Рим, Виттенберг и Женева

Если мы взглянем с высоты птичьего полета на состояние церковных дел Европы в 1546 году, то перед нашими взорами предстанет поразительная картина. Рим, древняя религиозная столица Запада, представляет собой лишь тень своего былого величия. Два небольших города, имена которых за полвека до того были известны лишь в ближайшей округе, как будто захватили положение Рима в мире и привлекают к себе взоры всех в еще большей степени, чем Рим: это — Виттенберг и Женева. К 1543 году лютеранство распространилось из Виттенберга на целый ряд немецких земель: Пруссию, Курляндию, Ливонию, Эстляндию, Финляндию, Швецию, Норвегию и Данию. В Трансильвании новое учение тоже уже стало влиятельной силой; в Венгрии евангелическая партия в 1545 году впервые созывает синод и производит смотр своим силам; в Польше в течение последних лет она развивается с такой силой и с таким постоянством, что отпадение королевства от католицизма является лишь вопросом времени.

Под руководством великого Кальвина Женева постепенно становится центром, который не только стоит во главе евангелических территорий Швейцарии, но и направляет все евангелическое движение Западной Европы; ибо во Франции, Фландрии и Голландии в 1545 году существуют уже сильные евангелические партии. В это же время начинается крушение старой церковной системы в Шотландии. Англия уже давно порвала с Римом и проявляет известную склонность примкнуть к Реформации и в сфере учения. Словом, почти во всей Центральной и Северной Европе появились отделившиеся от Рима церкви или возникли могущественные евангелические партии. Апеннинский и Пиренейский полуострова, где, впрочем, также существует движение в сторону протестантизма, представляют собой единственные страны, где нет ни одного симптома общенационального разрыва с папством.

Однако для католического наблюдателя столь же ужасным, как это всеобщее отпадение от Рима, должен был казаться глубокий упадок церковной жизни в некоторых странах, оставшихся верными папе. Новый дух при сохранении уважения к традиционным формам чувствовался лишь в трех местах: Риме, Венеции и Испании. В Испании после реформ конца XV века церковь процветала, как никогда. В Венецианской республике, благодаря театинцам, сомаскам и деятельности епископа Гиберти из Вероны, в заботе о душах и в богослужении снова получил господство более серьезный дух.

В Риме Павел III, последний папа-гуманист и художник, оставшийся до самой своей смерти настоящим государем эпохи Возрождения, проявил достаточно ума и осторожности, призвав вскоре после своего вступления на престол в коллегию кардиналов несколько ревностных сторонников церковной реформы, и показал, таким образом, что папство не враждебно реформаторским идеям. Важно было теперь перейти от добрых намерений к действию и всюду поставить преграды развитию протестантизма. Папство в том виде, в котором оно тогда находилось, не было в состоянии самостоятельно выполнить эту двойную задачу.

К счастью, ему не пришлось оставаться долго изолированным. Оно могло уже рассчитывать на нескольких могущественных союзников, прежде всего на дом Габсбургов, на португальский двор и на ряд менее значительные династий, во главе которых следует поставить баварских Виттельсбахов. На его стороне были также и ревнители церковной реформы в Италии, испанская церковь и, наконец, иезуитский орден. Однако из всех этих помощников оно безусловно могло положиться только на одних иезуитов.

Правда, и католические государи, и итальянские реформаторы, и испанская церковь также желали искоренения протестантизма и возрождения религиозной жизни в лоне католической церкви, но в то же время они стремились к реформе папства, к ограничению его власти и его доходов. Только одно Общество Иисуса отдавало себя в распоряжение курии безусловно. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в великой борьбе между католицизмом и протестантизмом папство тотчас же послало орден на передовые позиции.

В этой борьбе за власть церкви необходимо было одержать верх сразу в нескольких пунктах: во-первых, необходимо было укрепить и защитить против новаторов католические воззрения в области церковной организации и догматов; во-вторых, нужно было подготовить законодательным порядком реформу церковной организации, поскольку она была необходима с католической точки зрения. Эта двойная задача могла быть решена лишь Вселенским собором, созыва которого требовали все. Далее, нужно было произвести реформу церкви в каждой из католических стран; и, наконец, нужно было вырвать из рук протестантов захваченные ими территории.

Никогда до сих пор папству не приходилось так напрягать все свои силы. То обстоятельство, что оно, хотя и не без колебаний, решилось взяться за это грандиозное предприятие, которое, казалось, было труднее, чем борьба, предпринятая некогда папой Григорием VII за господство над церковью и миром, является блестящим доказательством его жизнеспособности и силы. Правда, вступая в великую битву, оно было лучше вооружено, чем некогда Григорий VII: оно не только имело на своей стороне могущественную партию, но и располагало отборным войском, на верность и боевую готовность которого могло безусловно положиться: оно имело на своей стороне иезуитов.

 

Тридентский собор

15 марта 1545 года Павел III наконец созвал Вселенский собор в Триденте, в Южном Тироле. Среди немногочисленных участников, которые постепенно собирались в старую епископскую резиденцию на Эче, насчитывалось не менее трех иезуитов, двое из которых — Ленец и Сальмерон — были посланы самим папой. Ближайшее будущее должно было показать, насколько разумно поступил папа, послав их.

Чтобы не вызвать сразу недоверия у протестантов, собор, по желанию императора, должен был сначала обсудить церковную реформу и лишь потом перейти к догматам.

Но для папы было весьма важно отложить реформу и прежде всего осудить протестантскую ересь. Собор решил пойти навстречу его желанию. Но когда начались прения о догматах, немедленно выяснилось, что ряд выдающихся членов собрания сочувствуют протестантам в вопросах о Священном Писании, о первородном грехе, об оправдании верой. Необходимо было решительно выступить против этих опасных тенденций. Сделать это пытались многие, но никто не выполнил этой задачи с таким искусством и успехом, как иезуит Ленец.

Если Тридентский собор в первый период своих заседаний подтвердил схоластическое учение Средних веков об оправдании и, таким образом, окончательно сломал мост между католиками и протестантами, то это прежде всего заслуга Ленеца. Но его роль на этом соборе стала еще значительнее в течение второй (май 1551 — апрель 1552 годов) и третьей (январь 1562 — декабрь 1563 годов) сессий собора. До начала третьей сессии в Европе было еще много католиков, которые верили в возможность примирения с протестантами. На соборе эту точку зрения поддерживали две державы — Франция и Германия.

Император Фердинанд I требовал от собора весьма серьезных уступок: разрешения брака для священников, причастия под обоими видами, литургии на немецком языке, употребления народного языка в богослужении, реформы монастырей и, прежде всего, реформы папства. Французы предъявляли аналогичные требования. Таким образом, собор грозил, как опасался того папа Пий IV, стать слишком сильным лекарством для ослабевшего тела церкви. Участники собора спорили друг с другом с таким ожесточением, что в течение десяти месяцев нельзя было устроить ни одного общего заседания.

В феврале 1563 года положение казалось настолько безвыходным, что один пессимистически настроенный кардинал заявил, что власть папы неизбежно будет уничтожена. Но Рим всегда умел проявить необыкновенную ловкость. Мы уже знаем ту роль, которую сыграл в истории Игнатия кардинал Мороне. Этот преданный друг иезуитов, основатель Германской коллегии в Риме, в решительный момент, когда положение дел приняло для папства самый дурной оборот, сумел, работая за спинами участников собора, изменить сначала намерения императора, а затем при помощи искусно рассчитанных милостей привлечь на свою сторону одного за другим оппозиционных прелатов. «Ему более, чем кому-либо другому, обязана католическая церковь счастливым исходом собора». Но после Мороне никто на этом собрании не оказал больших услуг папству, чем Ленец.

Если папские легаты, председательствовавшие на соборе, все время должны были щадить оппозицию, то он мог открыто и безбоязненно защищать требования своего верховного командира, не поступаясь из них ни одной буквой. И он делал это. Ленец с непоколебимой логикой в речах и записках развивал догмат о папской непогрешимости, о безусловном превосходстве папы над всеми епископами и светскими властями. Несомненно, он не убедил оппозицию, но он помешал возведению ее взглядов в догматы и установил с никем не превзойденной точностью ту церковно-политическую программу, которую его орден, несмотря на временный перерыв, твердо проводил вплоть до провозглашения папской непогрешимости.

Его участие не сводилось лишь к предсказанию будущего и не ограничивалось областью догматических вопросов. Постановления собора, касающиеся церковной реформы, также носят на себе печать его влияния и влияния его товарищей. Именно он предложил воспитывать всех священников в семинариях, где ни малейшее дуновение еретических мнений не могло бы помешать их подготовке, а его старый друг Сальмерон провел знаменитое постановление о браке, требовавшее для заключения брака присутствия приходского священника одного из вступающих в брак.

Таким образом, молодой орден наложил в известной степени свой отпечаток на прения и постановления этого великого церковного парламента. Ему суждено было еще раз оказать столь же решительное влияние на судьбы католической церкви — на Ватиканском соборе 1869—1870 годов. Здесь дух Ленеца добился окончательной победы над эпигонами оппозиции Тридентского собора.

Мрачные предчувствия папы Пия IV не оправдались. Сильное лекарство собора, сверх всякого ожидания, помогло расслабленному телу церкви. Крепко сплотившись в своем единстве, она не только принялась за восстановление своего внутреннего порядка и искоренение массы старых злоупотреблений, но и смогла, полная сознания своих сил, прекрасно вооруженная, горя желанием борьбы, вступить в бой с рассеянными батальонами протестантизма. Мировой курс снова изменился. Рим опять одержал верх над Виттенбергом и даже над Женевой. «Антихрист», как его звали протестанты, напряг все свои силы, чтобы в ожесточенной войне с протестантами снова воздвигнуть свой трон, и с этой целью разослал во все стороны иезуитов, в качестве своих главных борцов.

 

Иезуиты в Италии, Испании и Португалии

Франция является колыбелью Общества Иисуса, но свою программу и свое устройство оно получило в Италии. Как это произошло, мы уже рассказали. Об успехах ордена свидетельствует непрерывно растущее число коллегий (в 1680 году их было уже 128), но еще более поразительные доказательства его роста дает история итальянской культуры XVI и XVII веков. Если образованная Италия возвратилась к обрядам и вере церкви, если она ревностно отдалась аскетизму и миссионерству, если она снова стала сочинять благочестивые стихи и церковные гимны и прославлять с большой искренностью в картинах и статуях идеалы церкви, то не является ли это плодом того воспитания, которое получили образованные классы в школах и исповедальнях иезуитов? Можно быть различного мнения относительно его ценности, но несомненно одно: детская простота, радость, свежесть, наивная любовь к природе, которые проявляются с такой яркостью в благочестии великих национальных святых Италии и которые озаряют таким ясным светом многие произведения раннего Ренессанса, потеряны для нового поколения.

Ученики иезуитов слишком клерикальны, слишком набожны, слишком склонны к сентиментальному пафосу, чтобы сохранить эти качества. Они увлекаются чудесами и экстатическими видениями; их буквально опьяняют изображения ужасного умерщвления плоти и жестоких казней мучеников; им нужны в культе помпа, блеск, оперная постановка. Итальянские искусство и литература конца XVI века являются верным отражением этого перелома. Несомненно, можно назвать еще не менее славные имена. С технической точки зрения старые художники и музыканты XIV и XV веков оставлены далеко позади.

Однако творения художников конца XVI века далеко так не захватывают и не пленяют нас, как неловкие попытки и несовершенная техника их предшественников. Их святым можно верить лишь наполовину, их великим людям нельзя безгранично отдать своего сердца, в их храмах лишь с трудом можно испытать благочестивое настроение. Ажитация, выставление напоказ, навязчивая претенциозность, характеризующие произведения этого периода, ежеминутно оскорбляют наши самые интимные чувства и вместо порыва симпатии вызывают в нас скорее чувство отвращения к тем верованиям, которые они хотят интерпретировать и прославлять.

Уже в XVI веке вполне отчетливо чувствовалось, что иноземный дух грозил завладеть душой Италии, и, называя Испанию, вполне верно определяли врага. Но Италия не была в состоянии единодушно выступить против этой испанизации жизни, обычаев, веры и мысли. То обстоятельство, что орден испанского происхождения, в котором вплоть до 1581 года задавали тон испанцы, смог так быстро пустить корни в Италии и завладеть образованными и господствующими классами на всем полуострове, является, может быть, наиболее ярким симптомом этой испанизации. Совершенно не свойственная Италии нетерпимость, обрезавшая крылья итальянской науке в тот момент, когда последняя готова была так смело подняться ввысь, приведшая Джордано Бруно на костер, Галилея к решетке инквизиционного трибунала, является прежде всего последствием той нравственной революции, которую вызвали «испанские отцы» и их ученики.

Но как раз в конце XVI века, в тот самый момент, когда испанизация Италии достигла своего высшего пункта, Общество Иисуса начинает постепенно становиться итальянским. С этого момента в генералы ордена обычно начинают выбираться итальянцы; им же поручают трудные предприятия. Особенно резко проявляется это в миссионерстве. Основатель иезуитской миссии в Китае, организатор миссионерской церкви в Японии, основатель великой миссии иезуитов в Мадуре (Ост-Индия), творцы иезуитского государства в Парагвае все без исключения итальянцы. Это в достаточной мере доказывает, что в конце XVI и в начале XVII века, во время наивысшего расцвета ордена, средоточие его сил лежит уже не в Испании, а в Италии.

Однако и в Италии орден не избежал жестоких разочарований. 14 мая 1606 года, из-за разногласий между курией и Венецианской республикой, иезуиты были изгнаны «на вечные времена» из Венеции, как самые верные слуги и защитники папы. Гнев и отвращение, которые они сразу внушили, были так глубоки, что эти «вечные времена» продолжались целые пятьдесят лет. Лишь в 1656 году им было разрешено снова появиться на территории республики. Но хотя им и удалось опять основаться здесь, они уже никогда не могли достичь в государстве святого Марка того влияния, которым пользовался Ленец, когда он проповедовал в городе лагун.

Вторым отечеством нового ордена после Италии была Португалия. Почву для него расчистил здесь бывший ректор коллегии святой Варвары в Париже Говеа; затем, в 1540 году, «апостолы» ордена Ксавье и Родригес взяли весь Лиссабон как бы приступом. Уже в 1452 году здесь возникли две коллегии, первые постоянные резиденции ордена; в 1546 году число португальских иезуитов было уже так велико, что Игнатий решился сделать из Португалии самостоятельную провинцию. Но ни одна провинция не причинила иезуитам впоследствии столько забот своим неповиновением, как Португалия; ибо нигде в ордене не проявилось так рано и с такой силой стремление к национальному обособлению, которого Игнатий вполне основательно опасался и с которым боролся, как с худшим врагом своего интернационального предприятия.

Впрочем, этот факт показывает, с какой быстротой орден акклиматизировался в Португалии. Уже при Жуане III он был самой могущественной духовной корпорацией королевства. После смерти Иоанна ордену не только поручили воспитание его еще несовершеннолетнего внука Себастьяна, но он до такой степени завладел доверием монарха, что его влиянию приписывали, и не без основания, все принятые правительством меры, в частности и несчастные экспедиции против мавров, последняя из которых стоила жизни Себастьяну (4 августа 1578 года).

Даже теперь нельзя с уверенностью ответить на вопрос, содействовал ли орден соединению Португалии с Испанией. Все же он чувствовал себя весьма неплохо под испанским господством, что не помешало ему принять участие в революции 1640 года, возведшей на престол Брагансскую династитию; он всеми своими силами поддержал новую династию, щедро вознаградившую его за это.

При первом короле Брагансской династии отец Фернандес был членом государственного совета и до тех пор, пока Альфонс VI не достиг совершеннолетия, он оставался наиболее влиятельным советником королевы-регентши Луизы. Отец де Вилле принимал в 1667 году деятельное участие в свержении Альфонса VI, а отец Эммануэль Фернандес был в 1677 году даже назначен депутатом кортесов новым королем Педро II в награду за оказанные орденом услуги, что вызвало протесты генерала.

Но даже если иезуиты не занимали никаких государственных должностей в королевстве, все же они были в Португалии могущественнее, чем в какой-либо другой стране. Они не только были духовниками всей королевской семьи, но и давали советы королю и его министрам во всех важных делах. По свидетельству одного из них, без согласия ордена нельзя было получить ни одной должности в администрации государства и церкви, так что духовенство, гранды и народ оспаривали друг у друга расположение и благосклонность иезуитов. Прибавим, что под их влиянием находилась даже международная политика государства. Никто не станет утверждать, что подобное положение вещей было полезно и хорошо для государства. И все же было бы несправедливо возлагать на иезуитов ответственность за разорение Португалии. Упадок начался до их появления в стране. Подлинной причиной этого разорения была колониальная политика, не соответствовавшая силам страны и быстро уменьшившая численность населения. Если бы иезуиты даже хотели бороться с этим злом, они были бы бессильны.

Португалия сразу попала в руки ордена. Испанию пришлось завоевывать шаг за шагом. Три силы оказывали сопротивление победоносному шествию иезуитов: испанская королевская власть, высшее духовенство и доминиканцы. Первый король из дома Габсбургов, Карл V, относился к ученикам Лойолы с нескрываемым недоверием. Его сын, Филипп II, правда, уже покровительствовал им и пользовался ими в своей политике, но то обстоятельство, что иезуиты зависели от иностранца, от генерала, жившего в Риме, казалось ему нарушением его суверенных прав. Он использовал все средства, чтобы ограничить власть генерала, разбить единство ордена и подчинить испанских иезуитов власти испанской короны.

Еще опаснее для ордена было враждебное отношение высшего духовенства, особенно толедского архиепископа Силицео. Но и высшее духовенство, и корону иезуиты сумели постепенно привлечь на свою сторону. Оппозиция доминиканцев оставалась несокрушимой потому, что для них иезуиты были подозрительны не только как соперники, но и как противники в области теологии. Тем не менее общество одержало в конце концов верх и в этой маленькой войне.

В XVII веке высшие классы и двор в Испании всецело в руках ордена иезуитов. Отец Нейдгарт, бывший офицер немецкой конницы, с 1665 до 1669 года неограниченно управляет всем королевством в качестве члена государственного совета, первого министра и великого инквизитора, правда, как будто лишь для того, чтобы доказать, что искусный духовник далеко еще не искусный государственный деятель. Однако его падение, после которого он получил в качестве компенсации от королевы-регентши Анны Австрийской кардинальскую шапку, вовсе не означало падения ордена. Доказательством этого может служить то, что десять лет спустя орден владел в Испании 98 хорошо обеспеченными коллегиями и семинариями, тремя домами профессов, пятью новициатами и четырьмя резиденциями.

Население Испании в эту эпоху едва достигало 5 миллионов жителей. В Испании, как и в Португалии, разорение государства совпало с ростом ордена. Можно подумать, что и здесь существует причинная связь между проникновением иезуитов и упадком государства. Но это значило бы преувеличивать могущество ордена. Могильщиками Испании были не Лойола, а Филипп II и Ришелье. Верно, однако, что Общество Иисуса вместе с церковью и другими монашескими орденами ускорило процесс дезорганизации государства; чем богаче становилось Общество, тем беднее становилась страна; она настолько обеднела, что после смерти Карла II в государственной казне не нашлось даже суммы, необходимой для оплаты за 10000 месс, которые, по обычаю, должны были быть отслужены за спасение души усопшего монарха.

На Апеннинском и Пиренейском полуостровах господство католической церкви никогда серьезно не было поколеблено.

Небольшие кружки евангелистов, образовавшиеся в этих странах, можно было уничтожить относительно легко. Серьезные затруднения причинили своим государям одни только вальденсы. В Калабрии они в конце концов были совершенно уничтожены. В Пьемонте, напротив, несмотря на жестокие преследования, искоренить их не удалось. В обоих случаях иезуиты не принимали непосредственно участия в кровавом деле. В Калабрии, где в июне 1561 года в течение одиннадцати дней было повешено и перебито более 2000 человек и более 1600 было осуждено на тюремное заключение, иезуиты действовали лишь как миссионеры. В Пьемонте преследованиями руководил сам Пий IV. Знаменитый отец Андреа Поссевино первоначально, по-видимому, советовал герцогу Савойскому лишь разрушить церкви. Но когда вальденсы подняли восстание, он сопровождал католическую армию в качестве войскового священника и рекомендовал сжигать еретических пасторов, называя это святым и необходимым делом.

 

Иезуиты во Франции

Главной ареной исторической борьбы между католицизмом и протестантизмом была не Южная Европа, а Европа Центральная: Франция, Нидерланды, Германия и Польша. Эти страны и были главным театром военных действий Общества Иисуса. Здесь, выполняя свое воинственное предназначение, оно неустанно боролось в течение почти двух веков и одержало, несмотря на ряд серьезных поражений, свои наиболее блестящие победы.

К концу XIX века во Франции насчитывалось 700 тысяч протестантов на 38 миллионов католиков; в 1660 году — 1 миллион 200 тысяч протестантов на 10 миллионов католиков; в 1598 году — 1 миллион протестантов на 8 миллионов католиков. В этих цифрах отражается эволюция протестантизма во Франции и в то же время важный факт внутреннего развития французского народа. Даже если бы сторонники реформы были более многочисленны, Франция едва ли бы превратилась в протестантскую страну. Но она была близка к установлению равноправия вероисповеданий. Если этого не удалось достигнуть, если, напротив, протестанты в конце концов были поставлены вне закона, то этим Франция обязана дому Гизов и монархии Бурбонов, с которыми французское духовенство и иезуиты заключили тесный союз для истребления протестантизма.

В 1540 году в Парижском университете училось несколько студентов-иезуитов. За этим скромным началом не последовало быстрого прогресса. Высшее судебное учреждение страны, парижской парламент, наиболее значительная ученая корпорация, Парижской университет, и могущественное духовенство Парижа единодушно высказались против ордена. Не в Париже, а в отдаленном пункте Оверни, в Билломе, иезуиты получили наконец по истечении 15 лет (1556 год) возможность устроить постоянную резиденцию. Однако, едва завладев этой первой крепостью, они стали быстро выдвигать свои посты против кальвинистов юга и центра. В Оверни они начали вести борьбу с ересью с такой энергией, что недоверие высшего духовенства к их силе тотчас же сменилось доверием.

Здесь Яков Ленец первый одержал победу над предубеждениями сильных и образованных противников. Его искусная полемика со сторонниками реформы на религиозном диспуте в Пуаси открыла наконец ордену доступ в Париж (15 сентября 1561 года) и дала иезуитам возможность действовать во всей Франции под покровительством закона. Орден быстро шел от одного завоевания к другому. К концу 1564 года у него было уже 10 поселений, в том числе несколько коллегий. Одна из них, клермонская коллегия в Париже, конкурировала даже с Парижским университетом. Один из ее преподавателей, знаменитый Мальдонат, имел до тысячи слушателей. Такое быстрое развитие было столько же следствием, сколько и причиной неутомимой борьбы иезуитов против сторонников реформы. Уже в 1559 году Эдмонд Оже ежедневно проповедовал в Памье против ереси. Всюду, где бы он ни появлялся, в Лионе, Тулузе, Бордо, Бурже, Париже, он сотнями обращал протестантов. Казалось, никто не мог устоять перед красноречием этого французского Златоуста.

Рядом с ним с таким же успехом работали отец Пеллетье на юге и отец Поссевино на севере. Но они были лишь наиболее заметными среди странствующих иезуитских агитаторов, и их пропаганда отнюдь не сводилась к одной только проповеди. Поссевино перевел катехизис Канизия; Оже написал маленький катехизис и сам распространил его. Кроме того, что они вместе составили солдатские катехизисы для католической армии, которую сопровождали в качестве войсковых священников; и так как им самим нельзя было пользоваться светским оружием, то они объявили горячую войну гугенотам пером, пустив в ход тяжелое оружие своей эрудиции. Еще действеннее, чем эта литературная пропаганда, была попытка отца Пеллетье организовывать католиков-мирян для сопротивления еретикам. Основанные им большие братства стали скоро, особенно на юге, одной из наиболее крепких опор католической партии и в то же время повсюду доставляли необходимые вспомогательные средства для иезуитской агитации.

Однако своего кульминационного пункта воинственная деятельность иезуитов достигла лишь при Генрихе IIIи его преемнике, в 1575—1594 годы. Лига, знаменитый союз для защиты католической религии, державшая в это время в напряженном состоянии всю Францию, конечно, была создана не иезуитами, но они весьма энергично содействовали ее успехам. Иезуиты-проповедники разжигали фанатизм масс и побуждали их браться за оружие против еретиков и наследника престола, который также был еретиком; ученые энергично поддерживали теорию о праве подданных отказывать в повиновении государю-еретику и даже убивать его; они превозносили убийцу Генриха III как героя; иезуитские эмиссары неутомимо старались заключить союз лиги с папой и Испанией и даже собирали войска против еретиков; наконец, парижские схоластики принимали деятельное участие в обороне осажденного города против Генриха Наваррского. Они не отказались от этой агрессивной политики даже тогда, когда Генрих пришел к убеждению, что Париж стоит обедни. Пока папа не снял с него отлучения, они не признавали его королем и стойко отказывались принести ему верноподданническую присягу. Своей смелостью, последовательностью, готовностью к жертвам и энергией они превзошли всех сторонников католической партии; поэтому на них больнее всего отозвался тот поворот в общественном мнении, который последовал за вступлением Генриха IV в Париж.

27 декабря 1594 года молодой парижанин, по имени Жан Шастель, сделал попытку убить короля кинжалом. На пытке Шастель сознался, что он в течение трех лет учился у иезуитов и что последний раз он исповедовался у одного из своих бывших учителей, иезуита Гере.

Признания Шастеля привели весь город в невероятное возбуждение. В шесть часов вечера, через четыре часа после покушения, все иезуиты были уже арестованы. Судебный процесс не дал ни одного доказательства соучастия отцов-иезуитов. Лишь в одной из иезуитских коллегий нашли старый памфлет времен гражданской войны, в котором говорилось, что Генрих Наваррский недостоин французского трона, даже если он отречется от ереси. Памфлет не был хуже многих других манифестов лиги. Тем не менее все население Парижа поднялось, как один человек, против иезуитов, и парижский парламент охотно уступил этому взрыву общественного мнения; в день казни Шастеля, 29 декабря 1594 года, он изгнал орден из королевства. 7 января следующего года король утвердил декрет, и в тот же день был повешен несчастный автор памфлета, отец Гиньар. Оба эти решения продиктовало не правосудие, а бешеная и слепая ненависть. Но следует признать, что эта ненависть была одним из плодов агитации иезуитов в эпоху лиги. Опьяненные фанатизмом, они были глухи даже к настойчивым предостережениям умного генерала Аквавивы и возбудили легко воспламеняющуюся галльскую кровь более, чем все остальные духовные корпорации, вместе взятые. Поэтому когда разъяренный зверь внезапно набросился на своих погонщиков, то этому не следует удивляться; к тому же это было до некоторой степени вполне заслуженным возмездием, ибо тот, кто натравливает одного волка на других, должен быть готовым к тому, что зверь когда-нибудь набросится и на него самого. Королевский эдикт был приведен в исполнение только в части Франции; на юге иезуитов не потревожили, да и на севере они сохранили много влиятельных друзей.

Таким образом, положение ордена ни в каком случае не было отчаянным. Генерал Аквавива понял это. Вместо того чтобы отомстить королю, как ему советовали, он заботился лишь о том, чтобы приобрести его милость. Он приказал иезуитам Южной Франции немедленно принести Генриху IV присягу верности. Он поставил иезуитскую миссию в Константинополе под защиту французского посланника. Он просил короля принять под свое покровительство иезуитских миссионеров в вальденских долинах. Он даже предупредил французского посланника в Риме о заговоре против короля.

Эта предупредительная политика достигла своей цели. Уже в 1598 году французский посланник в Риме настойчиво убеждал короля терпеть иезуитов и даже призвать их обратно: по его мнению, это было бы лучшим средством обезвредить внешних врагов короля, Испанию и Савойю, успокоить католиков, разгневанных Нантским эдиктом, смягчить недоверие курии. Раз иезуиты имеют во Франции такое сильное влияние на умы, всякое благоразумное правительство должно стремиться сделать их своими друзьями и использовать в своих целях их искусство и влияние.

Удар, нанесенный иезуитам, сделал их более благоразумными. В будущем они уже не будут делать таких глупостей. Генрих IV более, чем какой-любой другой государь, был склонен прислушиваться к таким мудрым политическим советам. После долгих переговоров он в сентябре 1603 года призвал иезуитов обратно, но, конечно, на таких условиях, которые отдавали орден всецело в его руки: орден впредь не мог основывать новых коллегий и приобретать имений без королевского разрешения. В иезуитские дома и коллегии во Франции должны были допускаться только французы. Орден обязывался всегда отдавать в распоряжение короля одного из своих членов, который должен был отвечать за поведение Общества.

Французские иезуиты должны были дать клятвенное обязательство никогда ничего не предпринимать против короля, общественного согласия и спокойствия королевства. Король стремился национализировать орден, поскольку тот действовал во Франции, и заставить его служить на благо государства. Вполне понятно, что генерал ордена назвал данное на этих условиях разрешение вернуться скорее наказанием, чем милостью. Но он был достаточно благоразумен, чтобы согласиться на смягчение мер, направленных против иностранных иезуитов, и отказ французского правительства от предложенной клятвы. Он добился наиболее существенного: орден был снова официально признан и вступил во владение своими конфискованными ранее имениями.

Орден вскоре вновь достиг могущества и расцвета. В 1610 году он насчитывал в своих четырех французских провинциях 36 коллегий, пять новициатов, один дом профессов, одну миссию и около 1400 членов. Школы ордена имели больше учеников, чем когда-либо раньше: самая большая из них, Ла-Флешь, основанная Генрихом IV, насчитывала 1200 учеников, почти исключительно благородного происхождения. И что было важнее всего, орден занял при дворе прочное положение, потому что институт придворных иезуитов, который должен был обеспечить королю влияние на Общество Иисуса, скоро дал самому Обществу большое влияние на двор.

Уже первый придворный иезуит, отец Котон, достиг своим личным обаянием, остроумием, красноречием, а также и снисходительностью, которую он проявлял в качестве духовника к прегрешениям вечно влюбленного монарха, такого могущества, которого никогда не получал во Франции ни один священник, не занимавший официального положения. Он стал доверенным лицом короля и королевы и воспитателем дофина. Он добился широких привилегий для ордена, неоднократно побуждал короля вмешиваться в различные ситуации в интересах ордена, даже за границей, например в Венеции, и в то же время являлся тайным агентом генерала при французском дворе, что при деятельном участии ордена в «большой» политике было для него особенно выгодно.

Если Котону удалось завоевать для ордена расположение короля, то удалось ли королю, со своей стороны, национализировать орден во Франции и использовать его в интересах страны? В 1608 году Генрих готовился предпринять большую наступательную войну против двух главных католических держав — Австрии и Испании. Это глубоко обеспокоило правительство ордена и, что еще более примечательно, французских отцов-иезуитов. Отец Гонтери в Париже открыто выступал в своих проповедях против этой несправедливой войны. Другие отцы раздавали священникам памфлеты против предприятия короля; некоторые даже убеждали маршала Л а-Шатра отказаться от командования.

Лишь один иезуит безусловно высказывался за короля: это был Котон. Но в самом ордене заботы об интересах католицизма оказались значительно сильнее патриотической преданности королю. Впрочем, такими чувствами был проникнут не один только орден. Многие горячие католики разделяли эту точку зрения. Один из этих недовольных, Франсуа Равальяк, убил короля в тот самый момент, когда он собирался встать во главе своей армии (14 мая 1610 года).

Орден совершенно не был причастен к этому преступлению. Тем не менее оно нанесло тяжелый удар его влиянию.

Испанский иезуит Мариана, исходя из идеи народного суверенитета, высказал в 1599 году положение, что государь-тиран может быть низложен и даже убит, если он окажется виновным в оскорблении религии. Кроме того, он восхвалял убийцу французского короля Генриха III Жака Клемана как славу Франции. Во времена лиги эти учения не произвели бы большого впечатления в Париже потому, что тогда вся буржуазия, за немногими исключениями, разделяла эти мнения, и даже теологической факультет университета одобрял их. Но теперь, когда жертвой этих учений во второй раз пал французский король, парижский парламент, в убеждении, что рука Равальяка была направлена иезуитами, решил подать пример строгости.

8 июня 1610 года он осудил книгу Марианы на публичное сожжение рукой палача. Этот приговор произвел огромное впечатление. Несмотря на то что генерал Аквавива поспешил осудить в самых строгих выражениях учения о законности тираноубийства, а отец Котон заявил, что только Мариана отвечает за мнения, высказанные в его книге, и добился подтверждения эдикта 1603 года в пользу иезуитов, все же большая часть народа увидела в этом приговоре осуждение всего ордена.

Появилась масса направленных против него памфлетов; кафедры опять гремели проклятиями иезуитам-цареубийцам; дело дошло даже до того, что иезуитам стали наносить оскорбления на улицах Парижа. К довершению несчастья в самый критический момент известный иезуит отец Беллармин опубликовал работу, в которой заявил, что считает не только не предосудительным, но и законным не тираноубийство, конечно, а низложение папой еретических государей.

Парламент поспешил наложить запрет на книгу, хотя Беллармин был кардиналом римской церкви. Словом, составился, казалось, всеобщий заговор с целью навсегда уничтожить влияние ордена во Франции. Но иезуиты смогли выдержать страшную грозу. Казалось даже, что эта гроза лишь смела последние препятствия, мешавшие им. Число орденских домов, богатства, количество учеников в школах стали с этого момента быстро расти из года в год. В 1640 году орден имел 65 коллегий, две академии, две семинарии, девять пансионов, семь новициатов, четыре дома профессов, шестнадцать резиденций, в которых насчитывалось 2050 членов. Поколение спустя, в 1679 году: 83 коллегии, пять семинарий и пансионов, восемь новициатов, пять домов профессов, 21 резиденция и миссия и более 2500 членов. Наконец, в 1750 году: 84 коллегии, 64 других дома с более чем 4000 членов. Эти цифры в достаточной мере показывают, какие корни пустило во Франции Общество Иисуса.

Верное своему принципу, Общество употребляло все свои силы, чтобы помешать сближению французского правительства с протестантскими дворами. Рупором обычно служил духовник короля. Но государственные люди знали, какое влияние оказывает духовник. Поэтому они старались вовлечь его в круг своих интересов или замещали этот важный пост преданными им людьми. Таким образом, при Людовике XIII духовники менялись несколько раз вместе с руководящими министрами потому, что они всецело зависели от милости Ришелье. Этот великий государственный человек наблюдал глазами Аргуса за всеми их действиями и интригами и немедленно удалял их, как только они переставали в точности следовать его инструкциям. До вступления Ришелье на пост министра орден мог быть довольным внешней политикой Франции. Воинственные проекты Генриха IV были оставлены. Король вступил в брак с испанской принцессой; сестра короля вышла замуж за испанского принца. О союзах с протестантскими дворами больше уже не говорили. Но в тот самый момент, когда католические державы торжествовали свою победу в Германии, против них выступали два человека, которые, казалось, по самому своему положению должны были поддерживать дело католицизма, папа Урбан VIII и кардинал Ришелье.

Этот поворот означал крушение всех великих надежд ордена. Во Франции только один иезуит нашел в себе достаточно мужества, чтобы выступить против планов Ришелье, — духовник короля, отец Коссен. Но его попытка потерпела крушение. Уступить должен был не Ришелье, а духовник. Мало того, Коссен был по приказанию Ришелье сослан в Ренн как государственный преступник и, кроме того, официально заклеймен самим Ришелье «за дурное поведение». Кардинал, преследовавший своих врагов с ожесточением великого инквизитора, готовил ту же участь другому иезуиту, духовнику савойской регентши. Никто не упрекнул бы орден, если бы он выступил с публичным протестом против насилия. Однако произошло обратное: генерал поспешил униженно уверить кардинала в преданности Общества, и последнее оправдало и одобрило во Франции политику грозного министра; оно даже давало Ришелье шпионов; мало того, оно примирилось и с тем фактом, что ученик Лойолы редактировал оба политических завещания Ришелье, в которых кардинал развивал исключительно национальную политическую программу новой Франции.

Таким образом, то, чего хотел Генрих IV, было достигнуто наследником его политики. Ришелье принудил орден, душой и телом преданный интересам Испании, служить французской политике. Полное пренебрежение к церкви, которое французское правительство, начиная с Филиппа Красивого, всегда проявляло во время конфликтов между национальными интересами и интересами церкви, оказалось и на этот раз лучшей политикой для Франции.

При Ришелье орден подчинялся лишь поневоле; при Людовике XIV он поддерживал французскую политику всем сердцем своим. Можно было даже подумать, что он в конце концов превратился из дружины папы в дружину Короля-Солнца, — так велика была преданность, с которой он защищал интересы Франции не только в Германии, Англии и Португалии, но и в самом Риме. Не следует удивляться, если в этих условиях представители ордена при дворе не находили в себе достаточно мужества, чтобы положить конец скандальным связям короля с мадемуазель де Ла-Вальер и мадам де Монтеспан. Только один иезуит, проповедник Бурдалу, нашел в себе раз достаточно смелости, чтобы публично обратиться с призывом к совести его грешного величества. Такая пастырская откровенность не принадлежала к числу добродетелей королевских духовников; они оставались в своей должности, хотя и не одобряли прелюбодеяния, и орден не находил в этом ничего неприличного и спокойно оставлял их в этом двусмысленном положении. Орден не отказывался от сомнительной чести поставлять духовников откровенному прелюбодею. Он был предан этому королю, как никогда ни одному монарху ни раньше, ни позднее. Ибо в нем он нашел покровителя, подобного которому у него еще никогда не было во Франции.

Людовик не только выбирал среди членов иезуитского ордена духовников для себя и для всей своей семьи, но в 1670 году он дал своему духовнику-иезуиту право предлагать кандидатов на все высшие церковные должности в королевстве. Кроме того, он встал со всей силой своего авторитета на сторону отцов в спорах, которые, несмотря на это, навсегда подорвали популярность ордена во Франции и позднее явились одной из причин его крушения. Наконец, во внутренних делах он следовал строго католической политике: он решил с корнем вырвать французский протестантизм, к религиозным привилегиям которого относился с уважением даже сам Ришелье.

После смерти Генриха IV иезуиты не переставали требовать исключительных законов для протестантов, не упустили ни одного случая, не пренебрегли ни одним средством, чтобы нанести удар правам так называемой «реформированной церкви». Их нельзя упрекать за полное отсутствие меры в памфлетной полемике, потому что протестанты в своих ответах платили той же монетой. Но даже в то суровое время нельзя было не возмущаться тем, как иезуиты силой врывались в протестантские города, непрерывно преследовали протестантов своими миссиями и религиозными диспутами, старались оторвать протестантских детей от их родителей, заставляли тайно обратившихся матерей воспитывать своих детей в католицизме, открыто обвиняли протестантов в оскорблении величества только потому, что они исповедовали иную веру, нежели король.

Еще более, чем этой беспощадной партизанской войной, иезуиты вредили протестантам своими школами и тем влиянием, которое они имели среди духовенства и при дворе. Бесплатность иезуитских школ заставила не одного протестанта доверить им обучение своих детей, и последние обычно скоро изменяли отцовской вере. Влияние, которым пользовались иезуиты при дворе, побудило многих сеньоров-протестантов перейти в католицизм. Духовенство, вскормленное доктринами иезуитов, все более и более проникалось фанатической ненавистью к свободе совести и все настоятельнее требовало от короля отмены Нантского эдикта.

Людовик долгое время мечтал о мирном воссоединении обеих церквей. Но с 1681 года он открыто вступил на путь насилия и 17 октября 1685 года исполнил наконец желание фанатиков. С этого времени в глазах Людовика и в глазах государства во Франции существовали только старые и новые католики. Французский протестантизм официально перестал существовать, но вместе с тем, как заметил маршал Вобан, Франция потеряла 400000 жителей и 60 миллионов франков; флоты ее врагов обрели 9000 отборных матросов, а их армии — 12000 прекрасных солдат.

Когда короли нарушают свои обещания, они всегда находят языки и перья, которые готовы представить их вероломство в виде точного выполнения их клятв, а также руки и оружие, которые готовы превратить это вероломство в факт. Людовик XIV нашел все это, и прежде всего среди иезуитов. Возможно, что духовник короля, отец Лашез, приходил в ужас от неслыханных жестокостей, совершенных солдатами при выполнении приказаний короля. Однако он ничего не предпринимал, чтобы помешать королю нарушить свое слово; несомненно, что он одобрял его.

Возможно, что члены ордена, сопровождавшие солдат, ни разу не поощряли их жестокости, но они никогда не стыдились помогать мечу своей кропильницей, не стыдились пожинать там, где сеяли солдаты. Впрочем, серьезнее, чем это непосредственное сотрудничество, была подготовительная работа ордена: ожесточение, с которым иезуиты возбуждали правительство и общественное мнение против еретиков, непрерывные придирки по поводу мнимых нарушений Нантского эдикта протестантскими общинами, постоянно бросавшиеся протестантам обвинения в измене. Всеми этими средствами орден беспощадно подрывал положение враждебной и ненавистной ему церкви до тех пор, пока она не стала колебаться и в конце концов пала. Таким образом, 17 октября 1685 года было для ордена днем победы, наградой за 125 лет непрерывной борьбы. Но там, где побеждал орден, военные издержки обычно приходилось платить государству, и они всегда бывали огромны.

Убыль населения, упадок национального благосостояния — вот каковы были весьма чувствительные материальные последствия победы ордена; а затем последовало и духовное обеднение, помочь которому не могла даже самая лучшая иезуитская школа. Франции пришлось тогда испытать все это, и впоследствии она сторицей отплатила ордену.

 

Иезуиты в Германии

Во Франции со времен Ришелье религиозные раздоры не представляли более никакой опасности ни для внутреннего спокойствия, ни для внешнего могущества королевства. В Германии религиозная борьба оказалась более живучей, чем в любом другом большом государстве цивилизованного христианского мира. Если присоединить к Германской империи австрийские земли, выделившиеся из Германского союза, то на этой территории силы католиков и протестантов, которые и до сих пор во многом относились друг к другу, как различные нации, количественно окажутся приблизительно равными. Если принять во внимание религиозное состояние Германии в эпоху аугсбургского религиозного мира, то такое положение дел покажется нам почти необъяснимым. Не только заведомые пессимисты, но и очень рассудительные, спокойные сторонники католицизма считали дело старой церкви почти проигранным на немецкой земле. Действительно, даже в Австрии и Богемии разрыв с Римом носил едва ли не всеобщий характер, и протестанты могли с полным основанием надеяться достичь господства в течение нескольких десятилетий. Как случилось, что это развитие не наступило и что, напротив, нация разделилась на два стана? Уже в конце XVI века католическая партия без всяких колебаний могла ответить на этот вопрос. Она всегда признавала, что столь удачным оборотом хода событий она обязана Виттельсбахам, Габсбургам и иезуитам.

Первым иезуитом, вступившим на немецкую почву, был Петр Фабер. Он присутствовал молчаливым зрителем на религиозном споре 1540 года в Вормсе и на религиозном споре 1541 года в Регенсбурге. Но втайне он действовал настолько энергично, что в 1542 году папа Павел III послал его опять в Германию вместе с Лежэ и Бобадиллой, в качестве спутников легата Мороне. Полем деятельности для Фабера легат назначил прирейнские земли, для Лежэ и Бобадиллы — область Дуная.

Им было предписано оставаться в оборонительной позиции, объединяя католические элементы; и, по крайней мере, Фабер и Лежэ полностью сумели справиться с возложенной на них задачей. Фабер основал в Кёльне союз студентов-иезуитов и 8 мая 1543 года в Майнце приобрел для Общества Иисуса человека, которого католическая церковь прославляет как второго апостола Германии, — Петра Каниса, или Канизия (фон дер Гондт), из Нимвегена в Голландии. В то же время Лежэ приобрел для ордена двух союзников, поддержка которых должна была обеспечить новому апостолу почти все его великие победы в Германии, — баварских Виттельсбахов и Габсбургов.

Баварские Виттельсбахи являются единственной немецкой династией, которая «никогда не запятнала своей чести сочувствием мнимой реформе». Они с самого начала преследовали евангеликов, их политика в империи очень рано приняла антиевангелический характер. Поэтому не следует удивляться, что они первые предоставили иезуитам прочное положение на немецкой земле. Заботясь о правоверии Баварского университета в Ингольштадте, герцог Вильгельм IV обратился в 1548 году в Рим с просьбой прислать двух профессоров-иезуитов. Игнатий, обрадованный этим предложением, прислал в 1549 году трех профессоров, всех людей первой величины: Сальмерона, Лежэ и Канизия. Но, несмотря на эрудицию, изящество речи и усилия привить студентам интерес к схоластическому богословию при помощи частных собеседований и вакационных курсов, успехи их преподавательской деятельности были весьма невелики. В то же время переговоры об основании иезуитской коллегии, которой требовал орден, не продвигались. Этого оказалось достаточно, чтобы Игнатий внезапно в 1552 году отозвал своих учеников. В этот момент он мог использовать их в других местах с гораздо большей пользой.

Действительно, перед орденом в это время открылось новое поле деятельности в Австрии. Чтобы восполнить недостаток в священниках, король Фердинанд в мае 1551 года открыл в Вене первую немецкую иезуитскую коллегию, главная задача которой состояла в подготовке священников. Правда, первое время новое учреждение играло лишь весьма скромную роль не только потому, что в Австрии никто не хотел изучать католическое богословие, но также и потому, что никто из профессоров и схоластиков не знал хорошо верхненемецкого языка: директор Клод Лежэ был француз, одиннадцать остальных преподавателей были родом из Нидерландов или Испании. Лишь после того, как 6 августа 1552 года умер Лежэ и руководство коллегией перешло в руки тридцатилетнего Канизия, в работу ордена влилась свежая струя.

Этот нидерландец был совершенно не похож на своих соотечественников, тяжеловесность которых вошла в поговорку. Он всюду быстро акклиматизировался и везде умел занимать для себя и своего ордена сильные позиции, действуя с энергией и мудростью осторожного и опытного человека. Казалось, что он хотел в Вене воплотить в жизнь любимый девиз Игнатия: «Иезуит должен быть всем для всех, чтобы приобрести всех». Он проповедовал, преподавал катехизис, руководил народными миссиями в деревнях; организовал в 1543 году четырехклассную гимназию и бесплатный пансион для бедных мальчиков; временно управлял венским диоцезом. Но вместе с тем он с жаром работал над трудом, который обессмертил его имя, — католическим катехизисом, за который он взялся в 1554 году по предложению короля Фердинанда.

Эта маленькая книга в разных видах, благодаря покровительству католических властей, скоро обрела популярность, равную популярности катехизиса Лютера. Но она заслужила этот успех своими внутренними достоинствами. Она написана ясно и популярно, изложена изящно и, в соответствии с потребностями времени, вся построена на цитатах из Библии. Но главное достоинство этого катехизиса заключается в том, что он не содержит всякой «непосредственной полемики». Именно эта особенность и обеспечила ему в эту воинственную эпоху неоспоримое преимущество над всеми учеными полемическими книгами католической партии. В своей самой краткой форме он стал, подобно маленькому катехизису Лютера, книгой, которую читал весь народ, и потому подвергся со стороны протестантских противников таким же грубым нападкам, каким катехизис Лютера подвергался со стороны католиков.

Успех этого катехизиса много содействовал тому, что канизианцы обрели влиятельное положение во многих других немецких городах. Уже в 1555 году Канизий смог основать новую большую коллегию в Праге, второй столице государства Фердинанда; в 1556 году в Ингольштадте открылась первая баварская коллегия; в конце того же года в Кёльне была основана первая нижнерейнская коллегия; в 1559 году открылась вторая баварская коллегия в Мюнхене; в 1562-м в Инсбруке — первая тирольская коллегия. Основателями этих учреждений были светские люди.

В 1550-х годах немецкие епископы, за исключением одного, аугсбургского Отгона Трухзеса, относились с безразличием к новому движению, которым руководили иезуиты. Но начиная с 60-х годов орден стал получать поддержку и с их стороны. Начало положил Трир в 1560 году, за ним последовали Вюрцбург и Майнц в 1561 году, Ольмюц в 1564 году, Шпейер в 1567 году. Кроме того, аугсбургский епископ Оттон предоставил в 1563 году иезуитам свой университет в Диллингене.

Таким образом, уже в конце 1567 года у ордена было тринадцать хорошо обеспеченных учебных заведений, из которых семь находились в университетских городах или имели университетские курсы. Все они имели очень большое число слушателей: в Вене у иезуитов в 1558 году было 500 учеников; в Кельне в 1558 году — 360; в 1562 году — 517; в 1567-1568 годах — 570; в Трире в 1566 году — 500; в Майнце в 1565 году —400; в Шпейере в 1572 году —453; в Мюнхене в 1561 году около 300. Кроме того, орден получил коллегии: в 1559 году в Тирнау, в Венгрии, и в 1560 году в Лувене, в Нидерландах. Следовательно, он мог быть вполне довольным своими успехами в Германии и соседних с ней странах.

«Новому апостолу» немцев пришлось постоянно менять места своей деятельности. Мы находим его то в Тироле, то в Нижней Германии, то в Вене, то в Кёльне, то в Мюнхене, то в Оснабрюке и Гильдестейме. Всюду он развивает поразительную активность. Он проповедует, преподает катехизис, ведет диспуты с еретиками, основывает школы для бедных и латинские школы, учреждает новые резиденции ордена.

Первые успехи были невелики. Но Канизий дожил до великих побед католического дела, хотя к тому времени уже перестал стоять во главе своей провинции. Орден в 1569 году освободил его от возложенного поручения — вероятно, потому, что апостол немцев был слишком предан германскому императору.

Каким путем иезуиты одержали победу над ересью в названных нами немецких странах и смежных с ними территориях, в Швейцарии и Бельгии? Какими способами они восстановили господство католической церкви не только над телами, но и над душами? Из массы примеров, которые могла бы дать нам история немецкой контрреформации, мы выберем два, которые особенно поучительны, — деятельность ордена в Баварии и Австрии.

 

Иезуиты в Баварии и Австро-Венгрии

После смерти в марте 1550 года герцога Вильгельма IV старая церковь в Баварии, казалось, также была обречена на гибель. Священники были пьяницами, игроками, лентяями, невеждами и жили большую часть в конкубинате, так что в их домах можно было встретить гораздо больше детей, чем книг. Каноники были скорее военными людьми, чем клириками; они были распущенны, грубы, развратны и часто не принимали даже посвящения. Монастыри представляли собой скорее кабаки, чем дома молитвы. Значительная часть знати исповедовала лютеранство. Лютеранство получило значительное распространение и в двух главных городах, Мюнхене и Штраубинге. Мелкие ремесленники и крестьяне, особенно на востоке, сделались большей частью анабаптистами, а там, где этого не случилось, они отказались почти ото всех религиозных и нравственных правил.

Епископы среди этого хаоса растерялись, были бессильны и неспособны, а часто даже и не хотели, выступать против беспорядка. Такую картину рисуют нам сообщения самых достоверных свидетелей, в первую очередь инспекторов герцога. У церкви не имелось ни средств, ни людей, при помощи которых она могла бы возродить себя собственными силами. Напротив, среди руководящих классов легко можно было найти достаточно средств и людей, чтобы основать евангелическую баварскую церковь.

Решение этого вопроса и вместе с тем решение будущего Баварии зависело от молодого герцога Альбрехта V. В его выборе нельзя было сомневаться: сын ревностного католика Вильгельма IV и воспитанник Ингольштадта, он, как и следовало ожидать, решил раздавить протестантов, реформировать церковь на основе старой веры и для выполнения этой трудной двойной задачи пригласил к себе на помощь иезуитов. 7 июля 1556 года в Ингольштадт прибыли восемь отцов-иезуитов и двенадцать схоластиков.

С этого момента для Баварии началась новая эра. Яд ереси был удален. Старая церковь была обновлена. Само государство получило новый характер. Но этим обновлением Бавария была обязана чуждой крови. Политику герцогов и поведение высших классов стали определять римско-католические идеалы. Но этот новый дух охватил лишь высшие слои. Он не завоевал грубой народной души. Народ сохранил свою древнюю германскую первобытность, суровую и сильную. Тем не менее под железной дисциплиной государства и реставрированной церкви он снова стал набожно-католическим, покорным, фанатично нетерпимым ко всякой ереси. Вскоре могло показаться, что он никогда не проявлял ни малейшего желания последовать примеру других немецких народов и отказать в повиновении Риму.

Может быть, покажется слишком смелым приписать подобное дело влиянию двух десятков иностранцев. Однако в этом случае сила находилась в обратном отношении к численности, и она могла начать действовать здесь немедленно, не встречая никаких препятствий. Эмиссары Лойолы сразу завладели «сердцем и мозгом» маленькой страны, двором и местным университетом, и в дальнейшем сумели в течение веков искусно сохранить свое влияние. В этом заключается объяснение их успеха. Со следующего поколения Ингольштадт стал типичным немецким иезуитским городом. Еретические профессора исчезли, кафедры теологии и философии целиком попали в руки ордена. Вплоть до XVIII века кафедры права и медицины были заняты исключительно ревностными католиками.

Так как иезуиты, кроме того, открыли в городе гимназию и в 1578 году бесплатную семинарию, то вполне понятно, что Ингольштадт стал скоро считаться самым крепким оплотом иезуитов в Южной Германии. Соперничать с Ингольштадтом в этом отношении могли разве что Диллинген и Вюрцбург. Быть может, еще больше сделали иезуиты в своей второй баварской колонии — Мюнхене. Они появились там в 1559 году также в качестве профессоров. Однако гораздо важнее, чем их гимназия, которая постепенно свела на нет старые классические школы и число учеников которой дошло в 1602 году до 900, чем их интернат для бедных учеников и пансион для молодых дворян, присоединенные к гимназии в 1574 и 1578 годах, была для Баварии их деятельность при дворе. Когда они явились в Мюнхен, баварский двор был не хуже и не лучше других немецких дворов; при дворе господствовала непомерная расточительность, хотя здесь и не предавались такому грубому разврату, как в других местах; герцог был добродушен, но ленив, беспечен и лишен всякого серьезного сознания своих обязанностей.

Пока был жив Альбрехт V, несмотря на усилия иезуита, придворного проповедника, все в общем оставалось по-старому. Значительно увеличилось лишь внешнее благочестие. Но в лице сына Альбрехта, Вильгельма V, власть получил наконец государь, серьезно стремившийся стать, опираясь на советы своего духовника-иезуита, отцом своего народа, набожно преданным католицизму. Несмотря на странную снисходительность благочестивого Вильгельма к часто очень непристойным капризам его дорогого Орландо де Ласса, жизнь двора приняла серьезное и аскетическое направление, и, что было особенно важно, герцог не только был откровенным иезуитом, но и трудолюбивым, деятельным и добросовестным работником.

Его сын и преемник Максимилиан I еще ближе подошел к идеалу католического отца народа. Его добросовестность доходила часто до смешного, его трудолюбие не знало меры, его серьезность граничила с ипохондрией. Но именно эти черты характера создали из него великого баварского курфюрста и позволили дать своему маленькому государству администрацию, которая стояла выше администраций всех других немецких государств, и заложила фундамент будущей великой Баварии.

Орден мог с полным правом гордиться результатами своего воспитания, тем более что в эту эпоху государи искали его поддержки и что часто он даже старался отклонить слишком заметные выражения милости в интересах своей внутренней дисциплины и своей доброй славы.

Превратив двор в монастырь, а Мюнхен в немецкий Рим и внушив герцогам глубокое сознание их нравственных обязанностей, орден продолжал постоянно подчеркивать им одну из этих обязанностей — заботу о душевном спасении их подданных, потому что эта обязанность была для иезуитов основной обязанностью отца народа. Неудивительно, что Вильгельм V и Максимилиан I были полностью согласны с ними в этом вопросе.

Однако примечательно то, что эту обязанность весьма отчетливо сознавал даже беспечный и ленивый Альбрехт. Как только иезуиты явились в Баварию, отношение Альбрехта к протестантам и склонявшимся к протестантизму сразу стало более суровым. Начиная с 1563 года он стал безжалостно изгонять упорствующих, немилосердно преследовать анабаптистов, как с похвалой говорит иезуит Агрикола, огнем, водой и железом, и беспощадно уничтожать еретические книги и памфлеты. В 1568 году моравские анабаптисты вырвали из рук герцога Вильгельма 600 жертв. Одна только эта цифра показывает, что изгнанные исчислялись не сотнями, а тысячами. Страшное кровопускание для такой слабо населенной страны! «Но слава Бога и спасение душ, — говорил Альбрехт V городскому совету Мюнхена, — должны быть поставлены выше всех светских интересов».

Нельзя, конечно, оспаривать, что баварский герцог правил с несравненно большей строгостью, чем любой из протестантских государей, но католики могли ставить это ему лишь в похвалу. Естественно, что иезуиты не довольствовались одними лишь напыщенными восхвалениями этой политики; они поддерживали герцогов и словом и делом в этой первой большой попытке контрреформации.

Центральная канцелярия религиозных дел, наблюдавшая во всей Баварии за приведением в исполнение герцогских декретов, обязана своим существованием в конце концов совету Канизия. Иезуиты настойчиво требовали строжайшей цензуры всех книг; они взяли в свои руки надзор за частью приходов. Однако они хотели не только искоренить протестантизм, но и вернуть сердце народа католицизму. Для достижения этой цели служили миссии, проповеди, братства Марии, ассоциации горожан, подмастерий и учеников и в немалой степени — религиозные представления для народа, крестные ходы, процессии, паломничества, культ реликвий, в которые иезуиты усиленно старались вдохнуть новую жизнь. Власть иезуитов возрастала с каждым годом. В 1597 году на них был возложен надзор за всеми элементарными школами страны. Они основали новые коллегии: в 1592 году в Альттётинге и в 1618 году в Миндельгейме.

В 1621 году они в количестве пятидесяти человек отправились в только что покоренный Верхний Пфальц, чтобы вернуть папству эту полностью протестантскую страну. Они открыли новые коллегии: в 1629 году в Бурггаузене и Ландсгуте, в 1630-м в Амберге, в 1631-м в Штраубинге. Можно сказать, что все преподавание в Баварии попало в их руки. Но это не все: так как они до XVIII века почти все время были воспитателями герцогов и руководили их совестью в качестве духовников, они оказывали сильное влияние на управление страны даже тогда, когда не вмешивались в него непосредственно. Поэтому неудивительно, что иезуиты чувствовали себя в Баварии как у себя дома и в конце концов привыкли даже к баварскому пиву, которое первоначально очень мало пришлось им по вкусу. Ни одна немецкая территория не подпала до такой степени под их влияние; ни одна династия не осталась, несмотря на все превратности судьбы и революции, до такой степени всецело преданной им, как Виттельсбахи.

Завоевание Баварии принесло выгоды ордену и за пределами герцогства. С 1585 года иезуиты обращают часть Вестфалии, зависевшую от Кёльна; в 1586 году они появляются в Неусе и Бонне, одной из резиденций архиепископа Кёльнского; в 1587 году они открывают коллегию в Гильдесгейме, в 1588-м — в Мюнстере. Мюнстерская коллегия в 1618 году насчитывала уже 1300 учеников. В Падерборне иезуиты получили коллегию в 1585 году; и за основанием коллегии последовало насильственное обращение протестантов. Значительная часть Западной Германии была таким образом вновь завоевана католицизмом благодаря Виттельсбахам и иезуитам.

Союз Виттельсбахов и иезуитов, может быть, был еще важнее для австрийских земель, чем для Западной Германии. После смерти императора Фердинанда I 25 июля 1564 года победа евангеликов, казалось, была лишь вопросом времени. Исследования некоторых ученых показали, что лишь одна тридцатая часть населения осталась верной католической церкви. Однако Фердинанд делал все возможное, чтобы помешать развитию протестантизма.

Новый государь, эрцгерцог Фердинанд, постепенно изгнал из Тироля почти всех протестантов и анабаптистов. Немногих рудокопов-евангеликов, которых он еще пощадил, изгнал из долины Нижнего Инна его преемник, гроссмейстер Тевтонского ордена Максимилиан (1595—1619). Затем над восстановлением католицизма в церковной жизни работали иезуиты Галля и Инсбрука, а также германская коллегия в Риме, коллегия в Диллингене и Ингольштадте, которые подготовили немало тирольских священников. В результате этих совместных усилий современный Тироль превратился в фанатическую крепость католической партии в находящихся под властью Габсбургов немецких странах.

Во Внутренней Австрии, в Штирии, Каринтии, Крайне, эрцгерцог Карл, последний сын императора Фердинанда, нашел при вступлении на престол, по своему собственному признанию, лишь развалины старой церкви. У него самого лично не было никакой склонности к ханжеству. Оно появилось у него лишь после того, как в 1571 году он женился на баварской принцессе Марии, молодой, энергичной женщине, стоявшей значительно выше его по силе характера и ума. Мария перенесла в грацский замок господствовавшую при мюнхенском дворе дружбу к иезуитам.

Уже в 1573 году иезуиты основали в Граце богато обеспеченную коллегию, чтобы конкурировать с национальной протестантской школой, и вскоре число католических исповедников в этом почти совершенно протестантском городе поднялось с 20 до 500. Но протестанты высших классов были так могущественны во Внутренней Австрии, что эрцгерцог вынужден был на общем сейме 1578 года в Бруке-на-Муре даровать дворянству религиозную свободу и дать обещание терпеть протестантских проповедников и школы в Граце, Юденбурге, Лайбахе и Клагенфурте.

Папа, иезуиты, эрцгерцогиня Баварская и баварские родственники Карла были раздражены этими уступками, и сам Карл чувствовал сильные угрызения совести. Уже в октябре 1579 года он обещал на проходившей в Мюнхене конференции князей отменить сделанные уступки. Он начал со своего герцогского дома: даже повара-еретики должны были уступить свои места баварским коллегам, добрым католикам.

Главнейшие придворные должности были быть переданы итальянцам, а на церковные должности, находившиеся в распоряжении эрцгерцога, были назначены баварцы. Затем, начиная с 1581 года, евангелических проповедников стали изгонять из герцогских городов и рынков и заменять их священниками, получившими свое воспитание у иезуитов. В то же время детям в Граце запретили посещать национальную протестантскую школу, и, чтобы иметь возможность запретить им посещение школ, находящихся в других городах, иезуитская коллегия в Граце была 1 января 1585 года преобразована в университет с вполне определенной целью — держать в чистоте католическое учение и искоренить ересь. Само собой разумеется, что некатоликам запрещали занимать какие-либо общественные должности, но еще более сильное впечатление произвело то, что герцог начал угрожать религиозной свободе даже самой знати и что он поставил дарование прав гражданства во всех городах в зависимость от принесения католической присяги.

Карл умер 10 июля 1590 года, клятвенно обязав своих преемников под угрозой лишения их прав поддерживать католическую религию и продолжать дело контрреформации. Но его сыну и преемнику Фердинанду было только двенадцать лет, и евангелики, воспользовавшись слабым правлением, вновь захватили значительное число церквей. Их национальная школа приобрела цветущий вид, и Грац опять, казалось, превратился в протестантский город.

Утверждают, что на Пасхе 1596 года из всех жителей Граца только молодой герцог слушал обедню по католическому обряду. Но все немедленно изменилось, как только эрцгерцог повзрослел. Он был в течение пяти лет учеником иезуитов в Ингольштадте, и его ум, впрочем довольно посредственный, не мог представить себе более высокой задачи, чем восстановление католической церкви в своих наследственных владениях. Шло ли это на пользу его владениям или нет, это было для него безразлично. «Я предпочитаю, — говорил он — царствовать скорее в разоренной, чем в проклятой стране».

В сентябре 1598 года он изгнал из Граца всех протестантских учителей и проповедников, а в октябре 1599 года приказал закрыть все евангелические церкви и часовни в городах, на рынках и в деревнях Штирии. Местечки, оказывавшие сопротивление, были приведены к покорности военными «реформационными комиссиями». Если это не помогало, жителей вынуждали покидать родину и конфисковали десятую часть их движимого имущества.

В начале XVII века преследования начались в Коринтии и Крайне. Все же Фердинанд сначала не осмеливался приняться за дворянство. Лишь в 1628 году он принудил 800 дворян-евангеликов покинуть Австрию. Так была наконец выполнена программа, намеченная пятьдесят лет назад в Мюнхене: протестантская церковь Внутренней Австрии была уничтожена, безраздельное господство католической веры было обеспечено. С внешней стороны этот «подвиг» был как будто делом государей. Но протестантское население не ошибалось, возлагая большую часть ответственности на иезуитов, особенно на грацских иезуитов; и то, что Фердинанд по окончании дела подарил грацской коллегии большое Мюльштадское поместье и затем основал новые коллегии, в 1602 году в Клагенфурте и в 1613 году в Леобене, доказало, что протестанты были правы.

В это же время католическая реакция началась в Верхней и Нижней Австрии, а также в Зальцкаммергуте. И здесь цель всех мероприятий сводилась к тому, чтобы поставить вне закона протестантизм на всех коронных территориях, восстановить во всех приходах католических священников, реформировать школы и даже Венский университет. Не тронули только дворянство, и то лишь в первое время.

Насколько нам известно, иезуиты нигде не были замешаны в насилии. Они довольствовались более скромной ролью военных герольдов; кроме того, они неутомимо готовили в своих венских школах новых борцов, укрепляли католическую веру среди студентов и буржуазии при помощи мариинских братств, проповедей и исповеди, и прежде всего заботились, опираясь на свое влияние при дворе, о том, чтобы не дать остыть воинственному пылу правителей. Когда правительство заканчивало свою деятельность в какой-либо местности, они стремились возродить искреннюю веру в сердцах тех, кого насилие вернуло в лоно старой церкви; но им часто приходилось убеждаться в том, что там, где сеяли солдаты, священники ничего не могут пожать. Однако наиболее выдающиеся среди них, например тиролец Георгий Шерер, популярный в Вене проповедник, не смущались этими неудачами. Они знали, что настанет день, когда они одержат полную победу.

В то время как вся Австрия, за исключением высшего дворянства, снова стала католической, хотя бы только внешне и по принуждению, в чешских землях протестантизм сохранил свое господствующее положение почти в полной неприкосновенности. Все же и здесь орден захватил несколько новых важных опорных пунктов. Он основал новые коллегии в Круммау, Коммотау и Брунне. В Моравии епископы Павловский и Дидрихштейн, ученики римской коллегии, в союзе с дружески расположенными к иезуитам властями, восстановили господство католицизма.

В Силезии иезуитам удалось основать свой первый опорный пункт — в Бреславле. В это время вспыхнула Великая Богемская революция. Она была направлена не только против дома Габсбургов, но и против иезуитов. Одним из первых актов временного правительства было изгнание ордена и конфискация его имущества. Но уже 8 ноября 1620 года произошел великий поворот, решивший не только судьбу ордена, но и судьбы Богемии, Австрии и всей Германии. Император Фердинанд снова стал повелителем Богемии, а за его победоносными войсками немедленно последовали иезуиты. Древний, славный Пражский университет превратился в иезуитское учреждение, цензура книг стала привилегией иезуитского ректора в Праге; контрреформация была проведена весьма энергично под руководством императорского духовника Ламормаини по плану, составленному Ламормаини и его товарищем Филиппи.

Около 30000 семей, из них 155 из сословия господ и рыцарей, было изгнано из Богемии для вящей славы Божией. Более 80000 крестьянских усадеб и более 8000 домов в королевских городах были очищены за период с 1620 до 1628 года от еретиков и других находившихся в них неудобных жителей. Богемия стала пустыней. Но чем более нищал и численно таял этот несчастный народ, тем больше становились богатства, численность и могущество иезуитов благодаря милостям императора и созданной им новой знати, быстро обогатившейся путем самых позорных хитростей и обманов. Правда, иезуиты не получили, как они надеялись, высшего надзора за всеми средними и городскими школами королевства; но даже те двадцать коллегий и одиннадцать семинарий, которыми они владели в 1679 году в Богемии и Моравии, в достаточной степени доказывают, что высшее образование и подготовка к священническому званию всецело находились в их руках.

Однако они не только защищали Богемию от ереси, они отняли у нее ее национального святого, Яна Гуса, и взамен наградили ее новым святым — Яном Непомуком; они не только пустили в ход все средства, чтобы добиться канонизации этого Яна, который был, скорее, несчастной жертвой, а никак не святым, но и переделали массу статуй Гуса в статуи Непомука. Чехи перенесли все это с тупым равнодушием. Благодаря убедительным наставлениям императорских «спасителей» и нового духовенства, получившего подготовку в иезуитских школах, они потеряли даже чувство громадности понесенных ими потерь.

Падение Богемии дало сигнал к лишению прав или изгнанию множества еще не обращенных австрийских протестантов. В Австрии, так же как и в Богемии, подавление протестантов было в то же время триумфом иезуитов. Два университета, пятнадцать коллегий, одиннадцать семинарий, которыми владели иезуиты в 1679 году в Верхней Австрии, Тироле и Внутренней Австрии, доказывают, что и в этих странах воспитание будущих священников и чиновников, а также и все руководство высшей духовной культурой превратились в монополию ордена.

В это время архиепископ Пацмани, сам бывший членом Общества Иисуса, открыл для иезуитов обширное поле деятельности в Венгрии и принялся с большим искусством за обращение мадьярского дворянства. Результатом его усилий были значительный рост католической партии и развитие иезуитских школ. Однако и в Венгрии начиная с 1670 года наиболее убедительными миссионерами были солдаты императора. Их действительная пропаганда обеспечила преобладание католицизму; и это преобладание немедленно отразилось в Венгрии, как и в других местах, большим числом иезуитских поселений. В 1679 году в этих весьма малонаселенных землях орден владел двадцатью резиденциями, пятью семинариями, десятью коллегиями и одной академией.

Таким образом, во всех зависевших от немецких Габсбургов землях орден достиг около 1675 года своей цели. Протестантизм был уничтожен или, по крайней мере, лишен всех прав. Рим снова стал повелителем душ. Орден со своими шестью академиями, 55 коллегиями, 28 семинариями, пятью бесплатными пансионами утвердил свое господство над всем высшим образованием и, следовательно, над всей интеллектуальной жизнью. Но этот триумф иезуитов и католицизма имел еще другой результат: Австрия сильно обеднела; изгнание тысяч немецких и чешских семей привело к огромным потерям богатств, людей и интеллектуальных сил. В то же время Австрия оказалась исключенной из великого круга немецкой культуры, и за этим культурным отделением через двести лет неизбежно должно было последовать и политическое отделение.

Решение, принятое в 1631 году протестантскими государями Германии, ввести в условия мира изгнание иезуитов из Германии имперским законом показывает, как высоко оценивали уже тогда влияние ордена его противники. Конечно, это влияние было очень сильно, но все же не следует его преувеличивать. Возлагать на орден ответственность за Тридцатилетнюю войну значит сильно переоценивать его могущество; изображать в виде настоящих дьяволов отца Ламормаини и других иезуитов значит впадать в смешное преувеличение. Эти люди были фанатиками, но они вовсе не являлись вероломными злодеями. Верно лишь, что орден всеми средствами поощрял воинственное ожесточение католической партии, всюду помогал ей энергично довести до конца контрреформацию и мешал заключению мира — не из-за любви к войне, а из желания обеспечить католической партии возможно большие выгоды.

Неудивительно, что мир, после того как он был наконец заключен, не понравился отцам-иезуитам. Он значительно подрывал их надежды вернуть когда-либо всю Германию католицизму. Но иезуиты сумели приспособиться к новым условиям: от метода массового обращения они перешли к методу обращения индивидуумов. Свое искусство они направили в двух направлениях — на евангелические дворы и евангелические университеты.

В университетах, как показывает дошедшая до нас инструкция, они записывались обычно в число слушателей юридического или медицинского факультета. Иногда они пытали счастья и в качестве преподавателей языков. Но как раз среди образованной буржуазии, из рядов которой рекрутировалось большинство студентов и профессоров, они имели мало успеха. Обращения силезского поэта Иоганна Шефлера и профессора церковной истории в евангелическом Гельмштадтском университете брауншвейгца Христиана Блюме были единственными крупными успехами иезуитов среди этих слоев населения.

Значительно больших результатов добились они при евангелических дворах, как показывает приведенный ниже маленький список княжеских обращений — далеко, впрочем, неполный. В католицизм перешли: из дома пфальцских Виттельсбахов в 1659 году пфальцграф Эдуард и его сестра Луиза Голландская; из Нассау-Оранского дома — в 1653 году Иоганн Людвиг фон Нассау-Гадамар; из Голштинского дома в 1698 году — Доротея Гедвиг фон Голштейн-Норбург; из Шварцбургского дома — Августа Доротея фон Шварцбург; из Вюртембергского дома — герцог Ульрих фон Штутгарт и его дочь Мария Анна в 1651 году, герцог Карл Александр в 1715 году; из Бранденбургского дома — Христиан Вильгельм, правитель Магдебурга; из Гессенского дома — в 1652 году ландграф Фридрих фон Гессен-Дармштадт, умерший в 1682 году в сане кардинала и князя-епископа Бреславля, и ландграф Эрнст фон Гессен-Рейнфельс; из Мекленбургского дома — правящий герцог Христиан фон Шверин в 1663 году; из Брауншвейгского дома — в 1651 году Иоганн Фридрих, впоследствии правящий герцог Каленберга, Геттингена и Грубенгагена; в 1709 году правящий герцог Вольфенбюттеля Антон Ульрих; наконец, из Веттинского дома — в 1689 году герцог Христиан Август фон Цейтц, впоследствии кардинал и архиепископ Рааба; в 1697 году курфюрст Август Сильный; в 1712 году кронпринц, впоследствии курфюрст Август III Саксонский.

Ни один из этих переходов в католицизм не заставил так много говорить о себе и не имел столько важных последствий, как переход саксонского курфюрста Августа Сильного. Хорошо известно, что религиозные мотивы не играли здесь никакой роли. Менее известно, что фривольный герой галантной Саксонии в одно и то же время обещал саксонским сословиям дать своему сыну протестантское воспитание, а папе — воспитать сына в католичестве. Чрезвычайно характерно, как он сдержал эти торжественные обещания. Уже в 1711 году он окружил наследного принца, получившего начальное протестантское воспитание, католическим двором, душой которого был ловкий салонный иезуит Салерно, в 1712 году сын вступил, на радость своему благочестивому отцу, в лоно католической церкви.

Таким образом, альбертинская линия Веттинского дома была окончательно приобретена католической церковью. Напротив, другие обращения князей являлись лишь эфемерными успехами ордена. Вообще, эпоха больших побед ордена закончилась в 1648 году. Он должен был быть довольным, если мог отстоять уже занятые позиции и кое-где укрепить их. Это и удавалось ему вплоть до середины XVIII столетия.

 

Иезуиты в Польше и России

За исключением Германии, Франции и Англии ни одна страна не была так глубоко затронута реформационным движением, как Польша. В прусской Польше почти все города перешли в лютеранство. В Великой Польше богемские братья создали цветущую церковь. В Малой Польше, Галиции, Литве среди дворянства возникла сильная кальвинистская партия. В Курляндии, Ливонии и Эстляндии лютеранство одержало в 1554 году окончательную победу. Верховные власти королевства не противились этому движению. Уже в 1555 году, в год аугсбургского религиозного мира, Петроковский сейм дал дворянству право организовывать по своему усмотрению богослужение в своих домах. В следующие годы протестанты проникли в сенат и стали занимать даже епископские кафедры. Широко распространенное движение в пользу отделения от Рима увлекло постепенно всю нацию. Польша, казалось, также была потеряна для папства.

Но уже в 1560-х годах старая церковь начала опять собираться с силами. Ученик итальянского движения в пользу церковной реформы, эмерландский епископ Станислав Гозен, первым перешел от обороны к нападению и призвал в 1564 году иезуитов для борьбы с прусскими протестантами, подобно тому как некогда Конрад Мазовецкий призвал Тевтонский орден для борьбы с прусскими язычниками. Браунсберг-на-Пассарже стал первой крепостью ордена на польской земле. Но вскоре иезуиты появились и в Пултуске, Вильно, Познани и прежде всего при королевском дворе: король Сигизмунд Август, бывшая надежда евангеликов, на закате своих дней превратился в друга иезуитов. Король Стефан Баторий не только основал на своей родине, в княжестве Трансильвания, коллегии в Варадине, Вейссенбурге и Клаузенбурге, но и создал для ордена новые резиденции в Польском королевстве — в Риге, Дерпте, Полоцке; он возвел виленскую коллегию в ранг университета и освободил орден от всех повинностей в пользу государства.

Однако его превзошел «король иезуитов» Сигизмунд III. Во время его царствования настоящим властителем двора был иезуит Петр Скарга. Друзья и ученики иезуитов заполнили сенат, епископские кафедры и суды. Вся высшая администрация стала католической. Некатолическое дворянство восстало против этой системы, но успеха не добилось. Победителем в сражении при Гуцове в 1607 году стал «король иезуитов», и, хотя он не сумел хорошо использовать свою победу, католическая реакция продолжалась, некатоликам по-прежнему было запрещено занимать государственные должности, и все управление снова приняло строго католический характер. Королевские города, за исключением больших прусских городов, вынуждены были со временем снова стать католическими.

Всюду, где ни появлялся белый орел, он выставлял своим лозунгом католицизм. Но в Польше каждый дворянин был маленьким государем. Чтобы завоевать Польшу, нужно было прежде всего покорить дворянство. Эту проблему разрешили иезуитские школы; благодаря своей бесплатности они получили в Польше, как и везде, самую широкую популярность. В 1600 году пултусская коллегия насчитывала 400 учеников исключительно дворянского происхождения, виленская коллегия — 800 учеников, большей частью из среды литовского дворянства, калишская коллегия — 500. Пятьдесят лет спустя все преподавание в высших учебных заведениях, за немногими исключениями, находилось в руках ордена, и Польша сделалась классической страной господства ордена на Севере, как Португалия была ею на Юге.

Какое воспитание дал Польше этот наставник? Дворянство выучилось латинскому языку и превратило латынь в обиходный язык. При Сигизмунде III польские язык и литература пришли в упадок так же быстро, как они расцвели при Сигизмунде II Августе. Дворянство научилось ориентироваться в богословских тонкостях. Оно пришло к убеждению, что холоп, крестьянин, является потомком Хама и как таковой вполне законно осужден на рабство. Оно пришло также к выводу, что еретиков не только можно, но и должно преследовать. Вообще же оно ничему толком не научилось. Под поверхностным лоском новой латинской культуры оно осталось по-прежнему глубоко невежественной, дикой, буйной аристократией с очень большим самомнением, но с очень маленьким сердцем. В иезуитских школах польское дворянство сделало только одно новое приобретение — варварский фанатизм.

Несмотря на все усилия иезуитов, некатолики, протестанты и православные, продолжали составлять сильное меньшинство. Последних иезуиты пытались сначала привлечь на свою сторону путем примирительной политики: они готовы были разрешить им сохранить их особенности, если те согласятся подчиниться папе. Несколько православных епископов действительно пошли навстречу этим предложениям. Но большая часть православных решительно отказалась от каких бы то ни было компромиссов и стала искать союза с носителями православия, с московским и константинопольским патриархами.

Совершенно неспособное осознать серьезность положения, польское дворянство позволило увлечь себя советами иезуитов и стало принимать на Украине и Литве суровые меры, вызвавшие глубокое недовольство населения. В результате вспыхнуло великое восстание казаков 1648 года. Киев, Смоленск и казацкие области были завоеваны Россией, и с этого времени православные христиане Польши стали считать российского царя своим естественным покровителем.

С протестантами отцы-иезуиты и их ученики церемонились еще меньше. Уже в начале XVII века иезуитские коллегии установили обычай праздновать Вознесение, разрушая протестантские церкви и грабя дома протестантов. Так, в 1606 году жертвой этого веяния, которое не встречало препятствий со стороны иезуитов, явилась протестантская церковь, в 1607 году — протестантское кладбище в Кракове; в 1616 году — богемская и лютеранская церкви в Познани; в 1637 году были разграблены дома протестантов в Кракове; в 1682 году — евангелическая церковь недалеко от Вильно и т.д. Наказания при этих погромах грозили лишь протестантам, если они позволяли себе защищаться.

Таким образом, протестантизм все более и более слабел, к великому удовлетворению иезуитов. Свою прежнюю силу он сохранял лишь в городах западной части королевства. Но иезуиты стали угрожать ему и здесь. Как и раньше, хотя и безуспешно, они пытались проникнуть в Эльбинг, Ригу и Дерпт, в XVIII веке они снова проникли в Данциг, несмотря на решительные протесты населения. С еще большей смелостью они действовали в Торне, где им удалось прочно обосноваться еще в XVII веке.

В июле 1724 года, во время одного из столкновений, которые постоянно возникали между учениками иезуитов и учениками городской протестантской школы, городской совет решился арестовать одного ученика-иезуита. Иезуиты в отместку захватили ученика-протестанта и упорно не хотели выпустить его на свободу. Возмущенная толпа освободила мальчика, не совершив, впрочем, никакого насилия. Но после того, как в нее начали стрелять из иезуитской коллегии, она разграбила имущество и посуду коллегии и подожгла здание. Иезуиты искусно сумели придать этому инциденту вид государственного преступления и начать уголовное преследование. В Торн была послана королевская комиссия, чтобы произвести расследование этого «ужасного преступления». Всем следствием руководили иезуиты; выслушивались только представлявшиеся ими свидетели.

Материал обвинения был передан высшему суду, власть которого распространялась на все королевские города. Но в него предварительно ввели сорок новых членов. Так как все они без исключения были выбраны под влиянием иезуитов, то в исходе процесса не могло быть никакого сомнения. Бургомистр Рёснер, помощник бургомистра Гейнеке и девять горожан были приговорены к смертной казни, протестантская гимназия и протестантская церковь Святой Марии были переданы католикам, а протестантская школа — закрыта. Кроме того, было выпущено постановление, что впредь городской совет должен состоять наполовину из католиков и что ни одна протестантская книга не может быть опубликована без разрешения католического епископа. Сейм утвердил эти ужасные решения, и бывший лютеранин король Август Саксонский не постыдился утвердить большую часть смертных приговоров.

7 декабря 1724 года Рёснер и девять горожан были обезглавлены. В то же время сейм запретил некатоликам строить новые храмы. Более того, он издал в 1732 году закон, запрещавший всем некатоликам быть членами сейма и занимать какие бы то ни было государственные посты. Можно было подумать, что собрание, толкаемое слепой страстью, решило бросить некатоликов в объятия иностранных держав. Уже во время выборов короля в 1764 году Пруссия и Россия открыто воспользовались преследованиями некатоликов в качестве предлога для вмешательства и защиты своих кандидатов. В 1768 году этот же вопрос вызвал настоящую революцию. Россия вмешалась с оружием в руках на стороне некатоликов и, победоносно закончив войну с Турцией, приступила в союзе с Пруссией в 1672 году к первому разделу Польши.

Ответственность за гибель Польши возлагали на иезуитов. Однако это обвинение чрезмерно. Упадок Польского государства начался еще до того, как иезуиты появились в Польше. Но конечно, они ускорили процесс разложения королевства. Принимая во внимание наличие миллионов православных христиан среди своих подданных, Польша более, чем любое другое государство, должна была строить свою внутреннюю политику на принципе полной веротерпимости.

Иезуиты не позволили сделать этого. Мало того, они самым пагубным образом заставили внешнюю политику Польши служить католическим интересам. Уже в 1581 году отец Антонио Поссевино, папский легат в Москве, всеми средствами старался побудить царя Ивана Грозного к сближению с римской церковью. Иван действительно проявил известную готовность к подобному сближению. Полный самых радостных надежд, Поссевино выступил в качестве посредника при заключении мира при Киверовой горе между Россией и Польшей, мира, выведшего Ивана из очень затруднительного положения. На это как раз и рассчитывал хитрый государь. Об обращении русских речи больше уже не было. Поссевино покинул Россию, ничего не добившись.

Два десятилетия спустя отцам-иезуитам представился новый, еще более заманчивый случай для того, чтобы захватить Россию. Беглый монах Гришка Отрепьев рассказал одному иезуиту, что он — сын царя Ивана, Димитрий, и заявил о своей готовности подчинить Московское государство Риму, если взойдет на царский престол. Недолго думая, иезуиты взяли это дело в свои руки, ввели Отрепьева в дом сандомирского воеводы, который выдал за него свою дочь, выступили защитниками его притязаний пред лицом Сигизмунда III и папы и добились набора польского войска против царя Бориса Годунова. В награду за эти услуги Лжедмитрий отрекся в краковском доме иезуитов от веры своих отцов и обещал даровать ордену после победы над Борисом резиденцию в Москве рядом с Кремлем. Но как раз эта благосклонность к католическим монахам и вызвала взрыв ненависти православных русских против Лжедмитрия. 27 мая 1606 года он был убит вместе с несколькими сотнями поляков. Эта неудача дорого обошлась как полякам, так и иезуитам. Если до этого момента почти нельзя было говорить о чувстве национального самосознания русских, то теперь это чувство проявилось с огромной силой, приняв в первое время характер фанатической ненависти к римской церкви и Польше.

Союз с Австрией, который орден поддерживал всеми своими силами, и агрессивная политика Сигизмунда III против турок, также поощрявшаяся орденом, имели для Польши почти столь же печальные последствия. Словом, ни одно государство не испытало в своем развитии иезуитского влияния так сильно, как Польша, и ни в одной стране, за исключением Португалии, орден не пользовался таким могуществом. Польша имела не только «короля иезуитов», но в лице Яна Казимира и короля-иезуита, то есть государя, который стал членом ордена еще до своего вступления на престол.

Число иезуитских коллегий и академий уже в 1679 году доходило до 34; в 1750 году оно поднялось до 44; священнических семинарий в 1679 году было три, в 1750 году —десять; число резиденций и миссий в 1679 году — семь, в 1750 году — 108; число новициатов в 1679 году— два, в 1750 году — пять; число домов профессов в 1679 году — три и столько же в 1750 году. Мне не известно, сколько было иезуитов в Польше в 1679 году, но в 1750 году их было 2097, из них 1027 священников. Следовательно, на каждые 600 жителей приходилось по 1 иезуиту. Эти цифры говорят сами за себя. Между тем как Польша гигантскими шагами приближалась к своей гибели, число иезуитских школ и учреждений росло так быстро, что в 1750 году генерал должен был создать из Польши специальную ассистенцию.

 

Иезуиты в Швеции и Англии

Своими успехами в Польше, Германии и Франции Общество Иисуса было обязано поддержке сильной католической партии. В Швеции оно думало укрепить свое положение, опираясь на милость короля, склонявшегося к католицизму. Юхан III Ваза, серьезный, образованный, склонный к мечтательности государь, стал с 1568 года, под влиянием своей жены, польской принцессы Екатерины, все более и более удаляться от лютеранства и стремиться к сближению с Римом. В 1574 году папа Григорий XIII послал в Стокгольм польского иезуита Станислава Варшевича с целью укрепить Юхана III в его решении. В том же году король назначил иезуита норвежца Николаи профессором в только что основанную богословскую школу.

Николаи вел себя внешне как лютеранин, но, естественно, воспользовался своим положением, чтобы вести католическую пропаганду среди молодых кандидатов на должность евангелического пастора. Вскоре он смог послать шестерых из них в Рим для завершения образования в германской коллегии. В 1578 году папа прислал в Швецию искусного отца Поссевино продолжать переговоры о возвращении страны к католицизму. Поссевино удалось без труда устранить последние сомнения короля. Юхан не только принял причастие из рук Поссевино по католическому обряду, но и поручил воспитание своего сына Сигизмунда, будущего польского короля Сигизмунда III, двум иезуитам, которые сопровождали Поссевино. Однако он обусловил подчинение Швеции папскому престолу очень большими уступками со стороны папы: он требовал разрешения брака для священников, богослужения на народном языке и причастия под обоими видами.

Поссевино не стал даже ходатайствовать перед курией об удовлетворении этих требований. Уверенный в победе, он во второй раз прибыл в Стокгольм в форменной одежде ордена. Но когда он известил Юхана, что папа не может согласиться ни на одно из его требований, король немедленно прекратил переговоры.

Иезуиты, пристроившиеся к богословской школе, должны были немедленно покинуть Швецию; воспитатели королевских детей также сочли более благоразумным уехать из страны в 1583 году. Единственной надеждой, остававшейся у ордена, был наследник трона принц Сигизмунд, ставший ревностным католиком. Но Сигизмунд не смог удержаться на троне, и в Швеции вновь воцарилось лютеранство.

Правда, два поколения спустя орден одержал в Швеции одну на первый взгляд блестящую победу. Два иезуита-профессора, которые проникли в Стокгольм под видом путешествующих итальянских дворян, убедили королеву Христину, дочь Густава Адольфа, последнюю представительницу династии Ваза, принять католичество. Но чтобы получить возможность беспрепятственно произвести смену религии, она должна была отречься от трона. Ее обращение было, несомненно, блестящей победой ордена, но оно не имело продолжительного влияния и не дало ордену новых завоеваний.

Зато одно время Общество Иисуса могло питать вполне законные надежды вновь вернуть в лоно папства Англию.

Когда в 1558 году на престол вступила Елизавета, Ирландия была еще полностью, а Англия частично католической страной. Но уже в ближайшие годы началось энергичное искоренение католицизма. Много католиков подчинилось этим решениям, и в то же время образовалась католическая партия. Ее поддерживали папа и король испанский Филипп II; ее союзником была Мария Стюарт. Действуя путем заговоров, партия стремилась низложить Елизавету и возвести на престол Марию Стюарт.

В этой ожесточенной борьбе Общество Иисуса немедленно пришло на помощь католикам обоих островов. Уже в 1542 году Сальмерон и Брет объездили Ирландию в качестве папских миссионеров. Папа, Филипп II и Мария Стюарт основали в Дуэ, Пон-а-Муссоне и Риме семинарии для подготовки английских, шотландских и ирландских священников. Руководство ими взяли на себя иезуиты. Они развернули в Англии энергичную католическую пропаганду.

Восстание, организованное папой в Ирландии, было подавлено незадолго до того, как иезуиты впервые высадились в Дувре в июне 1580 года. Они немедленно созвали большое собрание католиков в Сузсуэрке, недалеко от Лондона. Затем, переодевшись в разные костюмы, они начали переходить из графства в графство, из замка в замок. По вечерам они исповедовали, по утрам произносили проповеди и причащали, а затем исчезали так же таинственно, как и приходили. Уже 15 июня Елизавета объявила их вне закона. Только ежедневно меняя свое местопребывание, костюмы и имена, они могли некоторое время ускользать от рук полиции. Но именно этот романтический характер их предприятия действовал чудодейственным образом на души людей.

25 июня 1581 года оксфордские студенты были чрезвычайно поражены, получив неожиданно памфлет против национальной английской церкви. Его автором был один иезуит, а другой иезуит в глубокой тайне, укрывшись в хижине Стонорского парка близ Генлея, его напечатал. Но кое-кто из эмиссаров папы уже попал в руки властей. 16 июня донос позволил схватить отца Кампиана. 1 декабря он был повешен, признанный виновным в государственной измене. Конечно, он был мучеником, но не только мучеником за веру, но и мучеником за папскую политику, грозившую жизни и власти Елизаветы.

Смерть Кампиана только возбудила рвение его товарищей. Персоне организовал католическую пропаганду в самом Лондоне; отцы Гэй и Крайтон пытались в Эдинбурге склонить на свою сторону шотландского короля Якова. Отец Гордон миссионерствовал на севере Шотландии. Между тем и в католическом, и протестантском лагерях страсти разгорались день ото дня, пока наконец 18 февраля 1587 года не скатилась с эшафота голова Марии Стюарт. Небывалый взрыв патриотизма, объединивший вскоре, в год Армады, всю нацию, не исключая и католиков, вокруг находившегося в опасности трона Елизаветы, разрушил все замыслы иезуитов.

В это время католической пропагандой в Англии тайно руководил отец Гарнетт. Но он нашел трагическую смерть. После того как восшествие на престол Якова I не принесло никаких улучшений в положении католиков, несколько фанатиков задумали при открытии парламентской сессии 1605 года взорвать короля, королевскую семью и весь парламент. Гарнетт узнал об этом безумном предприятии от одного из заговорщиков, бывшего у него на исповеди. Помешать заговору было не в его власти, но он, несомненно, и не пытался сделать этого. 3 мая 1606 года он погиб на эшафоте. При Карле I, та же участь постигла еще четверых иезуитов. Довольно большое количество их погибло и при республике, во время подавления ирландского восстания. Лишь при Карле II надежды ордена, казалось, должны были наконец осуществиться.

В 1669 году трусливый монарх обещал в тайном Дуврском договоре своему покровителю и банкиру, Людовику XIV, восстановить в Англии католицизм. Но отцы-иезуиты слишком рано поверили в свой успех. Недоверие и ненависть английского народа связали королю руки. Уголовные законы, направленные против католических священников, остались в силе, но иезуиты, по крайней мере, видели, что король и наследник трона тайно перешли в католицизм и что католики массами вошли в состав армии и администрации; они смогли проникнуть во двор предполагаемого наследника и даже устроить в его дворце тайное собрание иезуитов провинции Англии. Народу стала известной лишь часть этих событий. Но и нескольких выяснившихся фактов оказалось вполне достаточно, чтобы вызвать невероятное возбуждение. Вся Англия дрожала перед призраком Лойолы и заговором иезуитов. Отвратительный авантюрист Тит Оатс решился использовать это настроение.

В августе 1678 года по всему Лондону распространилось с быстротой молнии известие о раскрытии большого иезуито-папистского заговора. Король понимал, что это — провокация. Но чтобы не совершать «нового путешествия за море», он вероломно выдавал всех, выдал и иезуитов. 20 июня 1679 года в Тибурне было повешено пять иезуитов, обвиненных в государственной измене. Это было одним из самых ужасных юридических преступлений, которые можно только представить себе, но в то же время и грозным предупреждением иезуитам — отказаться на будущее от организации всяких смут в Англии. Но они не вняли этому предупреждению, все еще надеясь на победу, и первое время имели как будто серьезные на то основания.

Вступление на престол Якова II предвещало победу партии католического направления, душой которой были иезуиты. Новый король сам являлся их главой. Не только вопреки торжественным заявлениям тронной речи, но и вопреки всем правилам благоразумия он принялся с вошедшим в поговорку упорством своей семьи за обращение Англии в католичество. Орден помогал ему: он открыл в Савойе прекрасную коллегию, которая скоро стала насчитывать до 400 учеников. При дворе в Уайтхолле образовалась настоящая иезуитская камарилья, происков которой не одобрял даже сам папский нунций; мало того, один честолюбивый и близорукий иезуит, Эдуард Петри, которого папа не без основания отказался возвести в звание кардинала и епископа, в виде вознаграждения за эту неудачу получил место в тайном совете, то есть был назначен английским министром.

Английские иезуиты ликовали; однако не только католичка-королева, но и папа пришли в ужас от этого безумного шага короля, и даже генерал ордена, который узнал об этом лишь впоследствии, разгневался, хотя все же ничего не предпринял, чтобы заставить Петри отказаться. В качестве министра Петри играл лишь весьма второстепенную роль. Тем не менее протестантское население видело в нем душу всего правительства. Наконец народ ответил на все акты короля Якова II революцией, свержением дома Стюартов и изгнанием всех иезуитов. Однако даже этот суровый урок не произвел на иезуитов глубокого впечатления. Вскоре они снова появились в стране в качестве священников и тайных агентов Стюартов. Но время их безвозвратно прошло. Великий поход против протестантской Англии, стоивший ордену так много крови, денег и сил, был окончательно проигран.

Славная революция означает для Западной Европы конец контрреформации. Вместе с тем она является и концом великих войн, которые вело Общество Иисуса.

Если мы еще раз окинем взглядом историю этих войн, то мы не сможем освободиться от чувства глубокого удивления перед той огромной предприимчивостью, которая их вызвала: в Европе нет ни одной страны, которую бы ученики Лойолы ни попытались покорить. Не менее удивительной, чем эта предприимчивость, является настойчивость, с которой боролись иезуиты, храбрость, с которой они бросались в самые опасные предприятия. Действительно, они во всех отношениях были настоящим обществом воинов. Во вражеской стране они вели борьбу как солдаты, которым не известны никакие угрызения совести: они нарушали всякий закон, который стеснял их деятельность, не отступали ни перед какой хитростью, которая могла оказаться полезной, прибегали даже к насилию, если считали его нужным для дела.

Потери в этих войнах как у иезуитов, так и в государствах самой Европы были огромны, результаты сравнительно ничтожны: где Общество не обеспечило себе на долгое время расположения сильных, вся его борьба осталась безрезультатной; там же, где оно победило, как во Франции, Польше и большей части Германии, следствием этой победы явилось разорение. Несомненно, что при этом оно всегда стремилось к благу народов, однако не учитывало, что «вера — вещь свободная» и не терпит принуждения. Выступив в поход под личиной миротворца, оно дало Европе больше вражды, чем мира, больше несчастий, чем счастья, и к тому же не достигло того, к чему стремилось, — не искоренило протестантизма.