Неизвестно, куда житейские ветры занесли бывшего грозу района Левку Чингачгука (по слухам, «чалился» где-то под Магаданом, вышел после отсидки, но домой возвращаться не захотел, так и остался на Севере), но его надеждам на великое музыкальное будущее Гарика Варданяна не суждено было сбыться. Также неизвестно, жалел ли об этом сам Гарик (Гарик Варданович, к тридцати пяти совершенно облысевший и округлившийся – кто бы мог нынче заподозрить в нем худого как спичка мальчика с виолончелью? – и окончивший с отличием медицинскую академию). В обычных обстоятельствах вполне коммуникабельный, в данный момент он был сер и угрюм, как дождливое утро. Борис подумал, что его, должно быть, вытащили из постели. Или из-за телевизора (двенадцатый канал крутил «Крестного отца»). Он провозился у тела минут пять от силы. Выпрямился, авторитетно произнес под нос универсальное «вах!» и отбыл на кухню мыть руки.

Ванная комната дышала богатством и аристократизмом: стены и пол в темно-синем кафеле с перламутром, громадное зеркало над раковиной, выполненной в виде бутона экзотического цветка, раздвижная прозрачная ширма на тонком металлическом каркасе… Борис прикинул стоимость увиденного, вспомнил свой совмещенный санузел, и на душе стало пакостно.

На темном фоне в бликах лампы дневного света ярким пятном выделялась белая шелковая рубашка и расплывшаяся на ней кровяная клякса, как раз на уровне солнечного сплетения. Будто в голливудском боевике, подумалось с неприязнью. Там бедную жертву, отданную на заклание, тоже обряжают в белое, чтобы кровь выглядела живописнее. Кроме рубашки, на экстрасенсе были черные вельветовые брюки и изящные итальянские туфли. В таком виде только принимать гостей. Или – состоятельных пациентов. Правый полуботинок слетел и валялся тут же, на резиновом коврике, открывая взору ступню с полуспущенным носком, – было в этом зрелище нечто постыдное, нехорошее… Голова свешивалась набок под неестественным углом, длинные волосы с проседью падали на лоб, прикрывая мертвые глаза. А в целом – красивый мужик, наверняка нравился женщинам. Одна из женщин – пациентка или убийца (или то и другое) – позвонила отсюда, из квартиры, прерывающимся голосом выдала информацию и скрылась, никем не замеченная. Дверь из кухни на черную лестницу так и осталась открытой. Сейчас там, на лестнице, повизгивала собака (видимо, учуяла-таки след), но Борис не возлагал на нее надежды. Автобусная остановка находилась метрах в пятидесяти от подъезда, а оттуда – транспорт в любую точку города…

У порога ванной лежал маленький черный «вальтер». Один из экспертов подошел, оттеснил следователя в сторону и положил на пол линейку. Защелкал «блиц» – фотограф, от ушей до пят увешанный разными принадлежностями, начал «обстреливать» далеко не веселую обстановку. Край ванны, раковина, опрокинутая полочка (убитый, падая, задел рукой), зубная щетка и тюбик «Аквафреш» на полу…

– Он что, действительно был экстрасенсом?

Слава Комиссаров – давний товарищ по партии, кличка Слава КПСС (ныне, когда Борис волею случая взлетел вверх на одну микроскопическую служебную ступеньку – подчиненный… Впрочем, отношения между ними остались прежними), мотнул головой в сторону двери.

– На табличке значится «Психотерапевт». А на стеллажах в комнате мы нашли диплом какой-то Ассоциации Магов. Тебе это говорит о чем-нибудь?

– Нет. Что еще?

– Куча книг по черной магии, гипнозу, летающим тарелкам и прочему мракобесию. Надо, кстати, проверить, не состоял ли он на учете в «желтом доме».

Борис молча прошел в гостиную, встал возле окна, бездумно глянул в серую стену дома напротив. Подъезд отсюда не виден, он выходит на другую сторону, во двор. Двор проходной (то есть сколько народу проходит!), посередине – нечто вроде скверика с занесенными снегом лавочками, обсаженного тополями и акациями. Припаркованная «Лада» цвета «серый металлик» с пушистым мышонком на лобовом стекле – Борис невольно обратил внимание, когда проходил мимо.

– Машина принадлежит Бронцеву, – докладывал Слава. – Новая, всего пять тысяч пробега. Салон чистый, без тайников, в «бардачке» техпаспорт и талон техосмотра. На капоте снег, так что покойный вряд ли сегодня куда-то ездил. Да и следов на земле нет. Теперь о пистолете. «Вальтер» зарегистрирован, есть разрешение на хранение. Приобретен два месяца назад в «Эгиде-сервис». Отпечатки пальцев отсутствуют – видимо, чем-то протерли.

И тут пусто. Однако что-то не давало покоя – какая-то несообразность… Вроде картинки в детском журнале с заданием: найдите ошибку художника. Древнерусское войско в походе, бородатый воевода впереди – толстый, как бочонок, в шлеме, с копьем и саблей. А над ним, в облаках – крошечный самолетик оставляет за собой реверсный след.

– Нужен список пациентов, – пробормотал Борис.

– Ребята искали где только можно. Ни листочков, ни записной книжки… Вообще ничего. Но вон там, у ножки кресла, лежала бархатная ленточка. Моя Таисья такой волосы перевязывает.

– Женщина, – встрепенулся Борис.

«Это она звонила мне, – подумалось вдруг – не как о предположении, а как об установленном факте. – Голос страшно далекий, едва пробивавшийся сквозь эфирные шорохи, не встревоженный, не испуганный (что было бы естественно), а какой-то обреченный, словно свершилось то, что давно ожидалось. Вот она вошла (нотабене: пусть исследуют замок на двери – как открывается, как захлопывается), остановилась посреди гостиной. Возможно, тряхнула влажными волосами или сняла шапочку – лента соскочила, женщина нагнулась подобрать и заметила свет из ванной комнаты. Заглянула и увидела труп хозяина. Осторожно подошла к телефону…»

– С трубки сняли отпечатки?

– Отпечатков множество, самых разнообразных. Будем устанавливать владельцев.

«Набрала номер. Не дежурной части, не рабочего кабинета – мой домашний номер, сказала тусклым голосом фразу, показавшуюся в первый момент бессвязной: „Алло. Пожалуйста, приезжай. Марка Бронцева убили. Якорный переулок, двадцать“. Даже не убедилась, что к телефону подошел именно я (а кто еще мог подойти? Откуда она могла знать, что ко мне приехал брат?)».

– Деньги иди драгоценности нашли?

– Деньги в ящике трюмо. Довольно крупная сумма.

– Значит, не ограбление.

Гарик Варданян шумно протопал к окну, шмыгая носом и почти с ненавистью оглядывая квартиру (а квартирка, кстати, ничего. Пахнет достатком – не запредельным, впрочем, не шальным, но достатком. По сравнению с Борисовой «клетушкой» – почти хоромы, но новоруссы, попав сюда, лишь презрительно поморщились бы).

– У меня грипп, – сообщил медэксперт. – А меня подняли, как по воздушной тревоге, не спросив, как зовут и какие анализы.

– Гарик, – проникновенно сказал Борис.

– Что? – он высморкался в нечто, размером сходное с пододеяльником. – Экстрасенс, блин. Ни паутины, ни колб, ни чучела крокодила под потолком. Кот, правда, есть, черный, само собой. Кис, кис, иди сюда… – Кот окинул Гарика ледяным взглядом, полным презрения, и прошествовал под кресло. – Короче, картина ясная. Огнестрельное ранение, пуля застряла в левом легком. Сопутствующий перелом основания черепа. Приложился о край ванны, когда падал. Время смерти – полтора-два часа назад. Маленькая гематоммочка над переносицей, довольно свежая. Происхождение затрудняюсь определить.

– Ему могли ударить в лоб кулаком?

– Могли, но кулак был довольно слабым. Не куда даже, а так, кулачок…

– Например, женский?

– Например, женский, – не стал спорить Варданян. – Но женщина бьет кулаком крайне редко, я в своей практике и не припомню случая… Она, коли довести ее до точки кипения, скорее прошлась бы коготками по физиономии. Или залепила бы пощечину.

Пощечину… Борис огляделся. Однако следов борьбы не было ни малейших. Мебель вся на местах, даже тяжелый подсвечник на середине стола… Конечно, это не орудие убийства – иначе бы раскололи голову и пуля бы не понадобилась. Какая женщина могла вот так ударить в лоб кулаком? Только имеющая специальные навыки.

Борис подошел к телефону, вопросительно взглянул на эксперта, любовно наносившего черный порошок на подлокотник кресла. Тот махнул рукой: можно, мол.

– Алло. Дарья Матвеевна, это вы?

– Да. Что случилось, Боренька?

Он облегченно вздохнул: голос не тот.

– Не могли бы вы завтра с утра подъехать в прокуратуру?

– Завтра съемка… Впрочем, я в эпизоде не участвую, так что если нужно… Но вы так и не сказали, что случилось.

– Завтра, ладно?

– Как хотите. С вами-то все в порядке?

– Со мной – да.

– А с Глебом?

– И он жив-здоров. В общем, к десяти я вас жду. Пропуск будет на проходной.

Голос не тот. И черная ленточка не подходит к черным волосам (к черной пушистой косе). А удар? Господи, да если бы Дарья врезала кулаком, покойный не отделался бы шишкой.

– Гарик, что там с ленточкой?

– Обычный бархат, достаточно плотный, по краям обшит на машинке…

– Я не о том, – раздраженно сказал Борис.

– На внутренней стороне два светлых волоска. Дама была блондинкой, скорее платиновой, чем русой.

– Натуральной блондинкой?

– Не знаю. Завтра к утру сделаю заключение, – он потоптался немного, снова высморкался, скомкал «пододеяльник» и пихнул в карман. – Кстати, ты обратил внимание на его туфли? Вернее, на одну – ту, что слетела с ноги.

– Наверно, Бронцева отбросило выстрелом…

– Но туфля при этом ни за что бы не слетела! Она была как раз по размеру, сидела плотно, и задник высокий…

– Хочешь сказать, он снял ее сам? Зачем?

– Ну, милый, это уже не моя забота. Собирался принять ванну, например.

Молодой парень-оперативник осторожно приблизился к Борису и почему-то шепотом доложил:

– Привезли экономку.

– Кого?

– Она так себя величает. На самом деле – домработница.

Экономка, хмыкнул про себя Борис. Надо же.

Она сидела на кухне, на табуретке возле окна, сжавшаяся в комочек и явно расстроенная, даже скорбящая, – он подумал, что Бронцев был ей, пожалуй, больше, чем просто работодатель. Она сосредоточенно смотрела в никуда, в пустой угол, а Борис, пользуясь этим, разглядывал женщину (чувствуя, однако, некоторую неловкость: стыдно так наблюдать за человеком, когда он этого не осознает и беззащитен, лишен повседневной маски…). Следовало бы деликатно отвернуться, но он продолжал смотреть, бессознательно раскладывая «экономку» по полочкам. Лет сорока пяти, симпатичная, не утратившая милой женственности. Волосы редкого нынче каштанового оттенка, уложенные в прическу «каре» (значит, бархатная ленточка не ее, некуда привязать). Маленький аккуратный рот и большие карие глаза. Недурная фигура. Наверняка знала, где в квартире хранился пистолет. Имела ключ от входной двери. Могла застать экстрасенса врасплох (взять оружие в процессе якобы уборки, подойти и выстрелить на середине безобидной фразы – у убитого в глазах не было ни намека на испуг или боль, лишь легкое удивление: без сомнения, принял смерть от кого-то хорошо знакомого).

– Маргарита Павловна Ермашина?

– Да.

– Экономка? – улыбнулся Борис.

Она ответила осторожной улыбкой – губы разъехались по всем правилам, но в глазах застыли боль и тоска.

– Экономка. Я вела все хозяйство. Марк Леонидович мне доверял.

– А он сам что же…

– Он – нет. Он сберегал себя. Говорил, что ему нужно много энергии – для излечения пациентов.

– Вы замужем?

– Была. Муж умер три года назад, – она помолчала. – Александр был композитором, довольно известным.

Вон оно что, подумал Борис. То-то фамилия показалась знакомой. Александр Ермашин…

– Как долго вы проработали у Бронцева?

– В мае было бы два года, – ответила она без запинки. – Со смертью мужа все изменилось – то есть не финансово – проценты с гонораров продолжают «капать», – а… В общем, мне тоскливо было сидеть одной дома.

– У вас совсем нет родственников?

– Есть двоюродный брат. Он чинит электроник на дому. Мы с ним… не особенно близки, хотя я и жалею об этом. Упрашивала его переехать ко мне – не соглашается.

– Бронцев сегодня вечером ждал кого-то?

– Да, – удивилась она. – Пациентку…

– Вы видели ее?

– Нет. Марк Леонидович отпустил меня пораньше.

– Отпустил или отослал?

–Что?

– Как вам показалось: может быть, он не желал, чтобы вы с ней встретились?

Она задумалась, подперев подбородок ладонью. В глазах мелькнуло – впервые за время разговора – нечто похожее на интерес.

– Посмотрите, – Борис выложил на стол найденную ленточку. – Вам эта вещь знакома?

Экономка протянула руку, но ленточку не взяла, даже не коснулась. Другой бы на ее месте уж и помял бы, и понюхал, и на зуб попробовал, однако женщина оказалась из другой породы.

– Не знаю, – пробормотала она. – С чем-то у меня вызывает ассоциацию… То есть…

Она запнулась на секунду, потом неожиданно произнесла:

– У нее светлые волосы. Почти белые.

– Откуда вы знаете?

– Где вы нашли ленточку?

– Возле кресла в гостиной.

– Он ее гипнотизировал, – сказала Маргарита Павловна. – Понимаете, это кресло специально предназначено… Пациент не может отвлечься – с этого места он видит только стол и свечи. Марк всегда предупреждал, чтобы я не трогала кресло во время уборки. У него все было рассчитано. Борис поднялся со стула.

– Сейчас мы пройдем в гостиную. Вы посмотрите, не пропало ли что-нибудь.

– Но вы говорили, что это не ограбление.

Он пожал плечами.

– Деньги на месте, аппаратура тоже. Следов обыска нет… Но это, понятно, ни о чем не говорит. В доме были ценности?

– Возможно. Марк принимал только состоятельных пациентов.

Действо в гостиной подходило к концу. Тело увезли, лишь на полу в ванной остался обведенный мелом контур – будто некий восклицательный знак. Маргарита Павловна взглянула слегка испуганно, приостановилась, но Борис вежливо подтолкнул под локоток.

– Здесь наверняка что-то стояло, – заметил один из экспертов, указывая на стеллаж возле стены.

Анченко проследил за его взглядом.

Так. Фото в деревянной рамочке (Бронцев в дико экзотической одежде – ярко-оранжевой, ниспадающей роскошными шелковыми струями, точно водопад, в обнимку с еще более диким и экзотическим субъектом азиатского происхождения, на фоне деревянной пагоды – храма или чего-то в этом роде… Вот тебе и «ведун» из северорусских дебрей). Статуэтка сказочного зверя – полуящера-полубарана, галльского бога подземного царства. Еще одна статуэтка – индийская танцовщица, надо полагать. Ага, точно: слишком много свободного пространства между ними. Что-то здесь было…

– Шарик, – вдруг сказала Ермашина. – Керамика, из каких-то раскопок в Крыму.

– У Марка был пациент-археолог?

– У него было много пациентов.

– Но археолог, возможно, был постоянным? Страдал от серьезного недуга (психического плана – иную хворь я бы ни одному «ведуну» не доверил). В конце концов излечился, и Бронцев получил подарок.

– Зачем же подарок забирать назад? – тихо спросила Маргарита Павловна. – Не по-людски.

Не по-людски, согласился Борис. Вроде как уносить какую-нибудь вещь с могилы: плохая примета. Однако сплошь и рядом уносят. Тем более если между ящером и танцовщицей действительно стояла убойнейшая улика…

– Это след, – пробормотал он. – Ленточка с волос и шарик непонятного происхождения… Вы смогли бы его описать?

Она сосредоточилась.

– Шероховатый, в трещинах, размером с кулачок. Древний, приблизительно десятый век, предположительно – кельтская культура. Культового назначения.

– Что? – не понял Борис. Женщина улыбнулась.

– Марк как-то сказал: если нельзя определить, для чего служил найденный при раскопках предмет, то в отчете пишут: культового назначения. Первый закон археологии.

Борис переглянулся со Славой Комиссаровым, секунду помедлил…

– Когда появился этот шарик, не помните?

– В прошлом году. Кажется, в сентябре. Понятно, конец полевого сезона.

– Больше ничего не пропало?

Она послушно огляделась, увидела открытое зеркальное нутро бара, прошла между окном и кадушкой с пальмой, рассеянно взмахнув рукой, точно отгоняя от себя нечто… Замерла и нахмурилась.

– Что-то не так?

– Земля сухая. Марк всегда поливал пальму сам. Относился к ней как к живому существу… Как он мог забыть?

Ее взгляд сосредоточенно обшаривал комнату – Борис поклясться бы мог, что женщина обнаружила нечто непонятное ей, какую-то загадку… Еще раз взмахнула ладонью возле уха, повторяя собственный недавний жест – то ли отгоняя назойливое насекомое (какие насекомые в марте?), то ли поправляя прическу. («У нее светлые волосы, почти белые…» Меж тем два волоска, которые остались на черном бархате, аккуратный Гарик Варданян еще раньше убрал в полиэтиленовый пакет, а пакет спрятал в чемоданчик…)

– А где лежала ленточка?

«Здесь вопросы задаю я», – чуть было не сказал Борис, но сдержался.

– Вот тут, возле правого подлокотника.

Она долго разглядывала ковер на полу, хмурясь и чуть склонив голову набок. Дама пытается вести собственное следствие, раздраженно понял Анченко. Налицо пагубное влияние телесериала «Она написала убийство». Ага, нагнулась, даже приподняла край ковра – дураку ясно, ищет улики. («Полагаю, инспектор, подозреваемый простоял здесь около десяти минут». – «Почему вы так решили?» – «Потому что пепел дважды упал с его сигары».) Однако она проработала в доме два года – убирала, готовила, чистила (пока ведун собирал внутреннюю энергию), наизусть знает расположение каждой вещи…

– Где Марк хранил пистолет?

Она не удивилась.

– В шкатулке.

– В той, что возле двери? – не поверил Борис. – На виду у всех?

– Там есть потайное отделение.

Это было сюрпризом. Он подошел к комоду, коснулся пальцами малахитового ящичка. Повеяло чем-то давно забытым, из раннего детства, вспомнилась суровая сухопарая бабушка (на самом деле очень добрая: разрешала трогать, открывать и крутить все, что захочется. Мама сердилась, а бабуля с усмешкой заступалась: «Оленька, перестань портить мне внука. Мальчишка в его возрасте просто обязан быть естествоиспытателем – это в его природе». – «Да ведь сломает же!» – «Ну и пусть. По большому счету, зачем мне вся эта рухлядь. Пора уж о душе думать, а не…» – «Ой, мам, перестань!»). Борис открыл крышку, зазвучала прозрачная мелодия Моцарта.

В шкатулке лежал нательный крестик на золотой цепочке, «Тайная вечеря» – старинная, почерневшая, маленького формата, и стопка счетов за квартиру и телефон. Борис выволок все это на свет, поковырял ногтем днище, нажал на какой-то незаметный выступ… Дно мягко приподнялось, открыв второе, потайное нутро. Да, дьявольский наборчик. Именно здесь, в углублении, и лежала ранее черная семизарядная коробочка.

– Зачем ему вообще нужен был пистолет? – в сердцах сказал он. – Кстати, Марк показывал его вам?

Мимолетная улыбка тронула губы Ермашиной.

– Конечно, как он мог удержаться. Знаете, в некоторые моменты Марк удивительно походил на обыкновенного мальчишку. Однажды подозвал меня, открыл шкатулку – якобы хотел предупредить, чтобы я ничего там не трогала… На самом деле он, по-моему, просто очень гордился своей игрушкой. Хотя чем гордиться? Все равно она его не спасла. Скажите, его ведь застрелили…

– Из этого «вальтера». Кто еще мог знать о пистолете?

– Никто. Или, наоборот, очень многие. Кому-то еще Марк вполне мог похвастаться.

Ясно, подумал Борис, вот он, пресловутый антураж: и чертова машинка, и тайное отделение (как и книги по черной магии, и диплом) – не столько средство защиты, сколько красивая волнующая вещь, предмет для создания образа «настоящего мужчины» («Вот, видите? Держу всегда заряженным – приходится, знаете ли… Только уговор: никому ни слова!»). Экзальтированные дамы млеют.

Но кто-то – он или она – открыл крышку, достал «вальтер», сделал единственный выстрел в грудь экстрасенса… Хорошо, допустим, целитель, расставшись с очередной гипнотизируемой, решил немедленно принять ванну (А куда делась вода? Убийца убрал затычку и открыл слив? Какой смысл?). Почему он не услышал мелодию Моцарта? А должен был слышать, даже сквозь шум воды. Да и воды-то не было, ванна совершенно сухая.

Борис резко развернулся, прошел в ванную, щелкнул выключателем, осмотрелся… Вот в чем крылась ошибка: слишком легко они объяснили снятый с ноги ботинок. Правда, в тот момент не подозревали о пристрастии ведуна к разного рода тайникам.

Он разулся, встал на край ванны, ухватившись одной рукой за змеевик, а второй методично выстукивая стену под потолком. Где-то здесь…

– Ты чего? – сунулся недоуменный Слава Комиссаров.

– Дай нож, – сказал Борис.

Как раз над раковиной звук был другой, более низкий и гулкий. Для верности он постучал вокруг, определяя размеры полости. Щелкнуло лезвие. С полминуты Анченко возился, тыкая в щель между темно-синими кафельными плитками (в ботинках устоять на скользком бортике было проблематично – вот почему экстрасенс снял обувь). Наконец тихо скрипнуло, и два кусочка стены на петлях послушно разъехались в стороны. Нутро потайного шкафчика было темным – даже свет дневной лампы туда не проникал. Борис с некоторой опаской протянул руку, пошарил и извлек наружу продолговатую черную коробочку. Видеокассета…

– Он их гипнотизировал.

– Кого? – зачарованно спросил Комиссаров.

– Своих пациентов. И записывал на магнитофон, – пока они пребывали… гм, в бесконтрольном состоянии.

– Да как же они соглашались на такое?

– Они и не догадывались.

Борис помолчал, приводя в порядок собственные мысли.

– Они надеялись излечиться от своих недугов – кошмаров, комплексов, навязчивых идей… Марк давал им то, чего они жаждали: может быть, не исцеления, но забвения, пусть кратковременного… А потом, когда все уже было позади, предъявлял видеоматериалы – как счет к оплате. Кстати, надо поискать на стеллаже напротив кресла. Должна быть камера. То-то он Маргарите Павловне запрещал трогать мебель…

– Вы знали?

Экономка смотрела на стопку кассет с вялым любопытством.

– Нет.

– И даже не подозревали ни о чем таком? Ну понятно, он вас отсылал перед сеансами.

Преступник искал пленку, понял Борис, разглядывая кассеты по очереди, – все они были без опознавательных знаков, лишь в уголках угадывались нацарапанные карандашом числа – от одного до десяти. Трех кассет (2, 6 и 9) недоставало.

Играет она или нет? Борис тайком посмотрел на Ермашину, надеясь застать врасплох, прочесть что-то в ее лице… Но – то ли перед ним была превосходная актриса, то ли действительно человек почти посторонний (и не отдающий себе отчета, что на данный момент – кандидат номер один в убийцы).

– Вы меня подозреваете? – спросила она. Он тяжело вздохнул: подозревать было занятием не из приятных.

– Вы ушли от Бронцева через дверь на кухне?

– Да.

– И забыли ее запереть?

– Право, не знаю… Не может быть! – на ее лице отразилось беспокойство.

Она порывисто встала, вновь прошла на кухню, постояла у двери (даже, кажется, прикрыла глаза, словно пытаясь воскресить некие действия в мышечной памяти). Вот сделала движение, будто повесила на плечо хозяйственную сумку, вот в третий раз поправила несуществующий локон у правого виска…

– Вы недавно были в парикмахерской?

– Почему вы так решили?

Он улыбнулся и повторил ее жест.

– Ах это… Да, у меня раньше была другая прическа… Я вспомнила!

– Что?

– Я заперла дверь, – сказала она с облегчением и даже с некоторой гордостью. – Я вынула ключ из замка и уронила. Потом долго искала – наверное, с минуту. Темно было.

Борис задумчиво кивнул, толкнул дверь… Вышел на лестницу (правда, хоть глаз выколи).

– А дверь-то скрипит, – отметил он. – Маргарита Павловна, вы понимаете, что это означает?

Он наморщил лоб, стараясь удержать скользкую, как угорь, мысль. Да, чем бы экстрасенс ни был занят – готовился принять ванну, переодевался (а почему не в спальне?), прятал только что записанную кассету в хитрый тайничок над зеркалом, – он должен был услышать скрип двери и мелодию, которую играла шкатулка. Должен был как-то отреагировать, у него в распоряжении были те несколько секунд (это очень много!), пока убийца шел через гостиную, доставал пистолет, досылал патрон… Марк же продолжал спокойно (судя по выражению лица) заниматься своим делом. Вывод прозрачен: он хорошо знал своего убийцу… По крайней мере, он сам впустил его, а потом доверчиво повернулся спиной.

– Мог он повернуться к вам спиной?

– Мог, – покорно согласилась экономка. – Я взяла пистолет и выстрелила. Потом украла кассеты. Может быть, для отвода глаз, а может быть, я тоже была пациенткой Марка.

Она беспомощно улыбнулась и добавила:

– Но меня он не гипнотизировал. Я в лечении не нуждалась.

– Да, – с облегчением сказал Борис. – И вы бы не дотянулись до тайника – вам понадобилась бы табуретка.

На кухню вошел Слава Комиссаров и глазами указал на дверь в гостиную.

– Нашли видеокамеру. Не хочешь взглянуть?

Уже по дороге, явно довольный собой, он объяснил:

– Хитрая маскировка: объектив вмонтирован в корешок книги на стеллаже. Прям кино про шпионов, честное слово.

Действительно хитро, согласился Борис, разглядывая чудо инженерной мысли. Ничем любительским здесь и не пахло – камера была профессиональная, с широким фокусом и большим разрешением, но весьма компактная и снабженная мощным направленным микрофоном. Способ установки соответствовал: с расстояния в два метра объектив невозможно было заметить.

– Однако она заметила…

– Кто? – спросил Слава.

– Женщина со светлыми волосами. Увидела, почувствовала… Может быть, Бронцев себя выдал каким-то образом – должен же он был подойти, включить, а потом выключить… И она поняла, что ее пишут.

Поняла, надо думать, не сразу: вышла из гипноза, но задержалась в некоем пограничном состоянии, когда сознание раскрепощено и все окружающие детали воспринимаются необычайно остро… Потребовала объяснений – но Марк, уверенный в себе, только махнул рукой. Отвернулся, нисколько не опасаясь, прошел в ванную: «Вы не одна такая, голубушка. Возможно, это вас утешит». – «Да как вы могли…» – «Ну, не надо драматизировать. Кассетка пока побудет в надежном месте, а дальнейшее зависит от вашего благоразумия…» Выстрел. Убийца хватает пленку, бросает пистолет, бежит черной лестницей.

– Вы знаете, я вспомнила, – вдруг сказала Ермашина.

– Что?

– Перед моим уходом погас свет. Вылетели пробки. Вот, оказывается, почему горели свечи.

– Кто же их ввернул? В ванной была включена лампа…

– Только не Марк, – категорически заявила она. – Он прямо-таки по-детски боялся электричества. Говорил, будто много лет назад попал под удар тока, когда чинил розетку.

Возникла пауза. В голову лезли совершенно посторонние мысли типа: как бы эту мизансцену (отнюдь не гениальную) описал гениальный братец. «Ключевое слово: электричество. Реакция первая: недоумение, протест. Реакция вторая: сосредоточение на новой идее. Какой? Очень простой: свет в ванной комнате включил Марк. Незадолго до этого в гостиной он погрузил в транс светловолосую пациентку, настроил видеоаппаратуру, но – стечение обстоятельств – записать ничего не успел… И тем не менее вслед за этим последовал выстрел: значит, убийца взял ранее записанную кассету!»

– Слава, – тихо проговорил Анченко. – Кровь из носу, нужен электрик, который чинил пробки.

Слава отошел к дверям и что-то сказал молодому оперативнику. Тот коротко кивнул и исчез.

Они снова остались вдвоем, словно сыграла некая режиссерская задумка (не к ночи будет помянуто): сцена утонула во мраке, рампа в упор освещает два лица, которые ведут диалог полушепотом, остальные персонажи вроде бы здесь, рядом, но из игры исключены, как тени за границей светового пятна. И она снова, более настойчиво спросила:

– Вы меня подозреваете?

– Я же сказал…

– Вы не сказали. Вы ответили вопросом на вопрос.

– А как вы думаете?

– Думаю, одни факты говорят в мою пользу, другие – против. Вы взвешиваете и не можете решить. Чего вам недостает?

– Записей покойного.

– О чем вы?

– О пациентах, черт возьми, – раздраженно пояснил Борис. – Не мог же Марк все имена и фамилии держать в голове! На кассетах проставлены только номера. Как он ориентировался в них? А самое главное: как ориентировался убийца? Неужели сидел по соседству с трупом и просматривал пленки по очереди?

Они как по команде повернули головы и рассеянно уставились на стопку черных кассет, высившуюся посреди стола. Картина представлялась ясная и недвусмысленная: съемка скрытой камерой – следовавший за этим шантаж (вульгарные деньги? Или что-то иное, загадочное и грязное?) – пуля из «вальтера» как закономерный итог… Лишь очередное маленькое несоответствие царапнуло взгляд – Борис почувствовал, но не успел зафиксировать мелькнувшую мысль. Что-то связанное с кассетами. Бархатная ленточка на полу. Пальма, которую экстрасенс так любил и которую почему-то не полил в день смерти. Встроенный в стену бар с роскошным зеркальным нутром… Все это вот-вот должно было соединиться в некую логическую цепочку, но… Какое-то звено выпало – или, точнее («найдите ошибку художника»), не желало укладываться в схему.

Итак, попробуем. Ошибки художника: первая – шум воды и мелодия музыкальной шкатулки (Моцарт: повеяло чем-то забытым и жутковатым, всплыла некая ассоциация). Вторая – слетевший с ноги покойного итальянский полуботинок. Третья – перегоревшие электрические пробки (Где же этот монтер проклятый? Неужели в бегах?).

И самое главное: хозяйский «вальтер». Тщательно подготовленное (даже отдающее «заказным») убийство, ни единого следа и ни одного живого свидетеля – и при этом преступник использует чужое оружие… Будь он хоть трижды «свой», пусть ему было известно о двойном дне проклятой шкатулочки – все равно огромный риск: вдруг пистолет не заряжен? Вдруг Марк придумал для своей игрушки новый тайник? Масса этих самых «вдруг»…

Электрик из домоуправления оказался высоким худым субъектом в засаленном халате, с длинными руками и ногами, печалью разочарованного несовершенством мира мыслителя во взоре и выдающимся малиновым носом. Он пребывал в легком подпитии, но это состояние, кажется, было для него естественным и привычным, как окружающий воздух. Его звали Ампер Станиславович Иванов (Борис, заподозрив подвох, заглянул в паспорт: все верно, расстарались гораздые на выдумку родители).

– А как вас звали в школе?

– Ампером и звали, – спокойно отозвался тот. – Принимали за армянина. Это папаша наградил. Я же не просто электрик, а – потомственный. И отец, и дед…

– Понятно.

– Чем же я, простите, заинтересовал нашу милицию?

– Вы сегодняшний вечер хорошо помните?

– Обижаете. Вот если бы вы пришли завтра утром – тогда я бы не гарантировал.

– В котором часу вы меняли пробки?

Он тяжело задумался, поднял руку вверх и почесал затылок (вторая рука при этом тоже поднялась, отчего халат на спине встал колом).

– Ну, мы как раз сели – я, Архипыч (наш сантехник-сан) и молодой, с соседнего участка. Расстелили газетку, молодого послали в ларек…

– Когда это было?

– Как положено, по окончании трудовой вахты.

– Ой ли?

Он ничуть не смутился.

– Ну, не так чтобы строго по окончании… Минут за сорок.

– А точнее?

– Уговорили. За час. По первой-то приняли в обеденный перерыв, вот душа и потребовала.

– Где расположились?

– На подоконнике, на черной лестнице. Летом-то мы все больше во дворе, под грибком, ну а в лютую стужу, как сегодня… Впрочем, сидели недолго – Архипыч засобирался (супруга у него – чистая кобра). По баночке усидеть только и успели. Смотрим – кончилось. Только молодого озадачили – бац, тьма кромешная, лишь буржуйский ресторан за окном отсвечивает. Что удивительно, пробки только недавно менял, ну да они ж того…

– Кто «того»?

– Да вурдалаки эти, колдуны-экстрасенсы. Без дыма адского творить не могут. Я на него, урода, как-нибудь домуправа нашлю…

– Это вряд ли, – вздохнул Борис и пояснил: – Скончался ваш экстрасенс. Буквально два часа назад.

Ампер икнул, испуганно обернулся кругом, длинные руки вновь совершили некое сложное движение.

– Скончался, – повторил он. – Надо же, прекрасный был человек… А от чего, простите?

– Вы бывали здесь?

– В квартире? Вообще-то… У него звонок испортился. Импортный, с десятью мелодиями. Поломка пустяковая, я за полминуты управился…

Далее следовал пространный рассказ о памятном событии, во время которого Борис слегка отключился, возвратясь в мыслях к «вальтеру» и кассетам. Без дыма адского… Без пистолетика жить не могут. Между тем «вальтер» был приобретен всего два месяца назад. А значит, можно предположить, что два месяца назад (или чуть больше) возникла угроза. И, надо думать, нешуточная, коли дело окончилось так плачевно (меловой контур на полу в ванной). Однако, кроме покупки оружия, Бронцев никаких мер не принял: как и прежде, вел обширную практику, каждый раз включал потайную видеокамеру и отсылал домработницу (ненужного свидетеля). Даже замок не сменил.

– А кроме звонка, покойный ничего не отдавал вам в починку? Видеоаппаратуру, например…

– Упаси боже! – Ампер истово перекрестился. – Неужто у меня рука бы поднялась? Подумал и закончил:

– Нет, не поднялась бы. Отец – тот все мог… По части электричества, я имею в виду. Приемник собрал в баночке из-под гуталина, а я, подлец, пропил в прошлом году.

– И с тех пор вы его не видели?

– Приемник?

– Экстрасенса.

– Не видел, не слышал, не знаю.

– Когда вы чинили звонок?

– Недели две назад, пожалуй.

– Вы проходили в тот раз в гостиную?

– Каюсь, заходил. Любопытство разобрало: как, мол, нынче вурдалаки живут – при всеобщем прогрессе. Ну, и бар был открыт, само собой (я еще из прихожей заметил). Зеркала и бутылочные горлышки из темного стекла с этикетками – я оторваться не мог от созерцания.

– Где был Бронцев в этот момент?

– Выпроваживал кого-то через дверь на кухне. Там выход на черную лестницу…

– Я в курсе. Кого он выпроваживал? Пациента?

Ампер страдальчески задумался.

– Он сказал: «На сегодня все, ты молодец. В общем, двадцатого жду…» А тот ответил: «Ладно, ладно, помню». И еще добавил что-то, не совсем почтительное, типа «не гунди». Кажется, так. – Он запнулся и удивленно посмотрел на собеседника. – А сегодня как раз двадцатое…

– Чей был голос? Мужской, женский?

Электрик совсем растерялся. На этот раз он думал долго – от непривычной нагрузки он покраснел, и из правого глаза выкатилась одинокая слезинка.

– Чистый такой голосок, звонкий. Ломаться еще не начал. Похож на женский, но… Словом, мне показалось, что это был ребенок.