Когда Сашка пришла в себя, она поняла, что воскресла, а воскреснув, избавилась от ледяного червя, который сидел у нее внутри и поедал ее душу. Этот факт доставил ей немало неприятностей. Дело в том, что она снова стала чувствовать все так же остро, как много месяцев назад, в осажденной Одессе. Сашка обнаружила, что вспоминая и ежедневно наблюдая страшные по своей жестокости картины, она не становится черствее и равнодушнее, наоборот — становится еще терпимей по отношению к окружающим. На этих странных взрослых, которые, склонившись над картой или приникнув к оружию, так запросто решают судьбы многих и многих жизней, она стала смотреть с участием и недоумением, как на детей, испорченных чудовищным воспитанием. И еще… Сашка не понимала — отчего, возможно, из-за русского летчика, но теперь ей казалось, что все страдания человечества пытаются достучаться до самой сути её разума, словно тысячи и тысячи голосов шепчут: «Нам больно…»

Теперь она смутно вспоминала до сей поры не принятые ее сердцем и потому непонятные слова Софьи Львовны о том, что Христос увидел все страдания человеческие и, чтобы спасти людей, пошел на крест. Сейчас она понимала, что надо действительно быть Богом, чтобы почувствовать все человеческие страдания и не позволить своему сердцу разорваться от горя, а своему разуму отказать в спасительном безумии…

Сашку не выгнали и даже не наказали. Наоборот — она слышала, что майор Кеммерих здорово распек Миллера после этого случая. Придя к ней, он некоторое время молча сидел, испытующе глядя на нее, после чего задал один-единственный вопрос:

— Зачем ты это сделала?

Сашка не знала, что сказать, какие подобрать слова, чтобы объяснить ему свой поступок. Ведь он, как и другие, смотрел, но не видел, воспринимал страшный окружающий мир, но не хотел понимать и принимать его. Он давно изгнал все чувства, похожие на сострадание, из своего сердца. Но все же Сашка сказала правду — того требовало, беспокоясь, ее сердце:

— Чтобы ему больше не было больно.

Как ни странно, майор понял ее — она видела это по его лицу. Понял, и потому покачал головой.

— Так не может быть, — только и сказал он, после чего поднялся и вышел из землянки, оставив Сашку наедине с этой фразой, смысл которой она не могла постигнуть.

Но, в любом случае, Сашка порадовалась хотя бы тому, что он понял ее мысли. А значит не может осуждать ее поступок, в правильности которого она не сомневалась и сейчас.

Как ни странно, мнение майора Кеммериха было для нее важно. Образцовый солдат, движимый лишь фанатичным чувством долга и отчаянно преданный своей стране — он старательно создал этот образ для окружающих и самого себя. Однако Сашка легко постигла то, что майор тщательно скрывал в глубине души. А постигнув, прониклась к нему состраданием.

Он был заблудившимся. Человек мыслящий, Кеммерих страстно жаждал смысла, цели, но не находил ни того, ни другого. Шагнув однажды в лабиринт умозаключений, он окончательно потерялся в этом мире, и теперь растерянно бродил во тьме непонятного ему бытия. Война же внесла окончательный хаос в его душу. Мысли и побуждения окружающих казались ему откровенно неправдоподобными. Этот диссонанс между недосягаемым смыслом и наигранными, продиктованными ложными мотивами поступками людей доставлял ему дикую муку. И хотя внешне он вполне успешно играл роль благоразумного человека и талантливого офицера, но в душе не понимал ни смысла, ни цели происходящего, и от этого приходил в отчаяние.

Сашка давно заметила, что каждая минута у майора занята. Его день был загружен и распределен посекундно. И не оттого, что дел было много, а потому, что он, также как и она, боялся мыслей.

И все же иногда они настигали Кеммериха. Тогда, незаметно для самого себя, он впадал в мрачную задумчивость. Его взгляд упирался в пустоту, а на лице появлялось едва заметное выражение удивленной растерянности. Как правило, стряхнув с себя это состояние, он отчаянно включался кипучую деятельность, останавливаясь лишь тогда, когда доводил себя до изнеможения.

Однажды, когда Сашке в очередной раз довелось наблюдать приступ угрюмой задумчивости майора, он перехватил ее взгляд.

— Почему ты так смотришь на меня? — с досадой спросил он.

Секунду помедлив, Сашка решилась:

— Мне вас жалко, — ответила она.

По резко изменившемуся выражению лица майора было видно, насколько неожиданной была для него эта фраза.

— Почему? — выдавил он.

— Все боятся только смерти, а вы боитесь жизни.

Впервые за все это время он со вниманием посмотрел на нее. Его губы дернула нервная улыбка:

— Но я не боюсь смерти…

Хотя история с пленным летчиком не прибавила Сашке приязни среди солдат, ее жизнь мало в чем изменилась. Большую роль в этом сыграло и то, что вернуться к выполнению своих будничных обязанностей она смогла лишь спустя неделю, в течение которой приходила в себя после тяжелой руки Миллера. А за неделю многое изменилось — кто-то был убит или отправился в госпиталь, а свежее пополнение смотрело на нее скорее с настороженным любопытством, нежели с неприязнью.

В эту неделю Сашка перебрала в своей разбитой голове немало мыслей. Вражда, ненависть, справедливость, терпение, милосердие — теперь она заново взглянула на эти понятия, о смысле которых никогда раньше не задумывалась. Среди прочего, ей было невероятно интересно следующее: если бы от желания человека зависела его жизнь или смерть, сколько бы сейчас людей жило на земле? Чтобы так — чувствуешь, что иного выхода нет, и говоришь себе: все, хочу умереть. И тут же без боли и страха исчезаешь, растворяешься в воздухе, словно тебя и не было никогда… Ей казалось, что на земле осталась бы от силы одна десятая часть нынешнего населения. И, по ее мнению, эта часть была бы самой никчемной. Потому что достойный человек, видя страдания другого и не чувствуя себя способным помочь ему, тоже страдает страшно, порой даже более мучительно; чувствуя, что огорчает других, мешает им, уверен, что правильнее и честнее будет избавить их от своего присутствия, нежели мучить их дальше… А раз так, то единственный выход — уйти. Интересно, были бы оставшиеся люди счастливы?

Шальные грохочущие будни вновь целиком заполнили ее жизнь. Они пробирались по странным выжженным ландшафтам, которые когда-то были богатыми пашнями, сочными лугами, густыми лесами. Они безучастно шли по исковерканной ими земле, над которой подобно черным вороньим стаям витала отравляющая мир вражда. Впереди был Сталинград.