Сначала Сашка не поняла, что умерла. А когда до нее дошел смысл происходящего, все встало на свои места. Она умерла, а вместо нее осталось некая безликая сущность, у которой вместо души в груди сидел ледяной червяк. Он-то и лишил эту самую сущность, которая осталась после смерти Сашки, всех эмоций. Несмотря на свои малые размеры именно этот червь и съел все, что было внутри у Сашки, оставив пустоту, в которой теперь свернулся и забылся сном.

Это открытие объясняло многое. Ту легкость, с которой теперешняя, другая Сашка, смирилась со своей нынешней судьбой, равнодушие, с каким получала пинки и затрещины за нерасторопность, показную суетливость, с которой мчалась выполнять то или иное задание, отсутствие брезгливости при выполнении самой омерзительной работы… И то, что ей перестали сниться сны, Сашка тоже объясняла своей смертью.

Она попала в минометный батальон, которым командовал майор Отто Кеммерих — тот самый офицер, что говорил с Сашкой, когда солдаты нашли ее в развалинах. Он-то и взял ее под свою опеку. Эта опека сводилась к тому, что Сашка спала в углу его временного жилища — палатки или блиндажа — и еще, когда выполняла поручения майора, никто другой не мог дать ей задания. Вскоре Сашка объяснила своему покровителю, что ее ошибочно приняли за мальчика. Это открытие неприятно поразило его. Однако после недолгого размышления он велел Сашке молчать об этом.

Майор Кеммерих был образцом немецкого командира. Неутомимый и энергичный, он был честолюбив, невероятно требователен к себе и своим солдатам. Любые проявления трусости приводили его в холодную ярость. Однажды Кеммерих безо всяких колебаний приказал расстрелять самострела — солдата-новобранца, который был слишком потрясен тем, что ему довелось увидеть в первом бою, и отстрелил себе палец руки, чтобы прийти в себя за недельку-другую в тыловом госпитале.

На следующее утро майор построил всех своих солдат и во всеуслышание зачитал приказ генерала Антонеску, согласно которому командиров, чьи части не наступают со всей решительностью, приказано предавать суду, а также лишать права на пенсию. Солдаты, не идущие в атаку с должным порывом или оставляющие оборонительные линии, будут лишены земли и пособий на период войны. Солдаты, теряющие оружие, будут расстреливаться на месте. Если соединение отступает без оснований, начальник обязан установить сзади пулеметы и беспощадно расстреливать бегущих. Всякая слабость и колебания в руководстве операциями будут караться беспощадно.

Затем, расхаживая перед строем и зло чеканя слова, Кеммерих заявил, что последний инцидент с самострелом может стать традицией, поскольку нередкими стали случаи, когда солдаты не поднимаются и не следуют за командирами… Он, Кеммерих, считает таких солдат мерзавцами, позорящими свой народ, свои звания и свою фамилию, а таких нужно уничтожать на месте. До сих пор подобные проявления слабости относились лишь к солдатам формирований румынской армии, однако с некоторых пор такое замечено и среди немцев…

— Я требую от каждого моральной стойкости и энергии. Враг ослаблен длящейся уже четыре месяца войной и его сопротивление со дня на день будет сломлено. Он не в состоянии победить, потому что слабее нас не только по численности, но и по вооружению. Даже танки, которые используют русские — ненастоящие. Выяснилось, что это обычные тракторы, на которые навешивают стальную обшивку. Однако среди нас есть такие, которые бегут от этих машин…

Слушая своего командира, солдаты стояли навытяжку, глядя прямо перед собой, и их лица не выражали абсолютно никаких чувств. Весь строй казался единым безликим существом, предназначение которого — слушать и действовать. Но Сашка знала, что это видимость — едва выйдя из строя, они станут настолько разными людьми, что было просто непостижимо, каким образом их всех тут умудрились собрать?

Большинство из них относились к ней хорошо, насколько это возможно для людей, которые с каждым днем все более были вынуждены забывать о своей личности. Почти все они были простые люди — сельские работяги, мастеровые, студенты… Но, всегда находясь в дороге, останавливаясь для боев или на непродолжительный отдых, они словно теряли по пути человеческие чувства, становясь равнодушнее, недоверчивее и грубее и, казалось, позабыли о существовании другой жизни — той, в которой нет войны. Присутствие Сашки вносило в их походный быт некоторое разнообразие. Разного рода мелкие заботы, такие как принести, передать, позвать, пришить или почистить — все это теперь нужно было делать Сашке, которая в случае неумелого выполнения задания получала оплеухи, в случае же успеха — похвалу, а если повезет — еду.

За неделю пребывания здесь Сашка выучилась большему, чем за всю свою предыдущую жизнь. Ее руки огрубели, пальцы стали проворней, а разум — безучастней. Поначалу грубость быта и нравов солдат настолько поражали Сашку, что она с трудом верила, что эти существа — люди. Простота оправления естественных потребностей, пренебрежение элементарными правилами гигиены — все это вызывало в ней чувство глубокого отвращения. Но человек ко всему может привыкнуть. И вскоре сама Сашка стала глядеть на многие вещи гораздо проще. Она не мылась и не меняла одежду, а что касалось еды, то здесь она давно ничем не брезговала. Сашка равнодушно принимала свою нынешнюю судьбу и боялась лишь одного — свободного времени. Боялась даже намека на его появление. Чуть только в постоянной суете просвет, — и Сашка в страхе торопилась заполнить его чем-нибудь, пусть даже самым бестолковым занятием. Она боялась мыслей. Она боялась имен. Она боялась лиц, слов и воспоминаний оттуда… Из прошлой жизни.

Лишь об одном она могла размышлять. Ей непонятно было ее нынешнее положение, как непонятно было и то, из-за чего же идет эта война. Ведь Сашка видела, что, по сути, все люди одинаковы. Жизнерадостные или сумрачные, добрые или злые, общительные или замкнутые — все они живут своими устремлениями, мечтами и воспоминаниями. И цель этой войны, по сути, достоверно известна лишь офицерам — простые солдаты лишь смутно о ней догадывались. Однако это не мешало им стрелять в людей по ту сторону окопов. Сашка понимала, что ей чего-то недостает, чтобы понять это. Но чего? Она не знала.

Она быстро привыкла к новой жизни. Хотя майор Кеммерих на время боев всегда оставлял ее при походной кухне, передвигавшейся позади передовых войск, это не помешало Сашке многое узнать о природе человека и изощренности человеческого разума в изобретении приспособлений, несущих смерть и увечья. А тревожное любопытство продвигало ее вперед на пути этих исследований. День за днем, неделя за неделей — они шли по незнакомой земле, сея горе, страх и ненависть, шли навстречу непонятной цели. Они не имели ничего, кроме оружия в руках. И это давало им власть, чтобы калечить, отдавать и свои, и чужие жизни, до конца не понимая — ради чего.