запивая травяным отваром из глиняной чашки. Сквозь коричневый загар и многодневный слой грязи проступил румянец, из глаз постепенно исчезал страх – жизнь брала свое.

– Сестра меня совсем не ругала. Просто сказала: не смотри, мол, и не бегай, где не просят. Я туда случайно зашла, раньше я часто бегала в лавку. А сосед наш лежит на полу и не дышит. И весь в крови…

– А что потом сказала твоя сестра?

– Велела постирать рубашку в ручье за нашим домом. Я там тоже играю. Пускаю лодочки по течению… Только рубашка совсем не отстиралась: вода была грязная.

– Ну, наверное, она грязная постоянно.

– А вот и нет! – закричала она. – Я вам покажу. Идемте!

Тагпа вскочила на ноги и метнулась за хижину. Колесников с женщиной вышли вслед за ней.

– Видите?

Она уже сидела на корточках у ручья и возбужденно хлопала ладошками по воде.

Ручей был маленький и чистый. Внизу, у самого дома, его когда-то, видимо, перегораживала миниатюрная плотина, но вода и время ее разрушили.

– Вся рубашка была в угле. Лучше бы и не стирала.

– В угле? – переспросил Игорь Иванович, подставляя ладонь под ледяную струю.

– Да. Наверное, где-то вверху проезжала повозка. Немного угля и просыпалось.

– Почему ты решила, что это была повозка?

– Лошадь фыркнула – вон там, за деревьями.

– Но саму лошадь ты не видела?

– Ну и что? А то я не знаю, как они фыркают. – Девочка насмешливо отвернулась. Игорь Иванович задумчиво смотрел, как она находит на земле крошечные щепки и пускает их по течению.

Он не чувствовал радости, хотя то, что выпало ему, могло бы осчастливить любого ученого-историка. Одна из самых волнующих тайн древнего Тибета закончила существование здесь, у этой крошечной бедной лачуги.

«Ну и что, – возразил он себе. – Я бы отдал эту честь без капли сожаления. Лишь бы Аленка…»

– Аленка, – прошептал Колесников. – Доченька…

Он вспомнил Чонга, их встречу – глаза в глаза, будто короткое замыкание – и проблеск мелькнувшей истины. В самом деле, история повторилась, вплоть до мельчайших деталей. Марина Свирская, две мертвые женщины в санатории, таинственный Шар – ворота в древнее хранилище, трагически погибший король Лангдарма, старый учитель, пославший ученика на смерть, девочка, стирающая в ручье рубашку… И на конце этой цепочки – человек, заколдовавший Аленку. «Убью, мразь, – со злобой подумал Колесников. – Своими руками. Пусть потом судят…»

Они одновременно обернулись. Прямо перед ними, перекатываясь с пятки на носок, стоял человек в медном шлеме с черным флажком и в черном нагрудном панцире. В руке он сжимал длинный меч с зазубренным, порыжевшим от крови лезвием.

– Что я вижу, – проговорил он, глядя на женщину и скалясь в волчьей усмешке. – Ты, сучка, уже завела нового любовника? Муженек не успел остыть…

Тагпа пискнула, сжалась в комочек и присела – человек с мечом походя отшвырнул ее ногой, как котенка, и шагнул вперед. Женщина попятилась к стене, инстинктивно закрываясь рукой. Ее кошмар снова вернулся. Она хотела закричать, но не смогла, спазм сдавил гортань.

– Узна-ала, – протянул человек, вкладывая клинок в ножны. Отсвет пламени сверкнул на медном круглом амулете, висящем на поясе, и Колесников наконец понял, кто перед ним. Кьюнг-Ца из рода Потомков Орла. Неудавшийся черный маг, в которого лама Юнгтун Шераб так и не сумел впихнуть даже малую толику волшебной премудрости. – Узнала, мразь. Вижу, вся трепещешь. Тебе ведь понравилось в прошлый раз? Понравилось, не отпирайся. Ты, – он ткнул пальцем в грудь Колесникова, – будешь стоять смирно и наблюдать. Ее это возбуждает.

Женщина продолжала пятиться, пока не уперлась спиной в стену. Игорь Иванович попытался преградить дорогу бандиту. («Колобок, Колобок! Я тебя съем».) Тот отбросил его, ткнув кулаком в грудь и походя добавив коленом. Колесников отлетел в сторону и затих. Он не особенно и ушибся, но страх парализовал – ноги подкосились, и тело сделалось будто чужим, непослушным… Женщина стояла неподвижно, опустив руки и без всякого выражения глядя перед собой. Она уже не пыталась спастись или защититься. Она просто ждала. На краткий миг Игорь Иванович встретился с ней глазами… И что-то произошло. Будто включилась некая электрическая цепь. Воздух загустел. Краски вокруг приобрели потрясающую яркость и четкость. Кьюнг-Ца, уже протянувший руку к женщине (та буквально замерла от ужаса), вдруг недоуменно обернулся, медленно, будто в толще воды, и Колесников увидел его желтое лицо с разинутым ртом – не в страхе, а скорее в удивлении… А в следующий миг он ощутил, как его тело взвилось вверх, словно мощная пружина, и обе ноги с хрустом врезались бандиту в подбородок.

От такой атаки защиты не существует. Кьюнг-Ца принял удар – и умер в мгновение ока, а его тело еще падало назад, раскинув руки, и менялось на глазах, будто переходило из одной полосы света в другую. Исчезли панцирь и шлем – на асфальт в темном проходном дворе (фонарь, стервецы, опять разбили!) упал парень в черной кожаной куртке и голубых «пумовских» кроссовках.

– Ах, сука! Ну, держись!

Игорь Иванович присел, одновременно разворачиваясь вокруг оси. Второй нападавший, одетый в точно такую же униформу – джинсы, кроссовки, черная кожанка, – махнул ногой в классическом каратистском «маваши». Колесников подсек опорную ногу и, когда парень начал падать, ударил ладонью, собранной в «лодочку», противника по уху.

Парень еще успел охнуть, прежде чем коснулся асфальта. Ему показалось, что у него в голове взорвалась динамитная шашка. Игорь Иванович отвернулся, потеряв к нему интерес: непонятно откуда, но он точно знал: удар «лодочкой» по барабанной перепонке оглушает человека надежно, как вакуумная бомба. В ближайшие десять минут его нечего опасаться.

А вот третий…

Игорь Иванович вдруг осознал, что перед ним – девушка. Хорошенькая, лет девятнадцати, каштановые волосы падали на плечи, отливая медью. Большие васильковые глаза на бледном лице горели холодным огнем. Он на секунду замер в нерешительности (бить женщину?) и тут же получил молниеносную серию: колено, пах, плавающие ребра, ключица. Девица била в болевые точки, как в манекен – жестко и безошибочно.

Это она была там, на скалах возле санатория, понял Колесников. Это они вдвоем с тем мужчиной следили за Светланой и убили ее на «ракете». Вся цепочка высветилась вдруг ясно и четко, как при вспышке молнии. А на конце ее… Он получил удар в голову, отчего в глазах потемнело, и прислонился к стене дома, чтобы не упасть. Девица крутнулась, словно балерина, целя тренированной пяткой ему в переносицу. Достигни она цели – и его мозги долго отскребали бы от серых кирпичей (куда там Гоги с его совочками-кисточками). Игорь Иванович каким-то чудом успел уклониться. На миг девица потеряла равновесие, и он (пардон, мадемуазель, не до рыцарства-с) влепил ей четкий «Клюв орла» в солнечное сплетение.

Видимо, несколько секунд он все же был без сознания. Когда окружающие детали – серые стены, арка над головой, чья-то черная «Волга» – стали потихоньку проступать из небытия (колокола в голове звонили громко и назойливо), нападавших уже не было, хотя Игорь Иванович мог поклясться: одного он оглушил надежно, на длительное время, второго…

Про второго думать не хотелось. Хруст нижней челюсти, вмиг остекленевшие глаза, тело в неестественной позе… «Убьете?» – «Я никого никогда не убивал». С почином! Его покачивало. Осторожно, стараясь не упасть, он пересек двор и вышел на вечернюю улицу. Какая-то бабуся отшатнулась прочь, прошипев: «Опять, бесстыжий, зенки налил…» Колесников и сам себе казался пьяным. Земля качалась и шумела, и было неясно: то ли на него в самом деле напали неизвестные (нет, девица-то как раз известна… о господи, единственная ниточка, которая могла привести к исчезнувшей Аленке!), то ли все это – продолжение его видения-кошмара: постоялый двор в Лхассе, женщина – реальная свидетельница, ожидающий казни монах… Не убийца, теперь все сомнения исчезли.

Не он и не его учитель. Оба молчали, так как каждый был уверен в виновности другого. И спасали друг друга, как могли: Таши-Галла изображал из себя беглеца, дабы отвлечь внимание, но (парадокс, стечение обстоятельств) сумел в суматохе выбраться из города. Чонг бросился следом – не для того, конечно, чтобы задержать, а чтобы просто быть рядом…

«Кто же тогда?» – снова спрашивал себя Колесников, нетвердо ступая на мостовую (земля продолжала качаться, и вместе с ней, напоминая пароход на волне, качалась в конце улицы припозднившаяся автоцистерна с яркой надписью «Огнеопасно»).

В проходном дворе, до смерти напугав занимавшихся любовью кошек, вспыхнули фары черной «Волги». Девушка с густыми каштановыми волосами вцепилась в руль и надавила ногой на газ. Взвизгнули шины – автомобиль, словно застоявшийся мустанг, взял с места в карьер.

Игорь Иванович успел оглянуться. И увидеть черную машину – она неслась на него тупо и целеустремленно, точно громадная акула-людоед. Было совсем тихо, отлаженный мотор «Волги» чуть слышно шелестел, люди в мгновение ока куда-то подевались, будто вымерли. Они остались вдвоем на целой планете – он и его убийца. Черный болид, внутри которого, вцепившись в руль, сидела девушка с бледным лицом и каштановыми волосами.

Тело не послушалось. Ноги будто приросли к асфальту, осознав бессмысленность сопротивления. Поздно… все поздно. Металлический капот вырос совсем близко, в нескольких метрах…

– Спа-арша! – закричал Колесников, осознавая свою гибель (откуда взялся этот крик? Кого в последнюю секунду он звал на помощь?).

И вдруг машина вильнула в сторону. Девица-водитель, бросив руль, выставила руки вперед, будто защищаясь от чего-то, от чего не могло быть защиты. Ее глаза, расширенные от ужаса и изумления, были устремлены не на жертву, а куда-то дальше, в пространство…

Громадный барс, вытянув в воздухе пятнистое тело, летел навстречу машине, целя мощными передними лапами в лобовое стекло. Девица завизжала (Колесникову показалось, что она просто раскрыла рот – поднятые стекла похоронили крик внутри салона), «Волга» встала на два колеса и вылетела на полосу встречного движения, угрожая врезаться в кабину бензовоза, будто самолет при лобовой атаке.

Водитель заправщика успел лишь с силой крутнуть руль вправо, уходя от столкновения. Прицеп развернуло, и «Волга» врезалась в него, страшно круша, сминая и корежа металл…

Видимо, цистерна была почти пустой, потому что оставшийся в ней бензин сдетонировал с исправностью часового механизма. Оранжевое солнце медленно, даже величаво приподнялось над мостовой, расцвело и лопнуло, обдав обе машины потоком жидкого огня.

Стало светло, как днем. Огромный костер полыхал посреди мостовой, перекрывая движение. Водитель бензовоза выскочил из кабины и теперь бегал вокруг пожара, вопя что-то и бестолково размахивая руками. Колесников с трудом повернул голову и вдруг заметил, что-то слабо шевелящееся там, внутри «Волги». Он рванулся туда, расталкивая людей (только сейчас же их не было!). Пламя жгло немилосердно, но Колесников не обращал внимания на боль. В огненном салоне билось что-то живое, и Игорь Иванович мертвой хваткой вцепился в заклинившую дверцу.

– Бей! – заорал он корчащейся девице. – Толкай дверь!

Та зашевелилась активнее. Чувствуя, что пиджак на спине вот-вот загорится, он что есть силы рванул дверцу на себя и вместе с ней свалился на землю. Затем приподнялся, схватил девицу за плечи (ткань затрещала в руках) и выволок наружу. Люди что-то кричали и отчаянно жестикулировали, но к костру приблизиться не могли: жар опалял. Где-то завыла милицейская сирена, но Игорь Иванович не обращал на нее внимания.

Девушка умирала. Она сильно пострадала во время аварии. Обожженное лицо было в крови, руки вывернулись под неестественным углом, вместо правой ступни торчал уродливый обрубок.

– Где Аленка? – закричал Колесников, видя, что девушка ускользает: глаза застилало пленкой, будто у больной птицы. Он потряс ее за подбородок. – Говори, говори же! На Кавказе?

– Нет, – скорее угадал он, чем расслышал.

– Где мне ее искать?

Пауза. Вой сирены немилосердно приближался.

– Здесь. У нее…

– Что? – исходил Игорь Иванович.

– У нее задание…

– Какое?

– Ликвидация…

Он сам закрыл ей глаза. Ненависти не было, пришла холодная целеустремленность. Белый барс исчез так же необъяснимо, как и появился. Где-то сзади захлопали дверцы, раздался топот ног…

Он не стал ждать – просто ушел прямо сквозь огонь, не ощутив ни малейшего жара и успев подумать, что снова стал призраком – здесь, в своем городе и в своем времени…

 

Глава 13

ПЕРИМЕТР

Туровский смотрел на друга детства внимательно и выжидающе. За зарешеченным окном кабинета невнятно шумела улица. Тепло, ясно и сухо – золотая осень доживала последние деньки, готовясь обернуться промозглым всемирным потопом.

– У меня ровно девять суток, – глухо проговорил Колесников. – Потом заканчивается Аленкина смена в ее этом… лагере.

– Алла до сих пор в неведении? Надо бы сказать…

– Нет… Как ты не понимаешь? Мне тогда придется возиться и с ней тоже, успокаивать, выслушивать упреки, тратить время на ее истерики… Черт возьми, я не могу себе это позволить! Что твои ребята раскопали на Кавказе?

– Ничего. Полный ноль. Твоя девица из «Волги», кажется, не врала. Странно, что она вообще не погибла сразу – в такой-то каше.

Он встал и прошелся по кабинету из угла в угол (четыре шага туда и обратно). На подоконнике стояли три горшочка, но жив был только один цветок – желтый худой кактус, остальные два засохли, не выдержав экзамена на выживание.

– С сегодняшнего дня самостоятельность прекратишь, – сказал Сергей Павлович. – Будешь сидеть дома и не высовываться.

– Да? – агрессивно отозвался Колесников. – А ключ от квартиры, где деньги лежат, не надо?

– О господи! Пойми ты наконец. Ты утаиваешь это от Аллы, справедливо опасаясь, что она будет только мешать. А мне будешь мешать ты, и у меня уменьшится шанс найти Аленку живой.

– Ни черта ты без меня не сделаешь, – сказал Игорь Иванович. – Вспомни санаторий. Я там оказался случайно, но я влез в это дело – настолько глубоко, что просто так не вылезти. Здесь все связано – манускрипт, тибетский монах, эта девушка, что пыталась меня задавить.

Он тяжело вздохнул.

– Я представляю себе так. Давно, приблизительно в конце девятого века, в горах Северного Тибета некий черный маг (или колдун, экстрасенс по-современному, назови, как хочешь) открыл методику воздействия на человеческое сознание… Возможно, открыл не сам, а получил из какого-то источника… Но результат этого воздействия мы с тобой наблюдали воочию: Светлана, она же Марина Свирская. Заметь, это не похоже на обычный гипноз: загипнотизированный человек способен только выполнять команды, определенную программу… Здесь же картина совершенно другая. Я почти уверен: тысячу лет назад в Лхассе произошло практически то же самое – король Лангдарма погиб от руки профессионального убийцы, и этот убийца находился под тем же воздействием.

– Почему ты так решил? – хмуро спросил Сергей Павлович.

– Картины слишком похожи, – ответил Колесников. – До мелочей. Убийце было нужно, чтобы солдаты схватили Чонга – значит, Чонг должен полностью подходить под описание преступника: халат, рост, телосложение и – лошадь темной масти. Поэтому он особо настаивал: ни в коем случае Чонгу нельзя было позволить сменить ее.

– Откуда же взялись приметы?

– Трудно сказать. Я больше склоняюсь к мысли, что убийца позволил себя разглядеть, а потом, уединившись где-то на короткое время, изменил внешность и исчез окончательно. И теперь, по крайней мере, я твердо уверен, что Чонг умер за кого-то другого.

– Почему?

– Девушка, – ответил Игорь Иванович. – Та, которая пыталась меня задавить. Кодирование сознания не может быть долговременным – человек вскоре «оживает», к нему возвращается память. Следовательно, он выходит из-под контроля. Я видел это: девушка освободилась от воздействия в последние секунды жизни. Она пыталась мне помочь, что-то рассказать. Жаль, я мало что понял. По этой же причине погибли и Марина, и тот человек, который ее убил… Из послушных исполнителей они могли превратиться в опасных свидетелей. А монаха оставили в живых, нисколько не опасаясь, что, сидя в тюрьме и ожидая казни, он заговорит…

– Значит, ты уверен, что девица сказала правду насчет Алены?

– Да, – твердо ответил Игорь Иванович. – Он меня и убрать-то решил, когда понял, что ни на какой Кавказ я не поеду.

– Кто «он»?

– Он. Наследник черного мага.

– Посмотри мне в глаза, – тихо попросил Туровский.

Колесников удивленно повиновался. Без привычных очков его глаза выглядели трогательными и по-детски беззащитными.

– У тебя есть мысль?.. Хоть отголосок мысли, хоть слабое подозрение, кто это может быть?

Игорь Иванович отрицательно покачал головой. Туровский вздохнул:

– Не верю я тебе, Колобок. Ты сам говорил, что влез в это дело по самую крышу… А теперь скрываешь от меня что-то, мать твою!

Он вдруг хлопнул ладонью по столу:

– Ну в чем дело? Почему ты мне не доверяешь? Почему ты тормозишь мою работу? Речь идет о твоей дочери, в конце концов!

– Вот и я о том же, – задумчиво проговорил Игорь Иванович.

И, нацарапав что-то карандашом на страничке блокнота, показал это собеседнику. Тот некоторое время смотрел на листок, силясь вникнуть в смысл, потом выругался от души, не стесняясь, и сунул листок в карман.

– Скажи-ка, Игорь, девушку, которая была за рулем «Волги», ты видел когда-нибудь раньше?

– Конечно, – спокойно отозвался Колесников. – Возле санатория…

– Нет, я не об этом. Позже. Ну, скажем, за десять-пятнадцать минут до того, как она пыталась на тебя наехать.

– Не пойму тебя.

Туровский полез к себе в стол, покопошился там, извлек несколько фотографий и разложил их перед Колесниковым.

– Узнаешь?

На фотографиях были запечатлены двое парней, напавших на него в проходном дворе – он узнал их сразу, но промолчал, сделав глаза как можно более невинными. Парни были мертвы.

– Трупы нашла одна бабуся вчера утром, они были в мусорных контейнерах. Дело попало в Старореченский райотдел, это их территория… Сначала они приуныли – дело-то явный «глухарь», но потом появилась слабенькая надежда… Штука в том, что ребят положили не ножом и не из пистолета, а голыми руками, и весьма профессионально. А это уже след.

– Оба, – растерянно прошептал Игорь Иванович. – То есть я хотел сказать…

– Что одного – не ты? – глядя ему в глаза, тихо и жестко спросил Туровский. – Наверняка того, кто повыше… Его ударили в очень специфическую точку – явно и конкретно убирали как свидетеля. Этот, – он ткнул пальцем во второй труп, – просто приложился затылком об угол дома и умер от кровоизлияния. Правда, перед этим ему врезали ногой в переносицу, там еще след остался на роже. Гм, твой след, кстати. Вернее, того ботинка, который сейчас на тебе. Ты уж извини, я потихоньку снял отпечаток.

– И ты собираешься…

– Стоп! – перебил Сергей Павлович и накрыл руку Колесникова своей ладонью. – Стоп, Игорек. Меня сейчас больше интересует другой вопрос. Как? Ты хоть когда-нибудь увлекался спортом? Ну, хотя бы зарядку утром сделал раз в жизни? На тебя трое нападали! Объясни, будь добр.

– А если там был не я?

– Не ты? Тогда извини, конечно. – Туровский развел руками. – Тогда я сегодня отдаю свои материалы капитану из райотдела…

– А если тебя спросят, как ты их получил?

– А ты полагаешь, ему это важно? Дело, Игорек, не в доказательствах. Дело в самом факте. Ты там был, я знаю точно. Остальное – техника и терпение… У них эта процедура отработана: если уж вцепились…

– У меня дочь в опасности, – прошептал Игорь Иванович. – Я за нее глотку перегрызу кому хочешь… И тебе тоже.

– Верю, – кивнул Сергей Павлович. – Поэтому и вожусь. Ну так что?

– Трудно сказать…

– Давай вкратце и по порядку.

– По порядку, – вздохнул Колесников. – Как напали, откуда взялись – не помню. Я в тот момент был там. – Он неопределенно махнул рукой, но Туровский понял.

– Что-нибудь говорили? Предупреждали, предлагали?

– Ничего такого. По-моему, просто пытались убить.

– Если бы хотели убить – убили бы. И не подсылали бы мордоворотов, а элегантно свалили на голову кирпич… Нет, друг детства. Тебя – одно из двух – или пугали, или хотели проверить.

– Да откуда они могли знать, что я выкину такое! – взвился Колесников. – Я сам от себя меньше всего ожидал…

– А они – ожидали. У тебя самого есть какое-то объяснение?

– Не знаю, – признался Игорь Иванович. – Скорее ощущение… Будто в мое тело вселился кто-то чужой. Тот, кто задался целью охранять меня от опасностей. Понимаешь, я абсолютно не был испуган или растерян – я действовал как автомат… Я знал, как и куда бить, как защищаться. Словно меня кто-то охранял – во мне самом… И теперь я боюсь. Вдруг в следующий раз не сработает.

– Да? – равнодушно сказал Туровский и вышел из-за стола. – Ну, пойдем в соседнюю комнату. Там все напишешь подробно – как и что было.

Игорь Иванович приподнялся и застыл.

– Ты что… Ты все-таки решил меня сдать?

– О боже, – вздохнул тот. – Ну и лексикон.

И ударил – мощно, с разворота, ногой в подбородок, готовясь, однако, остановить движение, если неизвестный защитничек не успеет вновь влезть в сознание друга детства – не калечить же…

Тот успел.

Туровский поморщился: давно он не попадался так чисто и красиво. Пятка ушла куда-то по инерции, пол и потолок поменялись местами, мелькнул перед носом угол письменного стола…

– Ты жив, Сережа?

Господи, больно-то как. Голос выплывал издалека, как из преисподней, и казался далеким и чистым, словно перезвон колокольчиков. Он вздохнул и приоткрыл глаза, хотя организм жаждал покоя и темноты.

– Что это ты решил…

– Судороги проклятые замучили, – сказал Сергей Павлович и сделал попытку сесть. – Я тебе дам один адресок, там обитает моя старая знакомая. Думаю, она поможет разъяснить ситуацию.

– А кто она?

– Да так… Божий одуванчик. Богомолка – это прозвище. А зовут Проскурина Дарья Матвеевна. Запомнил?

– Дарья Матвеевна, – послушно повторил Колесников. На его лице было написано недоумение.

Игорь Иванович еле нашел этот дом. Стоял туман, голые деревья казались ветвистыми трещинами в оконном стекле. Пахло сыростью и опавшей листвой. Колесников поплотнее запахнул плащ и на секунду остановился перед дверью, которая вела (он догадался) в какое-то подвальное помещение. Ему вдруг представилось мрачное сырое подземелье – здесь, на окраине города: горящие свечи, распятие, старуха в черном, склоненная перед могильной плитой… Не выдумывай. Место плиты – на кладбище, а не в подвале. Но подспудный, иррациональный страх остался, и Колесников, рассердившись на себя, толкнул дверь. Над лестницей, ведущей вниз (ступеньки были тщательно подметены), горела лампа дневного света. За второй дверью, откуда начиналось разветвление коридоров (стены выкрашены светло-зеленой краской, везде чисто, ни следа запустения), за столом сидел молодой парень в спортивном костюме и читал книгу в мягком переплете.

– Здравствуйте, – неуверенно сказал Игорь Иванович, готовясь ретироваться с извинениями: старушками богомолками тут и не пахло.

Парень оторвался от чтения и дружелюбно взглянул на пришельца:

– Здравствуйте. Вы хотите записаться?

– Гм… Я, видите ли, ищу одну женщину. Хотя наверняка мне дали не тот адрес.

– Какую женщину?

– Проскурину. Э-э, Дарью Матвеевну.

– Богомолку? А, это по коридору и направо. Увидите вывеску «Спортзал» и заходите. Только обувь снимайте.

– Конечно, конечно.

Игорь Иванович поежился. Спортзал вызывал у него сложные чувства со школьных лет, когда он никак не мог одолеть этого сволочного коня, а физрук смеялся вместе с остальными: «Колобок, я же говорил: через него, а не на него. Эвона, джигит нашелся».

Здесь конь, правда, отсутствовал. Вдоль стен стояли хитрые тренажеры, висели боксерские мешки, какие-то деревянные чучела с палками вместо ручек-ножек. Несколько парней и две девчонки отрабатывали на них серии ударов. Игорь Иванович невольно засмотрелся: движения их были красивы, четки и грозны. Резкие звуки и гортанные выкрики гулко разносились по помещению, эхом отражаясь от стен и возвращаясь назад. И все это волшебным образом сливалось вместе, в невообразимую музыку, одну из самых волнующих мелодий в мире – мелодию додзе, зала для боевых искусств.

Женщина, на вид лет тридцати, в строгом черном кимоно, выполняла сложный комплекс с двухметровым отполированным шестом. Какая-то часть сознания Колесникова по достоинству оценила мастерство женщины. Громоздкий тяжелый снаряд бабочкой летал в ее изящных ладонях, защищаясь от невидимых противников и атакуя их, жаля смертоносными уколами, мелькая, словно лопасти пропеллера, в граде ударов… Пожелай кто-либо напасть на нее – он не смог бы подойти близко: свистящее древко всюду преграждало дорогу.

– Вам понравилось?

Игорь Иванович не сразу сообразил, что боевой танец закончился. Женщина, кажется, и не устала. Дыхание ее было спокойным и ровным, только на висках блестели крошечные бисеринки пота. Черные волосы были собраны сзади в длинный роскошный «хвост» и стянуты бархатной ленточкой. В ней угадывалась какая-то примесь восточной крови: высокие скулы, чуть раскосые глаза… Маленькие ступни и будто выточенные из слоновой кости руки с длинными пальцами.

– Так вам понравилось?

– Очень, – искренне ответил Игорь Иванович, приходя в себя. – Знаете, это все выглядело так… так нереально. Будто в сказке.

– А что вы здесь делаете? Хотите тренироваться? Или нет. – Она склонила голову набок. – Вы, наверное, чей-то папа.

– То есть?

– Ну, ваш сын или дочь занимаются у меня… Да?

– А, нет. Я ищу женщину. Дарью Матвеевну.

– Это я.

«Вот тебе и старуха в черном, – подумал Колесников, – и плита, и свечи». Кимоно на женщине, впрочем, действительно было черным, но ассоциировалось скорее не с монашеским одеянием старообрядца, а с нарядным вечерним костюмом. Чувствуя, что безбожно краснеет, Игорь Иванович опустил голову и хмуро спросил:

– А Богомолка-то почему?

Она рассмеялась и кивнула на шест:

– У-шу. Стиль Богомола. Я изучала его несколько лет в Западном Тибете. У вас ко мне какое-то дело?

– Да. Мне посоветовал обратиться к вам Сергей Туровский. Знаете такого?

Несколько секунд Дарья Матвеевна молчала, глядя перед собой в одну точку.

– Надо же, – наконец проговорила она. – Столько лет прошло… У вас есть время? Подождите, я только отпущу учеников.

Пустой зал выглядел странно и сиротливо. На секунду Колесникову вдруг почудилось, что посреди него он видит двух девочек. Они стояли к нему спиной, возле огромного боксерского мешка, и тихонько переговаривались. Колесников напряг слух.

– Я уезжаю.

– Куда?

– Далеко… Далеко отсюда. Жалко, что все кончилось.

– Твои родители тебя увозят?

– У меня нет родителей. Я живу в интернате.

– В интернате… Я и не знала. Мы больше не увидимся?

Они помолчали.

– Я тебя провожу, ладно?

– Нет. Ты и знать-то про это была не должна. Не спрашивай ничего, хорошо? Просто побудь со мной…

Они сели рядышком на узкую длинную скамейку, стоящую вдоль стены. Одна из девочек, та, что повыше, немного повернулась, и Игорь Иванович дернулся, будто от удара током.

– Аленка! – дико выкрикнул он.

– Что с вами? – удивилась Дарья Матвеевна. Словно пелена с глаз упала. Девочки исчезли, растаяв в воздухе. Он зажмурился и потряс головой.

– Ничего. Я вас напугал?

– Да ну, перестаньте. – Богомолка внимательно посмотрела на него. – Мне кажется, вы недавно пережили какую-то трагедию. Звучит, может быть, высокопарно, но…

– У меня пропала дочь, – коротко отозвался Колесников. – Сергей считает, что вы можете чем-то помочь мне…

– Чем?

– Не знаю, – искренне сказал Игорь Иванович. И выложил ей все – от начала до конца. Убийство в санатории. Последовавшая затем смерть Марины Свирской. Он только что видел ее здесь, в этом зале, рядом со своей дочерью… Впрочем, нет, зал был другой: скамейка… Стены не того цвета, боксерский мешок был подвешен в другом месте… Пропажа Алены, его собственные путешествия в иное измерение, монах, казненный десять веков назад за преступление, которого не совершал. Выслушав его внимательно, женщина кивнула и легко поднялась на ноги.

– Возьмите шест.

Игорь Иванович слегка смущенно повиновался. Шест в самом деле был очень большой и неудобный.

– А вдруг тот… Ну, который во мне, им не владеет? – спросил он. – Я ничего не чувствую.

– Проверим, – улыбнулась Дарья. – Да не бойтесь, не покалечу…

Первым же ударом она сломала оружие Колесникова посередине. Тот отскочил назад, уже ощущая, однако, знакомые перемены внутри себя. Воздух загустел и едва заметно заколыхался, будто в пламени свечи. Дарья мгновенно ударила снова, сменив траекторию с вертикальной на горизонтальную. Колесников успел подумать, что ему знаком этот прием, он даже припомнил цветистое восточное название… Однако эта мысль пронеслась, не задержавшись, пока тело само, без команды мозга, приникло к земле, в змеином движении уходя от атаки. Обе руки с обломками шеста рванулись вперед – Дарье пришлось высоко подпрыгнуть, чтобы избежать удара по ногам.

Нечто похожее на секундное удивление мелькнуло в ее глазах: должно быть, она давно не сталкивалась с таким серьезным противником. Противником, который читал ее намерения, как открытую книгу.

Она использовала весь свой богатый арсенал, проводя самые изощренные атаки по разным уровням, обманывая, вклиниваясь в защиту соперника и защищаясь сама, испытывая нечто вроде упоения… Колесников отвечал тем же. В какой-то момент Дарья вдруг почувствовала, что они – зеркальное отражение друг друга. Не в плане техники – их техника как раз принадлежала к разным школам…

Что-то другое объединяло их. Что-то, чего так просто не объяснишь.

Правым концом шеста Дарья ткнула Колесникова в грудь – примитивный прием, который Игорь Иванович легко блокировал. Она сделала вид, что потеряла равновесие – негромко ойкнула и потянулась вперед за шестом, не сомневаясь, что соперник попробует воспользоваться ее оплошностью – она очень рассчитывала, что он отреагирует как надо… Это движение было ее «коронкой» – удар в горло на встречном движении. Однажды, давным-давно, обучаясь у старого мастера на Тибете, она даже победила своего учителя – именно этим приемом… Ну, не то чтобы победила – ей удалось лишь слегка достать его своим шестом – но и это было большим достижением. И чрезвычайно редким – по крайней мере на ее памяти.

Колесников не поддался на провокацию. Он стоял неподвижно, опустив руки, словно приглашая Дарью продолжить атаку. Дарья выпрямилась и тут же почувствовала, как пол и потолок поменялись местами. Игорь Иванович, идеально вписавшись в движение соперницы, несильно, даже мягко толкнул ее в грудь, одновременно проведя подсечку.

Ее не обескуражило падение: это было лишь одно из возможных развитии боя, один из множества вариантов шахматной партии, не более того. Она даже знала, как встретит соперника: из положения лежа, уперев в землю конец шеста – таким приемом пользовались в древности, чтобы противостоять коннице противника.

Колесников не сумел бы защититься. От этого удара не существовало защиты – это был и не удар вовсе, человек сам напарывался на чужое оружие…

Он не сумел бы защититься – но этого и не потребовалось. В последний момент Дарья выпустила шест из рук, поняв, что Игорь Иванович бережет ее. Отвечать жесткостью на такое отношение к себе было неэтично.

Колесников упал на нее сверху и накрыл своим телом. Дарья попробовала освободиться, приготовившись к борьбе, но борьбы не получилось: Игорь Иванович просто отпустил соперницу, убрав захват. Он опять играл не по правилам. Дарья откатилась в сторону и села, прислонившись спиной к скамейке.

– Где вы этому научились? – спросила она.

– Играть не по правилам? – улыбнулся Игорь Иванович, угадав ее мысли.

Дарья стянула с волос бархатную ленточку, тряхнула головой… Волосы, почуяв свободу, с готовностью рассыпались по плечам – тяжелые, густые, влажные от пота… И Игорь Иванович с удивлением почувствовал, как во рту вдруг пересохло. Чтобы избавиться от наваждения, он отвернулся и буркнул:

– В жизни не интересовался ничем боевым. Даже физкультуру и НВП в школе не посещал. Вы мне не верите?

Женщина помолчала, подперев кулачком подбородок.

– Верю, – задумчиво проговорила она. – Та школа, которой вы владеете, называется «Облачная ладонь». Это очень древний стиль, его знали всего несколько общин на Тибете, но это было давно… Сейчас он считается утерянным.

– А вам она откуда известна? Эта самая «Облачная ладонь»?

В ее глазах промелькнула какая-то тень…

– Видела однажды. Но… Мне продемонстрировали всего несколько движений… Мастер сказал, что это все, что дошло до нас. А тут – школа, в таком объеме…

– Плевать мне на школу в любом объеме, – несколько резковато сказал Колесников. – Моя дочь пропала. Она оказалась втянутой во что-то… А я… Я обычный книжный червяк, большую часть жизни просидел в кабинете, в четырех стенах… Откуда я могу знать, как и где искать Аленку? Тот, внутри меня… Он не только меня защищает, он будто ведет куда-то. Я ему подчиняюсь – вот и все. Мне ясно одно: Аленки на Кавказе нет. Меня пытались уверить в обратном, а когда я не поддался – решили убрать. Единственный путь – это начать сначала. Найти школу, которую Аленка посещала. Найти ее тренера. А прежде – разобраться в самом себе, чтобы выяснить, кто рядом со мной… Или во мне. Друг или враг. А откуда вы знаете Туровского?

Мимолетная улыбка тронула ее губы.

– Росли вместе. В одном дворе.

– Как? – не поверил Колесников. – А я вас не помню.

– Ну, у вас была своя компания. Я больше сидела дома, зубрила… Только когда мама отлучалась куда-нибудь, сразу бежала к окошку. А какой он сейчас?

– Сергей? Приезжайте, посмотрите сами. Соседний город, меньше суток на поезде. Дарья, а как звали мастера, который владел «Облачной ладонью»?

Она покачала головой:

– Представьте, не помню. Вертится в голове… Вообще-то я называла его Тхыйонг, но это не имя. Скорее звание: «Тот, Кто Знает» – на санскрите. Более широко – мастер, учитель, наставник. Мы изучали другой стиль, но однажды он показал мне кое-что из того, что вы продемонстрировали. Удивительно. Не верится, что вы никогда не были на Востоке.

– Этот мастер живет на Тибете?

– Жил. Он умер несколько лет назад. Очень необычная смерть… Я бы сказала, что его убили.

– Убили… У него были ученики, кроме вас?

– Конечно. Двое даже жили с ним в одном доме. Другие приходили из деревни неподалеку.

– Гм… А те двое находились на каком-то особом положении?

– Один, как я поняла, был его сыном.

– А второй?

Дарья нервно передернула плечами:

– С ним вообще непонятно… Старик очень любил его, буквально души не чаял. Сын ужасно переживал – ревновал, надо думать. Он чувствовал себя обездоленным. Однажды между ними что-то произошло, и Тхыйонг выгнал его из дома.

– Собственного сына? – не поверил Игорь Иванович.

– Да… Отвратительная была сцена (я случайно стала свидетельницей).

– А тот, второй?

– Он остался.

Колесников задумался. Неясное беспокойство терзало душу – лежавшие в беспорядке камешки складывались в мозаику, и проступало сквозь небытие лицо. Образ вполне конкретного человека.

– Почему Тхыйонг был так привязан к чужаку? Как вы думаете?

Женщина поджала губы:

– Вообще-то это только мое впечатление. То есть доказательств у меня никаких…

– Ну, ну?

– По-моему, сын его разочаровал.

– В каком смысле? Он не желал заниматься боевыми искусствами?

– Нет, нет, вы ничего не поняли. Тхыйонг – это не только, даже не столько мастер единоборств… Он специалист в другой области. Мы, остальные ученики, этой области не касались. Я изучала боевые искусства, вернее, их основы. Тонкости мне преподавал другой мастер, это отдельная история.

– И что это за область? – спокойно спросил Колесников. Он уже знал ответ.

– Черная магия. Способы кодирования личности.

Сырость висела в воздухе крохотными капельками, вызывая в воображении огромное плюшевое кресло перед камином, грог в глиняной чашке, на ногах плед в крупную темно-зеленую клетку.

Дарья перепрыгивала через лужи и в своих вельветовых брючках, модных кроссовках и короткой турецкой куртке казалась девчонкой.

– Вы для меня – большая загадка, Игорь Иванович, – призналась она.

Он хмыкнул:

– Что во мне загадочного? Обычный растерянный человек, у которого исчезла дочь. Был бы это современный боевик, я давно бы уже скакал с автоматом и крошил мафию направо и налево.

– Вашу дочь украла не мафия. Иначе с вас потребовали бы выкуп… С вас, кстати, много можно потребовать?

С неба наконец обрушился ливень. Дарья и Игорь Иванович спустились в метро и встали на эскалаторе, тесно прижавшись друг к другу.

– Когда вы уезжаете?

– Завтра утром, – отозвался Игорь Иванович.

– И что будете делать?

Он вздохнул. Вопрос был не из легких.

– Аленка, бросив гимнастику, стала ходить в какой-то клуб… Или школу. Я как-то поинтересовался, дурак старый: что вы там изучаете? Она ответила: у-шу, йога, восточная философия… Я уверен, она подверглась такому же воздействию – с ее сознанием что-то произошло. Все одно к одному: письма… несуществующий лагерь на Кавказе.

– У-шу и йога здесь ни при чем, – задумчиво проговорила Дарья (в вагоне метро было тесно, их раскачивало и прижимало друг к другу – короткий сентиментальный роман, длительностью в несколько остановок-станций). – Я этим занимаюсь всю жизнь, для меня это – воплощение всего светлого… Йога, кстати, означает «союз». Там нет места Черной магии.

– А что же тогда?

– Не знаю. Особый вид гипноза, не йога – а отдельные ее элементы… Суггестия… Но это, опять же, только мое предположение.

«Да, – подумал он. – Найти Аленку – полдела. Расколдовать ее, спасти, не зная механизма действия Черной силы – задача куда серьезнее».

Расколдовать…

– А те двое – сын Тхыйонга и ученик – занимались вместе с вами?

– Что вы! Мы были в ту пору подготовишками. А они – продвинутыми мастерами (я имею в виду – в единоборствах). Сын, впрочем, тренировал нас, когда старик был в отъезде. Он прекрасно владел несколькими стилями. Вот маг, наверное, из него не вышел.

– А второй?

– Он к нам не снисходил. Всегда поглядывал свысока, с этаким холодным презрением. Однажды я видела, как он тренировался в одиночестве. Я спросила Тхыйонга, что это за школа. Он ответил, одна из вьетнамских ветвей. На Тибете такой стиль никогда не практиковался.

– Вьетнамская ветвь, – задумчиво повторил Колесников. – Он что, был вьетнамцем? Я всегда считал, что ближайшим учеником мастера не может быть иностранец…

– Он был не просто иностранец, – ответила она. – Он был европеец.

 

Глава 14

A3 ВОЗДАМ

Таши-Галла смотрел на сверкающую сталь с внутренней дрожью. Этот меч нельзя было показать кому-то, но и нельзя было просто любоваться им самому. Им нельзя было угрожать и нельзя было ранить в споре, выясняя вопросы чести. Этот меч умел только одно.

Убивать.

Таши-Галла почувствовал тепло рукояти, идеально вошедшей в ладонь. Сталь завибрировала, бледный свет брызнул во все стороны, осветив дальние уголки пещеры. Из пустоты вдруг возникло лицо старого настоятеля монастыря Син-Кьен. Лицо было мудрое и печальное. Таши-Галла ощутил слезы на глазах; он помнил, как белобородый настоятель принял его – спокойно, с доброй улыбкой и без тени сомнения, несмотря на то что перед ним стоял ближайший ученик черного мага.

– Простите меня, Учитель, – прошептал Таши-Галла одними губами.

И ему почудилось, что тот кивнул в ответ.

…Его пытались остановить. Возможно, в другое время его остановили бы – у Юнгтуна Шераба была чрезвычайно сильная охрана. Здесь собрались лучшие воины – монахи Бон-по, прекрасно вооруженные мастера боевых искусств и боевой магии. Дом, такой неприметный и скромный снаружи, внутри состоял из множества комнат, коридоров, тайных ходов и был напичкан хитрыми смертельными ловушками. Охранники в черных панцирях появлялись из воздуха в самых неожиданных местах и с яростью бросались на непрошеного гостя со всех сторон – сзади, спереди, с боков, сверху, прыгая с балок перекрытия, подобно громадным паукам… Таши-Галла шел сквозь них спокойным четким шагом, не считая ран, практически не тратя времени на защиту, только коротко взмахивая древним клинком. Тот выполнял свою работу исправно – с каждым ударом на скользкий от крови пол падал новый мертвец. Магические сети опутывали мозг – он разрывал их с холодной яростью, и враги отшатывались прочь, но тут же, поборов страх, бросались снова с оружием наизготовку. Слишком хорошо они были обучены, чтобы отступить.

Особенно много их собралось у входа в подземную часть дома. Здесь образовался настоящий живой заслон, ощетиненный клинками, изрыгавший потоки черной энергии. Таши-Галла почувствовал, что навстречу ему поднимается вихрь. Собрав всю силу, он бросил в самую середину этого вихря заряд своей энергии и тут же упал на пол, прикрыв голову руками. Он прекрасно знал, что сейчас произойдет…

Взрыв потряс дом. Крыша осела, упали вниз и загорелись потолочные балки. Живыми факелами метались люди в узких проходах, заслон у входа на винтовую лестницу распался. Таши-Галла бросился туда. Двое или трое оставшихся в живых повисли на нем, спереди мелькнуло лицо одного из приближенных учеников черного мага… Он резанул мечом справа налево, не останавливаясь. Голова откатилась, прыгая по ступенькам, и вслед за ней Таши-Галла ворвался в полукруглый зал, где стояли деревянные манекены.

Где-то сверху раздался грохот. Кто-то коротко взвизгнул и затих. Таши-Галла стоял посреди подземного зала, израненный, окровавленный, чувствуя, как жизнь по капельке уходит из его тела. Он чуть улыбнулся пересохшими губами. Не мальчик уже, чтобы так скакать.

Один глаз перестал видеть: страшный кровавый рубец протянулся через него сверху вниз, к подбородку. Из левого плеча торчала стрела с черным оперением. Он выдернул ее, почти не почувствовав боли. Сознание уплывало. Пошатываясь, он двинулся вперед, и тут передний манекен вдруг со скрипом поднял деревянную руку, сжимавшую копье.

«Когда-нибудь я вдохну в этого воина жизнь…» Похоже, Жрец все-таки исполнил задуманное.

Таши-Галла тоже знал некоторые обряды, с помощью которых можно было на время оживить мертвое тело. Но здесь… Здесь было нечто совсем иное. Деревянные манекены двигались все вместе и скоро образовали полукруг, выставив перед собой оружие. Дерево стонало и трещало – твердые волокна сопротивлялись насилию над собой. Движения фигур были медленны и неуклюжи, но сами они были неуязвимы, даже для такого меча, какой Таши-Галла держал в руке. Он медленно отступал к двери, зная, что выбраться не сумеет: там, снаружи, полыхал огонь. В щель под дверью просачивался дым, удушливый жар волнами растекался по помещению, воздух колыхался, и вместе с ним колыхались деревянные воины.

Таши-Галла ускользнул от первых трех или четырех ударов, но чей-то клинок все же полоснул его по бедру, пока он поворачивался (медленно: силы оставляли), копье с противоположной стороны протаранило бок. Каким-то уголком разума он еще мог держать боль в узде, но она все равно прорывалась сквозь заслон, и он слабел с каждой секундой…

Кому-то он отсек руку, кому-то срубил голову, но они, не чувствовавшие этого, и не думали отступать. Чей-то удар сбил его с ног. Таши-Галла упал и последним усилием откатился в угол. Они не торопились. Конечно, будь они снабжены шарнирами, обеспечивающими свободу конечностям, они могли бы двигаться быстрее. Таши-Галла понял, что судьба дарит ему шанс – не для спасения (об этом он не думал), а лишь для того, чтобы завершить начатое.

Он сконцентрировался. Стало жарче, еще сильнее заколыхался воздух. Крохотные язычки пламени вместе с дымом стали просачиваться из-под дверей. Уже нельзя было раскрыть глаза и вдохнуть полной грудью. Таши-Галла отключил все органы чувств – это было очень сильное и опасное колдовство. Даже более опытный маг вряд ли выжил бы после такого. Остановилось и замерло дыхание… Он и не собирался выживать. Жизнь превратилась бы для него в наказание: память пожирала плоть, жгла сильнее, чем огонь, вовсю гулявший по комнате. Его сын, его любимый ученик ждал казни в тюремном подземелье…

Таши-Галла сложил почерневшие пальцы в древнюю мудру Огня, направив энергию на деревянных воинов, сжимавших вокруг кольцо. И они вспыхнули. Таши-Галла не предполагал, что они умеют кричать, но раздавшийся визг полоснул по ушам, точно острый клинок. Охваченные огнем манекены кричали и падали на пол, застывая в нелепых позах. Один, без головы и с изуродованной ногой, попытался взмахнуть секирой, но Таши-Галла походя отбросил его ногой, как никчемную головешку.

В противоположном конце зала была другая дверь, обитая зеленоватыми медными полосами. Он не видел ее за стеной пламени, но точно помнил ее расположение: бывал однажды. Возможно, она была заперта. Возможно даже, на ней лежало специальное заклятие. Он не заметил. Просто пнул ее как следует ногой и ввалился в совсем небольшую комнатку – израненный, окутанный густым дымом, обожженный и окровавленный. Единственная действующая рука прочно держала древний меч, вторую он совершенно не ощущал.

Посреди комнаты стоял Юнгтун Шераб. Увидев ученика, он приветливо улыбнулся, будто и не было расставания на долгие годы.

– Я же говорил, что когда-нибудь ты вернешься, – сказал он. – Завидное упорство. Как тебе деревянное воинство? Это мое последнее достижение.

– Слабо, – прошептал Таши-Галла. – Их было десять, и все же я прошел…

– Ты способный. Кьюнг-Ца (помнишь его? Он из рода Потомков Орла) отдал бы полжизни, чтобы поменяться с тобой местами. Наверное, бегает сейчас по столице с факелом, поджигает все кругом. Только на это бедного ума и хватает.

Таши-Галла с трудом сделал шаг, подволакивая раненую ногу.

– Где Шар?

– А его нет, – рассмеялся черный маг. – Я отправил его сквозь время, далеко в будущее. Или он отправился сам…

– Как?!

Он пожал плечами:

– Мне трудно это объяснить. Он говорил со мной – я почувствовал – в последний раз. Сначала я решил, что с ним что-то произошло, контакт был не такой, как обычно… Но потом я понял, что Шар просто увидел мою скорую смерть и потерял ко мне интерес. Он отказался от меня.

Юнгтун Шераб горестно покачал головой:

– Конечно, я мог бы уйти и спастись. Но я открою тебе страшную тайну, все равно ты не выйдешь отсюда, так почему бы не пооткровенничать? – Он улыбнулся жутковатой улыбкой. – Без Шара я ничего не стою. У меня нет и никогда не было магической силы. Не существовало бы Шара – и я всю жизнь провалялся бы в грязи, как Кьюнг-Ца… Злобный, исполненный ярости и пустой, как высохшая тыква.

– Поэтому ты и не стал Бон-по, – пробормотал Таши-Галла, поразившись запоздалой догадке.

– Да. Можно стать магом Бон, но для этого опять же нужна сила… А я не сумел бы даже зажечь воздух в комнате, как это сделал ты. Деревянные воины – это последний подарок Шара. Я знал, что они тебя не остановят. Мне просто хотелось подготовиться к встрече. Так сказать, обставить сцену.

Изящная костяная рукоять, которую Юнгтун Шераб прятал в рукаве, вдруг громко щелкнула. Гибкий металлический прут мгновенно распрямился, сверкнув в воздухе. Таши-Галла вспомнил обезображенное лицо деревянного манекена, превращенное в труху. Вот, оказывается, чем…

– Деревянных воинов можно было уничтожить только с помощью колдовства. Ты истратил всю энергию, пока шел сюда. Теперь ты больше не маг.

Юнгтун Шераб сделал незаметное движение ладонью – сверкающий прут свистнул рядом с лицом, едва не коснувшись щеки. Таши-Галла еле успел отпрянуть.

– Теперь мы с тобой равны. Пустая арена – только два человека и два клинка.

Таши-Галла поудобнее перехватил меч.

– Вот тут ты не прав, – сказал он. – Мы вовсе не равны.

 

Глава 15

ДУШИ МЕЖ ДВУХ МИРОВ

– Куда вы сейчас? – спросила Дарья. Игорь Иванович флегматично пожал плечами:

– На вокзал, наверное. Мой поезд в пять сорок утра.

– А где будете ночевать?

– На вокзале и устроюсь.

– Ну нет, – воспротивилась она. – Этого уж я не позволю. Знаете, давайте поедем ко мне. У меня однокомнатная… Поскольку вы гость, будете спать на диване, а я в кухне, на раскладушке. Соглашайтесь.

– С одним условием, – решительно сказал Колесников. – Поскольку я гость-мужчина, а вы – хозяйка-женщина, то мне и ночевать на раскладушке. И не спорьте.

Она и не спорила. Ей так надоело настаивать на своем. И решать все самой тоже надоело.

Таким Колесникову запомнился этот вечер: мерно покачивающийся вагон метро, усталые лица пассажиров сплошной чередой, и они с Дарьей стоят рядышком, держась за поручень, и их качает вместе со всеми – то отталкивая друг от друга, то притягивая… Яркий свет, а за окнами – темень туннеля, расцвеченная какими-то размытыми серыми полосами.

А еще – волнующее (и давно забытое) ощущение близости с женщиной – может быть, не в физическом смысле, а, скорее, в духовном… Впрочем, кто знает…

Он отвел от нее взгляд лишь на секунду. А когда снова поднял глаза, то обнаружил, что вагон пуст: все исчезли. Только молодой монах с любопытством оглядывал салон, а рядом, у его ног, лежал огромный, на весь проход, белый барс и смотрел на Колесникова спокойными мудрыми глазами, словно кошка, ожидающая, когда же ее наконец погладят.

– Значит, это ты, – сказал Игорь Иванович. – Я должен был догадаться: «Облачная ладонь», исчезнувший стиль…

Он помолчал.

– И ты можешь сказать, что произошло с моей дочерью? Она пропала, хотя об этом пока знает только один мой друг…

– Я знаю, – мягко перебил монах. – Я ведь тоже в некотором роде… гм… следил за вами. Наблюдал, как вы раскрыли убийство двух женщин.

– В санатории?

Чонг немного подумал.

– Да, наверное, это так называется. И мне кажется, вы уже тогда многое поняли. Хотя поначалу гнали от себя эту мысль: как же так? Девочка, ребенок…

– Значит, – медленно проговорил Колесников, – существует секта – такая же, как на Тибете во времена правления Лангдармы. Секта профессиональных убийц. Используют в большинстве случаев детей – их никто не сможет заподозрить. Таким убийцей была Марина Свирская. И такой должна стать Аленка… Но за что? Послушай, – вдруг сказал он, – ведь Марина жила в интернате – так проще, никто не будет искать. Почему Аленка-то?

– Честно говоря, не знаю, что вам ответить. Единственное объяснение, которое приходит на ум: вашу дочь готовят для чего-то конкретного, и любой другой человек для этого не подходит. Подумайте, в чем ее особенность? Внешность. Способности к чему-нибудь… Знание иностранных языков…

– Да! – крикнул Игорь Иванович.

– Что?

– Она занималась английским с одним приятелем. Точнее, с его мамой. – Он подумал немного и махнул рукой: – Нет, глупости. Не такой уж Аленка профессионал. Можно найти и получше, а нет – так несложно подготовить. Внешность. Да, ты прав. Может быть только один вариант: она на кого-то похожа.

Потом он помолчал и добавил:

– Дело за малым. Нужно найти этого человека. Хоть крошечный, а все же шанс.

– Может быть и другое, – вдруг тихо сказал Чонг. – Но об этом уж совсем думать не хочется.

– Что вы сказали?

Игорь Иванович очнулся. Дарья внимательно посмотрела ему в глаза, и он смутился. И проговорил, мучительно покраснев:

– Может, все-таки…

Она прикрыла ему рот ладошкой и улыбнулась. А потом взяла его за руку и уже не отпускала до самого дома.

…Было невозможно хорошо. Невозможно, безоглядно, тепло и покойно – так, как не было уже черт знает сколько времени. Ее комната («зал», как пышно выразилась Богомолка) была не очень большой, но приятной. И чем-то напоминала рабочую мастерскую, причем сразу по нескольким разным специальностям: лоскуты материи на ножной швейной машинке соседствовали с компьютером, который чудом помещался на журнальном столике (письменный стол был покрыт опилками – Дарья мастерила книжную полку). Над диваном висел дорогой ковер ручной работы, на котором живописно смотрелись два китайских меча с кисточками на рукоятях.

– Хочешь, я сварю кофе? – спросила Дарья из кухни.

Игорь Иванович пошел на зов, остановился на пороге, прислонившись плечом к косяку. И снова подумал: «Как хорошо». Кратковременный, но отдых – все посторонние мысли вдруг исчезли, испарились, он почувствовал тепло и блаженство. Здесь все сияло чистотой. Стены были выложены светло-зеленым кафелем с едва заметной серебристой искоркой, плоские навесные шкафы создавали иллюзию большого пространства. Сверкающие тарелки, стоящие, будто солдатики, в ряд, идеально чистая никелированная мойка и набор разных приспособлений на длинных ручках рождали ассоциацию со стерильностью хирургического отделения.

На Дарье был длинный халат со свободными рукавами, делающий ее похожей на большую красивую птицу, и – Колесников мог бы поклясться в этом – ничего под ним. Рассерженный и сконфуженный монах куда-то исчез, и Игорь Иванович вдруг испугался. Он искал и не мог найти в себе чувство вины перед Аллой, которое вроде бы должен был испытать. Только страх – он боялся потерять связь с Чонгом. Без него у Колесникова не было шансов найти Аленку. У него оставалось ровно четыре дня.

Богомолка возилась со сложным «бошевским» аппаратом, в котором можно было приготовить кофе десятью разными способами.

– Полгода экономила, прежде чем купить эту дуру, – сказала она. – Мама точно меня бы убила, кабы узнала. Погоди, сейчас все будет готово.

Игорь Иванович сел на табуретку и вытянул ноги.

– Я доставил тебе хлопоты. Она улыбнулась:

– Все время хлопотать о самой себе – ужасно скучное занятие.

– У тебя был муж? – вдруг спросил он. Она нисколько не удивилась:

– Был. Мы разошлись полтора года назад.

– Он тебе нравился? – Он кашлянул в кулак. – Гм, извини, вопрос глупый.

– Он, видишь ли, был слишком хорош для меня, – спокойно объяснила она. – И не уставал напоминать мне об этом. Он сейчас работает в одном коммерческом банке. Полтора года назад получил отдел и сказал, что я ему не подхожу и он женится на дочери босса. Теперь он не только начальник отдела, но и член совета директоров. Странно, наверно, но я рада за него. Отец всегда говорил: у мужчины на первом месте должна стоять карьера. А жена – на втором… Или на двадцать втором, у кого как.

– И что, – спросил Колесников, – исключений не бывает?

Дарья пожала плечами:

– Если есть правила, должны быть и исключения. Только я такого не встречала. – Она рассмеялась. – Я рассуждаю как типичная старая дева.

Он кивнул на фотографию, висевшую на стене в рамке.

– Твой муж?

– Отец в молодости. Он давно нас бросил, но мама все равно это хранит. Так что ты видишь перед собой потомственную разведенку. Сюжет для социальной мелодрамы.

– Потомственную, – пробормотал он, невидяще глядя перед собой. Какая-то мысль, неясный проблеск истины, мелькнула в голове, Игорь Иванович зажмурился, пытаясь поймать… Не поймал, вздохнул разочарованно, отхлебнул из чашки в красный горошек вкуснейший ароматный напиток с желто-коричневой пеночкой по краям. – Потомственную… Черт… Мне нужно увидеть одного человека.

– Кого? – спросила Дарья.

– Гранина, – ответил Колесников, как будто это что-нибудь объясняло, и потянулся к телефону. – Он проректор по науке в нашем институте. Надо позвонить ему…

– Сейчас ночь, – мягко напомнила она.

– Да, ты права. – Он с сожалением положил трубку. – И потом, все это слишком…

– Что?

Он поморщился:

– Белая горячка. Результат больного воображения.

Дарья подошла сзади и положила ладони ему на плечи.

– По-моему, ты уже спишь, да?

– Нет, отчего же. – Колесников потянулся, взял ее за маленькие сильные запястья и притянул к себе…

Они смотрели друг на друга – Учитель и его воспитанник, приговоренный к казни. Близился зыбкий рассвет, Чонг чувствовал его, хотя в его тюрьме оставалось так же темно, и будет темно, пока стражники не выведут его наружу, в тюремный двор, и оттуда – на городскую площадь.

Таши-Галла сидел совсем близко, только протянуть руку, но Чонг знал, что коснуться его уже никогда не сможет.

– Вы умерли, Учитель, – прошептал он со слезами.

– Не нужно, – ласково сказал Таши-Галла. – Ты ведь мужчина. Мужчина не должен плакать.

Чонг шмыгнул носом.

– Я виноват перед вами. Я подумал…

– Что я – убийца, – закончил тот. – Надо сказать, ты не так уж далек от истины… Нет, Лангдарму убил не я, но…

– Говорите, – умоляюще проговорил Чонг.

– Но все равно я чувствую себя преступником. Я должен был защитить тебя – и не смог. Для того чтобы оправдать тебя и оправдаться самому, мне необходим был истинный убийца. А его, истинного убийцу, знал только один человек.

Юнгтун Шераб, мой бывший учитель.

Таши-Галла был облачен в длинное белое одеяние из тончайшей ткани, под которым угадывалось сильное, совсем не старческое тело. Кожа на лице и на руках была чистая и гладкая – ужасные раны и рубцы от ожогов остались в той жизни, оборвавшейся на развалинах дома…

…Он уже умирал, этот дом. Он корчился в огне и стонал, совсем как смертельно раненный человек – наверное, дому было очень больно. Оглушительно трещала крыша, готовая вот-вот рухнуть, трещал пол под ногами, тошнотворно пахло горелой плотью – Таши-Галла не сразу понял, что этот запах исходит от него самого. Он сумел вывести боль из тела, сузить ее до размеров булавочной головки и удержать снаружи – это было сравнительно просто. Гораздо проще, чем избавиться от запаха горелого.

Таши-Галла тоже умирал – вместе с домом. Против него была многочисленная, прекрасно обученная охрана, против него были деревянные воины, которых Юнгтун Шераб оживил с помощью колдовства – последнего своего колдовства, он не пожалел на это сил… Теперь все они – люди и манекены – были позади и были мертвы. Однако ни один из них не ушел просто так, не нанеся урона противнику. Они были хорошими бойцами.

– А ведь ты пришел не только за Шаром, – заметил Юнгтун Шераб, поигрывая прутом и прикидывая, с какой стороны лучше ударить. Ударить можно было с любой стороны: Таши-Галла едва стоял, тяжело опираясь на меч, как на посох. – Ты хочешь узнать, кто убил короля Лангдарму, верно? Ты еще надеешься спасти своего выкормыша, который сейчас гниет в тюрьме…

Новый выпад. Таши-Галла уклонился, немыслимо скрутив корпус, но недостаточно быстро: прут чиркнул по боку, оставив рваную полосу, которая тут же начала набухать кровью. Таши-Галла даже не взглянул на нее: это была всего лишь еще одна рана, одна из многих.

Юнгтун Шераб рассмеялся:

– Вот только кто тебе поверит? Даже если я откроюсь тебе, даже если назову убийцу и ты сумеешь уйти отсюда. И доберешься до столицы, не сдохнув по дороге – что с того?

Таши-Галла прислонился к стене – чтобы дать себе короткую передышку. Юнгтун Шераб приблизился, держа оружие наготове. На его губах играла улыбка, в которой не было ни капельки злорадства или презрения – только легкая снисходительная жалость. Ее можно было бы назвать доброй, эту улыбку.

– Тебе не поверят… Да тебя просто не станут слушать. Лангдарма умер, потому что должен был умереть – неважно, от чьей руки. Если бы он не погиб, то все равно рано или поздно случилось бы еще какое-нибудь несчастье: землетрясение, ураган, падеж овец – и во всех этих бедах обвинили бы служителей Будды, толпе ведь нужен только повод. Так что твой ученик – это просто невинная жертва, каких много. Честное слово, мне даже жаль его. Надеюсь, в следующей жизни ему повезет больше…

Рядом с грохотом обрушилась балка. Взлетел сноп искр, Юнгтун Шераб отряхнул их с одежды, пробормотал: «Пора уходить» – и сделал шаг к двери. И наверное, изрядно удивился, когда полумертвый противник внезапно выпрямился и преградил ему дорогу.

– Назови имя убийцы, – хрипло проговорил Таши-Галла. – Клянусь, я тебя отпущу. Только назови имя…

Юнгтун Шераб рассмеялся. И небрежно взмахнул прутом, метя сопернику в голову. Этот жест можно было бы с натяжкой принять за милосердие: достигни он цели – и Таши-Галла умер бы быстро и почти безболезненно. Правда, старик еще держал в руке меч… Но мага невозможно убить мечом. Если, конечно, это обычный меч. А маг – все еще маг. Последнего Юнгтун Шераб не учел.

Он очень легко наделся на острие – будто Таши-Галла пронзил клинком нечто совсем бесплотное. Даже кровь не выступила наружу.

Некоторое время Юнгтун Шераб еще стоял на ногах – этого времени ему вполне хватило, чтобы умереть. Его тело упало с глухим стуком, не согнув коленей, но он уже не знал об этом…

Таши-Галла в последний раз посмотрел на своего поверженного врага. И снова – в который раз за сегодняшний день – подумал о прежнем настоятеле горного монастыря, к которому он, Таши-Галла, пришел однажды с просьбой принять его в обитель.

Сколько же лет прошло? Таши-Галла попытался прикинуть: по всему выходило, что много. Так много, что детали стерлись из памяти. Он даже не смог ответить себе, какой был год, когда Настоятель назначил его своим преемником. Помнил только, что он был очень горд этим назначением. Таши-Галла полагал, что вполне достоин такой чести. Оказалось, что зря.

Ибо сейчас, только что, он, Таши-Галла, убил человека. Без сомнения, без жалости, без раскаяния – как убивал и до этого.

Меч выскользнул из ослабевших пальцев и звякнул об пол. Старый мастер опустился рядом, прислонившись к стене – глупо было надеяться выбраться из этого дома. Да и нужно ли".

Вокруг бушевал настоящий огненный вихрь. Таши-Галла не ощущал жара. Как, впрочем, и холода, хотя ветер, забавляясь, гнал легкую поземку по снежному насту. И тела монахов-воинов – тех, что пали, защищая горный храм – успели превратиться в ледяных мумий.

Так они шли – их путь можно было проследить по множеству мертвых тел, покрывших землю, – от внешней стены, теснимые со всех сторон, чтобы в последний раз собраться вместе и умереть у ворот священного храма. Джелгун – Кхувараки, старший ученик, давний недруг Чонга – погиб одним из последних. Белый огромный (под стать наезднику) мохнатый конь рухнул от удара копья и придавил ему ногу, но и после этого он продолжал драться, сжимая меч левой рукой (правая по плечо была отсечена), утыканный стрелами, словно исполинский еж. Ли-Чжоу, известный в округе врачеватель, худой и высокий, славившийся как неутомимый исследователь и собиратель тибетских трав, лежал среди камней с застывшей мукой в широко раскрытых глазах. Он жил еще некоторое время после ухода бандитов с места погрома, но вскоре умер от холода и многочисленных ран… Пал-Сенг. Мальчик, которого Чонг спас в горах из-под сошедшей лавины… С величайшей осторожностью Таши-Галла вытащил стрелу из его затылка и положил тело рядом с остальными, приготовленными для захоронения.

Он долго сидел над ними, подняв глаза к снежным вершинам и беззвучно шевеля губами. Холодный ветер, забавляясь, трепал края его одежды, забирался под нее и лизал спину, но Таши-Галла не шевельнулся. Это был только холод – слишком малая плата за то, что он остался жив. Жив – когда все его ученики умерли. Трудно было придумать худшее наказание.

Игорь Иванович увидел его фигуру издалека, но долго не решался подойти. Солнце в желтых протуберанцах светило ему прямо в глаза, хотя он на него и не смотрел. Яркие лучи отражались от снежного наста, затвердевшего на ветру. Было немного жутковато: от ощущал себя неким вестником смерти – чужой в чужом мире. Однако смерть побывала здесь задолго до него: тела монахов-воинов успели застыть и превратиться в подобие ледяных мумий.

– Они умерли с честью, – мягко сказал Игорь Иванович.

Таши-Галла, не удивившись и не повернув головы, тяжело вздохнул.

– Да… Все, кроме одного, не так ли?

– Вы знаете, кто их погубил?

– Чонг был уверен, что это сделал я, – ответил настоятель. – Я тоже идеально подходил по приметам: лошадь черной масти, темный дорожный плащ, халат, расшитый звездами… Правда, у меня никогда не было такого халата. Но ведь вы пришли не задавать вопросы. Вам и так все известно.

Колесников кивнул.

– Убийца короля Лангдармы позволил рассмотреть себя во всех подробностях – чтобы потом его смогли описать. А сам, скрывшись в укромном месте, заменил свои приметы на противоположные. Его никто не задержал, он спокойно выехал из столицы.

– Почему вы так думаете?

– Другого ничего на ум не приходит. Эта версия объясняет все. Был черный халат фокусника – стала меховая накидка странствующего ламы. Была черная лошадь – стала белая.

– Где он смог взять белую лошадь? – возразил Таши-Галла. – На Тибете это большая редкость.

Игорь Иванович указал на труп монаха Джелгуна. Тот лежал, придавленный мертвым конем белой масти.

– На этом коне, вымазанном углем, убийца приехал в Лхассу.

Старый Учитель по-прежнему стоял на коленях – ледяной ветер играл концами его одежды.

– Джелгун? – неверяще пробормотал он. – Мой старший ученик – убийца?

– А почему вы не сделали Чонга старшим учеником? – спросил Колесников. – Вы ведь знали, что произошло между ним и Джелгуном. Вы видели, как Джелгун оставил Чонга ночевать под открытым небом. Помните?

Таши-Галла покачал головой:

– Вам не понять. Чонг ведь был моим сыном.

– Я знаю. Поэтому только вы были абсолютно уверены в его невиновности.

Он указал на тела погибших в бою монахов:

– Любой из них мог оказаться убийцей. Кроме Чонга. Поэтому только Чонга вы могли сделать своим посланником.

Глаза учителя слезились. То ли от ветра, то ли…

– Незадолго до праздников он спас в горах одного юношу. Почти мальчика. Вытащил из-под лавины и защитил от разбойников. Сам едва не погиб…

Таши-Галла с трудом поднялся с коленей, подошел к трупу юноши и бережно коснулся его щеки, запорошенной инеем:

– Его звали Пал-Сенг. Он был круглым сиротой… – Он помолчал. – Говорят, если человек однажды избежал смерти (в караване Шанъяза Удачливого погибли все, кроме него), то его ждет долгая счастливая жизнь. Будда распорядился по-иному…

Таши-Галла заплакал. Колесников мягко положил ему руку на плечо:

– Не нужно. Он этого не стоит.

– Что? – не понял тот.

– Он не стоит этого, – повторил Игорь Иванович. – Это он убил короля Лангдарму. А потом привел сюда бандитов.

Долго-долго они стояли рядом молча. Потом Таши-Галла осторожно произнес:

– Продолжайте. Говорите все, что вам известно.

Колесников вздохнул:

– Собственно, Пал-Сенг – и убийца, и жертва одновременно. Когда-то, наверное в раннем детстве, он попался на глаза Юнгтуну Шерабу, и тот разглядел в нем большие скрытые способности… Того же рода, что и у вас – Шар принял его, Пал-Сенга стали готовить… С той поры он себе уже не принадлежал.

– Вы хотите сказать, Юнгтун Шераб предвидел то, что Пал-Сенг попадет к нам в общину?

– Вряд ли, – возразил Игорь Иванович. – Юнгтун Шераб – не маг и не провидец. Но с помощью Шаpa он научился управлять сознанием людей и наделять их сверхвозможностями – вот почему Пал-Сенг, практически совсем мальчик, сумел в одиночку разработать свой план – поистине дьявольский…

Чтобы успешно выполнить задание, ему нужно было отвести от себя внимание. Поначалу он хотел использовать для этого Шанъяза Удачливого. Но тот погиб в горах под лавиной. План пришлось срочно менять.

В канун Нового года Пал-Сенг отправился вслед за вами в столицу. Он украл белого коня, вымазав его углем и превратив в черного. А после убийства искупал его в ручье (девочка Тагпа пыталась выстирать свою рубашку ниже по течению, да только испачкала еще сильнее). Возвратившись в общину, Пал-Сенг поставил лошадь обратно в стойло.

Игорь Иванович перевернул труп юноши:

– Он единственный, кого не тронули в схватке – видите, тело почти не пострадало.

– Кто же его убил? – глухо спросил Таши-Галла.

– Кто-то из бандитов – кому это было поручено. Пал-Сенга нельзя было оставлять в живых: колдовство закончится, убийца станет неуправляемым. Они все умирают, выполнив задание – Пал-Сенг, Владлен, Марина Свирская…

– Кто? – не понял Таши-Галла. Игорь Иванович махнул рукой:

– Неважно. Там… В моем времени произошел однажды очень похожий случай. Я сопоставил.

Ветер понемногу утих. Было по-прежнему пасмурно, тяжелые тучи сплошной пеленой укрыли небо, и влажный снег чавкал под ногами. Обстановка напоминала Колесникову сцену из черно-белого фильма Тарковского: тишина, и среди нее отчетливо и громко слышно чье-то прерывистое дыхание, скрип двери, шуршание лапок мухи по оконному стеклу – на что в жизни не обращаешь внимания.

Тяжесть в голове и на сердце.

– Почему вы выбрали меня? – спросил он. – Я обычная серая мышка. Подвигов не совершал. В детстве в разведчиков не играл. Всю жизнь мечтал об одном: сидеть в своем кабинете и изучать книги. Писать статьи, кроме меня никому не интересные…

Таши-Галла пожал плечами:

– Разве я вас выбирал? Судьба выбрала. Почему в этом мире все происходит так, а не иначе? – Он потрогал ладонью обвалившуюся стену. – Жаль, некому будет восстановить. Никогда не думал, что переживу этот храм… Что же теперь станется?

Колесников помолчал. Он не знал, имеет ли право отвечать на вопрос.

– Война, – наконец проговорил он. – Хаос. Ти-Сонг Децен провозгласит себя королем, успеет впустить в страну кочевые племена айнов, которые будут жечь и грабить, потом, через полгода, его убьют – так же, как убили Лангдарму, стрелой в горло.

– Кто? – спросил Таши-Галла.

– Пал-Джорже, настоятель Храма Пяти Хрустальных Колонн. Самое примечательное, что он использует тот же прием, что и Пал-Сенг.

– И страна погибнет?

– Нет, страна не погибнет. Но будет много лет под гнетом захватчиков, превратится в колонию… Вы действительно хотите знать будущее?

– Трудно сказать, – признался Таши-Галла. – В будущее хочется заглянуть каждому… Но лучше этого не делать. Так что молчите.

Он оглянулся кругом.

Горело все – дым яростно сражался с огнем, они переплетались, как два борца или как охваченные страстью любовники, они не могли жить друг без друга, они умерли бы в одиночку, как рыба умирает в стоячей воде…

Таши-Галла попытался разглядеть дверь, но глаза слезились. Да и нужно ли это было – что-то разглядывать… Жара по-прежнему не ощущалась – наверное, Таши-Галла перешел некий порог, за которым уже не существовало ни жара, ни холода, ни телесной боли.

Он увидел, будто со стороны, как крыша дома рухнула, ввалившись внутрь и издав почти человеческий стон. Все закружилось в ярком оранжевом вихре, потом этот вихрь начал стремительно темнеть, превращаясь сначала в красный, затем в бордовый, затем – в черный…

– Учитель, – позвал его кто-то из середины этого вихря. Голос был знакомый.

– Иду, – отозвался Таши-Галла. – Я иду, мой мальчик…

Игорь Иванович не сразу открыл глаза. Часть его еще пребывала где-то далеко, словно во сне, но он уже знал, что это не сон – тот мир был не менее реален, чем то, что его окружало.

Дарья сидела рядом с ним на постели, совершенно обнаженная, и Колесников видел только ее силуэт на фоне окна. Форточка была открыта, и с улицы долетали первые звуки раннего утра, натужное шуршание метлы по мостовой, утробное гудение поливальной машины и воробьиный гомон. В ее фигуре, даже позе – она опиралась одной рукой на подушку, свернув ноги калачиком и склонив голову к плечу, отчего тяжелые черные волосы падали на левую половину лица – были скрыты колоссальная чувственность и сила. Колесников разглядывал ее маленькую грудь, тонкую талию, идеальной формы бедра и чувствовал, что пунцовая краска заливает лицо, точно у школьника на первом свидании.

– Дарья, я…

Она проворно наклонилась и накрыла его губы своими.

– Не говори ничего. Я сама тебя пригласила. Сама этого захотела. И нисколько не жалею. Лежи, хорошо? А я пойду приготовлю завтрак. И сделаю бутерброды тебе в дорогу.

Она проводила его на вокзал, чего (он вдруг почувствовал мимолетную горечь) Алла никогда не делала. Они стояли молча на перроне, по соседству пьяный мужик в майке загадочного цвета пытался что-то втолковать громадной, словно афишная тумба, проводнице. Та отпихивала его мощными руками.

– Я тебя еще увижу? – спросила Дарья.

– Обязательно.

– Врешь ведь. Все мужчины врут женщинам.

Он неловко чмокнул ее в щеку, опасаясь, что она отшатнется (все-таки некое ощущение вины в душе угнездилось прочно). Дарья рассмеялась, прильнула к нему и крепко поцеловала в губы – так, чтобы почувствовать терпкий солоноватый привкус.

– Иди. Поезд скоро тронется. Увидишь Сережу, передай привет. От Богомолки.

Колесникову казалось, что этот привкус сохранился и сейчас, несмотря на то что в голове сидела, как гвоздь, единственная мысль: четыре дня.

Четыре дня.

Прямо с вокзала по прибытии он позвонил Георгию Начкебия. Трубку никто не поднимал, и Игорь Иванович, чертыхаясь про себя, набрал номер его приятеля по экспедициям Януша Гжельского.

Заспанный поляк отозвался после девятого гудка:

– Да, холера ясна! Люсенька, подожди, солнышко. Это я не тебе. Игорь, как поживаешь?

– Ян, мне очень нужен Гоги. Как по-твоему, где он может сейчас быть?

– Да известно где. У крали какой-нибудь. А на что он тебе?

– Долго объяснять. У тебя есть телефон Гранина?

– Гранина? Кто это?

– Не придуривайся. Наш проректор по науке.

– Ах да… Люсенька, куда ты? Это я не тебе. Что значит, у тебя кончился рабочий день? Тьфу ты. Игорь, телефон я не помню, а адрес запиши. Это недалеко от телецентра. Через парк и налево. Что у тебя с голосом?

– Да вроде все в порядке.

– Ты как будто десяток километров пробежал.

Игорь Иванович не удержался и хмыкнул:

– Может быть, ты не так уж и неправ.

Из вещей у него была лишь небольшая дорожная сумка. Некоторое время он размышлял, не заехать ли домой. Потом, отбросив эту идею, двинулся к остановке. Странное чувство владело им – он ощущал себя призраком, совершенно чужим в родном городе. Его никто не искал. Он был никому не нужен. Он ничего и никого не узнавал и не хотел узнавать. Он – собака, бегущая по следу.

Дождь кончился. Просветы голубого неба заставляли вспомнить, что лето-то еще не уплыло… Конец августа.

Колесников вынырнул из парка, миновал телевышку и вошел в темный подъезд девятиэтажного дома. И сразу словно окунулся в другой мир, из света – во мрак, прохладу, тишину. Рабочий день только начался (у других, к примеру у неведомой Люсеньки, наоборот, благополучно завершился). Даже бабулек на лавочках не было – выползут после обеда погреть свои косточки и перемыть соседские.

Впрочем, нет, кто-то спускался по лестнице – Игорь Иванович услышал торопливые шаги, выходя из лифта на шестом этаже. Гранин жил в благополучном доме: на лестнице и в подъезде было относительно чисто, мусор не валялся, кошками не пахло.

Игорь Иванович уже протянул руку, чтобы позвонить в нужную квартиру, да так и застыл на месте – тело сковало внезапным холодом. Толкнув обитую дерматином дверь (она была не заперта – вот откуда появилось чувство обреченности: опоздал…), он оказался в просторной прихожей (ну да, улучшенная планировка!).

Тело проректора по науке еще не остыло, кровь бежала ручьем из разбитого затылка. Колесников вдруг поймал себя на том, что тупо разглядывает одежду покойного – короткий махровый халат, обвислые на коленях тренировочные штаны, шлепанцы с кокетливыми синими помпонами. Никогда раньше ему не доводилось лицезреть Гранина в неофициальной обстановке – это был первый и наверняка последний раз.

«Шаги на лестнице, – вспомнил он. – Шестой этаж, лифт останавливается рядом, зачем же скакать по ступенькам? Я чуть не столкнулся с убийцей. Мы разминулись буквально на несколько секунд».

Стараясь не обращать внимания на труп, он метнулся через всю квартиру к лоджии, возблагодарив бога, что она не застеклена. Двор был пуст, но, перегнувшись через перила и чуть не потеряв равновесие, Колесников увидел его. Тот двигался через арку на улицу – небольшого роста (так показалось), немного сутуловатый и совершенно седой. Старичок был, однако, в хорошей форме – Игорь Иванович понял, что убийца (хотя, собственно, почему убийца?) успеет ускользнуть, пока он будет спускаться вниз. Безнадежно, черт возьми.

Несколько долгих минут он стоял, созерцая двор, не в силах вернуться в квартиру, к трупу. Адреналин в крови иссяк, Игорь Иванович почувствовал страх и оцепенение, несмотря на то что даже это чудовищное в своей жестокости преступление, как ни парадоксально, еще на шаг приблизило его к цели.

Телефон стоял на холодильнике. Колесников, оглянувшись на труп, подошел и набрал номер.

– Слушаю, – раздраженно отозвался Туровский.

– Сережа…

– О господи, – обреченно сказал тот. – Опять ты. Что на этот раз?

– Гранин убит.

– Твой бывший начальник?

– Можно сказать и так.

– Где ты сейчас?

– В его квартире.

– Говори адрес.

Он послушно продиктовал. Трубка помолчала.

– Вот что. Постарайся там не наследить. Выйди из дома и посиди где-нибудь на лавочке. Предварительно: у тебя есть какие-нибудь соображения?

– Да, – с трудом ответил Игорь Иванович. – Я видел убийцу, с балкона. Приди я чуть раньше – я бы его застал.

– Хорошо, что не застал. В общем, ты меня понял?

– Да, да. Закрыть дверь, тело не трогать, выйти из дома и сидеть на лавочке.

Но он не успел. Дверь в прихожей стукнула в тот момент, когда Колесников положил трубку.

На пороге квартиры возник Януш Гжельский. Он озадаченно потер подбородок и произнес:

– Пся крев…

У Януша седины не было. И старика он явно не напоминал. «А кто сказал тебе, что старик – убийца?» – подумал Игорь Иванович, невольно пятясь к окну. Януш склонился над Граниным, пощупал пульс, потом медленно поднял голову:

– Это ты его, что ли?

– Чокнулся? Я пришел три минуты назад.

– Он еще теплый. Зачем он тебе был нужен?

Игорь Иванович пожал плечами. Спокойствие постепенно возвращалось к нему.

– А ты сам?

– У тебя голос по телефону был странный.

– Что значит «странный»?

– Грубый. Будто ты готов был кого-то зарезать… Ох, прости.

– Ты никого не встретил, пока шел сюда?

– Никого.

– Старичка в подворотне не видел? Седой, щуплый, чуть сутуловат.

– Ах, это. Ну, видел мельком, со спины. А что?

«Я могу ошибаться, – напомнил себе Колесников. – Доказательств у меня ни единого, только подозрения. Выводы… Нити… Все они тянутся к одному человеку».

Двое дюжих санитаров уложили тело Гранина на носилки. Сергей Павлович Туровский посмотрел на друга детства почти с ненавистью и устало спросил:

– Зачем ты приходил к нему?

Колесников откашлялся:

– Сережа, послушай. Я отвечу тебе на все вопросы, только, очень прошу, ответь сначала на мои.

– Ну? – буркнул тот. Эта идея не слишком ему нравилась.

– Помнишь, на нашей улице был спортзал… Лет двадцать пять – тридцать назад… Там еще открылась секция какой-то восточной борьбы.

– Какое это имеет отношение…

– Сергей! – крикнул Колесников. – Что это за борьба?

– Bo-Дао, вьетнамский стиль. Если тебе это, конечно, говорит о чем-нибудь.

– Еще как говорит… Как звали тренера?

– Не помню, – растерялся Туровский. – Столько лет прошло. Виктор… Нет, кажется, Борис.

– Странно, – проговорил Игорь Иванович. – Имя любимого наставника помнят всю жизнь.

– Да? Ну-ка, как фамилия нашей училки в начальных классах? Молчишь…

– Ты долго посещал секцию?

– Год или полтора. Потом надоело. Мальчишки вообще ко всему быстро остывают. Да и тренировки у нас были какие-то странные.

– Почему странные?

– Сергей Павлович, – окликнул молодой криминалист. – Мы закончили.

– Хорошо. Игорь, ты мне работать мешаешь.

И Колесников неожиданно взорвался. Колобок в нелепых очках исчез, стоило лишь посмотреть в жесткие ледяные глаза.

– Я ищу свою дочь! – заорал он, и все в комнате вздрогнули и повернули головы. – Если сейчас же не ответишь, я тебя по стенке размажу!

– Тихо, тихо, – испугался Туровский. – Хочешь поговорить – выйдем на лестницу.

Они остались одни – милиционер у двери козырнул и отошел, чтобы не мешать. Шмыгнул вниз кинолог с громадной серой овчаркой. Вид у овчарки был виноватый. Туровский даже не окликнул их – и так все ясно.

– Так почему ты забросил тренировки?

Сергей Павлович задумался.

– Так сразу и не ответишь. Почувствовал что-то не то… Что-то черное. Будто меня тянуло вниз. Было интересно и жутко. Наверное, страх все же пересилил.

– Не страх, Сережа, а инстинкт самосохранения. Ты видишь, к примеру, что все курят сигареты с наркотиком. Тебя приглашают, ты хочешь попробовать. И отказываешься. Ты не знаешь, что это такое, но знаешь, что это плохо. Ты не дал себя затянуть. Аленка оказалась слабее.

Колесников облокотился о перила и в волнении поправил очки.

– Здесь все связано. Гранина убили потому, что он знал одну важную вещь… И нечаянно проговорился.

– Я тоже об этом подумал. Януш Гжельский сказал, что вы вместе были на юбилее у Георгия Начкебии.

– Да, да… Телефон зазвонил, Гранин поднял трубку и услышал то, что ему не предназначалось. Януш тоже слышал – там сильная мембрана. Но его-то не убили!

– Преступник не знал…

– Да знал он, знал! – выкрикнул Игорь Иванович. – Он ненормальный, понимаешь? Как Юнгтун Шераб, он всю жизнь мечтал об одном – о власти, которую дает Черная магия… И не мог иметь ее – не было способностей. Божьей (дьявольской) искры… И это отравляло его – день за днем.

Он помолчал.

– Вашего тренера звали Борис Сергеевич?

– Вроде бы. Но вообще-то, я припоминаю, у него было другое имя, нерусское. Пацаны переиначили. Русифицировали, так сказать. Но ты-то откуда об этом знаешь?

Колесников криво усмехнулся:

– Дедукция, Ватсон. Чистой воды дедукция. Теперь я, кажется, все знаю… Кроме самого главного: где Аленка. Я был неправ: я думал, что Аленку решили использовать из-за ее сходства с кем-то – внешнего сходства, я имею в виду. Единственное логичное объяснение. Только ведь тот, кто за всем этим стоит, логике не поддается. У него больной ум. Отравленный.

– Чем отравленный? – не понял Туровский.

– Ненавистью.

На лестничной площадке, у окна на улицу, безмолвно стоял Чонг. Он требовательно и выжидающе смотрел на Колесникова, и тот вновь ощутил, как в тело вливаются энергия и непонятно как и когда обретенные знания. Он чувствовал единение двух душ, затерянных на стыке миров.

– Постой! – крикнул сверху Туровский. – Я вспомнил, как звали тренера! То есть его настоящее имя.

Колесников оглянулся:

– Будь осторожен, хорошо? Имей в виду, ты намечен следующей жертвой. Жрец ненавидит меня лично. Отсюда его желание завладеть Аленой. Не просто завладеть – заставить ее убить тебя. Нанести мне удар. Убивать меня ему невыгодно: банально, неинтересно… А вот превратить мою дочь в зомби, сделать убийцей моего друга…

Сергей Павлович подошел к Колесникову и положил руку ему на плечо. Они поняли друг друга без слов.

– Спасибо тебе, друг детства. Удачи!

– И тебе удачи.

 

Глава 16

АЛЕНКА

Аленке не было нужды смотреть на фотографию – она прочно запечатлела ее в памяти. И все же она бросила взгляд. Черная борода. Черные с проседью волосы, короткая стрижка. Прямой тонкий нос, широко расставленные глаза. Небольшой шрам на правой скуле. Каюм Сахов, партнер Олега Германовича Воронова по оружейному бизнесу. Человек, которого необходимо убрать.

Ее передавали из рук в руки, словно эстафетную палочку. На окраине фронтового города встретили без эмоций, накормили, велели переодеться и загримироваться. Вскоре она превратилась в преждевременно постаревшую чеченку (ах, война! что ж ты, подлая, сделала?), закутанную с ног до головы в грязное тряпье. До места она добиралась уже сама. Несколько раз ее останавливали и обыскивали патрули – и чеченские, и федеральные – но отпускали, не обнаружив криминала. («Тебя могут раздеть догола, – говорил Жрец голосом пожилого школьного учителя, – ощупать каждый шов в одежде, каждую крошку в карманах, но ни одна деталь, даже самая мелкая, не должна даже на секунду задержать взгляд…»)

Она наблюдала за домом почти сутки, сидя в полуразрушенной пятиэтажке напротив: снаряд угодил в стену, вывернув порядочный кусок, и теперь внутренности чьей-то некогда богатой квартиры неприлично торчали наружу. Аленка пошла по парадоксальному пути, выбрав для себя именно это открытое для обзора место, спрятавшись за перевернутым шкафом. В доме напротив располагался штаб боевиков. Здесь было сравнительно тихо: взрывы и автоматная трескотня долетали сюда как ненавязчивый саундтрек к какому-нибудь фильму про войну, не ощущалась опасность. Само собой: кто же устраивает штаб на передовой?

Когда рядом с подъездом появился бежевый «мерседес», Аленка внутренне подобралась, хотя внешне это никак не выразилось: она знала, что десятки глаз наблюдают за окрестностями: шевельнись только… От картины отдавало неким сюрреализмом: чистенький, без единого пятнышка, лимузин на фоне военных декораций: препарированный артиллерией дом, вывороченные куски земли и асфальта, БТР, охранники с автоматами наперевес…

Винтовка с оптическим прицелом, глушителем и пластиковым прикладом ждала ее в квартире в платяном шкафу. Она не торопясь собрала оружие, оглядела позицию и осталась недовольна. Вместо того чтобы залечь у окна, она вставила в переплет карманное зеркальце, а сама перебралась в соседний дом, на этаж выше, в разрушенную квартиру без наружной стены. И – замерла среди развороченной взрывом мебели.

ЖДАТЬ.

Каюм Сахов даже в камуфляжном костюме и армейских ботинках походил на грузинского князя – не хватало лишь богато украшенного кинжала на поясе. Он улыбался приятной улыбкой и что-то говорил гостю – обильно потеющему полному мужчине в заграничном костюме цвета хаки, лакированных ботинках и нелепой тропической панаме. Ни дать ни взять друзья собрались на сафари…

Гость ее не интересовал, поскольку в задании о нем ничего не говорилось. Она проводила его равнодушным взглядом (перекрестье тонких линий переместилось с панамы на лицо, скользнуло по объемистому животу любителя пива и ушло вбок – он и не подозревал, что находился в этот момент на волосок от смерти). Дверца бежевого «мерседеса» открылась, гость в панаме влез на заднее сиденье. Каюм чуть отстал, что-то гортанно прокричал высокому офицеру, сидевшему в люке пятнистого броневика, тот не по-уставному кивнул, БТР тут же взревел и тронулся поперек развороченного газона. Автоматчики невольно повернули головы вслед за черным облаком выхлопа… Аленка в последний раз посмотрела на широкий красивый лоб «князя», плавно выдохнула и потянула спусковой крючок…

Бездыханное тело еще не коснулось земли, а очухавшиеся охранники (профессионалы – этого не отнимешь) уже образовали кольцо вокруг автомобиля и ощетинились стволами. Послышались отрывистые команды, треск очередей – зеркальце, вставленное в оконный переплет, разлетелось вдребезги. Несколько человек подскочили к мертвому Каюму, подхватили его на руки и в мгновение ока исчезли. Высокий офицер, выпрыгнув из бронетранспортера, махнул остальным в сторону дома, где Аленка оставила зеркальце, и они ринулись к подъезду.

Дом, однако, был пуст, лишь в подвале осталось двое немощных стариков, которые спрятались от обстрела. Их бесцеремонно выволокли наружу, раздели, тщательно обыскали и пинками спровадили обратно в подвал, велев не высовываться. Высокий офицер раздраженно послал подчиненных назад к штабу, а сам отправился к соседнему дому. Он прекрасно видел, что дом разрушен и снайпер не рискнул бы стрелять оттуда – некогда зажиточные квартиры просматривались, начиная со второго этажа, а на первом стрелок сидеть не мог: траектория полета пули была другая.

Он не любил эту войну. Она была тяжелой, бессмысленной и кровавой – с обеих сторон. Он терпеть не мог снайперов, потому что с ними война в условиях тесного города делалась еще тяжелее и бессмысленнее. Этот дом тоже оказался пустым, как он и ожидал. Только на третьем этаже, в комнате, обрывавшейся на улицу, копошилась еле живая нищенка.

– Ты что тут делаешь? – буркнул он для порядка.

– Я жила здесь раньше, господин офицер. Прошу вас, можно я заберу кое-что из вещей? У меня одежды совсем не осталось.

– Ты здесь больше никого не видела?

– Нет, что вы, тут пусто…

Нищенка отвернулась. Скомкав какие-то тряпки в плотный бесформенный узел, она лихорадочно пыталась сунуть его в драную холщовую сумку, но он не лез.

Офицер был знаком с Каюмом много лет. А запомнятся ему теперь (он знал это точно) только последние мгновения – труп, кулем падающий на асфальт, огромная черная дыра между удивленных глаз… И эта нищенка, трясущимися руками вцепившаяся в свою котомку. Преодолевая гадливость, он походя пнул ее ногой пониже спины.

– Пошла отсюда.

Женщина кувырнулась, мгновенно вскочила на ноги и, прихватив узелок, опрометью бросилась к двери. Офицер длинно сплюнул, подошел к краю комнаты и покачал головой ожидавшим внизу охранникам: никого, мол.

Черное входное отверстие между глаз. Удивление: смерть пришла нежданно-негаданно, непонятно откуда… Нищенка, которая получила сапогом под зад. Он даже зажмурился от ненависти к самому себе: она не просто упала – она мягко перевернулась через голову и вскочила на ноги, как хорошая спортсменка. Сука!

Офицер опрометью бросился вниз по лестнице. Женщина еще копошилась там, в уцелевшем подъезде. Последним рывком он догнал ее и схватил за рукав:

– А ну стоять, мразь!

Она спокойно повернулась к нему, и он увидел близко ее глаза – холодные, совершенно осмысленные, незлые и без капли растерянности. Что-то стремительно метнулось ему в висок – он почувствовал боль, которая перетекла в глаз, и тот перестал видеть… А потом исчезла и боль, только досада на самого себя еще жила в сердце, пока оно билось, но это совсем ненадолго…

Воронов смотрел на фотоснимок трупа Каюма Сахова со смешанным чувством радости, тревоги и какой-то (он изрядно удивился этому) затаенной печали – Сахов был практически идеальным партнером в бизнесе. Теперь их связки больше не существовало.

Сергей Павлович Туровский сидел рядом на роскошном заднем сиденье громадного, как танк, «линкольна» и равнодушно глядел в окно. Они были отгорожены от шофера толстым стеклом, что рождало ассоциацию с большим аквариумом, где плавают ленивые рыбы с выпученными глазами.

– Ну и что? – спросил Воронов, возвращая фотографию.

Туровский отвернулся от окна.

– Знаете, Олег Германович, я далек от мысли, что вы моментально раскаетесь и зарыдаете у меня на плече. Поэтому давайте наш диалог двух глухих превратим в мой монолог. Это вас ни к чему не обязывает. – Воронов склонил голову набок, всем своим видом выражая вежливый интерес. – Я не веду речь о доказательствах – только о самом факте. Каюм Сахов был человеком, который находился с вами на контакте. Все шло хорошо, но цепочка оборвалась, как только вы оказались под следствием.

– Я еще жалобу, мент, на тебя не накатал…

– Мы же договорились, – укоризненно сказал Сергей Павлович. – Так вот. Вас выпустили, мне в высоких кабинетах настучали по башке. (Главный свидетель обвинения убит. Правда, преступник установлен, но что толку?) Каюм Сахов требовал от вас выполнения условий контракта, грозил расправой, ведь грозил, признайтесь! Сахова шлепнули, вы опять на коне и в белом. Только это ненадолго. Остались другие партнеры – звенья в вашей цепочке, и они пока не подозревают, что находятся на прицеле…

Глаза Воронова полыхнули дикой злобой.

– У кого на прицеле? – прошипел он. – Не у тебя ли?

– У меня, – подтвердил Туровский. – Я же обещал тогда, помните? Меня отстранили от дела. Практически я уволен из органов – с вашей подачи.

– Поздравляю, – процедил Воронов.

– Но зато теперь у меня развязаны руки. Здесь, – он похлопал по обычной картонной папке с завязками, – кое-какие материалы, точнее, их фрагменты. Копии, естественно. Чего мне стоило собрать этот материал – неважно. Скажу только, что добывал я его не совсем порядочными методами… Ну да Бог меня простит.

– Бог-то простит, – напряженно проговорил Олег Германович. – А родная контора?

– А при чем здесь контора? Ты ведь не понял, кретин, с кем связался. Ты обозвал меня ментом, думал, я обижусь. А я и в самом деле мент. Выбросить меня на помойку – можно. Не кормить, чтобы я сдох от голода – пожалуйста… Вот только переделать – не получится. Кишка тонка. – Туровский светски улыбнулся. – У меня в руках бомба против тебя.

– Дурак, – сказал Воронов, лениво листая папку. – Это не бомба – это смертный приговор… Ты уже умер.

– Нет. Жрец знает об этой бомбе. И теперь ты больше не заказчик. Не партнер. Ты – то самое слабое звено в цепочке.

Олег Германович спрятал запотевшие ладони и заставил себя усмехнуться:

– Все? Концерт окончен?

Сергей Павлович без возражений открыл дверцу машины.

– Подумай как следует. Время у тебя еще есть, хоть и мало. Жрец не оставляет свидетелей. И никто, кроме меня, тебя не защитит. Спи спокойно, дорогой товарищ.

И выскользнул наружу, будто его и не было.

Воронов листал папку, но мысли его были далеко. Понятно, что главная опасность таилась не в этих материалах, а в том, что Жрец с его извращенным умом уже списал его, Воронова, в расход. Но мент… Ему-то что за корысть? Ох, мама родная…

Сергей Павлович спокойно пересел в поджидавшие его «Жигули», за рулем которых находился Борис Анченко. Тот сунул ключ в замок зажигания и спросил:

– А нас не взорвут? Я такое видел в кино: поворачиваешь ключ – и бабах!

– Нет, – лаконично ответил Туровский. – Он меня теперь беречь будет.

Поверхность Шара была теплой на ощупь. Жрец держал на ней ладони, и перед его глазами крутилось цветное стереокино – встреча Воронова со следователем. (Тот проявил недюжинную изобретательность, чтобы ее никто не зафиксировал: долго висел на хвосте у «линкольна», прыгнул туда, что твой Тарзан, как только лимузин тормознул у светофора. Жрецу стало забавно.)

«Замечательно», – подумал он.

Через четыре дня в город прибывала делегация высоких гостей, визит которых, однако, широко не рекламировался. Это были партнеры Воронова – представители крупного банка-инвестора одной англоязычной страны. Жрец уже знал, где и когда будет проходить встреча. Гостиница «Ольви» (бывшая «Советская», года три назад купленная каким-то акционерным обществом и из клоповника превращенная в отель европейского класса). Банкетный зал на втором этаже. Мистер Алекс Кертон, исполнительный директор банка, Олег Германович Воронов – член мафии, Сергей Павлович Туровский – следователь по особо важным делам…

Они соберутся вместе. И тогда…

– Это задание сможешь выполнить только ты.

Аленка стояла перед ним, точно оловянный солдатик. Симпатичная девочка с копной темно-русых волос и светло-карими глазами.

– Там совершенная система охраны. Бывшие спецназовцы из элитных подразделений плюс кое-какие технические новшества. Они способны отразить атаку целого батальона. Единственная реальная возможность для акции – внутри здания, в банкетном зале. Это парадоксальный путь, они будут ждать нападения по маршруту кортежа… «Узкое место».

Несколько секунд Аленка внимательно разглядывала подробнейший план гостиницы.

– Там могут быть всего несколько телохранителей – при множестве мешающих факторов: освещение, колонны, столы, стулья плюс посторонние люди.

– Правильно. – Жрец был доволен. Мысли ученицы совпадали с его собственными. – Как ты представляешь себе путь проникновения?

– Горничная, официантка, переводчица. Переводчица, конечно, предпочтительнее, можно долго находиться в непосредственной близости к объектам, выбрать момент… Но это в том случае, если они не привезут переводчицу с собой.

– И они подумают точно так же, – сказал Жрец. – Значит, решено. Будешь официанткой. Учти, тебя обыщут с металлоискателем и детектором взрывчатки.

Она улыбнулась – впервые за время разговора.

– Значит, бомбу с наганом оставлю дома.

Он хмыкнул в ответ.

– А справишься? Телохранителей будет как минимум пять-шесть человек.

– Я постараюсь, – сказала Аленка, помолчала и неожиданно добавила: – Вы ничего от меня не утаили?

– С чего ты взяла?

– Не знаю. Ощущение. Вы что-то недоговариваете.

– Перестань, – махнул он рукой. – Все необходимые данные ты получила.

«Я не сказал ей про Туровского, – подумал Жрец. – Туровский, как и ее отец, активно занят ее поисками. Что ж, тем интереснее игра. Они ищут друг друга – и встретятся. Скоро…»

Она медленно шла по улицам родного города. Когда-то город смертельно надоедал ей за долгую зиму и весну, она всегда мечтала куда-нибудь вырваться в июне, когда заканчивалась школа, и обычно вырывалась: для гимнасток ежегодно устраивали спортивный лагерь на берегу Волги, а однажды, когда Алена заняла второе место в регионе, ее отправили на Черное море… Было ж время, черт возьми!

Но в конце лета она начинала скучать по тем самым вещам, которые невыносимо надоедали раньше. Она скучала по улицам с потрескавшимся асфальтом, трогательным мордам автобусов, по знакомым домам, набережной с прогулочными теплоходами… Много раз она представляла себе возвращение домой: узкая прихожая, она снимает с плеча сумку, слышит из кухни: «Явилась, слава богу! А худющая-то! Одни ребра. Вас там не кормили, что ли?» – «Так голод, мам. Разруха. Транспорт стоит. – И, уже проходя в квартиру и чмокая родителей в щеку по очереди: – Ну ничего. Вот раскулачим контру до единой…» – «Садись за стол, горе мое. О нет, сначала в ванну. А то несет черт знает чем».

Сейчас город не узнавал ее – в парике, чуть мешковатой одежде, очках с простыми стеклами, с искусно и незаметно наложенным гримом. Она не узнавала город – вернее, он не вызывал у нее никаких чувств. Чувства умерли – некоторые участки мозга были заблокированы, другие, наоборот, активизировались так, как это никогда не бывает у простого человека.

Она вышла из автобуса на площади Революции, обсаженной каштанами. В глубине небольшого сквера, по виду напоминавшего кладбище (темные разросшиеся ели, выложенная мрамором дорожка, ведущая к бронзовому памятнику на темном постаменте – полуголый рабочий с фигурой греческого бога и лицом пьющего секретаря райкома выворачивает из мостовой булыжник), Аленка приметила одинокую лавочку и села так, чтобы видеть гостиницу напротив, через площадь.

Она прекрасно знала это место, хотя бывала тут редко. У нее был подробнейший план здания, распорядок дня всех служб вплоть до расписания работы ларьков, во множестве расположившихся перед отелем. Она знала, во сколько останавливаются здесь автобусы и как зовут уборщицу роскошного вестибюля.

Стрелки на наручных часах приближались к трем. Все необходимое у Аленки было с собой в модном молодежном рюкзачке неяркой серо-коричневой расцветки. Она со скучающим видом держала его на коленях и уплетала мороженое «Панда», купленное по дороге в киоске. У нее не было с собой никакого оружия – Жрец научил обходиться без него.

Аленка чувствовала, что за ней наблюдают. Жрец за много километров отсюда (а может быть, находясь в соседнем доме, кто знает?), положив незаметно подрагивающие пальцы на Шар и закрыв глаза, видел внутренним зрением – девочка выглядела как причудливый набор цветных пятен: излучение мозга, сердца, эмоциональные вспышки… АУРА.

– Муха! О, черт…

У Валерки было глупо-радостное лицо.

– Елки зеленые, ты как здесь? Мы же тебя ищем, родичи твои чуть с ума не посходили.

Она приветливо улыбнулась:

– Извините, вы обознались, юноша. Только не говорите, что видели меня на кинофестивале… Очень уж расхоже.

– На фестивале… – растерянно повторил он.

– Ну да.

Девочка пристально смотрела на него. Вроде бы ничего не происходило, но он вдруг почувствовал непонятную слабость.

– Это вы извините, – вяло проговорил он. – Мерещится всякое. Знаете, вы и правда похожи на одну мою знакомую…

И неожиданно для себя рассказал ей обо всем – и о той поездке на Кавказ, и о нескольких днях бешеной гонки на попутках, о лихорадочных поисках. Но везде, куда бы ни обратился, натыкался на полное непонимание: «Спортывный лагер? Дэвочки? Сколько хочищ, дарагой. Ест дэньги – дэвочки будут…»

– Игорь Иванович в милицию обращался. Там говорят: а в чем проблема? Ваша дочь пропала? А где это видно? Письмо не с тем адресом? Перепутали. Через пять дней не приедет – напишете заявление. Еще неделя пройдет – начнем искать. Такой порядок.

– Ну, может быть, и правда зря вы беспокоитесь, – мягко проговорила она. – Хотя я бы не рискнула на вашем месте отпускать девушку одну – там сейчас очень уж неспокойно. Дружба народов в апогее.

«Не Аленка, – с горечью подумал Валера. – Очки, прическа, да сутуловатая вдобавок. Нечто общее есть в лице, в голосе… Мало ли похожих людей на Земле». Но что-то в девочке его привлекало, видимо, память цеплялась за незаметные детали – она так же наклоняла голову набок, когда слушала, делала такой же (очень похожий) жест рукой, когда не могла сразу подобрать нужное слово. Проскальзывало нечто знакомое в походке. («Пройдемся немного?» – «Можно. Ноги совсем затекли». – «А вы здесь ждали кого-то?» – «Кого мне ждать? Просто сидела».)

– А вон там было наше кафе.

– Ваше?

– Ну, в смысле, мы туда часто ходили. Почти каждый день. Аленка возвращалась с тренировки, я ее встречал…

– Она спортсменка?

– Гимнастка. Была гимнасткой.

– Ну зачем так мрачно.

– Да я не о том. Бросила. Увлеклась чем-то восточным. Йога, каратэ, еще какая-то ерунда… Потом поехала в спортивный лагерь – и пропала. Ну что, зайдем?

Голова его по-прежнему будто плыла по волнам, но он отнес это на счет акклиматизации (недавно с гор!). «Непонятно, зачем я привел ее сюда, в нашу „стекляшку»…" Его странно притягивала эта в общем-то невзрачная девчонка – он мысленно сравнивал ее с Аленкой, и их былые ссоры, размолвки казались смешными. «Если найдется – костьми лягу, а от себя ни на шаг не отпущу. Только бы нашлась…»

Он угостил новую знакомую традиционно – хрустящей жареной картошкой в цветном пакетике и громадной чашкой кофе. Себе взял пива в жестяной банке с полярным медведем на картинке.

– Где ты живешь? – хмуро поинтересовался он.

– Хочешь зайти в гости?

Валерка пожал плечами:

– Сам не знаю. У меня в голове такой бедлам… Понимаешь, они меня даже близко не подпускают.

– Кто?

– Ее отец и этот его друг, следователь. Они что-то знают. Все время шепчутся, секретничают… Штирлицы хреновы!

– Да? – заинтересованно спросила девочка. – Может, они, наоборот, так ничего и не выяснили? А шепчутся для вида.

– Кабы ничего не выяснили – мотались бы сейчас по Кавказу. Нет, ты смотри: все один к одному. Аленка исчезла там, недалеко от Тырнауза. Спортивный лагерь – это туфта, на том месте какая-то богадельня. Значит? Соображаешь?

– Нет, – честно призналась она.

– Умница. – Валерка чувствовал, что язык заплетается. С чего бы? С полбанки импортной мочи? – Я бы на их месте исколесил окрестности вдоль и поперек, дом престарелых разнес бы к шутам. А они – сидят и ждут… Чего? А я тебе скажу. Они почему-то уверены, что Аленка скоро приедет сюда или уже здесь.

– Тогда о чем волноваться?

Валерка вздохнул:

– Но они-то волнуются… Значит, есть повод. Блин, надрызгаться бы… Водки, что ли, взять? Все равно от меня никакого проку.

– Тогда уж и мне, – грустно сказала девочка.

– Ну да. Сначала здесь, по сто грамм, потом в подворотне, глядишь – и ты уже законченная алкоголичка, – пробормотал он.

– Ничего. Мне только недавно «торпеду» вшили. Шутка.

Она осталась сидеть за столиком у окошка. Это был единственный здесь столик – остался с тех времен, когда тут продавали исключительно молочные коктейли с отвратительным резиновым привкусом. Валерка подошел к стойке, стараясь держаться ровно, и попросил налить «Лимонной».

– А не хватит вам, молодой человек? – заботливо спросила толстая, беспутно красивая хозяйка.

– Что значит «хватит»? – набычился он. – Я еще и не начинал. – И вдруг стремительно обернулся.

(Сцена из прошлого всплыла в памяти так четко, что заслонила собой действительность – Аленка в голубом спортивном костюме, с сумкой через плечо, только с тренировки: восходящая звезда мировой гимнастики, за тем же самым столиком…

– Я тоже хочу пива!

Он хмурит брови и говорит голосом сурового папахена-пуританина:

– Тебе рано еще.

– Да ну, в самый раз.

– А я говорю, рано. Сначала пиво, потом коктейль, потом водка, оглянуться не успеешь, а ты уже законченная алкоголичка.

– Водка? Ну нет, мне только месяц как «торпеду» вшили в одно место… – Милый треп – импровизация на ходу.)

Небольшая сутулость… Очки, прическа… Все убрать!

– Молодой человек, вам плохо? – Голос барменши, далекий и тонкий, как комариный писк. – Молодежь, елки зеленые. Пить не умеют, а блевать – хлебом не корми…

– Аленка, – прошептал он, падая на колени. Шум в голове. Какие-то тени колышутся, будто в пламена свечи.

Она посмотрела на него с мимолетным сожалением (что-то шевельнулось глубоко в душе).

– Извини, – спокойно и тихо произнесла она. – Мне сейчас некогда.

Валерка очнулся спустя несколько минут. На уши давила гулкая тишина – словно он находился в каком-то пустом обширном помещении. Валерка подумал немного и опасливо открыл глаза. Место и впрямь выглядело пугающе. Громадное – насколько хватало глаз – поле из идеально ровного темного стекла расстилалось вокруг. Он видел звезды у себя под ногами и над головой, стараясь различить знакомые созвездия, что было делом совершенно безнадежным – в десятом классе на астрономии с соседом по парте они только и делали, что резались в «морской бой». Но больше всего пугало то, что он был совершенно один. Эта мысль прочно сидела в сознании – он знал: сколько ни шагай в любом направлении, все равно перед глазами будет та же картина: ровное поле, звезды вокруг, сплетающиеся в незнакомые созвездия. Учить астрономию, дураку, надо было, а не топить неприятельские дредноуты. Пустота. Одиночество… А вдруг все это – вполне реально? И он умрет тут от голода и жажды… И от безнадежности.

– Валерка…

От неожиданности он чуть не подпрыгнул. Голос был очень знакомым… Да если б и незнакомым, все равно счастье: он не один! Валерка припустил вскачь. «Стекло» под ногами не скользило и чуть пружинило, тишина звенела в ушах, будто тонкий комариный писк.

– Валерка!

– Аленка! – заорал он, чуть не испугавшись собственного голоса. – Муха, черт тебя подери!!! Ты где?

И – наткнулся с разбегу на Шар.

Большой, не меньше двух метров в диаметре, смутно-прозрачный, он лежал (или стоял?) на ровной стеклянной поверхности, а внутри, среди сгустков странного светящегося тумана, было видно Аленкино лицо.

– Ни хрена себе, – пробормотал Валера, обходя Шар кругом. – Ты как сюда забралась? Тут ни дверцы, ни… – Он почувствовал вдруг слезы у себя на щеке. Глаза отчаянно щипало. – Слушай, давай отсюда выбираться, а? Место уж больно жуткое.

Аленка молчала. Валерка попытался толкнуть Шар, чтобы вызвать хоть какое-то движение… Шар будто врос в опору. Нет, даже не врос… Впечатление было, словно он был сделан из чего-то такого, что в принципе не может двигаться. Валерка сжал зубы. «Я тебя столкну, – с яростью подумал он. – Плевать мне, из чего ты там сделан…»

– Не надо, – грустно сказала Аленка. Он еле услышал – стенки Шара поглотили звук. – Ничего не выйдет. Тебе не справиться одному.

– А что же делать? Ты можешь помочь?

– Я пыталась. Но на меня что-то давит… Что-то очень большое и страшное. А папка не с тобой?

– Игорь Иванович?

– Да, да!

– Нет, – растерялся Валерка. – Я понятия не имею, как сам-то сюда попал. Мы с тобой сидели в «стекляшке», а потом вдруг…

– Найди моего отца.

– Он… Он знает, что делать?

– По-моему, знает. Или чувствует. Вы должны быть вместе, обязательно!

Аленка прижалась к стеклянной поверхности – нос чуть-чуть приплюснулся, глаза увеличились в размерах, и Валерка прочитал в них мольбу.

– Ты ему передай… Он должен это остановить. А на меня в случае чего пусть не обращает внимания.

– То есть как? Ты что говоришь?

– Пожалуйста, передай.

– Ну нет, – решительно сказал он. – Я тебя никому не отдам. И не надейся…

– Этот, что ли?

Молодой веснушчатый сержант в лихо заломленной на затылок милицейской фуражке брезгливо рассматривал парнишку, пытавшегося приподняться с заплеванного пола. Рядом топтался второй милиционер, высокий и жилистый, поигрывая резиновым «демократизатором».

– Молодняк, пить ни хрена не умеет. Забираем, что ли?

– Да не пил я, – с трудом ворочая языком, пробормотал Валерка. – Ребята, отпустите, а? Я уж сам как-нибудь. Я тут близко живу.

– Щас отпущу… Все вы близко живете. А ты, дура, зачем наливала? – набросился сержант на барменшу.

– Так он вроде нормальный был. А потом я гляжу – он лыка не вяжет…

– Ладно, пошли. – И милиционер взял Валерку под руку. Нехорошо так взял, крепко, чуть прихватив куртку сбоку.

– Ребята, ну пожалуйста!" Мне сейчас никак нельзя! У меня дело, срочное! Не шучу, ей-богу! Эй! – Он отчаянно уперся ногами в пол и попытался раскинуть руки, чтобы застрять в дверях.

– Тебя огреть, что ли? – рявкнул сержант, недобро оскалившись. – На пятнадцать суток пойдешь у меня!

Валерка почувствовал холодную струйку пота, пробиравшуюся по спине вниз. Нет, им не объяснишь… Но сейчас… «Сейчас меня заберут, а Аленка останется там, внутри стеклянного Шара, и никогда не выберется наружу…»

– Я только кепку заберу, – умоляюще сказал он, глядя на сержанта. – Вон, у стойки валяется. Ну что вы, в самом деле? Куда я убегу? Разве от вас убежишь…

– Это точно, – ухмыльнулся второй, с дубинкой. – Ты бы у меня, салажонок, в армии побегал. Я б тебе устроил тараканьи бега. Не служил небось?

– Не, – ответил он, заискивающе глядя в льдистые глаза. – Отсрочка до будущего года.

(Красивая барменша с деланно-безразличным видом протирала высокие стаканы. «Даже и не глядит на меня, дрянь! Ну, это и к лучшему».)

Он наклонился, бормоча: «Да куда же она запропастилась, падла такая?», и вдруг отчаянно рванул барменшу за толстые лодыжки вверх и вбок.

Впечатление было такое, будто свалился шифоньер. Женщина пронзительно завизжала, стаканы полетели на пол (попутно Валерка смахнул еще пару бутылок с красивыми заморскими этикетками), сержанты на мгновение застыли с растерянными лицами, как китайские болванчики… Ходу, ходу!

Он рванул дверь подсобки. Может, она и была заперта, но он не заметил, отчаяние придало сил, и выскочил наружу, с садистским наслаждением слыша позади трехголосый мат. Милиционеры пытались поднять барменшу на ноги или, по крайней мере, убрать ее с дороги, но и то и другое было делом трудным и нескорым.

– Вот гадина, а? – ревела она, лежа на полу и размазывая по щекам черную тушь. – Вот гадина… Я с ним по-человечески!

Высокий наконец перепрыгнул через стойку и вылетел, как метеор, в заднюю дверь.

– Ушел, – сплюнул он. – Ну, поймаю… Сержант с веснушками на лице наклонился над всхлипывавшей барменшей и вдруг с силой тряхнул ее за плечи. Она взглянула ему в глаза и неожиданно ощутила, как мерзкий холодок пробирается по телу. Глаза были абсолютно холодные, словно два булыжника, что никак не вязалось с помятым деревенским лицом. Глаза профессионального убийцы…

– Кто с ним был?

– Что? – прошептала барменша.

– Я тебя, сука, спрашиваю: кто был с тем парнем?

– Девчонка какая-то… Маленькая, невзрачная. В очках.

– Куда делась?

– Да не знаю я.

– Где у тебя телефон?

– Вон, на тумбочке. А вы хотите…

Он коротко ткнул женщину пальцем в точку под левым ухом, и она обмякла, словно размокшая бумажная кукла. Выглянув в дверь и увидев, что напарник стоит, расставив длинные ноги, посреди мостовой и извергает в пространство витиеватые фразы, он подошел к телефону и набрал номер. В трубке раздавались бесконечные длинные гудки – и на другом конце города в пустой квартире Георгия Начкебия настойчиво и мелодично пиликал аппарат на тумбочке в коридоре, под светильником, изображающим пухленького амурчика…

Игорь Иванович застал Аллу дома. Она едва взглянула на него. На красивом холеном лице застыло выражение крайней брезгливости – будто увидела здоровенного паука.

– Поздравляю, дорогой, – процедила она, наклонившись к зеркалу (крупным планом отразилось вульгарное движение – узкий язычок прошелся по губам в яркой вишневой помаде). – Поздравляю. Ты стал путаться со шлюхами.

– Да? – безучастно отозвался он.

– Да, да! Спасибо, нашлись добрые люди. Раскрыли глаза. Надо же, какой позор! Впрочем, я давно уже не питаю никаких иллюзий.

Игорь Иванович не удержался и фыркнул. Фраза из переводного романа прозвучала в устах Аллы весьма забавно.

В гостиной и спальне царил беспорядок. Прямо посреди круглого обеденного стола, за которым уже сто лет никто не обедал, лежал большой открытый чемодан и ворох одежды – все сезоны вперемешку. Услужливая память тут же подсунула картинку из прошлого: такой же чемодан в номере Кларовых, в санатории. Решительный подбородок Нины Васильевны, «роковой женщины», и угрюмая сосредоточенность Даши. (Та, впрочем, под занавес не выдержала: слишком рано, всего в тринадцать лет, столкнуться с натуральным, не киношным кошмаром… Подружка-убийца. Не всякому взрослому под силу не свихнуться.)

– Знаешь, я решила… Вообще-то я собиралась сказать тебе раньше, да как-то… – Алла сделала паузу и театрально заломила руки. – Словом, я ухожу. К Георгию.

– Поздравляю, – откликнулся Колесников, обводя взглядом «великое переселение». – Он в курсе, надеюсь? А то ведь конфуз выйдет.

– Неумно, – отрезала она. – Георгий – прекрасный человек с массой достоинств. Не так талантлив, как ты, конечно… Но это и к лучшему. Я твоей гениальности нажралась досыта. Да и толку-то. – Алла обвела комнату рукой: – Ужас! Нищета, запустение. А при твоих способностях…

– Где сейчас Гоги? – перебил Игорь Иванович.

– Ах, тебя Гоги интересует! Скоро будет здесь. Если из больницы домой не заскочит.

– Из больницы? С ним что-то случилось?

Алла вдруг сникла.

– Не с ним, с его отцом. У Бади Серговича инфаркт. Только, ради бога, не езди туда сейчас, не выясняй отношений. Не будь мужланом.

Игорь Иванович прошел в тесную, как шкаф, прихожую (не чета той, что была в квартире Гранина), надел ботинки.

– Мужланом, – хмыкнул он. – Это что-то новенькое. Раньше ты всегда обвиняла меня в излишней интеллигентности.

И хлопнул дверью. Про Аленку он ей так и не сказал.

«И правильно, что не сказал, – думал он, шагая по золотистой березовой аллее к девятиэтажному больничному корпусу. – Я ввязался (невольно, но что поделаешь!) в эту историю. Я стал причиной того, что моя дочь попала в страшную беду… Я должен довести дело до конца».

– А сумеете? – спросил Чонг (барс, точно большая собака, обнюхивал деревья и, развлекаясь, прыгал через скамейки).

– Должен суметь.

В просторном и гулком вестибюле, странно напоминавшем вокзал, его бдительно тормознула грозная усатая вахтерша.

– К кому?

– К Начкебия. Бади Серговичу. Инфаркт миокарда. Нач-ке…

– Да знаю, знаю. Вчера привезли, я как раз на дежурство заступала. Третий этаж, налево. Интенсивная терапия.

– У него кто-нибудь есть?

Вахтерша повлажнела глазами.

– Сын. Приятный такой мужчина. Все время в палате, врач разрешила. Говорит, все равно уж… Надежды никакой. А вы-то кто, родственник?

– Родственник.

Он поднялся на третий этаж и очутился в особой атмосфере напряженной тишины. Даже шагов не было слышно – пол застилала толстая ковровая дорожка. Возле палаты интенсивной терапии в жестком кресле сидел Георгий.

– Мне только что сказали, – тихо проговорил Игорь Иванович. – Алла.

Гоги безучастно кивнул, глядя в пространство.

(«Он сейчас нуждается во мне, – непререкаемо сказала Алла. – Он сломлен горем, и я просто обязана быть рядом». – «Ну, естественно». – «Ах вот как! Ты вроде бы рад?» – «За тебя. Ты наконец нашла свое призвание – помощь страждущим». – «Свинья ты».)

– Врач был?

– Женщина, – механическим голосом сказал Георгий. – Только что ушла. Там медсестра.

– Туда можно?

Гоги сделал движение головой:

– Зайди.

Палата была рассчитана на одного. Кровать стояла в углу, незаметная и одинокая, словно утлая шлюпка среди океана. Колесников приблизился и увидел посиневшее лицо с сухой пергаментной кожей, покрытой пятнами. В уголках проваленного беззубого рта торчали две тонкие пластиковые трубочки. Из-под простыни свешивалась худая до прозрачности рука с синими исколотыми венами. Игорь Иванович видел этого человека второй раз в жизни.

Когда-то, когда Сергей Павлович Туровский был просто Серым (сиречь Серегой), а Дарья по прозвищу Богомолка – просто Дашей, девочкой в окне третьего этажа, он с другими ребятами из маленького спортзала на Маршала Тухачевского переименовал своего тренера на русский лад. Борис Сергеевич.

Бади Сергович Начкебия. Специалист по вьетнамским боевым искусствам. Ученик и убийца старика Тхыйонга, человек, укравший Шар.

ЖРЕЦ.

 

Глава 17

ОТЕЛЬ

Воронов расстарался: банкетный зал гостиницы «Ольви» был обставлен с поистине европейским великолепием. Размах должен был поразить – богатый человек принимает дорогих гостей. Но – никакой помпезности, никакой чрезмерной роскоши. Хороший камерный оркестр, тяжелые люстры, отливающие позолотой, по первому классу накрытые столы, официантки – тщательно подобранные девочки с приятными, умеренно накрашенными мордашками и стройными ногами.

В огромном вестибюле, из-за обилия пальм и вьющихся растений вызывающем ассоциацию с бразильской фазендой, двое мужчин ненавязчиво выпроваживали женщину в розовом кокошнике, хозяйку ящика с импортным мороженым.

– Да почему нельзя-то? – визгливо возмущалась она. – А если гости захотят…

– А то они там у себя «сникерсов» не видели, – хмыкнул один из мужчин. – Надо тебе торговать – волоки сюда отечественную тележку с нашим эскимо. Вырядилась, понимаешь, в кокошник, а реклама на ящике…

– Саша! – закричала продавщица кому-то невидимому на улице.

– Ну, блин?

– Глянь, у тебя где-то должна быть тележка со снеговиком.

– На хрена, блин?

– Господа русского колориту желают. Сбегай, привези.

Саша пропитым голосом отозвался лаконичной фразой, смысл которой сводился к тому, что он занят более важным делом, а именно – выкуриванием сигареты «Прима» в положении сидя на бордюре, а если кому-то нужна тележка со снеговиком, то пусть идет и забирает ее сам, блин, она стоит возле «Спорттоваров».

– Вот жопа, – сказала продавщица. – Все самой приходится делать. А этот траханый ящик кто стеречь будет? Уволокут ведь.

– Здравствуйте, – вдруг приветливо сказала какая-то девчушка.

– Привет, подруга, – слегка удивленно отозвалась женщина. – Что-то я тебя не припомню.

– Ну как же! Я племянница вашей соседки сверху.

– С третьего этажа? Лика, что ли?

– Ага. Вспомнили?

– Да тебя и не узнать. Вон как вымахала. Слушай, не постережешь мой ящик? Я мигом.

– Ой, да конечно!

– Молодец.

Продавщица потрепала девочку по голове и вприпрыжку выскочила на улицу. Мужчина с гранитной нижней челюстью проводил ее долгим взглядом и сказал напарнику:

– Что-то она мне не нравится. Ты ее раньше видел?

– Бабу в кокошнике? – отозвался тот. – Да они, когда накрасятся, все на одну рожу. Думаешь, подставка? Я по ней провел детектором.

– По ней… А по ящику?

– Так он же металлический.

– То-то и оно… Девочка! Эй, девочка!

– Да? – посмотрела она честными глазами.

– Ты эту женщину знаешь?

– Как зовут – не знаю, но она тетина соседка.

– Гм… И давно?

– Что давно?

– Соседка она ваша давно?

– Нет, у нас раньше была другая.

Мужчина сделал знак своему напарнику.

– Давай за ней. Магазин «Спорттовары» – это недалеко, за углом…

– Да знаю.

– А ты, – он взял девочку за худенькое плечо и одновременно ловко провел портативным металлоискателем вдоль ее фигуры, – отойди-ка в сторону на всякий случай… У тебя есть что-нибудь железное?

– Расческа… Отдать?

– Не надо, оставь себе.

Ее глаза округлились, она с нескрываемым любопытством посмотрела на ящик с мороженым.

– Ой, вы думаете, там бомба? Как в кино показывают? А вы спецназ, да?

– Спецназ, спецназ… Чеши давай к мамке.

– Ладно. Я только в туалет на минуточку, можно?

– Еще новости. Ну, давай, только пулей!

Олег Германович Воронов поднял бокал и голливудской белозубой улыбкой поприветствовал стоящего напротив англичанина – исполнительного директора банка-инвестора.

Он порядком устал от всей этой кутерьмы – торжественная часть сменялась выпивкой, выпивка – поздним обедом (оркестр англичанам понравился больше всего: исполнялись импровизации на народные темы, как ни странно, очень органично вплетавшиеся в европейскую обстановку), обед – снова выпивкой, та – коктейлем…

Замы директора дружно напились, и их бережно, словно антикварную ценность, переместили в «люксы» этажом выше. Лично господин Алекс Кертон, равно как и его эффектная супруга, пьянеть, кажется, не умел. Кертон больше всего походил на модного режиссера – лет пятидесяти, в безукоризненном черном смокинге и галстуке-бабочке, совершенно седой, с обаятельной улыбкой и добрыми глазами голодной акулы. Он практически не расставался с женой, которая, вопреки распространенному клише о юных наложницах для пожилых миллиардеров, была приблизительно одного с ним возраста, хотя выглядела лет на двадцать моложе. Одета она была соответствующе: никаких роскошных мехов до пола, простое облегающее платье от парижского модельера, выгодно подчеркивающее стройное тело, крошечные сережки в ушах, нитка жемчуга стоимостью, как прикинул Воронов, с небольшой пассажирский самолет. Они улыбались друг другу, точно юные влюбленные, и Олег Германович неожиданно ощутил укол зависти и раздражения чужим счастьем: вспомнилась Тамара…

Девочки из обслуги в накрахмаленных передничках сновали меж гостей, предлагая напитки. Что-то щебетала переводчица, говорящая по-русски правильно и без акцента. Он подмигнул ей, но наткнулся на спокойный серьезный взгляд светло-карих глаз и неожиданно смутился. Интересно, какова она в койке? Их ведь наверняка обучают в ихней школе переводчиков. Чтобы скрыть смущение, он стал разглядывать банкетный зал сквозь бокал с шампанским, но увидел лишь искаженное, точно в кривом зеркале, лицо парня из службы охраны.

– Что?

– Ничего особенного, Олег Германович. Небольшой вопрос, но мы его быстро решим.

– Что? – прошипел Воронов.

– Да ящик с мороженым в вестибюле. Хозяйка куда-то исчезла, не можем найти.

Англичанин улыбнулся и что-то произнес. Девочка перевела:

– Мистер Кертон спрашивает, что произошло. Какие-то неожиданности?

– Нет-нет, все замечательно. Скажите, пусть отдыхает, развлекается…

– Но мистер Кертон понял слово «мороженое».

– Yes, yes, – закивал англичанин. – Ice-cream. Ice-cream boxes, you see?

– Юси, юси, – подтвердил Воронов. – Одна из наших… гм… официанток куда-то отошла и оставила в вестибюле… О, мать твою!

Недалеко от дверей в зал среди группы оживленных гостей (он узнал двух-трех репортеров из областной печати, а одного – даже из центральной) стоял Сергей Павлович Туровский. Встретившись взглядом с Вороновым, он приветственно поднял бокал – нежно-розовое вино вспыхнуло и заискрилось в свете позолоченных люстр – и улыбнулся, как старинному знакомому.

Госпожа Кертон удивленно и очень мило приподняла бровь:

– Что он сказал?

Переводчица выглядела несколько смущенно.

– Возможно, я неправильно поняла, но дословно это означает, что официантка вышла и забыла в вестибюле кого-то из ваших родителей…

– Не может быть. – Госпожа Кертон с ходу отвергла эту идею. – Моя матушка скончалась десять лет назад, а мой отец…

Олег Германович дернул головой, и охранник тут же подскочил к нему.

– Что этот мент здесь делает?

– Который?

– У дверей, разговаривает с корреспондентом. Черные волосы с сединой, бордовый галстук.

– Но у него приглашение…

– Мне насрать, что у него. Выпроводите – тихо и аккуратно, чтобы не пикнул.

Но он опоздал – Туровский, продолжая улыбаться, уже шел к нему. Мордоворот из службы охраны лишь пожал плечами: с ментами, мол, сами разбирайтесь.

– Дорогой Олег Германович, ваше здоровье! Здравствуйте, господа. Гуд ивнинг.

– Какой приятный мужчина, – проворковала госпожа Кертон. – Душечка, спросите, кто он такой. Друг нашего компаньона?

"Ее могли загримировать, – думал Туровский, непринужденно разглядывая девочку-переводчицу. – Я видел Алену только на фотографии и читал ориентировку… "

В голове лихорадочно прокручивалось: рост… вес… телосложение… Близко, но они все подобраны по единому стандарту – вон та девочка в переднике, что разносит коктейли, тоже вполне подходит…

– Он представитель службы безопасности, – нашелся Воронов, дружелюбно глядя на собеседника.

– В самом деле? – восхитилась женщина. – Как романтично. Нам что, угрожает опасность? Алекс, ты слышал?

– Дорогая, это Россия, не забывай. И потом, секьюрити существует в любой стране, даже самой отсталой.

– Алекс, – встрял Воронов. – Прошу прощения, но мы ненадолго оставим вас с моим… э-э… приятелем. Буквально через минуту я к вам присоединюсь.

– Конечно, конечно. Надеюсь, и господин офицер почтит нас своим обществом? Он наверняка очень интересно рассказывает всякие истории…

– О, несомненно, – откликнулся Сергей Павлович. – Историй я знаю уйму.

И демонстративно повернулся спиной к переводчице. «Сейчас, – мелькнуло в голове. – Она обязана все время находиться при англичанах. Я отведу Воронова в сторону – если она это она, то ринется за нами. Мне нужно увидеть этот момент. Только бы увидеть момент…»

– Либо ты сам выкатишься, либо тебя вынесут на носилках, – прошипел Воронов.

– Заткнись, – оборвал его Туровский.

– Что?

– Зачем к тебе подходил тот дебил из охраны?

Воронов осклабился:

– Сейчас узнаешь. – Он повертел головой. – Вот я его позову, скажу, что ты террорист, и узнаешь… Ик!

Он только страшным усилием воли не согнулся пополам и даже сохранил на лице улыбку: коротко и незаметно со стороны Туровский ударил его под ребра.

– Что тебе сказал охранник? Быстро, сука! Я твою шкуру спасаю тут за бесплатно. Ну? Провода перегорели? Вода где-то перекрыта? Да не молчи!

Из глаз собеседника потекли слезы. Он никак не мог вдохнуть полной грудью, мучил кашель. Внезапно ему стало страшно.

– Ящик…

– Не понял!

– С-с…

– От суки слышу. Говори!

– Да нет… С мороженым. Ящик с мороженым в вестибюле. Продавщицу никак не найдут.

– Возраст продавщицы?

– Да откуда я, на хрен, знаю? – заорал Воронов. Разноголосый шум смолк на мгновение, все повернулись к нему.

Сграбастав Туровского за грудки, он прошептал:

– Ты что, думаешь, она уже здесь? И никто ее не остановил, да? А ты не врешь? Здесь же охраны, как в Букингемском дворце.

– У Каюма Сахова тоже была охрана, – холодно напомнил Сергей Павлович, оглядываясь через плечо.

Лицо Воронова вмиг побелело.

– Каюма… она? О господи! И она здесь, по мою душу?

По наши души, мысленно возразил Туровский. Если только друг детства не шизанулся на старости лет. Охранник подошел бесшумно и мягко, несмотря на девяносто килограммов живого веса. Бывший спецназ, из элиты, определил Сергей Павлович. Пожалуй, дай Воронов команду – и меня в самом деле выставили бы отсюда чисто и относительно бесшумно… Ну, несколько тарелок бы расколошматили… Нет, он не посмеет. Он напуган до смерти. Страшно умирать вот так, на вершине, когда кажется, весь мир у твоих ног…

– Босс, – почтительно сказал охранник. – Мы нашли мороженщицу.

– Мертвую? – с суеверной обреченностью прошептал тот.

– Почему? Живую, никто ее пальцем не тронул.

Гоги Начкебия напряженно и неподвижно смотрел в одну точку. Сорок минут назад их с Колесниковым выгнали (очень вежливо попросили, но это как раз было страшнее всего). Бади Серговичу стало хуже. Врач в накрахмаленном белом халате скрылась за дверью, на ходу отдавая непонятные и жуткие распоряжения. Все кончилось – все было решено. Игорь Иванович видел серое от ожидания лицо Георгия и ощущал, как последний камешек в мозаике встает на свое место.

– Он мне все рассказал, – тихо проговорил Гоги. – Вчера.

– Может, не стоит сейчас? – спросил Игорь Иванович.

Но Гоги не слышал. Он говорил будто во сне, под гипнозом.

– Он лежал дома, на полу… Правая кисть была в крови. Он был в сознании, только не мог двигаться. Я перенес его на кровать. Потом хотел вымыть ему руку, мне почему-то казалось, что это очень важно… А рука целая, без царапины. Это была не его кровь. Гранина. Отец все время что-то шептал – сначала я решил, что просит доктора. Потом до меня дошла. Он все рассказал – как чуть не замерз на Тибете, на перевале… И как старик учитель спас его и взял к себе. И про Шар…

Он сильнее сжал локоть Колесникова.

– Послушай. Я знаю, что не имею права просить… Тебе причинили столько горя! Но все равно. Отцу осталось жить… Собственно, он уже и не живет. Прошу тебя, пусть он уйдет с миром. Ты и так все знаешь.

А как же Алла, захотелось спросить Колесникову. А Аленка? Он ожидал, что появится злость, собранность… И не ощущал их. Монаха рядом не было – как-то незаметно отстал там, в вестибюле. Барс рыкнул и растворился в темноте под лестницей.

– Твой отец, – медленно проговорил он, – все время был слишком на виду… И это было ошибкой. Вернее, одной из ошибок. Мне буквально подсовывали его под нос, даже показали во всех подробностях его бегство из квартиры Гранина. Пожилой седовласый человек… Фраза проректора на твоем юбилее: «Самый великий подвиг – это подвиг в науке. Ты, Гоги, как потомственный археолог меня поддержишь…» Потомственный, понимаешь? Никто, оказывается, и не знал, что у вас династия… Что Бади Сергович тоже когда-то был археологом и участвовал в международных экспедициях. Звонок в вашу квартиру, который по ошибке услышал Гранин. Имя тренера вьетнамской борьбы – я долго пробирался по этой цепочке, а вернее, бегал по кругу: Туровский – Дарья-Богомолка – снова Туровский… И в конце – загадочный Борис Сергеевич (пацаны переиначили). Только одна деталь в общую картину не вписывалась. Аленка. Януш видел, как проректор взял телефонную трубку, слышал разговор (кстати, никто и не подумал придать ему значения: мало ли кто ошибся номером!). Никто бы не обратил на него внимания – если бы не убийство. Теперь вам ясно? Гранин абсолютно ни в чем не был замешан, преступник преследовал единственную цель: напомнить о звонке, соединить его и Бади Серговича в единую цепочку… Сделать так, чтобы я увидел с балкона седого сутуловатого старика… История воистину повторяется. Манускрипт, который ты, Гоги, привез с Тибета, дал мне подсказку.

Гоги продолжал оставаться безучастным.

– Древний убийца воспользовался тем же приемом: позволил себя рассмотреть, а потом, изменив приметы на противоположные, спокойно скрылся. Только девочка, тысячу лет назад стиравшая в ручье свою рубашку, помогла раскрыть обман. Не было никакого седого старика – был лишь человек в седом парике. Шаркающая походка, сутулая спина… Человек показался мне и Янушу, а из проходного двора вышел уже совсем другим.

Георгий поднял глаза и с несмелой надеждой спросил:

– Ты считаешь, отец сам себя оговорил?

– Частично. Бади Сергович сказал правду – он действительно в молодости побывал на Тибете и учился у старика Тхыйонга боевым искусствам и Черной магии. Через несколько лет, когда понял, что взять от учителя больше ничего не удастся (Тхыйонг не был магом – все его могущество заключалось в обладании Шаром), он убил старика и украл Шар. Он научился превращать людей в зомби…

Марину Свирскую (да были наверняка и другие) взяли из интерната для детей-сирот. Это удобно: никто не будет искать. Соблазнили тем даром, от которого не было сил отказаться, – вступлением в «Братство», где о тебе заботятся и тебя любят, то есть соблазнили тем, чего лишили в детстве. Брошенные дети – вполне понятно, они попадались на удочку…

Но Аленка!

До меня только сейчас дошел весь ужас положения: у нее-то есть родители! Отец, мать… Но – каждый занят только собой, хоть и жили под одной крышей. И все равно, заполучив Алену, Жрец страшно рисковал. Он знал, что я не стану сидеть сложа руки. Зачем ему нужна была моя дочь?

А затем, что эта акция не была обычной, рядовой. Она была направлена не против Каюма Сахова (снайпера можно было найти и в другом месте), не против Воронова… А против меня лично.

Кто-то ненавидел меня до такой степени, что в его голове родилась дикая идея – не убить (этого казалось мало), но превратить мою жизнь в кромешный ад. Дать мне понять: Аленка не просто исчезла (опять мало!), но стала чудовищем, машиной для убийства. Зомби. Заставить ее убить моего друга – на моих глазах. Какой отец перенесет такое?

Игорь Иванович подошел к Георгию и посмотрел ему в глаза. И ужаснулся, увидев в них черную пустоту – ни страха, ни злости, ни сожаления. Зомби…

– А чего ты ждал? – прошептал Гоги. – Ты всю жизнь был первым.

– Это я-то?

– Ты, ты. Да, у меня был успех. Международные экспедиции, которые я возглавлял, симпозиумы, конференции, ученые звания… Херня это все, дорогой друг. Херня и мишура, детский хоровод вокруг елки. А чего-то настоящего, искры божьей… Я ведь тебе, дураку, завидовал всю жизнь. Почему тебе – все, а мне – ничего? Почему тебе удалось расшифровать манускрипт, а для меня он так и остался китайской грамотой? Почему ты доказал невиновность этого монаха? Почему он пришел к тебе, а не ко мне? Тебе Шар открыл дорогу во времени… Ты видел своими глазами короля Лангдарму, а я вульгарно занимался любовью с твоей женой, которую терпеть не могу…

– Я думал, ты любишь Аллу, – слегка растерянно проговорил Колесников.

– Когда-то мне казалось, что любил… После института. На меня все показывали пальцем и шептались за спиной. Ты хоть представляешь, что это значит для человека моей национальности? Отвергнутый влюбленный! Персонаж водевиля! Мужчина, которому предпочли… Кого? Жирного очкастого недоноска, мать твою! – Гоги улыбнулся, словно не человек – матерый волк показывал желтые клыки. – Мне хотелось тебя убить. Но когда я случайно узнал, чем занимается мой отец, я понял: вот он, шанс. Я стану Жрецом вместо него. Ему хватит.

Ты все потерял (я – тоже, но сейчас это неважно). И твоя дочь в этот момент убивает твоего друга Туровского… Подумай, насколько это символично! Два самых дорогих тебе человека… Плюс Алла – она не простит тебе дочь. А Аленку теперь никто не остановит – даже отряд «Альфа». Потому что ты прав – она больше не человек.

Дикий, звериный вопль, от которого волосы встали дыбом.

Алла стояла на пороге, и на нее было страшно смотреть, до того ярость и боль исказили ее черты.

– Ты мне обещал…

Игорь Иванович бросился наперерез, пытаясь остановить. Она смела его с пути и отчаянно вцепилась красными ногтями в лицо Георгию.

– Ты обещал, что не тронешь Аленку! Обещал же, мразь!!!

Банкетный зал шумел по-прежнему, официантки с профессиональной грацией сновали туда-сюда, оркестр играл в меру громко – так, чтобы музыка звучала лишь фоном к разговорам и тостам. Это облегчало задачу – Сергей Павлович говорил четко и внятно, девочка переводила практически синхронно, и глаза англичанина с каждым мгновением все больше расширялись.

– Господин Кертон, мне необходимо с вами поговорить.

Англичанин несколько удивленно посмотрел на Туровского, выслушал перевод и кивнул, осведомившись:

– Вы работаете на государство, господин Туровский, или на частное лицо?

– Я работаю на свое лицо, – ответил тот. – Легальные методы борьбы я уже исчерпал. Остается только одно. В этой папке – досье на вашего компаньона Воронова. Я мог бы передать это нашим властям, но, боюсь…

– Я понимаю, чего вы боитесь.

– Тем лучше. Я решил, что найду этим документам лучшее применение. У вас есть соперники в финансовом мире – борьба за сферы влияния и прочее… Я не очень в этом разбираюсь.

Он замолчал. Девочка-переводчица вопросительно посмотрела на Кертона.

– Продолжайте.

– Мне также известно, что ваш банк – один из немногих, кто не имеет дел с сомнительными проектами. Я имею в виду – в плане законности. Вы очень дорожите своей репутацией. На этом строит свой расчет Воронов: если вы заключите с ним контракт, его вес в финансовом мире возрастет.

– А вы? – хитро улыбнулся англичанин. – Как вам удалось собрать эти документы? В плане законности?

– Я использовал самые предосудительные методы, – честно ответил Туровский. – Вплоть до шантажа и угроз. Теперь вы видите, мистер Кертон…

– Да Алекс, – махнул тот рукой.

– Теперь вы видите, Алекс, что я тоже очень дорожу своей репутацией. Собственно, это все, что у меня осталось. Имя. Поэтому я и хочу заявить: ваш партнер по бизнесу Олег Германович Воронов – преступник. Всего две недели назад он находился под следствием, ему грозил суд…

– Следствие? Вы… вы имеете в виду полицейское расследование?

– Именно так. По его приказу главная свидетельница обвинения была убита. В досье есть материалы.

– Боже, это же скандал… А какие были обвинения?

– Об этом вы тоже можете прочитать в досье. Вкратце – Воронов находился в контакте с руководителями бандформирований в Чечне. Он поставлял им оружие с российских военных баз.

Девочка начала бесстрастно переводить, но Кертон непроизвольным жестом остановил ее.

– Weapons? – недоверчиво спросил он.

– Weapons, – подтвердил Сергей Павлович. Англичанин помолчал.

– I have died. Pack myself, I have died… it's impossible!

– Еще как поссибл, – успокоил его Туровский. Мистер Кертон поправил галстук, откашлялся и авторитетно произнес:

– Пиедораст, блят.

И, уже отходя к дверям (вечер был безнадежно испорчен, и завтрашняя церемония подписания договора о финансировании российского проекта оказалась под угрозой), он пробормотал на родном языке:

– Все-таки мне нужны неопровержимые доказательства… Оружие! Не могу поверить.

А Туровского в этот момент уже выводили из зала.

– Тебе крышка, мент, – шипел Воронов, как рассерженная змея. – Звездец, понял? Сейчас тебя выведут отсюда, быстренько вколют кое-что, ударную дозу, и бросят подыхать под забором. Никто и не подберет, пьяных нынче пруд пруди. А Кертон все равно подпишет договор… Досье твое сфабриковано, сам ты – опасный псих, я представлю свои доказательства.

– Нет. Ты подтвердишь, что был завязан на Чечне, на торговле оружием. Это единственное мое условие – не официально, не перед журналистами, только перед Кертоном, этого достаточно. Тогда я, может быть, постараюсь прикрыть твою задницу.

– Да? – развеселился Воронов. – И какая же такая жуткая опасность мне угрожает? Ниндзя в ящике с мороженым? Кстати, о ящике… – Он подозвал секьюрити. – Что там у нас?

– Все в порядке, – повторил тот информацию. – Продавщица нашлась. Искала тележку со снеговиком. Мы оба ящика вскрыли, при ней никаких взрывных устройств, окромя «сникерсов». Девочку только зря напугали…

Олег Германович повернулся к Туровскому и, улыбнувшись, сделал международно принятый жест.

– Что? – прошептал Сергей Павлович. – Какую девочку?!

– Да соседку этой бабы. Пока та искала тележку, девчонка была при ящике. Потом, наверное, домой убежала.

– Вы это видели?

– Что?

– Как девочка пошла домой?

– Ну а куда же еще? Сказала, к мамке.

– Она заходила куда-нибудь? В туалет, к умывальнику?

– В туалет…

– Когда?

– Давно уже. С полчаса назад. – Секьюрити был совершенно сбит с толку.

– А потом, после этого, вы ее видели? – спросил Туровский сквозь зубы. – Видели, как она выходила из туалета?

Охранник сосредоточенно нахмурил брови, будто прокручивая в уме видеопленку. Потом нахмурился еще сильнее, пробормотал: «Черт…» – и метнулся мимо Туровского на первый этаж.

Там, на первом этаже, стояла женщина в кокошнике и чуть не плача разглядывала сваленное в кучу мороженое – «панды», «баунти» – райские наслаждения, совсем уж экзотические названия – все вперемешку.

– И кто же за это платить будет? – сквозь слезы проговорила она.

– Где девочка?

– Какая девочка?

– Ваша соседка… Или кто она там.

– Не знаю. Я просила ее покараулить.

– Давно вы ее знаете?

– Лику? Ну, видела последний раз лет пять назад, она приезжала на каникулы.

– А когда вы переехали? – вмешался охранник.

– Да пошел ты, – разозлилась женщина. – Разворошил мне все. Здесь товару было сотни на четыре!

– Когда вы переехали? – рявкнул секьюрити. Она всхлипнула.

– Никуда я не переезжала. Всю жизнь на одном месте.

«Да, я в тебе не ошибся», – подумал Сергей Павлович. Парень из охраны действительно был профессионалом – они поняли друг друга без слов, с лету, в один миг из противников превратившись в напарников. Приказ вышвырнуть паршивого мента за дверь был уже забыт. Туровский пинком распахнул дверь туалета, с холодной усмешкой подумав, как будет выглядеть, если сейчас там подымется визг… Тут уж точно выставят, обвинив в педофилии, никакие доводы не помогут. Однако никто не завизжал. Четыре из пяти кабинок были пусты, в пятой, свернутая аккуратным компактным калачиком, лежала девушка в кружевных трусиках и французском лифчике (баксов сто, определил Туровский. Неплохо живут отечественные труженицы сервиса…).

Не Аленка.

Сергей Павлович склонился над ней и пощупал пульс.

– Живая? – спросил охранник.

– Куда денется… Без сознания. Есть нашатырь? Нашатыря не оказалось, но секьюрити уже нашел нужную точку на кончике носа девушки и надавил ногтем большого пальца. Девушка всхлипнула и открыла глаза-смородинки, подернутые белесой пеленой, будто утренней дымкой (всего лишь след глубокого обморока). Сфокусировав взгляд на мужчинах, она ойкнула и сделала попытку одернуть несуществующее платье. Туровский нетерпеливым жестом остановил ее, извлек из кармана фотографию и сунул ей под нос:

– Она?

– Не знаю, я никого не видела. – Официантка вдруг расплакалась. – Она платье украла и передник. Что теперь будет, а? Меня уволят?

– Всем на пол! – прохрипел Гоги. – На пол! Не шевелиться! Я ее пришью как дважды два!

Колесников видел глаза Аллы – казалось, они вдруг выросли и занимали теперь всю поверхность лица. Все еще красивого… Рот был раскрыт – губы в ярко-красной помаде образовывали кричащую букву "О", словно на уличной рекламе.

Она хотела кричать – но мозг находился в глухом ступоре, ни страха, ни других эмоций, лишь деревянная пустота, без цвета и запаха…

Дуло пистолета под челюстью.

Гоги держал ее роскошные волосы в кулаке, отчего голова Аллы запрокинулась назад, и Игорь Иванович отчетливо видел крошечную ссадину на длинной шее – куда уперлось оружие.

Они вдвоем пятились по больничному коридору. Было гулко и пусто – больные в палатах (лежачие: тяжелое отделение), медперсонал – врач и две молоденькие перепуганные сестрички – на полу, уткнувшись в ковровую дорожку и сцепив руки на затылке…

– Гоги, успокойся…

– Лежи, тварь!

– Хорошо, хорошо… Только не причиняй ей вреда.

– Не смей мне мешать!

– Нет, нет. Я сделаю все, что ты хочешь. Я дам тебе уйти. Только прошу тебя, скажи, что делать с Аленкой? Как ее расколдовать? Где ее найти?

Походя Георгий сбросил с тумбочки телефон и пнул его ногой.

– Ей уже не поможешь, поздно… Дверь! Открыть дверь, всем на пол, мать вашу! Я убью ее!

Они двигались медленно и осторожно, будто под ногами расстилалось нескончаемое минное поле. Коридор. Дверь. Лифт. Вестибюль, напоминающий сумасшедший вокзал. Толпа ничего не подозревающего народа, все еще находятся в счастливом неведении, но их путь – Аллы и Георгия – лежал уже в ином измерении, где время приостановило свой бег – улица, «рафик» «скорой помощи»… Куда уйдешь, находясь практически в центре большого города, пусть на машине, пусть имея заложницу… Все это понимали, кроме Гоги. Он не думал об отступлении, в нем жила лишь жажда разрушения… Саморазрушения – с той минуты, когда в небольшом доме под черепичной крышей, на веранде, увитой диким виноградником, он подошел к девочке, поймал ее доверчивый взгляд светло-карих глаз и сказал:

– Ну, здравствуй. Ты можешь называть меня Жрец.

– Жрец!!!

Он обернулся. Так обратиться к нему мог только один человек, кроме Аленки… Лифт уже остановился на первом этаже, автоматические двери начали медленно разъезжаться в стороны.

– Артур?

И они прыгнули, не сговариваясь, одновременно, словно всю жизнь репетировали этот трюк по сто раз на дню. Колесников – сшибая обалдевшую Аллу в сторону и накрывая собой, и Артур – грудью на черное дуло, как в жерло действующего вулкана, на обжигающее пламя выстрела, оглушительно грохнувшего в гулком пространстве…

И тут же, вслед за медленно падающим навзничь телом («Где-то я видел этого парня, – мелькнула мысль. – Где-то я…») в уши вонзился дикий многоголосый крик. Кричали все, и все толпой ринулись к дверям, давя и топча друг друга. Кто-то перевернул инвалидное кресло, стоявшее на дороге, кто-то споткнулся и упал в проходе – тут же чей-то ботинок наступил несчастному на голову. Кровь яркими каплями брызнула на пол, но на нее никто не обращал внимания – обезумевшая толпа рвалась из вестибюля на улицу.

Паника.

Жрец, вжавшись в угол, точно злобный оскаленный зверь, поводил пистолетом из стороны в сторону.

Взгляд его блуждал, палец нервно подрагивал на спусковом крючке.

– Гоги, – проговорил Игорь Иванович, медленно поднимаясь на ноги и по-прежнему прикрывая Аллу своим телом. – Послушай. Ты еще можешь уйти, здесь наверняка есть служебный ход…

Тот усмехнулся одними губами:

– Хочешь сказать, что ты меня отпускаешь?

– Его нельзя отпустить, – прохрипел Артур, зажимая рану на плече и делая попытку сесть. Гоги даже не взглянул на него. – Игорь, он маг… Тот самый, который организовал покушение на короля Лангдарму. Ты должен его остановить. Ты должен уничтожить Шар…

– Я отпущу тебя, – твердо сказал Игорь Иванович. – Мне все равно, маг ты или нет… Только скажи, где Аленка. И научи, как снять с нее заклятие.

На улице – далеко еще, на пределе слышимости, – завыли милицейские сирены.

– Гоги, я прошу! Посмотри на меня… Скажи, что делать. Или убей. Еще есть время.

– Время? – прошептал Георгий (дуло пистолета описало широкую дугу и уперлось в грудь Колесникова). – Я скажу… И смогу уйти?

– Обещаю!

– А как же Алла? – Он вдруг улыбнулся. – Помнишь свадьбу в общежити? Корзину чайных роз…

– Помню, – одними губами подтвердил Колесников. – И ящик коньяка, и десять бутылок домашнего вина. Гоги, после того вина мы к коньяку даже не притронулись, он казался таким пойлом…

Картина отдавала сюрреализмом. Они остались одни среди огромного вестибюля. Многие в спешке побросали свои вещи – сумки, зонтики, пакеты с едой… Электропривод на опрокинутом инвалидном кресле оказался включенным, кто-то задел рукой рычажок, и колеса с тихим урчанием крутились в воздухе, точно покинутый детьми аттракцион.

– Мы сдвинули столы, – с улыбкой шептал Гоги, и Игорь Иванович вдруг увидел перед собой глаза безумца – разум медленно вытекал из них по капле, оставляя глубокие, выжженные солнцем колодцы. – Из комнаты в комнату, через весь коридор… А я был тамадой.

– Ты был великолепным тамадой.

– Да… Вечный холостяк – как вечный изгой. – (Сирены приближались.) – А помнишь, как тебя оставили на кафедре – выбор был между мной и тобой… И место в аспирантуре было только одно – ты или я. Счастливчик!

– Меня выперли оттуда, – сказал Игорь Иванович. – И диссертацию зарубили – меня всегда влекло в мистику, немодная по тем временам тема. Это сейчас у нас свобода тьмы… Или тьма свободы.

– Если бы можно было все вернуть назад, – проговорил Гоги. – Переиграть заново… Думаешь, мне хочется уйти? Мне нужна эта никчемная жизнь? Верни мне то время! То, что ты украл! Верни – и я верну тебе дочь! Ну?

Он грустно покачал головой:

– Не можешь… Слышишь сирены? И я ничего не могу изменить – ни прошлого, ни будущего. Какой же я после этого маг?

– Ты можешь спасти Аленку, – мягко сказал Колесников. – Спасти – и этим изменить все. Она-то в чем перед тобой провинилась?

– Спасти? – Георгий вдруг расхохотался. – И все останется по-прежнему, да? Меня угрохают при попытке к бегству, как бешеную собаку, ты вернешься к жене и дочери и забудешь все как страшный сон? Так просто?!

Он преобразился. Глаза его горели злым весельем.

– Ее нельзя спасти. Даже если ты уничтожишь Шар – программа, созданная им, уже запущена. Она пойдет до конца, и ты, мразь, будешь вечно гореть в аду…

– Не-е-ет! – дико завизжала Алла.

Ноги Колесникова распрямились. Гоги невольно отшатнулся – даже перед лицом смерти разум испугался жуткой картины: громадный белый барс бесшумной молнией летел в воздухе, вытянув в струну мощное, играющее мускулами тело. Но прежде чем передние когтистые лапы достигли цели, Георгий проворно ткнул дуло пистолета в рот и нажал на спусковой крючок…

Внутри Шара плавали белые пятна, похожие на невесомую вату – попробуй дотронуться рукой, и рука пройдет насквозь, ничего не почувствовав. Этот Шар никогда не станет чистым и прозрачным, как тот, хранившийся (или хранящийся по сей день) в одной сказочной стране далеко на Востоке. Время ткалось, как гигантское полотно, и Шар летел сквозь него, окруженный оранжевыми протуберанцами, словно маленькая звезда-уродец.

Игорь Иванович не знал, что произошло с ним в этот промежуток времени – он видел перед собой Шар, а в нем, под прозрачной поверхностью, снежные хлопья кружились в нескончаемом хороводе… Это было бы красиво, если бы не рыжевато-серое вещество – ошметками на оштукатуренной стенке вестибюля больницы…

Мозг и кровь.

И неразрешенный последний вопрос: как спасти Аленку.

– Я не знаю, – покачал головой Артур, морщась от боли в простреленном плече.

– Тогда я ухожу.

– Как уходишь? Постой! Еще ничего не окончено! Шар еще не уничтожен.

– Мне плевать на Шар.

– Ты ничего не понимаешь… Нельзя же мыслить так узко!

– Извини, по-другому не получается. Но кое-что я все же успел понять. Ты не мог добраться до Шара – Жрец не подпускал тебя. В нем боролись искушение и страх, но страх пересиливал. И тогда он поставил перед тобой условие: Шар – в обмен на мою дочь. Так?

– Это была наша ошибка…

– Чья «наша»?

– Тех, кого вы называете Древними. Шар может нести не только добро и знание – он может превратиться в страшное оружие. А вы… Вы играли с ним, как со спичками.

– Мы? Или вы?

– Это игра словами.

– Моя дочь – не игра. Не знаю, возможно, намерения у тебя были самые чистые… Но ты взял в союзники силы тьмы – а они никого не отпускают назад. Поздно.

– Хорошо. Тогда возьми меня с собой.

– Нет. Хочешь получить Шар – торопись. Я чувствую: он уходит.

Артур завистливо вздохнул:

– Хотел бы я иметь твои способности!

– Не связывался бы с черным магом.

– Она здесь? – Глаза Воронова бегали из стороны в сторону, пока не остановились на высящемся рядом охраннике. – Ты что молчишь, хрен собачий? За что я вам плачу деньги? Не можете накрыть девчонку-соплюшку? Перекройте все коридоры.

Сейчас он выглядел очень энергичным и деятельным, но это была энергия загнанного в угол.

– Ну хоть какие-то соображения у тебя есть? – прошипел он Туровскому.

– Какие тут могут быть… Трясите официанток и горничных – Аленка украла платье и белый передник. На фотографии надежды мало – она обучена менять внешность до неузнаваемости. Твой лучший друг постарался.

– Возраст, телосложение? – допытывался Воронов.

– Вы же девочек набирали по стандарту. Фигура, и чтоб молоденькие, сексуальные… Кабы сообразили пригласить старух из богадельни – мы бы сейчас вычислили ее моментально.

А у самого лихорадочно билась мысль: «Игорь! Где ты, Игорь?»

– Господин Воронов!

Они оба были на нервах и поэтому чуть не запустили руку под пиджаки синхронным движением – за оружием…

Мистер Кертон выглядел разгневанным. Он широкими, «семимильными» шагами шел по коридору (хорошенькая девчушка в передничке и с подносом шарахнулась в сторону), супруга в вечернем платье торопливо семенила сзади.

– Только тебя и не хватало, – обреченно проговорил Олег Германович и, широко улыбаясь, заспешил навстречу. – Алекс, куда же вы пропали?

Англичанин подошел вплотную, и Воронов увидел, что глаза его на самом деле вовсе не голубые, как показалось ранее, а холодного стального цвета.

– Я ознакомился с досье, которое предоставил мне господин Туровский, – девочка-переводчица добросовестно воспроизвела фразу на русском, – и теперь хочу услышать ваши объяснения. В противном случае мне придется воздержаться от подписания контракта.

Воронов больше не мог сдерживаться. Круто развернувшись, он вцепился Туровскому в лацканы пиджака.

– Ты все-таки протащил сюда это дерьмо!

– Я сделал то, что обещал.

Он дышал тяжело, с присвистом, будто только что закончил марафонскую дистанцию.

– Ты хоть понимаешь, что натворил? Это же твой приговор.

– Не грозись.

– Да бог ты мой, какие угрозы? Я выкручусь. Мне в любом случае не дадут утонуть, я слишком важный винтик в механизме… Не будет Кертона – будет другой, третий, десятый.

– Что говорит этот господин?

– Кажется, он готов отказаться от заключения договора. И еще он сказал, что господина полицейского казнят… О, казнят ужасным способом! Я даже не могу повторить.

– Босс, мы проверили официанток, – сунулся недавний секьюрити.

– Еще раз проверяйте! – заорал тот. – А этот мент почему до сих пор здесь? Я же приказал…

– Я думаю, господа, вы закончите беседу без меня, – прервал перепалку англичанин. – Если я вдруг понадоблюсь, мы будем у себя в номере. Приятного вечера.

Он сделал движение рукой – тут же подошла девочка с подносом, которую он недавно чуть не сшиб в коридоре, и подала коктейль. Кертон опорожнил содержимое не поморщившись, одним мощным глотком. «Во дает, – восхитился Сергей Павлович. – Как всю жизнь провел в России…»

 

Глава 18

ПЕЛЕНА

Валерку шатало из стороны в сторону. Дурман проходил медленно и мучительно, хотелось лечь прямо на нагретый асфальт и лежать, лежать – пусть все течет, как текло, само собой. Прохожие, казалось, все до одного высыпали на улицу с одной-единственной целью: становиться на дороге, возмущаться, когда их толкают, стращать милицией, ОМОНом, армией…

Он набрел на телефон-автомат, припал к нему, как заблудившийся в пустыне – к источнику воды, и с трудом набрал номер Колесникова.

– Ну же, – с мольбой проговорил он, с отвращением слушая длинные гудки. – Где вы все шастаете?

– Молодой человек, вы звоните или как?

– Звоню, звоню…

Ох, скорее же! В отчаянии Валерка так приложил трубку о рычаг, что тучная женщина, стоявшая рядом и напряженно ожидающая своей очереди, взвизгнула:

– Хулиган! Из-за вас житья не стало! Еще и зенки налил, пьянь! Изыди, пока милиционера не позвала!

Она что-то кричала ему в спину, но ноги несли Валерку напрямик, пересекая тротуары и пожелтевшие газоны, к стеклянным дверям гостиницы «Ольви». Валера не мог себе этого объяснить – он словно нюхом чувствовал цель. Там была та девочка, с которой он только что сидел в «стекляшке» и тихонько цедил пиво из высокой жестянки. Перебежав площадь, он взлетел по монументальным, словно в мавзолее, ступеням и рванул на себя блестящую ручку.

– Куда? – спросил охранник (Валерка каким-то уголком сознания отметил, что он никак не выглядел ленивым сторожем – что-то там происходило, что-то экстренное, и лицо у парня из секьюрити было напряженное и мрачное).

– Пожалуйста, – взмолился Валерка. – Там девушка… Она исчезла, то есть все думали, что она исчезла, даже считали погибшей…

– Ну-ка стой. Стоять, сказал! – Охранник резко ухватил его за плечо. Валерка попробовал освободиться – но куда там…

– Подними руки.

– Да вы что!

– Руки поднял в темпе! – рявкнул секьюрити. – Лицом к стене, ноги расставить!

– Ладно, ладно. Я что, против?.. Обыскивайте, если надо.

Валера миролюбиво посмотрел на парня, скользнул взглядом по стеклянной двери (с сумеречной улицы ярко освещенный вестибюль просматривался, будто лежал на ладони: роскошный иностранец – он почему-то сразу просек в нем иностранца – что-то сурово выговаривал высокому худощавому человеку в сером костюме. Валерка знал этого человека, память услужливо подсказала: следователь, какой-то там друг детства Игоря Ивановича, только вот фамилия вылетела из головы. Турецкий… Туранский…).

А потом он увидел Аленку.

Странный шум снаружи. Туровский почти с ужасом посмотрел на официантку, в ее прозрачные спокойные глаза – вот он, момент истины – потом перевел взгляд на стеклянную дверь. Здоровенный «качок»-охранник с остервенением заламывал руки парнишке в голубой джинсовке, студентику, судя по виду, а тот с не меньшей яростью отбивался, пытаясь дотянуться до стекла и что-то отчаянно крича (сквозь толстое стекло звук долетал на пределе слышимости).

– …енка!!!

– Аленка, – проговорил Сергей Павлович. Официантка приветливо-профессионально улыбнулась:

– Извините, вы обознались.

Туровский видел все ясно и отчетливо, словно при вспышке молнии. Вытянутое бледное лицо Воронова. Исчезнувшую под пиджаком руку охранника. Удаляющиеся гордые спины мистера и миссис Кертон… Весь окружающий мир замер, словно в стоп-кадре – превращение краткого мига в бесконечность…

– А-лее-наа!!! – нечеловеческий, отчаянный крик неизвестно откуда взявшегося Колесникова.

Девочка-официантка так и осталась стоять с будто приклеенной к мордашке растерянной улыбкой (поднос выпал из рук и с мелодичным звоном покатился по полу). И только одно существо двигалось в этом застывшем мире – с дикой, фантастической скоростью.

Туровский попытался выставить руку для защиты, но это было равносильно желанию остановить мчащийся локомотив. Переводчица наносила удары, казалось, по всем болевым точкам одновременно, словно расчленяя тело противника на отдельные фрагменты. Он уже не сопротивлялся – ноги подогнулись, руки повисли непослушными плетьми, и все, что он успел – это столкнуть в угол Воронова, на которого так некстати напал столбняк, и крикнуть (прохрипеть) охраннику, сжимавшему «беретту»:

– НЕ СТРЕЛЯЙ!

– Что там такое? – с любопытством спросила госпожа Кертон, оглянувшись на вестибюль. – Почему эти милые люди дерутся?

Алекс философски пожал плечами:

– Наверно, не могут решить какой-то вопрос… Я слышал, у русских это называется «разбьорка».

– Да? Как интересно… А почему в этой «разбьорке» принимает участие наша переводчица? Кстати, кто ее тебе рекомендовал? Я ведь говорила, нужно было взять нашу – хоть и дороже, зато надежнее…

– Дорогая, – терпеливо произнес Кертон, – у нее были отличные рекомендации, и потом, со своими обязанностями она, кажется, вполне справлялась… До этого момента.

Воронов пытался крикнуть, но звук застрял где-то – наружу из горла вырывалось только слабое шипение. Ему казалось, что на него падает стена. Рушился потолок, смыкалось пространство, сжимаясь в черную дыру и поглощая мир вокруг… Смерть стояла перед ним – очень реальная и обыденная. Осязаемая – стоит протянуть руку…

Он сделал титаническое усилие и проскулил:

– Не надо. Ну пожалуйста! Тебе ведь не я нужен, а вот он! – Он дрожащим пальцем указал на Туровского. – Ты ведь за ним пришла!

На мгновение она задержала руку, отведенную для удара. Она прекрасно помнила приказ, кроме которого во всей Вселенной ничего не существовало. Так было всегда, с начала мироздания, и она подчинялась этому состоянию, как совершенный компьютер: отвергнув эмоции и посторонние мысли. Есть исходные данные. Есть задача – и множество путей решения, среди которых надо отыскать один – как нить, ведущую через лабиринт.

Все было как всегда, но вдруг она почувствовала, как сквозь глухой заслон в сознание что-то пробивается… Несильно, но ощутимо. Первый толчок…

– Аленушка!

Толчок был слаб – она восприняла его просто как помеху. На секунду возникло сожаление: главным объектом задания придется заняться чуть позже.

Это был странный человек. Небольшого роста, толстенький, в смешных круглых очках… Что-то очень далекое и уже забытое вдруг всколыхнуло разум (его незаблокированные остатки), будто рябь прошлась по застоялой воде. Нужно вспомнить…

Но программа продолжала действовать. Память блокировалась – как только падал один заслон, на его месте тут же возникал новый. А тело тем временем работало в бешеном темпе. Глаза контролировали пространство вокруг (двое охранников лежали без движения, третий судорожно пытался дотянуться до пистолета на полу, но неопасно: пройдет еще несколько секунд – целая жизнь…).

Туровский, каким-то чудом поборов болевой шок, бросился ей наперерез. Воронов мертво вцепился ему в рукав. Глаза его были совершенно безумны.

– Уведи меня отсюда! – верещал он. – Ладно, я сделаю все, что ты хочешь! Дам показания в суде, перед журналистами, перед ООН, только уведи меня!!!

Сергей Павлович рывком освободил руку, оттолкнув скулящего бизнесмена в угол, за кадку с пальмой – там было относительно безопасно. Тот больше не мешал, однако продолжал громко всхлипывать.

Да, самыми опасными здесь были эти двое. Следователь – и тот странный человек, совсем безобидный на первый взгляд. Правда, и задача перед ними стояла потруднее: они делали все, лишь бы не причинить ей вреда, она же была настроена на одно.

На ликвидацию.

«Я нашел ее», – вертелось в голове Колесникова. Ликование («Я нашел, нашел, нашел!») вытесняло все остальные мысли и эмоции. Жрец мертв (логичное завершение цепочки), Алла… Об Алле думать не хотелось. Ощущая болезненные удары (он не отвечал, лишь старался блокировать, уклоняться, маневрировать по помещению, где внезапно стало тесно, как в трамвае), он настойчиво ловил ее взгляд. «Я пробьюсь». В глазах Аленки был лед – тысячелетний лед вечной мерзлоты. «Пусть. Я растоплю его. Или умру». («Рука гладит облако»… Атакующая конечность перехватывается незаметным движением – легкое удивление на лице Аленки, рефлекторный удар пальцами в болевую точку… Стоп! Нельзя!)

Она впервые столкнулась с таким противником. Это был просчет в ее безукоризненном плане-блицкриге: с секьюрити она справилась в считаные секунды, возможное сопротивление «объектов» в расчет вообще не принималось… Все должно было давно закончиться – если бы не этот человек. Ему доставалось – ох как доставалось! Но он был мастером высочайшего уровня, что никак не вязалось с его внешностью.

Он ей знаком… Она знает его – надо только сделать усилие и вспомнить тепло мягких рук. Ее удар пришелся в пустоту, она на мгновение открылась и стала беззащитной… Он мог убить ее десять раз, но будто сдерживал себя, пытаясь лишь сковать ее движения… Почему?

Голос… Он все время кричал ей что-то, уговаривал, увещевал, но она не понимала, лишь чувствовала, как к ней возвращается нечто очень важное, но давно забытое, чего она лишилась тысячу лет назад – когда бородатый черный маг благосклонно кивнул головой и сказал:

– Неплохо… Особенно фокус с голубем – это даже талантливо. А почему на этот раз не было выстрела?

– Выстрел был.

– Но я не видел стрелу.

– Она рядом с вашим виском, мой господин.

Она могла бы засадить стрелу из духовой трубки точно ему в переносицу, мелькнуло на секунду такое искушение… Но приказ, живший в глубине мозга, в очередной раз пересилил.

Аленушка. Этот человек назвал ее Аленушкой. Кто-то уже называл ее так. Не Жрец, не Юнгтун Шераб. Кто-то очень близкий… И она явственно увидела это лицо – картину из прошлого: оно удалялось – поезд тронулся, унося ее в другой мир, как на другую планету, а этот человек стоял на перроне и долго-долго смотрел ему вслед…

И в этот момент Олег Германович, сидевший в углу, за кадушкой с пальмой, вдруг отчаянно взвизгнул и стремглав рванул через весь вестибюль. Аленка мгновенно среагировала, оставив противника и бросаясь наперерез Воронову.

Она бы достала его – несмотря на то что человек в круглых очках вцепился в нее сзади (очки, впрочем, уже были разбиты вдребезги и валялись на полу, левую половину лица заливала кровь).

– Стреля-ай! – заорал Воронов, по-заячьи прыгая к дверям.

Охранник тем временем, оказывается, дотянулся-таки до пистолета. Аленка обернулась и посмотрела на него. В его глазах не было страха (все-таки он был крепким профессионалом), лишь холодная решимость. И она не успевала, несмотря на всю свою выучку, ни выбить оружие, ни уйти с линии выстрела…

Ей показалось, что она видит пулю, громадную, словно торпеда, вылетающую из канала ствола. Яркую, на весь мир, вспышку, за которой последует боль, темнота и небытие…

Но кто-то («А-ле-нуш-ка-а!») оказался быстрее пули. Игорь Иванович принял тупой удар почти с благодарностью. Выстрел отбросил его назад, Аленка едва успела подставить руки и подхватить вмиг обмякшее тело отца. Сознание угасало стремительно, словно сходила с крутых горных склонов лавина. Он ожидал боли, разрывающей плоть, раскаленного жала… Но ощущал только несильное приятное тепло и подумал: «Хорошо».

И улыбнулся.

Она была испачкана кровью, но эта кровь была не ее.

– Папка, – прошептала Аленка со слезами, возвращаясь в этот мир – будто темная грязная пелена падала с глаз. «Я спала, – подумала она. – Спала и видела сон».

Алла Федоровна еще издали увидела у дверей гостиницы целый сонм легковушек с «мигалками», выкрашенных в бело-синие цвета. Чуть на отшибе стоял неприметный зеленый «рафик» ОМОНа с тонированными стеклами. Группа ребят в камуфляжных костюмах и серых бронежилетах окружала Олега Германовича Воронова, запястья которого были скованы наручниками. Однако на лице его блуждала идиотски счастливая улыбка. Он арестован (на этот раз по-серьезному, и выкрутиться легко получится вряд ли), но что с того? Он жив! И сейчас его посадят в машину и увезут подальше от этого страшного места. Впервые за долгие годы он чувствовал такое радостное спокойствие. Все кончилось.

Недалеко от площади Алле преградил дорогу широкогрудый мужчина с автоматом-коротышкой у бедра.

– Туда сейчас нельзя.

– Нет, мне… мне можно, – пролепетана она и робко дотронулась до рукава спецназовца. – То есть нужно. У меня там муж. И дочь.

– Потерпите немного. Она покачала головой:

– Не могу.

И твердо прошла мимо него. Видимо, в ее облике было что-то такое, из-за чего никто даже не попытался ее остановить.

Колесникову показалось, что кто-то осторожно целует его в губы. «Я весь в крови, – захотелось сказать ему. – Испачкаешься…»

А потом его понесли куда-то – он словно плыл в пространстве, окруженный слабыми непонятными звуками, похожими на электронный писк в эфире. Алла бежала рядом с носилками – босая (туфли на высоких нелепых каблуках она скинула, чтобы не мешали), с черными потеками туши на щеках. Она не замечала их и даже не пыталась смахнуть.

– Игоречек… Родной мой, – исступленно шептала она, точно молилась кому-то неведомому. – О боже, какая же я дура! Дура, дура!

Сергей Павлович Туровский стоял рядом с машиной «скорой помощи». Алла схватила его за рукав и выдохнула:

– Где моя дочь? Только скажите, где моя дочь? Что с ней?

– Найдется, – как можно убедительнее ответил Туровский. – Могу точно сказать, что она не погибла и даже не ранена. Просто сумела скрыться.

– Как сумела?! Господи, куда же она теперь пойдет?

– Не знаю. Возможно, попробует вернуться домой. Или попросит приют у кого-то из знакомых… – Сергей Павлович пристально и долго посмотрел Алле в глаза. И раздельно произнес: – Поэтому – мне нужны все адреса и фамилии ее друзей, подруг, подруг друзей… Всех, вы поняли меня?

– Да, конечно. – Алла растерялась. – Но вы гарантируете, что с Аленкой ничего не случится?

Туровский отвернулся и вдруг встретился взглядом с Колесниковым.

«Найди Аленку, – слабо шевельнулись губы Игоря Ивановича. – Ее могут убить – если кто-то найдет ее раньше тебя…»

«Обязательно», – так же беззвучно ответил Сергей Павлович и легонько сжал руку Колесникова.

Дверцы «скорой помощи» распахнулись, принимая внутрь носилки, и снова захлопнулись.

– Мы его увозим, – сказал врач.

– Да, – рассеянно отозвался Туровский. И долго смотрел вслед машине, разминая сигарету в пальцах.

Аленка…

– О чем это вы шептались?

Сергей Павлович обернулся. Аллы Федоровны рядом уже не было. Вместо нее за плечом Туровского высился начальник управления генерал Усов.

Усов был в штатском, что выглядело необычно: как правило, он появлялся на местах особо важных происшествий исключительно в форме и при регалиях, напоминая бронзовый памятник, усиженный голубями. Не видно было и служебной «Волги» – генерал прибыл тихо и скромно, воспользовавшись собственным «пассатом» вишневого цвета и поставив его за ленточкой ограждения. Редкая деликатность.

– Так о чем вы разговаривали? – прервал Усов размышления подчиненного.

– Ни о чем, – ответил Сергей Павлович. – Колесников в коме, разговаривать с ним сейчас проблематично.

– Черт… На кой он вообще здесь появился? Он что, следил за доченькой? – Генерал с непонятной злостью сплюнул на асфальт. – Как эта дрянь сумела положить полдюжины лопухов из охраны? И как, мать ее, ушла из оцепления? Здесь каждого проверяли в радиусе двухсот метров – каждого, независимо от пола и возраста. Мои ребята даже бомжа из подворотни вытащили, за бороденку подергали – не накладная ли…

– Помощник бармена в отеле выходил в подсобку, – сухо доложил Туровский. – Там он столкнулся с уборщицей – она выносила мешки с мусором через заднюю дверь. Это было примерно через пять минут после выстрелов в вестибюле (помощник случайно заметил время по часам). Назад уборщица не возвращалась. Ее халат обнаружили в мусорном контейнере.

– Пять минут? – недоверчиво переспросил Усов. – За пять минут эта сучка сумела выскользнуть из вестибюля, добежать до подсобки, переодеться уборщицей… Для этого нужно быть профессионалом. Впрочем, судя по всему, она и есть профессионал. Короче, майор, делай что хочешь, но эту гребаную ниндзю ты мне найдешь.

Усов помолчал. Его глубоко посаженные глазки настороженно зыркнули по сторонам, остановились на собеседнике и хищно блеснули желтоватым огнем.

– Тем более что есть одно место, куда она придет обязательно. Догадываешься?

«Еще бы не догадываться, – с неудовольствием подумал Туровский. – Не надо иметь семи пядей во лбу…»

– Она обязательно придет в больницу, – подтвердил его мысли Усов. – Она непременно захочет навестить папашу. Будет знать наверняка, что там засада – и все равно придет.

– Не факт…

– Факт, майор, факт… – Генерал нервно стукнул каблуком о землю, словно норовистый конь. – Больницу возьмешь на себя, никому не перепоручай. Надень белый халат, сядь рядом с нашим клиентом – и не спускай глаз с него. И не дай тебе бог упустить девчонку во второй раз. Не дай бог, майор…

Он развернулся, собираясь уходить, но внезапно остановился.

– И еще. Когда возьмешь ее – тут же ко мне. Никому ни единого слова. Если хоть крупинка информации уйдет на сторону – берегись.

Туровский чуть заметно улыбнулся:

– А как быть с теми, кто задействован в операции кроме меня?

– О них не беспокойся, – буркнул Усов. – Они все проверены и перепроверены.

Подойдя к своей машине, генерал зачем-то пнул ногой колесо, провел пальцем по капоту, будто придирчивая хозяйка, проверяющая, насколько старательно горничная вытерла пыль, и только тогда открыл дверцу и сел за руль. Посмотрел в зеркальце заднего вида, вытащил из пачки сигарету и спросил:

– Ты запомнил его?

– Запомнил, – отозвались с заднего сиденья.

– Фамилия этого человека – Туровский. Они с Колесниковым дружили в детстве, поэтому только с Туровским девчонка войдет в контакт, больше ни с кем. Как только они встретятся (скорее всего, это произойдет в больнице, я дал ему идею, что девчонка обязательно придет к отцу), ты должен будешь убрать их. Всех троих. Дело представишь так, будто преступница убила нашего сотрудника и погибла сама при попытке к бегству.

– А ее отец?

– Придумай что-нибудь, – раздраженно сказал Усов. – И учти: девчонка опасна.

– Черепашка-ниндзя? – хмыкнули на заднем сиденье.

– Лыбиться потом будешь, – буркнул генерал. – Когда все закончится…

Девушку звали милым русским именем Машенька – так утверждала запаянная в пластик табличка, прикрепленная к ее белому халату на левой стороне груди. Белый халат был жестко накрахмален и издавал при ходьбе тихое завораживающее шуршание. По крайней мере, молодой врач из амбулатории, которому выпало ночное дежурство, сначала услышал внятный шелест, а уж потом, повернув голову, увидел саму девушку.

Впрочем, рассмотреть ее как следует он смог, только когда она приблизилась вплотную: в больничном коридоре стоял полумрак, слегка разбавленный светом дежурной лампы. И в этом полумраке девушка показалась ему красивой и загадочной. Живо заинтересовавшись, врач прижал очки к переносице, фокусируя зрение… Да нет, никакая не загадочная и не особо красавица, хотя и симпатичная, этакая птичка на жердочке: круглое лицо с ямочками на щеках, светлые волосы с едва заметной рыжинкой, аккуратные губки бантиком, россыпь веснушек на носу… А фигурка хороша (врач плотоядно улыбнулся): ладненькая и стройная, хотя чертов халат скрывает больше, чем хотелось бы… Плюс широко распахнутые глаза, то ли серые, то ли голубые, юность и очаровательная неопытность. Наверняка не умеет пить спирт и умеет краснеть при слове «оральный». Бездна возможностей для воспитательской деятельности.

Девушка держала в руках поднос с лекарствами и шприцами.

– Новенькая? – промурлыкал врач, открывая перед медсестрой дверь в палату.

Девушка кивнула:

– Третий день работаю. И сразу в «ночное»…

– А где Люба? Вроде бы она должна была сегодня дежурить…

– Да вы же знаете, Степан Олегович, у нее мама после инфаркта. Вот, попросила меня подменить.

– Понятно. А откуда ты знаешь, как меня зовут? Девушка улыбнулась и посмотрела на табличку на лацкане докторского халата. Врач рассмеялся.

– Черт, никак не могу привыкнуть к этим вывескам… Кто у нас здесь? – Он указал на палату.

– Женщина, которую на ночь перевели из аллергологии. Ей назначен курс антибиотиков – канамицин и гентамицин.

– Ну-ну. – Врач фамильярно потрепал девушку по щечке. Девушка смутилась, но не отстранилась. – Закончишь дела – приходи ко мне в ординаторскую, чайку попьем.

И ушел, что-то насвистывая себе под нос.

Медсестра вошла в палату, безошибочно ориентируясь в темноте, остановилась у кровати, на которой лежала больная (девушка хорошо запомнила ее: молодая женщина с длинными черными волосами, довольно привлекательная, несмотря на заостренные болезнью черты лица), и включила ночник.

В соседней палате сидели двое. Дежурный врач уже знал, что одного из них – старшего, с седыми висками – зовут Сергей Павлович Туровский, а младшего – Борис (фамилия благополучно вылетела из головы). Борис был одет в больничную пижаму легкомысленного канареечного оттенка – в подобных нарядах щеголяло все отделение, вызывая мысль о театре-балагане. Грудь под пижамой была туго стянута бинтами: Борис исправно играл роль работяги, навернувшегося на стройке со ступенек лестницы. Набор рентгеновских снимков (подлинных, но чужих) прилагался к истории болезни. Медсестер в профессиональные милицейские секреты никто не посвящал, поэтому Борису приходилось сносить полный курс лечения несуществующего закрытого перелома.

Он позвонил Туровскому в пятом часу вечера, увидев на посту незнакомую медсестру. Через двадцать минут Сергей Павлович приехал в клинику и прошел в отделение через запасной выход.

– Где она сейчас? – спросил Туровский дежурного врача.

– Делает укол пациентке в восьмой палате, – сказал тот. Помолчал и добавил: – Вы показывали мне фотографию той… Ну, кого вы ищете. По-моему, ничего общего.

– Она обучена менять внешность, – коротко отозвался Туровский. – Вы не заметили ничего странного в ее поведении?

Врач озадачился.

– Ну, разве что она хорошо видит в темноте…

– То есть?

– Там, в коридоре, почти темно… А она разглядела табличку у меня на халате. Дурацкое правило: все должны носить таблички с именами, как продавцы в супермаркете… Вы сказали, она обучена менять внешность. А чему еще она обучена?

– Много чему, всего и не упомнишь. Но в основном – убивать.

– Она вооружена? – Врач нахмурился и вдруг заорал шепотом: – И вы позволили ей прийти в больницу? Вот так, запросто?! Вы, недоумки! Почему вы не выставили охрану? Почему не перекрыли входы, мать вашу?!

– Охрану выставляют для того, чтобы никто посторонний не проник на территорию. А сейчас перед нами стоит обратная задача.

– Ага, – врач задохнулся от возмущения. – Значит, эта девочка – профессиональный убийца, и вы решили взять ее с поличным, в момент выстрела, да? А о больных вы подумали? Или вам лишь бы орденок на грудь повесить?

– Она пришла не убивать, – тихо сказал Туровский.

– Вот как? А зачем же?

– Увидеть отца.

Сергей Павлович поднялся на ноги, непроизвольно шевельнул левым плечом, чтобы ощутить пистолет в кобуре под мышкой… «Какой, к черту, пистолет, – остановил он себя. – Я все равно не воспользуюсь им – даже при самых гнусных обстоятельствах. Даже если эти обстоятельства будут вовсе уж безвыходные, даже если Аленка (если это Аленка!) начнет и впрямь убивать меня – как она это умеет: ножом, заколкой для волос, голыми руками…»

Даже тогда.

Вспомнилась вдруг Наташа Чистякова, убитая в санатории на берегу Волги: та тоже не взяла в руки оружие, услышав стук в дверь – роковая промашка, стоившая ей жизни… У тебя есть все шансы повторить недавнюю историю, майор, все шансы…

«Наплевать, – решил он. – Я просто хочу посмотреть Аленке в глаза. Не может же она, черт возьми, до сих пор оставаться бездушной боевой машиной. Боевые машины быстро погибают: у них слишком ограничен запас живучести (явная недоработка того, кого когда-то звали Жрецом). А самое главное – боевая машина никогда не пришла бы к раненому отцу…»

– Останьтесь здесь, – велел он Борису и дежурному врачу, а сам вышел в коридор. Однако ни врач, ни Борис не послушались: Туровский услышал, как они напряженно топают следом.

Он чуть не налетел на медсестру. Девушка испуганно охнула и неуверенно произнесла:

– Степан Олегович…

– Что еще? – так же растерянно спросил тот.

– У меня больная пропала.

– Что значит «пропала»?

Медсестра беспомощно развела руками:

– Ее нет в палате.

– Подумаешь. В туалет вышла…

Девушка всхлипнула:

– Она же не может ходить!

– Это та, которую перевели из аллергологии сегодня утром? – резко спросил Туровский.

– Да. – Личико девушки удивленно вытянулось. – А вы кто такой? Что вы тут делаете?

«Она снова меня провела, – подумал Сергей Павлович. – Совсем как недавно в отеле: украла платье официантки, а притворилась переводчицей. Что ж, и в этот раз она поступила логично: молодая медсестра, новенькая, с подходящей внешностью – я просто обязан был клюнуть на приманку…»

Он рывком преодолел расстояние до дверей палаты интенсивной терапии: там, в палате, лежал в коме Игорь Колесников. Борис Анченко замер сбоку, вжавшись спиной в стену, с табельным «Макаровым» наизготовку.

«Назад! – беззвучно рявкнул Туровский. – Я один…»

На этот раз они вняли: Борис, дежурный врач Степан Олегович и медсестричка – вся кавалькада остановилась посреди коридора и замерла.

Сергей Павлович отворил дверь и вошел в палату.

Здесь горел свет. Туровский зажмурился на секунду, а когда открыл глаза, то увидел рядом с кроватью Колесникова молодую женщину в больничном халате. Услышав шаги, она обернулась.

– Алена, – тихо произнес Сергей Павлович.

Она не пошевелилась. Она была совершенно неподвижна. «Мать твою, почему она неподвижна, – с непонятной злостью подумал Туровский. – По всем законам она уже должна была вскочить, обезоружить меня (пистолет в наплечной кобуре), взять в заложники, потребовать машину к центральному входу…»

Почему она ничего не предпринимает?

Снова стукнула дверь. Туровский оглянулся через плечо, тяжело посмотрел на застывшего на пороге Степана Олеговича и процедил сквозь зубы:

– Я же сказал, сюда не входить!

– Ну извини, – с усмешкой отозвался доктор. Что-то странное почудилось вдруг в его интонации.

Что-то странное почудилось в его глазах – совсем не подходящих для врача, как же, я не заметил этого раньше…

Глаза были холодными. Нет, не так: глаза были ледяными. Абсолютно, запредельно, страшно – даже стекла докторских очков, казалось, были покрыты инеем…

А еще через секунду врач поднял правую руку, и Туровский увидел направленный на него пистолет.

Ему еще не доводилось стоять под дулом пистолета: ни за все время работы в прокуратуре, ни раньше, в пору службы на военном аэродроме в Кандагаре. Всякое бывало – у Туровского не возникало повода пожаловаться на скучную и однообразную жизнь.

Однако такое с ним было впервые.

И никогда он не чувствовал такой оголтелой, такой абсолютной беспомощности – когда невозможно ничего предпринять: ни уйти с линии выстрела (а куда уйдешь в тесной палате?), ни вытащить собственное оружие (сунуть руку под мышку, вынуть «Макаров», передернуть затворную раму…), ни подумать о чем-то связном. Ни даже испугаться как следует.

Только стоять и смотреть в черный, антрацитовый, зрачок пистолета, слыша звон в ушах – наверное, Наташа Чистякова тоже слышала звон на одной тонкой и высокой ноте, когда стрела ударила ее под сердце…

Палец «доктора» опустился на спусковой крючок и начал плавно выбирать ход. «Интересно, сколько времени ему понадобится, чтобы выбрать ход, – рассеянно подумал Туровский. – Секунду, час, вечность? И сколько времени понадобится пуле, чтобы преодолеть расстояние от ствола до цели – если до нее, до этой цели, не более четырех метров?»

Много, решил Сергей Павлович.

Так много, что вполне можно успеть прожить жизнь…

Что-то мелькнуло сбоку размытой белой полоской. В мелодичный звон в ушах вплелся звук удара, и «врач», невнятно икнув, упал на колени. Постоял секунду, закатил глаза и мягко завалился набок.

Медсестра изящным движением ступни отбросила пистолет «Степана Олеговича» подальше, чтобы тот, придя в себя, не сумел дотянуться, и тихо сказала женщине-пациентке: – Идите в палату.

Та испуганно кивнула, но с места не сдвинулась: видимо, впала в ступор. Медсестра подошла, обняла ее за плечи и повторила, не повышая голоса:

– Идите. Уже поздно, вам пора спать. И забудьте все, что здесь произошло.

– Но как же.

– Спать, – шепотом произнесла девушка. – Вам непременно нужно уснуть…

На этот раз женщина послушалась. Встала и медленно двинулась к двери, как сомнабула, глядя прямо перед собой пустыми глазами. Туровский подумал вдруг, что она может споткнуться о «доктора», но она не споткнулась.

Сергей Павлович наклонился над «врачом» и снял с него очки. Стекла оказались простыми, без диоптрий.

– Как ты его вычислила? – глухо спросил он.

– Антибиотики, – несколько бессвязно объяснила Аленка. – Я сказала ему, что больной назначен курс канамицина и гентамицина. Это препараты из одной группы, их никогда не назначают вместе. А «Степан Олегович» не отреагировал – будто так и надо. Он не врач.

– А… та женщина? Ты упомянула, что она вроде бы не может ходить…

– Я говорила не про нее. Про ее соседку по палате. – Девочка сделала паузу и виновато добавила: – Вообще-то я не должна была так ею рисковать. Но мне надо было отвлечь от себя внимание.

Сергей Павлович бесцеремонно взял «врача» за запястье и пристегнул наручниками к батарее. Критически осмотрев свою работу, он бросил в сердцах:

– Дурочка. Ты же знала, что здесь будет засада. Почему ты пришла?

– Из-за вас, – ответила Аленка. – Я хотела вас защитить.

– Понятно, – вздохнул Туровский. – Убийца следил за мной, ты следила за убийцей… Стоп. А где Борис?

– Ваш напарник? В коридоре. Этот… «врач» его оглушил. Ничего серьезного.

Чертыхнувшись, Сергей Павлович опрометью выскочил из палаты, увидел сидевшего возле стенки Бориса, бегло осмотрел… Кажется, и вправду ничего серьезного, небольшая шишка на затылке.

Оперативник вяло завозился, Сергей Павлович успокаивающе положил руку ему на плечо.

– Не двигайся. Все в порядке, все уже закончилось.

Аленка неслышно возникла рядом и спросила:

– Помощь нужна?

– Спасибо, – хмыкнул Туровский. – Ты и так уже сделала все что могла.

Он взглянул на часы:

– Я обязан дать сигнал тревоги. У тебя две минуты, чтобы уйти.

Девочка склонила голову набок:

– Вы хотите меня отпустить?

Сергей Павлович вздохнул:

– Я все-таки твой должник – ты спасла мне жизнь. Имей в виду: у запасного выхода, в вестибюле и на пожарной лестнице – посты.

– На пожарной лестнице – уже нет, – спокойно возразила Аленка.

Туровский вздрогнул:

– Ты что же, ты их…

Она позволила себе улыбнуться:

– Я легонько. Полежат и очнутся.

Мать твою,

– Иди, – устало проговорил Туровский. – У тебя мало времени.

Она не уходила.

– Сергей Павлович…

– Ну что еще?

– Пожалуйста, сделайте так, чтобы с папой больше ничего не случилось.

– Постараюсь, – буркнул он, снова склонившись над Борисом. – Но ты уж тоже… Будь осторожна.

И усмехнулся:

– Видишь, я даже не спрашиваю, куда ты сейчас пойдешь…

Он поднял голову. Девочки в коридоре не было: исчезла, испарилась, как привидение. Только белый халат, свернутый, как в продвинутом супермаркете (разве что не перевязанный кокетливой ленточкой, вот черт!), лежал на стуле. Туровский взял халат за плечи, расправил… Вот маленькая дрянь, даже табличку догадалась отцепить…

…Это был длинный тоннель, в конце которого, еще очень-очень далеко, горел теплый яркий свет. Игорь Иванович тянул к нему руки и видел на кончиках пальцев крошечные искорки, будто капли, падающие со звезд.

Ему было хорошо и спокойно, словно в детстве, когда он забирался под одеяло и устраивал подобие берлоги из больших мягких подушек. Сначала в «берлоге» было очень уютно, но вскоре становилось душно и жарко, однако он терпел, затаив дыхание, и только когда терпение кончалось, спешил высунуть нос наружу.

– Батюшки! – вроде бы удивлялась мама. – Ты здесь? А я-то думала, укатился мой колобок – то ли к зайчику, то ли к лисичке. Хотела уж новый испечь.

– Э! – возмущался Игорь. – Надо было сначала старый поискать, а ты сразу новый…

Это у них была игра, ежевечерний ритуал, необходимый, как еда или сон. Или даже как воздух. «Берлога» казалась вечной и нерушимой, точно старинная крепость.

– Она была со мной, – сказал Колесников. – Она была где-то рядом, я чувствовал…

Чонг успокаивающе улыбнулся:

– Не беспокойся. С ней все будет в порядке.

– Она не умрет?

– Ты будешь рядом. Ты ее защитишь.

– Но ведь до нее все умирали. Та девушка в автомобиле. Марина Свирская. Пал-Сенг…

– Просто рядом с ними не было человека, который бы любил их – так, как ты свою дочь. Кто смог бы пойти за них под пулю. Алене очень повезло.

– Повезло, – хмыкнул Колесников. – Ее на моих глазах затягивала трясина…

– Не нужно себя казнить. Самое плохое уже позади. Конец тоннеля приближался, и Игорь Иванович увидел, что они находятся на вершине огромной горы – среди Гималаев, окрашенных утренним солнцем в два цвета: синий и нежно-розовый. Легкое облако в золотистом сиянии подплыло к ногам и свернулось в уютный клубочек. Барс понюхал его, тронул лапой и, увидев, что лапа прошла насквозь, удивленно заворчал.

Заснеженная тропа вела вниз, где между острых черно-белых скал, торчащих словно зубцы древних башен, виднелась прозрачная гладь озера Тенгри. Колесников осторожно ступил на снег. Чонг шагал впереди упругой походкой человека, привычного к странствиям. Игорь Иванович не знал, долго ли они шли – время здесь вело себя как бог на душу положит, да и не хотелось думать о времени. Хотелось просто идти и слушать тишину. Тут была хорошая тишина – не звенящая напряжением, как часто бывает, а спокойная и умиротворяющая, с едва слышным хрустом снега под ногами, шелестом ветра в скалах, облачком пара, вылетающим изо рта при дыхании.

Они шагали молча, не нарушая этой тишины – они и так понимали друг друга без слов. Барс, которому ужасно не нравилось ходить по всем этим тропинкам, то взлетал вверх по склону, то скатывался вниз, зарываясь в снег по самые уши, то забегал далеко вперед, укладывался на какой-нибудь подходящий камень, как на пьедестал, и ждал их, красуясь – великолепный, гордый и неподвижный.

У берега озера стояла наполовину вытащенная из воды лодка с высокой, загнутой вверх кормой. Единственное весло с широкой лопастью стояло рядом, прислоненное к борту.

– Гляди-ка, – удивился Игорь Иванович. – Кажется, твоя.

– Не моя, – возразив Чонг. – Видишь того монаха?

Шагах в десяти на плоском камне сидел молодой парень с красивым суровым лицом. Кожа его казалась коричневой и твердой от солнца и ветров, дующих в горах. Он завязывал свою котомку и что-то тихо напевал – длинная трудная дорога подходила к концу, на том берегу озера уже были видны монастырь и горный храм, цель его путешествия.

– Кто это? – спросил Колесников. Чонг только пожал плечами.

Парень их не видел. Но, наверное, что-то почувствовал на миг – он поднял голову и огляделся. Несколько секунд он с тревогой смотрел по сторонам. Но потом лицо его разгладилось, и он улыбнулся: добрые духи охраняли его в дороге. У парня была хорошая улыбка.

– Тебе пора, – сказал Чонг. Игорь Иванович кивнул.

Он и сам чувствовал: его путешествие завершается. Лодка была уже готова: она еле заметно покачивалась на воде, а далеко, на другом берегу озера Тенгри, тихо и мелодично звучал бронзовый колокол…

Потом они долго-долго стояли рядом, глядя на озеро, – прозрачная гладь отражала бездонное синее небо и легкое облачко на горизонте. Монах завязал свою котомку, подошел к лодке, прыгнул в нее, взял весло и примостился на корме. Чонг и его. верный Спарша оказались на носу. Несколько мгновений – и они стали удаляться, делаясь все меньше и меньше. Игорю Ивановичу уже надо было напрягать глаза, чтобы еще хоть на секунду удержать их в поле зрения.

Когда лодка была уже на середине, Чонг вдруг поднял руку.

– Спасибо тебе!

– И тебе спасибо, – тихо отозвался Колесников.

И вслед за этим он услышал мелодичный звон колокола, плывущий над озером. Монах сильнее взмахнул веслом, и у носа лодки возник маленький клочок белой пены…