Карина Львовна, как и обещала врачу, день-деньской безвылазно сидела дома, не зная, чем заняться. Она поговорила с Люськой о том, о сём, – немного развеялась. Даже решила наварить пельменей из заводского пакета, бросив их в холодную воду. Кастрюлька была из-под кипячёного молока, но Карина Львовна справедливо решила, что корочка печёного молока не испортит вкуса.

Дрянь получилась ужасная, Эвелина отказалась даже пробовать это месиво. Но что делать? Карина Львовна привыкла к столовкам, ресторанам, маминой стряпне. Когда занятому человеку учиться готовить? Теперь она сидела и молча давилась собственным произведением кулинарии.

Эвелина быстренько приготовила себе омлет села напротив и, с немой усмешкой, поглядывала на акт самопожертвования матери. Но дочери не хватило жестокости досмотреть до конца самоиздевательство Карины Львовны. Эвелина тактично вышла из кухни. Карина Львовна, словно нашкодивший ребёнок, прислушалась. Дочь, кажется, прошла в кабинет. Тогда Липутина старшая вскочила, на цыпочках проследовала в санузел и одним махом вывалила содержимое тарелки в унитаз!

За спиной раздался сдавленный смешок. Карина Львовна оглянулась, но никого не увидела. Галлюцинация! Всего лишь галлюцинация, успокоилась Карина Львовна.

– Линочка! Ты не отпустишь меня ненадолго? – попросилась Карина Львовна некоторое время спустя. – Мне бы попасть на кафедру, посмотреть, что да как!

– А разве Рим Николаевич не велел мне содержать тебя под домашним арестом?

– Это же на случай чего! А у нас разве может быть чего-то?

– Хорошо, отпускаю, – великодушию Эвелины не было предела. Мама ушла. Лина захотела что-нибудь почитать, но вспомнила строгое предупреждение врача и отложила книгу в сторону. Вспомнилось, как она искала записную книжку, как перевернула весь дом снизу доверху. Надо же! Вот расскажи ей кто про это, не поверит ведь! Надо обязательно сказать об этом Риму Николаевичу. Он обязан знать всё про Эвелину! Даже про Алика.

И про Люську! И про бабушку! Кстати, а кто запрещал позвонить бабушке? Никто. Эвелина набрала межгород.

Она рассказала бабушке всю правду, включая обстоятельства, при которых Эвелину положили в клинику.

– Да как она смела! – громовым голосом возмутилась бабушка. – Сомневаться в тебе, моё золотце?

– Мама попросила прощения.

– Да какое ей прощение! – взорвалась Олимпиада Самсоновна.

– Бабушка! Повинную голову меч не сечёт!

– Она была гулёной и тебя заподозрила! Как так можно? По себе судить и с одной меркой ко всем подходить!

– Бабушка, не ругайся. Ты испортишь мне настроение!

– Хорошо, хорошо, Линочка, я не стану ругаться! Так тебя ещё и не выписали?

– Пока нет, но скоро.

– А что они там говорят, что думают?

– Я же не Марина, чужие мысли читать не могу!

– Какая ещё Марина?

– Больная там есть такая, мы с ней дружим.

– Золотце моё, ты там будь, пожалуйста, поосторожнее! Там и у врачей, говорят, не всё в порядке с головой!

– Там тоже есть люди, бабушка!

– Люди есть везде! Я выезжаю к вам! Не могу я смотреть на всё это безобразие!

– А дом?

– Что дом?

– Кто будет топить печь, смотреть за хозяйством?

– У меня квартируют студенточки, они и приглядят! Так что, завтра же я выезжаю! – окончательно решила Олимпиада Самсоновна. – До встречи, Линочка!

– До встречи, бабушка, – вздохнула Эвелина. Решение принято и отговаривать бесполезно.

Эвелина села за стол и с тщательными подробностями принялась вспоминать всё, что было до больницы. По совету Рима Николаевича она записывала всё, абсолютно всё, включая обрывки мыслей, в специальную тетрадку. Что-то всплывало само собой, что-то додумывалось.