Глава 23

Дождь Пригород Токио, ноябрь 1932 г.

Вода, лившая с неба, словно задалась целью размыть и растворить в своих потоках все живое и неживое на земле. Глина под ногами противно чавкала, и углубления от следов тут же наполнялись водой, как миниатюрные ванны. Теперь-то уж точно подхвачу грипп, подумал окружной прокурор Йадзава. Коричневые полуботинки, которые приготовила ему жена, были очень удобные и красивые. Она сама, не доверяя прислуге, начищала их каждый день до зеркального блеска, но, к сожалению, от влаги они совершенно не защищали. Хмуро потоптавшись возле полицейских, занятых осмотром тела, прокурор хотел было уйти в машину, стоявшую на шоссе, но мертвая женщина, мокрая от дождя и совершенно голая, со страшно изуродованным лицом, не отпускала его, словно гипнотизируя своими прекрасными законченными формами и неестественной белизной и чистотой кожи. Она не должна быть здесь, сказал кто-то из тех, кто ползал с рулеткой по склону: Везде болото невозможное, а она словно из ванны, даже пятки не запачканы. Ни пятнышка. Но лицо совершенно не узнать, будто нарочно расплющили в кашу. Нет, она совершенно сюда не вписывается.

Йадзава хмуро взглянул на эксперта. Интересно, куда вообще может вписаться труп? Он все же прошел к машине, открыл дверцу и сел боком на обитое кожей сиденье, выставив ноги наружу.

Помощник прокурора Тайто Мицура, державший над своим шефом зонтик, с видимым удовольствием нырнул в заднюю дверцу.

- Нашли что-нибудь?

- Ничего, господин прокурор. Ни вещей, ни одежды. Возможно, ее обокрали.

- Как она могла сюда попасть?

Йадзаву раздражало все в этот день. Раздражал помощник прокурора желанием выслужиться и почти неприличной юностью. Раздражала мертвая женщина, неизвестно откуда появившаяся под дождем. Раздражала собственная супруга, подсунувшая летние полуботинки в конце осени.

- Вероятно, приехала на машине. Может быть, она из тех девиц, знаете, что обслуживают шоферов. Подсаживаются в автомобиль, некоторое время едут, потом развлекаются, часто прямо на сиденье. Получают денежки и пересаживаются к другому.

Мальчишка. Рассуждает со знанием дела о таких вещах.

- Если не объявятся родственники, тело опознать будет невозможно. Ни одной зацепки.

- Проверьте по отпечаткам. Может быть, она проходит по картотеке.

- Невозможно, господин прокурор. У нее срезаны подушечки пальцев. Доктор сказал, работа довольно тонкая, чувствуется профессионал.

Этого только не хватало. Прокурор чуть не выругался вслух, а это означало бы потерять свое лицо перед подчиненными. В ботинках хлюпало. Но, в конце концов, его супруга Енаси не могла знать, что после обеда хлынет такой ливень. Он попытался оправдать ее, чтобы подавить раздражение, но оно прорвало плотину, и Йадзава, глубоко засунув руки в карманы черного плаща, вышел под холодные струи воды. Доктор Садзуи Яроко, тучный, румяный и лысый как колено, дождя, казалось, не замечал вовсе. Они с прокурором были друзьями еще со времен учебы в Токийском университете. Доктор часто захаживал к прокурору, и они очень интересно проводили время в беседах на самые разные темы за японскими картами и чайной церемонией. Они называли друг друга по имени и даже по университетским прозвищам, но только не на службе.

Сейчас Яроко-сан был задумчив. Он столкнулся с явно необычным случаем. Йадзава внимательно смотрел на него, и доктор, вздохнув, начал давать информацию. Конкретно: женщина в довольно хорошей физической форме. Мышцы хорошо развиты, жира не больше нормы. Вряд ли она японка, слишком крупная. Плечи, пожалуй, чуть тяжеловаты. Скорее всего немка, норвежка или датчанка, из эмигрантов.

Совсем плохо. На родственников надеяться нечего. Как и на эмиграционную службу. Во-первых, она могла и не регистрироваться, мало ли какими путями она попала сюда с континента. Во-вторых, отсутствие отпечатков пальцев. Никто не станет возиться.

- Она что, выпала из машины?

Доктор с сомнением покачал головой. Если и так, то очень удачно для убийцы. Камней поблизости нет, обо что же она так разбила лицо?

- Обратите внимание, каким образом срезаны подушечки пальцев. Не больше нужной глубины, аккуратно и чисто. Если вы позволите высказать предположение, Йадзава-сан, то я думаю, тут действовал хирург.

- Врач-хирург на собственном авто?

Против последнего предположения мозг Йадзавы, человека старой закалки, активно воспротивился. Он не мог представить, чтобы богатый известный доктор (а иначе откуда собственный автомобиль?) убил и ограбил женщину, обезобразив ей лицо и срезав подушечки пальцев. Нет, никак невозможно. А если, в конце концов, окажется именно так… Значит, Япония катится в пропасть. Проклятые ботинки. Проклятая привычка все щупать самому. К концу дня все равно подробнейший отчет инспекторов лежал бы у него на столе, в теплом сухом кабинете.

- А это не мог быть наезд?

- При наезде тело пострадало бы значительно сильнее. Были бы переломы, ссадины. Если хотите знать мое мнение, то женщину убили, затем аккуратно положили на землю так, как ее нашли, и срезали подушечки пальцев. Лицо изуродовали уже у трупа, это не подлежит сомнению.

- В таком случае, что же явилось причиной смерти, Яроко-сан?

Доктор несколько секунд помолчал, глядя в глаза окружному прокурору. Старик хочет спокойно уйти на пенсию, подумал он. Из меня выйдет плохой сыщик, но даже я понимаю, что дело висячее, таким оно и останется в полицейских архивах. Яроко-сан присел на корточки перед женщиной, которую уже успели положить на носилки, и жестом пригласил Йадзаву присоединиться к нему.

- Обратите внимание на небольшой кровоподтек спереди от подмышечной впадины, у нижнего края грудной мышцы.

- Сюда чем-то ударили?

- Скорее всего, просто пальцем. Или короткой палочкой. Воздействие на эту точку вызвало мгновенный паралич сердца. Мы столкнулись с человеком, владеющим специальными знаниями в области убийства. Более подробное заключение я представлю завтра к девяти утра.

- Благодарю вас, Яроко-сан. Вы оказали неоценимую помощь.

Лишь когда доктор, поклонившись, отошел, окружной прокурор выпустил из легких воздух.

. Это дело будет для него последним. Молодые и сильные дышат в затылок. Таков закон жизни, стране нужен прилив новых сил. Ему не справиться с этим убийцей.

Помощник Мицура вновь стоял за спиной, услужливо держа зонтик.

- Вы слышали, что сказал врач?

Да, он слышал. Он всегда схватывает все с полуслова. Пока версия единственная: китаец. Или человек, долго живший в Китае и владеющий техникой воздействия на биологически активные точки организма. И еще! (Прокурор поднял вверх указательный палец.) Срезанные подушечки. Хирург. Проклятый дождь. Проклятые ботинки! Бригада инспектора Сайто с завтрашнего утра будет проверять больницы и частные клиники. Нужен врач с личным авто.

Лицо помощника Мицуры приняло скорбное выражение. Работенка еще та. Улыбка, ноги, терпение. Терпение, ноги, улыбка…

 

Глава 24

Прощупывание

«Война с русскими, если ее начнет Япония, явится близоруким и ошибочным шагом, так как Империя не получит от нее каких-либо существенных политических или экономических выгод. Великобритания и США будут рады участию Японии в военных действиях на континенте и не упустят возможности нанести свой мощный удар после того, как ее запасы стали и нефти истощатся в борьбе с Красной Армией…» (из речи советника принца Коноэ по делам на Дальнем Востоке, эксперта по Китаю Ходзуми Одзаки).

«Центр - Дугласу. Ввиду чрезвычайной важности информации, получаемой от Восьмого, и затруднения передачи ее курьером в кратчайшие сроки необходимо обеспечить надежную радиосвязь с Владивостоком. Эстафету в дальнейшем использовать запрещено. На линии возможен провокатор».

Индекс «8» принадлежал советнику Одзаки, члену разведывательной организации «Рамзай», руководителем которой был резидент советской разведки Рихард Зорге.

Шанхай, 1933 г. Август

Город встретил Луизу Анну мелким моросящим дождем. Словно стоял и тут же таял в воздухе водяной пар. Было похоже, что на улицы спустился туман, но туман горячий, будто в сауне. В такую погоду город казался Луизе Анне призрачным, таинственным и чужим. Чужая набережная, чужие фонари, отражающиеся в мокрой мостовой. Чужие лица в роскошных лимузинах. Менеджеры, банкиры, директора спешили домой после закрытия офисов в деловой части Шанхая. Местный Уолл-стрит жил весьма насыщенной жизнью.

Она единственная в этот час не торопилась домой. Она не была там вот уже сутки, потому что дежурила в изоляционном госпитале, где платили не так уж плохо - восемьдесят долларов в месяц (хотя доллары были не американские, а китайские, и они все время падали в цене). Но Луизу-Анну не интересовали деньги. И дом ее тоже не интересовал.

Наденька Жданковская, пухленькая сексапильная блондиночка, что-то весело щебетала и, казалось, даже подпрыгивала от радости. Еще бы, после пяти лет эмиграции встретить родную сестру! Восхитительно, правда? Луиза Анна еще не была на собрании общины? Нет? Ну что же, право. Обязательно надо побывать на той неделе. Князь Шулаев дает званый вечер в среду. Луиза Анна - брюнетка в противоположность Наденьке, стройная, с серым блеском в чуть подтянутых к вискам глазах. Вдвоем они будут иметь бешеный успех!

- Знаешь, кто у меня гостил в прошлую субботу?

Луиза Анна пожала плечами:

- Кто же?

Но Наденька таинственно замолкла.

- Только смотри, не проболтайся Стиву, он страшно ревнив.

Наденька познакомилась со Стивом в Йокогаме год назад. Луиза Анна видела их вместе на веранде летнего ресторанчика. Стив Айлин был красив лицом и фигурой, гибкий, сильный, одетый в светло-серый костюм отличного покроя.

Он был американцем, большую часть жизни прожившим на Востоке. Он был в меру застенчив, что приводило в восторг Наденьку, рано изведавшую мужскую настойчивость. Стив такой робкий, щебетала она, просто прелесть! Работает в какой-то совместной фирме… Название очень сложное.

«Сикоку…», «Сикоро…»

- «Сикоро Навэй», - подсказала Луиза Анна. - Вот-вот!

Возможно (и даже наверняка) «Сикоро Навэй инкорпорейтед» действительно производила известную на весь мир парфюмерию, но Стив Айлин имел другую профессию. Он работал в Йокогамском отделении тайной полиции. «Сикоро» было только прикрытием.

- Симпатичная у тебя сестра, - сказал Стив, задумчиво провожая взглядом Луизу Анну. - Мне кажется, вы обе такие нежные и хрупкие. Как же вам жилось там, в России?

- Только не спрашивай, сколько раз в день на меня нападали медведи и чем я отбивалась, - усмехнулась Наденька. - Неоригинально. Мы жили в Новониколаевске, он гораздо больше этой дыры. У папы было много знакомых. На его фабрике шили шубы, он продавал их даже на Аляску.

А у меня были собственные дрожки. Знаешь, что это такое? Высокие легкие сани, запряженные парой лошадей. Ты только представь себе: вечер, мороз… Накатанная улица, вдоль нее горят фонари. Театр светится изнутри и похож на большой кусок сахара, и мы подъезжаем к ступеням. Луиза Анна была тогда с одним штабс-капитаном… Дмитрий. Митенька. Его убили на подступах к Томску, он командовал батареей тяжелых орудий. Да, да, убили! Но зато он никогда не узнает, что где-то есть вот такая вонючая дыра с грошовыми квартирами, где ты абсолютно никому не нужен и смотрят на тебя, как на животное…

Слезы навернулись Наденьке на глаза. Стив прижал ее к себе и легонько коснулся мокрой щеки.

- Ну, перестань, - ласково сказал он. - А то будешь есть соленое мороженое. Жить все-таки надо. В России вы сейчас умирали бы с голоду. А здесь… Дыра, конечно, однако не самое плохое место на свете.

Она была рада, что он сидит рядом и обнимает ее за плечи. Будто она долго-долго плыла в океане, бестолково борясь с течением, и вот, когда сил уже не осталось, ее вдруг прибило к берегу, твердому и надежному.

И это щемящее и нежное чувство помогало Наденьке не умереть от тоски и жалости к самой себе, когда она в длинном полупрозрачном реквизитном платье бабочкой взлетала на маленькую сцену в ночном ресторане «Русь», который содержал господин Авдонин (когда-то они встречались, Илья Михайлович захаживал к ним в особняк на Большой Николаевской, все поглядывал на Наденьку, все ожидали, что дело вот-вот дойдет до сватовства, но… Революция в Питере, красные, тиф, «кто был ничем, тот станет всем…»).

В зале ресторана на каждом столике горели свечи, и он всегда был полон той публикой, которую окружающие называли одним емким и беспощадным словом - бывшие. Красивые, не потерявшие гордой осанки бывшие статс-дамы, величавые государственные чиновники разных мастей (ныне мелкие клерки и истовые члены много разглагольствующих и в большинстве бездействующих «тайных обществ»), умопомрачительно элегантные белые офицеры (ныне таксисты, рассыльные, профессиональные пьяницы). Ах, господа, как хочется стреляться… Говорили здесь в основном по-русски. И по-французски, реже на английском или плохом немецком. И уж совсем редко звучала китайская и японская речь - эмигранты и местные друг друга открыто презирали.

Наденька взлетала на сцену, чуть томно сжимала плечики и печально обводила глазами зал. Я пою для вас, милые мои, дорогие, родные. Вы всматриваетесь в меня, я смотрю на вас, и мы друг для друга - маленькие осколки далекой Родины, расплывающейся в голубом сигаретном дыму. Чуть заметный взмах руки - и небольшой оркестрик: две гитары, виолончель, фортепиано и первоклассная скрипка (сам Витольд Крекерман) - проливают в зал мелодию романса.

Наденька заканчивала романс, роняя вниз великолепные точеные руки. И была она в тот момент похожа на лебедя, подстреленного жестоким охотником, умирающая и гордая, преисполненная чуть ироничной смиренности.

Даже в своей крошечной гримерной она слышала не смолкающие по нескольку минут аплодисменты из зала. Голос у нее был хоть и приятный, но не профессиональный, не оперный. Ими не нужен был изощренный вокал. Она была для них больше, чем ресторанная певица. Она воплощала для них то, что они оставили там. Россию. Родину.

Луиза Анна снимала две очень уютные комнатки на третьем этаже дома в восточной части города. Благодаря им она чувствовала себя относительно защищенной. Это было необычное, но очень приятное чувство - защищенность. Особенно когда за окнами гроза, ливень и шквалистый ветер. В комнате же тепло и уютно. Правда, ничего не происходит, но всему свое время. Нужно просто уметь ждать.

Хозяином квартир был Чжоу Ван, плотный гладкокожий китаец с выбритым лбом и традиционной косичкой на затылке. Завидев на пороге Луизу Анну, он несколько раз быстро и мелко поклонился и виновато попросил ее съехать из комнат.

Она остолбенела.

- Это еще почему?

- Китаец закивал еще быстрее. Ему бесконечно жаль, но на те верхние комнаты претендует один очень выгодный клиент, да! Очень выгодный! И очень богатый. Господин - видный коммерсант из Германии, представитель крупной фирмы. Госпожа Анна платит за жилье двадцать долларов, а господин Клайзен обещал шестьдесят, и просит Вана переговорить с госпожой Анной, да.

Она в бессилии опустилась на стул и чуть не заплакала.

- Господи, я только-только устроилась по-человечески. Нашла приличную работу, бронхит начал отпускать, и на тебе! Я что, нарушала порядок? Шумела? Приводила мужчин? Или неаккуратно платила?

Китаец испуганно сложил ладони лодочкой. Как можно? Как можно? Госпожа Анна всегда была образцовой жилицей. В комнатах порядок, плата вносится регулярно и без опозданий. Но вот господин немецкий коммерсант… Шестьдесят долларов, пусть и не американских!

Луиза Анна решительно встала.

- Ну вот что, уважаемый. Поскольку я плачу за эти комнаты, вы не имеете никакого права меня выселять. Вот так! И скажите своему немцу, чтобы он подыскал себе что-нибудь другое.

И она гордо прошествовала вверх по лестнице. Громыхнул ключ, хлопнула дверь. Мой дом - моя крепость.

 

Глава 25

Прощупывание (продолжение)

Макс Фридрих фон Клайзен вел машину по узким шанхайским улочкам уверенно и профессионально. Погода, наконец, наладилась, и город вдруг оказался запруженным, точно большая перенаселенная коммунальная квартира. Мимо Клайзена, чуть не бросаясь под колеса автомобиля, сновали уличные торговцы, рассыльные на миниатюрных велосипедах, запыленные рикши со своими повозками. Машина была в этой части Шанхая большой редкостью, и ее не боялись, неверя, что она может задавить.

Первые дни пребывания здесь, пока он не посетил немецкую общину и не познакомился с консулом посольства Отто фон Гедериком, полнеющим седым стариканом, Клайзена много и усердно проверяли: понатыкали «жучков» в квартире и автомобиле, наводили справки в его фирме «Мельхерс и компания» «крыша» оказалась идеально надежной. Филеры приносили стандартную информацию: обаятелен, немного рассеян, деньгами не сорит, но живет в достатке, Неравнодушен к выпивке и слабому полу, однако без излишеств. Два раза в неделю ходит в клуб, имеет обширные деловые связи. Любит живопись, посещает выставки модных художников.

Живопись действительно была его слабостью. Особенно его очаровывали символические японские гравюры в стиле Хокусая и Корина - небольшие, тускловатые, не бросающиеся в глаза, но обладающие странной силой притяжения, мистического магнетизма, необъяснимого и загадочного. Три дня назад Клайзен был на выставке художника Етоку Мияги, работавшего как раз в этой манере. Он долго ходил среди картин, разглядывая их почти с благоговейным трепетом, иногда осторожно, тайком, дотрагиваясь до рамок, как до священных реликвий.

У одного из полотен он задержался особенно долго, не в силах оторваться. Скупыми черными и серыми мазками в стиле японского Хайга на картине был изображен бедно одетый старик, медленно бредущий куда-то под слепыми струями дождя. Внизу было написано коротенькое стихотворение:

- Вам нравится? - услышал Макс сзади. Мияги был похож скорее на преуспевающего бизнесмена, чем на художника. Спокойные изучающие глаза, короткая стрижка, хороший строгий костюм и серый галстук.

- Великолепно. У вас очень своеобразная манера письма.

- Каким вам показался этот старик? - Мияги кивнул в сторону картины.

- Несчастным, но гордым и каким-то… ироничным. Странное впечатление, правда?

- Вовсе нет. Видите ли, это своего рода посвящение… Или подражание Хокусаю. А у него ироничность, вернее, ироничная покорность скрыта в большинстве полотен. Из него в молодости хотели сделать купца. Однако от торговой деятельности он отказался и занялся живописью, за что и был изгнан из родного Эдо.

Девочка лет пятнадцати и ее отец, невысокий, похожий на рабочего, тоже остановились у этой картины и долго смотрели на нее, не говоря ни слова.

- Я хочу возвратить вам книгу, - сказал Клайзен, передавая Мияги томик стихов Вань Ханя.

- И как ваши впечатления?

- Трудно сказать. Нужно родиться на Востоке, чтобы судить об этом. Конечно, я с удовольствием поговорил бы с вами подробнее…

- Но сначала дело, так?

Макс грустно кивнул.

- Здесь фотография человека, которого вам необходимо разыскать. Когда вы возвращаетесь в Осаку?

- Через три дня.

- Прекрасно. Это Ходзуми Одзаки, советник принца Коноэ.

Они медленно прохаживались по небольшому залу, иногда задерживаясь у некоторых полотен.

- Вам придется быть связующим звеном между ним и Стариком. Им обоим в редакции «Асахи» появляться запрещено, Центр подозревает, что контрразведка внедрила на эстафету своего агента.

Клайзен тут же пожалел, что сказал об этом Мияги. В результате работы агента на эстафете была провалена южная группа под руководством Бориса Бранковича. Радистов, брата и сестру, взяли у аппарата, прямо за работой. Девушка, Енаси Азара, выбросилась из окна. Клайзен знал, что Мияги был влюблен в нее, и сейчас его переполняло горькое чувство, к которому, однако, примешивалось облегчение, которого Макс стыдился: Енаси была единственной из группы Бранковича, кто знал его, Клайзена, в лицо.

- Вы будете на связи со Стариком до тех пор, пока не будет налажена радиосвязь с Владивостоком. Тут вышла небольшая заминка. Моя квартира на втором этаже для монтажа передатчика неудобна, а две чердачные комнаты заняла какая-то истеричная баба. Она, кажется, из русских эмигрантов. Я пытался договориться с ней через хозяина дома, но она ни в какую не хочет съезжать.

Мияги улыбнулся.

- Черт с ней, подыщем другое помещение. Послушайте, господин Клайзен, вы что-то недоговариваете.

Черт бы побрал этих японцев, подумал Макс, они видят все насквозь. И, поняв, что от собеседника ничего не утаишь, он устало произнес:

- Два дня назад в Йокогаме был убит Ворчун.

Клайзен не мог смотреть в глаза Мияги, побледневшему, будто от удара ножом в живот.

Девочка, стоявшая вместе с отцом у картины, сочувственно посмотрела на художника. Видимо, тот господин сообщил ему плохую весть, если он будто состарился за несколько мгновений. Бедный, бедный. Поздно вечером того же дня, придя к себе домой в крошечную хибарку в бедном квартале, девочка под руководством мужчины составила донесение начальнику тайной полиции Йокогамы полковнику Такидзи Седзину о конспиративной встрече художника Етоку Мияги с неизвестным господином, именуемым в дальнейших сводках агентуры «Коммерсант». Хотя ничего подозрительного девочка (агент Нитка) не заметила, но раз контакт положено зафиксировать, то он и был зафиксирован.

Прокурор Йадзава получил снимки и вот уже около получаса разглядывал их, стараясь отыскать хоть малейший намек на зацепку, на кончик веревочки, ухватившись за который можно было бы размотать весь клубок.

- Способ один и тот же, - проговорил он. - Удар твердым предметом в подмышечную область. Кровоподтек ясно виден. Мицура-сан, почему к расследованию подключена тайная полиция?

- Простите, господин прокурор, но это не в моей компетенции. Я лишь выполнял указания.

Туша Такидзи Седзина колыхнулась в кресле от смеха.

- Ваш помощник, Йадзава-сан, был так любезен, что представил мне материалы по этому делу для ознакомления. Я нашел их весьма любопытными.

У него глаза убийцы, подумал Йадзава, глядя на начальника тайной полиции. Ясные, светлые и холодные, будто свет люминесцентных ламп.

- Не волнуйтесь, отнимать у вас хлеб никто не собирается. Просто к следственной группе подключится наш человек. Господин Стив Айлин, прошу любить и жаловать.

Они холодно поклонились друг другу.

- Уж коли вы ознакомились с моими материалами, - спросил прокурор, - может быть, позволите мне посмотреть ваши?

- Вряд ли я смогу похвастаться чем-либо, - небрежно ответил полковник Седзин, и Йадзаве стало ясно, что отныне игра пойдет в одни ворота. Убитый в порту Йокогамы оказался связником из подполья. При нем была найдена шифровка, над которой бились сейчас лучшие умы дешифровального отдела. Шифр оказался чрезвычайно сложным. Эстафетчик, бывший на контакте с убитым, сидел в подвале следственного изолятора (сидел в буквальном смысле - в сыром и совершенно темном каменном гробу, кишащем крысами, стоять или лежать не позволяли размеры). Подпольщика обрабатывали третий день, он молчал и вряд ли мог сказать что-нибудь в дальнейшем: во-первых, кроме своего контакта, он, скорее всего никого не знал, во-вторых, уже на следующий день после ареста он был способен шевелить только пальцами правой руки.

- Вы правильно поступили, соединив два дела в одно, - сказал Седзин. - Тот парень, что ехал с убитой в поезде, где он?

- Он не уверен, - глухо проговорил Йадзава. - Женщина была с изуродованным лицом и без одежды, когда мы ее предъявляли.

- Как же он ее опознал, черт возьми? Он что, трахался с ней в вагоне?

- У женщины было родимое пятно чуть выше левой груди в форме звездочки и небольшой шрам справа на животе от аппендицита.

Седзин заметил плохо скрытое раздражение в голосе прокурора и усмехнулся. Злись сколько угодно, старая развалина. Возмущайся моими манерами и лексиконом, но помни: здесь, в твоем кабинете, отныне я хозяин, а ты - «шестерка». Однако как профессионал Йадзава-сан был достоин восхищения, и шеф тайной полиции отдавал этому должное. Профильтровав сотни и тысячи человек, сыщики отдела по расследованию убийств вышли-таки на единственную ниточку, в которую прокурор вцепился намертво. Как породистый бульдог: рад бы отпустить, да не может.

 

Глава 26

Женщину привлекает загадочность!

Немецкий коммерсант Макс фон Клайзен учтиво постучал в дверь на третьем этаже.

- Госпожа Анна?

- Да, это я. Что вам угодно?

Макс ощутил в ее тоне холодность и вдруг почувствовал, что краснеет, как мальчишка на первом свидании. Женщина была красива. В ней не было ничего от хищноватых американских красоток с длиннющими ногами (хотя ее ноги отличались прекрасной формой), она мало походила и на чистокровную арийку с решительной нижней челюстью. Макс подметил все: и подтянутые к вискам выразительные глаза, и чуть высоковатые скулы, и мягкую белозубую улыбку, и копну черных вьющихся волос.

- Я… я ваш сосед снизу. Позвольте представиться. Макс Клайзен, коммерсант.

- Ах да, вы тот самый чудак, что посягнул на мои апартаменты!

Они оба рассмеялись, и Клайзен почувствовал, как отступает, улетучивается напряженность.

- Проходите же, не стойте на пороге.

Она присела на краешек дивана и жестом указала на старенькое кресло, оставшееся, видимо, от прежних хозяев. Баба… Почему в разговоре с Мияги я обозвал ее бабой? Вот уж неподходящее определение, подумал Клайзен. Наверное, потому, что я слышал, будто она из русских. Баба в сарафане, пляшущая под балалайку… Глупости.

- Угостить вас чаем?

- Благодарю, не откажусь.

Ему просто не хотелось уходить. Женщина была как-то очень по-домашнему мила, и красивы и милы были чашки, из которых они пили свежезаваренный чай, и голубые обои под низким потолком, и крошечная сияющая чистотой кухня.

- Я был бы очень признателен вам, фрау Анна, если бы вы приняли мое предложение… То есть я имею в виду, по обмену комнатами. Мое жилье на втором этаже ничуть не хуже вашего. Комната просторная, а потолки намного выше.

- Да, - тихо сказала Анна. - Я привыкла дома к высоким потолкам. Правда, это было так давно, словно в другой жизни. Я ведь уже шестой год в эмиграции. За это время столько всего пришлось пережить, что… Впрочем, зачем говорить о грустном!

Кажется, ее и впрямь заинтриговал этот чудной симпатичный немец. Чем же, однако, вызвано его желание переехать?

Клайзен смущенно улыбнулся и пожал плечами: - Видите ли, моя работа требует постоянного контакта с людьми. Бесконечные встречи, переговоры, шум, гам, суета. А здесь есть то, чего мне так не хватает, - покой, тишина, уединенность. Иногда просто необходимо сосредоточиться…

- Я понимаю.

Они переехали - он наверх, она на второй этаж - через два дня. Но на этом их встречи не закончились: Клайзена тянуло к Анне помимо его воли.

Художник Етоку Мияги стал связующим звеном между Ходзуми Одзаки и Рихардом Зорге. Напрямую они контактировать не могли - частое общение иностранного журналиста и советника премьер-министра могло вызвать подозрение контрразведки.

Мияги встречался с советником на вилле в нескольких километрах от Осаки, в официальной загородной резиденции Одзаки. Виллу окружал великолепный сад, который казался запущенным, но запустение это было рукотворным и тщательно продуманным: будто уголок девственной природы по мановению руки волшебника чудом перенесся сюда, для того чтобы окружить тишиной и покоем изящный теремок с застекленной верандой. Как художник Мияги не мог не восхищаться талантом создателя этого произведения искусства, ибо только человеку, которого бог наградил сразу несколькими дарованиями - зодчего, поэта, живописца и инженера - под силу вырастить сад, который выглядел бы естественным, но, тем не менее, каждый камешек, каждый бугорок, каждая самая малая тропинка здесь были тщательно продуманы, сконструированы и подобраны так, чтобы не нарушить ни одного закона природного равновесия и гармонии. Советник премьер-министра Коноэ господин Ходзуми Одзаки был первоклассным мастером.

Маленькая Йоко, дочка Ходзуми-сан, с радостным воплем выбежала из дома навстречу Мияги.

- Здравствуй, малышка, - улыбнулся художник и поднял девочку на руки.

- Здравствуйте, господин учитель, - отозвалась она. - Мы будем рисовать?

- Обязательно. Мольберт уже ждет нас.

- А что мы нарисуем?

- Что ты захочешь. Разве мало вокруг интересного?

- Тогда - зайца. Он вчера прибегал в наш сад, я сама видела, правда-правда.

- Ты запомнила его?

- Только уши, - вздохнула Йоко. - Но, по-моему, если нужно нарисовать зайца, можно нарисовать только уши, и сразу всем станет понятно.

- Девочка вас полюбила, - сказал Ходзуми-сан, когда Йоко, получив миниатюрный мольберт, кисточку и краски, умчалась в дом. - Вы ее просто очаровали. Не возражаете против свежего чая?

За чаем принято говорить только о приятных пустяках. Мияги, родившийся и всю жизнь проживший в Японии, тем не менее сидел как на иголках, поражаясь спокойствию главы дома. Только когда Одзаки вежливо предложил побеседовать в саду, Мияги почувствовал облегчение.

Советник, похожий на предводителя знатного самурайского клана, одетый в традиционное японское кимоно с вышитой шелком золотой ступицей, медленно шел по тропинке, заложив руки за спину. Они с Мияги остановились возле миниатюрного водопада, выложенного гладким белым камнем.

- Связь с Центром налажена, - сказал Мияги. - Теперь нет нужды пользоваться эстафетой. Информацию можно передавать через Дугласа.

- Етоку-сан, вы уверены, что этот канал чист? Если тайная полиция сумела нащупать эстафету, то запеленговать мощный передатчик - раз плюнуть.

Он еще не знал, что Мияги «ведут», но за время работы на русскую разведку его чувства обострились и стали во много раз тоньше, чем у обычного человека. Было два пути, по которым ведомство полковника Седзина могло выйти на связного в Йокогаме. Один состоял в том, что тайная полиция имела выход на само подполье, но в пользу этой версии не говорил ни один факт. Другой путь был более вероятен и более страшен. Одзаки был почти уверен, хоть и не признавался себе в этом, что в цепочку Мияги - Дуглас - Центр во Владивостоке проник агент японской контрразведки. Именно через эту цепочку в скором времени в Россию должна была уйти стратегическая информация о планах правительства, возглавляемого принцем Коноэ, об экспансии в Китай и далее - в СССР. Многоопытный Одзаки чувствовал опасность всей кожей, но посоветоваться было не с кем: Старик, то есть Рихард Зорге, находился в этот момент в Шанхае.

- Как по-вашему, кто убил Ворчуна? - словно подслушав мысли Одзаки, спросил художник. - Ведь все имена, названные в шифровке, которую он нес, остались незасвеченными. Эти люди до сих пор на свободе. Подполье в Йокогаме по-прежнему действует.

- А вы полагаете, что это дело рук тайной полиции? - спросил в ответ Одзаки.

- Почерк не тот, - проговорил Мияги, слово в слово повторяя фразу, сказанную прокурором Йадзавой. - И потом, чем для тайной полиции мертвый связной лучше живого? Он ведь не был застрелен при сопротивлении или попытке к бегству. Нет-нет, тут другое. Это убийство, Ходзуми-сан. Хладнокровное и заранее спланированное. Если где-то рядом действует агент контрразведки, то, возможно, он убрал связного, чтобы привлечь внимание к эстафете..

Ходзуми-сан ощутил, как тоненькая струйка холодного пота стекает по спине между лопаток. Мияги только что высказал мысль, которую советник упорно гнал от себя, как суеверные люди гонят черную кошку, видя в ней посланника Сатаны. Потому что единственным объяснением происходящего являлось то, что агент тайной полиции не сумел раскрыть эстафету и придумал простой и гениальный ход: путем убийства связного он мог засветить эстафету в глазах подполья в Йокогаме и заставить русского резидента искать другой канал связи с Центром. В условиях появления «горячей» стратегической информации резидент медлить бы не стал и ухватился бы за предоставленную возможность передать ее своим хозяевам - в данном случае, используя радиопередатчик Макса Клайзена - Дугласа.

- Раз вы высказали свою версию, - проговорил Одзаки, - то, я полагаю, вам и нужно будет заняться ее проверкой.

- Я согласен. Но мне нужен человек со стороны…

- У меня есть такой человек, - ответил Ходзуми-сан и, видя, что Мияги колеблется, добавил: - Он китаец, родом из Шанхая, с подпольем не связан. Бывший медик, из клиники был с треском изгнан за то, что делал подпольные аборты. Тайная полиция до сих пор уверена, что на русскую разведку обязательно должны работать только кристально честные люди и убежденные коммунисты. Этот человек будет вне подозрений.

- Вы уверены в нем, Ходзуми-сан?

- Да. И еще. Этот китаец - член одной из Триад. Он мафиозо.

Макс фон Клайзен не подозревал, что началась его проверка. Не до этого. Монтаж передатчика занимал все свободное время. Приемник он тоже собирал сам, предпочитая самодельный купленному в магазине. Если такой приемник выходил из строя, сразу было видно, где дефект.

Он зашел к Луизе Анне на следующий день. Придумал даже благовидный предлог: узнать, как фрау устроилась на новом месте, не нужно ли помочь чем-нибудь. Полдня он про себя репетировал сцену своего появления, заготавливал реплики свои и чужие, прикидывал разные варианты и чувствовал себя влюбленным юнцом, робеющим перед предметом своего вожделения. Это и нравилось ему, и пугало. Будто вы, в преклонном возрасте мечтая о сказочной машине времени, которая перенесла бы вас в пору вашей молодости, где все кажется прекрасным, легким и беспечным, вдруг на самом деле попадаете туда, куда хотели, и обнаруживаете, что успели позабыть ту жизнь и не знаете, как вести себя, что делать в той или иной ситуации, как не выглядеть смешным. Вы словно шпион в чужой стране, куда выбросили вас, не знающего языка и обычаев. Как только Луиза Анна открыла дверь, все слова вылетели у Клайзена из головы. Он просто стоял в дверях и смотрел на нее.

Анна. Анечка.

«Я и тогда, когда увидел вас в первый раз, так же смотрел на вас и не мог вымолвить ни звука, а вы стояли на пороге комнаты наверху и ждали, что я скажу. На вас было какое-то совсем простенькое и грубоватое платье, но оно делало вас удивительно эротичной, возбуждающей так, как не может возбуждать ни одно обнаженное женское тело. Вы стояли неподвижно, чуть смущенно, и отбрасывали длинную размытую тень в коридор, а за вашей спиной горела лампа в тонком китайском абажуре. Когда это было? Вчера? Или три столетия назад? Мне кажется, я знаю вас вечно, Анечка. Как я мог жить раньше без вашего лица с удивительными восточными глазами? Без вашего голоса? Прекрасной точеной фигуры?»

Поймав ее слегка насмешливый взгляд, он вдруг осознал, что вот уже минуту стоит молча и, краснея, пялится в вырез ее халатика. Чтобы скрыть свою неловкость, он почти грубо сказал:

- Чаю дадите?

- У меня даже кофе есть, - ответила она гордо, ничуть не удивившись. - И притом хороший. Сегодня в госпитале давали жалованье, вот я и решила шикануть.

Клайзен прошел в комнату и сел за стол. Его жилище разительно изменилось. Появились симпатичные занавески на окнах, новая посуда, цветы в аккуратных горшочках. Комнату наполнило непередаваемое ощущение того, что здесь живет женщина.

- Вам с сахаром?

- И с молоком, если можно. А сахара побольше. Я вообще сладкоежка. Хотя настоящий мужчина, наверно, должен любить крепкий черный кофе без сахара, да? Это придает ему мужественность.

- Вовсе нет, - серьезно ответила она. - Если мужчина любит сладкое, значит, он добрый и интеллигентный.

На первых порах Анну приютили в Китае знакомые эмигранты. Хозяин семьи работал на английском пароходе. Она пришла к ним, не имея за душой ни денег, ни специальности. С огромным трудом ей удалось устроиться продавщицей в русский магазин. Его содержала мадам Люсиль, черноволосая и огромная, как пороховая бочка, и такая же взрывоопасная. Ее муж в противоположность ей был маленький, с худой впалой грудью и вечной лихорадкой на верхней губе. Когда мадам однажды уехала за товаром, он накинулся на уставшую и равнодушно-снисходительную ко всему Анну и завалил ее прямо на прилавке.

- Викентий Павлович, - сказала она, - давайте оставим это. Я у вас работаю продавщицей, если вы не забыли.

- Не дури, - прошептал он, дрожащими пальцами пытаясь расстегнуть на ней платье.

- Не дури, иначе скажу мадам, что ты приставала ко мне… Куда, стерва, пойдешь? На паперть? Так эти узкоглазые в нашего Бога не верят, ты для них гвай-ло, скотина, а не человек.

Анна приказала себе расслабиться, сыграть податливость и, когда Викентий Павлович наконец оседлал ее, ударила его обеими ладонями по барабанным перепонкам. Викентий Павлович взвыл, откинулся назад, и она добавила ему коленом чуть ниже живота. Пока он лежал под прилавком без сознания, Луиза Анна за несколько минут собрала вещи (благо собирать было особо нечего) и выбежала из магазина. Вспоминая, она вздрогнула, будто от холода, и Клайзен тихонько накрыл ее руку своей. А Анну будто прорвало воспоминаниями, жуткими, как те глупые сказки, которыми пугают детишек. Она хотела выговориться перед этим немцем, ни минуты не сомневаясь, что он все-все поймет и не оттолкнет ее, сжавшуюся в комочек, закрывшись от окружающего мира, такого холодного и колючего.

На следующий вечер Клайзен пригласил Луизу Анну в ресторан. Выбрали самый шикарный - «АСТОРИЮ». Поначалу она отнекивалась:

- Вы с ума сошли, Макс! Я была в ресторане последний раз лет семь назад, еще в Новониколаевске. Да и платье… В чем я пойду?

- Вы в любом платье, даже самом простом, затмите всех расфранченных дам, - искренне сказал Клайзен, видя, что Анне меньше всего хочется, чтобы ее отказ был принят.

Мужчины за столиками дружно поворачивали головы ей вслед, точно подсолнухи вслед за солнцем. А она, невыразимо прекрасная, шла по проходу, опираясь на согнутую руку Макса. Клайзену казалось, что его заполняет золотой свет ее сильной и чистой ауры и он купается в нем, одновременно отдавая ей свое тепло, чтобы и она могла почувствовать его и оттаять после долгой студеной зимы в душе. Сегодня был их вечер, Макса и Луизы Анны.

К ним за столик подсел мужчина с модной стрижкой и сведенными над переносицей бровями.

- Привет, Макс.

- Привет, рад тебя видеть. Присаживайся. Познакомьтесь, Анна, это мой друг, журналист. Аккредитован в Шанхае. Пишет разоблачительные статьи про местных тай-пей, финансовых воротил.

Она отметила, с каким восхищением смотрел на нее журналист. В его взгляде не было ни грамма похоти, он просто любовался ею, как совершенным произведением искусства. Это ей понравилось. Да и вообще вечер был великолепен. Анна, успевшая отвыкнуть от такого проявления внимания, наслаждалась от души. Мужчины наперебой ухаживали за ней, много танцевали, шутки были смешными, кухня - отличной.

- Ты неотразима, - шепнул Клайзен, обнимая ее за талию в кружеве вальса. - У меня иногда возникает желание увезти и спрятать тебя подальше от посторонних глаз.

- Ревнуешь? - улыбнулась она в ответ. - Это хорошо, у нас в России говорят: ревнует - значит любит.

- А ты? - его голос вдруг охрип от волнения. Луиза Анна вздохнула, как вздыхает учительница над безнадежно тупым учеником.

- Господи, ну неужели ты сам не видишь?

Вижу, говорили его счастливые глаза. Вижу. Вижу!

- Тебе она понравилась? - спросил Клайзен журналиста, когда они вышли в вестибюль.

- Да, - искренне ответил тот. - Сам бы у тебя отбил, да боюсь, Катя узнает в Москве. Ты, кажется, намерен жениться? Что ж, я думаю, руководство Центра против не будет. Само собой, кто ты на самом деле, Анна узнать не должна.

- Буду выкручиваться, - ответил Клайзен.

Это была первая и последняя встреча Луизы Анны и резидента советской разведки Рихарда Зорге.

Зал «Астории» был огромен. В другом его конце, у окна, занимавшего всю стену, сидела Наденька, похожая на милого пушистого котенка в своей серой накидке и черном платье toils, от которого веяло той строгостью и простотой, что стоит совсем немалых денег. Напротив Наденьки высился прямой как палка сухой старикан Отто фон Гедерик, сотрудник германского посольства, аккредитованный в Китае.

 

Глава 27

…А мужчину - неизвестно что

Пока молодая женщина шла по набережной, ее охватывали самые разные воспоминания, яркие, будто цветное кино, противоречивые, в которых переплетались чудовищные унижения, страдания, и в то же время странное удовольствие и радость от того, что главный источник ее мучений, к которому ее тянуло словно сильным магнитом, рядом и еще жив.

Женщина могла взять такси или рикшу, деньги позволяли, но она хотела устать от быстрой ходьбы, пропитаться отвратительным запахом гниющей рыбы, которым тянуло со старых причалов. Ей хотелось извести себя, и она испытывала мазохистское наслаждение от своих неприятных ощущений. И еще женщина страстно желала избавиться от всепоглощающего чувства вины перед близким человеком, которого она любила и предавала каждую минуту, каждое мгновение единственно своим существованием на этом свете.

В стены этой мрачной комнаты она впервые вступила два года назад. Она помнила каждую мелочь, абсолютно все детали. Каждый раз, как только она видела этот кабинет, пуленепробиваемые стекла на маленьких окнах, ее накрывала волна неизъяснимых чувств. Хотя кабинет помещался под безобидной вывеской управления налоговой инспекции, налогами здесь не занимались. Полковник тайной полиции Такидзи Седзин встречался здесь со своей самой секретной агентурой, не проходя щей даже по каналам конторы.

Самым тривиальным было бы сравнение полковника Седзина с жирным пауком, сидящим в центре своей паутины, но… Нет, на паука он не был похож. Он казался Всем и Ничем, превращаясь то в большую голову, то в змею, то в огненный шар, подобно волшебнику из сказочного Изумрудного города (который на поверку оказался не волшебником, а цирковым артистом, а город - не изумрудным).

- Подойдите поближе, - сказал он, и женщина подчинилась.

- Присядьте. Я заметил, что вы держитесь скованно в моем присутствии. Почему? Вы боитесь меня, Ханум?

Она разозлилась на него. И на себя. «Дура, - подумала она. - Дура, дура! Почему у тебя все написано на лице так, что посторонний человек читает твои мысли как открытую книгу?» Женщина и вправду боялась. Ей хотелось опрометью броситься вон из комнаты, но ее ноги были будто прикованы к месту. Она ни за что не ушла бы отсюда. Полковник Седзин почти мистически притягивал ее к себе. В нем не было ничего, что могло бы привлекать. Громадные волосатые лапы, круглое мясистое лицо. Кожа не золотистая, как у большинства японцев, а какого-то коричневатого оттенка, вся в глубоких морщинах, словно земля в период засухи, вымаливающая дождь. Короткая стрижка, стального цвета глаза. И - жаркая удушающая волна, исходившая от него и заполняющая ее тело, заставляющая дрожать и ощущать тяжесть внизу живота.

- Я вовсе не боюсь, господин полковник, - проговорила она, стараясь, чтобы голос не очень дрожал. - Вы мой начальник, я ваш агент, вот и все. Я должна быть почтительной и беспрекословно подчиняться приказам, и я стараюсь это исполнять.

Неожиданно он улыбнулся:

- А ведь вы обиделись. Не отрицайте, не обманывайте меня. И знаете, вы обиделись, когда я назвал вас по псевдониму. Ханум!

- Вы и не могли назвать меня по-другому. Это запрещено инструкцией.

- И все же вам это было неприятно, - с нажимом сказал полковник. - Ханум! На Востоке это слово очень многое означает. Это женщина-мать, мудрая, уважаемая, к которой приходят с поклоном.

- Но «ханум» - не японское слово.

- Верно. Оно принято в Средней Азии, на Среднем Востоке, а не у нас. Ну и что из того? Я выбрал для вас этот псевдоним, и он мне нравится.

Седзин сделал движение - и вдруг оказался по другую сторону стола, совсем рядом с ней, Напротив… Она заглянула в его серые глаза, и ее сковал ужас. Она едва не отвернула лицо в сторону, но он взял ее двумя сильными пальцами за подбородок.

- Вы не находите, что мы с вами очень похожи, агент Ханум? - тихо проговорил он. - Пожалуй, во всем мире нет более похожих существ, чем мы - вы и я.

- Я не думала об этом.

- Напрасно. Напрасно опять врете. Мне лучше вас известны обычаи моей страны. Я вырос на Окинаве, в отвратительном рыбачьем поселке. Мой дед был до того беден, что не мог скопить денег на лодку, чтобы ловить рыбу в проливе. Он мечтал о лодке, как о женщине. Его мечта была чувственной, Он даже на смертном одре бредил ею. Он щупал ее, гладил ее крутые бока, черные от смолы, пропахшие копотью и солью. Он слышал звонкие хлопки паруса… Это был непременно косой парус, красивый и огромный, с красным кругом посередине.

Седзин говорил с такой силой, что Ханум почувствовала слезу у себя на щеке. Ее вовсе не растрогал рассказ, нет, но аура, исходившая от полковника, заставляла ее плакать.

- Отца своего я никогда не видел, мать подгуляла меня в каком-то притоне. И знаете, дед не выгнал ее из дома, когда она принесла меня в подоле. Потому что ноги к тому времени почти не слушались его, и он не мог ни на кого надеяться, кроме моей матери. Он мог бы сдохнуть от голода, но сохранить честь семьи, пусть даже такой, как наша. Но нет, он хотел жить. Ему хотелось просуществовать на этой поганой земле хоть несколько лишних месяцев. И ради них он стерпел все - унижения, плевки соседей, всеобщее презрение. Он мечтал только о лодке. Крошечной черной джонке с косым парусом.

Седзин стоял так близко, что она ощущала его горячее дыхание.

- Я должен был кончить, как мой дед. Но я здесь, перед вами. Это противоречит здешним законам общества. Но я плевать на них хотел. Между начальником и подчиненным, тем более если он секретный агент, тоже не должно быть никаких отношений, кроме служебных. Однако нас тянет друг к другу. Меня к вам, вас - ко мне.

Чтобы унять дрожь, она старалась не смотреть на него, но нет… Это было выше ее сил. Кажется, она не слишком противилась, когда он грубо, восхитительно грубо, с почти звериной страстью сорвал с ее плеч блузку так, что оторванные пуговицы застучали по полу. Ее больше не было. Все ее существо растворилось в черных глубинах Космоса. Ее ки освободилось из плена телесной оболочки и устремилось куда-то в сладостный полет, чтобы уже не вернуться обратно, падать в пропасть, но никогда не достичь дна. Пальцы Седзина, казавшиеся на первый взгляд толстыми и неуклюжими, трогали самые потаенные струны, заставляя ее тело петь, и она чуть не закричала, но он вовремя прикрыл ей рот ладонью, хотя нужды в этом не было: стены кабинета не пропускали звуков. После того, как напряжение достигло предела и чернота наконец взорвалась в ней, будто вспышка сверхновой, женщина еще несколько минут пребывала без движений, не замечая, что полулежит на письменном столе, но ясно ощущая, как капли пота ползут со лба вниз и струйкой стекают в ложбинку между ключиц.

Седзин-сан, спокойный и выглядевший как на официальном приеме в посольстве, дождался, пока она придет в себя, и разложил на столе фотографии.

- Твой объект.

Она едва нашла в себе силы взглянуть.

- Этот человек - сотрудник тайной полиции. Похоже, он работает также на русскую разведку. Ты должна стать его тенью. Меня интересует все. Любые контакты. Каждый шаг. Что ест. Что пьет. В какой позе предпочитает трахаться. Ясно?

Ханум дерзко посмотрела на начальника.

- Что касается последнего, то я постараюсь выяснить это в первую очередь.

Седзин восхищенно покрутил головой и произнес: -… Шалава.

Но за Ханум уже закрылась дверь.

Седзин еще пару минут сидел за столом, задумчиво перебирая изображения Стива Айлина в разных ракурсах. Айлин садится в авто. Айлин в ресторане. Айлин на конспиративной встрече с агентом. На скамейке в сквере.

А в этот самый момент другой человек в противоположной части Шанхая занимался тем же самым: рассматривал фото Айлина, откладывая в ящички великолепно тренированной памяти каждую черточку его лица, каждый характерный жест, поворот головы, разрез глаз. Фотографии были сделаны паршивой техникой довоенного Китая, но человеку этого было вполне достаточно.

Человек открыл небольшую потертую сумочку, каких тысячи, и начал укладывать все необходимое. Черная бесформенная одежда с маской-капюшоном, скрывающей лицо. Моток тонкой прочной веревки. Кинжал-сай с лезвием на пружине. Пара гранаток с цветным слезоточивым газом. Все это могло понадобиться, хотя скорее всего большая часть арсенала так и останется невостребованной. Но любая, даже самая продуманная и тщательно спланированная операция таит в себе массу неожиданностей. Как опытный зодчий, он обязан был предусмотреть все, чтобы его детище осталось в веках. Глядя в окно на надвигающуюся ночь, человек вышел из комнаты и запер дверь. Дверь не скрипнула. Не пропела ни одна половица под ногой. Человек ступал легко и бесшумно, будто и не шел вовсе, а летел по воздуху, не прилагая для этого ни малейшего усилия.

У Наденьки был выходной. Она получала его, когда хотела, благодаря добрейшему господину Авдонину, который очень ценил Наденьку, справедливо считая ее источником дополнительной прибыли для своего ресторана. Он знал, что многие завсегдатаи его заведения приходят не столько ради превосходной кухни, что проблемой в городе никогда не было, но ради обстановки, в которой они хоть на краткий миг могли почувствовать себя на далекой недосягаемой родине. Наденька с ее русскими романсами будила в них грезы, воспоминания и надежды, которым не суждено сбыться, - надежды на возвращение.

Наденьке стоило чуточку поиграть в недомогание, и господин Авдонин сам подошел в перерыве к ее гримерной.

- Завтра отдыхай, - распорядился он. - На тебе лица нет. А ты мне нужна, как говорится, в соку, с голосом и всем остальным.

Наденька в ответ сладко потянулась.

- Ладно, пойду отсыпаться.

Господин Авдонин при слове «отсыпаться» недоверчиво хмыкнул.

Сейчас она лежала в объятиях Стива, положив голову с распущенными белокурыми волосами ему на грудь, и мурлыкала от удовольствия.

- Послушай, - в который раз начал Стив, - объясни, зачем тебе этот ресторан. Квартира у тебя есть, не шикарная, конечно, но все-таки. В деньгах мы не нуждаемся, я хорошо зарабатываю в фирме. Хочешь - переберемся на виллу за городом, два дня назад тебе там понравилось. Что тебя держит? Господин Авдонин найдет себе новую певицу.

Наденька мягко прикрыла ладошкой его рот. - Илья Михайлович? Да нет, я не из-за него. Мне там нравится, понимаешь? Там я вижу русские лица, слышу, как говорят по-русски. А на вилле я заскучаю от безделья. И не спорь больше. Тебе нравится мой новый пеньюар? Скажи, прелесть?

Она легко вскочила, накинула на себя розовую прозрачную материю и закружилась перед ним, потом встала на колени на манер наложницы и сложила ладони передо лбом. Весь облик ее выражал смирение, но, заглянув ей в глаза, Стив увидел там чертенят, которые так и прыгали от скрытого веселья.

- Нравится?

- Нет.

- Врешь, врешь! Ты просто злишься потому, что это мне подарил Илья Михайлович.

Наденька села на диван рядом с обнаженным любовником и вздохнула:

- Стив, миленький, не ревнуй меня, а? Если сказать честно, то, конечно, надоело. И ресторан, и рожи пьяные. Но куда же я денусь? Без роду, без племени. Мы чужие здесь. Когда мы бежали из России, то ни о чем не думали, хотелось только убраться оттуда поскорее. А теперь… Хорошо, что ты у меня есть. Увижу тебя, обниму, и жить вроде легче. Опереться есть на кого. Ты не ревнуй меня, ладно?

Наденька порывисто обвила его шею руками. - Не ревнуй. Лучше поцелуй меня. Вот так, крепко-крепко.

Прокурор Йадзава-сан допрашивал свидетеля уже пятый час, хотя речь шла о поездке, которая длилась в половину меньше. И постепенно тот, словно попадая под действие гипноза, вспоминал все новые и новые детали, о которых раньше и не подозревал. Но память обладает многими удивительными свойствами, и, когда кажется, что измученный многочасовым допросом мозг вот-вот отключится, она неожиданно выдает на поверхность из глубин подсознания яркие картины прошлого, будто они происходили не вчера, не месяц назад, а всего несколько минут. Молодой парень краснел и потел, но старался держаться с достоинством.

- Теперь давай начнем сначала, - спокойно сказал прокурор. - Итак, ты оказался в поезде вместе с этой женщиной.

Молодого человека звали Янтава Кадзиоки. Его отец содержал магазин мебели в Токио. Дело было не слишком, но все же доходным, позволявшим жить сравнительно безбедно. Йадзава видел, кто перед ним. Отпрыск мелкого буржуа, отправившийся в свое первое самостоятельное путешествие, пусть даже между центром и пригородом. Строгий отец далеко, в кармане небольшая сумма денег, рядом красивая женщина.

- Так уж вышло, господин, - пробормотал Янтава.

Женщина стояла совсем близко. Он вспоминал, что она коснулась его бедром, когда он проходил мимо. Он хмуро извинился, увидев, что перед ним итеки, не японка, но она вдруг очень приветливо улыбнулась и спросила с милым акцентом: «Как тебя зовут?» - совсем без боязни или превосходства. Он-то эмигрантов повидал достаточно. Но на эту женщину ему хотелось смотреть и смотреть бесконечно, так как она была очень красива.

- Вы говорили с ней? Вспомни, о чем.

- Но я не помню, господин. Мне очень жаль, но это было довольно давно. Я ничего не утаиваю, поверьте, господин!

- Я знаю, знаю, - успокоил парня Йадзава-сан. - Но все же постарайся. О чем обычно говорят в поезде незнакомые люди? О дороге. О погоде. Вспомни, она не называла себя?

Парень смутился.

- Конечно, она себя называла. Но эти иностранные имена! Я даже не мог это произнести. Про себя я называл ее «попутчица». Говорила она по-японски плохо, знала всего несколько десятков фраз. Да мы почти и не общались. Просто она была очень мила со мной. Простите, господин.

- А потом?

- Потом произошло нечто странное. В поезд села другая женщина, и она была очень похожа на Сьюдо-ака, на первую. Я еще подумал, что они, должно быть, сестры. Потом первая осталась, хотя собиралась выйти, а вторая, наоборот, куда-то исчезла.

- Хорошо, очень хорошо. Видишь, ты многое вспомнил. Теперь скажи, где сошла та женщина, что осталась в вагоне?

- Не знаю, господин. Думаю, что в Токио. Но после остановки она как-то странно переменилась. В мою сторону даже не посмотрела, будто мы незнакомы. Может быть, ее ждал мужчина и она не хотела, чтобы у него был повод для ревности?

- Но ведь ты утверждаешь, что это была та женщина, тело которой было обнаружено в пригороде?

- Да, господин. Я почти уверен, что это она.

Его до сих пор преследовал запах ее духов. Аромат был чуть заметный, но его невозможно было спутать ни с чем другим, до того он был манящим и кружащим голову. У него даже потемнело в глазах, когда он прикоснулся к ее обнаженному телу. Женщина разделась сама, видя, что он страшно стесняется. Она этого хотела ничуть не меньше, чем он сам. По крайней мере, ему так показалось.

- Вторую женщину ты запомнил?

- Нет, господин, простите. На ней было совсем бесформенное черное платье, знаете, вроде тех, которые носят беременные. И широкая шляпа с вуалью. Может быть, она пряталась?

- Как тебе показалось, они были знакомы?

- Не могу сказать. Но на остановке в пригороде они сошли вместе.

Йадзава-сан на секунду задумался.

- Ты говоришь, они были очень похожи. Тогда, может быть, ты ошибся, в поезд вернулась вторая, а первая вышла?

- Но, господин прокурор, она выглядела точь-в-точь, как была раньше, и одета была так же. Только вот разговаривать больше не захотела.

«В пригороде поезд стоял десять минут, - вспомнил Йадзава-сан. - От железной дороги до места, где нашли труп, около пятидесяти метров. Я зря связал мертвую женщину с шоссе. Хирург в личном автомобиле здесь ни при чем».

Прокурор понял, что парня необходимо спрятать от глаз тайной полиции, и обрадовался, что Стив Айлин сейчас далеко. Прокурор, конечно, не мог знать, что Седзин-сан приставил к нему Айлина в качестве дымовой шашки, отвлекающего маневра, призванного отвести внимание от помощника прокурора Тайто Мицуры, платного осведомителя Седзина.

- Тебе пора, - сказала Наденька, взглянув на настенные часы.

- Ты кого-то ждешь? - с неудовольствием спросил Стив.

Она вздохнула, медленно поднялась с постели и, не стесняясь своей наготы, прошла по комнате. Стив следил за ней, любуясь кошачьей грацией ее движений, приподняв голову с подушки.

- Нет. Но тебе действительно пора.

Он уже знал, что она ничего не будет объяснять. А его настойчивость только ее обидит. Наденька как-то очень болезненно относилась к расспросам. «Ты любишь меня? - спрашивала она в таких случаях. - Я тоже тебя люблю. Мне хорошо с тобой, но ты должен помнить: без доверия любви нет. Не проверяй меня каждый раз, выяснять отношения - это верный способ их испортить. Оставь все как есть».

Айлин в тот вечер ушел рассерженный. Наденьке было жаль его, но поделать она ничего не могла, с минуты на минуту должен был прийти фон Гедерик, секретарь посольства. И действительно, они чуть не столкнулись в дверях. Серый посольский «Майбах» затормозил у входа в тот момент, когда Стив Айлин выскользнул через черную лестницу.

- Подождешь здесь, - велел фон Гедерик шоферу, а сам, умопомрачительно элегантный, с букетом роз в руках и бутылкой дорогого вина под мышкой, прошествовал к подъезду. Своему шоферу он доверял полностью, нисколько не опасаясь, что его похождения станут известны в посольстве.

Наденька встретила гостя радушно. Приодетая и подкрашенная, она поцеловала старикана, словно дочь отца, в щеку, ловко ускользнула от ответного более интимного поцелуя и пригласила фон Гедерика в комнату.

- Вы обворожительны, - проговорил он.

- Присаживайтесь, - откликнулась она, сама садясь на диван и исподтишка осматривая себя: халатик продуманно чуть-чуть поддернут кверху, одна нога эффектно лежит на другой. - Что будем пить?

Наденька загодя запаслась спиртным: прошлый свой приход секретарь ознаменовал тем, что вылакал все содержимое бара в полчаса и долго потом извинялся, что наблевал в туалете.

На этот раз фон Гедерик был сама галантность. Они весело болтали о том, о сем, немного потанцевали под модные пластинки.

- Вы довольны, мой господин? - улыбнулась Наденька.

- Очень. Вы просто прелестница, - проблеял старичок. - Однако я уже не тот, лет десять назад на приеме моего зятя я мог танцевать всю ночь, а наутро являться к генералу с докладом. А теперь, смотрите-ка, вы меня закружили.

- Не прибедняйтесь. Просто здесь довольно душно. Я открою окно. А вы, если пожелаете, снимите китель… Вот так, давайте сюда, на спинку стула…

Фон Гедерик благодушно позволил раздеть себя и сидел на диване в нижней рубашке, потягивая вино из дешевого бокала и разглядывая Наденькину фигуру. Постепенно он все больше пьянел. Наденька видела, как его голова клонилась на грудь, и фон Гедерик делал титанические усилия, чтобы не заснуть прямо за столом.

- Вы очень устали, - сокрушенно проговорила Наденька. - Я обязана следить за вашим самочувствием. Здесь вы мой господин, я ваша раба, то есть наложница. У немецких рыцарей раньше ведь тоже были наложницы?

- Налож… ницы? Да, вроде были, - пробормотал фон Гедерик, засыпая. - Ты будешь моей наложницей. Раздевайся и иди сюда. Знаешь, сейчас рыцарем быть очень трудно, не то, что раньше.

Постепенно его язык начал терять связь с головой. В заключение он рассказал несколько пошлых анекдотов, доверчиво прижался к Наденькиной груди и захрапел.

Наденька тихо лежала рядом и смотрела на часы на стене. Когда стрелка отсчитала десять минут, она неслышно выскользнула из-под одеяла и про шлепала босиком по коврику к стулу, на котором лежали папка в кожаном переплете и небрежно свернутый китель.

Только спокойно, приказала себе она. Спокойно. Ее пальцы быстро перебирали бумаги с гербом в верхнем углу. Некоторые она откладывала в сторону, замечая, в каком порядке они лежали раньше. На одном документе она остановилась. Это была фотокопия донесения одного из тайных агентов, работавших под прикрытием германской дипломатической миссии в Японии. Наденька пробежала документ глазами несколько раз, прежде чем убедилась, что он раскрывает планы кабинета правительства принца Коноэ относительно начала вооруженной интервенции в Китай. До назначенного срока - 7 июля 1937 года - оставалось совсем немного времени. Небольшой городок Лугоуцзяо, всего в нескольких километрах от Пекина, был обречен. Японские десантники не оставят там камня на камне.

- Любопытствуешь? - раздался вдруг вкрадчивый голос за спиной Наденьки. От испуга она выронила папку, и листки бумаги разлетелись по полу. Фон Гедерик, ласково улыбаясь, приблизился и впился крючковатыми пальцами в Наденькино плечо.

- Ох, простите, - пробормотала она и почувствовала, что холодный пот заструился по спине. - Знаете, я ужасно рассеянная…

- Ну, конечно, - легко согласился он и неожиданно сильно ударил Наденьку по лицу.

Она отлетела к стене, на нее что-то упало сверху, отобрав возможность соображать. Фон Гедерик подошел, рывком поднял ее на ноги и снова отвесил пощечину.

- Пожалуйста, - заплакала она, - пожалуйста, не бейте. Я ничего не успела посмотреть. Я ничего не знаю.

- Ты спала со мной из-за этих бумаг? - заорал он. - Ты работаешь на разведку, шлюха? На кого? На красных? Отвечай!

Он принялся пинать ее ногами. Он был очень сильный, несмотря на старческую худобу. Злость, клокочущая в нем, придавала ему дополнительную силу. Ослепляющая боль пронзила Наденькино тело, когда колено фон Гедерика вонзилось ей под ребра. Она задыхалась, а в фон Гедерика, казалось, вселился дьявол. Обнаженная Наденькина плоть еще больше распаляла его, он сыпал на нее удары в дикой ярости, ничего не замечая вокруг. Чувствуя, что сейчас потеряет сознание, Наденька собрала последние силы и, оттолкнув фон Гедерика, с воплем вскочила на ноги и бросилась бежать вверх по лестнице.

- А ну стой! - закричал он.

Быстрее, билась мысль у нее в мозгу, словно смертельно раненная птица. Быстрее, быстрее!!! Лицо ее было разбито, она чувствовала солоноватый вкус крови у себя на губах. Ноги сделались ватными, и каждая ступенька была для них препятствием, словно камни высоко в горах - скользкие, по-предательски неверные. Она едва успела заползти в комнату наверху и захлопнуть дверь. Фон Гедерик долбанул дверь плечом и взвыл от боли.

От ужаса Наденька не знала, куда деваться. Тонкая фанерная перегородка еще как-то стояла, хотя фон Гедерик бился в нее с яростью быка. Наденька лихорадочно огляделась в поисках выхода. Говорят, что в критических ситуациях даже загнанный заяц способен напасть на охотничью собаку. Схватив стоявший в углу стул, Наденька встала рядом с трещавшей дверью, прижавшись к стене.

 

Глава 28

Игры тайной полиции

- Вы не находите, господин Ляо, что наш друг становится слишком уж активным? Он может неожиданно выйти из-под контроля.

Ляо флегматично пожал плечами.

- Я не вижу повода для беспокойства. Скоро господин Клайзен отправляется в Кантон, его штаб-квартира ликвидируется. А у человека, о котором вы говорите, могут быть иные причины интересоваться Луизой Анной.

Его собеседник промолчал. Разговор происходил в небольшой мансарде, обставленной с традиционным восточным вкусом. Сам хозяин, руководитель одного из отделений Триады, господин Ляо, сидел на толстой циновке, рядом с ним высился узкий булькающий сосуд с торчащими из него трубочками. Страсть хозяина к опиуму была широко известна, но никогда не обсуждалась, ибо перед властью, которой господин Ляо обладал в Шанхае, меркло даже могущество тайной полиции.

- Господа, которые изволили воспользоваться нашими услугами, настаивают на том, чтобы мы были готовы совершить ликвидацию в течение двух часов с момента подачи команды. Они полагают, что через Луизу Анну этот человек может выйти на их сеть в Японии и здесь, в Шанхае, так как пока еще их передатчик находится в городе. В принципе у нас все подготовлено. Исполнители подобраны, люди абсолютно надежные. С подпольем никто из них не связан.

Собеседник господина Ляо деликатно отвернулся, когда тот опять с блаженным видом присосался к своим трубочкам. Сам Лама, так звали руководителя группы боевиков, ни спиртного, ни тем более наркотиков в жизни никогда не пробовал и строго следил за своими подопечными. Одурманенный человек - потенциальный предатель.

Макс Клайзен же, за которого так беспокоилось руководство разведцентра и ради которого нанимались боевики Триады для ликвидации Стива Айлина, вскоре после женитьбы получил новое назначение. Свою работу на русскую разведку он, как и было приказано, тщательно скрывал от новоявленной фрау Клайзен и поездку в Кантон объяснял интересами фирмы.

- Мы расстаемся ненадолго, - сказал он, нежно обнимая супругу на вокзале. - От дел ведь никуда не денешься. Будет совсем невмоготу - напишу и вызову к себе. Жене нужно учиться быть терпеливой.

Она улыбнулась, прижимаясь к нему. - Я постараюсь научиться. Но быть терпеливой - это такое мучение! Скорее бы уж было это… невмоготу.

Но Анна смогла выехать в Кантон только через полгода. Клайзену пришлось везти через таможню мощный передатчик и громадную динамо-машину. Английские чиновники, работавшие на досмотре, обманулись видом преуспевающего немецкого коммерсанта, а Клайзен добродушно объяснил, что везет оборудование для новой фотолаборатории. Вместе с прибывшим радистом они остановились в отеле «Манхэттен» на седьмом этаже. И началось их хождение по мукам.

Связи с Владивостоком не было. Шум динамо-машины, казалось, проникал до первого этажа. Ее попытались закутать в одеяло, но это чуть не вызвало пожар от перегрева. Рихарда Зорге техническая сторона дела не интересовала. За несколько дней он постарел на десяток лет. Глаза его покраснели от недосыпания, на лбу обозначились глубокие морщины, словно шрамы, оставленные ударами ножа. Ценнейшая информация, добытая Ходзуми Одзаки из окружения принца Каноэ, до Владивостока не доходила.

Кантон угнетал Макса своей обстановкой. И Зорге, несмотря на занятость, это заметил.

- Ты мне не нравишься, - сказал он во время одной из конспиративных встреч.

Макс молча раскрыл зонтик, и первые тяжелые капли осеннего дождя стукнули о материю. Набережная, по которой они прогуливались, да и весь город опустились в серую дымку.

- Жаль, что я не японец, - грустно улыбнулся Клайзен. - Они всю жизнь живут на глазах у других, как в огромном общежитии. И это научило их ставить невидимые барьеры между собой и окружающим миром. Это легко, нужно просто уметь сосредоточиваться на чем-нибудь. На шуме дождя, например, или шелесте листьев. Можно слушать, как растут камни… Знаешь, японцы утверждают, что камни растут.

- Ты скучаешь по Анне, - утвердительно сказал Зорге.

Клайзен вздохнул:

- Состояние как у брошенной собаки. Все из рук падает.

- Ничего. Могу тебя обрадовать: скоро поедешь назад в Шанхай. Твоя миссия здесь, в Кантоне, выполнена, радист подготовлен.

Макс почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы. Он увидит свою Анечку. Ему даже показалось на миг, что он за много миль ощутил тепло ее прекрасного тела, сильного, тонкого и восхитительно гибкого.

Фон Гедерик перестал биться в дверь, за которой спряталась Наденька, и с удивлением обернулся. На лестничной площадке метрах в трех от него стоял человек. Он возник совершенно бесшумно, будто материализовался из воздуха. Человек был одет в странный бесформенный черный костюм, повязка скрывала его лицо, и фон Гедерик видел только глаза - спокойные, изучающие его, словно букашку.

- Это еще что за рожа? - быстро трезвея, пробормотал фон Гедерик.

Человек в черном не выразил никаких ответных эмоций. И Гедерику вдруг стало страшно, хотя природу этого страха он так и не смог понять. Человек будто раздувался, увеличивался в размерах, закрывая собой всю лестницу. Время остановилось. Фон Гедерик хотел пошевелиться и не смог, воздух стал таким плотным, что сквозь него нельзя было пробиться. Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом человек в черном мгновенно оказался совсем рядом. Он не подошел, не прыгнул вперед, он вроде бы вообще не совершал ни малейшего движения - просто вдруг исчез в одном месте и возник в другом, прямо перед фон Гедериком. Рука, затянутая в черную перчатку, дернулась вперед со скоростью атакующей кобры, и секретарь посольства вдруг с отрешенным удивлением услышал треск собственной грудной клетки. Он услышал чей-то крики. Подумал, что это не человеческий голос, а скорее визг свиньи под ножом мясника, но скотобойни поблизости не было, по крайней мере, он не заметил ее, пока сюда шел. Потом он сообразил, что это был его собственный крик, и волна дикой боли захлестнула его тело. Он сделал шаг к перилам и ухватился за них, чтобы не упасть. Пистолет! Нужно добраться до пистолета, он там, внизу, в нескольких шагах. Только нужно пройти мимо этого человека в черном. Как же пройти, когда он такой большой, в полнеба! Хотя вроде роста маленького. Глаза узкие… Скорее всего паршивый азиат. Если уж наняли убийцу, обиженно подумал фон Гедерик, то могли хоть прислать цивилизованного, а не этого дикаря. А в комнате внизу, на журнальном столике, остался недопитый марочный коньяк… и Гедерику стало жалко, потому что тот человек наверняка выпьет его, а это был его любимый коньяк, и достать его здесь было очень непросто, львиная доля хорошего спиртного оседала в бездонных карманах таможни.

Фон Гедерик все же сделал еще один шаг по лестнице на своих не гнущихся от боли ногах. Он ясно увидел пистолет в кобуре, лежащий на стуле в углу. Но в этот момент ниндзя ударил снова - мощно, с разворотом кругом, ногой в височную область, и секретарь посольства, разломав своим телом деревянные перила, полетел головой вниз с лестничного пролета.

- Твою мать! - успел удивленно прохрипеть он. По данным статистики, именно эти слова чаще всего сопровождают человека, насильственно отправляемого в лучший мир.

Шофер в посольском «Майбахе» заметил мужчину в плаще и надвинутой на глаза шляпе, когда тот выскользнул из двери черного хода и быстро пошел прочь, ссутулившись и засунув руки в карманы. Сначала шофер решил, что перед ним глубокий старик, но на миг, когда мужчина под фонарем оглянулся, он вдруг увидел, что тот молод, строен и двигается как профессиональный танцор. Потом мужчина вновь превратился в старика и шаркающе поплелся прочь.

Ниндзя спустился в нижнюю комнату и остановился возле столика со стоявшей на нем недопитой бутылкой. Глаза его сквозь прорезь в капюшоне внимательно оглядывали окружающую обстановку, словно оптические сканеры. Узкое сводчатое окно с цветочным горшком на подоконнике. Старенький диван, на котором лежало свернутое в жгут покрывало и небрежно брошенный военный китель. Прекрасной работы китайский торшер - единственная ценная вещь в квартире, достойная внимания. Ниндзя вынул из кармашка на поясе складной нож и, использовав одно из лезвий в качестве отвертки, вскрыл дно торшера. Абажур из тончайшего шелка с изображением сражающихся дракона и тигра - символов вечно противостоящих друг другу Инь и Ян, Света и Тьмы, отлетел в сторону. Торшер не содержал в себе ничего интересного. С полным спокойствием ниндзя обследовал все светильники, попавшиеся ему в комнате, вывернул лампочку под потолком, снова вернулся к окну, опрокинул цветочный горшок и, наконец, нашел среди влажных комьев земли то, что искал, - крошечный микрофон для прослушивания. Еще минута ушла у него на то, чтобы отыскать спрятанный в подоконнике магнитофон.

Ниндзя достал из-за двери свой саквояж, сложил туда амуницию, сверху бросил найденный микрофончик и магнитофонную пленку и вышел в дверь парадного. На скрюченное старческое тело секретаря германского посольства он даже не взглянул.

Через три часа, почуяв неладное, шофер посольства толкнул дверь квартиры, куда входил фон Гедерик. Несколько секунд у него ушло на размышления. Затем, увидев, что цветок на окне потревожен, он позвонил полковнику тайной полиции Такидзи Седзину.

- Машину отгони, - услыхал он указание из трубки. - Дверь запри, протри все, что можно, и жди меня. В полицию пока не звони.

- Отсюда недавно вышел мужчина. Лет тридцати, худощавый, маскировался под старика. Если позволите, господин полковник, я думаю, что он работает на Контору.

- Разберемся, - сказал Седзин - сан и повесил трубку. Колесо завертелось.

Стив Айлин спортивным шагом пересек возвышенность, на которой стоял синтоистский храм, и очутился в небольшой тенистой роще. Все здесь казалось ему игрушечным: и ухоженные миниатюрные деревца, и дорожка, обложенная белыми камешками, и дом, имитирующий китайскую пагоду с четырехскатной зеленой крышей, - вилла окружного прокурора.

Он знал, что по японским обычаям крайне невежливо приходить к кому-нибудь, вот так, без приглашения и предварительной договоренности, хотя хозяева ни малейшим намеком никогда не дадут понять, что гость совершил бестактность.

У порога Айлина встретила госпожа Шизей, супруга прокурора Йадзавы. Она взмахом руки отослала прислугу и сложила ладони лодочкой в восточном приветствии.

- Очень рада вас видеть, Айлин-сан. Проходите в дом, мой супруг ждет вас.

- Простите за непрошеный визит, Шизей-сан, - сказал Айлин, прекрасно понимая, что прокурор его совсем не ждал. - Но у меня, к сожалению, такое дело, которое не терпит отлагательств. У меня не было другого выхода, иначе бы я не осмелился побеспокоить господина Йадзаву.

Внутри дом был отделан с традиционным японским изяществом. Обширное помещение, устланное татами - циновками строго определенных размеров, - разделяла на две части голубая ширма прекрасной ручной работы. На ней белым шелком были вышиты колесо и ступица - герб одного из знатных самурайских родов, уходящих корнями в глубокую древность. Такой же герб Айлин увидел на задрапированной тканью стене. Йадзава-сан был, безусловно, человеком, глубоко чтившим традиции.

Шизей-сан, удивительно миниатюрная и гармонично сложенная женщина, с высокой прической и в дорогом темно-синем кимоно, церемонно разливала зеленый, пахнущий травами чай из высокого серебряного кувшинчика. Йадзава-сан жестом пригласил Стива присоединиться к церемонии.

- Я догадываюсь, что привело вас ко мне, - наконец сказал он, медленно выпив свою чашку. - И ради чего вы проделали столь длинный путь. Где вы оставили машину?

- Я приехал поездом, Йадзава-сан. В вагоне второго класса. Сошел в пригороде, к вам добирался автобусом.

Иадзава удовлетворенно кивнул:

- Вы предусмотрительны. Впрочем, я ведь имею дело с профессионалом.

Айлин сидел, опустив голову. К прекрасно заваренному чаю, содержащему четырнадцать различных компонентов, он едва притронулся.

- Йадзава-сан, - проговорил он, - объясните мне, что происходит. У меня такое ощущение, будто мы все движемся к пропасти.

Прокурор был неподвижен, словно статуя божества Мондзю. Только руки, худые, покрытые пигментными пятнами, чуть заметно взлетели над коленями, точно крылья большой старой птицы.

- Когда один японец хочет пожелать другому больших несчастий, он говорит: чтоб ты жил в эпоху перемен. Очень правильное изречение!

В Германии к власти пришел Гитлер, и теперь многое изменится в нашей жизни. Там, на Западе, джинн вылез из бутылки. Глупо надеяться, что этот факт не коснется нас с вами. Вы знаете, что означает термин «Дзайбацу»?

- Группа промышленных концернов…

- Правильно. У ее руля стоят сильнейшие политики, которым для приобретения абсолютной власти, к которой они стремятся, поддержка Запада просто необходима. Однако они понимают, что поддержка, и в первую очередь экономическая, не дается просто так. За крупные военные заказы от них потребуют не просто союзничества в предстоящей войне. Экономика Японии превратится в преданного вассала. Богатейшие культурные традиции, многовековой уклад, уникальная цивилизация - все исчезнет. Япония будет ввергнута в войну за чужие территории. Это будет началом конца. Принц Коноэ поддержит «третий рейх», если его не остановить.

- При чем же здесь фон Гедерик? - спросил Стив, изумляясь дару предвидения собеседника.

- Не знаю, - признался Иадзава. - Но догадываюсь. Скорее всего, он был своего рода почтовым ящиком, который использовала германская разведка.

- Разве Германия не союзник Японии?

- Для Германии Япония - лишь цепной пес, призванный оттянуть силы Советов от западных границ. Между нами никогда не может быть доверия.

- Кто же убил фон Гедерика?

Йадзава-сан тяжело вздохнул.

- Если вы не против, господин Айлин, давайте поднимемся наверх. Там я построил небольшую башенку, откуда открывается просто волшебный вид.

Айлин понял, что окружной прокурор боится прослушивания. Они поднялись по узкой винтовой лестнице и очутились на смотровой площадке, открытой со всех четырех сторон. Над ними на круглых столбах, изображающих вставших на хвост драконов, высилась четырехскатная крыша, вогнутая, как у пагоды. Стив оценил и воздушную изящность строения, и поистине великолепный вид, открывающийся отсюда. Роща, дорожка с бордюром из белого камня, небольшой садик дзен - все казалось до нереальности миниатюрным и гармоничным в своей законченности - ничего ни прибавить, ни выбросить.

- Я не играю против вас, - сказал Стив Айлин и почувствовал всю несуразность сказанного.

- Не волнуйтесь, - остановил его Йадзава-сан. - Мне прекрасно известно, что вы - лишь отвлекающий маневр господина Седзина. Полковник не такой человек, чтобы действовать столь прямолинейно. Я больше чем уверен: у него есть свой человек в моем окружении, поэтому он пока и опережает меня на шаг. Хотя, конечно, можно допустить, что Седзин-сан способен на более сложную психологическую комбинацию. К примеру, он нарочно подставил вас, чтобы я решил, будто вы отвлекаете внимание от кого-то другого. На самом деле все как раз наоборот, вы можете быть основным действующим лицом, которое никто не принимает всерьез.

Стив тяжело вздохнул и жалобно, будто голодная собака, взглянул в непроницаемое лицо собеседника.

- Из квартиры в Шанхае исчезла Надежда Жанковская.

Несколько секунд они молчали, избегая смотреть друг на друга.

- Вы думаете, ее изъяла тайная полиция? - наконец спросил прокурор.

Руководитель боевиков Лама, сидевший в тени большого дерева в нескольких шагах от дома, с досадой снял наушники. Наушники через специальное устройство были соединены тонкой проволокой, выкрашенной в черный цвет, с присоской на окне первого этажа.

- Все бесполезно. Они ушли наверх.

Боевик, напарник Ламы, задумчиво спросил: - Вы тоже считаете, что Айлин кого-то прикрывает?

- Конечно, мой мальчик. Полковник Седзин хитер как лиса, но хитрости его известны. И насчет своей подсадной утки он просчитался, этот парень совсем не прост, клянусь Буддой.

Седзин-сан сейчас как на иголках, - проговорил Стив. - Жанковская для него - очень опасный свидетель. Если я не найду ее раньше его, то она - труп. Прежде у меня была какая-то надежда, но после того, что вы рассказали мне…

- Вы любите ее, - утвердительно сказал Йадзава. - Вы оба в большой опасности, потому что игры с тайной полицией кончаются плохо.

- Я и вас втянул.

Йадзава тихонько рассмеялся:

- Если бы вы знали, как давно я уже втянут в это дерьмо. Вы ведь читали протоколы осмотра тел фон Гедерика и человека из подполья в Йокогаме. Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить, что это дело рук одного человека. Грудная клетка секретаря посольства будто смята кувалдой. Сильный удар в висок. Воздействие на биологически активную точку организма…

- Это мог сделать только ниндзя, - вздохнув, закончил Айлин. И впервые за все это время почувствовал, как липкий животный страх пополз на воротник струйкой холодного пота.

 

Глава 29

Втянутые

- Тебе нравится?

- Да-а.

Луиза Анна под простыней потянулась всем своим сильным телом и стала похожей на большую красивую кошку.

Пароход компании «Тацуте-Мару» мерно покачивался на волнах, и из окна каюты первого класса было видно, как косматое солнце купается в воде, разбрасывая блики, будто сотни тысяч драгоценных камней.

Макс Клайзен с улыбкой глядел на нее, такую нежную и чистую после сна, чувствуя, даже не прикасаясь, каждую клеточку ее тела. И от одного этого взгляда Анна почувствовала желание.

- Иди ко мне, - прошептала она и, когда он приблизился, стала тереться об него, такого большого, сильного, любящего.

Порт Йокогама принял пароход 28 ноября 1938 года. Макс и Анна сошли на берег вместе с толпой иностранных туристов, в большинстве своем американцев и немцев, щелкающих фотоаппаратами, разноязычно гудящих, будто гигантский потревоженный улей. Макса вдруг охватила грусть, когда он подсчитал, сколько лет уже не был дома. И сколько еще не будет, потому что там, в далекой Германии, все еще только начиналось…

Он с завистью подумал о Сюндэе Сидзаку, своем радисте, который топал сейчас впереди по трапу и небрежно помахивал чемоданчиком, где сверху лежали обычные пожитки возвращающегося из поездки: смена белья, выходной костюм, бритва, зеркальце, многочисленные сувениры - подарки родным, друзьям, друзьям друзей. Снизу под двойным дном чемоданчика лежала часть аппаратуры радиостанции. Сидзаку возвращался домой, в родную Японию, с ее голубыми горами, подернутыми легкой дымкой и волшебной синевой залива на острове Хонсю. Рядом с заливом, в полукилометре от пустынного желтого пляжа, стоял крохотный, но уютный домик. У отца Сюндэя был парусник, гордый и красивый, с командой из трех человек - самого отца, Сюндэя и его брата Хейко, старшего брата, фактически второго отца, большого и непогрешимо мудрого. Сидзаку давно не видел брата, только изредка от того приходила открытка из Токио, где Хейко служил в полицейском подразделении. Всякий раз, разглядывая фотографию гордого румяного парня в черном форменном мундире с нашивками лейтенанта, отец вздыхал, косясь на Сюндэя. Старший-то в люди выбился, хоть и сын простого рыбака, а вот младший… Впрочем, на судьбу жаловаться никогда не стоит, что бы ни случилось.

Карма.

Две толпы, будто два войска на поле битвы, поплыли навстречу друг другу - прибывшие и встречающие. Черную машину, стоявшую чуть в стороне, у портовых складов, казалось, накрыло волной, будто кораблик в шторм. Сидзаку не без труда пробился сквозь людское море к столику таможни и поставил свой чемодан. Сонный чиновник в круглых очках поднял взгляд от бумаг.

- Пожалуйста, ваши документы, господин. Возвращаетесь домой?

- Домой, - улыбнулся Сидзаку.

- Не везете ничего запрещенного?

Сюндэй, сохраняя улыбку, открыл чемодан.

Чиновник начал было копаться в вещах, но сзади к нему подошел еще один, повыше, и указал на очередь, которая выстроилась у стола.

- Брось, иначе до ночи не управимся.

У Макса, наблюдавшего эту картину из хвоста очереди, отлегло от сердца. Вторая порция аппаратуры лежала в его чемоданчике под столовым сервизом. Анна, естественно, об этом не догадывалась. Макс по-прежнему оставался для нее преуспевающим коммерсантом.

В центральном отделении полиции анонимный звонок был зафиксирован за три часа до прибытия в порт парохода.

Явно измененный голос (разобрать, мужчина это или женщина, было невозможно) пожелал передать сообщение полковнику Седзину, отказавшись говорить с кем бы то ни было еще. Седзин-сан поднял трубку. Абонент говорил ровно тринадцать секунд, после чего, не попрощавшись, отключился, и засечь его местонахождение не успели.

Разведчик никогда не знает, откуда может получить важную информацию. Етоку Мияги получил ее неожиданно от знакомого художника и журналиста, разбитного американца Майкла Каллигана, ставшего шумно известным благодаря триптиху «Гримасы войны», который у него на родине получил приз лучшего полотна года. В 1937 году Каллиган стал возглавлял созданную им же «Организацию мастеров гравюры» («ОМГ»). Организация носила ярко выраженный реакционный характер, и Мияги туда не входил, но слыл там своим человеком, его причисляли к баталистам.

- Прозябаешь? - весело похлопав Мияги по плечу, спросил Майкл.

Етоку-сан нисколько не удивился. Представить себе Майкла грустного было так же трудно, как повстречать снежного человека. Особенно после того, как Каллиган обзавелся шикарной виллой на одном из островов архипелага, двумя спортивными автомобилями и женился на звезде зарождающегося американского шоу-бизнеса Амелии Грехэм, золотоволосой красавице со слетка хищноватым выражением лица и ногами, растущими из подмышек.

Майкл помахал перед носом Мияги командировочным удостоверением.

- Через три дня выезжаю в Маньчжурию, на монгольскую границу.

- Надолго? - безразлично спросил Мияги. - Молодую не боишься одну оставить? Смотри, рога наставит.

- Мужчину красят дела, а не женщина. Там намечается что-то грандиозное, но я еще толком ничего не знаю. Кстати, могу составить протекцию, поедем вместе. Пора уж в люди выбиваться.

Мияги зевнул и потянулся.

- Суета сует и всяческая суета. Просто очередная провокация, которая закончится тем, что влиятельные люди измажутся в дерьме.

- Ну ты даешь! - восхитился Каллиган. - У вас, японцев, всегда недоставало деловой хватки. Сплошной патриархат и самураи. Так и будете еще три века мечами махать.

- Карма. Мир стал другим. Более суетным и никчемным, ты не находишь? Все хотят утром посадить дерево, а вечером напилить из него досок. Только не подумай, что я тебя осуждаю!

- Какие у тебя планы?

- Поеду в Каганаву на пейзажи. Присмотрел там одно живописное место.

- Что-нибудь в духе Хокусая?

Мияги молча кивнул. Тогда, зимой 1938 года, он приступил к своему самому выдающемуся полотну, которое он так и не успел закончить. Картина имела рабочее название «Снег на горе Цукуба». Выписанная в непривычных для глаза японца багровых тонах маленькая человеческая фигурка на фоне безжизненных скал бросала вызов богу Огня… Мияги работал самозабвенно, жевал, что попадется под руку, засыпал, когда руки отказывались держать кисть, прямо у мольберта, в крошечной мастерской. Он страстно желал закончить полотно к выставке в Уэно, которая должна была состояться 21-22 июня 1941 года.

Как ни старался Каллиган, Мияги от протекции отказался, только лениво полюбопытствовал, долго ли тот собирается пробыть в Маньчжурии. Майкл только развел руками. По официальной версии, корреспонденты, аккредитованные в Чанчжуне и Халун-Аршанском укрепрайоне, должны были присутствовать на маневрах. Видя, что его друг откровенно скучает, Майкл потрепал его по плечу, пожелал удачи в Каганаве и удалился, что-то напевая под нос. Все-таки западному человеку не понять этой страны, подумал он. Япония - это сказочный цветок в оранжерее. Карма…

Как только за американцем закрылась дверь, Мияги, подавив зевоту, снял телефонную трубку и назвал телефонистке номер.

- Простите, - сказал он, когда услышал в трубке низкое «алло!». - Я заказывал вам фотографии с видом памятника морякам в Национальном парке, восемь штук. Уже прошли все сроки…

- Куда вы, к черту, звоните? - перебил его резкий голос. - Здесь государственное учреждение, а не частная лавочка!

Мияги-сан повесил трубку. Условная фраза прозвучала, связной будет ждать его в парке у памятника морякам в 8 часов вечера.

Через два дня советник принца Коноэ Ходзуми Одзаки позвонил на токийскую квартиру своему приятелю, секретарю командующего Квантунской армии господину Есинаке. Тот собирался в мае приехать в отпуск. Одзаки пригласил секретаря и его жену на ужин в ресторан «Империал». В условленное время к стеклянным дверям ресторана подкатил шикарный, сделанный на заказ лимузин, и Одзаки-сан увидел, что госпожа J прибыла одна.

- Вы очаровательны, Фудзико-сан, - проговорил Одзаки. - Мне очень льстит, что вы не лишили меня вашего общества. Ваш супруг приехать не смог?

- Мужа, как всегда, задержали дела, - ответила она, заглядывая в глаза Одзаки. В ее взгляде было полно интимности и ни грамма сожаления.

Пока они сидели в ресторане, люди Ламы проникли с помощью подобранных ключей в квартиру секретаря и отсняли секретные документы, касающиеся «маневров» в Халун-Аршанском укрепрайоне.

Так советской разведке стало известно о готовящейся операции у реки Халхин-Гол. Фотопленки с отснятыми документами были положены вместе с радиоаппаратурой в чемоданчик радиста Сюндэя Сидзаку.

- Что вы знаете о ниндзя? - спросил прокурор Йадзава.

Стив Айлин задумчиво смотрел, как вдали, у самого горизонта, собирались тучи. Родившись из маленького, совсем легкого облачка, которое, казалось, вот-вот растает в лазурной синеве, они вдруг раздулись и почернели, неизвестно откуда почерпнув силы, и стали медленно заволакивать небо.

- Не очень много. Ниндзя появились в Японии очень давно, возможно, даже когда еще самой Японии и не существовало. Их предшественниками были воины-монахи из горных общин «ямабуси». Жизнь у монахов была тяжелая, преисполненная опасностей. Их преследовали как инакомыслящих. Они стояли вне закона, и, чтобы выжить в таких условиях, ямабуси выработали свою систему борьбы и скрадывания, доведя ее за многие столетия до совершенства. Ямабуси многому научились у самураев, хотя стояли на противоположном конце иерархической лестницы. А потом ситуация изменилась, и самураи стали вынуждены обращаться за услугами к ниндзя.

Он помолчал.

- Самураи были связаны кодексом чести, Бусидо, а он запрещал многие вещи, необходимые в войне, - убийства из-за угла, поджоги, диверсии. Вы знаете это лучше меня. Ниндзюцу же ставит во главу угла прежде всего эффективность, не особо заботясь о ритуале. Правда, и у них был свой кодекс, но он сильно отличался от принятого у самураев.

- Странно для американца, что вы интересуетесь такими вещами, - проговорил Йадзава. - Вы ведь считаете себя до мозга костей деловыми людьми. Молодая нация, рвущаяся наверх.

Стив махнул рукой.

- Я уверен, пройдет несколько лет, и Япония тоже встанет на этот путь. Ей придется приложить много усилий к тому, чтобы не растерять культурных традиций, но они слишком сильны, их корни уходят в тысячелетия. А в сущности, японцы не менее прагматичны, чем люди на Западе.

Йадзава-сан задумчиво кивнул, соглашаясь. - Как по-вашему, откуда этот ниндзя мог появиться здесь, сейчас? Кто нанял его для убийства фон Гедерика?

Перед глазами прокурора вдруг встала мертвая женщина с изуродованным лицом и аккуратно срезанными подушечками пальцев.

- Убитая была эмигранткой. Скорее всего, полька или русская. Она не могла иметь отношения к германскому посольству. Второй убитый был связан с коммунистическим подпольем в Йокогаме. Совершенно разные люди. Что могло их объединять?

Макс и Анна уже подходили к столу, за которым сидел очкастый таможенник, когда тот, второй, что подошел сзади, глядя вслед удаляющемуся Сюндэю Сидзаку, кивнул кому-то невидимому, и Макс вдруг почувствовал, что теряет ориентацию, хотя непосредственной опасности не было заметно. Большая желтая машина-заправщик медленно отъехала от складов и двинулась вдоль здания вокзала, из которого как раз выходил Сюндэй. Он был спокоен и полон радости оттого, что так легко прошел контроль. Собственно, он и раньше был уверен, что все будет как надо, он уже раз пять провозил аппаратуру и фотопленки под носом у таможенников. Но там, в очереди, он все-таки не мог до конца побороть напряжение. Ладони сильно потели, и сердце стучало чаще, бросая в кровь все новые порции адреналина.

Сидзаку улыбнулся, представляя себе встречу с родными. Мама украдкой поплачет и тут же засуетится, накрывая на стол. Отец, конечно, вспомнит о Хейко. В его представлении Хейко был настоящим самураем, вдвойне достойным уважения за то, что появился на свет в рыбацком поселке. Сейчас он, конечно, большой начальник, однако не забывает семью, шлет открытки каждый месяц. Сидзаку почувствовал укол совести. Последний раз он написал матери короткое письмо больше года назад из Шанхая. Послание доставил связной, подбросив в грубо сколоченный почтовый ящик конверт без обратного адреса.

Будто в кошмарном сне Клайзен видел, как черная легковая машина, взвизгнув тормозами по влажному асфальту, сорвалась с места. Он хотел крикнуть, но спазма сдавила горло так, что он не мог вдохнуть. Сюндэй Сидзаку, все еще улыбаясь, оглянулся на шум и мгновенно все понял. Мозг словно отключился, мысли исчезли все до одной, только глаза бесстрастно фиксировали хищный оскал радиатора летевшего прямо на него автомобиля. Он бросился бежать по площади, неловко поднимая ноги и размахивая мешавшим ему чемоданчиком, видя, что бежать ему некуда, впереди стояло ограждение, за которым был еще один причал. Сидзаку хотел было бросить чемоданчик в море, даже размахнулся правой рукой, но в этот момент из окна желтого заправщика ему в спину ударила автоматная очередь. Сильным толчком Сидзаку отбросило к ограждению. Боли он не почувствовал, только услышал крики стоявших поодаль людей, и ему стало неловко оттого, что его безукоризненный костюм-тройка вдруг стал рваться на груди в лохмотья, залитые чем-то липким и горячим. Это липкое и горячее постепенно делалось все больше и тяжелее, как толстое покрывало, каким мама укутывала его в детстве, когда его скрутила злая лихорадка.

Сюндэй медленно повернулся, и вторая очередь прошила его навылет, но он уже не слышали, не ощущал ее. Его сознание стало падать в мягкую черную бездну, вечную и непостижимую для простых смертных. Сюндэй улыбнулся, потому что он-то постиг ее только что, ведь к смертным он уже не принадлежал…

Дверь черного автомобиля на полном ходу приоткрылась и какой-то человек, сидевший в нем, подхватил с земли чемоданчик мертвого радиста, и машина вылетела с территории порта. Люди, очнувшись от столбняка, бросились врассыпную.

Клайзен не чувствовал, как Луиза Анна взяла из его пальцев саквояж и решительно поставила на стол оторопевшего таможенника.

- Какой ужас, правда? Эти бандиты совершенно распоясались, стреляют среди бела дня! Что вы говорите? Ах, досмотр… Господин офицер, прошу вас, здесь посуда, я отдала за нее бешеные деньги. Если вы будете ее переворачивать, то непременно разобьете. Боже, ну откуда у меня что-нибудь запретное! Я порядочная женщина! Мои покойные родители…

Таможенник в отчаянии махнул рукой: проходите, не до вас сейчас. И Анна, схватив Макса за рукав, поволокла его прочь от вокзала.

Он вел себя совершенно естественно. В такси он поболтал с шофером о погоде на море, о ценах на бензин и о таможенных пошлинах, не забыл упомянуть и о переполохе в порту: «Вы представляете? Они могли попасть в нас, мы стояли буквально в десяти шагах! Рассказать кому - не поверят. И куда смотрит полиция!»

Он еще оставался разведчиком, когда в отеле «Саньо» мальчишка-коридорный, подхватив чемоданы, провел их в номер люкс, умышленно задержался, проверяя, есть ли полотенца в ванной и достаточно ли содовой в сифоне на столе, и скрылся, довольный собой, получив от господина коммерсанта щедрые чаевые.

И только тогда, когда дверь в номер закрылась, пружина, державшая его сознание в стальной узде, лопнула, и Клайзен почувствовал, как слезы катятся по его щекам. Он пытался остановить их, но впервые за долгие годы понял, что не может контролировать сам себя. Слезы лились из глаз, когда его жена подошла сзади и нежно обняла его за плечи.

- Анечка, я…

- Не говори ничего, - прошептала она, прикасаясь своим горячим телом к его спине, и он ощутил ее тепло даже через рубашку. - Я все знаю.

- Ты?

- Я знаю, кто ты на самом деле. И что ты работаешь на страну, откуда я родом. Иначе бы я была плохой женой.

- Анечка…

- И еще я хочу тебе сказать… Я буду с тобой всегда. Что бы ни случилось.

 

Глава 30

Мельница

На служебном столе начальника тайной полиции лежала стопка фотографий одинакового размера и с одинаковым изображением. Словно целый выводок сестер-близняшек. На фотографиях была запечатлена Наденька Жданковская. Русская, рост 160 сантиметров, блондинка, глаза карие, лицо круглое, с чуть выдающимися скулами. Профессиональная певица.

Агенты входили по одному, получали фотокарточку и краткий инструктаж, вытягивались во фрунт, щелкали каблуками и исчезали за дверью, чтобы отправиться каждый по своему маршруту.

Агенты были профессионалами высокого класса и дело свое знали отлично. Седзин не сомневался: бежавшая скоро будет обнаружена. Он мог бы поручить инструктаж кому-нибудь из подчиненных, но предпочел проделать все сам, чтобы люди увидели его и прониклись важностью задания.

Подняв глаза на стоявшего у стола Стива Айлина, Седзин-сан буркнул:

- Ее найдут в ближайшие сутки. Ну а если нет… Как вы полагаете, Айлин-сан, господин прокурор доверяет вам полностью?

Прежде чем ответить, Айлин с полминуты размышлял, что можно знать Седзину, а что лучше придержать до лучших времен. На Востоке паузами в разговоре никого не удивишь: ясно, что собеседник обдумывает ваш вопрос, дабы ответ выглядел наиболее полно и вместе с тем лаконично.

- Господин прокурор - очень непростой человек. Я склонен думать, что он догадывается, что в его окружении есть наш человек, а я используюсь просто для прикрытия. Кто именно работает на тайную полицию, он не знает, но может вычислить. Это вполне соответствует его способностям.

Седзин-сан откинулся в кресле и побарабанил по столу толстыми пальцами.

- Весь вопрос в том, сколько времени ему понадобится. Он не должен найти Жданковскую раньше нас.

- Я могу идти?

- Как по-вашему, что предпримет господин прокурор? - вместо ответа спросил полковник Седзин.

Стив машинально взял со стола фотографию и повертел ее в руках.

- Наверняка пошлет своих людей к сестре Жданковской и будет ждать. Где бы Надежда ни появилась, она обязательно будет искать сестру.

- Что ж, дельная мысль, - согласился Седзин-сан. - Отправляйтесь туда и докладывайте о ходе событий. Своих людей я отзову, они только напортят.

Мельница вертелась. Машина розыска была страшно громоздкая и неповоротливая, но стоило ее раскрутить, и она начинала работать, подминая и прожевывая все, что попадалось ей на пути. Ее нельзя было остановить. Она могла лишь остановиться сама, выполнив задание. Или если полетят предохранители.

Едва Стив Айлин вышел, полковник Седзин открыл неприметную дверь, и оттуда вышел шофер, работающий в германском посольстве.

- Ну? - тихо спросил Седзин.

Шофер смотрел в пол, не поднимая глаз.

- Простите, господин. Я не могу сказать с твердой уверенностью. Я видел того человека со спины, и он играл под старика, все время шаркал ногами и горбился… Но когда он проверялся под фонарем, он на секунду распрямился. Я почти уверен, что это он, тот же рост, та же походка, и фигура похожа.

- Можете идти, - распорядился Седзин. Шофер вышел.

Полковник снял трубку телефона и вызвал эксперта. Когда тот появился, Седзин указал ему, не прикасаясь, на фотографию, которую Стив Айлин оставил на столе.

- Снимите отпечатки пальцев. Сравните их с теми, что нашли в квартире Жданковской.

- Слушаюсь, господин полковник. К концу дня будет готов результат.

Седзин-сан пыхнул сигарой и посмотрел на эксперта холодными, как булыжники, глазами.

- Два часа. У вас два часа.

Глядя в окно, как Стив Айлин садится в машину, Седзин подумал: он будто породистый натасканный пес среди своры дворняжек. Не просто профессионал. Ас. Мастер. Теперь Айлин и Жданковская связаны крепче, чем альпинисты в связке. Эта ищейка следа не бросит. Мне останется только проследить за Стивом, и Жданковская у меня в руках.

Хозяин меблированных комнат в восточном квартале Чжоу Ван, увидев богато одетого американца, проявил максимум любезности. Да, у него жила госпожа Жданковская, русская, из эмигрантов. Очень, очень достойная женщина. У нее есть сестра, но господин Ван никогда не видел ее. А госпожа Анна теперь здесь не живет. Она вышла замуж за господина немецкого коммерсанта, и супруги уехали в Японию. Кажется, в Йокогаму. Конечно, такой вояж стоит недешево, но господин немецкий коммерсант очень, очень богат, да! Это большое счастье, когда люди встречают друг друга.

Какая-то едва уловимая ассоциация промелькнула в мозгу Айлина. Мысленно прокрутив разговор с Ваном в обратную сторону, Стив пришел к выводу, что это слово «коммерсант». Так был обозначен человек, который имел конспиративную встречу с художником Етоку Мияги. Стив вспомнил это донесение, составленное агентом Ниткой.

Через час пятьдесят минут эксперт положил на стол полковника Седзина свое заключение. Два смазанных отпечатка большого и указательного пальца на дверном косяке в квартире совпали с отпечатками на фотографии.

Стив засек слежку по дороге в аэропорт. По облику филеров он понял, что это «наружка» тайной полиции. Черный лимузин, маячивший в зеркале заднего вида, и не думал прятаться. Удивление Айлина возросло, когда военно-транспортный самолет, задрав тупой нос, оторвался от взлетной полосы и взял курс на Йокогаму. Двое мужчин в штатском, до того непохожие на полицейских, что никем другим быть просто не могли, заняли места прямо за спиной Стива и уперлись взглядом в его затылок, будто стараясь прожечь его насквозь. Ничего примечательного в этом не было, но через проход Стив заметил еще одного. Плотный японец с холодным неподвижным взглядом, сильный и опасный, сидел расслабленно и спокойно, но в его расслабленности угадывалась сила, готовая взорваться в любую секунду, превратившись в могучую несокрушимую сталь. Он отличался от тех двоих за спиной, как матерый волк отличается от щенков дворняжки. И Айлин вдруг понял, что японец не филер. Этот человек был другой породы и другой профессии. Он ликвидатор. Убийца.

Из аэропорта Стив Айлин попытался дозвониться до полковника Седзина, но трубку никто не поднял, хотя Седзин находился в кабинете. Он недобро смотрел на помощника окружного прокурора Тайто Мицуру, своего агента. Мицура был очень бледен, и нижняя губа его предательски тряслась.

Седзин не спеша приблизился к нему и неожиданно, без замаха, ударил его по лицу тыльной стороной ладони. Мицура не успел упасть, как твердый как камень кулак врезался ему под ребра. Колени его подогнулись, и он бы упал на пол, но мощные руки взяли его за шиворот, как котенка, и прижали к стене так, что он чуть не задохнулся.

- Ты на кого работаешь, мразь? - прошипел Седзин. - Ты кому мозги крутишь?

Мицура пришел в ужас. Ему казалось, что на него, прижатого к глухой стене, надвигается многотонный танк. Он почувствовал даже копоть рычащего дизеля и железный лязг траков.

- Господин полковник…

- Молчать, сука! - Полковник уже не держал себя в руках. - Там не было документов! У этого радиста в чемоданчике была только аппаратура!

Он шел пустой, бумаги были у кого-то еще! Вы застрелили подпольщика, а я бы вытряс из него всю агентурную сеть!

Он оставил дрожащего как осиновый лист своего агента у стены, а сам принялся мерить кабинет широкими и неожиданно легкими для его телосложения шагами. Приступ ярости прошел, он сумел обуздать его. Седзин снова мог мыслить и анализировать.

На радиста его вывел анонимный звонок. Звонивший указал: в чемоданчике прибывшего пароходом компании «Тацуте-Мару» пассажира Сюндэя Сидзаку находятся фотокопии документов, носящих гриф «Совершенно секретно» и относящихся к планам операции на маньчжурской границе. Прокрутив магнитофонную пленку телефонного разговора несколько раз и проанализировав каждую букву, Седзин пришел к выводу, что это не провокация и не пустышка.

Седзин-сан снял телефонную трубку и продиктовал телефонистке номер.

- Мне нужен список пассажиров, прибывших в Йокогаму пароходом «Тацуте-Мару» 28 ноября с туристическим рейсом.

- Только пассажиров, господин полковник?

Старею, подумал Седзин, и раздраженно сказал:

- Разумеется, и команды, включая капитана.

- Слушаюсь, господин полковник.

Луиза Анна, казалось, совсем не удивилась, увидев в дверях номера симпатичного американца.

- Добрый вечер, - сказала она. ~ Я вас, кажется, знаю. Вы Наденькин друг.

- Мне нужно поговорить с вами.

Она пожала плечами:

- Что ж, проходите. Как вы нашли меня? Я не успела сообщить сестре наш новый адрес.

Стив рассказал о своем визите в меблированные комнаты. Она улыбнулась. Чжоу Ван, милейший, странный человек. Анна покрутила пальцем, подбирая нужное слово… Слишком уж китаец. До комедийности, правда? Так в детских книжках рисуют китайских мандаринов - толстеньких, с короткими ножками и косичкой на затылке.

В гостиную, потягиваясь, вошел Макс, голый по пояс. Увидев Стива, он смутился:

- Прошу простить. Анна, что же ты не предупредила, что ждешь гостей?

- Это вы простите, - откликнулся Стив. - Мой визит не был запланирован. Я прибыл из Шанхая.

Он вздохнул, набирая в рот побольше воздуха, и сказал, будто прыгнул с вышки в холодную воду:

- Фрау Анна, там, в Шанхае, исчезла ваша сестра. Ее ищет полиция как подозреваемую в убийстве.

Луиза Анна помолчала, переваривая услышанное. Потом нервно рассмеялась.

- Вы сумасшедший. Надю подозревают в убийстве! - Она помотала головой, словно стараясь стряхнуть с себя наваждение. - Глупость. Глупость какая!

- Но ее ищет не только полиция. Ее ищет ведомство полковника Седзина.

- Для чего?

- Чтобы убить, - жестко сказал Стив. - Она опасный свидетель и приговорена к ликвидации.

Макс Клайзен неожиданно взорвался:

- Что вы болтаете? Откуда вам все это известно? И кто вы вообще такой?

Луиза Анна мягко взяла Макса за руку.

- Это друг Наденьки. Верный друг, на него можно положиться. Вы ведь, кажется, торгуете парфюмерией? - обратилась она к Стиву.

Тот покачал головой. И сделал то, о чем не думал и секунду назад. Он вытащил из потайного кармана удостоверение и положил его на низенький столик, покрытый черным лаком.

Они не проронили ни слова. Просто стояли вместе, прижавшись друг к другу, и между ними и Стивом Айлином, будто ничейная полоса между враждующими армиями, стоял изящный японский столик с лежащей на нем маленькой черной книжечкой.

В соседней комнате, в спальне, на широкой кровати, лежал саквояж со вскрытым двойным дном. В нем, кроме аппаратуры, находились фотопленки с отснятыми документами, которые Клайзен, повинуясь внезапному необъяснимому предчувствию, в последнюю минуту перед прибытием парохода переложил к себе из чемоданчика Сюндэя Сидзаку.

- Вы совсем как истинный японец, - рассмеялся тогда радист. - Верите в предчувствие, считаете его знамением свыше.

- Может, и так. Хотя мы, немцы, несмотря на свою прагматичность, народ весьма суеверный. В конце концов, какая разница, кто понесет пленки через таможню! А мне будет спокойнее.

Дождь. Проклятый дождь! Хозяин ресторана «Русь», что в восточной части Шанхая, господин Илья Михайлович Авдонин выудил свое массивное тело из старенького такси и, раскрыв зонтик, прошлепал прямо по лужам к дверям своего заведения.

Вообще из всех времен суток он больше всего любил вечер, и даже потоки воды, низвергавшиеся с неба, не уменьшали его любви. Он любил вечер за цвет неба. Какое небо ночью? Черное, бездонное, навевающее мысли о бренности всего земного. Оно притягивает своей глубиной и подмигивает миллионами звезд, будто издеваясь над человеком, маленьким, ничтожным, безмолвно задравшим голову. Ночь - тревожное время для маленького человечка. Он боится темноты и неизвестности. Днем небо становится ярко-голубым и веселым, будто озорная лубочная картинка. Но вечером… Какого цвета оно вечером? Этого нельзя сказать, потому что оно меняется каждую минуту, как огромный хамелеон. Вот оно голубовато-розовое, а в следующую минуту - уже красновато-лиловое, потом - темно-фиолетовое. Наверное, поэтому вечер - самая короткая часть суток. Уже не день, но еще не ночь.

Господин Авдонин любил вечер любовью эстета, как любят цветы или разноцветную радугу.

Он уже подходил к стеклянным дверям, и швейцар с картинной белой бородой взялся за козырек своей фуражки, как вдруг Авдонина окликнули по имени. Голос доносился из грязной темной подворотни. Он не хотел идти, потому что мало ли какая опасность подстерегает человека, заглянувшего за темный угол. Но ноги сами понесли его, и господин Авдонин вздрогнул, когда увидел прижавшуюся к стене мокрую и дрожащую женскую фигуру.

- Наденька? - удивленно сказал он. - Как ты здесь оказалась?

- Меня ищут, - еле слышно прошептала она. - Меня хотят убить

 

Глава 31

Перипетии судьбы

Она дрожала. Зубы ее стучали о край граненого стакана, который господин Авдонин до краев, наполнил «Смирновской».

Они сидели в гримерной, бывшей ее гримерной, но теперь комнатка пахла чужими духами, на вешалке перед дверью висел другой халат, черный, как ночное небо, расшитый голубыми павлиньими хвостами, на столике у зеркала лежала косметика, которая скорее подошла бы брюнетке цыганского типа (это Наденька определила безошибочно).

- Мне нужен паспорт, - проговорила она нервно. - Илья Михайлович, я знаю, вы же можете… У вас есть связи!

Авдонин тяжело вздохнул:

- Эх, Надюша, девочка моя. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Паспорт справить можно, только трудно и времени потребует, да и денег, а у тебя ни того, ни другого. Тебя ищут - значит, полиция контролирует все дороги из города. У всех патрулей твоя фотография. Уж что-что, а работать эти узкоглазые умеют, этого не отнять. У меня они уже были, расспрашивали. Я, само собой, сказал: мол, ничего не знаю, исчезла и не появлялась.

Наденька плакала. Тихо, без всхлипываний. Только слезы текли по побледневшему усталому лицу и собирались у подбородка.

- Приютите меня, Илья Михайлович! Хотя бы на пару дней. Я знаю, что это опасно, но…

- Оставайся, что я тебе скажу. Домой к себе я тебя пустить не могу, сама понимаешь. А здесь каморка найдется. Но - на два дня, не больше. И чтоб носа на улицу не показывать!

Наденька, еще не веря в собственную удачу, бессильно опустил ась на колени.

- Илья Михайлович, милый, родной! Я отслужу, отработаю. Деньги все отдам, молиться за вас буду…

- Ладно, ладно, - смущенно-недовольно заговорил он. - Ты это брось, насчет денег. Свои люди, сочтемся. Лучше вот что скажи, - он помялся. - Ты ведь боишься не только полиции, верно?

Наденькино лицо, и без того бледное, сделалось серым. Она смотрела перед собой, но, казалось, ничего не видела.

- Я боюсь его, - еле слышно сказала она.

- Кого?

- Убийцу. Я видела его. - Ее била нервная дрожь. - Я стояла за дверью. Фон Гедерика убили голыми руками, понимаете? Убийца просто ударил его пальцами в грудь, и раздался такой треск, будто… Будто кости сломались все разом. А потом - ногой вот сюда, в висок.

- Да-а, - протянул Авдонин. - Наверное, этот парень телосложением должен напоминать грузовик.

- Вовсе нет. Наоборот, он был совсем щуплый, небольшого роста. Но он так двигался, будто совсем ничего не весил. Будто он летал по воздуху! Но ведь такого не бывает.

Господин Авдонин подпер голову рукой. Его мысли вдруг унеслись далеко, туда, в Россию. Он видел такое однажды, еще будучи молодым человеком. Его отец, Михаил Михайлович, имел ресторан недалеко от Каретного в Новониколаевске. Ресторан был богатый, приносил большие доходы и пользовался славой лучшего заведения для состоятельных людей. Был там также и игорный зал, где собирались богатые заезжие купцы и местные новониколаевские толстосумы. Игра шла по-крупному, бывало, за столами просаживали целые состояния.

Однажды вечером отец познакомил семнадцатилетнего Илью со своим братом Петром. Более непохожих братьев Илья в жизни не видел. Отец был очень тучным, с круглым лицом и толстыми пальцами, которые умели с поразительной быстротой пересчитывать купюры. Петр Михайлович, напротив, имел жилистую худощавость в фигуре, орлиный нос и стального цвета глаза. «Герой, - сказал про него отец. - С мировой вернулся весь в орденах. Георгий трех степеней и Анна с мечами. А в кармане - вошь на аркане. Кабы не я, торговал бы Петя своими побрякушками на базаре. На чекушку, может, и наторговал бы, хе-хе-с».

Вот тогда-то все и произошло. Банда Левки Огородникова, человек пять, ворвались в игорный зал так быстро и неожиданно, что никто ничего и не понял. Игроков взяли на мушку, сам Левка, поигрывая двумя «наганами», встал в дверях, а своему дружку лениво велел:

- Кривой, пошманай господ. Только ласково, видишь, сидят тихо, важность момента чувствуют. Ну а если кто дернется, сам понимаешь.

Кривой, усмехаясь, прошелся по залу, собирая со столов пачки денег и с важностью банкира изымая протянутые ему кошельки. Сопротивляться никто и не думал. Три обреза и два «нагана» - что поделаешь! Жизнь дороже.

Бандит добрался до изящного столика, за которым сидел мокрый от пота Илья с отцом и дядей, который, однако, казался спокойным. Михаил Михайлович отдал деньги безропотно. Илья видел бисеринки пота на его дрожавших щеках.

- А тебе что, особое приглашение надо? - рявкнул Кривой Петру Михайловичу, с ленивым любопытством наблюдавшему за происходящим.

- Мы разве знакомы? - удивленно спросил тот.

Илья не смог уловить ни малейшего движения со стороны дяди, но Кривой вдруг с грохотом рухнул на пол с перебитыми коленными чашечками.

- Ложись! - крикнул Петр, и Илья послушно сполз на пол.

Изящный столик буквально взорвался, разлетевшись в щепки от пуль из бандитских обрезов. Дядя вдруг как по волшебству оказался рядом с налетчиками, и обрезы выпали из их рук. Двое насели на него сверху, стараясь завалить, но он, и не думая сопротивляться, моментально обмяк, и налетчики, потеряв равновесие, отлетели к стене и там затихли.

Петр двигался как-то очень легко, совсем не прилагая усилий. Казалось, он пляшет посреди залы гопака, подбоченясь, разворачиваясь всем телом и ставя ногу на пятку, и бандиты, не успев коснуться его, разлетались во все стороны с беспомощностью оловянных солдатиков. Главарь Левка Огородников, будто очнувшись ото сна, поднял оба «нагана» на уровень глаз, но стрелять не мог: страшный человек, словно черт, исчезал и тут же появлялся в самом неожиданном месте.

- Ах ты, сука! - в отчаянии заорал Левка, веером расстреливая обоймы по залу. Услышав легкий свист, он оглянулся, поднял было опустевшее уже оружие, но Петр Михайлович был совсем близко, он летел, распластавшись в воздухе, и его нога с хрустом врезалась Левке в переносицу.

И только теперь все пришло в движение. Завизжали дамы, повскакали со своих мест заезжие купцы, с улицы донеслись (наконец-то!) свистки околоточных. Банду Огородникова, бывшую неуловимой в течение почти полутора лет, повязали в пять минут. Самому же лихому главарю наручники уже не понадобились: он был мертв еще до приезда жандармов.

Тогда Илья услыхал впервые это слово - пластун. В царской армии были специальные подразделения разведчиков-пластунов, составленные большей частью из казаков, владеющих техникой скрадывания, бесшумного снятия часовых, добычи «языков» и уникальными приемами рукопашной схватки, виртуозно обращающихся с любым оружием. Свое умение они получали в наследство от отцов и передавали потом сыновьям, когда приходил их черед служить Отечеству.

То, что описала Наденька, очень походило на повадки пластуна. Но откуда он мог появиться здесь, в Японии?

- Как он выглядел? - спросил Илья Михайлович. - Во что был одет?

- Он был весь в черном, с головы до ног. И без лица.

- То есть как?

- Вот так, - Наденька закрыла одной ладошкой рот и нос, другую положила на лоб. - Голова замотана, только глаза наружу.

А не выдумала ли она все это, подумал господин Авдонин. Слишком уж фантастично, похоже на нелепую сказку. Он вспомнил, с каким трудом досталось ему, эмигранту, человеку второго сорта, место под солнцем в этом чужом мире. Он приплыл на пароходе, имея пятьдесят рублей в царских бумажках, все, что было у него в кармане. Спасти ничего не удалось. Чекисты, кем-то явно наведенные, в мгновение ока нашли все три тайника с хитро припрятанным золотишком. За несколько лет каторжного труда он поднялся здесь, в Шанхае, до хозяина крупного ресторана. И вот когда, казалось бы, пот и кровь позади, жизнь начала налаживаться, все грозило вновь рухнуть. Он почти с неприязнью взглянул на Наденьку и сказал:

- Ну ладно, пойдем, я тебе покажу комнатку.

Полковник Такидзи Седзин с карандашом в руках несколько раз прошелся по списку пассажиров парохода «Тацуте-Мару», но ни одна фамилия никаких ассоциаций у него не вызвала. Лишь на супругах Клайзенах из каюты номер 26 он на секунду запнулся. Где-то мне попадалась эта фамилия, подумал мельком Седзин-сан, но память на этот раз промолчала.

Стив Айлин в отчаянии потер лоб.

- Послушайте, господин Клацзен. Я понимаю, что у вас нет оснований доверять мне. И все же попробуйте! Да, я из тайной полиции, я работаю на полковника Седзина, но здесь я для того, чтобы вам помочь.

Анна и Макс переглянулись.

- И все-таки я не совсем понимаю…

- Подожди, - Анна мягко коснулась руки мужа. - Пусть говорит.

Стив судорожно сглотнул и набрал побольше воздуха. Видно было, что он здорово волновался.

- Вы наверняка сделаете вид, что не понимаете, о чем я говорю. Это ваше право. Я лишь прошу внимательно меня выслушать, не перебивая. Выводы потом сделаете сами.

Они молча кивнули.

- Кто-то, возможно, работающий на тайную полицию, вышел на некую разведывательную сеть, - медленно и осторожно, будто двигаясь по каменистому дну горной реки, начал Стив. - Для простоты назовем эту организацию «Рамзай»…

Макс и Анна не пошевелились. Клайзен сидел расслабленно, левая рука его лежала на спинке дивана, касаясь плеча жены, правая была опущена на колено. В ней, скрытый за журнальным столиком, мягко и уютно лежал «кольт-питон» с навинченным глушителем. Черное дуло было направлено в живот Стива.

- Тайная полиция догадывается; что у нее под носом действует разведгруппа, однако конкретно ничего не знает. Но есть некто, кому известно все: основное направление деятельности, состав участников, система связи, расположение центра. Возможно, ему известен даже резидент.

- Дальше, - холодно сказал Клайзен.

Стив перевел дух. Он чувствовал себя на волосок от смерти.

- Этот человек скорее всего член организации. Убийства связника из подполья в Йокогаме и секретаря посольства фон Гедерика в Шанхае - его рук дело. В его интересы не входит делиться информацией с полковником Седзином, но он делает все, чтобы направить меня на след разведгруппы. Я не знаю, какие мотивы им движут, но чувствую, как он дергает меня за ниточки, словно марионетку. Я боюсь его, - признался Айлин.

- Зачем вы пришли сюда? - спросила Анна.

- Чтобы предупредить вас об опасности. Послушайте. В скором времени вам в руки попадет очень важная информация. Я не могу сказать вам всего, я не имею права, поэтому просто поверьте мне. Эту информацию вы должны передать… куда следует как можно скорее, иначе можно опоздать.

Техника шпионажа испокон веков шла впереди остальных областей прогресса. В пятнадцати метрах от отеля, на другой стороне улицы, стоял фургон для перевозки мебели. На нем наискосок яркими буквами по-английски и иероглифами по-японски было выведено: «Компания Янамото всегда к вашим услугам!» В фургоне сидели двое мужчин, которые вели Стива Айлина от самого Шанхая, и полицейский возле большого магнитофона. В его наушниках голоса хозяев и Стива Айлина звучали если и не очень четко, то вполне разборчиво.

То, что услышали люди в фургоне, было столь впечатляющим, что один из штатских тут же потянулся к черному телефону. Но снять трубку так и не успел. Предводитель боевиков Триады Лама рывком открыл дверь фургона, вошел внутрь и молниеносным прямым правым отправил штатского в нокаут, одновременно свалив ударом ноги полицейского в наушниках. Второй штатский испуганно отшатнулся, судорожно пытаясь вытащить пистолет из наплечной кобуры. «Люгер» в руках Ламы издал рычащий звук, и штатский осел на пол с красной отметиной посередине лба. Дважды Лама выстрелил в грудь вскочившего полицейского, три пули достались скулившему в ужасе их напарнику.

Не взглянув на трупы, Лама подошел к магнитофону, выдернул из него бобину с пленкой и спокойно вышел из фургона, аккуратно прикрыв за собой дверь. Широким пружинистым шагом он пересек улицу и свернул за угол, где стояли люди из его группы, не раз и не два выполнявшие головоломные операции, в которых он верил как в самого себя.

- По местам! - тихо скомандовал Лама. - Напоминаю: действовать бесшумно, пользоваться только холодным оружием. Будьте внимательны, «клиент» крайне опасен. Зазеваетесь - он вас сожрет на ужин.

- Все в порядке, - откликнулся один из его подручных, и они все моментально и бесшумно заняли свои позиции. И были они подобны хищникам, выслеживающим добычу у водопоя.

- Ключевой фигурой в этой игре является ваша сестра, фрау Анна. На ней замыкается все: убийство фон Гедерика, слежка за подпольем, даже моя поездка сюда, в Йокогаму. Я просто обязан найти ее. Помогите мне!

Луиза Анна в бессилии опустила руки.

- Что я могу? - обреченно спросила она.

- Подумайте, куда Наденька могла пойти. Она наверняка захочет скрыться, уехать из Шанхая, но сразу она этого сделать не сможет, нужны деньги и паспорт на чужое имя. До тех пор, пока все это не будет готово, она должна где-то отсидеться, спрятаться. К кому Наденька могла бы постучаться в дверь?

- На моей старой квартире вы, конечно, побывали, - неуверенно начала Луиза Анна. - Еще у нее в Шанхае есть несколько знакомых, но… Им ведь нужно как-то объяснить… Нет, не думаю, чтобы Наденька сочла их достаточно надежными. Они все вполне законопослушные граждане. Может быть, князь Шулаев? Или господин Авдонин, хозяин русского ресторана?

Вот оно, мелькнуло в голове Стива. Господин Авдонин! Айлин побывал у всех друзей Жданковской, у князя Шулаева и у себя на загородной вилле, скрытой от любопытных глаз в аллее японских вишен. Вилла принадлежала ведомству полковника Седзина, там Стив встречался со своей агентурой. Наденька знала про это убежище, считая его собственностью Стива.

- Шикарно живешь, - мурлыкала она, нежась в мягкой постели под балдахином и положив голову на грудь Айлина.

- Приходится держать марку, - отозвался тот. - Таков уж закон: по внешнему виду фирмы никто не должен понять, процветает она, или в ее бухгалтерии уже сидит судебный исполнитель.

Сказав, что «клиент» крайне опасен, Лама не сказал ничего. Айлин почувствовал едва уловимый запах пота, пропитавший одежду боевиков, и это его насторожило. Потом в тишине громко раздался щелчок выскочившего из рукоятки лезвия выкидного ножа.

Первый нападавший бросился на него, едва он открыл дверь отеля. Стив легко нагнулся и перебросил его через себя. Свет фонаря блеснул на холодном острие ножа. Стив среагировал мгновенно, перехватив руку и уходя с линии атаки. Почти как в спортзале, он чисто и методично завершил прием «Четыре стороны». И второй боевик с воплем грохнулся на мостовую, попутно сбив своим телом еще двоих, спешивших ему на подмогу. Визгливо закричала какая-то женщина.

Боевики, поняв, что времени у них не так много, разом бросились на свою жертву. Здоровенный амбал, похожий на портового грузчика, вцепился Айлину в горло. Тот прижался спиной к стене, нащупал мизинец на громадной волосатой ручище и резко потянул вверх. Амбал взвыл от боли. Теперь Стив контролировал его малейшее движение и, прикрываясь им, как щитом, от остальных нападавших, отступал в темноту подворотни.

Лама со смешанным чувством злости и восхищения наблюдал, как чужак играючи расправляется с лучшими его боевиками, словно с котятами. Такое даже ему, закаленному бойцу, видеть доводилось впервые. Стрелять Лама не мог, боясь попасть в своих же. Кроме того, он просто не считал этичным убивать из пистолета такого мастера, против которого оказались бессильны шестеро вооруженных бойцов. И, только услышав гудки полицейской машины, он скрепя сердце поднял свой «люгер». Ба-бах!

Пуля выбила пыль из кирпича. Стив, быстро развернув амбала спиной к себе, ударил его твердыми, как копье, пальцами чуть ниже левого уха. Тот мгновенно обмяк и рухнул на землю, загородив собой тесный проход.

Когда боевики наконец перебрались через тело своего товарища и вбежали во двор, Айлина уже нигде не было, он словно растворился в воздухе. Исчезнуть из замкнутого на первый взгляд пространства Стиву не составляло никакого труда, равно как и противостоять вооруженному взводу. За его плечами была подготовка, которая и не снилась ни Ламе, ни его людям.

 

Глава 32

Так проявляется активность

Наденька пребывала в самом печальном расположении духа. В тесной каморке под самой крышей ресторана было жарко днем и очень холодно ночью. Через узенькое полукруглое оконце Наденька, подперев кулачком подбородок, будто девица-затворница у строгих родителей, разглядывала снующих людей на улице, витрину магазина напротив, сверкающие авто, гудящие, страшно спешащие и все равно ползущие чуть резвее пешехода. - Выходить из каморки ей строго воспрещалось. Она и сама смертельно боялась высунуть нос за дверь. Лишь вечерами, когда на сердце становилось невыносимо тяжело, Наденька выскальзывала в коридор, на цыпочках добиралась до кулис сцены в большом зале ресторана и, глотая слезы, слушала приглушенный гул посетителей, веселый, грустный и разноязычный, будто вавилонское столпотворение. А потом на сцене появлялся знакомый ей оркестр, и смуглая певица, с пронзительно-черными глазами цыганки, в цветастой шали на плечах, с чуть заметной хрипотцой в голосе пела романс. Наденькин романс!

Публика в зале была самая обычная. Лишь за дальним столиком в углу сидели двое полицейских - лейтенант Омукэ и сержант Тони Сайто, совсем еще молодой человек. У них не было определенной цели, когда они шли сюда. Просто это был район, который они патрулировали, и, естественно, они следили за порядком в различных злачных заведениях. Впрочем, ресторан господина Авдонина нельзя было причислить к тем местам, которые причиняют полиции головную боль, иначе он не просуществовал бы и часа.

Илья Михайлович увидел полицейский патруль с другого конца зала. Он стоял недалеко от сцены, наблюдая за выступлением Марии Хатран, новой певицы, которую он взял в программу вместо Наденьки. У артистки получалось хорошо. Она естественно держалась на сцене, не боялась публики. Голос ее был глубоким и приятным, внешность стандартам вполне соответствовала. Но это была не Наденька.

«Наденька, мать ее! - раздраженно подумал господин Авдонин. - И ресторан мой полетит к едрене фене из-за нее. И сам я угожу за решетку за укрывательство. Кто поверит ее бредовым рассказам о черном пластуне-убийце!»

Занятый тревожными мыслями о собственном благополучии, господин Авдонин поднял голову и сквозь плавающие, будто рыбы в огромном аквариуме, хвосты сигаретного дыма ясно увидел двоих в полицейской униформе. Как раз в этот момент лейтенант Омукэ тоже посмотрел на хозяина ресторана. Глаза их встретились, и лейтенант неожиданно прочел в них такой неприкрытый страх, что ноги его сами подняли мощное тренированное тело, и он, подав знак напарнику, широкими шагами двинулся через весь зал к сцене.

Наденька с чувством горечи ушла из-за кулис и медленно побрела по коридору назад, к себе в комнату. Прошло почти двое суток с тех пор, как она поселилась здесь. Еще два дня форы у господина Авдонина она выпросила. Что будет дальше - она не имела представления. На стене в коридоре висел телефон. Наденька оглянулась, не видит ли кто, подошла и дрожащим голосом назвала телефонистке номер. Господи, прошептала она почти вслух. Господи, помоги мне!

Клайзен был уверен, что под важной информацией Стив Айлин имел в виду документы, относящиеся к операции на Халхин-Голе. Но он ошибался. Об этих бумагах Стив не подозревал. Только через полтора года, когда премьер-министр Коноэ вновь придет к власти и приблизит к себе советника по делам Востока Ходзуми Одзаки, через очень узкие правительственные круги просочатся сведения, о которых упоминал Айлин и от которых волосы на головах многих политиков встанут дыбом.

К советнику Одзаки принц Коноэ относился с благоговейным почитанием, как относились к Григорию Распутину при дворе Николая Второго.

- Вы один из очень немногих в правительстве выступаете против экспансии Японии во Внешнюю Монголию, - сказал он однажды. - Ходзуми-сан, у вас есть на руках факты, которые неизвестны мне.

Одзаки ответил, что на помощь Монголии тут же ринутся Советы и еще неизвестно, чем закончится эта драка.

Именно тогда принц впервые намекнул на то, что Германия хотела бы видеть Японию своим союзником в предстоящей войне с Советским Союзом. Информация об этом мгновенно полетела в Москву.

Сначала Зорге называл лишь приблизительные сроки - весна-лето 1941 года. Затем эти сведения все более конкретизировались, пока наконец не прозвучала, будто удар колокола, точная дата: 4 часа утра 22 июня.

- Все хотят поссорить меня с Гитлером, - сказал Сталин, ознакомившись с последним донесением. - Кто вербовал этого Зорге?

- Начальник ГРУ Ян Березин, товарищ Сталин.

- Да? Как по-вашему, эта дезинформация… обманула наших разведчиков или эта сеть перевербована?

- Трудно сказать, товарищ Сталин. Их ранние донесения нами многократно перепроверялись с помощью других независимых источников. В их деятельности не наблюдалось ни одного прокола.

Сталин некоторое время молчал, попыхивая своей изогнутой трубочкой.

- Его надо отозвать. Плохо, если разведчик позволяет перехитрить себя врагам. Ему подсунули дезинформацию - и он проглотил ее, то ли по глупости, то ли…

Ровно через два месяца после донесения Зорге о сроках начала войны была издана директива, предписывающая изъять из винтовок все боевые патроны на пограничных заставах вдоль западных границ и заменить боевые снаряды орудий на холостые. Во избежание.

Хозяин меблированных комнат Чжоу Ван услышал звон маленького колокольчика и засеменил на своих коротеньких ножках к входной двери, попутно оглядев себя в зеркало: все ли в порядке. У него действительно был несколько театральный облик, но это придавало ему самому и его заведению неповторимую индивидуальность, являясь своего рода визитной карточкой. И это, конечно, сказывалось на доходах.

Чжоу Ван увидел на пороге хорошо одетого японца с маленьким чемоданчиком и засуетился.

- Проходите, господин, проходите. Надеюсь, вам понравится у меня. Вы с дальней дороги? Я вижу, вы нуждаетесь в отдыхе. Разрешите взять ваш чемоданчик?

Японец действительно выглядел серым от усталости, несмотря на безукоризненный костюм-тройку, черный котелок на голове и фигуру чемпиона - полутяжеловеса.

- Желаете выбрать комнату? Прошу наверх. Комнаты отличные, есть как раз две свободные. Добрый день, госпожа Итиро, - поприветствовал Ван средних лет японку, спускавшуюся по лестнице. Та ответила сухим кивком. - Ваша соотечественница, - сказал он спутнику. - Прелестная женщина! К ней ходит один мужчина, лет на десять моложе ее, представляете? Каковы нравы!

Чжоу Ван открыл ключом комнату. Едва он зашел туда, с китайцем произошла вдруг резкая перемена. Мандарин-болванчик исчез. На японца в упор смотрели стальные глаза-щелочки, будто триплексы танка.

- В чем дело? - жестко спросил Ван. - Я запретил вам появляться здесь!

Лама тяжело опустился на стул.

- Господин Ляо, мы упустили его. Он ушел. Я не выполнил задание.

Несколько секунд Ван разглядывал собеседника. Потом спокойно спросил:

- То есть как ушел? Как вы посмели прийти после этого?

- Его вели от самого аэропорта прямо до отеля. Номер прослушивался тайной полицией, они писали весь разговор на магнитофон. Господин Ляо, простите, я брал на операцию лучших боевиков!

- Не сомневаюсь, - безо всякой иронии отозвался Ван. - Однако, мне кажется, говорить здесь опасно. Вы на машине?

- Конечно.

- Тогда поехали.

Сидя за рулем своей машины, Стив Айлин почти ненавидел прокурора Йадзаву, сидевшего рядом с ним. Мерзкий старик, корчащий из себя оракула. Царственный и спокойный, и ему нет дела до чужих страстей и переживаний. Это чужая карма, крест, персональный для каждого человека. Вечно бесстрастное, будто высеченное из камня лицо, не выдающее эмоций, не желающее принимать на себя чужую карму и делиться своей собственной.

- Мне все равно, - мрачно сказал Стив. - Пусть даже вы и правы, хотя мне кажется, вы выстроили свою теорию из воздуха. У вас нет ни одного доказательства.

Машина неслась по почти пустому шоссе. Навстречу двумя аккуратными рядами бежали изящные японские кедры, похожие на бесконечный почетный караул.

Йадзава глядел в окно, будто его ничто не интересовало, кроме этой дороги с белыми разделительными полосами, деревьев и залитых водой рисовых полей вдали.

- Вы до неприличия молоды, господин Айлин. До неприличия - потому что, раз поверив во что-то, никогда не отступаете, не оглядываетесь назад и не желаете аккумулировать в себе опыт других.

- Спасибо, - буркнул Стив. - По-вашему, я просто большой упрямый и глупый ребенок.

- Нет. Вы сыщик-профессионал, иначе бы вы не поехали со мной. Согласен, в мою версию трудно поверить, и тем не менее она одна может объяснить все факты.

Йадзава-сан поудобнее уселся на сиденье и продолжал:

- В поезде ехали две женщины, похожие, как сестры-близнецы. Тот молодой человек, Янтава Кадзиоки, решил, что первая из них ехала с ним всю дорогу до Токио, а другая осталась в пригороде. Но ведь вспомните, как она резко изменилась! Сначала любезничала, даже легко согласилась на близость, а затем сделала вид, что этого парня видит впервые.

- Ну и что?

- А то, что она действительно не знала Кадзиоки! Это была та, другая женщина. Она убила первую в пригороде, во время стоянки поезда, изуродовала ей лицо, срезала подушечки пальцев у трупа. Потом переоделась в ее одежду и снова села в поезд. Эта женщина просто заняла чужое место и сделала все так ловко, что никто ничего не заметил.

- Я вижу, куда вы клоните, - сквозь зубы проговорил Айлин, ожесточенно нажимая педаль газа.

- Да, вы правы. Вы сами рассказали мне о ниндзя. Убийство той женщины, фон Гедерика и подпольщика в Йокогаме - дело рук одного человека. Только ниндзя мог нанести такие удары и уйти незамеченным.

- Он мог быть просто сообщником той женщины в поезде.

Прокурор тяжело вздохнул:

- Вы сами не верите в это, господин Айлин.

Ниндзя никогда не имеет сообщников, он всегда действует в одиночку. Он не может положиться на обычного человека, потому что тот способен ошибиться или предать. Нет, у женщины не было сообщника. И если собрать воедино все факты, то вы увидите, что они указывают только на одного человека. Я проклинаю себя за то, что не догадался показать Кадзиоке фотографию. А теперь мы можем опоздать.

И прокурор, вынув из внутреннего кармана карточку, поставил ее на приборный щиток. С нее, чуть приоткрыв губы в мягкой улыбке, доверчиво смотрела Наденька Жданковская.

Стив Айлин высадил Йадзаву у здания прокуратуры, а сам, соблюдая правила предосторожности, оставил машину за два квартала до нужного дома, прошел по улице пешком и поднялся в явочную квартиру, где его ждал полковник Седзин.

- Жданковская нигде не появлялась, господин полковник, - устало произнес он. - Никто из ее знакомых ничего о ней не знает.

Седзин промолчал. Час назад ему сообщили, что номер в отеле пуст, в мебельном фургоне обнаружены пустой магнитофон, подслушивающая аппаратура и три трупа с пулевыми ранениями.

Специально вызванная из Токио лучшая группа экспертов разобрала фургон по винтикам. Пальцы Стива Айлина нигде обнаружены не были.

Пожилая консьержка была очень подозрительной женщиной. Как и все консьержки мира, особенно в таких домах старой постройки, где скрипят деревянные ступеньки под ногами и качаются расшатанные перила, которые вот уже несколько лет обещают укрепить, только где они, эти обещания? Квартиры в таких домах напоминают тюремные камеры благодаря мрачной коричневой краске на стенах и вони из обшарпанных туалетов. В этих домах обитают те, кто, раз опустившись на городское дно, никогда уж больше не поднимутся на поверхность. Японцы придумали им название - итеки, что значит «дно». Очень метко!

- Вы мне заплатите? - скрипуче спросила старуха консьержка.

- Конечно, как договорились.

- А задаток? Вы обещали задаток в двадцать пять юаней!

Это был чистый грабеж, такие каморки стоили десять-пятнадиать юаней за сутки. Но спорить сейчас не хотелось.

Вся мебель в мрачной комнате состояла из полуразвалившегося шкафа и железной кровати на коротких ножках. Узкое окно было грязное, засиженное мухами и заляпанное коричневой краской, оставшейся после ремонта лет этак двадцать назад. Однако эстетическое убранство - это было то, что интересовало сейчас меньше всего. От толчка в раму окно нехотя отворилось.

Прямо напротив, через узкую улицу, сверкала на солнце витрина мебельного магазина отца и сына Кадзиоки. Магазин только что открылся.

Потягиваясь, из стеклянной двери вышел Кадзиоки-старший, маленького роста, щуплый и подвижный человечек, походивший на хорька. Двое здоровенных грузчиков под наблюдением пожилой дамы вынесли и погрузили в машину симпатичную резную горку. Начинался новый день.

Ниндзя уселся на стул возле окна, положил руки на подоконник и стал ждать. Ждать он мог сколько угодно. Его учили этой сложной науке лучшие специалисты, а иначе и быть не могло.

Ведь одним из значений иероглифа «нинь» является слово «терпение».

…Конец, билось в голове господина Авдонина. Конец, конец! Сейчас меня возьмут, повезут в тюрьму, будут допрашивать, потом бросят в камеру… Не будет этого ресторана, не будет добра, нажитого собственным горбом, будет однажды уже пережитый ужас обыска, молчаливый конвой, жестокие сокамерники и параша в углу. Господи, пронеси! Господи-и-и!

Надо спасаться, понял Илья Михайлович. Лейтенант Омукэ приближался мягким кошачьим шагом, и правая рука его опустилась вниз к кобуре на поясе. Лейтенант был хорошим полицейским. Его многие считали чересчур осторожным, некоторые - даже трусливым, но это было не так. Просто лейтенант Омукэ был уверен: лучше слыть осторожным и живым, чем остаться в памяти сослуживцев смелым и безрассудным. Хозяин ресторана выглядел очень странно. В его глазах светился почти суеверный ужас, а от такого человека можно было ожидать чего угодно.

И тут нервы господина Авдонина не выдержали. Он бросился чуть ли не под ноги парню в полицейском мундире.

- Господин офицер, господин офицер, она там, эта женщина! Я не виноват, господин офицер!

- Что случилось? - жестко спросил лейтенант.

- Женщина, которую ищут… Она там, - заторопился Авдонин. - Она заставила меня молчать. Я боялся, господин офицер, она могла меня убить! Она очень опасна!

И лейтенант, и его напарник уже были при оружии.

- Где она?

- Там, в коридоре. Ее комната под крышей, самая верхняя. Осторожно, господин офицер!

 

Глава 33

Пик активности

- Как теперь фамилия этой Жданковской? - спросил Седзин-сан таким тоном, будто знал это, но вдруг вылетело из головы, вертится на языке, а никак не вспомнишь.

- Фон Клайзен, - автоматически ответил Айлин, и в этот момент зазвонил телефон. Седзин-сан был занят бумагами, и Стив поднял трубку.

- Алло.

- Стив, - послышался на другом конце трубки электрический разряд, - Стив, милый…

- Да, - деревянно ответил тот.

- Я боюсь. Они уже знают?

- Да.

- Приезжай за мной. Мне очень страшно. Я в ресторане «Русь» на третьем этаже. Здесь телефон…

- Да, господин прокурор, - сказал Айлин, чувствуя, что язык не ворочается, и бережно положил трубку на рычаг.

Наденьку взяли прямо у телефона. Пока сержант Тони Сайто быстро, но деликатно обыскивал ее, она, прижавшись лбом к холодной стене, жалобно, будто ребенок, всхлипывала:

- Зачем же вы так, Илья Михайлович? Зачем же вы так?

Омукэ взял ее под локоть.

- Прошу вас пройти с нами. И не волнуйтесь, во всем разберемся, - проговорил он с едва заметной ноткой сочувствия.

Наденька, не вытирая слез, оглянулась на кулисы сцены.

- Подождите, - попросила она. - Одну минуточку, пожалуйста. Пожалуйста…

Ей просто очень захотелось, чтобы та незнакомая певица закончила романс. Все же раньше это был ее номер. Когда-то, миллион лет назад. и руины соборов уже не восстанут из праха, Мрамор лестниц проела налипшая грязь сапогов, В черном дыме пожарищ встает обгорелая плаха, На которой положено столько прекрасных голов.

Чем нас встретит Париж - шириною зеленых бульваров, Или строгой смиренностью кладбища Сен-Женевьев, Мы все дальше уходим от сабель и пуль комиссаров, Мы идем умирать под державы чужих королев…

Лейтенанту было жаль ее. Разумеется, открыто он этого не показал, ему просто не пришло бы это в голову. Он был на службе, а служба для японца значит очень многое. Это не просто работа, за которую он получает жалованье. Это понятие гораздо шире, оно означает, прежде всего, долг, обязательство перед обществом, громадным единым организмом, частицей которого он является.

К тому же эта женщина преступница, и обращаться с ней следует весьма сурово. Но, с другой стороны, она совсем не думает сопротивляться. Нет, мое дело - вежливо, по-человечески проводить ее в участок, решил Омукэ.

Они уже выходили с черного хода ресторана, когда возле них затормозила большая черная машина. Помощник прокурора Тайто Мицура и еще двое в штатском вылезли из авто и не спеша подошли к Омукэ.

- Отлично сработано, лейтенант, - лениво процедил Мицура. - Мы забираем девочку с собой.

И, прежде чем тот успел ответить, он резко, со всей силой ударил Наденьку по лицу.

- Что вы делаете! - крикнул Омукэ. Мицура замахнулся было второй раз, однако лейтенант быстро завернул ему руку за спину полицейским приемом. Он сладил и со вторым штатским, недаром он был чемпионом отдела по джиу-джитсу.

Но тут третий, зайдя со спины, опустил на голову Омукэ тяжелый кастет.

- Придется убирать и сержанта, - безо всякого сожаления произнес Мицура. - А этого занесите в подворотню, чтобы с улицы не заметили.

На секунду, не больше, они оставили Наденьку без присмотра, занятые телами полицейского патруля. «Другого шанса не будет», - поняла она и, быстро вскочив на ноги, побежала между домами.

- Ах, дерьмо! - выругался Тайто Мицура и бросился за ней. Она бежала даже лучше, чем он ожидал. Но Наденька была в туфлях на высоких каблуках, которые не успела снять. «Я догоню ее, - подумал Мицура. - Догоню и оттрахаю прямо на мостовой, а потом расстреляю в нее всю обойму. Пусть господин полковник бесится сколько угодно». Он уже был готов схватить Наденьку, рвануть за волосы, чтобы она грохнулась затылком о камни. И вдруг его лицо с разгона налетело на твердый, будто стальной, кулак.

- Ты? - удивленно спросил он, с трудом поднимаясь с земли. Он хотел было вытащить пистолет, но тело не желало слушаться команд. Сквозь цветные круги, плавающие перед глазами, будто сквозь капли дождя на стекле, Мицура увидел, как Стив Айлин расправляется с его напарником. Второй прицелился из пистолета.

Банг!

 

Стив рыбкой бросился вперед, кувыркнулся в воздухе и оказался прямо перед стрелком. Тот понял, что выстрелить второй раз не успеет, и замахнулся рукояткой пистолета. «Лефорше», отметил про себя Стив. В рукоятке оружия этой системы спрятано лезвие на пружинке. Он моментально ушел с линии атаки, высоко подпрыгнул и вмазал штатскому ногой между глаз, услышав, как громко, на всю улицу, хрустнула переносица.

Наденьке хотелось плакать от счастья, нахлынувшего внезапно невесть откуда.

- Стив, - прошептала она. Он бесцеремонно рванул ее за руку.

- Быстрее! Да вставай же! Надо выбираться отсюда.

Он почти волоком тащил ее к машине, а она все не могла угнаться за ним по мостовой. Один каблук сломался, второй был цел, зато саднила разбитая в кровь коленка, но Наденька испытывала ни с чем не сравнимое наслаждение от этой боли и от того, как сильные, надежные руки буквально несут ее по воздуху, Стиву было не до нежностей. Он почти забросил свою спутницу на переднее сиденье, сам вскочил за руль и нажал на педаль газа. И тут же увидел, как прямо перед ним из переулка выползла еще одна черная машина, преградив им дорогу.

- Пригнись! - крикнул он, толкая Наденьку под приборный щиток и ныряя туда сам.

От автоматной очереди лобовое стекло разлетелось вдребезги. Не поднимая головы, Айлин резко крутанул руль, и его «Опель», жалобно взвизгнув шинами, развернулся на двух колесах и понесся в противоположную сторону. Пули вспарывали спинки сидений, дырявили салон, жужжа, как рассерженные пчелы. «Опель» швыряло из стороны в сторону. Стив не мог высунуться из-под щитка, и Наденька, несмотря на неподходящую обстановку, все же оценила его мастерство водителя.

Наконец они вырвались на ночную улицу, и град пуль утих. «Опель» трясло, словно в лихорадке, но восемьдесят миль в час мотор все же давал. Сзади, завывая сиренами, неслись два черных громадных автомобиля тайной полиции.

«Центр - Старику.

Руководство Центра выражает Вам благодарность за своевременные действия по раскрытию планов провокации в районе A-112 на границе с Внешней Монголией. В связи с ухудшением международной обстановки и активизацией милитаристских кругов Японии считаем целесообразным отозвать Вас в Москву в ближайшее время. Центр».

Прочитав радиограмму, Зорге долго смотрел в одну точку ничего не видящими глазами.

- Ты как будто не рад, - заметил Клайзен. И тогда Зорге тихо и очень спокойно сказал: - Они не поверили в возможность войны с Германией. В Москве меня ждет расправа. Я давно чувствовал это, только надеялся на чудо.

- А если ты не поедешь?

Было совсем тепло. Собственно, в этих краях не бывает настоящей зимы, снег падает на землю ровными пухлыми хлопьями, будто на сцене в театре, и тут же тает, не успев прожить положенного природой срока. Сейчас стоял март с летней температурой, и черные лебеди в миниатюрном пруду среди ухоженного парка выпрашивали у прохожих хлебные крошки.

- Меня достанут все равно. Не меня - так мою семью.

Зорге вздохнул и попытался улыбнуться.

- Погано себя чувствуешь, когда знаешь, что обречен. Будто у тебя рак. Все кругом подбадривают тебя, уверяют, что все в порядке, но в их глазах ты читаешь приговор.

- Попробуйте показать, как все было.

Лама и Чжоу Ван вышли из машины на берегу небольшого озера. С одной стороны к нему подступала очень живописная роща молодых сосенок, желтоватых, с темно-зеленой кроной, будто сошедших с детского рисунка. С другого берега озеро огибала асфальтовая дорога, обсаженная подстриженными шариком кустами.

Лама попытался показать, но вышло довольно коряво. Он был отличным уличным бойцом, закаленным во многих потасовках, резким и жестким, обладающим хорошим ударом и «армированным» телом. Стив Айлин же двигался мягко и плавно, словно большая грозная кошка.

- Он ушел сюда, вбок… Канзацу - мой лучший боевик, сильный, как танк, и очень опытный. Он пролетел по воздуху шагов пять. Я первый раз видел такое, клянусь всеми святыми. Вряд ли я смогу изобразить это достаточно понятно.

- Ничего страшного, - успокоил его Чжоу Ван. - Попытайтесь, хотя бы схематично.

Лама сделал еще одну неудачную попытку. Потом еще одну. После четвертой попытки Чжоу Ван вдруг сказал:

- Ударьте меня. Бейте изо всех сил, не волнуйтесь.

Боевик пожал плечами и выбросил кулак вперед. Ван и не подумал блокировать. Он просто отступил на шаг влево, развернувшись вокруг оси и чуть прихватив атакующую руку, будто приглашая противника на тур вальса. Не удержав равновесия, Лама подался вперед и тут же, взвыв от боли в кисти, упал на землю.

- Похоже? - спросил китаец.

Лама с восхищением посмотрел на него. - Точно! Так все и было!

Он с нетерпением ожидал пояснений. Новая техника боя очень заинтересовала его. Он, как специалист, смог оценить и изящество круговых уходов, и филигранную работу рук, и умение работать расслабленно и в то же время собранно, направляя мощный поток энергии в нужную точку на теле противника.

Но Чжоу Ван, казалось, унесся мыслями очень далеко. Морщины на высоком лбу выдавали его тревожную сосредоточенность.

- Моя ошибка была в том, что я позволил своим людям подойти к нему слишком близко, - сказал Лама. - Мы избрали неверную тактику, решив имитировать обычное хулиганское нападение.

- Что вы хотите этим сказать?

- Только то, что даже самый искусный боец бессилен против… Ну, скажем, снайпера на крыше. Я подберу новых людей. Второй раз осечки не будет. Жаль, конечно, я не смогу поговорить с этим парнем. Где он научился своему искусству? Только не в Японии, голову даю на отсечение.

- Не давайте, - рассмеялся Чжоу Ван. - В Китае говорят: тот скорее потеряет жизнь, кто чаще ею клянется. Вас никто не мог видеть, когда вы ехали ко мне?

- Вряд ли. Я проверялся раз десять. И потом, насколько я знаю, в полиции на меня досье до сих пор не заведено, мне даже ни разу не пришлось платить штраф за неправильную парковку.

- Вы очень законопослушный гражданин, - кивнул Ван, садясь на заднее сиденье автомобиля.

Он дождался, пока руководитель боевиков сядет за руль, и выстрелил ему в затылок. Затем Чжоу Ван отпустил ручной тормоз, вышел из машины, налег на бампер, чуть поднатужился и столкнул автомобиль в озеро. Несколько секунд он наблюдал, как из-под крыши, уходящей под воду, выпрыгивают на поверхность пузырьки воздуха. Потом сел прямо в траву и принялся быстро, будто волшебник, менять свою внешность.

В девять часов утра к мебельному магазину Кадзиоки подрулила полицейская машина. Из нее вышли двое, один остался на улице, другой вошел в магазин и через минуту вышел обратно в сопровождении сразу двух Кадзиоки - отца и сына. Младший был явно испуган, а старший все пытался что-то доказать, брызгая слюной и размахивая руками.

- Не волнуйтесь, - увещевал его полицейский. - С вашим сыном ничего не случится. Его, как свидетеля, просто попросят дать показания по одному делу. Надолго его не задержат.

- Подонок! - кричал отец на своего отпрыска. - Я никогда не имел дела с полицией, потому что дорожу своей репутацией! Что теперь скажут соседи!

Соседи! - подумал ниндзя, наблюдая сцену из окна дома напротив. Как много для любого японца значит общественное мнение! Общество не любит тех, кто выделяется хоть в чем-то. Даже в одежде японцы предпочитают серые нейтральные тона, за исключением разве что ярких праздничных нарядов. И этот мужчина, крича и заламывая руки, нисколько не преуменьшает свое горе. Для него действительно является трагедией то, что именно у его владений увидели полицейскую машину и именно его сын оказался втянутым в какое-то дело, вместо того чтобы честно и упорно работать в магазине, который когда-нибудь станет его собственностью.

Не отрывая глаз от улицы, ниндзя протянул руку к своему саквояжу и стал вынимать оттуда куски металла и дерева. Его движения были точны, плавны и экономны. Через несколько секунд в его ладони лег боевой арбалет. Короткая оперенная стрела была готова сорваться с туго натянутой тетивы. Ниндзя поплотнее прижал к плечу приклад. Голова Кадзиоки-младшего приблизилась, увеличенная в линзе оптического прицела, так что ниндзя видел каждую черточку очень ясно, будто в объемном изображении.

Ему не доставляло удовольствия отнимать у человека жизнь. Его приучали относиться к жизни, как к своей, так и к чужой, как к чему-то второстепенному, уступающему по значимости выполнению поставленной задачи. В данный момент Кадзиоки представлял опасность, и ниндзя воспринимал его как сапер - мину замедленного действия. Раз ее нельзя обойти, значит, необходимо обезвредить. Поэтому, когда указательный палец мягко, почти набожно, нажал на спусковой крючок арбалета, ниндзя не испытал ни радости, ни сострадания. Карму изменить невозможно, она дана человеку свыше.

Стив Айлин гнал «Опель» по шоссе, обгоняя редкие машины с такой легкостью, будто те стояли на месте. Дорога была почти пустой, и это давало преимущество преследователям на их мощных машинах с форсированными двигателями. Мотор же «Опеля», поврежденный выстрелами, грозил заглохнуть на малейшем подъеме. В усыпанном осколками стекла салоне гулял ветер.

- Ты не ранена? - спросил Стив.

- Что? - пролепетала Наденька.

- Я спрашиваю, ты цела?

- Вроде бы. А у тебя кровь на лбу. Больно?

- Ерунда, я порезался стеклом.

«Господи, - молился он про себя. - Сделай так, чтобы они не успели связаться с полицией!»

Пока о его с Наденькой бегстве никто не знал, кроме преследователей в двух машинах, но Стив прекрасно понимал, что это ненадолго. Гонкой вот-вот должен был заинтересоваться патруль.

Тайто Мицура, зажимая левой рукой окровавленный нос, правой нашарил пистолет и высунул его через боковую дверцу. Водитель опасливо покосился на него и проговорил:

- Нам велено доставить их живыми. Господин полковник головы поснимает.

- Обойдется, - заорал Мицура. - Этот гад мне лицо разбил! Я хочу посмотреть, какого цвета у них кровь! Жми, мы их достанем!

Из второй машины высунулся по пояс человек и дал автоматную очередь по скатам «Опеля». Айлин бросил автомобиль в сторону, и все пули достались встречной малолитражке, просевшей под тяжестью скарба, привязанного на крыше. Малолитражка потеряла управление, нырнула в кювет и замерла, ткнувшись тупым носом в дерево. Вещи с крыши рассыпались в разные стороны. Водитель вылез из машины и погрозил кулаком в сторону шоссе. Казалось, он был рассержен не столько аварией, сколько тем, что теперь придется ползать по земле и в темноте собирать свои баулы.

Вторая очередь ушла в пустоту, но преследователей это не слишком огорчило: патронов у них было в избытке.

- Садись за руль, - бросил Стив Наденьке.

- Ты что? - оторопело спросила она. - Мы же перевернемся!

Но он уже стоял на подножке, открыв дверцу и сжимая в руке автомат. Наденька едва успела поставить ногу на педаль газа. Ветер бил ей в лицо, глаза слезились, мозг, отягощенный стрессом, отказывался работать, и лишь древний инстинкт самосохранения позволял ей удерживать трясущуюся машину на дороге.

- Слушай внимательно, - Стив старался перекричать шум ветра и надсадный рев мотора. - Помнишь виллу за городом? Скоро будет поворот, после него свернешь налево, мимо аллеи.

Она во все глаза смотрела на дорогу. Посиневшие пальцы мертво вцепились в руль. «Опель» выписывал кренделя, но Айлин стоял на подножке расслабленно и спокойно, будто на твердом тротуаре.

- Машину оставь в лесу, к дому не подъезжай, пройди пешком.

- А ты? - крикнула она.

- Я приду попозже.

Он торопился. Приближался поворот, на котором Наденька должна будет сбавить скорость.

- В дверь не входи. На нижнем этаже справа ставни не заперты, влезешь в окно. Свет не зажигай, сиди тихо и жди меня.

- А как же ты? Я боюсь!

- Не бойся, - тихо проговорил он, но Наденька расслышала. - Со мной ничего не случится.

И, прежде чем она успела ответить, Айлин спрыгнул с подножки.

Асфальт со скоростью восемьдесят миль в час бросился ему в лицо. Он мягко перекатился через плечо, гася энергию падения, и сразу вскочил на ноги, подхватив автомат.

«Опель» стремительно удалялся. Не волнуйся, сказал себе Стив. Наденька сделает все как надо. Она была на этой вилле два раза. Она легко найдет ее и будет там в безопасности. Ее союзником будет темнота, до рассвета еще целых три часа.

Он спрыгнул в кювет и лег животом на прохладную траву. Ждать пришлось недолго. Четыре мощные фары вытащили его из ночи, как прожекторы выхватывают из тьмы фигуру гимнаста под куполом цирка.

- Дави его! - закричал Мицура, сидевший рядом с шофером в передней машине.

Его охватил охотничий азарт. Жертва загнана в угол, осталось только хорошенько прицелиться, чтобы пуля вошла точно в глаз и не испортила драгоценную шкурку.

Холодно и спокойно, будто в тире, Стив передернул затвор и положил палец на спусковой крючок. Фары мчавшейся прямо на него машины стремительно увеличивались в размерах.

Очередь - слева направо - по скатам. Вторая, чуть выше - справа налево - по мотору. Третья, в обратном направлении - по лобовому стеклу. Дико закричал помощник прокурора, ныряя под приборный щиток. Рядом с ним окровавленным лицом ткнулся в баранку водитель.

Машина завизжала обнаженными дисками колес и развернулась поперек дороги. И тут же в нее врезался второй черный автомобиль, мчавшийся следом. Двое, сидевшие на переднем сиденье, ласточками вылетели через лобовое стекло на смятый капот. Обе покореженные машины по инерции развернулись и замерли, перегородив собой шоссе.

Четвертая очередь - по бензобакам. В небо взметнулся огромных размеров оранжевый шар, и тут же стало светло, как днем. Машины тайной полиции полыхали так, будто были сделаны из одной смолы.

С диким воплем на асфальт выполз Тайто Мицура. Пиджак на нем горел, и помощник прокурора пытался сбросить его. Наконец это ему удалось, и он повернул свое черное обожженное лицо к Стиву.

- Не стреляй, - умоляюще прохрипел он. - Я все тебе расскажу, клянусь! Я могу помочь тебе спрятаться.

- Почему полковник Седзин охотится за Жданковской? - спросил Айлин.

- Она работает на тайную полицию. Ее квартира в Шанхае была оборудована для прослушивания и фотографирования. Полковнику нужен был компромат на секретаря посольства фон Гедерика. Гедерик был кадровым разведчиком, он планировался для перевербовки.

- Кто его убил?

- Не знаю. Клянусь, не знаю! Судя по всему, Жданковская. Может быть, он обнаружил в квартире аппаратуру… Послушай, мы можем уйти вместе - ты, я, твоя девка… Я сделаю так, что никто не будет искать!

Мицура говорил быстро и без остановок, не отрывая глаз от Стива, а правая его рука медленно тянулась назад за спину, где за брючный ремень был засунут маленький «браунинг», последняя его надежда.

- Шофер фон Гедерика работает на тайную полицию. Он видел тебя у дома Жданковской. Без меня тебе не обойтись, тебя схватят!

Moкpыe от пота пальцы наконец нащупали рукоятку.

- Тебе не жаль полковника? - спросил Стив Айлин. - Ты ведь у него из рук ел. А теперь продаешь?

Глаза Мицуры загорелись дикой злобой. Он вдруг явственно ощутил боль под ребрами, куда влетел кулак Седзина, когда стало ясно, что в чемоданчике мертвого радиста с парохода не было ничего, кроме деталей радиостанции.

- Ты! - яростно выдохнул Мицура. - Что ты можешь знать? Как же я ненавижу его! Сколько он мне испортил крови! Сколько вы все мне испортили крови!!!

Он выдернул «браунинг» из-за ремня и направил его на Стива.

Пятая очередь.

Пули взорвали грудь Тайто Мицуры и отбросили его на капот автомобиля.

Он еще пытался убежать, отползти, скрючиться и забиться куда-нибудь в нору, в спасительную темноту, подальше от ненавистного открытого пространства, залитого беспощадным светом даже здесь, посреди ночи… Он еще тянулся за отлетевшим в сторону пистолетом, но огромная фигура, изрыгающая огонь, будто ангел смерти, надвигалась на него, заслоняя горизонт, небо, ночь, весь мир…

Айлин шел четким размеренным шагом, не отпуская спусковой крючок автомата, пока не щелкнул пустой магазин. В наступившей вдруг тишине, нарушаемой только тихим гудением пламени, он почувствовал такую опустошенность, что руки бессильно опустились, будто тело неожиданно лишилось мышц и превратилось в кусок безвольного желе. Пахло обгорелой плотью, кровью, раскаленным металлом.

Стив отбросил ненужный автомат, равнодушно перешагнул через мертвого помощника прокурора и, ссутулив спину, медленно побрел прочь.

«Рамзай - Центру.

С благодарностыо принимаю ваши приветы и пожелания в отношении отдыха, однако, если я прекращу работу в Шанхае, это резко сократит количество стратегической информации, поступающей от нашей сети. Прошу вас подтвердить возможность моего приезда после войны.

Старик»

Политическая разведка - самое неблагодарное занятие в мире. Если ты погиб от пыток и допросов во вражеских застенках - твое имя навечно войдет в историю. Если остался жив - пеняй на себя.

Агент японской контрразведки Стив Айлин мог бы положить конец существованию Рихарда Зорге и его группы. И лишь ценой невероятных усилий он отсрочил их провал до середины 1944 года, и за это время им удалось добыть для Москвы много поистине бесценной информации.

Работа русского разведчика была оценена соответственно: в августе 1940 года в Москве органами НКВД были арестованы два самых дорогих для Зорге человека - его жена Катя и шеф ГРУ Ян Березин, завербовавший Рихарда в 1932 году.

По возвращении в СССР самого Зорге также ждал немедленный арест, и он понимал, что своим отказом приехать он лишь ненадолго отодвигает свой конец.

 

Глава 34

Сестрички

В телефонной трубке шершаво скреблись электрические разряды. Стив Айлин вот уже три раза собирался набрать номер, и трижды руки его бессильно опускались. Он не мог заставить себя совершить эти на первый взгляд нетрудные действия и бестолково стоял в телефонной будке, рискуя привлечь к себе внимание.

Наконец он собрался с духом.

- Алло, - послышалось в трубке.

- Господин прокурор?

- Это вы, Айлин-сан?

Голос у прокурора был тихий и равнодушный, какой бывает у смертельно уставшего человека.

- Жданковская у меня. С ней все в порядке.

- Да.

- Я звоню из автомата.

Йадзава-сан помолчал. Тишина в трубке была тяжелой, вязкой, давящей на барабанные перепонки.

- Янтава Кадзиоку убит, - наконец сообщил Йадзава. - Вчера в девять утра, возле магазина. Стрелой в затылок. Мы нашли арбалет в доме напротив. Естественно, никаких отпечатков.

И господин прокурор положил трубку на рычаг. Впервые в жизни он почувствовал себя дряхлым стариком.

К вилле Стив добрался лишь к вечеру. С полчаса он ходил вокруг и наблюдал, стараясь заметить чужое присутствие. Все выглядело вполне пристойно. Света в окнах не было, входная дверь была заперта. Дом казался необитаемым.

Айлин вошел внутрь, не воспользовавшись ни дверью, ни окном. Для человека, про шедшего школу ниндзюцу, это труда не составило. Он бесшумно прошел по темному коридору и толкнул дверь спальни, из-за которой выбивалась узкая полоска света. Наденька зажгла там ночник, потому что это была внутренняя комната без окон. Она сидела перед зеркалом в своем розовом пеньюаре, распустив белокурые волосы и подперев ладонью подбородок. Одну половину ее лица освещал оранжевый свет ночника, другая была в тени, и оттого вся она походила на картину, написанную весьма талантливым художником-абстракционистом.

Она увидела его отражение в зеркале и обернулась.

- Стив!

Айлин, расстегнув плащ, устало сел на стул.

- Значит, это ты - Ханум? - спокойно спросил он. - Ты работаешь на полковника Седзина?

Свет ночника скользнул по ее лицу, изменив его, точно картинку в калейдоскопе.

- Что ты говоришь! Почему ты так решил?

- Все сходится на тебе. Твоя квартира использовалась тайной полицией для фотосъемки и подслушивания. Зачем ты убила фон Гедерика?

- Стив… - Наденька в отчаянии покачала головой, и волосы ее заметались из стороны в сторону, образуя некий волшебный ореол. - Ты ошибся, я не убивала его.

- Что? - вдруг в ярости закричал он. - Ты не убивала? А кто же тогда? Кто планировал обвинить в убийстве меня? Кто вывел меня на разведгруппу русских?

В ее глазах плавал страх.

- Стив, ты не прав. Если хочешь… Да, я работаю на контрразведку. Седзин подозревал, что из его ведомства идет утечка, и приставил меня к тебе. Я должна была установить, связан ли ты с русской разведкой, и подготовить канал для стратегической дезинформации…

Она прикусила себе язык, но Стив закончил за нее:

- О том, что Япония готова напасть на СССР летом 1941 года?

- Но кто-то подставил и меня. Убийство секретаря посольства не было запланировано, тем более в моей квартире. Ну подумай сам, Стив!

Наденька посмотрела на него с надеждой.

И увидела направленный на нее пистолет.

Айлин сидел верхом на стуле, положив руки на спинку, как на упор, наведя пистолет в грудь Наденьке.

- Ты не сказала мне главного, - глухо сказал он. - Кто ты на самом деле.

- Я не понимаю тебя, - прошептала она.

- Настоящую Жданковскую нашли мертвой три года назад возле железной дороги, недалеко от Токио. Ты убила ее, чтобы занять ее место. И если я не услышу от тебя правду… - Его палец красноречиво лег на спусковой крючок.

- Что ты говоришь! - завизжала Наденька. Только сейчас она ощутила себя загнанной в угол, когда сзади вдруг вырастает холодная стена, которую можно грызть зубами, биться головой, стучать ногами, и все равно только растратишь последние силы.

Стив выстроил барьер между ними. Его не трогали ее слова, он не верил им.

- Я рассказала тебе все, что знала, - раздельно сказала она. - К остальному я не имею отношения.

Голос ее вдруг стал тише, она почти шептала, будто в любовном томлении:

- Ты не сможешь меня убить… Ты всю жизнь будешь мучиться из-за своей ошибки. Я буду стоять у тебя перед глазами… Как сейчас…

Медленным, сводящим с ума своей сексуальностью движением Наденька начала стягивать с себя пеньюар. Казалось, она гипнотизировала Айлина, заставляя пристально следить за трепещущей женской плотью, появляющейся из-под тонкой материи. Голова Стива как-то вмиг отяжелела, он почувствовал, как его собственная плоть восстает против его желания, и жар, родившийся в паху, заливает волной все его существо.

- Не оставляй меня, - шептала она. - Ты же видишь, я вся горю! Я хочу тебя… Делай со мной все, что хочешь. Да, я виновна, я обманывала тебя, я все делала по приказу, так, как мне велел Седзин. А перед тем, как приставить меня к тебе, он взял меня силой, прямо в кабинете, на своем столе!

И вдруг в голову Стива полетело что-то ярко-розовое, обволакивающее его лицо, лишающее зрения, лишающее возможности дышать… Он дернулся в сторону, но опоздал, лишь на мгновение успев увидеть ослепительную обнаженную фигуру, мягкую, гибкую и удивительно эротичную, сияющую такой белизной, будто выточенную из слоновой кости. В нос ударил запах, смешанный из тысяч ароматов Наденькиного тела. Он почувствовал привкус ее пота, опьяняющий и возбуждающий сильнее самых изысканных духов.

Это был ее последний шанс. Один из миллиона. И она решила им воспользоваться. Брошенный в лицо Стиву розовый пеньюар на миг ослепил его, и Наденька рыбкой кинулась к тумбочке.

Бац - бац -бац!

Инстинктивным движением Стив веером выпустил обойму по комнате. Глаза его все еще закрывала воздушная материя, и он никак не мог освободиться, отрешенно сознавая, что в любой момент сам может получить пулю.

Наденька стояла на коленях, навалившись роскошной высокой грудью на тумбочку перед зеркалом. Ей почти удалось добраться до крошечного изящного револьвера, который поблескивал из выдвинутого среднего ящичка. Она опоздала лишь на мгновение. Смерть рванула финишную ленточку на долю секунды раньше, и две пули 38-го калибра прошили Наденькино тело навылет - одна у основания черепа, другая через левую ягодицу и лобковую кость.

Стив медленно подошел к ней. Ее тело, белое и чистое, казалось, абсолютно не пострадало, несмотря на островки крови. Даже после смерти Наденька осталась удивительно красивой, будто дорогая игрушка.

Пустота. Он ощущал дикую космическую пустоту и вокруг, и внутри себя. Весь мир с его страстями, огорчениями и радостями, болью и наслаждением оказался на поверку просто иллюзией, воздушным шариком, переливающимся всеми цветами радуги, устремленным ввысь, но от прикосновения иголкой превратившимся вмиг в сморщенную жалкую тряпочку. Воспринимая мир как отражение в воде, адепт учения дзэн-буддизма обретает опору в жизни, ибо нельзя растрачивать себя на сожаление о том, что по сути своей иллюзорно. Ничто не имеет ценности на этой земле.

Стив не хотел уходить из дома. Идти просто было некуда. Он был один в чужом мире, отстоящем от его собственного так далеко, что даже страшно подумать. Их разделяло немногим менее двух тысячелетий.

Но на этой вилле он был не один. Он вдруг почувствовал это ясно, всей поверхностью кожи, хотя ниндзя, так же как и Стив Айлин, проник в дом не через окно и не через дверь. Ни одна половица не скрипнула под ногой гостя, ни малейший шорох или движение воздуха не выдало его присутствия, но Стив ощутил мощную ауру опасности, а иначе он бы так и остался сидеть возле тела Наденьки, безвольно ссутулив плечи и тупо уставившись в одну точку.

Но он обернулся, едва ниндзя появился в дверях спальни. Ствол пистолета описал дугу и уперся в грудь нежданного гостя. Несколько секунд они оба молча смотрели друг на друга. Потом Айлин спросил:

- Ты?

Луиза Анна безо всякого выражения взглянула на труп Наденьки и тихо проговорила, ни к кому не обращаясь:

- Вот и все. Нет больше сестер Жданковских.

Пистолет в руке Стива ее совершенно не смущал. Она просто не замечала его, и оба, и Анна, и Стив Айлин, казалось, доигрывают много раз сыгранный спектакль перед равнодушными зрителями. Все знают конец наизусть, каждый жест, каждую фразу, однако уходить вроде неудобно, артисты обидятся, да и гардероб может быть закрыт.

- Значит, там, в Токио, был найден труп Луизы Анны? Ты убила ее, и фон Гедерика, и Янтаву Кадзиоки…

Анна недовольно дернула плечом.

- Во время временного перемещения в схеме таймера произошел сбой. Я должна была появиться в поезде, когда она была одна, но появилась на несколько минут позже. Вы нашли свидетеля и тем самым обрекли его на смерть. Винить некого.

- А фон Гедерик?

- Нам нужен был человек с достаточно громким именем, но такой, который не смог бы повлиять на внешнюю политику Японии.

- Так тебе было нужно…

- Чтобы Наденька смертельно испугалась. Я рассчитала ее реакцию, и рассчитала правильно. Она убежала из квартиры и спряталась, зная, что ее будет искать тайная полиция. А в результате ты, Стив Айлин, приехал в Йокогаму и вышел на след разведывательной сети русских. Ты могла скрыть ее, тайная полиция шла по твоему следу. Ты мог совершить макровоздействие.

- Но я не сделал этого! - в отчаянии закричал Айлин.

- Но ты вся понял!

Рука Стива Айлина абсолютно не дрожала.

Ствол пистолета холодно смотрел в грудь Луизы Анны.

- Тогда вы поступили опрометчиво, оставив такого свидетеля, как я. У тебя была сотня возможностей покончить со мной. Теперь поздно. Мы в равных положениях.

- Я не имею права убивать тебя. Ты знаешь почему.

- Зато я могу убить тебя!

- Нет.

Луиза Анна не отрываясь смотрела в глаза Стива. И тот вдруг почувствовал, что руки будто налились свинцом.

Ты не сможешь сделать это. Ты очень слаб. Так слаб, что пистолет кажется тебе непомерно тяжелым. Опусти его. Опусти его! Опусти!!!

Это были не его мысли. Они черным мощным потоком шли от мозга стоявшей напротив него женщины. Ее страшной силы энергетическое поле, развитое на занятиях магией и гипнозом в школе ниндзюцу, обволакивало его голову, как совсем недавно Наденькин пеньюар.

Опусти пистолет. Все твое тело жаждет покоя и неподвижности. Ибо только в покое есть движение, как движение есть бесконечный ряд неподвижностей. Движение - это жизнь, покой - та же жизнь, иллюзия в иллюзорном мире…

Он до боли стиснул зубы. «Ты должен этому противостоять, - твердил он себе, как заклинание. - Ты ведь тоже ниндзя. Ты помнишь своего учителя, полного лысоватого японца, мастера школы Кудзай, который учил тебя противодействовать гипнозу. Сосредоточься. Погрузи свой разум в огромный котел, где кипит, рождаясь, энергия ци, удерживай его там, не давая вырваться. Иначе сознание возьмет верх над дремучим первобытным подсознанием, и тогда ты проиграешь. Ты знаешь, что ждет тебя в случае проигрыша. Участь, в тысячу раз хуже самой страшной смерти».

- Код твоего временного колодца, - хрипло приказал Стив. - Быстро! Даю пять секунд.

Она продолжала смотреть на него, и губы ее растягивались в дьявольской улыбке. И Стив сообразил, что перед ним не женщина, а огромная раскачивающаяся из стороны в сторону черная кобра. Вокруг шелестел влажной листвой тропический лес, и лианы, извиваясь, будто сотни ядовитых змей, вились вокруг него, хватали за руки, тянули вниз, на дно мутной реки…

Он и в самом деле оказался в толще воды, так как воздух просто не может быть таким вязким и плотным. Он еще может дышать благодаря инстинкту, рожденному за много миллионов лет до него самого, ведь известно, что новорожденные младенцы способны дышать под водой, но мгновенно теряют эту возможность, оказавшись в лоне цивилизации.

Опусти пистолет!

Куноити. Женщина-ниндзя.

Он должен вынырнуть.

Палец Стива лежал на спусковом крючке.

- Код временного колодца! Местоположение! У тебя пять секунд!.

- Ты играешь с огнем, - спокойно сказала она. - Представь себе, что ты промахнешься.

Он облизнул сухие потрескавшиеся губы и усмехнулся.

- Представь себе, что я не промахнусь!

10 октября 1941 года художник Етоку Мияги был арестован у себя в мастерской. Он дважды пытался покончить с собой - один раз с помощью кинжала во время ареста, но его заштопали в тюремном госпитале, другой раз - выбросившись в окно в кабинете следователя. Однако и на этот раз остался жив. Разбился насмерть полицейский, который прыгнул за ним.

Иногда к нему в камеру приходил буддийский священник.

- Почему вы не хотите поговорить со мной? - спрашивал он. - В вашем положении единственное лекарство от умопомешательства - облегчить душу, выговориться. Если желаете, к вам может прийти и исповедать вас священник от христианской церкви. Какого вы вероисповедания?

- Я не собираюсь сходить с ума. А насчет того, чтобы облегчить душу… Так она у меня и так легче перышка. В небеса я не верю, а на земле я ни разу не согрешил, не пошел против совести. Здесь я сделал все, что хотел.

Мияги не дожил до смертного приговора. 2 августа 1943 года во время допроса он умер от сердечного приступа. 15 октября вечером к особняку советника Ходзуми Одзаки подкатила полицейская машина. Полковник Такидзи Седзин не смог отказать себе в удовольствии лично надеть на Одзаки наручники. Хотя насладиться триумфом в полной мере ему не удалось. Через два дня он вместе с собственной машиной разлетелся на куски от взрыва бомбы, прикрепленной под бензобак. 7 ноября 1944 года в 9.51 Ходзуми Одзаки был повешен по приговору военного суда.

В 10.37 перестало биться сердце резидента советской разведки Рихарда Зорге. В пустой комнате без окон лишь тусклый свет запыленной электрической лампочки освещал виселицу и крышку люка, на которую вставал приговоренный.

Макс фон Клайзен был арестован 17 ноября 1941 года. До конца войны он содержался в каторжной тюрьме на острове Хондо. После освобождения некоторое время жил на квартире у своего друга адвоката Киодзо Юсимы, затем - у одного из бывших сотрудников фирмы «Клайзен - Сиока». Вскоре Макс переехал на родину - в Восточный Берлин.